Аннотация: Может ли возникнуть учение о недостоверности иллюзий в мире, что держится ими? И как ему пройти через завесы иной культуры, не изменившись?
Богатый гость приехал в монастырь, и монахи столпились у входа.
Каждый с утроенной скоростью искал себе дело, позволяющее и глазеть на гостя, и создавать видимость усердного труда. Кто подрезал траву, кто делал вид, что смахивает уличную пыль с резных статуй, а Дун Гуй отличился и вовсе - сел на пути свиты и стал плести корзинку, выставив босые ноги. Старикам хорошо, им позволены чудачества, а что делать Сайто? Он был молод, был иноземцем, лишь недавно принятым в монахи, и был несчастен, как только возможно.
С тоской он выглянул из окна и заметил лишь высокую прическу гостя, что скрылся за красными воротами, а спутница его осталась в закрытом паланкине.
Но и так было известно, что приехал очередной благодетель, вот только их не было уже четыре месяца, и все привычно ожидали гонений. Нелегко чужому на чужой земле. Монах - всем чужой - но известно, что простой человек и учение поймет по-простому, и не станет делить хлеб с посторонними.
Учитель Дао и на заре своего труда, и к закату жизни своей неустанно работал над решением непростой задачи. Целью буддизма есть обновление мира старого, но в стране, где причуды древности правят, окутывают сном невинные головы людские, кому нужна новизна? Новый - значит нестойкий, новый - значит исчезнет, как дымка над полем.
Мосту, что построил Учитель, совещаясь с даосами и передав им, неуважаемым общиной отшельникам, долю своей власти, недолго суждено было держаться. Кто воспримет всерьез безумца даоса, ночующего на деревьях, пусть и бессвязные речи его в точности повторяли Канон Будды Милостивого, на разных концах земли неузнанного друг другом?
А монахи, что почувствовали истинность Канона и милость Пробужденного, отреклись от своих имен и ступили на новую землю, но как вести за собой остальных, они не знали.
Восхищение перед нежданным подобием учения даосов и Канона было доступно лишь людям ученым, но и те качали головами и не желали ради спасения души отвергнуть древние опоры. Для неученых же и монастыри, и бессмертные на облаках, и вера чужеземцев, были лишь теми же причудами древности, игрой ее среди мира.
И монахам довелось искать пристанища у власть имущих. Трудом они зарабатывали на хлеб, часть хлеба отдавали за военную защиту. Теперь же договор Учителя Дао с князем подходил к концу, и гости с богатствами приезжали все реже, зато гости с трудными вопросами - часто...
- Не запрещена, а нежелательна. - Гость был первым сыном князя провинции, и знал толк в уловках.
- Ваше знакомство с Каноном, благодетель, достойно восхваления, но ведь свобода от причин и следствий лишь непривязанностью достигается, и как же тому, кто о благе существ печется, создавать им узы привязанностей?
- Вы не понимаете. Назовите "обновление" - "чудом", и люди к вам потянутся, так как лишь в этой оболочке признать новое им позволит древность, Дух, мелкие боги, - все то, что населяет сознание здешнего народа вместо клеш и загрязнений, как утверждают чужеземные сутры.
- Слово должно подтверждаться делом, - патриарх был тверд. - Чудеса, дарованные людям, станут их погибелью.
- Но это будет завтра, а сегодня вы дадите многим услышать учение, а дом ваш сберечь от разорения.
- Хорошо. - Учитель опустил голову.
- Постройте золотую статую Будды и сделайте так, чтобы она заговорила. Я плачу. А что она скажет - вам выбирать.
Золотой Будда, установленный во дворе храма, занимал почти всю его западную часть, и пришлось сдвинуть кадки с кустарниками мушмулы, чтобы освободить ему место. Молодому Сайто предложили забраться внутрь, и с собой дали воды в плетеной бутыли. Говорить надо было громко и четко в специальную трубу, иначе снаружи слышался только гул.
У крестьян, как известно, очень короткая память, иначе жизнь их была бы совсем тяжелой. А может, размеренный распорядок так влияет, что они запоминают лишь то, что пересказывают в легендах, и Яо и Шунь для них ближе вчерашнего старосты. Старосту отправили на покой, а крестьян согнали к монастырю, будто бы помогать срывать сорняки, и тогда Сайто впервые выступил перед ними.
Никто не видел его лица в дыре в горле золотого Будды, но никто, к сожалению, его и не слышал. Не сориентировавшись в причудах звукового устройства, Сайто начитывал текст в другое отверстие, и лишь гул разносился над полями. Настоятель побелел от злости, велел ему прекратить и приказал избить палками, что и было исполнено.
- Не до смерти, идиот, - проходя мимо, бросил он, как будто бы жилистый и широкоплечий Дайгон действительно захотел бы забить юношу до смерти, освободив его так рано из цепи перерождений.
Но именно Сайто приказали быть голосом Будды и никто не собирался снимать его с этой проклятой должности, потому что все знали, что в случае, если ложное чудо будет развенчано, гнев местных богов падет на действующего. Вера в Канон у настоятеля не вытесняла местных суеверий.
Но на следующий день крестьяне пришли снова, и в этот раз все было слышно. Будда говорил о мире, в котором бедные и богатые вместе едят за столами, в котором никто не болеет и милостыни не просит, где золотые врата открываются в изумрудных стенах, а нефритовые паланкины проносят мимо ведающих Учение, и все склоняются перед ними. Он говорил о Чистой Земле.
Под конец Сайто был как в бреду, но крестьяне восклицали в такт его срывающемуся голосу:
- Если вся округа уйдет в монахи, кто будет обрабатывать поля?
- Они и будут, труд необходим общине, но труд будет на пользу Канону и миру...
- Монастырю.
- Множеству монастырей, благодетель. Учение Будды воцарится на этих землях.
- Я не верю тебе.
Настоятель качал головой, перебирал четки. Никто уже и не вспоминал, как яростно отрицал он идею говорящего Будды, - у монахов тоже бывает короткая память, особенно если так они могут выразить свое почтение.
Сайто же был монастырской шлюхой, и эту ночь ему надлежало провести с демоном Нидамом, но очередность едва ли соблюдалась. О передышке ему каждый раз приходилось просить, и он давно не пользовался этим правом, предпочитая стерпеть и уйти потом. Но дни сменялись днями, и не было изменений, - каждую ночь после заката кто-то из монахов насиловал его, принуждая порой к странным вещам, будто и впрямь безнаказанность делает мировой порядок подобным кошмару. Настоятель, к примеру, после этого начинал отчаянно пересказывать одну и ту же историю про двух своих жен, оставленных им ради Канона... слушать это было едва ли не хуже!...
За год и два месяца такой участи Сайто не смог смириться, но научился горько смеяться над каждым, проходящим мимо. Самоубийство было надеждой на избавление, но сил недоставало. Как часто он мечтал, закрыв глаза в темноте, о том, как однажды убьет себя перед храмом, и власти вступятся за него.
Это было в обычае древних земель, - тот, кого обижали, всегда мог рассчитывать на отмщение, покончив с собой, так как в этом случае гнев мира и владык падал на обидчика, и того казнили и отбирали имущество в казну императора.
Но за выходца с островов, еще и монаха Будды, отринувшего мир, род, и законы его, не вступилась бы ни одна живая душа.
- Даже Авалокитешвара Милосердный, воплощенный в обители бессмертия, не поможет мне? - спросил себя Сайто. - Он приходит порой в обличье смерти и войны, так написано в Каноне...
Боль отстраняет. Нет лучшего способа сосредоточиться, - на какое-то время. Если бы кого-то интересовали успехи молодого варвара в молитвенном созерцании, он бы восхитился. Боль заставляет думать, - ежедневно, напряженно, скрыто. Боль делает осмотрительным в выборе друзей, - на какое-то время, до определенного предела. Ведь был тот одноглазый исполнитель казней, кто изъявил желание взять себе помощника из людей, не нужных монастырю, но его с позором прогнали...
Милостивый Канон не желает знать о казнях иной властью, чем развращенностью самого человека.
Боль не оставляет в покое, зато оставляют люди. С какого-то времени в монастыре прекратились разговоры о воздаянии за прошлые грехи. Или, может, он просто забыл... боль заставляет забыть все, кроме самого важного.
У вьюнка на стене Сайто остановился. Здесь была крошечная кумирня, куда приходили поклониться предкам. Учитель Дао с начала основания монастыря не велел никому отлынивать от исполнения общих обрядов, пока они не противоречили Канону. А почтение к предкам - плоть и кровь этой огромной земли, и чем стала бы новая вера без старых корней? Ей не прижиться. Только глупцы отрицают старое ради нового.
Сайто помнил своих родителей, живых или мертвых. Многие заказывали миниатюрки с портретами родичей и оставляли их в кумирне, подсовывая под деревянную балку, но он помнил и так - высохшее, с полуулыбкой лицо отца, всегда опущенные глаза матери и узел у нее на затылке. И в его землях было принято звать род на помощь в трудных ситуациях, хотя полагались больше на богов воды и ветра и выпущенную в воду кровь.
Сайто опустился на колени и закрыл руками лицо. Никто не обращал на него внимания.
- Бодхисаттва Авалокитешвара, в чьем Духе мы обретаем прибежище, воплощенный в обличие Хон и Сяо, сопроводи души предков моих к обители покоя и милосердия, где нет обид, также, о Лотос Держащий, опору в земле твоей пусть учителя мои обретут, и защиту даруй и моей душе, - повторил он трижды, встал и вышел.
нужно было возвращаться к ежедневным обязанностям - прополка огородов, плетение изгороди, быть Буддой.
Недавно через дыру в горле статуи Сайто увидел нечто, что заставило трепетать его окаменевшее от боли сердце впервые за долгое время. К монастырю приближались вооруженные солдаты высокого ранга, - всякий здесь носил оружие, даже крестьянин, но эти несли его, чтобы защищать многое и убивать многих. Ань Гуй вышел навстречу им, поклонившись, и они отступили. Все знали, зачем в монастырь приходят солдаты. За исключением некоторых, обратившихся к Будде для избавления от тягот мира и службы и обривших спутанные косы, сюда приходили удостоверить стойкость мирового порядка. Пусть огромные территории на западе принадлежали монастырю и Учитель Дао использовал их в целях Канона, пусть крестьяне на них обрабатывали и свои, и монастырские земли, но учение не получило еще полного признания у осторожных свыше, и в любой момент могло быть изгнано. Об этом и приходили сказать носящие оружие. Изгнано и уничтожено вместе с его миролюбивыми носителями.
Не носили оружия только монахи, проповедуя отказ от убийств всякого живого существа.
Оружие хранилось у них внизу.
А Сайто так надеялся, что его убьют вместе с его обидчиками.
После вечерней службы Сайто остановил настоятель, положил руку на плечо, взял за подбородок.
- Тебе есть за что быть недовольным своей участью, брат?
Сайто прищурился, мысленно обратившись к Авалокитешваре, чтобы не дать волю ярости.
- Нет, учитель.
- Хорошо же. Иди.
Уходя вдаль по галерее, Сайто увидел, что с тем же вопросом он обращается к молодым послушникам. Он догадался, что настоятель подозревает кого-то в шпионаже. Говорили, что он подвижничеством обрел сиддху всеведения и мог читать мысли, как погоду по облику неба.
Никак нельзя продолжить этот рассказ без отступления о Каноне, поэтому нам вновь придется увидеть беседу учителя Дао и императорского посланника, хотя никто так и не знает, была ли она на самом деле.
Но допустим. Вот бамбуковые занавеси, вот белый свет пасмурного дня.
- Ваша религия, - религия милосердия, но как совместить милосердие с защитой, и ненападение - со справедливостью? - этой фразой посланник закончил свою длинную речь, но ее суть, в принципе, сводится к этой фразе, и приводить всю тираду нужды нет.
- Никто не может претендовать на мировое господство, если чужд народу, - ответил учитель. - Людям близка мысль о легко доступном милосердии, за которое не нужно больше бороться, - только учиться.
- Учиться чему? - с насмешкой произнес посланник. Мы учимся владеть оружием, изучаем стратегии, хитрости, - чему же предлагаете учиться вы?
- Воспринимать мир как страдание.
- Хм?...
- Весь этот мир, - учитель обвел рукавом, спускающимся до пола, пространство с востока на запад, - являет собой лишь трудноуловимое, практически незаметное глазу страдание. Страдание, что преграждает свободу.
- А как же радость и власть? - Этот вопрос свидетельствовал о крайней молодости посланника.
- Радость, власть и прочие тяготы, за которые следует бороться, которые следует защищать и беречь, мы называем лишь тропинкой и узами, ведущими к продолжению страдания, - вежливо ответил учитель. - Мы же говорим о прекращении страдания и возрождении в Чистой Земле.
- И это доступно всякому?
- Да, всякому, кто следует Канону.
- Это слишком просто.
- Кто сказал, что истина должна быть сложной?
- Но те, кто с рождения стремится к власти и почитанию, предаваясь вначале почитанию родителей, потом, когда осваивает чтение и письмо, - предкам, потом, когда поступает на службу императору - миру и вселенной, и обретает взамен блага, долголетие и благоденствие, - с чего бы им бросить все и идти за этой простой истиной?
- Мы и не рассчитываем на аристократов, - пожал плечами Дао Ань. - Наша опора - люди незнатного происхождения.
- Но эти люди тоже служат миропорядку.
- Спросите у них, чему они служат и понимают ли они, чему служат. Они испытывают боль, и боль учит их ежедневно. Мы лишь говорим "небо" там, где они уже сказали "земля". В этом весь Канон.
- Хорошо. Так в монастыре нет оружия?
- Мы мирные монахи. В монастыре - нет оружия. Наше оружие - слово Будды.
Ночью, как всегда, Сайто пытался плакать, потом уснул. Но разбудили его крики. Он подумал, что продолжается его сон, слишком это было красиво, - огонь, грохот, подземные толчки и звон оружия.
Но это было вьяве. Солдаты не врывались в дальние кельи, зная, что охранники находятся возле покоев настоятеля. Настоятелю отрубили голову в первую же минуту, - верили, что речь его обладает чудодейственной силой, а значит, ему попросту нужно не дать заговорить.
Гуй Дую отрубили левую руку и пригрозили поступить так и с правой, если он не скажет немедля, как снять чары с золотой статуи и разрушить ее. Его крик был громче всех остальных, или так только казалось.
Сайто не двигался, стоя у колонны. Он ждал смерти, но никто не подходил к нему. Кто бежал, подхватив горящую одежду, кто бросался в пруд, но солдаты что-то сделали с системой водостоков, и пруд мельчал на глазах.
У местной власти нашлось основание изгнать монастырь, - незаконное хранение оружия без санкции императора. И они вершили суд быстро. Солдаты всегда были жестокими, но в этот раз они превзошли себя.
Сайто понял, что его приняли за слугу, а не монаха, потому что он не брил голову, продолжая для утехи своих братьев носить длинные волосы. Посланники же императора не убивали ни слуг, ни крестьян, - только монахов.
Еще какое-то время он продолжал надеяться на смерть, глядя, как толпу монахов с вырезанными языками и выколотыми глазами сгоняют к стене со свитком Лотосовой сутры. Ему показалось, что сам Авалокитешвара с мечом встает из огня.
- Он пришел защитить меня и убить обидчиков моих, - подумал Сайто, - и на этих землях не будет Канона. Мог ли я надеяться на подобное?
Он повернулся, вышел и отправился по дороге, ведущей на запад.
Никто не останавливал его в рассветном тумане. Великие дела и страдания прекращаются в одночасье, и мир с чудесами еще более иллюзорен, чем без них.
И кто знает, не была ли вся эта история просто сном, однажды приснившимся мне.