Вечером в пятницу, тринадцатого ноября, Костя Пузырёв лежал на продавленном диване в своей однокомнатной квартире и, укрывшись верблюжьим одеялом, тихо постанывал. Его здоровый в общем и целом сорокалетний организм журналиста засбоил в одночасье ни с того ни с сего. В горле, казалось, застряла наждачная бумага, из носа текло, как весной с крыш, озноб бежал вдоль позвоночного столба мелкой мышиной побежкой. Инфлюэнца... Пузырёв вытащил платок из кармана брюк, высморкался, вернул платок назад, взял со стола термометр и сунул его под руку. Угораздило же в пятницу заболеть! Все выходные насмарку... Фу ты, чёрт! В глазах зарябило. Где же он так простудился? Кха-кха... Как тяжело кашель даётся. Пузырёв повернулся на другой бок, уткнувшись глазами в спинку дивана. Гм... Не пневмония ли у него, чего доброго? Да нет. Не может быть. Бред. Чушь. Абсурд. Откуда? Пузырёв вяло поморщился. Инфлюэнца его скрутила в бараний рог. Точно. Она родимая, больше некому. Вдобавок лекарств полное отсутствие. Так, тридцать восемь и пять! Картина ясна. Совершенно разъехался по швам Костя Пузырёв... Напрасно, напрасно он игнорировал знамение, свалившееся на него утром. Ему бы пораньше с работы смыться, выпить сто грамм водки с мёдом, лимоном и перцем, окопаться в тёплой постели, пропотеть...
А случилось, собственно, вот что. Пустяковое, в сущности, происшествие, на первый взгляд. Ерунда, одним словом. Даже Соломон не узрел бы здесь знака свыше. Итак, коротко. В 7:30 утра стоял Пузырёв на остановке общественного транспорта. Народу - раз-два и обчёлся. Утро обычное, осеннее, слезливое. Два фонаря, справа и слева, чернильный мрак надвое раскалывают. Потоки машин, путаница колёс. Металлический содом со всех сторон. Вот и троллейбус, скрипя, подходит. В этот момент чувствует вдруг Пузырёв тревожное прикосновение к своему плечу. Оборачивается. Но никого рядом не видит. Ни-ко-го. Понимаете? Как вам это нравится? В общем, чудеса-а-а... Уверяю вас: прикосновение было отчётливое. Не такой Пузырёв человек, чтобы ошибиться. Ладно. Идём дальше. Обозвал он случившееся чертовщиной, сел в троллейбус и укатил на работу в свою газету. И забыл обо всём. До вечера. До первых симптомов болезни. Когда же подлая инфлюэнца проявила себя в полной мере, а произошло это ближе к полуночи, он догадался, наконец, два сегодняшних события между собою связать. И ахнул в душе. Как же он сразу посланное ему предупреждение разгадать не сумел? Кха-кха... Перед глазами у Пузырёва поплыли оранжевые круги. Стрелки часов рухнули в провал тьмы. Сон, качаясь, поплыл над ним. Лица, лица... Какой-то с усами растопыркой у него на кухне яичницу жарит с ветчиной и помидорами. Вуаля! Да это сеньор Дали! В одной руке нож, в другой - кисть. А где же ваши краски, досточтимый Сальвадор? Ах, вы без красок! Достаточно одних помидоров? Ну да, ну да. Оригинально, оригинально, нет слов! Конечно, вы ж сюрреалист... Свет... Яркий... Под потолком раскалённая люстра. Кажется, он поторопился с выводами. Стоит заболеть, и всякая ахинея пачками в голову лезет. И всё из-за дурацкой мнительности!.. Пузырёв откинул одеяло, сел на диване, взъерошил волосы, надел свитер, снова лёг, накрылся с головой. Зябко. Руки коченеют. Опять темнота. Почему-то порохом запахло. Дым едучий. Уланы скачут с пиками наперевес. По всей видимости, Волынского полка. Вокруг разрывы. Ядра свистят, шипят. Чернявая Шахерезада в лазарете князю Багратиону левую ногу перевязывает. Петр Иванович морщится от боли - кость задета. Евгений Богарне, вице-король Италии, рвётся на курган, саблей машет, что-то кричит по-французски, распялив рот. Батарея Раевского не сдаётся. Кровь вопиёт к ответу. Стон и скрежет зубовный. Гнутся галлы, гнутся. Куда им против русских?! Бред начался, что ли?.. Кха-кха-кха-кха... Тридцать девять и два. Настырная ртуть упрямо лезет вверх. Пузырёв поднялся, открыл шкаф. Водки нет, но есть коньяк. Как раз сто грамм. Он плеснул в стакан коричневую жидкость, туда же - мёд и перец. Выпил залпом. Бр-р-р-р! Посмотрел в пыльное зеркало. Лицо бледное, волосы свалявшиеся, веки красные, глаза нехорошие, с блеском. Вытер пыль. Посмотрел ещё раз. Блеск стал более отчётливым. Взял пульт, пошарил по телевизионному эфиру. Кишенье лиц. Кишенье слов. Индекс Доу-Джонса. Лондонская биржа. Тьфу! Тошно. Колючий холод расползается по телу... Быстрее под спасительное одеяло. Холодно, холодно! Казнь египетская. Со стороны он похож на отравленного беленой. Кха-кха-кха! Почему беленой? Чёрт! Язык штопором. Даже колбасы не хочется. А коньяку бы выпил ещё. Без перца и мёда. Сердце прыгает, как лягушка. Заснуть, заснуть... Он ещё по потолку пятками не ходит. Рано. Скомканные мысли. Licentia poetica... Какое красивое выражение. Licentia...
Суббота. Продрав очи к обеду, часам примерно к двум, Пузырёв ощутил себя совершенно здоровым человеком. И где, спрашивается, инфлюэнца? Где наждачная бумага в горле, где весенняя капель из носа и безумная ртуть? Нету! Испарилась инфлюэнца. Пропала. Сгинула. Пузырёв твёрдо уверен: теперь её и с собаками не найти. Не так, оказывается, она страшна, как её малюют. И ртуть успокоилась. Скажете, колдовство? Нет, нет и ещё раз нет! Вмешательство тёмных сил исключено. Это промысел. Ну, конечно, промысел! По всем признакам провидение в чистейшем, так сказать, рафинированном виде! Логически: сначала было предостережение оттуда, сделанное, заметьте, очень тонко. Он даже сообразил с опозданием. Затем коньяк, мёд и перец. Они тоже появились неспроста. Вот и подошёл ключик к замку. Аминь. Никаким пером не описать радость Пузырёва. В него снова влилась жизнь... И с каким потрясающим подтекстом влилась! Ликуя, этаким свежеиспечённым помазанником выходит Пузырёв на улицу. Вдыхает насыщенный озоном воздух. День светлый. Девушки улыбаются. Машины на переходах дорогу уступают. Красотища! Идёт по тротуару Костя Пузырёв журавлиным шагом, жмурится на солнце. Руками размахивает, как мельница крыльями. На левом рукаве его куртки, сбоку, чуть ниже плеча, белеет пятно в виде кляксы размером с шарик для пинг-понга - вчерашнее послание из мира иного.