Аннотация: Мой рассказ: чистый, нежный, страстный, немножко грустный, но "сладкий".
Циничный и упрямый.
Глава-1.
Циничный и упрямый, он стоял в двух шагах от самого дорогого магазина города, который нахально стирал все права на существование всех паразитов и грязи. Было где-то три часа. Три часа - это всегда слишком поздно или слишком рано для всего, что ты собираешься делать. Странное время дня. А в тот день просто невыносимое. Ей так нравилось небо ушедших дней - стиснутое, черное от дождя, которое прижималось к стеклам, словно смешное трогательное лицо. А тогда солнце было не смешное, куда там... Она смотрела на него, стоящего от нее на расстоянии прыжка пантеры, скупо, но трезво. Точь-в-точь тем взглядом, которым после бессонной ночи оценивают решения, с подъемом принятые накануне. Страсти в ней не было. Она умерла ко всему. Она заполняла и морочила ее много дней подряд - теперь она была опустошена. Перед ней, раскинувшись с этакой небрежностью, маячила некая мысль - обширная и тусклая. Она не могла понять в чем она заключалась, но знала, что она ей уже омерзительна. Он взял ее за руку. В этот миг, немного более спокойный, чем остальные, она как будто уловила налет грусти; но нет, она была ни весела, ни безразлична - она отдыхала. Ее широко открытые, остановившиеся глаза безучастно отражали город и небо. Длинными теплыми пальцами он перебирал ее нежные, умеющие любить пальцы. Ничто не изменилось, и, однако, все существовало в каком-то другом качестве. Это было, как Тошнота, только с обратным знаком, словом у нее начиналось новое приключение. Она, точно прорезала темноту, и волей неволей была довольна, как герой романа. Она ждала чего-то с ощущением неотвратимости. Его бесстыдный блеск глаз и рассудительный, осведомленный вид нервировали и раздражали, поэтому она все еще была рядом с ним. Она сделала несколько шагов. Оглянулась. Оставила это солнце и синее небо - все, что было всего лишь обманом. Вот уже сотый раз она на него попалась. Ее воспоминания - словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом : откроешь его, а там уже сухие листья... Ей хотелось встряхнуться - живое резкое ощущение помогло бы. Она прижала левую ладонь к щеке и еле коснулась подушечками персиковой кожи своего лица. Посмотрела на него... Она ощутила резкое неприятное чувство - долгий зуд разочарования. И в то же время почувствовала, как рубашка облегает ей грудь, и ее вдруг взяла в кольцо, подхватила медленная разноцветная карусель; закружила мгла, закружили огни в табачном дыму его сигарет, а вместе с ними поблескивающие в глубине тела желания, и она не могла понять, откуда все это и почему. Она застыла на пороге своей решительности, потом что-то сместилось, в голове скользнула тень, ее подтолкнуло к нему - вперед.
Минуя в молчании вереницу домов, характерного цвета "мне избы серые твои", когда-то доводившие до слез Александра Блока, они уже почти довели до слез ее своей бесконечностью и муторностью. Она не ошибалась, все накапливающиеся симптомы предвещали новый переворот в ее жизни и ей было страшно. И не потому, что жизнь ее так уж богата, насыщенна, драгоценна. Она боялась того, что готово народиться, что завладеет и увлечет ее - куда? Неужели опять придется уехать, уйти, убежать, не закончив все, что начала? И потом через несколько месяцев вновь очнуться изнуренной, разочарованной среди новых руин? Ее мысли не облекались в слова, чаще всего они оставались хлопьями тумана. Они принимали смутные, причудливые формы, набегали одна на другую, и она тотчас их забывала. Мимо них проплывали дороги, дома, деревья. События тоже текли медленно: Откуда ни возьмись, появлялись люди, что-то говорили, потом отходили, а они барахтались в собственной истории без начала и конца - свидетель бы из них был никудышный. В предвкушении друг друга они не обращали внимания ни на что. Они не заметили резко пахнущий сырым деревом забор, фонарь, славную белокурую малютку в голубом в объятьях негра под пламенеющим небом. Устав от длительной дороги, она стала мечтать. В ее голове проносились сотни образов. И все еще крепко сжимая его пальцы, она представила его в роли маркиза - человека холодного, которому не свойственно увлекать. Он не живописует, он внушает, и этот способ воздействия, бесцветный и невыразительный, мог найти отклик лишь у людей его пошиба - рассудительных интриганок, и в те минуты она не понимала, что ее держит рядом с ним.
Но перестав думать она бросилась на произвол судьбе и слепо рвалась вперед. Хоть сам город и забыл о бульваре, по которому они шли, она чувствовала тепло исходящее от асфальта стопами, спрятанными под толстым слоем подошвы. Бульвар в тот час был почти неодушевлен. Длинный, грязный, продуваемый ветром коридор. Почти всегда такие располагаются на окраине, в тех странных районах, в которых зачинается город - в близи товарных станций, аэропортов, трамвайных депо. Два дня спустя после дождя, когда промокший город струился теплой испариной под лучами солнца, эти улицы все еще оставались холодными, сохраняя всю свою грязь и лужи. Есть на них и такие лужи, которые не просыхают никогда или, может, раз за лето - в августе.
Она была счастлива: этот холод уже наступившей ночи был так чист и так чиста была сама ночь, разве и сама она была не волной ледяного воздуха? И ей нравилось быть просто холодом и беречь все свое тепло для него. Темнота вошла в город - слащавая и нерешительная. Холодно. В миг, когда стало так темно, что не спасал даже свет фонаря, они свернули налево и нырнули в дальнюю дыру одного из домов и поднялись под самую крышу. Ощутив пальцами мягкий ворс ковра, она села на пол и подняла на него большие синие глаза. На улице ей было лучше - в воздухе не было сладковатого, хмельного привкуса вермута, от которого по телу пробежала легкая волнительная дрожь. Наконец, она подползла к нему настолько близко, что могла дотронуться губами до любого миллиметра его тела. Это... И ей не верилось, что эта распаленная плоть, это пылающее желаньем лицо... И она припала губами к маленькой бардовой родинке на его правой руке. И он не смел предложить ей свою помощь, но хотел, чтоб в случае необходимости она могла к ней прибегнуть. Она предстала его взгляду преображенная, отдающаяся наслаждению с нерасчетливой щедростью. Он завидовал ей. Вот она перед ним нежная и доступная. Она притянула его руками, точно сам он этого сделать не мог. Ее дыханье стало чаще и ей почудилось, что стены по обе стороны комнаты начали расти, что они сближаются, а она и он, словно на дне колодца. Несколько секунд он ждал ее, боясь, как бы она не рухнула навзничь, ведь она слишком тщедушна, чтобы вынести бремя такой необычной муки, переходящей в награду. Она не шевелилась, она стала подобна всему, что ее окружало. На мгновенье ему пришло в голову, что раньше он в ней ошибался и ему вдруг так неожиданно открылась ее подлинная натура... Она коротко простонала, провела руками по его спине, широко открыв удивленные глаза. Нет, не самой себе она подарила ливень наслаждения, а разделила с ним поток всех эмоций, которые так долго умело в себе сдерживала. Он впился страстным поцелуем ей в плечо, одновременно размышляя о том, что надо взять ее на руки и увести на свет, к людям, на уютные розовые улицы: там нельзя страдать с такой силой, и она успокоится, к ней вернуться ее рассудительный вид и привычный уровень страданий.
Он обнял ее нежно- нежно и подумал, что все-таки как ни как ей повезло. А он, вот уже год, как слишком спокоен. В этой трагической глуши он может почерпнуть только немного бесплодной чистоты, такой как она. Он взглянул в окно, в котором отражалась комната, мебель, ее прекрасное тело. . Удовольствие, которое освободило его от частых приступов меланхолии, причины которой ему не совсем известны, он принял с волнующей тело и сердце благодарностью.
- Скажи,- прошептал он ей внезапно,- ты когда-нибудь пробовала аперитив "Брико"?
Она бросила на него безучастный и полный грусти взгляд. Не зная что ответить, она сильно прижалась к его теплой груди и он мерно лег с ней рядом. Так и не дождавшись ответа, он нежно ее обнял и в последний раз перед сном вдохнул свежий холодный запах ночи, запутавшийся в ее волосах...
Глава - 2.
Чувство приключения, безусловно, зависит от событий. Все доказательства были налицо. Утро принесло бергамотовый ветер и привкус морского воздуха... В своем плутовстве она была искренна, непосредственна, великодушна и так же чистосердечна, как в своей любви к нему.. Предав себя саму, она со всей серьезностью обратила свой взор к происшедшему, чтобы извлечь из всего этого хоть какую-нибудь мораль. Она умела извлекать из времени все, что в него заложено. В ту пору, когда она и он жили на двух разных концах города и когда им удавалось вырвать, с обиженной и затаенной злобой на все, сутки друг для друга или хотя бы ночь, она ухитрялась искусно громоздить между ними все новые недоразумения, пока до его ухода не оставалось ровным счетом шестьдесят минут; шестьдесят минут - это столько, сколько нужно, чтобы почувствовать как одна за другой проходят секунды... это был один из таких ужасных моментов...Беспечная юность воскресного утра прошла так же незаметно, как и появилась. Это был тот час, когда тысячи горожан вставали из-за стола - в них что-то уже умерло, а в ней все только начиналось, накапливалось, чтобы потом так и остаться нетронутым. Она взяла его руку и молча стиснула ее в своей. Дай он себе волю и с блестящей иронией выплыли бы наружу все желания и слова, которых было так мало вчера. Он не писал ей никогда напыщенных писем, не приносил к ее ногам небо, если только лишь в минуты сладкого экстаза, он жадно припадал губами к ее нежной коже тонкой голени. Она часто уходила по-английски, чтобы потом вернуться и любить по-французски. Возвращалась, чтоб почувствовать, как он впивается руками и всем своим существом не только в ее тело, но и в нечто большее, названия чему ей было сложно подобрать....
Она вышла из серого, немного куцего дома. Было около трех; во всем своем отяжелевшем и в то же время легком теле она чувствовала наступление второй половины дня. Не ее дня, не его дня, а их... "Вашего дня", - думала она. Второй половины вашего дня, которую тысячи горожан проживут сообща. Солнце разогнало облака, был погожий денек. Небо было скептически - голубым, но кое-где висел, словно задумавшийся, опоздавший дымок.. Она взяла такси. Шофер пытался с ней заговорить, но ей не хотелось.. ей стало страшно... Когда же она опять его увидит? На сколько дней растянуть тот кислород, который она вдохнула прошедшей ночью.. Странное чувство среднего рода билось внутри нее так сильно. Мимо проносились дома, магазины, деревья и рекламные вывески... ей казалось, что все они одного цвета - серого... Внезапно захотелось плакать...Но она не заплакала...
Ее дом, такой же невзрачный внутри, как и снаружи, (так ей казалось), встретил ее пустотой, холодом, одинокой незастеленной кроватью и множеством вещей, ненужных на ее взгляд...Мрачные безрадостные будни пришли непрошено, но явились для нее должным и запланированным образом. Редкое мартини, частые звонки, вселившийся стереотип и суррогатный патриотизм. Больше ничего было не надо. Каждый день она жадно ждала того часа сумерек, когда можно расслабиться, раскрепоститься. Того часа, когда она в несчетный для себя раз переживет еще один трудный день и она отдастся тому единственному, кому доверяет себя после него...Упадет в манящие руки сна...сильно обняв себя, почти до боли, и убивая в себе приступы постыдных рыданий, не позволяя им вырваться даже когда она одна. Сняв с себя все, нежная и гордая она забудется, зная, что скоро все пройдет и скоро она заберет его далеко - далеко...Никто, кроме нее и его не нуждается так в сладострастной неге морского прибоя и взаимных поцелуях в такт неизменному себе прибою... Аспидный оттенок моря пришелся бы очень кстати! А сейчас ей хотелось меньше всего расходовать себя, хотелось экономя жесты, слова, мысли , плыть по течению. В ее распоряжении всего ночь, чтобы стереть морщины, гусиные лапки, горькие складки - плоды рабочей недели. Всего лишь ночь.. Она, точно чувствовала, как во сне минуты утекают сквозь ее пальцы. И ей снилось это море... Он и Она дышали этим морем полной грудью. Она не сжимала его руку так сильно, и ей не надо было его отпускать...он был рядом. Они дышали мерно и глубоко, но шли как - будто крадучись, зная заранее, что делать с их свежими, молящими телами. К ночи прилив усилился. Солнце медленно садилось в море. По пути оно зажгло заревом их глаза. Ослепленная блеском его взгляда, она с улыбкой поднесла руку к лицу и, успокаивая его своими шелковыми прикосновениями, ощутила его земляничные, смешанные с ванилью губы на своей шее...
Нежный персиковый песок не царапал кожу и растянувшись на берегу они раздаривали поцелуи друг другу, точно новогодние сюрпризы. Босыми ногами она коснулась его тела, которое умирало в ожидании, а столь долго невыходящее из разума желание доставляло томную боль, переходящую в тонкий экстаз наслаждения.. Нежность умирала в неравной схватке со страстью, охватившей их. Ощутив его в себе так резво и неожиданно, она впилась ногтями в его загорелую кожу спины, но затем немного смягчившись, опустила ладошки чуть ниже. . .Боготворя его тело, явившееся, как исцеленье, она обнимала его все глазами, а руками обвивала шею, вдыхая любимый запах жестких каштановых волос, едва сдерживая громкий стон наслаждения. Не выдержав самого сильного приступа экстаза, она громко вскрикнула, ощутив сладкую слабость всего тела. Он обнял ее чуть покрепче и она прижалась к его груди, как маленький напуганный котенок. Оставив последний нежный отпечаток своих губ на его теле, она потянула его за руку в теплую морскую воду...