Мы живём в очень хрупком мире. Живём и даже не подозреваем, насколько он хрупок. Какими важными проблемами заняты люди! Демократия не на жизнь, а на смерть ведёт бой с исламским радикализмом. В России реформы идут полным ходом, а НАТО под сурдинку расширяется на восток. Как всё это важно, как всё это насущно... Люди, как мухи, мечутся по шарику в поисках лучшей доли. И не замечают, насколько хрупок мир. А он хрупок. И если мир треснет, то... То, собственно говоря, всё. Не будет НАТО, расширяющегося на восток, закончатся реформы в России, война между светлыми силами демократии и тёмными силами ислама завершится проигрышем обеих сторон, а ловцы птицы цвета ультрамарин перестанут метаться по шарику, преодолевая всеми законными и незаконными путями границы больших и маленьких, самопровозглашённых и официально признанных, банановых и не очень государств.
А между тем, климат делается всё теплее, это подмечено давно и верно. Климат теплеет, и от нежданного тепла тает ледяной щит Гренландии. Холодная талая вода с острова поступает в океан, постепенно отклоняя Гольфстрим от привычного маршрута. Что будет, если Гольфстрим отвернётся? Ну, примерно то самое, о чём шла речь в первом абзаце. Бедные, бедные люди...
Костерок тихо потрескивал неподалёку от хижины. Вообще-то, у них в распоряжении был целый город, но они предпочитали жить в этой самодельной хижине, сооружённой на берегу моря. Точнее, на бывшем берегу. Море ушло далеко, теперь еле-еле виднелось на горизонте.
Было лето, но ночи стояли холодные. Да и днём термометр в лучшем случае дотягивал до пятнадцати градусов. Считай, жара... Трудно поверить, что ещё лет десять назад в это время здесь стояло тридцатиградусное пекло...
В город они ходили днём - за продовольствием. Когда-то оживлённый курорт, он теперь был пуст и тихо разваливался. И всё же там можно было жить. Всего двум человекам - ему и ей. Город мог кормить их обоих бесконечно долго. Люди уходили отсюда спешно, в панике. Много чего побросали.
В городе не было электричества, в городе не было воды, стены домов шли трещинами, стекла в окнах оставалось всё меньше. Тысячи людей, живших здесь, уже не смогли бы вернуться. Город не смог бы принять их. А двое... Двое могли жить здесь вполне. И даже не без удобства. Но им не нравился мёртвый рассыпающийся город. И они жили в маленькой хижине на берегу моря. А в город ходили за едой...
Хижина была неплоха. Здесь было тепло и уютно. Кровати и тумбочки из гостиницы "Рэдиссон САС Лазурная". Несколько дико на фоне деревянных стен и пола из пляжной гальки, но всё же. Места тоже маловато, но разве двоим нужно много? Вот так и жили, в мире и пустоте.
Раньше они жили далеко к северу отсюда. Теперь там только снег и лёд. Они были совсем разные. Это известная история - вода и пламень, стихи и проза, лёд и камень... Она была непоседлива. Металась. Искала. Уезжала и возвращалась. А он просто жил и глядел на мир, грустно улыбаясь. Всю жизнь прожил на одном месте (не считая коротких отлучек на время каникул или отпуска). Мало с кем общался и при этом не питал иллюзий по поводу человеческой природы. И вот они сошлись.
Они любили друг друга. Каждый по-своему, очень часто не понимая один одного, но любили.
Началось всё с холодной зимы. Очень холодной зимы - уже в ноябре установились двадцатиградусные морозы, а к середине января столбик термометра редко когда поднимался выше минус тридцати. Казалось бы, что здесь такого? Погодными аномалиями, особенно в последнее время, никого не удивишь. Оно бы, может, и ничего, если бы подобные морозы не установились почти повсеместно в северном полушарии. Точнее, не повсеместно, а в тех местах, где привыкли к сравнительно тёплым и влажным зимам. В Сибири же, на Дальнем Востоке, в Средней Азии погода, наоборот, радовала непривычной мягкостью.
После морозной зимы пришло холодное лето - снег шёл ещё в первых числах июня. Устав от холодов, они двинулись на юг. Но и здесь вместо привычной субтропической жары было что-то, скорее напоминающее унылое лето умеренного пояса. Однако, после изнуряющего холода и это было неплохо. И хоть купаться в холодном море совсем не тянуло, но поваляться на пляже в лучах мягкого солнышка было очень приятно.
Он уже почувствовал неладное. И решил не возвращаться назад. Всеми правдами и неправдами он пытался удержать её на юге. Ну давай побудем здесь ещё, говорил он ей, смотри, как здесь хорошо, а там - ты же слушаешь прогноз погоды - опять того и гляди снег пойдёт. И она, хоть и нехотя (юг уже изрядно ей наскучил), но согласились. Обратные билеты были сданы в кассу. Новые пока решили не брать.
В середине августа на севере действительно пошёл снег. А вскоре началась паника. Скрывать правду уже не имело смысла, и миру была объявлена истинная причина погодных аномалий.
Он, по правде говоря, не очень удивился. Ему даже показалось, что, в общем-то, он уже родился с ощущением, что этот мир неизлечимо болен. Люди всегда боялись конца света. И ждали его откуда угодно: и из космоса, и от ядерной или бактериологической войны. Кто бы мог подумать, что конец таился на мирных ледяных просторах большого острова Гренландия...
Был ли это конец света? Смотря что подразумевать под этим понятием. Если иметь в виду конец всего человечества, то нет. Поворот Гольфстрима грозил оледенением Европе и Северной Америке. Однако южные страны избежали этой участи. Кроме того, прорыв тёплых вод на север в Тихом океане обещал в ближайшем будущем значительное потепление климата на восточной оконечности Азии. Такое потепление, что под Анадырем запросто смогут цвести магнолии. Итак, новое оледенение, несомненно, означало конец старого миропорядка. Но вовсе не означало конца всего человечества. Если оно, это глупое человечество, само в паникёрском угаре не наделает больших глупостей.
Но его не волновали судьбы человечества. Единственное, что его тревожило, - что будет с ними двоими. Миру грозила колоссальная встряска. Речка человеческой истории вздулась, как после тропического ливня. И единственный путь к спасению - отойти в сторону от бурного потока. Отмежевать себя от человечества.
И он начал готовиться. Нужно было поторапливаться. У него были деньги. Много или мало - трудно судить, но были. Очень скоро они будут не нужны. Но пока ещё действовали старые законы, пока их ещё не накрыла волна, на эти деньги можно было купить всё необходимое для долгой зимовки. Осенью они ушли в горы.
С высоты они наблюдали, как горел и гремел город. Паника. Люди бежали на юг. Миллионы людей. По железной дороге вдоль побережья шли поезда. Длинные, медленные, страшные поезда, битком набитые человеческим материалом. Поезда ломались, останавливались, горели, их грабили... А они всё шли и шли.
У них не осталось никого - ни родственников, ни друзей. Они не знали, что с ними. И всё же он не испытывал угрызений совести. Он считал то, что они сделали, единственно правильным решением. Они, конечно, могли бы броситься назад, на север, на поиски родных и близких, могли даже найти их. Потом долго и бестолково паковали бы чемоданы и кинулись бы в этот чудовищный поток бегущих на юг. Чтобы неминуемо погибнуть. В восторге ли будут южные государства от такого наплыва нежданных переселенцев? Ответ очевиден. Закроют границу на замок, закроют так, что прорваться не будет никаких шансов. А с теми, кто всё же попытается, разговор будет короток. Это же южные люди, цена жизни у них невелика. И своих-то не щадят, так будут ли щадить чужаков-северян?
Он и не ожидал, что огромная страна обезлюдеет так быстро. Уже к середине зимы город опустел. А зима настала лютая, снежная. Море замёрзло.
Он знал немного географию. Знал, что своим субтропическим климатом город был обязан Кавказскому хребту, не позволявшему холодному воздуху с севера распространяться на юг. Наверняка хребет выручит город и на этот раз и спасёт его от оледенения. Нет, климат, конечно, испортится и похолодает. И всё же будет мало-мальски тёплое лето, будет холодная, но сносная зима... Короче, жить будет можно. И на том бы спасибо.
Когда в городе не осталось жителей, они спустились туда и остаток зимы провели в чьей-то брошенной квартире, обогреваемой от самодельной дизельной электростанции (топлива, благо, было завались).
Весной, когда потеплело, они перебрались в свою самодельную хижину, сооружённую из стволов поваленных зимней пургой кипарисов и платанов.
Летом было относительно тепло. Они даже купались в море. Однако климат продолжал портиться. К осени они заметили, что море отступает. Ледник сковывал всё большие массы воды, и уровень океана понижался. Пересох Босфор, соединявший Чёрное море со Средиземноморской системой. Море превратилось в озеро, замкнувшись в своей чаше-котловине. Впрочем, Средиземноморье в ближайшие годы ждала та же участь. Испанский и Марокканский берега тянулись друг к другу узкими щупальцами, грозя в один прекрасный момент замкнуть Гибралтар. Так морская система, ставшая колыбелью целой цивилизации, постепенно превращалась в цепь солёных слепых озёр.
Поначалу им было хорошо. Они даже и не думали, что может быть так хорошо. Они были хозяевами, причём не только пустого города, а и всего Кавказа. Они могли взять любую, самую шикарную машину, каких множество было брошено на улицах, и гоняли по узким серпантинам, неоднократно рискуя ухнуть в пропасть. Холода быстро уничтожили субтропическую растительность, но горы не стали от этого некрасивыми. Они потемнели и помрачнели на фоне блеклого неба, однако красота от этого не исчезла. И люди - он и она - с удовольствием фотографировались на фоне этой красоты, безраздельными хозяевами которой они являлись, а потом проявляли свои фотографии в тёмном закутке маленькой хижины на берегу. Берег с каждым годом делался всё дальше от хижины, но для них она так и оставалась - хижина на берегу.
Они излазали свой город вдоль и поперёк. Они знали наперечёт каждую трещинку в стенах домов. Нет, им не было скучно, хоть радио и телевидение не работали и не выходили газеты. Точнее, радиоприёмник, и довольно мощный, ему таки удалось вернуть к жизни. Но ничего, кроме треска помех, из динамика не доносилось. Лишь изредка прорывались отголоски чьей-то речи, сплошь непонятной, нерусской. И даже не английской и не немецкой. Наверное, они были последними живыми русскими, да что там русскими, - последними европейцами на планете.
Удивительно, как быстро в отсутствие людей вещи утрачивают имена. И не только вещи - целые страны и континенты. На Земле больше не было ни Европы, ни России. Осталась лишь промёрзшая насквозь скальная порода. Мировые столицы были похоронены под слоем снега и льда. Даже здесь, на побережье, где ещё оставались два человека, всё делалось каким-то обезличенным. Дома в городе осыпались, ржавели машины на дорогах, локомотивы и вагоны на рельсах, от перепадов температур обрушались пробитые сквозь горы тоннели, лавинами и обвалами накрывало серпантины. И ничего уже не хотелось никак называть...
Они были пленниками побережья. Даже при всём желании они уже не могли никуда уйти. Люди предпочитают передвигаться проложенными ими же, людьми, путями, люди не признают диких троп. Оставшись без своих дорог, люди теряются.
Оба понимали, что обречены. Они не могли, просто не имели права заводить детей. Им оставалось просто доживать свой век. Ранняя смерть им не грозила. Хоть медицина здесь начисто отсутствовала, они не боялись болезней. Никогда они не дышали таким чистым, таким холодным, почти стерильным воздухом. Оба были румяны, молоды и здоровы.
Ему было всё равно. Ему было хорошо. Он и она - и больше ничего не надо. Всё прекрасно: нет никаких ни перед кем обязательств, нет глупой сутолоки и давки. Он хотел остаться в маленькой хижине на берегу.
Она - нет. Ей нужны были люди. Нет, она любила его, очень любила, но ей нужны были другие люди. Птица в клетке - банальное сравнение, но она была птицей в клетке. Она плакала и царапала ногтями гальку.
Послушай, но мы не можем никуда уехать, чисто физически не можем, утешал он, гладя её по плечу. Теоретически я, конечно, могу поставить на колёса какую-нибудь машину. Но она не проедет - дороги нет. А если и проедет - нам не хватит топлива. Я могу отремонтировать тепловоз - но рельсы насквозь проржавели. Я могу спустить на воду моторную лодку, но дальше Турции мы всё равно не уплывём, а там такое же запустение, как и здесь. Или ты хочешь посмотреть Софийский собор? Долго христиане и мусульмане за него спорили - теперь он ничей. И город можешь называть, как хочешь: хоть Стамбулом, хоть Константинополем, хоть Царьградом... Никто не обидится.
Уйдём на восток, шептала она... Там тепло. Там кто-то есть... Наверняка есть... И русские там есть...