Он шёл вперёд, наслаждаясь апофеозом того лета, греющего землю, после холодной весны, которую местные прозвали "Продолжением этой долбанной зимы".
Счастливый мужчина в голубой рубашке шагал по обочине, под его ногами шуршали камушки, пока он шел домой, не обращая никакого внимания на мимо возникающих, гуляющих кур и гусей, полдниковшей зелёной сочной травкой козы, привязанной за куст, тряся в одной руке пакет с продуктами, который нёс из магазина, прождав отменно длинную очередь, бурно обсуждавших свои темы деревенских жителей, так-же, как и он, ожидавших своего "Ну когда эта очередь уже кончится-а?" и вслушиваясь в звуки природы, которые он помнил ещё с детства: петушиный крик, (особенно будивший по утрам) детские крики радости, стрекот сверчков по вечерам и пение птиц. Не было никаких автомобильных гулов, железнодорожных "БАХ БАХ БУМ" и остального, что только, да и слышно в городе. Звуки деревни, лечили, ласкали его барабанные перепонки, после долгой городской полифонии болезни и гибели живого.
Как он любил деревню! Если бы ему сказали передать, насколько он был рад, вновь приехать сюда, со своей семьёй, к родителям, он вряд ли смог передать это словами: лишь теплым тонами того лета, какие у нас ассоциируются именно с этим временем года.
Дочка была не совсем довольно решением отца провести все это, как она выразилась "где-то там". Но подростковые амбиции потерпели поражение (не без разрешения родителей взять с собой ноутбук), а приехав сюда, наоборот, только отблагодарила его, за идею этой поездки. У Ани появилась лучшая подруга, с которой они проводили почти все дни напролет, либо во дворе, под березами, катаясь на самодельной плетенной качели, либо загорая на местном речном пляже. Несколько раз, выглядывая в окно по вечерам, он видел, как его пятнадцатилетнюю дочь до дома провожает ухажер, и как выразилась его жена: " Ну вот, процесс пошёл", как всегда ласково улыбаясь ему. Он всегда улыбался в ответ. Он любил Иру и не мог-бы никогда даже себе вообразить, чтобы в его жизни появилась другая женщина. Кроме дочери, естественно.
По утрам, когда солнце только-только поднимается, не успевая нагреть воздух, он с отцом на старом " Жигули" едут на их личную плантацию картошки, что на краю поселка. Ещё один день потной работы и вся картошка будет смирно лежать в своей земле. В то время Ира с его мамой и вместе с девчонками занимаются домашними обязанностями, чтобы оба мужа и отца, уставшие и голодные, могли спокойно приехать и отдыхать, наслаждаясь домашним борщем с пампушками.
А воздух здесь чистый, пахнущий берёзами и свежестью, как чистое бельё. И хочется все время им дышать, по самую грудь, чтобы каждая клеточка тела ощутила его сладость, наблюдая за плывущими по голубому небу облаками, а если ещё поработать фантазией, то обычные ватные образования, на глазах, перевоплощаются во что то ещё...
Он счастлив..., они все счастливы и любят друг друга, как и должно быть в настоящей крепкой семье.
Но вот только...
Он просыпается от приятного, дурманящего сна, с которым не хочется даже расставаться. Он был готов заснуть навсегда, оставшись в своём счастливом прошлом, где он именно жил, а не существовал.
Ему нужны лишь мгновения, чтобы вспомнить, где он и почему не может пошевелить руками.
Он сидит в углу светлой комнаты с мягкими стенами, одетый в смирительную рубашку. А вокруг тишина. Она с детства пугала его и он начинает жалобно выть от страха.
Господи, это был сон. Нет, он хочет туда, назад, лишь бы не быть больше здесь, наедине с тишиной.
Он вспоминает все по фрагментам, как в пазле: он, с топором в руках, вокруг везде кровь, а те, кого он любил и ради которых жил, лежат на полу, бесформенной кучей, порубленные в капусту.
В комнату входит врач.
- Так-так, ну и что тут у нас? Я надеюсь вы, Алексей, уже успокоились, или как?
Он забился в угол, пуская слюни и с ужасом в глазах, глядя на врача.
Тот лишь нахмурился.
- Вижу ещё не совсем...- Пробурчал он. - Ну тогда, думаю, вам не повредит ещё пару часиков посидеть одним, обдуматься в тишине. - Мужчине, сидящему в углу показалось, что врач произнёс последнее слово с каким-то смаком в голосе.
Нет! Нет, только не тишина, только не это. Она шепчет ему, надпивает, насмехается над ним. Он не вынесет больше одиночества и её присутствия.
Он просит доктора остаться, чтобы тот посидел с ним, поговорил, плевать о чем, главное больше не быть одним в этой тишине, но вместо просьбы из рта доносятся нечленораздельные звуки, разбрызгивающие слюну. Нижняя губа разбита и полностью онемела: подарочек от мента, который его задержал на месте преступления. Правда, его потом вырвало на свою рубашку и брюки, когда он увидел, во что псих превратил свою семью.
Врач вышел из палаты, вновь оставив безумного пациента одного.
Его вновь окутала своей мантией кошмара, зловещая тишина.
А в голове с ним говорили близкие люди, которые любили его и которых любил он.
Которых он убил.
Когда наступает тишина, они всегда возвращаются к нему, как старые знакомые, чтобы поговорить с ним, не оставив его одного, спросить, почему он это сделал с ними.
За что?
Он не знает и не может ответить а они все хором говорят без умолку, словно напевают, кружась в хороводе, намереваясь взорвать его голову ещё большим безумием, какое может зародиться в живом создании, несчастном, которое могло раньше с гордостью называть себя человеком, для которого смерть была бы Божьей милостью.