Аннотация: Странный текст непонятной этиологии, появившийся на свет в 1990-91 годах, а ныне дорогой автору исключительно как память :-)
Потом, если получится, я расскажу, как она приходила. Сейчас -- буду только ждать ее, впрочем, тоже говоря. Время вечно шутит, а у пространства всегда серьезные, даже трагичные намерения. Они ведут туда же, но в обход. В разрозненности предметов, а тем паче событий, находится бесконечно тонкий и грустный юмор. Если поразмыслить, анекдот. А вот не буду размышлять. Что мне сказать Вам? Кому -- Вам? Читатель, это бессмысленные вопросы. Я рисунок копоти на низком потолке. Я разбитые мечты капли дождя. Я кольцо дыма, разорванное ветром. Это -- сон, а я люблю сны. Наверное, есть продавцы снов. Ищут редкости, любят неожиданности, собирают воспоминания о снах и свидетельства очевидцев, гордятся свежестью или ревностью предлагаемых снов. Специализируются на вещих снах, снах-близнецах, повторяющихся, блуждающих, цветных, замедленных, осязательных снах, снах-ловушках и вампирах. Ходовой товар -- кошмары. Ах, ах. Я стану продавцом снов, но не сегодня, не сейчас. Мне недосуг. Нынче ко мне придет гостья. Знаешь, читатель, какова она? У нее большие, немного вытянутые и выпуклые восточные глаза, у нее черные, будто спутанные, волосы. Она тонка, зла и кошкообразна, а потому не любит кошек. Едва ли она принесет мне мало-мальски интересный сон. Сплетни и слухи приносят такие гости. Сплетни и слухи, читатель.
....... Блуждающий огонек не обжигает, разве слегка. Ушла и она. Я ловлю на своей щеке беспокойное дыхание свечи. Здесь остались стоять все, кто уходил -- но что с того? Оглянись -- и ты не найдешь меня там, где оставил. Я кольцо дыма, разорванное ветром. Завтра прилетит большая птица, прибежит бурый олень, расцветет синий цветок. Где горит соломенная крыша? Что скажет тебе рисунок копоти на низком потолке? Придет утро, и ты увидишь дымчатый парус лилового корабля, мой Темноглазый Друг.
....... Девочка, пора спать. Завтра воскресенье, да еще и вербное. Разорвусь на сто частей, на сто частностей -- так много нужно будет встретить людей, исполнить просьб, развести мостов и построить дорог. Спокойной ночи, мама. Пусть тебе приснится хороший сон. Я пришлю тебе лучший из своей коллекции. Ты знаешь, не нужно быть правдой, если тебе трудно. Достаточно быть хотя бы частью ее. Перетряхнем же, подбросим в воздух хрупкие камни, из которых построен этот большой, нелепый дом. Пусть мое имя будет -- будет Гантенбайн. Если трудно рассказывать -- солги, я не буду сердиться и ловить тебя на слове. Спокойной ночи.
....... Биографическая справка с налетом пыли и ностальгии. Ей 17 лет. Альма матер -- зеленая башня, растущая в двух шагах от Красной площади не скажу с какой стороны, на узкой и непомерно людной улице, куда сбежались все беспризорные киоски "Чистка обуви", и по ночам они, верно, обсуждают обувь, и методы ее чистки, и сорта кожи, и нас, грешных. Меня как-то зовут, но имя не имеет смысла -- лишь горстка грустных, протяжных звуков. "Зачем же так высокопарно, мой Птах? Зовите меня просто -- Агасфер Лукич". Национальность очаровательно неясна, поскольку анонимен ее автор с мужской стороны. Ходят слухи, что эдакие плоды растут от внебрачных связей. По той же причине утеряна фамилия. В сущности, само существование этой особы уместно поставить под сомнение. Ну же, твержу я ей, не стой под стрелой. А ей почему-то нравится. Большую часть дня бегемоты проводят в воде, спасаясь от жары. Она жила на улице радостного вида и с отдающим моргом названием, по ощущению -- сбежавшей из центра города. Налево и прямо. Умерь свой пыл, я не даю точного адреса, хотя на всей улице ты найдешь только один дом с зеленой крышей. Важно уметь не сказать самого главного, поменять маску, в последний момент передернуть карты и подсунуть смеющегося джокера, оборотня, перевертыша с туманными очертаниями сквозь сеть намеков -- вместо себя на пыльную сцену. В этом мы преуспели, кажется.
....... Скажу, когда появится. Падает капля, дрожит занавеска. Ты врешь, они врут, мы врем, включая оркестр. Не назову имен, но назову первым из тех, кто не существует. Темноглазый Принц С Телом Подобным Хлысту. Зачем ты здесь? А он появлялся и исчезал, возникал, не приходя; уходил, не отдаляясь. У него тоже не было имени и не было своего лица.
....... Пыльный ангел с томом Плутарха, сидела напротив, говорила, что верит, хотя была пришельцем из совсем другой области подлунной сферы, где возникли, расцвели и вновь распались новые фигуры, которых мне не понять. Она стоит там, но живет здесь. Ей нужна скорость света и уравнение состояния, кардинальные числа и предельные величины. На ее бумаге другие знаки. Странные люди, которые говорят да и нет, имея в виду да и нет -- вот кто понимает ее язык. А я-то? А я, знаете ли, тоже рядом с ней.
....... Сегодня его не было, не было никогда. Вместо стен Десяти Редакций, полных гранок, версток и досылов, возник некий узорчатый купол. Курьер Лиловая Черепаха, Бронзовый Окунь В Мутной Воде Маленького Пруда раскинул руки и прикинулся распятием. Звон колоколов окончательно убедил его в том, что он один. А Темноглазый Друг С Сегодня Именем Желтый Лев сюда действительно заходил. И он мог бы подойти к Бронзовому Окуню и спросить Бронзового Окуня: -- Кто ты среди прочих? А серые стены с черным и красным узором ответили бы ему вместо Окуня: -- Это Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или, -- подбрасывая зеленую бусину при каждом слове. -- Я не запомнил твое имя, Странный Среди Прочих, скажи еще раз, -- тихо попросил бы Желтый Лев, чувствуя, как загорается что-то в глубине зрачка, непонятно забывая все, что привело его под купол Десяти Редакций, сегодня театр или собор. И они повторили бы. И тогда, притворяясь чистой правдой, он стал бы учить это имя, словно азбуку, словно свой новый язык, и по дороге не помню куда, и (хотя, конечно -- помню) все, что он делал потом, повторяя: Ты, мой Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или. Но сегодня его не было, не было никогда. Он заходил, но Бронзовый Окунь стоял, как ступенька, прижавшись распятием в нише маленького сегодня, и Желтый Лев Вчера Лохматый Рыцарь Никогда Теперь Темноглазый Друг прошел мимо Окуня, и не смог узнать его имени, не смог, не смог.
....... Потом пришла ее старость. Она никогда никуда не уехала, хотя растворились в переездах все ее к тому времени родственники и друзья. Как выяснилось потом, жизнь ее прошла, не оставив видимых следов, спокойно издали. Темноглазый Друг Когда-то Желтый Лев материализовался окончательно и никогда не покидал ее. Она, Безрассудный Дятел, Бронзовый Окунь И Так Далее, также оставила свои превращения и осталась в очередном облике навсегда. Им никто не был нужен, и вечером они редко помнили место своей работы, да и вообще не старались что-либо помнить. Так и не появилась та странная подруга, которая иногда ей мерещилась (об этом потом). Единственное, чего не забыл Вечно Желтый Лев, было ее имя. И каждое утро, и каждый вечер всю жизнь он говорил, как молитву: Бронзовый Окунь Вишневой Земляники, Кавалер Портрета Ордена Черного Некота, Оnly Now Сегодня Гантенбайн Или. Сами понимаете, они умерли в один день.
....... Целая корзина новостей. Во-первых, оказалось, что по ошибке, то есть совсем случайно и непреднамеренно в типографию отправили нечитанные гранки, да не какие-нибудь, а "Советского Мужчины". К довершению несчастья, непонятно, чья это оплошность -- то ли моя (Добрый день! Приятно познакомиться -- Бронзовый Окунь Черепаха Старой Виселицы И Прочее) как курьера, то ли корректора, который тоже существует, правда, иногда, но как раз сегодня -- непременно. Десять Редакций строчат обвинительные речи. Во-вторых...
....... Он вошел и сказал мне: Здравствуй, мой Окунь. А я уже знала, что самый короткий путь к счастью -- начать прямо со счастья, я прочла это как раз позавчера или три дня назад. И сегодня мы так и начали прямо со счастья. А ночью мне снилось, что тогда когда-то я сказала ему Noli me tangere и тогда я больше никогда его не видела. И что мы были знакомы и он был Темноглазый Друг всего чуть-чуть дней, но это мне снилось, читатель. А сегодня мы начали прямо со счастья, и это значит -- из коридора так и шли вместе, как не разрубленные еще на две части. Вот когда стало окончательно ясно, откуда и зачем у Окуня привычка всегда не сразу ставить чайник; а когда он и закипит, то тоже наливать не сразу, так что приходится (не сразу) ставить снова. Знаешь, ведь полнолуние -- это одно из самых популярных блюд нашей многонациональной кухни. А вот и приправы, и специи, и пряности. Целую ночь нанизывать бисер, а утром в музей. Nobody knows your name here. Эвридика, помяни мои слова, не оглядывайся. Нет-нет, я не буду, я не смотрю туда. В случае провала черный некот остается с тобой. На самом деле, как сказал один мой любимый классик -- отрадно думать, что прекрасно; на дне там еще осталось, да впрочем, и не только на дне. А след уже пропал. И внезапность, а иногда и взаимность провала -- не к лучшему ли это? Но Бронзовый Окунь, этот недоделанный обманщик, этот жалкий дилетант, никогда еще не прощался с теми, кого он любил. Даже в полнолуние он спит спокойно, без снов и движений, и не встречал слова бисер ни в одном словаре. Я не приму этот бой, потому что это не бой. И с этими невнятными, неучтивыми словами -- право же, такие милые привычки, и трогательное непостоянство стиля, как-то: белая сахарница с румяной клубничиной и синюшной малинкой по соседству с золотым ободком на крутом боку, и даже все Десять подвластных ей Редакций, и любовь к янтарю, совсем уже отдельная и необъяснимая -- все, все уходит в прошлое. Осторожно, окрашено. Не стой под стрелой. Не пей из колодца. Не прикасайся ко мне. Не оглядывайся! -- Но, может быть, коли у Вас такие слабые нервы, так объявить антракт, уехать на воды и лечь спать? Я сам, лично сам, Великий Официант, на цыпочках подойду к Вашей постели с неофициальным визитом и шепотом поднесу 300 капель эфирной валерианы. И лишь завтра, завтра, когда к Вам вернется дар речи, чувство пространства, свойства твердого тела и осмысленность взора, тогда и не раньше мы продолжим нашу интереснейшую беседу, не правда ли, mon cher?77
....... Во-вторых, в жизни не видела ничего хорошего от брюнеток, и это казалось законом природы, шедшим еще от Чехова. Но похоже на исключение, потому что она очаровательное и безвредное существо. Надо будет дать ей имя, придумать место службы -- скажем, те же Десять Редакций. Стремительная суетливость -- значит, тоже будет курьером. От нечего ли делать мы друзья? Что же Десять Редакций? Так, обычное место с немногочисленными особыми приметами. Милые старушки, немилые замужние дамы, скучные ловеласы, замшелые холостяки, прекрасные, загадочные носители экзотических языков. И мы, курьеры -- молодые, самостоятельные, торопливые и важные, скучающие, учащиеся вечером и питающиеся в столовой, битломаны и аквариумисты, пошляки и эстеты -- мы, курьеры. И судя по всему, уже совсем не за горами объединение пролетариев всех стран.
....... Кассандра, что ты натворила? Зачем, зачем тебе понадобилось все это, Кассандра?
....... Ну, что же. Пишу это на Пасху. Отстраняется зыбкое прошлое, движимое вполне понятной тактичностью. Будущее неодобрительно хмурится -- вольно ж ему. Вот здесь понадобится больше тумана и меньше исторической правды. Иллюзии Окуня, что он робко оплакивает, на первый взгляд, лишены религиозной окраски, и совпадение с праздником -- наверное, случайно? Впрочем, никак не отучусь после всяческого конца рисовать внутри себя кино о том, как все было дальше. Слабый осадок правды, остающийся на дне, если смыть сказку о Темноглазом, серебристая взвесь с неясным углом отражения... не правда ли, причастным лицам уже все понятно? А вы, несчастные непричастные, отойдите прочь. Вы же видите, что автору плохо, и какая вам, собственно, разница -- почему? Должно быть лишь отрадно, что вышеупомянутого автора, невзирая на регулярно постигающие его несчастья, не оставляет чувство юмора. Вот уж кто его не оставляет... И эта нехитрая, ничего взамен не требующая верность, как верность смышленой дворняжки, робко виляет ободранным хвостиком, негромко ворчит на незваных гостей, выкусывает очередную блоху из свалявшейся на тощем боку шерсти, долго вертится на коврике и вот, вздохнув напоследок, засыпает. А потом бежит, бежит, бежит куда-то во сне. Но все же -- запомните на прощание, что Вы были не правы, как и я была не права. Что Ваш силуэт, динамика всех Ваших движений (начинаются словно немного вбок), поступь, которой не хватает легонькой тросточки, линия скулы -- все это слишком крепко отпечаталось у меня на радужке, и, как закрою глаза, мерещится теперь.
....... Сходила с ума, а теперь нет. Прошло, хотя для этого пришлось проглотить несколько штук длиннющих романов, из которых один "Улисс", не шевелясь, кроме -- переворачивая страницы. Голова болит, но зато даже и не пытается думать. Любопытно, был бы Джойс польщен или раздосадован? Оскорблен в лучших авторских чувствах? Молчит, не хочет говорить. Хммм. Что же, оставайтесь и Вы теперь до конца, все равно ведь не спастись от Вас, не зачеркнуть, не вырубить топором. Да так и веселей. Но мы никому не скажем, не откроем тайны, не опишем дня. Черный Некот, в отличие от многих других, существующий на самом деле, поклялся остаться со мной в случае провала -- и молчать до самого конца. А ведь в чем основной смысл, в чем сладкий изюм горького бреда Бронзового Окуня? Поскольку все процессы, известные Окуню, в несколько ходов сводятся к смешиванию или, напротив, разделению смесей на части и фракции, то можно, и даже нужно найти особый вкус в том, чтобы (перетряхнем же, подбросим в воздух хрупкие камни, из которых построен этот большой, нелепый дом) закрыть глаза, упасть духом, запрокинуть голову, уронить руки, смешать и расчленить, сжать и растянуть ваши черты и повадки, минуты и месяцы, реплики и раздумья, и снова собрать вас, как рати да коннице не собрать разбитое яичко, раз уж у мышки такой длинный хвостик. Айн, цвай, драй. Открывай глаза.
....... Думаю, самое время вернуться к Темноглазому Другу. Так что же и важно на этом свете, кроме нас с тобой? Кто нам еще нужен, кроме нас с тобой? Что нам еще делать, кроме нас с тобой? Солнце, звезда, луна. Пусть все будет просто. Где тебе пусто? Где тебе больно? Скажи скорей. Мой ангел, мой желтый лев. Сегодня Пасха, мы два дня красили яйца, так красиво. Скажи мне слово, и я смогу его петь. Сердце мое, как жаль, что ты не читал Песни Песней. Вот так все должно быть просто.
....... А вы, читатель, конечно, помните, что ей иногда мерещилась некая странная подруга. Незаметно подведено к тому, что уже можно об этом. Вот у кого было свое лицо. Их как бы связывали несколько лет общения вербального и авантюрного характера. Впрочем, иногда казалось, что чужее и нет никого. Именно от привычки писать ей письма и пошла любовь Окуня к шизофренической прозе. Их общее лексическое прошлое не обогатило словарей, но у каждой его единицы была своя этимология, история, практи-ка и диалектика, и было жалко, что все это постепенно забывается. И, учитывая предопределенную полную и абсолютную ирреальность этого существа, нетрудно понять, почему их отношения не отличались простотой. Ну, ты ведь не будешь утверждать, что отличались? Не будешь. Так вот. Необходимым атрибутом стройного миража почему-то были русо-пепельные волосы, всегда длинные и слегка растрепанные. Мираж редко давал о себе знать по собственному почину, к чему и Окуня приучил с годами. Одной из наиболее полезных его черт было то, что даже сама мысль о нем напрочь отбивала всяческую серьезность. Несмотря на общую прозрачность, достаточно определенно просматривались глубоко посаженные серо-голубые глаза странной формы. Следовало, вероятно, признать неизлечимой склонность Окуня вспоминать о "существовании" этой Bestia Notus в самые неподходящие моменты, пугать собеседников и случайных попутчиков внезапными обращениями к кому-то через их головы (где никого не было) и вести долгие обстоятельные разговоры с обреченно гудящей телефонной трубкой.
....... Приидите новаго винограда рождения, божественнаго веселия, в нарочитом дни воскресения, Царствия Христова приобщимся. Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем... Господи?..
....... Было что-то особенное в том, что на Пасху она осталась одна. Хотя попробовала пасху и кулич, подержала в руках прохладные и яркие разукрашенные яйца, пролистала молитвослов, -- но грусть не желала уходить, и ни один ангел не приходил прогнать ее огненным мечем. Не появлялся и Темноглазый Друг, занятый, вероятно, каким-то новым воплощением. Только под вечер начались телефонные звонки, которые ничего не изменили в томительности этого светлого праздника. И размышления, что в конце концов отловили ее в бесконечных коридорах этого дня, все были такие же -- протяжные, прохладные, полупрозрачные, как беспокойный тюль на окне, и все о том, как спокойно, одна, именно сегодня одна, впрочем же -- на все воля божия, но как странно, и совсем не страшно, просто -- какая сегодня Пасха, удивительная, а она одна, и все так спокойно, негромко, медленно, целый-целый день, тихо-тихо одна...
....... Проходит ночь и еще неделя. Неправда, ничего не проходит. Ничего никогда не проходит. Люблю умирать медленной и мучительной смертью. Люблю начинать с начала (а это всего-навсего значит -- оторваться от погони, вдруг необъяснимо исчезнуть из-под сачка, уже почти неотвратимо зависшего над бедной эфемеридой). Отойдите на семь шагов, рыдающая публика, и посмотрите внимательно: как ей нравится процесс восхождения на костер! Но что она понимает в кострах?
....... Не правда ли, гигантская экспозиция? Сначала придумаю, потом вспомню. Что скажут друзья и родные? А они похвалят, и только один, слабо припоминаемый, наговорит безжалостных гадостей. Но этот мученический образ я тревожить не буду -- выбирайте и распределяйте сами. Можно поразмыслить о том, какая странная штука -- друзья семьи, всегда-то в союз семьи со своим другом вкрапляется некая тайная червоточина. Но об этом я тем более не буду говорить. Составители комментариев, мой поклон.
....... Толком-то никогда и не поймешь, и не разберешься. Кошка мурлычет ослепительно трогательно, а некот между тем с наслаждением от кончика хвоста до последнего хулиганского зуба грызет гвоздику на журнальном столе, так странно стоящую в высокой хрустальной вазе. Прогнать некота. Стряхнуть кошку. Оказаться мятой вчерашней газетой на вишневой диванной подушке и, будучи газетой, не чувствовать мухи, вот, как она ползет. Опираться на неясное это кусками слов: ржеств, никогда, люди, борьба, милитар, доброй, любовь, ктакль, Горбаче.
....... -- Расскажи сказку. -- Изволь. Жили-были у самого синего моря четыре британских грузчика. Один из них был принц крови, а притворялся камердинером. Другой был лорд с печатью тайны. Третий -- беззаботный юный герцог. Четвертый -- рыбак с глазами ангела. Когда они собирались вместе, женщины бились в истерике, старики звали полицию, толпы сходили с ума. А они просто пели. Они шли так долго, что уже забыли куда. Им было весело и странно. Ребята, как же мы хороши, черт возьми. Ребята, но как же так: все хорошее, говорят, кончается? И тогда печаль неизбежного коснулась их насмешливых, задорных, лукавых и нежных щенячьих лиц. Все еще смеясь, они залезли на крышу и спели там в последний раз. А потом спустились с крыши, совсем уже другие, не те, и медленно разошлись в разные стороны. Понимаешь, они же не знали, откуда им было знать, что потом -- через много-много лет -- Как Будто Бронзовый Окунь...
....... Просто сходит с ума. Копошатся многие двуногие, и даже некоторые четверорукие, подгоняемые кто чем -- симпатиями и чувством долга, любовью невзначай, словами, что были случайными, пока не звучали, и прочее и еще более прочее. Все они зарабатывают себе заслуги, и не знают, что ищут тебя для меня. И ты не знаешь, и едва ли помнишь -- что ты помнишь вообще? -- как когда-то давно мы подбрасывали зеленую бусину при каждом увы, и у меня их вышло четырнадцать, а у тебя ничего не вышло.
....... И вот пока в совершенно другом мире не совсем Окунь, а, скажем, Окунь-Штрих ищет своего Дария, плетет наивные интриги и тщательно изучает расписания железных дорог -- заметьте, что Темноглазый Друг Допустим Рыцарь Далекого Леса застыл, будто услышал замри, и послушно лишился привычных времени и пространства. Но это впечатление обманчиво. Что же он делал все это время? Все это время можно считать, что он ходил на работу, звонил Окуню, не заставал его дома, возвращался к себе, открывал дверь с рваной черной клеенкой, ставил чайник и читал книги, и слушал музыку. А Окунь не вникал, потому что не ждал от Желтого Льва никаких реальных поступков на этом витке. Виток же подходил к концу.
....... -- Ты меня любишь? -- Люблю. Не люблю. Не спрашивай. -- Сюда никто не придет? -- Никто сюда не придет. -- Окунь. -- Лев, Желтый Лев. Вот так. Так. -- А где та нимфа с зелеными листьями? -- Молчи. Это не отсюда. Это не про нас. Молчи. -- Я люблю тебя. -- Нужно что-то сказать? -- Мне иногда кажется, что ты куда-то уходишь. -- Я не ухожу. Как ты можешь это знать? -- Ты здесь? Зачем ты так? Ты со мной? -- Маленький Желтый Львенок, конечно, с тобой. -- Мне иногда кажется, что у тебя есть кто-то еще. -- Милый, глупый. Никого у меня здесь нет, кроме тебя.
....... Пожалуй, о другом сказано слишком много. Вывод: задернуть шторы, опустить вуаль. Оставим ложь и посмотрим из ложи, что тоже оригинальная прикладная наука. Окунь ходит на работу, Десять Редакций вынюхивают Окуня, Желтый Темноглазый его любит, дома призрак старушки со своей призрачной подагрой, таким же склерозом и, как у всякого призрака, отвратительным характером, бродит ночью по комнатам, шаркает тапочками, ворчит и посылает усталого Окуня в магазин за молоком. Задергиваю шторы, снимаю трубку. Важно ли, с кем говорить? Лучше бы, конечно, Bestia Notus объявилась на этом свете, и Окунь разговаривал бы с ней. И лучше, лучше бы Темноглазый Друг С Телом Подобным Хлысту, Милый Желтый Лев И Лохматый Рыцарь вдруг отпросился с этой своей работы, стрельнул двушку у непутевой прохожей дамы с яркой помадой (остальное расплывчато), зашел в закрытый автомат, потому что он открытых не любит, позвонил бы Окуню и тогда. Странные его пророчества (первый сверху ряд иконостаса) ушли бы в сторону сегодня. В конце концов, Дарий слишком далеко, чтобы к нему ревновать. Дарий не может появиться, потому что Даниил не может выйти невредимым из львиного рва, а пуля не попадает в копеечную монету с другого конца света, и если бы появился Дарий, то, все равно, все оказалось бы не так. Тут Окунь занялся каким-то несвойственным ему делом, типа голова его стала тяжела и приткнулась к стене, словно стена была плечом или деревом. Но стена, как легко догадается внимательный читатель, была стеной. Следовательно, давай забудем про эту ревность, даже если нам суждено узнать об ошибке днем позже. Но давай завтра пойдем в кино?
....... А еще в ту пору у Полупрозрачного Окуня был очень забавный Знакомый. Судьба долго жевала его, сталкивая и смешивая, и покусывая. Рядом с Окунем он оказался почти случайно, и на два месяца превратился в Братца Иванушку, неотмытый еще после всех своих похождений, как есть, гордый, нервный, вспыльчивый, ласковый, бешеный, умный, с улыбкой и без улыбки, знаток вин, спиртов, одеколонов и женщин, всех называвший солнышко, с фенечками на обоих запястьях (а фенечки прикрывали следы). А потом, как всякий Братец, он, естественно, захотел попить, да неоттуда. И пропал бесследно, видимо, ушел туда, откуда появился. Проходимец, одно слово.
....... Ожидается затмение, ожидается второе пришествие. Впрочем, впрочем. Она сидела в любимом кресле в меру бессмысленно и вникала в диалектику ошибок. Не станем скрывать, замечательно играл один английский ансамбль, вы знаете, какой, и это была уже третья суббота, если время считать от Пасхи, а как же его считать иначе? Мы снова ждем гостей, ибо Bestia Notus обещала почтить наш скромный замок своим появлением, хотя ей-то уж не стоит доверять. Вчера звонил Темноглазый, и говорил слова, и слышал их в ответ, но что-то было не так. И весь вчерашний день -- что-то не так. Не так, не тик-так, не так.
....... А помнишь, когда-то были люди, которые умели быть нежными друг с другом? Ведь теперь и мне уже становится ясно, что насмешка, как и город Окленд, это только начало пути. И я поднимаю голову от дивной, долгой и сказочной книги, и вижу то, что должна и давно хотела увидеть и найти. И тогда я стала любить прозу больше, чем стихи. И тогда, вздохнув, я вернулась к Своему Темноглазому Другу, у которого как раз настал вечер с уютными креслами и теплой лампой. И вскипел чайник.
....... Но что-то тихо и угрюмо, как кристалл в растворе, вырастало из неплотной массы необдуманных и случайных слов. Разнокалиберные ожидания и обещания сговаривались за нашими спинами, а до нас лишь долетали обрывки их издевательских фраз и иногда смешки. Единственный выход -- терпеливо разделять зерно и золу, не привлекая голубей, попробовать вырастить семь злосчастных кустов роз и познать-таки самое себя до начала бала. В гости к Богу не бывает опозданий.
....... Милый Темноглазый Друг, как я люблю, когда ты говоришь мне какую-нибудь изысканную гадость, смеешься в лицо, опять смеешься и дышишь в ухо, скользящим движением имитируешь прощальный поцелуй, разворачиваешься в упругой толпе, еще какое-то микроскопическое время я вижу исчезающую стремительную темную голову поверх этих волн, и угадываю, как шелухой слетает сейчас с твоего лица остаточная лукавая улыбка... С тобой, о Темноглазый, даже прощаться приятно.
....... Что скрывать -- Окунь преступно редко следует своим превосходным советам. Но очень вовремя, странно вовремя к нему подобралась сессия и заставила-таки разобраться с зерном и золой. Легкая подводная медлительность, свойственная ему в случае цейтнота, оказывается здесь очень кстати, заставляя открыть книгу, чрезвычайно ответственно примостившись между хрестоматийно ребристой батареей и колючим, драным, приютившим гору хлама креслом, немедленно восхититься собственной усидчивостью -- и надолго замереть, вникая в закономерности встреч зонтиков внизу за окном, не говоря уж о судорожно прижатых к головам сумках. Потом надо бежать к корректорам, в цех, вниз в экспедицию, к техредам, в столовую -- и снова в предбанник на окно, чтобы снова деятельно готовиться к экзаменам, и так, пока гром не грянет.
....... Придумаешь что-нибудь, а потом так и случится. У Окуня есть Окунь-Штрих, Десять Редакций слегка несообразны, Темноглазый прерывен и придуман, а все остальное -- просто неуловимо. Идиотические игры Окуня, тщетно пытающегося подкопаться (в смысле -- прорыть ход из-под) общую безысходность. Ведь дождь, читатель, заливает оконное стекло, а тополя за ним неистовы. И мы с тобой жалеем, что не умеем пить жидкий гелий, так жарко сегодня в комнате. А дожить до послезавтра представляется важнейшей производственной задачей. Куда пропала вся проза жизни? Я ее не вижу. На Окуня сыплется известка, извергается шпаклевка, текут краска, олифа, лак, клей и вода. Теоретический ремонт превратится в чистилище, если очень захотеть. Уже превратился, потому что ты очень хотела. Хотя пока вис виталис остается утекающим словом. Но дождь пить я умею. И буду жить, вероятно.
....... Разноцветная очередь в кассу приобретает все более странные очертания -- вероятно, от избытка чувств. Этим летом кто хочешь умрет с голода, да это и легчайший выход. Я Окунь, и не умею замечать социальные катаклизмы, а эти люди взбудоражены, хотя и не вооружены пока. Столовая -- странное место. Мне везде теперь странно. Она стоит рядом, дергает за рукав с возрастающим энтузиазмом и безостановочно стилизуется под хиппизм. Боже, я не хочу сейчас ничего вспоминать. Не сейчас. ...Хватит "Союзных мужчин", "Союзов республик", хинди и урду обойдутся без меня, японский тоже, и все техреды зальются горючими слезами -- но обойдутся. Окунь уходит в отпуск, оставаясь, тем самым, без социальной и даже (отчасти) без психологической защиты. Но надо же когда-нибудь поливать цветы, вытирать пыль и сдавать экзамены? Сегодня он не рассказывает сказок и не представляется полным именем. Сегодня он даже, наверное, даже не вспомнит о кольце дыма и чем оно там разорвано. Как хотите, но последний обед в этой столовой -- событие нешуточное. Это обязывает. Срочно привести в порядок свой гражданский облик. О результатах доложить.
....... Июнь потерял характерные признаки, он не очень похож на себя. Брюнетка пусть будет Кира, у них всегда темные волосы. Темноглазый Охотник временно исчез, в северных лесах сейчас хорошие интегралы, и я надеюсь, он вспоминает меня, а может быть, стреляет сейчас -- одним интегралом меньше. Имя Кира очень страшное, проще сказать смерть. Но пусть так. Сквозь белую теперь краску абсолютно всех стен в этом доме отчетливо пробивается сегодня некая траурная неотмытость. И если я чего-то жду так, то это не может не сбыться.
....... Был дан дельный совет поехать на воды. Хинди и урду обойдутся же без меня; и То Что Сегодня Снова Было Собором (и мне там было хорошо). Тем более, что не хочется и думать об экзаменах, даже принимая в расчет соображения зерна и золы. Действительно, был дан дельный совет. Что касается пресловутой Bestia Notus -- почаще думай о том, что она -- только мираж, и тебе все станет понятно. Поехать на воды. Темноглазый, не кажется ли тебе, что нам пойдет на пользу небольшая разлука, так, средней величины?
....... Малыш, я честно стараюсь быть не при чем. Но, сам понимаешь, разве они могут оставить меня в покое? Я хотя бы не плачу членских взносов -- а ведь это редкость, не так ли? Малыш, я знаю, что в жизни ничего нельзя, и сейчас нельзя -- особенно. Но все равно всегда находится место, куда нельзя не идти -- и мне приходится идти туда. Вон на диване собаке снится сон. Ей снится охота, снится убегающий лис, снится погоня, битва и победа, видишь? На худой конец, отвечаю по пунктам. Я хочу остаться с тобой или деться куда-нибудь с тобой. Но, как сказала Bestia Notus, когда она сконцентрировалась рядом в очередной раз, невозможно отдать все долги. И я бегаю, и я звоню, и пытаюсь остаться целой и свободной, но не могу отдать все долги, и снова обещаю что-то еще, и снова оказываюсь где-то не там, а все долги -- со мной, малыш. И ты прав, мне бы лучше забыть сказку о Царе Дарии, повернуться к тебе от окна и выкрасить комнату светлым. Но слушай, послушай меня, Темноглазый Малыш, разве можно забыть сказку? И ты знаешь, она всегда говорит мне очень полезные вещи. Она сказала: Окунь, меня удивляет твое постоянство. Ты все еще это помнишь? А я сказала только: Прости.
....... Все хорошо. Все хооршо. Все хршооо, хооорш. Сев рохоош. Что же ты скажешь мне на это? Кто же может с этим спорить? Как известно, нам нечего делать, кроме нас с тобой. Как ни странно, прошли те времена, когда Окунь то и дело спрашивал у Bestia Notus, у непонятной своей подруги, что такое энергия. Он теперь знает, что это такое. Сев рохоош, Гантенбайн. Что же ты скажешь мне на это?
....... Слушай-ка, Бронзовый Окунь. Гете сказал: "Я все записывал, как Бог на душу положит, под впечатлением момента, нимало не заботясь о плане и художественной завершенности, словом, эти записи вылились, как вода из ведра". Твоя же жизнь, Окунь, льется как вода из крана.
....... Когда нападают василиски, закрывай глаза. Прямоходящее создание, где твоя чешуя? Кто там хмыкает в ответ на четко поставленный вопрос? А кто прерывает беседу на середине твоих взбудораженных слов и посылает тебя спать? На стене висит фазан, много лет назад нарисованный на темной доске, а висит на белой стене, но сегодня, как много лет назад, с него льется темная кровь. Он просто устал, и потому сказал ей: Не прикасайся ко мне. Я так устал, Мария. Так устал, я прошу тебя, не прикасайся ко мне... Читатель, будь снисходителен к Окуню.
....... Горацио, ты изо всех людей, каких я знаю, самый настоящий. Но я Даниил, а это мой львиный ров, и в нем всего один Лев. И кончится все иначе, Горацио, поэтому я не льщу. Картина мысли уместна, как энцефалограмма, чем и занимаюсь все это время.
Темноглазый Рыцарь, где тебя носит, Подобный Хлысту? Что касается Кассандры, то пусть ее...
....... А Кассандра сказала Окуню в личной беседе, что путь его меняется и мечты его тщетны, что карты его не верны и планы его безумны, и все будет не так, что уже идет с севера волна, которая снесет его дом. Она кричала: поверь мне и одумайся, чтобы не смел он загадывать и остерегся мечтать, чтобы всегда имел при себе все, что нужно в долгой дороге, чтобы пом...
....... ....... Как тебе спалось сегодня? Ну-с, товарищ Желтый Лев, что Вы сегодня будете есть на завтрак? Но это было вчера, не так ли, Рыцарь? Ну что ж, коли ты настаиваешь... Ты еще здесь? А знаешь, я сегодня проснулась и вспомнила тот день, когда вернулась в Москву и узнала, что Bestia Notus умерла.
....... В тот день у моря шел мелкий дождь, купаться явно было нельзя. Весь день Окунь провалялся на кровати, завернутый в уже тоже успевшее отсыреть одеяло, проглатывая одну за другой книги, которые только и покупать на местные деньги. Если оторваться от книги на чай (или кто-то что-то скажет) -- было скучно ужасно. С балкона тянуло добавочной сыростью. Чай вскипал медленно и неохотно. Окунь читал, читал -- теперь не помню что. Назавтра же опять было жарко. Куда она бежала, мне не сказали. Что стало с водителем, я и не спрашивала. Ударилась о машину и тут же, отлетев, об асфальт. Гуманная медицина заставила ее прожить еще четыре дня и даже прийти в сознание на несколько минут -- эти несколько минут она молча улыбалась. А к вечеру умерла. ....... ...Что кажется, будто тебя и не было никогда, да так и есть: не было, привиделась -- показалось, приснилось. Ничего, что вокруг то и дело какие-то твои книги, бумаги и вещи, да и я, я сама -- тоже свидетельство и след, и письмо от тебя. Сказать тебе, как это происходит? Мне звонят наши школьные друзья. Они рассказывают мне, как это ужасно и какой ты была, как мне тяжело и как мы с тобой дружили. Я молчу. Я не хочу вспоминать о тебе. Я не хочу брать трубку. Напротив сидит Темноглазый и молчит вместе со мной, созвучно. Единственный, кого не хочется прогнать. Он все делает правильно -- подогрел мне и себе чаю, принес, поставил, сел, завел битлов, сделал потише, посмотрел осторожно, вроде улыбнулся (или тень скользнула), откинулся, закрыл глаза, молчит. Ты не очень любила его, правда? Втроем нам бывало неуютно, верно? Ошибка, помарка? И что должно быть теперь?
....... И утром я начну отращивать волосы, чтобы были длинными-длинными, как твои. А каждое утро я буду пить молоко, а каждый вечер ходить в церковь, и Темноглазый Друг всегда-всегда будет со мной, и за летом будет следовать осень, и я буду вспоминать о тебе. Так это будет, обещаю.
....... Темные лица и жаркие дни, длинные коридоры, клубника и семечки, переходы, техреды, киоски, "Ласковый май", улица, лифт, окно... Bestia, здесь стало пусто, и как-то еще. Нет слова. Нет подходящего слова. А я хожу на работу.
....... Старушка лежала на спине. Ее лицо показывали крупным планом со всех сторон. Было уже ясно, что это конец. Зашевелилась и даже как будто пытается сесть -- но все равно умерла. А рядом с ней -- вот странные они, оказывается; я их представляла себе совсем другими -- мама и папа. Со мной не разговаривают, друг друга не замечают. Я думала, отец-то еще жив. В ногах у старушки сидит Bestia и, кажется, плачет. А теперь медленно поднимает голову, смотрит на меня, и вдруг -- Вот видишь, что ты натворила. И Дария тебе теперь не видать, и я ухожу. Мы все теперь уйдем. И правда, все они уходят. Кто-то помогает подняться старушке, берет ее под руку и уводит. Как много здесь было совсем незнакомых лиц: вероятно, это друзья моих милых, милых родственников. А в общем-то, хорошо, что они так рано ушли, потому что мне ужасно, до странности ужасно хочется спать...
....... Сон на вторник не имеет смысла. Подходим с точки зрения бытовой эстетики. Больше профессионализма в области мистики. Ну, просыпайся же. Займись историей религий. Поезжай трудиться, не мешкай. Десять Редакций -- отличное место, а особенно Савеловский вокзал. Если ты вспомнишь свое имя, тебе же будет лучше. А вечером, о Окунь, тебя навестит Темноглазый Друг. ...Тогда она лежала на холодном с утра песке, а вокруг все вился какой-то вдохновенный брюнет, и вся эта поездка -- не более чем филиал Десяти Редакций, все то же -- лица и разговоры, а с Bestia, которой больше нет, мы познакомились еще в школе, а с Темноглазым Другом, о котором мы с ней чаще молчали, меня познакомил в стародавние времена один милый, непутевый хиппи, который теперь тоже непонятно где, а еще (о, боги, о, читатель) есть друзья с работы, из нескольких школ, из института и с улицы, из очередей и после концертов, дней рождения и вечеринок, да плюс еще сонм бабулиных подружек, приятельниц, сослуживцев, их мужей и жен, детей, внуков и племянников. Остается вспомнить о Брайане Эпстайне. Он умер одной дождливой августовской ночью; умер оттого, что у него было слишком много знакомых. Ну нет, я-то хочу умереть зимой. Часов в шесть утра, когда еще темно. Без родных у постели, без микстур на тумбочке. С отключенным телефоном и открытой дверью. Как всегда, в ожидании вишен. Создатель, читатель, где ты? Когда Ты помилуешь меня?
....... Черный Некот с Кошкой одним воющим клубком проносятся вдоль, как невкусную пленку на молоке сминая ковер, выясняют отношения с присущей деликатностью. Рядом с Окунем (руки в карманы) раскачивается Темноглазый, и кажется, что его третья рука -- на моем затылке, и хочется стряхнуть ее. Как я терплю его рядом с собой? А порой -- как я целых три дня, целых полчаса бываю в него влюблена? Bestia, мы с тобой так любили понимать короткие фразы. Он сказал мне: Я, как-никак, тебя люблю. И потом еще: Эта твоя подруга. Правда, знаешь? Потом он хотел меня обнять. Нет. В скобках: Ты фальшивишь. Что это значит? Тогда он повернулся к окну и сказал стеклу окна: Мой. Бронзовый. Окунь. Вишневой. Земляники. Кавалер. Портрета. Ордена. Черного. Некота. Only. Now. Сегодня. Гантенбайн. Или. Но нет, меня уже не обманешь. Или обманешь? Экспертиза. На ухо: сволочь темноглазая если ты еще хоть на минутку когда-нибудь станешь скучным не дай бог банальным гад паршивец солнышко Но разве можно говорить такое этому Желтому Львенку? Потрясающе недоуменный взгляд.
....... На каждого из нас по-разному смотрят иконы. На каждого из нас по-разному смотрят портреты мертвых и милых людей. Как мне хотелось бы иметь каких-нибудь, каких угодно родных, кроме маразматической старушки в изолированной келье с балконом. Двоюродная бабушка -- что это за родня! У маминой мамы была сестра -- вот чудные слова, право. Когда-то, очень давно, Bestia Notus своими всегда нежданными появлениями создавала Окуню иллюзию семьи, да Темноглазый Друг, удачная выдумка начинающего гения словесности, строил из себя жениха -- но какая уж из меня жена. А вчера старушка на улице сказала мне, что она живет не одна. Я не одна живу, -- сказала она, -- с ангелами живу и с Господом Богом. И это, наверное, значило: Окунь, займись историей религий. Окунь, не дури. Окунь, не плачь. Господь с тобой, Окунь. Но, Господи, куда мне деться сейчас?
....... Я говорю: как же так, мне хорошо там, где я ничего не ищу, мне дают там, где я ничего не прошу... Мне темно и холодно, но я знаю, что есть свет. Господи, укрепи меня, не оставь меня, и во тьме не оставь меня... И когда идет снег, я не закрываю лица, и когда огонь, не бегу, потому что ищу спасения от своей тоски, но Он говорит мне: что делаешь, ведь у тебя один путь, и Я -- тот, кого ты ищешь. И мой дом -- тот дом, что ты ищешь. Но сожгу ли в тоске свое сердце -- и то не отыдет печаль моя. И закрыв глаза свои, и истребив тело свое, и истомив дух свой -- не уйдешь от себя, и не заглушишь голоса души своей, которая хочет жить, которая не хочет умирать. Не плачь же, а возрадуйся. Ибо то, чего ищешь -- перед тобой, и Тот, кто спасает тебя -- слышит тебя. Избери же жизнь, и не избери смерть.
....... Мне показывали странные фигуры на стекле, меня кормили с рук, тогда мои губы становились собачьими. Потом они превратили меня в золотистую тонконогую стройную кобылу и моя голова оказалась на плече самого светлого из них, которого я называл: хозяин. Потом они превратили меня в каштанового щенка с душистой блестящей шерстью и мягким розовым языком, они показали мне сверкающий пруд; я прыгнул в воду, разбрасывая серебряные капли, и я поплыл вперед, повизгивая от восторга, поплыл к самому светлому из них, которого я называл: хозяин. Веришь ли, потом я был черной кошкой, обворожительной, теплой, египетской и маленькой. Меня звали Альдебаран, и я трещал и мурлыкал, как тысяча мотоциклов, полузакрыв кошачьи оливковые круглые глаза, на коленях самого светлого из них, которого я называл: хозяин. Потом, ты слушаешь меня, потом я был зеленым плющем на ветхой каменной стене; я впитывал солнце, меня шевелил ветер и поил дождь, и я шелестел в ожидании минуты, когда о стену обопрется плечо того, самого светлого из них, которого я называл: хозяин. Ты не понимаешь? Ты смеешься? С тех пор прошли дни и дни, и у меня есть свои суеты, которые окутали меня, словно теплый плед, защищая от светлого ветра слов, сказанных тем, кого я называл хозяином в тот день, когда мне показывали странные фигуры на стекле и, слышишь ли, они кормили меня с рук.
....... А потом пришла Маленькая Тави По Имени Якобы Кира и сказала: Не грусти. Когда я узнала тебя, ты была для меня всем. И было страшно, что ты вот-вот куда-то исчезнешь, и Десять Редакций значили для меня -- увидеть тебя. И незнакомые хмурые люди в метро, магазине и лифте улыбаются, когда ты входишь. Мне казалось, что ты работаешь солнцем, Окунь. Я не знала, что тебе тоже может быть плохо. Не грусти.
....... Пространные объяснения простых слов. Структура тепла, как говорил один из моих друзей. Мы идем наугад, поздравления -- потом. Так что же стало с плохим детьми, которые не слушались старших? Они куда-то ушли, и едва ли вернутся обратно... Метод слов вступает в противоречие с методом жестов. Красивый день, и пусть что-то случится, чтобы я смогла узнать об этом.
....... Но почтенные и уважаемые люди спросят потом: Кто это так отвратно вел себя в это трудное для всех нас время? Кто это смел плакать в дни наших праздников, рассказывать сказки, когда мы бежали вперед, бормотать что-то в углу, когда нашим детям не хватало хлеба? Кто это смеялся над нами, когда у нас было столько забот? Кто это, наконец, вел себя так отвратно в это трудное для нас время? Мимо пройдет проходимец, как ему и положено. Будет он ободран и потрепан, и не молчалив, вовсе нет. Это сомнительное имя окончательно станет его профессией, по предсказанному. И надо сказать, у него теперь совершенно не будет охоты вмешиваться в бурные споры -- эти, да и вообще. Кто висит на волоске, лучше всех сохраняется. Но жизнь сложилась так, что слишком много раз выпадала не та фишка, а этот ностальгический идеал уже давно не кажется ему ответом. Он гуманен, но -- быть откровенным с этими! Это слишком. Да и потом, все это уже давно, давно не важно. А ее доброе имя? Но он и сам уже плохо помнит. См. выше. Но сомневаться, кажется, нет причин. Да, ну так как же? А? Стоит ли ворошить?.. Вот так он мимо спорящих и пробредет. И, пожалуй, так и не удосужится сообщить им что-либо вразумительное. К счастью, у почтенных и уважаемых людей, как это с ними часто бывает, окажется чрезвычайно острый слух, что позволит им расслышать почти абсолютно невнятные слова этого отброса общества: я лью имя кино. Но разве это помощь следствию? Жаль, ведь желающих подтвердить нашлось бы немало, и все на этот раз из хороших семей. Вот только я добавляю от себя что-то, не терпящее отлагательства, настойчиво прошу занести мои слова в протокол. Но увы, протокол не сохранится. All rights reserved.
....... Классик сказал: пуще всех прочих тварей бойся антисемита, ибо этот зверь позорен, непригляден, злобен, темен, косноязычен, высокопарен, а сверх того весьма дурно пахнет.
....... Окунь в глубоком кресле, темный, дискретный, матовый. Зеркало мутно, часы спешат. Глаза сейчас блестят, как у Анны Карениной, но это от свечей. Дешевые душистые лилии стоят слишком близко, Черный Некот азартно пытается незаметно их съесть. И даже старушка притихла там у себя, и газ не бьет из кухонных кранов под ее умелой рукой. Если ты хочешь сбежать сейчас, ты можешь это сделать. Ты же помнишь, ты хотела сбежать. Не будь со мной вежливым, не будь чужим со мной. Что мы может дать друг другу, кроме тепла? Страх не должен играть роли здесь. Все еще можно исправить, если прощать до семидесяти семи раз. Не ставь стены, не строй защиты, не бойся, не будь со мной вежливым. Я прошу тебя: протяни руку, как будто впереди густой жемчужный туман, вложи тепло в кончики пальцев. Пусть оно попытается, пусть попробует жить -- выжить, прожить, продержаться еще немного -- в твоих руках, в самых кончиках пальцев. Не бойся, ведь все еще можно исправить.
....... Ты растешь у воды и песка, у темной, режущей пальцы травы. Ты поднимаешься под гудящим цикадами небом, запеленутый в шелестящую белую ткань. У Тебя много времени, у Тебя впереди вечность, ведь это жаркая страна, и дни здесь длинные. Ты будешь улыбаться под теплым дождем, волосы будут липнуть к щеке, Ты будешь ходить по песку и воде, и Ты узнаешь, что такое хлеб, вино, рыба и любовь. Блаженны те, кто ходил рядом с Тобой. Блаженны любившие Тебя. Блаженны поверившие Тебе. Здравствуй.
....... И как раз тогда, когда к Окуню, кажется, совсем уж подобрались смертные часы, и было решено, что невмоготу пережить тяжелый внутренний кризис, что Bestia Notus умерла, Темноглазый расплывается как акварельный мазок на мокрой бумаге, а кругом раздаются выстрелы и звучные призывы с продовольственно-боевым уклоном, все же прочее окончательно бессмысленно (падеж скота не грозит, но проказы приходится опасаться втройне, и вроде бы надо просто перетерпеть, но этому никогда не будет конца), словом, вот как раз тогда внезапно и стало ясно, что мы им всем, конечно, еще покажем, и можно еще целую жизнь вести себя хорошо. Если особо могущественные и весьма раздобревшие Повелители Востока собирались читать, специальный человек переворачивал им страницы. Что касается Окуня, он научился делать это сам. Припев (поется шепотом): пошли мне трудный путь, и чтобы все было хорошо. Когда-нибудь этот фильм покажут снова, но это будет не очень скоро. Когда-нибудь этот фильм кончится, но это пройдет не так уж гладко. Когда-нибудь ты увидишь актеров без грима, и это будет настоящее счастье, которого ты ждал. Припев.
....... ...Который сам умел улыбаться, но всегда уходил от важных решений -- исключительно поворотом головы. Видимо -- это никогда не кончится. А мне сейчас подходит любой способ сбежать, потому что я люблю тебя. Как долго можно было писать непонятно! Ты спрашиваешь, что такое Темноглазый? Его нет, царь, и никогда не было. Но ведь если окажется, что ты не будешь рядом... Десять тысяч разномастных темноглазых из плоти и крови слетятся к Мертвому Окуню и разберут его по танцам, и разведут по кинам, и все-все... Оказалось, что все это было написано только о тебе. У меня, конечно, неуравновешенный характер, вульгарный набор прочитанных книг, переходящая все мыслимые границы способность держать себя в руках на людях. Два страха, первый и первый: потерять тебя и дать тебе понять, что я боюсь тебя потерять. Ни к чему хорошему не приводит привычка обеспечивать тыл, все равно не получается. В какой-то момент перо будет отложено, и одной дорогой станет меньше. Зачем же оставлять следы, если решил бежать? Я кольцо дыма, разорванное ветром, оглянись -- и ты не найдешь меня. Что пишет бедный Бронзовый Окунь? Куда ведут его сюжет и традиция? Мне здесь не решить мировых проблем. Что касается раба, то он весь ушел в капель. Камуфляж отваливается кусками, песочный торт хрустит на зубах, ничто не помогает, пора. Не умереть ли с филистимлянами?.. Я напишу тысячу тысяч романов, и все они будут кончаться словом люблю.