Аннотация: Тут нас охидаются еще более хитрые интриги и переворты, включая попытки шантажа, и похищений детей.
Глава первая
Мужчина стоял неподвижно, вглядываясь в ночь в поисках движения. Не увидев никого, он сошел с мощеной дорожки и двинулся через скопление склепов, ища место для отдыха. Он нашел четыре низких надгробия и смахнул букет цветов с края одного из них, прежде чем сесть. Он прислушался на мгновение, затем положил холщовую сумку себе на колени, успокоенный приглушенным позвякиванием инструментов внутри.
Он порылся в сумке и вытащил карту, которую нарисовал во время своего первого посещения кладбища две недели назад. Наклонившись вперед, он направил свой налобный фонарь на землю, прежде чем включить его, освещая карту желтым светом и пробегая глазами по знакомым линиям и кругам.
Ветерок прошелся по деревьям, и он услышал шелест листьев, похожий на вздох облегчения после долгого, жаркого дня. Легкий сквозняк добрался до него и взъерошил страницу в его руке, погладил по щеке. Он выключил лампу и посмотрел вверх, наслаждаясь прохладой, и он закрыл глаза всего на мгновение, откинув голову назад, чтобы пот на его горле мог высохнуть.
Позади него скребущий звук.
Он оглянулся через плечо на пару дубов, чернее даже безлунной ночи, их ветви тянулись друг к другу, как неуверенные незнакомцы, невидящие ветви толкали друг друга, чтобы коснуться ветра.
Сделав глубокий вдох, чтобы расслабиться, он перевел взгляд на бетонное надгробие за своей спиной, внезапно заинтересовавшись, чьи кости находятся под ним. Он включил свой налобный фонарь, и его свет отбросил тени от рельефных букв на латунной табличке. Он одними губами произнес слова Джеймса Дугласа Моррисона . Под названием было написано: 1948-1971 . Цепочка букв под датами не имела для него никакого смысла. Возможно, на латыни или греческом.
Он положил лампу и свою карту обратно в сумку и достал бутылку с водой, наполовину пустую после его долгого и пыльного путешествия в это место. Два больших глотка - это все, что он позволил себе, и он убрал бутылку.
Он напрягся, когда с тропинки, которую он только что покинул, донеслись голоса, заговорщический шепот, который вился между каменными и бетонными надгробиями, мягкие слова, обретшие форму в ясности ночи.
Два голоса, мужской и женский.
Через мгновение его сумка снова была открыта, толстые пальцы сжимали рукоятку пистолета, которым он никогда не пользовался, 22-го калибра "Ругер", который он купил у пьяницы возле бара на Монмартре три месяца назад.
Он опустил сумку на землю и переместился так, чтобы видеть тропинку, его маленькие ножки ступали по твердой почве между участками гравия, бесшумно перемещая его между каменными плитами. Когда он был мальчиком, его мать со смехом называла его mon petit scarab ée , мой маленький скарабей, за то, что он мог незаметно шнырять по дому, появляясь там, где меньше всего ожидалось напугать ее, или, если он был там, заставить своего отца покраснеть и зарычать.
Скарабей выглянул из-за высокого надгробия в темноту и увидел пару, идущую к нему, рука об руку, головы близко друг к другу. Они шли медленно, покачиваясь, как пьяные, поддерживая друг друга, когда их ноги шаркали по булыжной дорожке. Они были одеты в одинаковые костюмы: черные футболки и камуфляжные штаны, заправленные в ботинки военного образца.
И они понятия не имели, что он был там.
Он подумал о том, чтобы пропустить их, он почти хотел этого, но они приняли решение за него, остановившись в десяти ярдах от него.
"Его могила должна быть здесь", - сказала женщина. "У тебя есть свеча?"
Они говорили по-английски, подумал мужчина. Он тоже говорил по-английски. Un petit peu .
"Да, конечно". Мужчина снял рюкзак. "Где-то".
"Это так волнующе", - сказала женщина, ее голос был театральным шепотом, она задыхалась. У нее была оливковая кожа и темные волосы, собранные сзади в конский хвост. Зеленые глаза, догадался Скарабей.
Он знал, куда они направлялись, куда направлялись так много чертовых американцев: отдать дань уважения наркоману и алкоголику, человеку, который растратил свои музыкальные способности и уничтожил каждую частичку своего таланта иглой. Если у них хватило ума распознать силу могилы, подумал он, у них должно хватить ума отыскать тех, чьи кости могли предложить что-то положительное.
Он наблюдал из тени, как они стояли на краю дорожки. У него перехватило дыхание, и он почувствовал укол беспокойства, когда понял: Они увидят мою сумку.
Он сжал рукоятку пистолета, который висел у него на боку, как бы напоминая себе о его наличии. Он не мог рисковать, чтобы они увидели его инструменты и подняли тревогу.
Он вышел из тени и направился к ним, его пистолет раздвигал темноту перед ним. Он ступал осторожно, тихо. Он был Скарабеем, выскакивающим из-за каменных гробниц, неожиданным и невидимым, пока не оказался достаточно близко, чтобы увидеть, как у них расширяются глаза и приоткрываются рты.
Он тоже знал, что они видели, и тот факт, что они так долго смотрели на его лицо, прежде чем увидели пистолет, сказал ему об этом. Он видел этот взгляд, когда у него в руке не было пистолета, получал его всю свою жизнь. Они видели мужчину ростом едва ли пять футов, ростом с ребенка, но коренастого телосложения взрослого профессионального борца. Они видели лицо, которое досталось ему от отца, длинный толстый подбородок под широкими скулами и узкие щелочки для глаз, которые сидели глубоко, спрятанные и нечитаемые. Глаза, похожие на черные дыры, сверлили основание необычно высокого лба, который сам по себе заканчивался спиралями из медной проволоки, протянувшимися через макушку его головы.
Он наблюдал за ними так же, как они наблюдали за ним, и, когда они поняли его всего, он решил, что слова не нужны. Он прицелился в мужчину, направив пистолет ему в грудь, мягко нажимая на спусковой крючок, как он практиковался в своей квартире. Теперь, однако, вместо щелчка он услышал резкий треск. Один раз, затем второй после того, как он взял под контроль маленький пистолет, и темной ночью он услышал, как мужчина упал на булыжники авеню де ла Шапель. Он посмотрел на женщину. Казалось, она учащенно дышала, зажав рот одной рукой, как будто успокоение могло бы избежать неизбежного.
Пока что он был доволен. Такой маленький пистолет, но такой эффективный и простой в использовании.
Он медленно перевел прицел влево, прикрывая женщину, девочку, его палец твердо лежал на спусковом крючке. Ему на мгновение пришло в голову, что он мог бы сделать с ней больше, чем с этим мужчиной, проявить контроль и заставить ее ... делать что-то для него.
Их глаза встретились и задержались, но недостаточно долго, чтобы понять, был ли он прав насчет их цвета. Она смотрела на его пистолет, ее рот беззвучно шевелился, а затем ее глаза вернулись к его лицу, когда ее левая рука поднялась сбоку, напряженная, и она вытянула руку, как если бы она была женщиной-полицейским, останавливающей движение. Скарабей на мгновение уставилась на свою ладонь, такую белую в темноте, на ее пальцы, такие тонкие и хрупкие, отчаянный жест девушки, которой больше нечего было предложить. Паутина, чтобы остановить поезд.
Он нажал на спусковой крючок, снова мягко, чтобы не испортить прицел. Треск показался громче, чем раньше, более приятным для Скарабея, и он послал пулю через середину ее ладони в плечо. Ее рука взлетела вверх, а затем упала обратно, и девушка издала пронзительный скулеж, когда сделала шаг назад, ее голова недоверчиво покачалась. Скарабей двинулся вперед, чтобы увидеть выражение ее лица.
Удивление и замешательство, подумал он. Но в основном страх .
Она посмотрела вниз на свою руку, из которой на дорожку густым потоком полилась кровь. Затем она посмотрела вверх, прямо ему в глаза, и широко открыла рот.
Скарабей не стал дожидаться, пока она закричит. Он выстрелил в нее снова, трижды нажав на спусковой крючок, зная, что не мог промахнуться с такого расстояния, и она рухнула на землю, не издав больше ни звука.
Он опустился на колени между их телами, как для того, чтобы прислушаться к другим злоумышленникам, так и для того, чтобы полюбоваться своей работой, и, когда темнота и тишина снова окутали кладбище, он провел руками по телу девушки. Ее конечности отяжелели, в горле было тепло, а губы пересохли. Ее глаза больше не были глазами, просто стеклянными бусинками, безжизненными. Зеленые бусы. Он попытался закрыть ее веки, но они не оставались опущенными, не до конца, поэтому он оставил ее вот так, наполовину спящей, наполовину выглядывающей в беззвездную ночь.
Он встал, подошел к своей сумке и достал амулет. Это не попадет к нужному человеку, сегодняшняя ночь больше не была для него безопасной, но это может достаться этой девушке. Он стер свои отпечатки со статуэтки и осторожно положил ее ей на грудь.
Он выпрямился и повернулся к мужчине. Он пнул его в голову, на всякий случай, и тело, казалось, вздохнуло. Но когда он пнул ее снова, она просто слегка покачнулась, беззвучно.
Неподалеку ухнула сова, и он посмотрел на свои часы, увидев, что секундная стрелка тикает слишком быстро, понимая, что его сердце тоже тикает слишком быстро. Он замедлил это двадцатью секундами глубокого дыхания, ветер поглаживал его лоб, как нежная рука его матери.
Что заставило его подумать еще об одной вещи, которую он должен сделать.
Глава вторая
Хьюго Марстон проигнорировал свой телефон, вместо этого уделив все свое внимание официанту, который выгружал на его столик корзину с круассанами и большой кофейный "крит"me. Он поблагодарил мужчину и посмотрел в окно на поток туристов, направляющихся через Пон-о-Дубль к собору Нотр-Дам. Кафе é Панис не собирался на работу, но было что-то в этом месте, что придавало ему энергии, как будто это была ступица колеса, которое каждое утро приводило Париж во вращение. Не говоря уже обо всех тех людях, за которыми нужно следить, что для бывшего профайлера ФБР было все равно что оставить ребенка перед клеткой с обезьянами в зоопарке.
Хьюго развернул кусочек сахара и размешал его в кофе, прежде чем сделать осторожный глоток. Он проверил свой телефон - технически он был на часах - и был удивлен, увидев, что звонил его друг Том Грин. Он перезвонил ему.
"Ты рано встал", - сказал Хьюго. "Во сколько ты пришел прошлой ночью?"
"Не твое дело".
"А, дела ЦРУ".
"Как будто я сказал бы тебе, если бы это было так. Что ты делаешь?"
"Завтрак в Панисе. Присоединяйся ко мне".
"Не прямо сейчас. Ты скоро отправишься в посольство?"
"Возможно", - сказал Хьюго. "Поскольку сегодня понедельник и я там работаю, мне, вероятно, следует."
"Ты начальник гребаной службы безопасности, ты можешь появляться, когда захочешь".
"Я обязательно напомню послу об этом правиле".
"Делай, что хочешь", - сказал Том, - "но пусть Эмма приготовит кофе этим утром, хорошо?"
"Итак, ты входишь".
"Шерлок Холмс. Но дай мне час. Мне нужно соскрести немного гадости со своего тела ".
"Боже, Том, только не снова. Как ее звали?"
"Когда вы платите, " терпеливо сказал Том, " вам не нужно спрашивать".
"И когда ты вежливо просишь, тебе не нужно платить".
"Спасибо, но я не принимаю романтических советов от девственницы, Хьюго. Увидимся в твоем офисе ".
Том повесил трубку, как обычно, не попрощавшись. Он был соседом Хьюго по комнате и лучшим другом на тренировочных площадках ФБР в Квантико почти двадцать лет назад, дружба, которая углубилась во время совместной экскурсии в местное отделение бюро в Лос-Анджелесе после окончания учебы. Затем их карьерные пути разошлись в разных направлениях: Хьюго поднялся по служебной лестнице в Отделе поведенческого анализа в качестве профилировщика, Том поступил в ЦРУ в качестве ... Хьюго так и не выяснил, что именно, и подозревал, что не хочет знать. Но что бы Том ни задумал, их разделяло несколько лет, и Хьюго скучал по своему другу-сквернословящему интеллектуалу.
Затем Том прибыл в Париж, переехав в свободную комнату Хьюго несколько месяцев назад, с избыточным весом, слишком влюбленный в виски, на вкус Хьюго, и утверждающий, что он на пенсии, но все еще "консультирует" ЦРУ. Насколько Хьюго мог судить, это означало приходить и уходить в произвольное время, исчезать на неделю или больше без предупреждения, а иногда и спать по нескольку дней подряд. Конечно, последнее могло быть просто из-за выпивки.
Хьюго потягивал кофе, размышляя, был ли Том на другой работе. Зачем еще ему приходить в посольство? Или вставать до полудня.
Он обернулся, когда по телевизору позади него пошли новости. Внизу экрана замигал прокручивающийся баннер, и Хьюго выпрямился, когда диктор новостей сообщил о двух туристах, найденных мертвыми на знаменитом кладбище Пи-#232;ре-Лашез. Ни имен, ни национальностей, ни подозреваемых.
Но жертвы были туристами, что означало, что был приличный шанс, что они были американцами, и если это так, посол хотел бы, чтобы все были задействованы, включая его главного регионального офицера безопасности.
Хьюго допил свой кофе и бросил двенадцать евро на блюдо рядом со счетом. Он взял второй круассан и вышел из кафе é на набережную Монтебелло, гудящую от уличного движения и пешеходов, направляющихся туда, где им самое место в понедельник утром.
Он пересек улицу на светофоре и направился на запад вдоль Сены, кивая бонжур букинистам, которые устанавливали свои книжные киоски на берегу реки на этот день. Когда он делал это, в его голове неизбежно возникали образы его друга Макса, грубого и сварливого букиниста, который продал Хьюго все стоящие книги, которыми владел американец, всегда притворяясь, что ворует у Хьюго, в то время как на самом деле отдавал ему каждую книгу за бесценок. Хьюго смотрел вниз на Сену, пока шел, и наблюдал, как баржи, пыхтя, медленно плывут вдоль ее берегов, покидая сердце реки ради застекленных bateaux mouches, туристические лодки, которые обещали прекрасный вид на обе стороны берега в дождь или солнечную погоду. Они были как слуги, эти баржи, скользящие в сторону, освобождая дорогу своим гламурным хозяевам, которые везли груз более ценный, более немедленно приносящий прибыль, чем уголь, ткань и вино.
За спиной Хьюго летнее солнце поднялось над самыми высокими зданиями Парижа и согревало его затылок, и он приветствовал прохладный утренний ветерок, который поднимался с реки, чтобы сопровождать его на прогулке.
Он оставался на левом берегу, пока не достиг Королевского моста, который перевез его через реку на территорию Лувра. Для него это была частая прогулка, эта утренняя прогулка по саду Тюильри, потому что это было единственное время дня, когда он видел больше птиц, чем людей, особенно летом. Отсюда до его офиса было меньше мили, и поскольку деревья и трава дышали для города, это пространство тоже дышало для него. Его обычно целеустремленный шаг замедлился до благородной походки, как будто указ самого Наполеона запрещал спешить по этой священной земле.
* * *
Эмма подняла глаза, когда Хьюго вошел в офисы отдела безопасности на первом этаже посольства США. Она была, как всегда, аккуратно, но идеально уложена, на ней была элегантная шелковая блузка, подчеркивающая ее седеющие волосы, и нитка жемчуга в тон на шее.
"Бонжур, Хьюго", - сказала она. "Не беспокойтесь о своем кабинете, вас хочет видеть посол".
"Так рано?"
"Уже почти десять".
"Я по французскому времени".
"Что ж, в таком случае уже почти десять. А теперь начинай."
Хьюго подмигнул и направился обратно тем же путем, каким пришел, поднимаясь по лестнице на третий этаж, где располагались комнаты посла, включая его кабинет. Его секретарша, спрятавшаяся за миниатюрным белым столом, жестом пригласила его войти.
Посол Дж. Брэдфорд Тейлор стоял у пустого камина, когда вошел Хьюго. Он повернулся и улыбнулся, и Хьюго показалось, что он увидел некоторое облегчение на его лице.
По темпераменту они были очень похожи и поэтому превзошли отношения хозяина и слуги, в чем Хьюго никогда не был хорош ни в той, ни в другой роли, и стали друзьями за те два года, что Хьюго находился в Париже. Однако физически они не могли быть более разными. При росте пять футов восемь дюймов посол подчинил свое телосложение партийному кругу и обзавелся пузом, которое в последние месяцы он начал поглаживать, когда глубоко задумывался. Хьюго, с другой стороны, стал на добрых шесть дюймов выше и просто откусил от фуа-гра . В результате, несмотря на свои сорок три года, плечи Хьюго оставались заметно шире талии. И там, где посол был лыс, темно-каштановые волосы Хьюго не тронула ничего, кроме легкой седины. На самом деле, на ужине в Le Procope несколько месяцев назад Тейлор в шутку объявил об их прибытии нескольким американским бизнесменам, сказав: "Здесь Фатти Арбакл и Кэри Грант", что побудило Хьюго напомнить своему боссу, что он все еще посол и имеет право на небольшой дополнительный вес. И уважение.
"Садись, Хьюго". Тейлор указал ему на группу стульев слева от Хьюго. "Я полагаю, вы знаете моего гостя".
Хьюго шагнул вперед, на его лице появилась улыбка. "Как, черт возьми, ты это делаешь?"
"Я путешествую за пределами вашего человеческого пространственно-временного континуума", - ответил Том. "Я двигаюсь вместе с солнечными лучами. Теперь я здесь, теперь меня нет ".
"Или ты солгал о том, что был в моей квартире".
"Возможно", - сказал Том. "Но я имел в виду то, что сказал о твоем дерьмовом кофе".
"Ты это тоже заметил?" - спросил Тейлор. "Слава Богу за Эмму".
Трое мужчин сели, и Хьюго посмотрел на своего босса. "Я предполагаю, что те туристы в P 232;re Lachaise были американцами?"
"Да", - кивнул Тейлор. "Ну, один из них. Молодой человек."
"Я понимаю". Хьюго повернулся к Тому. "И почему именно ты здесь?"
"Потому что другой не был", - сказал Том. "Вряд ли. Хочешь угадать?"
"Ну, я сижу с одним бывшим шпионом из ЦРУ и одним шпионом-фрилансером. Что наводит меня на мысль где-то на Ближнем Востоке или в Центральной Азии."
"Умный Хьюго. Она была из Египта." Том ухмыльнулся и посмотрел на Тейлора. "Я получаю свои мозги от него".
"Но Египет дружелюбен, по крайней мере, насколько я знаю в последний раз", - сказал Хьюго, переводя взгляд с одного мужчины на другого.
"В основном", - сказал Том. "Мы следили за несколькими ячейками, которые, как мы думаем, нацелены на туристов. Мы обеспокоены, что они расширяются, ищут американские сайты за пределами Египта ".
"Все еще кажется, что твое присутствие здесь - это ... чрезмерная реакция". Хьюго подмигнул своему другу. "Без обид".
"Не обижайся", - сказал Том. "Но не только она привела меня сюда. Этот парень тоже представляет интерес."
"Как же так?"
Тейлор взял верх. "Он был сыном сенатора Норриса Холмса".
"Подожди, ты имеешь в виду ... что ребенком был Максвелл Холмс?" Хьюго сел прямо. "Он должен был-"
"Стажер здесь, в посольстве", - закончил Тейлор. "Да. Что объясняет, почему ты здесь."
"Черт. Это ужасно. Что там произошло?"
"Они оба были застрелены недалеко от могилы Джима Моррисона, " сказал Тейлор, - на главной дорожке, ведущей к ней. Оружие небольшого калибра, но нам пока не предоставили никаких фотографий или криминалистической информации. Насколько я знаю, нет никаких указаний на мотив или подозреваемого."
"Что насчет жертв, много ли мы знаем?"
"Не совсем", - сказал Том. "В данный момент мы руководствуемся предположениями и паранойей".
"И вы предполагаете, что эта девушка была террористкой, пытавшейся проникнуть в посольство через ассоциацию с Maxwell Homes?" - Спросил Хьюго. "Паранойя заключается в том, что нет никаких фактов, подтверждающих эту теорию".
"Это верно", - кивнул Тейлор. "Прошло около восьми часов с тех пор, как они были найдены, и мы все еще собираем информацию. Иногда французы не умеют делиться."
"Если ты знаешь, что она египтянка, " сказал Хьюго, " тогда ты знаешь ее имя. Это должно открыть несколько дверей."
Тейлор кивнул. "Французские копы отправились прямо в его отель и нашли там кое-что из ее вещей. Это привело их в ее квартиру, где они забрали ее паспорт. Так что да, у них есть имя, которое они дали нам, но пока ничего не вернулось к нему. Она кажется чистой."
"Если только это не вымышленное имя", - сказал Том. "И поддельный паспорт. Мы хотели бы взглянуть на это, чтобы знать наверняка, но именно здесь идея совместного использования не работает ".
"Вы рассказали сенатору Холмсу?" - Спросил Хьюго.
"Да, я сам ему сказал". Тейлор покачал головой. "Бедняге пришлось нелегко, как вы можете себе представить. Он направляется сюда, и когда он прибудет, ему понадобятся ответы."
Трое мгновение сидели в тишине, затем Том и посол обменялись взглядами. Тейлор прочистил горло. "Есть еще кое-что", - сказал он. "Не уверен, что это согласуется с теорией, связанной с терроризмом".
Хьюго поднял бровь. "Что?"
"Кто бы это ни сделал, он изуродовал одно из тел", - сказал Тейлор.
"Максвелл Холмс?"
"Нет", - сказал Тейлор. "Девушка. Я получаю это от французов, и я еще не видел никаких фотографий, но они говорят мне, что область на ее плече была намеренно порезана ножом. Остальные части ее тела и Холмса совершенно нетронуты. Никакого изнасилования и никаких серьезных травм, кроме пулевых ранений."
"Интересно", - сказал Хьюго.
"Так и есть", - сказал Тейлор. "Есть какие-нибудь мысли, которыми ты хотел бы поделиться?"
"Пока нет". Хьюго нахмурился. "Я могу представить пару вариантов, но мне нужно увидеть ее тело или, по крайней мере, фотографии. Предпочтительно ее тело."
Глава третья
Хьюго и Тома впустил в морг молодой техник, которому французская полиция велела ожидать американцев и обслуживать их. Молодой человек, круглый и краснолицый, тряхнул светлыми волосами, засыпая Хьюго вопросами об Америке и ФБР.
Они прошли через административную зону к собственно моргу, Хьюго узнал мягкую атмосферу стерильности, которая просачивалась к ним, резкий запах дезинфицирующего средства и еще более характерный аромат лаванды и лимона, который многие морги использовали для маскировки запаха смерти. Когда ковер уступил место плитке под их ногами, юноша остановился перед тяжелой вращающейся дверью. Он повернулся, ожидая ответа на свой последний вопрос.
"Я почти уверен", - сказал Хьюго, для пущего эффекта наморщив лоб, " что бюро не нанимает собственных специалистов-техников морга. Но если я узнаю, что ошибаюсь, я дам тебе знать ".
"Враймент, ты сделаешь это?"
"Абсолютно. На самом деле, если они это сделают, я сам принесу вам бланк заявления ".
"Merci !" Молодой человек просиял. "Alors, nous sommes ici, messieurs . Я взял на себя смелость разложить тела. Я оставляю тебя с ними, просто зайди в офис, когда закончишь, чтобы я мог их убрать ".
"Мы сделаем", - сказал Хьюго. "Вы знаете, когда будет произведено вскрытие?"
Техник пожал плечами. "Когда власти перестанут спорить о том, кто должен это сделать. Сегодня вечером, может быть, завтра. Стерильные перчатки на тележке, если вы хотите к ним прикоснуться, их почистили для улик, так что вы можете."
В комнате не было окон, но было светло, белая плитка на стенах и полу отражала блики от полосатых ламп над головой. Она оказалась меньше, чем ожидал Хьюго, с местом всего для двух столов для вскрытия и, в дальнем конце охлаждаемой комнаты, тремя дверями-холодильниками. На металлической тележке лежал набор режущих инструментов, а на выдвижных кронштейнах над каждым столом Хьюго узнал другие необходимые инструменты ремесла: пилу, фотоаппарат и диктофон.