Броун Сергей Ионович : другие произведения.

Сергей Броун Не суди

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.28*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    СЕРГЕЙ БРОУН НЕ СУДИ ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ Светлой памяти родителей Аннотация У этой повести - два автора: отец Иона Броун (своими дневниками и письмами) и сын Броун Сергей (прямой речью). Отец родился в конце позапрошлого века, сын - в 1937 году. Этот страшный для огромной страны год - трагическая черта, разделившая отца и сына на много лет. Вернувшись домой через 17 лет тюрем и северных лагерей, отец, в страстном желании вновь служить родине и партии, которые отобрали у него лучшие годы жизни, наткнулся на непреодолимую стену. Вспоминая детство, Гражданскую войну, контакты с Дыбенко, Коллонтай, Блюхером, но и с Ягодой, Ежовым, Сталиным и другими, описывая годы тюрем и ссылок, отец раскрывается как несломленный и чистый человек. Сын впервые встречается с отцом в 1946 году и вместе с подлинной героиней матерью, сумевшей сохранить двух сыновей и дочь, проводит последующие 8 лет, сопровождая отца по сибирским ссылкам вплоть до заполярного Норильска. В 1953 году, по закону, он и сам в 16 лет должен был стать ссыльно-поселенцем, но, по настоянию отца, бежит на Урал к брату, а через год встречается с родителями в Москве. В книге сын пытается понять, почему его отец выбрал свой путь и ни разу не свернул с него, а его брат и он сам "топтали" дорогу отца. В книге рассказано об удивительных людях - друзьях отца, она иллюстрирована многими фотографиями и редкими документами. Автор предлагает отрывки из этой книги. Полностью она напечатана на Amazon.com, а электронные версии на: 1) Apple iTunes: https://itunes.apple.com/us/book/id1084821100 2) Kobo books: https://store.kobobooks.com/en-ca/ebook/d11g_-B39jCxJ9xHeGKFxA 3) Inktera: http://www.inktera.com/store/title/dc95d5ed-af69-4f9d-89b4-898284ca9d5d 4) 24 Symbols: https://www.24symbols.com/book/x/x/x?id=1129865 Для удобства чтения этого отрывка я ввел: авторство отца выделено прямым жирным шрифтом или кавычками "", простым наклонным шрифтом даны справочные материалы, простой прямой шрифт - текст Сергея Броун.
  
  
  
   СЕРГЕЙ БРОУН
   НЕ СУДИ
   ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
   Светлой памяти родителей
  
   Из Гавы 7. Лагеря вы мои, лагеря.
  
   Из записок отца.
  
  "Шел конец 1939 года. Фашизм набирал силу. Гитлер расчищал себе путь на восток, путь на Советский Союз. Он грабит огромные богатства покорённых стран, обеспечивая свои тылы и заставляя их работать на войну.
  И это в то время, когда Сталин уверял народ и партию, что мы сильны и что мы будем воевать только на чужой территории. Сталинские опричники Ежов и Берия вот уже третий год обезглавливали партию и Красную Армию, систематически, жестко и беспощадно уничтожали замечательных большевиков-командиров и политработников.
  Ноябрь. Ночь. Меня привезли из Лефортовской тюрьмы в Бутырскую"
  (На снимке: зловещая
  Лефортовская тюрьма. Самая знаменитая в России тюрьма, хоть и находится почти в центре Москвы, на самом деле совершенно недоступна. Случайный прохожий может много раз обойти ее вокруг, прикоснуться к железным воротам, куда въезжают автозаки, пощупать крепкую кирпичную кладку, - все равно ничего не поймет. Внутрь хода нет никому, кроме заключенных, следователей и сотрудников администрации).
   (На снимке: не менее знаменитая Бутырка). "Не знал, куда везут: то ли освобождать, то ли расстреливать. Мозг сверлит одно и то же: расстреливать, расстреливать, расстреливать....Наконец, приехали. Слышатся приглушенные голоса и уже громче: -"Давай!". Машина снова трогается и через несколько секунд останавливается.
  Открывается дверь "чёрного ворона" и голос: - "Выходи!". Оглядываюсь и вижу знакомый мне двор и "вокзал", как его удачно назвали заключенные. Как это ни странно, радуюсь этому и думаю: теперь буду жив!
  Надзиратели поторапливают и для того, чтобы мы не столкнулись с другими заключенными, всё время стучат по пряжке пояса тяжёлым ключом от камер, давая этим знак, чтобы идущий навстречу заключенный повернулся лицом к стене. Наконец, меня втолкнули в бокс, рассчитанный на то, чтобы в нем либо стоять, либо сидеть на узенькой дощечке, упираясь коленями в дверь.
  Трудно дышать, не знаешь который час, утро или день, ночь или вечер. Время тянется мучительно медленно и вдруг, когда ты меньше всего ожидаешь, раздаётся скрип замка и снова: - "Выходи!".
  В кабинете, в который меня ввели, сидит молодой человек, перед ним большая пачка постановлений Особого Совещания, из которой он берёт верхнюю, сверяет анкетные данные и предлагает: - "Читайте и расписывайтесь!". Слова и буквы пляшут перед глазами. Запомнилось только одно - "8 лет исправительно-трудового лагеря".
  Баня, стрижка и выход во двор, и тут только дошло до сознания, что ведут меня в бывшую церковь-пересылку. В ней уже немало людей, в основном, так называемых "врагов народа". Многих знаю, все устраиваются на полу, так как коек не полагается. В камере чисто и светло. Осматриваемся и делимся новостями и известиями с воли. Обращают на себя внимание двое заключенных, бывших работников НКВД. По опыту мы хорошо знаем, что расспрашивать и интересоваться биографией заключенных работников НКВД не следует: захочет, придет время, - сам расскажет.
  Гуляя по камере с бывшим работником охраны членов правительства Хохловым, мы присматриваемся друг к другу. Дня через два он рассказывает мне как он вместе с другими тремя своими товарищами "брал" Блюхера в Сочи на Ворошиловской даче, где тот отдыхал с 4-мя детьми, в том числе с 8-ми месячным сыном Василином.
  Тяжело переживал Василий Константинович арест и путь от Сочи до Москвы. Мрачный, он все время ходил по вагону и не находил себе места, молчал, задумывался и часто находился в состоянии прострации. Всех детей, в том числе и грудного Василина, при аресте отобрали у матери и сдали в Детский Дом, а Василина, под другим именем, отправили в сочинский Дом Ребенка. Жену Блюхера Глафиру Лукиничну держали в другом купе и не разрешали общаться с мужем. По прибытии в Москву Блюхера сразу же перевезли в Лефортовскую тюрьму, а его жену - в Лубянскую.
  На этом оборвался разговор с Хохловым, так как о дальнейшей судьбе Блюхера он ничего не знал.
  Вызывал интерес другой бывший работник НКВД К... . Маленький, худощавый, беспокойный, он чувствовал себя чужим среди нас. На вопрос где и в каком отделе он работал до ареста К. давал нечленораздельные ответы.
  Это было тем более странным, что наше прошлое ушло, отодвинулось, что все думали о настоящем и особенно о будущем. Куда повезут? В какой лагерь? Будем ли мы работать и на какой работе? Можно ли будет связаться с семьями?
  В пересыльной камере наше положение считалось лучшим в сравнении с камерами Бутырской, Лубянской и особенно Лефортовской тюрьмы. Тут узнавались судьбы многих и многих большевиков, известных в партии. Каждый из 100 человек нашей пересылки за время так называемого следствия встречался со множеством людей, которые, в свою очередь, рассказывали о судьбах людей, сидевших с ними, но никто не знал судьбы Василия Константиновича Блюхера, несмотря на то, что я почти всех расспрашивал о нём.
  Наконец, нас погрузили в тюремные вагоны. В купе, в которых нормально должно помещаться 4 человека, заталкивалось по 20-22 заключённых. Нас повезли. Тернист был этот путь. Никто не думал о физических страданиях, а их хватало с лихвой. Настроение с каждым днем ухудшалось от дум и моральных страданий и от того, что в Свердловской и Новосибирской пересылках нас встречали воры, грабители-рецидивисты с криками: "Фашисты! Нашего Сталина хотели убить! Приедем на место - дадим вам дрозда!".
  Из рассказов мы убеждались, что нам, так называемым "контрикам", предстоит работать на самых тяжёлых работах, так как иные работы и руководство нами даются только заслуживающим доверие "бытовикам", как назывались воры, взяточники, бандиты и прочая накипь уголовного мира. Но положительно все, за редким исключением, оставаясь верными сынами партии, были глубоко убеждены, что все это чудовищное избиение преданных партии людей не может долго продолжаться и трагическая истина всплывет наружу. Вечное: - "За что? Почему? - Так надо!" беспрерывно сверлило мозг и не давало ни минуты покоя - почему "Так надо"? Многие верили и не сомневались, что Сталин разберётся. Потерявшие же веру в Сталина отмалчивались либо кивали головой то-ли в знак согласия, то-ли не соглашаясь".
  Прерву отца и приведу несколько примеров веры и почитания "божества". Явление это было массовым, даже на пороге смерти, особенно среди коммунистов.
  В подтверждение слов отца - несколько цитат:
  "...я готовлюсь душевно к уходу от земной юдоли, и нет во мне по отношению ко всем вам и к партии, и ко всему делу - ничего, кроме вели-кой, безграничной любви.....Моя внутренняя совесть чиста перед тобой теперь, Коба. Прошу у тебя последнего прощенья (душевного, а не другого). Мысленно поэтому тебя обнимаю. Прощай навеки и не поминай лихом своего несчастного". Н. Бухарин
  10.XII.37 г.".
  АПРФ. Ф. 3. On. 24. Д. 427. Л. 13-18. Маш. копия. Л. 19-22. Автограф.
  
  "Мне вспомнились высказывания Ивана Петровича Павлова... Он определенно считал, что самые редкие и самые сложные структуры мозга - государственных деятелей. Божьей милостью, если так можно выразиться, прирожденных. Особенно ясно для меня становится это, когда в радио слышится Сталина речь... такая власть над людьми и такое впечатление на людей..."
  Академик В. И. Вернадский
  
  "От 500 ударников учебы, посланных комсомолом во всесоюзный пионерский лагерь "Артек", от самых счастливых среди счастливых детей Советского Союза мы шлем вам, родному и любимому, наш пионерский сердечный привет. Примите наше ребячье спасибо и передайте его всей партии, всему рабоче-крестьянскому правительству, и нашему почетному артековцу Вячеславу Михайловичу Молотову и всем рабочим и колхозникам за все, за все, что Вы сделали для советских детей". Газета "Комсомольская правда", 1935 год, 27 июня.
  Снова отец:
  "Еще один внутрилагерный этап, и мы на месте. (На снимке: типичная картина на этапе и при конвоировании с работы и на работу)
  Непроходимая тайга, 50-градусные морозы,
  полутораметровый снег. В глубокой тайге - пятистенный бревенчатый барак разделенный на две равные половины. В одной половине - 100 заключенных, а в другой - 7 надзирателей и в тамбуре - 3 собаки. В десяти шагах от барака - уборная, тоже разделённая на две половины. Упаси бог пользоваться половиной охраны. Поэтому по утрам у уборной, предназначенной для заключенных, большая очередь. Темно, утро еще не наступило, но приближение его чувствуется по увеличивающейся очереди. Очередь движется, колышется, пританцовывает, по густому пару от дыхания можно определить, где начало и где конец очереди. На дверях и косяках барака наледь, дверь хлопает, и клубы пара врываются в барак. Еще раз хлопнула дверь, и вот ко мне на верхние нары взбирается К. и шепотом: - "Хочу с тобой поговорить!
  Я - бывший начальник Лефортовской тюрьмы, никому из вас об этом не говорил, так как, если урки узнают, то мне - конец! Они меня безусловно проиграют. Знает только Хохлов". И дальше следует рассказ о том, что он ни в чем не повинен, что создали липовое групповое дело и что ему дали 10 лет, а главврачу Лефортовской тюрьмы Р... - 15 лет. Остальным - разные сроки. Когда он отвел душу о своей горькой доле, я ему начал задавать вопросы, и одним из первых был вопрос: - "Видел-ли ты Блюхера? Расскажи, что с ним стало!".
  Минуты раздумья, а затем, махнув рукой, он начал рассказ. Многое мне пришлось повидать и услышать за 2 ½ года пребывания под следствием почти во всех московских тюрьмах, много я слышал рассказов о ходе, так называемого, следствия, да и сам испытал за эти годы немало. Много замечательных подлинных большевиков я видел и слышал за 5 ½ лет пребывания в лагерях и почти за 10-летнее пребывание в ссылке, но то, что я услышал о 16-дневном "следствии" над Блюхером, о его трагической гибели, меня потрясло так, что я долго не мог придти в себя.
  Прошло около 25 лет, но этот рассказ я помню почти дословно и ясно себе представляю картину следствия по делу Блюхера в натуре, так как и мне довелось побывать в Лефортово и пройти "полный курс" Ежовско-Бериевских наук".
  Тяжело прерывать отца, особенно на этом месте. За 21 год, что мы прожили бок о бок, у него не хватило "духа" хоть что-то рассказать нам о прохождении "курса Ежовско-Бериевских наук". Однажды я увидел у него на ноге два красно-коричневых пятна и спросил о них. Он коротко ответил: - "Карцерная стойка". Во-исполнение несбывшейся воли отца и его товарищей (никто из них тоже никогда ни словом не обмолвился при мне о пытках) я приведу описание "стандартных" методов выбивания доносов на себя, применявшихся во времена Ежова и Берии. Кстати сказать, почти до конца 1936 года в тюрьмах и лагерях пытки, как правило, не применялись: били, но изощрённо - чтобы не оставлять на теле особых следов. Если помните, тов. Сталин "развязал" следователям руки: пытки разрешил и "мудро" обосновал. В книгах и воспоминаниях многих "сидельцев" есть описания издевательств и пыток, я же приведу неполную, конечно, систематизацию их и некоторые иллюстрации. Описание "забав" следователей я вынесу в Приложение Љ 25 - чтение не для слабонервных.
  Возвращаюсь к запискам отца - он продолжает вспоминать рассказ бывшего начальника Лефортовской тюрьмы.
  "День и ночь без перерыва ревет и гудит аэродинамическая труба ЦАГИ. За этим ревом не слышны стоны и крики заключенных. В просторном кабинете за столом сидит Берия, за ним стоит огромный детина ростом в 2 метра, с тонкой талией и богатырскими плечами, в полувоенном костюме; гимнастерка подпоясана тонким ремешком с серебряным набором, мягкие сапоги обтягивают огромные ноги.
  В противоположном конце комнаты стоит Василий Константинович в окружении 3-4 "бойцов". Начиная с весны 1937 года такая должность была широко введена в практику ещё Ежовым. Правда, это не освобождало следователей от участия в экзекуциях.
  Василий Константинович весь исполосован, на нём нет живого места, он еле держится на ногах, но падать ему не дают, так как "бойцы" тесно окружили его и от удара одного он падает в объятья и на кулаки другого. Каждые 15-20 минут избиение прекращается и Блюхеру задается трафаретный вопрос: - "Будем писать?". Он или отвечает "Нет!", или отрицательно качает головой, и всё начинается снова....
  И так 16 суток. - "В одну из таких ночей - продолжает рассказ К. - произошло следующее: началось относительно мирно. Привели, вернее притащили в кабинет к следователю Блюхера. Он заявил, что физически не в состоянии отвечать на вопросы. Тогда Берия даёт указание привести врача. Мгновенно явилась главный врач тюрьмы Р. Бегло осмотрев Блюхера и пощупав его пульс, она на вопрос, можно ли продолжать следствие, заявила: - "Можно!". Тогда Берия дал команду - "Продолжайте!", и "бойцы" со свежими силами начали свою "работу".
  В разгар "работы" один из бойцов ударил Василия Константиновича резиновой дубинкой и попал ему в глаз. Глаз вытек на подставленные Блюхером руки, и полным муки голосом, с неимоверной силой Блюхер закричал: - "Сталин, видишь-ли ты, слышишь-ли ты, Сталин!?". От этого зрелища даже видавшие виды "бойцы" приостановили обработку Блюхера и выжидающе посмотрели на Берия. Но Берия спокойно ответил: - "Видит, видит! Слышит, слышит!"".
  Наступило время выходить на работу, но к нашему счастью в барак явился старший надзиратель и объявил, что мороз 43-градусный и что рабочий день актируется. Быстро позавтракав и дорожа для отдыха каждой минутой, все улеглись на нары и мгновенно большинство товарищей уснуло, а К. снова пришел ко мне.
  Раз начав рассказывать, он уже не мог остановиться, но после каждого трагического эпизода он вновь и вновь возвращался к своей личной судьбе и сетовал: - "Да почему же я получил 10 лет? Ведь я же выполнял волю начальства!". И снова продолжал свой рассказ.
  Запомнились 2 маленьких эпизода.
  Во время допроса Берия захотелось пить, и он произнес одно слово: - "Боржоми!". К. бросился за боржомом, но услышав голос: - "Назад!", замер у двери. Тогда Берия обратился к своему телохранителю: - "Организуй!". Выйдя на секунду за дверь, тот кому-то что-то прошептал и через 5 минут бутылка боржома стояла перед Берия. Бутылка была в специальной упаковке и запломбирована. Облик Берия - гангстера и политического авантюриста был мне давно известен по многим рассказам товарищей и по моим личным наблюдениям, но после рассказов К. он обернулся новой стороной. Это была мразь, подонок, палач, убийца и садист и неповторимое ничтожество, это был трус, который дрожал за свою поганую шкуру, боясь, что его отравят".
  Более сильных слов, чем эти, я от отца никогда не слышал. Видимо, "оно того стоило". Пока писал предыдущую главу, я ни о чём не мог думать кроме "Сталин, Сталин, Ежов, Ягода, Сталин, Ленин, Ленин, Убийцы...". И решил, что хватит о мерзавцах - все они "одним миром мазаны". Но слова отца заставляют меня познакомиться с очередным "героем". О нём к настоящему времени написаны десятки книг - более противоречивых сведений я ещё не встречал: от "мерзавец Љ1" до "талантливый руководитель, сделавший зверств не больше, чем другие, оболганный Хрущёвым и его компанией". Итак, Берия, Лаврентий Павлович, родился 7 [29] марта 1899 года в селении Мерхеули Сухумского округа Кутаисской губернии (ныне в Гулрыпшском районе Абхазии) в бедной крестьянской семье. Его мать Марта Джакели (1868 - 1955) - менгрелка, по свидетельству Серго Берии и односельчан, состояла в отдалённом родстве с менгрельским княжеским родом Дадиани. После смерти первого мужа Марта осталась с сыном и двумя дочерьми на руках. Позднее, по причине крайней бедности, детей от первого брака Марты взял на воспитание её брат, Дмитрий. В 1915 году Берия, с отличием (по другим сведениям, учился посредственно, а в четвёртом классе был оставлен на второй год) окончив Сухумское высшее начальное училище, уехал в Баку и поступил в Бакинское среднее механико-техническое строительное училище. Осенью 1919 года, по заданию руководителя бакинского большевистского подполья А. Микояна, стал агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведки) при Комитете государственной обороны Азербайджанской Демократической Республики. В этот период у него установились тесные отношения с Зинаидой Кремса (фон Кремс (Крепс)), имевшей связи с немецкой военной разведкой".
  Я не буду приводить "подвиги" его дальнейшей партийной и чекистской жизни: достаточно посмотреть на подвиги Ежова 1937-1938 и вспомнить, что с 22 августа 1938 года Берия стал 1-м заместителем Ежова. Когда, слегка "нажавший на тормоза", Сталин дал команду на небольшую реабилитацию и частичное освобождение невинных людей из тюрем, Берия - новый Нарком НКВД, сумел возвратить в 1939 году в лагеря дополнительно 200 тысяч человек. Да и в судьбе моего отца он сыграл зловещую роль, единолично запретив пересмотр его дела.
  Остальное о Берии я отправляю в Приложение Љ 27.
  Отец заключает свой рассказ:
  "И еще. На мой вопрос, обращенный к К. - "Ты что, всегда присутствовал на следствии?", последовал ответ: - "Нет, мне это было не интересно, но когда в тюрьме бывал зам. Наркома или Нарком, то я был тут же". Спрашиваю: - "И ты присутствовал все 16 дней допроса Блюхера?". - "Нет, я был только тогда, когда приезжал на допрос Берия". - "А ты, быть может, и сам принимал участие в допросе Блюхера?". - "Нет, только однажды ночью, когда даже бойцы устали, истерзанного Блюхера посадили на табуретку и прислонили к стене, чтобы он не упал на пол; Берия сидел злой и угрюмый оттого, что он от Блюхера
  ничего не мог добиться. Тогда я подбежал к Блюхеру и дал ему пощечину". - "Зачем ты это сделал?" - спросил я. - "Я хотел показать Наркому свою преданность".
  (На снимке: Памятный знак на доме, в котором в 1928-1929 годах жил В. К. Блюхер. Харьков, Сумская улица)
  "Тогда я впервые подумал: до чего же Сталин растлил людей; мало того, что он физически уничтожал их, подозревая, что они мыслят иначе, чем он, но ещё страшнее, что он растлил немало людей, породив целую армию двурушников, доносчиков, как говорили в тюрьмах, стукачей".
  
Оценка: 7.28*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"