1. Я ухожу из кухни через белую дверь листа От стола, от кухонной утвари и кухонного чада. В спину меня подталкивает маленькая мечта, Уши мои настроены на волну листопада.
Я ухожу из кухни по мосту стихотворных строк И бормочу суеверно: "Не рухни, не рухни, не рухни..." Я не бегу от реальности. Просто приходит срок Не разбрасывать камни, а уходить из кухни.
Чайник свистит отчаянно, и холодильник в углу Трясется так основательно, что обязательно рухнет. Сквозняк теребит занавески, тени ползут по столу. Но это меня не касается - я ухожу из кухни.
Позади меня остается невымытый мной стакан, Баночка из-под кофе и крошки белого хлеба. Клубы сигаретного дыма сгущаются, как туман, И вместе со мной уплывают в предрассветное небо.
Я ухожу из кухни, не попрощавшись ни с кем, И даже впервые в жизни не расплатившись за ужин Взглядом, вежливым словом. Мост на моем листке Все прочнее и шире, а кухня - все меньше и уже.
Мне остается сделать всего 15 шагов. Да не кончится паста в ручке, да не иссякнет бумага! Я ухожу из кухни, где из моих мозгов Варится каждый вечер мозголомная брага,
Где на стене красуется выцветший натюрморт, Где дрожжевое тесто у батареи пухнет, Где чужая гитара берет неверный аккорд. В общем, ариведерчи! Я ухожу из кухни.
2. Последний шаг необычайно труден, Как выход в осень раннею весной, Как переход из вологодских буден В один сплошной иркутский выходной.
Здесь ни при чем умения и опыт, Почерпнутый из взбаломошных книг: Порой дверь в осень отворяет шепот, Порой не открывает даже крик.
Цепочка рифм, венчающая строчки, Ямб, амфибрахий, дактиль и хорей Бывают посильней дверной цепочки. А иногда у запертых дверей
Толчешься час, другой безрезультатно, И в маленькую скважину замка Ты видишь только световые пятна И кляксы на обочине листка.
(Не дай вам Бог хоть раз увидеть это Сжигаемое пламенем потерь Бессильное безумие Поэта, Разбитое о запертую дверь...)
Последний шаг. И вот я у порога. Привет тебе, знакомый дермантин! Я не один, со мной - моя тревога. Хотя когда я приходил один?...
Да ты, конечно, помнишь, как вначале, Пытаясь обозначить рубежи, Я, как дурак, таскал сюда печали, Сомнения, обиды, миражи,
Иллюзии, надежды, умиленья, Пустые обещанья и дела. Они вошли в мои стихотворенья, А молодость... А молодость ушла.
Я стал мудрей. И в дальнюю дорогу По жизни стихотворно-кочевой Отныне я беру одну тревогу. На всякий случай. Мало ли чего...
3. Как домохозяйка В ожидании следующей серии "Мыльного" сериала, я никогда не знаю, что увижу за дверью поэтического астрала.
За то время, Что я занимаюсь поэзией Осознанно и постоянно, Мои темы То скользили по лезвию, То скакали по барабану.
Мои строчки То расползались вширь, То сжимались отточенно. Слева - кочки, Справа - Сибирь, Впереди - Вологодчина.
Я и сам могу Заблудиться в этом Полубезумном развале, Утонуть в снегу, Захлебнуться светом, Задохнуться в шали.
Когда-то Я писал о войне, А потом стал пацифистом. Но мои солдаты До сих пор во мне Осуществляют конкисту.
А сколько ненужных И глупых слов Выпалил я в запале, И в центре южных Цветущих краев Стало холодно, как на Ямале.
Впрочем, Если обойти холода И не наткнуться на конкистадоров, Можно до ночи Бродить у пруда Или во мраке поэтических коридоров.
Трудно сказать, что я создал мир замечательный и безупречный, но если дышать этим воздухом, то можно прожить вечно...
4. Урок истории мира, которого нет. Преподаватель без штанов, но во фраке Шагами меряет пустой кабинет Где-нибудь на филфаке.
15 шагов от стены до стены (Совсем как от кухни до имени-отчества...). "Товарищи студенты, вы непременно должны разобраться в феномене Одиночества.
Потому что даже бездарь, когда одинок И весь в комплексах и сомнениях, Способен создать небольшой мирок. А что говорить о гениях..."
Урок географии. "Перед вами Карта Мечты, один к сорока. Видите - горы, а между горами Петляет извилистая река.
Горы носят названье Удачи, Река именуется - Время-Не-Ждет. Записывайте условия задачи: Что будет раньше - речка заплачет, Или гора упадет?"
Урок биологии. У доски - скелет. На доске - тема урока: "Млекопитающийся поэт в разрезе судьбы и рока".
Остальные уроки отменены, По домам разошлась шебутная продленка По причине отсутствия моей страны В чужих головенках.
5. Дверь позади. И кухня позади. Дела, работа пропитанья ради. Реальны только клеточки тетради И сладкое волнение в груди.
Все остальное - только глупый сон. Он снится мне так долго, что порою Мне кажется: не я разрушил Трою, Не я построил древний Вавилон,
Не я придумал плуг и колесо, Не я внедрил в футбол удар коронный, А кто-то совершенно посторонний: Ахилл, Пеле, Эрнандес, Пикассо.
Но это бред! Мой сон - не про меня. Не мог же Одиссей, любитель танцев, Так виртуозно обмануть троянцев, Подсунув им коварного коня.
Конечно, нет. Я помню этот миг: Мы вышли строем у коня из брюха, И началась такая заваруха Под звон мечей, рыдания и крик.
Переплелись трагедия и драма. Ну а когда повеяло концом, Мой вымпел первым взмыл перед дворцом Заносчивого старого Приама.
А Вавилон... А славный Карфаген Под тяжестью латинской колесницы... Нет, я там был. И это только снится, Что я никто и звать меня никем...
6. На кухне лишь качнулась шторка И чайник тихо засвистел, А я уже шагнул с пригорка - И полетел. Как много дел
Я должен сделать в этом мире, Пока эфирная струя Листы разносит по квартире И из осколков бытия
Кроит мне призрачные крылья. Мне не понятен этот крой, Но из житейского бессилья Он помогает мне порой
Взметнуться ввысь, ловя губами Запойный воздух горних сфер... А там, внизу, присел на камень Усталый старый Агасфер.
Когда-то я, не зная броду, Совался в воду - всех спасти, И обещал ему свободу, И предрекал конец пути.
Он ждет. А я взлетаю выше, Чтоб не нарваться на упрек... - Прости, но Он меня не слышит, И путь по-прежнему далек.
А впереди заумный Толкин Ведет эльфийские полки (я столько лет убил без толку, уча чужие языки...).
Они рассеются не скоро, Ведь защищают их мирок Не злая клятва Феанора, А столбики моих же строк.
Прощайте, сказочные дети И ты, филологов кумир! Вы нынче, как и я, в ответе За этот беспокойный мир.
Я не ковал кольцо всевластья. Я просто нес через года Мечту о радости и счастье. Но на пороге, как всегда, Она рассыпалась на части.
7. Дом под горою - итог вдохновения - смотрит нескромно на демиурга-ваятеля: лирические герои имеют обыкновение жить автономно от своего создателя.
Мне уже нечего им предложить - ныне опальным за прошлые изречения. Но этой встречи не отложить: она ритуальна по обозначению.
Солнышко светит. Резвый ручей рифмы и даты диктует тревожно. Здравствуйте, дети бессонных ночей, истин, когда-то понятых ложно.
Здравствуйте, внуки моих миражей, пасынки черных, тяжелых мгновений. Я к вам из муки кухонных ножей, я к вам из вздорных пустых воскресений.
Кристалики льда - это ваши глаза, слез порошок рассыпаю горстями. Вам никогда не простить меня за то, что ушел я иными путями.
Впрочем, прощения я не прошу, поскольку сам перенес вместе с вами участок лущения, снеговую паршу и ранний мороз по полной программе.
Это было в Саянах, когла на паях с Вовкой в кедах и с Мишкой на таежных делянах в диких краях мы с кедров сбивали шишки.
Эй, парнишка, ты тоже здесь - в зеленой штормовке и с фляжкою у ремня? Что-то от Мишки в тебе неуловимое есть. И от Вовки. И от меня.
А ты, обитающий в ножеточке, пропустивший по случаю и ушедший в астрал, наизусть читающий строчки, может быть лучшие, которые я написал,
Ты тоже меня упрекнешь в измене, поймаешь попутку и умчишься в тартарары? Или, былое храня, подогнешь колени и протянешь мне самокрутку из дешевой махры?
Дом под горою забыл о создателе, словесный парад отменила гроза... Лирические герои - такие предатели - привычно молчат, опустивши глаза...
8. Пора возвращаться. И так уже встреч было больше, чем нужно. Я слышу, как микроволновая печь звонком приглашает к ужину.
Прости, мой мирок, я уже не хочу бродить по твоим тропинкам. Устало взлетаю и тихо лечу, покачивая ботинком.
На кухню. Сквозь толщу придуманных сфер. Туда, где шкафы - образами. Задумчивый Толкин и злой Агасфер меня провожают глазами.
Ни тот, ни другой не пытаются встать и крикнуть вослед: "Куда ты!?" А мимо уже маршируют опять придуманные солдаты.
Они не достигнут великих побед, о них не напишет Гаршин, поскольку однажды беспутый поэт их бросил одних на марше.
Вдали догорают остатки села. Разбита трофейная рухлядь... Расчетливо спрятав под майку крыла, я возвращаюсь на кухню.
В душе просыпается раненый зверь, разбуженный старшим сыном. Он тоже повадился шастать в дверь, подбитую дермантином.
Он тоже умеет ключом строки справляться с замком иллюзий. Щелчок - и уже маршируют полки и Толкин лежит в джакузи.
Щелчок - и доверчивый Вечный Жид опять обретает надежду и в Стиксе бессмысленно норовит свою постирать одежду.
Щелчок - и мертвеют его глаза, как стерлядь, на грязной Сухоне. В момент, когда я возвращаюсь назад, он уходит из кухни...