Аннотация: Одна разбитая колба А28.12 и город погружается в кошмар, выжить в котором хотят две отрезанные от мира женщины
Кирра
Когда раздался телефонный звонок, Кира яростно и торопливо растирала шампунь по длинным, красивым, но безбожно спутанным волосам. Жидкость активно сопротивлялась, и превращаться в пену отказывалась категорически. Шампунь стекал по лицу и будто нарочно лез в глаза. Теплые струи воды омывали сонное тело шестнадцатилетней девочки-подростка, пальцы вновь и вновь нервно вжимали клапан флакона, а драгоценные минуты до отправления школьного автобуса неумолимо таяли.
Домой Кира вернулась только под утро, не раздеваясь, залезла в кровать и сразу уснула. Еще бы - мать Тима улетела в командировку, дом остался в распоряжении подростков, и те не преминули воспользоваться ситуацией. Шумная компания гуляла до часу ночи, домой разбредались усталые, но чертовски довольные нежданным глотком свободы.
В первый момент, услышав настойчивую трель через приоткрытую дверь, Кира хотела как есть выскочить из ванной и броситься к трубке. Она прилично опаздывала, а звонить могла Танька - подружка, которую в школу на машине подвозил отец. И пускай слушать занудные нравоучения Танькиного папаши Кире вовсе не улыбалось, опоздание на первый урок к суровой математичке Зое Рудольфовне грозило более серьезными проблемами. Но потом, здраво рассудив, что бегать голышом по квартире ей не с руки, автоответчик в компьютере включен, а подруга все равно еще ни разу ее не дожидалась, Кира решила закончить неравную битву с моющими средствами. Тем более, что трубку наверняка подняла вездесущая бабушка Алевтина Степановна. Это была какая-то напасть, стоило только телефону позвонить, как энергичная пенсионерка немедленно подбегала к аппарату и громким, хорошо поставленным голосом отвечала: "Аллё!" Подруги и друзья Киры немного побаивались Алевтину Степановну, а потому немедленно бросали трубку, не дождавшись, когда подойдет сама девушка. Кире иногда казалось, что бабушка поступает так нарочно, дабы ей досадить.
Наконец, пенные всполохи поднялись, словно меховая шапка, и по коже головы разлилась ароматная свежесть. Кира радостно фыркнула, наслаждаясь приятными ощущениями, плеснула на губку каплю геля для душа и растерла по плечам дивный запах апельсина. Зашла вновь под щекочущую струю воды и аккуратно смыла с себя остатки бурной ночи.
"Ну, здравствуй, новый день. Я готова!" - вздохнула девушка, завертываясь в полотенце и открывая дверь. Часы на стене показывали пол девятого, если сильно постараться, шансы успеть на автобус еще оставались. Пискнул автоответчик.
- Бабушка, ты здесь? Кто звонил? - надеясь сэкономить время и не слушать запись, выкрикнула Кира. Но никто не отозвался. "Уже в булочную побежала!" - сообразила девушка. Страсть к свежей выпечке обнаружилась у Алевтины Степановны сразу, как она переехала к дочери в город из поселка. Аромат сдобы неуловимо напоминал пожилой женщине о годах молодости в деревне, и ничего с собой поделать она не могла. Потому, еще до открытия, спешила в фирменный магазинчик хлебопекарни, на соседнюю улицу.
Пожав плечами, Кира подошла к монитору и щелкнула мышкой, запустив программу автоответчика на воспроизведение. Она всегда записывала разговоры, так можно было узнать - не только кто звонил, но и чего он хотел. Ведь от бабушки добиться внятных ответов не представлялось возможным, она как будто бы играла с внучкой в "молчанку". В динамике раздались скрежет и шорохи, какой-то скрип... Затем девушка услышала бодрый бабушкин голос:
- Аллё?
- Алло? Мама? Ты? - Кира узнала мамин голос, и он сразу показался ей странным - испуганным, торопливым, надрывным.
- Да, дочка! Я сегодня пораньше встала, так ванили хочется... - благодушно защебетала в ответ Алевтина Степановна.
- Стой, ма. Слушай, это важно, - резко перебила Наталья. - Минуту назад я выронила из захвата и разбила колбу "А двадцать восемь - двенадцать". Пыталась поймать вторым манипулятором и порвала кожух камеры. Рука дрогнула, а манипулятор, сука - мощный, чувствительный... - голос сорвался в крик, и у Киры сбилось дыхание. Она не знала, что означают загадочные цифры, но никогда еще не слышала, что бы мама так ругалась.
- Должны быть противогазы. В камере. Надень немедленно, - внезапно сухой и жесткий голос бабушки удивил Киру не меньше, чем истерика мамы. - Не психуй, должен быть антидот... - спокойно продолжила Алевтина Степановна.
- Какой антидот, ма, - выкрикнула Наталья, - я же не в твоей бывшей каморке с токсинами, это вирусы...
- Все равно - противогазы должны быть, - не сдавалась бабушка.
- Да есть они, есть, - в словах Натальи внезапно проскользнули капризные нотки, - не помогут. Ни мне, ни вам...
- То есть, - все еще спокойно переспросила Алевтина Степановна.
- С утра пропеллер сдох, июль, жарища, вот шахты и открыли, - глухо выдавила Наталья. - А тут, срочная партия, и я на нервах. Кирра... - девушка сначала даже не сообразила, что мать назвала ее имя. Потом шумно выдохнула и присела на край стула. Закрыла лицо руками.
- Вы что все с ума посходили? - бабушка все еще разговаривала спокойным голосом, но Кира остро почувствовала, что волна страха нависла прямо над этой стеной спокойствия и готова разрушить ее в любое мгновение. - Пусть вентиляторы не работают, и шахта открыта, но фильтры...
- Фильтров нет. Уже неделю. Ты лучше меня знаешь, какой здесь бардак. Обещали на днях, и вот... - пустым, холодным равнодушным тоном проговорила Наталья. - Прости, ма. У вас час, от силы - два. Запасите воды. Затем на улицу ни шагу. Проконопатьте окна и задерните шторы, дверь не открывать, чтобы не случилось! - женщина всхлипнула, - Прости, ма... береги Киру.
- Дочка... - спокойствие и уверенность бабушки смело лавиной страха, - Дочка, что же...
- Ничего, ма, ничего. Уже все.
Раздались короткие гудки.
Кира замерла на стуле, не в силах шелохнуться. Она не все поняла из разговора, но случилось что-то страшное, кошмарное и девушка это почувствовала. Когда взрослые так разговаривают, добра не жди.
А перед глазами мелькали картинки вчерашнего утра. Вот мама Киры, Наталья, будит дочь. Девушка сонно и неуклюже отмахивается. Домой она, как всегда, вернулась поздно, нагрубила матери. В дневнике бардак, вперемешку слезы и помада. Тим, она видела Тима с Аней. Анька стерва, ее отец банкир. А Тим, он такой классный... Другого не будет, это шанс. А тут - мать, и эти шторы, которые нужно перевесить, кошка Дуська не кормлена, и мусор... Зачем все это, если Тим уйдет? Его нельзя отпускать, ни за что! Она так и сказала маме - пойду на все. Век такой нынче. Сильные и красивые нужны, а Кира именно такая, она докажет. Мама качает головой, нервно сцепляет пальцы, мнет подушку. Дочь отбилась от рук, совсем. А дальше - там все равно одиночество, Наталья знает, помнит. Себя в молодости. Как не повторить ошибки, как объяснить дочке такие простые вещи!
И мать срывается - кричит, угрожает, умоляет. Но дочка пыхтит, тащит подушку обратно, сонно ругается. Она назвала маму - серой мышью, синим чулком, старой су... А теперь мама там, в своем чертовом НИИ, и... и все - час, может два. А потом?
Звон ключей вырвал девушку из оцепенения. Скрипнула дверь. Кира вскочила и бросилась в прихожую, не замечая, что полотенце свалилось на пол. В дверях стояла бабушка. Ее бледное лицо прорезала сеть еще вчера незаметных морщинок, руки дрожали, но она старалась побыстрее отдышаться. Две большие сумки - мечта челнока - лежали радом. Из одной вывалились банка тушенки и лаваш.
- Одевайся, и мигом за водой. Три, лучше четыре пятилитровки. Сколько унесешь. Вернешься и сразу назад, вторую ходку, - скрипучий старческий голос звучал требовательно, жестко. - Если хозяйственный за углом открыт, потом спичек купишь и керосинку. Давай, давай, - Алевтина Степановна громко хлопнула в ладоши, выводя Киру из оцепенения. Девушка охнула и метнулась в свою комнату. Практически запрыгнула в джинсы, натянула футболку на голое тело, вернулась в прихожую. Гора продуктов в углу смотрелась дико и ненормально. Но темп, заданный бабушкой, бился двумя сотнями ударов сердца в минуту, словно на танцополе. Запихав шнурки кроссовок внутрь, Кира схватила пачку денег с полки и выскочила на лестничную клетку. Оглянулась на дверь, махнула рукой и побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
На улице закрытого провинциального городка как будто ничего не изменилось. Мимо пробежала дворовая собака - Бублик. Кира раньше часто кормила его беляшами из школьной столовой, которые давали к обеду, потому так и назвала. Звонко мяукнула кошка Дуська, спугнув стайку голубей с дебаркадера, две одинаково тощие вороны лениво ковырялись в мусоре возле контейнеров. Ярко светило солнце, заставляя щуриться. Людей не было видно, но Кира не обратила на это внимания, перепрыгнула через аляповатую клумбу и побежала к магазину.
Люди никуда не делись, многие нутром почувствовали - что-то произошло. Очередь в продуктовый растянулась до перекрестка, хотя последний раз люди так рвались к съестному лет десять назад. Бойко скандалили вездесущие бабки, проклиная буржуев и хапуг, вяло отмахивались угрюмые мужики, нетерпеливо сжимающие пальцы. Вокруг крутились дети и мухи.
Кира растеряно осмотрелась - попасть в магазин за отведенные полчаса не представлялось возможным, она еще удивилась - как бабушка-то успела.
- Говорят, в НИИ рвануло... Выброс, как на Чернобыле! - пробубнил кто-то неподалеку.
- Какой выброс, дурень. У нас же не реактор, врачи микробов изучают, - перебил низкий мужской голос. - И чего сбежались, чего панику подняли, Христа на вас нет...
- Так вот - теперь и заразимся, - возразил первый, - введут карантин и кормить не будут. А то - еще хуже...
- Чего хуже, какой карантин! - вмешалась молодая женщина с ребенком, - Вы что, сумасшедшие? Чего набежали-то, мне Сережке надо кашки купить... - Кира почувствовала в ее голосе зарождающуюся истерику.
- Пропустили бы женщину, миряне! И чего раскудахтались - выброс, микробы. Как жили людьми, так и жить будем... - выкрикнул мужчина в вытертой куртке и не по погоде теплых ботинках.
- Это ты-то человек, Семеныч? Пьянь подзаборная! - на него тут же накинулась какая-то бабуська. В шуме и гаме потонул ответ мужичка. Кира попятилась - секунды таяли, а она никак не могла решиться и нырнуть в толчею, надеясь проскочить без очереди. Угрюмые и решительные лица стоящих в очереди людей пугали.
Разгорающуюся бучу в толпе погасила взвизгнувшая сирена. Милицейский уазик подкатил прямо к дверям, перепрыгнул через поребрик и остановился, подняв облачко пыли. Из кабины выскочил офицер - Кира успела заметить звездочки на погонах - и не обращая внимания на возмущенных очередников, забежал в здание. Оттуда вскоре раздались крики и ругань.
Из уазика тем временем вылезли еще двое в форме и с автоматами в руках. Толка инстинктивно попятилась и притихла.
- Митрохин, Сунцов, ко мне, - офицер высунулся на мгновение и вновь скрылся внутри. Милиционеры направились к двери, толпа молча отпрянула.
- Давайте, открывайте створки, - скомандовал офицер. Парни выдернули шпингалеты и раскрыли вход на всю ширину. Командир вышел к народу:
- Так, слушай сюда - заходим по пять человек, берем, что надо. Даю три минуты, потом запускаю следующих. Не успели - пинками выгоню. Все ясно? - хмуро отчеканил - теперь Кира хорошо разглядела его погоны - майор.
Толпа непонимающе загудела.
- Так, давай, давай. Ты, девочка, быстро сюда, - офицер махнул рукой Кире, - так, и ты, с ребенком, и вот вы - повезло женщине с седыми прядками. Кира не заставила просить себя дважды. Заходя в магазин, она улыбнулась озорно блестящим глазкам ребенка - а тот в ответ забавно агукнул.
Тяжелые бутыли неприятно оттягивали руки. Из карманов джинсов торчала пара упаковок жевательной резинки и несколько пакетов чипсов - Кира и сама не понимала, когда успела нахватать этого добра. Когда девушка заходила в магазин, то успела схватить пару пакетов, лежавших возле кассы. Теперь они внушительно топорщились, скрывая от посторонних несколько банок консервов, с десяток упаковок йогурта, пачку соли, зажигалки и презервативы - без счета. Кира торопилась, пока у здания дежурили милиционеры, оставался шанс успеть еще раз. О том, как и почему людям раздавали продукты бесплатно, девушка старалась не думать.
Входная дверь оказалась закрыта. Кира мысленно похвалила себя за то, что прихватила ключи. В прихожей уютно расположились еще несколько пакетов с продуктами и небольшой красный газовый баллон. Девушка вспомнила, что буквально на днях капризно требовала убрать из-под ее кровати старую обшарпанную туристическую плиту, ведь природный газ подвели уже год назад. "Хорошо, что оставили" - отрешенно подумала Кира, поставила бутыли на пол и отправилась назад.
Вороны у контейнеров словно взбесились. Кидались друг на друга, бешено размахивали крыльями и гулко утробно каркали. Щелкали клювами, стараясь больнее зацепить противника.
Кира пробежала всего несколько метров и поняла, что больше не может. Ноги противно саднило, да и сердце колотило, будто не хватало воздуха. Пошла пешком, стараясь быстрее переставлять ноги. Проходя мимо крайнего подъезда, услышала, как из под скамейки глухо зарычал Бублик.
Очереди не было. Ни одного человека. Живого. Прямо возле дверей магазина, в жуткой скрюченной позе лежал майор. Из разбитой головы на асфальт тонкой струйкой текла кровь. Кира вскрикнула от неожиданности, спряталась за угол дома и присела на корточки. Закусила губу - и только боль вернула способность мыслить.
Она привстала и выглянула из-за угла. Оглядела здание - витрины повыбивали, одна из створок валялась поодаль. Кругом валялись обрывки одежды, сумки, пакеты... Девушка непонимающе уставилась на этот разгром, догадываясь, что могло случиться. В этот момент офицер тонко пронзительно застонал. Кира и представить не могла, что такие звуки может издавать взрослый здоровый человек. Словно услышав команду, девушка бросилась к нему.
Голова была разбита страшно, ужасно. Даже не имея медицинского, Кира сразу решила, что он не жилец. Когда девушка подошла совсем близко, мужчина приоткрыл один глаз. Второй, залитый кровью, так и остался закрытым.
- Не... бойся... ничего... - на последнем слове раздался утробный "бульк" и из горла офицера брызнула кровь. Девушка отпрянула и тут заметила, что в спину мужчины воткнут штырь из толстой арматуры.
В этот момент из-за двери раздались шаги. Девушка вскочила на ноги, огляделась и сообразив, что вернутся к спасительному углу не успеет, спряталась за рекламный стенд. Сильно пнув еще висящую на петлях створку, наружу вышел тот самый мужичонка - Семеныч. Он прихрамывал на левую ногу, один рукав куртки где-то пропал, а сама она больше походила на костюм поп-звезды, побывавший в руках фанаток-тинейджеров. Но, несмотря ан это, в руках мужчина сжимал пакет с крупой и заветную поллитру. Промычав что-то напоследок, мужичек потопал вдоль по улице. Уже заметно шатаясь из стороны в сторону.
- Стой, сука! - вслед за Семенычем, из здания выбежал один из милиционеров, кажется, Митрохин. Мужик обернулся, втянул голову в плечи и со всех ног бросился бежать. Получилось у него неважнецки - ноги заплетались, и он чуть не врезался в столб.
- Стой, тварь... - вновь крикнул милиционер и приподнял ствол. Кира замерла, понимая, что сейчас может случиться...
Выстрелом заложило уши - Кира никогда не слышала, как на самом деле звучит оружие, когда выплевывает свинцовую смерть. Она замерла, стиснула зубами кулак, боясь вздохнуть. Вдали грузно осел на тротуар нетрезвый Семеныч.
- Добегался, урод... - Митрохин смачно сплюнул. Опустил оружие и собрался уже вернутся обратно, когда его взгляд задержался на стенде, за которым пряталась Кира. Глаза девушки расширись от страха, она сообразила, что ее укрытие опирается на землю тремя широкими опорами, и в зазоре от нижнего края до асфальта отчетливо видно ее ноги.
- Оба, на... Чего я нашел! - голос Митрохина выражал искреннюю радость. Девушка вздрогнула, в свои шестнадцать она прекрасно понимала, чего от нее может хотеть мужчина, уверенный в своей безнаказанности. Митрохин вновь поднял ствол, сделал шаг в направлении девушки и процедил сквозь сжатые зубы:
- Двинешься - убью.
Кира не попыталась бежать, понимая всю бесполезность попытки. С такого расстояния не промажет и слепой. Она просто закрыла глаза...
Вновь грянул выстрел. Но только звук оказался другой - более резкий и не такой громкий. Будто вернулось эхо того, первого выстрела. Странно, Кира и не думала, что у эхо может появиться здесь, в центре города... Эта странность так ее заинтересовала, что она даже открыла глаза.
Митрохин улыбался. Детской невинной улыбкой, такая бывает у малышей, когда они видят маму. А еще, как будто просил прощения - Кира заметила, как в ярком солнечном свете блеснула слеза на его щеке. А форменная рубашка расцвела ярко-бардовым бутоном.
Пистолет выпал из руки майора. Звякнул об асфальт и чуть откатился в сторону. Рука бессильно повисла. Не соображая, что нужно немедленно бежать прочь, Кира вновь подошла к офицеру.
- Прячься. И не бойся. Это... он, - вновь попытался заговорить майор, - Вир... - человек шумно выдохнул и замер. Единственный глаз так и остался открытым.
"Третий" - мелькнуло в голове Киры, - "Но не последний".
Она не поняла, когда не надо бояться. Но это сейчас и не имело значения. Нужно было спешить.
В магазин заходить девушка уже не рискнула и побежала домой, не обращая внимания на боль в ногах и усталость. Город вокруг жил странной ненормальной жизнью. Кира обежала по широкой дуге двух бабушек-пенсионерок, отчаянно лупцующих друг друга клюшками. Молодой парень возле общаг гонялся за Бубликом, кидая в собаку камнями - на девушку он, к счастью, не обратил внимания. Стайка голубей сидела на крышках коллектора теплотрассы, нахохлившись, словно в середине декабря. Маленькие продолговатые глазки птиц пристально глядели на Киру и она отвернулась, еще немного прибавив скорости. Но возле контейнеров остановилась, не в силах отвести взгляд. Одна ворона таки победила. Она взгромоздилась на тело поверженной товарки и не переставая долбила голову врага. Кровь запеклась на ее клюве, но ворона ни на миг не прекратила своего занятия. Киру затошнило, она схватила обломок кирпича и со всей силы швырнула его. Промазала, стиснула зубы и пошла прочь. Не заметив, к счастью, Дуську - животное распяли на дереве, заколотили в каждую лапу несколько толстых гвоздей и после размозжили голову несчастного создания.
За дверью Киру ждали.
- Раздевайся и в душ. Одежду давай сюда, - распорядилась Алевтина Степановна. Кира уже ничему не удивилась и не возражала. Молча сбросила все с себя прямо в подставленный бабушкой пакет.
- И воду погорячее сделай, - добавила бабушка.
Под сильным напором горячей воды девушка немного расслабилась. Спало напряжение последних часов - и в мышцах, и в мыслях. Ей отчаянно хотелось остаться здесь, навсегда, так и стоять, ощущая, как по коже стекают капли, вычерчивая теплые щекочущие следы. Ведь еще сегодня утром, так недавно, и так давно одновременно, все было по-другому, иначе. И мама...
Мама. Кира резко выключила воду, кое-как смахнула воду с лица и поспешила к бабушке. Только она могла хоть что-то рассказать, прояснить в случившемся.
Бабушка будто так и стояла, дожидаясь Киру. Едва девушка показалась из ванной, протянула ей рюмку:
- Пей, залпом. Будет легче... - Кира непонимающе посмотрела на водку, снова на бабушку. Так поднесла рюмку к губам внучки, - Давай, надо.
Кира выпила, в желудке взорвался ядерный гриб, сорвал все тени сомнений, вычистил душу, выхолостил мысли.
- Молодец, девочка! - похвалила бабушка. Забрала рюмку из дрожащей руки девушки и потопала на кухню. - Как придешь в себя, помогай окна конопатить, - раздалось уже из-за двери.
Кира сглотнула и стала одеваться, отложив вопросы на потом.
Солнце еще не успело сесть, а в квартире воцарились сумерки. Женщины истратили весь скотч и клей, который отыскали в доме, бабушка изрезала на тонкие длинные полоски приличную гору белья, зато окна теперь почти не пропускали воздух. Повесили и закрепили гвоздями комплект самых плотных штор, чтобы никто не мог разглядеть то, что происходит внутри. Входную дверь тоже основательно проконопатили, поперек проема уложили шифоньер, старую швейную машинку и еще какие-то тяжелые деревянные ящики, которые Алевтина Степановна вытащила из кладовки.
Устали. После всех утренних приключений и водки, этот последний рывок окончательно измотал Киру. Она все порывалась расспросить бабушку о маме, о том, откуда они знают про работу друг друга, а том, что могло случиться... Но не успела, присела на край дивана, облокотилась на спинку, и провалилась в зыбкое небытие.
Несмотря на усталость, сон не шел. Кира часто просыпалась, порывалась встать, но уставшее тело не слушалось, и она вновь тонула в вязком омуте кошмаров. Ночь прошла беспокойно. Где-то далеко стреляли, девушка различила множество одиночных выстрелов, несколько очередей и даже взрывы гранат. Кира не была уверена, ведь никогда раньше не слышала подобных звуков. Но в фильмах о войне гранаты взрывались очень похоже. Окна конопатили как можно тщательнее, но едкая гарь все же просочилась в комнату и рассказала - в городе много пожаров.
Под утро в подъезде раздались крики. Женский визг - отчаянный, дикий, моментально оборвавшийся - заставил девушку проснуться. Кира подскочила, словно ужаленная, и встретилась взглядом с бабушкой. Та молча прижала палец к губам - мол, сиди тихо. Повела глазами - обуйся. Кира натянула кроссовки и на корточках подползла к двери. Прислушалась. За дверью кто-то монотонно бубнил одну и туже фразу. Слов было не разобрать, как девушка не старалась. Не обращая внимания на жесты бабушки, призывающие ее не шуметь, Кира поднялась на ноги и прижалась ухом к свободной верхней части двери. "Бамс" - в дверь ударили. Кира отшатнулась и едва не вскрикнула. Присела на корточки и быстро отползла от входа. Удар повторился, но замки и петли стальной конструкции пока держали. После третьего удара шум на лестнице затих, а затем послышались удары в соседнюю - обычную деревянную дверь. Та простояла недолго...
Ближе к обеду бабушка сноровисто подключила газовый баллон к плите. Пламя - неровное, дрожащее - своим видом немного успокоило обеих. Говорили мало, Алевтина Степановна осторожно набрала воды из бачка в туалете, чтобы не шуметь, и принялась готовить гречневую кашу с тушенкой. Кира неподвижно сидела у окна. Она проделала в ткани штор небольшое отверстие и сейчас старалась разглядеть, что же происходит на улице. Видно было плохо и мало. Возле подъезда у дома напротив лежал труп мужчины. С него сняли часть одежды, и обнаженные волосатые ноги жутко контрастировали с разодранной фуфайкой. Кира отвела взгляд, привыкнуть к смерти за неполные два дня невозможно.
- Возьми, - сзади незаметно подошла бабушка. Девушка обернулась. Алевтина Степановна протягивала ей бинокль. Черный матовый корпус блеснул в полутьме металлическим отливом. - Это Леньки, мужа моего, из армии привез.
Кира мало знала о Леониде Дмитриевиче, лишь то, что он служил кадровым военным где-то на дальнем востоке. Она приняла бинокль, повернулась и прижалась к окуляру. Мир за окном сразу стал четче и оттого еще страшнее. От вида мертвого мужика в фуфайке вблизи Киру чуть не вырвало. С него сняли нижнее белье и... Все ролики из криминальных новостей даже в половину не стоили того зрелища, что открылось перед девушкой. Он отвела бинокль чуть в сторону. Вот он, знакомый угол коллектор теплотрассы. Кира замерла - птицы, что испугали ее взглядами, все еще находились там. То, что от них осталось. Ощущение было такое, что каждую из них ударили сверху тяжелым прессом или кувалдой, кроваво-пернатые кляксы равномерно покрывали площадь люков. Девушка оторвалась от бинокля, у нее внезапно заломило в висках.
- Иди есть, почти готово, - позвала бабушка, но Кира и представить не могла, как она будет есть пищу после того, что увидела. Живот свело от голода, ведь они не ели больше суток и девушка слезла с подоконника. Неизвестно, когда пища будет в следующий раз.
В кастрюльке аппетитно шкворчало, бабушка разделила еду поровну и протянула Кире тарелку:
- Ешь понемногу, чтоб не напрасно. Запивай, - Алевтина Степановна указала на кружку с чаем. - Мы с моим стариком и не в таких условиях выживали. Вам-то, молодым, и не понять... Да и я не думала, что на старости лет повторить придется.
- Спасибо, вкусно, - Кира старалась, брала ложкой понемногу, но каша все равно стояла в горле комом. - Бабуш, а что случилось? Что такое - "А двадцать восемь"? И где мама...
- Мама? Не знаю, внуча, - Алевтина Степановна отложила в сторону пустую тарелку, - Не надо пока думать о ней... После.
- Когда после? - сердце Киры застучало быстрее.
- Через три недели, - ответила бабушка. - Я не помню точно, что такое двадцать восемь двенадцать. Что-то инфекционное и очень опасное. Я-то всю жизнь с токсинами работала, а вот дочка в биологи пошла. Как-то раз у них там ЧП случилось, ты еще маленькая была, годика два с половиной - так мамка твоя недели три тогда в карантине и провалялась. После выпустили, мол, уже не опасна. Тогда я первый раз эти цифры и услышала. Пробовала расспросить Наталью, да она в отказ - подписка, все такое. А времена суровые были, сама понимаешь, и впрямь никому не верь...
- Значит, это вирус? И нам нужно продержаться всего три недели? - Кира, наконец, закончила с кашей и сейчас допивала теплый сладкий чай.
- Да, внуча, три чертовых недели. И чтоб никто нас тут не нашел, - согласно кивнула пожилая женщина. - Потом карантин снимут, порядок восстановят. Нам главное - себя сохранить, когда народ вокруг с ума посходил. А ведь как мало надо, чтоб обратно в зверей превратиться.
- Почему так, ба? Почему? - перед глазами Киры до сих пор стояла улыбка Митрохина и обезображенное лицо майора.
- Не знаю. Инстинкты, наверное. Пока жизнь стабильная - стараются, держатся. А как власть слабеет - будто с катушек слетают, - пенсионерка сложила тарелки в стопку и затолкнула подальше в угол. - Нам только три недели выстоять. Потом все наладиться... Может, и мама вернется. Надо верить. И не шуметь. Поняла?
- Да, поняла, - Кира забралась с ногами в кресло и попыталась уснуть. Она уже поняла, что спать лучше днем, ночь для отдыха больше не подходила.
Разбудил ее звук работающего мотора. Грозно рыча мощным двигателем, мимо дома пронесся какой-то грузовик. Кира вскочила и подбежала с биноклем к окну. Еще только рассветало, и в утреннем неярком свете она сразу не различила - автомобиль-фургон гнался за бегущим человеком. Двое молодых парней отчаянно петляли, перебегая с одной стороны улицы на другую, увертывались, раз за разом уходя от широких колес и острого бампера. Но силы заканчивались, они бежали все медленнее, часто спотыкались, поднимались и опять падали.
Первого схватили быстро. Парень упал, запнувшись за бордюр, и до ушей Киры донесся его крик - полный боли и отчаяния. Грузовик остановился, и из него вывалились трое человек - в синих с желтой полоской комбинезонах, с дыхательными масками на лицах. Девушка узнала официальные цвета НИИ, в котором работала мама, и сердце ее сжалось. Парня, между тем, подняли, закрутили ему руки за спиной и затолкали в фургон. Он пробовал сопротивляться, явно не желая оказаться внутри, но пара сильных тычков в лицо быстро его угомонили. Створки захлопнулись.
Наблюдая за поимкой первого, Кира совсем забыла о втором парне. Потеряли его из вида и люди в грузовике. Они озадаченно смотрели по сторонам, переговаривались, а затем скрылись в кузове. Работавший все это время двигатель заглушили, а затем из крыши фургона приподнялся люк. Из-под него, на маленькой платформе, поднялась антенна - сетчатая, выполненная из десятков тонких серебристых проволочек. Она начала медленно поворачиваться, словно выискивая беглеца.
Кира почувствовала, как к ее губам прижалась рука. Он повернула голову и увидела бабушку. Та приложила к губам палец. Впрочем, Кира и так почти не дышала. Бабушка взяла у нее из рук бинокль и сама взглянула на улицу. Потом вернула его Кире, и осталась неподвижно стоять на месте. Девушка вновь прильнула к окуляру. И очень удачно - на глаза как раз попался спрятавшийся парень. Он сидел за детской горкой, вжимался в тонкий фанерный лист, и лицо его скривилось от страха. Люди из фургона не могли его видеть, но антенна, совершив полны оборот, стала более тщательно просматривать именно этот участок.
"Что же это?" - размышляла Кира, - "Датчик движения или тепловой сканер?" Парень затаился, и определить его по движению сейчас невозможно. А тепловой сканер, наверняка бы его уже засек.
Может, у парня не выдержали нервы, или просто затекли ноги. Кира смотрела не отрываясь и заметила, как он переставил одну ступню с места на место. Но этого оказалось достаточно - антенна провернулась назад и замерла на одном месте. Из кузова вновь выскочили люди и бросились прямо к горке. Парень слишком поздно понял, что его обнаружили. Скованного наручниками, его тоже загнали в машину. Взревел мотор и фургон укатил вдаль по улице.
- Это шумовизор, - произнесла бабушка. В наступившей тишине ее голос показался Кире громом. - Наталья говорила, что у них такие остались с каких-то испытаний. В серию не пошли, но как опытный образец для отлова диких животных - пригоден.
- Но зачем они ловят людей? - спросила Кира.
- А кто их знает, ученых наших. Может, спасти хотят, а может - на опыты. Кто их поймет. Нам к ним попадаться особенно опасно. Страшные они люди...
- Да уж, - девушка передернула плечами, вспомнив, как били по лицу парней.
- Потому сидим тихо, - повторила бабушка. Кира молча кивнула. Ей тоже ни капли не хотелось оказаться в том фургоне.
С того самого утра охота за людьми стала ежедневной. Фургон с антенной частенько неторопливо проезжал по улице, останавливался и настороженно вслушивался в шорохи за стенами домов. В первые дни пойманных набиралось много - из-за решетчатых окон без стекол тянулись руки, мелькали перепуганные лица. А как-то раз из открытых створок даже вырвался крепкий высокий мужчина. Он раскидал двоих "охотников" и даже пробежал несколько метров в сторону Кириного подъезда. Но девушка не успела порадоваться за удачную попытку неизвестного храбреца - коротко свистнуло духовое ружье, и в ногу беглеца впилась маленькая продолговатая штуковина. Кира догадалась - шприц со снотворным. И, действительно, мужчина сделал еще несколько шагов и неуклюже завалился на бок. Пару раз дернулся, выгибаясь дугой и замер. Таким его и унесли в кузов дюжие молодцы из института.
Кира опустила бинокль. Передернула плечами, избавляясь от оцепенения. Машина уехала, утренние два часа тишины - с восьми до десяти - закончились. Можно было заняться делами.
Тушенки и крупы оставалось еще прилично, а вода неотвратимо заканчивалась. От двух изначальных пятилитровых бутылей осталось всего одна, да и то уже неполная. А продержаться требовалось еще почти две недели. Водопровод отключился на второй день заточения, вместе с электричеством. Впрочем, свет в квартире все равно не зажигали, опасаясь привлечь внимание, ведь ночью по улицам бродили банды мародеров, а днем - охотились люди из НИИ. А вот отсутствие водоснабжения вызвало шок. Бабушка успела набрать несколько кастрюль, но стала экономить драгоценную жидкость с первого дня. А вот Кира пару раз позволила себе легкомысленно умыться, за что себя отругала уже неоднократно. Впрочем, однажды, не в силах спокойно переносить состояние туалета, бабушка сама навела там порядок. Временно.
Старались пить как можно меньше, но в душной, совершенно не проветриваемой квартире, получалось плохо. Бабушка пообещала через пару дней открыть ночью окно. Иначе, защищаясь от вирусов с улицы, женщины рисковали развести в помещении других, не менее опасных. Но принципиально это ситуацию с водой бы не изменило - с каждым часом пить хотелось все сильнее.
В то утро Кира сидела на кухне и чистила последнюю картофелину, оставшуюся в доме. Срезала совсем по чуть-чуть, только чтоб сохранить ощущение стабильности и благополучия. Доказать самой себе, что все в порядке, все под контролем. Что она просто чистит картошку, хотя сама до рези в глазах хотела вцепиться в сочащуюся влагой мякоть зубами прямо так - немедленно, сейчас.
Очистила. Положила в кастрюльку. Попробовала оторвать пальцы и не смогла... Рука будто ожила собственной, отдельной жизнью, и вовсе не захотела отпускать овощ. Потянула его ко рту, заставила Киру разомкнуть челюсти... Такую картину и увидела бабушка, когда зашла на кухню.
Кира вспыхнула, румянец стыда и отвращения к самой себе залил щеки:
- Ба... я... - попыталась оправдаться девушка, и вдруг разревелась, - Да зачем все это, какой смысл? Все равно сдохнем! Лучше уж сразу, ножом по венам.
Кира сжала в кулаке орудие чистки - рука вновь слабо попыталась воспротивиться, но девушка уже не дала ей шанса.
- Давай, валяй, - холодно проговорила Алевтина Степановна, - мне больше воды достанется. Если не хочешь за жизнь бороться сама, никто тебя насильно не заставит. Но и там, - бабушка подняла палец вверх, - одна отвечать будешь.
Рука Киры остановилась. Она никогда не была истово верующей, как и большинство подростков, но смутное ощущение правоты бабушки ее насторожило:
- А куда твой бог смотрит? Неужели не видит, что тут делается? Почему не поможет? -взвилась Кира.
- Он такой же мой, как и твой, - сухо возразила бабушка, - а куда смотрит? Но ведь ты-то еще жива, да? И если сейчас вены себе не перережешь, то и до вечера проживешь, так? Так чего еще ты от него хочешь?
- Хочу, чтоб он ответил - почему? - выдохнула Кира.
- Я не знаю, - вдруг, с непонятной трогательной простотой и грустью, ответила Алевтина Степановна, - Я правда не знаю, внуча... Но я очень хочу, чтобы ты была счастлива и обещаю сделать для этого все, что в моих силах. А ты должна выжить, понимаешь? Иначе вся наша жизнь, всех твоих предков с самого первого колена, все это - напрасно...
Кира сглотнула нечаянную слезу, сжала зубы, чуть надкусив губу и произнесла:
В супе не хватало картошки. Мало насыпали крупы. Совсем не положили мяса. Да и вообще там были только картошка, лук и соль. Но Кира так уплетала этот суп, как будто ни разу в жизни не ела ничего вкуснее.
Старинные механические часы показывали половину десятого. Раньше Кира всегда узнавала время по мобильному телефону, но в первый же день бабушка забрала его и вытащила батарейку. Девушка согласилась, понимала, что обнаружить ее по работающему сотовому для специалиста - плевое дело. Теперь она крутила упругое колесико каждый вечер - пять оборотов, ни больше, ни меньше - и все боялась перепутать, вместо хода стрелок завести звонок будильника.
Фургон проехал мимо минут двадцать назад. Городок был небольшой, и на то, чтобы обследовать все улицы, требовалось чуть больше часа. Это означало, что больше он уже не вернется, и Кира облегченно вздохнула. Она уже собралась слезть с подоконника и отложить в сторону бинокль, как вновь услышала звук двигателя. Пока еще далеко, машина как будто двигалась по соседней, параллельной улице. Но в груди предательски ёкнуло - неужели вновь за кем-то гонятся? И действительно, из переулка, что пересекал Кирину улицу чуть дальше соседнего дома, выбежала женщина. Длинной рваное платье ее развевалось по ветру, словно крылья раненой птицы. Шерстяной платок на голове развязался и болтался позади, держась на одном честном слове. Но, самое главное, в руках она держала сверток - в таких обычно пеленали новорожденных детей. В груди защемило - Кира знала, что у молодой женщины нет шансов скрыться от фургона, да еще с дитем. Девушка напряженно вглядывалась в бинокль, но ничем не могла помочь беглянке.
Женщина добежала почти до подъезда Киры, когда машина вылетела на улицу. Далеко, метрах в трехстах, но с высоты третьего Кириного этажа было хорошо видно, как автомобиль накренился в повороте. Фургон занесло и задние колеса, перескочив бордюр, забуксовали в вязком черноземе газона. Шофер очень торопился и немного не рассчитал. Женщина заметила преследователей, затравлено оглянулась, прижала сверток к груди и внезапно подняла глаза. Кира понимала, что такого просто не может быть, что заметить крошечное отверстие с такого расстояния невозможно, но женщина будто встретилась с ней взглядом. А вслед за этим беглянка бросилась к дверям подъезда.
Девушка отпрянула от окна, спрыгнула на пол и побежала к двери. Залезла на опрокинутый шифоньер, раскидала мелкие вещи и тряпки сверху и прижалась к дверному глазку, не обращая внимание на недовольное шипение Алевтины Степановны. Женщина с ребенком оказалась перед дверью чуть ли не быстрее Киры.
- Я знаю, там кто-то есть. Вы живые, вы хорошие. Помогите мне, прошу вас, - надрывая связки, заголосила беглянка. - Меня зовут Лена, а это Коля. Ему полгода, всего десять месяцев. Он здоров, клянусь вам. Спасите его, не отдавайте им!
Вслед за этим женщина положила сверток на пол и стремглав бросилась обратно на улицу. Кира узнала ее, женщина была у магазина в тот, самый первый день. Девушка хотела посмотреть, что же будет дальше, но в этот самый момент малыш агукнул - негромко, жалобно. Кира замерла.
Громко хлопнула дверь внизу. Девушка вздрогнула, подскочила к окну и схватила бинокль. Женщина выбежала из дома и со всех ног бросилась вдоль по улице. Кира перевела бинокль на то место, где буксовал фургон. Машина уже выбралась на асфальт и сейчас спешно разворачивалась. Водитель вжал педаль газа и фургон, надрывно рыча мотором, бросился в погоню. Занятый вытаскиванием автомобиля из ловушки, шофер не заметил, как женщина забегала в подъезд...
Шлейф сизого дыма рассеялся, утих гул, налетевший ветер поднял опавшую листву и разбросал ее по асфальту. Кира опустила бинокль, задумалась, на секунду прикусив губу, а затем решительно двинулась к баррикаде у входа.
- Ты куда? - настороженно окликнула ее бабушка.
- Там малыш, нужно его забрать.
- Не смей! - Алевтина Степановна бросилась в двери и перегородила проход. - У нас и так пить нечего, да и кормить его - чем будешь? Он же маленький...
- Вот именно, - сухо констатировала Кира, - он маленький и ему нужна помощь. Отойди.
Бабушка стояла на месте долго, минуту или больше, не отводя глаз, не мигая... Затем как-то неуловимо поникла, опустила руки, отвернулась.
- Что же я... Делай, что должна, - и потянула край шифоньера в сторону. Кира помогла, и через минуту они уже открывали тяжелую стальную дверь. Сверток лежал там же, где его оставила мать.
В одном из кухонных шкафчиков чудом сохранился пакет сухого молока. Малыш пил неохотно, капризничал, выплевывал самодельную соску из скотча и презерватива, проколотую шилом. Но голод - не тетка, да и жить хотелось очень...
Кира вычерпала из бачка остатки воды и сумела немного обмыть чумазые ручки-ножки ребенка. Когда она прикасалась к нему, поправляла пеленки, кормила, ее глаза, потухшие в тот страшный первый день, вновь светились счастьем. Уходили дурные мысли, отпускала непрерывная ноющая боль в груди. Она почти не замечала голода и жажды, усталости и духоты. Качала малыша, когда он плакал. Засыпала рядом с его постелью - картонным ящиком из-под телевизора, раздобытого на лоджии. В эти дни, впервые с начала карантина, Кире перестало сниться по ночам печальное обиженное лицо матери. Девушка даже иногда умудрялась проспать всю ночь, не просыпаясь. Бабушка смотрела на Киру, утирала редкие скупые слезы и улыбалась чему-то своему, непонятному.
На третий день жизни втроем Кира заметила, что бабушка принялась молоть ручными жерновами гречку. Отбрасывая крупные ошметки, Алевтина Степановна осторожно собирала тонкую пыль в пакет и подсыпала малышу в молоко. Поперву ребенок морщился, выталкивал ложку, из которой его пробовала кормить бабушка, но еще через день привык и к этому. И почти не плакал. Словно понимал, шуметь нельзя, это смерть.
Процесс кормления малыша худо-бедно наладился. На пеленки пошел весь запас простыней и пододеяльников, по старой привычке приготовленных Алевтиной Степановной на приданое внучке. Кира сделала пять или шесть сосок-пустышек, чтобы, не дай Бог, ребенок не закричал в неурочный час. А в час тишины она просто и категорично заклеивала ему рот лейкопластырем. На войне как на войне.
О том, что жизнь превратилась в непрерывное звериное выживание, Кира старалась не думать. С утра она меняла пеленки и кормила ребенка, затем разглядывала улицу в бинокль, после обеда ложилась спать. Чтобы часть ночи бодрствовать и бояться.
Ночи становились все страшнее и страшнее. С первых же дней обычные люди затаились по своим домам-норам и старались не показывать на улицу в темное время суток. Но вскоре день захватили люди их НИИ, быстро отловили всех праздношатающихся и принялись за норушников. Кира с ужасом думала о том дне, когда и в ее квартиру начнут ломиться сине-желтые комбинезоны. Она уже видал, как это происходит - дюжие молодцы с ручным тараном выбивают дверь и выносят парализованным жителей. А ночью в городе орудовали бандиты и мародеры. Хищные стаи голодных людей с факелами шли по улице, выбирали понравившийся дом, выбивали кирпичами стекла, забрасывали веревки с кошками и залезали внутрь. Высоко они не забирались, максимум - второй этаж, а прочная стальная дверь пока была им не по зубам. Но Кира понимала, что однажды доберутся и до нее. Оставалось надеяться, что карантин закончится раньше и в город придет власть.
Шел двенадцатый день, а в бутыли осталось не больше пары литров. Бабушка тяжело вздыхала, но ничего не говорила. Кира понимала и сама - давно пересохшие губы шелушились, а язык походил на наждак. Тогда она и решилась пойти в разведку.
Внимательно осмотрела все окрестности в бинокль, убедилась, что все спокойно и решила осмотреть соседние квартиры. Вдруг хоть где-нибудь осталась вода?
Алевтина Степановна стала возражать. Нет, не перегородила дверь, как в прошлый раз, а просто предупредила - вирус смертельно опасен. Кира и сама понимала, что это так. Иначе куда подевалось население, ведь уже на второй-третий день стало ясно - большинство народа погибло. Иначе улицы кишмя кишели бы людьми, до карантина население составляло почти пятьдесят тысяч. А те редкие толпы оборванцев и мародеров, которых видал Кира, в общей сложности насчитывали две-три сотни душ. Пусть даже часть людей погубила паника и бандиты, все равно - людей осталось слишком мало.
На лестничной клетке валялись осколки кирпичей, бетонных бордюров и пара молотков без ручек - мародеры много сил положили на взлом Кириной двери. В углы чернела груда тряпья, видимо, кто-то даже ночевал здесь. И не напрасно, все остальные двери на площадке успешно взломали.
Кира осторожно коснулась двери напротив, легонько толкнула ее, стараясь не шуметь, зашла внутрь. После разграбления квартиру пытались поджечь, девушку встретили выгоревшие куски обоев, почерневший и оплавленный линолеум и прокопченные потолки. Часть мебели унесли, видимо, на дрова. Что осталось - разломали и тоже пожгли.
Перевернутый холодильник на кухне развеял все надежды, Кира подставила принесенный с собой полиэтиленовый пакет под кран и крутанула вентиль. Пара мутных капель сорвалась вниз, и девушка нервно хихикнула.
Кира уже собралась уходить, когда ее внимание привлекли две небольшие дверцы под окном на кухне. Она нахмурила лоб, словно вспоминая нечто важно, а потом радостно бросилась к ним - ну, конечно, это же кладовка, в двухкомнатных она была у всех. Девушка распахнула двери - пусто? Нет, в самом дальнем углу, чуть прикрытая желтыми газетами, стояла стеклянная банка. Целая!
Не помня себе от радости, Кира вытащила ее на свет. Так и есть - непременные соленые огурцы, полная трехлитровка. И пусть это не чистая вода, но все же. Девушка обхватила банку обеими руками, опасаясь случайно разбить, и побежала обратно.
- Бабушка, бабушка, смотри, что я нашла! - радуясь находке, словно ребенок, Кира вбежала в комнату.
И замерла на пороге. Разом потяжелевшая банка выскользнула из рук и разбилась.
- Ба... ба... - задыхаясь, выдавила Кира и бросилась к бабушке, схватила ее ноги, приподняла вверх, потянулась к табуретке и опрокинула ее, закусила губу, напрягаясь из последних сил, всхлипнула.
- Нет, ба... - ослабшие за дни заточения руки не смогли приподнять даже почти невесомое тело Алевтины Степановны. Но Кира все равно так и стояла, не отпуская бабушку, так и стояла - не отпуская...
А в картонной коробке ревел, не переставая, малыш.
Много позже, сумев все-таки перерезать ножом толстую бельевую веревку, Кира била Алевтина Степановну по лицу, пробовала делать искусственное дыхание и даже массаж сердца. Ничего не помогла, бабушка ушла, просто оставив внучке записку.
"Так будет правильно, Кира. Ребенку много не надо, а ты как нибудь продержишься, ты сильная. Осталось немного. А нам, старикам, давно пора на покой. Ведь мы всю эту кашу и заварили, давным-давно, а вам, нашим детям, теперь расхлебывать. Не кори себя и не вини. Это мой выбор. Только мой. Держись, Киррра. Борись, как зверь..."
Рука ли дрогнула, или еще что, но имя девушки написалось именно так - с тремя "р".
Весь день Кира была не в себе. С трудом уложила тело бабушки на кровать. Бездумно и монотонно ходила по квартире, открывала и закрывала дверь, то ли рвалась куда, то ли хотела остаться. Забыла покормить малыша. Тот больше не плакал, лишь негромко агукал, пробовал перевернуться и даже выбраться из коробки.
Наступивший вечер не принес спокойствия. Кира села в прихожей, собрала злосчастные огурцы в пакет и упрямо грызла кислые твердые овощи. Словно мстила им за что-то. Так прошел остаток дня, а в начале девятого окно разлетелось на тысячу осколков, и на пол шлепнулся обломок кирпича.
Кира подскочила на месте, бросилась к ребенку, схватила его и прижала к груди. На улице послышался топот ног и крики:
- Кидай, говорю, кошку, пока хозяева не очухались! - скомандовал глухой хриплый голос.
- Сейчас, ага, - ответил ему звонкий, высокий, почти мальчишеский.
Вслед за этим в окно влетела железяка - арматурные штыри, связанные проволокой - и зацепилась за батарею. Кира не мигая смотрела на то, как натянулась веревка, привязанная к одному из штырей, и как прогнулась "кошка" под весом мародера.
- Шибче ползи, Мелкий, - послышалось снизу.
Кира будто очнулась. Она вернула малыша на место, стиснула зубы и огляделась в поисках хоть какого-нибудь оружия. Большой кухонный нож, которым девушка перерезала веревку, валялся на полу в коридоре. Кира схватила его двумя руками, крепко сжала пальцы и со всей силы ударила по натянутой через край подоконника веревке. Еще и еще - пальцы соскользнули, и она глубоко порезала кожу. Но и веревка понесла урон - размахратилась, ощерилась иглами-рваными волокнами. Девушка натянула ткань рукавов на пораненные пальцы и вновь принялась кромсать орудие преступления. Не успела - вихрастая белобрысая голова внезапно появилась над карнизом.
Незваный гость уставились на Киру - пока мародер лез, то чувствовал, что кто-то теребит веревку. Теперь он узнал, кто именно. Парень перевел взгляд на нож в руках девушки, в его зрачках, еще мгновение назад чистых и светлых, моментально появился хищный оскал волка. Но Кира этого даже не заметила - она, не мигая, смотрела на мертвенно-бледную, испещренную множеством темно-красных язв, голову мужчины. В первый момент ей показалось, что у парня ожог лица, и он очень сильно зарос. С его подбородка, щек и даже ушей свисали длинные седые пряди, но спустя мгновение Кира поняла - это не волосы. Растительность походила на тонкие белесые отростки-нити, покрытые редкими мутно-зелеными пятнами. Часть этих нитей была собрана грязной потертой лентой в подобие косички на подбородке, остальные беспорядочно свисали вокруг. Менее длинные отростки покрывали и руки бандита. Кира замерла, не в силах оторвать взгляд, нити показались ей настолько мерзкими, что она непроизвольно передернула плечами. Более отвратительного зрелища она в жизни не видела.
А мародер времени не терял, он ухватился одной рукой за край карниза, и уже начал подтягиваться, стараясь быстрее оказаться на твердой поверхности. Но не успел, с хлестким треском веревка оборвалась, и только это спасло Киру. Парень повис на одной руке, попытался ухватиться другой за оконную раму, но не сумел, потому что задел осколки стекла на ней. Бандит вскрикнул - сдавленно, утробно, и девушка заметила, что стекло срезало несколько нитей с его руки. Из свежих срезов тут же стала сочиться тягучая зеленоватая слизь. Видимо, это и причинило парню боль. Но времени на размышления не осталось, преступник сумел найти свободный от стекла участок, вцепился в него, и сейчас его лицо вновь приподнималось над краем подоконника. Не помня себе от страха, Кира еще крепче сжала в руках нож и, что было сил, ударила парня. Тот сумел увернуться, втянул голову в плечи и почти уже залез внутрь. Кира замахнулась еще раз, нацелилась прямо в лицо и почти достигла цели. Но поскользнулась - осколки стекла разлетелись по полу - потеряла равновесие, выронила нож и чуть не упала на мародера. Они оказались лицом к лицу, несколько прядей-отростков коснулись кожи девушки, и Кира сразу же почувствовала сильное жжение. Она инстинктивно дернулась, изогнулась всем телом, а затем, не придумав ничего лучше, схватила парня за косичку и дернула изо всех сил. Нити оборвались, мародер взвыл от боли, пальцы его разжались, и он полетел вниз. Спустя миг раздался глухой удар, под окнами, выходящими на улицу, газона не было - лишь твердый асфальт.
Кира поднялась на ноги и брезгливо отбросила в сторону отвратительную клейкую косичку. Затем повернулась к ребенку, проверить, все ли в порядке. В это самое мгновение в окно влетела бутылка с зажженным фитилем - подельники мстили за своего. Орудие мести разбилось, ковер на полу разом охватило пламя, на стенах взметнулись страшные кривые тени, начали свой безумный танец разрушения. Вспыхнули занавески, потянула паленым, занялась тумбочка у окна. Кира поняла - нужно немедленно уходить, куда угодно, хоть на край земли, лишь бы подальше от начавшегося пожара. Пронзительно закричал малыш, почуяв запах гари, а с улицы послышалась ругань и слабые стоны, видимо, парень расшибся не насмерть.
- В подъезд давай! Она сама дверь откроет, как дым пойдет, - услышала девушки.
- Убью гниду, за Мелкого я ей... - окончания фразы потонуло в шуме пожара.
И тут Кира вспомнила, что под окном соседской квартиры находился небольшой карниз. Она подхватила ребенка на руки, еле справляясь с бешено стучащим сердцем, накинула курточку, отрыла дверь и почти перепрыгнула в соседнюю квартиру. На ее удачу, мародеры еще не успели подняться на этаж. Не оглядываясь, девушка пробежала по коридору, забежала в нужную комнату и бросилась к окну. Выглянула - так и есть, карниз оказался на месте, и уже с него легко можно было перебраться на дебаркадер овощного магазина, что располагался в подвале дома. С трудом забравшись на подоконник - мешал ребенок, да и руки еще тряслись после пережитого - Кира соскочила на выщербленную временем бетонную поверхность. Охнула, побежала дальше - скривила губы, стараясь не замечать боль в ступне, которую подвернула. Ребенок в руках громко кричал, но успокоить его не было времени. В брошенной квартире осталась вся прошедшая жизнь, надежды и погибший за тебя последний близкий человек.
Кира сумела укрыться в старой швейной мастерской. Здание частично обрушилось, потрескавшиеся колонны держались на честном слове, и девушка решила, что за ней в глубь завала никто не сунется.
Она слышала, как бандиты бегали по округе с факелами, раздавались выстрелы, но ее логово так и не обнаружили. Вжавшись глубоко в самую узкую щель, она изо всех сил старалась успокоить ребенка. Хорошо, что самодельные соски всегда лежали рядом с коробкой, и она чудом умудрилась захватить одну. Пустышка помогла, малыш перестал кричать и сейчас лишь жалобно постанывал, ворочаясь в пеленках.
Занимался рассвет. Самый безрадостный из всех, что успела пережить за свою короткую жизнь Кира. Она сидела на корточках, чувствуя, как с каждой минутой все сильнее затекают ноги, но не могла заставить себя пошевелиться. Боялась, что единственный шорох привлечет внимание бандитов. Или тех из фургона, кто вскоре отправиться собирать жизни выживших обитателей мертвого города. Сине-желтый фургон пугал ее неизвестность больше, чем мародеры. С людьми, даже с такими - заросшими омерзительными нитями-отростками - договориться можно, думала Кира. А те, в машине, они уже не люди.
Выглянули первые лучи светила, позолотили металлическую крышу многоэтажки напротив. Солнечные зайчики разбежались по асфальту, приближался час тишины. А малыш с каждой минутой начинал плакать все громче. У Киры голова шла кругом. "Мамочка, за что мне это, что я такого натворила!" - думала девушка, монотонно покачиваясь в такт своим мыслям. Холодный бетон отнимал тепло, и даже восходящее солнце не могло вернуть жизнь в хрупкую озябшую девчонку, по щекам которой текли горячие соленые капли души. "Прости меня, мама. Ты хотела мне счастья, хотела уберечь от всех бед на свете, а я тебя не понимала. И теперь уже поздно..."
Вдалеке, пока еще слабый и еле различимый, послышался гул двигателя. "Они", подумала Кира, - Вот и все". Ребенок кричал все сильнее, и девушка уже никак не могла его упокоить.
"Миленький, потерпи немножко, пожалуйста, я даже имя тебе не придумала!" - умоляла Кира. Она взяла малыша на руки, качала и баюкала его, но ничего не получалось, как она не старалась. А Кира уже ясно представляла эту страшную равнодушную антенну, которая метр за метром обшаривала местность в поисках обреченного. Сегодня грохот фургона звучал иначе - жестко, гулко, неотвратимо. "Так грохочут, наверное, шестерни адских машин", - устало подумала Кира. - "Но я не хочу туда, мы должны выжить..."
Грохот раздавался совсем близко, Кира часто и резко дышала, хватая воздух не легкими, нет - прямо сердцем. В голове клубился дым вчерашнего пожара, мелькали звезды, связанные бледными молочно-слизкими нитями. Хохотали стальным блеском глаза Митрохина, улыбался, будто младенец, парень на веревке, а над всем этим огненными буквами горело - "А двадцать восемь двенадцать". Грохот подкрался вплотную, окружил Киру, схватил в свои цепкие когти-лапы. Раскатисто урчал "Кирра, Кирра!", требовательно звал к себе. И она поняла, что больше не может противиться ему, что должна прямо сейчас покорно выйти наружу. Но одновременно внутри нее, где-то очень глубоко, родилась уверенность - она не станет дальше бояться. Если продолжать малодушно прятаться, то страх убьет и ее, и ребенка, и все то хорошее, что могло еще случится в жизни.
Внезапно грохот разом смолк, будто хотел сказать - я нашел тебя, Кирра. Выходи, игра в прятки закончена. И тогда девушка сняла с себя куртку, завернула в нее малыша и крепко прижала к груди. Затем подняла с пола самый острый камень и смело шагнула навстречу страху...
Такой ее и увидели бойцы отдельной дивизии войск специального назначения. Карантин сняли, армия вошла в город и взяла его под контроль. По улицам отлавливали последних мародеров, штурмовой отряд захватил здание НИИ, арестовал ученых и освободил выживших пленников.
Одна из БМП остановилась у полуразрушенного жилого здания с вывеской "Швейная мастерская". Солдаты устали, тяжело дышали в защитных костюмах, но не снимали маски - очень боялись заразиться. Мертвый город производил тягостное впечатление - они никогда еще не видели ужас так близко. И в этот самый момент, из руин, навстречу бойцам вышла усталая измученная девушка с горящими ненавистью глазами и тяжелым камнем в руке. Она никого и ничего не боялась, не испугалась и людей с оружием. Просто замерла в растерянности, не понимая, что случилось. А бойцы смотрели на нее и не могли поверить в то, что слабая женщина и младенец сумели выжить наперекор самой смерти.