Саетов Рустем Явгарович : другие произведения.

Те, кто всегда здесь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь Благословенного края идет своим чередом. Вернувшиеся Изгнанники залечивают душевные раны. Справляются праздники, играются свадьбы, приходит в мир поколение, которому лишь из песен известно, что бывала война... Но те, для кого Тьма была не сказкой, а война - не приключением, знают: битва со Злом еще не закончена. Настанет день, когда им придется вернуться в Среднеземье и завершить Поединок... Продолжение повести "Ты вернешься".
  Часть третья. Чужая среди своих.
  Глава 5. Накануне жизни.
  Валун, прогретый ласковым августовским солнцем, неторопливо отдает накопленное за день тепло. Она лежит, раскинувшись на широкой каменной спине, впитывая это тепло каждой клеточкой тела. Живого, настоящего тела, обретенного совсем недавно. Предосеннее, неяркое солнце уже не затопляет все вокруг палящим зноем, а бережно гладит утомленный за лето мир ласковыми, прощальными лучами. Как хорошо, что не надо никуда спешить, никого опасаться, над головой не висят несделанные дела. Можно вот так, бездумно раствориться в теплом покое последнего дня августа. А небо над головой такое высокое и чистое, что кажется темно-фиолетовым, почти черным, невероятно глубоким... В самой глубине фиолетового колодца появляется какая-то странная черная точка и начинает медленно-медленно расти. Но в этой медленности скрыта горькая и страшная неотвратимость. Что за наваждение?! Она садится на камне, недоуменно всматриваясь в непонятное явление. Весь мир вокруг напряженно притих, будто тоже всматриваясь. А точка все растет, приближается, и вот это уже не точка, а овальное окно в беспросветную черноту. Небесная синева вихрится по краям черного окна, искривляется и сворачивается, воздух вокруг будто превращается во множество линз со сбитой центровкой, искажая перспективу. А из черного окна изливается такая беспросветная, безнадежная тьма и такое удушающее зло, что сердце останавливается от непередаваемого ужаса, нет сил шевельнуться, протолкнуть в грудь глоток воздуха. Отчаянным усилием она сбрасывает морок, пытается вскочить, а земля перед ней вдруг вспучивается чудовищным горбом, будто стремясь навстречу, льющейся тьме. Волна Искажения накатывает на нее и взрывается прямо перед глазами. Сквозь черные трещины рвется ослепительно белое пламя, страшный удар сокрушает ее, мозг будто взрывается изнутри...
  Ондхон садится в постели, сжимая руками голову, готовую лопнуть, кровь бешено стучит в висках. Кошмарный сон не торопится отпускать ее. За распахнутым настежь окном - теплая, искристая ночь, напоенная нежным ароматом цветов Валинора. Обычная ночь Благословенного края. Что же она такое видела? Ничего себе, сон! Гудение в голове понемногу проходит, и Ондхон уже спокойнее обдумывает странное видение. Понять, что это было, она так и не может, в воспаленном сознании крутятся лишь два слова: "НАЧАЛО КОНЦА..."
  * * *
  Как быстро пролетело время! Прошло, пробежало, промелькнуло. О помолвке Финарато и Амариэ было объявлено сразу после Праздника Урожая, год беззаботной жизни растворился в череде таких же, и вдруг оказалось, что свадьба завтра ...
  Финарато много времени проводил со своей нареченной. Гуляя с ней по тенистым садам Валинора, он сочинял для невесты песни, в которых рассказывал о жизни в Среднеземье, о своих мыслях и переживаниях. Ему хотелось, чтобы будущая жена сумела понять его душу. Финарато чувствовал себя неизмеримо взрослее Амариэ, никогда не видевшей боли и смерти, не знавшей потерь и предательства. Наблюдая с ласковой улыбкой, как резвится и смеется эта светлая девочка, Финарато тихо радовался, что судьба защитила ее от мрака и боли, что душе ее не было нанесено страшных ран, до сих пор не дававших вернувшимся изгнанникам раствориться в счастливой беззаботности Благословенного края...
  А Амариэ была бесконечно и без оглядки счастлива. Она упивалась своей любовью, которая становилась все сильнее, чем глубже узнавала она своего благородного и нежного жениха. Для светлой души, пришедшей в мир под благословенным светом Древ, не существовало сомнений и ночных теней.
  Проводя почти все время со своей невестой, Финарато нечасто виделся с Ондхон. Вернувшись из своих немыслимых путешествий и приключений, Ойорандель вела в Тирионе тихую и незаметную жизнь. После того памятного танца она больше ни разу не выступала на праздниках, мало общалась с друзьями. Она вдруг старательно занялась исконно женским делом - выпечкой хлеба. Невысокая, но сильная и выносливая, Ондхон легко справлялась с тяжелой работой. Каждый день еще до рассвета она появлялась в дворцовой пекарне, колдовала там что-то с тестами, хотя и утверждала, смеясь: "Никакого чародейства!" А к завтраку на столе у многих нолдор появлялся невероятно вкусный хлеб и нежнейшая сдоба. Финарато иногда специально вставал пораньше, чтобы пробраться в пекарню и понаблюдать, как Ондхон вьется между чанами с тестом и заквасками, ловко орудует у печей. Ее движения были такими быстрыми и точными, что, казалось, она исполняет какой-то ритуальный танец. А вечера Ойорандель часто проводила в ювелирной мастерской. Носить на себе украшения она не любила, а вот работа ювелира ее очень привлекала. Ее творения отличались странными переливами цвета, немыслимыми узорами. Финарато удивленно спрашивал:
   - Рани, откуда это?
   - Из Запределья. Мне часто снятся те миры, по которым меня швыряло за гранью Арды. А я эти видения вплетаю в свои поделки.
   - Ты ни разу не говорила мне, что тебя мучают сны!
   - Друг мой, они меня не мучают, в этих снах нет ничего страшного, просто все слишком чуждое, холодное, равнодушное... А я Арду люблю. Взгляни, Финарато, что больше согревает душу: эти невероятные сплетения цвета, или вон та маленькая полянка с ромашками за окном? Ты знаешь, родной мой, когда-то в незапамятные времена мне казалось, что на земле нет места для меня, и очень хотелось заглянуть за Грань, манили неизведанные миры, недостижимое звездное небо притягивало взор... А теперь все больше понимаю, как мне дорог наш мир, такой сложный и гармоничный, хотя он еще далек от совершенства. Как крепко наши души сплетены с ним, и каждый прожитый день укрепляет эту связь. Мы - те, кто всегда здесь. Даже полное разрушение этого мира не погасит любви Эльдар к Арде. Кто знает, может именно из этой любви и родится новый неискаженный мир...
   - Рани, зачем ты говоришь о разрушении? До Последней битвы еще немыслимо далеко, у нас впереди много светлых лет!
   - Но когда-то она все же настанет. Нам еще немало предстоит сделать, чтобы Конец мира не стал по-настоящему концом всего.
   - Что сделать?
   - Настанет время, и мы поймем. Не думай пока об этом, хороший мой, у тебя же свадьба скоро. Сейчас для нас наступило затишье между бурями, нужно использовать это время для радости. Вот, посмотри, я сделала ожерелье для твоей невесты, надеюсь, оно выгодно оттенит ее светлую красоту.
   Ондхон показала Финарато тонкое изящное украшение. На невесомой паутине сплетенных золотых нитей светились крупные камни очень нежных оттенков - казалось, на настоящей паутине переливаются под утренним солнцем разноцветные капли росы.
   - Рани!.. Какое чудо! - восхищенно воскликнул Финарато. - кажется даже, что утренней свежестью запахло! И совсем не похоже на твои неземные изделия.
   - А я сюда вплела другой сон, не космический... Ты и сам видишь. А, впрочем, неважно! Давай, положим в шкатулку, будет вам подарок к свадьбе.
   - Подумать только - еще чуть-чуть, и я буду женат!
  Ондхон тихо рассмеялась.
   - Неужели у всех мужчин в последний миг перед женитьбой просыпается страх потерять свободу?
   - Ничего я не боюсь, Рани! - слегка обиделся Финарато, но тут же улыбнулся - это не страх, а принятие на себя ответственности за еще одну жизнь.
   - Я понимаю, друг мой. У всех мужчин-эльдар обостренное чувство ответственности за свою семью, за детей, которое не позволяет вам жениться в неподходящее время, или избрать для своего ребенка неподходящую мать. У женщин это чувство почему-то не так сильно, любовь к мужчине у них способна перевесить все, поэтому и стали возможны два брака эльдалиэ с людьми... Слушай, Финарато, мне кажется, тебя ищут. Наверное, какие-то предпраздничные дела не могут решиться без твоего участия. Ты иди, а я еще посижу немного.
  * * *
  Вечером накануне свадьбы Финарато, устав от хлопот, захотел побыть в одиночестве. Незаметно ускользнув от всех, он направился на поляну в конце дворцового парка, где когда-то нашел возрожденную Ондхон. Тело ее сгорело в Источнике Животворящего Пламени, душа заблудилась в Запределье, но Финарато так настойчиво ждал и призывал ее, что его Зов вернул Ойорандель в Арду. По воле Эру ее феа обрела тело, не прибегая к Источнику. Финарато иногда приходил сюда, вспоминая и заново переживая то мгновение ослепительного счастья, когда он понял, что перед ним не призрак, а настоящая, живая Ондхон. Как оказалось, приходил не только он. Выбравшись из густых кустов, охранявших это место от постороннего глаза, он увидел Ойорандель, сидящую на берегу ручья. Она положила голову на колени, светлые волосы струились до самой воды. Финарато почудилась в ее позе затаенная печаль, он поспешил окликнуть подругу. Ондхон быстро повернулась к нему, не успев прогнать боль из глаз.
   - Рани, почему ты грустишь? Что случилось?
   - Ничего не случилось, родной мой, совершенно ничего.
   - Как будто я не вижу! А мы ведь обещали ничего не скрывать друг от друга.
   - Я и не скрываю, просто не знаю, как объяснить эту беспричинную грусть. Понимаешь, у тех кто долго жил и много страдал, бывает такое. Вдруг нападает неодолимая тоска, особенно во время праздника и всеобщего веселья, при виде чужого беззаботного счастья...
   - Мне знакомо это чувство, Рани, - сказал Финарато, усаживаясь чуть позади Ойорандель и обнимая ее за плечи, - я не раз испытывал подобное после возвращения к жизни, особенно, когда узнал, что ты исчезла. Только не понимаю, чего тут стыдиться? Это же не зависть и не желание причинить такую же боль другим. Это пройдет.
   - Это пройдет... - эхом повторила Ойорандель, - все равно, не хочется, чтобы другие видели. Зачем переваливать на кого-то свои заморочки?
   - Как все-таки странно получается, Рани, - Финарато положил подбородок на ее плечо, - я знаю тебя с раннего детства, а, оказывается, совсем не знаю! Ты появилась в моей жизни, когда я был еще совсем маленьким, и я воспринял тебя, как должное. Ты всегда была в моем понимании сильной, недосягаемо мудрой, способной решить все проблемы, знавшей ответы на все вопросы. И только недавно я стал понимать, что и ты способна испытывать боль и сомнения, ошибаться и нуждаться в поддержке. Раньше я не мог по-настоящему стать твоим другом. Но сейчас очень хотелось бы исправить это положение. Расскажи мне о себе. Я почти ничего не знаю о твоей жизни до нашей первой встречи. Почему, например, ты постоянно была обязана выполнять поручения Валар и не имела права отказаться? Другие Нолдор жили в Амане, как хотели, а ты постоянно уходила в Среднеземье, исполняя какие-то неведомые дела.
  Ойорандель накрыла рукой ладонь Финарато, лежащую на ее плече.
   - Я ждала подобных вопросов. Ты стал полностью взрослым, друг мой. Никакие образы больше не заслоняют для тебя реальной личности... Я расскажу... Когда Ваньяр и Нолдор пришли в Аман, Валар заметили, что я не такая, как все. Первым это понял Владыка Ульмо, он и рассказал о странной эльдалиэ остальным. Меня призвали в Кольцо Судьбы, Намо Мандос дотошно исследовал мою феа и понял, что со мной произошло. А сама я тогда мало, что помнила и совсем ничего не понимала. Намо объяснил, что со мной случилось, и помог вспомнить многие детали. Он рассказал, что во время поединка с похитителем-Майа в меня вошла его сила, которая частично изменила мою душу и тело. Из-за изменения сущности женщины-эльдалиэ, я утеряла способность к деторождению. С этим не смог примириться мой муж. В перворожденных квэнди была заложена сильная тяга к размножению, это было сделано Единым, чтобы быстро увеличить численность нашего народа. А его жена оказалась бесплодной! Я понимаю его обиду и боль, но тогда мне было от этого не легче. Еще до прихода в Аман, я почувствовала глубокие изменения в себе. Сила жила во мне, только я не умела ею управлять. Но у меня сильно повысилась чувствительность, я видела, слышала, ощущала в окружающем мире то, чего не видели остальные квэнди. А при резком нервном напряжении сила могла внезапно вырваться на свободу и бесконтрольно натворить что-нибудь в окружающем мире. Хотя, в основном, могущество Майа просто защищало меня - своего носителя. А сородичи, когда узнали об этих способностях, стали меня бояться. Винить их в этом нельзя, тогда в окружающем нас мире было столько всего непонятного, так много страхов и теней. Но я тогда осталась в одиночестве - чужая среди своих.
   - Невесело же тебе жилось тогда! - задумчиво сказал Финарато, - странно, ни в Ваньяр, ни в Нолдор, ни даже в Синдар не замечал я страха перед неведомым, наоборот, всегда возникал интерес и желание разгадать загадку. Мне казалось, эта черта присуща исключительно людям.
   - Эта черта присуща всем, чьи души окружают тени. Приглашение переселиться в Аман я приняла без колебаний, надеялась, что моя печальная жизнь изменится. Она и вправду изменилась! Владыки Намо и Ульмо взялись обучать меня управлять силой. Научили петь Песни Могущества, менять облики, свободно читать в душах других и многому, что составляло возможности Майар. А эльдар, пожив в свете Древ, успокоились, избавились от всех своих страхов, подружились с Валар и Майар. Моей силы они перестали бояться, но своей я все равно не стала. Как-то Стихии вновь призвали меня на Совет. Там я узнала, что Телери наконец достигли Белерианда и выразили желание присоединиться к родичам в Валиноре. А мне было предложено с несколькими Майар отправиться в Среднеземье, чтобы встретить там Телери, рассказать им о Благословенном крае, успокоить может быть. Валар надеялись, что квэнди будут больше доверять одной из них. Нам предстояло остаться с народом Телери, жить меж них, обучая ремеслам и знаниям, принесенным из Валинора, а потом отплыть вместе с ними в Аман. Я испугалась и воспротивилась. Как! Покинуть Благословенный Край, где моя жизнь только-только начала налаживаться и отправиться навстречу теням и опасностям Эндора? Но Стихии объяснили мне достаточно строго:
   - Эта сила не твоя. Ты не можешь пользоваться ею в своих интересах. Мы все - и Валар и Майар пришли в Арду с определенной целью и обязаны выполнять свою работу. Майа, чью силу ты получила, тоже имел определенные задачи, но, совращенный Мелько, нарушил закон и был изгнан за Грань. Вернувшись к Эру, он понесет наказание за причиненное зло, но задачи его здесь остаются невыполненными. У тебя, эльдалиэ, есть выбор: либо взять на себя его обязанности, либо вернуть обретенную силу. В этом мы тебе постараемся помочь, так же, как помогали овладеть могуществом. Но не хотелось бы делать этого. Мы провидим, что, соединив в себе сущности двух народов, ты можешь принести немало пользы Арде. Подумай, не спеши с ответом.
  А меня вдруг с головой захлестнула боль и обида на родичей. Я подумала: "Здесь я никому не нужна, у меня нет друзей, муж избегает меня. Изменится ли что-нибудь, если у меня не станет силы? Не верится как-то! А там, в Среднеземье, я буду приносить пользу и, может быть, найду друзей". И согласилась.
  Ондхон задумчиво прикрыла глаза. Видения тех далеких времен проносились перед мысленным взором.
  Среднеземье встретило Ойорандель сумерками и полузабытыми страхами. А Телери приняли ее радостно, как потерянную и вновь обретенную сестру. Они тогда искали по всему Белерианду своего вождя Эльвэ. Знания, принесенные Ондхон и пришедшими с нею Майар, их рассказы и песни все сильнее разжигали в сердцах Телери стремление к свету. Многие двинулись на запад и достигли побережья, где их встретили Оссэ и Уйнэн. Море навсегда наполнило сердца Телери своей непостижимой музыкой.
  У этого доброго, бесхитростного народа Ойорандель снискала дружбу и доверие. Они не помнили, а может, и не знали о ее приключении у Вод Пробуждения, для них она была просто старшей сестрой. Она особенно быстро и крепко подружилась с Новэ. Ондхон смутно ощущала тайную печаль, скрытую в его душе и это сближало ее с ним. Новэ усердно учился у Оссэ искусству мореходства и кораблестроения, не уставал слушать рассказы подруги о Валиноре. Ондхон видела, что сердце его страстно стремится на Запад, и в то же время он не оставляет надежды разыскать своего родича Эльвэ. И, когда настал миг отплытия, Новэ отказался уйти. Ондхон решила остаться с другом, надеясь уговорить его плыть в Аман, когда что-нибудь прояснится об Эльвэ. И вскоре Король Серебристый Плащ предстал перед своими подданными вместе с супругой-Майа.
  * * *
  Ойорандель и Новэ брели по песчаному берегу. Радостно встретившись с родичем и другом, Новэ поспешил вернуться к любимому всем сердцем морю. Ондхон чувствовала, что соскучилась по Аману. Она подумала, что ее друга тоже больше ничто не держит в сумрачных землях и решилась заговорить о сокровенном:
   - Новэ, ты хотел бы увидеть благой свет Древ? Встретиться с родичами? Познакомиться со Стихиями воочию, а не по рассказам, узнать много нового и чудесного?
   - Зачем спрашиваешь, Рани? Ты же знаешь, как душа моя стремится к свету!
   - Но ведь это вполне возможно и даже не слишком трудно! - Ондхон, сжимая руки друга в своих, заговорила ласково и убедительно - Ты научился строить прекрасные лодьи, недаром тебя прозвали Корабелом. Давай построим большой корабль, надежный и крепкий! Я знаю дорогу в Аман, твой друг Оссэ не откажет тебе в помощи. Мы доплывем до Благословенного Края, не хуже, чем на острове Ульмо!
   - Рани, я хочу увидеть свет Древ, но море люблю больше. К тому же, я не могу бросить свой народ. Фалафрим считают меня вождем, я отвечаю за них.
   - Они с радостью последуют за тобой в Валинор, я уверена! А с морем тебе не придется расставаться, берега Амана омывает тот же Белегаэр.
  Новэ долго молчал, неотрывно глядя на запад. Ондхон, тревожно всматриваясь в лицо друга, никак не могла поймать его взгляд. Наконец он заговорил странно изменившимся голосом:
   - Нет, Рани, я не поеду. Я не могу...
  Сердце Ойорандель дрогнуло и тревожно забилось.
   - Новэ... Есть какая-то причина, что-то, чего я не знаю?
  Кирдэн упорно не поворачивался к Ондхон лицом.
   - Есть... - тихо и хрипло прозвучал его ответ - Рани, не расспрашивай меня ни о чем, пожалуйста. Мне тяжело об этом говорить.
   - Друг мой, я спрашиваю не из праздного любопытства, - Ондхон говорила страстно и настойчиво, - вдруг я смогу помочь тебе? Ты не знаешь, но у меня есть тайные возможности, есть сила, пользоваться которой научили меня сами Валар, наконец, я могу просить помощи у Владык, и, надеюсь, они меня услышат. Я чувствую, что в твоей душе живет скрытая боль, доверься мне, расскажи, что тебя мучает, и я клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь.
   - Боюсь, что здесь и Валар не помогут... - еле слышно прошептал Новэ.
   - Это связано с кем-то, кого ты любишь? - в глазах Ондхон вдруг вспыхнуло понимание, смешанное со страхом, - я вспоминаю сейчас... Когда мы уходили от Куйвиэнэн, ты дружил с прекрасной девой, у нее были волосы цвета звездного серебра. Вы собирались пожениться... Новэ, что с ней?!
  Кирдэн молчал, а Ойорандель продолжала его мучить:
   - Ее похитили? "Охотник"?
  Новэ не мог говорить, он кивнул головой, и Ондхон заметила, что слезы стоят в его глазах. Она потянула друга сесть на песок.
   - Друг мой, прости, я сделала тебе больно... Но я должна была знать... - Ойорандель ласково сжала его руки. Сильные плечи Новэ поникли, на пальцы Ондхон, сверкнув в луче звезды, упала капля.
   - Родной мой, я не понаслышке знаю, что это такое - меня тоже похитил "Охотник". Это случилось еще до появления Оромэ в наших лесах. Но мне удалось вырваться.
  Новэ резко поднял искаженное болью лицо и впился взглядом в глаза Ондхон.
   - Рани, это правда?! - хрипло вскрикнул он - Что он с тобой сделал?! Куда тебя вез? Зачем эта тварь похищала квэнди? Расскажи мне все! Может, и у моей Сильфинэль есть надежда спастись?
   - Валар объяснили мне, что в обличье Охотника Мэлько посылал к Куйвиэнэн слуг-Майар, ловить квэнди для каких-то своих темных целей. Они доставляли добычу в Утумно, или в Ангбанд, и что там с ними стало, Владыки не знают. А со мной ничего сделать не успели, потому что похититель не увез меня далеко: я схватилась с ним и победила. А твоя жена... Все зависит от времени. Давно ее похитили? Как это произошло?
   Новэ опять низко склонил голову.
   - Это случилось совсем недавно, уже здесь, в Белерианде. Мы только что перевалили через Синие горы, брели по отрогам, поросшим невысоким густым лесом. Мы с Сильфинэль отстали, она не могла быстро идти, она была... беременна... - голос Новэ сорвался, он молчал, кусая губы. Через некоторое время, справившись с собой, он продолжил - мы с нею остановились у горного ручья, я заметил неподалеку дикую яблоню и отправился нарвать плодов, Сильфинэль сидела на камне, опустив в воду усталые ноги. Вдруг я услышал отчаянный вскрик, рванулся назад, и успел заметить лишь круп чудовищного коня и мелькнувшее в зарослях белое платье. Я бежал, продираясь сквозь путаницу ветвей, сам не зная, куда. Кричал, звал жену, но все было бесполезно. Я не хотел сдаваться, шел и шел в северном направлении, добрался почти до черных пиков Тангородрима, но нигде не нашел и следа любимой... Рани, ну как я могу уплыть в благословенные земли, зная, что моя жена и не родившийся сын где-то здесь, в лапах проклятого Врага, может, они живы? Вдруг их можно спасти?
  Ондхон долго молчала, ее сердце разрывалось от боли. Она не могла сказать своему другу ничего утешительного. Наконец, она отважилась заговорить:
   - Родной мой, боюсь, что надежды спасти твою любимую мало. Слишком много времени прошло. Она давно уже в Ангбанде, а оттуда еще никто не возвращался... Но я попрошу помощи у Валар! Мэлько их враг, не может быть, чтобы Стихии позволили ему так безнаказанно творить зло против Детей Эру, которых они призваны защищать. И сама попробую поискать какие-либо следы твоей Сильфинэль, я клянусь тебе в этом!
  Вспыхнувшая на миг надежда погасла. Слова подруги обрушились на склоненную голову Новэ, будто камнепад. Ондхон, мучаясь от того, что не может облегчить его боль, обняла друга за плечи. Больше ничего не говоря, долго-долго, неподвижно сидели они на пустынном берегу. Немного успокоившись, Кирдэн спросил:
   - Рани, а как тебе удалось победить эту тварь?
  Ондхон помолчала, собираясь с силами, потом с дрожью в голосе начала рассказ:
   - Знаешь, друг мой, я почти ничего не помнила о своем приключении, все в голове перепуталось, В Амане Намо помог мне восстановить память, хотя лучше бы не восстанавливал! "Охотник", похитивший меня, был раньше учеником и помощником самого Намо. Ему вдруг захотелось выслужиться перед новым хозяином, и он, едва отъехав от Куйвиэнэн, решил сам начать ломать мою Феа. Остановился на поляне, сбросил меня на землю, возложил руки на лоб и запел Песнь. Я была обездвижена, но чувствовала, как в меня вливается чужая злобная воля, выворачивает душу наизнанку, выжигает все доброе и светлое - мысли, воспоминания, стремления, и не могла сопротивляться. Но вдруг, в какой-то миг из самой глубины моей сущности навстречу чужой разрушающей воле рванулось НЕЧТО. Оно вышвырнуло из моей души и тела холодные щупальца воздействия "Охотника", поднялось к горлу и вырвалось наружу диким, безумным визгом, от которого тут же распалось заклятие обездвиженности. Я вцепилась в своего мучителя руками и зубами, он пытался сбросить меня, но не сумел. Я, совершенно не сознавая, что творю, в каком-то диком исступлении, рвала зубами горло врага, мы катались по поляне, черная кровь заливала меня. Потом он перестал отбиваться, его тело в моих руках превратилось в безвольную куклу, а в горло мне хлынул поток крови и еще ЧТО-ТО. Будто огромный, смертно холодный червь скользнул в меня, через горло стремительно проник внутрь, расползся множеством мелких склизких щупалец по всему телу, въелся в самую душу... Это было непередаваемо ужасно, я не могла такое выдержать, орала, билась, каталась по залитой кровью траве, ногтями разрывая себе горло и грудь, наконец, потеряла сознание. Провалялась без памяти я довольно долго, а когда очнулась, сразу поняла, что ЭТО так и сидит во мне и никуда не собирается исчезать. Я лежала, пытаясь осознать случившееся, хоть немного притерпеться к чужеродной сущности, поселившейся во мне. Открыв глаза, я увидела рядом "Охотника", точнее, его тело, растерзанное, покрытое запекшейся черной кровью. Меня поразило вдруг, как топорно, схематично оно сделано - будто вырублено из серого камня на скорую руку. Намо потом объяснил, что это было не настоящее тело, а лишь временный облик, наскоро сотворенный Майа для выполнения задания Мелько. А в тот момент мне стало так страшно, что я вскочила и понеслась прочь, не разбирая дороги. Убежав достаточно далеко, я оглянулась и поняла, что окончательно заблудилась. Даже представить не могла, в какой стороне находится Куйвиэнэн. Не знаю, сколько времени я брела, куда глаза глядят, израненная, перемазанная кровью и землей, замученная до полусмерти, а остановиться было страшно. Чужеродная сущность сидела во мне, с каждым мгновением въедаясь все глубже, изменяя душу и тело, я не могла с этим смириться, но сопротивляться не получалось никак. Мне не хотелось жить. Наконец, я выбралась к небольшому лесному озеру, чистому и очень холодному. Тут же бросилась в воду, смывая с тела и души следы кошмара, случившегося со мной. Хотелось уйти вниз, в темную спокойную глубину озера и остаться там навсегда, среди слабо колышущихся водорослей, заснуть, забыть... Но сила Майа, поселившаяся во мне, не собиралась позволять погибнуть своему носителю. Меня вытолкнуло из воды и потянуло куда-то вниз по ручью, через мелкую поросль, бурелом и крапиву. Раны и ушибы быстро заживали, появились силы идти. И довольно скоро я выбралась к Куйвиэнэн, к остальным квэнди. Вернулась, чтобы стать чужой среди своих, получить прозвище "Каменное сердце", жить, ненавидя свое бесплодное тело и покалеченную душу...
  Настала очередь Новэ успокаивать подругу, обнимая ее дрожащее тело, гладя по волосам. Ондхон с грустной теплотой взглянула в глаза друга:
   - Получается, мы с тобой пострадали от одного врага, и живем, скрывая в душе боль. Ты единственный знаешь о моей тайне, так же, как и я - о твоей. Я клянусь тебе в вечной дружбе, родной мой и приложу все силы, чтобы узнать что-либо о твоей жене.
  * * *
   - Вот так, Финарато, - печально улыбаясь, прошептала Ондхон, - тогда Кирдэн действительно был моим единственным настоящим другом. Одинокий и гордый, он от всех прятал свое горе, никому, кроме меня, не открывал душу. Узнав о моей тайне, Новэ не отдалился от меня, моя изменившаяся сущность не испугала его, не оттолкнула, и за это я ему бесконечно благодарна. Общая беда еще больше сблизила нас. Меня не оставляла мысль о его жене и ребенке, я страстно желала отыскать их, или хотя бы что-то узнать о судьбе квэнди, попавших в плен к Врагу. И тогда я сделала самую большую глупость в своей жизни. Не посоветовавшись с Валар, самонадеянно решилась я проникнуть в развалины Ангбанда и, пользуясь обретенной силой Майа, поискать там Сильфинэль. Мелько тогда был заточен в Мандосе, Ангбанд частично разрушен. Я знала, что в подземельях под развалинами скрываются Балроги и другие прислужники Врага, но надеялась обмануть их, сменив облик, а о Сауроне я тогда и не подозревала. Гортаур уже тогда был хитрее своего хозяина, он сумел сбежать от гнева Валар, а потом тайно вернулся в Ангбанд. Ничего не трогая наверху, он начал восстанавливать и углублять подземные галереи Темницы, там трудились слуги Врага и пленники, их руками строились шахты и мастерские, склады, оружейни и различные жилые помещения. Саурон быстро набирал силу, Валар догадывались об этом и готовили ответный удар, а я своим дурацким поступком сорвала все планы. По заброшенной штольне я проникла в Ангбанд в облике огромной летучей мыши, надеясь, что мой вид вполне соответствует этому месту. Добралась до жилых горизонтов и тихо кралась по коридорам, осматривая залы и камеры, изучая расположение помещений, не подозревая, что давно обнаружена. Ты знаешь, Финарато, что принимая облик какого-либо животного, получаешь возможность пользоваться его органами чувств и способностями, например, летать, или дышать водой, но на это расходуется очень много энергии, как и на поддержание облика в течение длительного времени. Очень трудно придумать себе обличье несуществующей твари, его нужно долго прорабатывать и додумывать, гораздо легче воспользоваться готовым. Но тогда сильно меняется восприятие окружающего мира в соответствии с ощущениями животного, к чему надо еще приспособиться. Я не подумала о том, что летучие мыши очень плохо видят, а с помощью ультразвука различают только движущиеся объекты. У Саурона в переходах всюду были расставлены неподвижные безмолвные сторожа, сразу передающие ему информацию обо всех подозрительных перемещениях. Гортаур долго с интересом наблюдал за моим неуклюжим тыканьем по углам, и поджидал в обширном пустом зале, куда я через некоторое время и выбралась. Саурон сразу ударил обездвиживающим заклинанием, но я отбила его, даже не успев ничего сообразить - сработала подсознательная память о поединке с "Охотником". Тогда Саурон обрушил на меня всю мощь своих песен могущества. Чудовищная злобная сила крушила и сминала мою защиту. И я сделала очередную глупость - сбросила чужой облик и вступила с Гортауром в бой. Саурон поразился, увидев перед собой обыкновенную эльдалиэ - ведь тогда никто из нас не умел менять обличье и использовать Песнь могущества, Враги считали нас слабым народом, не способным на серьезное сопротивление. Саурон решил, во что бы то ни стало, захватить меня живой и исследовать. Продолжая давить меня силой, он отдал мысленный приказ Балрогу, тот подкрался сзади и ударил меня огненным бичом. С перепугу у меня открылась еще одна способность, о которой не подозревал даже Намо, а, точнее, это сила Майа опять спасла своего носителя. Мое тело от удара распалось на множество мелких тел - я превратилась в стаю крыс, которые тут же бросились врассыпную. Гортаур остался на месте с открытым ртом, а крысы, повинуясь инстинкту самосохранения, мгновенно исчезли в трещинах и переходах. Такого я еще не испытывала - множество глаз, которые видят разное, множество лапок, стремительно уносящих меня непонятно, куда, сознание перескакивает из одной крошечной головы в другую. Какой-то бешеный калейдоскоп восприятий, с ума можно сойти! Я постаралась сосредоточить сознание на скалистой площадке у входа в штольню. Видимо, мне это удалось, крысы устремились туда. Вскоре все зверьки собрались у обвалившегося выхода и сбились в кучу. Сознание мое все больше мутилось, дробясь на множество голов, и я никак не могла собрать воедино свое тело и поменять облик. А между тем, Ангбанд гудел, как потревоженный улей, крылатые слуги Саурона выбирались наружу и летали вокруг, меня могли вот-вот обнаружить. Я заставила себя успокоиться и закрыть все глаза. Потом феа полностью вышла из всех тел и повисла рядом, воздействуя на них со стороны, объединенным сознанием. Только так я смогла собрать всех крыс в единое тело и придать ему обычный облик. Но предстояло еще вселиться в него. Сбросить тело легко, а вернуться намного тяжелее. Я постаралась отключить бестелесное восприятие феа и полностью сосредоточилась на том, чтобы шевельнуть пальцем - знала, что, как только мне это удастся, тело оживет. Слава Эру, получилось. Пальцы зашевелились, за ними все остальное. Я лежала, чувствуя спиной острые камешки, ветер обдувал потное лицо. Сил не осталось совершенно, неудержимо клонило в сон. Тут меня и учуяла какая-то тварь. Приземлилась неподалеку за камнями и стала осторожно подбираться, Зовом скликая товарищей. А я уже не могла ни драться, ни бежать. Еще чуть-чуть, и меня приволокли бы обратно к Саурону, но со звездного неба вдруг пала стремительная тень. Орел Манвэ раскидал летучих прислужников Гортаура, подхватил меня когтями и вынес к морю. Опустившись на берегу, орел передал мне приказ немедленно отправляться в Валинор и предстать перед Владыкой Мандосом. Немного отдохнув, я поспешила исполнить повеление. Как же Намо меня ругал! "Бестолочь самонадеянная, ты не только сама погибнуть могла, ты все тщательно подготовленные планы нам сорвала! Зачем тебя туда понесло?! Спасением мира заняться захотелось? Неужели нельзя было посоветоваться? Ты была нашим секретным оружием против Саурона, тебя готовились забросить в его логово под видом обычной пленной квэнди и с помощью твоей и нашей силы захватить его врасплох, без боя и новых разрушений. Ты своим глупым самовольством рассекретила себя перед Гортауром раньше времени. Он понял, что мы не забыли о нем, и теперь будет осторожен вдвойне, без применения больших сил его уже не захватишь. И теперь он понимает, что квэнди сильнее, чем он думал и начнет нападать на поселения Синдар, разрушать их неумелые укрепления. Ты этого хотела?" Я уже поняла, какую глупость совершила, пыталась только объяснить учителю, что сделала это не из-за пустого геройства, а ради помощи другу и спасения его семьи. Намо немного смягчился, но сказал, что я все равно бы не нашла в Ангбанде Сильфинэль и ее сына, что их давно уже сломали и переделали. Если пленники не были вырваны из лап Врага в течение короткого времени, то их души меняются необратимо, и нет надежды на спасение. "Если бы ты догадалась посоветоваться, я бы объяснил тебе все. А после пленения Саурона мы вместе поискали бы жену твоего друга, хотя едва ли нашли бы. Теперь штурм Ангбанда придется отложить на неопределенное время, чтобы не нанести Арде новых серьезных ран. Отправляйся к своему народу, отдыхай пока, скоро получишь новое задание. И не вздумай больше самовольничать, еще одна такая выходка, и я лишу тебя силы и запру в Мандосе на долгий срок!" Вот так, друг мой, не сразу я стала мудрой, на горьких ошибках учиться приходилось. А Сильфинэль так и не нашлась. Наверное, она и ее не родившийся сын послужили Врагу материалом для выведения орков. Кирдэн понимает это, и боль его никогда не иссякнет. Ему тяжелее, чем всем нам - мы можем хотя бы надеяться, что обретем потерянных любимых в Мандосе, или после возрождения, а у него нет никакой надежды разыскать жену даже после конца мира... Финарато, тайну Кирдэна знаю только я, а теперь и ты. Храни ее, ты ведь тоже его близкий друг.
   - Конечно, Рани, о чем ты говоришь! Я чувствовал, что в душе Новэ живет тайная печаль, но такого горя даже представить не мог. И ведь ничем никак не поможешь, бывает же в Арде неисцелимое зло! А Саурон так и продолжил тогда безнаказанно укреплять Ангбанд?
   - Нет, он предпочел скрыться на некоторое время и переждать шум где-то далеко на востоке. Валар не стали тогда разрушать Ангбанд, боясь ранить хрупкий мир Белерианда, ограничились тем, что разогнали всех его обитателей по северным землям. А я вернулась в Тирион. За время моего отсутствия город вырос и стал немыслимо прекрасен. Население его сильно увеличилось, нарождалось новое поколение, пришедшее в мир под благословенным светом Древ, не ведающее беспричинных страхов и сомнений. Вы были совсем другими, чем квэнди, приплывшие из Эндора - открытые, светлые, сильные духом и телом, гордые и веселые. Вас уже не пугало непонятное, наоборот, любая загадка требовала немедленного решения. С вами мне было гораздо легче найти общий язык. Среди нового поколения у меня сразу появились друзья, вы с жадностью слушали мои рассказы о Среднеземье, о Синдар да и о Врагах тоже. А Телери в Альквалондэ вообще встретили меня с восторгом - ведь я принесла им вести от родни, оставшейся в Белерианде. Но долго отдыхать мне не дали, Валар отправили меня обратно в Эндор, следить за Ангбандом, они знали, что Саурон вернется туда. Первым делом я отправилась в Гавани к Новэ. Хотелось увидеться с другом, хотя и не было у меня для него добрых вестей. Кирдэн встретил меня с бурной радостью - оказывается, он считал меня погибшей. Догадался, что после нашего разговора я полезла в Ангбанд, и решил, что я сгинула там. Я объяснила другу, что в смертных землях нет силы, способной уничтожить меня. В последнее мое пребывание в Амане Намо хорошо поработал со мной, поставил многоуровневую защиту, до конца раскрыл во мне все способности Майа. В общем, подготовил по полной программе для посещения логова врага. Но Саурон долго не появлялся в Ангбанде из осторожности, он руководил всеми работами откуда-то издалека. И опыты с орками, начатые его хозяином, довел до конца где-то на востоке, а потом пригнал в Белерианд уже довольно большую стаю. В Ангбанде все приготовлено было к приему "гостей", там они начали быстро размножаться, но по землям Синдар Саурон долгое время не пускал их бродить, пока они не стали действительно реальной силой. Я не один раз проникала в Темницу, проходила ее из конца в конец и видела все приготовления. В те годы я постоянно сновала из Амана в Эндор, в облике стремительной рыбы путь не отнимал много времени. Новости, которые я приносила, беспокоили Валар, но решительных действий они не предпринимали, надеясь, что без Мелько Саурон не сможет натворить ничего слишком опасного. И глубоко ошиблись. Именно в это время Гортаур вывел породу оборотней, вселив самых мелких и слабых духов майа в тела волков и летучих мышей-вампиров.
   - Саурон всегда хорошо умел дождаться подходящего момента, лучше, чем Мелько, и хитростью брал там, где не хватало силы. А скажи, Рани, почему он так ненавидел тебя и стремился захватить?
  Ондхон вдруг усмехнулась:
   - Была одна история... Сначала он хотел меня изловить, чтобы исследовать и понять, что я такое - врожденные ли это способности всех квэнди, или у меня они появились извне. Он решил заманить меня в ловушку. Ты же знаешь, что Гортаур любит пользоваться шантажом и предательством для достижения целей. Он пытался захватить Новэ, но это ему не удалось. Все-таки Кирдэн - самый мудрый и могущественный эльдар Среднеземья, но сила его скрыта, он не любит выставлять ее напоказ, даже королем себя называть не позволяет, предпочитая оставаться в тени. Тогда Саурон похитил его родича, очень талантливого изобретателя, тот придумал удивительную пропитку для корабельного дерева. Обработанное этим составом, дерево не портилось от воды, становилось очень прочным, а, главное, совершенно негорючим, ракушки и водоросли не приставали к днищу, корабль легче скользил по воде. Кстати, Фалафрим быстрее всех эльдар овладели песнями могущества, видимо, музыка моря помогла. Они не использовали волшебство для битвы, лишь для защиты. Их песни не обладали большой силой, но помогали им в быту, во все свои изделия они вплетали чары, усиливающие свойства вещей и оберегающие от разрушения. Узнав о нападении на Гавани, Валар поняли, что Гортаур вернулся в Ангбанд, и спешно отправили меня в Среднеземье, разузнать, что и как. Я только-только успела вернуться в Тирион. Помнишь наверное, мы тогда впервые с тобой встретились, ты был еще совсем малышом. Я, как обычно, пришла сначала в Гавани и там узнала о нападении Саурона и похищении Хандола. Саурон знал, что я непременно отправлюсь выручать родича Новэ. Кирдэн, конечно, отговаривал меня, но я не послушалась. Пробралась в крепость я тогда с севера, чтобы было незаметнее. Саурон развернул в нижних уровнях производство металла и изделий из него, и ему пришлось прокладывать вентиляционные шахты сверху через все горизонты - очень удобно для меня. Незамеченной я передвигалась по всему Ангбанду и, в конце концов, сумела почуять, где держат пленника. Когда я проникла в камеру к Хандолу, меня потрясло, что может сделать злобное могущество Врага с квэнди. Я помнила родича Новэ веселым и полным жизни, глаза его горели огнем вдохновения. Он не уставал учиться новому, всегда жадно расспрашивал меня о достижениях заморских родичей. В темнице меня встретила тень прежнего Хандола - исхудавшее, бледное лицо, потухший взгляд. Сломленный, истерзанный морально и физически, он цеплялся за меня и плакал, как ребенок, умоляя убить его, только не оставлять здесь. Я обнимала его, потихоньку переливая силы, наскоро подлечивая измученное тело, а сама напряженно думала, что предпринять дальше. На засове двери я чуяла магическую печать, сама-то пролезла в камеру через вентиляцию, опять в облике стаи крыс, но с пленником проделать такое мне было не под силу. Я решила осмотреться вокруг. Хандол не хотел меня отпускать, расплакался опять, не слушая уговоров. Пришлось его усыпить. И тут я почувствовала, что все вокруг нашпиговано магическими ловушками, реагирующими на малейшее применение волшебства. Саурон хорошо подготовился к моему визиту. Ползая по вентиляции, я осмотрела все вокруг. Рядом с камерой находилось караульное помещение с множеством стражи. Применив против них магию, я сразу обнаружила бы свое присутствие. Одна я ушла бы от всех, но с Хандолом? Вентиляционная шахта имела выходы в несколько камер и в караулку, сама вертикальная труба была достаточно широкой, чтобы пролезть двоим квэнди, но боковые воздуходувы были не шире ладони. Этажом ниже располагалась огромная кухня. Прислужников и пленников приходилось кормить, да и орки, размножаясь, требовали немало еды. Шахта открывалась прямо в помещение кухни, видимо для лучшей вытяжки, отверстие было забрано частой решеткой, но некоторые прутья были расшатаны и легко вынимались. Если бы мы с Хандолом добрались сюда, появился бы шанс уйти. Но как успеть? Стоит открыть дверь в камеру, как поднимется тревога. Вдруг мне пришла шальная мысль - надо устроить шум заранее, в другом месте и отвлечь внимание стражи. Во время путешествия по шахте, меня буквально сшибал со стенок сильнейший воздушный поток - такая в трубе была тяга. Я дождалась момента, когда близко от отверстия никого не было, вылезла в кухню и подтащила к шахте два железных котла. Привязав свой пояс к ручкам, я сбросила котлы в трубу. Какой восхитительный грохот разнесся по всем уровням темницы! Эхо многократно усиливалось системой вентиляции, и было совершенно непонятно, откуда исходит этот дикий шум. Я помчалась по лестнице наверх, стража выскочила из караулки и металась по коридорам. Мне даже не пришлось выламывать дверь - на стене в караульном помещении висела связка ключей. Разбудив Хандола, я нацепила на него чей-то шлем и плащ, во всеобщей толкотне мы, незамеченные, добежали до кухни. Там я выбила решетку, втащила друга в шахту, вернув прутья на место, чтобы запутать погоню. У замученного пленника не было сил ползти по трубе, пришлось, разорвав плащ на полосы, за руки привязать его к себе на плечи - еще потеря времени. Котлы болтались и колотили в стенку шахты рядом с нами. Я вырастила на руках крепкие когти и поползла вниз, цепляясь за малейшие неровности, поток воздуха, насыщенного дымом, поддерживал меня. Хорошо еще, не пришлось карабкаться наверх - хоть Намо и повысил магией мою физическую силу, но не слишком намного. Выбравшись на нижние уровни, мы побежали по освещенной факелами галерее, которая вела на рудник и имела выходы наружу. Этой дорогой я пользовалась в прошлые свои походы. Но почти сразу мы натолкнулись на стражу, началась погоня. Хандол все замедлял шаги, нас почти настигли, и вдруг навстречу выскочил Балрог, отрезав путь к бегству. А я заметила, что мы только что миновали узкий боковой проход. Тогда я рванула Хандола за руку и кинулась назад, в толпу стражи. В свалке я поменялась обликами с первыми же врагами, вцепившимися в нас, и, воспользовавшись суматохой, нырнула в узкую щель в стене, волоча за собой друга. Нам удалось оторваться, но Хандол, не догадываясь о смене обличья, начал яростно отбиваться - конечно, какая-то жуткая тварь ухватила его за руку и тащит неизвестно куда! Пришлось снова принять свой облик, а я чувствовала, что запас сил у меня уже на исходе. Бедный мой друг, окончательно запутавшись, сел у стены, сжимая голову руками, и отказался идти дальше. Я не знала, как успокоить его, применять светлую силу эльдар боялась, везде вокруг были уловители магии. Я села рядом и тихо-тихо запела песню о море и кораблях, о зеленых лесах и бескрайних лугах, о серебряном свете звезд и свежем ветре, несущем ароматы цветущих трав... Хандол, тихонько всхлипывая, прижался ко мне и, крепко зажмурив глаза, пытался представить то, о чем я пела. "Еще чуть-чуть - и ты ощутишь дыхание свежего ветра, друг мой, обещаю тебе, все будет хорошо, только нужно немного еще пройти!", - шептала я ему. Наконец уговорила встать, и мы побрели по узкому проходу дальше. Я знала, что этот путь тоже ведет наружу, только идти придется много дольше, в обход кузниц и металлоплавильных цехов. Пока у нас было в запасе немного времени, мой обман сбил с толку погоню, прислужники, довольные, волокли к Саурону своих же товарищей. Здесь, рядом с плавильными печами, было невыносимо жарко, мы задыхались, мучила жажда. Хандолу приходилось тяжело, изнуренный долгим заточением, он слабел с каждым шагом, наконец, упал и не смог подняться. Напрасно я уговаривала его, убеждала, что выход уже совсем близко. Он, не открывая глаз и судорожно всхлипывая пересохшим горлом, просил меня оставить его и уходить. Наказывал только передать последний привет Кирдэну и любимой девушке, с которой так и не успел обручиться. Как будто я могла его бросить! Не зная, что делать я решилась на крайность. Прокусив себе руку, я уронила каплю крови на его лоб, вскрывая свой резерв жизненных сил, имеющийся у всех квэнди, благодаря которому они не болеют и не стареют. Я знала, что это мне дорого обойдется, и Намо будет опять меня ругать, но что было делать? Хандол изумленно открыл глаза. Я, не давая ему времени опомниться, схватила за руку и потащила по запутанному лабиринту узких коридоров и штолен к неприметному выходу на поверхность. Вскоре потянуло зябким ветерком, и после нескольких поворотов открылась щель. Мы с трудом протиснулись в нее. Нам несказанно повезло, что стражники загнали нас в этот проход. Мы вышли на юго-западе Ангбанда и по каменным осыпям спустились к Эйфель Сириону. Там в воде присутствовала сила Ульмо, она защитила нас и поддержала тающие силы. Тут я услышала мысленный голос Саурона - он грозил мне жестоко отомстить за эти дурацкие котелки. Гортаур всегда считал себя королем обмана, а тут я провела его таким примитивным способом! Дальше мы, то по воде, то по берегам спустились к Брефилю, жившие там синдар оказали нам помощь. Отдохнув у гостеприимных родичей, мы отправились в Эгларест, где предстали перед Кирдэном. Были радостные встречи и счастливые слезы, но я помню то время, как в сером, бесцветном тумане. Я истратила слишком много жизненной энергии, и теперь наступила расплата. Спрятавшись от всех в каком-то полутемном покое, я заснула, и дальнейшее уже помню смутно. Я пролежала тогда несколько лет, как тяжелобольной человек, не испытывая интереса ни к чему, почти не разговаривая. Новэ очень беспокоился обо мне, но я объяснила ему, что здесь не поможет ни один целитель, это только вопрос времени. Получилось, что я добровольно отдала несколько лет жизни, чтобы спасти друга, и восполнить их не мог никто. Но не жалею об этом. Хандол заслуживает жизни. Все проходит, и эти годы прошли, силы мои восстановились. Наша дружба с Новэ еще более укрепилась. Но вскоре Ульмо призвал меня и повелел возвращаться в Аман. Я еще раз наведалась в Ангбанд и увидела там кипучую деятельность. Орки быстро размножались, оборотни тоже, появились особи, обладающие большой силой и необычным для зверей умом. С этими вестями и предстала перед Валар. А с Сауроном мы еще не раз сталкивались, в основном из-за пленников. Вступать со мной в единоборство он побаивался, но всегда искал случай, чтобы отомстить.
  Финарато глядел на Ондхон, будто увидел первый раз в жизни.
   - А я ни о чем и не подозревал, даже представить себе не мог такого! По рассказам твои походы в Эндор представлялись увлекательными прогулками, полными веселых приключений и удивительных открытий. А на самом деле, тебя на каждом шагу ждали нешуточные опасности.
   - Ты был еще маленьким, зачем бы я стала рассказывать тебе всякие ужасы? Это была моя работа, мое предназначение, я сама согласилась на это, мне же предлагали выбор. Ондхон вдруг весело улыбнулась:
   - Ты ведь хотел помочь, помнишь, как собрался со мной в Среднеземье, прихватив с собой серебряную лошадку и совочек?
  Финарато рассмеялся:
   - Еще бы не помнить! Маму тогда сильно напугал. Но ты говорила, что в смертных землях нет для тебя опасности.
   - Я говорила, что нет такой силы, чтобы уничтожить меня физически. Но была возможность попасть в плен к более сильному магу, или получить душевную травму, от которой трудно оправиться. А в случае с Хандолом, я сама добровольно отдала жизненную силу, от такого Валар защитить не могли, - на лице Ондхон вдруг расцвела удивительно нежная улыбка, - а Кирдэн тогда все-таки сумел помочь мне выкарабкаться из депрессии. Он был и остается самым мудрым из Эльдар Среднеземья. За время моей болезни мы не раз беседовали, но я быстро уставала и замолкала. Чтобы заинтересовать меня, Новэ пробовал говорить о разном, но меня ничто не увлекало. О Валиноре думать не хотелось, сообщения о том, что происходит в мире, не трогали, а если всплывало горькое воспоминание, я замыкалась надолго. Новэ понял, что моя травмированная душа не приемлет сильных впечатлений, чтобы вывести меня из этого состояния, нужно было что-то легкое и светлое, но без малейшего напряжения. Он организовал музыкальный вечер и почти силой заставил меня прийти. Каминный зал был лишь слегка освещен единственным очагом, Кирдэн сидел в самом затененном углу, я устроилась рядом, полулежа в кресле. Зазвучала музыка - тихая, ласковая. Новэ заранее тщательно подобрал репертуар. Он и раньше пытался мне петь, но я не могла воспринимать музыку. А сейчас звучали песни совсем простые, но такие теплые и добрые, что лед в душе таял, капля за каплей, с каждым словом. А потом взял арфу Кирдэн. Тонкие длинные пальцы его слегка касались струн и рождали невероятно нежную мелодию. Эта песня была, как первая робкая улыбка после долгих и горьких слез. Боль и свет удивительно переплетались в ней.
  Гаснет свет, и наступает вечер,
  Вечер одинокий и пустой...
  Этот день прошел в мечтах о встрече,
  Только мы не встретились с тобой...
  Ну, а вечер полон тихой грусти,
  Но веселья мне сейчас не надо,
  Без тебя мне в этом мире пусто,
  Я мечтаю быть с тобою рядом.
  В мой печальный дом приходят гости,
  Только веселее мне не станет.
  Я тихонько нарисую мостик -
  По нему к тебе бежать мечтаю.
  В темноте я тихо замираю
  Вновь в объятьях музыки печальной,
  И, конечно, о тебе мечтаю,
  Чтобы мы с тобою повстречались.
  Сумерки на землю опустились,
  Ночь придет, и сон мне смежит веки,
  Я мечтаю, чтобы ты приснилась
  И осталась бы со мной навеки...
  Моя душа раскрылась навстречу этой мелодии. Я сидела, наклонив голову, а губы расползались в неудержимой улыбке. Тихое, нежное тепло обнимало со всех сторон и мягко укачивало больную душу, растворяло в светлой печали... С этого вечера я быстро начала поправляться. А песня навсегда осталась в сердце. Вернувшись в Аман, я все еще находилась под впечатлением светлого волшебства Новэ. И мы с тобой танцевали в Золотом Круге под эту музыку...
   - Я помню, Рани... Мне тоже эта мелодия навсегда запала в душу. Я не знал тогда, откуда она взялась. В Благословенном Крае не было и не могло быть таких песен. Сочинить такое мог только тот, кто пережил большое горе. Я догадывался, что ты принесла ее из Среднеземья, но даже потом не связывал эту музыку с Кирдэном. Ты знаешь, я уже так соскучился по Новэ. А после твоих рассказов будто увидел его с другой стороны. Встретиться бы!
   - Встретимся, родной мой, но нескоро. Раньше, отправляясь из Амана в Среднеземье, я всегда плыла строго на восток, чтобы оказаться в Гавани и увидеться с другом. Новэ предчувствовал мое появление и всегда встречал на берегу. А покидала Эндор я обычно севернее, не желая прощаться с Кирдэном. Говорила: "Лучше я тысячу раз скажу тебе "Здравствуй!", друг мой, чем один раз - "Прощай!". И он был со мной согласен. В последний раз Валар отправили меня в Эндор перед самой гибелью Древ. Мелько, придя в Среднеземье, сразу развязал войну, полчища орков теснили немногочисленных и плохо вооруженных воинов Кирдэна. Я, покинув свой наблюдательный пост в Ангбанде, устремилась к другу и, по мере сил, стала помогать ему. Необходимо было собрать разрозненные группы Фалафрим и организовать отступление в Гавани, предотвращая паническое бегство. Я носилась по всему побережью, направляя всех квэнди, которых находила, к Кирдэну. Нужно было как можно скорее укрепить и вооружить Гавани, а у Фалафрим почти не было металла. Но у них были корабли, а прислужники Врага боялись моря. Поэтому Кирдэн смог безбоязненно отправить экспедицию к северным горам за железной рудой. Я знала, где находятся богатые поверхностные месторождения, мы быстро доставили необходимый запас руды, взялись за изготовление оружия. Кирдэн все же успел укрепить Гавани, вражеские отряды не смогли захватить их с налету и начали осаду. Но это было не так уж страшно, потому что выход в море оставался свободен. На кораблях доставляли припасы, а женщин и детей отправили на остров Балар, где было вполне безопасно. Пошатнувшийся боевой дух воинов укрепился, и Гавани продолжали сопротивление.
  И вдруг я почувствовала, что с народом Нолдор произошло что-то ужасное. Несмотря на запрет, я решила вернуться в Аман. Но на берегу меня встретил Ульмо. Он рассказал мне о похищении Сильмарилей и резне в Альквалондэ, об Исходе Нолдор и Проклятии Мандоса. Сердце мое рвалось к несчастным изгнанникам. Нельзя же думать о своих проблемах, когда с целым народом произошло такое! И ты был там, среди них, такой юный и беззащитный. Но Ульмо категорически запретил мне покидать Среднеземье. Я буквально взвилась:
   - Если над Нолдор тяготеет гнев Валар, значит, я должна предать свой народ?!
   - Сядь и успокойся! - приказал Владыка. Я упала на песок.
   - Никто не говорит о предательстве. Здесь вступили в силу такие законы и предначертания, что даже мы не можем отменить Жребий Нолдор. Это их Судьба, предопределенная Единым. Каждый из них должен будет пройти через боль, потери и смерть. Немногие преодолеют тяжкий Путь, не сломавшись, не опустившись до низости и предательства. Эру вложил особый смысл в судьбу народа Нолдор, когда-нибудь ты это поймешь. А пока не вздумай вмешиваться. Даже не пытайся ни одного из них избавить от Жребия - все равно не получится. Ты будешь жить среди них, но не имеешь права встать на чью-либо сторону, не должна отдавать предпочтение ни одному из принцев, запомни это. Между ними будет недоверие, взаимные обиды и предательство, но ты не должна вмешиваться в междоусобицы. Приносить им сведения о положении дел и советы - вот все, что тебе позволено. Не задерживайся подолгу ни у одного из них, чтобы не давать повода для раздоров. Ты можешь, как и раньше, выводить пленников из Ангбанда, исцелять раненых и отчаявшихся - в общем, помогать жертвам злобы Мелько. Но упаси тебя Эру встать между Нолдор и их судьбой!
  Это был мой приговор. Мой Жребий. Тяжким камнем эта ноша лежала у меня на сердце все время Великих Войн Нолдор с Мелько. Я так и не сумела пройти свой Путь, не споткнувшись, не нарушив Запрет...
   - Я тоже, наверное, не сумел бы... - задумчиво произнес Финарато, - легче тысячи раз самому пойти на пытки и смерть, чем добровольно отправить на мучения того, кого любишь больше жизни. И не иметь права помочь! Я понял это незадолго до гибели. А теперь смотрю на Амариэ и радуюсь, что ей не пришлось принять Жребий, а мне - увидеть ее муки и смерть.
   - Судьба сберегла тебя хотя бы от этого, мальчик мой светлый! Все, хватит на сегодня тяжких воспоминаний! Посмотри, уже глубокая ночь. Сейчас у тебя все хорошо, завтра самый радостный праздник в твоей жизни, а мы сидим здесь и зачем-то вспоминаем Черные годы. Родной мой, иди скорее навстречу счастью, тебя невеста заждалась!
  Пусть и дальше будет так же все чудесно у тебя!
  Пусть искристый мир волшебный двери распахнет, любя!
  Помнишь, как по Лихолетью долго нам пришлось брести?
  Но цветущая поляна нас ждала в конце Пути.
  Те года я вспомню снова и шепну тебе, мой друг:
  Пусть в конце пути любого ждет тебя цветущий луг!
  Финарато крепко обнял подругу и устремился домой, а Ондхон осталась сидеть на берегу ручья. Ей не хотелось уходить с этого места, где она впервые почувствовала себя по-настоящему счастливой, хотя бы на миг.
  А Финарато весело примчался домой, проник во дворец, как обычно, через потайную заднюю дверцу и здесь натолкнулся на Айканаро.
   - Инголдо, где тебя носит? Тебя все искали, искали, сейчас, наверное, уже спать легли. Исчез куда-то накануне свадьбы! Вот обидится Амариэ, будешь знать.
  Финарато тихо засмеялся:
   - Накануне свадьбы невесту видеть не полагается! Просто устал от хлопот, сидели с Ойорандель у ручья, вспоминали прошлые годы.
   - Все-таки я не понимаю тебя, братец, - задумчиво проговорил Айканаро, - когда-то ты говорил, что любишь Ойорандель, переживал, когда она исчезла, а теперь женишься на Амариэ. Так кого же из них ты любишь по-настоящему?
  Финарато остановился, прислонясь к стене, и долго молчал, потом медленно вышел обратно в сад. Айканаро последовал за ним.
   - Ты знаешь, братишка, - заговорил Финарато, - усевшись на скамейку в маленькой беседке, увитой плющом, - я сам много думал над этим. Я очень люблю Амариэ - она такая красивая, ее золотые волосы хранят незамутненный свет Древ, у нее чистая душа и доброе сердце. Боль и смерть не коснулись ее, и я бесконечно рад этому. Испытания, выпавшие на долю Нолдор, сломали бы Амариэ навечно. А так приятно сознавать, что есть на свете незамутненное счастье. С нею я будто возвращаюсь в Благословенные годы. Но она никогда не сможет до конца понять меня, я не могу ей многого рассказать, боюсь ранить эту нежную душу, позволить ей соприкоснуться с грязью и несправедливостью жизни. Рядом с ней я всегда должен носить маску, следить за своими словами, чтобы случайно не причинить ей боли. А Ондхон... С ней все наоборот. Я даже не задумывался никогда, красива ли она. Ойорандель - она просто есть, такая, как есть, и все. С раннего детства я воспринимал ее, как должное. Если она где-то недалеко - мне хорошо и спокойно. И совсем необязательно видеть ее постоянно, достаточно знать, что она есть. Но если ее нет - от меня будто отрывают половину. Когда она вдруг исчезает надолго, мне ее настолько не хватает, что я не могу радоваться ничему в жизни, не могу дышать. Сам не знаю, почему так. С Ойорандель, я могу говорить обо всем, она видит меня насквозь, понимает до конца и принимает таким, как есть, не делая из меня идеал. Мне с ней всегда легко и просто, не надо ничего скрывать, следить за словами. Но, понимаешь, Айканаро, у меня такой характер - чтобы любить женщину телесно, я должен чувствовать себя взрослее нее, сильнее, мудрее. Именно так у меня с Амариэ. А с Ондхон физические отношения я даже представить себе не могу. Это кажется мне кощунством, такое оскорбит и ее, и меня. Получается, они обе необходимы мне, но по-разному. Я и сам до конца не понимаю эту дилемму.
   - Мне кажется, Инголдо, Ондхон для тебя, как старшая сестра. Представь, Нервен родилась бы раньше тебя, тогда ты дружил бы с ней так, как сейчас с Ойорандель. Для меня ты всегда был таким вот старшим братом и лучшим другом, ты казался мне самым умным и сильным на свете, тебе я доверял свои тайны, твоих советов слушался. И только недавно я начал понимать, что ты не идеал, не Айну, а живой эльда и тоже можешь чувствовать боль и нуждаться в поддержке.
   - Еще как могу. А знаешь, братишка, у меня в отношении Ойорандель сейчас происходит то же самое. Мы все знали Ондхон несокрушимой, силой и мудростью почти равной Валар, она видела в жизни такое, что нам и не снилось. Но, чего ей это стоило, не знает никто. Лишь с недавнего времени я начал потихоньку проникать в ее душу, но сумею ли понять до конца, не знаю.
   - Хорошо, Инголдо, с твоими чувствами к Ойорандель мы немного разобрались, а как она относится к тебе, что ты значишь для нее?
  Финарато вдруг растерялся.
   - Н-не знаю, я как-то над этим никогда не задумывался...
  А Ондхон думала как раз над этим. Сидела на том же месте, под непроницаемым покровом ночи, и горькие мысли все сильнее овладевали ее душой. "Завтра Финарато Инголдо будет женат... Амариэ родит ему сына. А я и Онткоа должны ввести в мир дочь. Муж ждет - не дождется этого счастья. А я? Готова ли я к такому деянию? С обретением силы Майа я утеряла не только способность к деторождению, но и возможность испытывать радость от телесной любви. И после возрождения эта возможность не вернулась ко мне... Почему? За что Эру так наказал меня? Или просто забыл об этой маленькой ошибке?!" Лицо Ондхон кривилось от невыносимой боли. Вдруг она издевательски рассмеялась. "Да перестань! - мысленно крикнула она, - уж себе-то ты можешь открыть правду, не прячась трусливо за туманными вопросами! Ты прекрасно знаешь, что Единый ничего не забывает и никогда не ошибается. И если он не вернул тебе способность к физической любви, то сделал это намеренно. Это будет лишней гарантией, что ты не сорвешься, не соблазнишь любимого тобой мальчика на неправедный поступок. Чувствуя себя ущербной, ты никогда не переступишь черту с отношениях с ним. Не прикидывайся, ты же все понимаешь. У тебя и Финарато было в жизни два предназначения - открыть Источник Животворящего Пламени и выпустить в мир родителей Феанора. Выполнить первую миссию вы могли, только по-настоящему полюбив друг друга. В Арде лишь во имя любви совершаются великие деяния, только любящее сердце способно на истинное самоотречение. А совершить второе вы можете, лишь вступив в браки с разными партнерами. Ты прекрасно сознаешь, что могла и не выдержать искушения. Сама же говорила, что женщины-эльдалиэ способны во имя любви забыть обо всем на свете, тогда как мужчины никогда не позволят вожделению возобладать над разумом. Так что все планы Эру находятся под надежной защитой!" Ойорандель стиснула голову руками: "Да, конечно, все задачи будут выполнены, и неважно, каких мук мне это будет стоить". Вдруг она снова издевательски захохотала: "Тебе же был предложен выбор - остаться в Чертогах Эру и забыть обо всем! Сама решила вернуться к Финарато, к своей неестественной любви и вечной боли, так что некого винить..." Смех ее резко оборвался, уткнувшись лицом в колени, Ондхон мучительно зарыдала. "Прекрати! Перестань сейчас же! - продолжала она бичевать себя, - ты давно уже чувствуешь, что тело твое в полном порядке, что вполне способна выносить и родить ребенка, но трусливо прячешься за придуманными сомнениями. Ты же просто боишься того, что должно произойти между тобой и Онткоа, боишься изменений в своей судьбе и продолжаешь цепляться за прошлое, за эту неосуществимую любовь и несбыточные мечты... А вот Финарато не цепляется! Он искренне любит свою Амариэ и, женившись, сумеет стать счастливым". Новый взрыв рыданий сотряс все тело Ондхон. Она плакала долго, то притихая, то вновь захлебываясь слезами. "Ну все, хватит! - наконец приказала она себе, - хватит трусости и слабости. Завтра же ночью ты придешь к мужу, и пусть произойдет то, чему суждено свершиться. Коахон будет зачата и через год придет в мир. Скоро рассвет, пора заняться делом. Завтра свадьба старшего сына короля Нолдор, и на праздничном столе должен быть свежий хлеб, несмотря на все твои заморочки. Давай-ка быстренько в пекарню! Ты же не хочешь испортить Финарато праздник и дать ему шанс догадаться о твоей слабости?" Ондхон решительно встала, сполоснула лицо в ручье и отправилась работать.
  Гостей на свадебном пиру было очень много, обширные залы королевского дворца не смогли бы вместить всех, празднество организовали на широком зеленом лугу. Все, без исключения, жители Тириона искренне любили благородного и доброго сына Короля Арафинвэ, и все хотели поздравить его с этим долгожданным событием. Молодожены были необыкновенно, потрясающе красивы в свадебных уборах. Золотые волосы обоих сияли, как возрожденный Лаурелин, на груди Амариэ переливалось ожерелье, сделанное Ондхон, озаряя ее тонкое лицо удивительно нежным светом. После исполнения всех свадебных обрядов Ойорандель с ласковой улыбкой подошла поздравить молодых. С той же улыбкой она беседовала с друзьями, заметив среди гостей Галлуинэль, подошла к подруге, узнать, как ее дела. Внимательно всмотрелась в ее красивое лицо - щеки Галлуинэль, такие бледные раньше, озарились нежным румянцем, в синих глазах таилось робкое счастье. Их свадьба с Аракано должна была состояться через два месяца. Ондхон с облегчением подумала, что о душевном состоянии подруги можно больше не беспокоиться. Когда начались танцы, Ойорандель не осталась в стороне, как обычно в последнее время, вышла в Круг один раз, с мужем. Айканаро, оказавшись недалеко от них, внимательно всмотрелся в лицо Ондхон, пытаясь разгадать ее тайные мысли и чувства. Она, ощутив его пристальный взгляд, ответила все той же ласковой улыбкой. В бездонных фиолетовых колодцах Айканаро не сумел прочесть ничего. Вечером, проводив молодоженов в их покои, гости начали расходиться. Спокойно, без сомнений и колебаний, Ондхон направилась в небольшую квартиру, располагавшуюся во флигеле королевского дворца - они с мужем так и не завели отдельного жилья. Онткоа предпочитал обитать поближе к мастерским, а Ойорандель никогда не оставалась в Тирионе надолго, да и не чувствовала желания свить уютное гнездышко для своей семьи... Она вошла в комнату и протянула руки к мужу. Онткоа подхватил ее и понес в спальню. Ондхон постаралась доставить мужу как можно больше радости в эту ночь. Ничего не чувствуя сама, она отдавала все, на что была способна. А потом силы окончательно покинули ее, и Ойорандель то ли погрузилась в тяжелый сон, подобный смерти, то ли потеряла сознание. На следующий день, с трудом придя в себя, она прислушалась к своему телу и поняла - свершилось.
  * * *
  Беременность у них протекала по-разному, но у обоих достаточно тяжело. Ведь их детям было предначертано обладать небывалым могуществом, и будущим матерям необходимо было отдавать младенцам все свои силы. Амариэ приходилось непросто, она, живя в Благословенном Крае, не привыкла к физическим страданиям. Постоянно испытывая тревогу и мучительное томление, Амариэ стремилась все время находиться в обществе. Она звала к себе мать, сестер и подруг, а мужа вообще не отпускала от себя ни на миг. Ее мучили беспричинные страхи и смутные предчувствия, она, как дитя, стала бояться оставаться одна, особенно в темноте, усталость не оставляла ее ни на минуту, не помогал ни сон, ни нежная забота близких. Финарато беспокоился и жалел жену, но ничем не мог помочь, целительские навыки здесь были бессильны. Все, что он мог - находиться рядом с ней неотлучно и с бесконечным терпением поддерживать любимую, оберегать от всех тревог.
  Ондхон, наоборот, замкнулась и спряталась от всех. Она с давних времен привыкла к физическим и моральным нагрузкам и была, конечно, лучше Амариэ подготовлена к трудному деянию, но и ей приходилось тяжело. Тем более, чтобы решиться на беременность, ей пришлось наступить на горло собственной песне. Ойорандель перестала общаться с друзьями, не пыталась заняться каким-либо делом, даже читать не могла. Подолгу сидела одна в своей комнате у окна, рассеянно глядя на колышущуюся листву, а потом уходила далеко в лес, или на пустынный берег моря, лишь бы никого не было поблизости. И не отвечала на Зов, когда ее искали. Она не просила и не принимала помощи ни от кого, даже от мужа. По вечерам, вернувшись из мастерских, Онткоа любил разговаривать с будущей дочкой, сидя рядом с женой и положив чуткую руку на ее живот. Ондхон не возражала против этих бесед, но не принимала в них участия, все ее силы, без остатка, уходили на создание могучего дома для необыкновенной личности по имени Коахон.
  Ближе к концу срока Финарато тоже начал уставать. Он не показывал виду, зная, что Амариэ приходится тяжелее, но прикованный к дому, измученный болезненным состоянием и частыми сменами настроения жены, затосковал в душе по вольным зеленым просторам Амана, по свежему морскому ветру и бьющей в борт пенной волне. Ему очень захотелось хоть на короткое время вырваться из добровольного плена. Финарато уже несколько месяцев не беседовал с Ондхон, виделся мельком, наскоро интересуясь о делах, и получал столь же краткий ответ. Он вдруг понял, что сильно соскучился по ней. Когда Амариэ крепко заснула, держась за руку матери, Финарато незаметно выскользнул из спальни и стал разыскивать Ондхон. В ее комнатах было пусто, на Зов она не отвечала. Движимый наитием, Финарато направился на их любимую полянку у ручья. Ойорандель сидела там, скрытая от всего мира густыми зарослями.
   - Рани, привет! Тебя так трудно найти! Ты почему на Зов не отвечаешь?
  Ойорандель медленно повернулась к другу, скользнула по его лицу рассеянным взглядом и снова ушла в себя.
   - Привет, хороший мой. На Зов тоже силы нужны, - через некоторое время отозвалась она, с трудом выплывая из отрешенности.
  Финарато начал рассказывать подруге о том, что происходит с Амариэ, как тяжело ей дается беременность. Ондхон слушала молча, не выражая никаких эмоций, он даже забеспокоился, воспринимает ли она его слова.
   - Рани, все это так тяжело, беременность отнимает у нее все силы, всю радость жизни, я уже и сам начинаю сомневаться, все ли правильно у нас, ведь с другими такого не происходит, я знаю. Дни Детей - это время радостного ожидания и светлых надежд, а для нас это будто тяжелая работа!
  Ондхон сидела неподвижно, ничего не отвечая, и вдруг показалась Финарато холодной и отстраненной, даже отчужденной. Измученный многомесячным напряжением, он вдруг почувствовал жгучую обиду. Он старался объяснить для себя странное поведение Ойорандель ее состоянием, но ничего не мог с собой поделать - ему отчаянно нужна была прежняя Ондхон. Финарато, крепко зажмурившись, уткнулся лицом в колени, пытаясь успокоиться, и вдруг почувствовал на плече ладонь Ойорандель. Поднял голову и встретил ее взгляд. Она смотрела в его глаза ласково и внимательно, как прежде.
   - Рани... - прошептал он и зарылся лицом в ее густые гладкие волосы, наконец-то позволяя себе расслабиться.
   - Финарато, мальчик мой, ты прости. Не надо беспокоиться, ни со мной, ни с Амариэ не происходит ничего страшного, - тихонько говорила Ондхон, гладя друга по волосам, - ты потерпи, немного осталось. Наши дети должны прийти в мир невероятно сильными, поэтому от нас требуются очень большие вложения. Пойми, это действительно тяжелая работа, и отдохнуть от нее, расслабиться нельзя ни на мгновение, ни днем, ни ночью. Мы должны свершить этот тяжкий труд, и мы это сделаем. Ты не переживай и не обижайся на меня, пройдет месяц, и я стану прежней. И Амариэ - тоже.
  Финарато ощутил великое облегчение. В сознание вошла уверенность, что скоро и вправду все наладится. Он глубоко вздохнул и медленно улыбнулся. Они сидели, глядя на быстрые искры, мелькавшие в хрустальных водах ручья, солнечные блики, пробившиеся сквозь густую листву, играли на их светлых волосах. Финарато всем своим существом впитывал теплоту и спокойную радость летнего дня. Отчуждение Ойорандель растаяло, она снова была рядом, уверенная и любящая. Финарато знал, что главные трудности еще впереди, но чувствовал, что готов ко всему. Вскоре они услышали Зов - Амариэ проснулась и хотела видеть мужа. Ойорандель медленно поднялась. Финарато вдруг поразила мысль о том, как изменилась подруга - худенькое треугольное лицо Ондхон еще больше побледнело, под глазами залегли серые тени, исчезли быстрые, порывистые жесты, она двигалась теперь медленно и неловко. Ойорандель догадалась, о чем он думает, улыбнулась и погрозила пальцем:
   - Перестань изводить себя лишними переживаниями, это все пройдет. Пойдем, я загляну к вам, повидаю Амариэ.
  Когда они вошли, Амариэ сидела на постели и горько плакала. Любое, мало-мальски неприятное событие выбивало ее из равновесия. Проснувшись и не обнаружив возле себя мужа, она буквально впала в отчаяние. Мать, обнимая и укачивая ее, как ребенка, не могла успокоить дочку. На Финарато она взглянула с укоризной. Ондхон подошла к Амариэ, ласково взяла за руки и что-то шепнула на ушко. И безудержно рыдающая девочка вдруг успокоилась. Ондхон помогла ей подняться и вывела в сад. Обнимая и поддерживая ее, Ойорандель неторопливо шла по мягкой траве и продолжала нашептывать в розовое ушко:
   - Тебе кажется, что никто тебя не понимает, что они не в том положении, чтобы понять. Но я-то нахожусь по эту сторону грани и все понимаю. Тебе тяжело и страшно, поверь, мне тоже. И здесь нам с тобой никто не поможет, просто надо выдержать. Все идет правильно, не сомневайся, и тебе дано ровно столько сил, чтобы выполнить свою задачу. Как и мне. Скоро все кончится, и кончится хорошо, постарайся впустить эту мысль в свое сознание. Скажи себе: "Я смогу. Так нужно!" То, что происходит с нами - это неизбежность. Мы не в силах что-то поменять, или переложить на кого-то, придется смириться со всеми тяготами и неприятными ощущениями, протестовать и обижаться бессмысленно, станет только хуже.
  Ондхон говорила простые, банальные слова, а сама тихонько вливала в душу Амариэ исцеляющую энергию, свои ощущения и понимание. Она видела, что в юном, крепком теле и ясной душе достаточно сил, что нужно лишь слегка подтолкнуть, активизировать их. И ей это удалось. В последний месяц перед родами Амариэ стала намного спокойнее.
  Наступил Праздник Урожая. Роды ожидались через три дня, но утром Амариэ проснулась раньше обычного, долго лежала, замерев, прислушиваясь к себе. Финарато, приподнявшись на локте, с тревогой вглядывался в ее лицо. Вдруг она села на постели и, испуганно округлив глаза, прошептала:
   - Инголдо... Кажется, началось!
  Тут же, будто услышав Зов, вбежала ее мать, а вскоре появились еще две женщины, уже родившие по несколько детей и теперь помогавшие юным женам счастливо разрешиться от бремени. Втроем они захлопотали вокруг Амариэ. Финарато отступил в угол, чтобы не мешать, но Амариэ бурно воспротивилась этому, пришлось ему сесть у изголовья. Жена сразу же ухватилась за его руку. Ровно в полдень, все так же крепко сжимая ладонь мужа, Амариэ произвела на свет мальчика. Женщины обиходили младенца и торжественно вручили счастливому отцу. Финарато с непередаваемым чувством вглядывался в лицо сына. Мягкие золотые волосенки окружали головку младенца сияющим ореолом, на маленьком личике явно видны были признаки замечательной красоты, ясные светло-голубые глазки смотрели на мир доверчиво и открыто. Амариэ глядела на мужа и сына, и гордая улыбка озаряла ее усталое лицо.
  Через некоторое время, когда жена и малыш крепко заснули, Финарато помчался сообщить счастливую весть родным и друзьям. Выслушав радостные поздравления от родителей, он направился на поиски Ондхон. В ее тесных комнатах его встретил Онткоа. Он сообщил Финарато, что Ондхон еще вчера исчезла из дворца, настрого запретив себя разыскивать. Сказала, что она должна сделать свое дело одна, без посторонних глаз и чьей-либо помощи. В темных глазах обычно спокойного Онткоа плескалась мучительная тревога, главным образом за ребенка - слишком долго он ждал от судьбы этого подарка.
  Какой резкий переход от безоблачного счастья к жгучей тревоге! Финарато обессилено прислонился к стене.
   - Зачем она так? - мучаясь от беспокойства и еще какого-то непонятного чувства, спросил Финарато, - без помощи опытных женщин, без поддержки близких...
   - Сказала: "Так нужно!", - с тяжелым вздохом отвечал Онткоа, - ты же знаешь ее, спорить было бесполезно...
  Весь день Финарато изводился от беспокойства. Забегая к Онткоа, он получал в ответ все тот же неопределенный жест и взгляд, полный тревоги и растерянности. Финарато догадывался, где искать Ойорандель, несомненно, она решила вывести в мир дочь на той же счастливой поляне, где возродилась сама. Но не хотел нарушать строгий запрет подруги. День склонялся к вечеру. Амариэ проснулась, и состоялось первое торжественное кормление ребенка. Затем она снова погрузилась в исцеляющий сон, успокоенная сознанием выполненного долга. А Ондхон все не появлялась. Финарато решил, что с наступлением темноты отправится на поиски, несмотря на все запреты. Солнце коснулось горизонта, как вдруг Финарато почувствовал, что в мире что-то изменилось. Ощущение было неопределенным, но сильным. Он долго прислушивался, не понимая, в чем дело, потом вдруг резко вскочил и помчался к маленькой задней двери. Онткоа уже ждал там. Дверь открылась, и вошла Ойорандель со свертком на руках. Онткоа бросился к ней. А Финарато, от волнения не в силах сделать ни шагу, оперся о стену. Издалека он смотрел, как Онткоа откидывает пеленку и вглядывается в личико младенца, как светлеет его измученное лицо, и расслабляются сведенные судорогой плечи. Ондхон подняла взгляд и кивнула Финарато. Тогда он подошел и тоже заглянул в ворох пеленок. Лицо малышки было совершенным - четкие, резкие черты были, будто высечены из мрамора, черные волосы ярко выделялись на белой ткани. Девочка открыла темно-фиолетовые глаза и посмотрела на Финарато - будто просветила рентгеновскими лучами насквозь, разглядев в глубине его сущности даже то, чего он не знал сам. Ему стало не по себе от этого взгляда новорожденного младенца. И тут он понял, что Ондхон едва держится на ногах. Бросив тревожную мысль Онткоа - тот взял ребенка у жены, Финарато подхватил Ойорандель под руку и повел в спальню. Наконец-то все завершилось и завершилось счастливо.
  
  Глава 6. Не знавшие войны.
  Арталаурэ рос необыкновенным ребенком. Ему не нужно было учиться слушать Музыку Мироздания, он ощущал ее с младенчества. Рожденный в гармонии со всей окружающей природой, он сразу ощущал созвучие с каждой вещью, растением или животным. Учась ходить, он ни разу не упал и не ушибся. Беря в руки любую вещь, он сразу догадывался о ее предназначении. Весь окружающий мир легко и радостно открывал малышу свои секреты. Арталаурэ будто чувствовал, что все вокруг - продолжение его тела и души. Каждый цветок раскрывал ему навстречу свои лепестки, ни одна бабочка или птичка не боялась сесть на призывно протянутую ладонь. К сверстникам он относился с неизменной ласковостью, никогда не спорил с ними, просто смотрел светлыми голубыми глазами в глаза собеседника и тот вдруг как-то сразу понимал, что Арталаурэ прав. С Коахон они дружили практически с рождения. Эта девочка с ранних лет отличалась от сверстников строптивостью и безрассудной смелостью. Она будто бы рождена была для вечной борьбы. Резкая, гордая, Коахон характером была совсем не похожа ни на спокойного, уравновешенного Онткоа, ни на чуткую, порывистую Ондхон. Наделенная острым чувством справедливости, она яростно бросалась отстаивать свое мнение, если считала себя правой, и очень редко, кто мог убедить ее переменить точку зрения. Кроме Арталаурэ. Стоило ему приблизиться к разгневанной девочке и тихонько шепнуть что-то на ушко, как вспышка стихала, она успокаивалась и, подумав несколько мгновений, рассудительно заканчивала спор, расставив все по местам. Тихий, незаметный в шумной компании, Арталаурэ был для Коахон непререкаемым авторитетом, намного выше, чем родители, которые с малых лет не знали, как сладить со своевольной девчонкой. Нередко им приходилось просить доброго мальчика повлиять на подружку. Ойорандель ненавязчиво присматривалась к дочери, даже не пытаясь изменить ее железный характер, и с удивлением и тревогой замечала в ней черты не свои и не отцовские, а... ее будущего сына, Феанаро. "Как странны дела твои, Эру!", - думала Ондхон, понимая, что не сможет изменить ход судьбы.
  Почти одновременно с этими двумя, в мир пришли сыновья братьев Финарато, родных и двоюродных. По одному сыну прибавилось у Финдекано и Турукано, они пришли в мир почти одновременно и оба - в полдень, мальчишкам дали имена Анаракано и Алатакано, у Аракано и Галлуинэль родились два мальчика с разницей в два года, Менелькано и Луинаро - младший унаследовал ярко-синие глаза матери. Артаресто с женой подарили возрожденной печальной Финдуилас любимого братика Артамирэ, а у Ангарато появился сын Артанаро. Мальчишки крепко дружили с самого раннего детства, а заводилой в их шумной ватаге была Коахон. Живая и изобретательная девчонка не давала ни минуты покоя окружающим, придумывая для своих верных бойцов веселые игры и соревнования, подбивала друзей на опасные авантюры и приключения. Но Коахон была справедливым командиром. Бескомпромиссная, строгая к себе и другим, она сразу пресекала любые ссоры в отряде, наказывая провинившихся часто даже с излишней суровостью. Арталаурэ приходилось смирять беспощадный нрав подруги, тихонько указывая ей, где она не права, или объяснять, что прощать тоже иногда нужно. Коахон всегда внимательно прислушивалась к его советам, сознавая в душе, что верный друг лучше нее понимает сердца окружающих и всегда подскажет правильно, искренне желая любимой подружке только добра.
  Как-то дети играли в дворцовом парке. Коахон придумала для своих сорванцов новое соревнование: они вбили в землю колышки на разном расстоянии и разной высоты, задача состояла в том, чтобы, стоя у белой черты, как можно быстрее накинуть на все колышки легкие деревянные кольца. Их игроку давалось с запасом, подбирать кольца, не попавшие в цель, не разрешалось, а за каждое неиспользованное кольцо давали лишнее очко. Ловкие и меткие от природы, юные нолдор быстро освоили игру и почти не промахивались, только малыш Луинаро, младший сынишка Галлуинэль, никак не мог накинуть кольца на два самых дальних колышка. Упрямо пытаясь выполнить задачу, Луинаро переживал и сердился и все чаще промахивался. Наконец, малыш уронил кольца на землю и заревел. Коахон, презрительно скривив губы, резко бросила:
   - А плаксам вообще не место в нашем отряде!
   - Он же еще маленький, ему трудно играть наравне с нами! - заступился за брата Менелькано.
  Коахон сразу вспыхнула:
   - Что, кольца тяжелые? Или глаза не выросли? А на войне, промахнувшись по врагу, он тоже сядет и заревет?!
  Не желая прослыть плаксой, Луинаро зажимал руками рот, изо всех сил стараясь остановить слезы, но не мог.
  Арталаурэ приблизился к непреклонной командирше и прошептал:
   - Хони, причем здесь тяжелые кольца, или глаза? Луинаро почти на голову ниже нас всех, ему плохо видно дальние колышки, ты посмотри сама!
  Коахон сразу успокоилась и присмотрелась, потом вдруг бросилась в беседку и с трудом подтащила к черте скамеечку для ног.
   - Хорошо, - вынесла она решение, - все будут кидать с земли, а Боец Луинаро - с этой скамейки.
  Вскоре игра продолжалась, как ни в чем не бывало. И так происходило всегда, и в мелочах, и в больших делах. Коахон и Арталаурэ составляли идеальную пару руководителей - суровый, но справедливый командир и вдумчивый добрый советник. Между ними никогда не возникало никаких разногласий, не бывало даже тени зависти или скрытой обиды. Понимали они друг друга с полуслова, с полувзгляда. Только Арталаурэ Коахон позволяла называть себя "Хони" - "Сердечко", так же никому не разрешала звать друга уменьшительным именем, это было исключительно ее право.
  В Валиноре годы летят незаметно. Дети подросли, им надоели луки и деревянные мечи, активные игры вышли за территорию старого дворцового парка. И тогда начал хвататься за голову весь Тирион. Что только не вытворяла лихая ватага! То они соревнуются, кто первым пробежит буковую рощу из конца в конец... по ветвям деревьев, то придумают карабкаться на отвесные скалы Пелоров, с боков окружающие Тирион. Как-то, выбравшись на берег большого озера, ребята привязали веревку с перекладиной к ветвям дерева, растущего над самым обрывом и, сильно качнувшись, ныряли с перекладины в воду. Да не просто так - особым мастерством считалось проделать в воздухе замысловатый кувырок. Коахон повторяла мальчишкам:
   - Мы - воины. А на войне бывает всякое. Поэтому мы должны уметь все, и ничего не бояться. Для настоящих воинов не существует препятствий.
  На вопрос взрослых, с кем она собирается воевать, Коахон отвечала уклончиво:
   - Мы пока просто готовимся. Если враг нападет, мы сумеем дать ему отпор.
  Однажды, бродя по окрестностям, дети вышли на луг, где пасся молодой бычок. Коахон тут же решила показать своим воякам пример храбрости. Разбежалась и легко запрыгнула на спину ничего не подозревавшему животному. Рассерженный бычок начал бешено скакать по траве и через короткое время сбросил нахальную девчонку в кучу хвороста. Как ни в чем не бывало, Коахон поднялась и направилась к друзьям, вытирая расцарапанный лоб. Арталаурэ подбежал к ней и приложил подорожник к ободранному колену.
   - Хони, можно ведь по-другому, - шепнул он неугомонной подруге.
  Подошел к сердито фыркающему животному, почесал за ухом, что-то пошептал, погладил по теплому носу и вдруг тоже вскочил бычку на спину. Тот как будто не обратил на это внимания - мирно наклонил голову и начал щипать траву. Арталаурэ спрыгнул на землю и подошел к мальчишкам, смотревшим на это представление широко открытыми глазами.
   - Со всеми лучше по-хорошему, - улыбаясь, пояснил он.
   - Ничего, в следующий раз этот зверь мне покорится, - самоуверенно заявила Коахон.
  Тут они увидели фермера, спешащего к поляне - он заметил издали опасную игру юных сорванцов. Дети бросились наутек.
   - В следующий раз я вас отшлепаю, - кричал им вслед хозяин бычка, - особенно эту шальную атаманшу! Девочка, называется!
  Родители не знали, как убедить своих беспокойных отпрысков оставить опасные игры. Решили попытаться увлечь их учебой. Самые разные мастера давали уроки мальчикам. Арталаурэ страстно увлекся работой с камнем. Учителям его порой казалось, что в юном принце возродился талант его родича Феанаро. Он играючи овладевал сложным мастерством и постоянно вносил в работу что-то свое, придумывал новое. Арталаурэ быстрее и легче остальных детей овладевал песнями могущества и с легкостью применял Песнь в работе с кристаллами. В своих произведениях он стремился соединить несовместимое. При взгляде на некоторые кристаллы, обработанные юным творцом, казалось, что внутри них струится вода, взяв в руки другие, можно было расслышать мелодию. И даже учителя, сами бывшие великими мастерами камня, не могли понять, то ли Песнь свернута в кристалл, то ли камень насыщен музыкой. Коахон же больше всего полюбила уроки рукопашного боя. Здесь ей не было равных. Мальчики не решались вставать против нее на тренировке. Стоило ей взглянуть в глаза партнера, как вся ее горячность куда-то пропадала, вела бой она хладнокровно и расчетливо, ловя малейшую ошибку противника, предугадывая каждое движение. Мастер, обучавший детей, сам прошедший все войны в Среднеземье, говорил девочке:
   - Ты прирожденный боец, малышка. Только уж слишком ты беспощадная. Мне кажется, во время тренировки ты забываешь, что перед тобою не враг.
   - Нет, учитель, - возражала Коахон, - я просто хочу, чтобы они почувствовали - враг щадить не будет и ошибок не простит. Нужно сражаться, а не играть. А с врагом я буду действовать еще жестче.
  Мастер вздыхал и качал головой. Неспокойно ему было за душу этой девочки.
  А между тем Коахон постигла душевная драма. Все мальчишки научились слышать Струны Мироздания и потихоньку овладевали Песнями могущества. Для Арталаурэ творить волшебство было так же просто и естественно, как дышать. А у нее не получалось совсем. Вроде бы все понимала, все делала правильно, но в какой-то момент нечто важное ускользало от нее, и старательно сплетенное заклинание рассыпалось бессильными несвязными звуками. Коахон сильно переживала из-за неудач. Не желая сдаваться, повторяла попытки снова и снова, но результата не было. Будто барьер стоял в ее сознании, и пробить его девочка не могла. Ондхон успокаивала дочку, объясняя, что такое бывает, и, чтобы преодолеть барьер, нужна какая-нибудь нестандартная ситуация.
   - Не спеши и не пытайся делать ничего через силу, это не поможет. Дождешься подходящего случая, и все получится.
  Арталаурэ был полностью согласен с матерью подруги и уговаривал не расстраиваться, но Коахон не могла смириться. Она продолжала бесплодные попытки, а, перенервничав после очередной неудачи, придумывала новую опасную игру для верных товарищей. Ей вдруг пришла в голову мысль, что надо учиться штурмовать крепости. И вот, ранним утром неугомонные сорванцы во главе со своей атаманшей полезли штурмовать королевский дворец по главному фасаду здания. Медленно, цепляясь за выступы и неровности древней кладки, мальчишки забирались все выше, ласточки, напуганные небывалым вторжением, вылетали из гнезд и с пронзительными криками проносились над головами нарушителей спокойствия. Открывались окна, обитатели дворца выглядывали из них, увидев детей, еле держащихся за ненадежные камни, хватались за голову и бежали вниз, на площадь, не зная, что предпринять. Началась паника. Под стеной дворца собралась большая толпа, нолдор в мучительной тревоге смотрели вверх, вскрикивая от ужаса при каждом неосторожном движении ребятишек. А покорители высот были уже под самой крышей. Здесь их ждало непредвиденное затруднение. Козырек крыши выдавался довольно далеко вперед, дотянуться до него от стены не было возможности. Но Коахон не собиралась отступать. Как всегда, действуя напролом, она прыгнула с карниза спиной вперед и ловко уцепилась за водосточный желоб. Через мгновение она была уже на крыше. Взрослые внизу замерли, от ужаса не в силах дышать, мужчины стояли у самой стены, готовясь подхватить безрассудных храбрецов на руки. Арталаурэ, осмотревшись, выбрал наиболее удобное место и хладнокровно повторил прыжок Коахон. Вдвоем они перегнулись через край крыши и поощрили друзей:
   - Давайте, по одному. Мы будем страховать.
  Вскоре все мальчишки благополучно оказались на крыше, только у Луинаро одна рука соскользнула с желоба, но Коахон была наготове и мгновенно схватила друга за шиворот. Арталаурэ помог ей вытащить его наверх.
  Родители даже не ругали их за эту выходку. Не в силах были ругать. Но Арталаурэ увидел в глазах матери и отца такую боль, что ему стало нехорошо, и он сказал своей упрямой подруге:
   - Хони, давай устраивать испытания так, чтобы мамы не видели. Нельзя так терзать родителей.
  Коахон согласилась с другом, в глубине души ее тоже мучила совесть. А на следующее утро Валар призвали юную сорвиголову в Кольцо Судьбы. Верный Арталаурэ не отпустил подругу одну. Они стояли перед Стихиями, такие непохожие друг на друга, и в то же время неразделимые. Манвэ понял это и не стал возражать против присутствия юного защитника.
   - Коахон и Арталаурэ! Мы обеспокоены тем, что происходит в Тирионе. Ваши безумные выходки, в том числе вчерашняя, нарушают порядок в городе и окрестностях, тревожат жителей, особенно ваших родителей. Зачем вы устраиваете все это, зачем подвергаете опасности свою жизнь?
   - Владыка! - не смущаясь, отвечала Коахон, - в Благословенном Крае давно царит мир, жители разучились сражаться. Я и мои друзья хотим быть готовыми ко всему, морально и физически, чтобы не оказаться беспомощными в трудный момент.
   - Девочка, в Амане нет войны и нет врагов, с кем ты собираешься сражаться? Покой жителей Валинора охраняет Бессонная Стража, Мелько изгнан из Арды, нам никто не угрожает.
   - Когда погибли Дерева, все думали так же. Если объявится враг, поздно будет готовиться.
  Манвэ видел, что юная эльдалиэ глубоко верит в свою правоту, и переубедить ее будет непросто. Он решил зайти с другой стороны:
   - Внук Короля Нолдор, а ты согласен с Коахон? Ты так любишь работать с камнем, в тебе проявляется великий талант, но ты из верности следуешь за своей подругой, хотя с радостью отдал бы все силы и время любимому занятию.
  Коахон вздрогнула, как от удара и впилась взглядом в лицо друга. Арталаурэ успокаивающе сжал ее руку и заговорил негромко, но с непоколебимой уверенностью:
   - Владыка, меня нельзя заставить делать что-либо против воли, я следую за Коахон не только из дружбы, я глубоко согласен с нею. Жители Благословенного края настолько привыкли к мирной жизни, что, случись непредвиденная ситуация, они растеряются и не смогут защитить свой дом.
   - Ну хорошо, если вам нравится играть в войну, дело ваше. Но, Коахон! Ты называешь себя командиром. Настоящий командир - отец для своих солдат, он отвечает за их жизни и не подвергнет тех, кто присягал ему, напрасному риску.
   - Владыка, я не требую от своих бойцов невозможного и сама первая выполняю каждое упражнение. Я хочу, чтобы они стали сильными и смелыми. Мы обещаем, что не будем нарушать спокойствие в Тирионе и постараемся не волновать родителей.
  Манвэ отпустил юных нолдор с тяжелым сердцем. Еще совсем маленькие, они будто предчувствовали странную, невероятную судьбу, уготованную им, и не было в мире силы, способной избавить детей от этой судьбы.
  Коахон сдержала обещание. Теперь испытания храбрости, ловкости и выносливости она проводила далеко от Тириона. Почти каждый день ватага убегала к морю. Мальчишки плавали в волнах, как серебристые рыбы, ныряли со скал, пытались достать до дна в самых глубоких местах, принося, как доказательство, ракушки и веточки кораллов. Потом придумали новую игру. Нашли место на берегу, где волны бились о прибрежные камни со страшной силой, прыгали в убегающую волну, сжимая в руках легкую гладкую доску. В воде нужно было влезть на эту доску, дождаться следующую волну, балансируя на гребне, помчаться к берегу и ловко перепрыгнуть с доски на камень. Товарищи подхватывали храбреца в десять рук, но разбитых коленок было немало. Арталаурэ пробовал применять на друзьях Песнь исцеления. У него хорошо получалось, и мальчики не пугали больше родителей своим ободранным видом. Те начали робко надеяться, что юные сорванцы успокоились, и больше не будут трепать им нервы опасными выходками. Да только напрасно.
  Как-то вечером Арталаурэ с таинственным видом отвел Коахон в сторонку и зашептал ей на ушко:
   - Хони, завтра у моей мамы день рождения, и я хочу сделать ей особенный подарок. Я хочу найти необыкновенную жемчужину. Помнишь, мы уплыли далеко на юг и ныряли с лодки в большой бухте? Я тогда заметил на дне раковины-жемчужницы необыкновенной величины. Давай утром пораньше сплаваем туда вдвоем, я уверен, что мне повезет, и я отыщу самую прекрасную жемчужину из всех, найденных у наших берегов.
   - Конечно, Арти, давай попробуем. Но нужно подготовиться, нужна лодка.
   - Лодка есть, она спрятана в тайном месте, надо только встать пораньше, а то поймают и на уроки отправят!
   - Я разбужу, не бойся, ты только не запирай дверь.
  Коахон спала в эту ночь беспокойно, еще до рассвета, услышав, что мать собирается в пекарню, она проснулась. Дождавшись, когда Ойорандель уйдет, девочка встала, собрала непокорные волосы на затылке, затянула на себе пояс с пристегнутым ножом и неслышно выскользнула из комнаты. Полутемными коридорами пробравшись в покои, где обитал Арталаурэ, она толкнула дверь его комнаты. Тот сразу вскочил, будто и не спал. Вскоре юные авантюристы уже бежали в предрассветном сумраке к морю. Никого не встретив по дороге, они благополучно разыскали спрятанную лодку и поплыли навстречу разгорающемуся рассвету. Стояло полное безветрие, друзьям пришлось вытащить весла. Утренний холодок успел пробрать обоих до костей, и, гребя, они быстро согрелись. Наконец они вышли из залива и повернули на юг. Здесь появился ветерок, можно было ставить парус. Легкая остроносая лодка быстро понеслась по пологим волнам. Солнце поднялось довольно высоко, когда друзья достигли цели своего путешествия. В бухте волнения почти не было, спокойная зеленая толща воды была просвечена солнечными лучами до самого дна. Коахон опустила руку за борт - вода была теплой, как парное молоко.
   - Арти, давай, я нырну и посмотрю, что и как.
   - Нет, Хони, я сам хочу найти подарок для мамы.
  Коахон не стала спорить, Арталаурэ скинул тунику и устремился в глубину, ловкий и быстрый, как рыба. Коахон старалась удерживать лодку на одном месте, то и дело всматриваясь в зеленую воду. Арталаурэ вскоре вынырнул рядом с лодкой, ухватился за борт и возбужденно заговорил:
   - Хони, я видел раковины, они действительно огромные! Вода внизу совсем неподвижная, и они открыли створки. Я успел заглянуть в две, там было пусто, но раковин еще много вокруг.
  Отдышавшись, он снова нырнул. Но и на этот раз мальчику не повезло. Он хотел попробовать еще раз, но Коахон решительно втащила его в лодку.
   - Подожди, не торопись! Смотри, ты дрожишь. Тебе надо отдохнуть и согреться, глубина все же не маленькая, теперь я нырну, а потом снова ты.
  Она растерла его тело полотенцем, расплела и просушила тканью волосы и велела отогреваться, а сама прямо с лодки нырнула в глубину. Пронизанная солнцем, толща воды была обманчивой - до дна оказалось совсем не близко. Коахон стремительно плыла вниз. Чем ниже она погружалась, тем становилось холоднее. В прозрачной воде хорошо видны были камни и водоросли на дне, ветви кораллов и раковины-жемчужницы, действительно огромные. Девочка заглянула в открытые створки нескольких раковин, в одной успела даже заметить маленькую жемчужину, но решила, что добыча не стоит стараний. Осмотревшись вокруг, девочка оттолкнулась от плоского камня и быстро поднялась на поверхность.
   - Ну, что? - азартно спросил Арталаурэ.
   - Видела одну маленькую, не стала брать. Давай поплывем вон в ту сторону, ближе к открытому морю, мне показалось, что там были раковины еще крупнее.
  Арталаурэ взялся за весла, Коахон плыла, держась за борт. Потом она махнула рукой и снова ушла в глубину. Вынырнула она, довольно улыбаясь, забралась в лодку и разжала кулак:
   - Смотри, Арти!
  На ладони девочки лучилась небольшая, но ровная жемчужина с чудесным золотистым отливом.
   - Ух ты! Какая красивая, и цвет необычный! Хони, я сейчас тоже найду такую! Я пошел!
  И Арталаурэ, не раздумывая, прыгнул в воду.
   - Стой, Арти, - закричала ему вслед Коахон, - волосы собери!
  Но мальчик уже не слышал ее. Он стремительно уходил вниз, длинные золотистые волосы развевались за спиной. Он быстро достиг дна и поплыл, оглядываясь вокруг, по направлению к темной массе, вырисовавшейся впереди. Приблизившись, он рассмотрел невысокую скалу, окруженную зарослями кораллов, в каменном углублении приоткрыла створки жемчужница. Раковина была крупнее всех, виденных мальчиком до этого. Осторожно, чтобы не спугнуть моллюска, Арталаурэ приблизился и заглянул внутрь. В серой массе, обрамленной черной каймой створок, лежало маленькое солнце. Восхищенно распахнув глаза, Арталаурэ протянул руку и схватил жемчужину. Створки резко захлопнулись, мальчик испуганно дернулся назад, прямо в заросли кораллов. Разлапистые ветви вцепились в его длинные, развевающиеся волосы. Мальчик попытался вырваться, но кораллы держали крепко. Он начал распутывать волосы руками, потом вспомнил о ноже, схватился за пояс и похолодел. Ножа не было, и пояса - тоже, он забыл надеть его, когда заторопился вниз. Грудь начинало жечь, давило на уши, мучительно хотелось выдохнуть. Арталаурэ послал подруге отчаянный Зов, потом рванулся, уже неосознанно, раз, другой. Зеленый полумрак перед глазами вдруг распался на тысячи разноцветных шаров, и мальчик потерял сознание.
  Коахон в лодке нервничала. Друг так поспешно нырнул, что не догадался заплести волосы, да еще пояс с ножом забыл. Для самой Коахон забыть нож было немыслимым делом. Ее не раз упрекали за привычку всюду таскать оружие, но она отмахивалась, говоря: "Мало ли что может случиться!" Девочка напряженно всматривалась в глубину. Арталаурэ не появлялся. И вдруг до нее долетел Зов - с другом случилась беда. Коахон, не раздумывая, рванулась вниз со всей скоростью, на какую была способна. Как она разыскала друга в сумрачной глубине - потом не могла даже вспомнить. Обхватила его неподвижное тело, ножом ударила по ветвям кораллов, по волосам мальчика, отчаянным усилием вырвала последние спутанные пряди из цепких щупальцев и устремилась вверх. Вынырнув, она обнаружила, что лодку поднявшимся ветерком успело отнести к выходу из бухты, и ее уже не догнать. Напрягая все силы, девочка поплыла к ближайшему берегу. С грузом в руках она продвигалась вперед мучительно медленно, поднявшееся волнение мешало, вода захлестывала в рот и в нос. Волна повыше накрыла девочку с головой, но, уйдя под воду, она нащупала ногой дно. Еще несколько отчаянных гребков, и она смогла встать на ноги. Из последних сил Коахон вытащила друга на берег. Арталаурэ не подавал признаков жизни. Коахон, вспоминая все, чему ее учили, положила друга животом на колено и надавила на спину, чтобы освободить легкие от воды. Потом перевернула его, уложив на песок. Тело друга было странно тяжелым и очень холодным. Коахон, как умела, начала делать искусственное дыхание. Прошло несколько минут, но Арталаурэ не шевельнулся, не вздохнул, белки его глаз синевато блестели из-под полуопущенных век. Коахон от макушки до пяток вдруг пронзил дикий ужас. "Подарок маме на день рождения..." "Не-ет!" - закричала она отчаянно и яростно. Все ее существо сопротивлялось такому концу. "Арти, не уходи! Не смей! Я же не смогу без тебя! Я с тобой уйду!" - шептала она, оглядывая берег круглыми от ужаса глазами. Но вокруг было пусто, помощи ждать не от кого. Вдруг она, как-то сразу успокоившись, возложила руки на лоб друга и запела Песнь исцеления. В голове девочки не было ни одной мысли, она не знала, что ее толкнуло - ведь это светлое волшебство никогда не получалось у нее, даже маленькую царапину залечить не могла. Но на этот раз никакой барьер не встал в сознании, Песнь полилась легко и свободно, с каждой строкой все больше наполняясь силой. Теплый ветер овевал детей запахом цветущего луга, разогретой летним солнцем травы, долетел еле слышный стрекот кузнечиков... Арталаурэ вздохнул и открыл глаза. Он никак не мог понять, что происходит - почему у него нет сил шевельнуться и так болит в груди, почему подружка поет что-то, закрыв глаза, отрешившись от всего, и никак не взглянет на него. Потом он ощутил тепло, стекающее с пальцев Коахон на его виски и мягкими, но невероятно мощными волнами расходящееся по всему телу, боль в груди и в горле постепенно проходила, смытая этими волнами. Внезапно мальчик вспомнил все.
   - Хони! - встревожено окликнул он подругу.
  Коахон вздрогнула, как от удара, приподняла голову Арталаурэ, всмотрелась в глаза.
   - Арти!... Арти, ты живой?! Как себя чувствуешь? Где болит? Я так испугалась, так испугалась!
   - Хони, тише! Все хорошо. Я хорошо себя чувствую. А ты научилась петь Песнь Исцеления, да?
  Коахон в растерянности приоткрыла рот:
   - Я не знаю... Даже не помню... Я просто не знала, что делать, ты лежал, такой холодный и не дышал. Я подумала, что ты ушел в Чертоги Мандоса и бросил меня здесь одну...
  Девочка вдруг уткнулась лицом в плечо друга, ее колотила крупная дрожь. Арталаурэ ласково гладил подружку по жестким от соли, черным волосам.
   - Хони, ты успокойся! Все страшное кончилось. Я тебя никогда не покину, обещаю!
   - Обещаешь? - Коахон подняла голову и требовательно всмотрелась в глаза того, кто был ей дороже всех на свете. Арталаурэ никогда еще не видел в глазах своей железной подруги столько теплоты и нежной тревоги.
   - Обещаю! Я всегда буду рядом, клянусь тебе в этом, Хони, родная моя. А когда вырастем, мы с тобой поженимся и всегда будем вместе, до Последней Битвы и Конца Мира... Если ты согласна...
  Коахон не отрывала взгляда от лица друга. Ее лицо стало серьезным и даже торжественным.
   - Я... согласна... Да. Я тоже клянусь тебе в верности и вечной любви. Теперь мы с тобой помолвлены, и никто не посмеет нас разлучить.
  Девочка наклонилась и властно поцеловала своего нареченного в губы. Вдруг она спохватилась:
   - Тебе же надо согреться по-настоящему! - она оглянулась, - а нашу лодку унесло! Ну, ладно!
  Она сдернула с себя тунику, одежда успела высохнуть, но была жесткой от соли. Коахон немного потерла тунику, чтобы ткань стала помягче, и заставила Арталаурэ натянуть ее, а сама принялась энергично массировать его руки и ноги. Одна ладонь Арталаурэ была крепко сжата в кулак.
   - Что у тебя там? - удивленно спросила Коахон.
   - Не знаю. Не могу никак разжать, пальцы свело.
  Еще помассировав сведенную судорогой руку друга, девочка осторожно разжала его пальцы. Из-под них вдруг брызнул мягкий золотой свет. На ладони мальчика лежала крупная жемчужина, полупрозрачная, с радужно-золотистым отливом. Дети восхищенно замерли, любуясь чудесной находкой, едва не стоившей жизни ловцу.
   - Значит, я все-таки не бросил ее! Хони, я увидел, что в раковине что-то светится, потянулся достать и угодил в кораллы. Сам виноват, нужно было собираться внимательнее. Но зато какой прекрасный подарок маме! Я все же выполнил то, что хотел. А для тебя, моя нареченная, я разыщу жемчужину еще прекраснее!
   - Не вздумай! Не смей! - вскинулась Коахон, - я больше никогда не пушу тебя в море! Ты знаешь, что я пережила, когда увидела, что ты не дышишь, и я ничего не могу поделать?!
  Она вдруг заплакала громко, взахлеб, внезапно осознав, что вправду могла потерять друга, что это была уже не игра. Арталаурэ обнимал подругу, утешал, просил прощения и давал разные обещания, но она не могла успокоиться долго. Суровая реальность впервые так жестоко вторглась в ее безоблачный мир, и потрясение было велико.
  В это утро Финарато проснулся раньше обычного, с ощущением смутной тревоги. Он долго лежал, не открывая глаз, пытаясь понять, откуда взялось странное чувство. Тревога усилилась, когда за завтраком он не увидел сына. Амариэ тоже заметно нервничала:
   - Куда мог деться наш непоседа с утра пораньше?
  Финарато постарался успокоить жену, а сам отправился на поиски. Наставник юных принцев пожаловался ему, что Арталаурэ и Коахон сегодня не появились на лекции по истории, хотя оба очень любили слушать рассказы одного из самых долгоживущих нолдор, много повидавшего и написавшего несколько интереснейших исторических трудов. Остальные сорванцы из ватаги Коахон были на месте и не подозревали, куда исчезли их командиры. Время приближалось к обеду, когда Финарато вдруг охватило острое чувство надвигающейся беды. Он понял, что с сыном происходит что-то ужасное. Амариэ примчалась к нему с расширенными от страха глазами. Ощущение непоправимого несчастья все усиливалось, становилось четким и ясным. Финарато знал, что искать детей нужно где-то на берегу моря, в южном направлении. Прибежал из мастерской Онткоа, следом примчалась Ондхон, в рабочем халате, вся обсыпанная мукой. Она мысленно бросила Финарато видение пустынного берега южной бухты, точно зная, где сейчас находятся дети. Через несколько мгновений легкая конная повозка мчала всех четверых к морю. Вот когда Ондхон пришлось горько пожалеть об утраченных способностях Майа! Летела бы сейчас на помощь быстрокрылой орлицей, зоркими птичьими глазами высматривая непослушных детей. На причале встревоженные родители взбежали по сходням на небольшой одномачтовый корабль, приготовленный для путешествия на Тол Эрессэа. Объяснив морякам ситуацию, они поспешно отплыли, но тут вдруг Ондхон вздохнула с облегчением и сказала, слабо улыбаясь:
   - Можно не спешить. С детьми все в порядке. Не знаю точно, что там произошло, но им удалось выкрутиться из беды самим. Хотя помощь им все еще нужна.
  Тут и остальные почувствовали, что смертельная опасность миновала. Белый корабль стремительно летел на юг. Четверо стояли на носу, нетерпеливо вглядываясь в изломанную береговую линию.
  Арталаурэ и Коахон сидели на песке, обнявшись, глядя на приближающийся белый корабль. Наконец-то им помогут, родители сейчас возьмут все в надежные руки. Но зато как им сейчас попадет! Обещали, что не будут больше тревожить родителей опасными играми, а сами... Они встали рядом, не размыкая рук, и молча ждали.
  Амариэ взглянула на Коахон с гневным упреком. Опять эта несносная девчонка втравила ее сына в смертельную авантюру! Финарато крепко сжал руку жены, не давая вырваться несправедливым словам. Коахон шагнула вперед, и хотела что-то сказать, но Арталаурэ остановил ее и заговорил сам, проникновенно и торжественно:
   - Не ругайте Коахон, я сам был виноват. Она меня спасла. И мы дали друг другу клятву, что всегда будем вместе. А когда вырастем, мы поженимся.
  Финарато и Ондхон переглянулись. С горькой усмешкой Ойорандель перевела взгляд на небо.
   - Все происходит, будто случайно, а на самом деле - в каждом событии видна неотвратимая рука Судьбы, - тихо, чтобы расслышал один Финарато, прошептала она.
  Онткоа накинул на дочку легкий плащ, усадил рядом с собой на песок и начал подробно расспрашивать обо всем происшедшем. А Арталаурэ потянул Амариэ за руку, в сторону от остальных, нежно обнял за шею, прошептал что-то на ушко. Потом раскрыл ладонь - мягкое сияние озарило их лица. Амариэ прижала голову своего отчаянного сына к плечу и смотрела на подарок, улыбаясь сквозь слезы.
  После этого случая Коахон сильно переменилась. Она перестала устраивать опасные соревнования для друзей, ее дикие выходки остались в прошлом. Девочка стала задумчивой и как-то сразу повзрослела. Она с жаром принялась за учебу. Долго не дававшееся ей искусство волшебства теперь стало любимым занятием. Услышав, наконец, музыку Мироздания, она перестала рваться напролом всегда и во всем, и научилась гармонично вписываться в звучание окружающего мира. Ее песни Могущества обладали невероятной мощью. Даже тем, кто обучал ее волшебству, становилось не по себе, видя, какими силами повелевает эта, совсем еще юная девочка. Но Коахон хорошо осознавала опасность бесконтрольного использования своего могущества и внимательно просчитывала последствия каждого применения силы.
   - Теперь ты понимаешь, Хони, почему так долго у тебя не получалось творить волшебство? - спрашивал Арталаурэ, с которым они по-прежнему были неразлучны.
   - И почему? - улыбалась другу Коахон, хотя знала ответ.
   - Тебе дана великая сила, больше, чем у нас всех. А распоряжаться большой силой без глубокого понимания опасно.
   - Арти, я поняла это, и еще очень многое, когда ты чуть не умер у меня на руках. До этого я была глупым ребенком, напрасно рисковала сама, и своих друзей подбивала на опасные проделки. Стремилась самоутвердиться, мне хотелось стать самой сильной и смелой, чтобы мной восхищались. А в тот миг все игры кончились. Геройство, подвиги, безрассудная храбрость - все это прекрасно только в песнях. Но если кто-то близкий и любимый, совершив подвиг, уходит от тебя, не нужно тебе его геройство, лучше бы он оставался живым и любящим.
   - Хони, милая моя невеста, теперь я действительно восхищаюсь тобой! В тебе просыпается мудрость нашего народа.
  Коахон немало времени проводила в мастерских, наблюдая за работой своего друга, порой помогая ему своей волшебной силой. Арталаурэ достигал все большего мастерства, научившись насыщать камни музыкой и светом, он двинулся дальше. Его живой ум и чуткие руки никогда не знали покоя, он научился вкладывать в кристаллы информацию. В небольшие, прозрачные, как слеза, камешки юный мастер сумел записать целые манускрипты. Сжав такой камешек в ладони, можно было прочесть книгу и сохранить ее навечно - кристаллы не горели, как бумага или пергамент и вообще не были подвержены никакому разрушению. Все хвалили юного творца за такое полезное изобретение, а он стремился все дальше в своих исследованиях. Ему вдруг пришла в голову мысль оживить кристалл, наделить его душой. Учителя отговаривали мальчика, убеждая, что сотворить такое может только Единый, только Эру вправе распоряжаться живыми душами, и посягать на Его законы преступно и опасно. Но Арталаурэ не послушался, втайне от всех, кроме Коахон, он продолжал свои опыты, решив для себя, что если получит от Эру какой-либо запрещающий знак, то сразу прекратит работу. Знака не было, но не было и особых успехов.
  * * *
  А время летело, неторопливо и совершенно незаметно, как всегда в Амане. С некоторых пор мирную жизнь Эльдамара начали тревожить вести с востока. Могучее человеческое королевство Нуменор, в начале своей истории дружественное и верное Западным Владыкам, постепенно склонялось ко злу. Эльдар видели, как быстро люди забывают деяния своих отцов, как стирается память о подвигах и поражениях великих предков, их понимание и опыт не могут уберечь новые поколения от тех же самых ошибок. А потом в Нуменоре объявился Саурон, и на некогда светлую и прекрасную страну пала завеса Тьмы. Сила воинственных соседей была велика, и угроза, исходящая с востока, стала нешуточной. Жители Тириона вдруг вспомнили призывы маленькой Коахон не расслабляться и быть готовыми к нападению. Военные игры детей, так возмущавшие когда-то Нолдор, теперь казались им пророческими. И вот наступил день, когда нуменорский флот нарушил запрет и объявился у берегов Амана. Кораблей было столько, что моря не стало видно. Несметное войско людей, несущих в себе Тень, ступило на Священную землю. Все жители побережья бежали в Тирион. Город готовился к битве.
  Коахон осматривала оружие, которое уже давно они с Арталаурэ изготовили для себя. Сами ковали и закаляли мечи, вплетая в них песни могущества, сами делали луки и стрелы, плели надежные кольчуги, а потом учились владеть оружием у лучших мастеров. Девушка гордо улыбнулась - верный меч ее не подведет. Арталаурэ неслышно появился в комнате подруги, положил руку на ее плечо:
   - Хони, на этот раз меч тебе не пригодится.
   - Почему? - Коахон обернулась к другу, - ты что-то знаешь? Люди одумаются и уйдут?
   - Нет, они не одумаются, их души переполнены страхом, который парализовал их способность объективно мыслить. Но войны не будет сейчас. Случится что-то другое, потрясение, более могучее и ужасное, чем война, ждет наши земли. Сегодня ночью я решил заглянуть в будущее, и мне было видение. Грядет изменение Мироздания, и произойдет оно по воле Эру.
   - Арти, ты пугаешь меня! Что же такое нас ждет? Что будет с нашей землей?
   - Я не знаю, Хони. В видении не было ничего конкретного, трудно было понять, как это изменение отразится на нас. Ждать осталось недолго, просто надо быть готовыми ко всему. Эру не может желать зла своим детям, нужно суметь принять Его дар спокойно, без протеста и гордыни, а оценим мы его уже потом.
  Арталаурэ крепко обнял подругу. Не размыкая объятий, в мертвой тишине, охватившей, казалось, всю Арду, они сидели у окна и молчали, глядя на бескрайний лес мачт, заполнивший широкий залив почти до самого Тол Эрессэа. Что бы ни случилось, они останутся рядом до конца.
  А в мире что-то происходило. Напряжение все росло, казалось, воздух вокруг искрится и потрескивает, пол и стены древнего дворца начали мелко вибрировать, на грани восприятия нарастал низкий гул, вызывавший мучительное щекотание в костях. Очертания всех предметов расплывались, зрение, слух, осязание отказывались служить, любая воспринятая информация отзывалась болью в сознании. Юные эльдар, еще крепче прижавшись друг к другу, продолжали смотреть. Внезапно они обратили внимание, что горизонт стал выше, и продолжал быстро подниматься. Казалось, море встало вертикально и придвигается к берегу все ближе. Величественная и непередаваемо грозная стена воды вставала над Аманом, закрывая солнце и синее, без единого облачка, небо, по верху ее заклубилась белая пена, а у подножия сгущался тяжкий сумрак. Гул все усиливался, переходил в рев. Чудовищная волна, наполненная гневом Единого, обрушилась на корабли неразумных Его детей и мгновенно поглотила их. Юные нолдор замерли, ожидая, что водяная гора сейчас рухнет на Тирион, такой маленький по сравнению с немыслимой массой воды. Но вдруг, всем своим существом они ощутили движение. Что-то перемещало их вместе с древним дворцом, городом, землей, на которой он стоял. Внезапно стало темно - то ли это солнце погасло, то ли глаза полностью отказались служить. Юноша и девушка, соединенные навечно, но не успевшие познать любовь, медленно осели на каменный пол и лишились сознания.
  Неожиданно темнота кончилась. Эльдар медленно, по одному приходили в себя, ощупывая руками свое тело, пытались понять, живы они, или все-таки мертвы. Ощущения были необычными. Что-то неуловимо изменилось в окружающем мире. Даже тела свои они теперь ощущали по-новому - появилась необычайная легкость, будто они стали меньше весить, сильно изменилось зрение, обзор расширился, эльдар теперь видели все вокруг, будто с разных сторон, так же появилось много других, необъяснимых пока ощущений. Пытаясь приспособиться к новому восприятию, эльдар поднимались на ноги и шли разыскивать родных и друзей, желая узнать новости и посоветоваться по поводу случившегося. Но пока никто не мог сказать ничего вразумительного. Одно было известно точно: флот взбунтовавшихся нуменорцев перестал существовать, и сами они бесследно исчезли, подхваченные волной Гнева Эру. Лишь позже нолдор узнали, что мятежники были заключены в Пещеры Ожидания, где им суждено томиться до нового изменения мира.
  
  Глава 7. Другая грань.
  А мирная жизнь Благословенного Края потихоньку входила в обычное русло. Нолдор приспосабливались к новым ощущениям. Они обнаружили, что могут ходить по снегу и мелкому песку, не проваливаясь, что самые тонкие ветки выдерживают их. Поддерживая себя заклинанием, они могли даже немного пройти по воде. Музыка Мироздания звучала в их душах все яснее, слияние с окружающим миром становилось еще более глубоким и полным. А еще у всех эльдар появилось странное чувство, что они остались одни в этом мире. Будто бы люди, гномы, а так же орки и другие твари, созданные Врагом, перестали существовать. Правда, вскоре они обнаружили, что могут видеть жизнь других народов Арды, войдя в состояние медитации, но получалось, что они смотрят из другого мира, будто сквозь застекленное непробиваемое окно. Похожее чувство испытывали те, кто в Мандосе глядел на гобелены Вайрэ. Ондхон первая нашла объяснение произошедшего.
   - Единый поделил мир Арды на три части, - рассказывала она Финарато, - и теперь отдельно существует основной мир - мир людей, где живут сейчас все народы, которые остались в Среднеземье. Второй - мир призраков, или антимир, где существует мертвая, застывшая во вневременье материя, а живые души находятся там в виде энергетических субстанций, достаточно плотных и стабильных, сотканных из различных видов энергии. Мир призраков пронизывает основной мир, примерно как вода пронизывает песок, в нем живут те, кто не ушел в Мандос, души людей, у которых по какой-то причине нарушился естественный процесс смерти, а так же искусственно сотворенные призраки и обрывки не распавшихся заклинаний. Там нет течения времени и нет жизни, движения, развития, но этот мир насыщен энергией. Песни могущества, раньше сплетавшиеся в едином реальном мире, теперь будут создаваться в антимире и оттуда воздействовать на реальность. Суметь почувствовать и научиться управлять тонкими энергиями станет намного труднее, особенно людям с их ограниченной чувствительностью, нужно будет суметь войти в измененное состояние - транс, чтобы ощутить связь с антимиром, зато сила песен могущества возрастет многократно. Аман же сейчас существует в третьем мире. Он находится как бы над другими мирами - открывается в мир призраков, а через него в реальность, но оттуда сюда проникнуть не может ничто. Эльдар теперь существуют одновременно в трех мирах, видят и ощущают их все и могут действовать во всех, физически и энергетически. Это сделано Единым, чтобы в поздних эпохах мы могли присматривать за людьми отсюда. Наши феар могут легко проникнуть в антимир, причем в любую его точку, а оттуда видеть мир людей и воздействовать на него, но хроар будут оставаться здесь, в мир призраков тело не протащишь.
   - Рани так что получается, значит, Аман отделен от Среднеземья непреодолимым барьером? А как же те эльдар, что остались там? Мы разлучены с ними навечно, и я никогда не увижу сестру?
   - Родной мой, не пугайся, увидишь, и довольно скоро. Эру всегда предусматривает все. Он оставил для эльдар путь - Тропу над Мирами. Из Серебристой гавани, которую до сих пор хранит наш друг Новэ, ведет прямой путь через особые аномальные области, где реальность проникает в антимир, а тот уже просачивается в наш. Прорыв этот совсем не велик, и попасть в него непросто, но эльдар смогут. На кораблях, построенных Кирдэном и защищенных особой Песней силы, известной только ему, будут уплывать они на закат, по мосту из солнечных бликов подниматься туманные области Ильмэна и, распахнув призрачную завесу Вневременья, входить в Благословенные Земли, чтобы остаться здесь уже навсегда.
   - Рани, а Нервен правда собирается скоро вернуться? Если честно, я уже так соскучился по ней!
   - По счету Среднеземья еще не скоро, но в момент расслоения Арды изменилось само время. Если в мире призраков оно практически стоит, то в реальности поток времени имеет турбулентное течение, со множеством ответвлений, завихрений и встречных потоков. Оно мчится намного быстрее ламинарного времени Амана. Поэтому будущее мира людей довольно размыто, его нелегко предвидеть, оно насыщено вариантами, на которые можно воздействовать и менять. Кроме так называемых скелетных, каркасных событий. Эти события предопределены и зафиксированы судьбой Мира, попытка изменить их приводит к тяжким последствиям - то, что должно произойти, все равно случается, только в более жестком и трагическом варианте. Эльдар способны смотреть вдаль и отличать нестабильные варианты от скелетных, могут воздействовать на будущее в определенных рамках. Но в верхнем мире время течет ровным, неторопливым потоком, без завихрений, поэтому в Амане почти все события являются скелетными, неизменными, и здесь мы ограничены в выборе неизмеримо больше, чем в Среднеземье. Живущие там имеют большой простор для творчества, но теряют очень много сил и быстро устают от жизни. Поэтому, рано или поздно, все эльдар придут сюда в поисках покоя и исцеления от усталости. Нервен тоже вернется, и по времени Амана довольно скоро.
   - А если в нашем мире поплыть на восток от Тол Эрессэа, где мы окажемся?
   - Мы встретим материк, очертаниями похожий на Среднеземье, но никем не населенный, время там будет иметь те же свойства, что и в Амане. А когда в реальном мире окончательно наступит эпоха людей, туда переселятся энты и гномы, а так же те квэнди, что не захотят жить в Благословенной земле, рядом с Валар.
  Скоро все эльдар узнали о новом расположении земель. Некоторые из них, особенно молодежь, захотели исследовать новые земли на востоке и отправились на кораблях в долгое путешествие. Коахон, Арталаурэ и все их неугомонные друзья поплыли с ними. Ойорандель успокаивала остальных родителей, объясняя, что в верхнем мире нет для эльдар смертельных опасностей, и юные путешественники скоро вернутся, только ожидать их нужно с запада. А Арталаурэ перед отплытием раздал всем друзьям и их родителям новое изобретение - небольшие синие кристаллики. Сжимая их в ладони, можно было общаться с родными на каком угодно расстоянии. Ойорандель оказалась права, прошло не так много времени, и все корабли экспедиции вошли в западную гавань Валинора, построенную когда-то для Вингилота. Молодые исследователи вдохновенно описывали бесконечные морские просторы, обширные земли, дикие и прекрасные, населенные только зверями и птицами. Своими волнующими рассказами они зажгли сердца многих эльдар, в основном, нолдор и телери, и некоторые, как и предсказывала Ондхон, решили переселиться на восток. Валар не препятствовали расселению эльдар по верхнему миру, и количество жителей Тириона и Альквалондэ существенно уменьшилось. А восполнялось население медленно - детей у эльдар рождалось все меньше, семьи, где было больше, чем по одному ребенку, стали редким исключением. Ойорандель объясняла это тем, что количество феар, которые должны прийти в Арду, ограничено Единым, и многие уже пришли. Теперь будут рождаться в основном те, чьи души побывали в Мандосе и должны выйти в мир через второе рождение. Но это будут не только наказанные, как Феанаро и его сыновья. Многие квэнди, особенно погибшие в Среднеземье, не успели увидеть настоящего детства, не получили в достаточной мере родительской любви, и, чтобы исправить это искажение, им предназначалось родиться вновь. Так, многие дети бывших нолдор-изгнанников обретали второе, счастливое детство, появляясь у своих же родителей. А те, кому не суждено было погибнуть, время от времени приплывали в Аман из Серебристой гавани. Они рассказывали о Среднеземье, о судьбах народов, населявших его, о медленном, но неуклонном угасании эльдар и возвышении людей. Потом опять начали приходить тревожные вести о Сауроне, о кольцах Власти и непрекращающихся войнах последних Высоких эльфов с извечным Врагом. В Кольце Судьбы решено было вмешаться и направить посланцев в Срединные Земли. Ондхон, утратившая силу Майа, больше не годилась для исполнения подобного задания, и были избраны пятеро майар. Но Ойорандель знала, что ее война еще не закончена, придет время и, хочет она того, или нет, ей придется покинуть спокойный, уютный мир Амана и завершить свою миссию. Она молчала, скрывая в душе это тяжкое знание, не желая тревожить раньше времени тех, кого любила, хотя понимала, что чуткий и мудрый Финарато что-то знает, но тоже предпочитает молчать. Так и жили они, делая вид, что все хорошо, но скрывая от всех тревогу в душе.
  В Аман все чаще приплывали корабли эльдар, бежавших из Среднеземья. Вновь прибывшие с болью и страхом рассказывали о войне, о все возрастающей мощи Саурона, о людях, с охотой идущих к нему на службу - целые страны без боя покорялись Врагу, совершенно позабыв об ужасной судьбе нуменорцев. А посланцы Валар, кроме одного, не оправдали надежд. Один из них попал под пагубное влияние Саурона, остальные занялись посторонними делами, лишь Олорин остался верен Западным Владыкам и продолжал неравную борьбу. И Гортаур был повержен. Побежден не силой, а тщательно продуманным сплетением судеб вроде бы незначительных и не обладающих никаким могуществом помощников. На этот раз он сам подставился. Вложил большую часть собственной силы в талисман, который явился двояким оружием. Кольцо помогало своему создателю концентрировать силу, но, будучи удаленным от хозяина, могло быть уничтожено отдельно. С уничтожением талисмана сила терялась. Так, излишнее хитроумие тоже не всегда бывает на пользу. Война закончилась победой сил Света. Но и силы, способные поддержать существование эльдар в Срединных землях окончательно иссякли, и они уходили в Верхний мир навсегда. Финарато ждал возвращения сестры.
  В этот день он проснулся на рассвете. Быстро одевшись, заторопился было в гавань, но у главного дворцового входа остановился, и, опираясь на перила, всмотрелся вдаль. День обещал быть пасмурным, солнце вставало в плотной массе облаков, но над головой небо было пока чистым, и от этого все вокруг казалось подернутым легкой жемчужно-серой занавесью. "Так даже лучше, - подумал Финарато, - Благословенный Край не потрясет их сразу слишком яркими красками". Сердце в груди поминутно замирало. В туманной морской дали зоркими глазами эльфа он заметил мелькнувший парус. Но спешить не хотелось. На крыльце кто-то появился. Ойорандель. Направляясь работать, она почувствовала присутствие друга и решила подойти.
   - Рани, - сказал Финарато, беря ее руки в свои, - не ходи сегодня в пекарню, пойдем со мной!
  - Зачем? Ведь ты так долго ждал этого мгновения, а теперь будто хочешь оттянуть встречу.
  - Мне почему-то не по себе. Я столько веков ее не видел. Какая она сейчас?.. Я помню ее гордой, прямой и открытой, она всегда так страстно боролась за справедливость. А вдруг беспощадное время сломало ее, бесконечные войны с Сауроном опустошили душу? Он всегда извращал то, к чему хоть чуть-чуть прикасался. За прошедшие годы ее прекрасный образ нисколько не потускнел в моей памяти...
  - И теперь ты боишься, что действительность больно ранит тебя? Нет, друг мой, это долгое противостояние ее не сломало, испытания закалили душу подобно стальному клинку. Конечно, Нервен изменилась за эти годы, но не стала менее прекрасной. И поверь, она не стала тебя меньше любить. Надо идти, а то корабль доплывет раньше нас. Хотя конечно, встречать их должны только самые близкие, не уверена, что переселенцам, для которых Валинор был лишь прекрасной сказкой, захочется увидеть сразу много новых лиц.
   - Это понятно, нас и не будет много. Айканаро придет, Ангарато и Артаресто наверное, тоже. Отец сказал, что будет ждать во дворце, что королю надлежит встретить гостей в торжественной обстановке, но я думаю, он просто хочет дать им немного прийти в себя. Но тебя-то они все знают, так что пойдем.
  Белый парус приближался. Вот уже стали различимы фигуры эльдар на палубе. Они напряженно смотрели на приближающийся берег, на группу встречающих, пытаясь отыскать знакомые лица. Корабль причалил, с него протянули трап и прибывшие начали медленно, по одному сходить на берег. Первой спустилась Галадриэль, взглядом нашла Финарато. Узнала сразу - за прошедшие века образ любимого брата тоже ничуть не потускнел в ее памяти. Он все такой же - глаза ясные и ласковые, как в юности, только стали еще глубже, прошедшие века наполнили их неизмеримой мудростью. Благословенный Край раскинулся за его спиной, она еще никогда не видела Аман при свете солнца. До боли знакомый и родной, но все же неуловимо изменившийся мир ожидал ее. Как встретит покинутый когда-то дом свою блудную дочь, в гордости своей не раз отвергавшую прощение? Как примут родные и друзья? Как сложится ее разбитая жизнь в краю детства и юности, где она уже не будет полновластной хозяйкой, как в своих владениях в Среднеземье, где ее судьбой будут управлять другие, высшие силы?.. И почему так хочется плакать?..
  Финарато смотрел на сестру, заново привыкая к ее облику. Да, Нервен действительно изменилась. Нет, конечно, печать старости не легла на ее лицо, прожитые века не согнули гордые плечи, она стала еще прекраснее. Но раньше ее лицо так ярко сияло незамутненным светом Древ в самом их расцвете, а сейчас пережитые тяготы и страдания будто накрыли ее невидимой вуалью, сквозь которую свет пробивается с усилием и становится рассеянным, окутывая ее всю чуть дрожащим, мягким сиянием. Сколько же ей довелось пережить! Финарато всмотрелся в глаза сестры и увидел там бесконечную любовь и несвойственную гордой Нервен нерешительность. А потом вдруг в ее глазах заблестели слезы. Финарато протянул к ней руки, и сестра устремилась к нему, прижалась, дрожа всем телом, уткнулась лицом в его надежное плечо. Финарато ласково гладил ее по золотым волосам. Ничего не стало в этот миг - Исхода, Проклятия Нолдор, долгих и мрачных веков - просто маленькая девочка пряталась в объятиях старшего брата от своих первых детских горестей, доверяла ему, самому сильному и умному на свете, свои сомнения и тайны и верила, что все будет хорошо, потому что он рядом.
  Эльронд смотрел на раскинувшийся перед ним удивительный мир. Сколько рассказов и песен слышал он об Эльдамаре, и вот, наконец, увидел воочию. Отвесные скалы Пелоров поднимались на невероятную высоту, вершины их терялись где-то в облаках. В горной цепи, простиравшейся к северу и югу, открывался проход, казавшийся узким из-за стиснувших его с двух сторон гигантских каменных стен. В самом центре его, на высоком зеленом холме сиял, будто огромный алмаз с тысячами граней, дивный город. К нему из гавани вела сверкающая мостовая. Краски этого мира были необыкновенно насыщенными и глубокими, даже несмотря на пасмурный день. Из-за этой яркости и четкости все казалось нереальным, будто нарисованным художником с чересчур богатым воображением. Эльронд перевел взгляд на встречающих. Знакомых ему лиц не было. Его жена Келебриэнь не пришла встретить мужа и мать, наверное, она все еще не оправилась от душевных ран, полученных в Среднеземье. Как сложится его жизнь в этом прекрасном, но чужом мире? Родился и вырос он в Среднеземье, там страдал и воевал, обретал и терял. Там он многого достиг, и отнюдь не по праву рождения. Здесь придется начинать все сначала. Как еще примет его, полукровку, гордое и замкнутое общество Нолдор? Среди встречающих он заметил двух прекрасных эльдар, похожих друг на друга, как две капли воды. Они были темноволосые и статные, но видно было, что близнецы - не нолдор. Их лица почему-то казались Эльронду знакомыми. И вдруг он понял - они похожи на его мать. Близнецы улыбнулись и разом шагнули к нему:
  - Приветствуем тебя на земле Валинора, любезный наш племянник! Мы братья твоей матери, Элуред и Элурин. Эльвинг не смогла прибыть, она живет на другом краю Амана, в западной гавани. Пойдем пока в наш дом, отдохнешь, мы познакомимся с тобой получше, а потом проводим тебя к отцу и маме.
  - Я счастлив познакомиться с вами, родичи! Может, вы знаете, где моя жена и что с нею?
  - Келебриэнь сейчас в Лориэне, но с нею уже все в порядке, она обещала вернуться из Садов, как только вы прибудете. Мы немедленно пошлем ей весть.
  Эльронд приметил среди встречающих невысокую светловолосую эльдалиэ. Она подошла к Мифрандиру, и они о чем-то тихо, но оживленно заговорили. По маленькому росту, странному розоватому оттенку волос и глубоким фиолетовым глазам он догадался, что перед ним Ойорандель. Сам он никогда не видел ее, но слышал немало рассказов про эту эльдалиэ-Майа, хотя не верил в досужие россказни, чувствуя, что они приукрашены домыслами и откровенным враньем. Эльронд с интересом рассмотрел ее. В худенькой невзрачной фигурке трудно было предположить какую-то высшую силу. Почувствовав его взгляд, эльдалиэ ободряюще улыбнулась ему. Видно было, что с Мифрандиром они давно и хорошо знают друг друга, и их связывают какие-то общие дела. До Эльронда долетел обрывок их оживленного разговора:
  - Ты вспомни, сколько раз за всю историю уничтожали его зримый облик! - горячо шептала Ойорандель, - надолго ли это его останавливало?
  - Сейчас уничтожен не только облик, но и большая часть силы, - возражал ей Серый Странник, - все его твердыни разрушены, слуги уничтожены или рассеяны по всем землям, а сам он, бессильный и злобный, бродит по миру призраков, не имея возможности вырваться оттуда. У него ничего не осталось!
  - Остался его разум, изощренный и коварный, остались огромные знания и опыт.
  - Это ему не поможет! Чтобы сотворить облик, надо иметь хоть какую-то крупицу силы, а чтобы начать собирать силы, необходимо иметь облик. Накапливать силу может лишь тело, существующее в реальном мире.
  - Олорин, ты забываешь об одной возможности. Помнишь, как этот негодяй создавал своих оборотней в предначальные времена?
  Мифрандир вдруг замер, широко распахнутые глаза его впились в лицо Ойорандель. Эльронд напряженно слушал, боясь, пропустить хоть слово. Он догадался, о ком говорят эти двое.
  - Ты думаешь, вселение в момент рож...
  - Тише! - внезапно перебила его собеседница, тревожно оглянувшись, - здесь не место для таких разговоров, давай попозже встретимся в Лориэне. Я расскажу о своих подозрениях Учителю Намо, он или опровергнет их сразу, или подтвердит. В любом случае, это будет уже не ваша война.
  Ондхон посмотрела на прибывших эльдар, на полуросликов, с величайшим любопытством оглядывающихся вокруг и сказала просто и ласково:
  - Друзья, чего мы стоим здесь, пойдемте домой! Вас давно уже ждут.
  Финарато, продолжая обнимать Нервен, нежно шепнул ей в волосы:
  - Пойдем, сестренка! Нас отец ждет! И мама...
  Почти каждые день Финарато и Нервен отправлялись бродить по садам и рощам Эльдамара. Им о многом нужно было рассказать друг другу. Иногда к ним присоединялась Ондхон. В Первую эпоху, живя в Дориафе, Нервен любила беседовать с Ойорандель, когда та появлялась у Тингола и Мелиан. Постоянно общаясь с Вала Ульмо, Ондхон знала ответы на все вопросы, но не всегда соглашалась ответить. Вот и сейчас, когда Нервен попыталась расспросить, что они с Мифрандиром так горячо обсуждали в день приезда, Ойорандель уклонилась от ответа. Мифрандира Нервен так же не смогла расспросить. Майа, обитавшие в Лориэне, говорили, что Олорин и Ондхон вдвоем приходили в Намо Мандосу и долго о чем-то говорили. Потом Олорин отправился во владения Ниэнны, а Намо сказал напоследок Ондхон, что такое не в его власти, сделать это может только Эру. "Если ты считаешь, что это Его воля, жди знак!" - было приказано ей. Нервен сделалось как-то тоскливо после такого рассказа. Она чувствовала, что все это имеет какое-то отношение к ней и ее брату, что Ондхон всегда находилась в гуще странных и опасных событий, и лучше бы Финарато держался от нее подальше.
  Как-то Нервен гуляла одна в дворцовом парке. Финарато с братьями отправились зачем-то в Альквалондэ, а ей хотелось поразмышлять в одиночестве, и она забралась в самый отдаленный уголок. Здесь кроны вековых деревьев смыкались над головой, и внизу под ними застоялся неисчезающий сумрак. Сидя на широком гладком камне, она глядела в темную воду маленького круглого озерка, задумчиво вертя в пальцах тонкий прутик. Неожиданно из густых зарослей вынырнула Ондхон.
  - Нервен, здравствуй! Ты чего здесь прячешься?
  Галадриэль была недовольна, что нарушили ее уединение, и в то же время не было сил скрывать в душе всю накопившуюся тяжесть. Ондхон коротко взглянула на нее. Ее темные глаза проникали сквозь все барьеры в самую душу. Усевшись недалеко от Нервен, она коснулась пальцами воды и тихо сказала:
  - А мне казалось, ты смирилась и начала потихоньку привыкать к новой-старой жизни.
  - Смирилась... Выбора не было, ты же знаешь, - Нервен вдруг почувствовала глубоко в груди закипающие слезы. Она долго молчала, борясь с собой. Не хотелось, чтобы хоть кто-то узнал о ее тайных и горьких мыслях. Но все-таки не сдержалась:
  - Ойорандель, ты все всегда знаешь, скажи, зачем мы любим, если в конце концов потеряем все?! Зачем вкладываем душу в то, чему суждено погибнуть? Зачем привязываемся, если знаем, что придется расстаться? - слезы волной поднялись к горлу, Нервен до боли закусила губы, не поднимая глаз, чертя мокрым прутиком по серому боку валуна.
  Ондхон тяжело вздохнула. Вопросы Галадриэли не требовали ответа, но она все же сказала:
  - Любим, потому что не можем не любить. Не умеем по-другому. Любовь движет нашей жизнью, не будет любви - жизнь остановится. Вспомни - нолдор уходили, чтобы вести войну, неся в душах тяжкие слова пророческого проклятия - и все же создавали прекрасные королевства, украшали свои владения, вкладывая всю душу. Знали, что душа их разобьется на куски вместе с погибшими землями, но шли на это. Знали, что их ждут страдания и смерть, но любили и рожали детей, надеясь, что те доживут до счастливых времен. Это надежда, Нервен. Жажда жизни, что Эру вложил в наши сердца. Пока она теплится, жизнь будет продолжаться.
  - Я знаю об этом. Мы не раз говорили друг другу похожие слова. Но они перестают что-то значить, когда боль потери обрушивается на тебя со всей тяжестью. Сможешь ли ты по-настоящему понять меня, ведь ты сама ни разу не пыталась создать свое королевство, даже дом не пыталась построить. Когда эта земля, бесконечно любимая, становится твоим продолжением, когда твоя душа живет в каждой ее горсточке, в каждой травинке и капле воды... И когда это все гибнет... Такие раны не излечатся никогда.
   - Дома у меня не было никогда, я не имела на это права, должна была находиться везде и нигде. Но любить я умею. И терять навсегда приходилось тоже. Но меня всегда поддерживало ощущение, даже нет - твердое знание, что все это не зря. Не бывает любовь напрасной. Есть в мире какие-то законы, которых мы не знаем, что заставляют нас любить несмотря ни на что. Но эти же законы вернут нам утраченное. Не знаю, когда и как, но все вернется.
   - Вернется... Где, в Арде Возрожденной? Это лишь сказка для слабых и уставших, для тех, кто готов переложить ответственность за свою жизнь на высшие силы и ждать награды за послушание в другом мире.
   - Продолжаешь бунтовать? В этом мы с тобой - противоположности. Ты выше всех сокровищ на свете ценила свою свободную волю, мне пришлось раз и навсегда решить, буду ли я подчиняться приказам. Ни один из этих путей не обходится без боли, и непонятно, что тяжелее - смириться с неизбежностью, или продолжать бороться до последнего дыхания. За долгую жизнь и мне приходилось идти против Судьбы, и тебе - склоняться перед необоримым Роком. Для меня это знание - не сладостная сказка, просто ощущение. Это - есть, это - так. Закон природы - ничто в мире не появляется из ничего и исчезает в никуда. Но это понимание не защищает от боли и трудностей, законам Мироздания наплевать на наши чувства. Умолять о милости бесполезно, плетется из нитей наших судеб причудливое кружево, и будет все именно так, как нужно для узора. Но говорить, что мы ничего не решаем в этом мире, тоже нельзя. Мы вкладываем в Мироздание свои душевные силы, вплетаем свои песни.
   - А для тебя всегда приказы Владык были важнее всего на свете? В Эпоху Древ ты выполняла в Среднеземье их поручения, в Черные годы приносила нам их послания и советы, владела их силой и подчинялась их законам. Ты всегда была далека от своего народа. Сыновья Феанора не раз просили тебя о военной помощи, но ты отказывала.
   - Тогда спасение пленников было важнее, чем военная доблесть, - лицо Ондхон побледнело, это было заметно даже в полумраке, но голос звучал спокойно и ровно.
   - Важнее для кого? Для Валар?
   - Для баланса. Для равновесия между болью и радостью.
   - Ойорандель, а для тебя самой что было важнее? Любила ли ты когда-нибудь? Страдала? Теряла?
  Горькая усмешка скользнула по губам Ондхон:
   - Как много в нашей жизни того, чего перемены никогда не коснутся! Потерять свои отличия и жить, как все - это еще не значит, что станешь своей, родной. В те годы мной двигали не только приказы Владык, но и понимание. Мне было открыто то, о чем вы тогда не имели понятия, Владыка Ульмо вместе с поручениями давал мне знания, которые заставляли меня совершать действия, необъяснимые для вас. А потом я и сама научилась разбираться в хитросплетениях законов Судьбы. Но понять и согласиться, принять душой - это разные вещи. Иногда поднять бунт, пусть даже безнадежный, легче, чем смириться с единственно правильным решением.
   - Я знаю. Но не всегда же покорно, как на поводке, идти, куда ведут. А сейчас ты пытаешься жить, как все? И как, получается?
   - Только внешне. Тебе еще предстоит попробовать.
   - Я слышала, что у тебя родилась дочь. А где она сейчас?
   - Вместе с Арталаурэ, сыном Финарато и еще несколькими юными нолдор отправилась исследовать восточный материк. Туда потихоньку переселяются те, кто не хочет жить под взглядом Стихий, или непоседливая молодежь, что всегда стремится к новому.
   - Намекаешь, что и я могу найти там уголок для себя, где смогу стать полновластной хозяйкой? Нет, больше не хочу создавать королевства, я слишком устала, и хочу жить рядом с теми, кого люблю.
   - Я не намекаю, Нервен, я вижу твою усталость, и еще что-то, что мучает тебя. Ты сегодня сама не своя.
  Нервен, только что страстно спорящая с Ондхон, вдруг будто сломалась, горящие глаза угасли, она низко опустила голову и прошептала еле слышно:
   - Я вчера виделась с Келебриэнь...
   - И что так подкосило тебя?
   - Мне пришлось объяснить ей, почему не приехала Арвен. И не приедет уже никогда...
  Галадриэль еще ниже склонила голову, слезы рисовали узор на ее белом платье. Ондхон в горькой досаде ударила кулаком по колену, приблизилась к подруге и ласково коснулась ее плеча. Нервен прижала руку к губам. Ничего утешительного не могла сказать ей Ойорандель. Если кто-то из эльдар менял свою сущность на человеческую, не было для них возврата назад.
   - Что за странное искажение владеет женщинами-эльдалиэ, какой Рок толкает их к представителям иного народа? - с тоской говорила Ондхон, прижимая к себе беззвучно рыдающую подругу, - ведь мы такие разные, мир мы воспринимаем по-разному и время для нас течет по-другому. Те, кто идет на такое, не сознают до конца, что их ждет. Конечно, они понимают, что при любом раскладе их ожидает боль, но не знают, какая. Когда выбор встает перед ними, они идут на самоотречение, как им кажется: "Если сама не смогу быть счастливой, подарю счастье ЕМУ!", а на самом деле просто выбирают любовь, не думая о расплате. Обретают кратковременное счастье, а потом их ждет глубочайшее одиночество в абсолютно чужом обществе, где никто не способен понять их боль. И некому жаловаться, некого винить, выбор они сделали сами. А возврата уже нет. Главное различие между нашими народами - в индивидуальном временном потоке каждого отдельного существа. Квэнди живут в ламинарном движении, а люди - в турбулентном. При расслоении миров временные потоки были резко разграничены. В течение третьей эпохи локальные зоны с ламинарным течением времени еще оставались в Среднеземье, квэнди могли спокойно существовать в них, не боясь деградации. Ты сама поддерживала в Лориэне такую зону с помощью своего Кольца, как и Эльронд в Имладрисе. А теперь все эти аномалии схлопнулись, и турбулентное время, словно наверстывая упущенное, помчалось с еще большей скоростью и завихрениями. Любому квэнди, чтобы выжить в новом мире, придется поменять свое индивидуальное, внутреннее время на человеческое. И это изменение необратимо, эльда вступает на человеческий Путь. А феа не меняется, остается душой эльдар, тонкой, ранимой, глубоко противящейся человеческому свойству подпитываться энергией чужой боли и не умеющей защититься от этого. И новоиспеченный человек остается в полном одиночестве, причем не только в этой жизни, а во всех последующих воплощениях. Если бы женщины-эльдалиэ предвидели такое, они не бросались бы в эту пропасть.
  Две эльфийские женщины, такие разные, но во многом похожие, много страдавшие, но не сломленные, сидели, обнявшись, на камне и думали, каждая о своем. Галадриэль пыталась представить судьбу Арвен, которая была для нее дочерью больше, чем для Келебриэнь. После откровений Ондхон все стало яснее, но еще печальнее. А Ойорандель пыталась угадать, что ждет ее в скором времени. Она знала, что ей предстоит еще одно путешествие в Среднеземье, знала, что оно будет происходить не так, как раньше, но подробности были еще не ясны, и от этого в душе нарастала тревога.
  * * *
  Окно спальни Ондхон выходило в парк. Из него не было видно восходящего солнца, но Ойорандель всегда чувствовала наступающий рассвет. В это утро она, как обычно, проснулась на заре, но не торопилась вставать. Не придется ей сегодня поработать в пекарне, и доведется ли когда-нибудь еще, непонятно. Она вспоминала свой сон. Даже не сон, а ясное и четкое видение, и в душе нарастал гневный протест. Мало того, что ее жизнь изначально была нарушена вмешательством неведомых и равнодушных сил, теперь и с детьми Рок хочет сотворить нечто похожее! Их-то за что? Разве мало ее разбитой души, неужели она своей нелепой судьбой еще не заплатила за их покой и счастье?! Умом Ондхон понимала, что, думая о Законах Мироздания, глупо говорить о плате, о справедливости, тем более, если дело касается другой личности. Нельзя забрать себе чужую ношу, даже у собственного ребенка. Но сердце не могло смириться никак. Это невозможно, немыслимо! Нет! Ондхон вскочила и бросилась вон из комнаты, сама не зная, куда. В коридоре она вдруг столкнулась с Финарато. "И его тоже!" - молнией вспыхнуло в ее голове. Взглянув друг другу в глаза, они без слов вышли в парк, сели на скамейку. Было еще очень рано, в парке никого не было.
   - Ты тоже видел сон?
   - Видел. Мы должны отправиться в Мир людей в их телах и довершить борьбу с Сауроном. Рани, теперь ты не сбежишь от меня, не отправишься одна на опасное дело. Мы будем вместе, от начала и до конца.
   - Я не понимаю только, зачем мы должны впутывать в это детей? Я привыкла работать одна, не переживая за того, кто рядом, не подвергая никого опасности.
   - А другие пусть волнуются за тебя, да?
   - Раньше никто не волновался.
   - Теперь есть, кому! Рани, на этот раз ты будешь не одна, смирись. Пойми, наши дети уже не совсем дети. Попробуй-ка остановить свою Коахон, если она что-то решила! Арталаурэ кажется мягким, но и его не удержишь дома, если речь идет о битвах и подвигах! Да и остальные мальчишки из их ватаги готовились к войне чуть ли не с пеленок.
   - Подвиги, приключения! Они даже не представляют, что их ждет! Никто не представляет.
   - Я знаю, что свои хроар мы должны оставить в Лориэне, под присмотром дев Эстэ, а в Среднеземье наши феар обретут временное пристанище. Когда все будет кончено, мы вернемся в свои тела, которые будут ждать нас здесь, в полной безопасности.
  Ондхон сжала ладонями виски. Они не понимают! Даже Финарато, уж ему-то должно было хватить войн в первую эпоху. Наверное, все мальчишки останутся мальчишками до конца жизни. И вот этих детей она должна повести прямо в зубы Гортауру - подлому и коварному чудовищу!
   - Рани, ты успокойся! - вдруг мягко сказал Финарато, - подумай, лучше было бы, если бы они отправились одни, без нас?
  Ондхон прожгло мгновенным ужасом от макушки до пяток: "А ведь Эру мог распорядиться и так!" Финарато тепло обнял ее за плечи:
   - Пусть уж наши неугомонные сорванцы будут у нас под присмотром.
  Ойорандель медленно вздохнула. "Нет, я не буду им ничего рассказывать, - вдруг твердо решила она, - не имею права. Даже если они поймут, что в действительности им предстоит, никто не откажется от выполнения задания, только лишнюю тяжесть на юные души нагружу. Пусть не знают! Нолдор шли в Среднеземье, не имея представления, чем обернется их поход, а потом проявляли великую доблесть. Молодые, они все такие - храбрые и наивные. Я сделаю все возможное, чтобы уберечь детей". Ондхон откинула голову назад, глядя остановившимся взглядом в светлеющее небо. Ей вспомнилось, как она отправилась в Мандос, оставив тело во дворце Ольвэ. Бестелесная феа воспринимает окружающее по-особенному, каждый предмет реального мира она распознает в основном благодаря памяти, ощущает его сразу со всех сторон, но только что-то одно, вокруг уже ничего не видит. Феа не воспринимает движения, а понимание какого-то события получает в виде отрезка памяти. В Мандосе душа теряется во вневременье. Ондхон только после возвращения узнала, что за время ее путешествия по Царству Мертвых в мире прошло несколько лет. Да и само возвращение было нелегким. Бездомная феа инстинктивно отторгает тело, приходится затратить много сил, чтобы его оживить. Вся хитрость в том, чтобы суметь шевельнуть пальцем. Потом процесс идет легче, но еще долгое время тело плохо слушается, связь между сознанием и ощущениями постоянно теряется, реальность ускользает. И чем дольше Дом и Жилец были в разлуке, тем труднее восстановить связь. Конечно, это все мелочи, их можно перетерпеть. Но все эксперименты с душами, с перевоплощениями очень опасны, можно легко сломать что-нибудь в хрупкой структуре тонких энергий, и это нарушение будет необратимым. Особенно если придется иметь дело с Сауроном. Он самый опытный в Арде специалист по перевоплощениям, Саурон работал в этой области больше всех Валар и майар, и достиг очень многого. Еще в предначальные времена Гортаур учил своих помощников похищать тела. Они делали это двумя способами. В первом случае сильный и злобный дух просто выбрасывал феа из тела и завладевал им. Обычно похититель не задерживался долго в чужом теле, так как в этом случае он терял связь со своим собственным обликом, который мог случайно погибнуть, и вор оказывался запертым в чужом слабом хроа. Как только похититель оставлял тело, оно сразу погибало, душа уже не могла в него вернуться и оставалась в мире призраков. Механизм смерти был в этом случае грубо нарушен, феа не могла расслоиться на составные части и уйти из Арды. Оставаясь накрепко спаянной с энергетической матрицей, душа бродила в нижнем мире в виде призрака, жестоко страдая и озлобляясь. При втором способе злой дух внедрялся в тело жертвы и полностью подчинял ее душу, заставляя выполнять приказы. Жертва в этом случае тяжко страдала, а когда мучитель оставлял ее, обычно сходила с ума. Люди называли это одержимостью. Саурон имел огромный опыт в этих делах, здесь с ним трудно тягаться, это будет игра на его поле. А, родившись в человеческих телах, их отряд останется почти без сил, без защиты...
   - О чем задумалась, Рани? - напомнил о себе Финарато.
   - Вчера вечером Арталаурэ примчался к Коахон с горящими глазами и сообщил, что сумел изготовить кристаллы, не обладающие искусственным интеллектом, но способные заключить в себя и удерживать живую феа. Я думаю, это открытие не случайно совпало по времени с нашим походом. Ты скажи сыну, чтобы он показал кристаллы Намо Мандосу. И пора собираться.
  
  Часть четвертая. Игра на чужом поле.
  Глава 8. Два брата.
  Андгон, сын Эльдариона, внук прославленного короля Элессара правил королевствами Гондор и Арнор в мире и благоденствии вот уже пятьдесят лет. Немало времени пролетело с тех пор, как ушли Король Элессар и его благословенная Королева, но расцвет великих западных королевств еще продолжался. Строились города и дороги, процветала торговля с разными народами, путешественники по морю и по суше отправлялись во все концы обитаемого мира и открывали новые, неизведанные земли. Радость и покой царили в Гондоре, и только король Андгон с каждым днем становился все мрачнее. Годы шли, и старость была не за горами, а у короля все еще не было наследника. Его жена происходила из древнего рода нуменорцев. Прекрасная и мудрая, Элленвен была настоящей подругой своему мужу, любящей и верной, способной поддержать его в любой ситуации. Только вот ребенка родить никак не могла. Уже все средства были испробованы, многие целители пытались помочь королеве, да только безрезультатно. А наследник рода Исильдура должен был прийти в мир непременно, иначе прервется род. Оставалось только одно средство, но Андгон приходил в отчаяние, едва услышав об этом от своих советников. Развод. Его убеждали, что ради королевства он обязан развестись с Элленвен и сочетаться законным браком с другой. Советники уже подыскали достойную кандидатуру на роль будущей королевы Гондора, юную девушку, тоже представительницу древнего и уважаемого рода. Андгон хорошо знал и уважал эту девушку, но любил-то он жену и не мог решиться на такое предательство. Что же делать?! Он думал над этим вопросом днем и ночью.
  Король, лежа без сна, всматривался в тонкие, благородные черты любимой женщины, тихо спящей рядом. Лунный луч, падающий из-за приоткрытых занавесей, осветил ее нежное, бледное лицо. На нем появились скорбные морщинки - она, безусловно, догадывалась обо всем. "Как я скажу ей такое?! - мучительно думал Андгон, и слезы наполняли его глаза, - она же ни в чем не виновата! Она страдает больше меня - ведь каждая женщина мечтает стать матерью. А я должен сказать! Обязан. Гондор ждет наследника древних королей. Элленвен - королева и должна понять меня. Ей уже почти шестьдесят, хоть в ее жилах и течет нуменорская кровь, все равно в этом возрасте уже нет надежды родить ребенка. Но как же я буду жить без нее?!" Элленвен вдруг открыла глаза и посмотрела на мужа долгим тревожным взглядом:
   - О чем ты думаешь, любимый мой? Тебе не спится?
  Андгон рывком отвернулся, стиснув зубы, чувствуя, что не может сдержать слез. А жена говорила тихо, будто сама с собой:
   - Ты знаешь, милый, со мной что-то происходит в последнее время. Я так странно себя чувствую - будто огромная, щемящая пустота внутри вдруг начала наполняться новыми силами и чем-то прекрасным и светлым. Я боюсь поверить... Но мне кажется, это... то, чего мы так ждали...
  Андгон рванулся к жене, вглядываясь в любимое лицо, в его глазах зажглась безумная надежда:
   - Элли... - это правда?! Правда? Скажи мне, родная...
   - Я не знаю, любимый... Мне так хочется верить в это, что я могу ошибиться. Но ты подожди немного с разводом, я надеюсь...
   - Откуда ты знаешь про развод?! Какой подлец посмел?..
   - Милый, я же не слепая. Но я не виню тебя, интересы государства важнее нашей любви.
   - Элли, любимая моя, прости меня! Ты всегда была для меня единственной. Но я король и страна ждет от меня наследника... Только я знаю, что не смогу без тебя!
   - Андгон, я тебя люблю. И надеюсь.
  Их надежды оправдались, и в должный срок у Элленвен родился сын. Мальчик был копией отца, лишь глаза у него оказались светло-голубыми, видимо проявилась капля крови Йорлингов, или другого младшего народа Среднеземья. Король назвал сына Эстелиан, Дар Надежды. Всю свою жизнь потом он вспоминал эту лунную ночь, когда любимая подарила ему надежду. Не прошло и года, как жена пообещала Андгону еще одного сына. Вторая беременность протекала тяжело, Элленвен чувствовала мучительную усталость. Ее удивляло, что она не ощущает любви к будущему ребенку. Когда она ждала Эстелиана, ее сердце наполняла постоянная светлая радость и нежная тревога о будущем сыне. Какое неизмеримое счастье ощутила она, когда впервые взяла малыша на руки. А сейчас все было по-другому. Королева никому, даже мужу не признавалась, что она не хочет этого ребенка, не любит его и даже боится. Страхи Элленвен оказались не напрасны. Роды были тяжелыми и затяжными. К концу второго дня у женщины кончились силы. Цепляясь за руку мужа, она бессвязно шептала:
   - Любимый мой, я умру... Побереги нашего сына... Эстелиана... Единственного...
   - Элли, родная моя, ты не умрешь! Ты сама воспитаешь нашего мальчика, мы еще на его свадьбе порадуемся! Держись, ты справишься, еще чуть-чуть постарайся для нашего второго сына! А может, дочки?
   - Нет... - голос Элленвен вдруг прервался, она не смогла выговорить то, что пыталась в прозрении донести до мужа. Тело ее судорожно выгнулось, и появился младенец, настолько неожиданно, что женщины-повитухи не успели подхватить его. Тут же раздался вопль новорожденного, странный, переполненный болью и яростью, не похожий на обычный младенческий крик. Женщины остолбенели, слыша этот вопль. А Андгон, ничего не замечая вокруг, смотрел в лицо жены. Он видел, как быстро тускнеет дивный свет ее глаз, всегда смотревших на него с нежной любовью, а Элли, его Элли все силится что-то сказать ему, но не может, ее лицо на миг искажается отчаянием, а потом вдруг разглаживается, неземной покой облекает дорогие черты... И вот уже самая близкая и родная душа отделена от него невидимой, но непреодолимой стеной... Безумно рыдая, король обнимал тело жены, никому не позволяя коснуться его. А младенец, забравший жизнь своей матери, лежал в колыбели и как будто ухмылялся чуть заметно, вслушиваясь в горестные крики и плач.
  Андгон не смог смириться с потерей жены. Он сразу постарел на много лет, глаза его потускнели, никогда с того тяжкого дня искорка смеха не оживляла их. Делами государства король занимался без увлечения, безучастно выслушивая доклады министров о достижениях прогресса. Лишь подрастающий Эстелиан мог развеять мрачное состояние духа короля. Вся любовь Андгона была безраздельно отдана старшему сыну. А для младшего он не мог сыскать в своем сердце ни крупицы нежности. Он невольно винил мальчика в смерти жены, но не только это отталкивало Андгона. Когда, немного придя в себя после похорон королевы, он впервые взял на руки ребенка, его поразил взгляд малыша - вполне осмысленный, горящий темным, злобным огнем. Король так и назвал сына - Моринаро. И потом не раз еще замечал он этот недетский, мрачный взгляд.
  Время шло, братья росли, но никогда не пытались дружить между собой. Эстелиан был нежным и чувствительным мальчиком, ему очень сильно не хватало матери. Он расспрашивал тех, кто хорошо знал благородную королеву, не уставал слушать рассказы о ее жизни, разбирал дневники, написанные ее рукой. Он глубоко любил отца, несмотря на замкнутость и угрюмость овдовевшего короля, и бывало, что нежная ласка сына стирала печать неизгладимого горя с лица Андгона. Но ненадолго. Придворные дамы жалели мальчика, рано потерявшего мать, но Эстелиан не искал жалости. Он будто подозревал что-то неестественное в смерти матери и хотел разгадать эту тайну. Королевские приближенные пытались убедить мальчика, что в гибели королевы не было и не могло быть ничего преступного, умом он соглашался с их доводами, но сердцем поверить не мог.
  А второй принц, Моринаро, никогда не стремился сблизиться с отцом. Он вообще никого не любил, на любую ласку отвечал холодным презрением. В один год с Моринаро в Минас-Аноре родились еще девять мальчиков, чей приход в мир был окружен похожими странностями. Все эти дети причинили тяжкие страдания своим матерям, все они были нежданными для родителей, и с раннего детства не испытывали ни малейшей привязанности к своим близким. Все мальчики очень быстро нашли друг друга, будто искали специально. Они все крепко подружились и никого никогда не допускали в свое замкнутое общество. Странные склонности этих детей отталкивали окружающих. Им доставляла удовольствие только чужая боль. Их компания ловила и мучила домашних животных, обижала маленьких детей, подстраивала гадости окружающим. Но, хитрые и подлые, они совершали свои мерзкие поступки так, что их нельзя было ни в чем обвинить. Став постарше, дружная компания опутала паучьей сетью страха чуть ли не все детское общество столицы. Узнав о каждом ребенке что-то неприятное, или нащупав в его душе слабое место, они шантажировали свою жертву, требовали полного повиновения и наказывали за малейшее отступление от их правил жестокими унижениями. Чтобы выгородить себя перед взрослыми, они никогда не применяли к другим детям физического насилия, по крайней мере, сами. На отдаленном пустыре, выбранном для "наказаний", малолетние садисты заставляли своих жертв оскорблять и бить друг друга, угрожая в случае неповиновения опозорить их перед всем городом. Еще они распускали грязные слухи про тех, кто им не подчинялся, стравливали их между собой, заставляя помогать в этом подлом деле наиболее покорных. Годы шли, город наполнялся страхом и ненавистью, люди догадывались, где искать источник всех бед, но что они могли сделать против королевского сына, тем более, не имея никаких доказательств его разрушительной деятельности. А король Андгон, ослепленный тоской по жене, не замечал ничего. Между тем, Моринаро и компания, оставаясь безнаказанными, вконец обнаглели. Жажда чужих страданий томила их все сильнее, и они начали иногда позволять себе изысканное удовольствие - пытку.
  В королевские покои ворвался мальчик. Всеми правдами и неправдами он пробирался туда, не слушая уговоров старших, прячась за портьерами, проскакивая мимо стражи. Очутившись перед Андгоном, он бросился на колени и, обливаясь слезами, закричал:
   - Государь! Отец наш, выслушайте меня! Не прогоняйте!
  Король удивленно смотрел на мальчика, потом поднялся с кресла, ласково взял перепуганного ребенка за руку и подвел к скамье. Усадив мальчика рядом с собой, он тихо и спокойно спросил:
   - Что случилось, малыш? Говори, не бойся, никто не собирается тебя наказывать.
   - Они сказали, что за такие вести ты велишь вырезать мне язык...
   - Что ты такое говоришь?! Кто "они"?
   - Принц Моринаро и его друзья... Их все боятся! Они наказывают тех, кто не слушается и говорят, что это ты приказал им поддерживать дисциплину в Цитадели. А мой брат не верил! И я им больше не верю. Короли рода Исильдура всегда были добрыми и справедливыми, а мой брат - самый честный и верный человек на свете. А они схватили его и повели наказывать. Его привязали к столбу на пустыре, резали ему кожу ножами и посыпали солью, а потом делали такое... - мальчика трясло от ужаса, а при последних словах вдруг начало тошнить прямо на ковер.
  Король подал ему салфетку и, ничего не поняв из путаных выкриков ребенка, заговорил спокойно:
   - Что за бред ты несешь? Ты болен? Если в нашем городе кто-то провинился, его вызывают на королевский суд, а не привязывают к столбу. Как зовут твоего брата?
   - Барагунд. Мы - сыновья Баранора, храброго воина Цитадели, - с трудом отрываясь от ужасных воспоминаний, прошептал мальчик.
   - Я вызову твоего брата и побеседую с ним. А ты болен, что-то сильно напугало тебя, я сейчас приглашу лекаря. Не переживай, я разберусь с твоим делом.
  Малыш разрыдался в полном отчаянии:
   - Государь, ты не веришь мне! Я клянусь, что не вру, я все видел! Там, на пустыре стоит столб, и на нем остаются пятна крови после наказаний! Они убьют моего брата, государь! И меня убьют!
  Андгон не мог поверить в подобные ужасы, тем более о собственном сыне, но видел, что ребенок вправду чем-то смертельно напуган. Он приказал позвать лекаря и разыскать брата мальчика. Прошло несколько часов, но Барагунда найти не смогли. Тогда не на шутку взволнованный король отправил воинов на пустырь, описанный малышом. Принц Моринаро и его друзья действительно были там, они лениво перебрасывались мячом, и с неподдельным удивлением отвечали на расспросы королевских посыльных о Барагунде и его младшем брате. Никакого столба со следами крови на пустыре, конечно же, не было. И никто не обратил внимания, что в тот момент в компании Моринаро было не десять, а восемь подростков.
  Андгона одолевали сомнения. Никакие подозрения против сына и его друзей не подтвердились, кроме непонятного исчезновения Барагунда. Но нашлись подростки, которые пояснили, что тот поспорил с Моринаро и в раздражении ушел за город. Ничего необычного в этом не было, но что-то не давало королю покоя. Как-то уж слишком равнодушно отнесся его младший сын к этой истории. Ночью, лежа без сна, Андгон размышлял обо всем этом. Перед его мысленным взором появлялись глаза ребенка. Смертельный ужас, переполнявший их, был необъясним. Король думал, что его сын Моринаро был странным с самого рождения и действительно мог напугать до смерти кого угодно, а не только маленького мальчика. Он вспоминал все обрывки слухов о младшем принце, долетавшие до него. Эстелиан, старший и любимый сын, не испытывал родственных чувств к младшему брату и всегда стремился свести общение с ним к минимуму. Андгону вдруг вспомнились слухи о темных силах, об одержимости младенца, возникшие после рождения Моринаро. Ему тогда даже пришлось пригрозить наказанием болтливым повитухам, от которых исходили сплетни. Со временем разговоры утихли, но странности остались. И вдруг яркое, мучительное озарение потрясло короля - ему вспомнились последние слова жены. Ослепленный горем, он не придал им значения. А Элленвен тогда назвала Эстелиана их единственным сыном. Почему? В королевской опочивальне вдруг мелькнула тень. Андгон приподнялся на локте. Но чьи-то руки, мягкие и холодные, как пиявки, опустились на его плечи, настойчиво уложили обратно, переместились на виски. Бледное лицо приблизилось вплотную к глазам короля. Моринаро! Андгон, с трудом вздохнув после пережитого страха, попытался сесть и спросить сына, что ему надо. Но не смог ни того, ни другого. От холодных скользких пальцев, сжимавших его голову, по всему телу растекалась свинцовая тяжесть.
   - Что, папочка? - прозвучал незнакомый издевательский голос, - ты еще не догадался, что ты мне не папочка? Или все-таки догадался?
  Глаза Моринаро вдруг загорелись нечеловеческим желто-зеленым огнем. И в этот момент Андгон увидел, что зрачки глаз того, кто склонился над ним, имеют вертикальный разрез, как у кошки. Смертный ужас вползал в сердце короля, обездвиженный заклинанием, он не мог шевельнуться. Кто же это чудовище, которое он столько лет называл своим сыном?
   - Так и быть, напоследок я открою тебе тайну. Твоя никчемная женушка помогла создать новый облик Тар-Майрону Аулендилю, которого твои трусливые сородичи, дрожа от ужаса, прозвали Сауроном, можешь гордиться. Правда, силенок у мамаши оказалось маловато, немного я сумел от нее взять. Ну ничего, вас, людишек, нетрудно раскрутить на энергию - напугал, унизил, и питайся, сколько хочешь. А теперь прощай, ты мне больше не нужен!
  Ужасное существо, вырвавшееся в мир из чрева женщины, но не имеющее ничего человеческого, сильнее сжало ладони на висках Андгона. Несчастному королю казалось, что чудовище высасывает его жизнь, его душу медленно, по капле, наслаждаясь его беспомощностью и смертными мучениями. Он не мог ни шевельнуться, ни закричать, только смотрел расширенными от ужаса и боли глазами в нечеловеческие глаза, желтые и холодные. А потом желтые искры вдруг разлетелись в разные стороны и погасли. Безжизненное тело короля вытянулось на ложе.
  Обнаружили умершего только утром. На теле короля не было никаких видимых повреждений, признаков отравления тоже не обнаружилось, и медики признали его смерть вполне естественной. Все решили, что сердце Андгона, истомленное постоянной тоской, не выдержало и остановилось. Моринаро, входившего в опочивальню этой ночью, никто не заметил - демон не допускал ошибок. И только Эстелиан не мог поверить, что отец умер от сердечного приступа. Слишком много было странных совпадений. Но заняться расследованием у него сразу не получилось. Юному наследнику пришлось вступить на престол в семнадцать лет.
  * * *
  Эстелиан стоял в тронном зале Цитадели, задумчиво глядя на скульптуры великих предков. Не смог он оправдать надежд своего народа, не стал похожим на Элендиля и Исильдура, на своего прадеда Элессара. Тем легче проклятому Моринаро и девяти его верным друзьям распускать грязные слухи о нем и его матери, святой женщине, погибшей по вине этого чудовища, теперь Эстелиан был уверен в этом. Но что толку?! Вот уже четыре года минуло со дня смерти отца, четыре года, как он, старший сын, взошел на престол, не желая этого, не будучи готовым к такой ответственности. И сразу же поползли слухи, что он не родной сын, что Элленвен, опасаясь развода, прижила его на стороне, во время поездки по Рохану. Тем легче верили люди этим сплетням, что у Эстелиана и вправду были голубые глаза, а не серые, как у отца. Откровенная ложь сплеталась с полуправдой так искусно, что юный король не знал, что противопоставить этим россказням. Он не хотел никого несправедливо обвинять, боялся разжечь смуту. А шустрый братец не боялся и успешно вербовал себе сторонников, убеждая гондорцев, что он - единственный настоящий сын Андгона и только он, Моринаро, имеет права на престол. Теперь в королевстве две враждующие партии - короля и его брата. Эстелиан тяжело вздохнул - из-за его нерешительности Моринаро сумел набрать большую силу, а ему теперь никто не верит. Доказательств немного - предсмертные слова матери, странности Моринаро, необъяснимая смерть отца, путаные рассказы и недомолвки случайных свидетелей, парализованных страхом. Кстати того юношу, Барагунда, так и не нашли тогда, но исчезновение осталось не расследованным из-за внезапной смерти короля. А мальчик, поднявший тревогу, умер той же ночью в лазарете от непонятной болезни. Теперь Баранор, отец погибших мальчишек - самый преданный сторонник молодого короля, но и у него нет обоснованных обвинений против младшего принца. Да и что они пытаются доказать? Что Моринаро - чудовище? Но прогрессивные люди Гондора не верили в мистику. Сторонников Моринаро намного больше, чем верных королю, но пока он не решался напасть открыто. Те, кто следуют за ним, в основном, запуганные, колеблющиеся люди, от них трудно ожидать решительных действий. Только ведь это ненадолго. Что же предпринять?..
  Где-то вдалеке вдруг послышался шум. Эстелиан настороженно вскинул голову. Шум приближался, стали различимы крики и звон оружия. Внезапно тяжелые двери в зал распахнулись, на пороге встал Баранор, отчаянно отбиваясь мечом и кинжалом от наседавших на него воинов. Он удерживал свою позицию, очевидно решив умереть, но не дать мятежникам прорваться к королю. Откуда-то из-за спин воинов прилетел метко пущенный топорик и ударил отважного защитника по шлему. Воины, перепрыгивая через упавшего, ворвались в зал и окружили короля. Моринаро прошел сквозь их ряд и, ни слова не говоря, сорвал с брата пояс с мечом.
   - В подземелье его! - скомандовал младший брат спокойно и равнодушно, будто говорил не о короле, а о нашкодившем слуге, потом оглянулся на слабо стонущего Баранора - и этого тоже.
  Долго и тщательно подготавливаемый дворцовый переворот завершился в мгновение ока. Верные королю люди даже не смогли дать организованный отпор, их всех похватали внезапно, поодиночке - союз десятерых действовал синхронно, как хорошо отлаженная боевая машина. Узурпатор Моринаро распорядился отправить схваченных в разные крепости и заточить под неусыпным надзором, а Эстелиана и еще десятка два самых преданных королю воинов оставил в обширном подземелье, расположенном под хозяйственными дворами Минас-Анора и спешно переделанном в тюрьму. Насчет них у Моринаро был особый план.
  
  Глава 9. Нежданные гости.
  А лет за двадцать до этих событий в рыбацкой деревушке на западе Гондора почти одновременно родились десять ребятишек, восемь мальчиков и две девочки. Для маленького селения это было необычно. Рыбаки любили детей, но были бедны, и им пришлось тяжеловато. Едва ребятишки подросли, их приставили к работе. Они помогали разбирать улов, сушить сети, работы для малышей хватало, но они не унывали. Эти ребята были дружными и веселыми, работы не боялись. Им во всем помогали песни. А пели они все время, и у них это хорошо получалось. Все окрестные жители заслушивались. Дети подрастали, в их репертуаре появлялись все новые песни, удивительно мелодичные, незнакомые рыбакам. И вообще, подрастая, эти десятеро все больше отличались от жителей деревни. Необыкновенно смышленые, они увлекались такими вещами, интересоваться которыми рыбакам даже в голову не приходило. Оказалось, например, что все ребята умеют читать и писать, хотя в округе не было никого, кто мог бы научить их. Сами дети, чем старше становились, тем острее чувствовали, что они другие, не такие, как все. Странные отрывочные воспоминания и сны тревожили их. Обсуждая друг с другом эти сны, ребята понимали, что ничего подобного в своей теперешней жизни видеть не могли, это сигналы, что они должны что-то вспомнить, понять. Но пока ни у кого из них это не получалось.
  Дети выросли, стали юношами и девушками, и тогда окружающие заметили еще одну странность - никто из них не интересовался противоположным полом. Все они ласково, но твердо пресекали любые попытки флирта. Многих сверстников это обижало и отпугивало, некоторые пытались осмеивать странную компанию. Но у каждого из друзей было еще одно необъяснимое свойство - если к ним кто-нибудь подходил с намерением посмеяться или затеять ссору, человека вдруг останавливала неожиданная робость и какое-то подсознательное уважение, ощущение, что перед ним иное существо, к которому не надо приближаться вплотную. И человек отходил, смущенный.
  В это время из столицы долетели вести о перевороте и захвате королевской власти младшим принцем. Но жителей отдаленной окраины это мало тронуло. Кто бы ни сидел на престоле, жизнь рыбаков не менялась, и они думали, что так будет всегда.
  * * *
  Проснувшись как обычно на рассвете, Ондхон лежала, не открывая глаз, пытаясь прийти в себя. Сознание возвращалось, с трудом сбрасывая липкую паутину измененного состояния. Это ее не испугало, с ней такое бывало не раз после большой потери сил, вследствие слишком быстрой смены нескольких обликов или поединка с могучим чародеем. Обостренные инстинкты не предупреждали об опасности, и Ондхон не торопилась, спокойно припоминая, что же с ней произошло. Между тем, память подсказывала ей, что она уже давно утратила все способности и силу Майа, и вот уже много веков ведет спокойную, размеренную жизнь в Благословенном Крае. Что же могло случиться, и почему она так неправильно, неудобно себя чувствует? Готовая к любым неожиданностям, Ондхон открыла глаза. Низко над головой она увидела потолок, сделанный из каких-то высушенных растений, наподобие тростника. И лежит она, похоже, на охапке тростника, травинки покалывают кожу, совсем рядом слышен ровный шум прибоя, а все вокруг пропитал неистребимый запах рыбы. Этот навязчивый запах внезапно прорвал блокаду памяти, и на Ондхон обрушились воспоминания о последних событиях в Амане. Сон-послание тогда они увидели все. Разумеется, ни Коахон, и никто из ее друзей даже не подумал отказаться. Наскоро простившись с близкими, Ойорандель, Финарато, Коахон с Арталаурэ и их неразлучные друзья пришли в Лориэн. Ирмо принял их без вопросов, заботливо уложил на мягкую траву и погрузил в сон. Феар вышли из тел легко и спокойно. В Мандосе Намо встретил их всех у Врат и сам проводил по царству мертвых к особенному месту, где все вокруг терялось в мерцающем и струящемся тумане, сознанию там совершенно не за что было зацепиться, и оно неудержимо растворялось в этом кипении. Они не успели даже проститься, сразу потеряв друг друга в сером мареве.
  Воспоминания о нынешней жизни шли параллельно, не сливаясь с истинной памятью. Существовало тело человека с нормальной человеческой феа, а как бы над ней - личность Ондхон. Она довольно быстро притерпелась к такому состоянию, к счастью, для нее различные внедрения были привычны, но она боялась за остальных, для них раздвоение личности могло стать серьезным потрясением. Необходимо их осторожно подготовить. А ведь нужно спешить, Саурон начал активные действия. Понимание, что надо сделать, ясно обрисовалось в голове Ондхон. Она быстро встала и отправилась собирать друзей. Объяснив, что им придется надолго покинуть поселок, она попросила всех подготовиться, будто на долгий промысел, пообещав все рассказать чуть позже. Без вопросов и возражений, так как давно предчувствовали что-то подобное, десятеро друзей собрались и вышли в море на крепком судне, которое сами построили этой зимой. Они двигались на запад вдоль побережья весь день, а поздно вечером остановились у пустынного мыса, прикрывавшего судно от северного ветра. Ондхон собрала всю компанию на палубе и усадила кружком. Вздохнув, оглядела своих верных спутников, сравнивая дорогие образы с человеческим обличьем. Финарато стал крепким темноволосым парнем с могучими плечами рыбака, привыкшего тянуть сети, Арталаурэ ростом не вышел, и казался худеньким бледным подростком с песочными жидкими волосами, Коахон оказалась рыжей шустрой девчонкой, конопатой и курносой. Да и сама Ондхон не имела ничего общего со своим настоящим обликом - жесткие черные волосы, широкоскулое лицо, мозолистые руки. Она усмехнулась про себя - Саурону сложно будет узнать их.
   - Друзья мои, - начала Ондхон, - вы всегда чувствовали некую странность, окружавшую нашу жизнь. То, что я сейчас расскажу, сначала покажется вам бредом, но не торопитесь отмахиваться, внимательно проанализируйте все сказанное, и вы поймете, что это правда.
  Все девять человек-эльдар слушали ее внимательно и спокойно, Ондхон с тревогой всматривалась в их лица, но пока все было нормально.
   - Родные мои, мы все - не совсем люди. На самом деле мы из народа Эльдар, а наши души были намеренно вселены в человеческих младенцев, чтобы родиться и вырасти среди людей. Наши настоящие тела ждут нас за краем мира, в сказочном Валиноре, а здесь мы должны выполнить важную миссию - изгнать из мира Арды злобного чародея Саурона.
  Ее молча слушали, пытаясь сопоставить информацию с собственными ощущениями. Арталаурэ вдруг сказал:
   - Интересно, как мы сумеем победить Саурона? Судя по рассказам, он могучий и страшный маг, убивает взглядом, ему служат все чудовища мира. А мы - простые люди, у нас нет ни колдовской силы, ни знаний.
  Ондхон усмехнулась про себя: "Странная человеческая природа - практичная и наполненная страхом перед неведомым! Эльдар бы заинтересовала в первую очередь загадка переселения душ!" Вслух она сказала:
   - Саурон сейчас уже не могучий маг, в последней войне он потерял силу и облик, когда было уничтожено Кольцо. Но он нашел способ вернуться, вселившись в новорожденного младенца, своих слуг - назгулов - он вытащил в мир тем же путем. Могущества у них пока немного, но если их не остановить сейчас, они будут высасывать силу у людей и обретут былую мощь.
   - Но что мы можем сделать? Ведь мы даже не помним про свою эльфийскую жизнь! И почему нельзя было прийти в своем настоящем облике и встретиться с Врагом в честном сражении?
   - Восстановить память я вам помогу и сделаю это сейчас. А все объяснения оставим на потом. Вы готовы?
  Друзья неуверенно переглянулись. Сейчас с ними сделают что-то непонятное! В человеческих сердцах сразу ожили смутные страхи и ночные тени. А Ондхон, глядя на запад, в бесконечную морскую даль, озаренную заходящим солнцем, тихо запела Песнь Валинора на языке квэниа. Древние забытые слова звучали над вечным морем, вызывая резонанс в душах эльдар, заставляя трепетать, будя истинную память. Ондхон пела, напряженно следя за выражением лиц друзей, каждое мгновение ожидая обморока или истерики. Для слабой человеческой природы потрясение было велико, но Эру для выполнения важной миссии подобрал самые подходящие кандидатуры - они обладали объемным мышлением и сумели вполне спокойно принять осознание двойственности своей сущности. Вспомнили они и то, что сами, добровольно согласились на это. Тем не менее, притерпеться к запутанным ощущениям было непросто. Пока друзья приходили в себя, Ондхон обдумывала план дальнейших действий.
   - Времени у нас мало, - решительно сказала она, - Саурон начал действовать раньше нас. Но подготовиться необходимо тщательно. В первую очередь мы должны навестить Кирдэна. Нашему старому другу ведомо все, что происходит в Срединных землях, а еще у него находится некая посылка из Амана. Я не знаю, что в ней, но это сделает нашу миссию выполнимой.
  Финарато почувствовал всплеск радости, он давно уже мечтал встретиться с давним другом и свидетелем первых побед и поражений нолдор. Но один вопрос не давал ему покоя.
   - Рани, я еще перед нашим уходом не совсем понял, зачем мы должны были пройти эту сложную процедуру с переселением душ? Нельзя было просто приплыть в Среднеземье на одном из тех кораблей, которые привозили эльдар в Валинор?
   - Здесь несколько причин, друг мой. Применение мощных сил, пусть даже светлых, разрушительно скажется на тонко настроенной структуре энергий этих земель. После расслоения миров прямой путь воздействия на Мироздание закрыт, любое волшебство формируется в нижнем мире и перетаскивается магом оттуда, но при этом затрагивается столько вариантов, что просчитать последствия невозможно. Саурон знал об этом, когда разрабатывал и ковал кольца. Эти талисманы, прежде всего, локализуют время, выравнивают и замедляют его течение в ограниченной зоне, перемешивают в этом месте два мира и освобождают колдовскую энергию. А потом можно творить все, что хочешь, но только в данной локальной зоне. Сейчас он утратил кольцо и все возможности, которые оно давало. Чтобы набрать силу, у него есть единственный путь - собранная воедино и целиком подчиненная ему энергетика множества людей, эгрегора. Быстро изменить и подстроить под себя сознание большой массы людей не получится, и в этом наш шанс. Гортаур не сможет узнать нас в людских телах, даже просканировав, он увидит лишь человеческие существа, от момента рождения. Но и мы ограничены небольшим запасом сил и способностей, которые может вместить человеческое тело. Рассчитывать мы можем лишь на собственный разум и многовековой опыт, а так же на быстроту и тайну. А вернуться в Среднеземьеиз Амана не дано никому из эльдар, и причиной тому не запрет Владык, а измененная структура времени Срединного мира. Бессмертные тела эльдар быстро сгорают в бешено скачущем, турбулентном временном потоке, защитных сил хватает ненадолго, да и то при условии, что они не будут пользоваться магией, а потом эльда или призраком сойдет в нижний мир, или изменит свое внутреннее время и деградирует, став ограниченной сущностью, привязанной к какому-либо месту. Нам это не подходит, поэтому в этот мир мы пришли людьми и вернемся в Аман после человеческой смерти, через Мандос.
  Вся компания слушала Ондхон, не проронив ни слова, ее рассказ прозвучал, как приговор. Всем было не по себе, им не оставили выбора. Ойорандель поняла чувства своих спутников.
   - Выбор у нас был, там, в Амане. Мы могли отказаться. Но никто из вас не понимал до конца, что нас ждет. А теперь придется делать свою работу. Сейчас нам надо всем хорошо выспаться, во сне все воспоминания и впечатления уложатся в голове, станет полегче. А завтра направимся в Серебристую Гавань.
  Финарато вдруг удивило некое несоответствие:
   - Рани, ты говоришь, что эльдар не могут выжить в Среднеземье. А Новэ? Он и его народ живет в Мифлонде много веков и деградировать не собирается.
   - Кирдэн живет в начале Тропы в верхний мир. Сквозь приоткрытую щель Валинор как бы дышит в Среднеземье, позволяя живущим там эльдар поддерживать свое обычное существование. Но их время тоже на исходе, Кирдэн уже построил Последний корабль.
  Маленькое рыбачье судно, подгоняемое свежим ветерком, быстро входило в Серебристую Гавань. Ондхон, стоя на носу, с трепетом вглядывалась в незнакомую местность, столько веков служившую прибежищем ее давнему другу. Мысль о том, что сейчас она увидится с Новэ, волновала ее до глубины души. Хоть Ондхон и знала, что почти все эльдар Среднеземья уже уплыли в Аман, признаки упадка больно ранили ее. На рейде было всего несколько кораблей, во всей гавани не видно было ни души, тишина нарушалась только ровным шумом прибоя. Когда судно приблизилось вплотную, несколько эльфов все же появилось на причале. Ондхон приветствовала хранителей Тропы и сразу попросила проводить их к Кирдэну. Эльфы удивленно округлили глаза, потому что странная рыбачка говорила не на адунаике, а на старинном телерине. Через несколько минут рыбаки стояли перед Владыкой Мифлонда.
   - Приветствую вас, гости, в последнем владении Эльдар в Срединных землях. Что привело вас в Серебристую гавань? Вам нужна помощь, или это просто остановка на дальнем пути?
  Ондхон смотрела на своего самого давнего и близкого друга и от волнения не могла выговорить ни слова. Как он изменился! Жестокое время Среднеземья наложило неизгладимую печать на его прекрасное лицо. Черты его заострились, резкие морщины избороздили некогда юношески гладкие щеки, но, как показалось Ондхон, Новэ стал еще красивее, чем в давние времена, той особенной, гордой и мудрой красотой, которой наделяет только долгая и трудная, но честно прожитая жизнь. Взгляд Владыки проникал в самую душу, свободно разгадывая все тайны, высвечивая самые темные закоулки. Ондхон наконец собралась с силами и заговорила:
   - Новэ, здравствуй! Ты, конечно, не узнаешь меня. Я и сама бы себя сейчас не узнала, на этот раз я поменяла облик чересчур глубоко. Но все-таки, попытайся поверить - перед тобой Ондхон Ойорандель, твоя давняя подруга из Предначальной эпохи.
  Звуки древнего языка потрясли Кирдэна до глубины души, но еще больше изумили его слова странной гостьи. Поверить в такое было невозможно, многовековой опыт самого мудрого эльда Среднеземья не мог подсказать ничего подобного. Новэ быстро просканировал стоявшую перед ним женщину - обычный человек, родилась двадцать лет тому назад в рыбачьем поселке, даже нуменорской крови в ней не присутствует ни капли. Ондхон удовлетворенно улыбнулась - маскировка у них что надо, непробиваемая.
   - Странные сказки рассказываешь ты, гостья, но все же, что ты слышала об Ойорандель и откуда знаешь древний язык?
   - Мне ли не знать, - улыбнулась Ондхон, - старый телерин наиболее близок предначальному языку, на котором говорили Нерожденные. А я действительно Ондхон, тебе придется в это поверить, понимаешь, мы не могли прийти в Среднеземье иначе, как родившись людьми, волей Эру наши феар были помещены в тела новорожденных человеческих младенцев. Мы выросли обычными людьми, и лишь недавно к нам вернулась Истинная память. Ты, живущий у начала Тропы, где Высший мир просачивается в Срединный, лучше всех понимаешь, что эльдар больше не могут существовать здесь, и, тем более, не могут возвращаться из Амана. Единственный способ вернуться - тот, которым воспользовались мы. Кстати, - рыбачка обернулась к высокому темноволосому парню, стоявшему чуть позади нее, - это тоже твой давний друг, Финарато Инголдо, владыка погибшего Наргофронда, а это - наши дети и сыновья твоих друзей, принцев Нолдор.
  Кирдэн, вне себя от изумления, рассматривал компанию рыбаков, стоящих перед ним. Объяснение было вполне логичным, но уж слишком невероятным, чтобы сразу поверить в него. Пути двух народов были слишком различны, и расходились все дальше, никогда не соприкасаясь, кроме трех исключительных случаев, которые были предопределены Судьбой мира. А гостья продолжала убеждать Владыку Гаваней:
   - Тебя должны были предупредить о нашем приходе и оставить послание.
  Кирдэн начал убеждаться, что человеческая женщина, стоящая перед ним, не врет. Не так давно, под покровом предрассветного тумана, в Серебристую гавань вошел серый корабль-призрак. Никто не видел его, кроме Кирдэна. А он тогда услышал Зов и вышел встретить посланца один. Тот, не сходя с корабля, передал Владыке шкатулку и сказал, что скоро в Гавань придут те, кому она предназначена. Небольшое серое судно тут же растворилось в густом тумане. А ларец из Валинора хранился в доме Новэ, надежно укрытый замками и заклинаниями. Женщина-рыбачка говорила на телерине легко и свободно, без малейшего акцента, но как же отличался грубоватый человеческий облик от тонких, изящных черт Ондхон! Кирдэн воскресил в памяти худенькое, бледное лицо подруги, глубокие фиолетовые глаза. Гостья вдруг шагнула к нему вплотную и зашептала едва слышно:
   - Чтобы разбить твое недоверие, я напомню тебе о том, что знаем только мы двое. Вспомни, как в невероятно давние времена мы бродили с тобой по песчаному берегу, ты рассказал мне о своей жене, похищенной проклятым "Охотником", а я поведала о том, как победила своего похитителя, и обрела его силу. А наша последняя встреча, вскоре после Дагор Браголлах? Я привела к тебе в Гавани сына Финдекано. После гибели Финарато я была сама не своя, мы сидели с тобой вдвоем на скале, ветер разыгрался не на шутку, море ревело и билось под нами. Я тогда... чуть не заплакала, а ты утешал меня... А потом я спела тебе вот эту песню, - рыбачка тихонько напела незабываемую мелодию. Эта музыка перевернула душу Кирдэна, воспоминания о том ненастном дне, когда он видел подругу в последний раз, лавиной обрушились на него, он уже не сомневался ни в чем. Губы его задрожали, он порывисто обнял Ондхон, прижался щекой к жестким черным волосам. Взглянув на того, кого Ойорандель назвала Владыкой Наргофронда, Новэ протянул ему руку, и Финарато бросился в объятия любимого друга. Хранители Тропы из народа Кирдэна, в немом изумлении смотрели на три фигуры, спаянные в крепком объятии. Когда радость встречи немного улеглась, Кирдэн распорядился позаботиться о гостях. Усталые от долгого пути и груза новых впечатлений, все пришельцы крепко заснули, только Финарато и Ондхон до утра сидели с Новэ, с головой погрузившись в воспоминания о древних днях. Времени было до обидного мало, едва встретившись после невероятно долгой разлуки, они вновь должны были расстаться. Ондхон рассказала другу об их задаче. Кирдэн обеспокоенно спрашивал:
   - Как же вы собираетесь сражаться с самым могущественным чародеем Среднеземья, не имея никаких сил?
   - Новэ, друг мой, у Саурона сейчас сил не больше, чем у нас, главное, успеть, не дать ему закрепиться у власти в человеческом обществе и создать плотный эгрегор, вот тогда его действительно будет не остановить, Придется полагаться только на хитрость и многовековой опыт борьбы со злом, а так же на удачу. Прежде всего, нам нужно проникнуть в Минас Анор, у меня есть план, как это сделать, в этом ты можешь помочь нам. В нынешние времена процветает торговля между разными, самыми отдаленными друг от друга странами. Вверх по Андуину смелые и предприимчивые торговцы везут на продажу жемчуг и разные морские редкости, обходят водопады Рэроса по проложенному волоку и водным путем достигают самых северных населенных земель, где морские диковинки ценятся очень дорого. Саурон пытается прибрать эту торговлю под свою руку, ведь это немалый доход. Мы пойдем на нашем судне мимо Осгилиата под видом контрабандистов, будем схвачены и доставлены в столицу. Нам нужен лишь товар для подтверждения легенды.
   - Ты хочешь отдаться добровольно в лапы Саурону? Зачем? Он просто раздавит вас, как назойливых мух, если вы нарушите его законы.
   - Не раздавит, ему нужны крепкие рабочие руки на рудниках и заводах. А, оказавшись в темнице, мы сможем встретиться со свергнутым королем.
   - А если Гортаур догадается, кто вы? Страшно подумать, что он сотворит со своими давними заклятыми врагами!
   - Не догадается, ведь даже ты ничего не смог обнаружить, сканируя нас. Ничего компрометирующего при нас не будет, Саурон увидит перед собой обычных рыбаков с западного побережья, решивших попытать удачу. Нам нужно только сделать отмычки, чтобы выбраться из тюрьмы. В твоих владениях еще остались умельцы, которые могут помочь нам, я покажу, что нужно сделать.
   - Вас обыщут и все отберут.
   - Не найдут, мы вплетем их в волосы. Сейчас Саурон всеми способами старается завоевать популярность у населения Гондора, он изобретает способы, чтобы укрепить и обогатить страну и старается демократично соблюдать закон. Он постоянно устраивает показательные суды над теми, кто будто бы посягает на благополучие народа, и с нами поступит так же. А, встретившись в тюрьме с Эстелианом, мы будем действовать по обстоятельствам.
   - Рани, что ты собираешься делать, столкнувшись с Сауроном? Даже уничтожив тело, в котором он родился на этот раз, ты не убьешь его, а просто в очередной раз лишишь облика, на несколько человеческих поколений отсрочишь исполнение его плана. Но он проделает это снова.
   - Ты прав, друг мой, это не выход. Чтобы изгнать Врага навсегда, мне нужна та посылка, что должны были доставить из Валинора, я догадываюсь, что в ней может быть. Новэ, она действительно у тебя?
  Кирдэн молча вышел из комнаты, но вскоре вернулся, неся в руках небольшой, но тяжелый кованый ларец. Все трое склонились над ним. Ондхон, наложив руки на завитки узора, произнесла несколько слов на древнем квэниа, затем откинула крышку. В шкатулке лежало десять небольших серовато-прозрачных кристаллов, внутри них вспыхивали яркие серебряные искры.
   - Что это, Рани? - спросил Кирдэн.
   - То, что я и предполагала, - не решаясь говорить вслух, Ондхон мысленно бросила Новэ свернутый пакет информации. Сделала она это так быстро и незаметно, что даже Финарато, стоявший рядом, почти ничего не успел уловить. Но он-то хорошо знал, что за камешки лежат перед ними. Глаза Новэ засветились пониманием и изумленным восхищением.
   - Вот эти кристаллы уж точно нельзя потерять или отдать врагу. Новэ, друг мой, надеюсь, твои руки не потеряли целительской искусности? Эти камешки каждому из нас надо вживить в тело, вот сюда, во впадинку под ключицей, чтобы никто не смог обнаружить их при обыске.
   - Рани, я конечно сделаю все, как ты говоришь, но мне неспокойно за вас. Слишком уж вы беззащитны перед Сауроном, в вашем плане все зависит от воли случая.
   - Родной мой, по-другому никак нельзя. Во временном потоке Среднего мира слишком много вариантов, чтобы можно было все просчитать. Будем действовать на свой страх и риск, надеюсь, удача не повернется к нам спиной.
   - Ты как была авантюристкой, Рани, так и осталась такой. Но я верю в вас и буду ждать здесь, сколько потребуется. Мой корабль готов к отплытию, надеюсь, он привезет вас в Аман с победой.
   - Нет, Новэ, не будешь ты ждать нас. Мы не сможем плыть в Валинор с тобой. Наши человеческие тела родились здесь, здесь и предстоит им умереть. А вернуться в Благословенные земли мы можем только бездомными феар через Мандос.
  С ужасом и болью смотрел Кирдэн на своих друзей.
   - Пройти через рождение, возвращение памяти, а потом еще и через смерть? Как же вы вынесете такое?
   - Придется вынести, по-другому просто не получится. Новэ, не раздумывай над этим слишком много, если дается испытание, то даются и силы его выдержать. Ты уплывай скорее, как только мы покинем Мифлонд, не задерживайся больше здесь лишнего дня, а встретимся мы с тобой уже в Валиноре. Обязательно встретимся, я клянусь тебе в этом!
  * * *
  Маленькое рыбачье судно, подгоняемое свежим ветром, быстро бежало на юго-восток. Ондхон сидела возле мачты, прижимаясь затылком к тихо гудящему дереву. Момент прощания с Кирдэном неотступно стоял перед мысленным взором, сердце сжималось от тоски. Направляясь в Гавань, Ондхон не думала, что расставание с Новэ будет таким горьким. Столько веков она не виделась с другом, так о многом хотелось поговорить, а безжалостная судьба позволила родным душам лишь чуть-чуть соприкоснуться друг с другом и опять расшвыряла их по разным мирам неизвестно на сколько лет!
  * * *
  Рыбачье судно, нагруженное припасами и контрабандным товаром, покачивалось у причала, готовое отплыть, Коахон с Арталаурэ и остальные мальчишки, отдохнувшие и пришедшие в себя за короткое время пребывания в эльфийском поселении, весело взобрались на борт. А Ондхон и Финарато все еще стояли на берегу, прощаясь с Новэ. Эльфы, подданные Кирдэна, отошли подальше, чтобы не мешать друзьям. Ондхон неотрывно смотрела в глаза друга, и сердце ее рвалось на части. Нужно было уходить скорее, но Ондхон не могла заставить себя сделать первый шаг. Внезапно она увидела, что губы Новэ дрогнули, на худые обветренные щеки выкатились слезинки. Забыв обо всем, она бросилась в его объятья. Новэ спрятал лицо в черных жестких волосах подруги. Ондхон еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться перед всеми. Финарато ласково коснулся ладонью ее плеча. Она рванулась назад, будто отдирая от раны присохшую ткань, и мгновенно скрылась на корабле. Задыхаясь от бури чувств, Финарато крепко обнял самого верного друга, разделившего с ними все тяготы ужасных войн Первой эпохи, затем быстро взбежал на корабль и скомандовал немедленно отчаливать. Уже перед самым выходом из бухты, Ондхон нашла силы взглянуть назад. Кирдэн неподвижно стоял на берегу, скрестив руки на груди, серый плащ его бился на ветру. Судно повернуло на юг, и Серебристая Гавань исчезла из виду. Навсегда.
  Ондхон сидела неподвижно, упрямо сдерживая слезы. Она не могла заставить себя заняться делами, и не в силах была бы заговорить сейчас о Кирдэне ни с кем, даже с Финарато. Боялась только, что верный друг подойдет к ней, попытается успокоить. Но Финарато, сам не в силах отогнать грусть от прощания с давним близким другом, стоял молча, опираясь на борт судна и неотрывно смотрел в серо-зеленые волны, расходящиеся от носа корабля. Ондхон встала и сама подошла к другу, оперлась на борт рядом с ним, крепко прижавшись плечом. Финарато не поднял лица, только придвинулся еще ближе, глядя в пенные завихрения за бортом. Ондхон закусила губы, опустив лицо к самому борту. Она всем сердцем чувствовала, что Кирдэну еще тяжелее, ведь он сейчас совсем один. Он всегда был одиноким и гордым, никого не допуская в свою душу. Вот и теперь, она точно знала, что Новэ ушел один далеко по берегу, чтобы скрыть от всех свою печаль. И сейчас, спрятавшись за скалами, смотрит в бесконечную серую даль, лишь морю доверяя боль. Он грустит не только от разлуки с друзьями, Кирдэн прощается с землей, где прожил столько веков, где каждый камешек стал ему родным. А сколько близких, родных душ он проводил так же, как их сегодня, и каждый увозил с собою кусочек его сердца. Завтра на закате Кирдэн Корабел взойдет на палубу серебристого корабля и навсегда покинет эти неприветливые, но бесконечно любимые земли, уйдет на Запад, чтобы никогда не возвратиться. Он встретится с родичами и друзьями в Альквалондэ, но не останется с ними, а двинется дальше на север и там, в маленькой туманной бухте выстроит себе дом. В этом доме он будет ждать ее. Неизвестно, сколько веков пройдет, но верный друг все равно будет ждать. И настанет день, когда она придет к нему. Уже не нужно будет никуда торопиться, Новэ и Ондхон сядут вдвоем на скале, глядя не на запад, как в древние времена, а на восток, покинутый обоими навсегда. И будут они говорить долго-долго, вспоминать свою бесконечно длинную, нелегкую жизнь. А еще будут они размышлять о будущем. Что ждет их в Арде Исцеленной? Новэ вот уже много-много веков хранит в душе образ безвременно ушедшей подруги, сберегая эти воспоминания, как алмазные крупинки. Он надеется, что из этого образа, хранимого живой памятью, в Арде Исцеленной возродится его жена Сильфинэль, и там, в незамутненном прекрасном мире, наконец-то подарит ему долгожданного сына. За столько прошедших веков образ живой и горячо любимой подруги наложил отпечаток на эти немногие воспоминания, и возродившаяся Сильфинэль рискует обрести некоторые черты Ондхон. Ну что же, Новэ даже рад будет этому, ведь обе они дороги ему по-своему, а характер его жены не успел сформироваться до конца, слишком рано она покинула этот мир. А Ондхон наконец найдет в себе силы открыться другу, рассказать о своей безнадежной любви к Финарато, признаться, что она не знает, что хорошего может ждать ее в исцеленном мире, ведь обрести любовь она все равно не сможет даже там, не сделав несчастными других, а отказаться от этой любви, от своей путеводной звезды, она не может и не желает, ведь тогда не станет смысла жить. Она расскажет Кирдэну, что нисколько не стремится в Арду Исцеленную, ибо Арда Искаженная роднее для нее, ближе по своей сути, так как в ее душе тоже живет искажение, уже ставшее ее сущностью, смыслом жизни. Несмотря на это, она всегда делала все, от нее зависящее для исцеления искажений любимой земли, и будет продолжать делать до конца жизни, своей и Арды. Когда-то, беседуя с Ондхон о своей нелегкой судьбе, Нервен сказала подруге, что та никогда не пыталась создать свое королевство, ощутить какую-то землю родной до последнего камешка. Она ошибалась. Вся Арда была для Ойорандель, Вечной Бродяги, таким королевством, продолжением души и тела. Та, Что Всегда Здесь, она ощущала весь мир так глубоко и полно, что гибель Арды Искаженной поистине станет гибелью ее души. Что сможет Эру придумать для нее, есть ли хоть какая-то возможность ее душе обрести чистое и настоящее счастье в Арде Исцеленной, не причинив боли другим? Несмотря на всю свою мудрость, Новэ не сможет ответить на эти вопросы, ведь на них просто нет ответа. Но пусть он обнимет ее, молча прижмет к своему сильному плечу, и ей станет легче. Конечно, когда настанет ТОТ миг, она шагнет навстречу окончательной смерти, как обычно, решительно, без раздумий и задержек. Сколько раз ей приходилось переступать через себя, и она сделает это снова, переходя в иное существование, пусть без малейшей надежды на счастье, но без сомнений, без печали. Она всегда выполняла свой долг до конца, не ожидая награды. И не пыталась бороться со своей странной судьбой. Может быть, за эту черту характера Эру и выбрал ее для исполнения своих планов? По жестокой насмешке судьбы тот, чью потерянную любовь она так горько оплакивала, находится сейчас рядом с нею, бок о бок, прижимаясь к ней плечом, крепким и горячим. Стоит только протянуть руку, и он, конечно, не устоит. И это даже не будет изменой, ведь их настоящие тела находятся сейчас невероятно далеко отсюда, за Гранью Мира. Но Ондхон понимала, что все это - лишь лазейки и отмазки, надо быть честной перед собой. Финарато навсегда останется чужим мужем, а она для него - чужой женой и старшей подругой. В таком деле не может быть компромисса. Да и напоминание о том, что они с Финарато оба семейные, всегда находится перед глазами. Даже два напоминания - вон они, стоят у руля и пересмеиваются, тихо рассказывая что-то друг другу, деликатно стараясь не мешать родителям. Что же, Ондхон уже давно смирилась со своей судьбой, нужно просто прожить свою жизнь так, чтобы не было стыдно перед собой. Не перед другими - ведь всегда можно придумать себе оправдание, а именно перед собственной совестью. Пока у нее это получалось, ну, или почти получалось. Сейчас у нее снова важное задание. Очень важное и трудное дело, и это счастье для нее. Занимаясь делом, можно отодвинуть от себя горькие мысли, оставить на потом. Ондхон коснулась пальцами впадинки под левой ключицей, куда был вживлен серый кристалл. Новэ был искусным целителем - на коже не осталось ни малейшей отметины, лишь при нажатии прощупывалось нечто круглое, но нужно точно знать, где искать. Через пару дней их судно войдет в устье Андуина, и для печальных раздумий просто не станет времени. Ох, скорее бы! Тем более, что на этот раз она не одна, и ей предстоит оберегать и защищать детей в незнакомом для них мире. Ондхон задумчиво взглянула на дочь. Коахон легче других в их отряде адаптировалась в человеческом облике, но все же чувствует себя немного растерянной, и стремится держаться поближе к матери, слушает объяснения и советы Ондхон, не проявляя свой строптивый характер. Эльфийским принцам трудновато разыгрывать роль простых рыбаков, но ничего, потихоньку вживаются в образ. Самым трудным для них оказалось примириться с грубой рыбацкой одеждой и отсутствием белья. Ондхон удивляли и даже немного смешили их кислые лица, когда мальчишки вынуждены были натягивать штаны и рубашки на голое тело, прикосновение жесткой ткани к коже было для них всех настоящим мучением. Но Ондхон требовала соответствовать образу даже в самых незначительных деталях, имея дело с Сауроном, нельзя проколоться на мелочи. Придется неженкам потерпеть. Сама Ондхон не страдала из-за отсутствия комфорта, ей когда-то приходилось испытывать куда большие неудобства. Война - это не только красивые поединки, сражения и подвиги, в основном, это однообразные, мучительные походы, засады, выжидания и постоянные бытовые лишения - никакой романтики. Финарато хорошо помнит об этом, а юным принцам еще предстоит это понять.
  
  Глава 10. Скачки с препятствиями.
  В Минас-Анор стекались толпы народа. Люди шли даже из самых отдаленных окрестностей. Еще бы! На сегодня была назначена публичная казнь. Знатный роханец, дальний родственник короля, голубоглазый красавец лет сорока пяти, был обвинен в том, что посягнул на честь королевы. Свергнутый король Эстелиан был объявлен его сыном. Народу Гондора на показательном суде были представлены множество доказательств измены королевы Элленвен законному мужу, нашлись даже "свидетели". Неоспоримым подтверждением обвинения были голубые глаза Эстелиана. Несчастный роханец был приговорен к смертной казни, сегодня его публично обезглавят. Странно, но очень многим людям нравились кровавые зрелища, особенно, если они были оправданы законом, некогда великодушный и благородный народ быстро входил во вкус. Моринаро-Саурон прекрасно знал об этом свойстве людей и намеренно разжигал самые низменные инстинкты толпы. Так, когда-то в Нуменоре он совращал умы гордых аданов, призывая приносить кровавые жертвы Черному Властелину. Помост для казни был приготовлен на поле перед главными воротами города, чтобы мерзкое зрелище могли видеть все желающие. Саурон собирался сказать речь, такую большую массу народа нечасто соберешь вместе, нельзя было упустить шанс воздействовать на умы гондорцев. Они все же были стойким народом, и еще не совсем успели забыть благородного короля Элессара, перерождение и порабощение их душ продвигалось слишком медленно, это злило Гортаура и заставляло горько сожалеть об утраченной силе. Он одевался, не спеша, продумывая каждую деталь туалета, желая произвести на толпу наиболее благоприятное впечатление, когда ему доложили о захваченном на рассвете рыбацком суденышке. Нагруженное контрабандным жемчугом, кораллами и морскими губками, судно под покровом тумана пыталось проскочить мимо постов. Хорошо, что там дежурил один из назгулов, он почуял движение и захватил негодяев. Моринаро спустился на несколько уровней и вошел в обширное караульное помещение. Пойманные контрабандисты исподлобья глядели на грозного короля. Вид у них был довольно жалкий: избитые, промокшие, в грязных лохмотьях. На всякий случай Саурон быстро просканировал этот сброд - бедная деревушка на западном побережье, тяжелая работа с малолетства, нищета, голод, никакого просвета в будущем, решение попытать удачу и разбогатеть, или погибнуть. Моринаро плюнул и приказал отправить всех в подземелье. Бывший король-призрак, незаменимый помощник Саурона, его правая рука приблизился к господину и шепнул тихо:
   - Хозяин, а может, порубить им головы вместе с этим идиотом-роханцем, на потеху толпе?
   - А на рудниках потом сами будем работать? Нам рабочие руки нужны, зачем крепких мужиков казнить? Кстати, в подземелье накопилось много всякой шушеры, отправь на днях всех в западные горы, на железный рудник.
   - А с бывшим королем что будем делать?
   - Ты его не трогай, завтра я сам навещу братца, пора приводить в исполнение мой план.
  Стража, повинуясь приказу королевского советника, поволокла контрабандистов вниз, подгоняя пинками, и тут раздался женский визг. Моринаро присмотрелся, и обнаружил, что двое из рыбаков - женщины.
   - Стойте! - приказал он стражникам, - баб сюда!
  Воины остановились. Молодых женщин подтащили к королю и бросили на колени.
   - А вам чего дома под печкой не сиделось? Приключений на ж... захотелось? - с издевательской усмешкой спросил Саурон, - ну так, сейчас вы их получите! Всыпать им по десятку плетей прямо здесь, чтобы не совались в мужское дело! - кивнул он стражникам. Король-призрак, предвкушая изысканное удовольствие, придвинулся поближе. Коахон бешено забилась в жестоких руках садистов, но Ондхон сумела шепнуть дочери:
   - Не смей! Терпи! Задание провалим! - сама Ондхон только плакала и умоляла не трогать их, ни на миг не выходя из роли. Что бы с ними не происходило, задание должно быть выполнено.
  Их грубо подтащили к скамье, по двое стражников держали девушек за руки и за ноги, остальные срывали с них жалкую одежду. Обнаженные, залитые потом, женские тела ярко блестели в свете факелов. Воины с гоготом и непристойными выкриками обступили скамью, один из назгулов взял бич. Орудие пытки со свистом опускалось по очереди на спины девушек, оставляя на нежной коже кровавые рубцы. Две женщины кричали и бились, на потеху кровожадной толпе. Саурон удовлетворенно улыбнулся - дело движется, благородный и мудрый народ неуклонно превращается в тупую толпу озверелых садистов. Громким окриком он остановил экзекуцию. Истерзанных женщин приказал отправить на кухню и приставить к работе, а мужчин, потрясенных чудовищным зрелищем избиения подруг, бросить в подземелье и приковать. Рыбаки, подгоняемые руганью и ударами, еле переставляли ноги, Арталаурэ плакал, его трясло, он готов был потерять сознание. Финарато держал сына под руку, заставляя двигаться, он сам во время пытки до крови искусал губы, только мгновенный, предостерегающий взгляд Ондхон удержал его от яростной, но безнадежной битвы с озверевшими палачами. Когда они собирались в Амане в этот поход против зла, разве могли предположить, что им придется пережить такое?! Финарато поддерживало лишь сознание, что час расплаты с Сауроном близок, и издевательства над любимыми женщинами он Врагу не простит.
  Ондхон с дочерью стражники притащили в обширное помещение кухни и, бросив на пол, сказали поварам, что это новая прислуга, пусть приставят их к работе. Когда воины удалились, старший по кухне приказал судомойкам позаботиться об избитых новеньких. Женщины с оханьем подняли девушек и увели в подсобку, где раздели и промыли им израненные спины, напоили каким-то отваром и сказали, что сегодня толку от них мало, пусть отдыхают до завтра. Коахон никак не могла успокоиться, она плакала навзрыд и все повторяла, что не спустит этим негодяям такого унижения, что каждый из садистов заплатит ей сполна.
   - Хони, малышка моя, мы за тем и пришли сюда - сражаться и победить. Нам нужно сохранять хладнокровие. Это война, родная моя, а на войне бывает всякое - и плен, и пытки, - убеждала дочку Ондхон, еле заметными прикосновениями снимая боль, залечивая кровоточащие рубцы. Совсем убирать следы порки было опасно, вдруг кто-нибудь осмотрит их завтра и донесет Саурону о чудесном исцелении одной из рыбачек. Свои раны из осторожности Ондхон вообще не стала трогать.
   - Мама, они унизили нас при всех, раздели догола! - рыдала Коахон, - и получали удовольствие от нашей боли!
   - К сожалению, это человеческое свойство - наслаждаться чужими страданиями. Но не переживай так насчет унижения, ведь это не настоящее твое тело! Истинное хроа спит в садах Лориэна, на мягкой траве, и ему ничто не угрожает.
  Пораженная этой мыслью, Коахон, приоткрыв рот, смотрела на мать.
   - А ведь и правда! - после некоторого раздумья протянула она и вдруг как-то сразу успокоилась.
   - Мама, а зачем тебе понадобилось кричать? - вдруг спросила она, - если бы не твой визг, Саурон не догадался бы, что мы - женщины и не устроил бы этого садистского представления!
   - Хони, девочка моя, прости, но мне необходимо подобраться к Врагу быстро и незаметно. Служанке это сделать легче, чем беглой заключенной. Саурон действует слишком быстро, у нас нет времени на долгие планы.
   Две женщины, как могли, устроились в тесной подсобке и постарались уснуть. Завтра им предстоял нелегкий день.
  А Саурон в это время, не торопясь, спускался в подземелье. Сегодня все у него получалось на редкость удачно. Хорошо подпитавшись энергией во время утренней экзекуции, он произнес перед гондорцами зажигательную речь об исключительности их народа, избранного богами, о том, что нельзя допускать смешения их великой западной крови с низшими расами, что народ Гондора заслуживает лучшей доли, и должен укрепить свое господствующее положение среди других народов Среднеземья, для всеобщего блага. Как всегда, ложь в его словах искусно сплеталась с правдой и находила живой отклик в сердцах людей, слышавших именно то, что они хотели услышать. Народ приветствовал своего короля бурными овациями, а недостойного роханца, посмевшего смешать свою второсортную кровь с божественной кровью прекрасной королевы, заклеймил вечным позором, как и его ничтожного сына, по ошибке возведенного на престол четыре года назад. Казнь состоялась при бурном одобрении толпы. А несчастному свергнутому королю теперь не посочувствует ни один человек. Загремели железные засовы, и Моринаро спустился в темницу. Быстро отыскал взглядом Эстелиана и, присев перед братом, ласково взял его за грязные руки, цепью прикованные к стене.
   - Эстелиан, любимый брат мой, - проникновенно заговорил мастер обмана, - я знаю, ты ненавидишь меня и считаешь узурпатором, но выслушай меня, прошу! Да, я всю жизнь стремился к власти, мучительно переживал, что родился вторым сыном, но, поверь, смерти твоей я не хотел никогда! И я не переживу, если гибель твоя будет на моей совести. Я и сам потрясен той бурей ненависти, которая разразилась в государстве. Народ считает тебя сыном человека из другой страны, но я не верю в грязные сплетни о нашей любимой маме и не хочу отдавать тебя на растерзание озверевшей толпе. Поэтому заклинаю тебя светлым именем матери - беги! Сегодня же ночью я с несколькими надежными людьми выведу тебя из города потайным ходом. Твоих верных друзей, что делят с тобой все невзгоды, я спасу тоже. На северо-западе от города вас будут ждать лошади - скачите в Рохан! После всего случившегося, рохирримы - самые верные твои союзники, они примут тебя и помогут с радостью. Поверь, брат мой, что я глубоко раскаиваюсь в том, что натворил, ведь ты для меня единственный на земле родной человек, прости меня за все и прими то немногое, что я в силах для тебя сделать. Уезжай! А когда народ успокоится, придумаем, что делать дальше, чтобы исправить мои ошибки.
   Эстелиан с недоверчивой надеждой смотрел в темные глаза брата. Неужели Моринаро и в самом деле раскаивается? Как хотелось после всего пережитого верить в хорошее! Но непросто разом перечеркнуть столько лет молчаливой вражды, дворцовый переворот и заточение в темницу. И все же, Моринаро не убил никого из его немногих друзей, а теперь предлагает спасти их всех. Эстелиана одолевали сомнения.
  Финарато, прикованный недалеко от низложенного короля, слышал каждое слово Саурона и не мог прийти в себя от изумления. Враг проявляет милосердие? Не может такого быть, это какой-то хитрый ход, но какой? Что задумал этот подлец, и как ему можно помешать? Внезапно в мозгу Финарато молнией сверкнула догадка. "Не соглашайся ни в коем случае, нет!" - мысленно крикнул он благородному доверчивому юноше. И, то ли эта отчаянная мысль все же коснулась разума Эстелиана, то ли победило его собственное недоверие к бесчестному брату, но он не ответил безоговорочным согласием.
   - Моринаро, спасибо тебе за добрые слова и это великодушное предложение, но позволь мне подумать до завтра.
  Напрасно Моринаро хитроумно убеждал брата, что промедление смертельно опасно для него, что взбунтовавшийся народ может учинить самосуд над королем-самозванцем, что лошадей могут обнаружить, или еще что-нибудь случится, Эстелиан остался непреклонен, и Саурону пришлось покинуть подземелье ни с чем.
  Когда двери темницы захлопнулись за врагом, Финарато быстро вынул из пучка волос искусно спрятанную отмычку. Мгновение - и он освободил руку от цепи с железным браслетом. Остальные узники, измученные и утратившие надежду на спасение, не обращали на него внимания. Медленно Финарато придвинулся вплотную к королю. Тот, погруженный в свои мысли, не сразу заметил это движение.
   - Государь! - едва слышным шепотом Финарато окликнул Эстелиана.
  Король поднял голову, но во мраке подземелья не сумел рассмотреть говорившего.
   - Кто ты, и чего хочешь от меня? - тихо спросил он, - тебя прислал мой брат?
   - Нет, государь, ни в коем случае! Выслушай меня! Твоему брату нельзя верить. Понимаешь, Моринаро сейчас занимается тем, что завоевывает себе популярность в народе. Он уже выставил тебя перед твоими подданными самозванцем, сыном человека низшей расы, собиравшегося предать свой народ в угоду чужеземцам. Если ты согласишься на побег, то косвенно подтвердишь все обвинения, а, направившись в Рохан, как предлагает Моринаро, ты дашь ему повод развязать войну с этой страной. Гондор сейчас в расцвете своего могущества, Рохан не ожидает нападения от дружественного государства, рохирримы не сумеют отразить внезапный и подлый натиск. И это будет только первый ход тирана. Люди войдут во вкус легких побед, для других соседей тоже найдутся обвинения, и скоро весь северо-запад будет покорен этим чудовищем, укрепившимся на троне древних королей. Сейчас он целенаправленно уничтожает душу великого народа, вытравливает в каждом человеке самостоятельную, мыслящую личность, превращая гондорцев в тупое безликое стадо, в озверевшую толпу. Толпа - это своеобразная аморфная субстанция, в которой формируется особое над-сознание, очень примитивное, не способное к логике, рассуждению, осмыслению. Толпа не способна на созидание, а лишь на разрушение, это тупая, злобная, но очень могущественная сила. Над-сознание толпы уничтожает личность практически любого человека, чтобы противостоять этому синдрому, нужно самому быть невероятно сильным и душевно стойким. У толпы чаще всего проявляются два основных инстинкта - паника и ненависть к общему врагу. Паника для того, кто хочет стать лидером, может понадобиться, чтобы разрушить моральные устои общества, а управлять толпой можно только одним способом - показать ей врага. Тогда она становится сплоченной и целенаправленной. И останется реальной и очень могучей силой, пока есть, кого рвать. Саурон прекрасно знает об этом свойстве...
   - Кто знает?!! - изумленно вскрикнул Эстелиан.
   - Тише! Ты не догадываешься, что Моринаро не брат тебе?
   - Я догадываюсь, конечно, давно уже. Но кто он? Ты сказал...
   - Да. Будет лучше, если ты узнаешь правду сейчас. В теле невинного младенца, рожденного твоей благородной матерью, вырвался в мир самый страшный враг всего живого на земле.
   - О, Валар! Но это ужасно! Ужасно! Что же теперь будет с нашим миром?.. Но как ты узнал?.. Кто ты?!
   - Можешь считать меня посланцем Запада. Все не так ужасно, как тебе кажется, у Врага сейчас еще не достаточно сил, и есть возможность остановить его. Для этого мы и пришли. Сейчас я жду сигнала от своих спутников, они на свободе и активно действуют, - Финарато вдруг замолчал, прижавшись затылком к стене, приступ тяжелого гнева вновь настиг его, - дорого же они заплатили за эту свободу!.. - прошептал он еле слышно.
   - Что вы собираетесь делать? - напомнил о себе Эстелиан.
   - Ты, наверное, знаешь из истории, что в последней войне Саурон лишился зримого облика и почти всех сил, единственная возможность для него вернуть могущество - взять силу от людей. Сейчас он старается обрести популярность в народе, давая людям то, чего они хотят - власть, славу, богатство, жестокие развлечения. Он потворствует самым низменным инстинктам, намеренно разжигая в сердцах людей гордыню, кровожадность, равнодушие, зависть и стремление возвыситься за счет унижения других, нежелание думать и отвечать за свои поступки. Превращая народ в толпу, Гортаур постепенно зомбирует людей, медленно, но верно добиваясь цели - создать подобие муравейника, где основная масса жителей - безмозглые инструменты, выполняющие заданную работу, не задумываясь, не прекословя. Люди при таком общественном строе вообще потеряют способность думать, творить, развиваться, как личности. Всякий прогресс остановится, человечество превратится в хорошо отлаженную машину, в которой каждая деталь выполняет лишь заданное действие, служа на пользу тому, кто управляет машиной - хозяину муравейника, "матке".
   - Какие страшные вещи ты говоришь! Что же делать?
   - Пока еще народ Гондора способен свободно мыслить, наша задача - разрушить популярность Саурона, показать народу его истинный облик. Потеряв опору в сердцах людей, он не сможет претворить в жизнь свои планы.
   - А как это сделать? Мне и раньше почти никто не верил, когда я утверждал, что Моринаро - чудовище, а сейчас я для своего народа - плод измены. Тебе тоже не поверят.
   - Поверят. У каждого колдуна есть слабое место. Саурону нужны были помощники, и ему пришлось вытащить в мир своих верных слуг - Назгулов. Если сам Саурон - майа, и обладает вечной жизнью, то Назгулы - люди. Их человеческая жизнь давно закончилась, свое жалкое земное существование они поддерживали только с помощью Колец. Сейчас я не буду объяснять тебе весь механизм создания и распада Феа и Хроа, не время. Достаточно сказать, что Саурон, раздав Кольца Власти людям, грубо вмешался в тонкий и сложный процесс. После окончания человеческого века они не умерли, их физические тела не распались, а сошли в нижний мир. Когда Кольца перестали существовать, назгулы потеряли колдовское могущество и остались обессиленными призраками. Саурон разыскал их и помог внедриться в тела младенцев, - Финарато ненадолго задумался. В отличие от людей, для Эльдар не был тайной процесс создания Союза Дома и Жильца. Они знали, что феа состоит из нескольких энергетических слоев, которые постепенно формируются в период внутриутробного развития, рождения и некоторого времени после выхода в мир живого существа. Самый первый слой - энергетическая матрица - формируется раньше других. Это форма для материи, из которой создается тело, программа, которая поддерживает заданный облик в течение всей жизни существа. У эльдар матрица очень прочна и устойчива, у людей напротив, достаточно быстро изнашивается и начинает рассыпаться. Лишенное поддержки, физическое тело стареет, теряет форму и в конце концов умирает. Так было изначально задумано Илуватаром, длина витка спирали ограничена, чтобы феа беспрепятственно могла подняться на новый уровень. Материя возвращается в первоначальное состояние, матрица распадается, другие энергетические слои - чувства, мысли, характер, остаются в соответствующих оболочках Арды, а Память и Искра Абсолюта уходят из линейного времени Арды. Истинная память остается во вневременье, как драгоценный запас знаний, а Искра вступает на следующий виток, вновь собирая вокруг себя необходимые энергетические слои. Как в любом сложном процессе, здесь возможны нарушения. Это узнал еще Мелько и начал экспериментировать с Феар квэнди. В результате появились орки. Саурон пошел дальше. Для назгулов он зафиксировал матрицу на одном уровне, поэтому живые тела, умирая, не распались, а сошли в мир призраков, где нет течения времени, а материя может существовать в застывшем, неизменном виде. Так они и жили вне жизни, пока не исчезли кольца. Тогда мертвые тела разрушились, но матрица в нижнем мире распадается очень медленно, Саурон успел найти своих слуг и дать им новые тела. Но он не всесилен, замещая в новорожденном хроа настоящую феа, Некромант вынужден был заменить и матрицу - юную, жизнеспособную форму на собственную матрицу назгулов, которая медленно, но верно распадается. - Финарато продолжил объяснения:
   - Родившись вновь, назгулы обрели живые тела, но, вернув себе память о прошлой жизни и начав пользоваться магией, Кольценосцы притянули на новые хроар свой прежний ужасный облик - живых мертвецов. Сейчас они с огромным трудом скрывают это с помощью той небольшой колдовской силы, которая доступна им после перевоплощения. Для этого Назгулам приходится постоянно подпитываться живой энергией человеческих страданий. Стоит ненадолго прекратить подпитку, и маскировке конец. Законы Эру нельзя нарушать безнаказанно.
   - А как это сделать?
   - Пока я точно не знаю этого, чувствую только, что способ есть, - признался Финарато, - как ни странно, самые коварные планы наших врагов всегда рассыпались от мелких, необъяснимых случайностей. Хотя, на самом деле, мы просто не можем точно разглядеть все хитросплетения Судьбы. Главное, теперь ты знаешь правду, а я убедился, что настоящий король жив и готов действовать. Сейчас мы должны дождаться сигнала от той, что привела нас сюда. Я знаю, что она не сидит, сложа руки. Скажи мне, сколько здесь твоих верных друзей?
   - В подземелье - четырнадцать, а сколько их осталось в городе, не знаю. Возможно, ни одного, Моринаро слишком искусно задурил головы гондорцам. Ты называешь меня настоящим королем, но, после всего произошедшего я уже не уверен в этом. Я ничего не смог сделать, чтобы противостоять брату, не оправдал памяти великих предков...
   - Эстелиан, ты просто еще слишком молод и неопытен, а против тебя встал разум, вооруженный многовековым опытом и изощренным коварством. Но у тебя светлая душа и чистое, верное сердце. Чаще прислушивайся к голосу сердца, и ты не ошибешься. Оно уже подсказало тебе, что нельзя бороться с Врагом его оружием - подлостью, ложью и предательством. И в дальнейшем не позволит ступить на скользкий путь.
  Финарато замолчал, прижавшись затылком к холодному камню подземелья, и глубоко задумался. Как люди нестойки против зла! Он вспомнил свой народ - эльфов Наргофронда. Наслав Тень, Моргот сумел посеять в их сердцах неистребимый, разъедающий страх, который лишил их стойкости, сделал трусливыми и эгоистичными, не желающими сражаться открыто, отказывающими в помощи всем, даже самым близким и любимым родичам. Но на сторону зла не встал ни один из них. Несмотря на то, что над его народом тогда тяготел Жребий Нолдор, постоянная угроза предательства и лишения военного времени, удовольствия от чужих страданий не способен был получать ни один из эльдар. А люди! Миновало лишь несколько поколений в человеческом обществе со времен последней войны с Сауроном, и уже забыты подвиги дедов и прадедов, забыто подлое коварство Врага, ошибки и горький опыт предков ничего не значит для потомков, они вновь и вновь продолжают наступать на те же грабли. Стоит только показать людям, что они могут достигнуть исполнения своих желаний, таких, как власть, слава, богатство, месть личному врагу и других подобных, за чужой счет, и снять с себя ответственность за преступления, как они забывают о чести и совести, о заветах предков, и вступают на неправедный путь, разрушая собственное будущее, притягивая Тень на своих детей. Когда-то Ондхон отчаянно сражалась за души Эльдар, стремилась отыскать возможность для народа Нолдор обрести прощение. И Нолдор не забыли горького урока. Сколько веков прошло, но со времени Войны Гнева ни один эльда не поднял оружие на представителя своего народа, не предал друга, никто из них не пытался снять с себя ответственность за свои деяния. Когда-то Финарато первый из Нолдор встретил людей, узнал и полюбил их за непосредственность, стремительность и жажду жизни, но уже тогда он разглядел Тень, тяготевшую над этим народом. Ко злу они склоняются чаще всего не из страха, а из личной выгоды. К сожалению, они не способны учиться на ошибках отцов, да и на собственных не всегда. Десять Нолдор в человеческих телах пришли в Среднеземье, чтобы избавить людей от Саурона, но, получается, что бороться за их души бессмысленно, построить для людей прекрасную страну, идеальный общественный строй невозможно? Пройдет несколько лет после любых, самых страшных испытаний, уставшие отдохнут, и в обществе опять появятся те, кто захочет выдвинуться за счет других. Можно уничтожить негодяев, но на их место тут же придут люди, имеющие те же стремления, но более слабые, которым, получается, расчистили дорогу. Основная же масса робких, пассивных и не слишком умных людей ничего не сможет противопоставить им. И лишь немногие самостоятельно мыслящие личности в человеческом обществе будут стремиться вести свой народ к свету и борьбе против зла. Но как же они одиноки в этой безнадежной битве! А главная опасность для них - искушение применить, борясь со злом, его методы. Им кажется, что цель оправдывает средства, а получается, что посеяно еще больше зла, горя и страданий для людей. Финарато тяжело вздохнул. Все повторялось вновь - опять он был узником Саурона, и снова пошел на это ради людей. Тогда над ним тяготел Жребий Нолдор, и не было надежды на победу. Но он сумел переломить свою Судьбу и спас Ондхон от подлого шантажа. А сейчас они надеялись победить Врага. Но что даст их победа людям?
  * * *
  Ондхон не сидела, сложа руки. Едва забрезжил рассвет, их с Коахон разбудили и заставили помогать на кухне. Работы хватало, они мыли посуду, чистили овощи. После завтрака им было велено убрать со стола в трапезной. Девушки с подносами грязной посуды несколько раз сбегали из столовой в моечную. Никто не обращал на них внимания. Тогда Ондхон сделала дочери знак и, захватив из кладовой по стопке чистых скатертей, обе устремились наверх, в королевские покои. Стража спокойно пропустила служанок в Цитадель. Они быстро, с деловитым видом шли по залам, изучая расположение комнат, переходы и места нахождения стражи, подбираясь все ближе к логову Врага. Внезапно Ондхон схватила дочь за руку и спряталась за портьерой - она почуяла приближение назгула. Девушки замерли, не дыша, укрытые плотной тканью. Назгулов оказалось двое, они неторопливо прошли мимо портьеры, тихо беседуя. Ондхон уловила обрывок разговора:
   - ...отказался от побега! Но хозяин не собирается отказываться от своего плана, сегодня ночью короля нужно по-тихому придушить. Не хочет бежать в Рохан живым, поедет туда мертвым. Его труп найдут на земле рохирримов, повод для войны все равно будет.
  Кольценосцы ушли, а Ондхон зашептала быстро и нервно:
   - Все, времени больше нет, гибели Эстелиана мы допустить не можем, прервется род Лутиен! Хони, девочка моя, беги вниз, проберись в подземелье и освободи наших мальчиков. Каждому из вас предстоит сразиться с назгулом, а мне нужно довершить поединок, начатый три эпохи назад. Беги, родная моя, у тебя все получится!
  Коахон выскользнула за дверь, вслед за назгулами, а Ондхон направилась к центральной башне. Пройдя узким коридором, ведущим в обход Тронного зала, она оказалась у двери на лестницу, ведущую в самый высокий покой Белого Дворца. Тяжелая дверь была окована железом и открывалась в коридор, чтобы ее нельзя было выбить, а изнутри дверь запирал могучий засов. Саурон стремился надежно обезопасить свое обиталище, король предателей жил в постоянном страхе предательства. Замка на двери не было, Враг не ждал нападения, и Ондхон удалось бесшумно откинуть засов своей отмычкой. Проникнув на лестницу, она снова заперла двери, дополнительно засунув в ручку окованное железом древко алебарды. Главным условием поединка было невмешательство посторонних, но Саурон постарается использовать любую возможность избежать честного боя. Обезопасив себя с тыла, Ондхон быстро взбежала по лестнице и распахнула двери в логово Врага.
  А Коахон мчалась по залам и коридорам Цитадели. Чтобы не столкнуться с двумя кольценосцами, она свернула в какой-то коридор и неожиданно вылетела в комнату стражи. Воины удивленно подняли головы.
   - Эй, ты! Чего носишься, как ошпаренная? - спросил один из них, - а ну, стой!
  Девушка выскочила обратно, забежала в какую-то комнату, быстро захлопнув за собой дверь, и в этот миг ощутила тяжелый, нечеловеческий взгляд, упершийся ей в спину. Медленно она обернулась и увидела страшные, мертвые глаза Короля-призрака. Холодные щупальца чужого воздействия проникли в ее мозг, поползли в самую душу. Сначала Коахон не испугалась, все они хорошо защищены были от сканирования. Но Кольценосец не собирался ограничиваться простым чтением памяти. Девушка почувствовала, что чужая, злобная воля переворачивает ее сознание, сминает и уничтожает самую сущность. Но Коахон была достойной наследницей своей матери - она бешено воспротивилась попытке подчинения, из самых глубин души рванулась яростная сила, отбила чужеродное вмешательство. Назгул отступил, раздумывая, кто все-таки перед ним. Девушка прыгнула в сторону окна, но враг не собирался отпускать нахальную нарушительницу спокойствия. Он ударил обездвиживающим заклинанием в полную силу. Совершенно неосознанно Коахон закрылась от магической атаки тем, что попалось под руку - это оказалось небольшое настольное зеркальце. Сделанное из мифриля, оно принадлежало когда-то Королеве Арвен. Благословенный металл отразил удар темной силы и направил его обратно на назгула. Изумленная, Коахон увидела, как ее противник медленно оседает на пол, как сползает с него человеческая личина, и благородное, красивое лицо превращается в обтянутую серым пергаментом мертвую маску с черными дырами вместо глаз. "Так вот, значит, в чем ваша тайна, негодяи!" - азартно шепнула девушка и, сунув зеркальце за пояс, мгновенно выпрыгнула в окно. Пролетев несколько ярдов, она приземлилась на крышу галереи с многочисленными бойницами. Вот когда пригодились Коахон навыки, обретенные в далеком детстве, во время военных игр, возмущавших когда-то весь Тирион. Выбрав наиболее удобное место, она быстро ввинтилась в одну из бойниц и помчалась по галерее, снизу огибающей Цитадель. Услышав шаги воинов, бегущих навстречу, девушка успела юркнуть в какую-то дверь. В Цитадели нарастала паника. Король-призрак, немного очухавшись, бросился в караулку, чтобы приказать стражникам схватить наглую служанку. Он догадался, что во дворец проникли диверсанты, необходимо было выловить их и понять, кто организатор внедрения. Но воины, увидев ворвавшееся чудовище, с криками шарахнулись от него и помчались по коридорам дворца, поднимая тревогу. Назгул ощупал свое лицо и понял, что маскировка исчезла. Он выскочил обратно и захлопнул дверь, мысленно призывая двоих товарищей, направлявшихся к воротам Цитадели. Кольценосцы, разобравшись в ситуации, поспешили навести порядок среди стражи и объяснить воинам, что ловить надо не живых мертвецов, а молодую служанку, зачем-то напавшую на королевского советника. Но служанок в дворцовых покоях бегало немало, попробуй отыщи диверсантку! Стражники приволокли своим начальникам несколько молоденьких девушек, но Коахон среди них не было. Она в это время укрылась в дальнем покое и, разорвав на полосы несколько занавесей, плела из них крепкую веревку. Наконец, решив, что длины веревки достаточно, она привязала свое творение к оконной решетке, и, перемахнув через подоконник, легко скользнула по отвесной стене на нижний уровень города. Через несколько мгновений девушка уже бежала по узкой каменной улице к воротам, соединяющим ярусы. Но назгулы заметили ее сверху и устремились в погоню, во главе отряда воинов Цитадели. Коахон не повезло, недалеко от ворот находился еще один кольценосец, уловив Зов товарищей, он кликнул воинов и бросился наперехват. До ворот оставались считанные метры, когда навстречу Коахон выскочил новый отряд врагов. Девушка заметалась на узкой улице, все двери оказались заперты, окна зарешечены. Боевое вдохновение звенело в ней, озаренная внезапной мыслью, она вдруг устремилась навстречу воинам с криком: "Помогите, за мной гонится чудовище!" и бросилась прямо на назгула. От неожиданности тот нанес сильный магический удар, и в этот момент Коахон сунула ему зеркало Королевы прямо под нос, с восторгом увидев, как еще один враг лишается облика. Воспользовавшись суматохой, девушка сумела проделать тот же трюк со вторым кольценосцем. Среди воинов нарастала паника. Ошеломленные люди видели, что их любимые военачальники, благородные и прекрасные отпрыски высшей знати Гондора на их глазах превращаются в каких-то жутких чудовищ, живых мертвецов с пустыми черными провалами вместо глаз. Назгулы поняли, что теряют власть над сердцами гондорцев и поспешили укрыться в Цитадели. Их хозяин не отвечал на Зов, посоветовавшись между собой, Кольценосцы решили, что девчонку надо изловить любой ценой. К несчастью для Коахон, они уже успели высосать у людей немало силы и могли общаться мысленно на большом расстоянии. Те назгулы, маскировка которых не пострадала, продолжили охоту. Девушка, не решаясь сунуться к воротам, медленно спускалась по отвесной скале на нижние ярусы города, рассчитывая оказаться недалеко от кухни, где работали они с матерью. Из кухни черный ход выводил на лестницу, по которой можно было спуститься к подземной темнице. Но, когда Коахон оказалась на улице, ведущей к хозяйственным дворам, за ней вновь устремилась погоня. Из последних сил девчонка неслась к кухне, надеясь затеряться среди прислуги. Для спуска по скале ей пришлось скинуть обувь, она изрезала ноги об острые камни и не могла быстро бежать. Вот, наконец, и кухонный двор, но стража уже пыхтит за спиной. Во дворе рабочие держали на веревках пятнистого круторогого быка, предназначенного на ужин воинам. Могучее животное тревожно фыркало и рыло копытом землю. Из-под мощного копыта разлетались разбитые камни, рабочие с трудом держали натянутые веревки. Мясник опасливо приближался к быку сзади, сжимая в руке остро отточенный, длинный нож. Движимая мгновенным наитием, Коахон с разбега вскочила на спину животному. Взбешенный бык, взвился на дыбы и разметал рабочих по двору. Мясник кубарем покатился из-под копыт, выронив нож. А бык, обезумев, развернулся и кинулся на воинов. Некоторых он мгновенно раскидал, остальные бросились врассыпную. Коахон скатилась с его загривка на камни двора, а бык помчался по улице, как живой таран, сметая все на своем пути. Девушка, потирая ушибленный локоть, подобрала нож мясника и скрылась в кухне. К счастью в подсобке валялась рабочая одежда и обувь, Коахон выбрала себе башмаки. Немного великоваты, но все же лучше, чем босиком. Только вот, кувыркнувшись с быка, девочка не заметила, что зеркальце Королевы выпало у нее из-за пояса и закатилось в угол двора.
  Сбежав по черной лестнице, Коахон оказалась в подвальных помещениях, где располагались склады и винные погреба. Подземелье, переоборудованное Сауроном в темницу, было рядом, но единственный вход в него находился прямо в помещении стражи. Юная воительница заглянула в дверь. Стражников было всего четверо, Саурон не ждал попытки освободить опального короля, а выбраться из подземелья без посторонней помощи было невозможно, лаз вниз закрывался тяжелой крышкой. Коахон не стала ничего придумывать, просто распахнула дверь и с криком ворвалась в караулку. Стражники не успели опомниться, как один покатился по полу от удара пяткой в челюсть, второй получил рукояткой ножа по голове и тоже выбыл из строя, остальные вскочили и схватились за оружие. У воинов были мечи и кольчуги, а у Коахон только мясницкий нож, к тому же она не хотела убивать никого из гондорцев, ведь они не были врагами. Но не зря мастер рукопашного боя в Тирионе считал девушку своей лучшей ученицей. Мгновенно пригнувшись, она пропустила над собой свистнувший меч, головой ударила стражника под дых, проскочила ему за спину и врезала рукояткой ножа по затылку. Четвертый - начальник караула - оказался подготовленным гораздо лучше товарищей. Его меч, намного длиннее ножа Коахон, описывал сверкающие круги, не давая девушке приблизиться на расстояние удара. Они кружили по комнате уже довольно долгое время, как вдруг Коахон попался под ноги меч одного из стражников. Она тут же подхватила клинок, и дуэль продолжилась на равных. Закаленные мечи звенели, высекая искры, у Коахон были возможности победить, но ее связывал запрет на убийство. Наконец, она решила применить хитрость - открылась, будто случайно, а когда воин нанес колющий удар, не стала отбивать его клинком, а просто отклонилась чуть-чуть. Меч противника скользнул мимо ее бока, не встретив сопротивления, и, вонзившись в каменную стену, сломался. А Коахон в этот момент нанесла ему удар ногой в висок. Все четверо стражников лежали на полу. Девушка бросилась к люку и с трудом откинула кованую крышку.
   - Арти, Арти, это я! - закричала она в темноту подземелья, - вы там? Я сейчас вас вытащу!
   - Хони, родная моя! Ты живая?! Мы здесь! - радостно отвечал Арталаурэ. Услышав шум наверху, они все успели освободиться от цепей и расковать других узников, - там есть лестница? Тут высоко, не допрыгнуть.
  В углу стояла длинная, до потолка, тяжеленная лестница. Девушка еле сдвинула ее с места, и, надрываясь, стала опускать в люк. Наконец, внизу непосильную тяжесть подхватили дружеские руки. Через мгновение Арталаурэ выбрался из темницы и крепко обнял свою нареченную.
   - Я так за тебя боялся! Хони, что с вами сделали?!
   - Всё хорошо, Арти, мы начали боевые действия! - глаза Коахон возбужденно сверкали, - я пришла за вами!
   - Воительница ты моя! - радостно засмеялся Арталаурэ, счастливый, что видит подругу живой и невредимой.
   - Ну чего ты смеешься, правда! Мы услышали разговор кольценосцев, Саурон собирается убить короля сегодня ночью. Мама сказала, что этого нельзя допустить, и отправила меня за вами. Мы должны сразиться с назгулами. Арти, я нашла способ сорвать с врагов маски и показать народу Гондора их истинное лицо. Если вот это зеркало... ой, а где же оно? - Коахон зашарила у пояса, оглянулась вокруг, - наверно, уронила там, во дворе! Его нужно немедленно найти, в нем вся наша надежда!
   Коахон стремительно выскочила из караулки и помчалась к лестнице.
   - Хони, ты куда? Стой! - закричал Арталаурэ, бросаясь за своей неугомонной подругой. Финарато устремился за сыном, успев прихватить меч одного из стражников, остальные узники решили, что это сигнал к атаке, и побежали следом. Коахон влетела в кухню и, не снижая скорости, помчалась к дверям наружу. Повара и судомойки, увидав ворвавшуюся толпу заключенных, подняли крик. А Коахон уже выбегала во двор. И вдруг девушка резко остановилась - навстречу ей, через сломанные ворота спешил большой отряд воинов во главе с шестью сохранившими маскировку назгулами. В этот момент Финарато как раз догнал невесту сына. Он рванул девчонку за перемазанную тунику, отбрасывая себе за спину, и захлопнул двери. С той стороны в крепкое дерево вонзилось несколько стрел. Финарато заложил засов и отступил, понимая, что это врагов надолго не задержит.
   - Назад! - крикнул он товарищам, - их там слишком много! Уходим в подвалы. Нам нужно вооружиться. Государь, - обратился он к Эстелиану, - из подземелий есть другой выход?
   - Есть. В конце овощного склада - лестница, выходящая на площадь перед воротами. Там караулка, площадка для тренировок и оружейная...
  В этот момент дверь разлетелась в щепки. Финарато прыгнул вперед и встал, сжимая в руке меч, лицом к лицу с шестью назгулами, защищая своих детей.
   - Уходите! - крикнул он товарищам, - король выведет вас в оружейный зал!
   Меч Финарато плел сверкающую паутину перед врагами, и кольценосцы не могли прорваться через этот заслон. Все свое великое искусство и немногие, доступные сейчас, волшебные силы щедро вкладывал древний витязь в этот неравный бой, в священный танец со смертью. Назгулы атаковали мечами и магией, стремясь во что бы то ни стало сломить сопротивление дерзких мятежников. Финарато запел боевую Песнь, слова святого западного языка зазвенели под сводами древней крепости, возведенной руками нуменорцев. И будто сами камни отозвались на вдохновенный призыв, возрождая нетленную память светлой и могучей западной страны, будя в сердцах заблудившихся во мраке людей новые силы и стремление к свету. Бывшие узники Саурона начали вооружаться, чем придется, и поспешили на помощь отважному защитнику. А Коахон, оглянувшись, вдруг увидела в шкафу с посудой блестящие серебряные блюда. Подскочив к полке, она схватила одно - полированное дно блюда было зеркально гладким.
   - Арти! - вскрикнула она, и голос сорвался от волнения. Но верный друг услышал. Подбежав к девушке, он взял посудину из ее рук.
   - Эти твари боятся зеркал! - шепнула Коахон, - когда бьют магией...
   - Понял, - коротко бросил Арталаурэ. Взяв два самых больших зеркальных блюда, неразлучная парочка бросилась на помощь Финарато. Улучив момент, они выскочили вперед и выставили зеркала перед назгулами. Удары боевой магии, отраженные серебром, обрушились на замаскированных нелюдей и сорвали с них личины. Воины, приведенные кольценосцами, в ужасе стали пятиться к выходу.
   - Постойте! - закричала им Коахон, - выслушайте нас! Люди Гондора, вас обманывали!
  Но люди, потрясенные невероятной мистической драмой, разыгравшейся на их глазах, не хотели ничего слушать, а стремились просто оказаться как можно дальше от колдунов и чудовищ. Глядя на поверженных врагов, Коахон сказала своим друзьям:
   - Это ненадолго, они скоро очнутся, но останутся такими вот уродами. Надо с ними что-то делать...
   - Хони, мои кристаллы! - вдруг сказал Арталаурэ, - Нам не зря прислали их из Амана. Твоя мама не объяснила тогда, для чего, но я-то знаю, ведь я сам их делал. Они способны уловить любую феа и заключить в себя. Помнишь, как я тогда испугался, когда понял, что сотворил - хотел сделать живой кристалл, а получилась тюрьма для души. Зато сейчас мы можем активизировать камешки и загнать в них преступные души этих нелюдей.
   - И что потом, Арти?
   - Не знаю, наверное нужно будет отправить их в Валинор, на суд Валар. Друзья! - Арталаурэ собрал в кружок всю их компанию, - в Мифлонде Владыка Кирдэн каждому из нас вживил вот сюда, - юноша коснулся левой ключицы, - маленький серый кристалл. Сейчас мы должны достать эти камни и заключить в них феар этих несчастных слуг Тьмы. А потом отошлем их в Аман.
  На улице вдруг послышался шум, громкие окрики и отрывистые команды - на помощь назгулам спешило подкрепление. Финарато и Коахон устремились к дверям. Арталаурэ задержался, объясняя друзьям:
   - Сделайте это прямо сейчас! Вас шестеро и назгулов здесь шестеро. Вам на это понадобится некоторое время, мы пока задержим врагов.
  Дети великих принцев Нолдор, не раздумывая, острым ножом рассекли себе кожу под ключицей. В пальцах у каждого из них оказался небольшой камешек, сквозь кровь засверкали серебряные искры, разгораясь все ярче. Через минуту кровь исчезла, будто впитавшись в кристаллы, а с ладоней посланцев Запада заструился серебряный дождь. Тогда все они приложили свои камешки к головам назгулов, уже приходивших в себя, и запели Песнь могущества. Кольценосцы бешено забились на полу, не желая расставаться с ворованной жизнью. Но кристаллы, сотворенные в Благословенном краю юным нолдо, озаренным вдохновением свыше, не подвели. Скоро они обрели странную тяжесть, серебряный свет угас, а поверхность помутнела, будто запотевшее стекло. Тела врагов на полу съежились, словно иссохшие мумии, в них не осталось ничего от юного и прекрасного облика, обретенного благодаря человеческим страданиям.
  С улицы донесся боевой клич Гондора и зазвенели клинки. Эстелиан вдруг выступил вперед и схватил Арталаурэ за руку.
   - Не убивайте их!
   - Кого? Назгулов? Но они не убиты, а изгнаны из похищенных тел и заключены в кристаллы. На время, пока Владыки не решат, что с ними делать.
   - Нет! Там, во дворе воины Минас-Тирита! Ведь они наши друзья и родичи! Они не виноваты, что поверили обману! Если здесь, в сердце Гондора, братья поднимут меч на братьев - значит, Моринаро добился своего!
   - Государь, успокойся, мы пришли сражаться с Сауроном, а не с людьми!
  Когда Арталаурэ выскочил во двор, Финарато и Коахон уже заняли позицию в разбитых воротах, давая друзьям время сделать то, зачем они пришли в Среднеземье. Воины наседали на них, но прорваться во двор пока никому не удавалось. Вдруг между нападавшими произошло движение, и вперед выступила высокая фигура, с ног до головы закованная в латы. Черно-серебряный шлем наглухо скрывал обезображенное лицо, но от предводителя назгулов веяло такой жутью, что воины непроизвольно шарахались от него. За ним двигались еще двое кольценосцев, скрывших безобразие под гондорскими доспехами. Они сразу же напали на Финарато, а король-призрак устремился к Коахон. Ненависть к этой девочке, так внезапно разрушившей их благополучное вампирское существование, переполняла черное сердце. Но мрак и ночные тени не властны над светлой душой эльдалиэ, рожденной в Благословенном крае. Коахон, не дрогнув, скрестила меч со слугой Тьмы. Кольценосец яростно атаковал, девушка немного отступила под бешеным натиском. И тут один из поваров решил помочь людям короля против чужаков и заслужить награду. Он подполз к сражающимся и сунул девушке под ноги длинную палку. Коахон запнулась и упала, кольценосец мгновенно нанес страшный удар, но девчонка успела перекатиться к стене. Дальше ускользать было некуда, Коахон в буквальном смысле загнали в угол. В угол двора. Предводитель назгулов замахнулся вновь, девочка поняла, что сейчас будет убита. "Арталаурэ!.." - непроизвольный крик замер на ее губах. Юноша бросился к ней через двор, но ему было никак не успеть. Враг медлил, наслаждаясь страхом беспомощной жертвы. Коахон сделала попытку встать, и тут ей под руку попало что-то плоское и гладко отполированное. Она схватила это, чтобы запустить во врага, но вдруг поняла, что в руке у нее зеркальце Арвен. Как и в прошлый раз, она закрылась им от назгула. Но он собирался нанести ей не магический, а вполне реальный удар, который зеркало отразить не могло. Но зато оно отразило солнечный свет. Благословенное дневное светило вонзило сияющий луч в мертвые глаза слуги Тьмы, раскаленным сверлом проникло в призрачный мозг, разрушило неестественную связь преступной души с украденным телом. Король-призрак дико закричал и рухнул рядом с Коахон. В этот миг к ней подскочил Арталаурэ.
   - Хони! Ты живая?!
   - Арти, все хорошо! - Коахон на миг прижалась к жениху, но через его плечо увидела, что два оставшихся назгула наседают на Финарато, а во двор вбегают воины, - с этой тварью я закончу сама, а ты помоги отцу, скорее! - и она сунула ему в руки меч и зеркало. Юноша бросился на помощь, а она острием ножа рассекла кожу и вынула свой кристалл. Сорвав забрало шлема, девушка приложила камень ко лбу живого мертвеца. Злобный вой разнесся по всей крепости, и черная душа втянулась в надежную серую тюрьму, будто вода в соломинку. И не существовало в Арде таких сил, что могли разрушить этот кристалл и выпустить ужасное существо бесчинствовать в мире. Теперь Валар будут решать его судьбу, а может быть, Единый. Коахон поднялась на дрожащие ноги, от внезапно навалившейся усталости весь мир виделся, как в сером тумане. Девушка прислонилась к прохладной каменной стене. Это была ее первая настоящая битва, и она выиграла ее, хотя победа досталась ей нелегко. Но и враг был такой, что она могла с полным правом гордиться этой победой. Коахон вдруг усмехнулась: непросто будет менестрелям воспевать это сражение. Попробуй-ка сочини балладу о доблестном поединке на кухне и в хозяйственном дворике, прославь в песне оружие героев - блюда для закусок!
  Немного придя в себя, девушка оглядела поле сражения: Финарато и Арталаурэ повергли в прах последних двух назгулов, не вынимая мечей, они смотрели на воинов Цитадели, приведенных королем-призраком. А те, не решаясь войти в ворота, с ужасом глядели на почерневшие, скрюченные мумии - то, что осталось от королевского советника и уважаемых военачальников. Из дверей кухни вышли шестеро их друзей и Эстелиан со своими верными людьми. Все собрались у ворот, не зная, что делать дальше. Воины пребывали в растерянности. К тому времени они совсем запутались, не понимая, кто друг, а кто враг. Странно, но они плохо помнили, как примчались сюда. В казарму, где их отряд отдыхал после дежурства, вдруг вошли трое рыцарей, закованных в латы. Странные гости отдали приказ немедленно спуститься на нижний уровень города и схватить молодую служанку-диверсантку и всех, кто окажется рядом с ней. Лиц этих рыцарей не было видно за забралами, но почему-то ни у кого не возникло вопросов и возражений. Зато сейчас люди чувствовали себя так, словно их неожиданно разбудили. Оставшись без руководства, они не знали, что предпринять.
  Коахон приблизилась к воротам. Арталаурэ хотел взять подругу за руку, но девушка вышла вперед и остановилась перед людьми Гондора, безоружная и беззащитная, доверчиво протягивая ладони вооруженным с головы до ног воинам. Глаза ее горели, голос звучал вдохновенно и страстно:
   - Люди Гондора, выслушайте нас! - звонко обратилась она к нескольким отрядам воинов и жителям города, заполнившим узкую улицу, - вас обманывали! Злобные чудовища проникли в Минас-Анор в облике благородных и уважаемых представителей древних родов Дунаданов, чтобы захватить власть в стране и поработить ваши души. Когда-то зло не смогло сломить гордый народ Гондора силой, теперь оно действует хитростью и коварством! Вас опутали паутиной лжи, захват трона древних королей принцем Моринаро был первой победой Тьмы. Люди, прислушайтесь к своему сердцу, не дайте древнему Врагу восторжествовать!
  Слушатели напряженно молчали. От немедленного нападения на чужаков воинов удерживала необъяснимая робость, но верить в то, что говорила эта рыжая девчонка, за которой столько времени стража гонялась по всему городу, казалось просто глупым. Вперед выступил пожилой начальник отряда, дед которого когда-то бился под знаменем короля Элессара.
   - А почему мы должны верить тебе? Ты смеешь обвинять Наследника Исильдура и его верных военачальников, но мы знаем их с рождения, они росли и мужали на наших глазах, даже если иногда эти мальчики и казались нам странными, никаких доказательств об их причастности к Тьме никогда не было, только нелепые слухи. Принц Моринаро, взойдя на престол, за несколько месяцев сделал для государства больше, чем другие короли смогли сделать за сто лет. А вы кто такие? Зачем пришли в Минас-Анор, что вам за дело до наших проблем?
   - Мы пришли помочь настоящему Королю восстановить справедливость. Не верите нам, поверьте Эстелиану, он тоже рос и мужал на ваших глазах и на престол взошел законно, не устраивая дворцовых переворотов.
   - Эстелиан не имеет права не престол, он - дитя измены, сын человека из другого народа, это доказано.
   - И вы поверили этим доказательствам?! А не потому ли, что многим, у кого совесть была не чиста, просто выгодно было в это поверить? Удобно возвеличивать и обогащать свою страну за счет других, малых народов, удобно властвовать над миром с помощью силы. А Эстелиан всегда строго следовал законам Короля Элессара, уважал прежние договоры и заветы великих предков. Справедливым и честным способом добиться процветания государства намного сложнее, чем подлостью и насилием, но этот разрушительный путь быстро приведет страну во мрак. Вспомните Нуменор!
   - Не тебе, чужачка, напоминать нам о наших предках. Разберемся сами. Если у Эстелиана есть доказательства, что он - настоящий сын короля Андгона, пусть предъявит их. И если будет доказано, что Моринаро преступник и узурпатор, его будут судить по законам Гондора.
   - Дунаданы - чуткий и мудрый народ. Их невозможно обмануть, тем более в таком деликатном вопросе. Король Андгон очень любил Эстелиана. Неужели вы думаете, что он не почувствовал бы измены, не понял бы, что это не его сын? Но есть еще способ проверить, самый надежный и точный, - голос Коахон зазвенел новым вдохновением, - вспомните древнее пророчество: "Руки Короля - руки целителя. Именно так и узнают настоящего Короля". Дар исцеления исходит от незабвенной Лутиен и передается в роду нуменорских королей из поколения в поколение. В Цитадели растет Белое Дерево - символ благополучия и процветания Гондора. Когда вырвались в мир Моринаро и его слуги, Дерево начало медленно чахнуть, его не обманешь прекрасной внешностью. После дворцового переворота и заключения истинного короля в темницу, увядание стало заметнее. Если Эстелиан прикосновением рук исцелит символ мира и покоя вашей страны, кто посмеет усомниться в его правах на престол древних королей?
  Люди переглядывались, в их глазах просыпалась надежда. Старый воин вдруг улыбнулся и взглянул на Коахон с хитроватым добродушием.
   - В этом ты права, девочка. Нужно попробовать. Так мы раз и навсегда покончим со всеми сомнениями, - и, впервые обратившись прямо к Эстелиану, сказал негромко, - я много лет служил в Цитадели, хорошо знал и любил Андгона и видел, как он был счастлив, когда ты родился. В душе я никогда не верил грязным сплетням о Королеве. Мальчик мой, ты рос на моих глазах, я учил тебя владеть оружием и рассказывал тебе о маме все, что мог вспомнить. Я тебе верю, но чтобы очиститься от полдых обвинений, нужно пройти это испытание. Ты согласен?
  Эстелиан, подавив в душе неуверенность, решительно шагнул вперед:
   - Я готов. У меня нет сомнений в невиновности моей матери. Идем!
  В ответ на его короткую фразу толпа народа вдруг зашумела, долго сдерживаемое напряжение прорвалось громкими приветственными криками, возгласами радости, облегчения и страстными спорами. Арталаурэ крепко сжал в руке ладошку невесты:
   - Хони, ты молодец! Откуда ты знаешь о пророчестве?
   - Не помню, может, слышала когда-то в детстве. В нынешнем детстве. Как будто что-то толкнуло, и я вдруг вспомнила... Знаешь, Арти, у меня ощущение, что нам кто-то помогает. Может, это сама Судьба?
  Все дружно двинулись к Цитадели. Старый воин шагал впереди, Эстелиан со своими верными друзьями и помощниками шли тесной кучкой, за ними двигались толпы народа. Эстелиан вдруг склонился к Коахон и прошептал тихо-тихо, чтобы никто не смог услышать:
   - Ты сказала: "Руки целителя", но я же не умею лечить, никогда не пробовал. Придем в Цитадель, и что я буду делать?
  Девушка улыбнулась задорно и лукаво:
   - Боишься, да?
  Молодой человек вспыхнул до корней волос, а рыжая бестия взглянула ему прямо в глаза. Ее взгляд проникал в самую душу юного короля и обнаруживал там сомнения и неуверенность, тоску по сильной отцовской руке и нежной заботе матери, бесконечное одиночество и неизгладимую печаль. Эстелиан еще больше покраснел и опустил глаза. Коахон ласково сжала его ладонь маленькой, но крепкой рукой и зашептала тихонько:
   - Ты не переживай, ведь это так просто: прислушайся к окружающему миру, позволь Музыке Мироздания зазвучать в душе, прислушайся к Дереву, ощути его боль, как свою. И станет понятно, какие струнки задеть, чтобы исправить искаженную Мелодию, прогнать болезнь, восстановить гармонию...
  Эстелиан робко поднял голову и встретил ласковый взгляд девушки. Да она видела его насквозь, догадывалась о несовершенстве его души, но не винила ни в чем, прощала и принимала таким, как есть. В самой глубине смеющихся светло-зеленых глаз таилась многовековая мудрость и глубокое понимание. Теперь эти глаза будут сниться ему по ночам. Пройдут годы, он встретит свою любовь, женится, у них родятся дети, которых он будет нежно любить. А глаза все равно будут сниться, до самой смерти. И в последнее свое мгновение Эстелиан шепнет ЕЕ имя, как пароль для входа в иной мир. И шагнет за Грань бестрепетно, с надеждой встретить там задорную рыжую девчонку, взглянуть в бездонные зеленые глаза, обрести хоть на миг понимание и доброе участие в своей судьбе...
  Между тем, люди подошли к Цитадели. Внутренний двор не смог вместить всех желающих, вошли только самые уважаемые люди города, остальным пришлось заглядывать в открытые ворота. Душу юного короля вдруг всколыхнула острая жалость и мучительно горькая нежность: Белое дерево стояло посреди обширного двора, вымощенного белым камнем, ни один белый цветок не оживлял пожухшую крону, только бурые пятна темнели на длинных изящных листьях, как грозные признаки беды, тонкие ветви устало клонились к земле. Искристый фонтан обдавал Дерево брызгами, и капли повисали на листьях, как слезинки на печально опущенных ресницах. Оно вдруг показалось Эстелиану таким же ранимым и одиноким среди камней, как он сам в этом неласковом мире. Молодой король шагнул к Дереву и ощутил, как оно потянулось к нему, листья доверчиво развернулись навстречу. Он коснулся ладонями тонкого ствола и почувствовал легкое дрожание, движение соков под гладкой корой и биение крови в собственных горячих пальцах. Дерево жило своей непостижимой жизнью, оно страдало и безмолвно просило о помощи. Шелест листвы над головой складывался в едва уловимую нежную мелодию, но в этой музыке проскальзывали резкие, неправильные ноты, больно ранящие, разрывающие гармоничное течение мелодии на части. Эстелиан, повинуясь наитию, вплел свой тихий голос в музыку, ласково, но решительно повел ее за собой, выправил, наполнил своей жизненной силой, юной и свежей, как весенний ветерок... И все люди, замершие во дворе, вдруг ощутили благоухание нездешних садов, теплое дуновение коснулось искаженных тревогой лиц, сняло мучительное напряжение, напомнило о чем-то полузабытом, но прекрасном и добром. Старый воин показал рукой вверх, от волнения растеряв все слова - бурые пятна на листьях исчезли без следа, будто смытые проливным дождем, Дерево зашумело освобождено и радостно, а в темно-зеленой кроне вдруг зажглась белая звездочка... одна, вторая, и вот уже целые гроздья душистых белых цветов засияли среди листвы. Многоголосый крик потряс стены древнего города, люди вопили что-то нечленораздельное, обнимались, целиком отдавшись чувству радостного освобождения. Им казалось, что даже солнце засияло вдруг по-особенному чисто и ярко. Когда взрыв эмоций немного утих, представители самых древних и уважаемых родов Гондора, военачальники и лорды, оказавшиеся на тот момент в городе, тихо посовещались между собой и вынесли единогласное решение:
   - Король Эстелиан своим деянием доказал ложность всех обвинений, выдвинутых против него принцем Моринаро и его приближенными. Эстелиан, сын Андгона является истинным наследником древних королей. Мы признаем его права на титул Короля Гондора и Арнора, и больше никто не посмеет усомниться в законности этих прав. А принц Моринаро, возведший поклеп на брата и узурпировавший власть, должен предстать перед судом Гондора и ответить за свои бесчестные деяния.
  Арталаурэ тихо спросил у Коахон:
   - А где же Моринаро-Саурон? Прячется во дворце или успел сбежать, чтобы на свободе подготовить ответный удар? И где твоя мама?
  Вместо Коахон сыну ответил Финарато:
   - Все, что мы делали, было отвлекающим маневром, чтобы дать Ондхон возможность завершить без помех поединок с древним врагом. Они сейчас в самой высокой башне дворца, но что там происходит, одному Эру известно, вокруг этого места поставлена такая плотная защита, что ни одна мысль не может проникнуть туда. Никто и ничто не должно помешать этой дуэли.
  На лице Финарато проступило тщательно скрываемое огромное напряжение и тревога за неугомонную подругу, привыкшую всегда брать на себя самую трудную задачу. А другим оставалось только нервничать и ждать.
  
  Глава 11. Дуэль без победителей.
  Ондхон открыла тяжелую дверь. Перед ней была просторная восьмиугольная комната, огромные окна открывали обзор во все стороны света. Мебели почти не было, только посередине стоял большой стол, заваленный старинными манускриптами. Саурон никогда не пренебрегал никакими знаниями и, получив доступ к книгохранилищам Минас-Анора, изучал труды западных ученых внимательно и с интересом. На подоконниках располагались различные астрономические приборы, на изящной кованой подставке был установлен палантир Короля Элессара. Утратив свой палантир во время гибели Барад-Дура, Гортаур очень дорожил доставшимся ему сокровищем. В дальнем конце Ондхон разглядела высокую фигуру, одетую в черную с серебром форму воинов Цитадели, пышные темные волосы спадали на широкие плечи. Саурон не повернулся к незваной гостье, молчание затягивалось. Ондхон спокойно ждала. Наконец, Гортаур сказал негромко, с насмешкой:
   - Можешь не представляться.
   - Узнал?
   - Догадался. Без тебя дело все равно бы не обошлось. Этот облик тебе вполне соответствует: как была прислугой на побегушках у Валар, так и осталась.
   - Зато ты, я вижу, обрел желанную свободу, - Ондхон оглядела кованые двери, прочные решетки на окнах, - то в одной крепости, то в другой.
   - Это только видимость, да и то на время, пока не закончу строительство человеческого муравейника. Вот тогда я обрету истинную свободу. Свободу творчества.
  Саурон наконец повернулся к Ондхон лицом. В его темных глазах она не увидела прежней ненависти, их наполняла древняя мудрость и груз многовековой усталости. Как и у нее. Старинный враг.
   - Странно, прошлые поражения до сих пор не научили тебя, что Единый никому не позволит распоряжаться судьбой своих Детей.
   - Так я и не собираюсь уничтожать или переделывать людей, просто наведу порядок в их обществе. Каждый будет добросовестно выполнять свою работу, не будет войн, голода, нищеты, правонарушений, все станут получать достаточно пищи и одежды для поддержания нормальной жизнедеятельности, счастливо жить и размножаться при всеобщем благоденствии.
   - И человечество станет безмозглой машиной, обеспечивающей энергией тебя одного? Ты собираешься остановить развитие человека, как личности, лишить права думать, творить, ошибаться и учиться на ошибках, собираешься отучить людей принимать самостоятельные решения, заставить действовать механически, беспрекословно и бездумно подчиняясь твоим приказам.
   - Ну и что? Все равно любой путь развития человеческого общества - тупиковый, можно создать техногенную сверхцивилизацию, но построить идеальный общественный строй, где все будут счастливы, невозможно, всегда найдется множество людей с искажением в душе. Таких можно обеспечить всеми благами, но им все равно будет мало, и они захотят власти и унижения других людей. Искаженные не обладают творческой энергией, не способны ничего создавать, а умеют лишь хапать у других и удовольствие получают только от чужих страданий.
   - Гортаур, не мне тебе объяснять, что смысл существования человека в Арде не в построении идеального общества, а в развитии каждой отдельной личности, которая, проходя множество воплощений в разных временных отрезках, шлифуется и поднимается по спирали все выше, пока не достигнет совершенства. Поэтому ты вновь обречен на поражение. И не надейся, что Девять сейчас примчатся на твой Зов и помешают поединку. Они заняты охотой на моих помощников. Это хороший пример того, что рабская покорность разрушенной личности оплачивается отсутствием у такого существа способности логически мыслить и принимать самостоятельные решения. Обретая одно, теряешь другое.
   - Ты знаешь, Ойорандель, я никогда не считал тебя врагом. Мы могли бы стать союзниками еще в Предначальную Эпоху, если бы не твоя идиотская покорность Владыкам. Тогда ты была умнее и сильнее остальных нолдор. Я до сих пор поражаюсь - потерять такую силу, отдать добровольно великое могущество и ничего не обрести взамен!
   - Тебя всегда привлекало это могущество, особенно когда до тебя дошло, что механическая сила - ничто без опоры в сердцах. А мое могущество происходило от Намо Мандоса и давало немалую власть над душами Эльдар и Людей.
   - Ты все равно не пользовалась этим Даром, расходовала по пустякам и в результате осталась ни с чем. Даже любовь твоего ученика, ради которого ты пожертвовала всем, досталась другой.
   - Не суди по себе. Я не живу по принципу "купи-продай", не совершаю поступков за награду. И в душе я свободнее, чем ты. Ступив на путь Тьмы, ты изначально отринул любовь, а ведь только она наполняет душу живой творческой энергией. А твоя "свобода творчества", переделывание мира по своему образу и подобию - лишь жалкая пародия на настоящее созидание чего-либо, по-настоящему своего, индивидуального, неповторимого.
   - Зачем расходовать силы и время на такие глупости, как любовь? Есть еще один источник энергии, причем гораздо более мощный - страдание и страх перед ним! Можешь убедиться.
  И Саурон внезапно, без предупреждения нанес магический удар. Колдовская дуэль, особенно, когда маги приблизительно равны по силе - это не просто удары сгустками энергии и обмен искусно сплетенными заклинаниями. Каждый из участников старается откопать в памяти противника какое-либо воспоминание, причинившее наиболее сильное душевное потрясение, или забросить в его сознание собственные впечатления. Если потрясение окажется достаточно мучительным, у соперника ослабевает воля к победе. Тогда маг наносит удар в открывшуюся брешь в защите, проникает в самую душу противника и берет ее под контроль. Именно так Гортаур когда-то поступил в поединке с Финарато - видение резни в Альквалондэ так сильно потрясло чистую душу юного короля Нолдор, что он не смог сопротивляться давлению Тьмы. Но нервы Ойорандель были достаточно закалены, за долгую жизнь она повидала множество проявлений Искажения Арды.
  Гортаур запел Песнь Могущества, и Ондхон вдруг осознала себя в Ангбанде времен Первой эпохи. Глазами Саурона увидела серые стены обширного подземелья, сложенные из грубо отесанного камня, черные полосы сажи от факелов, в углах - какие-то приспособления непонятного, но страшного назначения. Пыточная. И два пленных нолдор. Один из них корчится, подвешенный за ребра на железном крюке, обнаженное тело залито потом и кровью. Капли крови падают с раздробленных пальцев на неровный каменный пол. Никогда эти пальцы, такие искусные прежде, не сожмут резец, не поднимут меч, не коснутся нежно волос возлюбленной... Искалеченный нолдо уже не кричит, только хрипит мучительно, пробитое легкое не пропускает в себя сырой, вонючий воздух подземелья. Второй пленник, за руки прикованный к стене, бьется головой о камень, не в силах смотреть на ужасное зрелище, искусанные губы бессвязно шепчут: "Брат мой... Брат!.." Саурон, стоя неподалеку, всем своим существом ощущает волны безумной боли, бессильной ярости и отчаяния, расходящиеся от пленника, с извращенным наслаждением всасывает энергию чужого страдания. Издевательская усмешка кривит его губы:
   - Я отпущу твоего брата, если ты принесешь клятву верности нашему единственному настоящему господину, и, как доказательство преданности, раскроешь мне один маленький секрет мастерства. Ведь это ты изобрел металло-краску?
  Прикованный нолдо вонзает ненавидящий взгляд в насмешливые глаза Врага. Если бы мог дотянуться, вонзил бы кинжал в черное сердце!
   - Я никогда... Никогда не произнесу добровольно слов проклятия Манвэ и Варде!
   - Никогда, значит, - задумчиво тянет мучитель и вдруг резко щелкает бичом. Истерзанное тело подвешенного нолдо судорожно дергается, выбитый глаз стекает на обезображенное лицо. Но пленник уже ничего не чувствует, душа перешагнула ту грань возможных страданий, которую способны выдержать даже стойкие эльдар. Только злобное могущество Гортаура удерживает феа в умирающем теле. Зато второй нолдо отчаянно бьется в оковах, чувствуя боль брата, как свою, кричит что-то нечленораздельное, то ли проклиная, то ли умоляя...
   - Никогда? - спрашивает Саурон, снова поднимая бич.
   - Не на-адо! - отчаянно разносится под мрачными сводами темницы. Пленник роняет гордую голову на грудь и разражается рыданиями. Он сломлен, нет больше сил видеть, как терзают брата - самое близкое и любимое существо на свете.
   - Я согласен... - невнятно шепчет он сквозь плач.
   - Что, я не слышу? - добивает жертву Гортаур, - повтори громче!
   - Я согласен! - бешено кричит нолдо и бьется в своих путах так, что едва не ломает себе руки, - я произнесу Клятву Тьмы и открою секрет краски. Только отпусти брата!..
  Под диктовку Саурона он произносит отвратительные слова Клятвы, раскрывает тайны дивного мастерства Нолдор. В душе его мрак и опустошение. А Гортаур, усмехаясь, подходит к замученному пленнику, срывает его с крюка и швыряет к ногам брата. Тело неподвижно вытягивается на полу, сомкнутые веки не дрожат - нолдо к этому времени был уже мертв. Жестоко обманутый пленник смотрит в глаза мучителя уже даже без ненависти, только с каким-то горестным недоумением - неужели возможна в мире такая подлость? Саурон бросает ему насмешливо, с презрением:
   - Я выполнил, что обещал, отпустил твоего брата. В Мандос. А ты посиди, отдохни пока. Скоро начнешь работать на благо нового господина.
  Он снимает с нолдо оковы, демонстрируя тому, что он больше не пленник, а слуга и раб Моргота. Несчастный падает на грудь мертвого брата, душа его погружается в беспросветный мрак, раздавленная черным отчаянием. Саурон уходит, довольный. Неплохо подпитался энергией, да еще полезный секрет мастерства узнал. Этой краской, придающей свойства закаленного металла любому предмету, он будет перед боем покрывать когти и клыки своим оборотням.
  Удар не достиг цели, Саурон привел неудачный пример. Ондхон осталась спокойной, она помнила этого нолдо, Алькариона. Он был из народа Майтимо и попал в плен незадолго до Дагор Браголлах. Ондхон пробралась тогда в Ангбанд, пытаясь отыскать жену одного из военачальников Нолофинвэ. Обманчиво-спокойные времена притупили бдительность нолдор, женщина опрометчиво отправилась на прогулку одна и не вернулась. Но в Железную Темницу ей попасть не довелось, орки, похитившие несчастную, попытались надругаться над ней, и женщина сразу умерла. Ондхон узнала об этом, изловив орка из того отряда и выудив из его памяти все подробности похода. Пробираясь по запутанным переходам вниз, к штольням, выводящим наружу, она случайно заглянула в пыточный зал, где Саурон бросил полуживого пленника рядом с телом брата. Тот сидел, не шевелясь, глядя перед собой невидящим, бессмысленным взглядом, душа несчастного блуждала во мраке безумия. Ондхон узнала его и окликнула тихонько, но Алькарион не услышал. Тогда она возложила руки на лоб юноши и стала звать его с помощью Силы. Нескоро ей удалось вытянуть измученную душу из бездны отчаяния, но все же нолдо пришел в себя и узнал Ойорандель. Алькарион помнил, чем она занималась, но бежать из тюрьмы отказался наотрез:
   - Я запятнал себя Черной клятвой навечно. Я предал свой народ и себя самого - подчинился Врагу и открыл ему секреты мастерства. А брата спасти все равно не смог. Зачем мне жить? - слезы скатывались из его глаз на перемазанные щеки, волосы на разбитом затылке слиплись от крови.
   - Затем, чтобы отомстить Врагу за его смерть и за такое гнусное предательство! В этой войне многие потеряли близких, если все опустят руки и станут искать смерти, кто будет биться с Морготом? Ты подумай, кто отплатит врагу за мучения твоего брата, кто расскажет о его гибели той, что все еще ждет его? Ведь у него, кроме тебя, никого нет.
  Алькарион вдруг вспомнил возлюбленную брата - верную и пылкую девушку. Когда Нолдор уходили в изгнание, она последовала за любимым, не сомневаясь ни мгновения. И сейчас, узнав о его ужасной гибели, она бросится в бой Врагом так же стремительно и яростно, как тогда в Исход, чтобы разделить с возлюбленным и боль и смерть. А он должен быть рядом с невестой брата, вместе они будут мстить, вместе падут в битве и вместе отправятся в Мандос, где встретятся с тем, кого любят больше жизни. Алькарион решительно встал, оказавшись выше Ондхон на две головы.
   - Пойдем! Но я не оставлю тело брата этим мерзким пожирателям падали.
  Ондхон задумалась. Алькарион, несмотря на свой рост и крепкое сложение, еле держится на ногах, а путь предстоит не близкий. Сможет ли она одна вытащить на поверхность двоих мужчин? Но вскоре ей пришла светлая мысль:
   - Алькарион, ты не против огненного погребения?
   - Это как?
   - Наш путь ведет мимо кузниц и плавильных заводов. Феа твоего брата уже в Мандосе, а чтобы не дать врагам надругаться над телом, мы сожжем его останки в кузнечной печи. Думаю, он согласится с таким решением.
  Нолдо принес два серых эльфийских плаща из угла, куда их бросили палачи, и начал бережно заворачивать в них тело брата, а Ондхон выскользнула из пыточной, но вскоре вернулась, таща орочий клепаный шлем и косматую накидку, грязную и вонючую. Алькарион брезгливо поморщился, но Ондхон скомандовала:
   - Надевай быстро! Мы и так много времени потеряли, Саурон вернуться может.
  Нолдо натянул орочий наряд, проводница несколько раз провела ладонью по его лицу, довершая маскировку, впрочем, особо стараться ей не пришлось, вид у замученного пленника был еще тот.
   - Сейчас я стану волчицей, - между тем наставляла его Ондхон, - а ты погрузишь тело брата мне на спину. Вот ошейник с поводком, наденешь на меня, и пойдем. Только не забывай сгибаться пониже, чтобы руки до пола доставали. Такие парочки здесь привычное зрелище, надеюсь, на нас не обратят внимания.
  Они выбрались из камеры и долго спускались по винтовой лестнице. Алькарион спотыкался на выщербленных ступенях, хватаясь за клочкастую шерсть своей спутницы. У него уже начала кружиться голова, когда бесконечный спуск завершился. Они выбрались в широкую штольню и сразу натолкнулись на двух крупных варгов. Звери злобно зарычали на беглецов, но Ондхон-волчица оскалилась в ответ и зарычала не менее грозно. Варги, почуяв самку, умильно завиляли хвостами. И тут в штольню выскочил орк. Цыкнув на зверей, он бочком придвинулся к Алькариону и уставился на сверток на спине волчицы жадными глазами:
   - О, жрачка! Делись, давай!
  Нолдо вздрогнул от ужаса, но Ондхон мысленно подсказала ему ответ.
   - Пошел ты! - хрипло выдавил он, - это для Великого Волчонка!
  Орк разочарованно и опасливо глянул на мнимого собрата:
   - Ну и катись! Эта тварь и от тебя костей не оставит!
  Ондхон натянула поводок, и беглецы двинулись дальше. Орк, смачно облизываясь, смотрел им вслед несытым взглядом, в маленьких глазках горели злые красные огоньки. Алькариона передернуло от отвращения. Вскоре в штольне стало тепло, потом жарко - путники приближались к металлургическому заводу. Резко запахло углем и металлической окалиной. Штольня разделялась на несколько ходов. Ондхон остановилась, прислушиваясь и принюхиваясь, потом решительно повернула в узкий боковой проход. Вскоре они выбрались к одной из кузниц. В полутемном помещении никого не было, огонь в топке едва теплился, но когда Алькарион распахнул дверцу, в лицо ударил такой жар, что пришлось отскочить. Ондхон мордой кивнула ему на длинные рукавицы, валявшиеся в углу. Нолдо быстро натянул их и снял тело брата со спины волчицы. Ондхон мысленно поторапливала его. С помощью железной лопаты Алькарион погрузил тело в топку. Плащи сразу вспыхнули. Спутница заставила его кинуть в печь несколько лопат угля. Неотрывно глядя в пламя, нолдо шептал одними губами:
   - Тебе уже не больно... Брат мой, единственная родная душа в этом проклятом мире! Ты уже в Мандосе, пожалуйста, пусть тебе будет там хорошо... А я еще здесь. Зачем-то... Ты прости меня, если сможешь!
  Волчица дернула его за штанину и заставила влезть на кучу угля. Добравшись до стены, проводница юркнула в неприметную щель в углу. Без нее Алькарион ни за что не заметил бы этот проход. Следом за волчицей он с трудом протиснулся в щель, вконец разорвав свою жалкую одежду. Дальше двигаться пришлось на четвереньках. Нолдо тихо ругался сквозь зубы, наступая руками и коленями на острые каменные крошки. Но вскоре они выбрались в более широкий проход. Там было темно, хоть глаз выколи. Волчица зубами сунула в руки Алькариону поводок, и они заспешили дальше. Смертельно хотелось пить. Вдруг Алькарион с великой радостью услышал близкое журчание. Он рванулся, было, на звук, но Ондхон остановила его:
   - Ты уверен, что хочешь попробовать эту водичку?
  Нолдо замер в нерешительности, но проводница ласково успокоила измученного спутника:
   - Потерпи немного, сейчас уже вылезем наружу.
  Алькарион вдруг почувствовал, что по ногам тянет холодным сквознячком, хотя вокруг по-прежнему была непроницаемая тьма. Едва переставляя ноги, он послушно поплелся за своей провожатой. И вправду, вскоре привыкшие к темноте глаза различили впереди слабый отблеск. Сквозняк стал сильнее. Еще один поворот - и открылась узкая щель. Усталые путники протиснулись в нее и сразу оказались в колючках. Крепкие, как проволока, плети, усеянные мелкими шипами, обрадовано вцепились в жалкие лохмотья, оставшиеся от орочей одежды, в клокастую волчью шерсть. Стояла беззвездная, холодная ночь, небо над Ангбандом было затянуто плотными тучами. Но сидеть на открытом мосте все равно было опасно. Ондхон первая скатилась вниз по склону, Алькарион, путаясь в зарослях, постанывая и ругаясь, съехал следом. Они очутились в глубоком овраге, заросшем еще более густыми колючками. Но зато там тек ручей! Забыв обо всем на свете, нолдо бросился к нему. Ничего на свете он не пробовал вкуснее этой воды! Пил, пил и никак не мог напиться. Это лакомство не сравнить было даже с мирувором на королевском пиру. Немного отдышавшись, он сунул голову в ручей. Как хотелось погрузиться в хрустальную воду целиком и смыть с себя грязь, кровь и ужас последних дней! Но с этим удовольствием придется подождать. Ондхон, уже в своем настоящем облике, сидела неподалеку. Она кивнула Алькариону, пора было двигаться дальше.
   - Послушай, Ойорандель, - вдруг вспомнил нолдо, - о каком таком Великом Волчонке говорил этот орк в подземелье?
   - Поверь, друг мой, лучше тебе о нем не знать! - невесело усмехнулась Ондхон, - эта мерзкая тварь еще немало горя принесет нашей многострадальной земле. Вставай, идти надо.
  Они без особых приключений выбрались из преисподней, и вскоре Алькарион уже сражался под знаменами Майтимо. И не было в войске однорукого вождя более яростного и самозабвенного бойца, чем Алькарион Атакар - Славный Мститель. Правда, ненадолго. Через несколько лет он с небольшим сторожевым отрядом попал в засаду и погиб в неравной схватке, прикрыв отступление своих бойцов. Но это была славная смерть, и душа его встретилась в Мандосе с душой брата без стыда и груза вины.
  Ондхон грустно улыбнулась - после своего возвращения она встретила братьев в Валиноре. Война оставила жестокие рубцы на их сердцах, но пытки и смерть не смогли сломить их души. В их судьбе все сложилось жестоко, но логично. Саурон был врагом, вначале он победил, но до конца восторжествовать не смог. На войне, как на войне. Предательство друга оставило бы более глубокие шрамы. Сейчас братья счастливы и мечтают лишь об одном - чтобы их любимый вождь поскорее вернулся из Мандоса, обретя в Благословенной Земле и руку и счастье. А Саурон пусть не радуется мучениям беспомощных пленников! Не всегда ему приходилось побеждать. И Ондхон запела о свадьбе Галлуинэль, его бывшей верной помощницы Тхурингвэтиль, с принцем Аракано. Голос Ойорандель наполнился необыкновенной теплотой, порождая перед взором противника светлое видение: дивная золотая осень в Тирионе, Галлуинэль немыслимо красива в венке из золотых листьев и алых ягод, искрами горящих в пышных черных волосах. Аракано не может глаз оторвать от прекрасной невесты. Щеки ее, такие бледные раньше, светятся нежным румянцем. Ресницы, как обычно, смущенно опущены, но синий блеск пробивается сквозь них, будто сияние чистого, умытого дождем неба, сквозь расходящиеся тучи. Гости искренне поздравляют прекрасную пару и просят новобрачную спеть что-нибудь. Галлуинэль смущенно отнекивается, но Аракано тихо шепчет ей на ушко: "Милая, спой для меня!" Тогда красавица берет арфу, и удивительный голос разносится по золотым садам Эльдамара, сплетается с нежным звоном осенней листвы, золотой капелью падает с ветвей на замерших слушателей. Песня наполняет сердца эльдар светлой и нежной печалью, повествуя о великой силе любви, которая способна поднять заблудившуюся душу из самой глубокой бездны, отмыть слезами от самой мерзкой грязи и наполнить чистым негасимым светом... Как продолжение чудесного сна, в сознании Ондхон всплыло еще одно видение: Галлуинэль стоит в том же саду и держит на руках полугодовалого первенца. Весна в самом разгаре, и вокруг молодой матери буйное кипение белых цветов. Пышные душистые гроздья спускаются с клонящихся ветвей на ее плечи, нежные лепестки сияющим дождем осыпают темные волосы. Малыш Менелькано крошечной ручкой ловит белые звездочки, тихонько дергает тугие локоны и смеется, смеется... А в огромных синих глазах Галлуинэль, спасенной из мерзкого рабства, светится такое неизмеримое счастье, что кажется, это мгновение искупает все страдания, испытанные бывшей жертвой грязных опытов Саурона.
  Этот удар не ранил Гортаура, но крепко разозлил, напомнив о давнем унижении. С кривой ухмылкой он бросил виновнице того поражения:
   - Бедная маленькая Тхурингвэтиль подарила дитя любимому мужчине. Тебе, подружка моя, никогда такого не испытать.
   - Тебе тоже. Бывает в жизни невозвратное, - в голосе Ондхон не мелькнуло ни тени гнева или сарказма, она просто констатировала факт. И это разозлило Саурона еще больше, потому что это была правда. Выбирая Тьму, он отринул свет, склонившись ко злу, оттолкнул от себя любовь, строя черные королевства в смертных землях, навсегда закрыл себе дорогу в нетленный мир. Но стремление к свету, скрытое в самых глубинах остывшей души, не умерло несмотря ни на что. Иногда он даже думал, что, покорив весь мир и установив тотальный контроль над душами всех, живущих в нем, он сделает свое королевство светлым и добрым, главное, чтобы все беспрекословно выполняли его законы. И все же в глубине души он знал, что тот выбор сделан раз и навсегда, процесс перерождения его сущности, запущенный Мелько, необратим. И нет для него возврата к светлому прошлому. Но какое они все имеют право судить?! Почему было изначально решено, что все его деяния, стремления, мечты - зло? То, что делают светлые Валар и Майар - хорошо, а Мелько и его последователи - плохо? Кто так решил? Кто установил эти законы, Эру? Но Единый изначально допустил существование Мелько и его Диссонанс. И он, Майрон, пришел к своему новому хозяину и учителю после долгих раздумий и душевных терзаний, не потому, что хотел зла, а потому, что чувствовал себя другим, не таким, как все. Если не похож на остальных - значит, плохой?! А ведь он просто не хотел выполнять приказания Валар бездумно и беспрекословно, добивался права на самостоятельные решения. И создал он немало за свою неизмеримо долгую жизнь, душу вкладывая в свои творения. И любил то, что создал. И Саурон, возвысив голос, с яростью и горечью запел о Барад-Дуре, своей крепости, которую строил много веков, проектировал, возводил, менял и переделывал, сочиняя великую Песнь черных камней. Перед мысленным взором Ондхон вставали стены и башни древней крепости, великая мощь сочеталась в ней с разумным и функциональным устройством, все было продумано до мелочей. Гортаур действительно немало потрудился, создавая свое королевство. И все это обратилось в прах в одно мгновение. Земля разверзлась под крепостью, в гигантскую огненную пропасть обрушились стройные башни и бастионы, рудники и заводы, склады оружия и припасов, различные изобретения пытливого неутомимого разума - все это перестало существовать в один миг. Только огненно-дымный смерч вознесся до небес, будто памятник гордому непокорству мятежного духа. Но с жестокого неба ударили молнии, довершая разрушение, стирая самое память о вечном бунте... Ондхон чувствовала невыносимую боль своего противника, горькое сожаление и острую, непреходящую тоску по былому. Как вернувшиеся Нолдор-изгнанники, Саурон тоже нес в душе горечь перемен и потерь. Это удел всех бессмертных, и с годами горечь все сильнее. Ондхон пережила подобное вместе с тем, кого любила больше жизни. Ей вспомнилось, как юный король со всем пылом светлого вдохновения и тягой к прекрасному возводил подземные чертоги Наргофронда. Необыкновенно талантливый даже среди Нолдор, архитектор и камнерез, Финарато тоже продумывал каждую деталь своего творения, гармонично вписывал в окружающую природу удивительные архитектурные находки, вплетал в работу светлые воспоминания и волшебные сны о покинутом Амане. Пытливый ум и искусные руки юного творца никогда не оставались в покое. Где теперь все это?.. Разрушенные и оскверненные произведения великого искусства Нолдор-изгнанников покоятся на дне Великого моря, но продолжают жить в горькой памяти бессмертных... Смогут ли они когда-нибудь еще создать нечто подобное? И для великих и для малых этого мира есть дела, сотворить которые они могут лишь единожды. С разрушением творения разбивается душа творца. Ондхон вдруг подумала, что израненные, уставшие души ее сородичей, принявших Жребий Нолдор и прошедших через все испытания, все же не потеряли своей сути, изменились, но не переродились. Вернувшиеся изгнанники не раз говорили Ойорандель, что в смертных землях она никогда не творила того, чему потом суждено было погибнуть, не создавала, чтобы потерять. Они не понимали, что горечь перемен и потерь хорошо знакома ей. Она потеряла большее - себя. Свою сущность. Ее душа когда-то тоже была разбита, но по-другому. Пришлось утратить свою природу эльдалиэ. Саурон завидовал обретенной ею силе? Пусть посмотрит, как ей досталось это могущество. И Ондхон бросает противнику яркое видение.
  ...Она лежит на земле, не в силах шевельнуться. Непонятно, глаза открыты, или закрыты - все равно ничего не видно. Тьма вокруг наполнена безостановочным кружением цветов и энергий. Энергий становится все больше, они ощущаются все лучше, затягивают в себя, завораживают, и она не может сопротивляться. Что-то внутри шепчет ласково: "Не надо противиться, ты на пороге нового, неведомого". Но она не хочет этого, ей больно и страшно, к этому нельзя привыкнуть, это - нечто чужеродное ее природе. Боль... Страх... Вдруг откуда-то накатывает радость. Но это тоже чужая радость. Восторг, безумный экстаз... все чувства ее обостряются до предела, все ощущения становятся в десятки раз сильнее. И снова океан боли... она тонет в нем, все тело скручивает судорога, отчаяние не дает дышать, сердце сбивается с ритма... Это - смерть?... Нет, еще не предел, это можно выдержать. Но она проваливается все дальше, не в силах задержаться ни на миг, остановить внедрение в свою суть этого чужеродного, холодного и равнодушного к ее нежеланию. И вот НЕЧТО прорывается до конца... и она - уже не она. Все ее существо заливает поток дикой, первобытной радости, никаких рамок - только океан свободы, и он бесконечен. Больше, чем бесконечен. Песня навылет через Грани. Теперь уже не остановиться, она ныряет туда, растворяется в неведомом... Оно наполняет ее до краев, рвет на куски ее тело, ее "Я". Как больно!.. Как страшно!.. Весь мир рушится. Наверно, это все-таки смерть... Нет, дальше! Туда, в самый центр боли и ужаса. Сердце прыгает к самому горлу... Перестает биться... Рвется... Дыхание останавливается... Из сердца по груди растекается пустота. И тело уже не ее. Оно мертво. Бледно-фиолетовый водоворот энергии вихрится где-то внизу, перед глазами... Туда! Прорыв... Оказывается, и без тела можно существовать!.. Только видишь все уже не так. Воспринимаешь не глазами, а образами, слепками информации. И не подмечаешь движения, сознание фиксирует череду образов, смену картин. И вот ЭТО - теперь она?..
  Но Саурона не смутило кошмарное видение. Он знал, что за все в жизни надо платить и, чтобы обрести новое, придется что-то потерять. Он пошел бы на такое охотно ради обретения силы. Только сомневался, сумел бы он выдержать слишком сильную муку, но попытался бы обязательно. Жило в его душе мучительное воспоминание и горькое сожаление, что однажды ему не хватило стойкости, и он потерял такое, о чем будет жалеть всегда. И Саурон запел о гибели Нуменора. Ондхон хорошо помнила то тревожное затишье, накрывшее весь мир глухой ватной пеленой. Но бессмертный Майа не внял тогда грозному предупреждению. Все шло в соответствии с его планами. Не обращая внимания на отдаленный рокот и все учащающиеся подземные толчки, Саурон стоял в черном Храме у алтаря, политого кровью множества несчастных жертв, замученных во славу Мелько, и усмехался своим мыслям. Он был уверен, что Ар-Фаразон не вернется из преступного похода. Отныне власть над Звездной Землей принадлежит Саурону. Внезапно налетевший вихрь ударил так, что стены толщиной в пятьдесят футов затряслись, как бумажные, посыпались обломки, тучей поднялась пыль. Небо скрыли угольно-черные тучи, на землю пала полная темнота, но внезапно ее разорвали в клочья багровые сполохи, извергнутые Менельтармой. Земля под ногами уже не просто вздрагивала, а стонала и раскалывалась на части, в огненные трещины с ревом врывалось море, фонтаны пара со свистом устремлялись в черное небо. Круглый храм Моргота низвергся в бездну, наполненную огнем, и Саурон рухнул вместе с ним. Многотонной каменной плитой его придавило к алтарю. Всех его колдовских сил не хватило, чтобы вырваться из смертельной ловушки, и, стиснутый кровавыми камнями, он оказался в самом эпицентре катаклизма, на границе расслоения миров. Грань разделила его тело пополам, одна его часть осталась в ламинарном временном потоке Амана, другую половинку захватил бешеный водоворот турбулентного времени, которое отныне будет царствовать в смертных землях. Такой чудовищной боли он еще не испытывал. Тело его рвалось на части, кровеносные сосуды лопались, глаза вылезали из орбит, он горел и замерзал одновременно. А в помутившемся сознании билась лишь одна мысль. Даже не мысль, а твердое понимание: если он сумеет выдержать эту муку и останется во временном потоке верхнего мира, то сохранит все свое могущество и даже приумножит его, а если сбросит облик и сбежит, навсегда потеряет способность к перевоплощению, разучится управлять временем, проникать в пятое измерение и заглядывать в шестое. То есть, он уже не будет настоящим Майа, а станет наполовину смертным, накрепко привязанным к зримому облику, ограниченным множеством условностей. Проклиная Единого, подвергшего его такому жестокому испытанию, Саурон продолжал бороться. А боль становилась все сильнее, казалось, что все кости в теле раскрошились и изнутри вонзаются в мышцы неровными рвущими краями, ничего не осталось в мире, кроме страдания. Боль заполняла все его существо, и становилось уже неважно, сохранит ли он могущество, сможет ли продолжать воплощать в жизнь свои идеи. Сейчас боль была главнее, а что там будет дальше - все равно. Стоит ли его мечта того, чтобы ради нее терпеть ТАКОЕ? И он сдался. Сдался не сразу, но вдруг память подкинула спасительную мысль, что Кольцо, спрятанное в Барад-Дуре, сохранит хотя бы часть его силы. Истерзанное тело низверглось в бездну вместе с обломками черного Храма, обломками Звездной Земли, обломками честолюбивой мечты о власти над Нуменором и всем остальным миром. А феа его, бессильная и озлобленная, вырвалась из пучины и вернулась в Барад-Дур. Новое тело он себе сотворил через некоторое время, но многих способностей действительно лишился. Потом он не раз думал, что, наверное, смог бы выдержать испытание, если бы по-настоящему постарался, если бы не та предательская мысль о Кольце, будто подкинутая кем-то посторонним, если бы... Да что говорить, ничего уже не вернешь! Будь оно все проклято!
   - Ты сумел бы вытерпеть все, если бы страдал во имя любви. Не жажды обладания, не чувства собственности, а настоящей любви, беспредельной и самоотверженной. Ради того, кого любишь, можно выдержать все, - вдруг сказала Ондхон с такой непоколебимой уверенностью в голосе, что Саурон впервые засомневался. Но вдруг саркастическая усмешка снова искривила его губы:
   - Даже предать эту самую любовь?
   - Да, - твердо ответила Ондхон, - и наступить на горло собственной песне. Если так нужно для любимого. Если уважаешь его собственный выбор и свободную волю.
  Вспомнился тот мучительно-горький для нее день, когда состоялась свадьба Финарато и Амариэ. Она искренне желала им счастья, но боли это не уменьшало. Предначертание было ясным и определенным: Финарато и Амариэ должны ввести в мир сына, а она и Онткоа - дочь. Тем, в свою очередь, предстоит стать родителями Феанаро. Спорить с волей Эру Ондхон не собиралась, к тому времени ей хватило горьких уроков. В ее голове жило ясное знание, что, не понимая до конца всех целей и хитросплетений Судьбы, не надо пытаться менять мир по-своему. А кто, кроме Эру, может знать все до конца? И, бунтуя против Его воли, сделаешь только хуже. Ладно, себе, а если тем, кого любишь? Гибель Финарато в темнице Саурона была наглядным и страшным тому примером. Ее не раз упрекали в излишнем послушании Валар, но дело было не в покорности. Если в ее сознании возникало понимание: "Так нужно", она слушалась. Потому, что так действительно было нужно. Для всех, кого она любит, для Арды, для Мироздания. Она никогда не ждала, что мечты ее исполнятся, просто надеялась, что будет жить недалеко от любимого, видеть его иногда, разговаривать, наблюдать со стороны за его семейным счастьем, таким простым и понятным. А в памяти ее навечно сохранятся волшебные мгновения их общего прошлого, разделенная боль и радость. Но оказалось, что даже этого ей не позволено. Она должна была заставить замолчать свое сердце, прийти к мужу не только телом, но и душой, ведь дети эльдар без любви не рождаются. Необходимо было полностью изменить свою жизнь, свою душу, оставить прошлое позади, чтобы освободить место для того нового, неведомого и нежеланного, что властно и неотвратимо врывалось в ее мир, принести свою любовь в жертву этой новизне. Народу Эльдар, и мужчинам и женщинам по-настоящему дано полюбить лишь раз в жизни. И с нею это произошло, раз и навсегда. Ее муж, в паре с которым она проснулась, не был плохим, наверное, он любил ее вначале, но чтобы их чувство расцвело и укрепилось, просто не хватило времени. Она была похищена, и вернулась измененной. Онткоа не смог примириться с этим изменением, не смог побороть инстинктивного отвращения к чужеродной сущности, поселившейся в ней. Но как его в этом винить, если она и сама себя ненавидела тогда? Сейчас сила Майа ушла из нее полностью и насовсем, после возрождения тело ее стало самым обыкновенным, но в отношениях с мужем что-то умерло безвозвратно, никогда им не стать духовно близкими, родными. И вот теперь от нее требуют возродить духовную и телесную близость с тем, кто давно уже стал чужим, раскрыться, довериться ему целиком и полностью, отдать всю теплоту своей души, подарить то сокровенное, что она могла бы дарить лишь одному-единственному... Тогда она сумела сломать себя, но чего ей это стоило... И все-таки Коахон пришла в этот мир.
   - Ойорандель, ты все-таки дура, - криво усмехаясь, сказал Саурон, - зачем ты вообще согласилась на это, во имя чего? Я уже совсем ничего не понимаю в мотивах твоих поступков, в твоей необъяснимой и запутанной женской логике.
   - Так было нужно...
   - Ну-ужно.., - передразнил он противницу, - зачем? Кому? Уж явно не тебе. Если ломать свою душу, менять сущность, разворачивать жизнь в другом направлении, нужно знать, зачем!
  И Майрон, вернувшись мысленно в дни ранней юности, запел о сокровенном.
  Чертоги Эру. Творится Великая Песнь. Мелько то и дело вносит разлад во Всеобщую Гармонию. Но как-то глупо, бессмысленно, не создавая ничего нового, более интересного, чем заданная тема. Противостояние ради противостояния. Он, Майрон, еще совсем юный и наивный, впрочем, как и все Айнур, тем не менее, глубоко задумывается над происходящим. У него возникает множество вопросов и различных соображений, но никто не хочет ответить на них. Для всех Айнур предельно ясно: Мелько нарушает волю Единого, проявляет непокорство, значит, он поступает плохо, и это неоспоримо. Но почему?! Майрону тоже иногда хочется внести изменения в Песнь, но не потому, что нравится спорить с другими, поступать наперекор воле Эру, ему кажется, что так будет красивее, интереснее. Все осуждают его, запрещают петь по-своему, не объясняя причин. А ему так хочется творить самостоятельно, свободно и объемно, нет, не на зло другим. Просто он чувствует в себе силы создать нечто иное, не похожее на темы Эру, но тоже прекрасное и гармоничное. Непокой все глубже проникает в его душу, все больше вопросов остается без ответа. И он решается побеседовать с Мэлько. Вопреки ожиданию, тот не оттолкнул юного Майа. С таинственным видом поманил за собой, прочь из Чертогов Единого. Там, за Гранью, простиралось Ничто. Как описать это ощущение этой великой пустоты, не поддающейся осознанию бесконечности? Но было в пустоте одно странное чувство. Ожидание. Пустота стремилась быть заполненной.
   - Ты видишь?! Видишь?! - страстно, горячо шептал ему Мэлько, - перед нами чистый лист, на котором можно изобразить все, что хочешь, неизмеримый простор для творчества, здесь хватит места всем. А нам твердят, чтобы пели только по указке, ничего своего! Пойдем, я тебе еще что-то покажу!
  И они устремились куда-то, на самый край Бесконечности. Перед изумленным восприятием Майрона вдруг оказалось множество миров, одни были похожи на Песнь Эру, другие сильно отличались. Были и такие, которые не имели с темами Илуватара ничего общего. Но их объединяло одно свойство - в них не было жизни, движения, они были лишь отражениями пытливого и непокорного разума в Зеркале Мира. Мэлько выбрал одну из самых ярких картин, напряг все свои немалые силы, и отражение вдруг ожило. Перед взором потрясенного Майрона реально, вплоть до тепла, холода, звуков и запахов промчалось несколько мгновений жизни незнакомого мира. Это было так непередаваемо чудесно! Он ощутил себя ТАМ, сделал шаг навстречу этому новому... И все кончилось. Только Мэлько, находящийся рядом с ним, с трудом восстанавливал потраченную энергию. Разочарование было мучительным, но Майрон нашел в себе силы поделиться энергией с Мэлько, а потом спросил:
   - Что это было?
   - Это мой мир. Все, что ты видишь вокруг, я нарисовал сам. Я давно брожу один в пустоте, и однажды наткнулся на эту Вселенную отражений. Здесь было немало таких рисунков, может, это сам Эру упражнялся в вариантах мира, а может, кто-то из наших. Хотя нет, они не способны на такое, могут только послушно следовать заданной теме и упрекать меня в непокорстве. А все потому, что они завидуют мне! Ведь я - сильнейший из Айнур, меня Эру наделил разумом и талантом большим, чем любого из них. И я докажу это! Маленький брат мой, пойми, любой из этих миров можно оживить, вложив в него Негасимый Пламень, великую творческую энергию Вселенной. Я хочу найти Негасимый пламень и сотворить свой, настоящий мир, так, как я его вижу и понимаю, и сам буду царствовать в нем. Я все сделаю, чтобы добиться исполнения своей мечты, и не остановлюсь ни перед чем.
  Майрон слушал старшего товарища в немом восхищении, непокой в его душе рос и ширился, всем своим существом возжелал он сотворить нечто подобное. Не для того, чтобы царствовать и принимать божественные почести, а чтобы творить. Творить! Самому, без указки других, без помех и запретов, создавать красоту и совершенство, а потом оживлять свои произведения. В его сердце зародилась мечта. Он стал часто убегать из Чертогов во Вселенную Отражений, и там, скрывшись от всех, рисовал свой мир. Он не делал множества легких набросков и разнообразных вариантов, он создавал одну-единственную картину, все силы, всю душу вкладывая в эту работу. Он продумывал и прорисовывал историю этого мира от начала и до конца, прорабатывал мельчайшие детали, смотрел на свое произведение со всех сторон, с близкого расстояния и издали. Постепенно его мир обретал форму и законченность, но... не жизнь. Его силы Майа хватало, чтобы оживить свое творение лишь на миг. А потом оно снова становилось Отражением, прекрасным, но безжизненным. Нужно было Негасимое Пламя. Но вот Илуватар сказал свое: "ЭА", и Негасимое Пламя вошло в Песнь Айнур. Реальный мир обрел бытие. Майрон одним из первых устремился в воплощенную Арду, ведь там находилась теперь энергия творчества. Но скоро ему пришлось убедиться, что воспользоваться Негасимым Пламенем не получится, оно свернуто в материю, разобрано на многие виды самых различных частиц и энергий, и стало жизнью этого мира. Оказавшись в свите Ауле, он обрел власть над физической субстанцией мира, научился управлять различными видами энергии, копить силы и менять что-либо в Арде по своему разуменью. Но опять натолкнулся на строгий запрет старших Айнур. Ничего нельзя было делать по-своему. Здесь, в воплощенном мире, он опять должен был слепо выполнять волю Эру. И тогда он пришел к Мэлько. Тот всегда казался Майрону сильным, но не слишком умным и часто непоследовательным. Зато он олицетворял Свободу. Здесь ищущего Майа опять ждало разочарование. Мэлько тоже хотел делать все только по-своему, и от своих слуг требовал полного подчинения. Одна клетка сменила другую. Но Майрон к тому времени научился терпеливо ждать. Нужно накопить как можно больше энергии, обрести могущество, власть над душами других. Майрон изобрел множество способов повысить свою силу, начиная от механических, и вплоть до вмешательства в души Детей Эру. Придет когда-нибудь его час, и он станет сильнее Мэлько, сильнее всех Валар, получит величайшее могущество и сможет, наконец, дотянуться до Негасимого Пламени. И тогда его мир обретет жизнь. Майрон продолжал мечтать об этом, продолжал работать над своей картиной, вносил в нее то, что ему нравилось в Арде. Обучаясь и совершенствуясь в мире Эру, он продолжал совершенствовать свое творение. И никогда никому не позволит он отнять у себя эту мечту, ради исполнения которой готов разрушить всю Арду. Сколько раз он падал, но всегда поднимался вновь, потому что у него была цель. Пусть никто не пытается встать у него на пути, его цель слишком высока и прекрасна, она оправдывает все средства!
  Ондхон медленно выплыла из бушующего моря противоречивых чувств и стремлений своего противника. Она поняла мотивы его поступков, но не могла согласиться с утверждением, что цель оправдывает средства.
   - Майрон, на чужих страданиях не построишь ничего, по-настоящему прекрасного. Истинная творческая энергия рождается только из собственной боли. И сотворить что-то грандиозное можно лишь во имя любви. Любовь способна пробудить в душе такие силы, что становится возможным изменить даже законы Мироздания.
  Видение Ондхон погрузило Саурона в океан боли и невыносимой тоски, состояние ее души после гибели Финарато. Но сквозь мрак ярко сияла надежда. Странное, необъяснимое видение об Источнике Животворящего Пламени. Оно становилось все более ясным, уже не казалось болезненным бредом, приходило понимание ее задачи. Ей предоставлялась Возможность. Она могла отказаться и жить памятью о прошлом. А могла попытаться спасти любимого, и заодно всех остальных погибших Нолдор, помирить два народа Эльдар, сделать возможным падение Мелько. Она не колебалась ни мгновения, ею двигала любовь, беззаветная, самоотверженная. Какая разница, чем это грозит ей самой?
  Пламя вобрало в себя все ее силы, сожгло тело и теперь пожирало самую душу. Уже нет чувств, мыслей, воли к победе, но остается что-то, не позволяющее ей сдаться. Любовь, которой не страшен огонь и время. Песнь силы звучала с каждой строкой все мощнее. Ничего не осталось в мире, кроме океана огня и Песни, которая не должна прерваться. А пламя уже коснулось последнего, что осталось - Искры Абсолюта. Самой сущности жизни, которой Эру наделяет всех своих Детей, и которая является проекцией Его самого, воплощением Его сути. Но такого Единый не мог допустить. Источник Животворящего Пламени вспыхнул в центре Врат Мандоса, а то, что осталось от Ондхон, вышвырнуло за Грань Арды в большую Вселенную. Чтобы восстановить ее личность, Эру отправил Искру странствовать по отражениям, вариантам Арды, где записано все, что было, есть и будет. Сумела ли Искра отыскать точные копии души Ондхон в каждый момент времени, или выбрала соседние варианты, никто никогда не узнает. Личность была восстановлена, но какие-то неуловимые изменения в характере вернувшейся Ондхон ощущали все, кто близко знал ее раньше. А тогда возрождающаяся Феа мчалась по Вселенной без направления, без цели, не зная дороги, еще не осознав, что с ней произошло. И в какой-то миг неосторожно приблизилась к Хаосу. Океан вселенской энергии, Негасимый Пламень Эру - это сырая энергетическая плазма, не имеющая абсолютно никакой структуры, не состоящая из частиц. Любое вещество, существующее во Вселенной, любая энергия, попадающая в Хаос, мгновенно распадается, теряя свою структуру, там не остается никаких элементарных частиц, невозможно вернуть ничего, что туда проваливается, не спасти, не восстановить. Ондхон мчалась среди кипения энергий, неотвратимо приближаясь к окну в беспросветную черноту, и не было во Вселенной силы, способной задержать гибельное падение. Но Зов Финарато дотянулся до нее в самый последний миг, он будто почувствовал, что еще чуть-чуть - и будет поздно. И сумел протянуть через все грани, все миры, через Бесконечность и Преддверие Хаоса тоненькую, но невероятно прочную нить, сплетенную любовью. И такова была сила беззаветной и безмерной любви, что оказалась способна противостоять даже всепоглощающему Хаосу. Невероятно тонкая, дрожащая струна выдержала, гибнущая феа вырвалась из самых когтей полной и окончательной смерти. И сумела вернуться к любимому. Никогда не забыть ей счастья, засиявшего в глазах Финарато, когда он смог поверить, что она живая. Неважно, что было потом, память об этом ослепительно счастливом мгновении остается с ней всегда и везде.
  Саурон смотрел на Хаос глазами Ондхон, и ужасное подозрение закрадывалось в его душу. Всю свою неизмеримо долгую жизнь он стремился отыскать Негасимый Пламень, и вот он перед ним. Не так уж невозможно оказалось до него добраться. Но чем дольше Майрон смотрел, тем яснее становилось понимание, что бесполезно даже пытаться овладеть энергетической плазмой. Его знания и опыт были намного больше, чем у Ойорандель и он сумел понять то, что не смогла она. Впрочем, она даже не пыталась изучить природу явления, волей случая оказавшегося перед ней, ей это было не нужно. А он проникал в суть вещей все глубже, и все яснее видел, что представляет собой Хаос. Энергетическая плазма - настолько жидкая и бесструктурная субстанция, что удержать ее невозможно ничем, она просочится без остатка сквозь любой вид материи и энергии, будто вода сквозь песок. Чтобы упорядочить Хаос, направить его в желаемое русло, нужно иметь структуру Абсолютного монолита, полное отсутствие каких-либо частиц и расстояний между ними. Такой монолитностью, неделимостью во Вселенной обладает только Эру, Мировой Порядок. Можно набрать огромное количество силы, но в работе с Хаосом она будет совершенно бесполезна. Управлять Негасимым пламенем может только Единый. И не потому, что Эру сильнее всех, как Майрон, наивный, всегда считал, а потому что обладает иной природой. Ведь всех своих Детей Илуватар создавал из частиц, частей, слоев и разных видов энергии. Но сам Он энергией не обладает, только монолитностью. Полная противоположность Хаосу. Соприкасаясь с Порядком, Хаос обретает структуру. Всё, кроме Эру, во Вселенной создано из Хаоса, имеет ячеистую структуру, и все Дети Его - тоже. В каждом из них горит Искра Абсолютного Духа Эру, наполняющая их существование смыслом, упорядочивающая их собственную энергетику. "Бог живет в каждом из нас" - скажут когда-нибудь люди. Исходя из этого закона Мироздания, становится понятным, что любой из сущих во Вселенной, оказавшись в Хаосе, растворится в энергетической плазме без следа, любая энергия вернется в свое предначальное состояние. И это неопровержимая аксиома.
  Душевное потрясение Майрона было так велико, что он забыл о поединке, забыл о своей противнице, что явилась из обиталища Валар по его душу. Растерянный и беззащитный, он смотрел на Ондхон, не в силах шевельнуться, произнести хоть слово. Его собственный мир, его любимое творение, давняя и прекрасная мечта! Невероятно долгая и кропотливая работа, дивная картина, которую он писал столько веков! Оказывается, для него физически невозможно овладеть Негасимым Пламенем и вложить энергию в Отражение, в свой нарисованный мир. Все это так и останется безжизненным, никогда не станет реальностью?! Н-И-К-О-Г-Д-А?!! Сейчас он сойдет с ума. И все будет кончено. Ондхон смотрит ему в глаза, свободно читает в незащищенной душе... Ондхон! Она соприкоснулась с Хаосом и осталась жива, не растворилась в плазме. Как? Ее спас Зов любящей души, вытащил из бездонной пропасти. Неужели сила любви действительно так велика, что может противостоять даже Хаосу?! Эта сила не подчиняется законам Мироздания, меняет сами законы, позволяет любящей душе подняться над собой, совершить такое, о чем и не мечтал? Сила любви по своей природе подобна силе Эру. "Бог есть любовь" - скажут когда-нибудь люди. Но он изначально отверг эту силу, отринул, как не стоящую внимания, и теперь любовь его не спасет. Нет в мире существа, которое любило бы его вот так, больше жизни. Никто не бросится за ним на край Вселенной, не протянет ему такую нить. Ондхон способна на многое, но кто для нее Майрон? Из жалости она подаст ему руку помощи, ведь ее хозяева учат милосердию. Нить, сплетенная милосердием, не будет обладать и тысячной долей силы любви. Да и не нужна ему никакая жалость! Пусть весь его мир рушится, но он не позволит унизить себя жалостью!
  Ондхон ощущала чудовищную, рвущую на части боль своего противника, видела яростное нежелание, чтобы кто-нибудь догадался о его терзаниях, неистовая гордость не позволяла Майрону принять чью-то помощь. Сколько раз он терпел поражение, но никогда не сдавался, находил в себе силы подняться вновь. И так было всегда, пока его вела высшая цель. Душа Ондхон была полна сочувствия. Это ужасно, когда разбивается мечта, даже эгоистичная мечта такого существа, как Саурон. А тот вдруг расхохотался громко, издевательски:
   - Ну надо же! Сильнейший из Айнур неизмеримо долгое время ищет Негасимый Пламень, потом его ученик много веков занимается тем же. Вдруг является маленькая эльдалиэ и великодушно показывает короткую и простую дорожку! Будто до соседней лужайки! Но тут же демонстрирует, что это знание бесполезно, Хаосом ни ему, ни мне не воспользоваться. Оказывается, у нас руки дырявые!
   - Майрон, не надо. Смех - не анальгетик, легче не станет.
  Саурон замолчал, пытаясь протолкнуть в грудь хоть немного воздуха сквозь стиснутое горло. А Ондхон продолжала:
   - Пожалуйста, выслушай меня без обиды и гнева. Возвращайся!
   - Что?!
   - Возвращайся к Эру. Я знаю, что ты не ищешь милосердия, но если Единый создал тебя таким, значит, ты зачем-то нужен Ему именно таким. Эру найдет для тебя Путь.
   - Не смей издеваться надо мной! Можешь, так убивай! Я никогда не сдамся добровольно. И ни перед кем не буду унижаться, молить о прощении.
   - Неужели похоже, что я издеваюсь? Остынь и подумай спокойно. Здесь, в Арде, у тебя не осталось места для шага вперед. Негасимый Пламень тебе не обрести, переделывать по-своему этот мир Эру не позволит. Мир Арды был задуман не сам по себе, а как дом для детей Эру, школа обучения их душ. Здесь все постигается в сравнении. Испытывая то счастье, то страдание, задаваясь вопросами и ища смысл жизни, феа следует по Пути к совершенству. Поэтому создать общественный строй наподобие твоего "муравейника" не получится никогда, защита от этого предусмотрена самой природой. В любом обществе, во все времена найдутся феар, идущие по верхним виткам спирали. В своих последних воплощениях люди уже не подвержены синдрому толпы, не подчиняются зомбированию. Попытка подавления воли вызовет в них сильнейшее стремление к сопротивлению, причем вполне осознанное. Можно уничтожить носителей таких феар, но тут же родятся другие, им подобные, их будет появляться все больше. И вместо обретения энергии, ты будешь тратить ее все в больших количествах на подавление инакомыслия и сопротивления. В конце концов, спровоцируешь "явление Мессии" - рождение носителя идеи, способной увлечь за собой толпу в противоположную от твоих законов сторону. Это противостояние в мире будет длиться, пока продолжается жизнь. Но твоя сила вся растрачена в этой борьбе, и тебе уже не вернуть ее никак. Что тебе тут делать? Цепляться за прошлое? Мстить всем подряд за уязвленное самолюбие? Ты не Мэлько, разрушать во имя разрушения. Твоя душа стремится к созиданию. И Эру найдет для тебя подходящее дело, где ты сумеешь до конца раскрыть все свои таланты и способности. Унижением можно считать, если тебя пытаются судить равные. Эру не Валар, он не будет судить. Он наполнит твою жизнь новым смыслом. Пойми, для тебя это единственное разумное решение.
  Умом Саурон понимал, что Ондхон права. Но согласиться с этой правотой, принять помощь из ее рук казалось невыносимым. А здесь оставаться действительно больше незачем. Ноги не держали его, и он сел прямо на пол, там, где стоял. Гордость дала трещину, и Майрон спросил тихо:
   - Как ты предлагаешь мне вернуться? Через Мандос?
   - Зачем? Я понимаю, что ты не хочешь видеть никого из Валар. У меня есть артефакт, который примет твою душу и сбережет ее до встречи с Эру. А я помогу тебе добраться в Чертоги. Подумай, не спеши с ответом.
  Ондхон приблизилась к Майрону и тоже опустилась на пол недалеко от него. Она больше не пыталась поймать его взгляд, давая ему время принять решение. Сидела и рассеяно смотрела через широкое окно в синеющее небо. День клонился к вечеру.
   - Хорошо, - Саурон с трудом заставил себя произнести это вслух, - я попробую... последовать твоему совету, - но вдруг яростная обида и уязвленная гордость рванулись из него жестокими словами:
   - Но и тебе, вечная смиренница, нет больше места в Арде! Все, что было назначено Судьбой, ты покорно выполнила, а могущество потеряла, ничего не получив взамен. Своим хозяевам-Валар ты не нужна без этой силы. А родной для народа Нолдор все равно не стала. Любовь отдала другой, семьи у тебя как не было, так и нет, дочь следует своим Путем, у тебя совета не спрашивая. А ты уже не сумеешь быть, как все, жить простыми повседневными радостями. Я пытался достичь своей цели силой и обманом, и у меня все отняли силой. Я все потерял, но и у тебя тоже впереди пустота. Ты все отдала добровольно. Оба остались ни с чем, так какая же между нами разница?! - вдруг в лице его что-то сломалось, ярость погасла, и совсем другим голосом, тихо Майрон спросил, - почему так, Рани?..
   - Так уж все устроено в этом мире, за все неизбежна расплата. И если очень-очень хочешь что-то создать, или что-то спасти, вкладываешь в это дело всю душу, воспользоваться плодами своих трудов ты не сможешь. Создаешь, но для себя ты это теряешь. Творец остается вне картины. Этот закон неизбежен даже для Эру, что говорить о нас. А разницы между нами действительно нет, в этом ты прав. Все свои задачи в Арде мы с тобой выполнили, все душевные силы вложили в этот мир. И ты, и я думали, что обладаем свободной волей. Ты стремился навести свой порядок в Арде, обрести силу и дать, наконец, жизнь своей мечте. Я хотела сделать счастливыми тех, кого люблю. А на самом деле оба выполняли свое предназначение, творили Песнь Мироздания. Но силы наши иссякли, большего нам уже не совершить. Пора уходить. Сохраним хотя бы самоуважение.
  Твердые губы Саурона кривила горькая усмешка, а в глазах стояли слезы. Они молча сидели на полу, недалеко друг от друга. Музыка Мироздания, мощная и неотвратимая, вихрилась вокруг, кружила, гремела и грохотала, наполняла собой тесное каменное помещение, вырывалась за стены и затопляла весь мир. Понимание неотвратимо обрушивалось на них чудовищно тяжелыми глыбами. Не были они ни врагами, ни противниками. Добро и зло, любовь и страх, смирение и бунт, свет и тьма. Просто две стороны одного клинка, две составляющие одной силы, движущей жизнь вперед, заставляющей личность развиваться, обучаться и совершенствоваться. И нет ни в одной из сторон нужного и ненужного, плохого и хорошего, две части не могут существовать по отдельности. Единый, неделимый двигатель прогресса. По воле Судьбы они двое оказались на острие этой силы, будто две иглы, которые пронзают полотно Мироздания и тянут за собой нити, расшивающие это полотно сложным, гармоничным и прекрасным узором. А теперь иглы затупились, сломались, их отложат в сторону. Это не наказание и не награда, просто суть движения вперед, безостановочного, неотвратимого, вечного. Другие придут им на смену и будут вкладывать силы и души в вечную битву. А их время кончилось, они должны уйти. Это неизбежность. Не произнесенное вслух слово звучало в их сознании, как приговор. Они смотрели друг на друга, ничего не говоря, а внутри у обоих бился молчаливый крик. Вдруг Майрон запел, его сильный, выразительный голос колокольным звоном наполнил окружающее пространство. Ондхон знала эту песню, ее сочинил Маглор перед смертью, после исчезновения Сильмарилей. Песня-плач кричала о понимании, которое всегда приходит слишком поздно, о прошлом, которого не вернешь, о мечтах и цели, к которой стремишься, вкладывая все силы, забывая себя и близких. И вдруг, в какой-то миг становится ясно, что будущего для тебя уже нет, а все самое важное и дорогое ты сам добровольно оставил позади. В награду и в наказание дано это понимание, но кончились силы, больше нет воли к жизни, не осталось места для шага вперед - впереди пропасть, пустота без проблеска надежды. Одинаковые чувства сейчас крушили и ломали их души, и Ондхон присоединила свой голос к голосу того, кто больше не был врагом. Ничего не осталось для них в этом мире, но они принимали свою Судьбу решительно и гордо. В этот миг они понимали друг друга до конца, не осталось тайн и вопросов, слезы заливали их лица, но голоса звучали чисто и твердо, сливались в единый поток, рвались вверх, бились под каменным сводом непоколебимых, безжалостных законов Мироздания и обрушивались на их головы водопадом неотвратимости. Последний аккорд замер в тишине, и Саурон протянул руку Ондхон. Она достала кристалл и подала ему на раскрытой ладони. Он накрыл ее руку своей, сжал крепко и ласково. Они молчали, глядя друг другу в глаза. Кристалл активизировался, начал втягивать в себя мятежную, измученную душу. Саурон не стал сопротивляться, только слезы все катились по щекам, падали на изображение Белого Древа на его груди. Ондхон, беззвучно рыдая, смотрела, как уходит жизнь из его глаз, как разглаживаются искаженные болью черты, как неземной покой нисходит на его лицо... Опустевшее тело тихо поникло у ее ног, а она все не отпускала его руку, нежно и крепко сжимая холодеющую ладонь. Не было в этой дуэли ни проигравшего, ни победителя. Наверное, ее вечный недруг уже обрел покой и забвение, ведь в сером кристалле свернута частичка Вневременья Мандоса. В этой добровольной смерти он сохранил прекрасный облик древнего Западного народа, на благородном лице застыло выражение спокойной гордости, он подчинился неотвратимым законам Мироздания, но ушел не сломленным, непобежденным. Ушел, унося в душе Понимание. А она пока не может уйти, не имеет права, у нее еще осталось одно дело, последний долг перед бывшим врагом. Минуты летели, Ондхон все так же сидела на полу, рядом с телом Моринаро, не в силах пошевелиться. А где-то в неизмеримой дали, в другом пространстве, в другом времени на мертвых, иссохших ветвях двух Древ набухали почки, сквозь темную кожуру осторожно просовывались нежно-зеленые язычки новых листьев, новой жизни...
  
  Глава 12. Из прошлого в никуда.
   Последними проблесками гаснущего сознания Ондхон уловила приближение друзей. Теперь ни к чему беречь колдовскую силу, и она коротким заклинанием откинула засов на двери в башню. Первой вбежала Коахон, бросилась к матери:
   - Мы победили, мама, все назгулы заключены в кристаллы, Белое Древо зацвело, народ признал Эстелиана королем! А ты тоже победила? Это - Саурон?
  Ондхон только слабо кивнула. Она не способна была произнести ни слова, не хотела сейчас видеть никого, не могла даже радоваться, что Финарато и дети живы и невредимы. Ее ладонь все еще хранила теплоту пожатия сильной руки Майрона, хотя смертный холод уже сковал последний облик его мятежной и гордой души. Финарато склонился к подруге:
   - Рани, что с тобой?
  Тревожно вгляделся в ее помертвевшие глаза, потом молча подхватил на руки и понес прочь. Эстелиан проводил победителей в уютную спальню, предложил позвать лучших лекарей, но Финарато сразу отказался - какое уж тут лечение. За все в жизни наступает расплата, этот поединок дорого обошелся его неугомонной подруге, и неизвестно, чем еще аукнется впоследствии. Он уложил Ондхон на кровать, и она сразу провалилась в черное беспамятство. Финарато остался сидеть рядом, оберегая ее тяжелый сон. Ладонь ее, стиснувшую серый кристалл, он так и не смог разжать.
  Солнечный луч коснулся плотно сомкнутых век Ондхон, и она пришла в себя. Огляделась, с трудом приподняв раскалывающуюся голову. Финарато, измучившись за вчерашний безумный день, крепко спал, уронив голову на спинку кровати. Ондхон поднесла руку с кристаллом к глазам. Камень стал мутным, будто запотевшим изнутри, серебряные искорки тускло поблескивали в глубине. Она ничего не забыла, каждый миг поединка, каждое слово и взгляд Саурона навсегда врезался в истерзанную, больную память, добавляя новую тяжесть к накопившемуся за много веков грузу мучительных воспоминаний. Вопроса, что делать дальше, не возникало, в ее памяти хранилось точное и определенное знание. И это знание убивало всякую надежду. Из Минас-Анора придется уходить как можно быстрее, вмешиваться в дела людей они не имеют права. Да и оставаться здесь для нее мучительно. Она неосторожно шевельнулась, и Финарато сразу проснулся, с тревогой вгляделся в ее осунувшееся лицо:
   - Ты как, Рани?
  Ласково улыбаясь, она постаралась успокоить верного друга. Делиться подробностями поединка она не будет ни с кем, это ее боль, ее ноша, которую не переложить на чужие плечи. Понимание было открыто только ей и Майрону, другие пока не заслужили такой тяжести.
  Уходить решено было на следующий день. Эстелиан ужасно огорчился такому скорому расставанию с друзьями, особенно с Коахон. Слишком мало ему в жизни досталось дружеской теплоты, он никак не мог смириться с мыслью вот так, сразу и навсегда потерять зарождающееся чувство. Молодой король долго уговаривал их повременить, погостить хоть неделю, но Ондхон осталась непреклонной. Вмешиваться в дела людей они не должны. На рассвете следующего дня маленький отряд покидал Минас-Анор. Им привели низкорослых мохнатых лошадок, выведенных в горных районах, выносливых и неприхотливых. Возле ворот Цитадели друзья простились с королем.
   - Юный друг мой, ты вновь встаешь у руля, - говорил Эстелиану Финарато, - мне довелось здесь услышать речи о том, что за короткое время своего правления Моринаро успел сделать для страны больше, чем ты. Пусть тебя не смущают недобрые слова, обогатить и возвысить свою страну за счет соседей легче, чем жить по совести. Но такое процветание ненадолго, наступит время, когда государство-тиран ослабеет, потеряет бдительность, и обиженные начнут мстить. За свое недолгое пребывание у власти, Саурон успел посеять семена зла, и они еще прорастут. Искажение в душах людей никуда не делось, не Сауроном оно вложено и не исчезнет с его уходом. Очередная битва со злом закончилась, не принеся больших бед и разрушений, будем надеяться, что она все же останется в людской памяти, как предостережение. Но будь готов к тому, что всегда найдутся люди, стремящиеся к власти и богатству и добивающиеся своих целей за чужой счет, и очень много будет таких, которым низость и собственная выгода будут ближе, чем благородство и всеобщее благо, кто предпочтет трусливо отсидеться в сторонке, чем храбро встать на защиту справедливости. Не пытайся переделать людей, это невозможно, но постарайся заручиться поддержкой тех, в ком почувствуешь настоящее. Никогда не позволяй льстецам выдвинуться на первый план, пусть речи тех, кто говорит правду, суровы и не всегда приятны, но лишь на таких людей можно опереться в трудный момент. Юный мой друг, ты слишком рано лишился поддержки отца, немногому он успел тебя научить. Но ты принадлежишь к древней и мудрой расе, от которой получил в наследство чуткую душу, вещее сердце и пытливый разум, прислушивайся к речам мудрых людей, но все же поступай, как подскажет тебе сердце, оно не обманет тебя. Ну все, пора нам, прощай, мой король.
  Финарато ласково обнял юношу за плечи и направился к своему коню. В глазах Эстелиана блестели непрошеные слезы, он оглянулся на остальных друзей. Коахон уже сидела в седле. Эстелиан дернулся к ней, остановился, но потом все же подошел. Девушка протянула ему руку. Молодой человек двумя руками сжал маленькую крепкую ладонь. Коахон лукаво улыбнулась:
   - Ну что, мой король, будешь вспоминать свою рыжую подружку-рыбачку? Не загордишься?
  Наклонившись с седла, она быстро поцеловала юношу в лоб. Молодой человек, вспыхнув, отпустил ее руку и стремглав бросился в Цитадель.
   - Мальчишка! - усмехнулась ему вслед Коахон.
  Ондхон укоризненно покачала головой и тихо сказала Финарато:
   - Видишь, как я была права, настаивая на немедленном отъезде?
  Эстелиан вбежал в свои покои. Ему казалось, что сердце у него сейчас разорвется от горя. Упав на диван, юноша разрыдался, как маленький, потом вскочил и бросился к окну, выходящему на юг. Он долго смотрел на южную дорогу, уверенный, что отряд направился к морю. По тракту двигались всадники и повозки, но своих друзей Эстелиан так и не смог разглядеть. Он подошел к другому окну и, всмотревшись, различил на дороге группу всадников в одинаковых серых плащах. Отряд направлялся на восток.
  Когда друзья миновали последние ворота, Финарато спросил у Ондхон:
   - Так куда мы теперь отправимся? В Мифлонд? В Пеларгир? Ты обещала, что объяснишь все, когда выедем из города.
   - Объясню. Я уже говорила, что путь в Валинор нам закрыт. Нам необходимо разыскать то место, где немыслимое количество веков назад располагался Куйвиэнэн. Озеро перестало существовать еще в Предначальную эпоху, но именно там оставался Источник Животворящего Пламени. Источник при моем участии был перемещен в Валинор, а на его месте образовался разрыв в ткани Мироздания, портал, ведущий в Запределье, в большую Вселенную. Мы должны доставить серые кристаллы туда и опустить в эту щель. В тот же миг души, заключенные в артефактах, окажутся у Эру.
   - Мама, откуда ты знаешь? - тут же сунулась любопытная Коахон.
   - Мне показали, - кратко ответила Ондхон, но не так-то просто было отвязаться от настойчивых слушателей.
   - А что там с ними произойдет, тебе не показали? Их накажут?
   - Назгулы вероятнее всего будут отправлены продолжать прерванный человеческий Путь. Саурон грубо нарушил для их душ естественный путь развития, непозволительно долгое время задерживая человеческие феар на очередном витке спирали. Но, я думаю, Единый сумеет исправить все нарушения.
   - А с Сауроном что будет?
   - Не знаю, Эру сам решит его судьбу, меня не спросит. Все, хватит, оставьте меня в покое, - устало сказала Ондхон и намертво замолчала.
  Маленький отряд быстро двигался по наезженной дороге навстречу восходящему солнцу.
  * * *
  Темнело. Лес редел и становился все более сырым, на пути появлялось все больше сухостоя. Лошади спотыкались о коряги, проваливались в глубокие ямы с водой.
   - Все, сегодня дальше не пойдем, а то лошадей покалечим. До холмов нам сегодня не добраться, похоже, впереди болото, места для стоянки не найдем, - решила Ондхон и направилась к небольшой возвышенности за ручьем.
  Отряд остановился, Менелькано спрыгнул с лошади и по колено провалился в заросшую яму с водой. Замысловато выругавшись, он уселся на корягу и начал стаскивать сапоги.
   - Не поминай имя вражье всуе, - усмехнулся Луинаро и запустил в брата сухой веточкой.
   - А-а, достало уже все, - досадливо бросил Менелькано, выливая из обуви ледяную воду.
  Лошади фыркали и махали хвостами. Финарато, тоже отмахиваясь от назойливых комаров, озабоченно сказал:
   - Надо костер побыстрее развести, и дров как можно больше на ночь заготовить, а то съедят и нас и лошадей.
  Арталаурэ уже сооружал шалашик из коры и мелких сучьев. Скоро веселые язычки пламени заплясали под его руками, оживляя унылое место. Финарато подтащил к костру большую сухую колоду, чтобы тлела потихоньку всю ночь. Менелькано выдал очередное изящное ругательство и, брезгливо морщась, принялся растягивать на бревне мокрые грязные портянки.
   - Мэньо, где ты научился так браниться? - оглянулась на него Ондхон, - что я твоей маме скажу, когда вернемся?
   - Один Моргот знает, когда мы вернемся из этих проклятых мест, - огрызнулся Менелькано, - а в придорожных трактирах чему только ни научишься. Что за народ! Напьются и начинают дебоширить, крутость свою доказывать. Веселятся они так, видите ли! Ойорандель! Объясни ты, наконец, нормально, зачем мы сюда забрались? Уже два месяца едем и едем куда-то, к Врагу на рога, и конца этому походу не видно.
  Ондхон развязала мешки и перебирала оставшиеся припасы.
   - Палатку поставьте, пока не стемнело, - напомнила она. Вынув котелки, отправила Коахон за водой, а сама занялась приготовлением скудного ужина.
   - Конец нашему походу наступит завтра, - после долгого молчания ответила Ондхон Менелькано, - портал находится в холмах за болотом, я уже чувствую его дыхание.
   - О,Эру, наконец-то! Но я все равно не понимаю, зачем надо было тащить души назгулов именно сюда. Ты объясняла, что мы не можем вернуться в Аман в человеческих телах, это я прекрасно помню, но почему бы просто не передать кристаллы эльфам, уходящим в Валинор на кораблях. Я знаю, что Кирдэн Корабел отплыл сразу, как мы уехали, но из устья Андуина и из Эделлонда лесные эльфы до сих пор отправляются за море. Мы могли бы поручить кристаллы им, чтобы они передали артефакты Намо Мандосу, а тот уже отправил бы их к Эру через тот самый портал в Царстве Мертвых, где прошли мы, когда направлялись в Срединный мир.
  Брови Ондхон сердито сдвинулись:
   - Мэньо, ты забываешь, где находишься. В смертных землях нельзя вслух вести разговоры о тайнах Мироздания.
   - Мама, но тут на много лиг нет ни одной души! - заступилась за друга Коахон, - в самом деле, почему нельзя было сделать так, как говорит Мэньо?
   - Во-первых, это наша задача, ноша, которую мы не имеем права доверить никому. Кристаллы нельзя передавать в чужие руки. А во-вторых, есть еще причина, по которой подобные артефакты не могут попасть в Аман. По этой причине Кольцо Всевластия не было отправлено за море. Подумайте немного и догадаетесь.
   - Не думается, у меня все мозги уже отсырели и отмерзли. Начала, так объясняй до конца.
   - Болтун! Когда в Первую Эпоху Мелько скрылся в Эндоре и начал войну против сил Света, Валар, защищая свое царство, создали множество ограждающих барьеров и заслонов. Эти барьеры сохранились до сих пор. Некоторые из них невидимы и неосязаемы, но настроены так, что никакое зло не в силах проникнуть сквозь них в Благословенный Край, даже так надежно упакованное, как наше. Любой, будь то человек или эльф, несущий в себе злые намерения и даже артефакт, не заметит, как сойдет с Прямой Тропы, заплутает в тенях и туманах. В лучшем случае нарушитель окажется в Срединном мире, а в худшем - зависнет во вневременье, и вообще, всякое может случиться. Ну что, удовлетворены? Все, садимся ужинать и спать, завтра нам предстоит нелегкий день.
  Ондхон сняла с огня котелок и стала разливать варево в подставленные миски. Быстро опустошив их, путешественники начали укладываться спать. Артамирэ выпало дежурить первому. Он подкинул сучьев в костер и уселся на бревно, поплотнее завернувшись в плащ.
  * * *
  От необозримых лесов, охранявших в незапамятные времена Воды Пробуждения, не осталось и следа. Бесплодную местность, где пологие каменистые холмы перемежались болотистыми низинами, населяли немногочисленные разрозненные племена людей. Цивилизация почти не коснулась этих мест, пригодной для обработки земли не было, люди занимались охотой, ловили в многочисленных небольших озерках карасей, собирали в болотах ягоды и съедобные растения. Селились они небольшими родами, которые постоянно враждовали между собой, а всех чужаков ненавидели и боялись. Потому что кто, кроме зловредных соседей и проклятых пришельцев мог быть виноват, если дичь уходила с болот или рыба вдруг переставала ловиться? Голодные, озлобленные люди нападали на соседей, если получалось, изгоняли с насиженного места, отбирая охотничьи угодья. Побежденные кидались дальше, и волны яростных сражений расходились по всему краю. Было только одно место, окруженное самыми высокими холмами, где никто не селился. Потому что там жил горный великан. Это ужасное существо скрывалось под горами, но в глубокой расселине чернела широко раскрытая жадная пасть. Если кто-то неосторожно забредал в проклятое ущелье, великан насылал на несчастного помутнение, и тот безропотно подходил к самой пасти. А чудовище всасывало жертву в свое ненасытное брюхо. Люди панически боялись этого места, старались не подходить близко к холмам. Но великан иногда зевал и рыгал. После зевка всех людей в округе валил тяжелый беспробудный сон. Очнувшись, они долгое время страдали головными болями и не могли спать по ночам из-за кошмаров. Но это было хотя бы не смертельно. А вот если человека настигала отрыжка великана, он умирал в страшных мучениях.
  Несколько лет назад в одном из племен появился человек, пришедший со стороны. Непостижимым образом чужак сумел завоевать расположение всего рода. Прошло совсем немного времени, и пришелец стал вождем племени, а заодно и жрецом. Он мог предсказывать погоду, на расстоянии заманивал дичь в ловушки, но самое главное, чужак сумел поладить с горным великаном. У жреца был драгоценный талисман, кристалл на цепочке, который предупреждал своего хозяина о любой опасности, в том числе и о времени пробуждения великана. Иногда, поглядев во всевидящий камень, жрец говорил, что горный хозяин проснулся и его пора кормить. В пищу вполне годились захваченные в плен соседи и одинокие путники, изредка проезжающие по дороге через холмы. После кормежки чудовище надолго успокаивалось и не трогало обитателей холмов. Род смог поселиться в удобном сухом месте, недалеко от ущелья великана, другие племена начали уважать их. Нападения прекратились, напуганные соседи предпочитали платить дань жрецу продуктами и рабами, лишь бы он избавил их от отрыжки великана. Жрец принимал дары и продолжал кормить чудовище живыми людьми. Горный великан перестал рыгать, но иногда все-таки зевал.
  * * *
  Артамирэ оторвал взгляд от костра и сладко зевнул. Когда в глазах перестали плясать оранжевые язычки, Артамирэ увидел, что с болота поднялся густой туман и медленно наползает на холм. Позвякивали ботала на конских шеях. Было сыро и холодно. Юноша встал, потягиваясь, и направился к палатке. Пора было будить Алатакано, переводить лошадей на другое место, где есть трава. А потом, наконец, залезть в нагретую дыханием палатку, завернуться в одеяло и спа-а-ать... Не успев сделать и трех шагов, юноша вдруг споткнулся и провел рукой по глазам. Веки налились мучительной, неподъемной тяжестью, ноги подкосились. Артамирэ ухватился за дерево, сухой сучок обломился, и юноша рухнул в жесткую болотную траву, не успев поднять тревогу. Ондхон подняла голову и с беспокойством прислушалась: что-то неуловимо изменилось в окружающем мире. К ним подкрадывалась непонятная, но грозная опасность, ночной кошмар, существующий наяву. Ойорандель нашарила рукоять ножа и откинула одеяло. Но вскочить не успела, темнота перед глазами вдруг взорвалась ослепительным светом, прошившим мозг насквозь, и Ондхон потеряла сознание. Уже перед рассветом в лагере появились какие-то люди, связали беспомощных путешественников, навалили на лошадей, будто мешки, тщательно подобрали имущество маленького отряда. Затем ночные разбойники скрылись в только им известном направлении.
  Пленники медленно, по одному приходили в себя. Боль сверлила мозг раскаленной спицей. Затекшие руки и ноги мучительно ныли. Пытаясь пошевелиться, друзья обнаружили, что ноги их крепко связаны, рты забиты вонючими кляпами, а руки намертво прикручены к вделанным в стены железным петлям. Все они находились в каком-то уродливом строении, грубо сложенном из необработанных камней. В щели било красноватое низкое солнце - видимо, был уже вечер. Ужасно хотелось пить. Одно радовало Ондхон - неведомые разбойники почему-то не тронули кристаллы с душами врагов. Она ощущала свой камень на груди под одеждой. Зато исчезло все оружие, даже тонкие стилеты, спрятанные в голенищах сапог и отмычки, сделанные еще кузнецами Мифлонда. Ондхон попыталась прогнать боль и туман перед глазами, это удалось ей с большим трудом. Способность к мысленной речи не торопилась возвращаться, как и другие магические возможности, друзья не могли даже обсудить сложившуюся ситуацию. Раздался резкий скрип открывающейся двери, и в сарай вошли люди. Все они опасливо остановились на пороге, лишь один человек в нелепом головном уборе приблизился к связанным пленникам. На шее у него была длинная прочная цепь, к которой крепился камень, переливающийся разными цветами. Человек сжимал кристалл в пальцах, поглядывая то в него, то на пленников.
   - Вы принесли зло на нашу землю, - начал человек неожиданно визгливым, резким голосом, - оно таится у вас в серых камнях, спрятанных на груди. Вы собирались погубить нас. Но тот, кто охраняет мир и покой в этих краях, предупредил меня заранее, и позволил предотвратить преступление, наслав на вас непробудный сон. Вы, враги нашей земли, завтра на рассвете будете отданы в пищу горному великану, нашему защитнику и охранителю. Слава великану! - жрец снова взмахнул рукой с кристаллом.
   - Слава!!! - глухо откликнулись стоявшие у двери.
  Друзья быстро переглянулись: никто не собирался давать им слова, приговор был вынесен заранее и обсуждению не подлежал. Высокопарная речь была произнесена жрецом только для представителей своего племени. Авторитет надо было поддерживать. Люди вышли, подталкиваемые жрецом, дверь с шумом захлопнулась.
   - Рани, что это все значит? - разума Ондхон коснулся Зов Финарато. Ну что же, хотя бы эта способность у них восстановилась.
   - Это значит, что завтра на рассвете нас всех сбросят в портал, - устало откликнулась она, - так или иначе, свою задачу мы выполним.
  Они попытались мысленно поговорить с остальными, но ответить никто не смог.
   - Интересно, что за кристалл на шее у этого жреца, - задумчиво спросил Финарато.
   - Похоже, какая-то слабенькая копия палантира, - тоже задумалась Ондхон, - не исключено, что кто-то из эльфов Среднеземья пытался повторить гениальное изобретение Феанора, а после стольких войн некоторые артефакты могли попасть в руки дикарей.
  Ондхон всеми способами пыталась очистить мозг от последствий "зевка великана". Она делала "раскачку", пыталась набрать энергию воздуха - ничего не помогало. Даже простейшего заклинания сплести не получалось. Из небольших способностей, которые были доступны им в человеческих телах, сохранилась мысленная речь и возможность заглянуть в ближайшее будущее. Но эта способность сейчас отнимала у Ондхон всякую надежду. Финарато полночи занимался тем же и тоже безуспешно. Только голова разболелась еще сильнее. Последствия излучения портала подорвали их силы, магические и физические. Вдруг он почувствовал, что Ондхон беззвучно плачет. Он тревожно дернулся к подруге, с силой рванул проклятые путы - бесполезно. Мысленно спросил как можно ласковее:
   - Рани, ты чего?
   - Не смогла я уберечь их! - Финарато всеми струнами души ощущал отчаяние Ондхон. Из-за жажды слезы ее высыхали сразу, но боль меньше не становилась. - Еще в Валиноре я знала, что в этом походе нас не ждет ничего хорошего, но до последнего надеялась защитить детей от ужасной судьбы.
   - Почему ты так уверена, что мы погибнем завтра? Поборемся еще!
   - Нет! Ты не пытался заглянуть в будущее? Наше падение в портал - скелетное событие, его не изменить.
   - Рани, у меня не получается смотреть в будущее. Никакие магические способности не возвращаются. Я не вижу вперед даже на несколько часов.
  "Потому что у нас нет этих часов!" - Ондхон постаралась скрыть эту мысль от друга. А Финарато продолжал успокаивать подругу:
   - Ты так и не смогла прийти в себя после поединка с Сауроном, я же видел. А тут новый удар. Я не вижу будущего, а у остальных даже мысленная речь не получается. Могла же ты ошибиться?
   - Могла... - Ондхон знала, что не ошибается. Еще в тот тяжелый день, когда понимание было открыто ей и Майрону, она увидела свою судьбу. Души врагов необходимо было не опустить в портал, а внести. Но до сегодняшней ночи надеялась, что сумеет собрать у друзей все кристаллы и шагнет в запределье одна. Пусть обижаются, ругают ее, но только пусть они все вернутся в Благословенный край! У каждого из них есть там незаконченные дела, есть родные и друзья, которые любят их и ждут. Это для нее не осталось места в Арде, Майрон правду сказал. Но не получается обмануть судьбу! А Финарато твердо надеется вырваться из подлой ловушки.
   - Рани, пусть мы лишены магических способностей, временно, надеюсь, но приемы рукопашного боя никто из нас не забыл. Завтра дикарям придется отвязать нас, чтобы доставить к "пасти". Едва ли хоть один из них владеет боевыми искусствами. Мы отобьемся.
  Ондхон послала другу мысленную улыбку. Не будет она разубеждать его, пусть последние оставшиеся мгновения проживет с надеждой. Через некоторое время она снова заговорила:
   - Ты знаешь, Финарато, я никогда не могла понять, почему люди так боятся смерти. Конечно, не хочется уходить, если остались незавершенные дела, грустно расставаться с теми, кого любишь, но почему в их душах живет такой панический страх? Я давно уже поняла, что в виде страха в феар людей проявилось Искажение. Но все равно это меня глубоко удивляло. Ведь всегда остается надежда! А теперь я поняла. Страшна не смерть, неизвестность! Нельзя даже предположить, что ждет тебя там, за Гранью. И не только тебя, а тех, кого любишь. Я за себя не боюсь нисколько, но для детей такой участи не хочу, не могу смириться. Для людей смерть - еще и неотвратимость. Они не могут ее избежать, как бы ни старались. А для нас, Эльдар такая неотвратимость - это предвидение будущего, которого нам не дано изменить. Мы точно знаем, что будет, как будет. Но сделать ничего, ничего не можем!
   - Мы вырвемся, Рани. Я не вижу будущего, но почему-то верю, что все закончится хорошо.
  Непроглядная чернота в сарае стала сероватой. Приближался рассвет. Пленники старались размять затекшие руки и ноги, насколько это было возможно. Все они собирались сражаться за свою жизнь. Вот загремели засовы, и раздался жуткий визг несмазанной двери. Жрец вошел внутрь, за ним двигались самые крепкие воины племени. Они зачем-то тащили с собой длинные шесты с какими-то петлями и крючьями на концах. Друзья переглянулись. Люди опасливо приблизились к пленникам и начали просовывать крепкие палки им между затылками и прикованными запястьями. Через несколько минут руки всех пленников были разведены широко в стороны и намертво прикручены к шестам с петлями на обоих концах. Только тогда им освободили ноги. Друзья уже поняли замысел своих мучителей, но поделать ничего не могли. А дикари баграми подцепили петли на палках и потащили свои жертвы вон из сарая, сами оставаясь вне досягаемости любых приемов боя. В ущелье вела широкая тропа, и люди вели пленников на широких растяжках, каждый багор держало двое крепких воинов. Женщин тащили сзади. Сопротивляться не было никакой возможности. Черное отчаяние начало закрадываться в сердца друзей. "О Эру, но почему все так случилось? - мысленно взывала Ондхон, - зачем, за что? Ведь мы выполнили все, что было предназначено нам! Пощади детей!" Мироздание молчало. Умом Ондхон понимала, что мольбы бесполезны, все свершится так, как нужно для Великого Узора, но любящее сердце не могло смириться. Жрец шел впереди, размахивая разноцветным кристаллом, видно было, как он дорожит своим сокровищем, даже цепочку с шеи боится снять - вдруг отнимут! Хотя, напрасно боится, дикари опасаются непонятного артефакта едва ли не больше, чем "пасти великана". А портал уже виден впереди. Ущелье заканчивается скалой, круто поднимающейся вверх, а между окончанием тропы и отвесным монолитом - черный провал. Эта чернота, без единого проблеска света, начинается сразу, как только край тропы обрывается в бездну Вневременья. Жрец остановился недалеко от провала, влез на камень и опять начал пламенную речь во славу великана. Финарато оглянулся на Ондхон. Лицо ее было спокойным, она улыбнулась другу глазами. Хорошо, что они все же сохранили способность к мысленной речи, можно хотя бы попрощаться.
   - Рани, мне кажется, Эру не может желать нам зла, Он начертал Судьбу, пока непонятную для нас, но прекрасную и необходимую для Арды, для Мироздания. Это не наказание! Ничего плохого не случится с нами и нашими детьми. Я твердо верю в это. Рани, родная моя, не прощай, до свидания!
   - Финарато, любимый мой, я тоже верю в это. И надеюсь. До свидания.
   Все так же, держа концы багров, воины подвели пленников к краю провала и начали по одному сталкивать вниз. Первым оказался Алатакано, сразу за другом последовал Анаракано. Эти мальчики всегда крепко дружили между собой. Светлые, яркие, они для всех были верными друзьями, первыми бросались на помощь. "Дети Полдня" - так называли их все в Тирионе. Они и здесь остались неразлучны и первыми шагнули в неизвестность. Следующим оказался Артамирэ. Задумчивый и ласковый, он был похож характером на Арталаурэ, своего двоюродного брата. Его сестра Финдуилас после возрождения навсегда осталась задумчивой и печальной, замуж так и не вышла, но родившегося братишку любила до самозабвения. Сколько слез было, когда они собирались в этот проклятый поход! Суждено ли ему вернуться и успокоить сестру? Затем пришел черед Луинаро. Младший сын, самолюбивый, обидчивый в детстве, он научился добиваться всего, не отступать перед трудностями. За братом последовал Менелькано. Шутник и балагур, он сам никогда не унывал и другим не давал скучать. Перед самым прыжком вниз, он успел забавно передразнить жреца, точно скопировав его позу и выражение лица. За ним в портал ушел Артанаро. Веселый и легкий в общении, мальчик всегда любил посмеяться, дня не мог прожить без песен. Но в душе Артанаро жила какая-то бесшабашная смелость, которая заставит его рассмеяться в лицо смерти. Дикари подтолкнули к пропасти Арталаурэ. Он, не желая, чтобы его подгоняли, сам шагнул в провал, напоследок улыбнувшись невесте. И тут Коахон взорвалась. Когда она сумела вытолкать кляп, не заметил никто. Может быть, воины не слишком опасались девушки, а может, засмотревшись, ослабили бдительность, но Коахон внезапно подогнула ноги и повисла на растяжке. Воины невольно приблизились к девушке на шаг, этого ей хватило. Одного она сумела достать ногой и повалила на землю, другой, запнувшись, упал сам. А Коахон, привстав, резко крутанулась на месте и вырвала палки из рук воинов. Никто ничего не успел сообразить, жрец застыл на своем возвышении с открытым ртом, держа в руке кристалл на цепочке. Девушка одним движением взлетела к нему, зубами ухватилась за цепочку и сильным рывком увлекла врага в пропасть. Дикий вопль жреца мгновенно замер в непроглядной черноте. Люди испуганно пятились к выходу из ущелья. Тогда Финарато, оглянувшись на подругу, слегка пожал плечами и шагнул в портал. "Не отпускать же детей одних!" - уловила Ондхон его мысль. Она осталась одна. Назад пути не было, из ущелья ее не выпустят, да и смысла нет возвращаться. Задачу свою выполнить она все равно должна. Майрон ждет. А дети уже там, и в этом мире ее ничего не держит. Кто знает, может, Финарато прав, и с ними не случится ничего плохого. Отыщут друг друга в Запределье и сумеют вернуться в Аман. Ондхон оглянулась назад. Ущелье Великана было широким и прямым, скалы не закрывали обзор. Холмистая местность лежала, как на ладони. Стояла ранняя осень, сухая и теплая, короткая жесткая трава на возвышенностях побурела и высохла, светло-серые нагромождения камней ярко выделялись на темном фоне. В низинах залегли темно-зеленые тени, там были болота. Невеселый пейзаж, но Ондхон почему-то нравились такие места. Во время своих скитаний по Среднеземью она любила ночевать в невысоких изломанных холмах, таких немало было в Белерианде. Находила сухую, защищенную от ветра расщелину, забивалась поглубже и сворачивалась в клубок. Уютно, тепло и врагам незаметно не подобраться. А еще она любила сидеть на прогретых солнцем камнях, будто ящерица, впитывая солнечное тепло каждой клеточкой тела... Несмотря на все случившееся, Ондхон любила Арду. И Аман и Среднеземье. Бесконечной, глубокой любовью. Видела все несовершенства любимой земли, понимала, но все равно любила. Арда - ее мать, а родителей не выбирают и не меняют. Нет, не нужны ей совершенные Чертоги Эру с их вечным блаженством, не нужна идеальная Арда Неискаженная, или другая воплощенная мечта... Ну что же, пора и ей сделать ШАГ...
  Перепуганные люди увидели, как только последняя чужачка исчезла за гранью провала, огромный рот резко захлопнулся с ужасающим каменным скрежетом. Трясущимся от ужаса зрителям даже показалось, что длинный красный язык высунулся и смачно облизал каменные губы. С тех пор Горный великан перестал существовать. Но это ущелье еще долго оставалось проклятым в памяти людей.
  * * *
  Девы Эстэ, обитавшие в Лориэне, с отчаянным плачем примчались к Феантури. Ирмо успокоил рыдающих Майа властным движением руки. Намо Мандос, задумчиво глядя вдаль, тихо сказал брату:
   - Похоже, в Эа произошло нечто, что даже мне не дано было предвидеть. Странны дела Эру, причудливы и необъяснимы сплетения судеб Его детей. Но все в Арде свершается к вящей славе трудов Единого. Говорите! - повелел он девам.
   - Владыки! Нам было поручено ухаживать за десятью телами нолдор, чьи феар отправились в Срединный мир. Но только что... все десять хроар...
  Намо пронизал всевидящим взглядом пространство и время. Тела десяти посланцев, бережно хранимые в Лориэне до возвращения Жильцов, внезапно рассыпались по изумрудной траве хрустальной росой. Капельки влаги, будто прозрачные слезинки, скатывались с листьев, впитывались в благословенную почву Садов, исчезали, исчезали...
  
  Часть пятая. Чужая среди чужих.
  Глава 13. Накануне смерти.
  Шаг... Это было даже не падение. Ее растягивает, размазывает по всей Вселенной. Она видит, ощущает, знает и помнит ВСЕ. Не осталось времени и расстояния. Ее сознание вмешает всю Вселенную, до последнего уголка, от рождения, до полного распада. Всеведение продолжается мгновение. Перенасыщенное сознание милосердно гаснет.
  * * *
  Ну, надо же, какое невезение! Группа туристов заселилась в отель, и на следующий день резко испортилась погода. Конечно, это Атлантика, от нее всего можно ждать - сейчас ласковая, через час дыбом. Но все равно обидно до слез - только вчера вечером отдыхающие радостно поздоровались с океаном, искупавшись в теплой синей воде. А наутро бешеный западный ветер нагнал откуда-то тяжелые тучи, волны с яростью бьются о волнолом, докатываются до пляжа, оставляя клочья пены на мелком песке. Косой дождь злорадно барабанит по навесам и лежакам, демонстрируя незадачливым туристам, что теперь он хозяин на пляже, по крайней мере, на несколько дней. Отчаянные виндсерферы хотели было покататься по устрашающего вида волнам, но им настрого запретили выход: слишком резкий и неустойчивый ветер внезапно менял направления, порывами бил с разных сторон. На берегу не было ни души. Ольга сидела, укрывшись среди камней, в дальнем конце пляжа. Вчера в этом месте играли дети, бегали, прячась за валунами. Но сейчас здесь можно было скрыться от всего мира, остаться наедине с бушующим океаном. Волны нескончаемыми рядами надвигались на берег, становясь все выше по мере приближения, накатывались на волнолом и будто взрывались с безумным ревом, разлетаясь тучами брызг. А вдали все терялось в сером мареве. И не было конца этому танцу безумия. Ольге казалось, что свист ветра, яростный рев бури и барабанная дробь дождя сплетаются в какую-то странную мелодию, незнакомую, но прекрасную. И от этой песни голова кружится все сильнее. Она подняла взгляд к тучам - похоже, все небо ритмично двигается в такт удивительной мелодии, пульсирует, будто мембрана в невероятно огромном динамике. Напряженной шее не под силу удержать отяжелевшую голову, затылок ударяется о камень. Похоже, опять начинается приступ. А она забыла лекарство в номере отеля. Ну и дьявол с ним, совсем. Все равно ей уже ничто не поможет. Говорят: "Сорок лет - бабий век". Для нее эта поговорка сбудется буквально. Сорок ей исполняется через неделю, а жить осталось не больше месяца. Правда, некоторые врачи щедро обещают два - три, но это при постельном режиме и интенсивном лечении. Да ну его, такой режим! Лучше напоследок осуществить мечту - увидеть Атлантический океан. Вот он - решил предстать перед благоговейным взором своей верной поклонницы во всей красе. Соленые брызги долетают до бледного лица Ольги и кажутся почему-то обжигающе горячими. Интересно все-таки, а как это - умирать? Больно, или ничего, терпимо? А может, вообще ничего не почувствуешь? Так хочется знать, хоть приблизительно, как это все происходит, к чему готовиться. Но завеса тайны абсолютно непробиваема. Тому бреду, что рассказывают якобы побывавшие за Гранью, Ольга не верила ни на грош. Оттуда не возвращаются, это неизбежность. Голова кружилась так, что шевельнуться было невозможно. Ее начал бить озноб, холод, казалось, проник до самого сердца. Это продолжалось не менее получаса, потом головокружение перешло в боль, Ольгу прошиб пот, резко подскочила температура. Навалилась такая слабость, что даже веки поднять не было сил. Она терпеливо ждала, уже зная, что дурнота скоро отпустит, и она сможет дотащиться до своей комнаты. Лишь бы никто не нашел ее во время приступа, а то быстренько отправят с курорта домой, сорвав все планы.
  Вместе с болезнью в ее жизнь вошла музыка. Нет, не вошла, вернулась. Та самая, утраченная в далеком детстве. Незнакомая, странная, но очень красивая мелодия слышалась Ольге перед каждым приступом. Иногда даже звучали какие-то слова, но их уж совсем невозможно было разобрать. Будто что-то рвалось из неведомых глубин памяти в ее сознание и никак не могло пробиться. Слишком крепкие стояли барьеры. И все ее существо сжималось в дрожащий комочек, обрушиваясь в бездну дурноты и смертной муки. Врач дал Ольге сильнодействующее средство, чтобы ослаблять приступы, но в последнее время ей казалось, что действие препарата нарушает работу мозга и мешает вспомнить... Что?.. Ольга решила вытерпеть несколько приступов, не прибегая к лекарству. Все равно оно не лечит, а лишь облегчает симптомы.
  После того нелепого случая в банке Ольге казалось, что она обманула смерть. Оказалось, не обманула, лишь немного отсрочила.
  * * *
  В маленьком провинциальном городишке отделение банка располагалось в старом каменном здании еще советской постройки. Раньше это был городской дворец культуры. Ольгу всегда поражало, кто додумался создать этот архитектурный бред. Наверное, какому-нибудь неудачнику очень хотелось выпендриться. Сооружение состояло будто из каменных пузырей разного размера, соединенных узкими извилистыми переходами. Тем не менее, арендовать офис в этом здании считалось престижным. Банк, конечно, не остался в стороне.
  Угораздило ее именно сегодня отправиться переоформлять карточку. Дотянула до последнего дня! Ольга до смерти не любила подобные дела, очереди, раздраженных людей вокруг, обвинение в тупости, написанное на лицах служащих. В отделении толпилось много народу, места присесть не было. Ольга заняла очередь и пристроилась в нише высокого, узкого окна, больше похожего на бойницу. Кабинки операторов находились на возвышении, похожем на сцену, подниматься к ним приходилось по каменным полукруглым ступенькам, что служило поводом для постоянного возмущения пенсионеров. В зале всегда слышалось недовольное ворчание. Ольга рассеяно глядела в потолок. Там крутилось несколько вентиляторов, гонявших по тесному помещению спертый, удушливый воздух. Зато люстры, освещавшие отделение банка, были поистине роскошными, все в позолоченных завитушках и хрустальных подвесках. Всем своим видом они кричали о богатстве и престиже организации, хотя в каменном мешке, больше напоминающем каземат, совсем не смотрелись.
  Внезапно монотонный гул голосов разорвала автоматная очередь, одна из люстр разлетелась с грохотом и звоном. Хрустальные осколки сверкающим дождем посыпались на завопивших посетителей. Люди в масках, с автоматами в руках, отшвырнув от двери какую-то бабку, ворвались в банк.
   - Никому не двигаться! Руки поднять! Руки, чтобы я видел! - перекрывая визг, бешено заорал первый из ворвавшихся.
  Ольга вздрогнула от неожиданности, но почти сразу подумала: "Что за идиоты! Ведь все знают, кто хозяин банка". Банк, как и почти весь бизнес в городишке, принадлежал местному криминальному авторитету, негласному хозяину города. Никто из обитателей городка и окрестностей не осмелился бы пойти против него. Залетные? Или передел собственности? А главарь бандитов продолжал:
   - Всем сдать мобильный телефоны! - он зачем-то имитировал кавказский акцент, - не делать лишний движения, и все останутся живые!
  Трое бандитов отделились от группы и скрылись в каменных недрах здания, за дверью с надписью "служебный вход". И в этот момент кто-то нажал тревожную кнопку. Надрывно взвыла сирена, входные двери заблокировались с резким щелчком.
   - Кто?! - яростно заорал главарь. Что-то скомандовал подручным, те кинулись к девчонкам-операторам. В кабинки так просто было не попасть, дверцы тоже заблокировались. Но бандиты не стали ломать бронированные стекла, один из них, здоровенный бугай, запрыгнул на столик перед окошками и за шиворот выволок визжащих девчонок прямо через верх, передав товарищу. Их согнали в угол. Главарь вразвалочку подошел к девушкам. Они смотрели на него круглыми глазами и тихо попискивали.
   - Ну что, красавицы? Кто все-таки нажал кнопочку? - помахивая дулом автомата у девчонок перед носом, тянул главарь, - может, ты?
  Мерзавец выдернул вперед самую молоденькую девушку и бросил ее на колени. Бедняжка зажимала руками рот и отчаянно мотала растрепанной головой.
   - Тогда ты скажешь мне, кто нажал!
  Девочка опять замотала головой, скорее всего, она просто не знала, кто это сделал. Тревожные кнопки были под столом у каждого оператора, возле охранника, и даже на подоконнике около себя Ольга заметила какую-то кнопку. Обозленный бандит вдруг передернул автомат и всадил пулю девушке в грудь. Она, отброшенная выстрелом, выгнулась на полу и захрипела, давясь кровью. Люди в помещении в ужасе закричали.
   - А ну, тихо! - рявкнул бандит и снова выстрелил вверх. Все замолчали, мертвая тишина нарушалась только мелодичным звоном разбитых подвесок, покачивающихся под потолком.
   - Так, значит, это ты была? - отморозок выволок вперед вторую девчонку. Понятно, он был просто психом, и, учуяв запах крови, уже не мог остановиться. Его подручные отодвинулись от маньяка подальше. Операторша, описавшись от ужаса, только беззвучно раскрывала рот и непроизвольно пыталась отползти от убийцы.
   - Прекратите это! - вдруг крикнул кто-то сзади, - я нажал!
  Вперед выступил охранник. Ворвавшись в банк, бандиты сразу отобрали у него оружие и крепко огрели по голове. Сейчас мужчина немного пришел в себя и пытался хоть как-то выполнить свои обязанности. Он шагнул вперед, слегка покачнувшись, из-под темной шапки волос медленно ползли на лоб капли крови.
   - Че, герой, да? - насмешливо спросил главарь, забыв про кавказский акцент, - благородный, да? Не поможет, не оценю!
  И выстрелил в охранника. Тот, как в замедленной съемке, без звука начал оседать на пол, оперся на колено, завалился на бок. Из приоткрытого рта на белые мраморные плитки текла струйка ярко-алой крови. Люди оцепенели. А бандит, оскалившись, повернулся к операторше. Та заскулила. Ольга о многом успела передумать в эти минуты. Но что ее толкнуло тогда, она так и не знает до сих пор. Наверное, это презрение к подобным людям-вампирам, нежелание, чтобы они выходили победителями всегда и везде и получали то, что хотели. А может, нежелание продолжать свою бессмысленную жизнь.
   - Ну, я нажала! - разнесся ее насмешливый голос в напряженной тишине каменного зала, - ну и что?
  Ольга оттолкнулась от подоконника и шагнула вперед. Бандит приблизился с автоматом наизготовку. Она молча показала на кнопку в оконном проеме. Дуэль взглядов продолжалась несколько минут. На Ольгу, не мигая, смотрел черный зрачок автомата, два других глаза в прорезях черной маски, подернутые сладкой дымкой мучительства, искали в ее лице признаки страха... и не находили. Ольга не боялась, даже ненависти не испытывала, только глубочайшее презрение к мерзавцу-вампиру.
   - Подонок! - медленно процедила она, - высшее удовольствие для тебя: насосаться чужих страданий, разбухнуть от сытости, как пиявка. От меня ты этого не дождешься, мразь!
  Бандит в бешенстве замахнулся на нее прикладом, но тут сразу случилось несколько событий. На улице взвыло несколько сирен, завизжали тормоза и голос, усиленный мегафоном, приказал нападавшим немедленно сдаться. Для подтверждения серьезности намерений, загрохотала автоматная очередь. Хозяин банка не собирался позволять каким-то отморозкам захватить свою собственность. А на заложников ему было наплевать. Из двери с надписью "служебный вход" высунулась рожа в маске и махнула рукой бандитам в зале. Главарь на секунду отвлекся, и Ольга изо всей силы заехала ему кроссовкой по яйцам. Тот согнулся, захрипев, два других бандита, понимая, что нельзя терять времени, подхватили его под локти. Один, пробегая мимо, вскользь ударил Ольгу прикладом по голове. Перед глазами у нее взорвался синий свет, и она упала, затылком на каменную ступеньку. Очнулась Ольга уже в больнице. Как потом она узнала, нападение организовал помощник криминального хозяина города, работник милиции. Случайно узнав, что в хранилище банка отлеживается крупная партия контрабандных алмазов, он решил захватить камешки. Пока бандиты отвлекали внимание, он с подручными пробрался в хранилище, забрал алмазы и скрылся по подземным коммуникациям. Разветвленная сеть вывела троих подонков на окраину городка, где их ждал автомобиль. Не теряя ни секунды, они скрылись из города, бросив подельников на растерзание вору в законе. И тот теперь перетряхивал весь городишко, пытаясь выйти на след похитителей. Ольгу тоже не раз допрашивали, посчитав сообщницей бандитов, но потом все же отступились. А через полгода у нее начались приступы сильнейшего головокружения. На обследование ее положили в ту же больницу. И вскоре выяснилось, что из-за гематомы в затылочной области у нее образовалась опухоль. Неоперабельная. Для надежности она проверилась еще у областных врачей. Диагноз подтвердился. Тогда Ольга по дешевке продала свою комнатушку в общежитии и приехала сюда, решив не возвращаться. Истекут десять дней, и она войдет в синие волны Атлантики. И будет плыть, плыть, пока не кончатся силы...
  * * *
  Комнатушку купил ей свекор при разводе. Это было его условием: комната в семейном общежитии и работа на престижном предприятии, где не задерживают зарплату. Но все это будет находиться в другом городе. Ольга должна навсегда исчезнуть из жизни его обожаемого сына.
  А начиналось все так хорошо... Двадцатилетняя Ольга заканчивала техникум и занималась лыжами. Три года назад она удачно выступила на соревнованиях и стала чемпионкой области. Но уже тогда она поняла, что эта победа - ее потолок, и оставила профессиональный спорт. Хотя занятия не бросала, зимой носилась на лыжах по окрестным лесам и оврагам, а летом гоняла на велосипеде по объездной трассе, благо, городок стоял на отшибе, и машин там ездило немного. Уезжала Ольга далеко. Места вдоль трассы были пустынные, никто не обращал внимания на одинокую велосипедистку. Километрах в шести от городка была у нее любимая поляна. Высокая густая посадка закрывала чудесное место от любопытных глаз. Но если пробраться через буреломный подлесок, плотная завеса ветвей внезапно распахивалась, и открывалась широкая поляна. По ярко-зеленой шелковой траве разбегались невысокие, но очень густые, пушистые елочки. Невдалеке журчал ручей, спеша к раскидистым старым березам, стоявшим в дальнем конце поляны, у края густого леса. Конечно, здесь не тайга, но почему-то это место до сих пор умудрялось избегать людского внимания. Сюда не вело ни дороги, ни тропинки. Ольга старалась проникать на поляну в разных местах, чтобы не натоптать видимый проход. Появятся люди - прощай уединение и светлый покой. Да еще нагадить постараются, елочки порубят на продажу. Ольга ревностно оберегала свою тайну. Посередине поляны лежал огромный камень, неизвестно, как попавший в эти места. Не иначе, с неба упал. На его широкой серой спине, прогретой ласковым солнцем, Ольга могла лежать часами, впитывая доброе тепло каждой клеточкой тела, глядя в бесконечный небесный простор. Ей никогда не было скучно наедине с бездонным небом. Эти часы уединенной тишины были лучшими в ее жизни, тем горше было возвращаться в общество людей. Дома - вечно раздраженная мать, пьющий, придирчивый отчим и младшая сестрица, самовлюбленная и нахальная.
  В техникуме у нее тоже не было подруг, хорошо, хоть здесь Ольгу не травили, как в школе, но считали странноватой и не принимали в компанию. Ну, разве, когда надо было списать что-нибудь у "больно умной" отличницы, или сделать домашнее задание. "Оль, ну пожалуйста! Некогда было вчера, домой пришла в три часа ночи, еще и от родаков попало! А если двойку получу, меня вообще из дома месяц не выпустят!" И мысленно прибавленное: "Я же не чокнутая, как ты, над книжками обмирать, а на дискотеку не ходить!" Сокурсницы не понимали - как можно молодой девчонке увлекаться историей и философией, разбираться в головоломных учениях каких-то древних, заплесневевших старцев и абсолютно ничего не понимать в шмотках и косметике. Да еще с парнями не дружить! Конечно, чокнутая! Она даже пиво ни разу в жизни не пробовала, сигарету в руках не держала. Спортсменка, блин! Мальчишки посматривали на Ольгу с интересом, как-никак, чемпионка области. Но не знали, как подступиться. Она не поддавалась на заигрывания, со всеми держалась просто по-дружески. Ну и как, скажите, флиртовать со "своим парнем"? Так и существовала Ольга в стороне от общей жизни, в своем мире. Пока однажды в июне не поссорилась в очередной раз с сестрой и не рванула, расстроенная, на свою полянку.
  Ольга только что закончила практику на заводе и готовилась к защите диплома. В общем-то, все было готово, но не хотелось, чтобы в неподходящий момент всплыли какие-то досадные мелочи. Проводив мать на работу, Ольга уселась за свой проект. Она так углубилась в работу, что не слышала, как проснулась сестрица, очнулась, только когда над самым ухом взревела музыка.
   - Женька, ты сдурела?! Весь дом на уши подняла! Сделай потише, сейчас соседи прибегут. И мне заниматься мешаешь.
   - А мне плевать! Сейчас каникулы, имею право. Я же не придурочная, как ты, летом над учебниками сидеть.
   - Жень, у меня защита послезавтра, дай поработать спокойно, потом развлекайся, сколько влезет. Слова не скажу.
   - Да пошла ты со своей защитой! Отличница хренова! Всегда хочешь быть лучше всех? Скоро от меня народ шарахаться начнет, потому что у меня сестра ненормальная!
   - Я никогда ничего плохого не делала ни тебе, ни твоим друзьям. Не пыталась указывать вам, как жить. И ты мне не будешь указывать, - Ольга дотянулась до регулятора громкости и сделала музыку потише.
  Но сестра подскочила и снова врубила свое "бум-бум" на полную мощность. Так, что стекла затряслись.
   - Женя, вечером соседи опять нажалуются родителям. Я тебя не собираюсь выгораживать.
   - Не нуждаюсь! Я им расскажу, что тихоня-отличница, которую мне вечно ставят в пример, не такая уж идеальная. Что она прячет от мамы часть зарплаты и покупает наркотики!
   - Какие наркотики? Что ты несешь?
   - Месяц назад я видела у тебя в кармане таблетки. Феназепам.
   - Это вообще не то, что ты думаешь! Не наркотик, а снотворное. А с какой стати ты лазишь по моим карманам?
   - Я случайно увидела, А вот мама разберется, что за снотворное ты прячешь.
   - Заодно разберется, откуда тринадцатилетней девице так много известно про наркотики. Уж лучше помалкивай, стерва.
  Сестрица предпочла заткнуться, но настроение было испорчено окончательно. Ольга переоделась и выволокла из сарая велосипед. Ехала по пустой дороге и думала, почему ей так трудно ладить с людьми, даже со своей семьей никак не получается найти общий язык. Вроде бы никому не желает зла. Но не может гармонично вписаться в человеческое общество. Какая-то она не такая. Стоит ей появиться в любом коллективе, открыто и радостно распахнуть навстречу людям свое сердце, и сразу разгораются страсти - многим она нравится, ее принимают искренне и сразу. Но быстро находятся те, кто начинает ненавидеть ее без всякой причины. Недоброжелатели умудряются в короткое время настроить против нее всех остальных. И люди почему-то предпочитают верить им, а не ей... Как будто она чужая людям, чужая в этом мире, не предназначена жить здесь. Месяц назад Ольга снова убедилась в этом, поработав на практике в заводской лаборатории. Сотрудницы, взрослые вроде бы люди, обвинили ее в каких-то глупостях и начали беспощадно травить. И не уволишься сразу, практику надо закончить. Вытерпев полтора месяца, Ольга ушла с завода, унося подпись в зачетке и глубокую травму в душе. А в техникуме - вечные насмешки сокурсниц, дома постоянные придирки родителей и ссоры с сестрой. Тогда-то Ольга и купила таблетки. Был момент, когда ЭТО показалось ей наилучшим выходом. Но наступил май, позвал девушку бесконечный зеленый простор, раскинувшийся во все стороны под вечно-синим небом... И в этой синеве растворялись все мелкие горести и суетные обиды... Таблетки остались неиспользованными. А Ольга стала ждать...Чего? Она и сама не знала, но предчувствовала какую-то перемену в своей безрадостной жизни.
  Велосипед привычно нес девушку по пустой дороге. Погода разгулялась, солнце начинало ощутимо жарить плечи сквозь темную футболку. Ничего, уже скоро покажется посадка, за которой прячется поляна. А в хрустальном родничке вода холодная и невероятно вкусная...
  Впереди Ольга разглядела копошащуюся фигурку и досадливо сдвинула брови: в присутствии постороннего на поляну не проникнешь незаметно. И что ему здесь надо? Подъехав поближе, она разглядела, что светловолосый паренек возится с перевернутым велосипедом. Невысокий и узкоплечий, он показался Ольге подростком. Она спрыгнула с седла и подошла к незадачливому велосипедисту, сразу заметив несколько спиц, веером торчавших из передней втулки.
   - Привет! Что у нас случилось? ДТП?
  Парень досадливо глянул из-под соломенных волос. Нет, не подросток, скорее ее одногодка, только невысокий и хрупкий, как девушка.
   - Да вот... - он мотнул головой.
  На обочине валялся обломок камня с острыми, неровными сколами. Наверное, выпал из кузова самосвала. Паренек видимо зазевался по сторонам и с разгона влетел колесом в камень. Ладно, сам живой. Хотя и не совсем: джинсы на коленях продраны, на локте изрядная ссадина. Ольга молча распотрошила аптечку, решительно взяла мальчишку за локоть. Протерев ссадину влажной салфеткой, покосилась на кривившего губы подопечного и достала вместо йода тетрациклиновую мазь.
   - Бинтовать не буду, на ветру само засохнет. А вот с великом сложнее, - Ольга осмотрела пострадавшее колесо, ощупала погнутый обод.
   - Колесо выкинуть придется, доехать на нем не получится. Хотя... - она собрала выбитые спицы в пучок, уложила велосипед на асфальт и двумя ногами прыгнула на искореженное колесо. После нескольких прыжков обод немного выправился, колесо смогло крутиться. Ольга развернула свой велосипед в сторону города, пострадавший поставила рядом.
   - Садись на багажник и держи свой велик за руль. Доедем потихоньку.
   - Да ну его нафиг, лучше спрячем в кустах, папка пусть на машине забирает!
   - Можно и так, - согласилась Ольга.
  Вдвоем они затащили велосипед в посадку, закидали хворостом и прошлогодними листьями. Отмахиваясь от комаров, выбрались обратно. Ольга подняла своего коня.
   - Может, лучше я? - без всякой уверенности пробормотал парень.
  Ольга догадалась, что молодому человеку не хочется выглядеть слабаком перед девчонкой, но крутить педали до города, да еще с грузом на багажнике, ему явно не под силу.
   - Еще чего! - тоном, не терпящим возражений, сказала она, - ты же ушибся! А вдруг голова закружится?
   - Да ну... - отмахнулся мальчишка, но все же устроился на багажнике.
  Ольга с легкостью покатила по трассе.
   - Как тебя сюда занесло, так далеко? Я всех велосипедистов в нашем городе знаю, а тебя что-то ни разу не видела.
   - Это мне папаша велик купил. И заниматься заставил. Я в областном центре учился, в университете. Закончил вот только. Домой приехал, а он... Еще слабачком обозвал! - в голосе парня звенела нешуточная обида.
   - Обзываться, конечно, не надо было, - откликнулась Ольга, - а покататься на велосипеде по полям и перелескам - разве плохо? Меня никто не гонит, наоборот, это самое любимое мое дело.
   - А кому понравится, когда силой заставляют? Я со злости уехал далеко, а тут еще это колесо.
   - Тебя уж, наверное, потеряли, - девушка прибавила скорости.
   - Пусть побегают, поищут!
  "Как дите малое! Университет он закончил!" - усмехнулась про себя Ольга. Уже потом она узнала, что ее подопечный - единственный сыночек замдиректора градообразующего предприятия. Шустрый начальник недавно основал на базе завода крупную фирму. Папаша отправил наследника учиться в столицу, но потом сам не рад был, что отпустил с глаз. Сынок и так не блистал здоровьем и желанием выйти в первые люди города, а тут еще столичная жизнь с ее соблазнами. За годы учебы парень успел попробовать "травку", пристрастился к алкоголю и уже совершенно потерял желание идти по стопам отца.
  Минут через сорок они подъехали к дому, точнее, двухэтажному коттеджу, где обитал с родителями новый знакомый. Парень соскочил с багажника.
   - Тебя как зовут-то, потерпевший? - спросила девушка, разворачивая велосипед.
   - Юрий! - протянул тот и спохватился - спасибо!
   - Пожалуйста! - усмехнулась Ольга и передразнила про себя: "Ю-урий! Подумаешь, князь пресветлый!"
  Защита диплома прошла удачно, несмотря на пакости сестрицы. Ольга вызвалась отвечать первой, и ее не стали мучить дополнительными вопросами. "За смелость!" Дома она не стала даже обедать, схватила велосипед и умчалась подальше от поздравлений знакомых. Выбравшись за город, она довольно скоро нагнала одинокого велосипедиста. Ее недавний знакомец рассекал на новом, навороченном "коне", в налокотниках и наколенниках. Последнее обстоятельство сильно рассмешило привычную ко всему спортсменку.
   - Привет, коллега! Что, авария не разубедила папу заставлять тебя заниматься таким опасным видом спорта?
   - Еще как разубедила! - оглянувшись на попутчицу, засмеялся Юрий, - я сам уперся! Сказал: "Буду кататься, и все тут!" Мать переживала, папку ругала. А он упирался два дня, потом новый велик купил. И вот эту амуницию, - мальчишка дернул локтем, - а еще вон, какую штуку подарил, - на поясе у "крутого спортсмена" висел маленький приборчик в кожаном футляре, - рация, как у ментов. Это чтобы сообщить, если что случится.
   - Если далеко уедешь, не поможет.
   - Наплевать! Надоел этот контроль, как за детсадовцем.
  Они стали встречаться. Юрке было интересно слушать свою новую подружку, привлекала ее манера говорить, необычный взгляд на привычные вещи, обширные разносторонние знания. Капризному мальчику из обеспеченной семьи, избалованному вниманием противоположного пола, девушка, так непохожая на его столичных подруг, представлялась существом из другого мира. Ольге новый знакомый казался наивным, даже немного жалким, но ее привлекало, что он не считал ее ненормальной, придурковатой, как вся местная молодежь. Через несколько дней девушка так доверилась новому другу, что привела его на свою поляну.
  Эта светлая прогулка до сих пор вспоминалась Ольге, как лучшее мгновение их отношений. Они приехали на заветное место светлым июньским вечером, удивительно теплым. Пробравшись через посадку, друзья шли, ведя рядом велосипеды. Юрка с восторгом оглядывался по сторонам - чудесная полянка покорила его чистой и ласковой красотой. Журчал ручей, птицы звенели на все голоса. Ольга опередила его, и когда Юрка отыскал ее взглядом, оказалось, подружка стоит, прижавшись щекой к необъятному стволу старой березы. Он уронил велосипед в траву, подбежал к ней:
   - Оль, ты чего?..
  Она оглянулась и улыбнулась ласково:
   - Иди сюда, послушай! Наверху ветер ветки качает, а ствол гудит, жалобно так! И сок под корой шелестит, тихо-тихо... Кажется, будто музыка звучит, далекая, еле слышная, но могучая и такая красивая... Ты знаешь, у каждого дерева, ручейка, даже у камня своя песня. Весь мир пронизан невидимыми струнами... Вот только бы научиться касаться этих струн, и откроется Знание, великое и тайное...
  Они долго стояли рядом, прижавшись к толстенному стволу, и Юрке очень нравилось стоять так, касаясь плечом ее плеча. Взявшись за руки, они пошли по поляне.
   - Смотри, в этом дупле белка живет, - Ольга подвела его к другой березе. Он похлопал по стволу.
   - Тише! - шепотом вскрикнула девушка, сжав его ладонь.
   - Что?.. - испугался Юрка.
   - Не шуми, разбудишь, она в тебя шишкой кинет!
   - Да ну тебя, напугала! - расхохотался он.
  Сделав круг, они вернулись к березе. Аромат цветущих трав кружил голову. Юрка робко обнял девушку, коснулся губами ее губ, мягких, нежных... Волшебный вечер заставлял забыть обо всем. А шелковая трава под березой манила упасть, вдохнуть свежесть лета, познать запретное счастье...
  Вернувшись домой, Юрка объявил родителям, что женится. Мать, конечно, взвилась на дыбы - какая-то безродная нищенка смеет лезть в их семью! Но отец задумался. Он сам женился по расчету, на дочке партийного деятеля. О любви говорить не приходилось, но даже наследника нормального эта избалованная, тупая курица родить ему не смогла! С горестным недоумением взирал он на подросшего сына - слабый, болезненный мальчик ничем не увлекался, учился через силу, отбивался от всех попыток заинтересовать его чем-то, кроме телевизора. А он так мечтал о наследнике, который продолжит успехи своего отца, сделает карьеру, многого добьется в жизни. В общем-то, он не был снобом, а о девушке сына успел навести справки, и отчеты ему понравились - отличница, спортсменка, не курит, не пьет. Сумеет родить умного и крепкого внука, из которого он воспитает достойного преемника своего бизнеса. А может, и не внука - ведь он сам еще не старый мужчина. И подозрений ни у кого не возникнет... Отец Юрки согласился на неравный брак. И вскоре Ольга перебралась от родителей и сестры в роскошный коттедж. Но роскошь ее не волновала. Она сама хотела крепко встать на ноги. Свекор не возражал против ее желания работать, и вскоре Ольга уже трудилась на заводе, где весной проходила практику. Теперь никто не смел ей слова поперек сказать - как же, невестка начальника! Но она сама не давала себе поблажек, старалась быстрее научиться всему и выполнять свою работу как можно лучше. Благодаря хорошей памяти и природной смекалке, Ольга быстро стала ведущим специалистом. И все было бы хорошо, только вот забеременеть она почему-то не могла.
  Прошло два года. Юрий так и не начал нигде работать, несмотря на все попытки отца заинтересовать наследничка делами фирмы, или хотя бы пристроить на завод. Инфантильный и ленивый, он ничем не интересовался, мог неделями валяться на диване перед телевизором, временами прикладываясь к бутылочке, а если выходил из дома, то лишь до ближайшего клуба, чтобы напиться в компании дружков, поваляться в сауне, поиграть в карты на отцовские денежки. Ольга никак не могла изменить такой образ жизни мужа, да еще свекровь всячески мешала нелюбимой невестке, потакая самым низменным желаниям своего никчемного сынка. Ольга никому не жаловалась, все силы отдавая работе, благо, там у нее все получалось. Вот если бы она родила ребенка, может, свекровь по-другому бы стала относиться к ней. Но она не беременела. Устав ждать, свекор повез ее в областной центр, к лучшему специалисту. И там выяснилось, что Ольга не может иметь детей. Категорически. Какое-то время свекор еще надеялся, узнавал про новейшие методы лечения, не пожалев денег, отправил ее в столичную клинику. Но там диагноз подтвердили.
  Безнадежность придавила ее стопудовым камнем. Почему-то, когда Ольга ехала сюда, она не просто надеялась, у нее была твердая уверенность, что все будет хорошо. Вера жителей глубинки во всемогущую, желанную и недостижимую столицу крепко сидела в ней. Врачи пытались успокоить молодую женщину, рассказывали о суррогатном материнстве, об усыновлении, но Ольга просто не слышала их. Впервые в своей нелегкой жизни она столкнулась с полной, абсолютной невозможностью что-то изменить. И никакие усилия, ни чья-либо помощь, ни целительное время здесь ничего не решают. Можно рыдать и биться головой о стену. Можно принять удар с достоинством. Не имеет значения. Ничего не наладится. Никогда. Обратную дорогу она практически не запомнила, хоть это было ее первое путешествие за пределы области. А сразу по возвращении свекор сказал ей, что без возможности родить наследника, в его семье она не нужна. Ольгу не шокировало категоричное заявление, она ждала этих слов. Любила ли она Юрку? Едва ли, разве что легкое увлечение в самом начале знакомства. Но возможность жить и работать нормально, без травли и подсиживаний, а так же независимость от своей семейки она очень ценила. Все уладилось лучше, чем она ожидала. Свекор, видимо опасаясь судебных разбирательств, подрывающих репутацию, пообещал устроить ее на хорошую работу и купить комнату в общежитии. Правда, в другом городе, но что ее здесь держало? Да и соседний город совсем недалеко, два часа на велосипеде. Ольга согласилась. Свекор не рассчитывал на подобную уступчивость и остался доволен. Комнату купил хорошую, даже не комнату, а отдельную квартирку с собственным душем и туалетом, только кухня была общей на четырех хозяев. Ольгу это не волновало, много ли ей одной надо. А вот комнаты своей у нее никогда раньше не было.
  * * *
  Родилась и выросла Ольга в коммуналке, почти сразу после рождения дочери родители начали ссориться, доходило и до драк. Ольге смутно, в каком-то сером мареве, помнился страшный грохот падающей мебели и еще более страшные крики двух взрослых людей, напрочь забывших о перепуганной малышке. Помнилось, как она пыталась забиться в самый дальний угол, съеживалась, чтобы стать меньше горошины, но от кошмарных звуков невозможно было укрыться, и в груди рождался крик ужаса и отчаяния, непроизвольно вырывающийся наружу, обнаруживающий ее присутствие. Иногда это оборачивалось оплеухой, иногда вышвыриванием за дверь. За дверь - это хорошо, коридор в коммуналке был большой и захламленный, там легко было спрятаться. И, сидя тихонько в темном уголке, начать сочинять сказку.
  Ольгу всегда спасали сказки. Даже не совсем сказки. Она видела почти наяву какой-то другой мир. Вдохновенно описывала волшебную страну с сильными и добрыми жителями, которые умеют делать сверкающие разноцветные камни, строить дивные дворцы, а еще прекрасными песнями творить чудеса. Малышка даже пыталась нарисовать чудесную страну, причем в картинках жители всегда делились на два народа. Если одни были похожи на людей, только красивее, то других маленькая Оля изображала в виде разноцветных кругов и овалов, парящих в вышине. Она объясняла, что эти аморфные волшебники очень сильные, сильнее тех, красивых.
   - Как же они летают без крыльев? - спрашивали у нее.
   - Ну... Летают, и все, - малышке не хватало слов, чтобы объяснить очевидную истину, - как будто плавают.
  Во дворе над маленькой сказочницей смеялись и дразнили, когда она утверждала, что все рассказанное - правда, и в волшебный мир даже можно заглянуть. Одним глазком.
   - Ну иди, загляни! Да сверкающих камней принеси! - хохотали дети постарше.
  Оля не обижалась на дураков, она твердо знала, что путь есть, нужно только разгадать некий секрет. Однажды малышке даже показалось, что она нашла Путь. Недалеко от их дома затеяли стройку и начали копать котлован, снося при этом старые сараи. Почти во всех сараях имелись погреба, они обваливались, затрудняя работу, рабочие злились. А тут еще местная детвора путается под ногами, стремится всюду сунуть нос. И заборы не спасают. Оля, конечно, тоже не осталась в стороне от опасных путешествий по стройке. И в одном из рухнувших погребов сделала удивительное открытие: одна из стенок погреба оказалась не земляная, и даже не выложенная кирпичом, а из гладкого черного камня. В одном месте камень был светлее и как бы обрисовывал очертания двери. Невысокой, с нее ростом, с полукруглым верхом. Все ребята собрались около таинственной находки. Они долго ощупывали и обстукивали ее, высказывали различные предположения, что это такое. Кто-то, имеющий романтические склонности утверждал, что они открыли фундамент древней крепости, мальчик постарше объяснил, что это заделанный канализационный коллектор, но Оля точно знала, что нашла Путь. Она вдруг поняла, что нужно сделать волшебный ключ. Прибежав домой, непослушными детскими пальчиками Оля старательно вырезала из плотного картона маленький фигурный ключик, аккуратно оклеила его серебряной фольгой. Потом начала колдовать. Она коснулась ключиком пламени свечки, чтобы волшебный талисман взял частицу сути огня, бросила поделку из окна, напитав силой воздуха. Стремглав вылетела во двор, подобрала ключик и, не слушая ворчания старушек, помчалась к ручью, чтобы прикоснуться талисманом к земле и воде. Потом малышка долго пела над ключиком песню могущества. Она точно знала, что это волшебная песня из Того мира, мелодия часто звучала у нее в голове, иногда она даже слышала какие-то слова на непонятном языке. Точнее, почти понятном, надо было только прислушаться повнимательнее, сделать усилие и... Но пока у Оли это не получалось, и она придумывала слова сама, подбирая красивые сочетания звуков. Завтра волшебство наберет силу, и рано утром, пока все спят, маленькая авантюристка пролезет в известную только ей щель в заборе, проберется в котлован и коснется серебряным ключом заветной двери... Но надо еще положить талисман под свет Звезды. Все складывалось удачно, небо до вечера оставалось ясным. Перед сном Оля положила ключ на подоконник, где у нее хранились разные сокровища - синие стеклышки, кусочки серебряной фольги, осколки мрамора, принесенные с мусорной свалки и цветные мелки. Мама с отцом опять ссорились, потом папа оделся и ушел куда-то, хлопнув дверью. В последнее время он часто стал вот так уходить, избегая ругани. Олю это даже радовало, так они хотя бы не подерутся... Мать, продолжая негромко ругаться, возилась по хозяйству. Малышка начала засыпать.
  Проснулась она ни свет, ни заря и сразу побежала к подоконнику. Ключика не было. Не было и остальных сокровищ, но это неважно, главное - ключик.
   - Мама! Мама, где ключик?!! - отчаянно закричала девочка.
   - Какой еще ключик? - рассерженно спросила внезапно разбуженная мать, - чего орешь?
   - Здесь! На подоконнике! Маленький, серебряный! - заливаясь слезами, показывала Оля.
   - Я весь мусор оттуда выкинула. Перестань орать! Натащила с помойки всякой дряни, весь дом захламила! Нет, чтобы матери помочь!
   - Куда ты его выкинула? Зачем? Это же был волшебный ключ для двери в Страну!
   - Опять этот бред! Сколько можно сочинять дурацкие сказки?! Тебе уже в психушку пора!
  Кончилось тем, что мать отлупила Ольгу хлопушкой. Почему-то она предпочитала использовать для наказания своей непоседы хлопушку для ковров, а не ремень. Спрятавшись в кустах за домом, Оля долго всхлипывала, уткнувшись лицом в колени. Не из-за порки, мало что ли колотушек она получила за свою короткую жизнь. Из-за грубо растоптанной сказки. Ну почему, почему люди такие жестокие?! Даже мама не пожалела ее! Папе все равно, ребятам во дворе лишь бы посмеяться. Кому же теперь верить?! А волшебный мир никак не желает открыться ей... Потом Оля решительно вытерла слезы. Можно ведь сделать другой ключ. И оставить на ночь не на окне, а, допустим, на крыше. Она все равно откроет Дверь. И уйдет в Дивную Страну одна. Навсегда.
  Но в тот день в котловане начались большие работы, и заветная дверца исчезла под кучей гравия. А через несколько дней в жизни Ольги случилось настоящее несчастье - ушел отец. Конечно, их беспрестанные ссоры с матерью не приносили радости, но все было привычно и налажено. А тут тихо стало в доме. И как-то холодно. Ольга сжималась под одеялом, но не могла согреться. Но тишина продолжалась недолго. Не прошло и месяца, как в их комнате, где еще попадались забытые папины вещи, появился отчим. В общем-то, он не обижал падчерицу, мог иногда хлопнуть по затылку, чтобы не мешала, но не сильно. Но Ольге почему-то стало казаться, что в доме для нее не осталось места. А через несколько месяцев родилась младшая сестра. Ольге было всего шесть лет, но на ее плечи сразу легло множество обязанностей. А мать стала такой сердитой и раздражительной, что девочка старалась лишний раз не заговаривать с ней. Жить вчетвером в маленькой комнате стало совсем уж невыносимо, и отчим как-то сумел получить квартиру. Ольге это не принесло особого облегчения, квартира оказалась двухкомнатной, и детскую ей пришлось делить с сестрой. А характер у Женьки был еще тот. Но ни работа по дому, ни придирки родителей и капризы сестры не могли лишить Ольгу душевного равновесия, ее угнетало то, что ей почти не удавалось побыть одной. Мечтательной, вдумчивой девочке необходимо было хоть иногда оставаться наедине с собой, со своим внутренним миром, но для этого не осталось ни места, ни времени. А тут еще школа началась. И Ольга перестала видеть Волшебную Страну. Даже чудесную музыку, дарившую ей утешение, перестала слышать. Будто захлопнулось окно. Она отчаянно цеплялась за единственную радость своей серой жизни, но сказка уплывала безвозвратно, вместе с детством. На смену ей катилось одиночество.
  * * *
  Дурнота стала потихоньку отпускать, Ольга смогла, наконец, поднять голову и оглядеться. Оказалось, что уже наступил вечер, настоящий южный вечер, бархатно-черный, расцвеченный пронзительными огнями звезд и мягким сиянием неторопливых волн. Ветер уже совсем стих, и дождь прекратился, но разгневанный океан все никак не мог успокоиться. Прибрежный город за спиной разгорался ночными огнями, откуда-то доносились звуки музыки. Пора было возвращаться в отель. Хотя, кто ее будет искать?
  Ольгу никто никогда не искал, некому было беспокоиться о ней. Никто не знал о ее болезни - ни сестра, ни отчим, ни мать. Никому не сказала она и о поездке сюда. На работе и в общежитии Ольга старалась со всеми поддерживать ровные, приятельские отношения, но друзей, которым можно было бы рассказать о своей беде, у нее не было никогда. Репутация "Женщины со странностями" закреплялась за ней сразу, всегда и везде. Ольге вдруг вспомнилось, как возмущалась мать, узнав о ее разводе с Юркой, а главное, об отказе от каких-либо претензий.
   - Но мама, я в самом деле обманула их ожидания, хотя и невольно! - доказывала она.
   - Ну и что, могла бы денег с этого богатея потребовать, небось, не обнищал бы!
   - Он для меня и так много сделал, на хорошую работу устроил. Мой свекор - порядочный человек, я его уважаю, - она понимала, что мать больше всего беспокоится, что старшая дочь перестанет снабжать ее деньгами, ведь Ольга работала на хорошей должности и половину своей немаленькой зарплаты отдавала родителям.
   - Хоть бы квартиру побольше с них стрясла! Женька подрастет, ее куда-то пристраивать придется.
  "Ну да! Чтобы опять с вами жить, нервы мотать!" - подумала Ольга и решительно сказала:
   - Все, хватит! Эти люди не сделали мне ничего плохого, я не собираюсь им мстить, а тем более делать гадости просто так. Семье помогать я не отказываюсь, но намеренно творить зло не собираюсь, ни ради вас, ни в любом другом случае.
   - Как была придурочная с детства, так и осталась! - зло бросила ей вслед мать.
  Ольга уехала, прервав дальнейшие споры. Деньги матери она посылала почтой, а обратиться за помощью к своей семье ее не заставила бы и смертельная нужда.
  Ольга осторожно поднялась, придерживаясь за камень. Колени вздрагивали, шея затекла и не поворачивалась. Она кое-как отжала промокшую футболку, вытерла лицо, пригладила короткие, встопорщенные волосы. В больнице, куда ее привезли с травмой головы, волосы обкорнали под ноль, и с тех пор Ольга носила короткую стрижку. Надо немного походить по пляжу, обсохнуть, а то у портье возникнут ненужные вопросы. Через полчаса Ольга, наконец, доплелась до отеля, поднялась на второй этаж и вошла в свой номер, повернула ключ. Сразу навалилась слабость. Она сделала несколько нетвердых шагов... И музыка рухнула на нее сверху, будто тысячетонная плита. Как подкошенная, Ольга упала на потертый ковер, сплетенный из каких-то жестких растений. Вдруг измученную женщину настигло необыкновенно яркое видение: она падает на ковер, совсем не такой, как этот, с пушистым мягким ворсом, таким длинным, что она погружается в него, как в траву. Чьи-то руки ловко поддерживают ее, не дав ушибиться. Сильные, но удивительно красивые руки, совершенной формы, с длинными тонкими пальцами. Несомненно, знакомые с каким-то музыкальным инструментом. Комната вокруг совсем не похожа на номер отеля - просторная, с ровными каменными стенами, украшенными тонким резным узором. При свете очага, (настоящего, с открытым огнем!), видны гобелены, на которых изображены сражения старинных воинов в шлемах и латах, а на одном, самом большом - дивно прекрасный пейзаж. Тот, кто поддержал ее, не дав удариться, лежит рядом на ковре и заливисто хохочет. А ей хочется плакать. Не от падения, конечно, от предчувствия какого-то неотвратимого зла, готового ворваться в их жизнь и разломать на куски все хорошее и светлое, что они построили с таким трудом...
  А песня звучит, звучит, сквозь мелодию опять пробиваются какие-то слова... И вдруг Ольга осознала, что понимает их - песня повествует о заблудившейся, израненной душе. Вырвавшись из ада, душа принесла с собой в рай слишком горькую и страшную память. Беззаботная радость и покой властно манят к себе, но, чтобы раствориться в блаженстве, нужно забыть нечто драгоценное, выстраданное, оплаченное слишком дорогой ценой. И бьется душа, бьется на грани мучительного выбора, не в силах отказаться ни от блаженства, ни от боли...
  И душа Ольги мучительно билась под эту мелодию в тесной поломанной клетке под названием "тело"...
  Двигаться не хотелось. Вставать с пола, перебираться на кровать казалось непосильной работой. Да и зачем, тут было хорошо. Никто не придет, ничего не скажет. Ольга задумалась о песне. Наконец-то она расслышала и поняла слова, разгадать которые пыталась с самого детства. Что это за язык? Совершенно незнакомый, ни на что не похожий, но такой мелодичный и правильный, отражающий в звуках самую суть каждого понятия. И эта песня... Кто же сочинил такое? Несомненно, автор жестоко страдал, изливал в музыке мучительную боль. Что-то, очень близкое ее душе, было сокрыто в этой мелодии. Ольга и сама сочиняла песни. Нечасто, в мгновения, когда невозможно было не петь. Больше всего стихов и песен она написала, когда встретила свою странную любовь...
  * * *
  После переезда в другой городишко жизнь Ольги покатилась ровно и однообразно. Работа, дом, изредка магазин. Все так же катание на лыжах, или на велосипеде. И книги, книги, книги... Она доставала их, где только могла, перерыла все библиотеки и магазины, даже в областном центре. Вся ее немаленькая комната была забита книгами. А когда до их городка добрался Интернет, Ольга была просто без оглядки счастлива. Там можно было найти все, утонуть в море информации на несколько суток, забыв о неласковой реальности. И Ольга тонула. После работы торопилась в общежитие, закрывала за собой дверь на ключ, и... Что еще ей нужно в жизни? Оказалось, нужно...
  Рабочая неделя закончилась, пора было двигаться в сторону дома. Ольга неторопливо шла по заводской территории, мимо складских помещений. В воздухе разливались мутные осенние сумерки, промозглая сырость пробиралась под плотную одежду. Скорее домой, в сухое тепло, к любимому компьютеру! Правда, придется еще в магазин заглянуть, чтобы завтра не бегать. За невысокими кустами, растущими вдоль дорожки, послышался шорох. Наверное, серые охотницы вышли на промысел. В складах и подсобных помещениях жили кошки, которых Ольга иногда подкармливала. Она заглянула за кусты. Не кошка. Человек! Неподвижное тело в позе эмбриона скорчилось на куче опавшей листвы. Плохо стало, сознание потерял? Молодая женщина наклонилась к лежащему и сразу почувствовала сильный запах алкоголя. Все ясно, сейчас ему хорошо. А дальше? Ночь холодная будет, ноябрь все-таки. А охрану позвать - акт напишут и уволят без разговоров. Вот зараза! Не мог где-нибудь в цехе вырубиться - проспался бы до завтра, а потом наплел что-нибудь. Ольга пролезла сквозь сплетение ветвей и взялась трясти пьянчужку. Потом, вспомнив народное средство, стала с силой тереть ему уши. Наконец, активные действия дали результаты: послышался невнятный мат, и на женщину глянули мутные, в красных прожилках, глаза.
   - Просыпайся, ты, чудо в перьях! Простудишься. Вставай, говорят! - Ольга продолжала его тормошить.
   - Чего... Зачем? Отвали!
   - Ты совсем идиот, да? Замерзнешь ночью. Пошли домой.
   - У меня нет дома. Чего надо?
   - Как это: "Нет дома"? А где же ты обитаешь?
  Мужчина, наконец, сел, ошалело мотая головой:
   - В общаге обитаю... А где я? На реке?
   - На какой реке, ты бредишь, что ли? На заводе. До проходной сто метров не дошел. Силы-то рассчитывать надо, когда напиваешься.
   - Не твое дело! Иди, пожалуйста, своей дорогой, - пьяный устало опустил голову и хотел, было, завалиться обратно.
  Ольге уже надоело возиться с несчастным алкоголиком, но бросать человека в беспомощном состоянии не хотелось. Ведь и вправду может замерзнуть насмерть.
   - Вставай, я тебя до общаги провожу.
  Еще десять минут пререканий - и странная парочка двинулась к проходной. Ноги мужчины чувствительно заплетались, Ольга с трудом задавала ему направление. А впереди еще главное препятствие - пост охраны. За поимку пьяного "ВОХРушки" получали солидную премию.
   - Пропуск-то у тебя где?
  Мужчина зашарил по карманам. Народу в проходной было еще много. Ольга шепнула знакомым мужикам, чтобы пьянчужку пропустили вперед. Вот он вошел в автоматическую кабинку. На той стороне прохода - желанная свобода и спасение. Но надо еще всунуть пропуск в ячейку и нажать кнопку с номером. Охранница направилась к потенциальному "клиенту". Народ замер в ожидании. Судьба оказалась благосклонна к пьянице - он не ошибся ни с ячейкой, ни с кнопкой. Через мгновение Ольга догнала своего подопечного, подхватила под руку, и, сопровождаемые сочувственными пожеланиями и шуточками рабочих, они двинулись к общежитию. Хорошо, хоть идти недалеко. Вот только вахтерша их не впустила.
   - Где пили, туда и идите!
   - Вы что говорите? - возмутилась Ольга, - Во-первых, он тут живет, куда же ему идти? Во-вторых, я не пьяная. Просто помогла сотруднику до дому добраться.
   - Не живет он тут, у знакомых околачивается, пьянь подзаборная!
   - Ну, не на улице же человеку спать. Позовите этих знакомых, пусть его уложат. А куда его еще девать?
   - Куда хочешь, туда и девай! - разоралась тетка, - надоели, алкаши проклятые! Каждый вечер пьянки да драки! В вытрезвитель сдай, я сейчас сама ментов вызову!
   - А я уже тут! - голос прозвучал, как гром среди ясного неба. К спорящим подходил человек в серой форме, - в чем дело, граждане?
   - Все в порядке, - поспешила заверить милиционера Ольга, - перебрал человек немножко, пятница же! Сейчас я его уложу, и он до утра спать будет!
  Так и пришлось ей тащить свалившегося на голову подопечного к себе домой. Оказавшись, наконец, в своей комнате, молодая женщина уложила беднягу на узкий диван. "Надеюсь, он мне тут ничего не уделает!" - подумала Ольга и на всякий случай принесла тазик. А сама уселась за компьютер. Зачитавшись, она успела напрочь забыть о найденыше. Была уже середина ночи, когда с дивана послышался шорох и жалобный стон:
   - Пить...
  Ольга подняла голову. В комнате висел тяжелый запах. Открыв форточку, она принесла страдальцу стакан.
   - Не пролей только. Сядь лучше!
  Залпом проглотив воду, мужчина сел, удивленно оглядываясь:
   - Где это я?
   - Радуйся, что не в вытрезвителе! Ты что же так набрался-то?
   - А тебе какое дело? Ты, вообще, кто?
   - На заводе работаю. А находишься ты в общежитии, только в другом корпусе.
   - Ой, а я ведь тебя знаю! Ты в восьмом цехе работаешь, технологом вроде... Слушай, у тебя нет чего-нибудь?.. Хоть граммов пятьдесят, а то я сдохну до утра.
   - О, господи! Неужели тебе еще не хватило?
  Ольга зашарила в шкафу. Сама она алкоголь не употребляла, но одинокой женщине иногда приходится прибегать к помощи мужчин - сантехнику починить, или выключатель. На этот случай она и держала запас. Ее подопечный трясущейся рукой схватил рюмку. Ольга молча ждала. Через несколько минут глаза страдальца прояснились, он медленно вздохнул и начал умильно поглядывать на остальное. Женщина убрала бутылку в шкаф.
   - Не разгоняйся. Тебя как зовут-то, найденыш?
   - Леха.
   - Алексей, значит... А я - Ольга. Вот и познакомились. А почему тебя вахтерша пускать не хотела? Ты же на заводе работаешь.
  Лицо мужчины болезненно покривилось:
   - Я там не прописан. Друзья приютили.
   - Сходил бы к директору, попросил, если положение безвыходное.
   - Я просил... Говорят: "У тебя прописка есть". А жена меня на порог не пускает! Теперь и с работы выгонят. Я вчера, пьяный, с начальником разлаялся, он на меня докладную написал.
  Алексей устало откинулся на спинку дивана.
   - Мне теперь только с моста вниз головой. Я так и собирался... Хотел дойти до реки и... Оделся потяжелее, чтобы долго не мучиться. Выпил для храбрости. Только не дошел!.. - он рывком отвернулся к стене и шепотом закончил, - потому, что я неудачник и трус... Даже сдохнуть, как следует, не смог!
  Ольга положила руку на вздрагивающее плечо.
   - Это не выход.
  Мужчина повернул к ней мокрое лицо:
   - А где выход?! Где?! В подвал идти, к бомжам?
  Ольга села рядом и решительно потребовала:
   - Рассказывай все! А потом подумаем, что с тобой делать.
  История Алексея была невеселой, но обычной для "диких" лет. С юного возраста он работал на заводе, окончил училище, стал мастером, потом старшим мастером. Женился, появилось двое сыновей. Внезапно, в один год умерли родители, оставив ему квартиру. У жены была своя жилплощадь, и Алексею пришла в голову идея в духе времени - заняться бизнесом. Он продал родительскую квартиру, прописавшись на территории жены (правда, без участия в приватизации), и на вырученные деньги открыл автосервис. Но не учел человеческий фактор. Конкуренты, при поддержке местных бандитов, помогли ему разориться, новую машину угнали прямо от дома. Пришлось незадачливому бизнесмену возвращаться на любимый завод, только уже не старшим мастером, а простым слесарем. Жена не поддержала его. К тому времени женщина успела возомнить себя супругой успешного предпринимателя, а тут вдруг - облом. Она не уставала изводить мужа упреками, так, что домой после работы ему не хотелось идти. Алексей начал выпивать. Сначала по пятницам, потом все чаще. И однажды верная подруга жизни просто закрыла дверь перед его носом:
   - Свою квартиру про..ал, а здесь ты мне не нужен, неудачник, алкаш проклятый!
  Заводские друзья приютили его в общаге, но так вечно продолжаться не могло. Да и жизнь в мужском общежитии - это постоянная пьянка. То у одного заначка нашлась, то второй скалымил где-то. И не вырваться из этого замкнутого круга.
   - Я не могу так больше, понимаешь?! - в глазах Алексея снова блеснули слезы, - как я живу? Зачем живу? Жена мне даже увидеться с детьми не дает. С работы теперь выгонят. Все уже, дошел до ручки.
  Он сердито вытер рукавом лицо.
   - Налей еще, ну пожалуйста!
   - Все, хватит! Ты что, не понимаешь, что выпивкой сам себя загнал в такую ситуацию? Все можно было исправить. Надеюсь, и сейчас не поздно. Завтра, точнее уже сегодня, пойдем с тобой в наркологию, сделаем капельницу. Потом закодируешься и справку возьмешь. А в понедельник я схожу к твоему начальнику, поговорю. Он меня знает, прислушается. Если представишь справку о кодировании, тебя оставят, специалист ты, я думаю, хороший.
   - А жить где?
   - Это тоже решаемо.
  Итак, в понедельник Ольга привела своего подопечного, умытого и причесанного, к начальнику цеха. Тот встретил молодую женщину с усмешечкой:
   - Что, Мать Тереза местного разлива, с кошками возиться надоело, теперь на заводских алкоголиков переключилась?
   - Не стыдно смеяться? Жизнь человеческая на кону. А всем наплевать. Тебе не кажется, что все беды в человеческом обществе происходят от того, что всем на всех наплевать? Денежные переводы мифическим больным на другой конец света отправляем, а молчаливый крик отчаяния, раздавшийся в двух шагах, демонстративно не слышим.
  В общем, Алексея не уволили. И даже место в общежитии предоставили официально. Через день он встретил свою спасительницу у дверей общаги. Все такой же трезвый и ухоженный. Да еще с огромным букетом. Ольга срезанные цветы не любила, но роскошный дар оценила по достоинству.
   - Если бы не ты, меня бы уже не было на свете. А теперь, будто щель в стене приоткрылась, и оттуда солнце... В общем, спасибо тебе. А еще... Я тебя люблю.
  Наверное, так решила Судьба... Будто весь мир Ольги рухнул от этих коротких слов и сложился по-новому. Жизнь разделилась на две половины - "До" и "После". Это была даже не любовь - наваждение. Она забыла все, что доставляло ей радость, занимало ее мысли. Теперь для Ольги существовал только ОН. Вытащить Алексея из жизненной ямы сделалось главной и единственной ее целью. Это оказалось не так просто. Очень скоро Ольга поняла, какая сложная, противоречивая личность ей досталась в подопечные. Человек, обладающий большой жизненной силой, но совершенно не умеющий ею пользоваться, гордый, но беззащитный и ранимый, мечтатель, живо интересующийся загадками Мироздания, и в то же время скептик, ни во что не верящий, разочаровавшийся. Главной трудностью для Ольги оказалась его скрытность. Алексей не желал делиться с подругой ни проблемами, ни сомнениями, ни печалями. Не терпел никаких упреков и поучений. Категорически заявлял:
   - Я мужчина. Значит, должен сам уметь разрешить любую ситуацию, не перекладывать на женские плечи.
  И никаких компромиссов. Видимо, так его научили родители. А когда груз ответственности становился непосильным, самостоятельный мужчина снова и снова срывался в запой. Однажды, конкретно пьяный, он все же признался Ольге, что считает себя законченным неудачником:
   - Все друзья и знакомые выбились в люди, а я оказался на дне жизни. Сам себя не уважаю!
  Ольга рассмеялась и ответила:
   - Зато ты умеешь петь песни!
  В школьные годы Алексей действительно был солистом в какой-то группе. Да и сейчас частенько собирал вокруг себя восторженных слушателей, если брал в руки гитару. Эту фразу Ольга повторяла потом другу, как заклинание. Что поделаешь, если в жизни человеческого общества ценился и уважался единственный талант - делать деньги. Ольга понимала, чтобы разорвать замкнутый круг, вернуть гордому и самолюбивому мужчине веру в себя, нужны какие-то радикальные перемены в жизни. Она не уставала доискиваться причин его падения. И нашла.
  Главной радостью, любимым делом для Алексея были машины. С самого раннего детства. Как только он начал доставать ножками до педалей, отец посадил его за руль. И это определило судьбу мальчишки. Едва позволил возраст, Алексей сдал на права. Выучился на автослесаря. И решил всю свою дальнейшую жизнь связать с машинами. Не пожалел родительскую квартиру, открыл автосервис. Вкалывал там дни и ночи, не щадя себя. И ведь пошли дела! Прибыль появилась, расширяться надумал. Исполнил давнюю мечту - купил иномарку. Конкуренты и местные бандиты разрушили все в одночасье, а чтобы добить неугодного предпринимателя, угнали только что купленную машину. Будто душу из тела вырвали. Этого удара Алексей не перенес. И покатилась жизнь по наклонной, на все стало наплевать.
  Когда Ольга, каплю за каплей, вытянула из друга все эти подробности, она заявила, не сомневаясь ни минуты:
   - Автосервис так сразу не вернешь, а вот машину надо срочно материализовать.
   - Прямо так все просто! - усмехнулся Алексей, - особенно с моей теперешней зарплатой.
   - Весна идет! - загадочно улыбаясь, отвечала Ольга, - растает окончательно снег, подсохнут дороги, и примчится к тебе твоя Ласточка по свежей зеленой травке!
  Алексей усмехался невесело в ответ на это уверенное заявление и зарывался носом в густые темные волосы любимой подруги. Но в начале мая Ольга вдруг позвала его в небольшое путешествие. Ничего не объясняя, усадила на велосипед, и они покатили по каким-то давно заброшенным, заросшим тропинкам в непонятном направлении. Обычно вылазки на лоно природы совершались горожанами на большое озеро, с трех сторон окруженное лесами, чистое и рыбное. Или же туристы сплавлялись по реке. Там немало было красивых мест, даже небольшой водопад имелся. А Ольга катила по каким-то каменистым пустырям, изрезанным оврагами, унылая местность не представляла интереса ни для фермеров, ни для туристов и почти не посещалась людьми. Но Ольга уверенно пробиралась вперед. Потом путешественникам пришлось спешиться и лезть по кустам и камням, таща велосипеды на себе.
   - Оль, у тебя вроде бы фамилия не Сусаннина! - Алексей, чертыхаясь, выдирал из волос прошлогодние колючки.
   - Потерпи, сейчас придем, - Ольга оставила велосипед в кустах, а сама бесстрашно съехала в овраг, - лезь сюда, я тебе клад покажу!
  "Кладом" оказалась свалка металлолома, оставшаяся, видимо, еще с советских времен. Путешествуя по окрестностям, Ольга наткнулась на этот тайник, и тогда еще обнаружила, что среди обычного лома попадаются куски алюминия. Ее не заинтересовало это открытие, денег ей вполне хватало, а вытащить отсюда металл, да еще и сдать куда-то представлялось слишком хлопотным делом. Но сейчас, понимая, что решить проблему Алексея можно с помощью относительно небольшой суммы денег, Ольга начала действовать. Вдвоем они вытащили из оврага металлолом, а на следующий день Алексей взял у знакомого машину, на которой "клад" был успешно доставлен до приемного пункта. Конечно, этого не хватило на новую красавицу-иномарку, подобную угнанной. Но Алексей в областном центре разыскал вполне приличную машину. Все случилось так быстро, что он не успел даже опомниться - всего неделю назад это была далекая, несбыточная мечта. Он говорил своей фее:
   - Друзья собрались, говорят: "Обмыть надо!" А мне даже и не хочется. Я за рулем еду, а сам - как пьяный. И морда дурацкая такая...
   - Почему дурацкая? - смеялась Ольга, - просто счастливая. Совсем отвык ты искренне радоваться жизни.
  А она радовалась, видя, как изменился Алексей. Перед ней был совсем другой человек: уверенный в себе, сильный и спокойный. А когда он мчался по трассе, Ольга просто любовалась другом - будто действительно этот человек родился с баранкой в руках. А еще чуть погодя у Алексея обнаружился неожиданный и полезный талант. В маленькой деревеньке умерла его дальняя родственница, которую он почти не знал. Но оказалось, бабка о нем помнила, сокрушалась о безвременной смерти его родителей и оставила в наследство племяннику свой домик. Древнее строение ценности не представляло, но участок земли Алексей ухитрился продать с такой выгодой, что владельцы соседней усадьбы попросили шустрого горожанина реализовать и их недвижимость. Не бесплатно, конечно. Потом друг попросил продать участок в соседней деревне. И совершенно неожиданно у Алексея появилось прибыльное дело - ездить по области, находить заброшенные участки земли и помогать владельцам их продать. Новости в небольшом городке разносятся быстро. Об удачах новоявленного агента по недвижимости узнала жена. И внезапно поняла, что рановато похоронила в своем сердце мужа-неудачника. Как-то вечером женщина вломилась в скромную комнатку Ольги, которую Алексей предполагал в скором времени обменять на квартиру, и с порога заявила:
   - Я за мужем пришла!
  Обомлевшему Алексею она решительно заорала:
   - Собирай манатки, тебя дети ждут! Думаешь, можно наплодить двоих, а потом только алиментами от них отделываться?
   - Вы уже забыли, что сами лишили детей отца, вышвырнув его за порог? - осведомилась Ольга. Но лишь подлила масла в огонь.
   - А ты вообще молчи, стерва! Я тебе сейчас покажу, как чужих мужей уводить! - растопырив пальцы, обозленная женщина кинулась к сопернице. Пришлось Ольге, вспомнив спортивное прошлое, выставить ее за дверь. Но жена на этом не успокоилась. На следующий день, прихватив с собой обоих мальчишек, она подкараулила некогда отвергнутого мужа на улице и устроила сцену. Тем же вечером Алексей говорил своей верной подруге:
   - Я не могу так, Олечка! Там все-таки дети. Мои сыновья! А она перед мальчиками такие сцены закатывает.
   - Пусть сыновья с тобой живут. Я бы только рада была... - прошептала Ольга, уже зная, что будет дальше.
   - Как я могу? Она все-таки мать...
  Через неделю Алексей с семьей переехал в областной центр.
  И снова большая пустая комната, где из мебели только стеллажи с книгами от пола до потолка, узкий диван и синевато мерцающий экран компьютера. И тишина... Соседки в один голос ругали Ольгу, что она без борьбы отпустила любимого мужчину к стерве-жене.
   - Ты его с того света вытащила, на ноги поставила! А эта бесстыжая теперь пользоваться будет!
   - Каждый человек имеет право выбора. Алексей сделал выбор в пользу долга. Ведь там дети, - спокойно отвечала Ольга на их нападки.
   - Что же она о детях не думала, когда мужа из дома выгоняла?! Неудачник без денег, да еще и пьющий, не нужен был, а как на ноги встал, прискакала права предъявлять?! - возмущалась соседка, сама всю жизнь промучившаяся с мужем-алкоголиком, - ты в суд подай, вы ведь машину вместе покупали, мы подтвердим!
   - Хочешь, я тебя с Семой Холодным сведу, - таинственно шептала на ушко другая соседка, - он в подручных у самого Хозяина ходит. Разберутся живо, что за новоявленный бизнесмен у нас в городе нарисовался!
   - Женщины, вы с ума сошли? Успокойтесь! - увещевала доброхоток Ольга, - я столько сил вложила, чтобы этого человека с колен поднять, а вы хотите, чтобы я своими руками все снова разломала? И только за то, что он мне не достался? Человек - не собственность, он вправе сам решать. Пусть живет, как считает нужным, и пусть будет счастлив. А я буду надеяться, что Судьба окажется справедливой ко мне и позволит обрести счастье.
   - Дура ты, соседка! Непроходимая, беспросветная дура!
  В конце концов, разговоры утихли, и жизнь Ольги покатилась, как раньше, до встречи со своим подопечным. Но никто не знал, как на самом деле ей было больно. Ведь она любила Алексея по-настоящему, до самозабвения. Впервые в жизни с ней произошло такое, и она знала, что никогда больше ей не испытать подобного. Разверзлась перед молодой женщиной громадная пустота, и нечем было эту пустоту заполнить. Однажды, в ничем не занятый выходной, сидела она в своей одинокой норе, кутаясь в одеяло, и никак не могла согреться, несмотря на летнюю погоду. Тоскливые мысли складывались в ровные строчки. Ольга записала эти строчки. Получилась длинная и печальная песня. В ней было все.
  Странно мне и грустно в этом мире...
  Тикает будильник в уголке.
  Я сижу одна в пустой квартире,
  Ты один в машине, вдалеке...
  
  Почему не вместе мы, любимый?
  Почему же между нами даль?
  Мы судьбою слиты воедино
  И сердца стучат удар в удар!
  
  Сколько пережили вместе боли!
  Через черный ужас вместе шли.
  Проклятой считали нашу долю
  И уйти хотелось нам с Земли...
  
  Но ТУДА с тобою не ушли мы!
  Разве можно уходить порознь?!
  Невозможно было стать счастливым,
  Помня, как другому здесь жилось?
  
  И прорвались сквозь беду мы вместе,
  Не разжав ни на мгновенье рук!
  Почему же все равно на свете
  Одиноки мы с тобой, мой друг?..
  
  Ведь природа наша протестует,
  Если мы не вместе, мой родной!
  Умираю я, когда целует
  И касается меня другой!
  
  Ты живешь с другой, но нету счастья,
  Нет ни пониманья, ни любви!
  Ты, держа ее в своих оъятьях,
  Мысленно находишься вдали.
  
  В той дали, где наше солнце светит!
  Наша речка возле ног течет!
  В той дали, где мы с тобою вместе
  Наши песни с нежностью поем!
  
  Было это... Иль когда-то будет...
  Есть ли где на свете уголок,
  Где сойтись навеки могут люди,
  Если в их сердцах горит любовь?!
  
  Или это просто невозможно
  Здесь, где миром правят боль и зло?
  Где ответ на мой вопрос тревожный?
  Может, просто нам не повезло?
  
  Счастья ждать не надо в мире этом?
  Нет здесь места для любви святой!
  Здесь одни проблемы и запреты!
  А потом нас примет мир иной...
  
  Мир волшебный, солнечный, искристый
  Нам навстречу двери распахнет!
  Там, в высоком, синем небе чистом
  Нам обещан радостный полет!
  
  Только там с тобой познаем счастье!
  Только там излечимся от ран!
  Потому, наверное, все чаще
  Я пытаюсь заглянуть за грань.
  
  Только как уйти, не сделав больно?
  Не хочу я горе причинять!
  Если я судьбою недовольна,
  То за что другим ее ломать?!
  
  Я хочу любить и быть любимой!
  Почему мне это не дано?!
  На вопрос ответить не смогли мы -
  Почему дарить любовь - грешно?!!
  
  Если не стояла в белом платье,
  Значит, я запятнана навек?!!
  Нет!!! Не верю, что любовь - проклятье!
  Что, любя, я совершаю грех.
  
  Нет! Моя любовь к тебе - святая!
  Не грозите адским мне огнем!
  И когда свеча моя растает,
  Я не буду каяться! Ни в чем!
  
  Я любви всю душу отдавала!
  Я бросалась в пропасть за тобой!
  Ну а счастья мне досталось мало.
  Жить с тобою суждено другой...
  
  Тикают часы, и день уходит...
  Скоро осень... Так и год пройдет...
  Как темно... И силы на исходе...
  Почему любовь во тьму ведет?!
  
  Но лишь ты единственный, любимый!
  О тебе все мысли день и ночь.
  Где ты затерялся в мире зимнем?
  Как согреть тебя и чем помочь?
  
  Никогда тебя не разлюблю я!
  Не смогу уйти и все забыть!
  Знаю, боль всегда со мною будет,
  Только без любви мне не прожить!
  
  Много вопросов было в этой песне. Много вопросов теснилось в истерзанной душе Ольги. Вот только ответов не мог дать никто. Она продолжала поиск. В книгах и философских учениях. В судьбах людей и в собственных напряженных раздумьях. Она не хотела больше встречаться с Алексеем, ни разу не сделала попытки вернуть любимого. Не пыталась так же найти другого мужчину, завести новое знакомство. Ей хотелось понять, почему столько зла и горя в этом мире. Почему люди настолько равнодушны к страданиям ближнего, не могут разглядеть чужую беду, да еще и удовольствие получают, видя, как кто-то мучается. Сама Ольга не способна была испытать подобное чувство. Но откуда такое берется в людях? Даже в маленьких, невинных детях, еще не видевших в своей короткой жизни зла. Зачем веселый розовощекий малыш ловит красивую бабочку и отрывает крылышки? Зачем через соломинку надувает лягушонка? Привязывает кошке консервную банку к хвосту? Не понимает, что живому существу больно, когда его мучают? Напротив, прекрасно понимает.
  Ольге вспомнилось, как недавно она поднималась в лифте с соседкой. Знакомая женщина торопливо заскочила в кабинку следом за Ольгой и быстро нажала кнопку их этажа.
   - Куда так торопишься, там вроде, кто-то заходил с улицы, - спросила Ольга.
   - Там сосед наш шел, зараза, терпеть его не могу, - нервно хихикая, объяснила женщина. Снизу долетел досадливый удар кулаком по двери лифта. А когда женщины вышли на своем этаже, соседка нажала кнопку и отправила кабинку выше.
   - Зачем? - попыталась понять ее мотивы искательница смысла жизни.
   - Пусть позлится! - блестя глазками, хихикала соседка. Лицо ее раскраснелось от удовольствия.
   - Завтра он тебе так же сделает. Охота на пустом месте вражду разжигать.
   - Пусть попробует! - сразу взвилась на дыбы Ольгина собеседница, - я ему устрою тогда...
  Ольге вспомнилось чувство горького одиночества и чуждости этому миру, охватившее ее в тот миг. Вообще-то, одиночество не слишком угнетало ее, с детства она привыкла ощущать себя неправильной, отгороженной от общества своими странностями. Ей было неинтересно со сверстниками, не привлекали развлечения окружающих людей. Зато наедине с собой Ольге никогда не было скучно. Став старше, она старалась поддерживать с окружающими приятельские отношения. Ольга всегда видела людей насквозь и старалась каждому сказать то, что он хочет услышать. Люди стали тянуться к ней. Но радости от контактов с ними она не получала, тяготилась обществом и стремилась побыстрее остаться одна. О том, чтобы найти в этом мире родную душу, даже речи быть не могло.
  Постепенно философские изыскания Ольги начали выстраиваться в систему. И эта система не несла в себе противоречий. В ней можно было найти ответы на все вопросы. Ольга решила привести свои многолетние записи в порядок. Взяла на заводе отпуск и засела за работу. Почти месяц она напряженно трудилась. Однажды ночью перечитала то, что получилось. Перед ней лежало новое философское учение. Стройное и гармоничное, не похожее ни на что, изученное Ольгой раньше, способное ответить на любой вопрос. Но отнимающее всякую надежду. Ибо слишком ясное понимание - главный враг надежды. Ольга вдруг осознала, что не имеет права делать достоянием общества свои откровения. Ее система вдребезги разбивает фундамент, на котором держится человеческая жизнь. Человек, прочитавший созданное ею учение, допустивший понимание в свое сердце, просто потеряет смысл жить и умрет от отчаяния. И это самое милосердное, что может случиться. Ольга перечитала работу еще раз. Мышью выделила все и нажала "Delete"...
  Потом она все же восстановила отдельные аспекты учения, записала ответы на некоторые вопросы. Чувствовала, что без четкой, логичной системы они неопасны для душевного здоровья человека. Теперь она понимала, как правы были индийские и египетские жрецы, заливающие расплавленный свинец в уши непосвященным, подслушавшим тайны древних учений. Как опасна могла быть правда, попавшая в руки и умы недостойных. Особенно, если эта правда способна разрушить основы бытия. Только вот сами жрецы не умели отличить достойных. Все решали нелепые права отцовского и кастового наследия. Сколько раз за всю историю человечества эти знания пытались прорваться в мир! Но их всегда строго засекречивали, или уничтожали. Александр Македонский, сам не сознавая, что делает, сжег Откровения Авесты. И всякий раз, когда определенная группа людей приближалась к пределу допустимого в своих познаниях, Судьба избирала сильного, но неумного человека, служившего слепым орудием... Зато сейчас опасная правда была защищена еще лучше, чем в древности. Золотые крупинки истины попросту тонули в бурлящем море искаженной и откровенно ложной информации. Попробуй, отфильтруй!
  * * *
  Ольга снова задумалась, почему ее, простую девчонку из провинциального городишка, пришедшее понимание не убило, даже не особо потрясло. И жизнь ее не изменилась с приходом Знания. Все так же она вслушивалась в звучание окружающего мира, не уставала восхищаться его сложностью и многогранностью. Вот и сейчас волшебная южная ночь звенела вокруг Ольги, зыбко покачивающейся на грани реальности и бреда, и рождала в воспаленном мозгу неведомые ощущения. Все виделось необыкновенно ясно, никакие догмы, вколоченные обществом, теперь не заслоняли истинного положения вещей. Мироздание больше не имело от нее тайн. Ответ пришел сам собой: "Не потрясло, потому, что я не человек". "Кто же я все-таки? - подумала умирающая, - инопланетянка?" И сразу ей стало смешно - какая же она инопланетянка! Весь этот мир, до последней песчинки, родной ей. Как и она - плоть от плоти этой земли. Леса и поля, холмы, овраги и болота - как глубоко и полно ощущала она этот мир, слышала каждую нотку в великой и гармоничной музыке Мироздания. Стоило проложить расстояние в несколько километров между собой и людьми - и на Ольгу обрушивалась свобода и счастье, она сливалась с природой, окружающий мир становился продолжением тела и души. И звучал, звучал, с неизмеримой мощью и величественной гармонией... Но приходилось возвращаться, как в клетку, в человеческое общество. Люди не слышали Музыку, и их цивилизация нарушала гармонию Звука. Несколько раз она предавалась сладостному самообману. Пыталась позвать за собою в свой мир тех, в ком предполагала родственную душу. Но люди чувствовали там себя гостями, незваными и нежеланными, и торопились поскорее вернуться в привычные рамки. Давно уже Ольга оставила подобные попытки. Она - чужая среди людей. Она - не человек. Из подсознания медленно выплыло слово: "эльдалиэ". Это не имя, это название расы. Так звали их те, кто имел право называть... Все-таки человечество не одиноко во Вселенной. Даже на Земле не одиноко. Существуют другие разумные расы. А она принадлежит к народу Эльдар. Состояние эйфории, в котором пребывала Ольга, надежно защищало ее разум от потрясения. "Как же я оказалась здесь? - продолжала она неторопливо размышлять, - и можно ли как-нибудь вернуться к своим?" "Прямой Путь, - пришло очередное понятие из иной жизни, - Эльдар дано разыскать Прямой Путь. Он пролегает по морю. Прямо на закат". У Ольги с детства была мечта, непонятная для нее самой - увидеть Атлантический океан... И вот она здесь, на западном побережье.
  Будто подброшенная пружиной, Ольга вскочила и выпрыгнула в окно второго этажа. Никем не замеченная, женщина пробралась на пляж, к тому месту, где днем упивалась разгулом стихии. Среди камней, на мелкой волне трепетало что-то светлое. Ночная бродяга подошла ближе - у берега бился опрокинутый виндсерф, белый парус полоскался в темной воде, как обессилившее крыло. Ее ждали, ее звали в путь... Ольга подняла виндсерф. Прозрачно-белое стрекозиное крылышко забилось в ее руках, как живое. Только издали она видела, как спортсмены катаются на таких штуках. Но зато она слышала Музыку ветра. Ольга, не раздумывая, ступила на доску. Ветер ударил так, что сразу положил легкое суденышко, но отчаянная путешественница уверенно, будто много лет занималась этим спортом, выправила виндсерф, поймала парусом ветер и понеслась, не касаясь воды, вдогонку за ушедшим солнцем. "Это наши дети придумали такие игрушки и летали над волнами, как стрекозы, вместе с отчаянными сорванцами из Альквалондэ. Потом и нас научили... Дети?!! Наши дети?!.. У меня есть ребенок?.. Да, есть! Дочь". Ольгу уже нимало не трогала нереальность происходящего. Она вспоминала. Истинная память возвращалась не сразу, она проявлялась отдельными пятнами. Сначала всплывали самые яркие события и переживания. Потом на них, как на стержни, наматывались подробности. Иногда Ольге хотелось рассмотреть какое-либо мгновение своей истинной жизни в деталях. Тогда срабатывала зеркальная память Эльдар - она переносилась в тот момент времени и переживала событие вновь, до мелочей, до звуков и запахов. А стремительный виндсерф летел строго на запад, и вот уже впереди показался розовый отблеск заката. Ольга глянула вниз и не увидела под ногами воды. Океан остался далеко-далеко внизу. А между небом и водой, будто при взгляде через граненую хрустальную вазу, различалось еще несколько слоев поверхности океана, призрачных, радужно переливающихся, то ускользающих от взгляда, то проявляющихся вновь. Она плыла высоко над миром, в слабо мерцающем тумане, то ли по розово-серебристым облакам, то ли по дрожащему лучу наконец-то настигнутого солнца... Ее слегка удивляло, что она не чувствует усталости. Болезнь отняла почти все силы, в последние дни она сотни шагов не могла сделать без отдыха. Сколько часов она плывет на своем вертком суденышке? Может, она уже не живая... Во всем теле чувствовалась странная легкость. Наверное, даже ступив на воду босой ногой, она не утонет, а заскользит по волнам, как паучок-водомерка... Серый туман невесомо гладил ее тело, и оно менялось все быстрее, делалось тонким и легким в кости, но становилось очень сильным непропорционально весу, и гибким, как стальной клинок. А за спиной развевались, будто золотой плащ, длинные и очень густые, шелковистые волосы... Все, она уже больше не Ольга. Как же ее настоящее имя? И почему такая важная деталь вспоминается в последнюю очередь? Ондхон... Каменное Сердце... Не слишком ласковое имя, но так ее прозвали в Предначальные времена напуганные сородичи. Есть и другое - Ойорандель, Вечная Бродяга. Вот это больше подходит, ведь даже в человеческой жизни она любила бродить одна по окрестным пустырям и всяким заброшенным территориям. И никогда, ни в той жизни, ни в этой, не было у нее постоянного жилища, которое можно было назвать Домом... А впереди, на фоне алого заката, из моря вставала обширная суша. В скалистых берегах открывались удобные бухты, будто приглашали... Нет, она направляется не сюда. Крошечное суденышко, никем не замеченное, по широкой дуге обогнуло остров. Тол Эрессэа остался позади. И вот, заходящее солнце протягивает отчаянной путешественнице розово-золотые, звенящие лучи, подхватывает в надежные, ласковые объятия, влечет за собой...
  
  Глава 14. Сквозь грани к неизменному.
  Неистово-зеленый мир, раскинувшийся под беспредельно глубоким, синим-синим небом, медленно приближается. Не плавно, а рывками, с каждым безумным ударом сердца... вот уже различимы причалы и корабли на рейде, а вдали, на высоком холме, искрится, будто алмаз с тысячей граней, благословенный Тирион. Она почему-то направляет виндсёрф не в гавань, а к пустому песчаному пляжу, прячущемуся среди высоких скал и нагромождения камней. Виндсёрф, легко взмахнув прозрачным крылом, стремительно летит к берегу. Пляж не совсем пуст, кто-то стоит на песке... в белом, летящем плаще... с золотыми волосами, струящимися по ветру... Сердце разрывает грудь и летит впереди нее. Легкая доска с разгона выпрыгивает на песок, прозрачно-белое крыло паруса, встрепенувшись, замирает. Еще один шаг... Непроницаемая завеса тьмы, упав сверху, разом накрывает весь мир.
  Она ощущает, что лежит на песке, а голова покоится на чьих-то жестких коленях. Хорошо бы лежать так вечно, а открыть глаза страшно: она понимает - плаванье по Ильмэну и открывшийся Благословенный край - обман, бредовое видение, порожденное болезнью, и сейчас она увидит стоящих над ней санитаров с носилками, а рядом карету "Скорой помощи"... Ее лица касается пушистая прядь волос... Она все-таки открывает глаза. Лицо склонившегося над ней прекрасно нечеловеческой, строгой красотой, худые щеки и полные губы очерчены удивительно правильно, огромные серые глаза, сияющие древним светом и мудростью, полны тревоги и любви... Такое знакомое лицо, такое любимое... Мягкая золотая прядь снова падает на ее лоб. Ласковые пальцы убирают волосы, глаза освещает улыбка:
   - Рани, родная моя, с возвращением!
   - Финарато... - шепчет она, из последних сил цепляясь за прекрасное видение, лучше уж скорее умереть, только не возвращаться в жестокий, бездушный мир.
  Скорая медленно отъезжает, санитары в зеленых комбинезонах растворяются в золотом мареве.
   - Я ждал тебя, - просто и ласково говорит ей эльфийский принц. Может быть, все-таки можно поверить... Она снова крепко зажмуривается, не доверяя глазам, и осторожно касается рукой своей головы - вместо коротко стриженых жестких волос - длинные, очень гладкие шелковые пряди.
   - Рани, поверь уже, наконец, - тихо шепчет родной голос, и Ондхон вдруг осознает, что говорит он на квэниа. И она понимает его! Ондхон стремительно садится, судорожно хватая себя за плечи, за голову, ощупывая теплый песок рядом с собой. Оглядывается по сторонам, но видение и не думает исчезать, тонуть в болезненном угаре.
  Финарато поймал ее руки, сложил вместе ладони, крепко сжал в своих. Он ласково улыбался, но голос звучал строго:
   - Все, успокойся! Это не сон и не видение. Эльдамар не растворится в воздухе, и я тоже. Я сам вернулся не так давно, и так же метался, не понимая, какой мир - реальность, а какой - бред. Рани, они оба реальны, но та реальность осталась там, далеко, за Гранью. А здесь и сейчас - то, что хранит твоя Истинная память. И она точно не бред, очень скоро ты это осознаешь. А пока просто смотри вокруг. Вспоминай.
  И Ондхон смотрела. Все больше узнавала знакомые, до боли родные места. И Благословенная земля тоже узнавала и принимала свою блудную дочь... Теплый ароматный ветерок едва уловимыми касаниями целовал заплаканное лицо. И теплые пальцы, ласково сжимающие ее дрожащие ладони... Эти пальцы она не забыла даже будучи человеком. Ондхон понемногу успокаивалась. Ей вдруг пришла странная мысль, которой захотелось поделиться с другом:
   - Когда плыла сюда, больше всего на свете боялась, что все окажется сном. А когда оказалось, что все - правда, я вдруг испугалась... Но почему?
  Финарато радостно рассмеялся:
   - Наконец-то узнаю свою прежнюю подругу! В первую очередь разгадать загадки Мироздания, даже балансируя на рубеже двух миров. Рани, это влияние человеческой психики - до конца цепляться за привычные рамки, бояться новизны: "Изменения возможны только к худшему!" О, Эру, как я рад, что ты вернулась!
  Он крепко обнял подругу, зарылся лицом в светлый шелк волос. Наконец-то все вставало на свои места. Грустно только, что времени для счастья остается совсем немного...
   - Финарато, а дети? - спохватилась Ондхон.
   - Все уже здесь, ты оставалась последней. Я пришел первым, вскоре появился Арти, следом Коахон и почти разом - все мальчишки. Их всех бросало по разным эпохам и странам, но жизнерадостности они не потеряли. Хони ворвалась в Благословенный край прямо с троянской войны... - Финарато улыбнулся, вспоминая отчаянную девчонку, - они до сих пор не устают разыгрывать эпизоды различных сражений. Всю молодежь втянули в свои ролевые игры!
  Ондхон рассмеялась. Благословенна эта земля, самое хорошее она сохраняет в неизменности, здесь обретаешь, чтобы никогда не терять. А Финарато продолжал:
   - Ты вернулась в самое подходящее время, завтра праздник Урожая, Арталаурэ и Коахон объявят о помолвке. Они ждали только тебя. Ну что, пойдем домой? Или ты хочешь побродить по лесу, прийти в себя?
   - Нет, потом побродим. Я хочу увидеть детей.
  * * *
  Финарато и Ондхон медленно брели по старому парку. Была глубокая ночь. Дивная ночь Благословенного края, бархатно-черная, теплая и тихая-тихая, а в ароматном воздухе уже слышалось дыхание недалекой осени. В августе воздух делается сухим и прозрачным, в нем не остается пыли и летнего перегретого марева, и можно разглядеть мириады звезд, от самых ярких, до мелких, невидимых в другое время года. И от вихрящегося звездного потока небо кажется серебряно-серым, немыслимо-глубоким, помимо воли притягивающим взгляд.
  Праздник Урожая закончился уже в темноте, дети объявили о помолвке, и все друзья радостно поздравляли молодых. Когда завечерело, молодежь разожгла огромные костры, устроила вокруг них игры и танцы. Юные озорники вскоре втянули в огненное веселье своих родителей и других взрослых. Все встало с ног на голову, величественные и гордые нолдор прыгали и хохотали, как дети. Ондхон еще не до конца свыклась со своим преображенным телом и не смогла принять участия в играх и танцах, но для нее было счастьем просто смотреть на радость и веселье тех, кого она любила, ощущать эту радость всем своим существом.
  А когда она вернулась в свое жилище и вошла в спальню, Ондхон почувствовала, что не может заставить себя лечь в постель, что ей невыносимо страшно заснуть, даже просто закрыть глаза и остаться в темноте. Она выбралась в парк и побрела по нему, куда глаза глядят. Подойдя к огромному старому дереву, она обняла могучий ствол, всем телом прижалась к бугристой коре. Доброе дерево ласково приветствовало свою давнюю знакомую, щедро делилось с измученной эльдалиэ спокойной, несуетной мощью... Здесь ее и нашел Финарато, молча взял за руку, повел в глубину парка.
   - Рани... Тяжело, да?
   - Тяжело... Человеческая жизнь никак не отпускает, не проходит ощущение, что на самом деле я там, а это все снится... Боюсь заснуть и проснуться в больнице. Тогда, в Среднеземье, когда мы родились людьми, а в двадцать лет обрели память Эльдар, было намного легче, две жизни не смешивались в одну.
   - Рани, это пройдет. Со мной было точно так же, я тоже боялся заснуть. Нужно просто перетерпеть. Отец помог, сделал для меня одну вещицу, - Финарато вынул из-под одежды изящное ювелирное изделие, герб дома Арафинвэ, выложенный из мелких самоцветов, - когда мне становилось совсем плохо, и я не понимал, в каком из двух миров нахожусь, я сжимал в ладонях подарок отца, сделанный его руками, и осознавал, что я все-таки здесь. Так и привык засыпать, держа эту вещь в руке, цепляясь за нее, как за связующую нить. Завтра я для тебя сделаю что-нибудь такое же, вещицу, которой не могло быть в человеческом мире, возможную только в Благословенной земле.
   - Финарато, спасибо! Сделай, пожалуйста, твой отец замечательно придумал.
  На следующий день искусный ювелир-нолдо принес подруге потрясающую вещь. На ладонь Ондхон лег изящный резной медальон. Финарато нажал на неприметный завиток, крышечка отскочила... и будто открылся колодец, уводящий взор в темную глубину, полную загадок и чудес. И в этой глубине таинственно мерцала маленькая многолучевая звездочка. Так прекрасно было ее дарящее надежду сияние, что Ондхон задохнулась от восторга и долго не могла вымолвить ни слова. Потом подняла на друга полные слез глаза и молча, крепко пожала его волшебные руки.
  * * *
  Почти каждый день друзья отправлялись бродить вдвоем по лесам и садам Благословенного края, но больше всего их тянуло в старый дворцовый парк, где для обоих было много памятных уголков. Им было, о чем вспомнить, и рассказать друг другу хотелось о многом. С интересом слушали они истории человеческих воплощений друг друга, о которых ничего еще не знали.
   - Таким образом, друг мой, в последней жизни я пришла к тому же Пониманию, что обрела уже, будучи эльдалиэ, - рассказывала Ондхон, - истина едина для всех народов, будь ты эльда или майа, человек или гном. Вот только воспринимают Знание все по-разному. Я создала философскую систему, а потом уничтожила записи. Побоялась, что Понимание подорвет в людях желание жить. Оставила лишь ответы на некоторые жизненные вопросы, не связанные логически, и записала их на своей страничке в Интернете. Но не думаю, что хоть кто-то прочтет мои выводы.
   - Найдут и прочтут, не сомневайся. И найдут именно те, кто стремится обрести Понимание. "Ищущий да обрящет!" Счастливый, беззаботный человек не задает вопросов. Страдание, не сломавшее душу, толкает ее к поиску ответов. Ты знаешь, а я в последней своей жизни сделал другое. Рассказал людям о нас. Пусть в виде сказки, не подтвержденной научными обоснованиями, но постарался вернуть в их угасающий, истерзанный техническими революциями и практицизмом мир Красоту. Прекрасные древние сказания забывались, люди теряли связь с родовой памятью, с собственным внутренним миром. Ступив на техногенный путь развития, они перестали слышать Музыку Мироздания. То, что раньше постигалось за счет профессионального чутья, выработанного за много поколений, стало регистрироваться приборами. В волшебство перестали верить, а, значит, перестали развивать собственное подсознание. И нашему народу все труднее становилось поддерживать своих подопечных в данный период времени, направлять их к добру и свету, ведь они не верили больше в сказки и сны. А во сне легче всего активизировать у человека канал подключения к мировой энергии творчества. Заблудившейся цивилизации необходим был толчок, чтобы обернуться к собственным корням, вспомнить волшебные старые сказки, мифы и легенды...
   - И тебе удалось это, друг мой, по-настоящему удалось! Я смотрела. Ты же знаешь, сама по себе творческая энергия не обучает, не дает возможности перешагнуть на следующий виток спирали, но в момент вдохновения - наибольшей активизации канала - позволяет душе возвыситься над собой. И рождается произведение. Чем шире открыт канал автора, тем большее впечатление производит творение. Но техническое мастерство творца тоже имеет немаловажное значение. Энергия творчества едина для всех видов науки и искусства, но от творца зависит, во что воплотить ее и каким образом донести до людей. Произведение - это вдохновение плюс мастерство. В то же время разные люди входят в резонанс с мировой энергией творчества на разных волнах. И диапазон частот этих волн чрезвычайно широк. А у каждого человека собственный диапазон восприятия весьма ограничен. Поэтому, одним нравится симфоническая музыка, другим - джазовые интерпретации, третьим - развеселые частушки. И так в любом виде искусства. Если человеку не подходит частота волн, излучаемых произведением, он не ощутит резонанса, каким бы гениальным оно ни было. Проще говоря, ему не понравится, не произведет впечатления. Но ты в своем произведении удивительным образом соединил великое Мастерство Слова с невероятно широким диапазоном излучения, практически невозможным для человека. До сих пор поражаюсь, как тебе такое удалось! Поэтому твое творение нравилось, нравится и будет нравиться всем.
   - Наверное, это судьба, Рани. Скелетное событие, предопределенное Эру на данном этапе развития человеческой цивилизации. Ты же понимаешь, что Единый отправил нас по человеческому Пути не только для обучения. И детей наших не просто так побросало по всей истории войн. Они побывали, наверное, во всех крупных сражениях, произошедших в мире.
   - Наши дети всегда были смелее и сильнее нас. Битва Битв уже так близко, а им суждено сыграть в ней решающую роль. Так грустно сознавать, что вечное блаженство Амана отнюдь не вечно. Уже совсем скоро наступит неизбежный, давным-давно предвиденный конец...
   - Ну, еще не так скоро, Рани. Дети поженятся, вернется в мир Феанаро, повзрослеет... Мы еще успеем вкусить радость простой семейной жизни, отдохнуть, набраться сил и решимости для нового шага вперед.
   - По времени Амана мгновения нашего покоя будут продолжаться совсем недолго. Коротким выйдет для нас затишье между бурями. С момента нашего падения в портал в смертных землях промчалось немало веков, а здесь благие дни промелькнули незаметно для наших близких.
   - Это не потому, что годы здесь бегут быстрее. Нетленный свет Благословенной Земли милосердно избавил любящие души от боли разлуки. Интересно все-таки, как сложилась судьба Саурона, ведь он попал в портал вместе с нами? Как распорядился Эру его душой?
   - Он тоже отправился вместе с нами испытать человеческий жребий. Путь его был дольше, чем наш. Саурон-майа остановился на том витке спирали, когда человек всю жизнь стремительно мчится за какой-нибудь идеей, кажущейся ему настолько великой и блистательной, что затмевает все остальные чувства. Такой человек обладает большой душевной силой и способностью воспламенять сердца. Он искренне верит, что его цель оправдывает любые средства, идет по головам, не оглядываясь, ломая чужие судьбы, оставляя позади семью, друзей, любовь и все, что составляет основные ценности человеческой жизни. Да и не только человеческой. Саурону пришлось прожить немало человеческих жизней, чтобы обрести истинную мудрость. Немало великих и разрушительных идей внесено в общество людей воплощениями его души. Не буду называть имен, сам догадаешься. Майрон прошел спираль до конца, но сюда уже не вернется. Он пребудет с Эру. Единый позволит завершить художнику свое творение и вдохнет в Картину Негасимый Пламень.
   - Что же это будет за мир?
   - Арда Исцеленная.
   - Что?!
   - Не удивляйся, мой друг, это воистину так. Майрон немыслимое количество времени рисовал идеальный мир. Все лучшее, что находил, обретал, или создавал он в Арде Искаженной, Майрон вносил в свою картину. А кто глубже него мог изучить все зло и несовершенство Арды Искаженной? Он познал этот мир от начала и до конца, от мелочей до великого, изнутри и снаружи. Но душа его стремилась к свету, к созиданию прекрасного. И в его картине отражено поистине лучшее, тщательно отделенное от плохого, искаженного, это бриллиант чистейшей воды, отмытый и очищенный от грязи и примесей, любовно отполированный за много веков. Майрону дано было исправить искажение физической субстанции мира, а Искажение в собственных душах Эльдар и Люди исправляют сами, живя и обучаясь в Арде Искаженной. Но, чтобы Арда Неискаженная по-настоящему стала Ардой Исцеленной, нужно, чтобы все, кто радовался и страдал в ней, обретал и терял, все Эрухини вплели свои голоса в Ее мелодию. Майрону суждено стать дирижером второго Хора Айнур, Эльдар и Людей. Он даст хору Великую Тему, откроет музыкантам свое Видение, свое Отражение. И поведет Песнь за собою к Красоте и Порядку. А потом в Исцеленный мир войдет Негасимый Пламень, и все замыслы Эру будут исполнены. Изначально роль дирижера отведена была Мэлько, но он не справился с задачей. Распылил свою силу на бессмысленное зло и разрушение. Но, как предсказал Эру, все свершилось к вящей славе трудов Его. Эрухини могли познать добро лишь в сравнении со злом. Пройдя обучение в Арде Искаженной, они внесут в Исцеленный мир ПОНИМАНИЕ.
   - Удивительная судьба! Столько веков стремиться к одной цели, разрушить и переделать ради этого полмира, потерять свою сущность, умереть тысячи раз и родиться вновь, но все же добиться воплощения неисполнимой мечты.
   - И заметь, при каждом новом рождении Майрон в самых глубинах подсознания сохранял это стремление к высшей цели, несмотря на полное отсутствие памяти о прежних воплощениях.
   - Значит, Майрон все же сумел преодолеть искажение в своей феа... А Мэлько так и не сможет.
   - Мэлько - автор искажения. В его феа не заложено стремление к творчеству, к совершенствованию. А всю доступную ему энергию творчества он направляет внутрь себя, ищет смысл лишь в себе. Его самодостаточная душа закрыта для Понимания.
   - Подруга моя всезнающая, а каким образом Мэлько сумеет проникнуть в Арду через все барьеры? И почему этого не случилось до сих пор?
   - К сожалению, Финарато, этому тоже поспособствует человеческая цивилизация. Ты чувствуешь, друг мой, в Арде в этому времени уже скопилось столько зла, что из него образовалась плотная оболочка вокруг Земли, толстый, непробиваемый слой, внутреннее напряжение в котором растет в геометрической прогрессии. И недалек тот миг, когда эта оболочка отделится, уплотнится еще сильнее и обретет собственное существование, некое подобие самостоятельной жизни. А Мэлько не упустит своего шанса, ведь, в отличие от Хаоса, энергией зла можно управлять.
   - Значит, люди, сами того не сознавая, приближают собственную гибель...
   - Это действительно так, друг мой, человеческая цивилизация катится в тупик сразу по нескольким направлениям. Интеллектуальный тупик: первые ученые двигались вперед сразу во всех науках. Потом пути различных отраслей начали все больше расходиться, чтобы изучить и обобщить в уме все знания накопленные человечеством, требовалось слишком много времени. Открытия становились все более узко специализированными. А потом целой жизни перестало хватать, чтобы собрать в голове все материалы, необходимые для глобального движения вперед, прорыва. Главное, человеческая память могла вместить лишь ограниченный запас знаний. Компьютеры и Интернет во многом облегчили процесс обучения, подарив человечеству отсрочку. Но, вот если бы размер памяти можно было увеличить непосредственно в голове... Сейчас вместо глобальных открытий ученые делают лишь мелкие усовершенствования.
  Образ жизни людей перестал подталкивать их к научному поиску и, вообще, к развитию. Ведь движущая сила прогресса - дискомфорт, стремление от плохого к хорошему. Только страдающий человек задает вопросы и ищет ответы на них. А если и так все хорошо, если вся жизнь - сплошной праздник, к чему стремиться-то?
  Тупик общественный: каждый человек старается передать свое дело, знания, возможности собственному ребенку, наследнику. А наследник чаще всего оказывается не тем, кто действительно способен продвинуть дело вперед. Благодаря этому инстинкту талантливый человек из низших слоев общества начисто лишается возможности пробиться наверх, получить доступ к средствам и знаниям. Несмотря на все свои способности, силу и активную жизненную позицию. Так было всегда, но раньше в обществе нередки были потрясения, перемешивающие все слои - войны, революции. С централизацией власти подобные катаклизмы все больше отходят в прошлое. И общественное положение каждого человека становится все более стабильным. А стабильность - враг прогресса.
  И наконец, физический тупик: излишний комфорт жизни уничтожил в человеческих организмах иммунитет и сопротивляемость тяжелым условиям. Люди разучились выживать. Смерть могла наступить даже от легкой простуды. Исчез так же инстинкт выживания вида. Так природой было заложено изначально: чем больше гибнет потомства, тем в больших количествах особи данного вида воспроизводят его. Человеческий гуманизм требует обратного. В человеческом обществе выхаживаются даже самые нежизнеспособные особи, а инстинкт воспроизводства притупляется. Люди не хотят рожать детей. И, чем выше уровень жизни в стране, чем комфортнее жизнь, тем ниже рождаемость. Природу не обманешь.
  А еще у человеческой цивилизации есть одна особенность, глубокое отличие от нашей. Мы движемся к Пониманию и совершенствованию в линейном времени. Наши феар изживают в себе искажение от рассвета нашей цивилизации до ее заката, все вместе, наша Истинная память не делится на отрезки. И к Концу Времен мы все достигнем совершенства, изживем в себе Искажение. Каждая отдельная феа и вся цивилизация в целом. Человеческие феар движутся по спирали независимо от линейного течения времени и от развития цивилизации, сохраняя Истинную память вне времени Арды. Их обучение и совершенствование происходит в течение множества коротких жизней. Эти циклы, воплощения проходят вразнобой, в разные времена. А высота витка спирали определяется количеством накопленной информации, а не хронологическим годом рождения. Поэтому, независимо от года существования цивилизации, в каждом периоде истории присутствуют примерно в равных количествах феар, идущие как по нижним и средним, так и по верхним виткам спирали. Финарато, ты уже догадался, к чему я клоню?
   - Догадался. Души людей совершенствуются от воплощения к воплощению. А морального совершенствования цивилизации не происходит, несмотря на технический прогресс. Непреодолимый тупик, заложенный изначально человеческим Жребием.
   - Как невероятно переплетено все в этом мире! Цепь вроде бы случайных событий приводит к неизбежному финалу, предопределенному еще до рождения Арды. Цивилизация людей подталкивает к гибели не только себя, но и нас, хоть мы и преодолеем Искажение ко времени Последней битвы. Единый рассчитал так, что наша цивилизация и человеческая до конца мира будут поддерживать заданный баланс добра и зла, необходимый для движения вперед, обучения феар, и в то же время люди получают возможность пройти обучение до конца и обрести понимание. Ты обозвал меня всезнающей, но во всей нашей истории для меня осталась одна странность. До прыжка в портал я была уверена в том, что народы Эльдар и Атани должны следовать каждый по своему Пути, и эти Пути не должны пересекаться. Мы слишком разные. Мне казалось, что истории Лутиен и Арвен - исключения из правил, жестокие проявления Искажения, но этому есть причина. Лутиен - наполовину майа, ее матери, чтобы обрести способность к деторождению, пришлось частично поменять свою сущность на эльфийскую, накрепко сковать свою феа со смертным обликом, отказаться от многих возможностей и способностей своего народа. У Лутиен душа Эльдар, но сущность майа оказала немаловажное влияние на формирование ее феа. А Майар по своей сути, по характерам, желаниям и стремлениям, а так же по слабостям, ближе к людям, чем Эльдар. Поэтому душе Лутиен легче выжить в человеческом обществе, чем стопроцентной Эльдалиэ. В Арвен тоже проявились отголоски сущностей ее предков - Майар и людей, что повлияло на ее судьбу. Но мы? Целая группа Эльдар, не имеющих никакого отношения к людям, была отправлена по человеческому Пути. Эльда не может выжить в человеческом обществе. Наши души намного более тонкие, чуткие, ранимые. Окружающий мир мы воспринимаем по-иному. В нас живет даже не запрет на причинение боли другому, а сильнейший внутренний протест. Мы читаем чувства окружающих, сразу ощущаем, если невольно являемся причиной чьего-то дискомфорта, и немедленно прекращаем неприятное воздействие. А если, в силу обстоятельств, мы вынуждены причинить кому-то боль, физическую, или моральную, то сами мучаемся больше, чем объект воздействия. А в обществе людей Искажение, проявившееся в виде наслаждения чужими страданиями, наложило отпечаток на всю их жизнь. Многие их развлечения строятся на этом ощущении. Начиная с примитивных, вроде охоты и драк, и вплоть до самого высокого искусства. Самое сильное впечатление производит творение, созданное автором в момент наивысших душевных страданий. Даже любовь человека несет в себе парадокс - как часто он стремится сделать больно тому, кого любит больше жизни! По-моему, это несовместимые чувства.
   - Рани, причина этого, видимо, в особенностях человеческой любви. Эльда влюбляется в душу, привлекшую его своим звучанием, ощущает отклик на зародившееся чувство, и только тогда может пожелать партнера физически. А человек наоборот, ощущает физическое притяжение, а потом накладывает на приглянувшегося партнера придуманный образ, идеализированный, приукрашенный. Но реальная личность быстро рассеивает мираж. И наступает разочарование, за которое хочется отомстить. "Ты обманул мои мечты!" Вообще, человек придает необоснованно большое значение физическим желаниям, часто именно они управляют его жизнью, поступками, отражаются в творчестве. Для нас больше значат духовные ощущения. Эльдар в течение всей своей бесконечно долгой жизни не устают слушать окружающий мир, ведь в каждое новое мгновение Музыка Мироздания звучит иначе. Наивысшую радость мы находим в познании и творении. Даже обыденная работа нам способна доставлять удовольствие. Каждый эльда стремится внести свой вклад в благоустройство общества, самое простое дело старается выполнить как можно лучше, вкладывая душу. И это не зависит от воспитания, не делается по принуждению, а происходит на уровне инстинкта.
  - Еще одно глубокое различие между Эльдар и Атани: инстинктивное нежелание человека принять на себя какую-либо ответственность. Поэтому людям всегда нужно молиться кому-то, необходима религия. Создавая богов, люди просто снимают с себя ответственность за свою жизнь, за собственные деяния, перекладывают ее на высшие силы. Для каждого человека наступает переломный момент в жизни, когда груз страдания становится непосильным, и тогда он просит защиты, упрекает кого-то за ниспосланные мучения, или вдруг ужасается содеянному и раскаивается. И в этот момент хочется свалить на кого-то невыносимую тяжесть. Тогда-то человеку необходим Бог. А в обычной жизни религия - лишь привычная и скучная обязанность. Я удивляюсь, даже в поздние эпохи, когда развитое человечество достигло высоты технического прогресса, оно не устает создавать себе кумиров, выдумывает различных богов, карающих или милосердных. И молится им, выпрашивая подачку, или прощение. Хотя прощение может прийти лишь от собственной совести.
   - У нас, в отличие от людей, просто нет возможности фантазировать на этот счет, со Стихиями мы общаемся, как со старшими братьями, а Илуватара глубоко уважаем, как Отца. Для нас в этом нет тайны, нет сомнений. А еще мы предвидим свое будущее. И такая концепция исключает возможность молитвы. Какой смысл умолять изменить то, о чем знаешь? Можно лишь постараться не потерять достоинство, не махнуть рукой на все, когда знаешь, что событие предопределено высшей Силой и от тебя не зависит. Молитва - надежда, облеченная в слова. Слишком ясное понимание убивает надежду. А люди ничего не знают наверняка. То, что мы когда-то рассказали им, давно кануло в глубину веков. Но человечество хочет верить, что оно не одиноко во Вселенной, что есть некто высший, кто распоряжается его судьбой, отвечает за все. И оно изыскивает богов в себе, в соответствии с уровнем развития и жизненным укладом. Религия - это вера, дополненная различными обрядами, призванными возвысить душу, помочь ей соприкоснуться с мировой энергией творчества. К тому же, снабженная заповедями -правилами поведения, которые призваны поддерживать самодисциплину, укрощать низменные инстинкты. Вседозволенность страшна для человека, она мгновенно развращает, позволяя заложенной в его душе жажде чужого страдания разгуляться во всю ширь своей пьяной фантазии. Ведь человека, находящегося на первых и средних витках спирали, не остановит нежелание сделать больно другому, только страх возмездия.
   - Ну да, люди создают правила поведения, и тут же изобретают множество лазеек, чтобы их обойти, вывернуть в свою пользу. Какая уж тут вера, какой божественный экстаз, если человек торгуется с богом, покупает себе отпущение греха не осознанием содеянного и искренним раскаянием, а взяткой в виде пожертвования или наложенного на себя обета?! Согрешил - сходи, заплати и греши дальше с чистой совестью. Но наибольшее неприятие во мне вызывает то, что человек оправдывает свою жажду чужих страданий религиозной необходимостью. Сколько жестокостей безнаказанно совершается под прикрытием Имени Божьего! Сколько людей и животных было замучено во имя веры, сколько прекрасных произведений искусства и науки уничтожено. Никакая религия не приведет душу к совершенству, только долгое обучение на собственных страданиях. В своих человеческих воплощениях я непосредственно столкнулась с этим.
  В одной из жизней я стала жертвой инквизиции. Глава тех мест, одновременно духовный и светский, случайно увидел меня и возжелал. Я осталась вдовой, муж погиб за веру. Его память была для меня священна, я, не раздумывая, отказала даже всесильному господину. И оскорбленный хозяин, не привыкший к отказам, обвинил гордячку в колдовстве. Единственное сокровище, оставшееся от мужа, нашу маленькую дочь, его слуги бросили в огонь, пожирающий наш дом. Ее крик затерялся в реве беснующейся толпы. Добрые соседи, только вчера помогавшие нам, баловавшие "дитя героя", исступленно орали: "В огонь дьявольское отродье! На костер ведьму!" Меня отволокли в подземелье замка. Господин сам пытал меня, "изгоняя дьявола", прикладывал к обнаженной коже раскаленный серебряный штифт. Плоть шипела и пузырилась, но душа страдала больше. Всю свою жизнь я причисляла нашу семью к мученикам за веру, гордилась этим и старалась соответствовать образу. А тут в одночасье мы превратились в отступников. И не потому, что я отступилась от бога, нарушила законы религии, нет! Я пошла против желания господина. Во что теперь было верить несчастной женщине? Господин долго не оставлял надежду, что я сдамся и уступлю ему. Но мне было уже все равно, ведь все, чем я жила, во что верила, весь мой мир рухнул. Пытки обострили внутреннее чутье, я ощущала, как хозяин буквально напивается допьяна энергией моего страдания. Но последнего удовольствия я не дала ему испытать: когда за мной пришли, чтобы отвезти на место сожжения, уставшее сердце остановилось.
  Другое мое воплощение состоялось на противоположном религиозном полюсе. И муж мой так же погиб в религиозной войне. А сын, еще совсем молодой мальчишка, влюбился в пленницу, захваченную в сражении, девушку другой веры. Ее продали в гарем всесильного вельможи, но девчонка не покорилась господину, да еще во всеуслышание заявила, что не отречется от веры отцов. Для начала ее примерно наказали плетьми. Но мой гордый мальчик не смирился, он выкрал полюбившуюся девушку и попытался бежать с нею. Конечно, их схватили, девчонку запороли насмерть, "оскверненная", она уже не представляла никакой ценности для хозяина. А похитителя, посягнувшего на имущество господина, приговорили к казни в кипящей смоле. Несмотря на то, что он только что покрыл себя славой в кровавом сражении за веру и заслужил звание "Грозы неверных". В самом первом своем сражении, в котором погиб его отец. Но ничто не имело значения. Пошел против господина - значит, кяфир, неверный. Имеющий власть всегда прав. Чем больше у человека власти, тем сильнее она развращает. В нашем обществе власть - это, прежде всего, ответственность за подчиненных тебе. А у людей власть - вседозволенность по отношению к подвластным. И человека не остановит внутренний запрет на причинение боли другому, наоборот, он наслаждается, безнаказанно помыкая подчиненными. Когда моего мальчика, привязанного к кресту, стали опускать в котел со смолой, я тоже утратила покорность, наплевала на все устои. Материнский инстинкт смел все незыблемые религиозные законы, вколоченные с младенчества. Избавляя свое дитя от мучений, я метнула кинжал ему в сердце. И заняла его место в котле. Тогда мне тоже было все равно, что со мной будет: я убила собственного сына, но уберегла его от мучений. Но перед смертью я поняла: религиозные заповеди - ничто перед капризом властителя. Любой закон, хоть духовный, хоть светский, легко повернуть в угоду имеющему власть. А самого праведного ревнителя веры сделать отступником. Любая, самая прекрасная и светлая идея, превращаясь в религию, тянет за собой шлейф отвратительных жестокостей и кровавых преступлений. И, чем старше религия, тем длиннее этот шлейф. Как может вера, замешанная на крови и страданиях, возвысить душу?
  Финарато с грустным пониманием глядел на взволнованную подругу. Он видел огромную усталость и невыносимую боль, принесенную ею из смертных земель. Но знал, что это пройдет. Она осмыслит все и сумеет взглянуть беспристрастно на то, что сейчас кажется ей насилием и несправедливостью. Нужно только дать ей отдохнуть.
   - Рани, все в Арде замешано на боли и страданиях. Самая высокая красота рождается в скорби. И вера тоже.
   - Душу того, кто страдал за нее, вера возвысит. Но того, кто мучил и получал удовольствие от пыток - никогда.
   - Но творить зло, причинять страдания тоже кто-то должен, иначе, откуда они возьмутся? Когда-нибудь причинивший зло все равно осознает и раскается, не в этой жизни, так в следующей. Но вера нужна людям не только для поддержания порядка и дисциплины в обществе. Она помогает достичь гармонии в душе, позволяет прикоснуться к энергии творчества, вызывает в человеке вдохновение. Сколько дивных произведений искусства было создано во славу богов!
   - И тут же находятся те, кто объявляет прекрасное творение еретическим, неугодным богу. Вдохновение всегда обретается в любви, в восхищении, и необязательно к придуманному образу.
   - Чтобы создать наиболее совершенный образ, автору необходимо познать не только восхищение, но и страдание. Рани, для человека любой образ - придуманный, такое уж он странное создание, ему свойственно видеть мир не прямо, а через призму своих желаний и идеалов. И его внутренний Бог - такая призма. Поэтому не бывает у людей двух одинаковых восприятий одного и того же образа. Пойми, у большинства людей просто не получится подключиться к мировой энергии творчества без возвышенной, торжественной обстановки и настраивающих обрядов. Человек посвящает свое творение тому, кому он молится, кого любит. Иногда обожаемый образ имеет реальный прототип, иногда - нет. А вот когда внутренняя вера рушится, у человека не остается сдерживающих факторов, и в этом состоянии он творит самые мерзкие деяния.
   - Вот поэтому эльда не может выжить в человеческом обществе. Даже если его мир рухнет, эльда не будет творить зла, потому, что не получает от этого удовольствия. Не способен ни в каком случае, ибо такова наша природа.
   - Людям, идущим по последним виткам спирали, так же невероятно трудно живется в обществе, по той же причине.
   - Но у них все же есть закалка, привычка постоянно бороться за свое место под солнцем. У нас такого нет, нам неприятно причинять зло даже врагам.
   - Единому нужно было научить младших Детей не только пониманию, но и стойкости. В Дагор Дагорраф человеческая стойкость и воля к победе поможет совладать с Мэлько.
   - Ты знаешь, друг мой, я многое поняла, осмыслила заново, идя по человеческому Пути, но так и не смогла смириться с постоянным ожиданием подлого удара в спину. Причем, как от совершенно незнакомого человека, так и от самого близкого. Я так и не научилась противостоять подлости, не могла отвечать на удары, хотя всегда предчувствовала их. В последней жизни уже никому не удавалось меня обмануть. Но только здесь, в Благословенной Земле, меня понемногу отпускает тяжкое напряжение. Какое счастье, что можно бродить, где угодно, делать то, что хочется, созерцать красоту, слушать тишину и радоваться без оглядки, не ожидая постоянно нападения, оскорбления, бессмысленной жестокости, или злого окрика просто из желания прицепиться... Финарато, я так счастлива, что вернулась!
   - Рани, в тех воплощениях, о которых ты рассказала, у тебя была Вера. Но случалось некое событие, разрушало эту веру, и весь твой внутренний мир рушился, тот стерженек, который держал твое "Я", помогая стойко переносить лишения, ломался. И жизнь для тебя кончалась. Человек на твоем месте пустился бы во все тяжкие, или начал бы мстить всему миру за свою разбитую душу. Ты же просто погибала. А в последней жизни ты, наконец, обрела Понимание. Никакая подлость, жестокость, никакое предательство не могло уже поколебать твое душевное равновесие. И ты смогла вернуться.
   - Зачем все же Эру понадобилось отправлять нас и наших детей по человеческому Пути? Ведь понимание мы уже обрели и в собственной жизни. И тоже через боль. Ясно, что не в наказание. Но зачем?
   - В человеческой жизни все-таки это происходит по-другому. Больше страдания, бессилия и отчаяния. И еще неизвестность. Много вопросов так и остается без ответа. Нам, Эльдар, изначально было открыто намного больше, чем Атани. И о Мироздании, и о собственном будущем. А человек должен до всего доискиваться сам, причем, каждый в отдельности, на собственных ошибках и падениях. Мы загодя готовимся к печальному событию в своей жизни, на человека оно обрушивается внезапно. Для нас - горькая ясность, для людей - боль и неизвестность. И от этого страх - бич человеческой жизни. Мы приняли на себя человеческий жребий и посмотрели на мир под другим углом, обретя при этом иную мудрость и душевную стойкость.
   - Насчет стойкости не знаю, зло продолжает ранить меня, хоть и не может обмануть. Наверное, только одно в человеческом Жребии я познала до конца. Бессилие. Полное, абсолютное бессилие, невозможность что-либо изменить. Ни в жизни, ни в душах окружающих. Вот эту чашу мне довелось испить до дна. В эльфийской жизни для меня никогда до конца не гасла Эстэль.
   - Сейчас в тебе говорит усталость, она пройдет, и ты посмотришь на свое путешествие по-другому. Рани, я знаю по себе, ведь я вернулся раньше, чем ты, и таким же разбитым. Но дыхание Благословенной земли исцелило меня, я много думал и многое понял. Дело было не только в нас, в нашем обучении. Мы должны были внести в человеческое общество частичку эльфийской сущности. Ты знаешь, когда народ орков постепенно вымер...
   - Вымер? Я предвидела, что это случится, но не знаю подробностей.
   - Ах, да, я и забыл, что ты еще не успела вернуться в колею обычной жизни. Я расскажу. С наступлением четвертой эпохи турбулентное время все убыстряло свое течение. Все разумные народы, кроме людей - энты, гномы, оставшиеся в Среднеземье майар, а так же порождения зла начали медленно угасать. Валар приоткрыли щели, и долгоживущие народы Среднеземья ушли в верхний мир, иногда даже не замечая момента перехода. Энты, наконец, встретили жен на материке, подобном Эндору. А Валар поторопились ликвидировать щели, но закрыли не все и не до конца. До сих пор сохранились прорывы в ткани Мироздания, и люди иногда находят их. Потаенные места, аномалии с необъяснимыми свойствами, пугают и притягивают любопытных. Иногда у людей даже получается воспользоваться тропой... Но я начал рассказывать не об этом. Орки, тролли и другие порождения зла тоже вырождались, некоторые из них становились ограниченными озлобленными сущностями, привязанными к определенному месту, энергией которого могли подпитываться, многие лишились физического облика и призраками сошли в нижний мир. Но большинство просто вымерло. Их феар расслоились, как и положено природой, покалеченные искры вернулись к Эру для выправления Искажения. Но другие слои извращенных душ - чувства, мысли, черты характеров - остались в памяти Арды и рассеялись среди людей. Для поддержания баланса Единому пришлось внести в душу народа Атани светлую сущность Эльдар. Первой была Лутиен...
   - Я поняла, Финарато... Значит, третья наша миссия... И заодно, обучение. Эру, конечно, думает не на одном и не на двух уровнях. У одного события множество назначений. Друг мой, а ты стал мудрее меня, шире мыслишь.
  Финарато лукаво усмехнулся:
   - Так я все-таки мужчина. Мне больше пристало углубляться в философские вопросы.
  Ондхон в недоумении вскинула на него глаза, потом вдруг рассмеялась:
   - Только не говори, что ты подцепил от людей эту заразу! В нашем обществе шовинизма не было даже в предначальные времена.
  Конечно, она понимала, что верный друг старается отвлечь ее, чтобы не зацикливалась на печальных мыслях. А Финарато чувствовал состояние подруги. Она сейчас, будто натянутая до предела струна, готовая лопнуть. Память о человеческих жизнях еще слишком властно дышит в ее душу, не давая до конца осознать себя эльдалиэ. Уже немало лет минуло с тех пор, как Финарато сам вернулся в Аман, но до сих пор человеческая память продолжает тревожить душу, иногда бросая в море серой, беспросветной тоски. А вначале он часто сам не мог понять, в каком из двух миров находится, приступы мучительной тоски настигали внезапно, и приходилось бежать от всех, ища уединения и покоя. Помочь в этот момент не мог никто, а сам он казался себе заблудившимся в жестоких лабиринтах судьбы, искалеченным непоправимо, вычеркнутым из жизни. Но время лечит все, тем более, ламинарное время Благословенного Края.
  Они неторопливо брели по старому-старому парку. Немыслимо древние деревья еще помнили их молодыми, полными сил и веселого задора. Ондхон вдруг потянула друга за руку:
   - Финарато, перед уходом в Среднеземье я посадила семечко в самом конце парка, недалеко от нашей поляны. Пойдем, посмотрим, что из него выросло.
  Посередине небольшой круглой полянки стояло огромное, раскидистое дерево с изящными светло-зелеными листьями, одно из тех прекрасных великанов, которые встречаются лишь в южных рощах Благословенной земли. Ондхон прижалась щекой к бугристой серой коре, улыбаясь дрожащими губами, погладила ладонью необъятный ствол.
   - Посмотри, оно все-таки прижилось... Выросло.
   - А ты сомневалась? Разве что-нибудь может не вырасти в Благословенной земле? - с удивленной улыбкой спросил Финарато.
   - Я боялась, потому, что... - Ондхон, не договорив, гибким движением взметнула себя на толстенную нижнюю ветку, вытянулась на ней. Бело-золотые волосы водопадом заструились вниз, будто плети невиданного вьюнка.
   - В последнем воплощении я с раннего детства страстно любила лес, бродить по лесу для меня было радостнее, чем развлекаться в парке аттракционов. Мне нравилось лазить по деревьям, еще совсем маленькая, я забиралась на самые вершины высоченных тополей, могла часами сидеть, спрятавшись среди душистой листвы... Люди видели в этом подтверждение родства человека с обезьяной. Мое увлечение давало им повод позубоскалить. А ведь в незапамятные времена, у вод Куйвиэнэн, все квэнди жили на деревьях. Вили прочные, уютные гнезда. Так было удобнее и безопаснее, чем строить жилища на земле, в окружении подстерегающих теней. Это Онткоа первый придумал. Подсмотрел у птиц. Ведь даже имя его означает: "Создатель Дома", сородичи так прозвали его за изобретение... Друг мой, какие деревья росли тогда на берегу великого озера! Целые города! Сейчас в мире не осталось и в помине подобных великанов. Неохватные, раскидистые, они стояли далеко друг от друга, но в вышине их ветви все равно переплетались, а кроны были такие плотные, что ни одна капля дождя не достигала земли. С невысокого горного кряжа в озеро текло множество звенящих ручьев, и могучие великаны протягивали под землей корни к живительной влаге, окунали в хрустальную воду мохнатые пальцы... Наше гнездо находилось на одном из самых больших деревьев, высоко от земли, где иногда даже ощущался свежий ветер, а если подняться по ветвям чуть выше, можно было любоваться на звезды. Может быть это и послужило причиной... Когда я вернулась после похищения, разразилась страшная буря, поднялся бешеный ветер, и одна из двух могучих ветвей, державшая наш дом, обломилась у самого ствола. Уютное гнездышко рухнуло на землю. Все квэнди сочли это очень дурным знаком, они и так не доверяли мне после возвращения, боялись, что вместе со мной в их незащищенный мир пришло еще какое-то неведомое зло. А после такого происшествия их худшие опасения получили весомое подтверждение. Сородичи стали шарахаться от меня, как от огня. Они настаивали, чтобы Онткоа оставил меня и ушел, но он не послушался. Выбрал другое дерево, стоявшее в отдалении от остальных, под самой скалой, и свил новое гнездо. Я была очень рада этому и полюбила новый дом гораздо сильнее прежнего, хотя это дерево было намного слабее и меньше собратьев, так как выросло на камнях. Но для меня в новом гнездышке заключалась надежда, что все в жизни наладится, история с похищением забудется, и я стану прежней. Наивная! Судьба уже готовила мне очередной подарочек. В горном кряже случился камнепад, это было нередкое явление, но один камень, сорвавшийся с вершины скалы, угодил прямо в ствол моего дерева. Остро отколотый край расщепил ствол и застрял в ране. Я всеми нервами ощутила безмолвный крик боли и, не раздумывая, бросилась помогать приютившему меня другу. Не оглядываясь на сородичей, собравшихся в отдалении и восклицавших на все лады: "Еще один дурной знак!", я тянула и раскачивала камень, но он засел крепко. И тут случилось неизбежное: душевное напряжение активизировало силу майа. Мои пальцы засияли синим светом и вошли в камень, как в рыхлую землю. Я разломала осколок и по частям вынула из щели. А, обернувшись, увидела, что все квэнди в ужасе медленно пятятся от меня, прячутся за стволы деревьев... С этого мгновения я стала изгоем окончательно. Сейчас такое простенькое волшебство может сотворить любой эльда, и никто не обратит внимания на подобную мелочь. А тогда, в окружении страхов и теней... Онткоа внял настояниям сородичей и оставил меня. К тому времени надежда на мое исцеление иссякла. Да и то сказать, раньше он знал и любил нежную эльдалиэ, близкую и родную, с которой проснулся вместе, впервые подставил лицо под звездный свет, об руку бродил, знакомясь с огромным, удивительным миром. И вдруг рядом оказалась холодная чужеродная сущность, необратимо попорченная неведомым злом...
   - Рани, родная моя, зачем вспоминать плохое? Время и Судьба все исправили, у вас есть дочь, скоро ее свадьба. А тебя давно никто уже не считает чужой.
   - Странно мне и грустно в этом мире... - тихо прошептала Ондхон, вспомнив стихотворение из своего последнего воплощения. Теперь она понимала, как переплетаются ее судьбы в двух различных мирах, и этот крик души отражает суть не только ее человеческой жизни, но и эльфийской, - когда же глупое сердце перестанет надеяться?..
  Рванувшись, она перепрыгнула на другую ветку и устремилась дальше вверх. Остановилась только на самой вершине дерева, устроившись в развилке трех ветвей, крепко прижалась затылком к шершавой коре, закусив дрожащие губы. Финарато, все больше беспокоясь о душевном состоянии подруги, полез за ней. У него это не получилось так же ловко, ведь ему не приходилось жить на дереве, в отличие от Ондхон или сестры. Но все же вскоре он добрался до подруги, кое-как устроился рядом, заглянул в лицо. Глаза ее были крепко зажмурены, по щекам пролегли мокрые дорожки. Финарато отчаянно хотелось облегчить ее боль, но чем тут поможешь? Он ласково коснулся ее плеча:
   - Рани, ты не сдерживай себя, позволь накопившейся боли излиться в слезах, - он помнил, как сам после возвращения по ночам заходился от плача, - сейчас нет войны, никто не требует от тебя несгибаемой силы. Зато потом станет немного легче.
  Ондхон почувствовала, как рыдания волной поднимаются к горлу, но не позволила им вырваться. Не было смысла в слезах, облегчения они не принесут. Она вынудила онемевшие губы сложиться в подобие улыбки:
   - Такая я есть, родной мой, и уже не поменяюсь. Ты не переживай, это пройдет потихоньку, все наладится. Лучше взгляни, какой дивный простор открывается, если смотреть на мир с вершины дерева. Совсем другое ощущение, чем со скалы. Там ты будто паришь над землей, а здесь - сливаешься со всем миром, растешь вместе с деревом, дышишь с ним одним ветром, подставляешь ладони солнцу...
  Финарато взглянул вперед. Сквозь зеленые брызги листвы открывались необозримые равнины Валинора, поля и перелески, сверкающие зеркала озер и ниточки ручьев. Оттуда долетал свежий, ароматный ветерок, слегка раскачивал вершину дерева, и оно тихонько пело, радуясь солнечному дню. Хотелось смеяться и петь вместе с ним. Как он любил эту прекрасную землю, как тосковал вдали от нее! Он принадлежит этому миру полностью, до последнего волоска, неотделимая частичка, живое, трепетное сердце, плоть от плоти, самая суть земли... Даже в человеческом воплощении, со стертой, глубоко похороненной эльфийской памятью, он не смог до конца забыть о любимой земле. В самых глубоких тайниках подсознания сумел он разыскать и прозреть Истинное Бытие. И воскресил в своем произведении нетленную, священную память о Неискаженном мире, о Благословенном крае в годы наивысшего расцвета.
  Ондхон смотрела на Финарато, переживавшего мгновение самого полного единения с природой и тихо радовалась за него. Он нашел себя в этом Благословенном мире, он дома здесь. А она... Верный друг очень хочет помочь ей, но он так и не смог понять главного. Саурон понял. Да и кому, как не Проклятому Майа, проникнуть в ее душу - ведь они во многом так схожи: оба изгои для своих народов, оба одинокие и неистово-гордые. Перед Уходом он бросил ей жестокие, но правдивые слова. Нет для нее места в этом мире. И после возвращения ничего не изменилось. Ничего. Разверзлась перед нею необозримая пустота, и не осталось места для шага вперед. Отдохнет она, встретится с друзьями, навестит Новэ в его северном прибежище, отпразднует свадьбу Коахон с Арталаурэ. И что дальше? Растительное существование? Нет в этом мире у нее разделенной любви, ни с мужчиной, ни с самодостаточной дочерью, ни с обществом, ни с землей. И звенит, звенит в сердце громадная пустота... А что изменится в Арде Исцеленной? Каким образом в идеальном мире сможет обрести она разделенную любовь? Искажение в ее душе неизлечимо, ведь сделать ее любовь счастливой невозможно, не оставив несчастными других, а убить это чувство, ставшее ее путеводной звездой, она не может и не желает. Может, самой природой не предназначена она быть любимой?.. А, может, сама она себя не любит? Когда их маленький отряд уходил в смертные земли биться с Сауроном, Ондхон посадила семечко и загадала: если приживется, то и она приживется на этой земле. Случится какое-нибудь невероятное чудо, и она найдет себя, обретет любовь и смысл. Семечко прижилось, но в ее жизни ничего не изменилось. Но все-таки... Все-таки дерево выросло...
  
  ЭПИЛОГ
  Дагор Дагорраф.
  Ондхон держит портал. Приходится напрягать все силы. Не физические, конечно, их живые тела сгорели в пламени всеобщего разрушения. Весь мир Арды стремительно скатывается в хаос. Три уровня реальности слились в один. Физические тела Эльдар погибли в момент катаклизма, но энергетическая матрица, ранее видимая лишь в мире призраков, а в срединном мире воспринимаемая краем сознания как кусок тьмы, обрела почти материальную плотность, надежно удерживая в себе остальные слои феа. В таком виде Эльдар могли существовать, пока не завершится распад материи. В полном, изначальном хаосе уже никто и ничто не сохранит свою структуру. А момент окончательного распада совсем недалек. И все, кто еще остался на гибнущей земле, должны уйти. Если успеют. И поэтому Ондхон держит портал. Его открыли Арталаурэ с Коахон. И, конечно, их сын, Феанаро. Обретенные Сильмарили своим благословенным светом пробили Грань между мирами и завесу Вневременья, будто острый нож тонкую кисею.
  * * *
  Все произошло так, как она после возвращения рассказывала Финарато. Быстро и страшно. Мэлько завладел субстанцией зла, сжал ее едва ли не в точку, и, создав внутри нее чудовищное напряжение, пробил этой точкой все грани мира, взломал Врата Ночи. И ворвался в Арду. Первый удар его направлен был на Таниквэтиль. Субстанцию зла из точки Мэлько вытянул в линию, превратив в чудовищный меч, суть которого - воплощенное зло. Неимоверная жажда разрушения заключена была в черном мече. И не меньшая жажда мести скопилась за прошедшие века в черной душе Мелько. Собрав воедино всю ненависть, Мелько всадил меч в священную вершину. И так силен был этот удар, что разрушил Ойолоссэ до основания и пробил портал через все грани в Ничто. Немыслимой силы водоворот затянул в портал всех Валар, пребывавших в это время на Совете, и выбросил их из Арды. Илуватар не дал им низвергнуться в Хаос, но в Арду вернуться уже не позволил.
   - Вы сделали там все, что могли, выполнили все поставленные задачи. Теперь только от Старших Детей моих зависит дальнейшая судьба мира. Это их дом, и они должны суметь навести там порядок. А вам и прошедшим обучение Атани пора начинать новую Песнь, Песнь Исцеления.
  * * *
  Закат человеческой цивилизации в Арде наступил незадолго до Дагор Дагорраф. Страшный и нелепый. Все происходило, как Ондхон рассказывала Финарато, человечество медленно, но верно убивало само себя. И вот однажды было сделано открытие, сначала не показавшееся особо значительным на фоне бесконечных вооруженных конфликтов, терактов и гибели целых стран. Ученые изобрели, наконец, лекарство от старости. Все оказалось до смешного просто - человек подвергался облучению особым видом энергии в течение нескольких секунд - и процесс старения останавливался полностью, тело молодело, становясь двадцатилетним, все болезни отступали, даже зубы восстанавливались. Сразу же нашлись те, кто попытался заработать на "великом" открытии. За облучение брали огромные деньги. Но оказалось, что прошедшие процедуру сами начинали излучать энергию "вечной юности". Все люди, оказавшиеся в радиусе нескольких метров от "исцеленного от старости" получали свою порцию излучения. "Вечная юность" распространялась по земле, как эпидемия. И через несколько десятков лет все население мира обрело измененный генотип. Люди радовались: действительно, они перестали стареть, их тела будто заморозились на одном уровне, по улицам городов и сел упругой походкой двигались двадцатилетние юноши и девушки, сильные и красивые. Но радость продолжалась недолго. Природу не обманешь, человеческий мозг не подвергся изменению. Приходил срок и он отказывался служить. Дожив до девяноста, от силы до ста лет, молодые старики начинали терять память и впадали в безобразный маразм, заканчивающийся полным сумасшествием. Молодые тела могли поддерживать бессмысленную жизнь еще долгое время, но сумасшедшие или убивали себя сами, полностью утратив инстинкт самосохранения, или забывали, что нужно есть и пить, и умирали от голода. Аппаратов жизнеобеспечения на всех не хватало, да и смысла не было спасать юных маразматиков, это сумасшествие не излечивалось. В мире началась тихая паника. Некоторые люди предпочитали совершить самоубийство до наступления маразма. Природа не прощала грубого вмешательства в тонкий, хорошо отлаженный механизм, смерть являлась людям во все более страшном и безобразном обличие.
  Вновь родившееся поколение уже не нуждалось в облучении, "вечная юность" оказалась заложена в их генах. Но женщины с измененным генотипом перестали производить на свет жизнеспособное потомство. Новорожденные младенцы начинали стремительно стареть, едва появившись на свет, буквально через несколько дней превращались в дряхлых, сморщенных, скрюченных старичков и умирали. И лечению эта неведомая болезнь не поддавалась совершенно. В родильных домах вместо возгласов радости слышался горестный плач, вместо весело орущих живых свертков родителям выдавали крошечные гробики. Сотнями тысяч. На всех континентах. Тут уже люди начали понимать, что натворили. Правительства всех стран не жалели никаких денег на исследование страшного феномена, все ученые мира бились над решением задачи, ведь на кону стояла жизнь всего человечества. Но сломать легко, а исправить... Излучение "вечной юности" необратимо изменило энергетическую матрицу каждого человека. Люди самонадеянно вмешались в то, чего не понимали до конца. Но слишком тонок механизм рождения и смерти, слишком много скрытых энергетических уровней в соединении тела и души, чтобы их легко можно было изменить без непредсказуемых последствий. Человеческие феар просто не могли формироваться в измененных, искаженных телах новорожденных. И пустые, не занятые Жильцами, Дома умирали за ненадобностью. Ужас и неотвратимость черной тучей нависли над землей. Человечество хоронило своих мертвецов - молодые, прекрасные тела древних годами юношей и девушек, убивших себя в отчаянии и безумии. И крошечные трупики новорожденных сморщенных старичков, не успевших открыть глазки, увидеть солнечный свет, глотнуть материнского молока и закричать на весь мир о продолжении жизни. Ко времени Дагор Дагорраф в мире оставалось совсем немного людей. Почти сошедшие с ума от страха и одиночества, бродили неприкаянно по улицам опустевших городов последние человеческие обломки. И некому было хоронить юных мертвецов. Начавшийся распад материи Арды милосердно избавил последних людей от долгих мучений.
  * * *
  
  В прорыв, открытый Мелько, устремилось воинство Тьмы - множество духов Майа, в разные времена изгнанных из Арды в Ничто и собранных там бывшим Владыкой. Совращенные Мелько, а позже Сауроном и принявшие справедливое наказание, темные Майар жаждали отомстить. Свора обезумевших от злобы демонов бросилась на Тирион, все круша на своем пути... И, будто волна о скалу, разбилась об отряд Эльдар, вышедших навстречу. Арталаурэ и Коахон вели своих верных бойцов на врага. Недаром юные вожди с малых лет обучали друзей не теряться ни в какой ситуации, не поддаваться панике в случае внезапного нападения. Воинство Эльдар сумело собраться и выступить почти мгновенно, каждый был на своем месте, каждый знал, что ему делать. Доспехи их сияли Благородным Золотом - новым металлом, недавно изобретенным Арталаурэ и названным его именем. Удивительный доспех обладал свойством отражать любую агрессию, направленную на его владельца - будь то удар меча, злобное заклинание, и даже взрыв атомной бомбы - чудовищного оружия, изобретенного людьми. Эльдар сомкнули сияющие щиты и живой стеной двинулись на злобно воющую толпу. По лезвиям их мечей, выкованных Арталаурэ и его помощниками, были проложены узкие полосы Благородного Золота, и не было Злу спасения от зачарованных мечей. В мгновение ока демоны были отброшены от города. Меткие эьфийские лучники, используя любую возвышенность, поливали вражескую орду дождем зачарованных стрел. Демоны отхлынули назад, и тогда из буковой рощи, будто на крыльях, вылетел отряд всадников на конях Оромэ. Благородные животные могучим прыжком переносили воинов в самую гущу вражеского войска, ломая его ряды. Среди демонов началась паника, они бросились наутек. Эльдар преследовали бегущих, не давая рассеяться по Эльдамару, и заключали злобные сущности в серые Кристаллы Вневременья. Первая атака была успешно отбита, но тут навстречу Коахон и Арталаурэ выступил отряд возрожденных Балрогов. Верные слуги Мелько, напоенные его злобой и ненавистью ко всему живому, вобравшие в себя силу субстанции зла, демоны Темного Пламени шли по Благословенной Земле, сжигая все на своем пути. Заботливо ухоженные сады, поля и фермы Валимара пылали багровым огнем. С болью и яростью смотрели Эльдар, во что превращается их любимая земля под ударами огненных бичей. Миг - и два воинства столкнулись. Золотое сияние разрывало тучи багрово-черного дыма, золотые полосы на клинках отражали удары темного пламени. Недалеко от места сражения горела молочная ферма, коровы, запертые внутри, бились и мычали от ужаса. Арталаурэ отвлекся на мгновение, сплетая заклинание, чтобы открыть двери. Коахон отразила подлый удар, предназначавшийся мужу, мельком взглянув на разбегающихся животных. Взгляд ее скользнул по емкостям с молоком, и вдруг девушке пришла шальная мысль. Вспомнился недавний праздник, день совершеннолетия их сына, Феанаро. Юный эльда попросил не устраивать пышного празднества, в последнее время он стал все чаще задумываться, мучительно пытаясь вспомнить нечто очень важное, значительное, но неизменно ускользающее в последний момент. Во время шумного веселья, а чаще какой-нибудь сложной работы в мастерской, юноша вдруг замирал, уставившись в одну точку остановившимся взглядом, тер лоб, сжимая в руках какой-либо инструмент, будто пытаясь нащупать в неодушевленном предмете подсказку, связанную с туманными воспоминаниями, рвущимися в его сознание из какой-то другой жизни. Арталаурэ и Коахон хорошо понимали, что происходит с их сыном, но помочь не могли ничем, вмешиваться в тонкий и сложный процесс возвращения Истинной памяти было нельзя. И измученный Феанаро вновь с головой бросался в военные учения, которые не уставала устраивать его мать, или убегал от всех, отправляясь в одиночку бродить по северным землям, ища забытые приметы и знаки каких-то древних, но очень важных событий... На день рождения собрались только самые близкие родичи и друзья, за праздничным столом было невесело, всех Эльдар угнетало предчувствие грядущей беды. Ондхон сама готовила угощение, рецепты блюд, принесенные ею из разных стран и времен, могли удовлетворить самых привередливых гурманов. Коахон понравился торт с нежной воздушной массой внутри. Чтобы не молчать, она спросила у матери, как это делается, хотя никогда не проявляла интереса к кулинарии. Ондхон коротко объяснила, что суфле взбивается из яичного белка, сахара и молока...
   - Хони, ты чего? - окликнул Арталаурэ отвлекшуюся подругу.
   - Сейчас я устрою этим уродам славное угощение! - рассмеялась Коахон и быстро сплела заклинание.
  Емкости с молоком взорвались изнутри, как перекачанные мячи, воздушные горы белой, пушистой пены обрушились на огненных демонов. Вязкая масса облепила Балрогов с ног до головы, забивала рты и глаза, шипя, гасила Темное Пламя. Суть Жизни и материнский инстинкт, заложенный в обычном молоке, одолевал субстанцию зла... Воины Эльдар бросились к ошеломленным врагам, уничтожая мерзкие обличья, собирая наделенные темной и злобной мощью сущности в серые кристаллы - Уловители Душ. Даже сейчас народ Эльдар не стремился к убийству врагов и мести за оскверненный дом, а хотел лишь остановить агрессоров и представить их на суд Эру.
  Мелько устремился на помощь своему терпящему поражение воинству.
   - Назад! - закричала Коахон, успевшая услышать режущий свист Черного Меча. Арталаурэ мгновенно рассчитал траекторию удара и теснил друзей в безопасное место. Воплощенная субстанция зла врезалась в многострадальную землю в нескольких десятках шагов от них. Земля разверзлась, бездонная черная трещина раскроила зеленую равнину пополам, в провал посыпались огромные камни и вековые деревья, тела убитых демонов исчезли в глубине. А равнина продолжала рушиться, все новые пласты земной тверди откалывались от основной платформы и опрокидывались в бездну. Эльдар бежали подальше от разрушения. Арталаурэ, Коахон и их друзья остановились и запели Песнь Могущества, пытаясь остановить катастрофу. Но силы были слишком неравны. Новая трещина прошла по долине, прямо между стоящими Эльдар, и часть ее, большой зеленый остров с ухоженным фруктовым садом посередине, медленно и величественно начал переворачиваться и, дробясь на части, обрушился в черную бездну. В последнее мгновение Арталаурэ успел выбросить Феанаро на твердую землю. А сам сорвался в пропасть, крикнув друзьям:
   - Спасите сына!
  Коахон упала вместе с мужем. Две сияющие фигурки, кувыркаясь, летели в бездну, сопровождаемые градом камней, земли и деревьев. Друзья и верные бойцы их отряда, замерев, следили взглядом за своими вождями, пока те не исчезли во мраке.
  А процесс разрушения физической субстанции мира уже невозможно было остановить. Чудовищный водоворот разрастался, перемешивая землю, небо и океан, низвергая всю материю Арды в первозданный Хаос. Плоть земли трескалась, распадалась на части, из рваных ран хлестало багровое пламя, океанские воды врывались в трещины с оглушительным ревом, струи пара били в небо жестокими свистящими кнутами.
  Феанаро, потрясенный ужасной гибелью родителей, сразу и полностью обрел прежнюю память. И увидел пред собой Врага, разрушителя всей его прежней жизни, похитителя своего главного сокровища, убийцу отца. И второго отца, не менее любимого, Мелько только что убил! Ярость Феанаро не имела пределов. Сияющей звездой, крошечной, но абсолютно бесстрашной, встал он на маленьком зеленом островке, сохранившемся при разрушении Валинора, один против Стихии Зла. Мелько узнал его.
   - А, старый враг! Значит, опять жив?! Сейчас я тебя уничтожу уже навсегда. Я не забыл твоих оскорблений и угроз у врат Форменоса.
   Мелько поднял меч. Но Феанаро действовал быстрее. Почти неосознанно он сорвал с шеи амулет - звезду с шестнадцатью лучами, которую они с Арталаурэ сделали совсем недавно. Странные силы вложили отец и сын в свое творение, сами не понимая, зачем. Арталаурэ говорил, что не раз уже ему приходилось создавать подобные артефакты, значение которых раскрывалось потом, в нужный момент. А пока велел сыну носить звезду на цепочке, не снимая ни днем, ни ночью. Звезда, брошенная умелой и сильной рукой остроглазого эльда, вонзилась Врагу в лоб. И Мелько стал смертным. Неведомые силы, заключенные в амулете, намертво сковали временный облик Мелько с черной душой. Погибнет тело - низвергнется в Хаос душа. Моргот взвыл и с бешеной яростью замахнулся мечом на ненавистного Нолдо. Но на гибнущем небе появился светлый Эарендиль, примчался на выручку тому, кого знал лишь по рассказам. Белый Вингилот бросился лебединой грудью на черный меч... и упал, рассеченный надвое воплощенным злом. Но гибельный замах Мелько был остановлен, черный меч, соприкоснувшись с благим светом Сильмариля, трусливо свернулся в точку. Феанаро бросился к упавшему спасителю. На зеленом холме горели обломки небесного корабля, златотканые паруса сворачивались от жара, как осенние листья. А смертельный водоворот, перемешивающий небо и землю, затягивающий материю в воронку Хаоса, подступил уже вплотную. Вдруг глаз Феанаро коснулось сияние - Сильмариль, оброненный Эарендилем, готовый скатиться в Ничто, озарял последними лучами погибающий мир. Забыв обо всем на свете, Феанаро бросился спасать свое детище... и вдруг увидел Эарендиля, почти затянутого в водоворот, из последних сил цепляющегося за крошащиеся камни. Спасти его и алмаз просто никак не успеть. Но Эарендиль ради Феанаро пожертвовал кораблем. И жизнью. А он? Долгие века размышлений и раскаяния в Мандосе, новое рождение, детство и любовь вторых родителей не прошли для пылкого Нолдо бесследно. Не раздумывая, он бросился к своему спасителю и вытащил в безопасное место. Сильмариль упал. Но не в Хаос, а в небо.
  А Коахон и Арталаурэ вовсе не собирались погибать и оставлять любимую землю и друзей на поругание Врагу. Они продолжали падать, но сумели приблизиться друг к другу и ухватиться за руки. Долго летели так, крепко сжимая ладони, в окружении крутящихся камней, комьев земли с пятнами зеленой травы, деревьев со спелыми плодами на ветвях. Потом стремительное падение начало замедляться. Вокруг появились нити и завихрения какой-то непонятной, слабо светящейся субстанции. Нитей становилось все больше, они переплетались в странное, но очень красивое кружево, подобное морозным узорам на окне. Неведомая субстанция невесомо касалась рук и ног двоих Эльдар, мягко пружинила, все сильнее замедляя падение. И вот уже путешественники будто плывут по заросшему водорослями, теплому озеру, с трудом раздвигая телами переплетения нежных и мягких, но цепких нитей. Ноги их коснулись дна - путешествие в неведомое завершилось благополучно. Не разжимая рук, юные Эльдар с любопытством оглядывались по сторонам. Слабо мерцающие завихрения все так же безостановочно кружили повсюду, на грани видимости по сторонам уходили вверх гигантские каменные стены, а впереди с трудом угадывались очертания огромной пещеры, ведущей вглубь земли. Стоять на месте было бессмысленно, и путешественники направились туда, с усилием раздвигая сплетения мягких нитей. Оказавшись в пещере, Арталаурэ вдруг ахнул и резко остановился, показывая подруге куда-то вбок. Коахон присмотрелась и увидела призрак. Могучий воин в позолоченной кольчуге и алом плаще парил в нескольких метрах от пола, удерживаемый мерцающим кружевом. Глаза его были полузакрыты, он то ли спал, то ли грезил, на резком благородном лице застыло выражение благоговейного страха. Чуть дальше Коахон рассмотрела еще одного воина и еще... в глубине гигантской пещеры находились многие тысячи призрачных воинов, висящие в сплетении узорчатого кружева, будто бабочки в паутине. Юные Эльдар медленно шли по гладкому полу пещеры, невольно стараясь ступать, как можно тише, всматриваясь в лица людей, живших много веков назад, возроптавших против законов Эру и нарушивших строгий запрет Валар.
   - Хони... Ты догадалась, где мы оказались?..
   - Да... Пещеры Ожидания... Много веков томятся здесь восставшие нуменорцы, ожидая часа Последней Битвы...
   - Томились... Хони, мне кажется их Час настал. Не зря нас забросило сюда. Интересно, сумеем мы разбудить их?
   - Должны суметь. Посмотри, там впереди что-то светится.
  Двое Эльдар решительно направились вперед, с трудом раздвигая мерцающую паутину. По мягкому кружеву пошли волны, призраки слабо затрепетали в своих путах, но не открыли глаз, не попытались освободиться от зачарованного сна. А путешественники приближались к источнику таинственного света. Скоро стало понятно, что светится огромный золотой гонг в центре пещеры, он висел в неподвижном воздухе над каменным возвышением, туда вели ровные широкие ступени.
   - Смотри, Арти, здесь все устроено так, будто нас ждут!
   - Ну, раз ждут, пошли.
  Юные эльдар поднялись по ступеням. Гонг висел в воздухе прямо перед ними, непонятно, за что держась. Они медлили, напряженно оглядываясь. Наконец, Арталаурэ поднял руку, чтобы рукоятью меча ударить в гонг. Коахон схватила его за локоть.
   - Арти, мне кажется, они не проснутся! Они не живые, я просканировала нескольких, но не почувствовала главного, что отличает настоящую феа от призрака.
  Арталаурэ всмотрелся в красивые, благородные лица самой древней в Арде расы людей. Да, верная подруга права - в этих призрачных людях нет Искры Абсолюта, той сущности жизни, которая собирает вокруг себя все слои феа и делает возможным существование разумной личности. А все остальные части не распавшихся феар людей - чувства, мысли, характеры, даже отрывки памяти, находились здесь, законсервированные в путах Вневременья. Сущность целого народа, погибшего внезапной и страшной смертью, бережно сохранялась в Пещерах Ожидания. Но ожить призраки не могли... Если только не вселятся в новые тела, если другие Искры не зажгут в них Жизнь... А ведь есть одно тело, ждущее оживления... Небесное тело...
   - Хони, я, кажется, понял! Призраки не оживут, но сущность народа Дунаданов может войти в Мэнэльмакара, Небесного Воина. Ты помнишь пророчество, что в Дагор Дагорраф он сойдет на землю и схватится с Мелько? Я считал, что Небесный Воин - это символ, метафора, подразумевающая силу людей. Но здесь есть душа целого народа воинов, а там, в небе - матрица, почти физическое тело, сотканное из света звезд, реально существующее, ждущее... Если соединить их...
  Коахон, прижимая ладони к щекам, смотрела на мужа в немом восхищении:
   - Арти, ты всегда был самым умным на свете! А как сделать, чтобы они соединились?
  Арталаурэ, не отвечая, размахнулся и изо всей силы ударил в гонг рукоятью меча. Звон раскатился по всей огромной пещере, эхом отразился от стен, волнами пошел гулять, казалось, по всему миру. Мерцающая паутина затрепетала, призраки закачались в своих путах, но не сдвинулись с места. А в потолке, прямо над головами двоих эльдар открылся узкий вертикальный колодец, предназначенный, видимо, для выхода на поверхность. Только с постамента до него было никак не допрыгнуть.
   - Да-а, влипли, - задумчиво протянул Арталаурэ, - видимо, мы что-то не так поняли, или упустили...
  Решив, что они ничего не теряют, он снова ударил в гонг... И чуть не провалился во внезапно открывшийся под ногами второй колодец. Коахон схватила друга за руку и оттащила подальше, к краю постамента. Золотой шлем слетел с его головы и покатился вниз. Но тут из нижнего колодца ударил такой плотный поток воздуха, что шлем взвился вверх и пулей влетел в потолочное отверстие.
   - Вот и выход наружу. Это не колодец, а целая аэродинамическая труба! - усмехнулся Арталаурэ, оценив силу тяги, - а толку? Мы можем выйти наружу, но призрачное воинство за собой не приведем.
   - Арти, мне кажется, все дело в этой странной паутине, - задумчиво произнесла Коахон, - она держит их. Ты чувствуешь, природа ее сходна с природой твоих серых кристаллов, это кружево соткано из нитей Вневременья.
   - Тогда все бесполезно, ведь открыть Уловитель Душ может только Эру, даже Валар не под силу разбить путы Вневременья.
   - Родной мой, я помогала тебе тогда с кристаллами, и заметила одну их особенность, про которую не стала даже говорить вслух. Есть один способ: можно выпустить феа из кристалла, если добровольно заменить ее своей...
   - Хони, ты с ума сошла? - жалобно спросил Арталаурэ, хватая подругу за руки и заглядывая в глаза. Он уже понял, что сейчас случится.
   - Арти, это единственный способ. Тут дело не в нас, судьба Арды повисла на волоске. Я чувствую, что сумею освободить их.
   - Тогда это сделаю я!
   - Нет, милый, ты разбудил призрачное воинство, только за тобой оно последует. И, не обижайся, но у тебя просто не хватит сил подменить собою сущность целого народа.
  Арталаурэ смотрел в глаза жены, еле сдерживая слезы. Он чувствовал, что Коахон права, они все делают, как надо, но согласиться, смириться с этой правотой было выше его сил.
   - Хони, ну как я могу уйти и оставить свою любимую здесь навсегда?!
  Коахон вдруг тревожно оглянулась, прислушиваясь:
   - Не навсегда... Совсем ненадолго... Ты не слышишь?!
   - Что?..
   - Арда умирает!!! Арти, любимый, надо спешить!
  Арталаурэ прислушался. Где-то под ногами, в неизмеримой глубине земной тверди, зарождался невероятно низкий, мучительный стон, еле заметные толчки сотрясали каменный пол пещеры, застоявшийся, неподвижный воздух начал мелко вибрировать, вызывая противное щекотание во всем теле. А Коахон, отрешившись от всего, плела какое-то немыслимо сильное заклинание. Ее тело вдруг начало дробиться на части, распадаться на множество одинаковых тел, копий девушки появлялось все больше, но они становились все более бесплотными, прозрачными. Вскоре копии заполнили весь подземный зал и начали выталкивать призрачных воинов из их гнезд, занимая места в паутине. А те, наоборот, приближаясь к постаменту, сливались в единое существо, обретая видимость и плотность.
   - Арти, торопись! Не бойся, мы скоро встретимся. Я люблю тебя! - коснулся души Арталаурэ ласковый Зов. Тихонько всхлипывая, он хватил за руку Сущность Воина и повлек в центр возвышения. Бешеный воздушный поток подхватил их и рванул вверх. Обратный путь занял намного меньше времени, чем падение. Арталаурэ и Сущность Воина вылетели из аэродинамической трубы, как пробки, пробив толщу воды. Освобожденная Сущность зацепилась за свет звезд и стремительно понеслась высь, где обрела, как обещало пророчество, небесную плоть. А Арталаурэ не долетел до неба. Юный эльда, выполнив свою миссию, рухнул в бушующие волны. Небывалая буря разразилась в океане. Стихия воды отчаянно сопротивлялась нашествию Хаоса. Волна, гребнем едва не доставшая до звезд, подхватила Арталаурэ и помчала куда-то с невероятной скоростью. Он отчаянно барахтался, задыхаясь в пене, кольчуга не давала всплыть, его вертело и крутило, как щепку. Оказываясь на краткий миг на поверхности, эльда судорожно глотал воздух пополам с горько-соленой водой, и тут же погружался с головой в бешеное кипение. Вдруг все рухнуло, не стало ни верха, ни низа, лишь толща воды со всех сторон. Арталаурэ показалось, что он находится между двух быстро сближающихся стен, готовых раздавить его, как букашку. Миг - и стены сдвинулись вплотную, но не сомкнулись, а вошли одна в другую. И все изменилось в мире. Арталаурэ не потерял сознания, только почему-то необязательно стало дышать. А еще он перестал ощущать холод и боль. Все чувства исчезли полностью, окружающий мир воспринимался в основном, за счет памяти. Арталаурэ знал, что морская вода мокрая и соленая, что стремительное движение, зафиксированное сознанием - крупная рыба со светящимися точками на боках, быстро плывущая прочь. Но не ощущал ничего напрямую, а будто получал от кого-то, находящегося рядом, (а может, от себя самого), мысленную передачу с подробным описанием происходящего. "Интересно, это так бывает после смерти? Значит, я умер?" - подумал юный эльда и тут же ответил сам себе словами древнего человеческого афоризма: "Я мыслю - следовательно, я существую". Он попытался остановить стремительное погружение, но ничего не получилось. Его все так же влекло в пучину. Сюда уже не проникало с поверхности ни лучика света, но в глубине вдруг появилось еле ощутимое мерцание, которое становилось все ярче. Казалось, на дне океана разгорается звезда. Вскоре юный эльда опустился на камень, рядом с источником чудесного света. Он понял вдруг, что хорошо знает звезду с таким спектром. Любимую всеми Эльдар звезду, ярко сияющую на вечернем небе... Второй отец Феанаро протянул руку и поднял со дна морского сильмариль.
  Коахон и вправду недолго пробыла в Пещерах ожидания. По истерзанной плоти земли прошла мучительная дрожь, и от этой вибрации путы Вневременья порвались, будто гнилые нитки. Пещера начала рушиться, с потолка посыпались камни. Все копии девушки сложились в одну, но ей показалось, что все получилось неправильно, ощущение тела и чувства не вернулись к ней. Только разбираться было некогда. Одна из стен пещеры взорвалась, на месте нее образовался бешено крутящийся смерч, стремительно втягивающий в себя обломки. НЕЧТО, невозможное, непередаваемо ужасное, чуждое этому миру, двинулось к девушке с обманчивой неторопливостью. Коахон бросилась бежать вглубь пещеры. Промчавшись по широкому ходу, девушка повернула вбок и уперлась в каменную стену. Дальше бежать было некуда. Она оглянулась. Водоворот, превращающий земную твердь в изначальный Хаос, неумолимо приближался. Земля под ногами внезапно раскололась, из трещины выметнулся язык багрового пламени. "Лучше огонь, чем эта мерзость!" - подумала Коахон и прыгнула в провал. Но пламя почему-то не обожгло ее, девушка не ощутила даже тепла. Ее закрутило при падении и с бешеной скоростью помчало куда-то, в огненном вихре. Эльдалиэ решила, что Хаос все же добрался до нее. Но вихрь, что нес ее, как пушинку, вдруг ослабел, потерял упругую силу и уронил девушку на острые камни. Точнее, она поняла, что камни острые и неровные, но боли не ощутила. Через некоторое время Коахон решилась встать и побрела куда-то ощупью, в полной темноте. Она успела решить, что лишилась зрения, но тут вдали появилось слабое серебристое мерцание. Эльдалиэ направилась туда, совершенно не понимая, где она находится. Вокруг ощущались нагромождения камней, под ногами тоже гремело и расползалось каменное крошево. Где же она оказалась? В пещере? Или все-таки на поверхности? И можно ли как-то вернуться в Валинор? Серебряное свечение приближалось, Коахон подошла к каменной стене, возле которой громоздилась куча крупных и мелких обломков. В щели между камней пробивался нестерпимо яркий серебряный свет, будто там пряталась звезда. Коахон начала торопливо разбрасывать камни, и через несколько мгновений третий сильмариль доверчиво лег в ее ладони.
  Мэнэльмакар подхватил сильмариль, оброненный Эарендилем. Как было предсказано задолго до Дагор Дагорраф, Меченосец сошел на землю, чтобы схватиться с Врагом Всего Сущего. Гордая сила и стремление сопротивляться любому принуждению - воплощение неискаженной сути людей - переполняло Небесного Воина. Из Сильмариля, сжатого в его ладони, выметнулся длинный узкий луч света, затвердел и превратился в нестерпимо сияющий клинок. Феанаро и Эарендиль, стоя плечом к плечу, смотрели на поединок Света и Тьмы. Мечи, скрещиваясь, высекали искры. Черные брызги зла сыпались на землю, ускоряя разрушение материи. Яркие искры изначального света, рожденного прежде солнца и луны, дождем падали вниз, возжигая очищающее пламя. Сгорали в этом пламени физические тела Эльдар, но души их, накрепко спаянные с этим миром, не хотели бежать, бросая любимый дом на поругание силам зла.
  Мелько жаждал победы любой ценой, не заботясь о правилах дуэли, черный меч разделился в его руках на три части, и все три клинка одновременно нанесли удар Меченосцу. Тот сумел отбить два из них, но третий вошел ему в сердце. Небесный воин покачнулся, колени его подломились... Но Мелько подвела давняя жажда обладать Сильмарилем. Жадно протянул он руку, чтобы выхватить у Меченосца священный алмаз, чистое воплощение светлой творческой энергии, неиссякаемый источник благой силы. Древний благословенный свет не пожелал более становиться собственностью Стихии Зла. Ослабевшая рука Небесного Воина устремилась вперед, нестерпимо сияющий, серебряный луч ударил Врага с непреодолимой силой и рассек надвое его мрачный облик и опустошенную, закостеневшую в ненависти душу.
  Илуватар не принял обратно в свои чертоги падшую феа, не оправдавшую возложенных надежд. Прямо там, на месте поединка, душа Мэлько распалась на составляющие: энергетическая матрица низверглась в Хаос, Искра Абсолюта вернулась к Эру, не неся с собой знания о прожитой жизни, чтобы начать Путь с нуля. А память была отправлена во всемирное хранилище информации, как горькое напоминание всем сущим, во что превращается душа, исполненная гордыни и себялюбия, всю энергию любви и творчества направившая внутрь себя, ищущая смысл лишь в себе... А в Арде, на месте поединка кипящее море желаний и стремлений Стихии зла столкнулось с таким же морем человеческой воли к победе, оставшейся после развоплощения Небесного Меченосца. Две похожие по своей природе сущности нейтрализовали друг друга, и при этом произошел такой чудовищный выброс энергии, что случился мировой катаклизм, как при уничтожении Нуменора. Три слоя реальности, разграниченные тогда Илуватаром, схлопнулись в один. Все живое на земле перестало существовать. В этом объединенном мире энергетические матрицы эльдар обрели возможность воздействовать на реальность, как физические тела, которые к тому моменту сгорели полностью.
  Мелько был повержен, но Черный Меч, субстанция мирового зла, не исчезла. Тяга к разрушению в ней стала еще сильнее. Яростной доблестью, бесстрашием и жаждой победы с воплощенным Злом сладить было невозможно. Эти чувства вливали в субстанцию зла свежие силы. Феанаро понял это раньше других. Он поднял Сильмариль, вернувшийся наконец к своему творцу, и запел Песнь Созидания и Любви. Животворящая энергия щедро лилась из его рук, растапливая мировое зло, будто жаркое пламя черный лед. Все эльдар вдохновенно присоединили свои голоса к его светлой песне. Но слишком много накопилось зла на земле, объединенной силы целого народа не хватало. Из черного меча оно трансформировалось в гигантскую темную тучу, переполненную бессмысленной, неуправляемой тягой к разрушению. Туча нависла над крошечными фигурками эльдар, собираясь разом поглотить их всех и переварить. На Ондхон вдруг снизошло озарение, она поняла, что нужно делать. Она помчалась туда, где еще не погас источник Животворящего Пламени. Мандос перестал существовать, немногие души, добровольно остававшиеся в Чертогах Ожидания, присоединились к своему народу. Но Врата Мандоса еще не успели разрушиться, и между ними по-прежнему горел Источник. Ондхон безбоязненно вошла в Животворящее Пламя, ведь эта энергия была когда-то частью нее самой. Активизировав силу, она протянула руки к гибнущему в Хаосе морю и направила любимой стихии немыслимой силы Зов. Ульмо, Владыка морей и океанов, наставник Ондхон, пребывал ныне далеко. Но море всегда было добрым другом народа Эльдар, из воды были сотканы их тела, вода стала колыбелью их расы, морю они дарили свою любовь и самые прекрасные песни. И море откликнулось на просьбу. Далеко на востоке, куда еще не добрались волны всеобщего разрушения, вдруг разлилось серебряное сияние, как от восходящей луны. Высокая крутая волна быстро покатилась оттуда к берегам разрушенного Валинора. На пенном гребне ее, как на буйном коне, мчался на помощь сыну Арталаурэ, сжимая в руке второй Сильмариль... А Ондхон уже обращалась с просьбой к земле. Истерзанная, мучимая болью земля не отказала в помощи детям своим. Разверзлась огненная трещина у самых ног Ондхон и в бушующих языках пламени недр шагнула навстречу друзьям Коахон. Третий Сильмариль сверкал в ее ладони. Три благословенных алмаза, заключающих в себе судьбу Арды, наконец, воссоединились. Трое вождей народа Эльдар встали против мирового зла, защищая свой растерзанный дом. Благой свет вонзился тремя сияющими лучами в мрачную, клубящуюся тучу. Песнь зазвучала с немыслимой силой. Эльдар в едином порыве направили свои голоса на очищение любимой земли от скверны. И субстанция зла перестала существовать. Но Искаженная Арда перестала существовать тоже. Хаос стремительно поглощал остатки земной тверди, мировой океан и небесные тела. Вокруг кипело, бурлило, безостановочно, без направления и цели кружило безбрежное море распадающейся материи и энергии. Эльдар в немом потрясении смотрели на то, что осталось от бесконечно любимого мира. Еще немного, и они все погибнут окончательно, растворятся в предначальном Хаосе. Накрепко соединены были их феар с этим миром, с ним и перестанут быть. Только гордая, отчаянная Коахон не собиралась сдаваться.
   - Нет! Мы не должны умереть сейчас! И не должны позволить погибнуть этому миру. В нашей памяти запечатлен каждый момент его существования. В наших руках Сильмарили - неиссякаемая творческая энергия Арды, ее судьба. Неужели у нас не хватит сил и ума восстановить наш дом?!
  Вдохновенный призыв пылкой эльдалиэ никого не оставил равнодушным. Глаза эльдар засияли надеждой. Трое вождей вновь воздели руки с пылающими алмазами, вновь воззвали к творческой энергии, заключенной в них. Три луча полыхнули над головами эльдар, смертельно усталых, но гордых, не собирающихся сдаваться... Но случилось не то, чего ждали все. Не остановился распад материи. Не начала оживать земля. Открылся портал, уводящий в чертоги Эру. Но Коахон и сейчас не потеряла присутствия духа.
   - Значит, пойдем к Илуватару! Падем на колени у подножия трона Его и попросим даровать нам силы и знания, чтобы спасти наш дом. Пока есть хотя бы крошечная надежда, нельзя отступать. Нам ниспосланы тяжкие испытания, пройдем же их до конца. Ничто не должно поколебать нашего стремления спасти Арду.
  А на Ондхон вдруг обрушилось очередное прозрение. Все ее существо будто стало единой обнаженной болью, и из этой боли родилось понимание:
   - Нам не спасти этот мир, оставаясь внутри него! Закон Мироздания: "Творец остается вне картины". И, если очень хочешь что-то создать, или что-то спасти, нужно отказаться от этого самому, потерять для себя, чтобы сохранить для других. Мы можем спасти Арду, но не для Эльдар... Эа был создан музыкой Айнур, и исцелить Мир Сущий может только Второй Великий Хор. А мы должны отдать ему свою творческую энергию... Все силы... Всю любовь... И сильмарили...
  Наступила мертвая тишина. Ваньяр, Нолдор и Телери замерли, охваченные единым чувством. И в этой скорбной тишине решительно и твердо прозвучал голос Коахон, выражающий общую мысль целого народа:
   - Да будет так! Все Эльдар, как один, согласны отказаться от нашего общего, бесконечно любимого дома, лишь бы Арда была исцелена! Идем же! Возложим к подножию трона Единого все свои силы и способности, все, что потребуется.
  Феанаро, Арталаурэ и Коахон шагнули в портал. За ними, преодолевая боль и страх, последовали остальные эльдар. Только Ондхон медлила. Она уже не единожды побывала в Запределье, и ясно чувствовала, что портал нестабилен, Хаос захлестывает в его, и единственный путь, уводящий из гибнущего мира, может перестать существовать в любой миг. Чтобы не позволить порталу схлопнуться сразу по всей протяженности и унести в небытие всех идущих, кому-то нужно было остаться у его начала и постараться удержать "дверь" открытой. Кому-то - это значит, ей...
  Финарато, ведя за руку Амариэ, последним шагнул в портал и оглянулся на Ондхон. Она ободряюще улыбнулась ему. Верная подруга удерживала последний проход из гибнущего мира открытым, не показывая идущим, каких усилий ей это стоило. Что бы ни случилось, она не позволит порталу схлопнуться и погубить тех, кого она любит. "Уводи жену и детей, друг мой, я следую за вами!" - коснулась разума Финарато успокоительная мысль. Амариэ тянула мужа за руку, волнуясь за детей. Арталаурэ сам давно уже был отцом и в битве повел себя, как герой, но для матери, конечно, всегда оставался ребенком. Непонятно, как долго они шли в мерцающем сером мареве вне времени и пространства. Но вдруг перед изумленными взорами эльдар открылось Нечто. Неописуемое. Непознаваемое. Не сравнимое ни с чем земным. Это были чертоги Эру. Трепещущих душ коснулись дивные, волшебные звуки. Это у подножия трона Илуватара исполнял Великую Песнь Сотворения мира Второй хор Айнур и Атани. Но вот улеглось первое восхищение, и Финарато почувствовал, что в музыке чего-то не хватает. Быть может, тонкой и скорбной красоты, внести которую могли только эльдар. Финарато ощутил, что где-то глубоко внутри рождается вдохновение, наполняет грудь и дивными звуками поднимается к губам. В этот миг дирижер хора оглянулся:
   - А вот и пополнение! Теперь мы сумеем, как должно, завершить последний аккорд!
   - Майрон! - Финарато сразу узнал давнего недруга. Значит, Саурон все же прошел обучение до конца и обрел истинную мудрость. Права была Ондхон: человеческий Жребий - жестокое наказание и прекрасный урок, горький, но доходчивый. Он обратился к подруге, - ты оказалась права в своем пророчестве, Рани... Рани?
  Оглянувшись, он увидел лишь медленно смыкающийся серый туман. Опять его неугомонная подруга собралась принести себя в жертву, никому ничего не сказав, принять на себя самую трудную задачу! Ну уж нет! Нолдо рванулся назад... но ладони его сразу уперлись в непроницаемую, непреодолимую грань. Завеса между мирами сомкнулась. Финарато ощутил легкое прикосновение к плечу и резко обернулся. Но это была не Ондхон. Рядом стоял Майрон.
   - Бесполезно, портал закрылся, больше здесь не пройдешь.
   - Но там осталась Ойорандель! Майрон, ты знаешь, как попасть в Арду? Есть другой путь?
   - Путь есть, но тебе по нему не пройти. Силенок не хватит. Инголдо, останься здесь, займи пока место дирижера. Не волнуйся, это у тебя получится лучше, чем прыжок в распадающийся мир. А за нашей упрямой подругой я сам схожу.
  И майа, не дожидаясь ответа, растворился в мерцающем тумане. А музыка звучала, завораживала, затягивала... Финарато поднял дирижерский жезл. И хор, послушный новому руководителю, устремил голоса к неведомым прежде высотам. Эльдар, пришедшие из гибнущего мира готовыми на любые жертвы, присоединились к певцам легко и вдохновенно. Песнь текла рекой, широкой и плавной, переполняла чертоги Единого, изливалась в Большую Вселенную, могучая и совершенная.
  * * *
  Все! Ондхон почувствовала, что последние эльдар благополучно вошли в чертоги Эру. Теперь можно расслабиться. Бесплотные руки эльдалиэ устало опустились, ноги подкосились. Из портала вырвалось облако серого тумана, ударило ей в лицо, на миг ослепило. Когда зрение вернулось, Ондхон не увидела никаких следов портала. Вокруг - разрушение и хаос. Не осталось ни земли, ни неба, непонятно, где верх, где низ. Все вращается в безостановочном хороводе, кипит, перетекает из одного в другое, последние кусочки твердой материи плавают в жидкой, неопределенной субстанции и медленно, неотвратимо тают... Ондхон села на один из таких островков, и ее повлекло куда-то, по необъятному морю Хаоса. Вдалеке, на границе видимости, вспыхивают какие-то багровые и алые зарницы, наверное, это взрываются самые отдаленные от эпицентра области мира, или последние небесные тела... Энергетическая матрица не чувствует ни холода ни жара, не испытывает физических страданий... Но душа корчится от невыносимой боли при взгляде на разрушенный, умирающий дом... Ничего, недолго осталось - скоро распад завершится, и ее феа низвергнется в полный, окончательный Хаос вместе с остальным миром. Зато хотя бы не будет так больно...
  - Ну, конечно! Кто еще так поступит! Всех отправить в светлое будущее, а самой остаться на смерть, с сознанием до конца выполненного долга. Вечная жертва! - раздался позади знакомый насмешливый голос.
  Ондхон изумленно обернулась:
   - Майрон!
   - А кто же еще? Кто полезет в преисподнюю, чтобы вытащить оттуда свою любимую подружку, вечную занозу в заднице? Пойдем!
   - Куда? Ведь единственный портал схлопнулся.
   - Вот неверующая! Рани, ты можешь хоть раз просто положиться на кого-то другого, не взваливать весь груз ответственности на свои плечи?
   - Не знаю, не пробовала...
   - Вот и попробуй! Пойдем, говорят!
  Ондхон тихо засмеялась сквозь подступающие слезы и протянула руку бывшему врагу. Майрон одним движением вздернул ее на ноги и повлек куда-то, навстречу вспыхивающим зарницам.
   - Майрон, а как же Песнь? Ты должен быть дирижером Второго Хора, создавать великую Музыку Исцеления. А ты пришел в гибнущий, распадающийся мир. Ведь отсюда уже не уйти, можно только низвергнуться вместе с Ардой в Предначальный Хаос.
   - Рани, тебе открыто многое, но не все. Хор поет Песнь, я задал ему тему, моя картина висит пред мысленным взором каждого певца, будто ноты. Исцеление этого мира уже началось, разве не видишь? - майа повел рукой, и Ондхон поняла, что в окружающем кипении что-то изменилось. Исчезли мрачные черно-багровые цвета разрушения и пожарища, далекие зарницы из алых стали голубыми и золотистыми. Во вздохах и стонах гибнущей земли уже не чувствовалось безнадежности.
   - Я пришел сюда не тебя спасать, как ты, наверное, про себя мечтаешь. Хор довершит Исцеление без понуканий, а у нас с тобой есть еще одно дело. Надо исправить самое главное искажение Арды. Искажение ее души. Ты никогда не задумывалась, что у нашего мира тоже есть феа и разум? Так вот, душа Арды изначально была отравлена Диссонансом Мелько, ревнивого и самовлюбленного. Во время Второй Темы Илуватара многие черты характера Мелько вошли в душу новорожденного мира и стали его сутью. А разум Арды Искаженной навсегда остался ущербным, неспособным к логике, отрицающим всякое развитие. Но, главное, даже не осознающим себя. Ее разум был похож на примитивное мышление толпы, стремящейся сразу срезать головы поднявшихся над нею. Арда Искаженная всегда противодействовала тем, кто способен был хоть чуть-чуть исправить искажение.
   - А ведь я поняла это, пребывая в человеческом облике, - задумчиво сказала Ондхон, - люди науки и искусства все сталкивались с таким противодействием. Одно дело, когда люди толпы не принимают своего собрата, создающего что-то, превышающее их понимание. Сколько творцов с начала истории подвергалось осмеянию и жестокой травле! Но ведь получается, не только толпа, а будто сама судьба сопротивляется созданию произведений искусства и научных открытий. Начинается все с досадных мелочей - человека, озаренного вдохновением, начинают постоянно отвлекать. Соседи устраивают шумную гулянку, на работу неожиданно вызывают, внезапно вырубается электричество, и компьютер теряет несохраненные данные. Дальше - больше. В семье может кто-то тяжело заболеть, в доме случится пожар, могут выгнать с работы. Проблемы сыплются, как из рога изобилия. Если и это не отвлечет человека от творения, начнется прямое воздействие. Он сам может тяжело заболеть, получить увечье, или просто погибнуть, не успев завершить свое произведение. И неважно, сколько еще людей погибнут рядом с ним, потому что удар наносится не точечный. Это может быть и глобальная катастрофа, и война.
   - Ты права, Рани. Именно так и проявлялось Искажение души Арды. Люди расценивали противодействие по-разному: думали, что мешают завистливые и мелочные боги, обвиняли в этом другую цивилизацию, вмешивающуюся в дела землян, считали, что это закон природы - закон Отвлечения Внимания. А на самом деле сопротивлялась искалеченная феа Арды, будто ребенок, отбивающийся от целительного укола.
   - А что можем сделать мы, Майрон? Лишь Эру способен исцелять покалеченные феар.
   - Мы с тобой станем душой Арды Исцеленной. Точнее, вольемся в сложнейшую энергетическую конструкцию, которая составит феа нашего мира. Я войду в ее мысли, ты - в чувства. Я всегда хотел навести идеальный, строгий порядок в Арде. Но в искаженном мире это было невозможно, любое доброе намерение тут же извращалось и становилось злом. Обновленный мир научится мыслить логически, осознает себя, станет разумным, добрым и справедливым. И, конечно, будет понимать и любить всех своих детей. Такой мир сам не допустит проявлений зла внутри себя. Рани, ну чего ты глазами хлопаешь? Кто, если не мы? Мы с тобой испытали жребий трех народов - Майа, Эльдар и Атани, мы понимаем их души, как никто другой. Мы любили этот мир, несмотря на искажение и принимали таким, как есть. И потом, не этого ли ты хотела всегда? Быть рядом с теми, кого ты любишь, оберегать их счастье, заботиться и охранять? Разве не этим ты занималась всю свою прошлую жизнь? Теперь для этого у тебя будет намного больше возможностей. Ты глубоко полюбила лучшего из Детей Эру, идеал феа, задуманной Илуватаром. Теперь это чувство превратится в бесконечную любовь ко всем, кто будет жить в Арде Исцеленной. И эта любовь не будет безответной. Потому, что те, кто участвовал во Втором Хоре, будут любить и беречь собственное творение. Обновленные, изжившие в себе искажение, обретшие новые силы и возможности, Айнур, Эльдар и Атани будут создавать Красоту. И наполнять плодами своего творчества Большую Вселенную. Когда-то, во времена Первой Песни Айнур, Мелько показал мне Великое Ничто. Бесконечный чистый лист, никем не тронутая пустота все еще ждет своих художников. Наверное, даже Эру не может предсказать, сколько всего прекрасного и неповторимого сотворят Дети Его, прошедшие долгое и горькое, но необходимое обучение в Арде Искаженной. А после доблестных трудов своих они будут возвращаться домой. Любящая, заботливая Арда всегда встретит их с радостью и гордостью матери, наградит ласковым теплом и покоем...
  Они все так же шли, держась за руки... А может, уже не шли, а плыли в безостановочном кипении возрождающегося мира. Майрон крепко сжимал ладонь Ондхон и ободряюще улыбался:
   - Не бойся, подруга, ничего ужасного не произойдет! Законы Мироздания изменились, и теперь творец может войти в свое произведение. Ты готовилась принести себя в жертву, растворившись в Хаосе. Это было бы страшнее. Эру нашел для тебя кое-что получше, так чего же ты сомневаешься?
  Ондхон вдруг подумала, что раньше Майрон не умел так улыбаться - ласково и открыто.
   - Я уже не сомневаюсь, друг мой. Я иду...
  Они уже не плыли, а парили светлым облаком, свободные и легкие, всевидящие и всеобъемлющие, а навстречу им летели облака новой жизни, белые, чистые, переполненные животворящим дождем...
  * * *
  И настал миг, когда Финарато уловил в Великой Музыке ноты той самой песни. Их с Ондхон песни. Скорбной, но прекрасной, переполненной сладкой болью и горькой нежностью... И рухнули все стены. И звезды закружились в немыслимом, безумном хороводе, сияющим дождем заструились в его протянутые ладони. От края до края содрогнулась в дивном, незабываемом ритме вся Вселенная... И немыслимый вихрь подхватил его душу, рванул вверх, к недостижимым, неизмеримым, неодолимым высотам. Хор, подхваченный вихрем вдохновения своего дирижера, приблизился к такому совершенству, какого не бывало еще в мире, которое предвидеть не мог даже Эру. И тогда поднялся Феанаро, подхваченный волной всеобщего вдохновения, и уже без сожаления, без печали и сомнений вплел благой свет Сильмарилей в дивную музыку. Свет, заключающий в себе судьбу Мира. Прозвучал последний, самый мощный аккорд, и распахнулась серая завеса вневременья. Прекрасный, исцеленный и обновленный мир протянул своим творцам зеленые ладони. Сияющий путь, широкий и прямой, лег под ноги певцам. И творцы вошли в свое творение. Эру протянул им вслед руку, благословляя:
   - Будьте счастливы, дети мои! Вы заслужили это счастье.
  Зеленая трава стелилась им под ноги, цветы раскрывали навстречу нежные лепестки. Дети этого мира, и одновременно его родители, тяжко страдавшие от искажения, боровшиеся с ним и победившие, они никогда не забудут, какой ценой им досталась победа. Они будут ценить Исцеленную Арду, беречь ее и охранять от малейшего проявления зла. Обретенное понимание поможет им. А может, и кто-то еще... Два Дерева на зеленом холме еле слышно звенели сияющей листвой, изливали благословенный свет навстречу будущим жителям обновленной земли, протягивали тонкие ветви, приглашая... Живое, трепещущее сердце Арды Исцеленной. И в какой-то миг изумленным эльдар померещились в кронах двух Древ лица тех двоих, которые так и не вернулись из погибшего мира. Взгляды их наполняла спокойная мудрость и невероятная сила. И ласковая забота о своих подопечных. Шаг - и наваждение пропало, осталось лишь чувство покоя и защищенности. Коахон первая взбежала на цветущий холм, коснулась нежно-зеленой листвы: - Мама! Мама?..
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"