Обычный сентябрьский день Петербурга завершался бардовым закатом массивного солнца. Василий Алексеевич Овсеев неторопливо возвращался с работы, наслаждаясь насыщенностью вечернего пространства. Он был учителем литературы одной из школ этого города. Его возраст уже ни к чему не обязывал: 40 лет - время, когда жизнь приняла ровный характер, без каких-либо изменений человек течёт в потоке своей судьбы, сформированной им за годы молодости. У него было увлечение - наблюдать за природой, птицами, летящими в небе, за урбанистической вознёй города, за жизнью людей, потому что своя жизнь его мало интересовала. Он считал потерявшим себя во времени, в сером месиве обыденной толпы, не оставившим свой след в истории человечества. Он с рождения был максималистом, стремящемся достичь своей цели, и этим гордился, но в какой-то момент поломался, как спичка, под давлением неудач и разочарований и в последствии часто презирал себя за слабохарактерность, трусость, непрактичность и легкомыслие, засунувшие его новаторскую личность в ржавые стены квартиры, надоевшей до тошноты. Ненавидя повседневность, он любил оригинальные макеты взаимоотношений людей на сценах театров, софистические копии жизни на экране телевизора, никому ненужные сюжеты своих рукописей.
Прохаживаясь по бульвару, осматривая пространство, его взгляд наткнулся на красочную афишу, которая бойко, как базарная баба, приглашала на "премьеру экзистенциальной авангардной кульминации смысла жизни" под постановкой известного драматурга В. И. Крашневича. Спектакль назывался "Человечество в зеркале". Звучало интригующе, но чем можно было удивить Овсеева? Хотя другой альтернативы он не видел.
"Ладно, разорюсь. Один раз живём!" - восторженно решил Василий Алексеевич.
Глава 2. Базар в храме
Сидя в кресле под номером 21, Овсеев испытывал странное сочетание переживаний: грусть, возникшую из-за опустошения кошелька, и восторг от предчувствия грандиозного зрелища. Народ собирался пёстрый, заполняя весь театр. Ожидался аншлаг. Овсеев иронично объяснил это массированной атакой рекламы средств массовой дебилизации. Если бы спектакль ставил не Крашневич, он ни за что бы не купил билет за такие деньги.
К Овсееву подсел добротно одетый лысый маленький старичок с треугольным лицом в очках. Не хватало только бородки и трости, чтобы увидеть Чехова наяву. Забавная была бы картина: учитель пришёл посмотреть на своих учеников. Как оказалось, старик пришёл ни один: в рядах протискивалась большая тучная женщина - его жена. Подсев к нему, она тут же зашептала ему что-то на ухо - он глубокомысленно кивнул. Справа от Василия Алексеевича занял место молодой коренастый человек, стесняющий Овсеева плечом. Передний вид соседей был представлен головой откровенно выраженного еврея, экстравагантной причёской девушки и неуместной женщиной с деревни. Людей было много, но Овсеев решил сосредоточиться на предвкушении зрелища.
Театр густел шумом обсуждений, нетерпения и суеты. Зал был полон, люди жаждали зрелища.
Прозвучали предупредительные звуки - тишина и ночь заполнили пространство. Шорох открывающихся штор - представление началось. От переизбытка ожидания Овсеев вздрогнул. Старичок буркнул: "Не мешайте смотреть!" Неожиданно вспыхнул обычный свет театра и зрители увидели вместо сцены огромное зеркало, в котором отражался весь зал. Каждый мог увидеть себя и всех пришедших сюда. Василий Алексеевич разглядывал в зеркале недоумения, удивления, разочарования, усмешки, смущения. В своём лице Овсеев отметил интерес, смешанный с радостью. Супруга зашептала что-то на ухо своему мужу и поправила причёску. Старик неодобрительно покачал головой. Гул публики пробежался испуганной кошкой и стих: снова ночь. Зазвучала интригующая скрипичная мелодия. Свет. Зеркало медленно начало подниматься вверх под буддийские удары барабанов, образуя щель между полом и зеркалом, в которой зрители увидели сквозь толстое стекло точно таких же зрителей, пришедших на этот спектакль. В поднимающемся отражении и в бинарной публике Овсеев смотрел всеобщее оцепенение, на лицах - недоумение и удивление. Ирония некоторых исчезла. Постепенно зал немо заёрзал. Музыка оглушала. Особо энергичные вскакивали со своих кресел, бойко выражали возмущение своим соседям, пафосно махали руками, оборачивались по сторонам. Некоторые демонстративно уходили. Были и те, кто непринуждённо смеялся. Девушка, сидящая напротив Овсеева, содрогалась то ли от смеха, то ли от слёз. Музыка замолчала. Чехарда эмоций, хаос криков - всё смешалось в ощущение сна. "Базар в храме", - констатировал Василий Алексеевич. Он не был разочарован. Этот спектакль - пик реалистичности - ослепительно показал ему абсурдное иллюзорное и инстинктивное поведение человечества. Интеллигентная мама непреклонно тащит за руку ревущего мальчика лет шести... Школьница старших классов, оторвавшись от своей группы, достала из кармана яблоко, кусает его... Мужчина средних лет звонит по мобильному телефону... "Господи, как всё ничтожно в этом мире! - воскликнул про себя Овсеев, сквозь пальцы наблюдая за происходящим, - Мы такие же, как и две тысячи лет назад". Зал нехотя редел с обеих сторон. Незаметно ушли супруги. Коренастый сосед коротко похлопал в ладоши, пожал Василию Алексеевичу руку и тоже ушёл. В уходящей толпе прорвались хрипящие слова женщины: "Украли! Деньги украли!" На неё никто не обращал внимания, протискиваясь в двери. Кульминация сходила на "нет". Занавеса не было. Актёры предопределённо и устало доигрывали свои роли. Примерно через полчаса спектакль закончился, когда Овсеев ушел последним со сцены.