Неприятная, раздражающая трель старого телефонного аппарата, уже почти забытая, наполнила всё ещё полусонное сознание Альфреда, пытаясь вытащить его из сладостной дрёмы в ночную реальность. Накрыв голову подушкой, Джонс пролежал несколько минут, но в итоге не выдержал и медленно поплёлся к телефонной трубке, несколько раз споткнувшись обо что-то, валяющееся на укрытом ворсистым ковром полу. Наверное, всё же не стоит вечером перед сном разбрасывать по дому одежду, как бы ни хотелось поскорее упасть в нежные объятья мягкого, разве что не пушистого одеяла и уткнуться в большую перьевую подушку, почти моментально уплывая в царство собственных грёз.
А скрипуче-писклявый звук телефона монотонно, прерываясь лишь на несколько секунд, заполнял собой каждый миллиметр дома, не оставляя места для тишины, и каждую клеточку мозга, не оставляя места для мыслей. Ал подошёл к аппарату и, протирая сонные глаза подушечками большого и указательного пальцев, взял чёрную трубку.
- Алло, Герой вас слушает, - чуть хрипловатым, заспанным голосом сказал Альфред. - Джонс, Рэй Брэдбери умер, - доносился голос откуда-то издалека. - У... мер, - не веря, шёпотом произнёс Альфред.
Голос из глубин пластмассового средства общения судорожно и обречённо пытался объяснить произошедшее. Но это было уже не важно. Неважно, "как", "во сколько", "от чего". Это всё чепуха. Абсолютно ненужная ерунда. Всё как-то поблёкло и потеряло значимость. И только громогласно проносилась единственная фраза в голове: "Умер. Рэй Брэдбери умер".
Он совершенно бессознательно повесил трубку на место. Характерный щелчок на мгновение вернул Ала в реальность, чтобы вновь дать возможность с головой окунуться в омут собственного подсознания. Немного пошатываясь, он добрёл до кровати и, взяв толстую, потрёпанную временем тетрадь, обессилено рухнул на постель.
Когда первая волна странного ступора прошла, Альфред потянулся к выключателю ночника, в тишине очень шумно щёлкнула кнопка, и часть комнаты словно утонула в уютном мягко-жёлтом свете, рассеянном тканевым абажуром. Придвинувшись ближе к спасающей от гнетущей темноты лампочке в кремовом одеянии, страна провела пальцами по приятно-шершавой поверхности тёмно-зелёной обложки и раскрыла тетрадь на первой странице.
"Моему единственному другу-стране, прожившему не одну сотню лет и оставшемуся в душе семнадцатилетним парнишкой, Фреду, в подарок. От "сказочника"".
Америка провел рукой по надписи, тихо прочёл её вслух и слабо улыбнулся.
Вспомнил уже покрытые многочисленными морщинами руки, вручившие ему этот бесценный подарок. В неприметной тетрадке - рассказы, которые никогда не напечатают, потому что они написаны "для" и "про" Джонса. Как подарок самому старому и нестареющему другу. Как наставление для молодого и безалаберного сына. Как искреннее пожелание дальнейшей счастливой жизни от доброго дедушки.
Джонс медленно листал пожелтевшие от времени страницы, и воспоминания как-то сами собой всплывали из океана памяти. Вот эти большие кляксы, сделанные перьевой ручкой на первых страницах, появлялись всегда, когда он, Альфред, отвлекал друга от написания рассказа очередной глупой выходкой. Например, удерживал на кончике носа маленькую пятицентовую монетку, которая почти всегда падала на пол и закатывалась под диван или шкаф, а Ал пытался её оттуда достать. Не всегда успешно, но обязательно смешно.
А вот через несколько десятков страниц цвет чернил стал чуть светлее, неаккуратные кляксы исчезли. Да, Джонс точно помнит, в каком шоковом состоянии пребывал Рэй, когда он, Америка, подарил другу коробки, наполненные под завязку шариковыми ручками. И всё потому, что Ал обратил внимание, что Брэдбери пишет в тетради перьевой ручкой. Он, как показалось Альфреду, сделал резонный вывод о странных обстоятельствах, не позволяющих писателю купить удобную и практичную шариковую ручку. А раз Писатель не может купить ручку сам, то ему с этим поможет Герой! Ведь, не дай Бог, Брэдбери будет нечем писать, это станет настоящей катастрофой! Так что пишущих принадлежностей, закупленных Альфредом, хватило бы, как минимум, на всю оставшуюся жизнь автора. Причём если бы он весь остаток времени до смерти только бы и делал, что писал. Без перерывов на самые банальные необходимые человеку вещи. Даже на сон. Конечно, тот факт, что Рэй свои произведения печатает, а не пишет, учтён не был. Или оказался просто забыт. Пусть "помощь" Ала - крайне сомнительна и довольно глупа, но Дуглас оценил её. Ведь это было искренне и от всего сердца.
Вдруг из тетради выпал маленький, потемневший и потерявший яркость цветочек. Альфред аккуратно взял крошечный бутончик пальцами, но тот оказался слишком хрупким, и тоненькие лепесточки посыпались в ладонь. Джонс внимательно осмотрел распадающееся на части растение и непривычно для себя самого, сдержанно и грустно улыбнулся. Это был одуванчик. Тот самый, что подарил Америка после прочтения книги "Вино из одуванчиков". Маленький, изначально насыщенно жёлтый, с заключённой в его бутоне частичкой самого лета, а теперь утративший первоначальный цвет и сочную мягкость. Ал сделал глубокий вдох, пытаясь ощутить столь знакомый аромат весеннего одуванчика, но вместе с воздухом в нос попали лепесточки, из-за которых Альфред сильно чихнул, и засохшие остатки цветка быстро разлетелись, а потом мучительно долго опадали на длинноворсовый ковёр. Да, от пьянящей свежести тоже ничего не осталось. Только пыль, старость, сухость и почти человеческая усталость. Грустно. Но это неизбежно. Как, впрочем, и любая смерть.
В потрёпанных страницах хранилось еще много трогательно простых воспоминаний, связанных с их многолетней дружбой. И казалось, в них застыло то время, словно в этих кусочках спрессованной целлюлозы сохранилась частичка их дружбы. И, безусловно, на этих тетрадных листах навсегда останется тёплое дыхание времени, в котором жил и творил Человек по имени Рэй Дуглас Брэдбери...
***
Джонс всегда знал, что это произойдёт. У всего есть очень плохое свойство - смерть, отчего-то всегда наступающая неожиданно. Он чувствовал, что узнает эту новость поздней, лунной ночью, а на улице будет препротивно каркать ворон. Да, вот и сейчас где-то неподалёку во всю свою глотку орёт чернокрылая птица. Наверное, в глубине души Ал знал, что это случится скоро. Но всё равно он знал - это произойдёт слишком неожиданно, а потому - ужасно больно.
Однако же это было безумно странно. Разве может быть так, чтобы Рэй, который больше всего на свете ценил жизнь, умер? Разве может быть так, чтобы уже пришло его время расплачиваться с космосом за удивительный дар жизни? Разве может быть так, чтобы человек, написавший о полёте человечества на Марс, ушёл из жизни, так и не дождавшись его в реальности? Разве это вообще может быть?..
И теперь уже не к кому идти, когда Брагинский в очередной раз обгонит в космической гонке, когда больше всего на свете нужна поддержка и мудрый совет человека, не связанного политическими оковами, когда просто надо "поговорить". Вроде бы, ты страна, и у тебя есть уникальнейшая возможность разговаривать с кем, когда и где угодно. Однако почему-то, так называемый, "разговор по душам", почти никогда ни с кем не получается. У Альфреда так точно. Рэй был исключением. Он умел слушать и говорить. Говорить так, что его всегда слушал с пристальным вниманием даже неугомонный Фреди, как по-дружески называл страну писатель. Джонс мог прийти к нему в любое время суток, и ему всегда были рады. Даже когда приходил поздней ночью.
Если у Ала что-то не получалось, он шёл к своему другу. Шёл, чтобы выразить своё возмущение, активно жестикулируя и очень громко высказываясь на тему "глупых бюрократов" и "проклятых социалистов", от которых житья уже нет. Шёл, чтобы поведать о собственных неудачах, промахах и поражениях (они ведь бывают даже у Героев, только знать всем об этом совсем не обязательно). Шёл, чтобы получить здравое наставление и порцию необходимой критики. И, конечно же, приходил, чтобы поделиться радостью, успехом и просто отличным настроением.
А когда опора была необходима самому Брэдбери, Джонс мог бросить все дела и прилететь к нему. Просто подойти, крепко обнять, не говоря лишних слов, и быть рядом. Малость. Но иногда она так нужна нам самим и нашим близким. Порой необходима так же, как двадцать один процент кислорода в земной атмосфере. Правда, не всегда и не у всех найдётся тот, кто сможет дать эту самую "малость".
В доме Рэя всегда сохранялась атмосфера той умиротворённости и изолированности от внешнего, бурно развивающегося мира, которая требовалась Джонсу в минуты, когда небольшая передышка от вечно ускоряющегося бега жизни и восстановление моральных сил становились для Альфреда приоритетнее любой победы над "красной опухолью" и даже космических достижений. Войти в крошечный, но в то же время безграничный мир медленно умирающих на бесчисленных полках книг, таинственных "сказок" с неожиданным концом. Где можно хотя бы на вечер стать не сверхдержавой со сверхпроблемами и сверхобязанностями, а тем самым семнадцатилетним парнишкой, которым Ал всегда оставался в глубине души. Где нет необходимости играть свою роль героя-демократа для остального мира. Где не надо врать, прежде всего, самому себе, что любишь воевать.
А что толку воевать, если в войне вообще не выигрывают? Все только и делают, что проигрывают, и кто проиграет последним, просит мира. Альфред хорошо усвоил эту простую истину под грохотом пушек, свист пуль, рёв самолётов, крики умирающих за него и за его врага молодых ребят и матёрых волков, плач матерей, сестёр, жён, детей, потерявших своих родных ... Ещё ни одна официальная победа в войне не принесла Джонсу ничего, кроме какой-то противной горечи, смешанной с радостью окончания бессмысленных в космическом масштабе сражений. А как же независимость, демократия, земля, деньги, нефть и прочее? Ведь это и есть главная награда за победу. Но стоят ли они стольких загубленных судеб? Разве в этой огромной вселенной есть хоть что-то ценнее жизни?..
Наверное, Дуглас - единственный из окружения Альфреда, кто мог спорить с ним без последствий. Хотя нет, не так. Рэй - единственный, с чьим мнением Джонс соглашался. Пусть оно даже не совпадало или оказывалось прямо противоположным.
Они могли бесконечно спорить о вреде и пользе новых технологий. Долго, с жаром, приводя постоянно новые, самые разнообразные и причудливые аргументы, почти всегда с чашкой ароматного чая и куском свежеиспеченного яблочного пирога, заботливо приготовленными Маргарет, женой писателя, когда та была еще жива. И, в конце концов, Дуглас спрашивал у Ала: "Скажи, неужели все эти новомодные изобретения, вместе взятые, стоят хотя бы одного полёта на Марс?". Это был удар по самому больному месту Джонса. Альфред отдал бы многое, чтобы полететь на Красную Планету. И отдал бы, кажется, всё, чтобы бороздить просторы космоса. Космос - самая большая и вечная любовь Джонса. Не фальшивая демократия, не комиксы, не яркие сладости, не фаст-фуд, не деньги, не полёты на самолётах, не блокбастеры, не победы. Всё это - лишь грубая замена заветной мечты в условиях жестокой реальности. Космос, несмотря на все достижения, так и остался для Джонса чем-то далёким и недоступным. Какой и должна быть настоящая мечта. А всё остальное - только вынужденная подмена.
Они оба мечтали о космосе. Каждый, правда, по-своему. Брэдбери бы полетел при условии, что ему дали бы снотворного на время полёта и команду пилотов, а Джонсу, несомненно, важно непосредственное управление кораблём и обязательные приключения на все части тела. Была в этом своя ирония, так как даже в общей мечте они не могли сойтись мнениями. Но, кажется, именно благодаря разности взглядов им никогда не было скучно вместе.
*** Альфред почувствовал чью-то длинную ладонь, мягко опустившуюся на плечо. Он повернулся лицом к пришедшему и в тёпло-золотистом свете узнал своего друга-инопланетянина.
- Мне очень жаль, - бесцветным, словно механическим голосом произнёс Тони, - Вы, земляне, придаёте слишком большое значение смерти, которая есть всего лишь одно из состояний вещества. - Рэй не умер, - тихо и уверенно сказал Альфред после недолгого молчания, а его ярко-голубые, как чистый и умиротворяюще спокойный океан в безоблачный жаркий день, глаза, отражающие мягкий янтарный свет, упрямо смотрели на космического путешественника и, в то же время, в какую-то несуществующую даль. - Сказочники не умирают, они просто уходят домой.