Два кудрявых карапуза (мальчик и мальчик) - смуглые, чумазые как упырята, - дружно ковыряют в песочке какую-то гадость.
Идиллия, блин.
Хотя...
Посторонний шум, рокот - ширится, нарастает, приближаясь - детишки задирают головы, вскакивают, машут руками, радостно верещат чего-то на своем упырёнковом языке. Не, это нам не разобрать, давайте-ка лучше посмотрим - так, так, чуть повыше -
О!
Ну, еще бы им не веселиться. По небу скачет самолет: эдакая хромая цапля, с густым шлейфом дыма, валящего откуда-то из подмышки.
Один мотор весело пыхает клубами дыма; а на втором моторе - самолет, похоже, летать не умеет. Хотя... летит же? Скачками, ужимками, чуть ли не боком, но летит...
Камера задумчиво смотрит аэроплану вслед, постепенно теряя фокус. Экран заволакивает дымом; отплевываясь от него, камера скользит ниже, хватает панораму берега в зеленых тыковках пальм. Впервые бросается в глаза, что пальмы там и сям переломаны, а прибой ворочает всякий хлам...
Да и фиг бы с ним.
Режиссер решает, что натуры на сегодня хватит, и -
* * *
ГОСПОДИ! чего ж так орать-то! - внутри самолета все заняты делом, они там, видите ли, вопят. Белые, черные, красные от натуги лица, по обе стороны прохода... камеру ощутимо трясет.
Толстые ряхи гринго-туристов, в блестящих бусах (отчего-то хочется сказать "вампум").
Пара усатых мачо: молча обливаются потом.
Немолодая мулатка: ногтями вцепилась в сумочку, пальцы совершенно белые, глаза расширены, рот открыт - даже и не поймешь, кричит она или нет, в этакой какофонии...
Камера выхватывает очередную фигуру - и успокаивается. Вот он, слава богу. Мы уж думали.
Здоровенная битка, два метра на двести фунтов с гаком; мясные ручищи скрещены на груди. Зловеще-чорная куртка, нагло выставленные в проход казаки, бритая лысина, и медные скулы в половину плеч. Метис; а может, и чистый индеец? Точно не скажешь: голова откинута на спинку кресла, глаза прикрыты... если б не полный бедлам вокруг, мы бы даже решили, что он спит.
Ладно; спит не спит, а момент самый подходящий.
Самолет еще раз встряхивает, и на экран смачно вылетает титр:
"Это Маленький Конь, из племени гиуигабау", - поясняет гнусавый голос за кадром: наверно, для тех, кто читать не умеет. - "Бледнолицые, правда, зовут его Чарли, а его родичей - "кикапу", но это ничего. Чарли не обижается.
Со стороны вам, конечно, кажется, что Маленький Конь спокоен, как два слона? А вот и нет. Он, между прочим, тоже волнуется. Переживает.
Во-первых, Чарли явно перемудрил с мотором (герой кисло смотрит в иллюминатор): дымовые шашки надо было брать поменьше...
"Ну, кто ж знал, что бледнолицые так зассут?" - разводит руками Чарли. "И кстати, если они все-таки догадаются включить мотор обратно - самолет сядет. Сто пудов. Чего ему не сесть-то? Не, об этом и волноваться незачем".
Во-вторых... во-вторых, под мышками у Чарли два ствола (один палёней другого), а под креслом - видите? - два больших мешка, с кокаином на миллион баксов. Ну там, плюс-минус; пятьдесят пять кило чистейшей дряни...
Впрочем, за дрянь Чарли тоже не переживает; вот еще, из-за такой пакости волноваться! Тут уж либо выгорит, либо...
Да.
Переживает Маленький Конь за папу.
1
(картинка стареет, смазывая краски; интерьер скромного, не очень-то злачного места: пузатые крупье в жилетках, деревянные столы, робкие покушения на дизайн; откуда-то - может, из соседнего зала, - доносятся унылые звуки джаз-банды)
Скуластый, чернявый парень в этнической толстовке - недоверчиво глядит в карты. Потом, прищурив один глаз и склонив голову, смотрит на стол.
"Играть папа начал еще в молодости," - говорит за кадром Чарли. "Ба ему говорила, что добром это не кончится; но Па не очень-то слушал".
По столу, по самому краю зеленого сукна, неторопливо бежит маленькая прозрачная собачка. То есть совершенно прозрачная, и чуть светящаяся изнутри - как будто сделана из солнечных зайчиков. Похоже, кроме чернявого парня и нас - никто ее не замечает.
А в остальном, чего, собачка как собачка. Задорно-лохматая, - что-то вроде фокстерьера, - с весело заломленными ушами и натуральной пиратской повязкой на одном глазу.
Песик семенит себе, помахивая обрубком хвоста, и деловито обнюхивает карты игроков. На полпути останавливается, чтобы отлить на кучку фишек. Потом принюхивается, заинтересованно заглядывает ближайшему клиенту в карты - и плюхается на попу. Поворачивается к чернявому и, насупившись, отрицательно мотает головой.
Парень чешет в затылке, смотрит на потолок, шевелит для видимости губами - и бросает карты:
- Без меня, джентльмены.
Через стол, в десяти шагах за спиной парня, стоит суховатый старичок, в нелепом уборе с перьями - и с толстым, прозрачным вороном на плече. Оба, старик и ворон, пристально смотрят на парня.
Камера, объезжая кругом, заглядывает парочке в лицо. Ворон и старик поворачивают головы, многозначительно смотрят друг на друга. Старик слегка кивает, и оба вновь поворачиваются к камере.
"У племени, знаете ли, было свое казино", - объясняет тем временем Чарли. - "Небольшое, не шибко раскрученное; дела и так шли не ахти... В общем, когда Па начал играть, старики сказали, что это нехорошо для бизнеса".
"Папа в молодости" вылетает с крыльца, пару раз переворачивается в воздухе, и громко рушится в кусты - ну, скажем, гортензии.
Два амбала в костюмах отряхивают руки, а на крыльцо, переваливаясь, выходит знакомый нам призрачный ворон. Собачку он держит в воздухе, за заднюю лапу. Примерившись (все к той же гортензии), ворон дает песику сочного пинка.
Недолет.
- Иди, и не возвращайся, Гулящий Пес! - воздевает костлявую руку шаман. - Мне стыдно, что я тебя учил!..
Гортензия обиженно шевелится.
"Короче, папу погнали из племени", - вздыхает Чарли, - "и тогда он начал играть по-крупному".
(щелк! - кусты гортензии сменяются интерьером помпезного казино;
стол, крахмально-хрусткий дилер, потеющие попандосы; музыкальный автомат ненавязчиво наигрывает "The House of Rising Sun")
Собачка делает стойку и беззвучно гавкает три раза.
Изрядно заматеревший со времен предыдущей сцены папаша - оживляется, и, сложив карты в кулак, двигает горку фишек на середину стола.
Кадром позже (на столе выложено его каре против, разумеется, чужой тройки) - Па загребает огромную кучу фишек себе.
Собачка бежит...
Собачка машет хвостом...
Собачка гавкает...
С пластмассовым щелканьем падают фишки.
Папаша - усталый, но счастливый - отваливается на спинку кресла. За фишками его почти не видно.
"Однажды Па сорвал Большой Куш", - невесело комментирует Чарли. - "Это, конечно, было круто..."
Вокруг Большого Куша кружат, переворачиваются, порхают солнечные мотыльки: крошечные розовые кадиллаки, куклы с платиновыми волосами, горящие неоновые огни - то ли просто вывески, то ли палубы круизных лайнеров... Гора фишек потихонечку мутирует в толстенный, карикатурный Мешок С Баксами.
"...но дома мы его почти не видели. Да и куша никакого не видели, если честно", - добавляет Чарли. - "А однажды - случилось то, что должно было случиться".
2
Бледный, прыщавый тип оглядывается по сторонам, облизывает губы, и говорит:
- Это было в Орлеане.
В этом новом притоне черноногих, как его... "Даффис"?
Я-то сам сидел за блэкджеком; так, щипал по маленькой... а вот твой папаша жег по полной. В семикарточный, с какими-то воротилами.
В кадре - чудовищный круглый стол, от одного вида которого Артур сожрал бы собственный меч. Кричащее, немыслимое нагромождение золота, лепнины, хрома, зеркал и зеленого бархата. Увенчивает все это великолепие люстра, словно прихваченная напрокат из Гран-Опера.
Публика... ну да, "воротилы"... и прихлебалы. Мрачные набриолиненные бошки, великолепие костюмов; вокруг охранники, холуи, штатные красотки с профессионально надутыми декольте...
Папаша - и правда в ударе; сейчас это крепкий, обветренный мужичок лет сорока пяти: окончательно обтесавшийся, прилично одетый и непробиваемо уверенный в себе. Он дружелюбно склабится, поглядывает на стол с кучками фишек...
Кстати, смотрим мы глазами "бледного типа" из-за соседнего столика. Так что - никаких собачек.
Внезапно по залу проходит - ропот не ропот, но некое общее шевеление.
На сцене появляется хозяин: узкоглазый толстяк, в сопровождении небольшой свиты. Он смешно, по-утиному переваливается к столу, не отводя глаз от Па и возвышающейся перед ним горы фишек. Рассеянно делает жест в сторону, публике: дескать, ничего, ничего, не обращайте внимания -
но они обращают.
Потому что за хозяином следом - плывет хищная, зловещая свита. Впереди высокий элегантный брюнет; его облик - зализанная, дьявольски холодная гладкость. И у шестерых подручных, скользящих по сторонам, - тоже отнюдь не кирпичные морды "я тут работаю бульдозером", - нет; именно собранная, легкая, опасная подвижность. Идут они ровно, прямо, не сгибая спин; но отчего-то все равно кажется, что крадутся.
Хозяин уже у стола:
- Мир тебе, Ричи. Смотрю, опять разоряешь мое заведение?
- Мир! - фальшиво-радушно улыбается папаша. - Что ты, Майкл, ты же видишь: у нас исключительно частный банчок, ни-
Хозяин резко перебивает:
- Мои друзья тоже хотят поиграть.
Ричи внимательно смотрит на сопровождающих - и в его улыбке, кажется, что-то меняется.
Дьявольски высокий брюнет - поднимает голову и смотрит вверх, на люстру. Широко улыбается, открывая ряд острых треугольных зубов, и облизывается.
Па тоже бросает взгляд вверх, коротко дергает головой - и тут же двое из "свиты" бросаются к выходу, не сводя глаз с переплетения арматуры и фальш-панелей под потолком.
Остальные скользят к столу, окружая его полукольцом.
Клиенты отчего-то бросают карты, несолидно быстро сгребают фишки - и, бормоча, отступают к другим столам.
Публика начинает незаметно рассасываться.
- Они начали играть, - говорит так и не представленный нам тип, - и в зале словно стало холоднее. Через час я уже весь замерз, да и лохи че-то расползлись, ну я и двинул в бар, греться. Потом смотрю, а зал-то уже пустой. Только твой папаша, да эти: сидят за столом, и играют. И фишек на столе столько, сколько я в жизни не видал...
"Бледный Сыч поспешил убраться", - заключает Чарли, - "даже не поклянчив, по обыкновению, денег. Он все отводил глаза и ежился, будто ему до сих пор было холодно... да и мне что-то стало не по себе.
Я уж решил было ехать в Орлеан... но никуда не поехал. Потому что наутро в почтовом ящике нашлась интересная картинка..."
На черно-белой фотографии - папаша, каким мы его видели последний раз в казино; только в кандалах и с толстой висельной петлей на шее. На обороте снимка - надпись: "Приезжай в "Даффис", привози миллион баксов.
Не приедешь через месяц - смотри на обороте.
P.S. Без миллиона - не приезжай. Не надо."
3
Бензоколонка посреди пустыни, в самой жопе мира.
Пустой гудроновый пятачок, не плавящийся от жары только потому, что еще слишком рано (солнце едва восходит). На пятачок с разных сторон съезжаются:
харлей, на котором сидит Маленький Конь;
подержанный Бьюик (из него выбирается вылитый "Па в молодости": чернявый обветренный мачо; это Сэнди)
и синий, служебного вида фургон (за рулем - долговязый парень с орлиным носом и волосами "хвостиком"; его зовут Лис).
Трое сходятся посреди пятачка, и ритуально стукаются кулаками. Пару секунд серьезно смотрят друг на друга, потом, рассмеявшись, обнимаются.
Закончив с объятьями, тычками и похлопыванием по плечам, парни расступаются, и Чарли лезет за пазуху:
- Вот эта фотография.
* * *
- У меня только этот Бьюик... - печально говорит Сэнди. - Ну, может, наскребу еще тысчонок пять, если покопаться.
- Гм. У меня отложено штук тридцать, - щурится Маленький Конь. - Но они нас тоже не спасут.
- А у меня только мелочь по карманам, - ухмыляется Лис. - Зато я, кажется, знаю, где папочка спрятал Большой Куш...
Следующий кадр: парни сидят в фургоне Лиса, и считают деньги. В углу валяется выпотрошенный чемоданчик. Денег, вроде, дофига и больше: пачки разбросаны по всему полу.
- Ладно. Поговорим с Ата-чапаской, - кривится Чарли. - Но скорее всего, он нас просто пошлет.
Следующий кадр: средней руки офис. Кабинет - судя по всему, небольшого начальника. За столом - смутно знакомый нам седовласый старик, в строгой белой рубашке. Он выставляет подбородок, и гневно воздевает руку (тут-то мы окончательно узнаем старого шамана):
- Нет!.. Племя не простит его!
- Но... мудрый Ата-чапаска... - морщится Чарли. - Отец совершил ошибку много лет назад. Отчего же племя не может простить одну ошибку молодости? Один глупый поступок?
- Проблема не в его поступках, - качает пальцем шаман. - Проблема в его голове.
Старик поднимается с кресла, и размеренно прохаживается по кабинету.
Останавливается, и назидательно поднимает палец:
- Когда мудрый Висака хотел наказать собак за болтливость, он поменял им местами хвост и язык; и теперь собаки говорят только хвостом. Вот так же бог наказал и вашего отца; только поменял местами голову и задницу.
- Мудрый Ата-чапаска, мы очень расстроены, - печально говорит Маленький Конь. - Папе грозит страшная опасность. Неужели племя бросит своего сына в беде?
- Сына? Сына?! - возмущается шаман. - А этот сын - думал о нуждах племени?.. Когда он начал играть, обижая наших клиентов, племя переживало плохие времена! И когда он сорвал Большой Куш - племя тоже переживало плохие времена! И что, этот гаденыш вспомнил о нас? Помог племени хотя бы центом?.. Да я пальцем не пошевелю ради этого поганца! Пока не случится потоп! и не выйдут рогатые пумы!
- Но...
- Вон! - Ата-чапаска грозно сдвигает брови. - Прочь отсюда, пока я не проклял и вас всех, за компанию!
Парни покладисто выходят на улицу, и останавливаются под вывеской "Казино Кикапу".
- Слышь, Чарли, - кисло интересуется Лис. - А что это вообще за байда, про рогатых пум?
- Еще одна сказка, - так же кисло отвечает Конь. - О творении и конце света. Так-то вы, братцы, знакомы с культурой своего народа!..
- Ладно, не пыхти, - морщится Сэнди. - Это ты учил всю эту байду. А мы, между прочим, в это время поднимали бабки, тебе на гамбургеры. Давай, шаманёнок, колись!
- Ну, в конце времен будет потоп, - объясняет Чарли. - Выйдут злые подземные рогатые пумы и всех пожрут. Однажды они уже пытались: окружили мир водой, и хотели заморозить и съесть. Но хитрый Висака сделал лодку, и поплыл на ней. Черепаха принесла ему из-под воды немного ила, а Голубка - добыла зеленые ветки; тогда Висака слепил из ила и веток земную твердь. А рогатые пумы остались там, внизу; под твердью. Ждут конца времен, чтобы вылезти... ну и так далее. В общем, сказка про белого бычка.
- Ага, я тоже что-то не понял, - говорит Лис, - Значит, получается как: твердь, под ней вода и пумы, а под ней - еще одна твердь? Иначе откуда они взяли ветки и ил?
Чарли тупо смотрит на Лиса. Тот не унимается:
- А если, значит, это все повторяется снова - получаем еще один мир внутри мира?.. И еще, и еще... короче, не мир, а слоеный пирожок -
- Так, - говорит Чарли. - По-моему, кто-то забыл, в чем наша проблема. Напомнить?..
- Ладно, - миролюбиво машет рукой Сэнди. - Раз с вождем не выгорело, давайте двигать дальше? Я позвоню кое-каким людям, подкупим стволов, позовем еще ребят...
- Точно, наберем армию, - соглашается Чарли. - Чтобы пошли слухи, поднялся шум, и черноногие грохнули отца сразу... Нет уж. Сначала нужно вернуть отца.
Чарли тяжело переводит взгляд с Сэнди на Лиса, и заключает:
- Думайте, где брать миллион.
Темнеет. Братья сидят в фургоне у Лиса, и нервно курят. Вид у них подавленный и опустошенный; накурено так, что можно вешать томагавк.
- Ладно, - устало говорит Лис. - У меня есть идея. Только она вам не понравится.
Чарли и Сэнди тупо смотрят на Лиса (это уже не первая идея; и не вторая...)
- Один мой знакомый был в Боливии, - продолжает между тем Лис, - так вот: килограмм кокаина стоит там три штуки. А в Хьюстоне - за кило чистого дают восемнадцать штук; это я... это один мой знакомый точно знает.
Чарли и Сэнди тупо смотрят на Лиса.
Один к шести...
Двести тысяч умножить на шесть - это миллион двести.
- Значит, так... - говорит Маленький Конь. За окном фургона совсем уже темно.
- Лис: ты поедешь на восток. Тебя никто толком не знает; попробуешь выяснить, что там творится, в Орлеане. Что это за люди, что за место, и как к нему подступиться. - Ты, Сэнди, останешься здесь; и достанешь все, что может пригодиться.
- А я поеду на юг, - Чарли вздыхает, смотрит прямо в камеру: - и привезу миллион.
4
"Границу я перешел легко. Фигли там переходить-то?"
Маленький Конь топает по обочине бесконечной пыльной трассы. Серую пустыню (кактусы, перекати-поле, все дела) понемногу заливают лучи восходящего солнца.
Наш герой в неизменной кожанке, на голове - красная бандана, а за плечами - веселенький цветастый рюкзачок, больше подходящий для какой-нибудь девчонки-хипушки. Камера надолго задерживается на рюкзачке: смотрится он, конечно, как на корове седло... но дело-то не в этом. Мы ведь знаем, что в рюкзачке БАКСЫ.
Чарли тоже, понятно, знает, но виду не подает. Невозмутимо топает себе, изредка пиная камушки и насвистывая что-то пофигистическое...
На гребне холма далеко позади - появляется маленькая цветная коробочка; ползет, приближаясь, сквозь дорожное марево (похоже, уже начинает припекать!). Доносится рокот мотора.
Чарли нехотя оборачивается; щурясь на солнце, поднимает руку. Фура тормозит и медленно, медленно останавливается.
"Ни деньги, ни стволы - светить особо не хотелось", - говорит за кадром Чарли. "Сами понимаете. Так что дорога получилась довольно-таки долгая..."
Вся эта долгая дорога - сливается в пеструю нарезку кадров: ветер, солнце, простор...
Кабины грузовиков, с добродушно кивающими усатыми водилами. Поезд, не спеша рассекающий по бескрайней, до горизонта, равнине. Салон кукурузника каких-то индейских авиалиний. Автобусная остановка, где Чарли расслабленно дремлет, обхватив руками рюкзачок, с банданой, сдвинутой на глаза... Подъезжающий к остановке автобус.
"...но дней через десять я был на месте", - заключает Чарли, и перед нами разворачивается пышный, зеленый ковер предгорий.
Анды.
Для пущего местного колорита - Чарли перебирается через ущелье по дощатому висячему мосту (строить легко, а выглядит драматично), и топает в гору. За очередным поворотом ему открывается скромный - если б не индейская экзотика, я бы сказал "хуторок". Забор, ворота, несколько белых домиков чуть выше по склону... Кажется, все.
Чарли оглядывается, подходит поближе - и в воротах, скрипнув, открывается маленькое окошечко (или большая щель, это как посмотреть). Невидимый нам привратник разражается вопросами, на какой-то местной тарабарщине.
Чарли мрачно отвечает по-испански - благо, испанского мы тоже не знаем. За воротами - недоуменное молчание, потом справа и слева открываются две калитки, откуда высовываются четверо смуглых недоростков с автоматами. Ни фига себе пропускной режим на здешних хуторах...
Недоростки откровенно пялятся на Чарли, пока главные ворота неторопливо распахиваются, и на сцену, попыхивая сигарой, выходит пожилой мачо в гимнастерке. Пусть это будет Пабло.
- Нездешний у тебя акцент, а, гринго? - жмурится Пабло. - Кто ты такой, и зачем пришел так далеко?
- Я Маленький Конь, - сообщает Маленький Конь. - Я пришел купить кокаину.
- Здесь покупают кокаин очень большие люди, - недоверчиво качает головой Пабло.
- Так посмотри. Я что, маленький человек? - Чарли упирает руки в бока. Росту в нем два метра, если кто забыл.
- Человек ты, может, и немаленький, - поднимает ладони Пабло. - Но я-то тебя не знаю. Кто ты такой?
- Я - Маленький Конь, - терпеливо объясняет Маленький Конь. - Я пришел купить кокаину. Я принес привет от Чики Моноуэво, и двести тысяч баксов.
Пабло пытается сообразить, кто такой этот Чики Моноуэво, и при чем тут вообще привет... потом решает, что двести тыщ баксов - тоже неплохо.
- А! - машет рукой Пабло, - заходи. Вижу, человек ты хороший. Договоримся.
* * *
Чарли выходит обратно за ворота. Похоже, договорились: рюкзачка у Чарли больше нет, зато есть кое-какие покупки.
В левой руке - уздечка; она привязана к покладистому индейскому ослику ламе, на спину которого навьючены два толстых мешка.
В правой - рукоять небрежно закинутого на плечо автомата Калашникова. Может, прикупил, на всякий случай... а может, дали на сдачу.
На голове у Чарли - все та же бандана; на груди - какой-то местный амулет. Сувенир, блин.
Пабло стоит в воротах, и, посмеиваясь, машет рукой.
(за кадром наконец-то начинает играть Найк Борзов: "Я - маленькая лошадка, и мне живется несладко...")
Чарли, с ламой на поводу, топает по мосту - среди зеленого, красочного, свежевымытого дождем пейзажа. С неба ласково светит солнышко, впереди бескрайняя синяя даль, по краям - живописные склоны Анд. Хорошо-то как, Настенька!..
Чарли, улыбаясь, смотрит по сторонам и негромко насвистывает, попадая в мелодию за кадром: "с того... на этот берег...".
Далеко внизу, на самом дне ущелья, среди острых, каменных клыков - бежит довольно-таки бурная речушка. Похоже, вздулась, после дождя-то?
* * *
Дождь. Чертов ливень! Льет, как из ведра.
Чарли, съежившись, сидит под неким тропическим лопухом. Он в мокрой насквозь майке, на груди болтается амулет. Лама, тоже ужасно мокрая, привязана к дереву; мешков что-то не видать. А, вот они, рядом - заботливо укрыты черной кожанкой. Ну да... если промокнут - все, пиши пропало.
Ливень, день второй.
День третий...
Черт!
Чарли стучит зубами, пытаясь согреться у еле-еле пыхающего костерка. Дождь продолжает лить. Мешки укрыты кожанкой и лопухами.
Шум дождя. День, наверно, десятый. В углях костра кое-как печется мясо. Мешки, поверх лопухов, укрыты чьей-то очень мокрой шкурой. Ламы не видать.
Чарли осторожно выглядывает из-под мокрых ветвей: уф. Наконец-то солнце. Смотрит на часы; точнее даже, на дату.