Солнце стояло на западе высоко над заливом - огромное, медно-белое. Вода, в безветренный вечер, была ровной, прозрачно-голубой; дымки не было совсем, и вдали отчетливо виднелись поросшие кустарником острова и некогда неприступные форты. Хорошо был виден купол Иоанновского монастыря, а вот продолговатую и белую, как мелок, колоколенку Холмогорской церкви, высящуюся над стеной зелени, можно было разглядеть, только прикрыв от солнца глаза ладонью. Залив отступил, оставив за собой влажные языки песчаных кос. На отмелях сидели и бродили чайки; осмелевшие вороны стояли у самой кромки воды, копаясь в густом, гниющим иле. Ил этот, продукт знаменитой дамбы, широкой бахромой устилал прибрежную полосу, в жаркие дни распространяя удушливый, гнилостный запах.
Двое сидели на скамейке, любуясь заливом. Георгий познакомился с Альбиной только вчера. Она работала продавщицей в парфюмерном отделе.
У Георгия было чутье на одиноких женщин. Во внешности Альбины не было ничего особенного: обыкновенная плотно сбитая брюнетка с модной стрижкой. Но ей очень шла нарядная алая блузка; да и имя было редкое: Альбина.
Сам он был хрупок, длинноволос; но волосы чуть завивались, глаза были большие, голубые - женщины говорили, что он напоминает им сказочного принца. Да и ореол поэта затрагивал струнку тщеславия в женской душе.
Знакомства завязывались быстро; вот и Альбина легко согласилась, когда он предложил ей съездить в Букеево, на могилу знаменитого поэта.
На кладбище они пробыли недолго: Альбине ничего не говорили имена знаменитостей, а скопище надгробий под угрюмыми елями угнетало. До ближайшей электрички было еще часа полтора, и они отправились к заливу.
В кафе играла музыка, жарились шашлыки, на стоянке припарковалось небольшое стадо поблескивающих лаковыми спинами "фордов" и "мерседесов". Новые русские, белоголовые и черноголовые, вылезали из машин и размещались за столиками под синими тентами. Над батутом, приманивая детей, раскачивался огромный надувной клоун.
Через пляж шла невысокая, худенькая женщина, в подростковой курточке и джинсовой юбке до колен, а за ней - мальчик лет двенадцати. Она или не она? Георгий виделся с Людой Бакст, только когда приезжал к ним в гости, один или с женой. Он никогда не видел Люду издали, не представлял, какая у нее походка...
Под его пристальным взглядом она обернулась; Георгий поторопился сесть так, чтобы она не сумела его разглядеть. Женщина, как ему показалось - презрительно и великодушно, отвернулась, и больше не смотрела в его сторону.
Наверное, все-таки не она, надеялся Георгий. Хотя она обладала загадочным свойством появляться именно тогда, когда он менее всего этого хотел. Он до сих пор не мог забыть, как она, почти год никак не давая о себе знать, вдруг позвонила ему накануне поездки в Италию, и как он еле цедил слова, не желая разговаривать. Долетел он только до Австрии; из Вены его вернули, придравшись к пустякам, Италия сделалась несбыточной мечтой. Об этом даже критик Блестинский в "Вечерних Новостях" писал, недоумевая и возмущаясь; а все она, ведьма, виновата.
Или однажды было: знакомые немцы оставили для него у холмогорского учителя приличную сумму марок, а учитель как в воду канул. Пришлось вспомнить о том, что Людмила детство провела в Холмогорске - и это именно тогда, когда он решительно собирался вычеркнуть ее из своей жизни.
Над заливом, как грозное око судии, парил цветной треугольник дельтаплана.
..............................................
Первое лето в Букеево было не слишком жарким, и у залива Люда Бакст была всего два раза.
Первый раз она пошла туда на следующий же день после приезда, вместе со старшим сыном, Олегом. С утра у нее немилосердно болела голова. День был холодный, хмурый. Но Люда так
истосковалась по простору и воздуху, что уговорила Олега пойти.
В Букеево Люда в последний раз была лет двадцать назад, когда перешивала зимнее пальто. Прямо у станции было ателье, где работала мамина знакомая портниха. Вот Люда и приезжала сюда дважды на примерку.
С тех пор в Букеево, конечно, многое переменилось. Стояли заколоченными, с выбитыми стеклами, советские магазинчики-павильоны; ателье, парикмахерская - все было закрыто. Зато у шоссе, через поляну, был возведен кирпичный дворец, обнесенный крепостными стенами. Из-за стен слышался лай овчарок.
К заливу вел крутой спуск; дорога была проложена как бы по дну наклонного ущелья, края которого нависали над ней. Это было путешествие в прошлое, самым древним пластом которого были остатки финской усадьбы: узорчатая кованая калитка с ведущими к ней каменными ступенями и такой же кованый, витой фонарный столб у дороги. Неподалеку напротив была чья-то старинная русская дача - затейливо построенная, с башенками, увенчанными шпилями, с резными ставнями и наличниками на окнах. Крутые склоны холмов и - ближе к заливу - поперечная низина поросли густым лиственным лесом.
Через низину, затененный густой листвой и высокими травами, с шумом бежал ручей; здесь было свежо даже в самую жаркую погоду. За ручьем, почти у самого берега, росли тесно стоящие ели, седые от лишайника.
По пути попадалось немало заколоченных, заброшенных лачуг; все это были бывшие корпуса разорившихся домов отдыха, пионерских лагерей и санаториев. В одном из домишек сука принесла щенят; двое выживших подросли и незлым тявканьем встречали редких прохожих.
С залива дул сильный ветер; дымился костер у шашлычной, где двое кавказцев о чем-то увлеченно беседовали с официантом. Люда пожалела, что не надела платок - ветер был резким и холодным; волны катились быстро - темные, с пенистыми гребнями. Но тут вдруг выглянуло солнце, все стало выглядеть приветливей - и Люда сама не заметила, как перестала болеть голова. Олег, со взъерошенными волосами и поднятым воротником, бродил вдоль кромки воды. Вскоре сын зашмыгал носом, и они заторопились домой. Но свежести, бодрости после той прогулки ей хватило надолго.
Кряжев, сосед их по даче, почти все лето пролежал в больнице. Его отпускали на выходные, иногда выписывали ненадолго. Но дело шло к операции. В ту неделю, как его оперировали, у Люды почему-то нестерпимо болели зубы - она даже спать по ночам не могла, ну хоть на стенку лезь. И все вспоминала, как он, уезжая, прощался с Букеево. Сидел на крылечке - и курил, глядя на сосны. Наверное, думал - видит в последний раз. Выписался он неожиданно скоро. Приехал - исхудавший, просветленный, при его росте - хоть апостола с него пиши, как на византийской иконе. Оживал помаленьку - сам воду с тал из колодца брать, в лес за грибами пошел, даму сердца в гости пригласил - Марию Фирсовну Грушевскую, изучавшую его творчество, особу престарелую, но еще в соку.
Погода на несколько дней установилась сухая, без дождей. И захотелось Люде опять к заливу. Олег с ней на это раз не пошел - он любил один или с друзьями на велосипедах туда ездить, но удалось уговорить младшего, Славку.
На букеевском пляже не было пересекающих песчаную полосу дорожек из бетонных плит, как в Холмогорске. Люда и Славка побрели по песку - поближе к воде, подальше от гремящей из кафе музыки и дыма. Когда-то в детстве, когда еще она и ее родители жили в Холмогорске, Люда каждый день после школы приходила к заливу. Пройдя до конца дамбу, она, прыгая с валуна на валун, добиралась до края каменной гряды и подолгу стояла, вглядываясь в море. Тогда еще в Холмогорске была гавань, у причала медленно, лениво покачивались экскурсионные теплоходы, яхты, рыболовецкие суда. Парусники, дразня воображение, стояли поодаль на якоре.
А теперь залив умирал - и вместе с ним все, что когда-то было ей дорого. Жизнь кругом была новая, пестрая, дерзкая, как пролетающий в эту самую минуту над их головами дельтаплан.
Посреди пляжа стояла единственная скамейка, и на ней сидели, равнодушно всматриваясь вдаль, мужчина - хрупкий, сутулый, с длинными волосами, и женщина - плотно сбитая, модно остриженная брюнетка. Люда, примерно шагах в пятидесяти от них, машинально обернулась - и встретила его пристальный взгляд. Он... Но не мерещится ли ей? И что с ним за дама? На вид лет на десять моложе него, в нарядной алой блузке. Очередная редактриса? Или какая-нибудь, приехавшая на недельку из-за границы, старая любовь? Вот уже он - из осторожности - прячется за свою спутницу... Люда спокойно отвернулась и пошла туда, куда звал ее Славка.
Перейдя по узкому перешейку на влажный песчаный островок, они бродили по нему, оставляя четкие, глубокие следы. Славка с любопытством наблюдал за чайками и воронами. Дома он похвастался Олегу, что видел дельтаплан.
Георгий Платонов, коллега и собутыльник мужа, позвонил под Новый год, когда дачный сезон был уже далеко позади. После нескольких ничего не значащих слов он признался неуверенно: - Я приезжал в Букеево.
--
Я тебя видела, - сказала Люда. - Ты был с дамой в алой блузке.