За последние три года муза литератора К. здорово опустилась.
Во-первых она перестала его посещать.
Во-вторых свела близкое знакомство с компанией безработных ангелов, праздно прожигающих вечность, застряв в ожидании нового назначения между небом и землей. Ангелы эти, по определению бесполые, но тонко чувствующие существа, сублимировали совершенно очаровательным образом, отчего флирт с ними приобретал неожиданную безудержность и пикантную бескомпромисность. Этому невинному занятию и предалась муза литератора К. со свойственным ей пылом. Предоставленный самому себе литератор К. тоже времени даром не терял и с головой ушел в сомнительные махинации, главную роль в которых играли продукция местного метизного завода и лазейки в налоговом законодательстве.
Писать он бросил.
Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Присланная вышестоящей инстанцией комиссия, не обнаружив музы литератора К. на рабочем месте, попыталась выяснить тайну ее исчезновения у самого литератора К., но принявшему для этой цели человеческий облик заместителю главы комиссии ничего, кроме трех ящиков с ржавыми гайками М16, литератор К. предложить не смог, а от обсуждения влияния поэтики Хераскова на женские образы в поэме Некрасова Кому на Руси жить хорошо? уклонился, заявив, что как человек находящийся под следствием он объективно о данном вопросе судить не может, и прижав заместителя председателя комиссии к пожарному ящику, попытался ударить его по лицу, но только кулак ушиб об стену, потому что заместитель председателя комиссии, быстрый как молния, конечно успел дематериализоваться и в это время уже летел к месту сбора, размышляя по дороге о парадоксальности ситуации, когда существо высшего порядка вынуждено принимать человеческий облик что бы пообщаться с существом низшего порядка этот самый человеческий облик утратившим.
Тут-то в него и врезалась томная от хронического недосыпания муза литератора К., следовавшая на постоянное место жительства, на родное облако, после очередного витка платонических безумств. Остальное было делом техники.
После написания объяснительной и короткого разбирательства музе литератора К. было предложено или возвратиться к исполнению своих служебных обязанностей в качестве музы литератора К. или стать музой литератора В. На принятие решения отвели два дня.
Заплаканная, отлученная от небес, муза литератора К. по пути на землю завернула к своим знакомым, попрощаться с тусовкой и вообще. Как и следовало ожидать, самое интересное произошло в ее отсутствие. Все ангелы теперь переоделись в бэтманов и летали посылая друг другу всепонимающие взгляды. Припудрив нос и послав на прощанье всепонимающий взгляд муза литератора К. продолжила путь, рыдая пуще прежнего.
Литератор В. был писатель настоящий, без балды. К тридцати годам он научился рационально использовать отпущенные ему природой возможности, и, зарабатывая на хлеб насущный сочинением рекламных текстов и предвыборных прокламаций, выкраивал достаточное количество времени и энергии для работы над серьезной прозой, которая, разливаясь из-под его пера широкой рекой, в скором будущем обещала с лихвой окупить все затраты.
Осмотр двухкомнатной квартиры литератора В. не занял много времени, хотя ни один ее уголок не был оставлен любопытной музой литератора К. без внимания. Москвич в первом колене, литератор В. не успел обрасти людьми и предметами, и не стремился к этому.
Зачем приобретать то, что при первой возможности будет выброшено? Этого принципа он придерживался неукоснительно и потому даже пустоты в его жилище не выглядели пустыми, они хранили очертания будущего. Так же было свободно и место хозяйки, хотя женщина, спавшая на тахте, с головой укрывшись шотландским пледом, возможно, думала иначе. Муза литератора К. улыбнулась. Она была не ревнива.
Несколько часов до обеда посвятили рекламе пылесоса Филипс. Муза литератора К. и не подозревала, что реклама такое сложное и ответственное занятие.
К тому же модель, которую предстояло воспеть, была многофункциональной. Она мыла, чистила, скребла, освежала воздух и ездила, нерусь, на колесиках. Об этом с иронической улыбкой поведал литератор В. Говорил он как бы в пространство, никому не адресуясь, но каким-то шестым чувством знал, что его слышат, что он теперь не один, что его бессмертная душа обрела наконец спутницу. Он только не знал, что этой спутницей волею судеб оказалась муза литератора К. А она была счастлива уже тем, что знакомство с античной мифологией позволило ей оказаться полезной литератору В. прямо сейчас, в доселе совершенно неведомой сфере рекламного бизнеса.
В общем, сердца их, что называется, бились в унисон и на свет появлялся, словно Афродита из морской пены, сценарий рекламного ролика.
Золотое солнце Эллады садится в навоз. Из ворот авгиевых конюшен, как черт из табакерки, выскакивает замурзанный донельзя царь Авгий, в бессильном отчаяньи потрясая совковой лопатой. За ним, стеная, тащится замызганная свита.
Тревожно ржут кони.
Полный абзац.
Но помощь уже близка.
Рассекая тьму времен, летит, навьюченный чудом техники пылесосом Филипс, модель хрензнаеткакая, коммивояжер, красавец мужчина. ШЛЕП!!!
С суеверным восторгом взирают обитатели античного мегаполиса на пришельца из будущего.
Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Но царь Авгий отказывается верить собственным глазам. Этот туповатый тиран недоверчив. Но делать нечего. Трубач в засаленной тунике, шатаясь под тяжестью микробов, поднимается на загаженный агор и задрав в небо ржавый тромбон играет общий сбор для всей богадельни.
Слушайте все.
Смельчак, который сумеет прибраться в конюшнях, получит руку царской дочери и полцарства в придачу. Смельчаков налицо двое. Изящный пылесос Филипс, хрензнаеткакая модель, и звероподобный Геракл, который, о, боги! грубо отталкивает соперника и размахивая палицей с ревом исчезает в воротах конюшен. А бедный маленький пылесос остается лежать на боку, такой трогательный, такой лапочка.
Тревожно ржут царские лошади.
ИГО-ГО.
Мля.
Крупным планом лицо суровое лицо коммивояжера. Брови сошлись в прямую линию, окаменевшая нижняя челюсть равномерно движется. Этот парень не торгует туманом и готов отвечать за каждое слово.
Но где же розетка!?!
А вот и она, шнур удлинителя кольцами падает прямо из грозовой тучи. Венера, богиня любви, простая в сущности девчонка, только чрезвычайно легко одетая. И где ж ей устоять.
Наша вилка - ваша розетка.
И тут молния как шарахнет сверху донизу. Это наконец завелся пылесос и покатился чух-чух-чух чудесные колесики, прямо туда откуда еще доносятся жалобные вопли конкурента.
Ха-Ха.
А чья это козлиная бороденка торчит из компоста? Но малыш Филипс не злопамятен. Он просто выполняет свою миссию. Раз-два. Все сверкает и блестит. Дочь царя Авгия страстно щелкает переключателем режимов. Золотой век человечества.
Отдыхай.
Филипс сделает ЭТО лучше.
Занавес.
Отдышавшись занялись политикой. И если кандидат Сыроежкин думает, что скрытнохоботником чешучайтокрылым, разжиревшем на народной крови, его обозвали по указке из Вашингтона, то он заблуждается. Это всего лишь посильная лепта музы литератора К. в дело становления российской демократии.
К четырем пополудни муза литератора К. слегка взопрела, а литератор В. был свеж как огурчик. Радостно блестя стеклами очков, он овладел спящей на тахте незнакомкой и проводив ее бросился к письменному столу. Муза литератора К. встрепенулась, наступало то главное, ради чего, собственно, и живет каждая уважающяя себя муза, перед чем даже шашни с безработными ангелами отступают на второй план.
Перо, не испытывая ни малейшего трения бежало по бумаге, литератор В. был консервативен в своих пристрастиях.
...Глава сто семнадцатая...
...Глава сто восемнадцатая...
...в погребке тетушки Ло все так же отсвечивали бумажные фонарики и протягивала над головами жующих дезертиров длинные, унизанные звенящими браслетами, руки Оля Бичерахова.
- На Босфор, на Босфор - шептала она в микрофон и не раз бывало, что последний аккорд ее песни сливался с хлопком пистолетного выстрела в мужском туалете. Впрочем, стрелялись тут и а капелла, но Теодор Коленкоров, самый восхитительный, самый смешной чудак из всех встреченных мною начиная с прошлого понедельника, приходил сюда не за этим. Коллекция анчоусов требовала постоянного пополнения и он шел между столов, могучий старик, и всякий раз, стянув рыбку, с лукавой улыбкой опускал ее за расшитые золотом обшлага гофмаршальского мундира.
Дома он, отпустив охрану, высыпал улов на малахитовый столик и каждой рыбке вставлял в ноздрю серебрянное колечко на котором крепостной мастер Аким потом выгравировывал дату, название заведения и фамилию лица в тарелке которого была поймана рыбка. Коленкорова занимали пути миграции анчоуса. Долгими зимними вечерами он задумчиво крутил глобус, сидя среди стендов, где на черном бархате под призматическим стеклом, пришпиленные бронзовыми булавками, покоились тысячи ценнейших экземпляров загадочной рыбы...
Пригревшись на широком подоконнике, муза литератора К. задремала и, очнувшись, от того что по ее ладони скользнул крошечный паучок, с удивлением поняла, что до сих пор не вставила ни единого слова, более того, она перестала чувствовать литератора В. В этом не было нужды. Фразы появлялись как из ниоткуда, из какого-то белого безмолвия и, словно сами собой, складывались в ледяную мозаику.
Прикрыв глаза, муза литератора К. постаралась сосредоточиться, чтобы восстановить утраченный контакт и уже прикоснулась к белесой пелене в которой пропал, растворился литератор В., но ощущение, близкое тому которое испытываешь дотрагиваясь до кусочка сухого льда, заставило ее отказаться от этого намерения. Странно ей теперь было видеть литератора В. все так же склоненного над листом бумаги. Но тем не менее его порозовевшее, словно подсвеченное изнутри, лицо и беспрерывно движущаяся кисть правой руки с зажатым в ней пером, не оставляли никаких сомнений в реальности его существования. Муза литератора К. опять задремала.
И опять назойливый паучок разбудил ее. Теперь уже не менее десятка невесомых нитей тянулись от ее руки к чему-то невидимому в глубине комнаты. Для того чтобы смахнуть их потребовалось неожиданное усилие. Это, а также запоздалое понимание того, что никаких паучков не может быть в ее неосязаемом мире, придало жесту излишнюю резкость. Оконная портьера шевельнулась и луч, уже заходящего, солнца упав на книжный шкаф темного дерева, стоящий в дальнем углу, раздробился в его узорчатых стеклах и осветил паркет около и смутный, словно вытканный пустотой, силуэт сидящей на полу фигуры.
Но стоило портьере принять прежнее положение, как видение исчезло. Однако ничто уже не могло отвести замерший, словно примерзший, взгляд музы литератора К. от этого места. Скоро ей показалось, что она различает острый носок туфельки, тонкое запястье бессильно опущенной руки. И перо, лежащее рядом, покрытое мохнатой пылью, похожее на птичье, но слишком крупное для птичьего.
Литератор В. помахал в воздухе ладонью правой руки, очевидно пальцы свела судорога, и плавное течение повествования возобновилось.
... эскортный дирижабль опустился прямо перед дворцом наместника. Толпа смяла оцепление и бросилась к нему. Теперь только, словно выросшая из-под земли, шеренга моих зулусов каким-то чудом сдерживала ее напор. - Пора - Лошкарев накинул мне на плечи соболью шубу. Выходная дверь отворилась, снежный вихрь ударил в лицо и я легко сбежал по ступенькам приставной лестницы.
Толпа заревела.
Какая-то женщина в форме сестры милосердия, упав на колени, ползла навстречу, оставляя борозды в пушистом снегу. Ее оттаскивали. Генерал Гарпагонов отсалютовал клинком музейного палаша и пошел рядом. Медные драконы в петлицах его френча шипели, раззевая крошечные пасти. Идти, к счастью, было недалеко.
Доски, явно на скорую руку сколоченного, помоста ходили ходуном, грозя рассыпаться при малейшем неосторожном движении. Но это уже не имело ни малейшего значения. Чугунная корона Романовых-Непальских ледяным обручем сдавливала череп.
- Пора - кивнул неотступный Лошкарев. Я поднял руку и как камни бросил в онемевшую толпу первые слова отречения
- Верные рязанцы...
И тут до музы литератора К. дошло, что эти слова литератор В. произнес вслух, глядя прямо ей в лицо. И она могла поклясться, что он ее видит.
-Ой, нет - путаясь в портьере, она перевалилась через подооконник и, оттолкнувшись от карниза, рухнула с высоты восьмого этажа. Литератор В. встал, с удовольствием потянулся, хрустя суставами, прошелся по комнате и, закрыв окно, вернулся к письменному столу.
Уже стемнело. когда муза литератора К. обнаружила себя сидящей на крыше незнакомого особняка и мечтающей о том времени, когда люди, используя специальные аппараты, называемые геликоптерами, будут летать по небу. Мечте этой было триста лет. И она сбылась. И ничего хорошего. Муза литератора К. расправила еще не вполне послушные крылья и, плавно слетев на тротуар, пошла по нему, словно танцуя, и скоро затерялась среди ночных прохожих, невидимая и неосязаемая.