Ночью, в небольшом двухэтажном коттедже на Зеленой улице города Изумрудная Долина горел свет. В два часа ночи в доме номер 5/7 не спали все женщины.
Восьмидесятилетняя дама, держащая себя прямо, положила костлявые, но сильные ладони на колени и чему-то улыбнулась. Она сидела на изящном дубовом стуле, облаченная в вечернее платье дорогого покроя, и смотрела на заплаканную дочь. Та напоминала свою мать только четко очерченными скулами. К неудовольствию седой леди, молодая особа облачилась в современный костюм темно-зеленного сатина, она не сняла красивых остроносых туфелек и теперь, когда девушка нервно проводила своей ножкой в сторону, оставляла на ковре незначительный пыльный след. Но незначительным в этом доме был только муж девушки, спящий без задних ног на втором этаже в спальне для гостей.
Большой свет был погашен. Горели только две бра по углам гостиной, заполняя пространство вокруг теплым, уютным желтоватым светом. Не хватало, наверное, старого английского камина в стене.
Мать приоткрыла тонко подведенные губы, сдержанно вздохнула и провела ладонями по безупречно отглаженному (чего нельзя было сказать про костюм дочери) платью.
- Он тебя когда-нибудь бил, - спросила седая женщина. Голос ее был пугающе холоден и жесток.
- Однажды... Ну может пару раз, - тихо ответила дочь не поднимая взгляда. Все ее внимание было поглощено пыльными следами от туфель на красивом темно-синем ковре.
- Когда?
- Я не понимаю... Мама, я же тебе все рассказывала, - умоляюще начала девушка.
- Когда он тебя бил? И будь любезна, когда отвечаешь на мои вопросы, смотреть мне в глаза. Я хочу, чтобы ты видела в них свое отражение. Я хочу видеть твой стыд.
- ... Мама... Он напивается... Домогается и я отказываю... - дочь попыталась поднять голову, но не смогла. От беспомощности она тихо всхлипнула.
- Он принуждал тебя. Ты ведь знаешь, что он самая настоящая свинья? Ты же помнишь, что говорили мы, твои родители, когда ты принесла нам весть о своем замужестве?
- Да... Я прекрасно все помню, - девушка подняла глаза и вцепилась в лицо матери ненавидящим взором, - Это произошло в начале мая. Был чудесный день, я летела домой, словно на крыльях, легкая, как перышко. Вы сказали, что он дворовый пес. Что нам не пристало якшаться с рванью, с животными, с кобелями, со свиньями! - она с силой сжала кулаки. - Я все помню, мамочка! Я отлично все помню! И что теперь мне прикажешь? К стенке? Может вскрыть вены?!!
- Я расскажу тебе одну историю... - голос женщины даже не дрогнул. Она держалась все так же прямо.
- Хватит, мама! Слышишь меня?!
- ... Мне было восемнадцать. И наше село заняли немцы. На дворе тогда тоже бушевал май. Май 1942 года. Мы шли с подружками за хлебом, мимо взорванной церкви, вдоль окраины. Чтобы не встретить немцев. В те весенние дни на нас был особенный спрос... Помню, Катерина, моя самая близкая подруга, обогнала нас, развернулась спиной к дороге и весело подмигнула...
* * *
... Девушка, одетая в легкое ситцевое платьице, едва достающее до колен, обогнала подруг и остановилась.
- Итак, какие планы на вечер? - она ослепительно улыбнулась.
- Спать в подполе. - Хмуро ответила Настя и нервно повела головой в сторону третьей подружки - Леночки. Та загадочно прикрыла глаза.
- Девчат! Вы совсем не понимаете? Мы же можем ничего не бояться, мы можем помочь нашим родителям! - Катя развела руками. Они остановились рядом с взорванной церковью. Оставшиеся стены, когда-то сложенные из красного кирпича, теперь были покрыты копотью и многочисленными трещинами. От прежнего очарования и красоты, вызывающей благоговейный трепет, остались лишь четыре стены, подобно гнилому зубу.
- Ты о чем? - спросила Настя. - Я знаю, что у тебя на уме... Так вот! Ты это брось, Катерина! Слышишь меня?! Я лучше под расстрел пойду, но под немца не лягу!! Ты понимаешь меня?!! - эхо от ее крика судорожно забилось меж разрушенных стен церкви.
- Успокойся, Насть. Она же шутит... Кать, ты же шутишь? У нее всегда так было: скажет, а потом подумает... - Лена положила свои тонкие изящные ладони на плечо подруги. Она почувствовала, как Настю всю просто трясет. И она знала почему: две недели назад, когда только фашисты ворвались в их село, эти изголодавшиеся твари изнасиловали сестру Насти. Девочки было двенадцать лет.
- Прости меня, - сказала Катя и снова пошла по дороге. Ее подруги медленно последовали за ней. Несколько минут они шли молча, слушая стрекот кузнечиков в давно необрабатываемых, заросших бурьяном полях, и наслаждаясь тихим и теплым летним ветерком. Где-то на востоке прогремел взрыв. Молчание прервала Елена.
- У меня сегодня свидание.
- Где? Ой, то есть с кем? - стразу спросила Катя. В ответ, Лена скромно улыбнулась.
- Может кто-нибудь пойдет со мной?
- Если только ты встречаешься с фашистом, - сказала Настя. - У меня есть отцовский нож - я его специально украла для такого случая.
- Правда, - как-то резко и слишком поспешно спросила Елена.
- Так с кем же, Лен? - не могла утерпеть Катя.
- Вы знаете... Сегодня ко мне приходил отряд чистильщиков. Они искали сочувствующих партизанам... Они увели моего отца... Я побежала вслед, нагнала их... Я упала на колени и молила их, как Господа Бога... А потом пообещала, что буду ждать двоих из них в разрушенной церкви. Они сегодня ночью придут... А потом вместе мы пойдем и отпустим моего отца. Повисла неловкая тишина. Девушки остановились и с ужасом смотрели на подругу. Нет, в их глазах не было презрения. Там было осознание того, что с ними могут поступить так же.
- Я пойду. - Тихо ответила Настя. Она помедлила. - А ты, Кать, не ходи. Нечего тебе ломать себе жизнь. Бог даст, мы перебьем этих тварей и найдем партизан. И тогда все будет хорошо. - Катя неверующе покачала головой, на ее глазах навернулись слезы.
- Девчат... У них же автоматы... Не надо... Господи... - она кинулась к подругам и крепко обняла их, понимая, что они собираются это сделать не только ради себя. Она не могла сдержать слезы. Те полились двумя сладкими девичьими ручейками. Настя шмыгнула носом и уткнулась в мягкие, цвета спелой ржи, волосы Кати. Лена сорвала с головы платок и накрыла им готовые разреветься глаза, она отошла от девушек.
- Хватит рыдать... Девчата... Я вас так люблю... - она не удержалась и заплакала. Подруги сели в траву, затянувшую поле, обхватили колени и стали объяснятся в любви. В любви, в дружбе. Они боялись, что видят друг друга в последний раз.
* * *
Небо было сочно-синим. Среди легких облачков, россыпью сияли звезды. Подобно особе королевской крови, среди звезд плыла полная луна. Не верилось, что уже два часа ночи. Впрочем, как и всегда в середине лета. Стены взорванной церкви вырисовывались на фоне этой красоты, словно четыре приспешника смерти: темные, угрожающие и полные злобы. Девушки шли дворами, старательно обходя те дома, где еще жили собаки. Они боялись опоздать, но пришли даже раньше срока. Они остановились перед полуразрушенной аркой входа в храм и прерывисто вздохнули. Лена поправила огромный кухонный нож, что заткнула за трусики.
- Запомни: ты стесняешься и хочешь уйти в темный угол. - Твердо прошептала Настя. Ее уже не трясло, она сжилась с мыслью о мести, чего бы та ни стоила. Лена, напротив, никак не могла совладать с дыханием. Оно вырывалось из ее полуприкрытого рта с громким присвистом.
- Х... Хорошо, я поняла. - Они облокотились на ледяные стены храма и стали ждать.
Немцы появились в точно назначенный срок. Шли они молча, лишь автоматы призрачно позвякивали в ночной мгле. Они сразу увидели стоящих у стены девушек и поспешили к ним. Один, тот, что повыше, достал какой-то маленький пакетик на ходу. Второй взял на изготовку оружие. Их походка, по мере приближения к заветной цели, становилась все осторожнее и осторожнее. Стены мужчины достигли уже крадучись.
Тот, что шел с автоматом на перевес, медленно оглядел девушек, немного подумал и резким движением схватил за руку Лену.
- Я не могу... Тут так светло... - жалобно замычала девушка.
- Не может? - на плохом русском поинтересовался фашист. Его автомат слегка приподнялся и уперся дулом в живот Елене.
- В церковь... Туда - тыкнула пальцем в сторону развалин Лена. Немец плотоядно улыбнулся, что-то коротко бросил своему напарнику и потащил девушку внутрь. Настя нежно приобняла второго фашиста и, насколько смогла, ласково улыбнулась ему. Тот обхватил ее талию и полез целоваться: от него пахло самогоном и дешевыми сигаретами. Вдобавок ко всему в воздухе появился запах застарелой мочи. Улыбка Насти слегка завяла, она прикрыла глаза, глубоко вздохнула и поцеловала солдата в губы.
Внутри церкви было темно. Пахло падалью и порохом. Немец протащил девушку в самый дальний угол и бросил ту на кучу какого-то тряпья. Только через секунду Катерина поняла, что сидит на чьем-то истлевшем трупе, прямо посередине грудины, там, где когда-то билось живое сердце. Девушка коротко взвизгнула, ее зашатало.
- Что там такое?
- Все нормально! Просто эта русская шлюшка испугалась темноты! Иди-ка сюда... - немец подхватил стонущую девушку и притянул к себе. Его руки заскользили по простенькому короткому сарафану. Они ощупали упругую девичью грудь, слегка потрепали соски, вызвав стон у Кати, почти что потерявшей сознание. Его руки скользнули к трусикам, попробовали: насколько туга резинка, медленно перебрались к ягодицам и застыли. Катя, которая стала приходить в себя, затаила дыхание. Пальцы фашисты прошлись по острому лезвию кухонного ножа, постучали по ручке и обвились вокруг нее. Он стал медленно вытаскивать нож. Катя захныкала, чувствуя, как тонкая кожа лопается под легким касанием лезвия.
- Свень.. я... - запинаясь, прошептал фашист и одним резким ударом в плечо опустил задыхающуюся Катерину на колени. Он расстегнул пуговицы на ширинке и что-то достал.
- Поцелюй сю... да. - Его штаны глухо грохнулись на землю. Из карманов выкатились патроны для снайперской винтовки: длинные гильзы, увенчанные острой смертоносной пулей. Рука Катерина сама подобрала один из них. Она стала вставать с колен, на что получила еще один удар - теперь уже в голову. Девушка повалилась на землю и заплакала.
- Что ты... там? Иди сюда, грязная сучка! - Катя закрыла руками лицо и забилась в рыданиях. Ей было больно, ей было обидно, ей было страшно. Фашист присел на колени рядом с плачущей и наклонился над ней.
- Прекрати орать и принимайся за дело! - прокаркал он на своем гавкающем языке. И Катерине по-настоящему показалось, что перед ней сидит пес. Похотливый кобель, грозящий ей смертью. Она страшно закричала и с размаху всадила патрон в глаз ненавистному фашисту.
Мужчина схватился за лицо и заорал, подобно огромной свинье. Из раны ударила кровь. Теплая жидкость окатила девушке всю грудь. Фашист упал рядом с ней и забил ногами по земле, взметая облачка пыли. Катя медленно поползла к стене, ее рука нащупала тяжелый кирпич, отвалившийся от стены
- Щас ты у меня завоешь! - Она подняла камень над головой, прицелилась и опустила его точно на капсюль. Грохнул выстрел, за ним оглушительная очередь и протяжный женский стон. Эхо выстрелов истерически запрыгало от стены к стене.
- Настя, - в сердцах выкрикнула Катерина и, не обращая внимания на мозги солдата, устилающие пол, схватила шмайстер и передернула затвор. В арке появился второй немец. Его руки были по локоть в крови, давая понять, что он выстрелил в подругу в упор. Всадил в ее живот не меньше трех пуль. Катя нажала на спусковой курок и завизжала, не перенеся вида мужчины, разрезаемого пополам роем пуль. Внезапно труп фашиста с взорванной головой шевельнулся и с трудом поднялся на ноги. Он был страшен: половина лица истекает мозгом, невредимый глаз смотрит в сторону под немыслимым углом, рот беспорядочно дергается, издавая непонятные звуки - не то хрюканье, не то собачье рычанье. Он подошел к стене и стал биться об нее головой, при этом оставляя кусочки своей плоти на старинных кирпичах. И каждый раз, с каждым новым ударом он похрюкивал и поскуливал. Катерина бросила автомат и побежала.
* * *
- На следующий день я вышла к партизанам. Они ворвались в село и освободили нас... Но я не могла забыть этого хрюканья... Он узнал свое место, он понял кем является на самом деле, - старуха криво улыбнулась, обнажив безупречно белые зубы, - он был мужчиной, а значит и свиньей. Я открыла ему глаза... Знаешь, среди партизан таких было много... Иногда казалось, что они все похотливые кобели... Я преподала нескольким хороший урок естествознания. Использовать патроны для снайперских винтовок оказалось чертовски удобно, тем более что только в случае, когда я ударяла по капсюлю, наступало откровение. Нужно было точно воткнуть пулю в левый глаз, а затем взорвать ее... Потом, после войны я приобрела маленький молоточек - просто незаменимый помощник... Твой отец, кстати, тоже оказался порядочной вонючей свиньей... Жаль, что я поняла это не так давно... - Женщина снова улыбнулась, немного шире и слегка безумно.
- Зачем... ты мне это рассказала, - заикаясь, спросила дочь.
- Затем, что твоему мужу пора открыть глаза. - Она потянулась к элегантной сумочке из лайковой кожи и достала покрытый бурыми пятнами миниатюрный молоточек. Она несколько минут чем-то гремела, а затем извлекла на свет патрон, отливающий медью: длинный, с острой смертоносной пулей на конце.
- Может, ты хочешь, чтобы я выцарапала его имя на гильзе?
- Не надо, - покачала головой дочь и неверующими глазами проводила мать, поднимающуюся по ступеням в спальню для гостей. Она не верила до последней секунды, пока наверху не раздался влажный удар и затем оглушительный выстрел. А затем кто-то стал противно поскуливать.