Аннотация: Мир един, или миров много? Ответа нет, но очевидно - граней много. Человек живёт на одной, или на всех сразу? Возможно ли это как-то узнать? В рассказе показан возможный случай, как это может быть. Или такое уже с кем-то происходило?
Чёрная луна
0
За пределами видимой вселенной, в невообразимой дали от планеты Земля в некоторой точке пространства равновесие материи нарушилось, породив страшный вихрь, в котором в одно мгновение исчезло бесчисленное множество миров. Так же быстро, как возник, вихрь утих, испустив в последнем вздохе смертоносный импульс, как ластиком стиравший на своём пути звёздные системы, на месте которых неведомая рука тут же рисовала новые.
Так случилось, что импульс устремился в сторону галактики Млечный Путь, нацелившись точно на Солнечную систему.
А в это время, на земле, в центральной части империи стояла прекрасная осенняя погода; в Центре Космических Исследований текла размеренная будничная жизнь, и только в нескольких лабораториях научный персонал был взбудоражен необычными результатами экспериментов, полученных этим утром, о чём докладывал директору Центра Фролову Кириллу Алексеевичу руководитель научного сектора Центра Сергей Петрович Пташук.
Кирилл Алексеевич, человек далеко не юный, но по юношески стройный и подтянутый, стоял, широко расставив ноги, сцепив руки за спиной, перед окном своего большого кабинета и любовался с высоты пятидесятого этажа раскинувшимся за ним пейзажем, восхищавшим его обширными зелёными лугами, обрамлёнными зубчатым лесным частоколом, убегавшей к горизонту извилистой лентой тёмной, цвета индиго, реки, и, занимавшим почти треть бледно-фиолетового неба громадным белёсым шаром, инкрустированным изящным узором бордово-оранжевых облаков.
Услышав за спиной робкое покашливание, Кирилл обернулся. В глубоком кожаном кресле у массивного, чёрного дерева стола сидел Пташук и нервно теребил в руках бумаги, не решаясь окликнуть шефа. Было видно, что ему есть что сказать.
‒ Извини Сергей, но вот, сколько лет сморю в это окно, и не перестаю восхищаться. Такая природа вокруг.... Ну, с чем пришёл?
‒ Да уж, основатели Центра разбирались не только в науке, ‒ робко поддакнул Пташук. Уверенный в себе, высокий, всегда в модном элегантном костюме, быстро сделавший карьеру в Центре, и, как поговаривали многие, прицеливавшийся на самый верх, при Кирилле он тушевался, как нашкодивший школьник перед учителем. ‒ А пришёл вот с чем: сегодня утром в лабораториях при проведении очередных экспериментов стали получать, мягко сказать, странные результаты. Поначалу грешили на оплошности ввода данных, но когда проверили ещё раз, всё повторилось. Естественно, всё тщательно проанализировали, и пришли к неожиданному выводу.... - Пташук запнулся.
‒ Ну, Сергей, не томи. ‒ Заинтригованный, Кирилл уселся в кресло напротив.
‒ Вот и говорю, странные.... ‒ Пташук, как бы в опаске, протянул Кириллу бумаги. ‒ Невероятно конечно, но некоторые физические постоянные периодически начали менять свои значения.
‒ Ты уверен? Сам проверял? - недоверчиво прищурился Кирилл, беря бумаги. Быстро пробежав их глазами, Кирилл посмотрел на Пташука: - Сергей Петрович, дорогой, ты думаешь, это возможно?
‒ Невозможно, но, расчёты показывают... ‒ Пташук виновато опустил глаза. ‒ Конечно, выводы делать рано, возможно, где-то что-то упустили, обязательно ещё и ещё раз проверим. Но это не всё, - со стороны луны на частоте работы наших систем связи обнаружился, опять-таки, странный сигнал. С первого взгляда понятно, что сигнал не природного происхождения, прослеживается чёткая структура, но.... Расшифровать сходу не можем.
‒ Источник на поверхности луны?
‒ Нет, у горизонта, завис над поверхностью, довольно низко, вроде как прячется.
‒ Думаешь, вражеский аппарат?
‒ Вряд ли. Мы бы об этом знали. Да и какая отсталая страна тёмного мира может в техническом плане опередить империю?
‒ Ладно, думаю, с этим разберёмся, это уже не такая проблема. Что ещё?
‒ Ещё.... Утром зафиксировали вспышку сверхновой, и тоже необычную, таких сверхновых раньше не наблюдали. Пока что-то конкретное не скажу, подробный отчёт подготовим сегодня к вечеру. И, пожалуй, на сегодня всё.
‒ Да уж, пожалуй, на сегодня и хватит. ‒ Кирилл откинулся на спинку кресла и на пару минут задумался. Затем, навалившись на стол и сцепив ладони, решительно произнёс, ‒ давай-ка Сергей, тянуть не будем, дня через три соберём научный совет, поговорим, обсудим. За тобой подробный доклад, по каждой теме. Успеешь?
Ожидая лифт, Пташук угрюмо смотрел в узкое коридорное окно. Конечно, он сказал Фролову, что успеет подготовить подробный доклад, ‒ по каждой теме, ‒ а что ещё он мог ему сказать? А пейзаж за окном действительно был красивым. Постоянно занятый делами Центра, он редко обращал на это внимание, и только произошедшие этим утром, потрясшие основы его бытия события как бы смахнули с его сознания толстый слой плотной, непроницаемой рутины, неожиданно открыв невероятной красоты окружающий его мир. И вдруг душу его сжала несвойственная ему тоска: сегодня в этом прекрасном, гармоничном мире что-то нарушилось.
Через два дня в кабинете Фролова собрался учёный совет, а уже через месяц имперской правительственной комиссией была утверждена программа под названием "Чёрная луна".
1
В эту ночь над спящим городком повисла необычайно большая, яркая луна, по странной причине совсем не освещавшая землю. Улицы, дома, дворы были безнадёжно погребены под плотной, непроницаемой тьмой. Робкая заря слишком долго трепетала на горизонте, никак не решаясь вступить в свои права. Но, цинично презрев странности этого утра, в установленное время будильники в домах громко затрезвонили.
Сегодня Михаил, как обычно, проснулся минут на пятнадцать раньше будильника, как просыпался уже много лет; привычный страх перед наступающим новым днём, неизменно карауливший его каждое утро, был тут как тут. Михаил к нему давно привык; он всегда успокаивал себя, вспоминая фразу, вычитанную в книге одного знаменитого фантаста о том, что в час перед рассветом всякий человек испытывает страх, и час этот, вроде бы, назывался ‒ "Часом Быка".
Но этим утром страх был необычный, он навалился с такой силой, что было трудно дышать. Боясь пошевелиться, Михаил с ужасом смотрел на потустороннюю черноту, хищно заглядывавшую в щель слабо подсвеченных цифровыми часами занавесок. Резкий звон будильника мгновенно всё развеял. Пора было собираться на работу.
Несмотря на ранний час, на улице уже было много народу. Люди торопились по своим делам, понуро опустив головы, глубоко погрузившись в мысли о предстоящем долгом рабочем дне, и не замечали происходящего вокруг необычного явления - над крышей соседнего дома висела невероятно огромная, яркая луна, при этом двор был погружён в непроницаемый мрак, местами едва разбавляемый светом просыпавшихся окон, и мерцанием редких искорок жёлтых листьев большого куста у дома напротив.
Свет луны резал глаза, но отвести взгляд, намертво захваченный её мощным магнитом, Михаил был не в силах. Луна всегда вызывала в нём тонкую как булавка, ноющую тоску, но сегодня тоска хлынула неожиданно мощным, обжигающим потоком, вызвав в груди удушающий спазм.
Его часто охватывали смутные воспоминания, что когда-то, в далёком, почти нереальном, детстве, луна была гораздо больше, хотя детства своего он практически не помнил. Как в прочем, и юности тоже. Но сегодня всё было слишком реально.
Наконец, почувствовав прилив сил, он тряхнул головой, и решительно направился к автобусной остановке.
Обычно рабочий день бесследно развеивал все страхи и странные воспоминания. Но сегодня, подходя к офису, Михаил понял ‒ привычное течение жизни нарушено: над небольшим уютным офисным особняком навис жутковатым молчаливым призраком полупрозрачный громадный лунный шар. "Так вот и было в детстве", - прошептал Михаил.
Оцепенение его нарушил бесцеремонный, не обращающий внимания на всякие чудеса, цокот каблучков офисной секретарши Алины. Она приближалась бодрым шагом, победоносно качая густыми, белыми локонами.
‒ Миш, чего зазевался? Пошли уже... ‒ весело чирикнула Алина. Прищурившись на ухмылку её пухлых, ярко накрашенных губ, Михаил вдруг почувствовал раздражение.
‒ Тебе не кажется, что луна сегодня странная? ‒ сухо спросил он.
‒ Какая луна, Миш, ты точно не проснулся! Пошли уже! ‒ хихикнула Алина и направилась к двери офиса.
Рабочий день начинался как обычно. Сотрудники заполняли холл, здоровались, перекидывались шутками и разбредались по своим местам. Не было похоже, что бы хоть кто-то сегодня обратил внимание на необычную луну.
Вот и молодой его коллега, Костя, по своему обычаю, пришедший на работу пораньше, и, несмотря на запрет принимать пищу на рабочем месте, сосредоточенно уплетал разогретую в микроволновке вязкую кашу с видом совершенно уверенным и спокойным, как будто ничего особенного в природе не произошло. Михаил не смог сдержать раздражения и отвернулся. Знает ведь, чудак, что нельзя жрать на рабочем месте, но жрёт, подумал он.
Сев за свой стол, Михаил почувствовал, что не может сосредоточиться: цифры в накладных путались, суммы не сходились, и, как он ни старался, хоть какой-нибудь логики в бумагах уловить не мог. Хлопнув ладонью по столу, он встал. Костя испуганно вздрогнул. "Не переживай, работай, ‒ бросил Михаил, ‒ я сейчас", ‒ и быстро вышел из комнаты.
‒ Миш, ты курить? ‒ услышал он за спиной голос Алины, когда взялся уже за ручку уличной двери. Алина по-хозяйски сидела за своей стойкой и, смотрясь в зеркальце, красила старательно вытянутые пухлые губы. Вчера Михаил подошёл бы к ней, пошутил бы о чём-нибудь, солёном, но сейчас только бросил:
‒ Да, курить, ‒ и открыл дверь.
‒ Подожди, я с тобой, ‒ Алина щёлкнула косметичкой, и встала из-за стойки.
Осенний воздух дурманящим бальзамом растёкся по телу; у стены дома напротив, в лучах дневного солнца мелко золотились осенние листья берёзы; раздражение утихло, уступив место давно забытому умиротворению, Михаил зажмурился.
Алина чиркнула зажигалкой. Михаил отвернулся.
‒ Миш, чего не куришь то? ‒ спросила Алина, пустив тонкую струйку дыма. Осенний аромат был безвозвратно испорчен. ‒ Нету, что ли?
‒ Есть, ‒ тихо сказал Михаил и достал пачку.
‒ Странный ты сегодня. Что-то случилось? Хочешь, температуру померяй, в аптечке градусник есть, а может тебе таблетку? ‒ Алина продолжала говорить в промежутках между затяжками, но Михаил её уже не слышал. Он смотрел на огромный белёсый шар, мерцавший над крышей дома напротив.
‒ Луну видишь? ‒ наконец произнёс он.
- Да ну тебя со своей луной, ‒ вдруг обиделась Алина, и изящным щелчком отправила дымящийся окурок на асфальт. ‒ Пошли уже работать.
Раздражение опять всколыхнулось. Что за человек? Урна же есть! ‒ подумал Михаил.
Вернувшись на рабочее место, он вдруг почувствовал досаду: зря он разозлился на Алину, в конце концов, если человек бросает окурки на асфальт, какое ему может быть дело до луны?
Вздохнув, он собрался было приступить к работе, но тут в дверях показался директор. Работа в отделе мгновенно остановилась, сотрудники напряглись. Редкие посещения директора обычно не сулили ничего хорошего, и всякий раз, когда он появлялся в дверях, каждый начинал нервно перебирать в уме свои промашки и гадать, не его ли сегодня казнят.
Но в этот раз казни не случилось: из-за спины директора показался худощавый кудрявый паренёк. Его широкая улыбка, весёлые, мерцающие янтарным светом глаза быстро развеяли повисшее в воздухе напряжение.
У Михаила вдруг закружилась голова, комната поплыла, коллеги, директор исчезли и только мерцающие янтарём глаза весело смотрели на него. "Борис, Аширов, новый сотрудник" ‒ донесся до Михаила то ли звук директорского голоса, то ли ещё кого.
"Борька, Борька...." - словно в бреду шептал Михаил, пока не почувствовал трясшую его за плечо Костину руку. "Миша, Миша, что с тобой?" - услышал он дрожащий Костин голос. "Всё нормально, не паникуй, - просипел Михаил, приходя в себя. ‒ Голова закружилась, давление, наверное. Пойду ка к директору, отпрошусь. Ты уж, Костенька, давай, сегодня, сам".
Открывая дверь, он услышал за спиной голос Алины ‒ "Миш, заболел? Предлагала же тебе таблетку....". Михаил не оборачиваясь, махнул рукой, и вышел на улицу.
От ясного неба не осталось и следа, моросил мелкий холодный дождь, но воздух стал чище и вкуснее. Берёза у соседнего дома грустно опустила намокшие мелкие листья, а над крышей соседнего дома низко повисло молочно-серое небо. Никакого шара не было.
Наваждение какое-то, думал Михаил, шлёпая по лужицам к автобусной остановке; куртка уже прилично намокла, но влага только бодрила. Странности дня забылись, и только в голове неотступно крутилось - "Борька, Аширов, Борька...", а перед глазами сквозь капли дождя мерцало призрачное янтарное сияние.
Во дворе дома, несмотря на морось, под раскидистым кустом на потемневшем от влаги и времени толстом бревне расположились неизменные дворовые завсегдатаи; праздник был в самом разгаре, когда Михаил подошёл к бревну.
Вечер наступил быстро, Михаил сильно охмелел, но чувствовал себя хорошо. С наступлением темноты морось прекратилась, небо очистилось, и над крышей дома ярким светом вновь засиял лунный диск. Но сейчас Михаил не обратил на него внимания, как впрочем, и никто из участников посиделки.
Когда он пришёл домой, голова кружилась так, что комната качалась как каюта попавшего в сильный шторм корабля. Не в состоянии раздеться, Михаил, завалился на кровать и быстро уснул, не обратив внимания на бегущую по полу бледную дорожку лунного света, падавшего из щели в занавесках. В эту ночь луна освещала землю.
2
Но ночь эта была холодной; от сильной дрожи Михаил проснулся, натянул одеяло на голову, и снова уснул. Но ненадолго. Его разбудил странный шум в коридоре, как будто там, громко стуча подковами сапог, пробежал взвод солдат. Хмель, подумал Михаил, и, кряхтя, повернулся на другой бок. Но теперь сон не шёл. Вскоре из коридора послышался негромкий разговор, похоже, что говорят два человека. Михаил прислушался, но слов было не разобрать. Да уж, сильно перебрал, подумал он.
Поворочавшись, Михаил, всё же, уснул. Но опять ненадолго. Истеричный крик заставил его вздрогнуть: "Николаев, подъём! Выпускники хреновы, совсем опухли! Подскочил и свалился на плац, бегом!"
В первое мгновение Михаил испуганно таращился на странного человека в тёмно-синей форме с блестящими нашивками на рукавах и погонах, фуражке с большим козырьком, стоящего у его кровати, но сознание вернулось быстро, он вспомнил ‒ понедельник, развод, который проводит сам начальник училища полковник Малежко!
"Да-да, сейчас, господин капитан, я быстро...." - виновато лепетал Михаил, торопливо натягивая курсантскую форму под наполненным ненавистью взглядом капитана.
Сбегая по лестнице, Михаил успел подумать, что, несмотря на, мягко сказать, его отрицательное отношение к капитану, командиру подразделения, сейчас ему было стыдно. Ну не везёт капитану Репкину: то одно ЧП, то другое в его подразделении не дали ему вовремя поступить в академию для дальнейшей военной карьеры, и теперь он был обижен на курсантов, на товарищей по службе, на командование и на весь мир в целом. Но как бы там ни было, сегодня Михаил проспал, и опять его подвёл; Малежко вряд ли простит Репкину опоздание курсанта его подразделения на развод, проводимый самим начальником училища. Эх, узнали бы сейчас ребята про его сентиментальности, ‒ насмешек тогда не избежать до конца училища.
Выскочив на улицу, Михаил, пригнувшись, прячась за спинами курсантов, добежал до своего подразделения и втиснулся в строй рядом со своим другом Борькой Ашировым.
Прямоугольники подразделений замерли в тревожном ожидании, и только головы курсантов поворачивались вслед за неторопливо отмерявшим плац чёрными блестящими сапогами, похожего на злого гнома, полковника Малежко: маленького, сгорбленного, с хищным крючковатым носом, выглядывавшим из-под большого козырька плоской фуражки. Сцепив руки за спиной, он подходил то к одному, то к другому подразделению, заставляя их командиров трепетать от страха. Казалось, сама природа, поддавшись общему настроению, затаила дыхание: в бледно-фиолетовом небе застыли оранжевые облака, затих на росших по периметру плаца деревьях шелест листьев, замолк вечно несмолкаемый птичий гомон.
‒ Ну что, опять нагадил Репкину? ‒ хихикнул Борька.
‒ Я?! А ты? Друг называется, мог бы, и разбудить! ‒ возмутился Михаил.
‒ Я тебе нянька что ли! ‒ Борька улыбался во весь свой широкий рот, озорно сверкая янтарным блеском смеющихся глаз.
‒ Эй, вы, сладкая парочка, а ну затихли! Малежко близко! ‒ шикнул на них Витька Суворин. Не послушаться Витьку было опасно, он был самым сильным в подразделении, и друзья притихли.
Подойдя к подразделению, Малежко вплотную приблизил нос к серому лицу Репкина и вкрадчивым, почти ласковым голосом, от которого Репкин посерел ещё больше, произнёс: "ну что, пока ещё капитан, все потери нашлись?" "Все, господин полковник!" - едва слышно произнёс Репкин.
Недобро прищурившись, заложив руки за спину, Малежко развернулся, и двинулся к центру плаца. Это означало, что развод подходит к концу. По шеренгам прокатился вздох облегчения.
Когда курсанты расходились по казармам, Репкин остановил Михаила: "курсант Николаев, в канцелярию!" Борька ткнул Михаила локтем в бок и хихикнул: "сейчас он тебя разбудит!" "Да иди ты.... Мог бы и ты разбудить!" ‒ пробурчал Михаил.
Нет, на Борьку Михаил не сердился. Борька был ему другом ‒ настоящим другом, каких у него никогда не было. Михаил хорошо помнил тот солнечный осенний день, когда их, гладеньких и свеженьких, почти ещё детей, вчерашних школьников, успешно сдавших экзамены в военное лётное имперское училище, привезли на старом, гремящем всеми возможными деталями грузовике по пыльной дороге к массивным, крашенным синей краской, воротам училища.
Тогда детскую романтику Михаила быстро похоронили и гремящий, окутанный пылью грузовик, и армейская баня с пахнущими дёгтем сапогами, и до блеска начищенная, но неуютная казарма. Ему страстно захотелось немедленно пойти в штаб за документами и вернуться домой. Он бы так и сделал, если бы не черноволосый кудрявый паренёк, окликнувший его в тот момент, когда первокурсники выполняли своё первое задание ‒ заправить койки выданным чистым, но неприятно-казённым бельём.
‒ Эй, воин! Совсем расчувствовался? Чем киснуть, давай лучше знакомиться! ‒ окликнул его худощавый черноволосый паренёк у соседней койки. Он стоял, уткнув жилистые тонкие руки в бока, и улыбался широкой, почти до ушей улыбкой, озорно поблёскивая янтарём глаз. Из-за худобы он казался высоким, но как потом оказалось, был не намного выше склонного к полноте Михаила. Михаил не сдержался и улыбнулся в ответ:
‒ Давай! ‒ ответил он и протянул руку, ‒ Михаил, Николаев!
‒ Аширов, Борис, ‒ сказал паренёк и крепко сжал сильной ладонью протянутую руку. От желания покинуть училище не осталось и следа. Так, благодаря Борису, Михаил остался в училище.
Особенно помог Борька в первое время. Тогда Михаила сильно угнетали наряды по кухне. Ранние подъёмы, затяжные кроссы, физическая тренировка, строевые занятия ‒ всё это Михаил переносил сносно, а вот наряды на кухню, ‒ плохо. Наряд заступал вечером, перед ужином, и допоздна драил обширный, как аэродром, кафельный пол столовой, кухни, с таким же, но более жирным полом, и горы грязной алюминиевой посуды; Михаил возвращался в казарму без рук-без ног, а рано утром, не успев выспаться, брёл с курсантами наряда обратно, что бы начать всё сначала. Особенно тяжело было сдавать наряд, ‒ часто новым дежурным по столовой попадался слишком вредный сержант, придиравшийся ко всякой мелочи, и тогда приходилось шуршать до самой ночи.
И как однажды Михаил был удивлён, когда, ползая по кафельному полу с жирной тряпкой в руках, он увидел в густых клубах пара, возле большого железного чана театрально взмахивавшего худыми жилистыми руками Борьку. В тот момент он был страшным и прекрасным демоном, сверкающим янтарными молниями из безумных глаз и творившим в облаках свой таинственный магический ритуал. После каждого взмаха в его руках волшебным образом проявлялся диск алюминиевой тарелки, который он, со зловещей ухмылкой до скрипа оттирал и ловким движением отправлял в соседний чан для ополаскивания.
Михаил тогда был просто потрясён: Борька получал удовольствие, превратив наряд на кухню в увлекательное действо! И впоследствии он никогда не переставал удивляться потрясающей Борькиной способности превращать любую неприятную жизненную ситуацию в увлекательное приключение.
‒ Давай, Мишель, не заставляй Репкина беспокоиться! ‒ подталкивал Борька Михаила к двери канцелярии.
‒ А ну, как отчислит сейчас? ‒ сказал Михаил.
‒ Не отчислит. Ему это сейчас ни к чему. Ещё одно ЧП в сундук, и так доверху набитый этим добром?
Репкин действительно, не собирался отчислять Михаила, так, поскрипел только зубами, попугал, и в итоге назначил пять нарядов по кухне, несмотря на то, что курсантов выпускного курса по традиции, на кухню не назначали. "Не переживай, не будет никаких нарядов", ‒ хихикнул Борька, похлопав Михаила по плечу. Всё-то ты знаешь, подумал Михаил, но, Борьке поверил.
Ему вспомнился случай, произошедший в первый месяц учёбы. В училище тогда действовало правило, по которому в течение трёх месяцев, несмотря на то, что все поступившие успешно сдали экзамены, отбор продолжался, и в результате отчислялось до двадцати процентов первокурсников. В основном отчислялись те, кто не выдерживал обрушившихся на ещё вчерашних школьников больших физических нагрузок.
Тогда Михаил откровенно испугался: бег на длинные дистанции был его слабым местом. Короткие дистанции он одолевал хорошо, но на длинных быстро задыхался, а в училище ценился бег именно на длинные дистанции, да ещё с нагрузкой, с серьёзной "обвеской" разным неудобным, бряцающим и часто бьющим по разным частям тела снаряжением.
Уже в начале дистанции он почувствовал что задыхается, а ещё через некоторое время в глазах помутилось, а в правом боку сильно закололо. "Всё, к чёрту это училище, - шептал он, сейчас упаду на обочину, и пусть отчисляют", - но вдруг, боковым зрением уловил янтарные искорки. Рядом бежал Борька, и смотрел на него пристальным, немигающим взглядом. Михаил почувствовал неожиданный прилив сил, и произошло чудо: он пришёл к финишу третьим! Первым был, как и всегда впоследствии, Витька Суворин, высокий и жилистый как скаковой жеребец, вторым худощавый невысокий Борька.
Михаил хорошо помнил ещё одно значащие событие, произошедшее гораздо позже, когда курсантам предстояли впервые полёты на учебных аерах.
До этого дня аеры вызывали у Михаила только восторг. С детства стремительные контуры этих летающих машин завораживали; он с увлечением рассматривал картинки с воздушными боями, интересовался характеристиками разных моделей, и уже в училище с воодушевлением изучал их устройство. Но когда он забрался в кабину, пристегнул себя ремнём к жёсткому неудобному креслу, то неожиданно почувствовал непреодолимый, панический страх. Полёт предстоял только через несколько дней, но Михаил уже знал, что ни за что не сядет в эту ненадёжную жестяную коробку, пойдет в штаб училища и напишет рапорт об отчислении. Обладая хорошим воображением, он видел себя в этой самой ненадёжной жестяной коробке, не такой уж совершенной, как ему казалось раньше, намертво пристёгнутым к жёсткому креслу, совсем не приспособленному для человеческого тела, беспомощным и обречённым, на огромной высоте, и от ужаса становилось кисло в горле.
Но тут к аеру весёлой походкой подошёл Борька, звонко похлопал ладонью по корпусу: "красивая птичка! Как думаешь, Мишель?" Михаил улыбнулся, и помахал Борьке из кабины рукой. Через несколько дней полёт Михаила прошёл прекрасно! Впечатления были потрясающими! Впоследствии он почти всегда выполнял все лётные упражнения на отлично.
Подразделение возвращалось с обеда ленивым строем. За неровный шаг к выпускникам особенно не придирались. Очередной наряд по кухне должен был заступить перед ужином, и Михаил шагал, уныло повесив голову. Фиолетовое небо вдруг затянулось тёмными клубящимися тучами и в воздухе запахло сырой осенью.
Когда строй поворачивал к казарме, Борька тронул Михаила за плечо и показал на чёрный штабной автомобиль, взъезжавший в массивные железные ворота училища. "Наряда не будет" ‒ подмигнул он и улыбнулся.
В свободный час после обеда капитан Репкин вызвал Михаила и Борьку в канцелярию, и приказал немедленно идти в штаб. Для чего их вызвали, он не сказал, только зловеще сощурился.
‒ Злится, ‒ сказал Борька, когда друзья вышли из казармы и направились к штабу.
‒ С чего бы? В штаб, как правило, вызывают не за пряниками. Небось, всё-таки, настучал наш капитан.
‒ Бывает, и за пряниками тоже, ‒ улыбнулся Борька.
В штабе курсантов ждал невысокий полноватый, с большими смешными ушами генерал. Представился он Красновым Вадимом Мироновичем, и сразу категорически запретил курсантам обращаться к нему по званию. "Я, ребятки, человек то сугубо гражданский, а форма, это так, по должности положена". Он сообщил курсантам об особом задании, которое высокое руководство решило на них возложить и подробности которого им будут известны после их прибытия в Центр Космических Исследований. Решение какого руководства, курсантам было непонятно, но задавать вопросы они не решились.
‒ Ты понял, Центр Космических! ‒ поднял к верху палец Борька, когда друзья возвращались в казарму.
‒ Честно говоря, ничего не понял, ‒ развёл руками Михаил.
В тот же день Борьку и Михаила перевели из казармы в офицерское общежитие. Ещё через неделю они сдали досрочные экзамены, получили первые офицерские звания, и улетели с Вадимом Мироновичем в ЦКИ ‒ Центр Космических Исследований.
Скоростной аер Центра летел над плотным слоем облаков, в редких разрывах которого мелькал причудливыми узорами земной ковёр, а над ним застыл величавый в своей неподвижности огромный белёсый шар. Михаил сидел в удобном мягком кресле, разглядывая богатую отделку салона и восхищаясь мягкостью хода аера, совсем не сравнимого с дребезжащими примитивными аерами училища; Борька уткнулся в иллюминатор, наслаждаясь видами, а Вадим Миронович, откинувшись на спинку кресла, сидел, не шевелясь, с закрытыми глазами.
В отличие от подопечных Вадим Миронович не испытывал восторга, для него это была будничная рабочая командировка. Он работал в Центре главным инструктором, и регулярно занимался подбором кандидатов для лётной работы, но это задание было не совсем обычным. Ему вспомнился разговор с начальником научного сектора Пашуком перед командировкой. "Дорогой Вадим, ‒ говорил высокорослый Пташук, поправляя грациозным движением элегантный костюм, заставляя невысокого, полного Вадима Мироновича поёжиться под своим генеральским мундиром, ‒ на этот раз задание немного сложнее. Нам нужны не просто кандидаты, а кандидаты для участия в программе "Чёрная Луна", понимаешь?" "Нет, не понимаю. Это что ещё за Луна такая? - удивился Вадим. ‒ Нас, инструкторов, не посвящают в закрытые программы Центра, ты же, Сергей Петрович, прекрасно это знаешь". Пташук пару секунд пристально смотрел на Вадима Мироновича, как будто раздумывая открыть ли ему важную тайну, и, наконец, решившись, коротко посвятил его в суть дела.
Значит, Сергей Петрович, я везу тебе космонавтов, подумал Вадим Миронович, хлопнул ладонями о поручни сиденья и открыл глаза. Аер качнуло, видимо, при поворотном манёвре. Вадим Миронович продолжал думать: задание он выполнил, Пташук будет доволен, но почему его постоянно охватывает тревожное чувство? Оно появилось ещё когда Вадим вылетал в командировку, но тогда он просто не обращал не него внимания.
Всё время полёта, и сидя в машине, мчавшейся от аэродрома к административному корпусу Центра, Вадим Миронович мучительно искал ответ на вопрос ‒ что же не так, откуда эта тревога?
Михаил и Борька сидели на широком заднем сиденье и беззаботно болтали.
Со стороны Центр показался Михаилу древним городом: высокая каменная стена, большие, обитые кованым железом двустворчатые ворота, цилиндрические зубчатые башни; странного вида разнообразной формы, в большинстве своём белые, дома.
Вадим Миронович разместил друзей в гостинице, велев им никуда не выходить и ждать его возвращения, а сам отправился к административному зданию.
‒ Ааа, сам Вадим Миронович, решил посетить нашу скромную обитель! ‒ улыбнулся Пташук, увидев в дверях Вадима. ‒ Проходи дорогой, садись. ‒ Пташук, копируя Фролова Кирилла, подошёл к окну, и стал выражать восхищение окружающим пейзажем. Но Вадим Миронович его не поддержал:
‒ Скажи, Сергей Петрович, а Центр когда-нибудь уже отправлял человека в космос?
‒ Нет, а почему ты спросил? ‒ Пташук быстро отошёл от окна и сел за стол.
‒ Так просто, интересно.... Мы же, инструктора, не посвящены....
‒ Ну, Вадим, давай без обид. У каждого свои задачи, не мне тебе рассказывать. Но, тебя, можно сказать, как руководителя сектора, допустимо посвятить в некоторые детали.... ‒ Пташук заметил кислое выражение Вадима Мироновича, и продолжил: ‒ Ты пойми, Вадим, меня тоже не во всё посвящают. Ну да ладно. Пилотов, которых ты подобрал, как ты уже знаешь, планируется использовать в программе....
‒ Чёрная Луна, ‒ вставил Вадим Миронович.
‒ Да, именно так. Ты правильно спросил, про космос. Центр никогда не посылал человека за пределы атмосферы. Луну мы изучаем, она близко, всё видно в телескопы, автоматы запускаем. Но вот зимой наши астрофизические лаборатории стали жаловаться на сбой работы оборудования, все, сразу. Это было очень странно. Ну, стали разбираться, и неожиданно выяснилось, что некоторые фундаментальные физические постоянные вдруг начали менять свои значения, не сильно, но меняли. Представляешь, что это значит? ‒ Вадим понимающе качнул головой. ‒ Думаю, не совсем представляешь. Пока изменения слабые, и носят временный характер, это вызывает просто небольшие перебои в работе систем энергетики, связи, различной техники. В бытовом плане это пока не заметно, мало ли, бывает. Но если эти изменения примут более глубокий и постоянный характер, это будет означать конец нашей цивилизации. Мы опустимся на уровень дикарей. И тогда, Вадим, снимешь ты генеральскую форму, и пойдёшь сажать редиску на своей недостроенной вилле. ‒ Пташук улыбнулся своей шутке, и продолжил: ‒ Незадолго до этого события была зафиксирована вспышка сверхновой, практически, на границе видимой вселенной. Это не просто сверхновая, а нечто нам пока не известное. И в довершение: с горизонта луны, почти с самой поверхности, начал работать источник сигналов, явно не природного происхождения. Расшифровать его пока не удалось, но есть ощущение, что кто-то пытается сообщить нам очень важную информацию. И все три события, есть такое ощущение, как-то связаны между собой. ‒ Пташук замолчал, встал, прошёлся по кабинету и распахнул окно.
В кабинет проник слабо уловимый аромат дальних лугов. Вадим сидел в кресле, опустив голову, обдумывая услышанное. Молчание затянулось. Пташук стоял неподвижно, глядя в раскрытое окно, массивные напольные часы неторопливо качали маятником, издавая приглушённое тик-тик-тик, в полумраке кабинета поблёскивали слабым лунным светом стёкла старинного резного шкафа.
До Вадима донёсся густой запах увядающей травы. Он поднял голову. На краю большого стола Пташука стояла стеклянная банка с поникшими полевыми цветами; видно было, что воду в ней давно не меняли. Эта банка никак не вязалась с величественным официозом кабинета Пташука. Откуда она тут взялась?
‒ Послушай, Сергей Петрович, неужели автоматические станции на луне не могут обнаружить источник сигнала? ‒ наконец спросил Вадим. Пашук повернулся:
‒ В том то и дело, Вадим, что не могут. Не видит автоматика. Единственный вариант ‒ живой человек, космонавт.
‒ Но опыта космонавта не было, ты сам сказал, какова вероятность успеха?
‒ Вадим! ‒ ты разве не понял, с чем мы столкнулись? Сейчас выбора нет, да и времени тоже. Программа и бюджет уже утверждены, на правительственном уровне.... У тебя сомнения? - Пташук сощурил глаза.
‒ Нет-нет, ‒ поспешно ответил Вадим, ‒ какие тут могут быть сомнения.... Разве только.... ‒ он запнулся, и замолчал.
‒ Ещё бы, вилла то не достроена.... ‒ как-то нехорошо улыбнулся Пташук.
Возвращался к себе Вадим Миронович с тяжёлым чувством. Вокруг него с деловым видом шагали люди, ездили электрокары, автомобили ‒ Центр жил своей будничной жизнью, как будто никакой программы "Чёрной Луны" не было вовсе, или, как будто эта программа была чем-то обычным, будничным, и таких программ в Центре было каждый день по нескольку.
Поначалу Михаилу и Борьке нравилось в Центре. Всё здесь было необычно: и дома, и машины, и люди. Особенно их впечатляли научные лаборатории с фантастическим, незнакомым им раньше оборудованием, обширные поля с огромными, блестящими на солнце чашами радиотелескопов, аэродром с большими, чудного вида, аерами.
Но вскоре начался этап интенсивной подготовки, занимавший почти всё их время, за исключением сна, и друзьям стало не до впечатлений. Их посвятили в некоторые детали программы, доходчиво объяснили важность выпавшей на их долю миссии, так, что они прониклись и с энтузиазмом воспринимали все тяготы, порой невыносимые, насупившей новой реальности.
Даже медицинские эксперименты Михаил встречал с воодушевлением, хотя всю свою прошлую жизнь врачи и всякие медицинские процедуры вызывали у него панический страх. Борька же, со свойственной ему нечеловеческой психологией наслаждался тяготами, причем, чем тяжелее они были, тем шире была его улыбка.
Как-то после упражнений на центрифуге Михаил, с посеревшим лицом, склонившись к полу, сидел на скамейке, его мутило. Через несколько минут рядом плюхнулся Борька, закончивший те же упражнения немного позже. "Эх, замечательно покружился! Удивительная карусель! Так бы и не вылезал!" - удовлетворённо крякнул он, потягиваясь и откинувшись на спинку скамейки.
Но бывало, что и Михаил брал верх. На занятиях на тренажёре, имитирующем кабину космического корабля, надо было чётко запомнить и выполнить последовательность действий, включение тех или иных тумблеров, быстро реагировать на внезапное изменение показаний приборов, и вот тут-то Борька иногда давал сбой. Михаил с удовольствием объяснял ему, какой тумблер, в какой последовательности включать, и зачем. Это были редкие моменты его торжества.
В один из редких выходных дней друзья гуляли по парку Центра. Парк был уютный, утопающий в пышной, разнообразной растительности, с множеством небольших прудов, населённых редкими породами причудливых расцветок водоплавающих птиц, с многочисленными ажурными павильонами закусочных и ресторанчиков.
‒ Как думаешь, поверхность луны твёрдая, или рыхлая? ‒ спросил Борька. Михаил хотел было ответить, о луне он читал много, но, вопрос неожиданно поставил его в тупик: какова поверхность луны он не помнил.
‒ А вот полетим, пощупаем, ‒ отшутился он.
‒ Да вроде, в программе, высадки на поверхность нет, ‒ заметил Борька.
‒ Ничего, пониже опустимся, потрогаем,... ‒ продолжал попытки шутить Михаил.
‒ Да ладно, Мишель, не парься. В библиотеке, возьмём журнал, почитаем. Пошли-ка лучше в павильон, лимонаду выпьем, а то выходной скоро закончится.
Они уселись за столик, поставив перед собой стаканы с лимонадом и тарелки с пирожными.
‒ Я вот что думаю, нам же здесь говорили, что мы спасители не только нашей цивилизации, но всего человечества. Так? ‒ вдруг спросил Михаил.
‒ Ну, так, а что тебя смущает? ‒ Борька залпом опустошил пол стакана лимонада и затолкал в рот огромное, с кремовыми розочками пирожное.
‒ А Малежко, в училище, нам постоянно твердил, что нас готовят к решающим схваткам с тёмными странами, врагами человечества. Значит, мы и их спасать будем?
‒ Выходит так. Мишель, а ты чего заморочился то? Им, наверху виднее. Сказано спасать ‒ будем спасть. Заодно к луне слетаем, интересно же. Давай-ка, лучше ещё лимонаду возьмём.
‒ Давай, согласился Михаил, но "заморочные" мысли его не покидали. Он хорошо помнил, как Малежко со вступительным приветственным словом выступал перед первокурсниками. В большом зале была хорошая акустика, и тихие, скрипящие слова полковника чётко долетали до каждого курсанта. "Ребятки, вы сделали очень правильный выбор, народ, империя, гордятся вами! Как все вы знаете, мировое зло вновь поднимает свою поганую голову, и наши доблестные парни уже сейчас отдают свои жизни в борьбе с ним! Учитесь хорошо, становитесь из желторотиков соколами! Страна смотрит на вас!" - Малежко стоял, широко расставив ноги, сцепив руки за горбатой спиной, его узкие глаза хищно сканировали зал, заглядывая в ошеломлённое лицо каждого курсанта, заставляя того цепенеть от восторга и ужаса.
Тогда у Михаила вновь возникло желание покинуть училище. Впоследствии, под влиянием регулярных политзанятий, он таки проникся общим боевым духом, и уже с нетерпением ждал момента, когда, наконец, он станет соколом, и его отправят на боевое задание, например, атаковать военную базу, расположенную высоко в горах на территории "тёмной" страны.
На тренировочных полётах на полигоне он с азартом направлял свой аер на учебную цель, представляя, что это вражеский огневой центр, брал его в прицел, лихо совершал манёвры, наслаждаясь послушной стремительной машиной и, жал на спусковой тумблер, расположенный на рукоятке управления. Несколько вспышек за лобовым стеклом, и ракеты уходили из под крыльев к цели. "Есть!" - удовлетворённо восклицал Михаил и уходил на следующий заход.
И теперь надо всех спасать, и тех, с кем он несколько лет готовился воевать насмерть за цивилизованное человечество, думал Михаил, потягивая лимонад, надо будет поговорить об этом с Вадимом Мироновичем. В Центре политзанятий не было, и Михаил постепенно возвращался к своему истинному существу, во всяком случае, воинственного настроения уже не было. "Даже не думай" ‒ сказал Борька, поднимая третий стакан лимонада. Михаил не переспрашивал, он давно привык к Борькиным чудесам, пусть даже это и чтениям мыслей. Наверное, по выражению лица догадался. "Смотри, надуешься лимонада, до общежития не добежишь" ‒ только сказал он.
А в это время Пташук лихорадочного разыскивал Вадима Мироновича.
‒ Да в снабжение ходил, новые комбинезоны пора заказывать, а там говорят, что фонды не запланированы на этот квартал, ‒ виновато произнёс Вадим Миронович. ‒ А что, что-то случилось?
‒ Случилось, Вадмим. Сегодня было зафиксировано небывалое отклонение постоянных, и одновременно усиление интенсивности сигналов с луны. Нас как будто торопят. Как там твоя боевая команда?
‒ Молодцы ребята, идут по графику, будут готовы точно к сроку.
‒ Не будет графика, Вадим. ‒ Привычным движением Пташук поправил костюм. Вадим Миронович невольно собрал складки на лбу.
‒ Понял. И когда? - поднял он понимающий взгляд на Пташука.
‒ Через месяц, не позже. И то, это слишком долго, хорошо бы завтра, но, космоаер ещё не готов.
‒ Спрашивать, будут ли пробные беспилотные полёты, наверное, нет смысла....
‒ Конечно, Вадим, какие пробные, сам видишь, что твориться. Вчера было совещание у Фролова, и уже сегодня нам повысили бюджет в три раза! Представляешь? В три! Так что, давай, ступай к своим соколам, и.... Ты знаешь что делать.
Теперь Вадим Миронович знал. С тяжёлым чувством он возвращался в сектор подготовки пилотов.
Уже на следующий день он повёз своих подопечных на аэродром, где в спешном порядке была организована стартовая площадка для космоаера. В стороне от взлётно-посадочных полос под крутым углом, чёрными зловещими стрелами устремились в небо стальные направляющие стартовой площадки, по которым вскоре к луне должен был отправиться космоаер с его, Вадима Мироновича, воспитанниками.
Стартовый комплекс в глазах Михаила выглядел мрачно, но космоаер был по своему красив: большой, как военный ракетный аер, с непривычно маленькими крыльями, со своеобразным утолщением в хвостовой части, где располагались реактивные двигатели, блестящий чёрный корпус с белым диском луны ‒ он был восхитителен! "Да-а-а.... Вот это настоящая, серьёзная птичка!" ‒ воскликнул Борька.
Через две недели Вадим Миронович вызвал космонавтов к себе в кабинет.
‒ Ну, вот ребятки, время пришло, через неделю приступаем. Готовы?
‒ Что за вопрос, кончено готовы, Вадим Миронович! ‒ бодро отозвался Борька.
‒ Это хорошо, ‒ вздохнул Вадим Миронович, как показалось Михаилу, грустно. ‒ А теперь, господа пилоты, должен вам сообщить.... ‒ Вадим Миронович запнулся, ещё раз вздохнул: ‒ в общем, полетит только один. ‒ Он замолчал, и стал бесцельно перебирать бумаги в папке, лежащей на столе перед ним.
Молчаливая пауза затянулась. Борька с Михаилом застыли в напряжённом ожидании. Новость была ошеломительная. А Вадим Миронович всё молчал, шелестел бумагами, шевелил губами, как будто решал какую-то важную задачу, ещё более важную, чем та, о которой последние месяцы они все говорили, и что вопрос о том, кто полетит, более второстепенный, чем эта важная задача, и спокойно может постоять в очереди. Михаила так и подмывало поторопить генерала, но онемевший рот не слушался, а стрелочные часы над полками с папками, которые он никогда не замечал, сейчас своим тиканьем больно били острыми молоточками по всем извилинам встревоженного мозга. Борька же, в любой ситуации, не расстающийся со своей широкой улыбкой, и сейчас улыбался, но улыбкой, застывшей театральной трагической маской.
Вадим Миронович, наконец, почувствовал, что прятаться дальше за бумагами не получиться, и максимально официальным тоном, на который только был способен, сообщил, что на закрытом совещании у Фролова на роль первого космонавта была выбрана кандидатура Николаева Михаила, Аширов Борис назначен дублёром.
Михаил был потрясён: лететь к луне в одиночку, без Борьки ‒ от этой мысли у него похолодело в животе, к такому он не готовился. Да и почему он? Борька по многим параметрам его превосходил ‒ и физически, и по стрессоустойчивости. Кончено, и он мог похвастать способностями ‒ в математике, физике, астронавигации, он не раз выручал Борьку на экзаменах, но этого мало! Почему выбор пал на него? С чего вдруг? И вообще ‒ кто он, без Борьки?
‒ Ну, чего нос повесил, космонавт? ‒ весело сказал Борька за ужином в столовой Центра. ‒ Луну потрогаешь! Не об этом ли мечтал, Мишель?
‒ А ты? ‒ Михаил посмотрел на Борьку полным отчаяния взглядом.
‒ А что я? Вернёшься, расскажешь! А потом, я же дублёр, значит, следующий полёт мой. Думаю, после тебя, полёты станут регулярными.
‒ Знаешь, честно говоря, я не очень понимаю, в чём моя такая большая роль? Просто довести космоаер до нужной точки, а дальше автоматика, всё зафиксирует, ретранслирует сигнал через антенну, и всё такое, да? Так ставил нам задачу Вадим Миронович?
- Мишель, ничего себе, какой ты занудливый, только теперь заметил! - Пробубнил Борька набитым ртом. ‒ Давай, ешь, а то остынет. Посмотри, какое сегодня замечательное картофельное пюре, жёлтое, с маслом! А котлеты? Таких в училище не было!
Неужели его совсем не задело случившееся, изумился Михаил, наслаждается котлетами?
Да, Борька прав, подумал вдруг успокоившийся Михаил, и пододвинул к себе тарелку. Только теперь он понял, какая вкусная пища в этой столовой! А Борька это понимал всегда. Да и не только это. Он понимал каждый момент жизни, и жил в нём, и радовался ему, и жизнь всегда благодарила его за это. Почему же сейчас ему так не повезло, он стал всего лишь дублёром, почему? А не повезло ли? - как всегда, усомнился Михаил.
‒ А ты веришь во все эти инопланетные сигналы? ‒ спросил он Борьку.
‒ Да какая разница, ‒ равнодушно ответил Борька, принимаясь за красиво сервированный салат. ‒ Разве в этом дело?
Оставшиеся до часа икс недели Михаил был на удивление спокоен. Финишную усиленную подготовку Борька проходил вместе с Михаилом с таким энтузиазмом, как будто летит он. И возникшее было у Михаила ощущение одиночества, пропало: Борька был с ним.
Вадим Миронович за эти недели осунулся, круглое румяное лицо его сморщилось, а глаза потеряли весёлый блеск. Несколько раз он собирался попросить аудиенцию у Пташука, но каждый раз, подняв трубку телефона, вешал её обратно, чувствуя безнадёжную слабость своих аргументов.
За неделю до старта, под конец рабочего дня Вадим Миронович таки снял трубку телефона:
‒ Сергей Петрович, примешь? Поговорить надо....
‒ Пораньше не мог? Такое прямо срочное? Может по телефону?
‒ По телефону нельзя, ‒ неожиданно твёрдо ответил Вадим Миронович.
Через десять минут Вадим Миронович стоял в дверях кабинета Пташука.
‒ Ну, проходи, Вадим, садись, ‒ произнёс Пташук с нескрываемой досадой, как будто уже знал, с чем тот пришёл. Видно было, что Пташук собирался домой: документы со стола были убраны, окна закрыты, снятое с вешалки дорогое пальто брошено на спинку кресла.
Вадим Миронович, не снимая шинели, грузно опустился в кресло, бесцеремонно бросив фуражку на стол Пташука:
‒ Я внимательно изучил документацию и отчёты по космоаеру. Аппарат требует испытаний, наработки данных для статистки по отказам, и ещё много чего....
‒ Ну, Вадим, ‒ Пташук брезгливо поморщился, ‒ с каких это пор ты стал авиаинженером? Ты, видимо, не очень внимательно изучил документацию, или, во всяком случае, не всю. - Пташук открыл ящик стола и достал пухлую папку. ‒ Вот посмотри, здесь все данные по компьютерному моделированию поведения аппарата во всех возможных ситуациях. Думаю, у тебя нет оснований не доверять нашему инженерному сектору.
Вадим Миронович понял, ‒ спорить бессмысленно. Он откинулся на спинку кресла, нервно расстегнул шинель:
‒ Видел я все картинки с автоматических станций. Действительно, ничего не видно. Но нельзя ли запустить более функциональный аппарат? Это проще, чем рисковать космонавтом. Или я опять чего-то не понимаю?
‒ Опять, Вадим, опять. Ты пойми, есть в природе явления, доступные восприятию только человеку. Никакая техника здесь с ним конкурировать пока не в состоянии, да и, сможет ли когда-нибудь ‒ это большой вопрос. Ну, например, интуиция, нелинейное мышление, и всё такое. Согласен? ‒ Вадим Миронович в знак согласия только развёл руками. ‒ А принять решение? Согласись, что бывают ситуации, требующие решения против всяких инструкций и логики, а это, опять-таки, может только человек. Да что я тебе рассказываю, ты это, лучше меня знаешь.
‒ Ну, это я понимаю, но, так ли нужна сейчас спешка? Если в мире случился сбой, разве космонавт может как-то на него повлиять? Сергей, ты сам-то в это веришь? И ретрансляция сигнала, если у него получиться, - у автоматики, как ты говоришь, не получается, - что же поможет его расшифровать? Есть уже такие методики?
Пташук встал, явно нервничая, прошёлся по кабинету:
‒ Вадим, вот от тебя я такого не ожидал, вот честно. Сколько мы уже с тобой знакомы? Считай, вместе начинали, да? Помню тебя, молодого капитана, ты был тогда несколько стройнее.... - Пташук замялся, - ладно, извини, нервы. Принимаю претензию, да, в Центре сложилась порочная практика секретности, когда смежные сектора не в курсе деталей общей задачи. Мы это исправим, но, не сейчас, ситуация критическая.
‒ Утверждён бюджет? ‒ вставил слово Вадим Миронович.
‒ Да, представь себе, и бюджет тоже! Пойми, Вадим, если Центр сейчас не предпримет никаких действий, его просто перестанут финансировать, а, возможно, и закроют. И потом, ты же сам видишь, что происходит с константами. Возможно, их изменение и не связано с сигналом, но, у нас сейчас выбора нет. ‒ Пташук взял со спинки кресла пальто, давая понять, что разговор окончен.
Через неделю, ранним весенним утром на стартовой площадке было оживлённо. Вокруг пусковой установки суетились люди, рядом стоял автомобиль-заправщик, из пузатой оранжевой цистерны которого под маленькое острое крыло космоаера протянулся толстый, похожий на громадную змею, гофрированный шланг.
Михаила и Борьку в сопровождении Вадима Мироновича на стартовую площадку доставил небольшой, совершенно невинного гражданского вида автобус. Михаил, несмотря на герметичный скафандр, чувствовал, что утренний воздух был необычно холодным.
Он никогда не думал, что в такой уникальный момент его жизни на душе будет так пусто. Он равнодушно смотрел на стартовую установку, над которой висел огромный шар, белёсая поверхность которого местами была расчерчена тёмно-фиолетовыми полосами облаков; у дальнего края площадки темнели фигурки нескольких человек в длинных шинелях, среди которых Михаил узнал начальника Центра Фролова, Пташука и нескольких руководителей секторов.
Под стать настроению Михаила, процедура старта прошла более чем буднично: Вадим Миронович доложил о готовности Фролову, тот кивнул и только сказал: "начинайте".
Михаил, в громоздком скафандре с трудом забрался в кабину, и, пред тем, как захлопнулся люк, услышал хлопки Борькиной ладони по корпусу космоаера и его весёлое: "хороша птичка! А? Мишель?" На душе просветлело, и он помахал рукой перед лобовым стеклом, гораздо меньшим, чем у обычного аера, так что было не понятно, увидел ли Борька его знак, но янтарная искорка, блеснувшая на мгновение в боковом зрении, успокоила Михаила.
В наушниках раздалась команда, запустить двигатели; Михаил выполнил необходимые действия, корпус космоаера задрожал и сквозь звукоизолирующий слой в кабину проник мощный приглушённый рёв вырывающейся из дюз энергии.
Космоаер как будто собирался с духом, дышал всё чаще и чаще, увеличивая с каждой секундой грохот двигателей, и вдруг, сорвавшись с места, устремился в небо, через несколько секунд превратившись в чёрную точку на фоне огромного белёсого лунного диска.
С этого момента от космоаера не поступало ни одного сигнала, на все запросы космонавт не отвечал. Радары Центра некоторое время ещё видели на своих экранах быстро перемещающуюся светящуюся звёздочку, но вскоре она исчезла.
3
Будильник старательно заработал молоточками, но Михаил уже не спал. В щели занавесок чернел бездонный космос, обрамлённый слабым голубым свечением цифровых часов, стоящих на тумбочке напротив окна.
Утренний страх по давней привычке пытавшийся овладеть Михаилом, сегодня был особенно старателен: Михаил натянул одеяло на голову в безнадёжной попытке отгородиться от наступающего дня.
Выйдя на улицу, Михаил поразился кромешной тьме, окутавшей двор, при том, что над крышей соседнего дома ярко сиял большой лунный диск. Прохожие деловито шагали по своим делам, смотря только под ноги и не замечая этого очевидного несоответствия.
И Алина, офисная секретарша, которую он встретил на подходе к офису, не видела огромного белёсого шара, грозно нависшего прямо над крышей офисного здания. Она бодро цокала каблучками, покачивая белокурыми длинными локонами, гордо выпрямив спину и выставив пышную грудь под яркой синей кофтой.
‒ Миш, чего стоишь, на работу пора! ‒ весело произнесла она слегка сипловатым прокуренным голосом.
‒ Да, идём... Алин, тебе не кажется, что луна сегодня необычная? ‒ сказал Михаил, показывая рукой на огромный белый шар над крышей здания.
‒ Миш, перебрал что ли вчера? Какая луна? Пошли уже....
‒ Ну пошли-пошли.... ‒ пробурчал Михаил, входя в холл офиса вслед за Алиной. Он уже было направился к своему отделу, но, повернулся к Алине, успевшей занять своё место у приёмной стойки:
‒ Алин, а новичок, Борис Аширов, уже вышел на работу?
‒ Какой Борис? ‒ Алина подняла на него накрашенные удивлённые глаза..
‒ Ну как же, вчера директор представлял нам нового сотрудника.... ‒ Михаил почувствовал дрожь в голосе.
‒ Ой, Миш, предлагала тебе вчера таблетку, и чего ты отказался? Надо было сегодня директору позвонить, и остаться дома. Ты точно не выздоровел, ‒ ухмыльнулась Алина, доставая косметичку. Михаил махнул рукой и отправился к себе в отдел.
Костя как всегда, уже был на месте и усердно работал ложкой, Сегодня он не вызвал у Михаила раздражения. Михаил пожелал ему приятного аппетита, и спросил:
‒ Костенька, скажи, пожалуйста, вчера директор представлял нам нового сотрудника?
Костя сглотнув порцию каши, удивлённо посмотрел на него:
‒ Вчера? Вроде нет, не помню. Новых сотрудников уже месяц как не было....
И этот туда же, подумал Михаил, как же так, вчера же директор представлял им паренька, худого, черноволосого, с янтарным блеском в глазах! Ведь это было! Или не было?
Как же не было, когда было, думал Михаил, идя домой. Директор отпустил его, сделав выговор, как и Алина, что он, не выздоровев, пришёл на работу.
На бревне под кустом, не нарушая обычая, уже текла своя жизнь. Завсегдатаи с восторгом приняли Михаила, предусмотрительно купившего по пути пузырёк беленькой и банку кильки в томате.
У Михаила перехватило дух, когда под вечер, один из сотрапезников вдруг воскликнул: "посмотрите, какая необычная сегодня луна!" С этого момента он понял, ‒ Борька Аширов был!
На следующее утро, как всегда, Михаил проснулся раньше будильника, и ощутил необычное, удивительное состояние ‒ привычного страха не было!
На работу в этот день он не собирался, но, вопреки обычаю выходных дней, из дома вышел рано, долго стоял у подъезда и пристально смотрел на сияющую тёплым жёлтым светом луну, сейчас не вызывавшую ни тревоги, ни беспокойства.
Никуда не торопясь, Михаил направился к кусту у соседнего дома и уселся на влажную ещё после вчерашней мороси кору бревна, возле которого оставались впечатляющие многочисленные следы вчерашнего праздника. Прохожие торопливо стучали каблуками, торопясь по своим делам, со стороны дороги усиливался шум машин, день вступал в свои права; но Михаил ничего не слышал и не видел ‒ он смотрел на луну. Её жёлтый диск постепенно светлел, увеличивался в размерах, всё чётче проступали зубчатые, с контрастными тенями, контуры кратеров, горных цепей, ярких долин и лунных морей. И плотная, ватная тишина вдруг облепила Михаила. Он замер в неописуемом восторге, наблюдая в иллюминаторе космоаера иной мир, сейчас такой близкий, что казалось, протяни руку, и его можно было потрогать.
Неожиданно тишину разорвал треск в наушниках: "Хррр.... Михаил, сынок, ответь, слышишь меня? Хррр.... Ответь.... Ну давай, хррр... сынок, ответь.... Михаил, на связь! Михаил.... Хррр...." Михаил вздрогнул, голос Вадима Мироновича был хриплый, тревожный, похоже, он вызывал Михаила уже долго, но динамик сработал только теперь. Он ответил, но Вадим Миронович его не услышал. Михаил поправил микрофон, пощёлкал тумблерами, ответил ещё раз, потом ещё, но голос Вадима Мироновича продолжал твердить: "Михаил, на связь, ответь.... Михаил, на связь...." Стало ясно, что связи нет. Михаил был спокоен, этот вариант при подготовке отрабатывался много раз, ему надо было просто продолжать выполнять программу, следить за траекторией полёта и в нужный момент проконтролировать включение соответствующего оборудования.
И Михаил продолжил работу. Хотя, работы особенно и не было, просто надо было периодически отслеживать показания приборов, и он, прекратив попытки восстановить связь, продолжил любоваться видом из иллюминатора.
Космоаер вышел на расчётную траекторию и теперь летел на минимальной высоте над поверхностью луны. В нижний иллюминатор Михаил наблюдал быстро проплывавшую под ним пепельно-желтоватую поверхность, усыпанную светлыми и тёмными точками, от которых в разные стороны разбегались прямые лучи; один раз быстро промелькнуло яркое, идеально круглое пятно, несколько раз появлялись пирамиды с геометрически правильными гранями, и разных размеров кратеры; дно некоторых было усыпано каменными остроганными обломками. И везде чёрные, с резкими границами тени, казалось, скрывающие в себе запредельную, пугающую тайну.
От очарования лунного мира Михаила отвлёк ярко вспыхнувший красный индикатор ‒ космоаер приближался к цели, к источнику загадочных сигналов, пора было проследить за аппаратурой. Михаил внимательно следил за приборами, периодически бросая взгляд в иллюминаторы: ему очень хотелось увидеть таинственный источник своими глазами. Но на горизонте, отделявшем светлую пепельную поверхность луны от черноты космоса было пусто.
Аппаратура мерцала разноцветными огоньками, давая понять, что работает в штатном режиме, и что задача Михаила успешно выполнена. Теперь, по инструкции, он должен был достать из контейнера таблетку и принять её. Таблетка должна была помочь ему при посадке на землю.
Откинув защёлку замка, Михаил с удивлением обнаружил, что контейнер был пуст. Это уже выходило за рамки инструкции, но Михаил быстро взял себя в руки, решив, что его подготовки хватит для приземления и без таблетки.
Вскоре индикаторы на приборных панелях начали гаснуть, программа была завершена, но необходимый манёвр космоаер всё не совершал. Теперь уже Михаил удивился: наверное, ещё не время, подумал он. Но после того, как стали гаснуть индикаторы на панели управления, он понял ‒ что-то пошло не так. Видимо, он упустил какие-то детали. Как учил Вадим Миронович ‒ принять таблетку и расслабиться, вроде так, ни за какими манёврами уже не следить. Значит, так и надо сделать.
Михаил откинулся на спинку кресла, положил руки на поручни, перестал о чём либо думать, и стал смотреть в иллюминатор, за которым проплывал холодный, безучастный к земным проблемам лунный пейзаж. Вскоре он начал мёрзнуть: энергосистема космоаера отключилась, космический холод постепенно проникал в кабину, а потом и под скафандр; мысли и чувства его угасли, осталось только молчаливое, спокойное восприятие. Михаил уже не был Михаилом, не был космонавтом, не был сотрудником Центра, не был человеком, ‒ он был частицей бытия, безграничного, вечного.
"Эй, друг, ‒ откуда то из глубин космоса донеслось до Михаила, кристаллизуя его обратно в материальное тело ‒ с тобой всё в порядке?" Михаил открыл глаза, его осторожно трогал его за плечо один из дворовых завсегдатаев, которого Михаил видел вчера вечером на бревне. Михаил поднял руку, давая понять, что всё в порядке.
Поднявшись с бревна Михаил уже знал, куда поедет ‒ в книжный магазин.
Быстро найдя нужный отдел, он взял с полки первый попавшийся справочник по физике. Дыхание его перехватило, когда он увидел в таблице физических постоянных цифры, совсем не те, которые он помнил. Теперь он был уверен, ‒ Борька Аширов был, даже если завтра Алина опять скажет, что никакого нового сотрудника не было! Борька Аширов был, а значит, был и тот, другой мир.
На следующий день Михаил вышел на работу. Никакого нового сотрудника не было, но Михаил не задавал вопросов, ‒ это для него было уже не важно. Он знал, что Борька был, и когда-нибудь обязательно снова появиться, и тогда уже Михаил будет знать, что делать.
И никто на земле не почувствовал момент, в который смертоносный импульс достиг их мира, стёр его, и мгновенно нарисовал новый. И только Николаев Михаил заметил некоторые странности, неожиданно проявившиеся в этом мире, временами размывавшие, раздваивающие его жизнь, но которые в итоге дали ему те интуитивные, не до конца осознанные знания, которые в итоге, избавив его от мелочных, надуманных проблем, позволили ему жить, просто жить, радуясь этому незамысловатому, но великому факту.