Аннотация: Повесть вошедшая в 1-ю книгу "Трагисатира 1991-2000 гг.", отображает жизнь современников с разными характерами и судьбами, которые живут в одном обществе в средней России.
1
Город Калаш разделился на безжалостных богатых, выживающих бедных, замаргиналенную интеллигенцию и потреблядскую молодёжь. Улицы изменились наружно и стали оживлёнными, а их взбудораженный гвалт обострившихся вожделений, в котором главная нота, по какому-то разорванному фатализму, принадлежит всяким оздоровительным теориям и скептицизму, где-то даже пародийно-трагическому сыску и безжалостному озлоблению лживой игрой и ханжеством в гуманистическую кратию, под прикрытием которых прокладывают себе дорогу чудовищные намерения. "Кто же мы такие и отчего же мы так душевно и материально оголтели и что сделалось с нашей человечностью?". После таких мимолётных тирад местной "Вечёрки" наступали разнокалиберные застойные будни.
Февраль начинался резкой оттепелью, образуя серую картину вокруг. На дорогах появилась жижа и перед въездом в город Калаш автомобилисты на грязных агрегатах, проклиная ухабы и колдобины, продолжали движение, вливаясь в цепной поток по центральной улице Маняжная. Городское оживление постепенно входило в колею обыденной жизни.
Трое беспризорных мальчишек - Костя, Эдик и Сеня играли на квартальной площадке в "битки", иногда, срывались друг на друга, но продолжали с усерд-ным азартом дальше игру, бросая в середину кона свинцовые плашки и радуясь выигранным пивным пробкам. А в перемирии передавали чинарик по кругу.
Из пролётки показался несущийся Горька с криками: "Пацаны, тама, на речке, мужики белугу тянут, здоровенная, как кит, айда позырим, можь и нам кой-чё перепадёт!?"
Мальчишки секундно остолбенели, резко побросали битки с пробками и ринулись за Горькой вперёд. Выбежав из пролётки на улицу Маняжная под раздражительные сигналы автомобилистов, сорванцы перебежали шоссе, выйдя к пустырю, и устремились по нему на искосок до лодочной станции.
На береговом пригорке огляделись по сторонам, и завидев в метрах пяти-ста, посередине ещё заледенелой реки Рага кучкующихся мужиков в фуфайках и тулупах, пацаны скатились с берегового ухаба и быстрыми осторожными шагами понеслись по талым лужам к рыбакам. Горька на всякий случай цыцкнул и до приближающегося пункта друзья онемели, часто дыша и следуя за вожаком.
Вспотевшие от натуги мужики вытягивали по счёту из двухметрового прорубя капроновый чал и матерились на чём белый свет держится.
Мальчишки стояли, как вкопанные, и наблюдали, когда из проруби по-кажется что-нибудь.
- Ну, чё примёрзли, охламоны, давай помогай, иди к другим лункам, - с натянутой свирепостью, но по-доброму гаркнул дядька Балан. И пацаны с радостью бросились к маленьким лункам по обоим концам проруби, из которых тонкими канатами другие мужики вытягивали натянутую как струна снасть.
Из проруби выплыла огромная белая туша с серым хребтом, и на момент все рыбаки оторопели, но тут же с огненными глазами одновременно закре-пили вытянутые чалы ледорубами на льду. Пацаны растерянно помогали с красными лицами и выпрыгивающими глазищами, и не выдержав радости, загарланили: "Ура, ура, белуга-мамка!"
- Пущай порадуются, а язык-то за зубами держат, - снисходительно и не-уверенно брякнул суетливый бухряк Красила и посмотрел на дядьку Балана.
- Так, ну чё стоим, давайка, мужики, её милую вытаскивать, - твёрдо вымол-вил тот и взял в крепкие руки багор.
Рыбаки занесли остро наточённые темляки над тушей белуги, и дядька Балан приспособил у её хвостовой махалки багор с прочной петлёй, а Усок подошёл к метровой в ширину голове белуге и приставил на темячко стальной и тонко заточенный шомпур. Перекрестился, буркнул ей "прости" и вогнал шомпур по рукоятку в темя. Белуга дрогнула, зашевелилась и со всей дури плюхнула махалкой по воде, обдав с ног до головы ледяной шугой всех рядом стоящих. Брызги долетели и до лиц пацанов, но они только ещё пуще обрадовались.
Белуга слегка задвигала жабрами, повиляла хвостом, и выпустив дух, замерла.
- Ну, а тепереча, тащи мужики её родную на бережок, - спокойно проговорил дядька Балан, закрепив петлю с багром на махалке.
Мужики поддели темляками тушу белуги в хребтовых местах, прочно при-вязали чалы и всей гурьбой стали вытягивать рыбину.
Прошло минут пятнадцать, но белуга не выходила из овального прорубя, а мужики вспотели и рычали на лёд.
- Да, тяжела старушка, ну щас подсоблю мужики, - кряхтя сказал дядька Балан и с багром расположился по середине туши. - Давай, на раз, два, три, тянем все вместе. Слышь-ка, Усок, прикрепи покрепше к мотоциклету один чал и помалу газуй вперёд, - добавил он.
Так и сделали. Через три минуты, в раскачку, туша белуги скользнула по льду и рыбаки её расторопно оттащили от проруби на два метра. Сняли с облегчением шапки и, сойдясь, окружили белугу. Она лежала, не шевелясь, и чуть улыбалась закрытыми глазами.
Рыбаки напряжённо загуторили, с какого конца начать, но дядька Балан подошёл к правому боку рыбины и мощно вонзив медвежий нож в тушу, сделал угловой разрез до низа; шкура отошла и изнутри показалась тёмно-серая зернистая икра в прозрачных ястыках.
- Икра-то хороша, ой хороша. Спасибо тебе, матушка Белуга! - вымолвил задушевно дядька Балан и добавил, - Мужики, давай готовь вёдра и мешки.
Вдалеке показался приближающийся мотоцикл с наездником в чёрном полушубке и в шлеме с ветровыми очками.
Мужики, ругаясь меж собой, замешкались и, чуть нервничая, настроились на встречу.
Капитан Дергач подлетел на "Урале" с люлькой, заглушил дико бурчащий мотоцикл, поправил бинокль на груди, и хмуро посмотрев на мужиков, произнёс: "Что ж вы, мужики, государственное добро разворовываете, нехорошо?"
А сам пристально осматривал огромную белугу.
- Добро-то можь и государственное, но и наше, народное; а ты Дергач не бузи, тут всем достанется, - спокойно сказал Усок, поправляя на голове мохнатую шапку и доставая из ножен острый тесак.
- Капитан, да ежли б мы её не выловили, она бы через месяц на яму легла, да и протухли бы все рыбьи яйца, - чуть волнуясь, с надтреснутым голосом добавил Красила.
- На магазинной жратве долго не протянешь, а работы нема, сам знаешь, начальник, - добавил хриплый дылда Гыря.
Капитан перевёл взгляд на дядьку Балана, потом на мальчуганов (они прятались за спинами мужиков), и понимающим тоном ответил: "Ладно, не лечи меня Горячёв. Так, мужики, и чтоб долго тут не цацкаться"!
Он поставил "Урал" на подножку и отошёл с Уском на два шага в сторону.
- Нет проблем, мы все люди, сколько вам нужно, начальник, - спросил Усок.
Капитан Дергач на момент задумался и неуверенно, но строго посмотрел на Уска и вполголоса ответил:
- Два ведра, одно наверх, другое - нашим, сможете? Усок коварно скрыл улыбку и махнул головой.
- Значит, договорились, два ведра и мяса кил тридцать. Да ещё одно ведро на "Брандвахту" инспекторам, там будут ждать, - добавил Дергач и подойдя к дядьке Балану что-то буркнул, попрощался со всеми, завёл ревящий мотоцикл и, затрясшийся "Урал" с выхлопным плевком увёз пригнувшегося на седле сухожилого капитана Дергача с места происшествия.
Мужики вздохнули и принялись за жатву, рассуждая между собой о том, сколько много всего можно сделать за вырученный кушь; сколько многим людям можно доставить пользы и удовольствия матушкой белугой.
Пацаны, "развесив уши", прислушивались к разговорам, особенно Горька, пряча глаза, вслушивался в речь шустрого Прыща и уверенно-сдержанного Уска, как те говорили о валюте, о каких-то банках с крышками и важных людях.
Где-то через час вся икра и порубленное мясо рыбы были упакованы в двойные мешки из полиэтилена; мужики отмыли окровавленные руки в про-руби и, скромно радуясь, приступили к обмыванию улова. Раскупорили три флакона водки, разлили по гранённым стаканам, и чокнувшись по-братски стаканами, выпили медленно залпом, да занюхали рукавами тулупов.
Пацаны посмотрели с открытыми ртами на мужиков и стали считать мешки.
- Да чё там считать, около тонны в белуге и приблизительно одиннадцать ведер икры, - с гордой самоуверенностью и красными щеками, протянул Горька. Но мальчишки досчитали и обрадованные, подошли поближе к рыба-кам. - А нам-то, чё-нибудь дадите, мужики? - невыдержанно спросил Эдик. Костя его одёрнул и кашлянул.
- Вам-то, а вон хребет с головой, можешь брать, - скупо произнёс Усок и рассмеялся щербатым ртом.
- Да мы не за этим только пришли, - дерзко с ухмылкой пробурчал Горька.
Мужики разговаривали дальше по-своему, а к пацанам подошёл Красила и рассудительно сказал: "Так, берите маленький мешок икры и мешок с мясом. Салазки-то есть у вас, а тож как вы попрёте?".
Пацаны замешкались, но Костик не растерялся и ответил: "Ничего, дядь Красила, я щас быстро слетаю за салазками".
- А-ну давай, пацаны, только оттащите подальше, вон там за ледяные крыги пока спрячьте мешок, не то вдруг Дергач передумает и со своими арха-ровцами приедет снова, мать его за ногу, - сказал мерно Красила и пошёл помогать мужикам укладывать мешки в старый мотоциклет "Днепр" с люлькой и прикреплять сани к нему.
2
Никита Циркулярский был на четыре года старше Горьки, и жил он в "каланче", выходящей западными окнами как раз на тот пустырь, по которому зимой и летом слонялись или тренировались к будущей жизни Горька с дружками.
Никита был примерным и опрятным юношей, частенько на балконе седь-мого этажа, сидя в отцовском кожаном кресле в позе полуживого человека, он зубрил нужные книжки для благопристойного поведения в общественной жизни.
Как у многих домашних сынов, так и у Никиты, развивались страстные чувства к неприступным и красивым девушкам, но скорей всего, это дей-ствовали семейные гены, т.е. тот, кто был когда-то и от кого-то зависим, отчасти забит и унижен, придёт время, отыграется на многих.
Почти тоже самое, только очень тонко, проявлялось и в характере у Маруси Тарабарской, несмотря на её доброжелательность, аккуратность и хозяй-ственность; возможно из-за этого Никиту Циркулярского и тянуло к Марусе, так как сродное тянется к сродному. Он страстно, в тихушку, обожал эту строптивую квартальную самочку, скептически посматривал на игровую пло-щадку с лавочками, на которых вечерами рассиживались созревшие и мило-видные девчушки, а с ними флиртовали пацаны, и сам Горька не раз завывал под бренчание гитары, искоса поглядывая то на алые губы, то в светло-карие очи Маруси Тарабарской.
На следующий год Никита Циркулярский окончил школу с серебряной медалью и уже начинал задумываться о будущей карьере по отцовской линии, в цель которой входили положение, деньги, власть, но в умеренном, зато постоянном темпе.
Его родители, отец Капитон Разумыч и мать Матильда Лавировна, из интеллигентных соображений старались ненавязчиво вмешиваться в личную жизнь сына, но и входить в самые затруднительные положения, возникающие периодически на пути ихнего тщеславного сынули. Ко всему же, Никита Циркулярский не раз вычитывал, что такое развитие может привести к омертвлению сердечных чувств. Однако, зов предков был намного крепче его трепетных и самолюбивых представлений, развивающихся в посредственной системе.
Как-то раз Никита прогуливался во дворе и неожиданно наткнулся на Марусю, поспешающую домой; он предложил ей помочь донести тяжеленную авоську и немного с запинками разговорившись, добился приглашения на её день рождения.
А между тем, Горька с дружками разыскивал подарок для Маруси, метался по всему городу и окраинам, и, в оконцовке, на центральном рынке Калаша, у знакомого цветочника-хачика Автандила купил сто красных гвоздик прямо с ведром. Автандил был безгранично обрадован и спокойно выслушав Горьку (он, рассмотрев ведро, придумал тему с кoрытами), распрощался с братвой и неохотно дал настойчивому Горьке адрес и номер телефона посредника.
День рождения проходил в современной молодёжной обстановке, стол был накрыт разной закуской с тарелками белужой икры, парой бутылок вина и шампанского. Никиту удивляло, как это все гости уместились в такой малень-кой комнате. Гости по молодости лет вели разговоры и споры: о вере в жизнь, счастье на земле, также и о скептическом отношении ко всем этим понятиям, и о ничтожности человека в подражании поприщам на выбор, и о под-халимстве для достижения и утверждения возможностей. Эдик смешил до упада всех анекдотами о студенческих тусовках и о будущих блюстителях тишины и порядка, сам уже ненароком договорился с Веркой-правдолюбкой на свидание у неё дома. Костик лицедейничал и приставал к другим девкам; они были кто в томно-приоткрытых платьях, кто в джинсах и просторных блузках с причёсками Плейбой" и "Раняя зрелость". Никита незаметно и сладострастно (как и Горька) наслаждался, не отрывая глаз от Маруси, а она блистала, как солнышко среди далёких планет, своим свежим видом и натуральным движением стройного грациозного стана; через густые ресницы тонко проявлялся влагострастный взор для будущего её обладателя, надею-щегося обмануть время и смотрящего на всё неизведанное и заманчивое пожирающими глазами.
Начались танцы-обжиманцы, и тут по воле судьбы Горька с Никитой не поделили Марусю, схватили друг друга за грудки, но Никита, сдержав ненависть, прошипел: "С-г-но-ю !" и уступил Марусю напористому и хваткому Горьке, рассмеявшемуся в ответ на никиткино шипение. Они танцевали под таким нежнейшим впечатлением, какое можно было сравнить с влюблённой парочкой, сидящей в лодке, веслами которой загребал Горька, осторожно вывозя Марусю из внезапно налетевшего полубального шторма. И так, как он хотел её спасти от чреватых последствий, обхватив её руками, как спасатель-ный круг, да так нахально и вульгарно повёл себя в танце с ней, с нежной страстью облизнув её ушко и прижав к себе, что Маруся влепила ему смачную пощёчину и выгнала "Прытыча" со дня рождения (но в её глазах стояло - прощение); его друзья вприпрыжку тоже последовали за ним. В квартире Маруси остались три подруги-тараторки - Танюшка, Вера и куртизанка Мунька, да Никита, сохраняя львиный нейтралитет.
Посидев с часик и немного поболтав о том о сём несвязно, с пошленьким налётом и нахально-завлекающим соблазном, подружки засобирались, попро-щались и ушли.
Никита Циркулярский сделал вид, что тоже собирается уходить, но ещё помогал Марусе отнести тарелки на кухню и там признался ей в бездонной любви. Конечно, она обомлела и, краснея, застеснялась, но зная благо-устроенное положение семьи Циркулярских и перспективы Никиты, Маруся, не теряя головы, ответила ему либеральной взаимностью. Он был на седьмом небе и всё сразу распланировал на долгие годы, утопая в долгожданных объятьях и поцелуях с Марусечкой. Но она всегда управляла эмоциями и не распыляла свои возможности даже до половины, что подействовало на "Ники" в ещё большей степени.
Через неделю он подарил ей чудесный перстенёк с бирюзовым камешком и не сказал ей, откуда такая сказочная вещица (от его бабушки, конечно), а только скудно намекнул, что, мол, один влиятельный знакомый привёз из Гонолулу. Маруся и знать не знала, где это находится, только по карте нашла и заставила Никиту напрячься в знаниях географии и кратко рассказать о гонолунянах. Тут-то он уж и оторвался, преждевременно подготовившись пару дней дома по энциклопедии. Маруся была в заманчивом восторге; покрутила указательным пальчиком с перстеньком, и, запрятав его в косметичку, от-благодарила нерасточительной щедростью "своего Нику", до определённого момента сидящего с незастенчивым самомнением.
Как и предполагалось, его мамаша Матильда Лавировна была против такой стереотипной невестки, у которой была одна лишь мать, и ту почти никогда не было видно; но делать было нечего, тем более, что Никита пригрозил уйти из дома и на первых порах начать жить с Марусей под городским мостом в прочном шалаше. Родители испугались и пошли на попятную; ровно через месяц сыграли очень солидную свадебку со всеми нужными родственниками и сослуживцами в ресторане "Плутон".
Несмотря на то, что квартира Циркулярских была трёхкомнатной, про-сторной, с высокими потолками, с импортной, довольно-таки неплохой мебелью и средне-интеллигентной настенной экипировкой, всё же, родители устроили через отцовские связи для молодожёнов двухкомнатную хатку в центре Калаша, да с барского плеча подарили молодым из коллекции домаш-него обихода секретер, кожаное кресло, персидский коврик с привлекатель-ным рисунком и стенку из карельской берёзы с библиотекой для развиваю-щегося Никиты Капитоныча.
После совместной почти двухгодовой жизни началась серая обыденнность. Маруся возилась по хозяйству, как городская девица иногда посещала обще-ственные мероприятия для узких кругов, пробегала через фитнес-студию, но всё время унывала за свою "беличью" жизнь, подумывая о Горьке, даже специально прислушивалась к сплетням подружек, когда те с любопытным интересом раздували слухи о разрастающейся деятельности Гарыча и его дружков.
Они тогда уже отслужили в армии, и один за другим возвратясь благо-получно на родину в Калаш, после беспробудной адаптации и отмороженных хулиганств, быстро взялись за ум и сразу принялись за дела.
Никита Капитоныч Циркулярский часто бывал в разъездах и заявлялся только по средам и на выходные, рассказывая Марусе о том, что скоро его учение-мучение в привилегированном колледже закончится, и он получит значительное место в администрации. В основном, ему нравились спартан-ские условия проживания в снимаемых комнатах колледжа; там у него постоянно мёрзли ноги, но от шерстяных носков, самолично связанных мамой, он наотрез отказался, к тому же постоянные упражнения по фехто-ванию, танцам, элементарной гимнастике, охлаждали его формирующуюся волю, что же касается духовного очищения, то за это можно было особо не переживать, потому что на первом курсе их всех учили повиноваться, а на последнем - самим повелевать. Там-то и пришло прозрение, что оказывается ему всю жизнь хотелось поохотиться на того самого тигра, какой всем покою не давал, но Никита также знал, что многие тигры особо не мешают львам, а даже из уважения перед сильнейшим помогают, из-за того-то ихние шкуры ещё не находятся под ногами в берлогах остепенившихся и постаревших львов, над которыми иногда моложавые ослы подсмеиваются.
Маруся не перечила мечтам мужа, но, так как он в основном убеждённо рассказывал и настойчиво защищал своё поприще, внешне она относилась к нему с вниманием и предпочтением, а в душе загнивала от однообразия их совместных отношений. Она старалась держать форму, походку и движение тела, строго отрабатывая их в каждую свободную минуту, как будто готовилась на представительный пост в "высшем свете" и неброско всеми манерами об этом заявляла.
Однажды Никита Капитоныч радостный приехал из загранки, да с дипломом об окончании и, не рассусоливаясь, предложил Марусе экскурсию на корабле по реке Рага. Она была обрадована такой новинкой и собиралась всю неделю.
Как только корабль "Миражи" отчалил от пристани, Маруся решила обследовать владения судна. Отпросившись у Ник-Капитоныча, пошла про-гуливаться и, ненароком поднявшись в капитанскую рубку, да зайдя во внутрь, она была обескуражена внезапным присутствием Гарыча, который играючи держал штурвал в своих крепких кулаках, застенчиво улыбался, да не сдержавшись, полез целоваться и мацать её. Она сначала отпрянула и спросила его, проверив на честность, мол, "что ж Вы и капитана опять купили, да так вы всех скупите, ого, какой вы чудной?" Но Гарыч не растерялся и ответил как истинный авторитет: "Чё деньги по сравнению с любовью!". После чего Маруся ослабла в его шаловливых лапах, он обнял её правой рукой (левой держал штурвал), и они страстно, как после долгой разлуки, прильнули друг к другу.
В тот же момент, открылась дверь и в рубку со словами "Добрый день капитан, скоро ли...", и застыв на месте, лицезрея картину сладострастного хлебосольства, зашёл Ник-Капитоныч Циркулярский.
Не выпуская из руки штурвал, а другой держа Марусю, как оборонительный щит, Гарыч дерзко выпалил: "Да, целуемся, а что,.. раз ейный муж с кабинет-ными духами якшается?!" - и замолк.
Маруся Тарабарская посмотрела на него с сочувствующим отвращением и подалась плавно на выход; Ник-Капитоныч не вымолвил ни слова, только не-взначай гордо буркнул Гарычу: "Шавка" и добавил: "Теперь мстить будешь?"
- Да на хрена ты мне сдался! Начитался книжек, а сам за свою шкуру трясёшься, - выпалил Гарыч и хотел было ухватить Никиту Капитоныча за крепкое плечо, но тот пренебрежительно отстранился и последовал за Марусей по мостику вниз. Гарыч вслед ему с умерено-сдавленной злостью крикнул: "Холуй!" и добавил: "Могу себе представить твою жизнь?..."
На палубе Никите Капитонычу встретился Дергач в парадной униформе, и отправив Марусю к себе в каюту, он пожаловался капитану Дергачу о вопиющем хулиганстве "Кацапа" и по-джентельменски распрощался. А тот, незамедля, сразу разыскал Гарыча с его дружками в куражной обстановке и оттянул их, как полагается, по всем статьям; тогда Костя Крестонов сунул по-дружески Дергачу в карман пару зелёненьких и, заказав по телефону за любую цену отдельный баркас, они на следующей пристани сошли.
Где есть страх, там есть и лесть, но когда они исчезают, то вместо них появляется злобное озорство и вероломство, и думая всегда об этом, Никита Капитоныч Циркулярский негодовал от такой наглой сатрапщины, однако, не показывал виду и пытался занимать бездушными разговорами Марусю. Она сидела напротив и пролистывала каталог мебели. Ник-Капитоныч смаковал виски и покуривал душистую цигарку, глядя с хитрецой и неназойливо на Марусю, моментами отрешённо смотрел в иллюминатор на прибрежную природу, синее небо и кремовые облака.
3
Незаметно прошёл год. После смерти матери Сильвы Гарховны Гарыч остался один в полуторакомнатной квартире среди пошарпанной пролетар-ской мебели, старых стен с разводами и паутиной по всем углам. На одной стене комнаты висела картина "Три богатыря", на другой - скрещённые два томагавка с наборными ручками. Маленькая кухонька и задрипанная уборная с ванной, дверь которой была обклеена "идолами", завершала убогие покои хрущёвки.
Он ежедневно принимал дружков с кабацкими шалавами в смрадной атмо-сфере. Через полгода это ему надоело и, собрав все оставшиеся силы, Гарыч начинал искать средства к существованию по своим знаниям и внешним различаемым обстоятельствам. На одной дискотеке в Калаше, в кровавой драке он доказал свои физические способности, а также, поимев возможность поговорить за "понятия" с авторитетным рыбаком Симаком, Гарыч утвердил свою позицию и убедил, что он может вполне быть одним из сильнейших парней Калаша.
Сначала его все уважительно называли "Гарыч", потом друзья стали фамильярничать и звать его "Гарыныч", что ему ужасно не нравилось, а уже затем, когда его авторитет возрос буквально на глазах и сформированная, отчаянная группировка стала называться "Лумперия", он сам пришёл к такому выводу, что пора бы придумать приличную кликуху, но чтобы она отражала значительно и по-деловому его статус, и подсказал ему Дергач, например, "Кацап". Это сразу пришлось по нраву вожаку. Ну это для братвы и компаньонов, а для всех остальных - Гарх Прытыч Лаптев. И он часто задумывался: "Во, блин, какой я, значит, а все остальные, кто против меня, те - трусы и завистники. Кишка тонка быть человеком дела...".
Многим другим людям с приблизительными намерениями эта юношеская самоуверенность и усердность его дерзких и осуществимых идей попросту импонировала, так как можно было тоже отхватить лакомый кусочек, покуражиться на халяву и даже подняться на ступеньку повыше средь затюканой городской и районной голыдьбы.
Все сделки происходили по одному и тому же клише: узнать, чего не хватает больше всего, найти товар, купить подешевле, продать подороже, прислать долю, кому должно и чуток тем, кто принимал рискованное участие в этом увлекательном занятии. Остаётся самое главное - а нужен ли этот товар потребителю? Во - первых, это дело рекламы, во - вторых, важны количество и себестоимость продукта; а если всё налаженно, то "кoрыта и мочалки" были проданы за короткий срок и поступали заказы на малогабаритные изделия. Предложений было уйма, только нужно было взвинтить спрос. Медиум был подмазан. Несколько раз так именно и получилось, но потом "Лумперия" переключилась на другие, не менее азартные и продуктивные направления купли-продажи.
Прошёл ещё один год. Маруся за ту выходку на корабле, ещё таинственней возненавидела Никиту Капитоныча и даже как-то слегка кошмарно томилась, страдая за их неуклюжую любовь и семейное положение. И когда муж был занят в мэрии насчёт одного из проектов Гарха Прытыча, она тайно встретилась со своим Гариком и провела в страстном слиянии чувств с ним несравнимое за все годы время.
Но в тот же час дружки Кацапа названивали ему на мобильник и не знали что же делать, если мэрия под давлением Никиты Капитоныча зарубит проект "Шило-Мыло". А Гарх сразу почувствовал что-то неладное, и распрощавшись с Марусенькой, умчался на тарантайке в мэрию.
Он приехал вовремя и, не дожидаясь паузы, с порога ринулся убеждать собравшихся и в том числе Никиту Капитоныча, что дважды два - четыре, но может быть и пять, если хорошенько об этом подумать, рассудить и раз-делить.
В общем, проeкт утвердили, несмотря на зубостачивающий протест Никиты Капитоныча и его оппозиции. Гарх Прытыч широким жестом сразу пригласил всех желающих на суперпраздное веселье по этому и по другому поводу.
Гарх и Автандил Пирамидыч отвели в сторону директора банка Филипа Раздеваича Жмакова и поговорили о совместных наполеоновских планах. Фил-Раздеваич помялся чуток, вспотел и поглаживал живот, но в итоге на его лице показалась надежда согласия, хотя он и с затаённой ненавистью буркнул: "Нас-то голым задом не возьмёшь", и дал добро.
Затем, они обменялись визитными карточками, выпили по глотку шампан-ского "Мадам Клико", привезённого аж целый вагон из французских погребов, и немного поразмышляв, всей оравой не спеша уехали праздновать следую-щую победу.
4
Через месяц, на помпезной презентации своей первой конторы "Кoрыта и много разного", проходившей в праздноликующей обстановке с оркестром по поводу одного удачно проделанного дельца на курсирующем туда-сюда по реке разукрашенном баркасе "Широкая душа" с нужными людьми и братвой по фортуне, с реками шампанского и горами фруктов, с тазиками белужей и осетровой икры, да с копчёной севрюжатиной, бидонами водки и вульгарными девками, Гарх, наконец-то опять-таки встретил её, Марусю - несравненную шатенку с обворожительными чертами лица, грациозной модельной фигуркой и, якобы, неприступно-барскими манерами.
С первого взгляда (не так как в далёкой юности) он понял, что вот теперь это действительно она, и мерно устремился с носа баркаса на корму. Гарыч был в шикарном костюме, в затемнённых узких очках, с раскрытой грудью и толстенной кручённой цепью из золота на шее. Уже при сближении она раз-будила в его неудовлетворённом собой и страстном сознании явные мужицкие чувства, талант ухажора и замашки джентельмена. И стоя подле её, князь Гар-Прытыч произносил вальяжные, чуть строговатые с иронией фразы, пытался выпить шампань с ней на брудершафт, но продолжал следить за обстановкой и ощупывающим взглядом смотрел на знойную княжну Марусю Тарабарскую.
Местами он ломал себе голову, а не снится ли это всё ему, или может это "подстава", чья-то тщательно продуманная комбинация, но нет, он отгонял мрачные мысли с ощетинившимся лицом, как незадачливых гусей или как назойливых мух, и его всё больше и больше тянуло к ненаглядной.
Моментами Гарх Прытыч встречался с глазастыми гостями своим взглядом, и они отходили "побазарить" на нос баркаса то за понятия, то за врагов или за будущие дела.
После истекшего часа пассажиры ощутили внезапный тормозной удар, который дал всем понять, что корабль попал на мель и тонет; особой паники не началось и первыми прыгнули музыканты-моряки, за ними повара и офици-антки, затем компаньоны и дружки, Автандил Пирамидыч, слегка нервничая, нашёл флаг фирмы и, обмотав им свой торс, прыгнул за всеми; Кацап искал повсюду глазами Марусю, она выбежала из двери и плавным прыжком бросилась за борт, он постоял в ожидании, что сейчас выйдет сам Капитоныч, но тот не вышел (наверное, его вообще не было или забрали катером на срочную летучку в баню), и найдя глазами, как пеленг, плывущую Марусю Гарыч, умело нырнул с мостика в густозелёную и вспененную пучину.
Проплыв двадцать метров под водой, Кацап шутливо прихватил за ступню барахтащуюся свою ненаглядную и резко вынырнул, как дельфин из пучины, с одновременно подплывшей по собачьи к нему Марусей; она испуганно, но сдержанно вскрикнула: "Ты что дурак или прикидываешься?!"
Он посмотрел вожделенно с лёгким пренебрежением на неё и осипшим голосом процедил: "Плыви за мной, я сказал!"
Маруся сперва бзыкнула, но не настолько, чтобы показаться строптивой невежей, а так, что Гарх сразу решился при совместном плавании спросить её сначала о том о сём, а затем, как она относится к шубкам-манто из норки. И Маруся, не ожидая такого меткого попадания (так как она мечтала о шубке из выдры), стала вести себя, как подобает; так они доплыли в унисон до берега. И только поздно вечером Маруся возвратилась в холодные хоромы, где её якобы либерально поджидал Никита; полулёжа на ложе в пижаме, он захлопнул толстую книгу, положил её на тумбочку, прислушался к журчанию в душевой и притворился спящим.
5
Буквально через два месяца Никита Капитоныч получил достовернейшие сведения из надёжного источника, да и сам давно догадывался, что суженую свою он проворонил и прошляпил, а Кацап отбил напрочь Марусю у него. Он многое узнал, многое испытал, но и многое ещё не знал в жизни. Однако, мириться с этим бедствием или с апатией всё простить, было не в его правилах; да и что могут подумать могучие дольщики о нём, а общественный статус, а мнения коллег и привередливое уважение начальства? Нет... он не стал будить в себе зверя и по-прежнему надеялся, что когда-нибудь любимая Маруська сама приползёт к нему на коленях, вот тогда-то и настанет тот момент милосердия. Дело было не в том, что происходило в минувшей юности, а в том, что теперь он точно знал, кому будет принадлежать Маруся.
Лето уже заканчивалось и после первых ливневых дождей в городе стояла облегчающая сырость, придавившая злосчастную пыль на проезжих и прохожих местах. Светозарные и чудные дни становились прохладнее.
Тем временем у Гарха Прытыча назрели серьёзные неприятности, и ему нужно было подключить всех словоблудных советников для победы над словом и делом.
Какой-то членкор Ерёма Пацифишкин опорочил Гарха-"Кацапа" в не-бывалых грехах, и он возмутительно названивал в калашовскую редакцию "Бренные перекрёстки".
Гар-Прытыч ходил задумчивый в длинном чёрном плаще и тёмно-сером костюме по залу, и сдерживая ярость, повторял только одно: "Ах клеветник, ах паскудник! А в общем и молодчага, такая баламутка да перед выборами, ах, как я вовремя заявку на губернаторскую должность подал в горсовет!?"
Ерёму Пацифишкина незамедлительно нашли; он схоронился на окраине в лачуге и прятал кучу ксерокопий в печь. Капитан Дергач и рядовой Извершин предложили Ерёме не оказывать сопротивления властям, он согласился и поехал на дознание в следственный изолятор.
Битых три часа, следователь по особо щепетильным делам лейтенант Игумнов пытался разоблачить профессионально-интеллигентного Ерёму, но тот почему-то упорно молчал, как разведчик, а потом как "партизан" (так его обозвал следак) стал несдержанно, изредко выбрасывать раздражительные слова, показавшиеся пренебрежительному начальству, стоявшим за зерка-лом, привычными марксистко-ленинскими штампами - "вшивинисты, ярлы-ковцы, мироеды и т.п."
Прокуратуру докучали журналисты и корреспонденты областной и бульвар-ной прессы Калаша. В администрации тоже стояла неспокойная атмосфера, все ожидали фактов и клеветнических доказательств, и там и сям было достаточно противоречий, которые можно было повернуть, как на выигрыш, так и на проигрыш. Это было очень любопытно и напряжённо, кто - кого?
В серо-жёлтых коридорах и пыльных закутках стояли или сидели на стульях с озабоченным спокойствием обыватели, держа либо детей, либо кипы бумаг в руках. И когда кто-нибудь выходил из дверей, на него смотрели, как на знакомого марсианина. По коридору, как тени, ходили парами служащие, и в их виде выявлялась потребность не обусловленная никаким корыстным побуждением и не выдавающая преданную загнанность, в которой ярко выра-жалась умеренная корректность, какая без всякого ропота должна быть всегда начеку и в любой щёлке даже всей страны.
Никита Капитоныч в отличном тёмно-коричневом костюме, в белой рубашке с бордовым галстуком, потирая невзначай ладони, прохаживался вокруг огромного стола, за которым сидели теперь уже высокопоставленные лица Калаша, и что-то тихонько посвистывал в паузах своей речи. Коллеги с чуть поблекшими и как будто надорванными, слегка припухшими лицами и серьёз-ными улыбками, очень сильно переживали за нравственность калашовцев и возмущались продуманными хищениями "Кацапа" и дерзкой, хотя и смелой выходкой Ерёмы Пацифишкина.
- Этак как же, говорить и писать усё можно, а потом за ушко да в бутылку? Вот она, где наша дикость-то зарыта, - справедливо возмущались не все мужики вполголоса; другие возражали: "Вот такие архаровцы, только нам воду мутят". А самые отъявленные: "Да пущай цыплёнок у курицы поучится!"
Никита Капитоныч впился глазами через очки на телефон, снял трубку, и, нажав всего одну кнопку, мягким и слегка надтреснутым голосом позвонил прокурору Радиславу Арестычу Волокитскому и узнал, чем же это всё может закончится. Радислав Арестыч неспеша протянул сухим баском:
- На послезавтра назначен суд между Ерёмой и Гархом Прытычем, во всяком случае нежелательно, чтобы процесс был шумным и однобоким, так как тема-то обчественная, а в обвинения входят такие замысловатые психо-аргументы, да ещё с намёками на сексуальную ориентацию, и, бес её знает, как она может повлиять на развивающихся граждан Калаша. - К тому же, в метаниях нашего героя есть своя логика, которой управляет всё тот же наш политический нерв, - добавил величаво Волокитский.
Более всего Никита Капитоныч опасался за то, что это всё саморекламные пакости самого Гарха; на блестящего мошенника есть блестящие адвокаты, говорили самые точные, или "да он не вор, а воронёнок" по-старинке и не афишируя, поговаривали другие калашовцы, и если он выйдет опять сухим из воды (а ему обязательно это удастся), ну как же приструнить его к страху, чтоб он не выкобенивался и укротил чуток свою успешную пронырливость на своё благо.
Как бы то ни было, Циркулярский понимал самое главное, что Кацап, хотя и был уступчивым наглецом, всё же старался выглядеть ещё не совсем испор-ченным материальной зависимостью с видимым комфортом и благополучием, а его неутомимые поиски, решительные уловки и свободная душа даже нра-вилась духовным интересам и вкусам калашовским смиренным обитателям, которые уже и не такое видели со времён Емельки Надёжи-доверчивого и царицы Катюши Евлапьевны Мясорубкиной, да других прикрытых намерений во всемирной истории, а уж про Калаш и вовсе говорить не стоит, тута издавно куражились и дурачились всласть все, кому не лень было, от мала до велика. Но это и есть наша главная часть заповедного наследия, а любой продукт её является всегда веяньем живой современности.
6
Начинался туманный октябрь. И вся причастность к бытию, не переставая, гналась за смешанной действительностью, которая от многих людей, замечающих безуспешные попытки, незаметно ускользала, оставляя нечто существующее и прочное, что заново сплочало без всякого зазрения совести в "едино-разное" общество.
В ходе полугодового судебного разбирательства Ерёма наотрез стал отказываться от авторских тех скандальных материалов, которые капитан Дергач и Извершин изъяли у него в подполье. Вызванный как свидетель почтальон Лёня Мошкин чётко установил своим графологическим глазом, что правка в материалах сделана рукой Ерёмы Пацифишкина и Гарха Прытыча. Это и послужило основанием для вынесённого, последующего приговора.
На процессе судебный зал был заполнен дворниками и официантками, братвой и таксистами, адвокатами и репортёрами, и конечно, присяжными заседателями. Среди глазеющих зрителей сидят уже давшие показания Эдик Берендеев, А. Серебряшкин-повар ресторана, О. Фанеркина-кассир и хриплый Усок-рыбак, неодобрительно поглядывающий на Ерёму. Сыщик Дергач, с дос-тоинством покидает ложу свидетелей и присаживается рядом с Извершиным, подозрительно глянувшим на него; пожилой худощавый с желтоватым лицом обвинитель Дармидонд Палыч Белкин величаво-умеренно высказал послед-нюю фразу:
- Так что же, на этом обвинение закончило допрос свидетелей, господин судья, - и присел на кресло со скрипом, подобрав мантию.
После минутного колебания сдержанно вскочил адвокат В. И. Густоплясов (от Ерёмы) и стал было что-то вставлять в защитную речь: "Господа при-сяжные, я не стану оспаривать и... т.д., я готов доказать, что он совершил это в состоянии рассудочного расстройства... и т. п."
Выслушав внушительную речь адвоката до конца и вздохнув: "Это уже не имеет отношения к делу, Вы довольно далеко отклоняетесь от сути, господин защитник", - резко, пронзительным баритоном произнёс судья Забурядский, и все в зале затихли. Он посмотрел с немного кислым безразличием на присяжных и кивнул им (что обозначало виновен), они ответили тем же, и судья, собрав записки, положил их в папку с протоколами, затем бегло подглядел в свои записи и произнёс: "Ерёма Пацифишкин, вы подверглись справедливому суду и посему признаны виновным в содеянном. Это решение я и присяжные заседатели находим вполне правильным. Мы думаем, что это, несомненно, был лишь предлог для того, чтобы показать суду истинную природу того искушения, которому вы поддались... и т. д. и т. п., по существу ваш защитник взывал лишь к милосердию суда и, конечно, это произвело определённое влияние. При всём при том, закон есть закон, как величе-ственное здание, под сенью которого мы все обретаемся, и каждый камень его покоится на других камнях (перевёл глаза и посмотрел на репортёров с цензурным отцовским укором). На первом ряду истерично разрыдалась ерёмина зазноба Нюрка Мышевидная, и в зале снова загудели голоса. Судья стукнул молотком и дал последнее слово Ерёме; он встал со слезами на глазах, еле сдерживая презрение к себе и к Гар-Прытычу за то, что согласился на этот гнилой и праздный спектакль, да потихоньку выпалил: "Ёптя, оно вот, значит, что выходит, к таким как Гарх Прытыч Вы снисходительно относитесь, а меня, значит, беспокойным и безалаберным клеветником осудите, человека, которому дорого общее дело Калаша, ну и чудное право?!". В зале суда снова разразились негодующие бубуканья и настойчивые голоса высказывали реплики из обыденной жизни; судья несколько раз стукнул молотком и все притихли. Началась самая заключительная часть судебного разбирательства.
Тем не менее, за такой созданный прецедент и шумиху по статьям о клевете и оскорблении Ерёме впаяли один год исправительных работ в колонии-поселении "Елейный лебедь", находящейся в 105-ти километрах от города Калаша.
Ерёма сник, но посматривал на довольного Гарха Прытыча; тот искоса глянул на чисто выбритого Ерёму, сидевшего на скамье подсудимых, которого охраняли невозмутимые стражники, по долгу службы как бы незамечающие его присутствия, и Прытыч моргнул Ерёме в знак таинственного поощрения.
Ерёма успокоился и с бледным лицом выслушал до конца содержательную речь судьи Клима Давыдыча Забурядского, который со строгим безразличием смотрел на ворчливо-суетных зачинщиков и оглядывал зал.
После пятисекундной паузы главный помошник редактора Заур Галыч Пенкоснимов из газеты "Бренные перекрёстки" слащаво выкрикнул: "Друг, не унывай, мы добьёмся твоей свободы! Калашовские подписчики никогда тебя не забудут!" В судебном зале разразилось шуршание и бубуканье голосов публики.
- Граждане судьи, по справедливости, состав преступления в содеянном Ерёмой, вовсе отсутствует!? - роптал один адвокат.
- А вот я считаю, правильно! пущай на нарах шкуру почешет, да баланды похавает, тоже мне, гусь лапчатый,- пререкался с ним другой. В зале раздался смех и смолк. Гар-Прытыч насупился, приняв к себе мнение народа. И моло-дой с брюшком адвокат У. К. Нигелистов (от Гарха) на показуху и сдержанно, как и в начале прений, очень театрально со всем артистическим талантом голоса и жестов сцепился с изрядно седым адвокатом В. И. Густоплясовым (от Ерёмы), который ещё опытней умел перевоплощаться и лёгкими кивками выпрашивать либо поощрения подсудимому, либо помилованья у публики и заседателей, даже если речь шла о самых обыкновенных вещах. И поскольку публика считала, что так и должно быть, судя по эмоциям в зале, то и судейскую коллегию и других присяжных это не особо коробило.
Монологи стали подзатягиваться, а защитники расходились не на шутку, словно по уговору варьируя отшлифованными фразами, но судья Забуряд-ский вовремя приостановил журчащую лаву, сначала снисходительно по-тихоньку стуча молотком, под стихающий шумок повторил вынесенный приговор и последнее предупреждние Гар-Прытычу, глухо и сильней стукнув молотком; убедительно и мягко встал из высокого дубово-резного кожаного кресла и, взяв плотно набитую протоколами папку с гербом в руку, последовал из сосново-дермантинового зала суда. Подчинённые присяжные гуськом последовали за ним, придерживая элегантно чёрно-атласные мантии и скру-пулёзно оглядываясь на ропотные волнения простолюдья и скалящихся братков с набитыми кулачищами и в новых кожанках, из разных бригад.
Но как бы негодовала публика, всё же у суда свои резоны. Когда приговор в отношении Ерёмы Пацифишкина вступил в законную силу, Гарх Прытыч с загадочной улыбкой публично и для репортёров заручился, что постарается разобраться с этим недоразумением, но многие горожане не вникали в пред-выборные условности и продолжали судачить об истиных заказчиках этого шоу. Помощник глав.редактора Заур Пенкоснимов косвенно добился от "Лумперии" финансовой поддержки для последующих благонамеренных и патриотических нужд, для расширения информационного досье и прежде-временное устрашение всяких неугодных умов, пытающихся в дальнейшем плюнуть на раскалённые камни свеже- вылупившихся и пока ещё непороч-ных "Лумперий".
После всех разбирательств и выборных баталий прошло три с половиной месяца; в городе пополз слух, что Ерёма Пацифишкин отпущен досрочно и его прибрала к себе редакция газеты "Завлекательная галдёжь", шефом которой был Сидор Налимыч Звонарёв, он поклялся на зуб, со всей ответственностью прополоть сорняк и репейник, что впредь не станет разочаровывать калашов-ских читателей и будет держать их в постоянной тревоге новых запросов и требований на всеобщую пользу, выходя на благородно-дремлющий жанр. Газету выкупили на два года вперёд гвардейцы Кацапа и запломбировали место в интернете.
Прошла короткая и слякотная зима. Никита Капитоныч не стал раздувать грандиозного скандала с Марусей, по-тихому оформил развод и даже помог переехать ей со всеми пожитками на квартирку её матери. Марусе хотелось, чтобы Никита Капитоныч остался хоть на часик и попросить у него прощения, но он и без того всем видом показывал, что злобы в нём не имеется и лишь на пороге сказал ей, будто это просто сложившееся положение между ними и их взаимной связью, которое уже давно требовало конкретного разрешения, как нечто почти неизбежное. Маруся не сдержалась и заплакала, а Никита Капи-тоныч разнервничался и, не вызывая лифта, быстро ушёл по лестнице вниз. Он шёл по слякотному тротуару нараспашку и по его скуластым щекам скатывались слёзы. И хотя в тот момент он думал о том, что многие люди бывают нередко поставлены просто в этакие обыкновенные отношения между собой (в моральном смысле характеры при сложившихся обстоятельствах), однако, он основательно понял, что такое положение их-то и заставляет сознательно и заведомо причинять друг другу зло, и при этом ни одна сторона не оказывается исключительно неправой, уверял он себя. Но слёзы скатыва-лись по его скуластым щекам и было ужасно больно в груди за разрушенное, хоть и небольшое счастье и единственную любовь, так что он даже не имел права жаловаться на несправедливость жизни по отношению к нему, лишь пылала сдержанная ненависть к сопернику, и тут же его остужало благо-разумием за коварные комбинации мести, что он с ужасом почувствовал себя на дне ада.
Не замедляя хода событий, Кацап решил "назло" закатить шикарную свадьбу с Марусей Тарабарской в ресторане "Плутон" или у себя в обители; и не успел он обратиться к корешам, как они ему показали уже сляпанные отличные приглашения. Он был обескуражен такой чуткостью братвы и его пробрало до слёз понятие о настоящей дружбе. В тот вечер Гар-Прытыч даже хлестанул водки из горла (как ведущий горнист) и сидя у себя дома в фешенебельном зале в окружении устало-скучающих дружбанов, позволил себе некоторую блажь, ведя себя чуть расхлябанно и с ликующей гордостью. Тостов было высказано немеренно, все остались довольными и слегка неуверенно-озабочеными, однако, как обычно, преданными. Но эту неуверен-ность между корешами Гар-Прытыч сразу разрядил на выходе, и тогда Костян, Эдик и Сенька обняли его вкруг и поклялись не падать духом, а завтра можно и в мячик погонять.
7
Свадьба была назначена и об этом во всю шушукалось пол Калаша.
Уже с самого пробуждения в голове Никиты Капитоныча кружились мысли "в баню, непременно в баню"; полдня он не мог найти себе места; как это так, его бывшая, до сих пор ещё любимая им Маруся и этот задрипанный, необузданный Гарх Прытыч, да и как она могла подарить ему тот самый бирюзовый перстенёк бабушки, разъярённо думал Циркулярский. Сначала он хотел поехать на стрельбище в тир, разрядиться от стресса, но полистав книгу "о баллистике", он понемногу успокоился. Незамедлив, Никита Капитоныч позвонил куда следует, и его срочно пригласили на черезвычайную летучку в греческо-финскую баню, где уже поджидали пропаренные единомышленники.
Он вышел из парилки вальяжной походкой, как слегка располневший Цицерон, скрывая дряблые бока перепеленованной белой простынёй, поздо-ровался с сидящими на тазах за скудным столом мужиками и вперевалочку пошёл в душ.
Мужики, закутанные по пояс махровыми полотенцами, еле сдерживали накопивщуюся злобу на несправедливые действия Гар-Прытыча Плотоядного. Из душа доносились эхообразные слова "я предупреждал, ведь преду-преждал же вас и т.д. и т.п." Никита Капитоныча, в которых заключалось под-тверждение их недавних молчаливых сомнений.
Обмывшись и насухо обтеревшись, Циркулярский прошёл к столику, устав-ленному фирменными пивными бутылками, нарезанным балыком и икрой на тарелке, салатами и приправами; мужики сдвинулись потесней, но ещё про-должали сурьёзно гомонить меж собой про альфу и омегу. Их речь была полна осторожной и продуманной дальновидности, с тонко оправдательными и вполне справедливыми нюансами на всякий случай предъявы "центра".
- Люди-то молодцы, не все опаскудились, смотри-ка, он народу по десять баксов прислал, а больше половины не взяли, мол, не надо им его подачки.
- А он уж подсчитал, сколько буханок хлеба каждый купит, но не тут-то было, не в буханках вовсе дело.
- Да, жаль, что Густоплясов смазал, а этот Нигелистов прям артист? Надо было соглашение покруче заключать, не тяп-ляп.
- Надо было молодого да опытного искать, чтоб он шар прям в лузу загнал. А то ведь Густоплясов почти спился, хороший мужик был когда-то, лучше чем Шапиро, но видно уже надоело молоть треглавым языком...
- Не горячись мужики, жизнь такая штука, пусть Гархуша повозится, помечется, а там сам поймёт. На то он и "Кацап".
- Да ничего он не поймёт, их таких гархуш уже повсюду развелось, как тараканов, и все с нелепыми претензиями, тоже мне мальчики-ганстеры, насмотрелись фильмов. Хе, герои, в Чечню бы их заслать, как других пацанов, тогда бы увидели.
- Так-то оно так, но вы и не забывайте, что без них ещё скуше бы было всем.
- А причём тут они, вот тоже оправдание - скуше было бы, эдак под эту слюнтявку всё оправдать можно.
- Да не в этом суть, а в том, чтобы через них не проморгать западников, они вон до Сибири или к Сахалину когти тянут, что говорить о нашем Чёрном Яре.
- Ну, им, чумакам, только дай шашлычком побаловаться, они по локоть откусят. Они бы на каждом пеньке небоскрёб вляпали бы, а потом деньги сосали. Им всё больше, больше и ещё больше надо, как прорва какая-то, всё мало и мало...
- Тут надо всё проверить, чтоб потом самим локотки не кусать. Да и среди "бывших наших патриотов" тоже хватает помошничков, только укажи им ломоть пожирней.
Все переглянулись и забурчали, но вовремя втиснулись снова в обсуж-даемую тему.
- Это точно, у них там крутые завязки, да и наши нити с западниками связаны, а они хитрые, ежели большой деньгой пахнуло, сразу меценатам доносы строчат, мол обижают их тута. У них ведь детки растут, а детки кушают конфетки!
- Во-во, гарховцы-то вчера выкупили центральный базар с потрохами и корытами.
- Шустряки, это как же они у Саджи его базар оттяпали, либо деньгами забросали?
- Проще не придумаешь. Сказали ему - или возьмёшь десять миллионов зелёных, или тебя и всех твоих завтра похоронят. Или загребёт общак и инсценирует свои похороны. Он жешь от нашей плоти, кацаповской!
- Ну и оборзели, мразёныши, всех их давить надо, клин клином вышибать...
- Да ладно, не горячись, время-то движется, а ты тормозишь. Пущая возятся за нас.
- Для кого оно движется? То, что они делают, уж давным-давно съедено и переварено на гнилом западе, скажу больше, для этого-то и всё под-готовленно, а они лишь только шкварки слизывают, аж стыдно за Калаш. А ты говоришь, я прошедшим умом меркую, конечно прошедшим, у нас всё прошедшим движется, как-будто его и не было, ты не заметил случайно, Ермолаич? Я тут намедни об названии подумал "бригады", и откуда такая схожая простота, самое главное, как точно.
- Безусловно ты прав, Сашко, но у нас друго-то и нету.
- А хоть даже и нету, так что ж вот этим сосункам давать что ль куражиться, не-ет, давить их надо или пущай за ум берутся.
- Нет, мужики, так не пойдёть, эдак нас могут сталинистами обозвать или ещё каким лживым бредом окликать...
- Да ты чаво, Ударный, если б мы сталинистами были, разве они тут остались ещё? А все эти трепетные мнения, сам знаешь откуда брюзжат, вник, там они на это горазды, собаку съели.
- Вот что, оставим эти выяснения для других умников. А что касается "бывших наших", то я думаю так, пока сыр-бор идёт, надо тоже не отставать, а там видно будет, где, откуда, куда и зачем. Всегда так было, во все времена, "кто не с нами тот против нас". А к тому же, я думаю, что и бывшие поляну секут, с кем им дальше жить и за кого. Главное - путь между найти, да такой, чтоб он верный был, не то грош нам цена. Неровен час, самому Чудину доложут, тогда нам всем достанется, хотя он сто пудов уже обо всём знает, это мы здесь люлюкаемся.
Все непринуждённо с удивлением посматривали на Ник-Капитоныча. Он был задумчив, и поводя языком за губами, отвечал мужикам, что всё в общем справедливо, дело лишь за малым осталось. Единомышленники не сразу поняли двухсмысленность Капитоныча, но по-свойски цыцкнув им, он объяс-нил, что, мол, негоже курице об яйцо руки пачкать. "Аа-а (!) - заголосили мужики, - и точно, ведь у Гар-Прытыча врагов и без нас уйма?! Уж если герои-афганцы на кладбище бомбами пироги делят, то, чё же тогда о других архаровцах говорить? Правильно меркуешь!" Они нахваливали высказанные мнения и намёки, да поглядывали изредка на Никиту Капитоныча, дивились от его мудрёного расклада. Он протянул кружку с пивом вперёд и в рамках приличия выпалил: "За Калаш!" Мужики тоже вытянули кружки вперёд, стукнулись ими и с сердитыми улыбками, вполголоса крикнули: "Ура!..."
Затем, они с часок побалакали о семьях, о заковырках в эшелонах государ-ства и трудновыносимой работе; наскоротень попарились в сауне, искупались в бассейне и поочерёдно разъехались по домам в семейные союзы.
Новая весна начинала входить в свои права и всё вокруг пробуждённо лепетало, молодо зеленело и неустанно двигалось на всех жизненных пере-крёстках.
Свадьба удалась с грехом пополам, на славу. В клубной усадьбе, оккупи-рованной Гархом Прытычем и его бригадой, не смолкало ликование гостей и модной музыки с любимыми эстрадными шлягерами, и цыганские мотивы звучали между праздно-рыкающими речами Кацапа.
Он был явно в ударе, улыбчиво строг, вальяжен и галантен, в тёмном костюме бизнес-класса, расстёгнутой до груди шелковой рубашке и лаки-рованных шузах из крокодильей кожи; произносил тосты, общался с кагорт-ными личностями, отвешивал поклоны их жёнам и старался сосредоточивать всё внимание гостей на себе. Гости были разодеты в моднейшие костюмы второго сорта от местных и заграничных дворовых кутурье.
Гарх Прытыч катался верхом сначала на верблюде, затем на белом слоне, которого сопровождали за уздечку барбиобразные модельерши в роскошных неглиже, во весь рот улыбающиеся сказочной атмосфере. Вокруг раздавались фонтанные выстрелы феерверков, освещая дворец и праздную публику, столы были заставлены шампанским и чёрной, малосольной икрой в изящных венских сервизах, экзотической закуской, шашлыками и т.д.
В этот вечер Гарх был, как никогда, объектом славы, все хлопали в ладоши, лезли с поздравлениями и облабызаньями, дарили, кто что сможет, на счастье молодожёнам. Костян с Эдькой осторожно и любезно носили вожака на руках. Затем Гарх Прытыч подошёл поближе к Марусе, она была немного грустной и прекрасной, в обворожительном белом, усыпанном брильянтовыми крошками свадебном платье. Получив в подарок от неё марионетку-Гуливера, Гар-Прытыч с лёгкой улыбкой поцеловал Марусю в алые губы и в ответку подарил ей бутылку, в которой сидела азиатская принцесса, назвав в мальчишески-безжалостном тоне Марусю богиней; несколько минут постоял, топчась на месте, и галантно удалился к нужным и близким гостям.
Немного погодя, Гарх Прытыч зашёл на сцену к оркестру, взял с удоволь-ствием дирижёрскую палочку, повертел ей и замахал; заиграла музыка, и все гости пустились вальсировать в размашистый пляс. Он громогласно в микрофон пожелал всем здоровья и денег, а также чудесного времяпрепро-вождения, и праздноликующая публика, соблюдая заученный этикет, наслаж-далась пресыщённой атмосферой свадьбы.
Когда Гар-Прытыч затанцевал в тесных объятиях с барби-модельершами, Маруся ещё немного послонялась от гостей к гостям и, совсем потеряв настроение, на время куда-то пропала со свадьбы.
8
И снова прошёл год. У Кацапа с Марусей родился сын Орлик. Гар-Прытыч был безмерно обрадован, надарил подарков и всё чаще стал находиться в разъездах по делам фирмы и так, по привычке. Многие считали, что в нём кроется глубокий эгоизм, но обдумавши и обсудив, приходили к выводу, что он просто довольствуется самим собою и обычным порядком жизни, находя в этом свои интересы. В нём появилось больше мимолётной страсти, чем назойливой нежности.
Через несколько месяцев у Маруси с благородным личиком и девичьими манерами, моментами с сентиментальным отношением к Прытычу, появились надменные чувства.
Он стал ощущать её покладистую хищность и легкомысленную привычку к приобретательности, однако не стал раздувать из мухи слона и старался по-прежнему относиться к Марусеньке, как в начале их романа. Ко всему же, Прытыч безмерно любил своего сынишку Орлика, этого лопоухого бутуза с добро-пучеглазыми глазками, и любил он его даже больше, чем свою "Лумперию", хотя и показывал равнодушное отношение к семье из страте-гических соображений.
Кацап стал уже поменьше хамить и нагло лгать где попало о прижимистости властей, практически совсем умерил праздные куражи и дикие разборки; у многих складывалось такое впечатление, что он то ли остепенился, то ли уже насытился, то ли готовит новый прыжок, и ему необходима передышка для тела и ума.
Гарычу не приходилось за все свои проделки по-настоящему сидеть в одиночных камерах (на буре или киче) подолгу без контакта с землёй и привычками; они всегда представлялись ему ужасной пыткой, принижающей человеческое достоинство и показывающие реальную цену попавшего туда человека. А из детских воспоминаний он припоминал лишь трущёбные районы Калаша и некоторых пропащих знакомых и однокашников, даже тех, кто по его вине недавно погибли, впрочем, Гарх не напрягал свою поисковую систему памяти.
Но вот случилось непредвиденное. Как-то раз, возвращаясь на костеновом джипе "Митсубиси-Паджеро" к себе в усадьбу, он на дороге заметил мили-цейский кордон и перевёрнутый жигулёнок на обочине. И не успел он подумать "западня", как его тут же остановили и потребовали наглым (как ему показалось) тоном документы; документов не оказалось, тут он не сдержался и выплеснул всё красноречивое сквернословие в защиту своих прав; омоновцы в масках сначала опешили от такой борзости, но зная геройские разборки Гар-Прытыча, просто заковали его в наручники и с завязанными глазами доставили в линейный следственный отдел, да посадили в слегка отсыревшую одиночку, спросив, мол нужен ли ему тюремный врач. Проявляя изрядную раздражительность и признаки высокомерного нетерпения, он отказался, и за ним захлопнулась дверь камеры.
Его камера оказалась не особо комфортабельной конурой, с бежево-грязными, исцарапанными в надписях стенами, со сводчатым потолком; в задней стене камеры высоко расположенное оконце из непрозрачного стекла, забранное ажурной решёткой и малюсенькой отдушиной. В середине противо-положной стены узкая входная дверь с решкой-глазком и над ней пыльный светильник-мигалка. А в углу свёрнутый, засаленный матрац и ступенька-стул. "Кацап" в рычащем состоянии уселся на матрац, разулся и швырнул ботинки от себя, да скрестив ноги калачиком, сел в позу йога.
Посидев несколько минут, он вскочил и в одних носках подбежал к двери, неподвижно застыл, наклонив голову с открытым ртом, жадно и напряжённо прислушиваясь, да стремясь уловить хотя бы самый незначительный шум извне.
Простояв минут пять и внезапно вздрогнув, он выпрямился, будто на что-то прозрев или услышав, встал, как каменный; затем с тяжёлым вздохом напра-вился назад на матрац, сел и стал глядеть вверх на непроницаемое оконце с видом человека, погружённого в глубокую скорбь. Не изменяя лица, он посмотрел на ноги, один носок оказался на пальце дырявым, и Гар-Прытыча вдруг осенило, что у него за воротником пиджака есть приколотая иголка, с вокруг неё обмотанной ниткой, которая не раз выручала его ещё с армейских времён. Он с радостью начал штопать носки, но с каждым стежком на него ещё больше наплывала скорбь, как бы возвращая его к жизни из небытия. Потом он просто лежал на матраце и, таращась в потолок, выдумывал различные версии о последующем развитии дела и как это можно обратить к себе и "Лумперии" на пользу .
Прошёл час, другой, пятый, окошко стало чёрным и зажглась тусклая лампа над дверью. Вдруг Гар-Прытычу почудился голос, витающий в тесной камере и давящий на перепонки: "Скольких людей ты оставил без крова и средств к существованию? Готов ли ты покаяться за все ничтожные провинности несно-сный горе-ученик?" Гархуша невольно стал оправдывать себя: "Почему только я? Ведь сами правители показывали нам такой пример выживания, а народ не умеет защищаться. Чу, чу, пойди прочь дух - совести!" А дух снова спросил: "Ты выбрал недостойный пример, так как жизнь предоставила тебе испытание, чтобы ты показал пример наилучший, а ты только скопировал старое. Говоришь, что люди не умеют защищаться? Разве ты забыл, что народ перестоял три великие войны, пожертвовав миллионы и ничего взамен не прося, кроме обыкновенной жизни? Защищаться это - значит защищать жизнь и от таких как ты, значит будь готов ко всему, ты сам об этом просил!".
- Ба-а, дух, да ты ни как социалист аль коммунист?- растерявшись, удивлённо спросил Гархуша. А дух только засмеялся и ответил: "Что за бред ты несёшь, чадо? Везде есть в жизни идеал и добродетель, а ты источник оскверняешь".
- Да кто ты такой, чтобы меня укорять в необходимых действиях? А разве наши правители не такие же? Зачем мне ключи от дверей, если я имею от них отмычки,- провопил Гар-Прытыч, но ответа не последовало, только сам узник, очухавшись, ответил сам себе: "Но я мог выбрать и другой образ жизни или вовсе не быть таким?" И после произнесённого на его лице появилось скорбное отчаяние, с какой-то наигранно-дерзкой улыбочкой.
Немного погодя Кацап вскочил и начал шагать взад-вперёд по камере, считая шаги, да поворачивая голову из стороны в сторону, как зверь в клетке; снова остановился у двери, прислушиваясь и, приложив крепкие ладони с растопыренными пальцами к ней, прижался лбом к железу и стукнул нес-колько раз кулаком в отчаянии по решке, внимательно всматриваясь в неё, точно хотел найти себе товарища в своём отражении, и испугавшись своего ощетиневшегося лица, резко повернувшись, ударил кулаком по двери, да с рёвом отошёл к противоположной стене с непроницаемым оконцем. Вдруг он услышал в коридоре резкий щёлкнувший звук и шаги, с надеждой метнулся к двери, но шаги стали удаляться. Он поднял крепко сжатые кулаки вверх и, кидаясь на дверь, стал колотить по ней со всей дури.
Дверь внезапно отворилась и Гар-Прытыч остолбенел; перед ним стояли двое солдат в масках, тот, что покрепче произнёс: "Чего орёшь, как ошале-лый, на волю что ль захотелось или в штаны наложил?" Гархуша вылупился на него и, скалясь, протянул: "Да кто ты такой? Я если захочу, всё тут куплю вместе с вами". Солдат в маске подошёл совсем близко, вынув пистолет из-под мышки, приставил его ко лбу Гарха и грозно произнёс: "Сейчас - я твой бог и царь. В один момент могу стереть тебя с лица земли. А что со мной потом будет, мне неважно. Купить решил ты всё, ах ты бедный паук, ладно, живи, гадёныш, раз по - другому не можешь!?".
- Братцы, пожалейте, я ей-богу вас отблагодарю! - завопил "Кацап", но солдаты в масках, не говоря больше ни слова, дали ему повязку на глаза, он послушно завязал её, и его куда-то повели под руки вниз по леснице и лаби-ринтам. "Кацапово" сердце билось от навеянной неизвестности, но под-сознание подсказывало, что одиночество закончилось.
Затем, на какой-то машине его повезли в том же направлении; высадив у джипа, ему отстегнули наручники и, подведя к тачке, да усадив за руль, сняли повязку и, быстро уйдя к своей машине, стоящей в темноте, рванув с места, сопроводители уехали.
Гар-Прытыч откинулся в сидении и, глубоко отдышавшись, завёл джип, да поехал домой, злобно матерясь на чём белый свет стоит и с налитыми кровью глазами, рыча, повторял лишь одно:
- Ну, ни-че-го, вы у ме-ня ещё по-пля-ше-те! И на миг прислушался не витает ли снова у него в ушах тот глас совести - "как ты к людям на деле, так и они к тебе!"
Маруся встретила его со слезами и хлопотно собрала кое-что на стол, поняв, что лучше мужа ни о чём не спрашивать, сам расскажет, если захочет, но Гар-Прытыч не тронул съестного, накатил стакан водки и пошёл в душ.
Мыкнув горя в одиночном заключении, и осознав, что это не принесло ему особого вреда, Гар-Прытыч решил стать на время домоседом, скорей всего для отвода глаз.
Кацап сидел у камина в своём особняке (бывший клуб Октябрят, пере-деланный в версалевском стиле) на резном диване времён Филиппа с бокалом отборного бренди и душисто-горькой цигаркой "Клан"; Гар-Прытычу особо нравилось пролистывать фото-альбомы дедовских эпох; там на картинках то ли власовская, то ли другая какая доблестная кавалерия с шашками наголо срубала всё, что преграждало идейные пути; он как-то даже воспрял, и вздрогнув, воплотился в образ согнувшегося наездника на породистом скакуне с саблей в руке, прикрикивая: "Скачи вороной, бац по башке и нет башки!" И так ему стало на сердце сразу легко, что он умилённо расслабился до вышиблённой слезы, стал как-то небрежно рассказывать об идентичности боевых идеалов Марусе; она с робким, ироничным интересом вслушивалась в его громко-сердитые пассажи звуков и от души хохотала вместе с ним в унисон.
После перевоплощения Кацап подолгу названивал закадычным дружбанам и громкими рваными знаками, с усмешкой на лице что-то выяснял и требовал, прислушиваясь к звукам на улице, да поглядывая через жалюзи в окно.
Дружки почти не расставались с ним, и он любил их за это, всегда находясь в смелонесущем потоке; они и сейчас искали оптовых купцов, прикидывали долю, и кто же всё-таки поедет в захолустный городок Журбанск на стекло-завод за очередным уже заждавшимся, подготовленным товаром.
Автандил Пирамидыч в заключение всех успокоил и, взвалив основную ответку на своих подопечных, спокойно забил стрелку на завтра в ресторане "Плутон", уже принадлежащий фирме "Лумперия". Все разом поддержали его и успокоились, прикидывая благополучный навар с предполагаемого очень рискованного проекта "Литовский абум".
Газетные передовые колонки были полны репортажными оглушениями о занимательных поступках господина Гарха Плотоядного; то он планировал из местной футбольной бригады "Снопы" сделать чемпионов мира и назначить директором клуба своего лучшего друга Сеню Ялдырина, так как команда действительно уже делала успехи на областной арене; то он намеревался из продавщицы рыбного магазина "Вобла" Сони Лярвиной сделать поп-звезду; и она уже завоевала некоторую популярность среди бесталанной публики, сотрясая концертные залы о хронической и свистоплясной тоске и любо-страстии; то ему ужасно хотелось построить медицинский комплекс "По пересадке усов и волос на груди", а также к этому проекту присоединился ведущий горгонолог Илья Пялыч Головомойкин, сконфуженно и чуть щурясь, участвующий в интервью за определённый гонорар и показывающий во весь экран пёстролощёные распечатки.
В умах калашовских обывателей стояло бодрое недоумение, насторожен-ная вера и смятенная надежда. Все догадывались, что все встретятся в небе.
Калашовские девчата и бабёнки постоянно зудели о гардеробе и манерах, завидуя Марусе, столь редко появляющейся в местных супермаркетах, и невзначай таращились на неё или на сына Орлика в каких-то необъяснимых сравнениях. А она всем скромно-гордым видом показывала, что в этом-то барахле и есть наша духовно-нищая жизнь. Им же просто-напросто хотелось узнать, как здоровье её и "его величества", и почему она всегда без сумок уходит из магазина?
Со временем Марусе Тарабарской надоело доминирующее лицемерие, надоело бояться за непоседу-сына и жестокого мужа, но она так привыкла пожить на широкую ногу и фырчала только в умеренных рамках и тонах, а к тому же домашний шик и бюджет позволял сдерживаться и можно было расчитывать, что ей с сынком Орликом достанется значительная долька от пирожка, это-то и есть та всеобъемлющая бабья арба, на которую с уверен-ностью надеялась Маруся.
Когда она листала зарубежные каталоги до ночи, то с болью в сердце пере-живала за своего Кацапушку. Душа её надрывалась, когда у него возникали периодически непосильные проблемы, и Гар-Прытыч был неделями угрюм и невнимателен к своей голубке. Она хотела ему подсказать, что, мол, голова-то не лампочка, её не сменишь, но передумала, видя его мучения.
К нему приезжали дружки, слегка осипшие с похмелья, что-то бормотали и дрожащими руками объяснялись меж собой о важных финансовых делах. До самого утра стоял разумный галдёж в шикарном зале при чадовом сплаве запахов, и когда восход окроплял кроны лесных исполинов, все обсуждения стихали, а дружки, прощаясь с бледно-радушными лицами, пожимали лапы, и один за другим разъезжались по своим берложьим мавзолеям повидаться со своими несравненными "кисками, мышками и рыбками", да хорошенечко про-спаться. А потом - снова в бой, покой нам только снится! Как всё же хочеться здорово жить! - витало у них всех в уме. И это давало всегда удовлет-ворительные результаты, собирая все паскудные знания в систему.
9
Итак, пока разрывался от решений Его кардинальный и очередной вопрос о так называемом "Проeкте" в постоянно сменяющейся администрации городка Калаш, Гарх Прытыч с дружками успел продать несколько вагонов спецовоч-ных штанов, перекрашенных в модные цвета; затем нехило продали тормоз-ные колодки от поезда в отдалённые рыбацкие деревеньки по берегам Раги, которые пошли на грузила для осетровых и белужьих снастей. Тут-то ему вновь пришла на выручку заманчивая идея с белужьей "Икрой в бочках", но сначала Гарху неумолимо хотелось осуществить самый новейший план обмена "Нефть на кoрыта", а после всего можно захотеть и ещё большего, например, больше власти, раз уж сознанию калашовцев необходимы в губернаторы улыбчивые, да мощные кандидаты-посредники. Ведь не зря же он впитывал с самого начала (в юности у Гарха были проблемы с ментами и с подачи Маруси он пару раз переночевал даже у Ник-Капитоныча) найденную в столе у Никиты интересную информацию из дюже заумных книжек "Экзальтация обогащений" и нового журнала "Переклички Лумперий", где всё трепещет только ради своих экономических целей - они его призывали к великим подвигам. А что же касается идеек и средств, так они просто не давали ему покоя, и бессоными ночами он напряжённо вдумывался, как и кого обвести вокруг носа, да чтоб за это в оконцовке не попасть впросак.
И не дождавшись результата от администрации, Кацап завёз в Калаш целую партию пластиковых кoрыт и модных мочалок, которую поменял через джигитов Автандила на нефтяной сырец. Товар разошёлся махом среди обывателей городка, но Гарха Прытыча моментально разыскали финанс-инспектора из административного учреждения и, сопроводя экскортом машин до подъезда заведения, да проведя через задний ход в исторические пенаты, собравшиеся влиятельные соискатели в том же составе сделали ему порядоч-ную взбучку с наездом на больную мозоль. Конечно, тут же прилетел адвокат Нигелистов и ловко отмазал Гархушу, после чего он остался тет-на-тет, с кем полагается и открыто предложил по-свойски очень порядочные проценты из вырученного куша, какой оказался немалым.
И хотя Радислав Арестыч Волокитский уже меньше сусолился с такими типчиками, но в глубине души даже уважал их за настырность и убеждения, к тому же пара процентов просто так на дороге не валяются, а всем скоро на пенсию, и внучата подрастают, да и самому ещё дюже охота подышать воздухом и попить водицы на курорте Бадена иль на югах где-нибудь.
- Ах, неудержимые, неугомонные мальчишки, куда ж мы без вас? - кряхтел с милостью Радислав Арестыч и приговаривал, - гляди гоcподин Плотоядов, жизнь бывает ой какой коварной с неожиданными поворотами,- и добавляя, он плутовато советовал Гарху, чтобы тот взрослел не наружно, а изнутри. Но тот сдерживал свою замаскированную насмешку, ему не было видно, оттого, что сброд тщеславных мыслей застилал его глаза, которыми в самой близи можно было разглядеть в городке Калаше более современные и человечные формы развития, что люди начинали солидарно своими руками ремонти-ровать курятники, лачуги, фабрично-заводские ещё не проданные помещения цехов и незатейливо интересовались налаживанием изготовления "кoрыт, нефтетруб и т.д." у себя дома.
Гарх Прытыч несомненно замечал эти начальные поползновения, но глядел он на всё человечное как-то поверхностно, даже мимо и в какую-то даль. Ох, как его раздражало отношение с вышестоящими доктринологами, когда он запаздывал со своими внешними обстоятельствами, настойчиво выпрашивая разрешения на ввоз зарубежных товаров и в будущем на вывоз цистерн, по возможности, целыми составами. По обыкновению какие, в принципе, и рабо-чие люди могли производить и перерабатывать в Калаше, но биржевая толкотня конкурирующих горлопанов от западных династий "Раздутовых" не дала бы ходу.
- Да, господин "Кацап", конкуренция - дело не шуточное, а мощное; не могёшь ты, окунь, с акулами себя вести, так что иди и хорошенько обмозгуй, а потом покалякаем,- говорили снисходительно Гар-Прытычу влиятельные людишки, вздыхая, и на прощание пожимали сухо руки, советуя поговорить с самим Беспалым. А Беспалый уже не знал, куда ему деваться от денег, пьянок и оргий. Благо нашлись умные люди, которые предложили назвать его именем библиотеку. И всё закрутилось вокруг инвестора и книжек.
Тем не менее, господин Плотоядов выкручивался на общественной арене жизни, хотя и не посещал театров и музеев, а если и посещал изредка да набегами, то всё время кого-то остро высматривал, старался быть заметным, пялился на стройных артисточек и богатеньких дочурок. К сожалению, связно пересказать смысл увиденного Гарх не мог, так как больше воображал сам играть одну из главных ролей во всём, где он был деловым героем ускорен-ного самосохранения, испытывающий на тонкой собственной шкуре свирепое давление реакционных сил и намного более хитромудрых личностей Калаша.
То ли дело - Никита Капитоныч Циркулярский, и ходить никуда не надо, сами всё принесут да расскажут, что никакой членкор так не смогёт. Вот так сиди себе в своём шикарном кабинете, сгнивай потихонечку среди наилучшего компактного оборудования, среди бумаг и коридорных шумов. - Хорошо, что секретарши - женщины, какая ни есть, а живая да улыбчивая, значит добрая. В этих женщинах нет отталкивающих и смехотворно-пикантных сторон в характере. И вот такие, безусловно, меня ценят за скромность, неназойли-вость и справедливость. Я с ними чувствую себя удобно и без особых стра-даний, а если не добьюсь какой из них, то я пройду своей дорожкой. Ах, Маруся, зачем же так всё получилось?- утопал в различных глубоких размыш-лениях Никита Капитоныч, и, сдерживаясь от выявления своего мнения (даже с близкими коллегами) об этом, лишь натянуто улыбался, да усердно про-бовал на листке выводить свою подпись, меняя позицию пера и посматривая на ручку "Монтбланк", со вздохом вспоминая чудный лыжный сезон в Альпах с Марусей, какая была она румяная да забавная, и морщась от внезапных припомнившихся моментов из далёкой юности, когда сам Гар-Прытыч пару раз спал на раскладушке у него в кухне и воровал абрикосовое варенье. А Никита Капитоныч уже тогда издалека догадывался, что когда-нибудь Гар-Прытыч что-то и покруче у него упрёт, и упёр же. - Ну ничего, как верёвочке не виться, а всё равно,- успокаивал себя Никита Циркулярский и посматривал в окно, выходящее на луковки куполов.
10
Очередная проформа "Рука, руку моет" была произведена. Гар-Прытыч с Автандилом Пирамидычем в ультрамодном прикиде и со свежими, загорело-отъевшимися лицами, наконец-то, возвращались с убойными новостями из скучной заграницы. Автандил, смакуя, попивал сельтерскую водицу из при-кольной бутылки, посматривал на блестящие часики с брюликами "Ролекс" и, пролистывая "Светские кривляния", договаривал: "Вах-вах, Гарыч, нашей-то икрой начали мазать уже интимные части тела; вот люди, то оленьи рога им подавай для потенции, то бивни от мамонтов, то рога от носорогов, скоро шнурки Гришки Распутина на аукционе за миллионы продавать будут от чесотки, а ещё на нас пальцем показывают?" Затем он кратко оповестил о том, что главное - деньги уже там, надо всего лишь подготовить и проконтро-лировать дрезину на ввоз пёстрого товара и вывоз цистерн и бочек с белужа-тинкой, только без концентрата и не варёную в тузлуке, а там будет видно, всё равно пожрут, они в ней разбираются, как свинья в апельсинах. "Кацап" трезво добавил, что, мол, пора уже выкупать универсамы и магазины по областям, так как залежавшийся у шкурников и колбасников импортный товар нуждается в нашем потребителе.
Заиграл мелодично мобильник; Автандил Пирамидыч сморщил лоб при разговоре и после звонка стал обеспокоенным, но держа себя в руках, чтоб не нервировать вожака, объяснил Гар-Прытычу, что Эдик вляпался в прeнепри-ятнейшую историю. Гархуша напрягся, задумался и приказал водиле надавить на гашетку десятиметрового, затемнённого кoрыта "Мерседеса ЕХХ-класса". Автолайнер вразвалочку и плавно понёсся в заданное направление по автопилоту, лавируя при объезде ухабов и заляпанных колдобин, да рассекая лужи на всех перекрёстках.
Так случилось, что Эдик Берендеев провернул одну сделку с конкурентами рынка, не посоветовавшись с Гарх-Прытычем, и вообще никому из друзей об этом словом не обмолвился.
При выяснении оказалось, что это уже не первая самостоятельная сделка. Гарх Прытыч вылуплял глазища и чуть ли не выпрыгивал прямо из кожи от такого косяка, благо Костик с Автандилом Пирамидычем вовремя сдерживали его искреннее бешенство. Эдик не мог раскрыть свои запутанные намерения и планы новых влиятельных дольщиков, так как он дал им честное слово. Тогда степенный Автандилушка отвел напарников в сторонку и Кацап с Эдиком остались наедине.
После неуверенно-мышиного расклада Эдика Гар-Прытыч слащаво заду-мался, и согнувшись над его ухом, да со слезой в голосе прорычал: "Уходи, ты чмо, а не братан!".
Эдик ещё пуще разнервничался, стал защищаться своей спивающейся от постоянного одиночества правдолюбкой женой Верой и постоянно болеющим ребёнком, но потом в слезах рассказал всё, что знал и не знал. Эдик объя-снил, что его безвыходно скомпроментировали и ему пришлось познакомить новых дольщиков с оптовиками Гар-Прытыча. Гарх помолчал и закатился от смеха, выговаривая лишь одну фразу: "Ба-а, кореш, да тебя развели, как чилийского лоха! Врубаешься?".
Эдик залепетал и стал упрашивать друзей о прощении. Автандил Пира-мидыч сразу куда-то позвонил и немного сбил накал предателькой ситуации, объясняя, что запросто это им уже не сойдёт с рук и нужно либо уничтожить противника, либо вложенные в товар бешенные деньги будет трудно "отбить по нулям", а нынешний авторитет фирмы может принизиться до неузнавае-мости, нужно срочно принимать меры и всех обзвонить.
Наступило молчание, и все поняли, что дело тут было уже не в косяке Эдика. Гарх посмотрел с угрюмой злобой на всех, обнял друзей и вымолвил: "Так, что братва, вооружаемся!?" Товарищи оторопели и, ещё жутко сомне-ваясь, всё же согласились.
Костя Крестник пообещал Автандилу, что оружейники надёжные люди; они тут-же созвонились с Очумелым и тот весело спросил: "А сколь хошь, столь и будет?" - и договорились обо всём. Кацаповцы ещё немного смурно пого-ворили, выпили, как бывалочи, по стакану водяры, занюхали горбушкой с зернистой икоркой и угрюмые разъехались все по домам.
Гарх Прытыч, ещё долго пребывая в глубокомысленных сомнениях, вдруг опомнился, и усевшись самолично в мерсовое кoрыто, быстро поехал в направлении центра, дабы срочно найти своих отчаянных и верных, уже изрядно измотанных дружков.
Доехав до Маняжной, он огляделся и на следующем перекрёстке, у той самой пролётки их бывшего квартала, обнаружил толпу людей. Автомобиль подлетел с визгом к толпе, из распахнутых дверей нерасторопно выбежал Гар-Прытыч, люди расступились и он увидел лежащих ничком на асфальте окровавленных друзей. Из рассказа очевидцев Кацап узнал, что проезжала чёрная машина и выстрелом из охотничьего винчестера с оптическим прицелом были убиты наповал Эдик и Костя.
Он сидел на коленях подле мёртвых друзей и, стиснув зубы, горько плакал. Таким его никогда не видели жители Калаша, однако все были уверены, что шикарные похороны и поминки будут помнить долго.
11
Дергач встал с постели в чуть-чуть помятом костюме и белой рубашке, расстёгнутой до груди, заварил крепкого чайку и включил старый телевизор, пощёлкал программы; везде показывали одно и то же, каждый нахваливает своих хозяев, а конкурентов укоряют и поджучивают или денег у тех и других клянчат, а ябеды ищут везде прощелины для тупоумных интрижек, даже пойманные диктаторы кривляются на экране и от страха исчезнуть в вечном, бурлящем потоке истории желают хоть чуток пожить, везде юродствующий оптимизм, везде напряжённая и гарцующая, бессильная и живучая, осенняя жизнь. А что народ?
В новостях транслировали акцию протеста (очень похожую на Масленицу) дворовых комитетов против концерна "Лумперия", которая так разрослась и соединила всех желающих ещё лучше жить небольшим и алчным гуртом, среди которых были уже грамотные и равнодушные варвары, солидные и бесшабашные разорители, да другие мелкие добровольцы и подстрекатели, помогающие захватить в свои руки ярмо в Калаше.
Эти вложенные персты в смешанную атмосферу между бойней, деньгами, сексом и конкурсом на лучшую роль с поверхностными элементами культуры были направлены и заключены во имя свершившихся фактов и упроченных, казалось бы, нeпоколебимых общественных интересов, обнаруживая в себе отчасти безразличную жеманность и сокровенную подоплёку, состaвляющую стимул жизни, с её симпатичными намеренными сторонами. На интервью героической корреспондентки Муньки Куртизанки коротко и чересчур цинично отвечал Гарх Прытыч, объясняя свои действия как самые вменяемые на свете, сносясь на реакционное и упорное давление против него оппозиции, приплёл какие-то старые устои и, скромничая, говорил, что он может жить у себя в Калаше как свободный человек, а ежели кто посмеет, того достанем из-под земли, и тогда пойдёт всё на лад.
- Извините, а Вы действительно свободный человек, как многие звёзды, или так, понты колотите?- неожиданно и на его же жаргоне спросила Мунька Куртизанова и протянула микрофон.
- Хе, что за вопрос Муня, мы же друзья, конечно свободный!
- А вот вы могли бы всё оставить и жить как простой человек?
- Ну... милочка, как жешь я всё оставлю, у нас уйма контрактов, проектов, концептов и ещё столько всего, ого-го!?
- А я думала, что вы свободный человек? Когда встретимся,- добавляя, шепнула она.
- Дурёха, да я из Калаша знашь какой музей выстрою! Давай завтра вечерком схлестнёмся, лады, - ответил Гархуша.
Потом уже из бронированного "Кадиллака" он добавил, что никого и ничего не боится, даже смерти. Корреспондентка Муня чуть не прыгнула к нему в авто и, семеня с микрофоном за открытым окном, благодарила с либераль-ным лицом Гар-Прытыча и, набирая жёстко скорость, машина увезла его от шумного лицедейства по своему собственному же поводу. С недавних пор ему нравилось, когда "народец" протестует за правду-матку.