Развалины были покрыты густым слоем сухого лишайника, который звонко хрустел под ногами. Люди бродили по камням, изредка тихо переговариваясь и записывая что-то в большие блокноты. От всего здания уцелел лишь фундамент и одна стена, густо покрытая казенной салатовой масляной краской. Ветер и дождь всеми силами старались ободрать этот мерзкий покров, и местами краска отходила почти на ладонь. Кто-то из любопытства ковырнул пласт, потом оторвал его, обнажив старую штукатурку. На ней была нарисована рука.
Найдя достойное занятие, люди принялись расчищать фреску - делали они это неумело, затирая рукавами ветхую побелку и сдирая вместе с масляной краской куски штукатурки. Рисунок проявлялся и тут же погибал, осыпаясь пестрой пыльцой под ноги самозванных реставраторов. Ветер, прилетевший с залива, слизнул белесое крошево.
Наконец, поняв тщетность своей затеи, люди оставили стену в покое. Весь оставшийся вечер они то ругались друг с другом, обвиняя в неосторожности и разгильдяйстве, то мирились, соглашаясь с безнадежностью предпринятых усилий. Костер гулко завывал и стлался по самой земле, норовя покинуть барьер из кирпичей. Сгустившиеся сумерки словно отталкивали длинные тени незваных гостей, не желая принимать их в свой уютный круг. Тени метались по руинам, по облупившейся стене, по лысым кустарникам, но не находили покоя.
Рябую девушку, что сидела возле их костра, люди заметили только тогда, когда она потянулась поворошить угли. Четыре пары глаз в изумлении уставились на нее.
- Агафья. Меня зовут Агафьей,- сказала девушка.
Люди молчали, не в силах понять эти довольно простые слова. Они жадно разглядывали ту, что сидела рядом, вытянув ножки в темных от старости лаптях к самому огню. Простенький сарафан покрывали разводы тины, словно он недавно побывал в воде. На шее висела позеленевшая ладанка. Девушка поправила драную косынку, порылась в холщовой суме и протянула соседям какую-то бумажку. Люди сгрудились кучей, чтобы рассмотреть плохонькую гравюру, изображавшую форт.
- Это мой дом. То место, где я приняла мученичество. Смотрите, какие славные коровки!
И действительно, на картине постепенно оживали крошечные черно-белые пятнышки, превращаясь в маленькое стадо тучных, постанывающих от обилия молока в набухшем вымени коров; теленок с большой башкой и огромными детскими глазами запрыгал по сверкающей бриллиантами брызг весенней луже; со скрипом покачнулсь застрявшая в грязи карета, но высвободила колеса и подкатила к крыльцу свежепостроенной крепостной башни. Крестьяне честно согнулись в земном поклоне, когда из кареты легко вышел государь. Назойливый дождь, расцвечивавший небо радужными полосами, вызвал у него кривую ухмылку. Царь быстро скрылся в башне, предоставив народу заниматься своими делами. Солдаты государева караула заняли свои позиции у дверей. Вода стекала с крыши на их помятые треуголки.
Агафья подошла к воротам маленькой старой церкви: этот покосившийся дом божий стоял здесь задолго до того, как появилась вокруг краснокирпичная стена и горделиво вознеслись бастионы. Старушка-церковь слепо щурилась слюдяными окнами на блеск стекол и усмехалась трещинами штукатурки. Осенив себя крестом и потуже перетянув платок на волосах, Агафья шагнула внутрь. Сегодня вечером ее ждет ужасная смерть, но прибрать-то все равно надо. Девушка тщательно протерла влажной тряпкой медные оклады икон, подмела и помыла каменные плиты пола, вымела с крыльца скопившуюся в выбоинах лужу и пошла напомнить батюшке, что свечей осталось слишком мало - нынче молебен служить при самом государе, так комендант наверняка захочет, чтобы церковь сияла.
День тянулся медленно, перекатываясь от слепого солнечного дождя к глухому тоскливому ливню. Звонарь призвал в положенный час к обедне, и Агафья первой отозвалась на колокольный перезвон. Под гул батюшкиного баса она смотрела на икону, где Богоматерь Оранта недоуменно разводила руками, словно говорила дщери своей: ну что поделать? "А что тут поделаешь!"- безмолвно согласилась с ней девушка. Левая пятка ее ужасно мерзла - Агафья стояла у самой двери, и непокорный ручеек из вновь наполнившейся лужи пытался преодолеть ногу и прорваться в церковь. Девушка осторожно отпихнула воду за порог, и лужа ощерилась волнами.
Государь был где-то впереди, там, где полыхали яростным прощальным огнем последние свечи маленького храма. Яков, понятное дело, еще не отошел от масленницы и глушил похмелье еще более тяжким хмелем вместо того, чтобы озаботиться литьем новых свеч. А лучинами воду не отгонишь - дерево легко сдается под натиском влаги.
Назойливый гул молитвы сегодня не успокаивал, а раздражал. Агафья дождалась последнего "Аминь!", вздохнула облегченно и посторонилась, пропуская толпу. Ее старшая сестра походя ткнула Агафью кулаком под ребра - мол, совсем о семье забыла, дома с утра не была! Девушка огрызнулась и виновато покосилась на Богоматерь. Та, казалось, не возражала, чтобы ее избранница бранилась, благо повод действительно был.
Государь и комендант вышли, как ни странно, последними. Царь уставился на молодую девку, забившуюся в темный угол, подумал мгновение и потом сказал, сверкнув белыми зубами: "Не боись, не съем!" "Твоя правда, батюшка, не ты меня съешь",- улыбнулась в ответ Агафья.- "Да ты и сам не бойся, выстоит на воде твоя крепость!" "Поговори у меня!"- комендант так зыркнул на болтливую девку, словно хотел испепелить ее на месте, но царь дернул его за рукав, и тучный мужик поскакал за ним по лужам будто шавка. Агафья все еще улыбалась, когда они скрылись в красной башне.
Разговор с Богоматерью длился долго: солнце успело разочароваться в войне с тучами и уйти на покой к мглистому горизонту, а ливень усилился, прибавив к своему арсеналу крупный град. Коров загнали в хлев, детей - в хаты, и только солдаты по-прежнему мокли у крыльца, незряче глядя перед собой.
Агафья прошла мимо них легко, будто дуновение ветра: никто не обратил на нее внимания. По скользким от сырости ступеням она спустилась вниз, туда, где подвал башни делал крутой изгиб и упирался в огромный камень. Зодчий, что задумал тут ставить форт, не знал о валуне, а те подневольные, что клали тут башню, не задумались о нем - просто взгромоздили на кусок гранита тысячи других камней и кирпичей. Но Агафья слышала, как бьется холодное сердце валуна. Она ведала , кто служит ему. Звенящий холод источал замурованный в стену круглый бок. Маленькая трещина уже рассекла его поверхность...
Агафья зажгла первую из трех свечей и закрепила ее на неровной кладке повыше, чтобы удобнее было работать. При дергающемся свете стало видно, что из трещины в валуне сочится густая ледяная влага. "Ну, полно вам, полно, дети божьи!"- упрекнула девушка.- "Возвращались бы в Нево - там покойно и сытно. Что вам до этого комка грязи?" Но влага продолжала течь, скапливаясь в темную нервно дергающуюся лужицу у ног Агафьи. "Хорошо, ну, положим, потопите вы крепость,"- продолжала миротворица,- "а далее? Неправедно это, не должно вам попусту гневаться. И камню сему, быть может, еще одна славная жизнь уготована; вот вы сейчас государя погубить хотите, а граниту этому его имя веками носить доведется. Ну, неразумные?" Но вода оставалась глуха к ее словам, и только острые льдинки крошечных волн изредка кололи ее ноги, испытывая прочность лаптей. "Аминь, говорю вам!"- вздохнула Агафья и достала заветную ладанку.
Двенадцать долгих ночей плакала икона Богородицы, и девушка собирала в крошечную флягу благовонное миро. Теперь двенадцать капель предстояло пролить ей в этом темном подвале, чтобы сберечь ненадежный форт.
Тугая капля ударила по лужице, протыкая ее насквозь, словно молоко пробивает муку. Только мука в ответ не ревет зверем и не бросается на обидчика. Взвилась водная тварь, ледяными когтями устремившись в лицо Агафьи. Незадачливый малек содрогнулся в колыхающемся теле водяного и застыл кверху брюшком. Вторая капля покинула ладанку - как медленно расстается с жестью слеза Богородицы! Как беззвучно и громко визжит раненая ею тварь, разрывая на мелкие части теплую человеческую плоть!.. Третья, четвертая, пятая капли... Погасла свеча, погрузив подвал во мрак, но окровавленная тонкая рука вновь подняла трут и поставила свечу на выступ кирпича. Агафье было мучительно больно, ибо кровь ее, попавшая во власть водяного, столь же неотвратимо обращалась в лед, но трепетная тень в углу разводила руками - "Что поделаешь?!", и девушка улыбалась в ответ, роняя золотые капли из ладанки. Прозрачные змеи взвились из трещины, ломая ноги тугими кольцами, их острые зубы источали яд и смрадный гной. Третья свеча загорелась на красной стене, но медленно скривилась в сторону древнего камня и поползла вниз. Десятая капля... Одиннадцатая...
Свеча коротко вспыхнула, прежде чем утонуть в черном водовороте, и от ее огонька загорелся платок на голове девушки. Она стояла по пояс в воде, сдавленная прозрачными тварями, пронзенная остриями сосулек, зацелованная ледяными устами русалок, а волосы ее пылали, обращаясь в золотой нимб. И когда последняя слеза упала в самую гущу водяной феерии, земля со всхлипом впитала взбунтовавшихся слуг своих, оставив подвал сухим и безмолвным. Тень отделилась от ровной кладки стен и обняла то, что некогда было Агафьей. "А что поделашь?" - шепнуло эхо.
Костер прогорел, оставив лишь мерцающий бархат угольков. Люди спали, сморенные теплом и свежим воздухом, ветер трепал их волосы и присыпал пеплом. Старая бумажка выскользнула из расслабленной руки. Ветер царапнул гравюрой по лишайнику, покрутил на кирпичах и осторожно опустил на угли. На короткий миг снова вспыхнул огонь, одарив спящих теплым поцелуем, и исчез навсегда.