Сонеты Вашингтона Олстона
Сонеты Вашингтона Олстона 
Savin 


-------------------------------------------------------------------------------- 
Ум. Вашингтон Олстон. 
Washington Allston (1779-1843) 

Thought 


What master-voice shall from the dim profound 
Of Thought evoke its fearful, mighty Powers?-- 
Those dread enchanters, whose terrific call 
May never be gainsaid; whose wondrous thrall 

Alone the Infinite, the Uncreate, may bound; 
In whose dark presence e'en the Reason cowers, 
Lost in their mystery, e'en while her slaves, 
Doing her proud behests. Ay, who to sense 

Shall bring them forth?--those subtile Powers that wear 
No shape their own, yet to the mind dispense 
All shapes that be. Or who in deepest graves 

Seal down the crime which they shall not uptear?-- 
Those fierce avengers, whom the murdered dead 
Shall hear, and follow to the murderer's bed. 



Чей глас воззвал из глубины бездонной 
Ума всю мощь его стихий зловещих? - 
Чьи злые чары, чей могучий зов 
Так притягателен, от чьих оков 

Лишь мир Предвечный и Несотворенный 
Свободен - перед которым трепещет 
И Разум сам, хотя рабы его 
Ему послушны. Кто из ничего 

Их к смыслу приведет? - слепые тени, 
Которым формы должен ум придать, 
Чтоб, сбросив их, опять свободным стать. 

От мести их не спрятать преступлений; 
Из под земли поднимут мертвеца 
Найти постель убийцы-подлеца. 


На смерть Кольриджа. Вашингтон Олстон. 
Washington Allston (1779-1843) 

Sonnet on the Late S. T. Coleridge 


And thou art gone, most loved, most honoured friend! 
No, never more thy gentle voice shall blend 
With air of Earth its pure ideal tones, 
Binding in one, as with harmonious zones, 
The heart and intellect. And I no more 
Shall with thee gaze on that unfathomed deep, 
The Human Soul,--as when, pushed off the shore, 
Thy mystic bark would through the darkness sweep, 
Itself the while so bright! For oft we seemed 
As on some starless sea,--all dark above, 
All dark below,--yet, onward as we drove, 
To plough up light that ever round us streamed. 
But he who mourns is not as one bereft 
Of all he loved: thy living Truths are left. 

И ты ушел, мой самый лучший друг! 
Нет, никогда не зазвучит вокруг 
Твой голос мягко, чисто и согласно, 
В котором сочетались так прекрасно 
Душа и ум. Нет, больше никогда 
С тобой мы не заглянем вместе в бездну 
Людских сердец - не унесет вода 
Наш тайный челн сквозь тьму. О миг любезный! 
Ведь часто нам казалось, мы - вдвоем 
В беззвездном океане - тьма объяла - 
И все же мы плывем вперед устало, 
Взрезая свет, струящийся кругом. 
И все ж скорбящий не всего лишен: 
С живою правдой остается он. 

Сикстинская Капелла. Вашингтон Олстон. 
On a Falling Group in the Last Judgment of Michael Angelo, in the Cappella Sistina 


How vast, how dread, o'erwhelming, is the thought 
Of space interminable! to the soul 
A circling weight that crushes into naught 
Her mighty faculties! a wondrous whole, 
Without or parts, beginning, or an end! 
How fearful, then, on desperate wings to send 
The fancy e'en amid the waste profound! 
Yet, born as if all daring to astound, 
Thy giant hand, O Angelo, hath hurled 
E'en human forms, with all their mortal weight, 
Down the dread void,--fall endless as their fate! 
Already now they seem from world to world 
For ages thrown; yet doomed, another past, 
Another still to reach, nor e'er to reach the last! 


О как ужасен и непостижим 
Безмерный Космос! Как дробится тело, 
В пыль обратясь могуществом своим! 
Как то, что было монолитно, цело, 
Теряет часть, начало, и конец! 
Как страшно затеряться, наконец, 
Крылатой мыслью в пустоте вселенской! 
Но ты рожден, чтобы рукою дерзкой 
Мир удивить, о Анджелло! Смешав 
Людские формы с хаосом беззвездным, 
Как рок, обречь их падать вечно в бездну! 
И кажется, что тело и душа 
Покинуты навек и сокрушимы, 
И цели их, увы, недостижимы. 

Три Ангела. Вашингтон Олстон.(1-я редакция) 
On the Group of the Three Angels before the Tent of Abraham, by Raffaelle, in the Vatican 


O, now I feel as though another sense, 
From heaven descending, had informed my soul; 
I feel the pleasurable, full control 
Of Grace, harmonious, boundless, and intense. 
In thee, celestial Group, embodied lives 
The subtile mystery, that speaking gives 
Itself resolved; the essences combined 
Of Motion ceaseless, Unity complete. 
Borne like a leaf by some soft eddying wind, 
Mine eyes, impelled as by enchantment sweet, 
From part to part with circling motion rove, 
Yet seem unconscious of the power to move; 
From line to line through endless changes run, 
O'er countless shapes, yet seem to gaze on One. 

Я чувствую, как-будто смысл иной, 
Сошедший с неба, озарил мой разум; 
Доступный сердцу и приятный глазу, 
Прекрасный, бесконечный, неземной. 
В тебе, Святая Троица, даны 
Все тайны сил, что словом решены; 
Вся сущность непрерывного движенья, 
Единство, совершенство и покой. 
Как лист, попавший в легкий вихрь круженья, 
Мой взор охвачен странной красотой 
И вслед за мелочами тихо бродит, 
Не сознавая силы, что им водит; 
Но в плен берет не форма, не деталь, 
А то, что выше их - таинственная даль. 

Рембрандту. На сон Якова. Вашингтон Олстон. 
On Rembrandt; Occasioned by His Picture of Jacob's Dream 



10.04.02 


There is a charm no vulgar mind can reach, 
No critic thwart, no mighty master teach; 
A charm how mingled of the good and ill! 
Yet still so mingled that the mystic whole 
Shall captive hold the struggling gazer's will, 
Till vanquished reason own its full control. 
And such, O Rubens, thy mysterious art, 
The charm that vexes, yet enslaves the heart! 
Thy lawless style, from timid systems free, 
Impetuous rolling like a troubled sea, 
High o'er the rocks of reason's lofty verge 
Impending hangs; yet, ere the foaming surge 
Breaks o'er the bound, the refluent ebb of taste 
Back from the shore impels the watery waste. 

Есть красота, что не доступна массе, 
Ей слова нет, ей не обучит мастер; 
Добра и зла пленительная смесь! 
В ней в целое так смешаны все части, 
Что тайной их захвачен зритель весь, 
И ум его уж сам в себе не властен. 
Таков ты, Рубенс! Мистикой живой 
Ты сердце будишь, в плен берешь его! 
Твой беззаконный стиль, с рутиной споря, 
Бушует, как взволнованное море, 
Поверх ума неколебимых скал; 
И катит его мощный пенный вал, 
На все границы и устои вкуса, 
Освобождая берега искусства. 

12.04.02 

Французская революция. Вашингтон Олстон. 
The French Revolution 


The Earth has had her visitation. Like to this 
She hath not known, save when the mounting waters 
Made of her orb one universal ocean. 
For now the Tree that grew in Paradise, 
The deadly Tree that first gave Evil motion, 
And sent its poison through Earth's sons and daughters, 
Had struck again its root in every land; 
And now its fruit was ripe,--about to fall,-- 
And now a mighty Kingdom raised the hand, 
To pluck and eat. Then from his throne stepped forth 
The King of Hell, and stood upon the Earth: 
But not, as once, upon the Earth to crawl. 
A Nation's congregated form he took, 
Till, drunk with sin and blood, Earth to her centre shook. 

Земля уж сотрясалась. На краю 
Она уже была - не райским садом 
Покрыта, а безлюдным океаном. 
И вновь то древо, что росло в раю, 
Что родило земное зло обманом 
И собственных детей вспоила ядом, 
Пустило корни гнева повсеместно; 
И плод греха созрел, готовый пасть, 
Восстало царство грозное из бездны - 
Сорвать его и съесть. И с трона встал 
Царь Ада сам, и Землю растоптал - 
Не хлябью вод, а грязью взял он власть. 
И затопил в крови сословья все, и званья, 
И Землю всю потряс до основанья. 

12.04.02 

O Art, high gift of Heaven! how oft defamed 
When seeming praised! To most a craft that fits, 
By dead, prescriptive Rule, the scattered bits 
Of gathered knowledge; even so misnamed 
By some who would invoke thee; but not so 
By him,--the noble Tuscan,*--who gave birth 
To forms unseen of man, unknown to Earth, 
Now living habitants; he felt the glow 
Of thy revealing touch, that brought to view 
The invisible Idea; and he knew, 
E'en by his inward sense, its form was true: 
'T was life to life responding, - highest truth! 
So, through Elisha's faith, the Hebrew Youth 
Beheld the thin blue air to fiery chariots grow. 
* Michael Angelo. 

О дар небес! Как часто твой успех 
Таит позор! Ты - ремесло для многих, 
Склад предписаний, сведений убогих 
И мертвых норм; не слышишь даже тех, 
Чей дух тебя зовет; но не таков 
Тосканец* благородный, породивший 
Форм образец, неведомый, не живший 
В краю земном. Свободный от оков, 
Тобой воспламенясь, твоих идей 
Незримый свет он выявлял; и всей 
Душою знал, что формы нет верней: 
“В ней все согласно, живо и правдиво!” 
Так юноша еврейский, веря в диво, 
Узрел коней в огне средь облаков. 
*Микельанджело 

A Smile 


A smile!--Alas, how oft the lips that bear 
This floweret of the soul but give to air, 
Like flowering graves, the growth of buried care! 
Then drear indeed that miserable heart 
Where this last human boon is aye denied! 
If such there be, it claims in man no part, 
Whose deepest grief has yet a mirthful bride. 
For whose so many as the sad man's face? 
His joy, though brief, is yet reprieve from woe; 
The waters of his life in darkness flow; 
Yet, when the accidents of time displace 
The cares that vault their channel, and let in 
A gleam of day, with what a joyous din 
The stream jets out to catch the sunny grace! 


Улыбка. 


Цветок души! Как часто наши губы 
Растрачивают зря твой аромат - 
Любовь мертва, но на могиле клумбы! 
Еще страшней, когда на сердце - ад, 
Но этот ад никто не замечает! 
И если так, то это означает: 
С цветка души осыпалась пыльца - 
И нет мрачней печального лица. 
Не знает горе с радостью союза; 
И воды жизни в сумраке текут; 
Но если вдруг любовь откроет шлюзы, 
И солнца луч войдет в ее сосуд, 
О как, ликуя, празднуя победу, 
Живой поток бежит навстречу свету! 

17.04.02 

J. S. Copley Green, Esq. 


Oh, who can look on that celestial face, 
And kindred for it claim with aught on earth? 
If ever here more lovely form had birth-- 
No--never that supernal purity--that grace 
So eloquent of unimpassioned love! 
That, by a simple movement, thus imparts 
Its own harmonious peace, the while our hearts 
Rise, as by instinct, to the world above. 
And yet we look on cold, unconscious stone. 
But what is that which thus our spirits own 
As Truth and Life? 'Tis not material Art-- 
But e'en the Sculptor's soul to sense unseal'd. 
Oh, never may he doubt--its witness so reveal'd-- 
There lives within him an immortal part. 

Кто может, созерцая лик святой, 
Еще желать чего-то на земле? 
Нет образа прекрасней и милей, 
С такой небесной, чистой красотой, - 
Сама любовь, лишенная страстей! 
Легко и просто, силою творца, 
Вселяя мир, гармонию в сердца, 
Он поднимает их над скверной всей. 
И все ж на мертвый камень мы глядим. 
Но что есть дух, что выражаем им? 
Лишь правду жизни. Не искусство, нет, 
А скульптора, все существо его. 
И несомненно - явный знак того, 
Что жизни вечной в нем сияет свет.