Сумка инкассатора
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Сумка инкассатора
Вася Рябцев слыл в нашем полку оторвой, лихим барагозом. Полковой братии хорошо были известны байки о его загулах и подвигах, передаваемые служивыми друг другу изустно. Васин, как сейчас принято говорить, "имидж", обладал избыточностью брутальности и мачизма, да еще какой - то его внутренней раскрепощенности или даже расхристанности что - ли.
Рябцев в мою бытность в полку заведовал полковым полигоном, носил на погонах по три звездочки старшего лейтенанта, но при этом, что интересно, побросала его военная судьба в разные стороны. Он ведь даже в капитанах ухитрился походить, причем дважды, да оба раза недолго щеголял Вася множеством звезд на погонах. Излишне невоздержан был парень что на стакан, что на язык, да и рукоприкладства не стеснялся. При этом Васе в его неизбывном приподнятом состоянии духа все равно было к кому свои мощные руки прикладывать. Лишнего поддаст, очередной жертве своей в окружность лица зарядит, бойца за какую - нибудь провинность головой в унитаз макнет, на службу не выйдет по причине утренней болезни, начальника своего в пеший сексуальный поход отправит... После этого организационные выводы сами собой прилетали в установленном службой порядке. Все чин по чину - от выговоров до судов офицерской чести, после которых представление, работа кадровиков, приказ соответствующий, и вот звездочка летит с погон долой. Так что это только в теории стрельбы снаряд два раза в одну воронку не ложится, а вот у Васи с погон капитанскую звезду дважды сдувало со свистом. При этом, что удивительно, Васю не выгоняли из Германии, держали, потому как ценили. Служакой он был исправным при всех своих вывертах. Как теперь говорят - эффективным менеджером.
С Васей мы познакомились сразу после второго его разжалования в старшие лейтенанты. Он тогда только приступил к командованию полковым полигоном, хотя до этого числился весьма крепким ротным командиром. Рота его считалась чуть ли не лучшей в полку, дисциплина и внешний вид бойцов, которые смертельно боялись капитана Рябцева, были почти безупречными, и Васиным коллегам по цеху то регулярно в пример ставилось. Только вот ровное, более - менее беззаботное течение жизни - не его стиль, умел человек на себя беду накликать.
Как - то раз довелось капитану Рябцеву нести службу помощником дежурного по полку. Поддал немного, разумеется, для затравки и пошел проверять службу нарядов да караулов полковых. Вот и угораздило его не вовремя заявиться в солдатскую столовую. Наряд тогда только заступил на дежурство, начиналось приготовление ужина для полка, и увидел Вася в варочному цеху картину не очень благолепную. Дежурный по столовой, совсем зеленый прапорщик, старшина роты, беспомощно метался внутри помещения и зачем - то ругался то с поварами. Потом подлетел к трем бойцам - узбекам, наряженным работать в помощь поварам и стал громко верещать на них высоким юношеским тенорком. Азиаты что - то эмоционально отвечали старшине на своем языке и при этом активно жестикулировали. Пробовали, жестко проверяли солдатики юного прапорщика на прочность, глумились откровенно и неприкрыто.
Вася давно уже через все это прошел, он - то роту свою к тому времени выструнил, быстро выгнул во вверенном подразделении правильную линию, искоренил весь нездоровый южный оппортунизм. Рябцев за годы службы даже лингвистически неплохо вырос, овладел говором уроженцев пустынь. Да и незамысловатый язык их телодвижений хорошо освоил. Так что ему сразу понятны оттенки всех бурных жестов, смысл фраз и суть происходящего в тот вечер в солдатской столовой стали.
Тут требуется небольшое отступление. Описываемое происходило в очень богатом на события 1990 - м году, в то незабываемое время всеобщего разложения общества, когда нездоровый дух так называемой перестройки, разлившейся по огромной стране, не мог не проникнуть в армию. Одним из явственных проявлений той тлетворности стала всеобщая, одномоментно распространившаяся в войсках зараза - бойцы из кавказских и среднеазиатских республик, причем все поголовно комсомольцы, вдруг как по волшебству стали правоверными мусульманами, почитателями национальных и религиозных традиций. Им будто бы снизошел непонятно откуда, как по сигналу какого - то неведомого злого дирижера запрет на выполнение "женской работы". Нельзя стало брать в руки щетку, веник, тряпку, швабру. "Я женский работа не делаю, давай мужской работа" - зазвучало одновременно рефреном по всем частям и подразделениям Западной Группы войск. Этот хор всеобщего отрицания вошел в явное противоречие с народно - армейской мудростью, гласящей о том, что "у нищих слуг нет", и возникшее противоречие требовало своего скорейшего разрешения.
Командиры, которые напрямую общались с личным составом, поначалу даже растерялись, не знали, как реагировать на все это внезапно свалившееся бедствие, а начальники постарше, уже и забывшие о том, как выглядит живой солдат, прямых рекомендаций избегали. Мол, работайте, товарищи, с личным составом, усиливайте индивидуально - воспитательное воздействие, достучитесь до каждого страстным командирским и партийным словом, но главное - чтобы без всяких эксцессов и происшествий. Да, и обязательно исключить любые неуставные взаимоотношения, солдатиков не обижать, межнациональные распри не сеять. За всякие нехорошие недоразумения немедленно к ответу по всей строгости и даже сверх того.
Вот народ "на земле" и призадумался - как быть то ? Взять хотя бы нашу пехотную роту. Восемьдесят два бойца по списку, из них только восемнадцать братьев - славян. Остальные - Средняя Азия, Казахстан, Кавказ, Тыва. Человек десять не знали русский язык вообще, через земляков - переводчиков мы, офицеры, общались с ними. Что делать ? Переложить всю грязную работу на славянское меньшинство - сумасбродство во всех смыслах слова. Принудить большинство к работе ? Но как, если непонятно откуда взявшийся вирус отрицания уже глубоко влез под кожу, подкосил что - то изнутри в сознании этих товарищей ? Воспитывать по старой доброй традиции через зуботычины ? Но такие методы воспитания категорически не рекомендованы старшими товарищами и нехорошие последствия для "воспитателей" публично, в приказах по Группе войск анонсированы.
Тем не менее, когда ситуация обретает очертания "куда ни кинь - всюду клин", все законопослушные и веротерпимые "рекомендации" начальников опровергались естественным образом, самим ходом суровой казарменной жизни. Вскоре повсеместно начался откровенный прессинг сверху этих "настоящих мужчин", которые швабру с тряпкой в руки не берут. Мне самому пришлось в этом вдоволь поучаствовать. Так что хоть и не сразу, повозиться пришлось, но мы в своей роте заразу эту уничтожили под корень. Васе чуть раньше довелось испытать подобное, причем удалось ему все безобразия очень быстро пресечь. Так что в тот злополучный для него вечер в столовой он, как человек опытный, смог мгновенно оценить ситуацию и рявкнул в сторону растерявшегося прапорщика.
- Старшина, построй - ка мне быстро наряд.
- Есть, товарищ капитан.
Опять заметался, засуетился, забегал дежурный, собрал кое - как разбредшихся по столовой своих смуглых бойцов. Выстроились они наконец неровным строем, переминались, смеялись, что - то на своем языке активно обсуждали. Васю тогда эта показная и веселая непринужденность личного состава наряда особенно всбесила.
- Равняйсь ! - резко скомандовал он, - смирно!
Бойцы лениво, с недовольным видом изобразили подобие строевой стойки. Вася побагровел.
- Вольно, незачет. Еще раз, граждане папуасы. Равняйсь ! Смирно !
На этот раз изумленные солдаты, почувствовавшие какую - то непреклонную волю капитана, воплотившуюся напряженностью в его лице и стальной решительностью в голосе, судьбу искушать не стали, выполнили команды резче и четче. Тем более, что слава о Рябцеве шла знатная, солдатская молва работала, всем хорошо были известны его своеобразные "педагогические" методы убеждения.
- Так, стадо, слушай сюда, - громко пророкотал Вася, - сейчас каждый из вас, орангутанги, займет свое рабочее место, приступит к исполнению возложенных обязанностей и чтобы ни одного нарекания. Товарищ прапорщик, какие тут сложности у Вас возникли в варочном цеху ?
- Товарищ капитан, докладываю, рабочие варочного цеха отказались выполнять обязанности.
- Кто такие и по какой причине ?
- Рядовые Нурумбетов, Спанов, Бикмурзаев. Отказываются так называемую женскую работу делать.
- Какая им поставлена задача ?
- Влажная уборка помещения цеха, товарищ капитан.
- Ясно. Нурумбетов, сюда иди.
Из строя нехотя выполз маленький боец, субтильный кривоногий узбек, вразвалку подошел к капитану, изобразил правой рукой нечто среднее между воинским приветствием и жестом, которым лениво отгоняют от щеки назойливую муху.
- Рядвой Нуррбетов, - цедя слова и специально пропуская буквы, вальяжно произнес он.
- Так, боец, немедленно швабру в руки и приступить к уборке помещения. Чтобы сияло все, как у кота яйца. Лично тебе пока приказываю, до остальных очередь тоже дойдет.
- Не буду, товарищ капитан брать я швабра и тряпка, не положено мне.
- На твое "не положено" воинской службой и лично мной большой хрен наложено. С прибором. Будешь мыть, обезьяна, еще как будешь, - задумчиво и спокойно произнес Вася, а затем внезапно, без всяких дальнейших предисловий схватил Нурумбетова своими огромными ручищами за химок и ремень, поддернул, приподнял над полом. Ни слова более не говоря, потащил к ближайшему варочному котлу, в котором уже с прицелом на приготовление ужина закипала вода.
Узбек начал отчаянно что - то по - своему, верещать, дергаться, но Вася, опустив его на пол, враз прекратил всякое сопротивление одним четким, выверенным ударом в челюсть Нурумбетову. Затем, не говоря более ни слова, капитан спокойно подтащил сразу обмякшее и воющее тело солдата к изрыгающему пар котлу.
- Будешь мыть полы ?
- Не беру я тряпка в руки и швабра не беру, не мужской этот работа, - плача и держась руками за порушенную могучим ударом челюсть, прокричал солдат.
- Будешь, обезьяна, будешь.
Рябцев резким движением обеих рук поддернул ошалевшего раненого бойчишку вверх, на вытянутых руках подвесил его тело прямо над котлом, в опасной близости от бурлящей воды. Пар обдавал лицо несчастного, извивающегося ужом Нурумбетова, а со стороны это выглядело так, будто Гулливер начал свою священную войну с отдельно взятым лилипутом.
- Будешь, сука, полы мыть ? -ревел Вася, напрягаясь изо всех сил и все ниже наклоняя бойца головой в бурлящему котлу. Затем все произошло быстро. Нурумбетов выкручивался, орал что - то на своем языке, отчаянно пытался увернуть лицо от потоков густого пара. Наконец, когда уже купание солдатской головы в кипятке казалось неминуемым, боец отчаянно закричал:
- Беру тряпка, мою полы, товарищ капитан, отпусти.
Вася оттащил от котла бойца, жутко покрасневшего лицом, истекающего потом и животным страхом, швырнул его словно котенка на пол, а затем рявкнул замершему от ужаса и непонимания происходящего наряду:
- Всем, обезьяны, по рабочим местам и работать. Кто не будет выполнять свою задачу - лично заставлю, как вот этого ублюдка сейчас. Товарищ прапорщик, немедленно докладывать мне как помощнику дежурного по полку о любом факте неповиновения и нарушения воинской дисциплины. Меры приму незамедлительно. Вопросы ?
Вопросов не было. Звуков никто не издавал кроме Нурумбетова, который полулежал на коленях, все так же держался за порушенную могучим Васиным ударом челюсть и выл. Ошарашенные невиданным доселе зрелищем повара испуганно застыли возле разделочных столов.
- Все, приступить к выполнению обязанностей, - еще раз рявкнул капитан и стремительно пошел на выход из цеха. Возле двери резко обернулся и в тишине очередью крупнокалиберного пулемета прозвучало его "доброе" напутствие наряду:
- Предупреждаю, зверьки, что если из вас хоть одна макака не будет работать и выполнять приказы дежурного по столовой - вернусь и утоплю в котле по - настоящему, как Чинхиз - хан своих пленных живьем отваривал. Все !
Надо ли говорить, что наряд по столовой в эти сутки отработал почти образцово - показательно. Тем не менее, визит капитана Рябцева в столовую вызвал не самые приятные для него последствия. Нурумбетов сначала никак не мог прийти в себя, долго отходил в муках и стонах, а потом сбежал в санчасть. Там рисковать не захотели, а потому отреагировали на факт явного рукоприкладства и неуставных взаимоотношений в виде сломанной челюсти да и к тому же на фоне легких ожогов лица. Все как полагается оформили, оказали солдатику помощь, описали повреждения лица, ну а дальше, как водится, пошла работать процедура. Доложили по медицинской линии в дивизию и дежурному по полку. Тот принял доклад, изматерил Васю как умел и, благодаря "стараниям" полковой медицины, был вынужден в свою очередь доложить оперативному дежурному по дивизии. Утром, само собой, командир дивизии с неизбежностью узнал о случившемся.
Разобрались, правда, во всем очень быстро, дело по совокупности обстоятельств решили не раздувать, прокуратуру военную не привлекать, но Рябцева гладить по голове тоже не стали, поскольку претензий к товарищу капитану накопилось немало. В сущности, эпизод с Нурумбетовым стал для Васи той пресловутой соломинкой, что ломает хребет верблюду, вишенкой на торте накопленных грехов неисправимого буяна.
Посекли Васю, но поркой он тогда отделался сравнительно легкой - лишением капитанской звездочки и ссылкой на полигон, потому как личный состав после всего им учиненного доверять Рябцеву более не решились. Правда, все обстоятельства произошедшего взвесили на весах справедливости, и служебное рвение бывшего капитана в случае с Нурумбетовым было в какой - то степени даже оценено. Тем не менее, понятно стало командирам, что чем больше людей у Васи в подчинении, тем выше вероятность всяких чрезвычайных происшествий со всеми вытекающими неприличиями для окружающей полковой среды. Командир полка не очень любил судьбу искушать, к карьере относился весьма бережно. Потому - то он отослал новоиспеченного старшего лейтенанта подальше от греха и расположения воинской части на полигонное хозяйство - командовать мишенями, тележками для них и сопутствующими кабелями с лампочками.
Полигон располагался вдали от гарнизона, километрах в пяти, что само по себе хоть как - то ограждало здоровый полковой коллектив от нездоровых Васиных пагуб. Людей в подчинении всего - то ничего - двое бойцов узбеков и один каракалпак, которых привести к уставному порядку и беспрекословности повиновения при Васином росте и комплекции проще даже, чем принять с утра на грудь разгонную стопку. Его солдаты с утра до вечера пчелками летали по полигону, обеспечивали безукоризненный порядок, работу всех систем, механизмов, движение мишеней и яркий свет лампочек. Тут Рябцеву надо отдать должное, свято он чтил завет Петра Великого: "пей, да дело разумей".
Облагородился со временем Вася, заважничал, хозяйством своим при новом месте службы обзавелся, гоголем по полку ходил, кумом королю себя чувствовал. Да и собутыльников хватало, дня не было, чтобы на полигон к нему кто - нибудь из полка не заглянул по нужде ли служебной, по потребности ли души мятущейся, причем ни у кого и в мыслях не было прийти с пустыми руками. Так что жил да радовался человек, волей и свежим воздухом дышал полной грудью, не сильно даже и горевал об улетевшей с погон капитанской звездочке.
В то время я носил на плечах всего лишь лейтенантские погоны и горя особого тоже не знал. Не был ничем обременен, не имел никакой собственности, кроме временно предоставленной мне комнаты в офицерском общежитии и носимого в одном чемодане скромного комплекта личных вещей. Жизнь виделась радостной здесь и сейчас, но при этом вполне перспективной там, за горизонтом времени. Хорошо было, беззаботно, живи, служи, радуйся жизни и видами Европы, предвкушай светлое будущее. Что я в общем - то и делал. До дня, который нас с Васей столкнул лоб в лоб, мы с ним и встречались - то несколько раз всего, когда я приводил бойцов своей роты на полигон, а Вася обеспечивал нам учебные стрельбы. Потом в полку иногда сталкивались, у кассы за зарплатой, да в гаштете немецком, бывало, в общей компании по рюмочке пропускали. Так, шапочное общение, не более, но однажды свел нас с ним случай, так уж свел, что незабываемо.
Воскресный тот летний день, в который все случилось, шел на убыль и я, замполит пехотной роты по должности, с раннего утра волок свой хомут ответственности. Так уж испокон повелось, участь одинаковая была у всех замполитов в Советской армии - посвятить воскресенье всеми лелеемому личному составу, присмотреть за бойцами, озаботить их, озадачить, развлечь, но так, чтобы все прошло без происшествий и разных ненужных событий. У солдата один выходной день в неделю, но и этот день необходимо было провести в соответствии со святым армейским принципом: "если отдых, то активный, если праздник, то спортивный". Так что после обязательного утреннего спортивного состязания и обеда солдатики сменили деятельность, замечательно, в движении отдохнули, выбив на улице матрацы с одеялами. Потом привели в порядок содержимое своих тумбочек, да еще до блеска успели отмастичить старые, мощные деревянные полы в казарме, еще прусской закладки 19 -го века.
До вечера, до отбоя следовало мне продержаться, после чего радостно доложить ответственному офицеру по батальону об отсутствии происшествий и исчезнуть из опостылевшей казармы, чтобы хоть ненадолго нырнуть в сферу радостей обычной жизни. Пусть всего лишь до утра понедельника, до полкового развода, но даже это краткое и бессонное время подлинной свободы ценилось неимоверно. Если, конечно, посыльный посреди ночи не прибегал и не звал снова в строй по какой - либо внезапно возникшей служебной надобности.
Наступил своим чередом вечер, и вот бойцы наконец - то расслаблены, шляются по казарме, подшивают свежие подворотнички, иные свои нехитрые солдатские дела проворят. Многие уже у телевизора с нетерпением ожидают ужин, предвкушают небольшую солдатскую радость. В канцелярии роты я пишу конспект будущего политзанятия с ротой, да на часы поглядываю, потому как скоро сдавать вахту командиру первого взвода Вове Лосеву, который будет до утра в расположении куковать в качестве ответственного офицера.
Благость моей безмятежности нежданно пресекла дверь ротной канцелярии. Она, дверь эта, внезапно попыталась совершить стремительный разворот вокруг своих петель, и только крепость старой, добротной казарменной стены помешала ей завершить столь сложный кульбит. Но шум сделался изрядный, и пока я пытался осознать неизвестно откуда взявшееся нарушение собственного покоя, в канцелярию влетел, ворвался, вклинился Вася, заполнив собой и стойким перегаром маленькую комнату. Ничего не говоря, он подскочил к столу, перегнулся через столешницу, рванул меня, совершенно опешившего, за грудки, оторвал от стула, взбадривая пространство несвежестью своего неопохмеленного естества.
- Падла ты, паскуда, зашибу сейчас, - возбужденно проревел Рябцев и одновременно попытался перехватить своими могучими ручищами мое горло. Лицо его казалось совершенно неестественно перекошенным.
- Вася, ты чего, охренел что ли, - рявкнул я, немного придя в себя, сбил его руки со своей шеи и резким ударом в грудь отбросил грузное Васино тело от стола. Отлетел Рябцев, об стул запнулся, на пол завалился, матерился, медленно и коряво поднимался. Сцену эту непристойную успели заметить несколько бойцов, ошивавшихся возле канцелярии.
Быстро оправившись, я выскочил в коридор и громко, но спокойно скомандовал.
- Дежурный по роте, ко мне !
Пока Вася приходил в себя и принимал вертикальное положение, ко мне подлетел дежурный по роте сержант Рыспаев, не по годам серьезный и добросовестный казах, настоящий служака. Видимо, что - то в моем голосе показалось ему излишне тревожным. Эта тревога мгновенно передалась сержанту да привлекла еще и дневального, молодого бойца - азербайджанца Алиева, который тут же сорвался со своего места несения службы и через пару секунд стоял возле меня с раздутыми ноздрями, лихорадочно отстегивая на поясном ремне штык - нож, непременный атрибут ротного наряда.
- Сержант Рыспаев, - ледяным голосом произнес я, - немедленно стройте роту, - Алиев, отставить применение оружия, продолжайте службу.
- Рота, строиться ! - громко и тревожно прозвучал голос сержанта, который еще сам толком не понял что произошло, но уже осознал, что случилось нечто необычное, раз внезапно, на ровном месте, в спокойном ожидании ужина возник шум и гам, пьяный офицер из другого подразделения ворвался в расположение роты, шумит, матерится и норовит опять сунуться в драку. Тяжело дышащий Алиев сверкнул недобрым взглядом в сторону Васи и демонстративно резко, с подбросом вверх и кавказским шармом воткнул штык - нож обратно в ножны. Красавец, дал понять бузотеру, что не все в нашей роте так просто, не каждый может здесь своевольничать.
Вот тут - то до Васи что - то начало доходить, прояснение в мозгу у него наступило, и это "что - то" опять следует сопроводить небольшим пояснением. Дело в том, что очень не приветствовалось командованием Группы войск любое происшествие, совершенное офицером или прапорщиком, проходившими службу в почти объединившейся уже к тому времени Германии. После всех вредоносных экспериментов Горбачева страна пошла по миру с протянутой рукой, население обнищало, так что служба в ЗГВ с двойным окладом, один из которых выплачивался в свободно конвертируемой валюте, была чем - то сродни выигрышу джек пота в серьезной лотерее. Но поскольку зарплату товарищам офицерам приходилось платить в валюте, а финансы хиреющей на глазах сверхдержавы к тому времени уже отпели прощальный романс, командование Группы войск экономии ради дало в части устное, но твердое указание - любой повод, любую, даже малейшую провинность служивых использовать как основание для немедленного, откомандирования провинившегося в родную страну. Чтобы всякие негодяи валюту Родины не проедали понапрасну. Даже негласный план по лишенцам установили.
Откомандируемым было больно. Из сытой, благополучной Германии, от всех радостей европейской жизни уехать с семьей в продуваемый степными ветрами и неизбывной безнадегой какой - нибудь забайкальский или дальневосточный гарнизон, в разруху, серость, нищету и безвременье. Увезти туда жену и детей, слушать от домочадцев всю дорогу нелестные сентенции в собственный адрес. Хуже не придумаешь. Видимо, не слишком радостное предчувствие пронзило в тот момент воспаленный возлиянием Васин мозг, зато позволило ему быстро сориентироваться, смоделировать свое возможное малоинтересное будущее. Понимал дуролом, что как бы ни был он силен и укомплектован огромной массой тела, против пехотной роты из 82 бойцов ему более двадцати секунд не выстоять, после чего Вася с неизбежностью будет немедленно повязан и помещен под арест в каптерку. Далее - прибытие дежурного по полку, несколько рапортов и докладов, препровождение Васи на полковую гауптвахту, максимум 48 часов на сборы... и нудный подорожный плач любимой жены об утраченном немецком рае.
Надо отдать ему должное, Рябцев среагировал быстро.
- Эй, лейтеха, ты того, погоди пока личный состав тревожить, поговорить надо, - прохрипел он, приводя в порядок обмундирование и нависая над столом ротной канцелярии всем своим почти двухметроворостым естеством.
- Забавный у тебя заход на разговор, - огрызнулся я, но, тем не менее, приказал дежурному по роте отставить построение, однако быть наготове и на всякий случай блокировать выход из казармы силами ротного наряда.
Вася с угрюмо перекошенным лицом обмяк вдруг, как мешок, опустился на табуретку и без всяких предисловий, вытаращив на меня свои красные утомленные глаза, рявкнул:
- Ты вчера в наряде был, помощником дежурного по полку ?
- Ну был, и хрена ль с того ? - изумился я.
- Ты инкассаторшу сопровождал ?
- Ну да, как положено помощнику дежурного по полку.
- Это моя жена, инкассаторша, - как - то грустно, но одновременно с некоторой злостью почти простонал Вася.
- Ну повезло тебе, хорошая у тебя жена. Вопрос - то в чем ?
- Сам знаю, что хорошая, нахрен мне нужна плохая баба ? Деньги у нее пропали, пятьсот марок. Из сумки исчезли, недостача, понимаешь ? А ты ее сопровождал и никого там не было, кроме тебя, пока она изо всех магазинов и чипков деньги в кассу полковую несла, никого, сечешь ?
Все я сразу же просек. На самом деле, действительно я вчера в очередной раз сопровождал эту симпатичную пигалицу по всем торговым точкам и прочим злачным местам гарнизона, в которые утомленные армейскими буднями служивые и их жены несли свои кровные бундесмарки кто на пропой души, кто на приобретение иных благ. Обязанность была такая у помощника дежурного - при оружии охранять инкассатора от всяких ненужных неожиданностей нашего сложно устроенного бытия. Когда я с ней познакомился, удивился еще очень, что такая элегантная девушка по имени Таня приходится Ваське женой. Вполне интеллигентная, добродушная, разговорчивая, даже аристократически утонченная где - то в словах, движениях и манерах, что редко встретишь в незамысловатом гарнизонном мирке. Общаться с Таней мне всякий раз было интересно, культурный слой не спрячешь, не с каждой полковой дамой так поговоришь. Большинство офицерских жен в своем мировосприятии страдало примитивным утилитаризмом и их рассуждения редко когда распространялись дальше разговоров о ценах на шмотки, негодяях - мужьях и козлах - начальниках. Но вот Таня, в Ленинграде рожденная и воспитанная, легко разговаривала о теории параллельных миров, о питерском и свердловском роке, о Булгакове и Блоке, обожала Цветаеву цитировать, можно даже сказать - влюбила меня самого в эту роскошную поэтессу. С ней интересно было, и два часа, уходившие на обход торговых точек и питейных заведений гарнизона, пролетали в разговорах с ней обо всем совершенно незаметно. Ростом она была ровно в половину Васиного, щупленькая вся из себя такая, тихая, скромная и светлая. Еще ведь подумал я при первом общении с Таней - чего с обормотом Васькой - то ее соединило, что их так сблизило ? Вася не из тех, кто будет читать и декламировать Гумилева или Ахматову, рассуждать о боли и надрыве песен Цоя, об утонченной эстетике музыки The Cure... Не его это стиль мировосприятия, он и Таня - параллельные миры, в теории непересекающиеся, а вот поди ж ты. Воистину, зла любовь... Даже жалел немного, что не могу позволить себе большего в общении с ней.
- Вась, хочешь сказать, что это я стащил те деньги у твоей жены ?
- Ты конечно. Кто еще - то мог ? Ты же ее сумку инкассаторскую таскал ?
Опешил, задохнулся тогда от такого прямого, как удар в глаз, безапелляционного обвинения в воровстве, но быстро взял себя в руки с оттенком легкой иронии ответил:
- Ну извини за излишнюю вежливость, впредь пусть сама на себе таскает.
- Ты дурака - то не включай, дятел, и вообще - нас тут двое пока и давай между нами по - хорощему - гони деньги назад, решаем вопрос тихо, без волны. Если не согласен - завтра иду и докладываю заместителю командира полка. Сечешь, дрищ ?
- Нахер сходи - ка, ты, Вася. Можешь после зама командира хоть в Верховный Совет петицию писать с приложением копии в адрес ООН. Денег я не брал, а все остальное для меня значения не имеет. Покинь расположение моей роты, пожалуйста, и плачься потом кому хочешь.
- Ладно, дрищ, завтра поговорим.
- И тебе попутного члена в дорогу.
- Чего сказал ?
- Доброго пути тебе пожелал.
Покраснел Рябцев, привстал, но и я тоже вскочил, резко отставил свой стул в сторону. Обстановка вновь накалялась, однако после неожиданной встряски я все - таки уже немного пришел в себя, готов был к любому повороту. По правде говоря, шансов одолеть Ваську в личном бою у меня было совсем немного, он на голову выше и килограммов на двадцать потяжелее, но злость от несправедливого унижения сильно саднила, мои желваки гуляли и даже ощущался собственный скрежет зубовный. Васька, хоть и пьян был, не мог этого не заметить, не стал обострять. Понятно, что одержать победу на чужой территории малой кровью он не мог, а на весьма вероятные крупные личные потери в виде принудительной депортации на Родину был явно не согласен. Видимо, крепко все - таки Вася держал в уме этот неласковый сценарий возможного будущего, в котором со зловещей неизбежностью его кровь пусть деликатно, в интеллигентной манере, но обязательно выпила бы Таня.
- Ну давай, дрищ, бывай, - как - то зловеще прорычал Рябцев.
- Дежурный по роте ! - нарочито громким, но внешне спокойным голосом крикнул я и когда появился сержант Рыспаев, не глядя на Васю приказал:
- Проводите товарища старшего лейтенанта на выход.
Вася ушел быстро, ничего не сказав, не оглянувшись, а я крепко задумался и сильно загрустил. Душа терзалась от свершившейся только что несправедливости. От вездесущей солдатской молвы не спрячешься, завтра же история воскресного вечера засияет в красках по всему полку. Да еще Васька может начать чесать языком направо и налево, плести небылицы о краже у его жены денег, причем свято будет сам себе верить. Вдруг он сможет убедить командиров, друзей моих, товарищей в том, что я вор ? Как жить - то после такого "прославления" ?
По всем армейским правилам от случившемся следовало сразу же доложить вышестоящему командованию. В штабе батальона, располагавшемся этажом выше, заканчивал свое дежурство мой начальник и старший коллега, замполит батальона майор Тепляков. Отношения наши сложились, так что в личном и служебном общении я всегда называл его запросто - Анатоль Борисыч, но в строю или при некотором нарастании противоречий в делах иногда переходил на строго уставное "товарищ майор".
Поднялся на третий этаж, вошел в начальственный кабинет, а уж там с порога, без всякой подготовки и положенных по уставу предварительных обращений, сразу же и выложил:
- Анатоль Борисыч, у нас хрень какая - то происходит, на батальон ЧП вешать будут.
В таком деле самое главное правильно зайти - с козырей, при крепко схваченных руками рогах того пресловутого быка. Рассусоливать, начиная издалека - хлопотно, потеряешь лес за деревьями хаотичных слов, мыслей и переживаний. Вот с ходу пообещать ЧП на батальон - то дело, сразу мобилизует товарища начальника, приводит его психику в состояние полной боевой готовности воспринимать факты, искать и находить быстрые решения. Майор Тепляков с высоты прожитых 40 с небольшим лет и немалого накопленного опыта получения "ласки" от вышестоящих инстанций мог это сделать. Брать на себя ответственность за что - либо случившееся вне его поля зрения он был явно не согласен. Не существовало возрастной и должностной планки для порки, так что, бывало, и старые товарищи майоры, допустившие чрезвычайное происшествие во вверенных им подразделениях, улетали к новому месту службы за Урал.
- Говори, - зловеще щурясь и слегка ворочая пышными усами, пророкотал Борисыч своим низким утробным басом.
Обстоятельства дела я изложил быстро и четко. Майор от услышанного поморщился, будто ему к носу живого таракана поднесли, затем с презрением на лице достал бумагу и ручку, пододвинул мне и отрывисто бросил:
- Пиши рапорт на мое имя, а я его завтра же с утра на стол замполиту полка на стол положу. Мы этого хмыря Рябцева в бараний рог скрутим, он перед тобой вдоль строя всего полка на карачках ползать будет и прощения просить. Пиши, только не ври ничего, все как было пиши.
Неподдельная экспрессия Борисыча как - то вдруг встряхнула мне мозги. Понятно, что сама по себе эта бумага стала бы для меня своеобразной охранной грамотой. Не пойман - не вор, да и не был я вором, а раз так - то и предъявить мне нечего, кроме нелюбви и подозрений отдельного товарища старшего лейтенанта, да еще с его своеобразной репутацией. Распускание рук в пьяном виде без всяких оснований при моих подчиненных действительно грозило Ваське весьма печальными последствиями.
Вдруг что - то меня начало терзать изнутри, мысли стали роиться и путаться в сумятице чувств. Чего - то не очень хотелось нырять в омут волокитной бумажной процедуры. Куда вообще те деньги девались, будь они прокляты ? Вроде от маршрута мы с Таней не отклонялись, от помещения дежурного по полку через все точки и злачные места до кассы полка я ее довел без происшествий. О ней плохого и подумать не мог, не будет она напраслину возводить, не такая это девчонка. Дочка маленькая опять же у них, ее - то за что в Сибирь из - за папы - дурака ?
Решил пойти на хитрость, время хоть немного выиграть, с собой и произошедшим разобраться, решение поискать.
- Анатоль Борисыч, разрешите завтра утром с рапортом к Вам, соберусь я сейчас с мыслями, вспомню все подробности дежурства по полку, чтоб чего не приврать и лишнего не наплести.
- Давай, Степан, иди, но чтоб утром после развода рапорт у меня на столе.
- Есть, - отчеканил я, козырнул и ушел к себе в роту.
Там сдал бремя ответственности командиру взвода, после чего побрел в общежитие в сопровождении невеселых своих мыслей.
В общежитии было весело, служивый народ наслаждался остатком времени отдыха в воскресный вечер. Шел чемпионат мира по футболу, мундиаль - 1990 г, и все свободные от службы офицеры с прапорщиками собрались в комнате отдыха, у телевизора. Всяк приходил со своим зельем, стимулирующим восприятие игры, все наливали друг другу по кругу, расслаблялись, веселились. Причастился к рюмочке и я, чтобы хоть как - то перенастроить мысли на любимое и радостное - на футбол. Делиться произошедшим час назад мне ни с кем не хотелось, слишком сильно было впечатление от внезапно и ниоткуда прилетевшего события, отключиться пока просто нужно было, окунуться в перипетии обожаемой игры.
Но, как давно и справедливо подмечено - хлопоты ходят табунами, известный закон парных случаев отмене не подлежит. Так что не успел я толком вникнуть в перипетии транслируемой игры, как в комнату влетел пьяный прапорщик Димка Дмитрук, техник пехотной роты, импульсивный субтильный хохол, какой - то всегда неимоверно возбужденный, постоянно подпрыгивающий и дрыгающийся, живущий словно на шарнирах. Окинув осоловелым взором почтенную публику болельщиков, он смачно матюкнулся, после чего подлетел к молоденькому прапорщику, мальчику совсем, и без предисловий зарядил ему кулаком в область лица, а затем, не дав опомниться, схватил за горло и стал трясти будто грушу, изрыгая при этом проклятия.
- Угондошу, сука, - ревел он, брызгая слюной, - ты зачем мой такой хороший аккумулятор убил ??? Ты мне теперь должен, как земля колхозу...
Завершить обвинительный монолог у Димы не вышло, потому как тот момент что - то переклинило и у меня в голове. Ну правда ведь, всего пару часов назад, вот же дежа вю какое - то, нечто подобное испытал я при столкновении с Рябцевым. Вот опять другое пьяное мурло лезет драться, хамит и унижает парнишку при людях. Да и мальчишку жалко было, его безумно испуганные глаза в тот момент готовы были выпрыгнуть из орбит от внезапно перенесенного потрясения.
- Пошел отсюда, - рявкнул я, схватил буяна за химок, быстро выволок в коридор и толкнул к двери его комнаты. Надеялся, что он образумится, успокоится, уйдет просыпаться.
Но никуда прапорщик Дима не пошел, не было, видимо, просыпа в его планах на вечер. Даже наоборот - раззадорился товарищ молодецкой удалью и налетел на меня задорным кочетом с неизменным "угондошу", выхрипывая при этом из себя еще и прочие ругательства, невыносимые даже для моего уха, привыкшему ко многому за годы службы. Пришлось быстро увернуться и влепить потерявшему все ориентиры прапорюге слева в его правый глаз, а затем в каком - то боевом экстазе довершить дело прямым ударом ноги. До Джеки Чана мне всегда было неимоверно далеко, но хмельному буяну хватило и этого. Удар пришелся куда - то в область диафрагмы, после чего Дима невнятно что - то крякнул, согнулся, упал на колени и, опрокинувшись навзничь, стал заливать пол офицерского общежития повалившей изо рта пеной. Мгновенно обретя рассудок, я почувствовал шевеление волос на голове, какое - то ужасное предчувствие внезапно нахлынуло. Вся недолгая прожитая до этого жизнь потекла перед глазами, одновременно в сознании начали рисоваться перспективы сломанной военной карьеры, полосатые сюжеты с нарами и конвоирами возникли в воображении. Почему - то вот сразу пришло мне в голову, что пьяный прапор тут же, в грязном коридоре отдаст концы, и мне теперь годами предстоит отрабатывать в родной пенитенциарной системе возникшую на ровном месте несуразность.
Публика общаги мгновенно пришла в движение, все столпились вокруг изнывающего Димы в некоторой растерянности. На мое счастье опытный капитан Гриша Суслов, афганец, обретавшийся неподалеку в своей комнате, выскочил на шум и сразу же сориентировался в ситуации. Он подлетел к фонтанирующему слюной и пеной потерпевшему, перевернул его на живот, а затем проорал в сторону комнаты дежурной по общежитию.
- Алла, звони в санчасть быстрее, пусть кто из докторов там есть, пулей сюда.
- Чего случилось то, - раздался томный женский голос из отворившейся двери комнаты дежурной.
- Да так, ничего особенного. Сейчас вот прапорюга рога отбросит и все будет как раньше, - спокойно ответил Гриша, но завершил он свою фразу каким - то ледяным голосом в хорошей интонации тертого боевого командира:
- Да звони ты уже бегом, бляха - муха !
Алла что - то испуганно кудахтнула и опрометью бросилась к телефону. Взволнованная, но уже пришедшая в себя общажная публика давала Грише советы кто во что горазд, а иные даже пытались и помочь корявым реанимационным действием в меру собственного разумения, но ровно до той поры, пока тертый службой капитан не обозначал очередному инициативному народному целителю направление народного же маршрута.
Раненый прапорщик как - то прерывисто дышал и часто дергался, почти конвульсивно, что совершенно не добавляло мне радостных предчувствий на будущее. В конце концов, не выдержав мук ожидания воскресения убиенного мною на ровном месте, я ушел к себе в комнату, упал на кровать, попытался хоть на время отключиться от всего окружающего хаоса. Что вообще происходит, чем я так согрешил перед Создателем ? Что теперь делать, если прапорщик в самом деле окочурится и насколько, оказывается, хрупко наше налаженное такими усилиями бытие.
Из оцепенения меня вывел дикий рык, прорезавшийся вдруг в коридоре. Вой очнувшегося Димы перемежался страшными ругательствами и всхлипами, среди которых явственно проскакивали все то же "угондошу" и "где этот пидор". В каком - то диком смешении чувств восторга, облегчения и остатков негодования, я откинулся на подушку и буквально через несколько секунд меня как будто отпустило, как камень с души слетел. Ожившего Дмитрука общага держала множеством рук, а он при этом извивался ужом, стремился выпутаться из заботливых товарищеских оков, прорваться к моей комнате. Кое - как Диму утихомирили, добрым товарищеским словом и парой стаканов водки анестезировали до состояния твердо горизонтального положения, после чего бережно определили на его законное койко - место. Прибывшим дежурному по полку с медсестрой из санчасти что - то наплели, объяснили ситуацию каким - то ужасным недоразумением, потому как в нашем Багдаде всегда и все спокойно. Ну, видимо Алла чего то недопоняла в силу повышенной женской возбудимости и избытка женских эмоций. Правда, мне перед этой шикарной Аллой, женой комбата соседнего батальона, пришлось потом долго извиняться со всеми сопутствующими комплиментами, к которым так чутки женские уши, особенно в преддверии наступающего бальзаковского возраста. Без маленьких презентов не обошлось, равно как и без встречных заигрываний с ее стороны, но исключительно в рамках допустимого легкого флирта. Иначе было нельзя, муж у нее в большом авторитете числился, мастер спорта по боксу, тяжеловес, суровый дядька. Да к тому же страшный ревнивец, так что особо не забалуешь.
Не спалось совсем. Все бы ничего, да мне нужно было ровно к 6 утра прибыть в роту, чтобы проконтролировать подъем личного состава, вывести бойцов на зарядку, пробежать с ними дежурные три километра в воспитательных целях, пример показать. Вообще - то понедельник день командирский, но ротный наш попросил меня его подменить, что - то личное, семейное у него случилось, а мне все едино утром на службу. Часом раньше, часом позже, какая разница ?
Трудным для меня был этот утренний забег на зарядку с бойцами. После почти бессонной от переживаний ночи бежать пришлось на воле, на жилах и стиснутых зубах, при непрерывной боли, мучительно рвущейся изнутри черепной коробки. Все же справился как - то с собой и с дистанцией, даже с парочкой особо хитровычурных узбеков сладил, которые попытались было спрыгнуть с маршрута пробежки в ближайшие кусты с тем, чтобы потом, на обратном отрезке завершающего этапа, вновь, как ни в чем ни бывало, ввернуться в общую бегущую колонну сослуживцев. Затем все привычно, по столетиями устоявшемуся армейскому распорядку - умывание бойцов, утренний осмотр, построение на завтрак, пара кругов в составе роты по плацу с песней для бодрости и разминки перед занятиями, ну и венцом всех утренних страданий утренний прием пищи, весьма незамысловатой, солдатской. Пока бойцы под присмотром товарищей сержантов радовались новому дню и законной пайке, я тоже не преминул возможностью привести себя немного в чувство и направился в располагавшуюся рядом офицерскую столовую, в которой состоял на котловом довольствии.
В той столовой - все как обычно с утра. Чистота, сервированные столы, вертихвостная официантка Катя из вольнонаемного обслуживающего персонала лениво, с позевыванием, катила по обеденному залу пустую тележку, неженатый полковой народ постепенно собирался к завтраку.
Вскоре Катька загрузила на кухне свое транспортное средство и c проворностью циркового фокусника начала метать на столы тарелки, набитые гречневой кашей - вот просто пустой гречневой кашей с легким налетом какой - то подливы сверху. Довольствующиеся граждане были немало изумлены, потому что в меню завтрака черным по - белому значились сардельки. Немецкие сардельки, боквурст, настоящие, пальчики оближешь, пусть и доставленные из городского супермаркета по причине просрочки. Шустрил заместитель командира полка по тылу, чтобы чужое добро зря не пропадало. Надо сказать, что каждый день нам в полк что - нибудь да привозилось из немецкого неликвида. Иной раз бойцам даже мороженое доставалось на воскресный завтрак. Молодые и вечно голодные офицеры с прапорщиками все съедят, да еще и спасибо скажут, солдаты - тем более, так чего на них казенное пайковое мясо переводить, если можно на дармовщинку накормить ? Мясо наоборот - лучше немцам продать по сходной цене за валюту. Да и немцам прекрасно - мясо почти на дармовщинку, не надо тратиться на утилизацию просрочки, раз русские все подметают и вывозят. Так вот и промышляли наши начальники - каждый чем мог на своем месте.
Наличие вкусных, хоть и слегка просроченных сарделек во многом примирило бы меня с окружающей действительностью и, возможно, ускорило бы выздоровление от душевных страданий, но... не было тех колбасных изделий в тарелке. Приписанные к столовой товарищи были крайне недовольны таким неинтересным утренним раскладом.
- Эй, Катька, - рявкнул из - за соседнего столика мой приятель Петя Чехов, командир взвода, лейтенант, жгучий усатый красавец - брюнет, - ты ничего в кашку положить не забыла, а ?
- Чего на раздаче дали, то и подаю, мое дело маленькое. Не хочешь - не ешь, - огрызнулась Катька, дерзко вильнула пышным задом и скрылась за кухонной перегородкой.
Вечно голодный и неизменно злой с утра младший командный состав полка очень вдохновился Петиным почином к началу разборок.
- Давай заведующую сюда, лахудра, - громко проорал какой - то малознакомый мне прапорщик из тыловиков, одиноко сидевший в самом углу возле огромного фикуса в кадушке.
- Заведующую ! - поддержал его Петя, - пусть сама рассказывает про меню.
- Заведующую, - все громче и требовательнее звучало отовсюду. Некоторые даже стали ложками дробь отбивать по столу.
Немного смело это было с нашей стороны, ведь заведующей офицерской столовой работала Нина Павловна, жена командира полка, дама статная и пышнотелая без всякой меры. То была единственная во всем гарнизоне личность, которая не то что не боялась командира, а даже совсем наоборот. По достоверным слухам в рамках семейного быта Нина регулярно устраивала своему благоверному домашние строевые смотры с последующим приведением супруга к нормальному бою - причем без всяких колебаний и невзирая на мужнины погоны и должность. Естественно поэтому, что, выходя к нам, она не чувствовала ни сильного душевного смятения, ни ужаса предстоящей Голгофы. На ее дородном лице читались только совершенное спокойствие и полная удовлетворенность жизнью.
- Нина Павловна, почему сарделек нет, одна голая каша, - вынужден был аккуратно начать свой монолог Петя.
Тертый работник советского общепита, Нина Павловна очевидно, прошла огни, воды, переделки и прочие неизбежные вещи, сопутствующие выбранной профессии. Человек торговли и общепита из СССР, пообщавшийся не раз и не два хоть с брызжущей претензиями клиентурой, хоть со строго вопрошающим ОБХСС, не мог смотреть на возмущенных недодачей молоденьких лейтенантов с прапорщиками иначе, как как на мелкую неприятность, глупое, сиюминутное и быстро преходящее недоразумение. Тем не менее, определенные правила игры и принципы разделения ролей вынуждали и эту статс - даму валять Ваньку совершенно деликатным образом, дабы не создать повода, не повредить авторитету мужа и все такое сопутствующее.
- Мальчики, ну что вы шумите, - томным голосом произнесла жена полкового командира, - случилось непредвиденное, за что приношу извинения. Мой недосмотр как заведующей столовой. Исправим.
- Так сардельки - то будут ? - с надеждой в голосе спросил какой - то прапорщик из дальнего угла.
- Конечно будут, но сегодня на завтрак вам придется кушать только кашу. Ну хотите, я вам в обед побольше мяса в порции добавлю, потерпите, милые, ну так вышло, вот я вам сейчас все покажу.
С этими словами главная полковая статс - дама проворно шмыгнула внутрь кухни и через пару мгновений стремительно вышла оттуда, тщательно изображая на лице презрительную гримасу. Перед собой, на вытянутой руке она несла маленького чахлого котенка, брезгливо удерживая его двумя пальцами за хилый отросток кожи на шее. Котенок пытался мяукать, в ужасе таращил глаза и широко разевал рот, но оттуда никакого мярганья почти что и не слышалось - так, слабое попискивание только.
- Вот мальчики, смотрите. Этот негодяй подло проник ночью в холодильник и съел все ваши сардельки, - негодующе тыча пальцем свободной руки в несчастное животное, гневно произнесла общепитовская матрона.
На мгновение в зале повисла тишина, но затем разразился дружный смех полковой холостяцкой братии.
- Зачет Нина Павловна, зачет, - одобрительно закивал Петя.
- Ну вот что хотите со мной делайте, ребятки, но все сожрал гад, мне даже самой позавтракать нечем.
Очередной взрыв дикого, на грани истерики смеха был ей ответом. Настроение служивых заметно повысилось и это было неплохой компенсацией за несъеденные вкусные немецкие сардельки. Мизансцена сложилась прекрасная. Котенок дико таращил глаза, извиваясь в испуге, Нина Павловна улыбалась хитро и с откровенной наглостью в выражении лица. Вот так, походя, украсть дармовую немецкую просрочку, да еще непринужденно, на высокой ноте цинизма объясниться - было в этом что - то от настоящего искусства, даже заслуживало аплодисментов. Не иначе, какой - то крупный семейный банкет намечался у командира полка .
Этот балаган, шоу одной пышнотелой актрисы, замешанное на откровенном плутовстве и пренебрежении к полковому плебсу, немного повеселил меня, но не излечил. Голова готова была разлететься на мириады осколков, в душе тревога, глаза слипались после бессонной ночи. Безумно к тому же хотелось есть, да и вообще плюнуть на все, уйти в общагу, завалиться часов на пять в блаженную нирвану сновидений, но, но... Служба, скоро развод в батальоне, а после развода мне приказано быть у товарища майора Теплякова с рапортом, а на белом листе бумаги вместо чеканных формулировок о вчерашнем событии пустота, муха даже не присела, да и самого листа еще не было в помине. Чего - то требовалось делать, а делать ничего не хотелось, и вообще события последних часов жизни воспринимались как какая - то потусторонняя фантасмагория, будто и не со мной все это было, а так, кино посмотрел.
Поковырялся вилкой в тарелке с пустой кашей, удовольствовался бутербродом с маслом и сладким чаем, пошел к солдатской столовой встречать свою роту. Подкрепившиеся бойцы уже начали потихоньку выползать наружу и кучковаться возле крыльца. Дал команду строиться, подтянуть отстающих, а затем отправил строй в расположение роты готовиться к разводу. Сам пошел к себе в общежитие безо всякой цели - так, лишние 30 минут поваляться перед разводом на кровати, поглядеть в потолок, но путь мой к общежитию пресечен был встречей с парторгом полка, подполковником Шевченко. По - уставному поприветствовал я главного партийного начальника воинской части, перекинулись парой новостей. Потом хотел было бежать далее по намеченному курсу, да он вдруг остановил меня вопросом.
- Андреев, что с тобой, чего такой грустный - то ?
- Да так, товарищ подполковник, не выспался.
- Ну, на то ты и молодой лейтенант, чтоб не высыпаться, пока силы и здоровье есть. Но я - то старый политработник, по лицам читать умею. Случилось то - чего ?
Случилось, конечно. Меня вдруг словно отпустило что - то изнутри, напряжение спало, будто исповедаться захотелось. Чего это я, ни в чем не виновный и ни каким воровским делам непричастный, хожу голову повесив и мечтаю хоть на полчаса залезть в скорлупу, спрятаться от постылого мира, а хмырь Васька вдруг уже бегает по полку и всякую околесицу про меня разносит ? Что я, толстовец что ли какой, чтобы щеки успевать подставлять под удары ?!
- Случилось, товарищ подполковник и разрешите доложить ?
- Докладывай, конечно,- с проникновенным, внезапно посерьезневшим лицом ответил парторг, и я рассказал все, как на духу, так что вроде исповеди получилось. Что - то действительно в нем поповское было, в этом подполковнике, в его внимательном, проникновенном взгляде, в добром, понимающем, умном и сочувственном выражении лица. Очень он к себе располагал.
- Понимаете, товарищ подполковник, вот вроде Васька нехорошо поступил по отношению ко мне, а при всем при этом рапорт писать не хочу. Ну не подлец тот Рябцев, не подонок, бузотер только. Чего - то он сам не понял, разобраться бы надо.
- Пьяницу и дебошира покрывать будем, жалеть его убогого, да ? Ты что, лейтенант, сам не видишь что этому балбесу уже давно погоны офицерские жмут, а честь свою он давно пропил ? Как же с принципиальностью быть, с партийным нашим с тобой долгом по отношению к таким вот негодяям ? Отвечай, товарищ коммунист.
Парторг вдруг разошелся не на шутку. Сам он был образцовым во всех отношениях офицером, причем с очень высокой планкой личной безупречности. Душевностью и порядочностью он притягивал к себе, но, с другой стороны, высота эта, несмотря на все его человеческое обаяние, часто переходила в иную крайность - занудство и излишний талмудизм, в какое - то укорененное внутри человека стремление неукоснительно, без отклонений выполнять все требования воинских и партийных уставов, все законы государства и решения партийных съездов, все приказы своих командиров и инструкции армейских политорганов. Хороший человек из добрых побуждений добровольно стал человеком в футляре внешних ограничений, а потому в рамках его миропонимания поступок старшего лейтенанта Рябцева не мог быть оправдан никем, ничем, никогда.
Но вот лично у меня не было никакого долга перед страной и партией в том, чтобы еще и по партийной линии Васю уконтрапупить. Вася, разумеется, коммунистом не был, в партию никогда не стремился, партком полка он всегда обходил десятой дорогой и искренне не понимал - что это такое и зачем такое вообще нужно в армии. Но не говорить же об этом вслух человеку, который с такой страстью, напором, с избыточно горячим чувством сразу же встал на мою защиту. Забота старшего товарища успокаивала, но не менее того и пугала. Талмудизм - штука опасная, краев не видит, а в случае с Васей край мог оказаться очень далеко, далеко за Байкалом, где у Родины для служивых припасено немало курмышей и забытых Богом уголков. Ладно Васька, ему все едино где наливать, а вот Таню с ребенком мне действительно было очень жалко.
- Товарищ подполковник, как бы во всем разобраться, чтобы по местам - то все расставить ? - спросил я.
- Значит так, - уверенным тоном Шевченко начал было излагать привычный порядок действий, но вдруг, спохватился, глянул на часы, ойкнул и ласково - извинительно так затараторил.
- Слушай, Степан, времени у меня - в обрез. Секретарь дивизионной партийной комиссии на подъезде, вот - вот нагрянет, бежать надо. Ты давай после обеда ко мне, только обязательно, мы линию вместе выработаем, мерзавца обязательно привлечем и накажем, будет знать, подлец, как на нашего брата - политработника напраслину возводить, перед личным составом позорить, да еще пьяным и с рукоприкладством. Ты не кисни, держись, работай, все хорошо, в обиду своих не дадим, - закончил он свою вдохновенную речь на каком - то душевном подъеме и, быстро, но крепко пожав мне руку, убежал в направлении штаба полка.
Вроде на душе полегчала. В общагу мне как - то расхотелось, да и смысла уже не было - время поджимало к разводу. Пошел в расположение своей роты, занялся чем - то нужным и на тот момент неотложным, а после развода, как и велено было, заглянул в кабинет майора Теплякова.
- Ну здравствуй, Степа, здравствуй, - поднялся он мне навстречу, пожимая руку.
- Здравия желаю, товарищ майор.
- Ну что, отошел от вчерашнего, успокоился по поводу этого дурака Рябцева ?
- Да более - менее, Анатоль Борисыч.
- Ну и хорошо. Рапорт принес ?
Ждал, ох и ждал я этого вопроса, а вот все равно не подготовился внутренне, не знал что ответить, но, мгновенно вспомнив о недавней встречи с парторгом полковым, вдруг выпалил:
- Товарищ майор, встретил я подполковника Шевченко, рассказал ему как партийному руководителю о ситуации, он просил пока ничего не писать до обеда, а потом...
Договорить мне майор Тепляков не дал. Сам захотел речь держать, надуваясь от негодования, краснея и заикаясь.
- Ты что, лейтенант, умом тронулся ? Забыл кто у тебя прямой начальник в батальоне и чей приказ ты первым получил ? О единоначалии в армии забыл ? Вроде бы партсобраний по твоему поводу пока еще не было и поручений партийных тебе не оформлялось никаких, так причем тут парторг ? Мы в армии или как ?
- Так точно, в армии, товарищ майор. Виноват !
- Ты виноват в том, что ты молодой пока еще и мудозвон неопытный.
Конечно мудозвон и язык мой - враг мой ! Зачем рассказал о встрече с Шевченко, к чему парторга приплел сюда ? Разве он мне советовал рапорт не писать ? Наоборот совсем, негодовал главный партийный начальник, что я Ваську не хочу морщить официально. Чего я тут лавирую между разными начальниками ? Вот так, на ровном месте, без вины, оказался на линии перекрестного огня. Чувствовал себя как заяц, скачущий под прицелом по минному полю. Да ладно, в конце концов, будь что будет.
- Товарищ майор, разрешите идти ?
- Не разрешаю. При мне и тут же садись, пиши рапорт. Это теперь не твое персональное дело решать вопросы с этим придурком Васькой, не ваш с ним шахер - махер. Уже личный состав роты был привлечен и присутствовал, соответственно мы и должны реагировать. Рапорт на стол !
- Товарищ майор, разрешите идти обдумать содержание рапорта ?
- У тебя, лейтенант, до утра было время думать, так что не затягивай. К обеду - максимум, рапорт твой у меня. Я тоже о своем подумаю, а ты запомни - не надо поперек батьки в пекло лезть, есть кому вопросом заняться и без партийных начальников. Раздуют сейчас по партийной линии, не слышав даже звон, но зная где он... На батальон натянут происшествие, в дивизию доложат, а там пойдет писать губерния. Глядишь, сам крайним и останешься, а мы все за тобой следом.
- Извините, Анатоль Борисыч, я ни в чем не виноват, а с парторгом поделился просто, как со старшим товарищем, коммунистом.
- Думать надо сначала, с кем, когда и о чем делиться. Зеленый ты еще, как хрен лягушки, многого не предвидишь наперед.
- Так Рябцев грозился утром заместителю командира полка доложить, вот я и подумал - может на опережение. С его - то стороны тоже ведь волна может пойти.
Борисыча аж передернуло. Он вскочил, нервно смял зачем - то листок бумаги на своем письменном столе, налил себе воды из графина, отхлебнул пару глотков, закашлялся.
- Вот же подонок этот Рябцев, сейчас наведет тень на плетень, потом расхлебывай ЧП в батальоне.
- Товарищ майор, я тех денег не брал. Остальное для меня не имеет значения.
- О тебе речи нет, дело в ситуации сложившейся и о том куда всех нас это заведет.
- Разрешите идти ?
- Ладно, иди, Степан, пока иди. Да, и не забудь ни в коем случае - тебе еще наглядную агитацию на полевой выход готовить и представлять в четверг. Помнишь, надеюсь, про полковой смотр походных ленинских комнат ?
- Так точно, товарищ майор, помню, работаем, занимаемся.
- Смотри мне ! Завтра проверю готовность к смотру.
- Понял, - бросил я на ходу, на полуразвороте в сторону двери, стараясь быстрее покинуть кабинет начальника. Не лезла мне в голову уже никакая наглядная агитация, ни предстоящий двухнедельный полевой выход на учения, к которому собственно и готовилась походная ленинская комната, ничего не лезло кроме придурка Васьки и его все - таки симпатичной жены, ставшей причиной моих невесть откуда взявшихся бед, будущих разборок и какой - то глупой, внезапно возникшей нужды доказывать всем вокруг, что я не двугорбое животное из аравийской пустыни.
Злой и разбитый изнутри, пришел в канцелярию роты, зачем - то отвесил очередной легкий подзатыльник ротному писарю рядовому Бубликову, который не совсем усердно выводил буквы в наглядной агитации походной ленинской комнаты. После чего, конечно, глубоко внутри себя покаялся перед этим бойцом, но внешне виду не подал, ибо его усердие после такого символического рукоприкладства выросло неимоверно. Значит, было за что и приложиться, несмотря на всю чрезмерность неуставных взаимоотношений. Иногда это все - таки стимулирует, повышает производительность труда.
Развалился в кресле, задумался. Рапорт писать категорически не хотелось. Одно дело - со старшими товарищами посоветоваться, доложить, поддержку почувствовать, выход какой - то найти, а другое совсем - пустить в мир кляузную бумагу. Ей только дай ход, и никто потом уже не остановит. Васька, он хоть и придурок, но что - то мне в нем было симпатично, какая - то внутренняя порядочность и твердость все - таки в человеке чувствовались, с таким интуитивно на второй минуте знакомства ты уже готов в разведку идти, гнилью внутренней от него совсем не тянуло. Ладно, надо разбираться. Хоть и досталось мне на чужом пиру похмелье, а делать было нечего, двигаться надо, распутывать крепкий узел, внезапно скрутившейся вокруг моей шеи, еще вчера такой безмятежно свободной.
Иной раз сильно угнетающее тебя нужно просто отпустить, расслабиться, а небо ли над нами само постепенно расставит все по местам, или что - то внутри и вокруг нас как - то приведут окружающие обстоятельства в должный порядок. Прямо в логике старика Канта мысли складывались. Интуитивно, на уровне подсознания чувствуя это, я в тот день твердо решил - наплевать на все, на рапорты и разборки, нужно просто уйти к себе в общагу, забыться, переключиться, обрести хоть на время внутреннее спокойствие. При этом службу, конечно, никто не отменял, так что пришлось ждать прихода командира роты.
Ротного своего я очень уважал и ценил. Валерой его все звали, хотя родное его имя было Виорел. Правильно, по - настоящему, только я его и называл, потому как меня всегда корежило упрощение и коверкание собственных имен. Молодцеватый, высокий, стройный кремлевец, то есть выпускник Московского пехотного, капитан по фамилии Плачинта. На его родном молдавском языке это означает красивое и теплое слово "пирожок". Виорел сам был таким - красивым во всех смыслах, теплым душой человеком, старательным служакой, настоящим другом.
- Здравия, комиссар, - протянул мне руку Виорел.
- Приветствую, командир.
- Чего такой с утра без лица ходишь ? - спросил ротный, внимательно в меня вглядываясь.
- Да было тут дело вчера, тебе еще не говорил, ждал, когда придешь.
- Почему тогда с вечера ко мне домой не пришел, не доложил, не рассказал ?
- Виорел, у тебя один выходной на неделе, у меня тоже. Чего нам их друг другу портить ? В роте все спокойно, у меня тут с одним дятлом просто конфликт на ровном месте случился.
- С кем ?
- Да с Васькой Рябцевым. Нажрался он вчера, гад, в канцелярию к нам приперся, драться полез на меня, говорил, что я у его жены, когда по полку дежурил и сопровождал ее, пятьсот марок вытащил из сумки инкассаторской.
- Ты ? Пятьсот марок украл ? Да он вообще охренел, алкаш этот, мозги совсем пропил на своем полигоне.
- Ну, вот говорю как есть, а чего делать - не знаю. Теплякову доложил, парторгу полка рассказал, теперь от меня рапорт требуется, а писать его - с души воротит, как стукачество какое, как донос будто.
- Степа, давай, может насчет суда офицерской чести чего подумаем ? Ну он вообще этот Рябцев умом тронулся, если такое себе позволяет, да еще в присутствии бойцов наших. Честь роты, твоя честь затронута все - таки и все такое.
- Да это мы с бойцами быстро разобрались, честь роты не уронили. Он хоть и пьян был, но обстановку сразу оценил, не барагозил, иначе мы бы его в три секунды уконтрапупили и повязали. Ушел с миром, просто вот обвинение мне кинул, и оно вроде как бы повисло. Сейчас если пойдет языком по полку трепать... Заместителю командира полка грозился доложить, до командира сразу дойдет. Тут уж не знаю, что и делать, а все равно - вот не тянется рука рапорт писать.
- Ну, не знаю, комиссар, тебе решать. Васька - то так парень неплохой, но дурак редкий, не умеет сам себе грани обозначать.
- Так и я о том же. У него и так звезды с погон летают туда - сюда, а если еще и бумаге сейчас ход дать. Вот как бы без бумажки этой разобраться, а то Тепляков с утра ее у меня изнутри выгрызть пытается, чтобы к замполиту полка бежать с докладом и материалом. Там уж дело пойдет, если он добежит. Вылетит Васька из Германии, а у него жена, ребенок маленький совсем. Да и где - то я его понимаю, ты бы вот ведь тоже не особо разбираясь за свою жену в бой пошел бы, да ?
- Конечно, пошел бы. Чего предлагаешь ?
- Давай так, командир. У меня законный выходной в среду, а ты меня сегодня отпусти вместо среды, я в общаге поваляюсь, фильмы погляжу, подумаю как дальше быть, чего - то все равно придумаю, а ты прикрой перед Тепляковым, что отправил меня куда - нибудь старшим машины со срочным заданием или там в город за красками для походной ленкомнаты ушел, ему это приятно будет услышать. Прикрой, короче, не хочу сегодня никаких бумажек писать.
- Ленкомнату - то походную сделаешь к смотру ?
- Когда я чего не делал ?
- Ладно, отдыхай сегодня за среду. Скажу, если потребуется, что ты в городе по магазинам рысачишь, краску покупаешь, ну там к смотру готовишься.
- Спасибо тебе, Виорел.
- Да не за что, а вот с Васькой ты решай, не затягивай. Нельзя такое спускать, хотя я и тебя понимаю, не у всякого рука поднимется на товарища волокиту заводить, хоть товарищ тот и повел себя как сволочь.
- Сам ненавижу сутяжничество, так что как - нибудь попробуем во всем разобраться.
До вечера я не высовывал носа из своей мило обустроенной комнаты. Наслаждался просмотром фильмов, читал книги, баловал себя любимыми клипами МТV, заботливо записанными с телеэфира на видеокассеты. Редкий день блаженства. Ждал вечера, чтобы встретить со службы друзей, таких же, как и я лейтенантов, приготовить нехитрый ужин на основе жареной картошки, посидеть душевно, излить им душу, послушать дружеского совета, поддержку получить в конце концов. Человек без вины, публично обвиненный в страшном грехе, он ведь как будто почвы под ногами лишается, опоры, ему воздуха вроде бы не хватает, хочется от этого состояния уйти куда - нибудь быстрее, вернуть себе себя прежнего, пока груз обиды и непонимания, сильно на душу давящий, не сломал окончательно.
Однако друзей я в тот вечер так и не дождался. Служба у нас поздно заканчивалась, раньше восьми вечера рано кто возвращался, потому я даже и не торопился звонить в роту, чтобы отправить дневального в солдатскую столовую за картошкой и мясом. Там, в хлеборезном помещении столовой, работал ушлый армянин, младший сержант Оганесян, который числился по штату в нашей роте. Так что грех было иной раз, в рамках приличия конечно, не использовать это обстоятельство. Оганесян никогда не отказывал офицерам роты в гуманитарной продовольственной помощи, а офицеры не злодействовали сверх меры по отношению к хитрющему хлеборезу и его особому распорядку дня, все честь по чести.
Так вот, я даже еще и не задумался об отправке посыльного к Оганесяну, как ко мне в комнату ближе к шести вечера ворвался Рябцев. Влетел опять в совершенно расхристанном виде, без фуражки, зато с непременно сопровождающим его перегаром.
- Слышь, дружище, прости меня, дурака, - рявкнул он своим каким - то утробным голосом прямо с порога комнаты.
- Чего вдруг ? - ответил я, опять ничего не понимая в происходящем.
- Прости, не обессудь, не со зла я вчера. На самом ведь деле думал, что это ты те марки свистнул.
- Теперь чего - передумал ?
- Да нашел я те деньги, вернее сами они нашлись. Их дочка вытащила из сумки у жены и в игрушках своих зарыла, а я сегодня случайно их увидел. Танюха дома сейчас сама не своя, плачет, совестится, а уж мне вообще хоть вешайся. Прости, друг.
Сказать, что в тот момент у меня от души отлегло - ничего не сказать. Жизнь мгновенно вернулась из состояния черно - белого мрака к калейдоскопу радостных красок бытия.
- Вась, хорошо, что так. Не держу зла.
- Бляха, а я держу. Пока не выпью с тобой, не повинюсь по - настоящему, буду держать. Пошли ко мне.
- Сейчас прямо ?
- Чего тянуть ? Танька уже шуршит на тему закуски, она меня без тебя и не пустит домой.
- Да кто ж от хорошего - то откажется, - легко согласился я, разом в глубине души простив Васе вчерашнее.
Это был действительно неплохой вечер. Таня не знала, как и чем мне угодить, наготовила, нашинковала закуски на целый пехотный взвод, кружилась передо мной, как на балу с виноватой улыбкой и уместными фразами, в которых чувствовалось искреннее желание по - настоящему извиниться. Мы с Васей долго разговаривали обо всем, открывая друг в друге интересные стороны собственных противоречивых натур, Таня тоже поддержала компанию в собственной мягкой манере женщины с врожденной интеллигентностью. В ее присутствии муж даже забывал о существовании русского мата, который обычно весьма органично лился из его уст.
В конце вечера я высказал Ваське то, что изнутри терзало меня неимоверно, то, о чем хотел донести с самого начала посиделок, но какая - то задушевность нашей беседы постоянно заставляла откладывать, а не сказать было невозможно.
- Короче, Вася, как хочешь, но ты набедокурил на моей территории перед моим личным составом. Вот мне никак после этого нельзя, чтобы ты также, возле строя роты передо мною не извинился, да так, чтобы самый последний каракалпак в моей роте понял, что все нормально и я, как их командир, ни ухом, ни рылом не виноват ни в чем плохом. Вот согласен ?
- Cтепа, да хоть сейчас ! Пойдем, роту твою по тревоге поднимем, я все этим бабаям как на духу расскажу какой у них классный замполит.
- Не, Вася, сейчас не пойдем, не время и мы не в кондиции, а вот завтра на вечерней поверке давай подходи, только не сильно пьяным. Так лучше будет.
К себе в общежитие вернулся уже за полночь, в прекрасном, на грани блаженства настроении и мгновенно уснул.
- Рассказывай, комиссар, как отдохнул, - встретил меня утром Виорел, - какой - то ты сегодня веселый и бодрый с утра, а вчера лица на себе не носил даже.
- Да нормально все, командир, - легко и радосто выдохнул я, - нашел Васька те деньги, дочка его притырила, из инкассаторской сумки мамки вытащила, а потом они в игрушках нашлись. Сам он пришел, повинился, проставился, разумеется. Так что расклад вроде как покрыт, в дружбе клянется и говорит, что со своей стороны никому ни слова. Нашей роте теперь полигон открыт для всего и в любое время, пользуйся.
- Вот Васька мудила, по краю пропасти прошел.
- Сам не знаю, как пришлось поступить бы с этим рапортом и вообще, если бы с этими деньгами и дальше все непонятно было, как лавировать, чего делать. Потому и радуюсь, отпустило меня, не взял грех на душу.
- Ну извини, комиссар, ты вчера авансом уже нарадовался, так что особых радостей на сегодня и до следующей среды не обещаю, задач много.
- Да я, Виорел, сейчас хоть на амбразуру. Боюсь вот только, что Тепляков докопается опять с рапортом.
- Так вроде все со всеми разобрались ?
- Да ты чего, Виорел, Теплякова не знаешь ? Он уже спит и видит как дело раскрутить и поважничать, суд чести какой - нибудь устроить, выслужиться лишний раз. Сейчас начнет гундеть, что факт попытки рукоприкладства в пьяном виде при личном составе имел место быть, а значит - надо со всей строгостью и пролетарской ненавистью, несмотря ни на что.
- Да знаю я, - махнул рукой ротный.
- Парторгу еще зачем - то рассказал, - с досадой бросил я, - кто меня за язык тянул ?
- Может, вместе пойдем сейчас к Теплякову и все доложим, объясним ?
- Давай так. Сам схожу и приглашу его сегодня на вечернюю поверку. Васька обещал прийти и передо мною извиниться, чтобы вся рота при этом присутствовала. Пусть Тепляков и порадуется, Ваську заодно повоспитывает. Старый хрыч это любит - молодых жизни учить и наставлять.
- Васька уже и не так чтобы молод, - справедливо с иронией заметил Виорел.
- Да какая разница, пусть потешит себя Борисыч.
Понятно было, что позавчерашнее событие в канцелярии нашей роты очень заинтриговало и заинтересовало майора Теплякова. Скорее всего, какое - то поощрение по службе он хотел для себя выкроить, запустив моим рапортом машину по разделке Васи. Поэтому перед прибытием к нему решил для себя немного поиграть в дурачка, чтобы снизить на пару градусов серьезность восприятия моим начальником разрядившейся уже обстановки.
- Докладывай, - сухо, сердито сказал он, когда я заглянул к нему в кабинет.
- О чем, товарищ майор ?
- Ты, лейтенант, дурака - то не включай. О Рябцеве, рапорте своем, который вчера с утра должен был лежать на моем столе. Может, затерялся куда - то или я чего запамятовал ? Мне к замполиту полка с чем идти, как тебя прикажешь выгораживать ?
- Да меня никто и не загораживал, Анатоль Борисыч.
- Ваньку валяешь ?
- Нет, докладываю. С Васькой мы все уладили, полюбовно решили и разошлись. Вот давайте так - не было ничего, а то, что я Вам позавчера рассказал - ну так, эпизод, заиграно все, как в хоккее или в футболе там. Было - и прошло.
- Ты не охренел ли, товарищ лейтенант, - рявкнул Борисыч, вскакивая со своего кресла, нелепо задевая при этом частями тела и стол, и некоторые предметы на нем.
- Не понял Вас, товарищ майор.