ЛЕКАРСТВО ОТ СТРЕССА.

Посвящается однополчанам 94-го отдельного боевого вертолётного полка, расформированного в мае 2002 года.

Ми-24 самый лучший вертолёт, Ми-24 никогда не подведёт, негромко, на мотив марша Шопена, напевал собственно-сочинённый текст капитан Алексей Кудрин. Сидя за столом перед раскрытой тетрадью полётной подготовки и раскрашивая рисунок вертолёта на отдельном листке в клеточку, он не горбился, держа тёмную кучерявую голову прямо, про такую стройность говорят, что кол проглотил. В просторном лётном комбинезоне даже в сидячем положении виделось, что Алексей роста высокого, примерно под метр девяносто. Под стать росту и его вытянутое лицо с прямым большим носом, с широким лбом и аккуратными ушами, раскрытыми короткой офицерской стрижкой, в сиюминутный момент демонстрировало притворную отрешённость.

Слышь, Лёха, замолкни со своими похоронными извращениями, мешаешь сосредоточиться, незлобно, по-дружески бросил товарищу старший лейтенант Сергей Черников, расположившийся по правую руку от капитана Кудрина. Он, в таком же тёмном комбинезоне, грудью опираясь о стол и расставив широко локти, перерисовывал в свою тетрадь с плановой таблицы полётное задание. Поза Черникова со стороны смотрелась несколько комично, напоминала школьную манеру против списывания. Его лица в столь ответственный момент не было видно, лишь периодически опускалась и поднималась коротко стриженная русоволосая голова, придавая зазору между воротником и загорелой шеей статус непостоянства.

Выписку отдай прекращу, услышал ответ Сергей, заглядывающего через плечо товарища. На аэродроме Зелёный в классе второй эскадрильи шла предполетная подготовка, участвующие в ней пилоты спешили как можно быстрей ознакомиться с плановой таблицей, выхватывая её друг у друга. Нескрываемый ажиотаж присутствовал в душе каждого, для лётчика полёты всегда праздник, а по тем временам более чем.

Тот смутный период начала девяностых был примечателен многими событиями. Вывели войска из Афганистана, распался Союз, ветер перемен носился по вновь ещё не оформившимся странам СНГ, при этом сильно потрепав Вооружённые Силы когда-то могучей державы. Военные части захлёстывали извечные проблемы: отсутствие ГСМ, нехватка запчастей и запоздалое недостаточное финансирование. Всё это сказывалось на боевой подготовке, летали меньше и редко, такой расклад для лётчиков это потеря навыков и квалификации, одним словом, смертельный приговор в профессии. Поэтому вырывать плановую таблицу совсем не зазорно для лейтенантов, капитанов и даже майоров это воочию увидеть свои вожделенные минуты, а если повезёт, и часы воздушного драйва, ведь лётчик он как птица, без неба жить не может.

Боевых товарищей, помимо любви к небу и служебных обязанностей, сближала дружба семьями. Ровесники, под тридцать лет, оба военные лётчики второго класса, карьеру в девяносто четвёртом отдельном боевом вертолётном полку, дислоцированном в городе Спасск-Дальний Приморского края, начали одновременно в далёком восемьдесят третьем году. Прибыли по распределению после окончания военных авиационных училищ. Кудрин Сызранского, а Черников Саратовского.

Разными путями они пришли в авиацию. Если Кудрин выбрал прямую дорогу в небо, став курсантом высшего военного училища лётчиков, то Черников извилистую и тернистую. В своё время он на вполне законных основаниях заменил срочную службу в армии сборами в ДОСААФ, но судьбу не обманешь, влюбившись в небо, с гражданской жизнью пришлось расстаться. Первое знакомство с воздушным пленом Черникова состоялось на летних сборах Саратовского учебного авиационного центра (СУАЦ) имени Ю.А. Гагарина на аэродроме Дубки. Да, в том самом, где путёвку в небо получил сам Юрий Алексеевич.

Черников лётчик минус техник, а Кудрин лётчик минус инженер. На авиационном сленге так читались записи в дипломах. Саратовское ВВАУЛ готовило вертолётчиков с высшим образованием, но Сергей не был курсантом училища, а всего лишь слушателем офицерских курсов. Он призван из запаса в звании младший лейтенант мамлей, одним словом. В те времена Афган для ограниченного контингента требовал большей и непрерывной ротации лётного состава, два училища не справлялись с возросшими потребностями, вот и брали кадры, подготовленные ДОСААФом. 94-й вертолётный полк, созданный двенадцатого июня восьмидесятого года, существовал для ротации и подготовки лётчиков к ведению боевых действий в горно-пустынной местности.

Слышь, кедышник, лапоть ты наш винтокрылый, что там всё высматриваешь, один вылет на полигон парой и отдыхай, не выдержав ожидания плановички, Алексей свалился в область психологического давления. Так кадровые военные иногда называли бывших мамлеев, чтобы потроллить их по-дружески.

Экипаж сборный, смотрю, откуда оператора забирать, не обращая внимания на слегка обидный тон Алексея, спокойно отбивался Сергей.

А кто оператор? уже по-деловому спросил Кудрин.

Замполит, ответил Черников со вздохом.

Не повезло, он сейчас самый занятой, со знанием дела резюмировал Алексей, поставив специально ударение в последнем слове на о, тем самым усилив его значение.

Замполит второй эскадрильи майор Корягин, о ком, собственно, и шла речь в разговоре друзей, был ещё и лётчиком-инструктором. Обучать ему не доверяли, но в связи с нехваткой вторых пилотов наделили статусом инструктора, дающего право дополнять экипажи до штатных, тем самым позволяя командирам тренироваться, двигаясь по курсу лётной подготовки.

Корягин, или, как его ещё называли из-за сорокалетнего возраста, Петрович, бывший лётчик-истребитель, списанный с самолётов по сокращению штатов. Худощавый брюнет одного роста с Черниковым, среднего. Это ещё одно сословие в когорте вертолётчиков с новым когноменом Свистки.

Так у тебя и вторая плановая таблица на сложняк?! удивился Кудрин, разглядев у прижимистого Черникова ещё одну выписку, но уже по сложным метеоусловиям. Это запасной вариант на лётный день, если вдруг погода испортится.

Успокойтесь, капитан, в сложняке вас не наблюдается, там летают только классные пилоты, отомстил ему Черников, передавая бумагу нестандартного формата с типографским делением на прямоугольники, в которых уже рукописно, но аккуратно вычерчены продольные палочки с кружочками и иная абстрактная (для непосвящённых) пиктография.

У лётного состава это произведение графики и называлось плановой таблицей полётов.

Что, двадцать четвёрки, зашуршали! Воздух почувствовали, вошёл в класс вечно улыбающийся балагур, командир звена Ми-8-х, капитан Лукашин, протухли совсем без полётов!

В его словах была доля правды, лётчики с Ми-24 вертолёта огневой поддержки, летали меньше, чем их коллеги с Ми-8 транспортно-боевого, потому как у тех всегда были командировки для транспортных нужд в интересах всего округа, и пилоты тренировались в процессе таких вылетов. В частях на плановые полёты после вывода войск из Афганистана и развала Союза катастрофически не хватало керосина.

А где ваш замкомэска? разочарованно охватив взглядом весь лётный состав в классе и не найдя нужного человека, убрал улыбку с загорелого мускулистого лица.

Лукашин, оставив пикировки в покое, уже не так азартно пояснил цель посещения братской эскадрильи: Тут с плановой накладочка вышла, нужно было бы разобраться.

В штабе смотрел? спросил Черников, не поднимая головы от тетради.

Понятно, не знаете, прояснял для себя ситуацию Лукашин и, направляясь к выходу из класса, добавил: Я оттуда и пришёл.

Лукашин вышел, дверь призывно хлопнула, создав прецедент для перемещений. Самоподготовка начала разбиваться на отдельные эпизоды, некоторые её участники потянулись к выходу на перекур. К Черникову подошёл ведущий пары капитан Губарев, почти на голову выше Сергея, тоже блондин с кучерявым чубом и голубыми глазами.

Ну как, Серёга, готов? спросил он его. Пошли, курнём и в процессе обсудим, как реально построим вылет.

Черников летал ведомым в паре Губарева, обсуждение совместного полёта в приватной беседе с ведущим считалось нормальным порядком вещей в лётной среде.

Идём, согласился Сергей и, поднявшись из-за стола, потрепал тёмные густые завитушки на макушке Кудрина, спросив при этом: Кудрявый, курить идёшь?

Серёга, прекрати, ты же знаешь я этого не люблю, обиженным голосом отозвался Андрей на действия Черникова.

Кудрявая шевелюра Кудрина для всех была притчей во языцех, напоминание об этом раздражало Алексея.

Ладно, Лёха, извини, но это тебе за кедошника, так идёшь или нет? повторно переспросил Сергей друга.

Ты продержал плановичку, а мне теперь навёрстывай, закончу подойду, уже более миролюбиво ответил Алексей.

Успеешь расписать свой полёт по маршруту, тысячу раз уже летал, а до контроля готовности, Черников прервался и, посмотрев на часы, продолжил, сорок три минуты.

Ладно, идём, ты и мёртвого уговоришь, легко поддался искушению Кудрин, закрывая тетрадь, в эскадрилье все знали его как заядлого курильщика.

И втроем они пошли к выходу. В курилке за зданием уже было довольно-таки много народа, в основном лётчики.

Апрельский кислород щекотал ноздри, сквозь редкие высокие облака играло солнце. Снег повсюду сошёл, лишь только на вершинах гор хребта Сихотэ-Алинь громоздились белоснежные шапки, но даже с расстояния в несколько десятков километров было заметно, что низ их начинает пачкаться, будто подол белого платья невесты в распутицу, сколько его ни поддерживай руками, всё равно нечаянно промокнёт ненавистную лужу. Тёмно-серая прошлогодняя трава аэродрома, за зиму выстеленная снегом в гладкошёрстный ковёр, выглядела мокрой, словно после дождя под её шубейкой очагами ещё оставался лёд.

Настроение у всех было приподнятым. Весна, завтра полёты, да и просто молодость. Все шутили, смеялись, дыша чистым влажным воздухом, но при этом и курили. Погожий весенний денёк был уже на исходе, оставалось так, несколько штришков: контроль готовности обязательное мероприятие, где проверяется степень подготовки лётчиков к полётам, общее построение и домой. А завтра в небо! Подняться на высоту птичьего полёта и с небес рассмотреть, как уверенно шагает весна по краю, меняя ландшафт Приморья.

Полёты на следующий день начались по плану. Взлетела зелёная ракета, и аэродром, загудев, ожил. Глухо хлопали по воздуху лопасти Ми-8, энергично рокотали Ми-24, уплотняя несущим винтом влажный воздух. Со стороны было видно, как с краев ометаемой винтами площади сбегает вода и, попадая в упругую струю отбрасываемого потока, закручиваясь, рассыпается в водяную пыль, становясь вновь невидимой.

Губарев с Черниковым начинали только с первой заправки, через два часа от старта ракеты. Они подошли к своим вертолётам, борттехники доложили о готовности машин: заправке топливом и оснащении вооружения боекомплектом. Черникову оставалось дождаться только посадки майора Корягина, находящегося в воздухе в составе другого экипажа.

Сергей уже запускал второй двигатель, вращались винты, прибежал запыхавшийся замполит и с помощью борттехника стал усаживаться в переднюю кабину оператора. Но вот всё включено, зачитана на магнитофон предполётная карта и доложено ведущему о готовности. Руководитель полётов разрешает одиночный подлёт на полосу для расстановки пары. Аэродром грунтовый, весенняя земля мягкая, руление проблематично.

Всё поехали. Серый травяной ковёр, ускоряясь, бежал навстречу, отдельные былинки сливались в сплошное полотно, достигнув скорости ста двадцати километров в час по прибору, вертолёт, подняв нос, словно зазнайка при возрастающем внимании зевак, начал выполнять правый доворот на город. И вот уже деревья стали казаться травой, открылись пятиэтажные дома в районе завода санитарно-технической арматуры с редкими жильцами на балконах, пара летела над городскими кварталами.

Ровный гул двигателей, ритмичное похлопывание лопастей при манёврах, радиообмен в головных телефонах и птичий взгляд на землю не гасили ощущение лёгкой эйфории от полёта, а, наоборот, усиливали. Душа радостно пела, превращая полёт в торжество, и Черникову чудилось, будто он, слыша её серенаду и тихий шелест, несётся по воздуху не в кабине вертолёта, а на её крыльях. Вот это и есть то болото, засосавшее его однажды, и Андрей был готов биться с её трясиной, преодолевая сложные перипетии судьбы и терпеливо гася семейные дрязги от неустроенности в быту, чтобы вот так одним махом компенсировать все минусы непростой военной службы.

Вышли из круга, снизившись до ста метров и увеличив скорость. Город остался позади, земля набегает стремительней, хвост вертолёта всё выше. Поменялся ландшафт, показались рисовые чеки и каналы, заполненные талой водой. Их вид не позволял даже вверху сомневаться в весенней хляби и распутице.

Ведущий пары установил связь с Гаражником (позывной полигона). Огромное пространство для бомбометаний и авиационных стрельб по наземным целям свободно, и пара, получив разрешение руководителя полётов, огибая населённый пункт Сосновка, с разворота выходит на боевой курс.

Черников, слыша в наушниках команды ведущего, синхронно выполняет их: Горка Атака Огонь Влево вывод.

Короткая фраза-слово атака, и Сергей снимает предохранительный колпачок с кнопки управления огнём, по команде огонь жмёт на кнопку. Справа с замедлением слышится скрежет-шипение, схожий со звуком, издаваемым при трении металлической щётки по листовому железу. Чёрные шлейфы от двух неуправляемых авиационных ракет (НАР) образовались прямо по курсу полёта. По наклону траектории Сергей понял, что ракеты упадут близко к цели, но смотреть некогда, выключив оружие, держи ведущего в развороте, иначе отстанешь.

Нормально, проинформировал более свободный Петрович, значит, попали. В боевой обстановке после пары пристрелочных ракет и незначительной корректировки тангажа вертолёта Сергей выпустил бы половину боекомплекта, а сейчас в блоках уже ничего нет.

Губарев запросил у руководителя разрешение на повторный заход для работы из пушек. Получив добро, пара вышла на цель с прежним боевым курсом.

Снова: Горка Атака Огонь Влево вывод. Черников, держа в поле зрения вертолёт ведущего, всё-таки одним глазком через прицел подсмотрел за целью в момент первого нажатия на кнопку огня. Короткая пристрелочная очередь из нескольких снарядов ушла в сторону цели, по полёту трассеров он сделал корректировку, слегка увеличив тангаж на пикирование, так было оговорено с ведущим ещё на земле, и повторным нажатием выпустил остатки боекомплекта в цель.

Отдача в шесть тонн от двуствольной пушки слегка затормозила движение вперёд, словно кто-то незримый и сильный, поддёрнув вертолёт за хвостовую балку, на секунду придержал его, но лишь на мгновенье. Лёгкая сухая вибрация прошла по борту всей машины и закончилась на зубах Сергея, подобное ощущение сравнимо лишь со сверлением бетонной стены электрическим перфоратором.

По команде влево вывод Черников, закрыв предохранительный колпачок и наклоняясь, левой рукой на пульте вооружения поставил переключатель управления огнём в положение выкл. Разгибаясь, он услышал непривычный звук сверху в районе двигателей, будто бы, выключая вооружение, он запустил какой-то ревун.

Это что?! задал он вопрос по внутренней связи членам экипажа, продолжая ещё по инерции пилотировать, удерживая вертолёт в строю.

Левый двигатель ушёл на малый газ! доложил второй лётчик.

Он, перенеся взгляд на приборы винтомоторной группы, и сам уже наблюдал непривычную картину: на указателе тахометра турбокомпрессоров образовалась вилка между стрелками, отображающими показания оборотов двигателей. Разброс составлял более пятнадцати процентов, недопустимо много, и говорило о серьёзной неисправности в работе силовой установки.

Черников потянул ручку управления на себя, отставая от ведущего.

Какой двигатель? выяснял он по внутренней связи, всматриваясь в чёрные маленькие указатели оборотов. И, увидев, что стрелка с белой циферкой один находится внизу, подтвердил сам себе: Да точно левый.

Дальше всё происходило автоматически, словно в какой-то виртуальной игре. Он доложил ведущему, загасив в процессе радиообмена скорость до ста пятидесяти километров в час и убрав крен, выпустил шасси.

Зелёные горят, подтвердил Петрович установку замков шасси на фиксаторы.

Эфир замолк от неожиданности. Ведущий Губарев и руководитель полётов, застигнутые врасплох, собирались с мыслями, не издавая ни звука.

И словно кто-то незримый, заполняя пустоту эфира, подсказывал Сергею по своему, индивидуальному каналу: Давай-давай к земле, садись, не тяни время, пока оно ещё есть! Вошедшие прочно в сознание с курсантской поры слова инструкторов: Если что-то непонятно не тяни, садись, на земле разберёшься, у тебя не истребитель, а вертолёт, возымели своё действие, и Черников повёл машину на посадку.

Эфир ожил его докладом о решении, руководитель полётов выдал направление и скорость ветра у земли.

Держа в поле зрения светлое пятно бетонной посадочной площадки, он правым виражом построил заход и уже через пятьдесят секунд сидел на земле, выключая двигатели и останавливая тормозом вращение несущего винта.

Полёты прекратили, за ними на полигон прилетел вертолёт Ми-8, забрав экипаж и руководство полётов домой на аэродром Зелёный.

На базе командир эскадрильи завёл его в свою канцелярию, усадив за стол замполита, заставил по горячим следам писать объяснительную.

Пиши здесь, в классе тебе не сосредоточиться, допросами замучают, пояснил он своё решение.

Сергей, усевшись за столом, начал писать:

Командиру ВЭ

Объяснительная записка.

Я, командир вертолёта ст. лейтенант Черников С. И., 7 апреля 1992 г. выполнял полёт ведомым в составе пары по Упр. 41 КБП ААВ-86 г. Взлёт произвели в 15.10. На высоте 100 м и V=250 км/ч вышли на полигон Гаражник. После получения от РП полигона разрешения на работу по команде ведущего выполнили стрельбу НАР по 21 мишени.

Выключив оружие после стрельбы, получили разрешение от РП на повторный заход для применения пушки ГШ-30 по той же цели.

После окончания стрельбы из пушки на 15-й минуте полёта при уходе с БК я услышал рёв в районе двигателей. После осмотра приборов обнаружил вилку в оборотах двигателей: в правом 97%, в левом 82%. Уменьшил шаг, загасил скорость до 150 км/ч, выпустил шасси, доложил ведущему группы.

По команде ведущего вторично проверил давление и температуру масла в двигателях. Параметры находились в норме.

От РП полигона поступила команда для захода на площадку, направление и скорость ветра. Направление ветра было 350 градусов.

В этот момент вертолёт находился в траверзе площадки, следуя с курсом 180 градусов. Площадка располагалась справа по полёту. Правым разворотом на V= и Н= облетая строения перед площадкой, выполнил заход на площадку с МК=60 градусов.

Он прочитал рукописный текст, слегка подумав, поморщился и скомкал лист слишком много повторов.

Командир, может, я дома напишу в спокойной обстановке? спрашивая, Черников уже в конце фразы догадался морозит глупость.

Пиши, как есть, потом переделаешь, если что не так, настаивал на своём командир, добавив при этом: Уже с округа из Хабаровска звонили, на завтра запланирован борт за инспектором из отдела авиации. Борттехник с замполитом, ведущий и оба руководители полётов уже сдали в штаб рапорта, нам ещё всё состыковать нужно перед комиссией. Пиши!

Сергей, разгладив измятый лист, положил его перед собой, взяв с командирского стола новый, начал писать. Со второй попытки ему удалось изложить что-то внятное на бумаге, к тому же по-военному краткое.

Командир эскадрильи, майор Звонков, с круглыми, словно надутыми щеками, оттого, видимо, и быстрым выговором, внимательно прочитал объяснительную записку и, кивая в знак согласия рыжеватой головой, упрятал листок в красную папку. После этого он, окинув Сергея сверху вниз отцовским взглядом, хотя старше был лишь на десяток лет, разрешил выйти.

Черников, обогнув угол штабного двухэтажного здания из красного кирпича, постройки ещё времён японской оккупации Приморья, направился в курилку, где сидели обсуждавшие случившееся лётчики эскадрильи.

О, Серёга! первым увидев, поприветствовал друга Кудрин. Как настроение? Кеды не жмут?

Ни рыба ни мясо, ответил Черников, доставая сигарету из слегка примятой пачки. А тут ещё некоторые на мозоли наступают.

Лицо его в этот момент было безэмоциональным, можно сказать, восковым.

Ну, тогда рассказывай, как ты кинул своих боевых товарищей, Алексей, затянувшись сигаретой, выпустил струйку дыма вверх, из-за этого левому глазу пришлось прищуриться, тем самым исказилась истинная мимика лица. Со стороны было непонятно, шутил ли он или говорил серьёзно.

Сергей почувствовал, что над ним подтрунивают, но, оглушённый происшествием, не уловил суть прикола, и потому спросил бесхитростно:

Не понял вопроса?

Что тут непонятного, только о себе, эгоисте, и заботишься. Садишься, где придётся, не думаешь, как на пересадку добираться другим. На твоём вертолёте по маршруту должен лететь я, расскажи мне, непонятливый ты наш, как теперь туда добраться.

Всё шутишь, укоризненно ответил Сергей, усаживаясь на свободное место и вытаскивая из коробка спичку.

Наконец, прикурив и затянувшись, продолжил говорить:

А мне вот не до смеха.

А почему так? Что Вас тревожит? балагурил, не останавливаясь, Алексей. Трандец нашей карьере?

Да уж, это точно, и капитана не успел получить, мрачно ответил Черников.

Потом, сделав паузу, словно вспомнив о чём-то, неожиданно засмеялся, произнеся сдавленным от смеха голосом:

Столько лет делал карьеру, а теперь вот, блин, на пенсию без пенсии.

Вспомнить было о чём, карьера двигалась со скрипом, хотя бог не обидел его ни умом, ни лётным талантом, но вот не складывалось, не попал в струю, говорили в таких случаях. Надеялся наконец-то получить звание капитана, а то было уже стыдно перед родными. Начинал вместе с Кудриным лейтенантом, но теперь Алексей его как-то обошёл.

Это ты зря веселишься, тебя так просто не отпустят, а кто будет возмещать материальный ущерб государству и моральный замполиту? продолжал наезжать на Сергея Кудрин под одобрительный хохот курилки.

В авиации всегда ходили байки о выплате с военных пенсий компенсаций за разбитую технику в период службы, но всё это так и оставалось на уровне анекдотов, запущенных каким-нибудь талантливым политработником в массы. Бывали у горячего цеха (политотдела) и покруче проколы. Помнится, в восемьдесят четвёртом году, в первый год службы после училища, их, молодых лётчиков-операторов, готовили к пускам управляемых противотанковых ракет Штурм на полигоне Гаражник. Накачка пошла с открытого комсомольского собрания, где присутствовал начальник политотдела, пятидесятилетний хмурый подполковник, всем своим видом соответствовавший высокому званию ответственного партийного работника. Перетаптываясь, как медведь в зоопарке, он начал издалека о проблемах в народном хозяйстве, как тяжело живётся рабочим и труженикам села, как много не хватает в быту, но вот страна находит ресурсы, чтобы они, лейтенанты, тренировались, выпуская ракеты, сопоставимые стоимостью с машиной Жигули каждая. Вывод оглушительный: Кто промажет пятью тысячами рублей мимо цели будем делать соответствующие выводы, рассмотрим вопросы компенсаций с виновных Черников попал, Кудрин мимо тазика, но подавляющее большинство не отстрелялось. Ракеты с момента пуска сразу же уходили на самоликвидацию, командир полка задумался, поговаривали состоялся конфликтный разговор с горячим цехом, на матюках. Накануне следующих полётов со стрельбами командир перед строем сказал: Вижу, сынки, матчасть выучили на отлично, но нужны попадания! Пуски без партийной накачки прошли успешней, только каждая шестая ракета не достигала цели.

Замполит-то здесь при чём? заступился за Петровича Сергей.

Ну как же, подмоченная репутация лётчика-инструктора.

Ну и что, хочешь сказать, переведут в замполиты? Он и так замполит. И потом, партия это не лётная работа, она своих не бросает.

То был замполит эскадрильи, а теперь будет замполит полка.

В этот момент из-за угла показались двое: майор Корягин и его вышестоящий начальник подполковник Хрунёв, так как из курилки неплохо просматривалась штабная дорожка, все сидящие там, увидев их, покатились со смеху. Взрыв хохота настолько был дружный, что идущие замполиты, обратив внимание на веселье, поменяли свои планы, вместо того, чтобы зайти в штаб эскадрильи, они двинулись к курилке.

Офицеры в курилке, еле сдерживаясь от смеха, встали, приветствуя, таким образом, старших по званию. На полголовы выше Корягина, коренастый Хрунёв, с мохнатыми бровями и дородным лицом, отметил субординацию:

Сидите-сидите, вижу, настроение есть, моральный дух поднимать не нужно. Правильно я говорю, Черников?

Так точно, товарищ подполковник, ответил тот, нас ничем не сломить.

Молодцы, обратился он к остальным, помогаете боевому товарищу преодолеть стресс.

Так стресс не преодолеть, нужно что-то посерьёзней и покрепче, высказал своё мнение самый старший по возрасту из лётчиков, капитан Стрючков, командир звена с восьмёрок.

Можно и по-другому, только не в служебное время, а если и это не поможет, то советую вам, старший лейтенант, и начальник политотдела повернулся к Черникову, взять всё по этому случаю, что сейчас вращается у вас в голове, взять и отобразить на бумаге, выгрузить. И не так, как в рапорте или объяснительной, а для себя, как вы видите и оцениваете обстоятельства дела.

Я прислушаюсь к вашим рекомендациям, товарищ подполковник, и, возможно, некоторыми воспользуюсь прямо сегодня, ответил ему Сергей.

Ну-ну, смотрите, не переусердствуйте и бумагой запаситесь, а то будете по ночам бегать и занимать у товарищей, перевёл всё в шутку подполковник.

Все засмеялись, и подполковник Хрунёв, довольный проведённой политработой, удалился по своим делам, прихватив с собой и майора Корягина.

Леха, может, действительно снимем сегодня стресс? озадачился замполитовской идеей Черников.

Я всегда за анестезию, только чем? согласился с другом Кудрин.

Пошли, вон со стоянки техники идут, инженера раскрутим, предложил Сергей, думаю, по такому случаю он нам не откажет.

Они встали вдвоем и пошли навстречу инженеру эскадрильи, имеющему в своём распоряжении весь запас спирта подразделения.

Вечером после службы они решили распить добытую бутылку спирта дома у Черникова. Жёны вошли в их положение, приготовили нехитрую закуску, но от спирта отказались.

Сергей разлил спирт по стаканам на одну треть, добавив воды до полного объёма, и они дружно закрыли их ладонями. Для чего это делалось, не знали сами, возможно, традиция, но иногда казалось, что, выполняя такую процедуру при разбавлении спирта, напиток становился мягче. По такому поводу шутили, у соседей китайцев есть чайная церемония, а у нас спиртовая.

Выпили с традиционным тостом, чтобы всё, чему можно стоять, стояло, и лишь винты вращались.

Ну, рассказывай, что там у вас произошло, спросил Кудрин друга, закусывая.

Вещь довольно-таки странная и непонятная, вступил в повествование Сергей, наполняя заново стаканы. И опять они, словно по команде, дружно накрыли их. Так начинался застольный разбор полётов.

К третьему тосту их было уже четверо, присоединился к ним капитан Зюбин, списанный с лётной работы пилот, готовившийся уйти на гражданку. Худощавый, с землистым цветом лица и постоянными мешками под глазами, успевший уже отпустить тёмный с проседью волос, закрывающий наполовину ушные раковины, проживал в подъезде Черникова. С ним пришёл Антон Любимов, тоже капитан, ведущий холостяцкую жизнь, отправив семью на Запад, но не этим он был знаменит, а своим уникальным чутьём на выпивку. Где бы в гарнизоне ни сложилась компания по застолью, Любимов рано или поздно оказывался там. Лицо его, со шрамом на правой щеке, всегда выглядело нездоровым, немного отёчным, но медкомиссию проходил легко, доктора признавали годным к лётной работе.

Мы тут прослышали про повод, начал Антон с порога вливаться в коллектив, бутылка спирта это почти пять водки, не многовато ли на двоих? Прокиснуть может добро, если на завтра оставить.

Достали стаканы с тарелками, магнитофон двухкассетный импортный настроили. Выпили по чарке, Любимов кассету вставил, включил.

Мужики вот радиообмен подогнали, в том вылете под Газнями однокашника сбили на моих глазах, пояснил он.

Двести сороковой сто семидесятому вырвалось из колонок магнитофона.

Пауза, гудение и треск, одинокий голос в эфире повторно вызывал кого-то, и тут в радиообмен вмешался ещё голос. Эфир ожил и наполнился многозвучием, как школьная перемена после звонка с урока.

Двести сороковой! Ответь сто семидесятому, пятьсот первый

Это нас ретранслятор с Ан-32-го запрашивает, стал комментировать Антон.

Отвечаю, двести сороковой

Двести сороковой, сто семидесятый на подходе группой шесть единиц, запрашивает условия работы

Наша группа с Джелалабада, а это с Кабула вертушки, пояснял Любимов.

Где он болтался? У меня уже горох кончается, а высадка идёт

Это наш комэска, двести сороковой, снова вмешался Антон.

Двести сороковой сто семидесятому?

Отвечаю, двести сороковой!

Двести сороковой! Сто семидесятый группой через три минуты, условия подхода и работы?

Подход четыре двести по стандарту, работа правая сторона по заходу. Почему опоздал?

Понял: четыре двести стандарт, по заходу правая сторона. Не там свернули, пришлось возвращаться Как обстановка?

Хреново Высадка идёт, пчелу завалили, грачи отработали на троечку, не совсем там! Справа по заходу работают две сварки и резак

Пчела Ми-8, грачи Су-25, два ДШК и одна ЗУ-шка, комментировал Любимов, хотя все присутствующие об этом знали.

Двести сороковой, подскажи условия вывода

Сто семидесятый, вывод две пятьсот по прибору, влево под меня, далее визуальный набор по ущелью южным курсом

Факел прямо в воздухе, вместе с десантурой, хрипло произнёс Антон, закуривая, я сам не видел, наши с группы потом рассказали.

Понял, две пятьсот, левым по ущелью Сто семьдесят первый, роспуск.

Понял, роспуск

Поехали

Вывод

Борт десять, пожар! приятный женский голос в эфире.

Борт десять, пожар! повторилось сообщение.

Мы как раз на траверсе были, пояснял Антон, строили крайний заход за ними. Видно было, как в ведомого на пикировании попали, зачадил, потом пламя с левого движка

Сто семьдесят первый! Ответь сто семидесятому!

Эфирный треск и шелест Молчание.

Сто семьдесят шестой, наблюдаешь сто семьдесят первого?

Сто семьдесят шестой отработал, на выводе, сто семьдесят первого не наблюдаю, по нам работает резак и сварка

Сто семьдесят седьмой наблюдаю, упал сто семьдесят первый!

Ведомый второй пары, Колька Стриж, тоже однокашник, комментировал новый позывной Любимов.

Прыгнул один! Прыгнул, парашют не раскрылся!!! вмешался совсем новый взволнованный голос без позывного.

Оператор его в эфир влез, ему-то виднее делая большую затяжку сигареты, пояснял Антон.

Я, двести сороковой, зайду снизу по ущелью, посмотрю, прикройте

Тут Любимов, вдавив кнопку паузы, начал рассказывать.

Командир по-хитрому зашёл издалека, я за ним на приличном удалении, но так, чтобы видно его было. Пока вверху наши отвлекали, мы подошли близко к площадке высадки, ориентиром был оранжевый парашют. Духи там толпой рванули к парашюту, тоже, значит, увидели, приз же, бакшиш по-ихнему. Командир с пушки четверых пригвоздил и отвалил вниз по ущелью, я за ним подхожу к оранжевому пятну, а там один дух прорвался и уже за купол тянет. Я оператору: Санёк, давай! У нас вэшка Ми-24В, вместо пушки пулемёт. Такой, значит, в серой пуштунке, коричневом перхуне, выглядывающим из-под обычного европейского пиджака, тащит, значит, трофей на себя. Голову наконец-то поднял, глазами впился в нас, и рука выпустила оранжевую ткань. Чёрная, с проседью, борода-лопата перестала дёргаться и замерла. Заклинило его перед смертью. Первый же трассер прошёл сквозь бороду. Дух, неестественно подскочив в воздухе, завис, болтая конечностями, как клоун в цирке, подвешенный на страховочном тросе. Очередь, держа тело на весу, за его спиной метрах в десяти на склоне дробила камень в щебёнку. Две очереди Саньком уложились секунды в четыре, не опускали бородатое тело на землю. Как сейчас картинка перед глазами

Закончив рассказ, Антон нажал кнопку.

Снова радиообмен.

Двести сороковой, я пятьсот первый!

Ответил пятьсот первому!

Что наблюдал?

Оператор лежит у края площадки в подвесной, можно достать, борт упал в ущелье, второго парашюта не видно.

Понял.

Двести сороковой отход группой на точку, пустой.

Отход двести сороковому.

Понял. Сто семидесятый двести сороковому!

Ответил!

Всё слышал!

Да!

Крепитесь, мужики!

После этого Любимов выключил магнитофон со словами:

Третий тост, не чокаясь, за них, кто не вернулся, пусть им земля будет пухом!

Выпили стоя, молча закусили, вышли на балкон перекурить, чтобы затем сменить грустную тему

На следующий день друзья выглядели молодцами, и зоркий сканер комэски майора Звонкова остался удовлетворённым. В части объявили парковый день: техники работали на вертолётах, а лётчиков засадили в класс на занятия.

Из Хабаровска прилетели проверяющие, создалась комиссия для разбора лётного происшествия. В одиннадцать часов она начала работу, и уже через десять минут на ковёр пригласили старшего лейтенанта Черникова.

Сергей впервые за все свои одиннадцать лет офицерской службы участвовал в таком мероприятии как главный виновник торжества. Внутреннее напряжение, так и не снятое накануне спиртным, лишь возросло, но внешне он старался не показывать волнения. Черников крепился и, помня Афган, говорил самому себе, что бывало и хуже.

Его опасения не оправдались, члены комиссии были настроены благодушно. Прослушав внутренний и внешний радиообмен, доклад начальника объективного контроля по расшифровке полётных данных, они, задав несколько уточняющих вопросов лётчику, уже через двадцать минут отпустили его из кабинета.

Он вышел из штаба и, завернув за угол, направился в пустующую курилку. Усевшись на скамейку, зажёг сигарету. Волнение уходило с каждой новой затяжкой, но внутри оставалось что-то такое мешающее ощущать себя свободным. Будто все эти события переродили старшего лейтенанта Черникова, сделав из него неизвестно кого, и вот эта неопределённость нового состояния тревожила сердце. На ум неожиданно пришёл Твардовский со своим Тёркиным, и Сергей произнёс вслух: Балагур не помешал бы!

Здесь же вспомнилась шутка Кудрина о карьере, он улыбнулся. Черников девять лет пролетал вторым пилотом, и вернуться на прежнюю должность ему не казалось уже таким зазорным. Всё это время давали летать с командирского сиденья, и он первый в истории этой части стал военным лётчиком второго класса, не будучи командиром экипажа.

Припомнилась другая шутка о том, как нужно читать газету рупор вооружённых сил Красную звезду. Открываешь передовицу, смотришь, есть ли некрологи в траурных рамках, если нет, закрываешь, продвижения по службе не будет, все места заняты. Он улыбнулся вторично, снова произнеся вслух: Без приколов или умрёшь, или сопьёшься! И никакая психика не выдержит столь высокого напряга!

Тем временем закончилось первое заседание комиссии. Её члены расходились из штаба, к нему подошёл один из них, сослуживец по Афганистану, подполковник Огоньков. Юрий Александрович в кителе при голубых погонах смотрелся цивильно, раздобрел от штабной работы в Хабаровске, лицо, как и положено военному бюрократу, округлилось, щёки лоснились здоровьем.

Что, Сергей, не весел? спросил он Черникова, подавая ладонь.

Да, Юрий Саныч, вроде бы и веселиться нечему, отвечал Сергей, здороваясь за руку с бывшим своим командиром.

Ну как же нечему? Жив-здоров и технику сохранил, продолжал тот, усаживаясь рядом, там в своё время два вертолёта разбились, и управляли ими пилоты помаститей и опытней тебя. Площадка как бы простая, но вот для вынужденных посадок не столь удачное место.

Ну и что будет со мной? поинтересовался Черников.

За то, что не по инструкции действовал?

Ну да.

Ещё неизвестно, чем бы посадка закончилась, делай ты всё по инструкции. Да и двигатель-то совершенно новой конструкции, что-то с ним не так, в инструкции нет такого случая. Инженера валят обычно на лётчиков, а сейчас плечами жмут

В этот момент лётный состав с занятий вышел на перекур, пилоты потянулись в курилку. Подполковник Огоньков ушёл, и товарищи приступили к расспросам Черникова, что и как.

Да вроде всё обошлось, отвечал Сергей, потирая левую половинку груди в области сердца.

Понеслись шутки, приколы, ну как всегда на перекурах.

Уже дома Сергей заметил, что внутреннее напряжение не спадает, жжет где-то внутри. И он не знал, как и почему, взял лист, карандаш и стал писать.

1. Экстренная посадка, причины:

Непонятный рёв сверху из района двигателей, такое впечатление сейчас что-то рванёт, поэтому определение характера неисправности САР (система автоматического регулирования) двигателей отменяется, как лишняя трата времени.

2. Где садиться? (Согласно инструкции, на ближайшую выбранную площадку или аэродром, если полёт выполняется в районе аэродрома.) Аэродром далеко, площадка, не залитая водой, только одна.

3. Как садиться? В целях экономии времени и понижения режимов работы двигателей только по-самолётному, но вот если нет запаса высоты и ограничены возможности использования шага (психологически). (Согласно инструкции, возможен вариант посадки с глиссадой, как при отказе одного двигателя над пересечённой местностью.)

При посадке с одним работающим двигателем скорость гасится мгновенно, инструктора говорили: Ты только подумал взять ручку, а скорость уже погасла. На пробеге зажать тормоза, но шаг не сбрасывать, вертолёт пашет по мягкому грунту.

4. Кроки площадки:

На севере вышка руководства полётами, огороженная двухметровым забором. На юге жилые капитальные строения, типа казарм, стоянка автомашин связи, антенны которых поднимаются дыбом до пяти метров. На западе телеграфные столбы с проводами. На востоке низкие ограждения из колючей проволоки, для защиты от диких зверей и домашнего скота.

5. Выбор направления захода для посадки.

Самый благоприятный заход на посадку с западным курсом. Но в этот момент вертолёт находился на восточной стороне площадки, на её траверзе, т. е. сходу зайти с такого направления невозможно, слишком высока скорость и мало расстояние, а отдалиться от площадки левым виражом для построения такого захода не готов психологически, увеличится время полёта.

Итак, принятое решение даёт выигрыш времени посадкой с западной стороны, но с восточным курсом. Выход на такой курс правым разворотом.

В развороте.

Южная сторона траверз площадки, вертолёт следует параллельно посадочному курсу, а реально с разницей 180 градусов. Оцениваю, что при развороте может вынести машину, и тогда не впишусь в траекторию посадочного курса, необходима корректировка.

Увеличиваю кратковременно крен, даю правую ногу, т. е. педаль. Левая нога свободна и без напряжения, но начинает дрожать. Пронеслась мысль: Тебе-то чего не хватает, весь полёт отдыхаешь. Прорезался Петрович, кричит: По-ак-кура-тней, Серёга!

Вижу, этого достаточно, убираю крен и помогаю педалью. Начинаю выходить на посадочный курс с одновременным гашением скорости. Скорость гасится, выбираю шаг, происходит незначительное падение оборотов несущего винта.

Посадка.

Теперь, вцепившись в правое плечо шевретовой куртки, без микрофона прямо в ухо кричит бортовой техник Коля Ручкин: Обороты падают, видишь?

Отвечаю: Вижу.

Кроме оборотов винта, наблюдаю, что и обороты левого двигателя снизились ещё на 5-6 процентов, вместо 82 стали 77. Прекращаю гашение скорости и взятие шага, обороты винта в норме.

Вижу само препятствие перед площадкой телеграфные столбы, рождается мысль: Их перетяну начну полное гашение скорости. Опускаю от себя ручку, снижаясь, проплываю над столбами, одновременно выполняю доворот вправо, ухожу с прежнего направления, т. к. меня уже не устраивает посадка с МК=30 градусов. Прежний посадочный курс, проходя по диагонали площадки, в самом её конце задевал угол двухметрового забора. Вдруг не загашу скорость, и тогда забор мой.

Заволновался РП: Гаси скорость, подгашивай.

Да, пора, столбы уже подо мною, если начну падать, то прямо на площадку. Беру ручку управления на себя, опускаю шаг до двух градусов. Вертолёт не снижается, но и не набирает высоты, он энергично гасит скорость. Бетонный пятак подо мною, я знаю, что его перелечу, потому и не стараюсь на него садиться, а терпеливо жду просадки вертолёта после падения скорости. Чувствую, вот-вот, но нужно предопределить, если начнется просадка на высоте трёх метров, тогда уже ничего не поможет. Пора, отпускаю от себя ручку и поднимаю энергично вверх шаг. Только вертолёт занял посадочный угол тангажа, снижение замедлилось, даже произошло вспухание. Что, рано взял или много дал? Да нет, воздушная подушка, земля рядом, опускаю шаг и зажимаю тормоза. Чувствую, скольжу по мокрой земле.

Дальнейшее движение вертолёта по земле после касания происходило на заторможенных колёсах при взятом шаге и ручке управления на себя. Когда скорость движения упала, опустилась передняя стойка, и в этот момент происходит сползание вертолёта в неглубокий ров с увеличением крена и тангажа. Правый крен потому, что правое колесо находится ближе к началу рва. Шаг не убран, работающий двигатель ещё может отреагировать на шаг.

Убираю крен, беру шаг-газ и ручку управления на себя, вертолёт, двигаясь вперёд, садится в ров: вязнут в болотистом его дне основные колёса, пята хвостовой балки задевает за бруствер рва.

Сбрасываю шаг до минимума, вывожу коррекцию, наблюдаю, как лопасти непривычно низко проходят над землёй. Рёв от двигателей вместо того, чтобы стать тише, наоборот, ещё усилился, стараюсь не глядя выключить двигатели, потому что заворожено смотрю за лопастями несущего винта. Никак не удаётся закрыть стоп-краны. Борттехник, почувствовав заминку, лезет через плечо помогать, но я сам перевожу взгляд и уже всё делаю зряче, стоп-краны уходят вверх, и двигатели выключаются. Тишина оглушает, лишь затихающий вой турбин и лёгкое посвистывание лопастей после открытия кабины дают понять, что я не лишился слуха.

А что же было дальше? Он, подумав, словно заглядывая внутрь себя, улыбнулся, ему почему-то стало легко, напряжение ушло, и писать уже больше не хотелось. Сергей, отложив карандаш, стал просто вспоминать.

Откинулся люк оператора, показался улыбающийся Петрович: Будем жить, Серёга!

Прибежал запыхавшийся помощник руководителя на полигоне, капитан Хохлов, Коля Хохол. Добродушный здоровяк, всегда с полным круглым розоватым лицом, в этот раз оно было красным, видимо, от бега и волнений.

Я такого ещё не видел, я думал, что у меня сердце из груди выскочит, держался он правой рукой за потёртый левый нагрудный карман шевретовой куртки, словно из этого кармана его сердце и делало попытки выпрыгнуть.

Что, всё так было страшно? сдавленным осипшим голосом спросил Черников.

Не то слово, по моим понятиям, вы должны были раза три разбиться, возбуждённо выдал Хохлов.

Ну, это ты уже преувеличиваешь, всё было под контролем, нашелся, что сказать Сергей, глядя в раскрасневшееся лицо Николая.

Вид ошарашенного капитана Хохлова привёл его самого в норму, голос стал обычным, как всегда, не то, что с первой произнесённой фразой.

Я никогда не видел, что вертолёт так может летать и садиться с одним двигателем, уже успокаиваясь, помощник руководителя попытался профессионально объяснить свой испуг.

Да не с одним, РУДа (рычаг раздельного управления двигателя) второго я не касался, не было времени, перешёл и Черников на рабочий сленг пилотов.

Да уж, вы как Свистки! Только доложили уже шасси, вираж и на посадку! Вы, наверное, готовились что ли? Произнося эту тираду Черникову, он смотрел на подходивших замполита и борттехника.

Мы, как пионеры, всегда готовы, если что, бодро вступил в разговор и борттехник старлей Ручкин, невысокий крепыш с едва заметной щетиной на суровом лице.

Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, встрял и замполит, потирая от стресса мохнатую переносицу.

О-о, Петрович, ты в своём стиле, давай, толкай политинформацию, шутливо высказался Хохлов, прижимая к себе по-дружески за плечи щуплого, на целую голову ниже, замполита.

Черников и борттехник закурили, засмеялись, замполит с Хохловым заговорили наперебой

Сергей посмотрел на исписанный листок на столе, удивляясь внутренней гармонии и озарению, и неизвестно для кого вслух произнёс: Так вот оно какое лекарство от стресса, а мужики анестезия, анестезия и побольше!

Единственное, о чём не знал и не догадывался в тот момент Черников, что именно в этот день, восьмого апреля девяносто второго года, когда он отвечал на вопросы членов комиссии, командующий ДВО уже подписал приказ о присвоении ему воинского звания капитан.

И ещё Он даже не предполагал, в каком новом болоте может оказаться, ведь побочный эффект его лекарства от стресса это прямая дорожка к писательству, и если ступить на неё, то Тут и замполит уже не поможет, ответ лежит в иной плоскости

Август 2008, сентябрь 2024.

г. САРАТОВ