Л.Г.Синичкин. Морские рассказы. Корабельное беспристанище.
" У большого чужого, ветром режущего губы моря
кончалась наша молодость." В.Ш.
Походу, купе.
Верхняя полка.
Форма одежды - ноль ноль.
Все члены в этих предложениях не главные. Да и мои ли это члены...
И стук колёс в висок не бьёт железом...
Магнитное склонение плюсует не по-детски...
Сссссссууууууука!
Так это ж пароход!
Мой первый рейс! Вчера был отход!
Или уже не вчера... Так или-или...
Всё-всё. Стоп машина! Стоп!!!
Начнём сначала, с далёкого начала, с жил да был начала.
Когда пошёл подавать документы на высшее образования, всё было абсолютно индифферентно.
Медицина? До сих пор боюсь уколов и всё лечу йодом.
Педагогический? Всех на берёзовую кашу под хоровое пение "Орлята учатся летать!".
Увлекался историей, были мысли про универ. Но я трезво оценивал свои силы. Выиграть конкурс у таких, как мой одноклассник с фамилией Чапаев, который на экзамене не смог назвать дату октябрьской революции семнадцатого года, было невозможно. Ведь его папа, владелец сети городских пивнушек и ещё много чего, бадяжа пиво не по-детски, реально-конкретно хотел сделать из сына партийно-хозяйственного руководителя. А у них без исторического материализма никуда.
Как широко шагнуло за пятьдесят лет наше образование - прямо мотня в раздрызг!
В прошлом году мой редактор готовила к ЕГЭ девчонку, которая, не прочитав ни одной книжки из школьной программы, поступила-таки в университет на журналистику - ржунемогу!
В слове "ещё" - четыре ошибки! (t.me/wordmyword)
Я пошёл на геолога, но и там почти облом. По причине плохого зрения документы приняли только на геофизику, о существовании которой я услышал впервые в жизни только здесь, от девочки на приёмке.
Брюки-клёш из гардины с вышитыми цветочками и "Deep Purple", шевелюра до пояса и портвейн "Кавказ", сотня девчонок из гидрогеологии и "Uriah Heep", беломорина по кругу и "Led Zeppelin" .
Пять лет беспечной жизни, три-четыре раза стоял на вылет, из тридцати человек доучились пятнадцать - первого отчислили уже через неделю после поступления, восьмого сентября.
Где-то совсем рядом прогрохотали теоретическая механика, теория поля и научный коммунизм.
На выпускном распределении откуда-то сверху вывалились шесть мест в морскую геофизику.
Представьте, Вы изучали матчасть "Запорожца", а попали за руль "Highlander". Хотя ведь и то, и другое есть средство передвижения.
Пока куролесил напоследок - остался только остров Сахалин.
Я был на первом курсе, когда Давид Тухманов выпустил в свет свой хит:
"Вот стою, держу весло -
Через миг отчалю,
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода -
Голубая лента...
Вспоминайте иногда
Вашего студента".
Провидение весело лепило из меня перехожего человека, посылая на край, а может даже и за.
* * *
Итак, купе. Какое купе? Каюта.
Итак, каюта явно не моя. Хотя, как сейчас выглядит моя каюта, представления не имею.
Но здесь цветочки, платочки, дурман каких-то духов.
На диване стопкой мой, как оказалось, скудный гардероб. Рубашка и джинсы. Нет носков, ну и хрен с ними. Но где ещё одна очень важная часть моего гардероба? Ладно, не до изысков. Осторожнее с молнией!!!
Как говорил Лёлик: - меняем точку, пора рвать когти!
Голени обеих ног сбиты в кровь. Как выяснилось потом, об комингсы, высокие пороги герметичных дверей в водонепроницаемых переборках парохода.
Чисто интуитивные перемещения по главной палубе вывели меня на свою каюту.
Соседи на жилплощади и коллеги по гравимагнитометрическому отряду пластом на своих шконках согласно штатному расписанию. Мой расхристанный диван манил к себе, словно альков принцессы Будур. Спать.
"Море уходит вспять.
Море уходит спать."
* * *
Пока со свеженьким дипломом добирался до Сахалина, морские геофизики, завершив навигацию, кончили пароходствовать и разошлись по отгулам.
Меня до полевого, читай морского, сезона тиснули в камеральную геофизическую партию.
Эти три месяца определили мою судьбу на всю оставшуюся жизнь: - "Гарун бежал быстрее лани!"
Чай пили два раза до обеда и два после.
На перекуры уходила пачка сигарет в день.
На обед возили автобусом в ресторан.
За чаем мерили за шкапом гэдээровские колготки, польские бюстгальтеры и самовязаные шапочки для зим.
На лестницах в местах для курения обсуждали ход корюшки на вставших заливах и ручные комбайны для летнего сбора морошки.
Обеденной рюмкой перемежали споры об органическом происхождении углеводородов и качестве местного поронайского пива.
Выданное мне задание по интерпретации результатов вертикального сейсмического зондирования разведочной скважины я исполнил за один рабочий день.
Главный геофизик со словами: - эта работа на неделю, выкинул мой отчёт в мусорную корзину даже не глядя.
Я запил. Не до соплей, но как-то душемуторно.
На работу добирался к обеду, на обед - автобусом в ресторан, после обеда в контору часто и не возвращался.
Начальник камеральной партии, столкнувшись со мной в коридоре и взглянув в мои ясные серые глаза, тяжело вздохнул и, махнув рукой, молча повернул в обратную сторону.
Даже семейное общежитие, где меня приютили озабоченные моим вульгарным одиночеством бессемейные и малосемейные дамы, сделало меня стараниями местного бомонда заезженным до самых ободов сукиным сыном. Не вышло из меня сына полка.
Моё появление там изначально было спровоцировано девахой, сидевшей в конторе за соседним столом и уходящей на пару месяцев в тропический рейс. На предложение пожить в её комнате я, конечно же, дал своё согласие. Трое суток два встречных потока: её отъезд и мой заезд - бурлили в лихом водовороте на скрипучей тахте.
Так сложилось, что больше мы с ней и не увиделись, но шикарные, почти классические формы и раздолбанная тахта стали первой вехой моего бесшабашного хождения за край.
И только я собрался провести тихий домашний вечер с бутылкой бренди и томиком "Ста лет одиночества", как в дверь постучали.
Коллега и она же соседка, дама самого что ни на есть бальзаковского возраста, пышущая здоровьем и пыхающая длинной сигаретой, на правах старшего товарища решила, что в этот вечер мы будем читать что-нибудь из "Камасутры".
И словно на презентации искусства фламандского барокко широко распахнула свой цветастый пеньюар.
Мой неуместный вопрос о муже в соседней комнате был запит рюмкой "MATRA" за его диссертацию о фазовом переходе продольных и поперечных сейсмических волн.
Через несколько дней диссертанту потребовались услуги домашней машинистки, которая, не желая оставлять меня в столетнем одиночестве, запустила ко мне на полежалки молодуху со второго этажа, выпускницу кулинарного техникума.
С этой карамелькой книг вечерами не читали. Только весёлые картинки.
Входит и выходит, замечательно выходит. Эклеры, кофе со сливками, птичье молоко.
Знойное барокко и лёгкое сладострастие. Замесили зелье прилипучее приворотное.
"You shock me, baby!" (Led Zeppelin 1969).
Будто буревестник революции, я рвался на волю из этой шоколадной клетки.
"У лет на мосту на презренье, на смех,
земной любви искупителем значась,
должен стоять, стою за всех,
за всех расплачусь, за всех расплачусь".
А где-то рядом большой, не согретый даже солнцем океан качался между Азией и Америкой.
* * *
Лёжа с закрытыми глазами и словно зажатой тисками головой, вслушивался в странное, будто собачее сопение и чавканье где-то рядом. Откуда здесь такой большой пёс? Или я опять не в своей каюте? Помойка или собачий приют?
Или это из совсем раннего детства, когда мама ненадолго оставляла меня, двухгодовалого, во дворе под присмотром нашего Дозора, большого лохматого рыжеватого пса, и не менее умной и грозной козы Зойки со звёздочкой на лбу.
Открыл глаза.
Рядом на табурете сидел здоровый мужик, лысоватый, рыжий, с пышными баками.
Молчал, вдыхал, сопел и причмокивал.
Первый помощник капитана, по-морскому "chief", Егорыч.
Честно говоря, старшие офицеры на пароходах, как правило, с командой не пьют.
Но, во-первых, мы здесь считались научными сотрудниками, во-вторых, Егорыч свято верил в советскую науку, особенно в морскую геофизику. В том смысле, что у членов партии, по его мнению, спирт должен быть всегда.
И почти неделю после выхода в море эта лженаучная теория толкала его на тихие посиделки по каютам геофизиков в надежде получить соточку-другую.
Детская наивность. Всё выпивалось настойчиво и беспощадно в первые трое суток похода.
Некстати припомнился ещё один персонаж, исключение, подтверждающее правило.
На волне антиалкогольной компании в стране занесло к нам на белый пароход нового капитана из какого-то рыболовецкого колхоза "Красное Удило". Этот пропахший насквозь рыбной мукой баклан первым делом вступил в конторское общество трезвости, а затем, пытаясь сделать себе карьеру, рьяно начал чистку на судне, поломав своими доносами судьбу не одному моряку.
И что вы думаете, через пару месяцев это земноводное млекопитающее ушло прямо в рейсе в такой запой, что любо-дорого посмотреть. Пока моряки стояли вахту, он с ключом-вездеходом ходил по каютам и пил одеколон.
Списали конечно гада с волчьим билетом, но осадок, сами понимаете, остался.
Сейчас у нас капитан классический, за первый месяц с мостика на главную палубу так и не спустился.
Во всяком случае я его ни разу не видел, вообще.
Начальники партии тоже бывают с вывихом мозгов, но сейчас у нашего с капитаном идеально спитый кабаре-дует, хлещут у себя на верху свою мадеру с нашим спиртом, чтоб они были здоровы.
На четвёртый день похода спирт и прочая мишура были сведены к нулю, а наш пароход по свежему морю вышел на траверз северных Курильских островов.
Идти нам неделю, так что на восстановление утерянного было здоровья время предостаточно.
Четвёртый день - это чайнокофейная институция. По главной палубе из кают, ещё недавно чадящих крепким алкоголем, стелется терпкий дух свежесваренного кофе и тонкий аромат свежезаваренного чая.
Четвёртый день - это горячий душ и санитарная приборка по каютам.
На четвёртый день кругленькая рыжая повариха весело и звонко вернула мне утраченную было близкую моему телу часть гардероба.
По прошествию почти двадцати лет моей пароходской жизни должен заметить, что этим и закончилось моё первое и оно же последнее появление в каюте у морячки.
Практически, я очень быстро нашёл свою модель поведения и свои принципы жизни в сложносочинённом судовом экипаже.
В четвёртый чайнокофейный день в каютах морских геофизиков на десерт были неспешные разговоры за жизнь. Тяжёлые желеобразные мозги потихоньку остывали и затихали, давая возможность осмыслить недавнее прошедшее и подумать о недалёком будущем.
Окончательно и бесповоротно всех отрезвила общесудовая тревога "Человек за бортом"!
В двадцать один ноль ноль по судовому времени на ходовой мостик по внутренней связи позвонил с кормы матрос-рулевой Андрюха и сообщил о человеке за бортом.
На вопрос вахтенного штурмана: - Кто за бортом? ответил: - Я!
Что за хрень? Он только что чаёвничал с нами в каюте, сидел рядом со мной и слушал наши морские побасенки. Даже не заметили, когда и вышел.
Объявили общесудовой аврал и бросились по заведованиям осматривать все судовые помещения в надежде, что это тупая шутка выходящего с бодуна матроса.
Да и моряком то он ещё стать и не успел, бывший таксист всего месяц в море.
А море показано не всякому, у некоторых крышу сносит конкретно.
Прошерстили пароход от румпельной до клотика - нету.
Походили кругами до утра, а что толку. Темно, волна на три-четыре балла, вода чуть в плюсе. Шансов - ноль.
И пошли в ближайший порт на Курилах писать объяснительные записки.
Мартин Иден, как зеркало морской геофизики.
А у меня на всю жизнь осталась в памяти гримаса улыбки смотрящего в каюту через открытый иллюминатор прямо на меня в прошлом таксиста, в настоящем несостоявшегося рулевого матроса.
Словно из книги Виктора Гюго "Человек, который смеётся".
Было ли это, померещилось или это моё сумеречное воображение - сомневаюсь до сих пор.
Похмелье. Вопрос не так прост, как кажется на первый взгляд. Существует целый ряд теорий и практик по этому поводу.
В гравимагнитометрическом отряде нашей морской геофизической партии, членом которого совершенно неожиданно стал и я, хотя собирался в сейсморазведку, была своя теория и устоявшийся практикум в этой области человековедения.
Записной преферансист он же начальник Савелий Иваныч и бывший радист на рыбаках Дымбович были апологетами учения о том, что чем тяжелее похмелье, тем мерзопакостнее должно быть опохмеляющее средство.
Поэтому моё становление, моремана и геологоразведчика, проходило где-то у мусорных баков Александровска-Сахалинского и за ржавыми гаражами порта Корсакова в попытках допить до донышка стакан какого-нибудь чумового красного вермута производства Мосгорсовнархоза или Российского союза потребительских обществ.
Между прочим, это был первый, но далеко не последний попрыгунчик за борт на моей памяти.
Крыша в море едет по-всякому.
Кто-то тихо снимает у леера тапочки и прыгает за борт на глазах всего честного люда, а кто-то лезет в драку с мордобоем с надоевшими до скрежета зубов коллегами по вахте.
Дамы-морячки на судне с рухнувшими романтическими отношениями - головная боль не только горе-полюбовников, но и всего экипажа. Чтобы прекратить скандалы и истерики, приходилось срочно заходить в ближайший порт и списывать экзальтированных дам на берег, "не дожидаясь перитонита".
Буквально пару дней назад на юбилее баба Люба подняла бокал за человека с железным характером. Он один из всего многочисленного садового товарищества здоровается с гражданином Мерзяевым, отставным прапорщиком, которого даже бездомные собаки обходят по соседней улице.
В силу этого самого характера мне приходилось неоднократно по просьбе товарищей в рейсе брать к себе на вахту таких Enfant terrible, дабы предотвратить мордобой и прочие неуставные излишества.
Прошло немало лет, и я совершенно случайно узнал, что пароходские кореша за глаза меня называли Леопольдом. Надеюсь, что не только за пышные усы.
* * *
Да, про берег и порт. В Северо-Курильск заходить не собирались и не зашли - капитан с рейда отвёз все бумаги на утопленника, и пошли дальше.
На юге Камчатки хотели зайти в бухту Русскую и зашли, где в прибрежных зарослях полутораметровой черемши затарились горной питьевой водой под завязку.
В Петропавловск-Камчатский может и хотели бы зайти, да не смогли.
В Усть-Камчатске тоже с внешнего рейда капитан опять дублировал эти злосчастные объяснительные записки.
Вот такое корабельное беспристанище.
Удивительное дело. Когда ещё только садился за эти чистые страницы, откуда-то пришло это созвучие. Понятное дело, что-то читаю, что-то вспоминал, о чём-то думал.
Где-то зацепило слово - пристанище. Корабельное пристанище - порт по-старинному.
Молодые годы на пароходах, в морях почти безвылазно. Нет своего угла, пристанища. Беспристанище, карабельное.
Эйнштейн говорил, что мысли бессловесны и именно поэтому творец удивляется, получив разгадку какой-то тайны неизвестно откуда.
Но как-то само собой вырулил на натуральное корабельное беспристанище, не виртуальное и не умозрительное.
Наш чёрно-жёлтый трудяга ледокол, протолкавшись всю зиму в Татарском проливе и его окрестностях, пошёл на эту летнюю халтуру с морскими геофизиками с просроченным регистром.
Переводя на сухопутный язык - кончился техосмотр.
Благо в море пока гаишники с жезлами за островами не прячутся, но при заходе в порт на борт сразу приходят портовые власти для проверки документов и, если что-то не так, разрешения на выход не дадут.
Так, что нам теперь все чукотскокамчатские порты как беспристанище, только бросить якорь на внешнем рейде и вызвать таксомотор, pardon me, рейдовый катер.
Вот и проскочили мы полным ходом Петропавловск на Камчатке курсом на север согласно выданному техническому заданию.
Это наше задание на полевой сезон, как гадание на полевой ромашке.
Начнёте у восточной Камчатки, где-нибудь южнее, как сможете, а закончите где-нибудь севернее за Беринговым проливом, как получится.
Но, как говорится, хватит гулять, на работу пора.
Притормозили в милях десяти от берега с видом на сопки и начали неспешно выпускать своё забортное оборудование.
Только тут по радио на ходовом мостике на рейдовой частоте получаем хорошо поставленным голосом вопрос: - кто такие и чего тут надо?
А на вопрос: - кто разрешил? мы даём соответствующий ответ: - а ни у кого и не спрашивали.
На берегу от наших речей очевидно слегка опешили, а потом на отборном чисто русском языке объяснили, что если через полчаса мы не скроемся за линией горизонта, то от нашего корыта даже спасательного плотика не останется.
Мы скоренько своё физику прибрали на борт и самый полный.
Потому, как личный контакт с соответствующей службой мог выйти нам таким боком, что мама не горюй.
Не знаю, что там у них за запретная зона, но наше сейсмическое оборудование чует шум корабельных винтов иногда за десятки километров, а похожие системы применяются в том числе и для обнаружения подводных лодок.
Так что, пока нам ласты тут не скрутили, гребём на норд-ост в ритме яблочко, куда ты котишься.
Умаявшись в своём противолодочном зигзаге и помолившись всем морским авторитетам всё же сбросили свой концевой сигнальный буй за корму и начали неспешно распахивать древнюю тектоническую целину.
Наша контора была практически единственной на весь советский тихоокеанский северо-восток организацией, изучающей морской шельф на предмет поиска нефтегазовых месторождений.
И вот после успехов в прибрежной зоне Сахалина нас запустили в свободный поиск на легендарные русские севера.
* * *
Следует отметить, что на нас практически заканчивались легендарные времена грубых романтиков и эстетствующих инженеров. С приходом капитализма и спутниковой навигации моряки и геологоразведчики превратились в поднадзорных клерков с интернетовскими путами на ногах.
Это те капитаны и начальники рейсов могли подойти к необитаемому острову или зайти в затихарившуюся бухту. Теперь - непрерывные отчёты, и остановка на полчаса вызывает приступы истерики у надзирающих служб и в море, и на берегу.
Так удивительно совпало.
Триста тридцать три года тому назад вдоль русских северов из Ледовитого океана проливом между Азией и Америкой сюда прошёл казак Семён Дежнёв.
Потом через сто лет Алексей Чириков и Витус Беринг проложили маршрут между Камчаткой, Чукоткой и Аляской.
А ещё через сто лет здесь прошёл в своём кругосветном путешествии Фёдор Литке, именем которого назван наш ледокол.
Теперь этим маршрутом идём и мы, и цели наши практически не изменились за эти триста с небольшим лет.
Проливом Литке по Берингову морю мимо мыса Дежнёва.
Как и наши великие предшественники, заглядывая за угол неизвестности, в поисках Terra Incognita.
Только теперь это геологические структуры в глубинах морского шельфа с залежами углеводородов.
Сегодня, оглядываясь на десятки лет назад, должен заметить, что это был один из самых насыщенных годов моей жизни, полный открытий, наложивших отпечаток на всю мою повесть временных лет.
Абсолютно неожиданный улётный кайф от работы:
- во-первых, в компании с крутыми мужиками, как будто из рассказов Джека Лондона;
- во-вторых, в таких частях света, что просто мурашки по спине от восторга, как будто из рассказов Джека Лондона;