В день похорон Кристин светило не по-осеннему яркое солнце, и листва дубов, окружающих старинное городское кладбище, отливала медью в его теплых лучах. В прорехи плотного кружева крон было видно изумительно-синее небо с белыми размывами облаков, предвещающих перемену погоды. Элизабет до цветных пятен в глазах всматривалась в сияющую бронзу листьев, боясь опустить взгляд и увидеть черный влажный рот могилы, готовый поглотить гроб Кристин. Она не плакала, только все крепче сжимала руку стоящего рядом Стива, словно нашла единственную зацепку, которая удержит ее в этом мире после потери лучшей подруги.
Элизабет вспомнила, как много лет назад, когда один мальчик из их класса утонул во время каникул на море, Кристин сказала: "Вот и начали умирать люди из нашего поколения". Элизабет тогда чуть не рассмеялась, таким высокопарным показалось ей это высказывание. Смерть была уделом стариков и, если и вырывала из жизни кого-то из молодых, то только по нелепой случайности. И вот теперь смерть подошла слишком близко, тяжелый запах прелой земли казался ее дыханием, от которого у Элизабет кружилась голова. Не было рядом Кристин, которая могла одним словом изменить окружающее, превращая горе в светлую грусть, грусть в воспоминания, а воспоминания в дым.
Сейчас Элизабет казалось, что Кристин была рядом с ней всю жизнь, хотя познакомились они только в школе. В тот день учительница после большой перемены вошла в класс не одна, она вела за руку тоненькую рыжую девчонку с огромным портфелем в руке. Девочка была небрежно одета и смотрела на будущих одноклассников со странной смесью боязни и вызова в огромных, не по-детски печальных, глазах. Конечно, тогда Элизабет не могла заметить этого странного взгляда, новенькая показалась ей просто грустной. Учительница оглядела класс и подтолкнула девочку к парте Элизабет:
-- Дети, это Кристин Келли, она будет учиться вместе с нами, а сидеть ты, Кристин, будешь с Элизабет. -- Ничего не говоря, Кристин уселась рядом с Элизабет, вытаскивая из своего портфеля потрепанные тетрадки и старую перьевую ручку.
На следующей переменке почти все девочки в классе сгрудились вокруг Кэти Колхаун, чей папа работал в мэрии:
-- У нее, -- захлебываясь шептала Кэти, кивая в сторону новенькой, жующей свой завтрак в одиночестве у открытого окна, -- у нее мама сумасшедшая, я слышала, мой отец про это говорил! Она живет с бабушкой, а мама у нее в Килсби! -- понизив голос так, что ее едва можно было расслышать, произнесла Кэти название страшного места, о котором в городе ходило множество будоражащих воображение слухов, и которое было закрытой лечебницей для душевнобольных.
-- Да она и сама, небось, ненормальная! -- зашипела Лесли Ирвинг.
Элизабет вдруг стало противно все это слушать.
-- Но ты-то дура, хоть мама у тебя и умная,-- довольно громко произнесла она и отошла от одноклассниц. То ли новенькая услышала, что Элизабет за нее заступилась, то ли просто решила наладить отношения с соседкой по парте, но на следующем уроке Кристин подсунула Элизабет листочек с начатой партией в крестики-нолики, и так завязалась их дружба.
Училась Кристин хорошо, хотя и не придавала этому никакого значения, охотно давала списывать и частенько была заводилой на всевозможных вечеринках, но не с кем, кроме Элизабет, она так и не сошлась близко. Элизабет очень гордилась своей подругой и тем, что из всех девочек в классе, Кристин выбрала именно ее.
Кристи вечно выдумывала какие-то необыкновенные игры, в которых они с Элизабет исполняли роли заморских принцесс, могущественных ведьм или призраков, живущих на чердаке. Она рассказывала потрясающие истории, которые якобы происходили с ее дедом, старым моряком, и приносила в доказательство своих слов какие-то диковинные раковины или засушенных насекомых. Рядом с Кристин скучная школьная жизнь казалась Элизабет необыкновенно насыщенной и захватывающей.
Поначалу родители Бетси не очень-то одобряли дружбу их дочери с девочкой из неблагополучной семьи, но, узнав Кристин получше, не стали противиться. К тому же стало ясно, что Кристин хорошо влияет на немного рассеянную и несамостоятельную Элизабет, невольно подавая ей пример в учебе и особенно в занятиях живописью. Девочки вместе посещали школьную изостудию, а, став постарше, записались на художественные курсы в местный университет.
Живописью Кристин занималась упорно, с завидной усидчивостью, но несмотря на это, Элизабет, с ее тонким чувством цвета и природной ясностью взгляда все же превосходила подругу. Рисунки Кристин были точными, часто обескураживающе откровенными, как фотоснимки или краткий и емкий пересказ быстро разворачивающихся событий, в то время как работы Элизабет походили на неторопливую задушевную беседу со зрителем, постепенно раскрывающую все новые и новые черты в казалось бы уже давно знакомом собеседнике. Однако никакого соперничества между подругами не было, наоборот, каждая старалась взять лучшее от манеры другой.
Когда пришло время определиться, что делать после окончания школы, девушки, как всегда, были единодушны. По совету преподавателей, высоко оценивающих обеих, они отправили свои работы в столичный университет, на факультет искусств. Пришедший оттуда ответ удивил учителей и огорчил подруг. Кристин предлагали стипендию, а вот Элизабет советовали подготовиться серьезнее, потому как "В работах мисс Кингсли видно прекрасное мастерство, но, к сожалению, не чувствуется индивидуальности". Впервые перед подругами встала угроза разлуки, и тогда Кристин совершила поступок, глубоко потрясший Элизабет. Подумав не больше суток, Кристи объявила Бетси, что не поедет учиться без нее. Размышляя впоследствии над этим шагом Кристин, Элизабет поняла, что сама ни за что не смогла бы отказаться ради дружбы от такого заманчивого предложения.
Девушки направили свои работы в еще один университет, на юге страны, и получили оттуда восторженные отзывы. Они с радостью покинули родной город, предвкушая все прелести самостоятельной жизни.
Сняв на двоих небольшую студию в богемном квартале на набережной, они погрузились в новый для них мир. Элизабет казалось, что она попала в сказку, такими нереально-прекрасными были и город, и море, плещущееся чуть ли не у самого порога, и яркая новая жизнь, закружившая подруг бешеным вихрем. У них сразу же появились знакомые, посыпались приглашения на многочисленные вечеринки, концерты, выставки. Позже, вспоминая это время, Элизабет только диву давалась, как успевала она многие часы проводить в студии за работой. Она могла рисовать сутками, столько новых сюжетов и характеров окружали ее. Ее работы становились все ярче и выразительнее, и успехи были столь очевидны, что в конце первого семестра две из ее последних картин были отобраны для студенческой выставки и проданы за довольно приличную сумму.
Успехи Кристин в живописи были не столь впечатляющи, но она стала писать довольно удачные рецензии и художественные обзоры, а через некоторое время уже всерьез подумывала о переходе на филологический факультет. Ее хвалили за точность оценок, свежий взгляд, удачные метафоры. Частенько Кристи со смехом повторяла: "Ну, Бетси, кажется, у тебя будет свой собственный критик". Элизабет смеялась в ответ, обнимая подругу. Во время учебы они стали еще ближе друг другу. Элизабет только удивлялась, как Кристи всегда удается находить нужные слова для любой жизненной ситуации. Она всегда оказывалась рядом, если была нужна Элизабет, и могла запросто отменить свидание с понравившимся парнем, чтобы побыть с подругой, если в тот вечер Бетси была одинока. Любой неудачей или радостью Элизабет делилась с подругой, слушая ее советы. Сама Кристин тоже ничего не скрывала от Элизабет, рассказывая о своих увлечениях и планах, спрашивая мнение о том или ином поступке, прося помощи в возникающих проблемах или приглашая порадоваться очередному успеху.
Тогда же рядом с ними появился Стив. Он учился курсом старше на филологическом факультете и стал кем-то вроде куратора для Кристин, когда она только начинала свой путь в литературу. Он был спокойным и веселым парнем, всегда готовым прийти на помощь, касался ли вопрос искусства или личной жизни, у него всегда можно было перехватить деньги, чтобы дотянуть до стипендии. Элизабет была уверена, что Стив неравнодушен к Кристи, но та только смеялась в ответ на предложения подруги повнимательнее присмотреться к "своему в доску парню".
На последнем курсе Элизабет полюбила. Охватившее ее чувство не имело ничего общего с легкими увлечениями и даже влюбленностями, которые были у нее до этого. Эдуард Кросби был преподавателем живописи. Достаточно известный художник, он выбрал Элизабет в ученицы, отдавая должное ее таланту и способностям, а затем их союз учителя и ученицы постепенно стал превращаться в тесное единение двух увлеченных людей, перерастая в настоящую любовь. Бетси казалось, что у нее выросли крылья, близился конец учебы, впереди была огромная прекрасная жизнь, рядом с любимым человеком, так же увлеченным живописью, как и она сама.
***
Сейчас Элизабет вглядывалась в счастливое прошлое, как в осколки разбитого зеркала, и могла точно назвать тот день, когда это зеркало треснуло.
Эдуард уехал на некоторое время в столицу, где они с Элизабет планировали купить студию и работать после того, как поженятся, Бетси же была полностью поглощена приятными хлопотами по подготовке свадьбы и переезда. Как-то, вернувшись от портнихи, Элизабет застала Кристин в совсем не свойственном подруге мрачном расположении духа.
-- Бетси! Это ужасно, но мне немедленно надо ехать... -- Кристин смотрела на подругу почти виновато. -- Позвонили из клиники, где лежит мама, сказали, что она при смерти. -- Кристи начала сновать по комнате, собирая вещи. -- Она уже давно никого не узнает, но это было бы ужасно, позволить маме умереть одной.
-- Конечно, ты должна немедленно ехать, -- воскликнула Элизабет, принимаясь помогать подруге.
-- Как мне не хочется уезжать от тебе в такое время...-- Кристин вздохнула и обняла подругу.
-- Ерунда! Приедешь прямо к свадьбе, -- улыбнулась Бетси, но тут же спохватилась, что ее счастливый вид более, чем неуместен сейчас.
Проводив Кристи, Элизабет вдруг подумала, что впервые за много лет она осталась одна. Эдуард будет отсутствовать еще несколько дней, Кристин, похоже, уехала надолго, да и Стив куда-то запропастился. Но в то время у Бетси было столько забот, что она не заметила, как прошла неделя, потом другая и только тогда она поняла, что за это время Кристин звонила ей каждый день, а вот от Эдуарда не было никакой весточки. Тогда Бетси сама позвонила жениху. В ответ на ее радостное приветствие, Эдуард сказал лишь, что скоро вернется, и тогда они смогут поговорить.
Он приехал через пару дней и прямо с вокзала позвонил Бетси, попросив ее прийти в небольшое кафе на набережной. Когда девушка прибежала на место встречи, то ей было достаточно одного взгляда на сгорбленную фигуру любимого, согревающего в дрожащих пальцах толстобокую рюмку с остатками коньяка, чтобы понять все без слов.
-- Нам не нужно быть вместе, -- говорил Эдуард, -- я не могу обманывать тебя, я люблю другую, но ухожу не к ней...
-- Почему? -- тупо спросила Элизабет.
-- Она пока этого не хочет. Я уеду. Может быть, в другую страну... Прости меня.
Элизабет вышла из кафе другой женщиной. С того момента она продолжала существовать по инерции, оживляясь лишь от неумеренных доз алкоголя или истерического веселья на какой-нибудь богемной вечеринке. Из старых друзей рядом остались только Кристин и Стив, пытающиеся удержать ее от стремительного саморазрушения. Тогда Кристин решила, что им необходимо уехать в другой город, она могла бы найти работу в газете, а Бетси, возможно, вернулась бы к живописи. Элизабет была очень благодарна подруге за такое участие, идея оставить место, где все напоминало ей о рухнувших надеждах на некоторое время увлекла ее. Они даже начали обсуждать этот план, но не прошло и недели, как Кристин нелепо погибла в автомобильной аварии.
***
-- Тебе надо постараться забыть все и уехать, -- говорил Стив, когда, после похорон, они сидели в его небольшой гостиной, глядя на портрет Кристи, написанный Элизабет несколько лет назад.
-- Как ты можешь сейчас думать об этом! -- возмущение Элизабет было подогрето бокалом виски. -- Я потеряла лучшую подругу, я понять не могу, как буду жить без нее, мне кажется, я сама умерла вместе с Кристин! А ты? Ты так спокоен...Разве ты не любил ее? Или я ошибаюсь...
-- Бетси, успокойся. Тебе надо уехать, пойми, так лучше для тебя. Бетси..., -- просительно произнес Стив.
-- Не называй меня так, это имя только для нее! -- на глаза Элизабет наконец-то навернулись слезы.
-- Успокойся, Лиззи...
-- Черт возьми! -- алкоголь ударил Элизабет в голову. -- Да кто ты такой, чтобы указывать мне? Ты просто предатель! Как ты мог отпустить Кристи в ту ночь! Ты же знал, что она плохо видит! Да если бы она осталась тогда у тебя, аварии бы не было, Кристи была бы жива! Ты трус! Тряпка, который не мог удержать у себя девушку на ночь! -- голос Элизабет сорвался на крик и тут она взглянула на лицо Стива. Это была маска ненависти, на которой жили только глаза, горящие неприкрытой злобой. Элизабет невольно встала со стула и попятилась к стене.
-- Как можно было быть такой слепой...-- вдруг глухо произнес Стив. -- Как ты могла ничего не замечать? Я не верил Кристин, не хотел верить...Но, похоже, все это правда. Ты и впрямь какая-то блаженная дурочка!
-- Что ты, Стив, что ты говоришь? Что сказала обо мне Кристи?
-- Да она только и говорила, что о тебе! -- голос Стива дрожал от сдерживаемой ярости. -- Она лепила твою жизнь так, как ей хотелось, а ты...идиотка! -- Стив вдруг поднялся, неверной походкой прошел в свой кабинет и вернулся с пухлым конвертом. -- Вот! -- он швырнул конверт на диван так, что из него посыпались мелкоисписанные листы бумаги. -- Я хотел сжечь... Но пусть это будет тебе уроком. Читай!
Элизабет непослушными пальцами собрала с дивана несколько листков. Она сразу узнала неровный почерк Кристин, на всех листочках стояли даты, похоже, что это был дневник.
"Моя маленькая Бетси, -- прочла она -- ты не понимаешь, во что ввязалась! Разве достоин тебя этот жалкий художник-неудачник, который сумел задурить твою хорошенькую головку нелепыми обещаниями. Да ему наплевать на тебя, как на живописца, его интересует только твоя молодость, которой он хочет воспользоваться. От тебя ему нужен только секс и немое обожание. Но ты никогда не поймешь этого без моей помощи. И я покажу тебе, какую ты совершаешь ошибку, соглашаясь на замужество. Он поведется на первую же попавшуюся ему юбку!" Элизабет прекратила читать, взглянула на дату, это был день, когда Эдуард сделал ей предложение. Она помнила, с каким восторгом делилась новостью с Кристин, и как радовалась за нее подруга.
Элизабет взяла другой листок, он был сильно измят и пожелтел, судя по стоящей на нем дате, Кристин писала еще в школе.
"Я сойду с ума! Я не могу лишиться ее, я не смогу жить, если Элизабет уедет. Зачем, ну, зачем ей этот университет? И ей наплевать на нашу дружбу. Конечно же, если ее примут туда, она упорхнет без оглядки. А там...там у нее будут новые друзья. Ей будет уже не до меня. Я не могу потерять ее. Думаю, когда-нибудь она скажет мне спасибо за то, что я собираюсь сделать".
Элизабет перевернула листок:"Все произошло именно так, как я и думала. Отсылая наши работы, я поменяла подписи на бандеролях, и ее рисунки приняли за мои, а мои -- за работы Элизабет. Конечно же, Бетси, твои работы великолепны! И, конечно же, тебе предложили стипендию. Только вот имя-то на конверте было мое. И получается, что пригласили меня, а тебе-то отказали. Но я буду благородна. Зачем мне столица, если там не будет тебя, если каждую секунду я буду мучиться догадками, где ты и с кем? Мы не должны расставаться, я твой ангел-хранитель и не брошу тебя. Я отказываюсь от присужденной мне стипендии".
Элизабет села на диван. Оставшиеся листочки веером легли у ее ног.
-- Что это значит? -- Она посмотрела на Стива, который сидел у стола, опустив голову на руки.
-- Я болван, -- глухо сказал Стив. -- Не надо было давать это тебе. Ты и в правду ничего не знала.
-- Что знала? -- закричала Элизабет.
-- Что она любила тебя! Тебя и только тебя! Всю жизнь, еще со школьных времен. Для нее не существовало никого, кроме "ее маленькой Бетси". Она могла сбежать со свидания, потому что у тебя что-то не ладилось с картиной, она кидалась утешать тебя, говорить о твоей гениальности, а потом возвращалась ко мне, трясясь от ужаса, что может тебя потерять. Сидя там, где ты сейчас сидишь, она пела тебе дифирамбы, проклиная окружающих "ее маленькую Бетси" отвратительных типов. Кристи плакала от одной мысли, что в твоей жизни появится кто-то, кто разлучит вас. Она была готова на все, лишь бы быть рядом с тобой. На все...
-- Так Эдуард... -- начала было Элизабет.
-- Не спрашивай меня, -- отвернулся Стив.
Элизабет принялась лихорадочно перебирать рассыпавшиеся листки, отыскивая нужную дату. Найдя листок, она принялась за чтение, становясь все бледнее и бледнее.
"Думаю, моя бедная ненормальная мамаша простит меня, если мне придется воспользоваться ею как прикрытием. Я должна ехать вслед за женишком Бетси".
"Позже, в столице. Все прошло не совсем уж гладко, даже не знаю, пожалуй, этот мазила все-таки был неравнодушен к моей маленькой Бетси. Я довольно быстро разыскала его в столице, посмотрела студию, в которой тебе никогда не работать, и предложила Эдуарду отметить покупку, как старому другу. За ужином он все время твердил, как любит тебя, дорогая, и как ты талантлива. Будто я этого не знаю и будто какой-то мужлан может любить тебя сильнее и нежнее, чем я. Я старалась вовсю, но, кажется, он не видел меня. Тогда я еще раз возблагодарила небеса за мою сумашедшую родительницу. Когда-то я отвозила в больницу довольно редкое лекарство, сильное
психотропное средство. Несколько таблеток я оставила себе. С алкоголем все сработало отлично и, когда мы оказались в гостинице у твоего жениха, мне не составило труда раздеть его и, придав себе соответствующий вид, перебудить весь этаж криками. Горничная и лифтер застали нас в весьма недвусмысленном положении. Я тут же заявила об изнасиловании, а когда художничек очухался, рассказала ему, что он натворил. Разумеется, он ничего не помнил и страшно перепугался. Я пообещала, что ославлю его на всю страну, если он не откажется от тебя. Если же он меня послушает, я не буду заявлять в полицию. К тому же, даже если он попробует доказать, что все было не так, как я говорю, ты, моя милая, скорее поверишь мне, чем ему. В довершение всего, я объявила, что больна дурной болезнью и, наверняка, заразила его. А все это сложно будет объяснить тебе. Конечно, расставание будет для тебя тяжелым ударом, но я помогу моей милой Бетси пережить его".
Элизабет посмотрела на Стива:
-- Ты что, все это знал? -- произнесла она, едва ворочая языком.
Он кивнул.
-- И не сказал мне? -- спросила она.
Стив покачал головой.
-- Как же ты мог? -- как-то равнодушно-обреченно произнесла Элизабет.
-- Я и не смог... Как видишь. --- он кивнул на бумаги. -- Надо сжечь все это. Попадутся еще кому-нибудь...
Он, пошатываясь, встал и стал бережно листок за листком собирать записи.
-- Я любил ее, -- наконец произнес Стив. -- После каждой своей выходки, она приходила ко мне, пила, смеялась и все рассказывала, в лицах. Она искренне верила, что помогает тебе, спасает от дурного влияния. Она очень любила тебя. Понимаешь, не то, чтобы она вообще предпочитала женщин, нет... Для нее, просто, не существовало ни женщин, ни мужчин. Только ты. -- Казалось, что Стив рассказывает это самому себе. Элизабет сидела на диване, а он ползал у ее ног, поглаживая каждый собранный листок, как котенка. -- Я подумал, это наследство ее сумасшедшей матушки... что Кристи больна. Я не мог говорить с ней об этом и начал слежку, чтобы она не наделала глупостей. Я был рядом и тогда, когда все это случилось с Эдуардом. Но ничего не смог сделать... А когда она потом рассказала мне об всем, радуясь, как удачно все придумала, я понял, что не смогу больше молчать. Я сказал ей об этом... Она только рассмеялась. Лиззи, она смеялась, и я впервые увидел ее настоящее лицо. Она была одержима тобой, больна...неизлечимо больна. А безнадежных больных...
-- Стив, что ты сделал? Ты ведь не случайно отпустил ее тогда ночью? Да? -- Элизабет смотрела на старого приятеля с ужасом.
-- Более того, -- вдруг как-то страшно хихикнул он, -- уехав от меня, она не заметила, что тормоз на машине неисправен.
-- Ты... -- Элизабет не могла говорить дальше.
-- Уходи отсюда, Лиззи, беги ...-- произнес Стив, будто очнувшись от забытья.. -- Пойми, я не мог допустить, чтобы ее заперли в больнице до конца дней. Я слишком любил Кристи.