Ведь весёлая музыка пробуждает в людях трудовой энтузиазм...
1
Солнце жарило как сковорода, мужики все употели, а не ветринки! Решили кончить работу, а ведь к покосу вышли ночью, пока телеги снарядили, коней запрягли, пока доехали. Но к полудню успели много скосить, так, что домой шли довольные.
Уже полпути прошли и туту батя разговор завел:
- Андрей, - позвал он.
Андрей тот чуть впереди его шел.
- Чего?
- Погоди.
Андрей замедлил ход, подождал, пока батя его нагонит.
- Что с Анной крутишь, дурак да? - спросил батя.
Ну, вот зачем он это спросил? Андрей аж весь съежился, голову опустил, зубы стиснул.
- А чё? - с недовольством переспросил он.
- Чё, чё. Хер свой придержи, ее в другую деревню отдадут. Год обожди, тебе бабу дадут, забудешь.
- Батя, - промычал Андрей.
- Чё, батя? Узнаю, рожу набью. Ты ее поебёшь, завода тебе не ведать.
- Не трогал я её.
- Вот и не трогай. Усёк?
- Усёк.
Батя схвати Андрея за гриву своей лапищей и притянул к себе.
- Усёк, спрашиваю?
- Да усёк, усёк!
Вырвался Андрей и быстрыми шагами пошел вперед, взбешенный и жутко обиженный.
2.
Вечером все, мужики, бабы, да дети, собрались у сельсовета, стали слушать матюгальник.
После вступительного марша, начал говорит диктор, как обычно бодро и громко:
"Сельчане! Сегодня светлый день, праздник 22 июня! В этот день великий фюрер германской нации приступил к освобождению нардов востока от жидо-коммунистов! В этот день немецкий солдат-освободитель ступил на истерзанную красными комиссарами и жидами землю. Мало кто верил в эту победу! Но жидовские твари оказались повержены, а людоед Сталин..." - бабы аж взвизгнули от страха - "...был повержен лично великим фюрером! Много лет назад, в этот день мы сделали один большой шаг к победе! С праздником сельчане!".
После слов диктора из матюгальника заиграл уже другой бравый марш, а все сельчане еще долго стояли у столба и в одном порыве кричали "Бей жидов! Смерть коммунистам!". Бабы плакали, дети бросали в матюгальник камни, а мужики, задыхаясь от ненависти, грозили кулаками жидам и коммунистам и все как один мечтали пойти на войну и лично убить тысячу врагов Рейха.
После, все уселись за столы. По случаю, староста выкатил бочку водки, бабы принесли кто капусты, кто картошки вареной, кто сала шмат, так и стали праздновать.
Из матюгальника полилась веселая, легкая музыка. Народ повставал со своих мест, и пустился в пляс. Кто вприсядку, кто с бабой своей; придерживая ту за зад и щипля за титьки. До этого истопили баню и теперь гуртами, мужики да бабы, ходили париться. Во тьме парилки сложно было разглядеть, кто есть кто, на полках и лавках еблись все одним свалом, не разбирая своей или чужой жены. Там у дома старосты затеяли драку мужики, но не серьезно как-то, по скучному; попинали друг друга, побуцкались, да пошли дальше пить.
К ночи под столами не было места от упитых в хлам сельчан. Многие так и не дошли до дома, падали от усталости кто под забором, кто просо так на дороге. Ровно в полночь матюгальник замолчал, и наступила в деревне тишина, но никто больше и не праздновал.
Неуверенным хмельным шагом шла Анна в сторону своего дома. Грустно ей было на душе, ой как грустно. Через пять дней предстояло ехать ей в другую деревню, к чужим людям, к мужу, лица которого она так ни разу и не видела. Предстоит ей навсегда попрощаться с родичами и братом. Не любили они Анну никогда, а ей все равно было грустно от них уезжать.
Вдруг за спиной она услышала тяжелые мужские шаги, испугалась и сама прибавила шагу. Но через мгновение человек нагнал ее, да так сильно ухватил, что Анна и пискнуть не успела, а его мозолистая пахнущая дымом ладонь придавила её рот, саму ее потянул он в сторону, под забор. Повалил он ее в кусты и, не убирая руки ото рта, стал шарить другой рукой под юбкой. Нашел трусы и одним рывком сорвал их. Анна закричала, но получился у нее не крик, а писк какой-то кошачий.
Он навалился на нее всем телом, дыша в лицо тяжелым перегаром.
Анна зажмурила глаза, испуг исчез, осталась лишь обида за то, что все случилось так быстро и нелепо, прямо здесь на улице, под забором. Андрей убрал ладонь ото рта, но Анна не закричала, а лишь спокойно ждала, когда он все сделает и уйдет.
Когда все закончилось, Андрей замер уткнувшись лицом в её шею, полежал так немного, а потом встал, натянул штаны и ушел.
Анна лежала и, не моргая, смотрела на звезды и такая тоска навалилась на нее, что она заплакала; слезы ручьем текли по ее щекам. Непонятные, неописуемые ощущения мучили её. Хотелось бежать, но куда бежать?! Знает ли она, что там за полями? Нет, не знает. Ей казалось, что она живет ни так, как надо жить. Но другой жизни она не видела и есть ли эта другая жизнь? Есть дорога, по которой немцы привозят водку, новых жильцов или когда хотят забрать кого-то на ЗАВОД. Есть село, есть дом и батя с мамкой, и нет больше ничего и говорят, что не надо. Но не верила Анна всем им, не верила.
3.
В другой день собрались мужики на сенокос. Сегодня решили довести дело до конца, а поэтому взяли с собой баб, что бы тебе харчи сварили.
После обеда собрались мужики отдельно, папироски закурили, да начали разговоры вести. В первую очередь обсудили сына Ивана Скоблева, того немец вчера на ЗАВОД забрал. Был Иван уже второй день пьян и весел, что даже в деревне его оставили, в таком непотребном состоянии он находился. Завидовали, конечно, ему мужики жутко, у самих по сыну, а то и по два, а свезло этому дураку - Яшке. И чего это в нем немец нашел?
Потом обсудили приезд жениха для Янки, дочки Дмитрия. Мужики сокрушались, что привезли какого-то болезного; в первый же вечер водки нажрался, Янку побил и чуть хату не спалил. Ну, ничего, староста ему черенок в задницу вставит, староста в этом деле мастер. Жену, конечно, бить не зазорно, но общинную избу палить никому не позволено.
По итогу поговорили про отъезд Анны, Игната дочки. Самая красивая девка в деревне, жалко ее было отдавать. Повезет кому-то, говорили мужики, баба ладная, грудастая, лицо красивое.
Завтра немец приедет, а вечером Игнат должен был проводины дочкины гулять, так что мужики не пили пока, к вечеру готовились.
4.
Вечером приглашенный народ собрался в избе у Игната, те, кто не поместился, толклись во дворе у бочонков с водкой и кислой капустой. Пригласили двух гармонистов, одного в дом, а второго на улицу. Тот, что на улице давно уже был в зюзю, а за него на гармони наяривали мужики, каждый по очереди.
Баба Игнатова стол накрыла хороший, с горилкой домашней, с картошкой на сале, соленьями разными, да кабанчика зарезали перед этим; кровянки нажарили и свежины на жире. Сидели в общем как люди.
Андрей с отцом, на правах близких друзей, сидели за одним столом с хозяевами дома.
Анна сидела напротив Андрея. Андрей украдкой посматривал на нее, но она, в свою очередь, отводила глаза каждый раз как замечала его взгляд. Анна смущалась и злилась на Андрея, и от этого ей хотелось поскорей уехать - назло ему. Андрей же стыдился своего поступка, но понимал, что уже ничего не исправить, а от этого холодело у него в груди. Жутко было и от того, что даже словом не удастся им больше обмолвиться; люди вокруг, а рано утром увезет ее немец далеко-далеко, да и хоть бы близко - не бывал Андрей нигде дальше своего хутора.
- Ну, за дочу мою! - подняв стакан с горилкой, провозгласил Игнат.
Андрей схватил бутылку и, не замечая пустого батиного стакана, налил себе до краев.
- За тебя, Анна, будь счастлива и прости, если обидели тебя чем, - сказал он.
Анна впервые за вечер посмотрела на него, она с трудом сдерживала слезы. Андрей всё понял. Не дожидаясь остальных, выпил, не закусывая, и вышел на улицу.
5.
Ранним осенним деньком повели всем семейством Ирку, сестру Андрея, к немке докторше. Докторша эта специально ради Ирки приехала; ждала в своем кабинете, что в старостином доме расположен был.
Зашли значит, уселись по лавкам в предбанники. Немка вышла к ним, красивая, кожа чистая, прическа, что у принцессы, халатик на ней белый.
Ирка зашла в ее кабинет, а остальные замерли в ожидании.
Мать первая не выдержала.
- Хоть бы разрешили, - завела она снова.
- Умолкни, - осадил ее батя.
Андрей в разговор не вступал, ему уже давно было все равно.
- Девка уже третьего носит, а все нельзя, - не унималась мать.
- Сказали нельзя, значит нельзя, - ответил батя, - Говорят же, жидовская болезнь. Красные, когда отступали, жидовскую болезнь распустили. Лучше без детей, чем людоеда жида в доме.
- И то верно, - как-то быстро успокоилась мать.
Через минуту открылась дверь и вышла Ирка с докторшей. Ирка аж вся сеяла!
- Можно! - воскликнула она.
Немка поглаживала Ирку по спине и сдержано улыбалась.
- Здоровый ребенок, - говорила она, - Полностью чистый.
Все были рады, а вечером устроили гулянье по этому поводу, но через неделю у Ирки выкидыш случился. Пить она после этого начала, а муж её, Димка, к другой ушел.
6.
В груден мороз по утрам подбивал аж под самые портки, а тут батя в лес позвал за дровами.
Запрягли старую Зорю в телегу, и вышли с рассветом.
В лесу пока деревья попилили, да чурки на месте решили поколоть, что бы потом не возится, время к вечеру подступило. Двинули домой.
Как дома первые показались, увидел Андрей малька в ватнике, малек как их увидел, стал рукой махать, да к ним побежал.
Батя спросил: "Что за хер?". Андрей пригляделся. "Да Васька Сергеев", - ответил он.
Малек подбежал к ним и с места затарахтел:
- Там немцы, Анку привезли, и мужа ейнего, случилось, что-то, меня за вами послали! Немцы сказали всем собраться. Мужики говорят, красные напали, а еще, что жиды рядом бродят! Страшно Андрюха, побежали быстрее!
Пришли все втроем к дому старосты, а там уже весь хутор собрался, стоят, галдят. А немцы прикатили на машине большой, с матюгальником и помостом, с которого они объявления оглашают. А на помосте том перекладина такая длинная, а к ней две веревки привязаны, а на веревках этих, в петлях, висят Анна и мужик незнакомый, муж значит её, языки сини из ртов торчат.
Андрей как это увидел, чуть тут прям на месте чувств не лишился.
Немец в форме, а в форме к ним редко приезжают, в микрофон, что-то до этого говорил, но Андрей не расслышал, да и сейчас тем более не слушал.
- ... все мы должны понять, что есть правила, которые необходимо соблюдать! Без правил будет бардак и хаос, а где бардак и хаос, там красные и жиды! Вы же не хотите стать жидами!?
- Не-ет! - хором закричали люди.
- А вот кто-то из вас, мы это уже выяснили от этой дохлой жидовки - немец ткнул Анну носком черного сапога под зад, - не соблюдает правила! Она совокупилась с жителем своего хутора...
В толпе загудели!
- Кто это!? - спрашивали люди.
- Нарушила правила, - продолжал немец, - забеременела грязным плодом!
Народ взревел. Люди еще ни разу в жизни не слышали таких страшных вещей!
- А когда созналась своему мужу, он промолчал! Но потом проболтался, будучи в подпитии.
Женщины стали плакать, падать на колени и крестится.
- Не бойтесь, мы ликвидировали маленького жиденка! - успокаивал их немец, - И эти нарушители тоже наказаны. Но остался еще один!
- Кто он?! - впадали в истерику люди.
- Некто Андрей Песков!
Наступила гробовая тишина, люди крутили головами в поисках Андрея и вот кто-то заметив его и указал остальным.
Все хуторяне стояли и смотрели на Андрея, и тут батя со всего размаху врезал кулаком ему в ухо, что аж искры из глаз посыпались. Андрея упал.
- Задушу, гниду! - взревел батя.
Все люди подбежали к Андрею и стали бить и топтать его, каждый пытался дотянуться до него и хотя бы носком поддеть. А потом его, уже мертвого, повесили за ногу на столбе с матюгальником и подожгли, да так и продолжали колотить палками и камнями, но когда все успокоились, немец объявил:
- Было решено расформировать ваш хутор и перевести ближе к Центру.
Люди не верили своим ушам, за такое и к Центру! Чересчур добрые все же немцы.
- Все мужчины временно отправляются на ЗАВОД, а все женщины и дети младше шести лет должны разойтись по избам. Теперь все, расходитесь, пожалуйста.
Люди расходились и шушукались: "Вот свезло, так свезло!", "...а Андрей, Андрей, вот же сука!", "Ни че, на ЗАВОД скоро попадем, эх заживем!".
Люди расходились, а к хутору по идеальной бетонной дороге уже подъезжали крытые брезентом грузовики, из-под которых раздавалось лаяние собак, а за грузовиками плелись два танка с короткими огнеметными пушками.
Недаром все же люди в праздник 22 июня славили немцев, недаром.