В руках билеты на поезд Калининград - Ташкент . Удивительная история. Но все по порядку. В первый год своей службы в ВМФ я попал служить в Крепость. Крепость была Старинная и по настоящему была Крепостью. Тот самый форт Пилау, по названию оного и был назван городишко , который образовался вокруг этого изумительного строения Тринадцатого века. О чем свидетельствовала бронзовая табличка над главными воротами, мол так и так - данное строение сооружено в Тринадцатом веке и это памятник архитектуры и охраняется государством. Выполнена она в виде пятиконечной звезды. Видимо Прусы вкладывали в нее некий сакральный смысл. Кирпичная кладка стен, арочных сводов поражала воображение. Немцы стоили для себя и на века. С верхних точек просматривался морской канал. Заходящие огромные морские суда громко возвещали о себе гудками круглые сутки. На противоположной стороне канала находится Куршская коса, по-немецки коса - Фрише Нерун. Стратегически абсолютное место для контроля за бухтой. Естественно, в дотах Крепости были установлены огромные пушки с линкоров с дальностью стрельбы до семидесяти км. До городского пляжа метров триста. Заходя впервые после учебки и принятия присяги, в ворота этой Крепости мне подумалось - хорошее место, надо остаться здесь любым способом. Сейчас все можно посмотреть в нэте, в том числе и славный город Балтийск.
А тогда ... подхожу и вижу - приземестые крепостные стены, сверху заросшие до непроходимой чащи, свисающей со стен в голубые воды обводного канала, лесом из диких яблонь, ольхи, вязов, буков, липы и потрясающих высоченных каштанов. Весной каштаны покрывались огромными соцветиями бело розовых цветов от макушки до нижних веток. Чудесное место, все лучше чем "коробка''(военный корабль на сленге нашем). Поэтому когда зам.полит, который меня принимал, будучи ВрИО командира части старший мичман Абрамчук, почитав мое личное дело, спросил действительно ли я чертежник, я не задумываясь ответил ''так точно''. Как там оказалась такая запись -большой вопрос. В жизни не рисовал ничего и уж точно не чертил. Но сказал быстро и бойко. И меня там оставили.
Вообще, на территории ''крепости'' находилось семь воинских частей, но это были военные склады в основном (надеюсь времени прошло много и я не открываю ''военную тайну''!). В нашей части личного состава было тридцать человек . Мы находились в прямом подчинении ОРГ МОБ ( организационно-мобилизационный ) отдела штаба военно-морской базы Балтийск. На случай войны мы должны были выдвинуться в чистое поле, куда скажут, и там развернуть лагерь по приему мобилизованных на войну резервистов (партизан). Одеть, накормить, поселить в сорокаместных палатках, если надо - вылечить, и обязательно вооружить стрелковым оружием и выступить в первую линию боев, как пехотный полк. Надо думать, как ''пушечное мясо'' под орудия противника. Для этого у нас было все на пять с половиной тысяч человек. Полный комплект одежды (правда б/у), автоматы, палатки ,противогазы, полевой госпиталь, ит.д. и т.п. .
А в мирное время мы выполняли поручения штаба (в основном, конечно, подай - принеси). От штаба нами руководили несколько офицеров. Два лейтенанта были молодыми пацанами. После срочной службы они пошли в военные училища, так что к нам они относились по-братски, как водится на флоте.
Вообще флот, в этом отношении, сильно отличается от всех остальных родов войск и вообще всей жизни. Там, где вокруг море, твое существование и выживание зависит от слаженной совместной работы всего экипажа, все отношения между людьми складываются совершенно по-иному. Я бы сказал, честнее. Человеческая грязь и мерзость моментально выходят на поверхность, особенно когда это касается коллективных усилий, как сейчас модно говорить ''командной работы''. Сразу понятно кто есть кто. Между собой принято обращение по имени, вне зависимости от званий, либо обращение по должности (я, например, был старшим боцманом корабельных плавательных средств и рангоута ВУС 333 и меня все офицеры корабля, в том числе и командир корабля капитан - лейтенант Киселев, называли просто, понятно и, не скрою гордости, уважительно - Боцман:-). К мичманам обращались обычно по имени-отчеству, так как, чаще всего, они были прилично в возрасте. К командиру корабля, замполиту, старшему помощнику командира корабля обращались - Командир. И тому подобное. Приятно поражает на флоте, отсутствие солдафонности и косности в офицерах . Видимо, это связанно с флотскими традициями, достаточно высокой образованностью (у всех офицеров флота после окончания училища два диплома, один командный а второй инженерный ) и спецификой морской жизни. И, насколько я понимаю, такое происходит на всех флотах. Известны многочисленные случаи, когда военные моряки-фашисты во время Великой Отечественной войны после затопление наших кораблей поднимали наших матросов из воды, не бросая их на волю волн. Флот это Флот.
С этими лейтенантами я был дружен и даже бывал у них дома в гостях. Однажды, уже служа на корабле, я зашел к ним в штаб, попросил отправить меня куда-нибудь в командировку, поближе к дому. Это было в их власти. Они пообещали что-нибудь придумать. И вот ближе к весне приходит распоряжение срочно прибыть в штаб базы. Пришёл туда, лейтенантики спросили: "Куда тебя отправить в Талды-Курган или в Ленинабад?". Естественно я захотел в Талдык это же совсем родина. Но выяснилось, что из Талдыка нужно было забирать тридцать человек и сопровождающий должен быть, по инструкции, с огнестрельным табельным оружием, а из Ленинабада пятнадцать человек и их можно конвоировать без оружия . Табельное оружие мне, как матросу срочной службы, не положено, значит судьба мне ехать в Ленинабад Таджикской ССР. Страшная несправедливость - офицеры с оружием, а мы с голыми руками. Но я все ровно обрадовался: все-таки разнообразие от однообразия службы. Опять же, любовь к путешествиям и знакомству с новыми людьми.
Выдали мне проездные документы и командировочное предписание с приказом прибыть в Ленинабад 29 апреля. Выехал я на поезде в Московию (в СССР все дороги вели туда, как в Риме, хотя по чему "как"?). На следующий день прибыл на Белорусский вокзал. Тут произошел странный случай. Уезжать надо было с Казанского вокзала. Просто надо было перейти через площадь ''трех воказалов''. Кто там бывал - поймет. Народу там всегда было тыщи, наверное, самое посещаемое место в Москве в те времена. Да и сейчас наверное тоже людская ''клоака''. Так вот, выйдя на площадь я остановился по курить. В Москве было задерживаться не зачем. Любимая девушка, учившаяся в Москве, к тому моменту меня уже бросила. Три года не ждут. Особливо девушки. Потом надо перейти площадь и сесть на Ташкентский скорый. Курю я весь такой красивый в парадной форме, вдруг в толпе людей всех национальностей Советского Союза, хаотично двигающихся по площади с детьми, чемоданами, замечаю знакомую ухмылку. Приглядываюсь и понимаю, что навстречу движется самый ненавистный мне человек, встреченный во время службы - бывший командир взвода в "'Крепости'' Борис Дорошин. Служили мы вместе полгода до его увольнения в запас. Не любил я его сильно и полтора года и думать о нем забыл. А тут вот он - идет ко мне. Поздоровались- здравствую Боря -здравствуй Дима. И пошли в разные стороны. Видимо нелюбовь была взаимной. Но сам факт такой встречи до сих пор меня поражает. Как, каким образом, через полтора года, в месте где просто кого-то найти не реально, такая встреча?... Сколько событий должно было сложиться в один пазл, что бы это произошло. И главное зачем??????
Сел я в Ташкентский скорый, номер 9. Денег на проезд давали мало. И они уже у меня к тому времени закончились, совсем. Но я с вокзала позвонил бабушке и рассказал, на каком поезде еду. Мне пообещали, что в Кандагаче встретит тетка, жившая там, и передаст мне еды и денег. Но до Кандагача двое суток пути и что есть - не понятно. Молодой был, не опытный. Сейчас бы консервов набрал на корабле всяких, да и ехал бы себе спокойно. Ну а поезд уже тронулся. Захожу в купе и вижу что попутчиками едут два офицера ''сапога''(так мы, ''мореманы'', пренебрежительно называли служащих не на флоте), капитаны. Они мне обрадовались. Говорят, заходи матросик, давай к столу, нам тут жены всего на дорогу приготовили. Но гордость моя была выше голода. Вежливо отказавшись, я пошел, якобы в вагон-ресторан. Покурив час в тамбуре соседнего вагона, вернулся. Но вид у меня, наверное, был голодный. Капитаны не поверили, что я обедал в вагоне ресторане. И заставили меня есть супружьих вареных куриц и яиц, сваренных вкрутую и завертнутых в газету "Правду''. Благодарен я им был - чрезвычайно. Сознавшись в своем обмане, пообещал им еды в ответ, после Кандагача. Тетя Таня действительно встречала меня на станции, но поезд опаздывал и, буквально, притормозив, сразу стал набирать скорость. И она с поразительной ловкостью для достаточно полненькой женщины закинула мне в руки огромного , варёного индюка и денежку. Даже не поговорили. Съесть мы его не смогли, даже втроем - он был огромен.
В Ташкенте до распада Союза у нас проживала масса родственников. Сейчас их и не соберешь. Кто где. На перроне меня встречала целая делегация из старшего брата бабушки Поли деда Кузьмы и его детей. В Ташкенте у меня был день, поэтому меня усадили в ''трешку'' жигулей и повезли показывать родне по всему городу. Раза два покормили пловом и отвезли к самому старшему брату бабушки Поли, дедушке Пете.
Дед Кузьма и Дедушка Петя меня поразили. Это были седые совсем, но еще очень бодрые старики, с длинными, благообразными седыми бородами, постриженными на узбекский манер этакими лопатами. Такие ''старики Хоттабычи''. Они, правда, могли задремать во время разговора , но, просыпаясь через пять минут, продолжали беседу с того же самого места где заснули . Я их во взрослом своем возрасте видел впервые. Были они благоразумны и рассудительны несмотря на почтенный возраст. Поразительно в восемьдесят лет. Нам бы так! С дедушкой Петей мы поехали сажать меня на поезд в Ленинабад. В кассу была огромная очередь. Но увидев седого благообразного старика, очередь молча расступилась , и мне был куплен билет.
Поезд до Ленинабада был очень экзотичен даже для меня, азиата. Шел он по густозаселенным районам, очень медленно . Тамбуры не закрывались и люди, если им было по пути, запросто заходили в вагон и ехали куда нужно. Как в трамвай. Народу набилось огромное количество. Все были одеты в халаты и двигались с огромными тюками. Гвалт стоял необыкновенный. Разговаривали на всех мыслимых азиатских языках, благо они все тюркские и схожи. В купе со мной ехала интересная русская женщина, на вид лет сорока. Мы с ней мило болтали не помню о чем, до того момента, пока в вагоне не образовался какой то шум. Через минуту в наше купе, молча вошли два крепких молодых человека, неся на руках старуху. Оказывается шум исходил от нее. Она беспрерывно и громко на всех ругалась. Молодые люди усадили бабку на верхнюю полку и молча удалились. Бабка же не замолкала. Тут моя соседка соскочила, не выдержав, и, буквально, двумя фразами заставила ее замолчать. Ничего не поняв, я спросил, что она сказала и на каком языке. Она сказала, что бабка эта крымская татарка и я ей по-татарски сказала замолчать. Тут удивился я - Откуда вы знаете татарский? Тут она меня совсем поразила, сказав, что знает все языки на которых говорят в Азии, в том числе ''пуштунский'' и ''фарси''. Бабка больше не сказала ни слова, только гневно поглядывала на мою новую знакомую - полиглота. Так и ехала, молча. На одной из станций эта интересная женщина стала собираться выходить. Я ей помогал и она перед выходом стала надевать пиджак (так было принято в те времена). А вот он был по левой стороне увешен медалями. Она оказалась матерью-героиней девятерых детей. В Союзе это было уважаемо и почетно. Не знаю сколько давали денег за это, ну, хотя бы, медали давали и везде пускали без очереди.
Ленинабад, ныне Худжанд, расположен на берегу реки Сырдарьи, необычайно широкой и бурной в этом месте . На одном берегу реки находился частный сектор. В Алма-Ате частные дома были маленькие и ужасные, местами оставшиеся еще с времен форта Верного, такие районы поголовно назывались ''шанхаями'' (где ты живешь? да там в ''шанхае''). В Ташкенте ''в старом городе'' он был глинобитный, но уже основательный. С ''дувалами'' (сплошные заборы с калиткой). Здесь же он был шикарный. С двух, трех этажными домами, утопающими в персиках, абрикосах, гранатах. В Кенике, когда я уезжал, еще местами лежал снег, а там была уже весна, вовсю. Все цвело и благоухало. Было жарко, а я в шерстяной форме. Но жарко - не холодно.
На город уже опустилась ночь. Было часов десять. При помощи молодого человека, согласившегося проводить меня к военкомату, я его отыскал. Причем ему явно было не по пути, но он меня довел до самых дверей. Вообще, в те стародавние времена люди были очень душевны и отзывчивы практически везде, кроме Москвы. Запросто и провожали, и подсказывали. Особенно у нас, в Азии.
Зайдя в военкомат, наблюдаю картину. Сидит в темноте подполковник - дежурный по военкомату. Ноги на столе в кирзачах и смотрит хоккей по телеку. Болеет за игру громко. Подкрался я к нему за спину и громким, командным голосом - " таварищ подполковник, старшина второй статьи, Семенов прибыл за молодым пополнением'' . Военный рухнул со стула, так как повинуясь рефлексу, хотел вскочить... а ноги на столе. Увидев, что я не представляю угрозы, спросил, что я ору и что мне надо. Я объяснил, что приехал за призывниками . Он стал чесать затылок грохоча мозгами и приговаривая ''что ж мне с тобой делать ...''. Выяснилось, что он думал, куда бы меня до утра разместить. В какую воинскую часть. Но это не входило в мой план. Зачем мне казармы? Мое предложение о поселении в гостинице вызвало в нем чудное оживление. Тут же набрав какой то номер, он, явно любезничая с какими то своими знакомыми гостиничными девушками, быстренько договорился о номере для меня со словами -''матросика там поселите''. Рассказав мне, куда идти, продолжил просмотр хоккея. Гостиница находилась на другом береге широченной Сырдарьи. Мост, через который пролегал мой путь, наверное, был с километр . Гостиница, естественно, называлась Ленинабад . Встретили меня приветливо. Проводили в номер. Утром я потопал снова в военкомат. Там, меня увидев, военком очень удивился,так как призыв у него начинался только через пять дней. Но сказал, чтобы я ждал. Вот, думаю, здорово, как раз на родину смотаюсь. Побежал на автовокзал. Мне казалось, что Алма-Ата близко, но как выяснилось - 1300 км. Но я взял билет до Ташкента. Автобус был через три часа. Было время поглядеть город.
Город был четырех этажный, в основном, очень красивый, ухоженный, подстриженный, умытый. Даже памятник Ленину какой-то таджик при мне очень тщательно мыл, щеткой. У нас я такого не наблюдал никогда. Город был прямого Московского подчинения, так как там находился огромный военный завод по производству каких-то самолетов. Завод имени Чкалова.
Девушки на улицах были очень красивы. Эдакая помесь Азии и Европы. А потом я зашел на базар... Ни до, ни после я такого изобилия не видел. Что твоей душе угодно! А рисовые ряды просто бесконечны. Цвет риса - от черного, до иссиня белого. К каждому сорту риса торговец рассказывал рецепт плова. Оказалось что разница очень большая даже в порядке закладки продуктов в казан. Это для меня было новостью. Интересно, как там сейчас после гражданской войны и распада Союза? Наверное, все изменилось, и не в лучшую сторону.
Ехал я на автобусах через Ташкент и Фрунзе 23 часа. Побыл дома четыре дня. Купив билет на самолет, пришел на посадку и тут началось. Милиционерша, проверявшая билеты на посадку в аэровокзале, попросила у меня командировочный и, увидев, что я должен быть Ленинабаде, возмутилась и попыталась сдать меня в военную комендатуру. Но не тут-то было. Провожала меня достаточно приличная группа родственников. Увидев их бурное негодование, сжалилась и отпустила меня в полет. В военкомате меня снова встретили и вручили пятнадцать будущих моряков и столько же комплектов документов. Призывники меня ужаснули. Они вообще не говорили по русски. Собрали их, явно, с гор, когда они спускались за хлебом. Были они в халатах и с какими-то узелками в руках. Мне бы заподозрить подвох, но не до этого было. Больше всего пугала перспектива перемещения этих людей через всю страну. В Москве, вообще, нужно было перебраться из Домодедово до Белорусского вокзала. Ну, думаю, разбегутся. Где я их по столице искать буду? Их пятнадцать, а я один. Боялся, как выяснилось, зря. Самолет они, конечно, видели впервые и доблестно его ублевали. А вот большой город их так напугал, что они от меня ни на секунду не отходили. Народ над нами смеялся, но помогал. Даже водитель автобуса вежливо подвез нас до самого вокзала. В Москве мы сели в эшелон похожий на тот, которым меня тоже везли служить, с призывниками со всей страны. Перевел я дух и решил моих бойцов пересчитать и разобраться с документами. Там был мальчишка, который понимал по-русски, но почти не говорил. Взяв его в помощники, я стал просматривать документы и, о ужас! Документов было пятнадцать, людей было пятнадцать, но ни один комплект документ не подходил ни к одному человеку. И был человек, безмолвный, без документов. Что с этим делать - не понятно. На все случаи в жизни у русского человека есть чудесный и неподражаемый ''русский авось''. На него и уповал. И не зря. Везучий я :-).
Прибыли мы в Пионерск, в ''экипаж'', ночью, в первом часу. Старшине, принимавшему у меня таджиков, хотелось спать. Он зевал в полный рот. Отдавая документы, предложил ему людей по головам пересчитать. Он так и сделал. От предложения переночевать у них я отказался, мотивируя сильным скучанием по своему кораблю. И очень быстро побежал на электричку. Прокатило. Что, как там было дальше, мне неизвестно, но через полгода после учебки на моториста трубного, этот мальчишка - таджик попал ко мне на корабль. Как такие совпадения бывают, я не знаю. Мало что ли мест на флоте? Документы у него были уже нормальные, а вот здоровье - плохое. Ночью он безумно храпел. Спать было невозможно. Наши методы лечения как то, пробежки вокруг орудийной башни, ему не помогали . Как только его голова касалась подушки, тут же раздавался храп. Аж переборки дрожали! Настоятельные мои требования к мичману - корабельному фельдшеру, возымели свое действие и таджика повели в госпиталь , где выяснилось что у него страшенная язва желудка. И его отправили домой. Не судьба была ему служить. Вот такая история.