Он только что купил билет, и уходя из морского туристического агенства, обернулся в дверях, взглянув на настенные часы. До отхода корабля оставалась уйма времени, и он решил потратить его с толком. Не зная еще, но только чувствуя, что это время нужно убить каким-то оригинальным способом, и прожить его так, как будто у него больше не будет такой возможности, он представил себе, что город, с его грязными улицами, высокими серыми домами и бликами окон, странным образом лишается своего прошлого, и обретает собственную свободу быть уже без него; и первые капли накрапывающего дождя, забарабанившего по железным крышам, и узкие улочки маленького рынка, с деревянными, покрашенными в зеленый цвет прилавками, где всегда пахнет вяленой дыней, яблоками и свежей рыбой, теперь сложились на мгновение в пейзаж, показанный только ему, который защемил ему сердце и подкатил комком к горлу.
Он покидал город, теперь уже по-осеннему дождливый, вспоминая строки из песни одного своего университетского друга- "Теперь я люблю дожди и чай, я выучил слово прощай, я говорю его всем вокруг...". Он шел и насвистывал, глядя не под ноги, как это получается само собой в большом городе, а устремив свой взгляд чуть вверх, и впервые за много лет, в его поле зрения попадали бесконечные крыши домов с их мансардами, башенками и крутящимися на ветру флюгерами. Еще несколько дней назад он был вне игры, пока не повстречал ту цыганку, гуляя по городскому парку. Он любил бывать здесь, под кронами опадающих лип и тополей, сидеть на скамейке в этом тихом месте, и кормить голубей, отрывая от буханки хлеба крошки, и думая о том, что жизнь прошла совсем не так, как ему хотелось бы, и что уже нет выхода из этого невидимого лабиринта; и он вновь и вновь с грустью возвращался в светлые воспоминания своей ранней молодости.
Из этих размышлений его вернул к реальности чей-то голос. Это была цыганка, женщина довольно красивая собою, с годовалым ребенком на руках. Он залез рукою в карман брюк, вытащил бумажник, открыл его и протянул ей деньги, и собирался было пойти дальше, как услышал ее слова, сказанные ему в спину:
"Твой пароход называется "Вирджиния". Это твой выход. Он отплывает через три дня, и после двух недель плавания попадет в гибельный шторм. В эти три недели ты получишь все, о чем мечтал. Торопись же! Тебе осталось только три дня. Всего три дня..."
Прошло несколько секунд, может мгновение, пока до его сознания не долетел смысл ее слов; он вздрогнул, и когда обернулся, то позади никого не было, кроме старой дамы, выгуливающей маленькую собачку. За это время цыганка успела уйти, и он, погруженный в свои размышления, не придал значения ее словам, и вскоре позабыл об этом.
Прошел еще один бездарный день и еще один закат. Багровое солнце завалилось за крыши. Он вышел из дома купить сигарет в соседней лавке напротив, и вдруг невероятной реальностью стали для него, и вспомнились слова, брошенные ему в спину цыганкой.
Стоя на корме, и видя, как постепенно отдаляется окутанный туманом причал, он прощался со старым собою, не замечая, что прощается с городом, который будет теперь всегда рядом с ним, даже в тот момент, когда вода хлынет в пробоину, и когда затопит верхнюю палубу.
Овеваемый соленым океанским ветром, и знающий его сокровенную тайну, он плыл к избавлению. Он плыл навстречу своей мечте.