Рыбин Александр Степанович. Мелитон

Александр Рыбин

МЕЛИТОН 28 февраля 2021

Историческая драма

Действующие лица:

МЕЛИТОН

АВЕТА - мать Мелитона

КОРРИТО - сестра Мелитона

КЛАВДИЯ - возлюбленная Мелитона

СЛУЖАНКА

СТАРУХА - беженка-христианка

ЖЕНЩИНА С РЕБЕНКОМ

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ

СУМАСШЕДШАЯ

АГРИКОЛАЙ - воевода (префект лагеря)

ЛИСИЙ - князь

АСПАСИЯ - наложница Агриколая

СТРАЖНИК

РАБЫНЯ

1-Я ГОРОЖАНКА, она же плакальщица

2-Я ГОРОЖАНКА, она же плакальщица

3-Я ГОРОЖАНКА, она же плакальщица

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Ночь. Постоялый двор. У ворот неясные тени. Звучит голос Аветы, матери Мелитона.

МАТЬ. Один и тот же сон я вижу, как сына провожаю я с дружиною на ратные дела. Карие глаза его искрятся радостью, ему так хочется быстрее в свой первый бой войти, чтоб миру доказать, что он чего-то стоит. Что он уже мужчина! Я вижу, он спокоен и надменен, как будто уже выиграл все битвы. Даю напиться овечьего парного молока, чтобы набрался силы сын мой для будущих викторий. Я вижу, как он мнет руками сыр сухой и крошки в рот бросает. Искушав, он крестится перстом единым, потом с улыбкой доброй он окрестил меня. Я не противлюсь, ему я все прощаю. Вот он сидит передо мной, с улыбкой на устах, уже не мальчик, воин! А зайчик солнечный, гуляя по чешуе доспехов, вдруг пропал, но тут же появился в виде нимба над головой его и на мгновенье замер. И сразу темнота чернее сажи накрыла саваном его фигуру. И тут мой сон опять прервется стоном. И так все ночи напролет. Как чуть опять забудусь, я вижу тот же сон, как провожаю сына на ратные дела.

МАТЬ. Коррито, ты слышишь?

КОРРИТО. Скребется кто-то там. Как будто мыши. Там тени у ворот.

МАТЬ. Иди спроси, кто они и что им надо.

КОРРИТО. Что вам надо? Кто вы? Почему по ночам ходите? Может вы разбойники? Так у нас рабы с копьями стоят тут за стеной.

СТАРУХА. Не разбойники мы, заблудшие. К своим единоверцам идем в Мелетину.

СУМАСШЕДШАЯ. Продрогли мы. У нас немного есть динариев и два золотых солида.

КОРРИТО. Небось фальшивые монеты. Так знаю я, при свете факела и медь за золото сойдет.

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. На Благовестнике, могу я клятву дать, что не мошенники к вам на постой пришли в ночи просится...

ЖЕНЩИНА. Пустите нас! Маленький ребенок с нами!

КОРРИТО. Однако, уходите. У нас не постоялый двор, а харчевня.

МАТЬ. Ну что?

КОРРИТО. Стоят. Мне жалко их.

МАТЬ. Лепешку брось им. Где стража, что с дозором ходит? Вдруг это душегубы, что ночами бродят...

КОРРИТО. Там только женщины. Одна из них ребенка держит на руках. И ветер с гор холодный дует.

МАТЬ. Спроси, каким богам молятся они?

КОРРИТО. (Возвращается) Иисусу.

МАТЬ. Закрой покрепче дверь. Опять они. Леонтия украли, Мелитона увели и все им мало. Постой! Пойду сама копьем пощекочу, небось уйдут. Разбойники ночные! Может напугаю?! Эй, стража! Мечи из ножен вынимайте!

Мать уходит, довольно долго никого нет, наконец, входят продрогшие путники, потом мать. Закрывает за ними дверь.

КОРРИТО. (С удивлением) Мама?!

МАТЬ. Ты вот, дай им бобов немного, что ли. И белого вина согреться.

КОРРИТО. А как же?

МАТЬ. Надеюсь, вы младенца носите с собой не затем, чтобы кровь его испить.

СТАРУХА. Мы христиане! Не пьем мы кровь младенцев!

КОРРИТО. Так что, подавать на стол?

СТАРУХА. Нам бы лишь немножечко согреться. Вот динарий.

МАТЬ. Что стоите у дверей?! Вошли, так проходите, вот же лавка у стола. Ногам отдохновенья дайте.

КОРРИТО. Тут каши есть еще немного, и то, я все оставила на утро, свиней кормить же тоже надо. (Кричит из кухни) Лепешки есть и сыр.

МАТЬ. По вашим глазам я вижу, что голодные вы все. Не знаю, ваша вера позволит вам есть пищу тех, кто молится Юпитеру и императору Лицинию, избраннику Богов?! Ешьте-ешьте, вот бобов немного и лепешки с луком. По-вашему, должно быть нечистая еда. Или ...Ладно, Христос ваш спит и скверны не заметит.

ЖЕНЩИНА. Христос сказал: "Не то, что входит в уста оскверняет человека, а то, что исходит из уст, злые мысли и хулы.".

МАТЬ. Говорите складно, я это знаю. Про то у нас в семье давно разлад и смута. Молчите уж.

СТАРУХА. Ну, может же душа с телом воевать? Может! И будут двое как одна плоть, когда договорятся.

ЖЕНЩИНА. Мы все замерзли. Как зябко! Ребеночка согреть бы только. Дрожит, но вот не плачет.

МАТЬ. Идите же ближе к очагу!

ЖЕНЩИНА. Не знаем, за кого молиться. Как звать вас, добрая хозяйка?

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. Святые строчки из Евангелия прочту...за ваше сострадание и чуткость...

МАТЬ. Не надо мне молитв сектантских в доме, наслушалась уже. А звать меня Авета.

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. Авета.

МАТЬ. Коррито, дочь моя. И вправду стынь от каменной стены, как будто пропускает холодный горный ветер. Подбрось в очаг, почти потухший, немного хвороста.

СУМАСШЕДШАЯ. Хвороста! Я так и знала! Это же ловушка! Они и нас сейчас сожгут! Уж ладно, я согласна! Не трогайте её с ребенком и старуху! Меня, меня! Я, может быть, гореть буду неярко, но долго! Как муж мой, Марк, горел в Севастии на главной площади три дня тому назад. О горе мне!

МАТЬ. Что с ней?

СУМАСШЕДШАЯ. Мне уже больно! Как мне больно! Мне пламя ноги лижет! Я боль у мужа забрала, когда он корчился в огне, скрипя зубами. Марк, ты же здесь? Меня ты слышишь?! Несите же хворост! Я готова за Христа! И будем мы с тобою снова вместе!

МАТЬ. У неё горячка! Старуха, что же это? Она тут всех разбудит.

СУМАСШЕДШАЯ. Я готова! Давайте же, давайте. Несите хворост! Я всех согрею!

ЖЕНЩИНА. Ума она лишилась. Про то, что Агриколай свирепый в Севастии вдруг снова вспомнил, что враги его христиане, и воспылал опять особой ненавистью к нам. И тех, кто власти ревностно служил, решил он вдруг заставить силой отречься от Христа. А тех, кто не хотел языческим богам в признании служить, того хватали стражники. И стражники Аглая на глазах несчастной, супруга привязав к столбу, как факелом решили площадь осветить. Их было трое страстотерпцев, всем им предлагали отречься от Христа, припасть к ногам скульптуры императора Лициния, которая царит на главной площади, наверное, уже как десять лет. Жен он пощадил коварно, чтоб хворост подносили, были рядом. Вот наша спутница и тронулась умом. Она так смирная, но как слова услышит - смола, огонь и хворост - начинается биться и кричать до изнеможенья.

КОРРИТО. Мама, ты слышала? Она сказала в Севастии.

ЖЕНЩИНА. Оттуда мы бежали все. Не плачь! Дрожит бедняжка.

СУМАСШЕДШАЯ. Я слышу голоса, там стражники. А я, вот здесь...У-у-у...

СТАРУХА. Скулит собакой. Плачет и смеется. Не знаем, как и звать её, а мужа-бедолагу, что со всеми на столбе горел, смолой горючею облитый, Марком звали. Она его зовет к себе, когда забудется во сне. Рассказывала нам, когда страдал уже в огне, просил мучителей своих лишь руку правую ему освободить, чтобы совершать крестное знамение. Страшно даже слушать...Забылась...Уйдем мы на рассвете.

МАТЬ. Так говорите в Севастии опять Агриколай терзает христиан?

ЖЕНЩИНА. Лишь из-за этого мы бросили свой кров. И как преступники крадемся по ночи. В пещерах будем жить, подальше от людей, поближе к Богу.

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. Молитвами замаливать грехи людские в единстве с братьями своими.

МАТЬ. Агриколай! Пустынный лев убивает не овец, а пастуха, пытавшегося спасти свое стадо. А он напал на стадо. Чего он вдруг?

СТАРУХА. До этого знаменье было. Дождь в стужу пролился вдруг с пустого небосвода вместо снега. А капли, словно кровь, как будто кто гранат на небе выжал огромною рукою. И птицы мертвые падали с небес.

ЖЕНЩИНА. Истинно так.

СТАРУХА. Опять война у нашего порога. Быть может Агриколай людскою кровью богам своим готовит жертвоприношенье, чтоб даровали ему победу над врагом. И тех, кто молится Иисусу, предаст закланью.

МАТЬ. Мой муж отрекся тоже от нашей веры, от родовых святилищ. Молитвы не читал, но псалмы пел во славу вашему Христу и осенял себя крестом. Про то меж нас межа прошла. Мы с дочерью дары несли Юпитеру и Янусу. Сын же в отца пошел, поклоны бил, а как отец его безвременно почил, он пуще прежнего Христа стал поминать. Отцом небесным называл. И верил, что отец его там, на небесах с Христом беседует и угощается вином под сенью листьев виноградных.

ЖЕНЩИНА. Христос! Он, правда, здесь, он близко!

МАТЬ. Я вам про ересь вашу говорить не буду. И спорить тоже не с руки, ложитесь спать, вот лавки у стены, а чтоб теплее было тюфяки с соломой постелите. А на рассвете чтоб ушли, да так, чтобы никто и не заметил. (ходит со свечей, ворчит) И в семье моей война, а вы мне тут про вашего Христа! Вот же не хотела я пускать вас в дом свой! Молчать не можете! Господь! Господь! Где же ваш Христос?! Просила, оставь мне мужа, оставь! Нет, забрал его. Богиня здоровья Салюс тоже не простила ему измены, сил не дала совсем. Все боги обозлились на меня!

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. Как звали мужа? Я молитву прочитаю.

МАТЬ. Ох, напугала! Чего не спишь?

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ. Мне и не уснуть уже. Так, как супруга величали?

МАТЬ. При рождении его Леонтием нарекли.

ЖЕНЩИНА С ЕВАНГЕЛИЕМ вскинула руки к небу и стала шептать молитву.

МАТЬ. (Стала быстро-быстро говорить) И сын ушел в строю, в доспехах, с крестом и на груди, и на щите.

СТАРУХА. (к Авете) Ты говорила он был христианин, тогда в раю он.

МАТЬ. Может и в раю.

СТАРУХА. Возьми мешочек с монетами, за то, что обогрели.

МАТЬ. Коррито утром возьмет с вас плату. И ровно столько, сколько грязных плошек осталось на столе. Ей хоть и четырнадцать всего, но толк в торговле знает, как будто сам Меркурий был её учителем.

СУМАСШЕДШАЯ. Свеча вот догорает.

МАТЬ. А ты что поднялась? Иди, ложись!

СУМАСШЕДШАЯ. Свеча вот догорает. Ничего, хозяйка, так просто не бывает. Ни-че-го! Мой Марк, с кем прожила пятнадцать лучших лет, снабжал продовольствием весь гарнизон, и Агриколай хоть и знал, что мы поклоняемся Иисусу, нас терпел, ведь власти мы перечить и не смели. А тут как будто гора упала в море, и нас накрыло вдруг волною злобы. А было так, и Марк тому свидетель был. Пришли воины в наш город Севастию по утру в пыли морозной уставшие, дружиною в сорок человек. Встречал их Агриколай на пороге дома, до этого испробовавший пива и оливок в винном соусе. Дружину оглядев, спросил, а где Леонтий, ведь, он у вас заглавного?

МАТЬ. Леонтий?!

СУМАСШЕДШАЯ. Тут Кирион, их предводитель, отозвался ему с затаенною грустью: "Леонтий безвременно оставил дружину нашу, теперь на небесах. Я, мол, теперь за всех ответственность несу в делах ратных и на постое.".

МАТЬ. Ничего не путаешь? Кирион его зовут?

СУМАСШЕДШАЯ. Знамо, Кирион!

МАТЬ. Дальше что было?

СУМАСШЕДШАЯ. Тут Агриколай голову опустил, набычился, своими башмаками красными терзать стал тень свою. Потом задумчиво, чуть слышно прошипел: "Леонтий в мою когорту не захотел придти, как знал, что приготовил я ему Лукуллов пир. Вот так! Товарищу смотреть в глаза не захотел. В могилу поспешил.". И губы, и брови рыжие закривились вдруг, как будто это змеи. Он кубок с оливками в бешенстве швырнул. К пришедшим вопрошал: "Так значит зашли в мою когорту, числом вас сорок, и все каппадокийцы? Наслышан будто вы храбры, и Леонтий в сражениях не раз проверил вас, теперь вот Кирион среди вас старший. Ну, коли так, что ж, давайте принесем жертву богам нашим, и я вас с миром отпущу в лагерь сил набраться.".

МАТЬ. Что же ты молчишь?

СУМАСШЕДШАЯ. Дайте мне попить, горло пересохло.

МАТЬ. Сейчас.

Сумасшедшая долго пьет.

МАТЬ. Ну же!

СУМАСШЕДШАЯ. Они все отказались жертву приносить бесам и сказали, что благочестно веруют во Христа Бога.

МАТЬ. Молчи! Ты врешь! Зачем ты врешь?!

СУМАСШЕДШАЯ. Мы были рядом с Марком. Агриколай стал поносить их мерзкими словами. Как будто бесы стадом в сто голов в него вселились.

МАТЬ. Твои слова, как аспиды, шипят и яд в меня пускают.

СУМАСШЕДШАЯ. А огонек у свечки вот-вот потухнет...Как жизнь людская...Господь возьмет меня к себе!

МАТЬ. Что было дальше? Говори же!

СУМАСШЕДШАЯ. Я не знаю.

ЖЕНЩИНА. Будто бы в темнице все они, все сорок. Их так Агриколай определил.

МАТЬ. Леонтий мой, в той дружине христианской, был заглавный, но вот уже как две зимы его нет с нами. Вот ежели погиб в сражении, ладно, так почетно, ан нет, хворь его скрутила. Прознав про это Плутон, бог смерти, на третий день велел открыть врата в подземный мир, чтобы забрать его. А вы зачем поведали мне на ночь сказку эту? Затем лишь, чтоб разжалобить меня?! Вы же все врете! Врете! Убирайтесь живо! Вон с моего двора!

КОРРИТО. Мама, успокойся!

МАТЬ. Я ненавижу вас! Быстрее бы рассвет! О, Юпитер! О, Арамазд! Хоть кто-то сжалься надо мной! (уходит)

КОРРИТО. Сидите тихо до утра, да так, чтоб мыши, наконец, из норок вышли в догонялки поиграть.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Утро. Ночные гости собираются уходить.

МАТЬ. Погодите, не спешите! Еще раз расскажите, как встретил Агриколай дружину.

СУМАСШЕДШАЯ. Да я же все поведала вам ночью. Ничего не упустила. Зачем же бередить сильнее душу, по тем несчастным, сердце надрывая.

МАТЬ. Прошу же! Истину хочу я для себя одну услышать.

СУМАСШЕДШАЯ. Вот воины пришли. Как будто вечерело. Нет, запамятовала я, конечно было утро, везде стелился дым от очагов. А он с порога оглядел придирчиво весь строй, как будто ждал кого-то встретить. И не нашедши, спросил сурово: "Леонтий где же?". Знает, мол, что он дружиной ведал. А сам уж хмурится. Тут Кирион ему тотчас же отозвался: "Леонтий наш теперь на небесах, и всей дружиною мы скорбим о нашем брате. В молитвах поминаем.". Тут перекрестились все, вздохнул весь строй, так горестно, протяжно. Вдруг Кирион промолвил, оглянувшись: "Да, вот, я вспомнил, подоспела его смена, сын его, Мелкон. Леонтий воспитал себе прекрасную замену!".

МАТЬ. Мелкон? Вчера ты не говорила мне об этом!

СУМАСШЕДШАЯ. Как так? Путаются мысли. Быть может позабыла.

МАТЬ. Как сына он Леонтия назвал?

СУМАСШЕДШАЯ. Мелкон! Я это точно помню! Стоит в доспехах, бледненький, а взгляд уже суровый. Агриколай набычился, мальчишку увидав, и башмаком стал бить, как конь копытом землю.

МАТЬ. Так ты сказала звать его Мелкон?

СУМАСШЕДШАЯ. Мелкон!

МАТЬ. Ты ночью пропустила это, как нарочно.

СУМАСШЕДШАЯ. Быть может.

МАТЬ. Скажи еще мне имя мальчика.

СУМАСШЕДШАЯ. Я же говорила. Оно звучит, как колокол в моих ушах. Мелкон. Мел-кон!

МАТЬ. Повтори же все сначала. Я тебя прошу! Скорей!

СУМАСШЕДШАЯ. Тут Кирион вдруг оглянулся и промолвил: "Да вот Леонтий воспитал себе замену, сын его, Мелкон!". Тут воевода...

МАТЬ. Хвала богам, Юпитеру и Марсу! Дошли до вас мои молитвы! А вы идите с миром! Уходите, уходите! Я не держу вас более! Идите! Коррито проводи ночных гостей.

Ночные гости быстро уходят.

КОРРИТО. Ушли. Мне жалко их. Младенец ночь всю простонал.

МАТЬ. Мне тоже. Экая досада! Ну, вот и ладно. Все уж позади. Иди к ручью и принеси водицы.

Коррито берет кувшины и уходит, но через некоторое время служанка и Коррито приводят сумасшедшую.

СЛУЖАНКА. Что надо ей, она не говорит, просила лишь привести к хозяйке.

СУМАСШЕДШАЯ. Запамятовала я вовсе. Мальчишку не Мелконом звали. Я вспомнила!

МАТЬ. ЗАМОЛЧИ!

СУМАСШЕДШАЯ. Он вовсе не Мелкон! Я вспомнил, хозяйка! Тогда он имя мальчика назвал, я точно помню. Мелитон!

МАТЬ. Ты врешь, ты врешь! (упала, зарыдав) Зачем же ты врешь?!

СУМАСШЕДШАЯ. Но это правда! Конечно, Мелитон! Спаси его Иисусе!

СЛУЖАНКА. Ну, уходите живо!

СУМАСШЕДШАЯ. Я точно помню! МЕ-ЛИ-ТОН!

Сумасшедшая уходит.

МАТЬ. Проклятая!

КОРРИТО. Мама, прошу вас, встаньте!

МАТЬ. Это все ложь! Не верю я, не верю! О, боги! Вы коварны! Зачем же вы последнюю надежду отобрали у меня?! О, горе мне! Мой мальчик! Я тебя спасу!

КОРРИТО. Прошу же, успокойся, а вдруг простое совпаденье? Ты слышала, ночные гости говорили, та женщина, как будто без рассудка вовсе.

МАТЬ. Я тоже скоро стану сумасшедшей. Ну ладно, хватит! Надо собираться! Вели закладывать скорей повозку, пока я тут управлюсь. Иди потом скорее ты к ручью и принеси воды для долгого пути. Мне надобно спешить, и ближе к полудню должна я быть уже за перевалом, чтобы в Кесарии немного отдохнуть. Пока мой труден путь, с мольбою обратись ты к Аполлону с Баршамином, чтоб мать твоя, живой и невредимой, к стенам Севастийским пришла с повозкой хотя бы на четвертый день.

КОРРИТО. Мама, как скроется повозка за холмами, я жертву принесу, горшочек с мясом, богине Абионе, покровительнице тех, кто на пути опасном.

МАТЬ. Быть может, я скажу крамолу, но Богам-мужчинам я больше доверяю, дочь моя!

Коррито уходит.

МАТЬ. Хотя по жизни этой давно не доверяю никому.

Служанка убирает со стола. Мать спешно собирается и вяжет узлы. Служанка ей пытается помочь, но она её отталкивает раздраженно.

МАТЬ. Мешаешь мне! Иди! Уберись в овчарне!

Служанка, поклонившись, выходит. Авета остается одна.

МАТЬ. Ты дорого заплатишь, воевода, за мои страданья! Ах, сын мой! Я спасу тебя от гнева! Вот увидишь! Он кровожаден, он думает он лев! Агриколай, он сын Тартарруса, племянник Эребуса, вот он кто! Молва еще жива в народе о том, как злодей-поганец этот утолил свою жажду Афиногеновой кровью и риторов юных обезглавил, отдав на поругание толпе. Не пироги несешь ты на алтарь Юпитеру, а кровь! Вот так устраиваешь ты праздник в честь Богов. И епископа Власия, ты, кажется, тоже обезглавил. Ты видно жить не можешь, если не напьешься христианской крови. Мелитон, мой мальчик! Он не христианин. Он просто еще мальчик. В мечтах заблудший отрок. Эфеб еще не знавший горя. Все жители Олимпа! Я взываю небо! Пошлите все страданья ему, Агриколаю! Пускай отсохнут его руки! Язык отнимется! И ноги! Как же так случилось? Вдруг он превратился в монстра и злодея, который пьет людскую кровь, как воду. Молчи! Я это не могу произнести, язык мой тут же занемеет! Ну, где же моя дочь? Мне надо в путь скорей!

КОРРИТО. Я здесь уже.

МАТЬ. Ах, ну, подойди поближе, я обниму тебя. С тобой строга я лишь по одной причине. Что очень вас люблю, тебя и Мелитона.

КОРРИТО. Не буду спорить, но речи горькие и злые мне чаще доставались, а Мелитону - мед и сладость твоих слов в любое время суток: и днем, и ночью.

МАТЬ. Ты слышала? Люблю я вас обоих!

КОРРИТО. Конечно, мама. Кто же будет спорить.

МАТЬ. Вот вырастает язва и помеха спокойной жизни мужу своему. Остаешься хозяйкой за меня. Будь построже! Но слуг не мучай подозрением своим. Надеюсь, ты...

КОРРИТО. Конечно, мама!

МАТЬ. Заладила одно и тоже: "Конечно, мама!". Наказы ты мои не слушаешь совсем! Куда ты смотришь? Запомни! Кто придет насытить свой желудок, уж привечай и ласково смотри. Вина всем подавай без меры. А выручку храни в пифосе, ну в том кувшине с нутом, в котором ручки обломились. Да деньги прячь поглубже, сама же прежде оглядись, чтобы никто тебя не видел. Лихие времена, убьют за три монеты. Что смотришь ты в окно? Да слушаешь меня ты? Отвечай!

КОРРИТО. Конечно, я управлюсь, мама. Не впервой. Хотя народ пронырливый пошел, все больше норовит за так поесть, попить. Но я ужо смотрю. Мне бы, мама, вы бы быстро обернулись, к пятнадцатому марта или раньше, чтоб в Новый год мы вместе бы сожгли чучело старухи.

МАТЬ. Копченой колбасы, кровянки, все вдоволь, а кашу из пшеницы ставь пораньше, поутру, на огонь, чтоб упрела. Да не забудь рабов кормить перловкой, её пока хватает, а в воскресенье давай домашним копченые хвосты и вымя, балуй, они у нас давно и верно служат. Ну, я уже не раз тебя предупреждала.

Входит Клавдия.

КЛАВДИЯ. Здравствуйте! Вот мой поклон вам до земли. Пусть Веста, богиня домашнего очага, не разгневается на вас под Новый год. Пошлет вам больше денег и...

МАТЬ. (Перебивает) Достаточно нам денег!

Клавдия падает на колени.

МАТЬ. Вот еще! Тебя не держат ноги? Вставай, вставай! Чего творится в мире! Ну не пристало девушкам без приглашения порог переступать чужой, к тому же первой. Таков обычай нашего народа.

КОРРИТО. Мама, пойду я, посмотрю, готова ли повозка.

МАТЬ. Останься! Вот ты почему так смотришь на меня с утра собачьими глазами, Коррито. Проболталась!

КОРРИТО. Мы с ней случайно столкнулись у ручья. Она с кувшинами полными воды спускалась по тропинке. Ее увидев, я вдруг разрыдалась.

МАТЬ. Понятно. Хитрая лиса! Из рода нашего все женщины, как кремень, ни капельки не выдавить слезинки. Она вдруг разрыдалась. Плутовка! А ты чего молчишь? И эта вся в слезах. Чего молчишь, я право не пойму, чего ты хочешь?

КЛАВДИЯ. Матушка! Прошу вас, не откажите в милости, я за повозкой вашей побреду. А если нападет на вас разбойник, вот мой кинжал. Я вас спасу!

МАТЬ. Ох, не могу, она меня спасет. Детеныш! Тебе и незачем со мной. Я в Севастию за товаром собираюсь и меч короткий беру с собой на всякий случай, для острастки. Уж мне не привыкать!

КЛАВДИЯ. А Мелитон?!

МАТЬ. Он воин! Мальчик мой!

КОРРИТО. Мама!

МАТЬ. Не может быть там ничего худого. Дружина столько лет плечом к плечу родную землю защищала, преумножая славу императорам и Риму. Что думаю, Иисус будь там, на небесах, позволил бы и Марсу и Беллоне, богине неистовой войны, гордится воинами тоже, вместе с ним. Ты встань с колен. (укоризненно) Так любишь? Моего красавца? Ведь он ослушался меня, уже не в первый раз. Ну ладно, молится Иисусу, мальчик мой, поправ законы предков, как батюшка его. Теперь ушел с дружиной, а я ведь не пускала. Не пускала! Куда там. Разве их удержишь. А ведь ему пятнадцать только будет, когда мы понесем дары Церере. И Коррито для этого свинью уже как лучшую подружку кормит. Для закланья.

КЛАВДИЯ. Под стать он Геркулесу. Сильный, смелый!

МАТЬ. Геркулес? Нет! Богов он наших сызмальства не любит. Он как отец его. Христа всё славил! И ходит так же, как отец, в развалку, а ростом даже выше, лишь худ еще, но жилист и силен. И держит меч, как будто побывал не раз уже в сраженьях. Нет! Правду ты сказала. Он Геркулес!

КЛАВДИЯ. Мелитон мне наказал, когда прощались, чтобы я его ждала. И даже, если он уйдет надолго, обещал, что будем видеться мы с ним всенепременно и каждую свободную минуту.

КОРРИТО. Мама, ты же знаешь, они уже давно вздыхают друг о друге. Как будто дел других на свете нет.

КЛАВДИЯ. Он мне сказал...

МАТЬ. Что ты замолчала?

КЛАВДИЯ. Всю жизнь мы будем вместе. Мы вместе будем!

МАТЬ. Как он отца мне напомнил. Леонтий тоже долго не ходил за мной. Тоже был захватчиком моего сердца. Хотя родители другого мне пророчили.

КЛАВДИЯ. А тут Коррито мне открылась, что в заточении он, в тюрьме, вместе с воинами числом сорок. Но этого не может быть! Ведь их же почитали, как лучшую дружину в императорском полку.

МАТЬ. У самой сердце ноет. Откроюсь, милая, тебе. Поэтому я в путь и собралась. Сумасшедшая старуха всю ночь ходила черной птицей, да все просила: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!". Зачем я их впустила к себе в дом?! Отверженных и сирых. Это ты все виновата. "Мама, мама! Ветер с гор холодный. Мне жалко их".

КОРРИТО. Я виновата, каюсь, мама!

МАТЬ. Да мало ли дружин на свете ходит. Под предводительством хромого Кириона. Что говорю я? Что говорю? Таких дружин, наверное, и не сыщешь. Там, в Севастии, мальчик мой страдает. Вот тут под грудью давит, просто нету сил!

КЛАВДИЯ. Так, матушка, позвольте с вами?

МАТЬ. А как же родители твои?

КЛАВДИЯ. Моя печаль останется со мной. А так, несу письмо я дяде в Севастию, мамин брат, он там уж много лет. Как весточку послать ему мамочка не знала. Оказию ждала. Нам дядя задолжал с покупкой овец, и мама, в праздник предстоящий, подарок хочет передать ему и напомнить про хвост большущий, в двадцать пять динариев. Хвосту уже два года будет летом. Как я узнала, что вы спешите в путь отправиться сейчас же, так маму я еле-еле упросила, подарки дяде отнести.

МАТЬ. Какая хитрая! Подарки!

КЛАВДИЯ. Лишь просит сообщить скорей, когда вернемся мы назад. Надеется она, что дядин долг я принесу. Про это двух рабов дает со мною в защиту. Опять же, ослы впряженную в арбу по горным тропам бывают упрямы и ненадежны, а раб всегда на помощь нам придет.

МАТЬ. Раз так, беги домой! Учти, я долго ждать не буду! Оденься потеплей! Пусть мать твоя зайдет в харчевню.

Клавдия уходит.

МАТЬ. Ладно, есть на это у меня соображенья. Мать свою, Мелитон, ты не послушал, быть может та, к которой ты так ласков, спасет тебя от бездны. Тебя спасет любовь, ты народишь мне внуков! Ты откажись, покайся! Нет! Он не такой! Он не такой! Он гордый! Что же мне делать?

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

АГРИКОЛАЙ. Великий князь, я только от ворот тюрьмы. Мерзавцы и подонки! Ни посулы их не прельщают, ни хвала, ни ратные дела, ни награды, ни даже месть моя!

ЛИСИЙ. Есть повеление того, кто сам есть бог. Отца и благодетеля земли Лициния, императора полмира. Всем, а значит и этим воинам, числом сорок, срочно повелеваю повиниться. Вы жертву принесите, поклонитесь, а остальное есть смута!

Рабыня приносит поднос с кубками и амфорами с водой и вином.

ЛИСИЙ. Что за кислятиной ты потчуешь меня?

АГРИКОЛАЙ. Убрать немедленно! Неси другого! Живо! Да побыстрей! Я чувствую везде измену.

ЛИСИЙ. Я думаю, их же ведь не сорок?! К кому не стукнешь в дверь, тот верует в Христа. Подойди поближе, воевода. Скажу тебе, бывает, в минуты слабости душевного сомненья, я тоже бы послушал епископа проповедь, наверное. О чем им говорил Христос? Ну, что ты скажешь?

АГРИКОЛАЙ. Они ведут там разговор все больше о любви. А я не верю! Любовь - обман! Я это знаю точно!

ЛИСИЙ. Любовь к Христу! Все христиане братья во Христе! Я не хочу, чтоб мой же раб мне оказался братом!

АГРИКОЛАЙ. И у меня свои есть счеты к христианам.

ЛИСИЙ. Конечно, это очень странно и опасно для всей империи.

АГРИКОЛАЙ. Пусть вырвут сердце мне и скормят львам, не отступлюсь! Я с малолетства знаю, все боги на Олимпе проживают и на Тибре в Риме, а не в душе плебеев и рабов. И о какой душе тут говорить, и где хотят построить храм любви Иисуса?! Нет, не понятно мне!

ЛИСИЙ. Вот-вот! Они попрятались и крестятся во тьме, а если мы не сломим их сегодня, то и остальные под знаменем Христа пойдут, разрушат исподволь веками узаконенный порядок. Ты воевода все же мне ответь, бывает так, кто громче всех глаголет о вражде, сам стал вдруг тайным проповедником Иисуса?

АГРИКОЛАЙ. Я, я...

ЛИСИЙ. Спокойно, воевода! Я еще спрошу, быть может ты был с ними ласков и учтив, а это они за слабость восприняли? Как было дело? Расскажи.

АГРИКОЛАЙ. Лишь только встали строем предо мной, я предложил им одно из двух им предстоит - иль принести жертву богам и удостоиться больших почестей, или же, в случае непокорности, лишиться воинского звания и подвергнуться бесчестию. Пускай размыслят об этом и изберут для себя что полезнее.

ЛИСИЙ. Так, а они, что молвили в ответ?

АГРИКОЛАЙ. Бесстрашно и с улыбкой отвечали: "Что полезно нам, о том печется наш Господь!".

ЛИСИЙ. Тебя я тоже упрятал бы в темницу. Слова крамольные ты повторяешь с пиететом. Солдафон! Уж если на то пошло, то лучше ласками и подкупом их брать и дальше. Предложить им всем вина, устроить праздник, баню и весталок. А ты на город весь шумиху поднял. С тюрьмою этой. Их надо было разделить и перерезать горло всем, по одиночке, ночью. А тут восстание случится может. В войсках. Теперь я вынужден любимый мне народ, который мне доверил император, казнить и жечь, чтоб не допустить в дальнейшем попрания нашей веры. Иисус, когда пришел вчера, а наши боги существуют вечно!

АГРИКОЛАЙ. Я им оков не одевал. Без повеленья вашего не смел.

ЛИСИЙ. Зачем же на столбах троих поджег ты?

АГРИКОЛАЙ. Один, мой интендант, как показалось мне, рассмеялся вслед. Он тоже оказался христианин. Он был свидетелем моей беседы с ними. Служил он мне, а вот сочувствие совсем не мне в глазах его читалось, а этим сорока каппадокийцам. И двое слуг, пришедши с ним, поборники Иисуса. Пришлось проверить, как горят людишки, которые не нашей с вами веры.

ЛИСИЙ. И как горят?

АГРИКОЛАЙ. Отвратно! Как будто издеваясь. Даже не кричат, а все Иисуса славят.

ЛИСИЙ. Ну, ладно-ладно! Агриколай, я тебя прощаю! Теперь уж поздно тихо все уладить. Народ молчит, но наблюдает, как власть поступит, не слаба ли власть. Я слышать не хочу твоих советов. Доставь сюда отряд к утру, и ты увидишь, как мне удастся справиться с плебейским родом. Я предоставлю выбор им. Иль тут же поклониться богам, сжечь ладан, громогласно императора Господом назвать, и удостою тут же каждого наградой и почестью. А может быть земли наделом одарю, в провинции, подальше. А в случае отказа, лишу тотчас их звания, и что ж поделать, как бы не хотелось, но уж тогда подвергну их мучениям. Я думаю, их вера тут же пошатнется....Ну, где вино? Ах, вот ты где стоишь, красотка! Я вижу, воевода, ты ценитель и почитатель женской красоты. А вот вино! О! Теперь совсем другое дело.

АГРИКОЛАЙ. Преподнесли мне в дар недавно Фалернское вино. Три амфоры я слугам поручу доставить к вам в шатер.

ЛИСИЙ. Быть может до этого хотел меня ты отравить? Подав мне уксус. Сознайся! Ладно, я шучу. Ты покраснел. Глаза налились кровью. Остынь!

АГРИКОЛАЙ. Господин! Сегодня ночью пришлю я вам блудницу. Она и вымолит прощенье за меня.

ЛИСИЙ. Устал я очень. Блудницы мне давно уже скучны. А есть ли у тебя не сорванный цветок?!

Лисий уходит.

АГРИКОЛАЙ. Аспасия!

АСПАСИЯ. Я здесь, мой господин.

АГРИКОЛАЙ. А подскажи мне куртизанку, да чтоб мила была, бела лицом, стройна и в меру говорлива.

АСПАСИЯ. Так, может быть Персис?!

АГРИКОЛАЙ. Она уже старуха, ей семнадцать лет.

АСПАСИЯ. А если Немезида? Иль Кассандра?

АГРИКОЛАЙ. Погоди! Рабынь я прикупил, по случаю недавно, в помощницы тебе. Там белокожая и с синими глазами. Вот не припомню, как её зовут.

АСПАСИЯ. Гречанка Исидора.

АГРИКОЛАЙ. Вот-вот! Она мне и нужна. Исидора. Аспасия, займись-ка ею, подготовь и научи тому, чего сама умеешь делать бесподобно. А ночью отведи её в шатер ты к князю. Но смотри! Если Лисий вдруг на утро выкажет неудовольствие девчонкой, спрошу с тебя я строго.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Ночь. Тюремная стена. Ворота.

СТРАЖНИК. (Пересчитывает монеты) Ну, это разве стоит, чтобы меня казнили, почти задаром, если попадусь. Давай еще хотя бы три монеты. Давай-давай! И так и быть я подведу тебя к тюремному окну.

МАТЬ. Мошенник! Вор!

СТРАЖНИК. Откуда ты такая храбрая взялась? Глаза не опускает. Ругается. Ох, кажется мне, настанут времена, когда нас женщины бить плеткою начнут. Оракулом не надо быть, однако, когда своя такая же на брачном ложе дожидается тебя.

МАТЬ. Ты что косишь все глазом?

СТРАЖНИК. А это кто с тобой?

МАТЬ. А это дочь моя.

СТРАЖНИК. За дочь еще одну монету попрошу. И не шипи, как кобра у могилы. Пойдем! Я провожу.

МАТЬ. (Клавдии) Постой пока в тени забора. Я позову тебя. Да все скажи ему, как я учила. Тебя послушается он.

КЛАВДИЯ. Я помню все!

МАТЬ. Он будет твой!

СТРАЖНИК. Ну, что вы шепчитесь?! Раз деньги взял, я отведу, не сомневайтесь. Я честный и на время добрый. Пока держу в руке монеты ваши.

МАТЬ. Идем же!

СТРАЖНИК. Только не шумите! А то я быстро сам вас и поймаю.

МАТЬ. Темно.

СТРАЖНИК. Ну, вот. Слышите? Поют. Поют красиво. Что им не жилось-то? Ну, днем Юпитеру и Марсу поклонитесь, а как стемнело "Христе помилуй" бы пропели, но хитро так, чтоб Агриколай не слышал. Эй, сирые! Вы слышите? Мне нужен Мелитон. Эй, кто там у окна?

МЕЛИТОН. Что ты мешаешь петь псалмы нам, приспешник диавола.

СТРАЖНИК. Но-но! Юнош-несмышленыш! Поговори мне тут! Смотри, копьем тебя проткну. Зови сюда живее Мелитона!

МЕЛИТОН. Вот какое дело, Мелитон ведь я и есть.

СТРАЖНИК. Так это хорошо. Пока луна тут спит под толстым одеялом облаков, и ветер воет, как в горах шакал.

МЕЛИТОН. Послушаешь тебя, так ты непризнанный поэт, а вот по виду ... Ты, стражник, лучше мне скажи, кого ты за спиною прячешь?

СТРАЖНИК. А ты получше посмотри.

МАТЬ. Сыночек!

МЕЛИТОН. Мама!

СТРАЖНИК. Сынок! Такой же дерзкий, как его мамаша! Однако постою в сторонке. Но вы тут не балуйтесь, а то я сам могу ругаться.

МАТЬ. Вот тебе еще монета! Ругайся там вот, за углом.

СТРАЖНИК. Тогда другое дело. (Уходит)

МАТЬ. Как похудел ты, ввалились щеки.

МЕЛИТОН. Ну что ты, мама! Как же ты узнала, что здесь я? Ой, не пойму! Ты вроде плачешь, мама? Ни разу в жизни я не видел, как плачешь ты. Ты что!

МАТЬ. Я? Нет. Снежинки тают на лице. Что ты! Вот видишь, улыбаюсь я. Я сильная, сынок, и не умею плакать.

МЕЛИТОН. Мы вместе здесь!

МАТЬ. (С горечью) Вы вместе? Неужели вы не могли Агриколаю поклониться?

МЕЛИТОН. Что ты, мама, что ты! Это невозможно! Как можно поклоняться сатане?!

МАТЬ. Не выпустят вас всех, пока не поклонитесь.

МЕЛИТОН. Кирион, предводитель наш и старший в семье нашей, защитил нас молитвой от ополчившихся на нас врагов: сатаны хвостатой Агриколая и князя тьмы Лисия. Говорил он нам в утешение, что "по устроению Божию, мы, братья, сдружились во временной и суетной военной службе, но постараемся не разлучаться и во веки; как доселе жили единодушно и единомысленно, так и подвиг мученичества совершим нераздельно. Как угодны мы были царю смертному, так и постараемся быть достолюбезны и бессмертному Царю, Христу Богу.".

МАТЬ. Они же распнут вас всех.

МЕЛИТОН. Ну, что ты, мамочка, они боятся нас. Правда-правда! Как смешно нам было, когда Лисий и Агриколай приказали побить камнями нас. (Смеется)

МАТЬ. Что же ты смеешься?

МЕЛИТОН. Ну, как же, такой конфуз тут с ними приключился. Слуги, что камнями бросали, вдруг сами в одночасье все попали в камнепад. Каменья чудным образом к обидчикам и возвращались.

МАТЬ. Быть может это бунт?

МЕЛИТОН. Нет, мама, это было чудо! Тут Лисий, разозлившись и скрежеща зубами, сам камень запустил. Да, камень! Вот же радость! Достался он тому, кто звериным нравом оправдал свое имя - Агриколаю.

МАТЬ. И что же он?

МЕЛИТОН. Уста его в крови. И потерял с десяток он своих гнилых зубов. Рычит, как лютый зверь. А вот орать, мне кажется, уже как раньше он не сможет. Подшептывает малость, это да!

МАТЬ. Да как же это?

МЕЛИТОН. Вот так бывает! Мы, мамочка, не просто так стояли, а пели псалмы: "Боже! Именем Твоим спаси меня и силою Твоею суди меня, Боже! Услышь молитву мою, внемли словам уст моих (Псалтирь 53:3).". Бог услышал нас и помог!

МАТЬ. Так нет, сынок, обратного пути?!

МЕЛИТОН. Конечно нет! Мы вместе тут и с нами Бог!

МАТЬ. А как же я?

МЕЛИТОН. Как мне хотелось бы, чтоб к вере истинной пришла ты, что исповедовал твой муж и я, ваш сын.

МАТЬ. О боже, что же мне делать? Кто утопает, вдруг учить стал всех как плавать. Опомнитесь! Они же вас убьют! Распнут! Сожгут! Напьются вашей крови. Уйди от них! Прошу же я тебя. (падает, плачет)

МЕЛИТОН. Да что ты говоришь? Все будет хорошо! Тут мои братья! Неудобно, мама, мне за твои слова! Ну, мамочка, не плачь и поднимись с колен.

МАТЬ. Ну, хорошо. Не исчезай еще. Тут в темноте стены еще к тебе с поклоном. Я оставляю вас одних.

КЛАВДИЯ. Любимый, это я!

МЕЛИТОН. Глазам своим не верю! Как радостно и грустно мне сейчас! Мне радостно, что вижу я тебя, моя родная, а грустно, что я не могу тебя обнять!

КЛАВДИЯ. Хочешь, я пойду к Агриколаю, за нас обоих попрошу? Быть может он мне не откажет.

МЕЛИТОН. Не смей, ты даже думать о подобном!

КЛАВДИЯ. Не сметь! Я не могу с тобой не соглашаться.

МЕЛИТОН. Ты что, там плачешь? Клавдия, родная!

КЛАВДИЯ. Ну что ты, что ты. Конечно, нет.

Молчат.

КЛАВДИЯ. А помнишь...

МЕЛИТОН. Постой! Я первый хочу спросить. Ты помнишь...

КЛАВДИЯ. Я помню все!

МЕЛИТОН. Нет-нет! Спроси меня, что именно?

КЛАВДИЯ. О чем ты помнишь, мой любимый?

МЕЛИТОН. А помнишь, мы прошлым летом в озере купались?

КЛАВДИЯ. Мне это в памяти так ярко все представилось, как будто это было бы вчера.

МЕЛИТОН. И будто не в воде с тобой мы, а в небе голубом.

КЛАВДИЯ. Ах, Мелитон, конечно я прекрасно помню!

МЕЛИТОН. Потом венок тебе я сплел из лилий, а ты оливами зелеными кидалась.

КЛАВДИЯ. Так я тебе оливковую ветвь преподнести, хотела, как победителю всех будущих сражений в Ойкумене...

МЕЛИТОН. А помнишь, на поляну, к нам в гости прилетели...два мотылька ...

КЛАВДИЯ. Две белых бабочки, я помню их. Они как будто танцевали, на ветру над нами....А ты свирель свою, схватив, стал им играть...чтоб этот танец длился дольше...

МЕЛИТОН. Ах, где же та свирель...

КЛАВДИЯ. Она всегда со мной....

МЕЛИТОН. Смотри же береги... Надеюсь, что когда ни будь, еще, на ней тебе сыграю...

КЛАВДИЯ. Я иногда в ночи, мелодию, что ты играл тогда, как будто слышу...

МЕЛИТОН. Мне тоже иногда, такой, вот снится сон. Как будто мы с тобой, вдвоем. Совсем одни. И кто-то нам играет на свирели. И мотыльки кружат над нами в вечном танце.

КЛАВДИЯ. И мы с тобой вдвоем?

МЕЛИТОН. Как летом прошлым на поляне...

КЛАВДИЯ. Так хочется мне верить...

МЕЛИТОН. Все будет хорошо...Ты видишь, хлопья снега, кружат и падают, как будто тоже в танце...Ты вся дрожишь...

КЛАВДИЯ. Снежинки будто крылья мотыльков...

МЕЛИТОН. Нет, что ты! Вовсе нет. Увидишь, мы будем снова вместе...на той поляне...и вновь те мотыльки начнут кружить в беспечном танце...

КЛАВДИЯ. В беспечном танце...

МЕЛИТОН. А этим летом тебя оденут в белую тунику. Я подарю тебе колечко золотое.

КЛАВДИЯ. Колечко!

МЕЛИТОН. И я ...Ты верно плачешь...

КЛАВДИЯ. Любимый, полагаешь, это будет?

МЕЛИТОН. Конечно, будет!

КЛАВДИЯ. Для этого же надо...

МЕЛИТОН. Для этого нам надо только верить!

СТРАЖНИК. Мне кажется развод идет. Я слышу, как хрустит по лужам лед. Свидание я срочно отменяю.

КЛАВДИЯ. Я так тебя...

МЕЛИТОН. Я тоже.

СТРАЖНИК. Я тоже бы не прочь и дальше вас послушать, но вот боюсь, что скормят меня львам за вероломство. А ну, проваливайте! Живо!

МАТЬ. Прощай, сынок!

КЛАВДИЯ. Я постараюсь сделать так, чтоб мы с тобою обручились летом.

МЕЛИТОН. Прощай!

СТРАЖНИК. Тут ветер пробирает до костей, а они вздыхают в умилении. Чего-то в этом мире не хватает. По мне, так ломоть хлеба, кусок свинины и доброго вина!

КАРТИНА ПЯТАЯ

Плац. У дома Агриколая стоит Авета. Воевода долго молча стоит, не оборачиваясь к ней.

АГРИКОЛАЙ. Как долго ждал тебя я! И вот дождался! Я знал, что ты придешь. Я знал, ты приползешь просить меня о пощаде. Единственно, жалею, что не могу я посмотреть в глаза другу своему Леонтию. Прошло пятнадцать лет, как умерла любовь, которую он вероломно украл у нас с тобой. Ведь так!?

МАТЬ. Нет! Уж если он украл, то только у тебя. Я никогда! Ты слышишь? Никогда, Агриколай, к тебе бы не пошла! Да, наши родители заключили брак, когда мы были дети. Да, наши отцы - старые воины, выигравшие не одно сражение - поклялись породниться, зарубками на люльках обменялись, но...

АГРИКОЛАЙ. Нет-нет! Леонтий, с кем дружен я был с юных лет и с кем играл я в игры, забрал тебя, хотя по праву и закону предков, с тобой должны нас были боги обручить. Ведь я любил тебя! И был с тобой помолвлен!

МАТЬ. Ты ждал меня, чтобы я попросила о пощаде? Так пощади! Я прошу пощады!

АГРИКОЛАЙ. Пощады ждешь?

МАТЬ. В чем эти сорок душ, служивших верой и правдой империи и императору, перед тобою виноваты?

АГРИКОЛАЙ. Ах, ты об этом. А виноваты лишь тем они, что христиане и молятся не тем богам.

МАТЬ. А если я тебе скажу, что стала христианкой, ты и меня сейчас распнешь?

АГРИКОЛАЙ. Нет, что ты! Тебя не трону я. Дай насладиться величием момента. Я об одном жалею, что вместо Леонтия я во главе отряда из двенадцатого римского молниеносного легиона увидел Кириона. Вы дважды предали меня! Сначала ты украла друга, а он потом, безумец, веру нашу предал. Теперь, распутница и грешница, смотри, как любовь, построив счастье на моем бесчестье, начнет свой бесконечный танец смерти.

МАТЬ. Агриколай, поверь, я и Леонтий в большом волнении были, что, обретя любовь свою, мы потеряли друга. Когда случилось это, он исповедовался перед христианскою общиной, поведав о грехах своих, о том, что полюбил невесту друга и, не спросив согласия, увел её, забыв законы нашего народа. Хотя скажу и в этом я сама повинна, пошла я с ним в желании добровольно. Юпитер и Сатурн меня простили. Юнона приняла мои подарки и подарила нам красавца сына, потом еще и дочь в придачу. Прости и ты!

АГРИКОЛАЙ. (надменно) Что хочешь от меня ты?

МАТЬ. К тебе пришла за сыном я. Мой мальчик, он там, с ними.

АГРИКОЛАЙ. Я знаю.

МАТЬ. Так ты отпустишь?

АГРИКОЛАЙ. Конечно отпущу.

МАТЬ. О, боги!

АГРИКОЛАЙ. Как только он откажется прилюдно от Христа и жертвы принесет богам всем нашим, оковы лично я сниму с его запястий.

МАТЬ. Агриколай! Ну сжалься надо мной, ведь он мальчишка-несмышленыш, ведь он бы мог твоим быть сыном.

АГРИКОЛАЙ. Да, мог!

МАТЬ. Прошу тебя! За сына! Готова и невеста припасть к твоим ногам с мольбою о пощаде.

АГРИКОЛАЙ. А как невесту звать у Мелитона?

МАТЬ. Клавдия ей дали имя при рождении.

АГРИКОЛАЙ. И хороша собой?

МАТЬ. Она достойна Мелитона.

АГРИКОЛАЙ. Твой сын обличием похож все ж больше на тебя, а вот фигура - Леонтий тоже был в пятнадцать лет костляв и жилист. Ну, что ж, еще не поздно все исправить, иди ко мне, в мои покои, под мой полог. И завтра на рассвете твой сын войдет в мой дом, сюда, ко мне, как пасынок любимый. Я разрешу ему молиться в этом доме, пока ты разделяешь со мной супружеское ложе. Ну, видишь, я простил тебя, ну, подойди поближе и поцелуй меня. Иди же! Подойди ко мне, Авета! Хоть я не молод, но не потух еще костер любви к тебе. Ну, обними же старого солдата!

Авета достает из-под плаща короткий меч и пытается убить Агриколая.

МАТЬ. Да будь ты проклят!

Происходит борьба. Агриколай выбивает из рук Аветы меч.

АГРИКОЛАЙ. Ты как всегда прекрасна в вероломстве! И в винограднике не смог я овладеть тобой. Ты обманула, обещав все будет только после свадьбы, а через день с Леонтием сбежала. А я, как клоун похоронный, смешил потом округу целый год. Тогда пятнадцать лет назад ты без клинка мне рану нанесла, а вот теперь мечом меня решила сжить со света. Наивная! За эти годы я не проиграл потом ни одного сраженья. Надеюсь, не проиграю и сейчас, с тобой.

МАТЬ. Убей меня!

АГРИКОЛАЙ. Нет-нет! Ты будешь жить. Я должен насладиться! Хочу я посмотреть, как воешь ты волчицей и как взываешь к небу о пощаде. Эй, стража, слуги! Больше не пускайте в мой дом её! И чтоб никто её не тронул пальцем! Ни волосок с главы её и ни ресничка с глаза не упали. Пускай она теперь живет на белом свете хоть тыщу лет!

Авета уходит.

АГРИКОЛАЙ. Аспасия!

АСПАСИЯ. Я здесь, мой господин.

АГРИКОЛАЙ. Ты проследи, куда она пошла, а ночью хитростью и посулами счастья, да так, чтобы Авета не узнала, ко мне доставь невесту Мелитона.

АСПАСИЯ. Мелитона?

АГРИКОЛАЙ. Ты плохо слышишь? Мелитона! А имя нареченной - Клавдия. Иди! Быстрей! Пока Авета не исчезла, вон видишь, по площади согбенная идет. Давай, спеши!

Аспасия с поклоном выходит из покоев Агриколая.

АГРИКОЛАЙ. Я раздавлю, сожгу и обесчещу! И Лисию преподнесу я на ночь несорванный цветок от Мелитона! (смеётся)

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Постоялый двор. Вечер. Срывается с низкого, тяжело-свинцового неба ледяная крупа. В дверях появляется Авета. Клавдия бросается к ней.

КЛАВДИЯ. Боюсь спросить.

МАТЬ. Он, как тарантул. Жалил каждым словом.

КЛАВДИЯ. Молила я богов.

МАТЬ. А что это за боги, если смотрят равнодушно, какие беззакония творятся на земле.

КЛАВДИЯ. Вы что же говорите?

МАТЬ. Нет! Не могут боги спать, когда творится зло! Юпитер? Где ты? Испепели мерзавца и злодея! Ты спишь иль ты ослеп? Олимп давно уж пуст. Все боги на земле погрязли в святотатстве. Как холодно! Плутон открыл врата и ждет. Из царства мертвых тянет тленом. Нет, вы не боги! Раз с вашим именем свершается убийство. За что? За то, что кто-то думает иначе? Попрать своею злобою любовь вам не по силам. Мой мальчик оказался прав. Ну почему не слушала я сына раньше?! Открылось мне сейчас. На небе бог один. И звать его Иисус!

КЛАВДИЯ. Матушка, потише.

3-Я ГОРОЖАНКА. Не бойтесь, мы все здесь христиане.

МАТЬ. (падает на колени) Прости, Иисусе! К тебе пришла сначала не за верой, а за сыном. Но я пришла к тебе. Мне не нужны теперь другие боги! Мой Бог - Христос! И ты мне царь, отец и вечный мой советчик! Возьми меня в свою семью!

Падает навзничь. Клавдия поднимает её и укладывает на широкой лавке.

КЛАВДИЯ. Когда вернемся мы домой, и я, наверное, приму крещение.

2-Я ГОРОЖАНКА. У каждого своя дорога к Богу.

1-Я ГОРОЖАНКА. Что в теле душа, то в мире христиане. (украдкой крестит Авету и Клавдию)

КЛАВДИЯ. Вас лихорадит? Я сейчас накрою вас овечьей шкурой. Согрейтесь.

МАТЬ. Спасибо, лучше мне.

КЛАВДИЯ. Я волновалась. Уже темно, а вас все нет и нет.

МАТЬ. Такого многолюдства я сроду не видала. Куда-то все спешат, чуть заплутала я.

КЛАВДИЯ. Сама боялась заблудится.

МАТЬ. Так ты была у дяди?

КЛАВДИЯ. Вот только что вернулась перед вами. Мой дядя долг вернул, все до монеты.

1-Я ГОРОЖАНКА. Я слышала сегодня на базаре, сановник прибыл в Севастию и будет разбираться, кто смуту против власти замышляет.

2-Я ГОРОЖАНКА. Весь город окружен войсками.

3-Я ГОРОЖАНКА. Это Лисий, князь. Он тоже ненавидит христиан.

2-Я ГОРОЖАНКА. Он ненавидит нас, но очень любит деньги. За золото и камни он, говорят, бывает милосердным.

КЛАВДИЯ. Вы слышали? Последняя надежда спасти от поругания Мелитона. Дать деньги князю.

МАТЬ. Отправлюсь завтра к Лисию, быть может, выкуплю я сына. Продам ослов, телегу, перстенек, что мне Леонтий подарил на свадьбу, амулеты.

КЛАВДИЯ. Готова я отдать все деньги мира, чтобы его от смерти уберечь. (протягивает Авете увесистый мешок с деньгами)

МАТЬ. Как утро, сразу поспешим к менялам на базар, а там с тобой решим, кто к Лисию пойдет. Быть может, тебе он не откажет, когда за Мелитона ты попросишь, держа в руках мешочки с золотыми.

КЛАВДИЯ. Быстрее бы уж утро.

Авета с Клавдией укладываются на лавки, покрытые овчиной, и засыпают. Из темноты появляется сначала лицо Мелитона, потом его рука, и постепенно проявляется вся фигура юноши.

МЕЛИТОН. (еле слышно) Мама!

МАТЬ. Мелитон!

МЕЛИТОН. Как здесь тепло и пахнет хлебом. Я так любил на масле испеченные лепешки

МАТЬ. Да-да! На мартовские иды я баловала вас с дочкой и отцом лепешками.

МЕЛИТОН. Так скоро снова праздник, мама!

МАТЬ. Праздник...как хорошо нам вместе было.

МЕЛИТОН. А помнишь, когда отец в доспехах, весь пропахший кровью, возвращался из походов, я прятался в овчарне?

МАТЬ. (смеется) Ну, вспомнил, ты тогда и мух боялся. А сколько же тебе сыночек было?

МЕЛИТОН. Года три. В четыре я принял первый в жизни бой. Помнишь, мы с мальчишками задрались, я с Корритою против семерых, отец не разрешил тебе вступится.

МАТЬ. Как же, помню! Мне было жалко вас, но я стерпела.

МЕЛИТОН. Зато я научился драться и защитил сестру.

МАТЬ. Отец тебя учил как меч держать, как защищаться, как, уходя, нырком пронзить копьем врага.

МЕЛИТОН. А помнишь этой осенью впервые я примерил, не таясь, отцовские доспехи?

МАТЬ. Тогда я поняла, что сын мой весь в отца, и для него нет ничего милее, чем в строю шагать неведомо куда!

МЕЛИТОН. Как я хочу твоих лепешек, мама!

МАТЬ. Так, погоди, я тесто замешу.

МЕЛИТОН. Не надо, мама! Хочу тебя спросить. Зачем же, мама, так переживаешь? Ведь если бы я с дружиною моей вместе сейчас перед неприятелем стояли на холме, чтобы лавиною через мгновение скатится вниз и сокрушить врага...Ах, мама...Наверное, ты не молила бы врага, чтоб неприятель непременно лишь сына твоего на поле брани пощадил?

МАТЬ. Просила бы, наверное. А если меч бы дали, то рядом с вами встала бы, чтобы собой при случае тебя прикрыть.

МЕЛИТОН. Ты женщина! Должна сидеть ты дома!

МАТЬ. Сынок!

МЕЛИТОН. Ах, мама! Я уже не мальчик, я же воин. И я сражаюсь, мамочка, за Бога нашего Единого и за Сына Его Иисуса и Святого Духа!

МАТЬ. Боюсь я за тебя! Убьют они всех вас страдальцев.

МЕЛИТОН. Как славно, мамочка, погибнуть за Иисуса! Мамочка, в писании сказано, что "верующий в меня, если и умрет, оживет". Погоди! Ты слышишь? Неужели ты не слышишь, как братья мои поют псалмы?

"К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах! Вот, как очи рабов обращены на руку господ их, как очи рабы - на руку госпожи её, так очи наши - к Господу, Богу нашему, доколе Он помилует нас. (Псалтирь 122:1).".

В это время в помещение пробирается Аспасия, она находит в темноте спящую Клавдию, тихонько шепчет ей что-то на ухо и крадучись они уходят вдвоём.

МЕЛИТОН. Более всего я рад, что ты мама обратилась в нашу веру.

МАТЬ. Сомнения у меня. А примет ли меня Господь?

МЕЛИТОН. Конечно примет. Он же добрый, мама!

МАТЬ. Тогда я рада, что мы вместе снова! Леонтий, я и ты сыночек мой. Я думаю, Коррито не осудит, она не раз, тайком сама крестилась, но я не осуждала. Что-то плохо мне.

МЕЛИТОН. Мама, что с тобой?

МАТЬ. Давит что-то сердце. Будто чернота чернее черного наступает на меня.

МЕЛИТОН. Мамочка, а ты обратись к Господу нашему с молитвою "Огради мя, Господи, силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста, и сохрани мя от всякого зла.". Береги себя!

МАТЬ. Сынок, ты где?

МЕЛИТОН. Да вот же, мама, я! Ужель не видишь?

МАТЬ. Да где же ты?

МЕЛИТОН. Наверное, пора мне. Какой был сладкий сон!

МАТЬ. Мелитон! Сынок, вернись! Я испеку твои любимые лепешки!

МЕЛИТОН. Уже не надо, мама! Я с братьями иду в последний свой поход.

МАТЬ. Ярмо на мне, ярмо! Как сердце давит и болит душа! Ой, люди, помогите!

1-Я ГОРОЖАНКА. Вам тяжело?

МАТЬ. Мой сон! Я только, что ...Он был совсем тут рядом.

2-Я ГОРОЖАНКА. Кто?

МАТЬ. Зачем же он ушел?! Верните же его! Мелитон! Прошу тебя!

3-Я ГОРОЖАНКА. У вас случилось горе?

МАТЬ. Простите! Я что-то не в себе. Мне сын приснился. Вот здесь стоял, как будто наяву. Такое наважденье. Простите! Мне уже получше. А где же Клавдия?

2-Я ГОРОЖАНКА. Ну что же вы кричите?

МАТЬ. Клавдия, родная, отзовись! Не видели вы девочку, со мной вчера была?

3-Я ГОРОЖАНКА. Мне кажется, что в полночь, две тени, будто мышки, пугливо тут шептались и растворились в лунном полумраке. Одна из них, быть может, та девочка была.

МАТЬ. Что же мне делать?

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Очень пьяный Агриколай на берегу Севастийского озера видит Авету, пытающуюся разглядеть что там происходит на берегу за оцеплением стражников.

АГРИКОЛАЙ. (злорадно) Авета! Просила ты меня за сына. Тебе я отказал, но милостив наш князь, сегодня ночью Клавдия к нему в шатер пожаловала в гости. И одарила ласками его, за это Лисий решил подарок сделать царский ей. За ночь её любви он дарит Мелитону жизнь!

МАТЬ. Клавдия! Не может быть!

АГРИКОЛАЙ. Нет, может! (смеется) И сорванный цветок уже увял! Эй, стражники, оставьте юношу в покое. Пускай живет, конечно, если сможет жить.

МАТЬ. Подонок! Смеёшься ты! Ты - дьявол! Какой же смрад исходит от тебя!

АГРИКОЛАЙ. А это от вина. Пришлось вином мне греется. Ведь не хотелось простудиться мне. У озера тут ночью был морозец, а этим христианам мороз был даже в радость. Псалмы тут пели и растопили лед. И Мелитон, докладывала стража, был вместе с ними за одно.

МАТЬ. О, Господи Иисусе!

АГРИКОЛАЙ. Что слышу я! Ты тоже стала христианкой?

МАТЬ. Теперь я вместе с ними.

АГРИКОЛАЙ. Христианка! Так вот, скажу тебе, один не утерпел, хотел погреться в баньке, но не успел и на пороге дух свой испустил. Но, правда, из охраны, Аглаий его звали, полез к ним сразу в воду и возопил, что верует в Христа. Я каменной пращей, утром ранним, сам лично раздробил ему лодыжки. Из уважения к его поступку. За то, что не убоялся всем громогласно объявить: "И я христианин!".

МАТЬ. Чудовище! О, Пречистый и Животворящий Кресте Господень, помоги мне справится с сатаной!

АГРИКОЛАЙ. Ха-ха! Иди! Иди отсюда! Эй, слуги, не трогайте её, пустите, наконец, несчастную к мальчишке. А этих тридцать девять погрузите....Ой, что-то дурно мне....Пусть колесницы их доставят всех к огню погреться!

Авета на руках выносит сына.

МАТЬ. Мой мальчик! Тебя под сердцем я носила, мечтала деток твоих в люльке покачать....Уходит кровь сквозь пальцы, и жизнь моя уходит.

МЕЛИТОН. Как легко....Какое небо, мама...Я вижу звезды...

МАТЬ. Светло уж. Ты верно бредишь.

МЕЛИТОН. Нет, мама, я вижу звезды, и кто-то, большой и добрый, склонился надо мной и смотрит прямо мне в глаза. Когда я там, на озере стоял, с моими братьями, я об одном просил Иисуса, дать мне силы. И вот он дал. Ты рядом, мама, а братья мои где?

МАТЬ. Они все...

МЕЛИТОН. Мамочка, еще в тюрьме договорились мы, кто сможет передать на волю имена всех храбрых воинов, чтоб память сохранить о страстотерпцах, тот непременно должен сделать это. Ах, вот, теперь я чувствую, как крапивой кто-то хлещет по лодыжкам. Запомни мама эти имена: Кирион, Кандит, Исихий, Домн...

МАТЬ. Кирион, Кандит, Исихий, Домн....Запомнила! Сынок, ты что молчишь?

МЕЛИТОН. Да-да, как больно, мама! Убери крапиву, лодыжки огнем горят.

МАТЬ. Сын мой сладчайший! Потерпи еще немного и будешь совершен! Не бойся, чадо, се Христос предстоит, помогая тебе!

МЕЛИТОН. Запомнила? Кандит, Исихий...

МАТЬ. Домн...Дальше.

МЕЛИТОН. Ираклий, Смарагд, Евноик, Валент, Клавдий, Вивиан, Евтихий, Феодул и Прииск. Валента я, кажется, назвал.

МАТЬ. Назвал, сынок.

МЕЛИТОН. Запомнишь, мама?

МАТЬ. Всех запомню!

МЕЛИТОН. Иоанн, Ксанфий, Илиан, Сисиний, Флавий, Аетий и Аггей, Акакий, Лисимах, Евдекий, Горгоний, Александр и знаменосец Илий.

МАТЬ. Александр и знаменосец Илий.

МЕЛИТОН. Домитиан, Леонтий, Феофил и друг мой Гаий. Валерий, Николай, Кирилл и Сакердон...смочи мне губы, горло пересохло,...боюсь кого-то из товарищей тебе я не назвать. Два чудных старика, обоим им под сорок, они друзьями были у моего отца: Филиктимон и Афанасий...Кого-то не назвал, как путаются мысли...Аглаий, к нам пришедший ночью, Севериан и Худион. Ну, кажется, и все!

МАТЬ. Сынок, не всех упомянул ты. Постеснялся? Своё ты имя не назвал! Пусть слышат все, мой мальчик, с ними был и ты, и имя это - Мелитон!

Чуть в отдалении подвывают плакальщицы, и звучит откуда-то с неба рефреном опять все имена севастийских мучеников.

МЕЛИТОН. Чернота! Сплошная темень! Мне кажется я слепну. Как будто сажа залепила мне глаза!

МАТЬ. Уже и слезы высохли мои, отплакалась.

МЕЛИТОН. Хочу тебя спросить про Клавдию. Быть может она рядом? Я ей бы на прощание сказал, что я люблю её.

МАТЬ. Её тут рядом нет!

МЕЛИТОН. Как жаль! Тогда, скажи, как встретишь, она теперь свободна и...

МАТЬ. Я все ей передам! Я так тобой горжусь, сынок! Ты настоящий воин!

МЕЛИТОН. Ах, матушка! Я был бы счастлив погибнуть в сражении с супостатом, напавшим на нашу землю. Но и мечтать не мог отдать я жизнь свою за сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа. Не каждому честь такая выпадает!

МАТЬ. Ты на колени голову свою мне положи. Как в детстве.

МЕЛИТОН. Мамочка родная! Не позорь меня! Прошу тебя! Я не хочу тут умирать! Я с ними должен быть! Прости, что я прошу тебя помочь мне встать. (более грозно) Дай встану я! Где колесницы? Ох, не могу я приподняться, не слушается тело. И ноги, будто кто в котле их с требухой жарит. Ступни горят. И я опять не вижу ничего. Сплошная чернота и боль! (кричит) Прошу тебя, к собратьям, в колесницу отнеси меня! Я с ними должен быть!

Авета бережно берет Мелитона на руки и несет его к колесницам, которые уже отправились с телами мучеников в последний путь. Откуда-то сверху звучат слова Аветы.

МАТЬ. Успокойся, сын мой, ненадолго на колеснице; смешай кровь свою с досточестными кровьми; возляг на мгновение с ними, чтобы вместе же с ними достигнуть небесной обители. Иди с ними в огонь чувственный, чтобы с ними же облечься в свет истинный; войди с ними в горнило, чтобы с ними же войти очищенным золотом. Знаю, от какой бури спаслись вы и в какую пристань стремитесь. Знаю, что вы идете к Отцу небесному..., спешите занять страну, откуда бежали болезнь, печаль и воздыхание, где нет ни скорби, ни тления, ни грызущей зависти, ни злого врага. Почему и я, сын мой, не умерла вместе с вами? Почему и я не включена в это светлое торжество ваше и не могу им, насладиться? - Ужели потому, что я грешная и достойна слёз и крайнего сожаления!.. Нет, не по этой причине я не иду с вами, а потому, что вы не требуете восполнения, - вы стали для Бога одною четыредесятицею, по десяти и десяти призваны на пир Евангельский (Матф.?25:1-13)... Итак, сын мой, поелику удостоен ты такой славы, то помолись о мне Спасителю Христу, когда скажет Он вам: "приидите, наследуйте Царство Мое, которое Я уготовал вам" (Матф.?25:34). Вспомни обо мне вместе с равночестными тебе и испроси мне награду у Отца светов, чтобы, как плоть твоя на мне испустила дыхание, так на меня дохнули щедроты Христовы, и, как кровь твоя обагрила мое рубище, так оросило бы меня милосердие Господне, и как с тобою прошла я это одно поприще, так с тобою же достигла бы обители святых, чтобы и мне вместе с вами воспеть и сказать: "Нет столь святаго, как Господь; ибо нет другого, кроме Тебя; и нет твердыни, как Бог наш" (1 Цар.?2:2). Он вознёс рог верных рабов Своих и посрамил врагов. Ему подобает слава во веки.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

По улице босиком по мерзлой земле бредет Клавдия, не расчесанная, в порванной тунике, чуть прикрытая плащом. Девушка что-то держит в кулачке и держит руку, вытянув вперед, и при этом она каждый шаг делает с такой осторожностью, будто в руке у неё какая-то очень хрупкая и дорогая вещь. На встречу ей идет Авета.

1-Я ГОРОЖАНКА. Авета! Вглядись получше, не она ли это.

2-Я ГОРОЖАНКА. Не может быть...

МАТЬ. Она....Останьтесь здесь пока...

3-Я ГОРОЖАНКА. Мы будем рядом....Вдруг упадешь ты в обморок опять...

МАТЬ. А упаду, так встану!

1-Я ГОРОЖАНКА. Страдалица...как будто не в себе...

КЛАВДИЯ. Прошу, не надо! Оставьте же меня...(Пытается уйти)

МАТЬ. Клавдия! Девочка моя! Тебя ищу я третий день. Бедняжка! Я все знаю. Дай обниму тебя, несчастная. Ах, изверг! Он надругался над тобой. Иди ко мне же.

КЛАВДИЯ. Не надо! Не подходите близко! Я уже не та, какую знали вы, когда мы там, давным-давно, жили по соседству.

МАТЬ. Да что ты, глупая!

КЛАВДИЯ. Прошу! В сторонке там побудьте, мама. Вы разрешите называть вас мамой? Хотя б сегодня. Чем я могла отомстить Агриколаю за смерть любимого?! Не подходите только близко! Вот колокольчик я себе достала. Динь-динь! Как он звенит! Серебряный и звонкий! Динь-динь! Динь-динь! Когда прислуга Лисия меня изгнала из покоев, я Мелитона бросилась искать, но напрасно я его искала. Его...Их всех сожгли! А слуги князя тьмы и рачителя беззакония не пускали меня к реке, где воинов останки утопили. Смеялись они жутко. Агриколай смеялся громче всех. Вот колокольчик я себе достала. Динь-динь! Нашла старуху больную лепрой. И струпьями ее себя измазав и умастив проказой и духами, пошла в шатер я ночью, снова к князю. Князь принял. А вот сейчас иду я, побывав в гостях у воеводы. (смеется) Я князю изменила с воеводой! Агриколай был этой ночью тоже мною осчастливлен. Я наградила их двоих проказой! Вот колокольчик, он звенит. Динь-динь!

2-Я ГОРОЖАНКА. О! Господи, прости её. Она не ведала, что творила.

КЛАВДИЯ. Вот колокольчик! Не подходите! Я больна! Не подходите! Вот колокольчик, он звенит. Динь-динь! Динь-динь! А у меня еще что есть. Я ночи дождалась, когда преграду сняли.... И в речке тут нашла частички Мелитона...Мелитона...Мелитона...Мелитона. Они, как звезды ночью, светятся в руке. Динь-динь! Святые мощи Мелитона! Мелитона! Динь-динь! Мелитона...Мелитона... Мелитона...Мелитона...

КОНЕЦ

Рыбин Александр Степанович - член Союза Российских писателей, член Союза журналистов России, писатель, драматург. Договор с РАО.
Адрес:	344064, г. Ростов-на-Дону, ул. Алданская, 50А
Факс:	8(863)277-86-13
Телефон:	+7-903-401- 46-64
Email:	[email protected]

Оставить комментарий © Copyright Рыбин Александр Степанович (frunze@aaanet.ru) Размещен: 13/05/2021, изменен: 13/05/2021. 75k. Статистика. Пьеса; сценарий: Драматургия Скачать FB2		Ваша оценка:

Рыбин Александр Степанович : другие произведения.

Мелитон