Постоялый двор
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Постоялый двор
(ретродетектив)
***
Господи, пронеси! Пресвятая Богородица, смилуйся надо мною! Святой Николай-угодник, выведи. Помоги! Не ради страха прошу, но обидно, до слез обидно будет сгинуть так глупо.
Фонарь на первом возке светил тускло, а вьюга все старалась и пыжилась скрыть этот единственный ориентир, отделяющий раба Божьего Ивана от встречи со своим Создателем. Грех на вьюгу жаловаться - не будь ее, не подобраться бы мне к ним так близко. И фонарь я не зажигал, чтобы не выдать себя. Так и выходило, что я видел их а они меня - нет. Но если погаснет огонек, если ветер задует или свечка у них выгорит - тогда мне крышка.
Возок вновь накренился опасно, и я спрыгнул в снег. Одну рукавицу я потерял раньше, а теперь и вторую обронил. Вот же проклятье! Но отпускать поводьев нельзя. Кобыла не утащит возок в темноту, этого я не боялся - но минутное промедление, и огонек исчезнет в метели.
Не вышло удержать возок. Я отчаянно уперся ногами, но без успеха - заскользил вниз, а со мной с испуганным ржанием заскользила кобыла. Берег речки, о котором я и думать забыл, поджидал во тьме заплутавшего путника, и вот меня дождался. Закружило, завертело, и на лед я выехал уже на брюхе, на чем свет стоит кляня эту вьюгу, кобылу, ротмистра с его лихим кучером, а особо скотину-ямщика, что так вовремя подвернулся у трактира. Сколько ж ассигнаций я отстегнул ему за этот проклятый воз и кобылу, а надо было дать по морде.
И уже прощаясь с белым светом, я утер мокрый снег с лица и увидел вдали убегающий огонек. Возок ротмистра тоже катился по льду. Ах, кучер... Ай да сукин ты сын! В темноте срезать решил, отчаюга!
И ведь спешат они. Ей Богу торопятся - чуть от меня не оторвались. Но теперь не отстану - Господь второго шанса-то не подарит.
Нехристиански выругавшись, я вскочил и побежал искать возок.
***
Ворота постоялого двора были открыты, чтобы заблудившийся путник мог заехать в любой час. Из последних сил я ввалился в избу, в приятное вожделенное тепло. Печка! Вот, ты где! Как хорошо жить, судари мои...
- Вот это поперло, - пробурчали над ухом без особой радости. - Еще гость. Бог любит Троицу...
Не суетясь, я повернулся на голос и узрел приземистого казака, заросшего бородой по самые глаза. Точнее сказать - по глаз, ибо грязная тряпка, изображающая повязку, наискось перехватило его лицо и закрывало одну глазницу.
Похоже, что я попал на постоялый двор Сеньки Кривого, бывшего каторжанина, о котором говорили шулера в трактире. Те самые, что предупредили меня о внезапном отъезде ротмистра. Эти люди всякое замечают, и многое могут рассказать тому, кто правильно попросит и с кем в их понимании лучше не юлить, а говорить искренне.
- Вина принеси, проход-димец, - крикнули с печки. - И комнату приготовь, сколько раз тебе повторять.
Я сразу узнал этот голос и не смог сдержать вздоха облегчения. Не разошлись наши дорожки, значит... Не закружила, не развела нас вьюга, сучье вымя, к чертям ее душу морозную!
- Одна у нас комната... - также мрачно отозвался хозяин. - А вас вона сколько.
- Э-э, дурак... - в десяти вершках от моего носа с печки свесились ноги (на сапогах - потеки от стаявшего снега) и на пол спрыгнул господин ротмистр собственной персоной, человек моих примерно лет. - Сейчас посмотрим, сколько нас. Позвольте отрекомендоваться, господа! Ротмистр Буйнов!
Не без труда я скрыл усмешку. Кошельки простаков за карточным столом в трактире потрошил ротмистр Ганевский. А одного юного кавалергарда, радостно признавшего в нашем ротмистре некоего "Васеньку", тот осадил столь резко, что бедняга предпочел не связываться. А теперь, выходит - Буйнов.
- Граф, вы ведь штатский? - спросил ротмистр в направлении темного угла, где тоже кто-то сидел и грелся. - Служите?.. Поня-ятно. А вы, - обратился он ко мне, - не знаю вашего имени и чина?
- Подпоручик в отставке Лоскутов Иван... простите... акха-кха! - тут меня разобрал своевременный кашель. - Кха! А-кха! О, Господи...
Ненавижу врать, даже когда обстоятельства вынуждают. И даже если вранье - не вранье, а полуправда. Краснею я, когда лгу. Так пусть думают все, что это из-за кашля.
Осклабившись, ротмистр подвел итоги:
- В таком случае, хозяин, готовь комнату для меня. Сообразно заслугам перед Отечеством и государем.
Этот напыщенный гусь внаглую издевался над нами, словно напрашиваясь на скандал. Любит, видно, играть господин "Буйнов", очень любит. Не отогрелся даже и лишь с печки спрыгнул, а туда же - партия-с.
Я все-таки усмехнулся. Если б ротмистр догадался, сколько о нем знает вывалившийся из объятий вьюги неизвестный подпоручик, он бы определенно не обрадовался.
- Я что-то сказал смешное? - усы ротмистра напряженно вытянулись.
- Нет, что вы, - улыбнулся я. - Может ли быть что-то важнее заслуг перед Отечеством?
Он внимательно посмотрел на меня, словно раздумывая, затем резко повернулся и бросил хозяину:
- Ты еще здесь? Сто раз мне повторять?
- Оставьте, - отозвались из темного угла. - Вы безмерно мне симпатичны, голубчик, однако отдельную комнату уже приготовили не для вас... И не для меня, если вы об этом хотели спросить.
- Кто же там? - спросил ротмистр так невинно, что не сомнений не осталось - комедию ломает. Прекрасно он осведомлен, кто именно там, в комнате.
А теперь и я знаю, кого преследовала эта парочка - матерый карточный шулер со своим кучером. Кстати, а где этот мерзавец, из-за которого я чуть не загнал свою лошадь и сам не сгинул? Кучер-то где?
- Там - дама, - ответил из угла тот, невидимый. - Моя племянница.
А затем он вышел на свет и перестал быть невидимым.
***
Этого человека я двенадцать лет не видел.
Граф не сильно постарел, но время наложило и на него свою печать. Его когда-то гладкое и холеное лицо казалось высохшим. И бакенбарды будто поредели. Прежними остались только глаза - такими же холодными.
До сего дня мы с ним встречались лишь однажды. Узнает ли он меня? Правда, шрама на щеке у меня тогда не было, а были юношеский пушок над верхней губой, невинный телячий взгляд и новенькие эполеты. Все теперь это в прошлом, а настоящее у печки греется...
- Граф Каверин, - сказал он, глядя на меня пустыми глазами. Я ровно такие же делаю, когда стараюсь показать, что не узнаю собеседника. Хотя чем черт не шутит, вдруг действительно не признал. Двенадцать лет - это не кот чихнул.
В этот миг распахнулась дверь, и в сени вместе с завыванием метели ввалился невысокий человек в драном тулупе и при бороде.
- Барин, я лошадей того, в стойло, - сообщил человек. - А хозяин-то это, где хозяин-то?
- Чего тебе? - мрачно осведомился хозяин, занося две бутыли и поднос с кружками.
- Так я это, в стойло лошадей, - повторил бородач. - А где хозяин? Ты что ль?
Я вгляделся в простодушное лицо кучера и поразился произошедшей с ним метаморфозе. Неужели это тот самый человек, усмиривший в трактире местных шулеров, когда те решили выбросить очередную свою пощипанную жертву на улицу? В самый разгар скандала он подошел к ним, и одного движения его бровей было достаточно, чтобы здоровенные детины присмирели и отпустили несчастного с миром, хоть и без денег.
А сейчас бородач стоит перед нами и глазами хлопает.
- Во, дурной, - хмыкнул хозяин. - Сказано тебе раз - я тут заправляю. Про Кривого слышал?
И хозяин повернулся к нему той половиной лица, где была повязка на глазу. Сделал он это неуклюже, задев плечом ротмистра.
- Слепой дурак! - выругался тот. Потом повернулся к нам с графом, кивнув на бородача. - Мой кучер, нынче же нанял. Представьте, господа, что мой слуга, скотина подлая, ни с того ни с сего запил - ну просто бревно бревном. И ведь как некстати! - тут он запнулся и резюмировал. - Рожу я ему всю избил, а не добудился. Пришлось нанять это чудовище.
Между тем чудовище обмахнуло метелкой снег с валенок и уселось на лавку.
- Редкий болван! - продолжал ротмистр. - Но не советую с ним в темном закутке встретиться. Отменный, чую, это головорез. Такой в этих краях и нужен в дороге.
"И не только в дороге, но и в светской беседе на постоялом дворе", подумал я. "Для сговорчивости собеседников".
Но между тем в словах Буйнова была скрыта грустная истина - в губернии действительно было неспокойно.
- А вы, граф, ужель путешествуете без слуг? - удивился ротмистр с насмешкой. - Право, неосторожно. Непродуманно.
Граф побледнел, но не ответил ничего.
Без слуг... а ведь действительно. Каверин без лакея, спутница его без горничной. И все можно было бы списать на беспечность - только если бы речь шла не про графа. Который путешествует вместе... хм, пусть будет с племянницей.
- Ну, не серчайте, господа, - внезапно расплылся в улыбке ротмистр. - Для чего нам ссориться, коли этот кривой мошенник уже принес выпить? Эх, - он хлопнул и потер ладонями. - С мороза, да в приятной компании, это же самое милое дело, не правда ли?
Если бы люди всегда думали вслух, мы с графом хором ответили бы: "Нет, не правда!" - потому что под приятной компанией Буйнов подразумевал всех нас.
По-хозяйски сделав приглашающий жест, он первым сел за стол, при этом держал в поле зрения меня с графом и хозяина, который подкидывал в печку дров. Граф уселся так, чтобы видеть меня с ротмистром и кучера. Поэтому вышло так, что к хозяину и кучеру я сел спиной - зато прекрасно видел дверь, ведущую в другую часть избы. Где-то там была сейчас спутница графа.
И так получилось, что оба моих собеседника оказались при шпагах. Ну просто совершенно невзначай.
***
Мы выпили. Кто-то должен был нарушить паузу, и я был уверен, что это сделает ротмистр. Однако его опередил граф.
- Вы не зря сказали, голубчик, что в этих краях опасно. Но вы, верно, не из этих мест?
- Как вам сказать, - усмехнулся ротмистр. - Россия велика, каждый где-нибудь, да родился. Но здесь я бывал, и не раз.
- А вы? - спросил граф, глядя то мне в глаза, то на шрам у подбородка.
- И я тут бывал.
- Но вы не знаете, наверное, что творилось у нас еще год назад, - Каверин положил ладони на стол и расправил плечи. - Наверное, со времен Пучачева такого не было.
- Вы про шайку бывшего корнета Горелова? - утвердительно спросил ротмистр.
Впервые это имя было произнесено вслух. Граф кивнул.
- Слава Создателю, этой осенью накрыли их логово. Четыре года назад он появился тут впервые, и тогда, чтобы разогнать этот сброд, хватило одного отряда. Но через год он возник опять, - граф скорчил рожу, словно у него заболел живот. - С тех пор у него в каждом селе, в каждой деревне были свои людишки, с которыми он творил разбой и беззаконие.
Я внутренне соглашался с графом. Действительно, люди корнета Горелова - или просто Корнета, как его называют - они везде. Даже в том трактире их было немало. Нечего было и думать, чтобы повязать его в трактире. Нечего и думать...
Впрочем, никто и не пытался.
- Генерал-губернатор очень жестоко расправился с разбойниками, - говорил граф. -Отныне они притихли и теперь носу не высунут. Только самого Корнета не поймали...
И в этом он был прав. Вряд ли сообщники Корнета, которых здесь без счета, теперь осмелятся вновь выйти на большую дорогу. Атаману нечего тут больше делать.
- А что он за человек? - спросил я. - Мне кажется, что вы знаете о нем больше, чем кто-то другой.
- Почему вам так кажется? - прищурился граф.
- Потому что вы первый о нем заговорили.
Граф кивнул, будто удовлетворившись таким объяснением.
- Вы правы. Так получилось, что я знаю его очень давно, - он собственноручно наполнил кружки еще раз. - Хотя и видел его лишь однажды. Накануне того дня, когда он совершил свое первое злодеяние. Двенадцать лет назад.
- Очень интересно, - блеснул глазами ротмистр.
- Известно ли вам, господа, за что этот негодяй был приговорен к пожизненной каторге? - осведомился граф, словно действительно верил, что мы ничего не знаем. - За убийство, господа. За подлое убийство человека, который отказал ему в осуществлении его намерений.
Он с громким стуком поставил кружку на стол.
- История напоминает роман для возвышенно настроенных девиц, - заметил граф. - У моего кузена, графа Николая, человека весьма зажиточного, не было детей. Поэтому он из милости взял в свой дом воспитанницу-сироту, дочь секунд-майора Зайцева, своего старого товарища, - граф поморщился. - Девица росла ветреной, избалованной, и нет ничего удивительного в том, что она вскружила голова одному молодому человеку. Он решил просить ее руки и обратился к моему кузену за согласием, но тот отказал. За это корнет Горелов ночью пробрался в спальню графа Николая и заколол его кинжалом.
Наш рассказчик горько усмехнулся.
- А ведь буквально накануне кузен рассказывал мне об этом сватовстве, как о забавном казусе. Я уехал тем же вечером, и страшное известие настигло меня уже в дороге.
- Его поймали на месте преступления? - спросил я, глянув на ротмистра. Тот ловил каждое слово, и казалось, что в глазах его светится охотничий азарт.
- Нет, - ответил граф после короткой паузы. - Но, тем не менее, он выдал себя, ибо кинжал, которым он убил моего кузена, принадлежал покойному отцу корнета. Совершив это гнусное злодеяние, мальчишка бежал, умудрившись разбудить слуг. Когда они обнаружили тело своего хозяина с кинжалом в груди, то принялись прочесывать усадьбу и схватили убийцу возле покоев воспитанницы графа Николая, ветреницы Лизаньки...
- Катеньки, - поправил я. Ротмистр бросил на меня молниеносный взгляд и быстро отвернулся. Граф с деланным удивлением поднял бровь.
- Что, простите? Ах, да, конечно же Катеньки, как это я перепутал... Вы удивительно осведомлены.
- А разве это не она хлопотала перед губернатором, когда за голову злодея была назначена награда? - спросил я. - Извините, граф, я немного слышал эту историю. Без таких потрясающих подробностей, разумеется.
- Вы не ошибаетесь, - сказал граф. - Эта старая дева действительно потеряла всякий стыд и пыталась добиться у его превосходительства аудиенции. Слава Богу, губернатор не стал и слушать эту опозорившую себя женщину, охотницу до чужого.
Он нервно дернул подбородком.
- Но полноте, - прищурился Буйнов, от которого не ускользнул этот жест графа. - Ведь жизнь и без того наказала ее, не так ли? Наверное, после того случая состояние вашего кузена отошло истинным наследникам, а ей шиш?
И он подмигнул так нагло, что любой другой на месте графа непременно треснул бы ротмистра по физиономии. Однако Каверин хоть и покраснел, но быстро взял себя в руки.
- А что же, - встрял я. - Кончилась на том любовная история?
- Если бы, - скривился граф. - Доподлинно известно, что разбойник наносил визиты в ту деревню, где Катерина Зайцева жила у своей тетки.
- Вот это роман! - восхитился ротмистр. - Разбойник и его дама сердца, первая любовь. А что же сам корнет? Вы сказали, что он появился в этих краях четыре года назад. А где же он до этого шлялся?
- Каторга, - просто ответил граф. - Это место, предназначенное для всякого отребья, должно было бы стать закономерным финалом для убийцы... Но, к сожалению, он бежал, - граф покосился на меня и уже в открытую уставился на мой шрам. - Говорят, у него на лице с тех пор имеется полученная при побеге отметина от казацкой сабли. Хотя, впрочем, про него много рассказывают небылиц, поэтому правду отличить затруднительно. То он лучший в мире фехтовальщик, то роста в нем косая сажень... - он вздохнул.
- Вы еще сказали о награде, которую назначил за голову разбойника губернатор, - напомнил ротмистр. - Признайтесь, граф... Вы бы тоже не прочь обогатиться за счет казны, а? - он снова подмигнул.
- Меня это совершенно не интересует, - холодно ответил граф. - По следу атамана и без того рыщут всякие авантюристы и проходимцы, которые за деньги готовы рискнуть и поймать Корнета живым или... - он запнулся, - или мертвым. Его превосходительство не поскупился в своих обещаниях, ведь мой кузен был его другом детства. Мало того, - тут граф пренебрежительно хмыкнул. - Сообщение о награде привлекло ищеек из самой столицы. Например, одного чиновника из Петербурга его превосходительство удостоил аудиенции, поскольку знал его отца, какого-то курляндского дворянина. Как его - Шнайдер, Шнобель... - граф задумался. - Не помню. Между прочим, их обоих, отца и сына, тоже принимал у себя мой кузен...
- Что нам до ищеек? - перебил его Буйнов, - и до всей это истории... Граф, а не покажите ли нам свою спутницу? Меня разбирает любопытство посмотреть на нее? Ну же, сделайте нам одолжение, - он покосился на кучера и еле заметно ему кивнул. За моей спиной тихонько звякнуло - я так и представил себе, как бородач-кучер неспешно распахивает тулуп, предъявив миру симпатичного вида ножик с широким лезвием. Просто так, чтобы мир не питал иллюзий.
Каверин еще раз внимательно посмотрел сначала на меня, затем на ротмистра, затем кивнул, что-то решив для себя, и повернулся к печке, где на лавке восседал хозяин и делал вид, что дремал.
- Уважаемый! А приведи-ка сюда... то есть спроси у барышни, не согласится ли она выйти к нам.
После чего он снова обратился к нам.
- А действительно, не вижу причин, - он посмотрел на Буйнова, - чтобы моя племянница, - он перевел взгляд на меня, - не украсила нашу дружную компанию своим присутствием. Я думаю, что она уже отдохнула.
Хозяин молча встал, и только тут я заметил маленький топорик, сунутый за голенище сапога.
- А если... - подал голос кривой. - Если они не захочут?
- А ты ее второй раз попроси, - холодно ответил граф.
Хозяин кивнул, зачем-то поправил повязку на глазу и нырнул в дверь, ведущую к лестнице.
***
Мы ждали. Молчания не нарушал никто, только потрескивали дрова в печи. Поэтому грохот, с которым сбежал вниз кривой, подготовил нас к неожиданным новостям заранее.
- Ваше сиятельство, Ляксандр Андреич! - выкрикнул хозяин, стукнувшись макушкой о притолоку. - Сбежала!
Вскочили все, кроме кучера.
- Замерзнет же, дура, - сказал Каверин.
- Если в избе не спряталась... - ротмистр возбужденно подкрутил ус. - Где здесь можно спрятаться-то? Эй, хозяин!
- Господа, давайте разделимся, - предложил я. - Обыщите избу, а я посмотрю снаружи. Если не найдете, присоединяйтесь ко мне, на помощь.
И ни слова не говоря больше, я схватил шапку и выскочил прочь. Здравствуй, краса-метелица, давно не виделись, чтоб тебя...
Вьюга, хоть и поутихла, была мне все же рада и, словно бы стосковавшись, швырнула в лицо снегом.
Позади заскрипело крыльцо, и я имел счастье наблюдать кучера с двумя зажженными фонарями. Одним он подсвечивал себе бороду, второй мне протягивал.
- Спасибо!- крикнул я ему, принимая фонарь. - Посмотри у ворот! Если она побежала в степь, то следы еще не замело.
Он поспешил к воротам, а я, обойдя избу, зашел в хлев, служивший здесь заодно и конюшней. Мой возок стоял тут же. Пошуровав в сенной подстилке, я констатировал, что шпага пропала.
- Совсем хорошо, - сказал я и тут же услышал шорох с клети.
- Эй! - позвал я. Мне не ответили. Тогда я подставил полено и забрался наверх, под самую крышу, и сразу увидел ту, из-за которой и разгорелся весь переполох. Она забилась в самый угол.
- Не бойтесь... - я выпрямился, но ударился о балку макушкой. - Ах ты ж, зараза... Прошу прощения, сорва...лось...
Это "лось" я уже договорил, глядя на застывшее у самого носа острие.
Похоже, на постоялом дворе один я оставался безоружным.
- Не... не надо, - прошептала она. - Не подходите...
Лицо ее было почти полностью укутано серым платком, покрывающим и волосы, и плечи. Из-под платка выглядывала тощая длинная коса мышиного оттенка - а может, это в темноте казалось, что мышиного.
- Все хорошо, - сказал я как можно ласковее. - Я прошу, успокойтесь. Катерина Григорьевна, не надо меня бояться.
При звуках своего имени она вздрогнула и на вершок отвела кинжал от моего лица.
- Более того, - сказал я. - Этого человека тоже не бойтесь. Он уже не причинит более вам зла.
Поколебавшись, она опустила клинок. Только тут я заметил, как она дрожит, и почувствовал, как во мне разгорается бешенство.
- Спокойно, - сказал я, уже себе. Моя горячность столь часто играла со мной дурную шутку, что я привык неволить себя, когда в жилах внезапно закипала кровь.
- Тут есть ход в избу, верно? - спросил я. - Вы ведь через него сюда попали? Давайте вернемся. Замерзнем здесь, мы же не овцы...
- Это вы? - тихо, но между тем потрясенно спросила Катерина Григорьевна.
- Точно так-с, - улыбнулся я. - Графу я представился Лоскутовым. Каламбур, знаете ли...
- Лоскутов, - кивнула она. - Смешно.
Она не смеялась, но, похоже, успокоилась.
- Пойдемте, - снова сказал я, но она подняла руку и указала куда-то вбок.
- Там...
Я поднял фонарь, но не увидел ничего в той стороне. Тогда я спрыгнул вниз, посветил снова и понял, о чем говорила дочь секунд-майора.
Прикрытый дырявой мешковиной, у стенки лежал человек. Наружу торчала только босая нога. Я наклонился и перевернул покойника, закоченевшего, словно бревно. Странно, но я понял, кто он, не зная этого человека. Его пустая глазница говорила сама за себя. Как и перерезанное горло.
- Такие вот дела, Катерина Григорьевна, - сказал я. - Похоже, это и есть настоящий хозяин постоялого двора. Не повезло тебе, Сенька Кривой...
Ай да "хозяин". Кто же ты такой взаправду, черт бородатый? Ждал ты, значит, графа с Катериной Григорьевной и еще кое-кого, а тут гость незваный вклинился. Все карты перепутал.
И тебе, и графу загадочка.
А сдается мне, что Семен Кривой этим утром жив был еще, скотинку поил и горя не знал. Иначе спрятал бы его убийца подальше. Значит, канителиться и с нами не будут.
- Давайте не будем пока никому говорить о нашей находке, - попросил я, помогая Катерине Григорьевне спуститься. - И еще... не отдадите ли вы мне свой ножичек... Им порезаться можно.
"А то свою шпагу я профукал", хотелось добавить мне.
Однако Катерина Григорьевна промолчала. Либо еще боялась, либо у нее были свои виды на кинжал. А быть может, она никому уже не верила.
И подумав об этом, я вновь почувствовал, как в груди снова назревает бешенство. Господи, прости!
***
Когда кучер с Катериной Григорьевной на руках ввалился в избу вслед за мной, к ней сразу бросились граф с ротмистром.
- К печи ее, - сказал "хозяин", зыркнув на меня одним глазом, и опять поправил повязку. - Надо пальцы растереть.
- Эх, разотрем, - отозвался ротмистр и похвалил бородача-кучера. - Это ты ее сыскал? Молодец, бродяга...
"Бродяга" не ответил ничего, а я не стал уточнять, что мы столкнулись с ним у крыльца, причем кучер напоминал снеговика.
- Что же вы, голубушка, - укорял Каверин иронично. - Ну куда вы от нас денетесь?
Услышав графа, Катерина Григорьевна словно сжалась в комочек, но все же повернулась на голос. Видимо, столько ненависти было в ее взгляде, что граф вздрогнул и отодвинулся.
- Придется с вами оставить человека, чтобы вы вновь не наделали глупостей, - сказал Каверин. - Хозяин...
- Слушаюсь, ваше сиятельство, - буркнул кривой.
И тут я не вытерпел.
- Граф! - позвал я. - Скажите, а каково это: ждать?
Повисло молчание. Ротмистр, прищурившись, уставился на меня, и даже перестал растирать пальцы девушке.
Граф выпрямился.
- Я льщу себя надеждой, что ожидание мое будет вознаграждено.
Ротмистр усмехнулся, хотя вряд ли понял, что мы имели в виду.
И тут я сделал глупость. Очередную, следует признать - сколько их уже сегодня было? Но в тот миг злоба еще застила глаза, и в который раз горячность моя, обычно сдерживаемая, прорвалась наружу и подвела меня.
Я подошел к столу и залпом осушил свою кружку, до половины наполненную вином. И только потом понял, что сделал.
Даже граф опешил от такого подарка судьбы, судя по его удивленному лицу. Я словно представил, что когда мы бросились на поиски его "племянницы", Каверин подсыпает мне в кружку сонный порошок или отраву и мучительно думает, как уговорить меня это выпить.
А уговаривать не пришлось.
Оттолкнув стоявшего на пути кучера, я выбежал из избы. Дверь еще не захлопнулась, как я услышал слова ротмистра:
- Не умеешь, так и не пей...
Два пальца в рот, чтобы подарить сугробу как можно больше. А-а-а, до чего же хреново...
Господи, ты уже раз мне помог сегодня не замерзнуть... Помог найти тех, кого я искал. Так прошу, помоги еще! Не оставь, не дай загнуться теперь, как псу! Я свечей понаставлю... Я перестану сквернословить, Господи... Женюсь наконец, ибо давно пора... И научусь молиться, а не торговаться с тобой, Господи!
Боже, как хреново-то...
Не знаю, сколько я стоял на коленях возле крыльца. Помню, что заставил себя подняться, чтобы не замерзнуть. Заставил себя войти опять в избу, в пасть к волкам, ведь выбора у меня не было.
И запомнил, как ротмистр лежал на столе физиономией вниз, а граф объяснял кучеру:
- Утомился твой хозяин. Лучше его не трогать.
А рядом с Буйновым валялась опорожненная кружка. Не я один попался.
"Хозяина" и Катерины Григорьевны уже не было - видимо, лже-Сенька Кривой увел сторожить ее. Уже теряя сознание, я нащупал лавку у печи.
Если прирежут во сне, так хоть по-человечески. Не на полу.
***
Утреннее солнышко разбудило своим лучиком, пробившимся сквозь слюдяное окошко. Я открыл глаза.
Это была не отрава. Спасибо и на том, ваше сиятельство. И за то, что проснулся не с перерезанной глоткой (я сглотнул) - за это тоже вам низкий поклон. Но лучше бы для вас, граф, чтобы вы уже покинули этот постоялый двор. Чтобы не догнал я вас...
С трудом, но я приподнялся с лавки, куда рухнул за полночь, и осмотрелся. Ротмистр храпел, по-прежнему навалившись на стол, только кулак под голову просунув. Кучер посапывал рядышком. Больше никого не было.
Я встал и быстро зашагал к лестнице. Поднявшись наверх, я забарабанил в единственную дверь.
- Катерина Григорьевна! Вы слышите меня? Откройте, если...
Дверь распахнулась так, что чуть не слетела с петель, и на меня уставилась сонная физиономия кривого. Спросонья или нет, но он, поколебавшись, шагнул ко мне через порог и занес топорик над головой.
- Эй, ты полегче, - попросил я, но он не остановился. Его рот искривился в усмешке, и мгновением ранее рокового удара я сам двинул хозяину кулаком в кадык. И сразу добавил по ребрам.
Хозяин свалился обратно в дверной проем, откуда послышалось тоненькое: "ой!"
- Катерина Григорьевна, это я... э-э, Лоскутов.
- Что случилось?
- Доброе утро... Вы графа не видели?
Вскрикнув, она выскочила из комнаты. Судя по всему, она даже косу не расплетала на ночь. Ее ножки затопали вниз по лестнице, а я наклонился над постанывающим хозяином.
- Повязку забыл надеть, Кривой, - сказал я, поднимая топорик. Хозяин тупо уставился на меня - в этот раз двумя глазами.
- Вставай уж, - сказал я. - Сдается мне, есть и для тебя новости.
- Чего?
- Того! Молись, чтобы граф по нужде вышел, а не по другому делу...
Он вряд ли понял, но топорик в моей руке выглядел убедительно, и мужик поднялся.
И тут до нас донесся короткий вскрик со двора.
- Это чего? - спросил хозяин.
- Вперед, быстро! - заорал я и пнул его, чтоб не стоял столбом. Тот подтянул штаны и рванул к лестнице.
Внизу нас встретил только ротмистр, ошалело крутящий головой из стороны в сторону. На его щеке отпечатался отворот рукава, усы торчали в стороны.
- Это что? - пробормотал он недоверчиво. - Порошок сонный был, или как?
- Догадался... - буркнул я. Буйнов наконец понял, что его переиграли, и на лице его отразился гнев.
Я вышел на крыльцо и тут же уткнулся кучеру в спину. Чуть поодаль стояла Катерина Григорьевна, не глядя на графа, который лежал на снегу, все еще сжимая шпагу. Шубы на нем не было. Судя по тому, что его почти не запорошило снегом, метель утихла уже давно.
Из груди графа, чуть кренясь, торчал кинжал.
- Вот как, - сказал ротмистр. Я обернулся. Буйнов в распахнутом полушубке стоял при шпаге, положив руку на эфес. - Кинжалом, значит...
Я подошел к Каверину и двумя пальцами поддел кинжал за рукоятку. Кинжал без труда вышел - он держался только на острие, не пробив даже сюртука.
- Нет, - покачал я головой. - Посмотрите сами. Его закололи, да. В сердце. Но не кинжалом.
Ротмистр осторожно подошел и наклонился.
- Грамотно, - оценил он. - А кинжал-то зачем?
- И впрямь незачем, - сказал я, глядя на Катерину Григорьевну. Она же смотрела в сторону степи, стоя к нам бочком, и что удивительно - лицо ее было безмятежно.
Она освободилась наконец от своих страхов.
- Кинжал ему вернули, - сказал я. - Это был должок за одну проделку двенадцатилетней давности.
Буйнов наморщил лоб, соображая.
- Двенадцатилетней? Так это граф тогда своего кузена... - ротмистр посмотрел на распростертое тело. - Это вы хотите сказать?
Катерина Григорьевна оглянулась с тревогой. Что-то в тоне Буйнова ей определенно не понравилось.
- Похоже на то, - кивнул я. - Мне поначалу такое и в голову не пришло, но... Посудите сами. Граф прекрасно знает, что в этих местах полно разбойников, но при том пускается в путешествие с дамой и без единого слуги. Вы ведь шли по его следу, ротмистр, - сказал я, глядя ему в глаза. - Вы сами вечером обратили на это внимание.
- Допустим, - ответил он. - И что из того?
- Зачем ему такая скрытность даже от лакеев? - спросил я. - А ведь ответ на поверхности. Чем меньше вокруг народу, тем проще сохранить тайну.
Я посмотрел на лже-Сеньку Кривого, который стоял у крыльца, уставившись на тело графа.
- Но одного слугу он все-таки посвятил в свои замыслы. Ведь кто-то должен был изображать хозяина постоялого двора, чтобы в нужный момент...
- А где же тогда настоящий хозяин?
- Лежит в хлеву, - ответил я. - С перерезанным горлом, у дальней стены. Можете проверить.
- Ах ты, стервец, - взревел ротмистр и подступил к разоблаченному графскому лакею. - Твоя работа? А потом и нас так же хотел?
- Не виноват я, - заорал лакей, падая на колени. - Это все барин!
- А Кривого тоже барин по горлу? - спросил я. - Граф позже приехал.
- Он велел!
- Это каторга, братец, - сказал я, и обратился к ротмистру. - Но вы правы. Графу не нужны были свидетели. Боюсь предположить, что ждало бы нас и Катерину Григорьевну, если бы этой ночью или на рассвете не произошло того, что изводило графа последние четыре года.
- А что именно случилось? - спросил Буйнов, вновь прищурившись.
- Дуэль... - ответил я. - Определенно это была дуэль. Без секундантов и прочих свидетелей, но это факт - здесь случился поединок. Между графом и тем единственным человеком, который мог его изобличить в преступлении двенадцатилетней давности.
- С корнетом Гореловым, - заключил Буйнов, и мы посмотрели друг на друга.
- Так вот, какую рыбку он ловил на приманку, - ротмистр глянул на Катерину Григорьевну.
- А вы только сейчас это поняли? - спросил я. - Разве не то же самое вы хотели сделать сами?
- Что?
- Вы преследовали не графа, а его спутницу, чтобы использовать ее, как приманку для корнета Горелова. Не так ли, господин Буйнов? - я усмехнулся. - Или господин Ганевский? А может быть...