Сейчас он мог не выбирать дорогу, и идти напролом - времена дипломатии, шпионажа и диверсионных операций прошли, сейчас все решала слепая сила. "Только силой можно уничтожить другую силу, неуничтожимую в принципе" - проносилось в голове капитана, мерно погружавшего ноги в осыпающийся песком пол, - "Если терминальная сила неостановима..." Эти мысли затягивали в свою глубину, потому что исходили откуда-то извне, и несли истину. Своеобразную, несколько искаженную, но приятную.
- Зачем я это делаю? - спросил он сам себя, останавливаясь на скрещении переходов, и наблюдая, как расползаются под его взглядом трубопроводы на ближайшей стене, - Для чего? Или для кого?
Вырвавшиеся из труб струи газа соединились, взорвавшись и выбросив узкий язык яркого голубого пламени, обжегшего Ричарду руку и правый бок. Боли он не почувствовал, и только по резким сокращениям своего комбинезона понял, что его одежда частично сгорела и обуглилась... Рик отодвинулся в сторону, и ответил:
- Я иду туда, где, скорее всего, умру. Для того, чтобы жили те, кого я люблю...
Что-то внутри капитана, в его душе, натянулось, и зазвенело, как натянутая тетива лука... или струна лиры, которую ласкают тонкие пальцы музыканта. Почему-то он был уверен, что этот апокалипсис удастся остановить. И, даже, возможно, повернуть вспять.
"Хочу ли я жить? Вопрос интересный, и никогда никто из людей на него верно не отвечал. Любой выбор оказывался неправильным... - Морган медленно двинулся к массивным гермодверям, одной рукой прижимая поврежденное место костюма, чтобы тот не окочурился от болевого шока, прежде чем будет достигнута цель пути, - В том виде, в котором я был ранее - нет. Одиночка, неудачник с непонятными способностями, за которым охотятся спецслужбы... Нет. И свобода прятаться и бежать, скакать, подобно блохе, по временам и планетам - вот уж спасибо. Нет. Такое существование мне не нужно".
Расточившаяся песком дверь опала пыльным облаком к ногам. На губах замер горький вкус иного мира, а в голове продолжали шевелиться разные странные мысли.
"Но, если вспомнить, что я был не один... Кацман. Пропойца и сквалыжник - внешне, но под дубленой татуированной шкурой боцмана скрывается тонкая душа, которую легко ранить. Его забота о брате, трогательная и нежная, какой бывает не всякая любовь..." - Ричард увернулся от упавшего сверху комка лиловой слизи. Легкое касание рукой, и только серые снежинки замерцали в воздухе, - "Гай. Гениальный ученый, отличный врач... И безнадежный романтик. Он способен увлечься предметом исследований до полного отречения от окружающего мира, но, когда пребывает среди нас, умудряется успокаивать одним своим присутствием. Искин. Маленький мальчик, который играет с миром, изучая все его грани. Если бы ему дали вырасти..."
Стенка силового поля, мерцавшая в переходе между уровнями, протестующе вспыхнула, и угасла, пропуская капитана, все сильнее углублявшегося в себя, и неотвратимо следовавшего в церемониальный зал.
"Анна Штафф. Аннушка. Я ведь полюбил тебя, хоть и не смел себе признаться в этом, - думал он. - Мне были так ценны минуты общения с тобой. И я радовался, когда видел, как ты прорываешься сквозь андроидное тело, наполняя его жизнью! Жаль, что не успел... Не успел ничего сделать. Снять свои блоки, разметав чужие установки, решиться и решить, попытаться, в конце концов..."
Ричард никогда бы не признался себе, как ценны для него люди и нелюди, окружавшие его на борту "Астарты", если бы не осознание близкого завершения пути. Не смерти, нет - он четко знал, что уйдет за грань, прочь из мира, чтобы родиться вновь... Однако, если нужно было закончить жить, чтобы продолжили жить другие - те, кого он любил, ценил и уважал - капитан Морган был готов и на это.
"Я хочу, чтобы вы жили. Выжили. Любили, смеялись, растили детей, помогали другим стать выше, чище и лучше... Или спускали к чертовой матери последние деньги в дешевых портовых кабаках, ругались и дрались, искали и теряли, пытались и добивались желаемого"