После нескольких недель жизни Мартина в приюте, все "доброжелатели" наконец-то оставили его в покое и перестали делать попытки "помочь ему вжиться в эту огромную благословенную семью". Мартин упорно не хотел "вживаться" в эту "семью", по словам настоятеля "Богом ниспосланную благодать для всех сирот". Мартин ничего не имел против семьи и против ее размеров, но в отличие от некоторых других воспитанников, которые с раннего детства жили здесь и понятия не имели, что такое настоящая семья, он прекрасно знал, как выглядит та самая настоящая семья. То, что настоятелем называлось большой дружной семьей, на самом деле ничего общего с ней не имело. Эта "семья" больше походила на какое-то поселение несвободных людей, рабов.
И вот мечта Мартина сбылась: его, наконец, оставили в покое. Только об этом он и мечтал. Конечно, речь не шла о том, что его совсем оставили в покое, то есть не требовали вместе с другими воспитанниками приюта ходить на занятия в школу, на воскресные проповеди или не требовали от него так же, как и от других, хорошо выполнять какую-либо работу. Нет, все это он делал наравне с остальными. Просто его не заставляли против его воли общаться с другими детьми вне школьных стен: отправляться вместе с остальными в парк на прогулку, участвовать в приготовлении каких-либо праздников и заниматься тому подобными вещами.
Как только он попал в приют, он ясно дал понять всем окружающим, что он готов жить среди них, но он никогда не станет одним из них. Ему были чужды их глупые забавы и заботы. Он никогда не говорил более того, чего от него требовал заданный вопрос. Он вообще ни с кем не разговаривал вне школьных занятий, на которых иногда приходилось говорить. Все остальное время он ходил молча, и только иногда отвечал "Да" или "Нет", если была такая необходимость. Поначалу все, и дети, и воспитатели, и сам настоятель, думали, что эта его замкнутость и неразговорчивость - следствие трагических событий, произошедших в жизни Мартина, и они надеялись, что со временем все пройдет. Но время шло, а Мартин, каким был нелюдимым, таким и остался. Тогда они подумали, что он от рождения застенчивый и замкнутый в себе ребенок, и махнули на него рукой.
Они ведь и представить себе не могли, что этот десятилетний ребенок понимает в этой жизни гораздо больше, нежели все они вместе взятые в свои сорок, пятьдесят и старше. Они не могли даже представить себе, что у него уже в этом возрасте какие-то грандиозные планы на будущее и поэтому он просто не может позволить себе общаться с остальными окружавшими его людьми. Мартин боялся, что вся эта серая жизнь с ее мелкими радостями и горестями, которой жили все вокруг, затянет и его в свой омут, подобно трясине, и он никогда не сможет выбраться из нее.
То место, где теперь жил Мартин, представляло собой довольно обширную территорию, в центре которой находился сам монастырь и приют при нем, а по окраинам была расположена пашня и пастбища - все местные обитатели питались большей частью тем, что сами и выращивали, изредка тратясь на то, что самим вырастить или изготовить не удавалось. Сама же обитель имела очень интересную форму: в центре, во внутреннем дворике, была расположена небольшая церковь, а вокруг нее располагалось строение, которое сплошным кольцом окружало и внутренний дворик, и саму церковь. Сверху могло бы показаться, что церковь расположена внутри своеобразного колодца.
Внутрь этого "колодца" можно было пробраться только одним путем - через большую арку, которая выполняла функцию как калитки для людей, так и ворот для конных и повозок. Эта арка имела еще одну функцию - разделительную. Она была расположена по центру передней главной стены. Вся часть строения, расположенная по левую сторону от арки (по левую, стоя во дворике лицом к церкви), принадлежала приюту, а вся правая - монастырю. Вообще, та часть здания (одна из четырех), в которой была расположена арка, и другая противоположная ей часть, были скорей нейтральными: там были расположены учебные классы, различные мастерские, где работали как сами монахи и послушники, так и воспитанники приюта. Кроме внутреннего дворика был еще и внешний, на котором находилось подворье, сразу за которым начинался сад, плавно переходивший в пашню и пастбища.
Все воспитанники приюта вне школьных занятий и вне рабочего времени в мастерских находились на своей четверти, либо на внешнем дворе. Получить доступ в ту часть строения, где жили монахи, можно было лишь в том случае, если воспитаннику предлагали стать послушником, и при условии, конечно, что он им становился. Для остальных воспитанников эта территория была запретной. А вот классные комнаты и мастерские были устроены таким образом, что в них можно было попасть и из одной части здания, и из другой, противоположной ей, не выходя на улицу.
Мартин в свои десять лет уже умел читать и писать, в отличие от некоторых других, более взрослых, воспитанников, которые жили здесь почти с самого своего рождения, и до сих пор с трудом и только по слогам и могли читать. А о письме и говорить нечего - с трудом писали свое имя, точнее, то, что они "писали", можно было только с большой натяжкой назвать письменностью, и только человеку с очень большой фантазией можно было прочитать в этих иероглифах их имена. В свете этих фактов у Мартина, по крайней мере, не было проблем с учебой.
По правде сказать, этих проблем не было и у тех, кто имени своего понятно написать не мог. Учителя были не слишком строги, большое внимание уделялось только богословию, особенно тем его частям, в которых говорилось, что настоящий христианин должен быть смиренным, что он должен довольствоваться малым, во всем слушаться и уважать старших, и тому подобные вещи. Эти "заповеди" заучивались учениками наизусть, и каждый должен был помнить и рассказывать их как "Отче Наш", нет, даже лучше, чем "Отче Наш". Главное, чтобы ученик знал "заповеди", а остальное было простительно.
"Заповеди" - это заповедные места из Библии. В основе своей они были вывернуты на изнанку. Ко всему прочему, к ним была применена неправильная трактовка, но это происходило вовсе не из-за недостатка образования. Их выворачивали и неправильно трактовали совсем по другим причинам, и делалось это нарочно. Не будем говорить уже о том, что среди "заповедей" от заповедей библейских была лишь малая их часть, остальное было "заповедями" собственного сочинения, умело подделанными под Библию. Это еще одна причина того, что умников в приюте не любили. Кому нужны лишние вопросы, и как объяснить, что многого из того, чему здесь учат, в Библии нет? А так бояться нечего - какие могут быть вопросы, если человек едва способен прочитать пару предложений. Нет уж, каждому свое. Пусть каждый занимается своим делом - церковники пишут заповеди, а ученики их учат, не задавая глупых вопросов, и занимаются какой-нибудь более полезной работой, чем сованием носа не в свое дело.
Мартин прекрасно читал, и ему вполне по силам было прочитать Библию. Мало того - некоторые места из нее он уже прочел и знал как "Отче Наш". В семье Ван Скилдов было принято читать и знать Библию, если не наизусть, то очень хорошо. Маленьким детям Библия читалась вслух, тот, кто был уже способен, читал сам. Результат - Мартин сразу же раскусил обман. Но он ни слова никому не сказал об этом. Как не сказал и того, что прекрасно читает и пишет.
Всякий раз во время чтения или письма, которые доставляли ему огромное удовольствие, он нарочно строил мину, и всем своим видом пытался показать, что все это ему ужасно трудно дается. Он с таким трудом выводил корявыми буквами свое имя на листе бумаги, что учитель, обычно находившийся неподалеку, морщил лоб, и спешил перевести свой взгляд на более приятное зрелище. Он смотрел, как пятнадцатилетний юноша, наконец-то, к своему выпуску, научившийся хоть чему-то, аккуратно и красиво выводил свое имя. Учитель смотрел и любовался - ну, кто теперь скажет, что они не любят детей, ничему их здесь не учат, и держат только потому, что они стали хорошим, а что самое главное, абсолютно не затратным способом наживы. А Мартин обычно, заметив какой эффект произвел на наставника, тихо и бесшумно торжествовал. Он смеялся про себя. Он был счастлив. Притвориться "дурачком" - послушным, неспособным к учебе, трудолюбивым, не задающим никаких вопросов, непритязательным - это было самым действенным способом дожить без каких-либо проблем до выпуска и не нажить себе врагов. Первые месяцы он держался своего плана, но потом кое-что произошло...
Произошло это сразу же после его одиннадцатого дня рождения - на следующий день, 27 марта. В приюте появился новый воспитанник, точнее, новая воспитанница. Ее звали Илианой. В апреле ей должно было исполниться тринадцать. Знакомство Мартина с Илианой произошло в первый же день. Ее привезли в приют за два часа до ужина, а после ужина она сразу же куда-то исчезла из поля зрения. Илиану можно было понять - ее появление здесь привлекло к себе всеобщее внимание. Ей было не по себе от этого внимания, от непрекращающихся вопросов, на которые ей просто не хотелось отвечать. Просто попросить оставить в покое - могут неправильно понять, поэтому она решила удалиться в менее людное место. Там, в саду ее и нашел Мартин.
Специально он ее и не искал - так получилось: Мартин тоже любил это место. По вечерам, когда были окончены школьные занятия и переделана вся работа, после ужина, когда у воспитанников было пару часов для себя - они могли заниматься тем, чем хотели - Мартин приходил сюда и сидел. Иногда он несколько часов подряд сидел неподвижно, закрыв глаза, и мысленно уносился в другие неведомые для себя края. Это успокаивало и умиротворяло его. Это помогало ему переносить эту ненавистную рабскую жизнь, лишенную всякой цели и смысла. Здесь он набирался сил для завтрашнего дня, здесь он строил планы на будущее и напоминал сам себе о том, чего ни в коем случае нельзя было забывать - Мартин спрашивал себя о причине, почему и для какой цели он здесь живет и все терпит. И тут же сам себе и отвечал - ему нужно было выжить и дожить до выпуска, а после этого он непременно изменит свою жизнь, и будет жить так, как сам этого пожелает, и делать только то, что он сам захочет.
Именно за этим он пришел сюда и сегодня, но был неприятно удивлен тому, что кто-то посягнул на его территорию. Этот кто-то - Илиана. Мало того, что она сидела в той части сада, где обычно, кроме разве что Мартина, никого не бывает, так она еще уселась как раз под его любимым деревом. Его это разозлило, скажем, даже взбесило. Первым его желанием было подойти и накричать, нахамить, чтобы эта наглая девчонка больше никогда здесь не показывалась. Но он так этого и не сделал. Он ринулся в ее сторону, и уже было открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но остановился, увидев, что она сидела и горько плакала, рыдала, и с его губ слетел только сочувствующий вздох. Она подняла голову и заглянула ему в глаза. От этого взгляда по его спине побежали мурашки. На него смотрела удивительно красивая девушка. Она была невысокого роста, немного смугловатой, с очень женственной фигурой, с темно-коричневыми волосами, но более всего его поразили ее зеленые выразительные глаза. И эти глаза, наполненные горем и мольбой о помощи, были направлены сейчас на него.
- Почему ты плачешь? - это то единственное, что сейчас мог выдавить из себя Мартин, глядя в эти большие печальные глаза.
Илиана не ожидала, что встретит в этом тихом уединенном месте еще кого-нибудь, и эта нежданная встреча ее явно не обрадовала. Для нее Мартин был одним из них, из жителей этой "тюрьмы" - так она назвала монастырь и приют "Надежда" сразу же, как только повозка, в которой ее привезли, подъехала к обители. Он был одним из обитателей "тюрьмы", с которыми ей теперь придется жить и общаться против ее воли. Она уже ненавидела все, что было связано с приютом. Здесь и сейчас она видела перед собой воплощение ее будущей жизни в образе мальчика-подростка. Ей сразу же захотелось пресечь всякое желание с его стороны познакомиться и пообщаться. И она решила в весьма резкой и грубой форме дать ему понять, что она не желает ни с кем общаться, и он не исключение. В конце концов, она не уходила бы в такую глушь, если бы ей нужно было чье-либо общество или участие.
- А ты бы не плакал, если бы твоего отца, сошедшего с ума и убившего мать, застрелили. А потом тебя, оставшегося в одиночестве на всем белом свете, отправили в какой-то мерзкий монашеский приют, где ты должен будешь жить три следующих года своей жизни. И должен будешь не просто жить, но и делать то, что тебе прикажут какие-то незнакомые тебе люди, и при этом благоговейно опускать голову при каждом их указании, и ловить каждое их слово. Скажи, тебе бы это понравилось?
Да, Мартину это совсем не понравилось. Не по душе было ему все это. Мартину очень не понравился ее тон, и та раздражительность и злоба, которая была теперь направлена на него. Как будто он сам перед ней в чем-то виноват. Как будто он виноват в том, что она лишилась семьи. Или в том, что она попала после всего этого в их приют, который ему самому не очень нравился. Быть может, он виноват в том, что как всегда пришел на свое любимое место и не додумался до того, что она тоже может быть здесь. Можно подумать он специально искал ее, чтобы навязаться на разговор. Должно быть, она слишком высокого о себе мнения, если думает, что другим и заняться нечем, кроме того, что искать ее и выслушивать ее истерические выпады. То, что у нее в жизни не лучшие времена, не дает ей права так относится к другим ни в чем неповинным перед ней людям. Он решил, что не будет молчать или сдерживать себя, и скажет все, что думает по этому поводу.
- Если ты не заметила, то место, где мы сейчас находимся, не гостиница, в которой можно поселиться когда угодно и покинуть которую можно в любое время. Я здесь, как и ты, нахожусь не по своему желанию, а потому, что у меня тоже никого на этом свете больше не осталось. И хотя мой отец не убивал маму, от той мысли, что они просто сгорели при пожаре вместе с моими сестрами и братьями, мне легче не становится. Так что не думай, что ты одна здесь такая несчастная. Это приют и все дети сюда попали не от счастливой жизни. А что бы ты знала, скажу, что тебе еще повезло: тебе здесь жить всего три года, а мне - целых пять. Так что, кто из нас несчастней, еще нужно подумать. Приятно было познакомиться и до завтра. - с этими словами он повернулся и побрел в то направление, где был монастырь.
Он был ужасно недоволен. Сегодня все было не так, а он очень не любил, когда происходило что-то из ряда вон выходящее и переворачивающее все с ног на голову. Он хотел бы прожить оставшиеся пять лет в приюте без происшествий и потрясений, которые могли бы помешать продвижению к цели. Вдруг он почувствовал внезапную, ужасную усталость. Еще пять минут назад он был полон сил, несмотря на трудный день и изнурительную работу, которую ему пришлось сегодня выполнять. Так было всегда - как только воспитанников, наконец, освобождали от работы и занятий, у него как будто открывалось второе дыхание. Он отправлялся на свое любимое местечко в саду и был в предвкушении той тишины и покоя, которые его там ожидали. Он любил это время - время, когда можно было больше не притворятся, не смиряться с реальностью. Это было время его грез. Старая привычка оказалась сильной - он, как и прежде, мог мечтать только вдали от людей. Но сейчас Мартину было не до мечтаний. Он чувствовал себя разбитым и опустошенным. Этой девчонке удалось не только лишить его обычной радости пуститься в путешествие по миру грез. Ей удалось разрушить в нем ту целостность и самообладание, которое он взращивал в себе изо дня в день, холил и лелеял, и которые помогали ему здесь выжить. Он добрел до спальни, вошел, разделся и через пять минут уже спал мертвецким сном.
Наутро Мартин проснулся в плохом расположении духа. Он вспомнил все, что произошло вчера вечером. У него остался неприятный осадок от состоявшейся "беседы", но все же это был не повод для огорчения. За те несколько месяцев, которые он уже прожил в приюте, ему приходилось выдерживать и не такое. Но каждый раз, когда происходила какая-то неприятность, он мысленно вычеркивал ее из своей жизни и старался не думать и не вспоминать о случившемся. Сначала это "вычеркивание" давалось ему нелегко. Мысли о том или ином неприятном происшествии против его воли лезли ему в голову, но он старательно отгонял их. Так он научился ни на что не реагировать - вне зависимости от того, произошло ли что-нибудь хорошее или плохое. В это утро Мартин по привычке хотел вычеркнуть вчерашний вечер из своей памяти, но этого сделать не получилось
В течение всего дня он думал о случившемся. К концу дня он все яснее и яснее стал понимать, что жизнь очень скоро измениться. Он чувствовал это где-то в глубине души. Чувствовал это примерно так же, как тогда, возвращаясь из Темного леса. Но сейчас все было несколько иначе: во-первых, у него теперь было одно преимущество - всех кого мог, он уже потерял, так что теперь ему терять просто некого и нечего, а во-вторых, он не мог точно сказать, ожидало ли его снова что-то плохое или, быть может, перемена будет к лучшему. А что может быть страшнее того события, которое уже произошло в его жизни? Правильно, ничего. Пока ничего. Но сам тот факт, что перемены все же будут, не оставлял никаких сомнений. И эта девчонка... неспроста она здесь появилась. Мартин, конечно же, понимал: в том, что здесь появилась эта Илиана, нет ничего необычного. Она - сирота, здесь - приют. Вывод - она находится там, где ей и нужно быть. До нее за то время, которое находился здесь Мартин, появилось еще несколько воспитанников. Разум Мартина убеждал его, что ее появление здесь ничего не означает. Подумаешь, повздорил с какой-то девчонкой и позволил ей вывести себя из равновесия, чего не случалось с ним со времени появления в приюте. Подумаешь, она была первой, кому он сказал больше, нежели кому-либо за все это время.
Да, это был его самый длинный разговор с кем-либо за последние четыре месяца. Но все эти доводы еще не повод раздувать из мухи слона. Или все же повод? Ночью, лежа в постели, он все размышлял над этим. Он пытался найти разумное объяснение своему предчувствию, пытался понять, как может быть связана с этим всем Илиана. Все было напрасно. Разумного в голову ничего не приходило. Тогда он отключил разум и ушел внутрь себя. Он позволил тому животному страху, который с самого утра сдавливал все его существо, овладеть им. Он уже больше не думал, не искал разумных объяснений. Он просто шел на поводу у своего страха. Страх говорил ему что-то, говорил очень невнятно, но Мартин понял, что в его жизни должно случиться что-то, ранее не входившее в его планы. Мартин ужасно испугался того, что это нечто помешает ему в осуществлении его мечты. Но ему не удастся избежать этого. Ему придется пройти через это. Так он думал, точнее, так думал внутри него кто-то другой, его второе Я. Он же сам в это время уже не мог отличить реальности от сновидений, которые накрыли его тихой и в то же время мощной волной, не давая освободиться из своих цепких тисков.
На следующее утро Мартин проснулся в бодром расположении духа. Он больше не забивал себе голову размышлениями ни в этот день, ни на следующий день, ни через неделю и ни через месяц. Он вернется к ним только через три года. Но до этого времени еще далеко и еще очень многое должно произойти в его жизни. А пока что он жил, не задумываясь о будущем, плыл по течению реки под названием Жизнь. А что еще ему оставалось делать? Пока что он был лишь жалким червем, вынужденным пресмыкаться и ползать, а если нужно - зарываться и не высовываться. Он ждал момента, ждал, когда появиться какая-нибудь тростинка, за которую можно было бы зацепиться и развернуться против течения. И эта тростинка, соломинка появилась. Она появилась за несколько недель до его четырнадцатилетия в образе старого мастера по изготовлению кукол. Но об этом чуть позже.
Пока что жизнь шла своим чередом. Первое впечатление оказалось обманчивым, и очень скоро Мартин и Илиана подружились. Теперь они всюду старались держаться вместе. Постепенно их дружба переросла в нечто большее - в любовь.
VI
Так прошло около трех лет. Меньше, чем через четыре месяца Илиане исполнится шестнадцать, а это значит, что она будет вынуждена покинуть приют. Конечно, настоятель монастыря никогда не отправлял своих воспитанников после шестнадцатилетия в никуда. Обычно монастырь подыскивал какую-нибудь работу для них и кров. Уже сейчас Илиана знала, что ее пристроили ученицей в швейную мастерскую близлежащего Городка. Ей очень повезло с будущим занятием. Мало кому из воспитанников удавалось устраиваться учениками в мастерские. Обычно их участь была не столь удачна - их брали на всевозможные плантации, батраками на различное тяжелое, вредное производство, рабочими на рынки - их брали везде, где не нужно было специального обучения, где платили мало, а работать при этом нужно было много. Это была превосходная дешевая рабочая сила.
На первый взгляд все было как нельзя лучше. Но радоваться особо было нечему. Илиана скоро покидала приют, а Мартин должен был остаться здесь еще на два года. Эта мысль для них обоих уже сейчас, до расставания, казалась невыносимой. Но, похоже, Мартину улыбалась удача. Еще до его четырнадцатого дня рождения эта проблема была решена.
Как-то раз к настоятелю монастыря прибыл пожилой седовласый человек. Это был мастер из соседнего Городка.
- Чем обязан вашему визиту, мастер? - заискивающе заулыбался настоятель.
- Видите ли, отец, совсем недавно умер единственный мой подмастерье, который работал у меня очень много лет. Я понимаю, что заменить такого хорошего помощника будет очень сложно, но у меня выбора нет. Я уже стар, сам справляться с работой не могу, а закрывать мастерскую и лавку я просто не имею права. В этой стране осталось не так уж много по-настоящему талантливых мастеров. А те же, что еще имеются, по большей части живут и работают в Столице. Отец, мне нужен ученик. - спокойно произнес мастер, потом посмотрел на настоятеля, отчего ему сделалось не по себе.
- Хорошо. В этом месяце как раз одному из наших воспитанников будет шестнадцать. Но если Вам нужен ученик прямо сейчас, то я закрою глаза на правила и уже завтра он будет у Вас в мастерской. - с готовностью помочь хорошему человеку ответил настоятель.
- Вы меня не совсем правильно поняли, отец. Мне нужен не просто ученик, а способный ученик. У него должны быть определенные способности. Изготовление кукол очень тонкая бережная работа. Придется иметь дело с очень хрупкими материалами. Мало того, у человека должно быть хоть какое-то воображение и фантазия. В конце концов, ему должно нравиться то, что он будет делать. Иначе все будет напрасным трудом. Настоящие творения можно сделать только любя свою работу. - попытался объяснить мастер, но вновь посмотрев на настоятеля и встретив в глазах того полное непонимание, опустил дальнейшие подробности.
- Что же делать? Как узнать, у кого из учеников есть такие способности и данные, а кто их отродясь не имел? - поинтересовался настоятель, хотя и не понимал, в чем была проблема. Он, как человек далекий от искусства, от мастерства сотворения был уверен, что при желании любого человека можно заставить делать то, что от него требовалось. А что у человека могут быть какие-то особые способности, задатки - нет, в это он не верил. Бог создал всех людей одинаковыми физически, значит, и способности у всех должны быть одинаковыми. Дело лишь в том, что у кого-то с детства сильно развиваются одни способности, а у кого-то - другие. Вот и вся разница. Но если приложить усилия, то можно "выбить" из человека нужные качества и способности. Кому, как не ему знать это - десятилетиями в приюте монахи "воспитывали" нужных им людей.
- Есть только один способ проверить это. Во-первых, нужно спросить у самих воспитанников, кто из них заинтересован такой работой, а во-вторых, проверить их на практике. Я хочу, чтобы вы предложили это всем воспитанникам, которым уже есть четырнадцать лет. И пообещайте мне, что в случае, если я выберу в ученики четырнадцатилетнего, то вы в дальнейшем до наступления его шестнадцатилетия будете отпускать его каждую неделю на пять дней для обучения и работы в моей мастерской. На выходные его будут привозить обратно в приют. - все тем же спокойным тоном говорил мастер. - Естественно, все ваши услуги будут оплачены сполна. - добавил он, когда увидел немного скисшее лицо настоятеля, который над чем-то задумался. После этих слов озабоченный вид настоятеля вдруг куда-то пропал и на лице появилась едва прикрытая улыбка.
После этого разговора мастер отправился домой, а настоятель - в приют, чтобы набрать добровольцев. Таковых оказалось немного. На следующий день этих избранных отвезли в Городок. Уже в этот же вечер половина из них отсеялась. Оставшаяся половина честно пыталась приспособиться к работе в мастерской, но видно не нашлось среди них настоящего зародыша-ученика мастера. Уже через несколько дней мастер вновь появился в стенах монастыря в надежде, что хоть один-то способный должен среди них быть. Настоятель долго ему объяснял, что всех, кого можно было, он уже отсылал в мастерскую. Мастер разочарованный двинулся к свому экипажу. Он не мог поверить в то, что среди такой большой массы людей так мало талантливых.
Все эти дни в приюте и разговору было, что о мастере, о той жизни, которая ждет счастливчика в Городке. Многим хотелось попробовать себя в чем-то ином, но не многие осмелились на это. Когда же из всех осмелившихся не выбрали ни одного, каждый подумал, как хорошо, что он не стал забивать себе этим голову. Если не получилось у них, то у него бы точно не вышло. Но все же в приюте был один человек, который хотел рискнуть и выиграть свой билет в жизнь. В настоящую жизнь, наполненную смыслом и заполненную любимым делом. Сегодня утром Мартин видел, как снова приехал мастер. Он дожидался мастера возле его экипажа, пока тот не вышел из монастыря. Мартин хотел сам лично поговорить с мастером. Он знал - если пойдет с этой просьбой к настоятелю, его даже не выслушают. Ведь ему нет еще четырнадцати. Увидев, что мастер шел к экипажу, Мартин быстрыми шагами направился к нему. С каждым шагом навстречу мастеру его смелость, решительность таяла. Когда Мартин поравнялся с мастером, в его голове все перемешалось и он с трудом выдавливал из себя слова.
- Мастер, можно я попробую и испытаю себя. Дайте мне один-единственный шанс, и я докажу, что я намного способнее остальных. - дрожащим голосом обратился Мартин к почтенному седовласому господину.
- Почему тебя не было с остальными, когда была такая возможность? - мастер удивленно посмотрел на юношу, которому на вид было не менее пятнадцати, не понимая, чего от него хотят.
- Настоятель сказал, что поедут только те, которым уже есть четырнадцать. А мне четырнадцать лет будет только в конце марта. - объяснил Мартин, стараясь как можно четче произносить слова, но побороться с волнением ему было явно не под силу.
- Ну, если ты действительно хочешь этого, то я позволю тебе попробовать свои силы. Возможно, ты действительно тот, кто мне нужен. Я сейчас же вернусь к настоятелю и скажу, что завтра за тобой пришлют. - мастер уже развернулся, чтобы пойти в обратном направлении, но, что-то вспомнив, остановился. - Кстати, как тебя зовут?
- Мартин. Мартин Ван Скилд. - едва слышным голосом произнес Мартин.
Мастер повернулся и пошел обратно к настоятелю. После этого разговора еще несколько минут Мартин стоял как оглушенный. Все произошло так быстро, что он не успел ничего сообразить. Он стоял и думал, на самом деле ли все это происходит или ему все привиделось. Он не верил, что это случилось. Ему не верилось, что мастер так быстро, без лишних слов, согласился помочь ему. Ложась в ту ночь в постель, он все еще не верил, что ему так повезло.
На следующее утро за Мартином действительно приехали и отвезли его в мастерскую. Через пару дней приехал мастер и сказал настоятелю, что он доволен Мартином как учеником. С этих пор Мартин стал проводить по пять дней в неделю в Городке и только по выходным приезжал в приют. Илиана скучала, но она прекрасно понимала, что все это скоро закончится. Ей исполнится шестнадцать лет, и она тоже переберется в Городок. Там они смогут часто видеться.