Одна пара ударниц стала спускаться с каменной возвышенности, вторая подходила со своих позиций. Милославский вновь поднял бинокль. На западе копошилась людская масса, но далеко, с версту или поболее. Он повернулся в сторону отхода, дорога была пуста, каменные россыпи на её обочине тоже... И вдруг что-то там блеснуло.
- Назад, - закричал капитан.
Поздно. Затарахтел пулемет, хлестнуло несколько винтовочных выстрелов. Упала одна ударница, убитая двумя пулями в грудь. Ойкнула и стала оседать на камни Матрена. Схватилась за плечо Серафима.
- Пулемет номер два и Марципулос, подавить огневую точку противника! - скомандовал Милославский.
Пелагея успела дать короткую очередь, а Никея, замешкавшись, только изготовилась к стрельбе. Рыло пулемета спряталось за камни, неприятель затаился.
Все вернулись в укрытие, затащив Матрену.
- Обошли, - горько думал Милославский, - то-то они тянули со штурмом. Ведь говорил Пелагее пасти правый фланг. Просочились всё же незаметно.
Подошла Таисия:
- Плохо с Матреной Бузьковой, господин капитан, ранение очень тяжелое, раздроблена правая тазовая кость.
- Как у Пушкина, - вспомнилось Тимофею Аркадьевичу, - как она, сильно мучается?
- Я наложила повязку, укол морфия, лежит тихо. Больше сделать ничего нельзя и... и, думаю, что до следующего утра она не доживёт.
- Нам всем надо подумать, как дожить до утра.
В это время, Подушин, взобравшись под самый верх гранитной глыбы, венчающей каменную гряду, осмотрелся окрест. Пейзаж был невеселый. С одной стороны голая осенняя степь. С другой - пустыня моря, унылая в этот пасмурный день. Смотри хоть слева направо, хоть справа налево. Степь, дорога на восток, скалистый берег, море, море, море, маяк - толстая погасшая свеча, скалистый берег, пройдённая дорога с запада, степь. И в обратном направлении: степь, дорога с запада, скалистый берег, башня маяка, море, море, море, скалистый берег... Он уже собрался спуститься вниз, как вдруг ему в голову, что называется, вступило:
Он всмотрелся. Маяк стоял на выступающей из моря скале, метрах в двадцати пяти от берега, и был соединен с ним висячим мостом.
- Елкин дед, да это ж средневековый замок в несколько уменьшенном масштабе.
Действительно, маяк в высоту не превышал двенадцати метров, всего два яруса световых окон, выше - иллюминатор, смотровая площадка и полутораметровый стеклянный колпак. Причем, явственно было видно, что первый ярус старой кладки, а все, что выше, видимо было разрушено, и пристроено относительно недавно.
- Похоже на то, что раздолбали маяк во время Крымской войны, а позже восстановили.
Висячий мост с дороги, по которой они проходили мимо маяка, был не виден. Тропинки от дороги до спуска к мосту тоже не было заметно. По ней, по-видимому, давно никто не ходил. Потому-то маяк не привлекал внимания. Стоит себе среди волн и пусть стоит.
После того, что Подушин разглядел, пришла мысль об использовании маяка, как неприступной крепости.
С этой идеей Подушин пришел к сидящим в тяжелых раздумьях Милославскому и Таисии.
- Присаживайся, Питирим Аввакумович, мы вот тут совет держим, как выбираться из западни. Вариантов немного, да и те с очень малой надеждой на успех.
- Видимо, рассматривали возможность прорыва через заслон или ухода в степь?
- Ну да, что же ещё?
- Я предлагаю двигаться не вперед и не вбок, а назад.
- Это как же?
Подушин рассказал про маяк.
- Что ж, пожалуй, - ответил Милославский, - препятствия два. Возможен подход опомнившегося противника нам навстречу.
- Прорвемся с боем.
- Да. У нас тяжелораненая, но допустим. Второе, пулемет, который окажется у нас в тылу во время движения.
- Тут двигаться не более полуверсты. И, - Подушин вздохнул, - оставить прикрытие, которое потом отойдёт, уже само находясь под прикрытием нашего огня с маяка.
- Ну, прорвемся мы в маяк, а дальше что? - спросила Таисия.
- На дальше у нас целая ночь впереди.
- За неимением лучшего, - подвел черту Милославский, - принимается. Кого определим в прикрытие?
- Поскольку Матрена вышла из строя, то, думаю, надо оставить прикрывать отход Пелагею и меня.
- Нет! - вырвалось у Таисии.
- Это почему же? - спросил Подушин. Спросил так, что Таисия молча опустила голову.
- Принято, - сказал Милославский, - Таисия Григорьевна забирайте Бузькову и готовьте всех к отходу в маяк.
Когда пришли забирать Матрену, она лежала с открытыми глазами и твердо сказала:
- Прикрывать останусь я.
- Не глупи, Матюша, ты тяжело ранена, перенесём тебя в спокойное место..., - тут Таисия осеклась, увидев в руках Матрены гранату.
- Останусь я или взорву себя сейчас. Вы же знаете, госпожа подпоручик, что терять мне нечего.
Таисия наклонилась и поцеловала Матрену в лоб.
- Два диска положите поближе, фляжку с водой. Теперь всё. Идите. Да хранит вас Господь!
Таисия с тремя ударницами ушла. Немного погодя рядом с Матреной лег подпоручик Подушин, поклацал затвором винтовки.
- Уйдите, Питирим Аввакумович, как Бог свят, взорву и себя и Вас.
- Валяй, - равнодушно сказал Подушин, - лучше сразу, чем потом всю оставшуюся жизнь мучиться.
Она смотрела на него, не зная, что делать. Боль путала мысли.
- Всё будет хорошо, Матрена, - успокаивающе сказал Питирим, в душе проклиная себя, - сейчас немного постреляем, я тебя на горбушку и к нашим.
- Тяжелая я,- попробовала улыбнуться Матрена.
- Ничего, батюшка с матушкой силой меня не обидели.
- Знаю, - ответила она, вспомнив как легко Подушин вынес на руках Таисию после венчания. Вот бы её... тоже... кто-нибудь...
***
Матрена Бузькова с тринадцати лет постоянно хотела спать. Конечно и до того она была запряжена в работу по хозяйству. Отец её, Трофим Варламович, изо всех сил тянул в богатеи. В деревне Бузьковке было три слоя Бузьковых - зажиточных, середних и ''тощих''. Трофим Варламович считался середним. Когда родилась Матрена, уже вторая девка в семье, отец её долго ругался и плевался, рушились его надежды. Сын и две дочери. Евдокию, старшую сестру Матрены, сосватали за парня из соседней Ивановки в хорошую дружную семью с достатком. Дуня умчалась, аж пыль завихрилась. Матрену отец через свою дальнюю родственницу пристроил в барский дом помощницей кухарки. Зарабатывать на приданое.
Главой ''дворянского гнезда'' был Святослав Игоревич Старосельский, отставной Генерального Штаба полковник. Его жена Елена Карловна, урожденная баронесса фон Геккель. Сын Игорь - для старших сыновей в роду Старосельских выбиралось одно из двух имён: Святослав и Игорь - ровесник Матрены.
По словам барыни Игорька с рождения мучило нервное расстройство. Он не мог спать, если в его спальне никого не было. Плакал, кричал. Ночью при нём всегда находилась сиделка. И днём тоже. Дело в том, что Елена Карловна, говоря о нервном расстройстве сына в кругу знакомых дам, искажала действительное его состояние. Игорек был идиотом.
Елена Карловна заприметила Матрену. Чистоплотная, физически крепкая, послушная девочка. Барыня определила её в ночные сиделки к Игорьку с повышением жалованья до трех рублей. Трофим Варламович, узнав об этом, чуть ли не впервые поцеловал дочку:
- Умница моя, ты уж расстарайся, глядишь и в економки выйдешь.
Потянулись тяжелые три года. Спать хотелось ужасно. Как-то, зайдя в комнату сына перед рассветом, барыня застала Матрену дремлющей и отхлестала её по щекам. Днем хорошо, если часов пять удавалось поспать, и то урывками. В конце третьего года появилась новая напасть. Игорек, которому тоже исполнилось шестнадцать лет, начал пристально глядеть на её руки, плечи, шею. Потом стал хватать за бока, за грудь, вытворял перед ней мерзости. Жизнь становилась невыносимой, но Матрена боялась пожаловаться.
Однажды барыня вызвала её к себе.
- Состояние Игоря Святославовича меня очень беспокоит в последнее время. Его нервное расстройство усугубляется болезнью роста. Впрочем, тебе этого не понять. Ты должна лечь с ним - это его успокоит, снимет напряженность.
- Как? - залилась краской Матрена.
- Лечь с ним в постель, бестолковая. Как женщина с мужчиной. Только без слез, пожалуйста. Твой отец получит пятьдесят рублей - не плохое приданое. Если будет ребенок, я позабочусь о его содержании. Всё, иди. Хорошо вымойся и у тебя ещё есть время отдохнуть. Поди, поди, у меня масса дел.
Матрена вышла совершенно оглушенная. Спустилась в каморку, которую делила с кухаркой, села на кровать. Деревенские девушки не редко могли увидеть, что происходит между мужчиной и женщиной. Матрене на миг представился лежащий на ней... Она словно пробудилась. Резко встала, достала из-под подушки потертый кошелек, пересчитала деньги. Два рубля восемьдесят пять копеек, её месячное жалование - трехалтынный был удержан за какую-то провинность. Деньги она должна была отдать отцу в его завтрашний приезд в имение. Завернув кошелек, кое-что из нижнего белья в мамину шаль, она сунула сверток за пазуху, переобулась с домашних тапочек в козловые ботики, накинула платок и решительно вышла во двор. Окна барыни выходили на главный въезд в имение, поэтому Матрена подалась на задворье, оттуда в парк и припустила во всю прыть. За три часа добралась до станции, только-только успела к отправлению дачного поезда, доехала до города и нежданно-негаданно заявилась к подруге детства Теше.
Тешей была Теренция Ледахович. Внучка сосланного в 1864 году польского инсургента Тадеуша Ледаховича. Имя Теша появилось в какой-то из детских игр: ''теша-матреша'' - самозабвенно кричали они с подружкой-соседкой, взявшись за руки, кружась и хохоча. Имя привязалось. Потом понравилось. Теренция только им и представлялась, тем более, что на людей с нерусскими именами в последние годы стали поглядывать косо. Теша была полной противоположностью Матрене, худенькая, бойкая и на язык, и на действие. Едва ей исполнилось шестнадцать, как она сбежала в город. Была горничной, официанткой, розничной торговкой бижутерией. К тому времени как к ней заявилась Матрена, Теша уже третий месяц подрабатывала у модистки. Это был предел, Теша горела желанием испытать что-нибудь новенькое и наткнулась на сообщение о наборе в ударный женский батальон. Одна бы она может не решилась на столь отчаянный шаг, но прибежавшая к ней Матрена оказалась тем довеском, что склонил чашу весов. Матрене же было всё равно куда, лишь бы подальше.
В женский батальон принимали в возрасте с 16 до 40 лет, для тех кому не было восемнадцати требовалось разрешение родителей. Само собой, никакого разрешения отец Матрене бы не дал. Теша устроила целый спектакль с ограблением своей подруги. Подтвердила в полицейском участке, что Матрена Бузькова, из крестьян, года рождения 1899-го, приехала в город из погорелой деревни к двоюродному дяде Анисиму Привалову. Заявила, что на её глазах молодой парнишка выхватил из рук Матрены узелок с документами, вещами и деньгами. Анисим Привалов, дворник дома, где жила Теша, удостоверил, что действительно является двоюродным дядей и так далее. Получил он от Тешы за свои показания обещанную бутылку водки, чему - действовал ''сухой закон'' - был безмерно рад.
Паспорт Матрене, правда, не выдали ''до выяснения обстоятельств'', но для зачисления в ударный женский батальон было достаточно временной справки.
Потом был фронт. Теша оказалась в своей стихии. Лезла во все опасные места и дела. Матрена всегда надежно ''прикрывала тылы''. Как часто бывает у близких людей, они изменили характер друг друга. Матрена стала более энергичной и решительной, а Теша переняла у подруги привычку заваливаться спать при всякой возможности. Они возвращались с войны, строя планы мирной жизни.
Потом Тешу убили. Из пулемёта. Матрена не забыла и не простила. Сегодня, сеча конную лаву, она яростно шептала в такт пулеметным очередям:
- За Тешу! За Тешу!
Теперь она лежит за пулеметом, боль грызет её тело и осталось выдержать последний бой.
***
Бой на самом деле был коротким. Противник не ожидал, что осажденные побегут назад, среагировал с опозданием. Когда же высунулся пулемет, то успел дать только одну короткую очередь. Матрена вцепилась в него мертвой хваткой и он смолк. Убила ли она пулеметчика, повредила ли пулемет - не известно, из вражеского укрытия огонь вели теперь три винтовки. Тоже не долго. Матрена аккуратно и точно обводила огнем контур каменного вражеского укрытия. Питирим отслеживал появление ствола над камнями и тут же посылал туда пулю. Двух стрелков они выбили. Оставшийся стрелять перестал, затаился за камнями.
В это время прозвучал выстрел со стороны маяка.
- Вот всё и кончилось, Матренушка, - сказал Питирим, - наши уже в безопасности, сейчас мы с тобой к ним переберемся.
Она повернула к нему измученное лицо с искусанными губами, хотела что-то ответить и промолчала, прислушиваясь к себе.
Боль неожиданно утихла, только было трудно дышать.
Матрена уткнулась лицом в горячий приклад пулемета и прошептала:
- Теша, я иду к тебе. Встречай, подружка.
Подушин осторожно повернул Матрену лицом вверх, взяв за руки, взвалил себе на спину, подхватил пулемет. Выбрался из каменного завала и медленно, обходя трупы лошадей и всадников, пошел к маяку.