Аннотация: Максимально реалистичная история Золушки. с лёгким налётом мистики. приятного прочтения!
Золушка ехала на бал. Мимо её волшебной открытой коляски, покачиваясь, плыли деревья. Полная луна светила с затянутого облачным папье-маше неба. Мелкие облачка периодически наплывали на ночное светило, играя светом и тенью, будто кто-то добрый и заботливый решил сделать долгий путь через лес немного веселее.
Золушка с интересом следила за Луной - хоть ей и не было скучно, ведь впереди её ждал настоящий, невероятный, заключительный бал. Последний в этом году. Зимою балов не бывает. А сейчас уже поздняя осень. Но ей нисколько не холодно. Предвкушения грели.
Она с благодарностью вспоминала подарки своей крёстной феи: тонкую шею ласкал меховой воротник. Богатая шубка до поры скрывала бальное платье, а её башмачки не знали сноса.
Чудный хрусталь переливался в свете луны. Золушка улыбалась. Может быть именно после этого бала принц наконец-то сможет её найти? Он до сих пор не женат, и на каждом балу обещает. Да, в лесной чаще заколдованного леса, обнаружить дом лесника не просто, это она понимала. Но иногда ей бывало немного досадно: почему у них каждый раз не хватает времени на разговор? Танец так поглощает, растворяет их в чувствах - нет сил говорить, а потом... а потом слишком поздно.
Она оставила свой экипаж у ворот, положив под него заготовленную дома корзинку. Кучер с лакеями слишком ей дороги, а вокруг шныряют коты. Когда ездишь на бал каждый месяц, и уже не первый год - становишься опытной в подобных вещах. Да и коляска ей нравилась больше закрытой кареты. После полуночи сказка кончается и очень удобно покидать старый замок, не собирая свой скарб у ворот.
Золушка поднималась по древним ступеням. Яркий свет факелов освещал её путь. Их обычно гасили, после того, как съезжались все гости, но для неё в этом замке всегда горел свет. Принц надеялся, верил, что сегодня она непременно приедет. И она приезжала. Всегда. Позже всех - это да. И тогда лишь, прислуга гасила за ней факела. Это было так мило! Она вновь улыбнулась.
Распахнулась массивная дверь, пропустила прелестную гостью. Все уже в сборе - двигались парами в танце. Зал заливали светом сотни свечей. Он наверху - ждал её на балконе, вечно один - опять всем отказал.
Золушка медленно, не спуская с любимого глаз, прошла в центр залы. Музыка стихла, пары замерли. Так и стояли, шептались. Сколько уж раз она здесь бывала, а реакция та-же. Удивление, зависть, восторг - кавалеры и дамы следили за ними: так падки они на интригу. Интересно, какие же сплетни о ней ходят сейчас? Враньё - совершенно не важно! Потому, что к ней спускается он.
Подошел, улыбнулся. Взял её за руку. Боже, какие холодные у него руки! Он так волновался, бедный, но она уже здесь, они вместе и теперь то уж точно: всё в прошлом! Боль от разлуки, волнения, страх - все отступили. До полуночи. Как же теперь улучить ей момент? Рассказать милому принцу о доме? А он уже приобнял, и ищет глазами глаза. Взгляды встретились. И утонули друг в друге. Как и всегда. Как каждый раз до этого.
Заиграл вальс. Принц властно повёл рукой, направляя её движения. Она поддалась. И они закружились. Сначала не спешно, но постепенно всё дальше и глубже уходя в гармонию ритма. Ради этих моментов она и жила. Ради этого взгляда, его обещаний, улыбки, прикосновений, движения, блеска свечей, и мягкой мелодии, ведущей два любящих сердца куда-то, так и кружась, замысловато, в чувственном танце, вперёд в бесконечность, движения рук, и взмахи ресниц, и всё дальше, и дальше, и дальше отсюда, вверх в небеса, и падая в пропасть, сердце сжимая, и возвышая, души из тесных тел вырывая, сплетая в единую полную душу...
Они танцевали, и весь мир исчезал для них, превращаясь в гармонию вечной любви...
А огромная, полная Луна смотрит в большое, увитое увядшим плющом, окно. Сквозь мутные стёкла рисует тёмные витражи на стылом замусоренном полу, где, посреди освещённой мягким, серебристым светом залы, кружит в танце одинокая фигура и две пары внимательных глаз наблюдают за ней:
- Гензель, а кто она? - шепчет девочка.
- Её зовут Золушка! Смотри Гретель, а она и правда здорово танцует! - отвечает ей мальчик.
- И улыбается. У неё красивая улыбка. Как ты узнал про неё?
- В городе все о ней знают... ну, почти все. Мне Клаус рассказал - с соседней улицы.
- А где она живёт?
- Где то в лесу - никто не знает!
- Зачем она это делает? Зачем приходит сюда в полнолуние?
- Гретель, она же того! - мальчик крутит пальцем у виска. - Каждый раз приходит с корзинкой, оставляет её у ворот и танцует до полуночи, а потом убегает.
- Может она - ведьма? - с опаской в голосе спрашивает девочка.
- Нет. - мальчик смотрит на сестру, добавляет с сомнением:
- Просто сумасшедшая. У неё в корзинке мыши и тыква. - он улыбается. - Хочешь сходим посмотрим? До полуночи ещё есть время. Клаус говорил, что однажды они выкинули всё из корзинки, а она как закричала, подхватила корзинку и убежала в лес. Даже и не искала. Была бы ведьмой - разве она бросила бы свои вещи?
- Твой Клаус - скотина! Не хочу я ничего смотреть. И мышей я боюсь.
- Гретель, откуда ты нахваталась таких слов?
- Мне страшно, Гензель, пойдём домой!
- Подожди немного, скоро будет самое интересное!
Они вновь прилипают к окну, и сквозь грязное стекло наблюдают за странным танцем.
Золушка совершенно забыла о времени, впрочем, как и всегда. Поэтому бой старинных часов застал её врасплох. Она бросила последний, отчаянный, взгляд на растерянное, такое любимое лицо, вырвала свою руку из сильных, но не ожидающих подвоха пальцев, и бросилась прочь.
Она споткнулась на первой же ступеньке - как и всегда, помчалась по длинной замковой лестнице, прихрамывая. Лодыжку разрывала острая боль. По истёртым ступеням жалобно звякал потерявший напарника хрустальный башмачок.
Наступала полночь. Сказка кончалась. Гасли за спиной свечи, замок погружался во тьму. Колдовство запустения вступало в права. Призраками растворялись нарядные гости.
- Я живу в центре Леса! - Крикнула она, подбегая к обветшалой замковой двери. - Найди меня! Пожалуйста!
Всю свою боль она вложила в этот крик, слышал ли он её? Хоть бы услышал! Никогда не удавалось опомниться раньше ворот, но сейчас - получилось! Не даром это последний в году, заключительный бал - дальше зима, одинокая сырость землянки, упрекающий голос мачехи, виноватые глаза отца, издевательский смех сводной сестры, снег, и морозы, и вой ветра, и вера.
Вера в то, что непременно настанет весна, и снова будут балы, в каждое полнолуние - как награда за труд и терпение. Как это всё надоело. Пусть он её найдет! Пусть...
Золушка выбежала за ворота, подхватила корзинку:
- Пьер, Луи, Виктор, вы здесь? - из корзинки на неё смотрели шесть сочувствующих глаз. Кучер и лакеи на этот раз не пропали, да и тыква была на месте. Она привыкла к ним. Уже полюбила.
Ганса, Карла и Шульца стащили коты, перевернули корзинку и карета укатилась во тьму - некогда было искать. С тех пор у неё новый экипаж, но как же она горевала - неделю есть не могла, слава богу, что эти в порядке.
Она направилась домой. Бегом по старой дороге. Под ногами путалась жухлая трава, резала босую ногу. Ничего. До свадьбы всё заживёт.
Она улыбнулась сквозь слёзы. В крайнем случае фея поможет - вернёт её башмачок и она вновь будет готова. Золушка откинула с лица золотую прядь, в ней уже попадалось и серебро - время стремится всё обесценить, поправила ворот дырявого полушубка, и перейдя на быстрый шаг, странной, скачущей походкой двинулась к темнеющему в лунных лучах лесу. Впереди её ждал длинный путь домой, но спасибо лесной магии - он никогда не был длиннее пути до замка.
- Ты видела, как она припустила? - с восхищением шепчет сестре Гензель.
- Да, а ты слышал звон? Это били часы?
- Нет, малышка, это городской колокол - до нашего Штрадесберга миля всего. Тут с замкового холма можно наш дом разглядеть. Днём, конечно.
- Здесь жутко - пошли домой.
- Да ладно тебе, давай за ней проследим. Это же последний шанс узнать её тайну - зимой она сюда не ходит.
- Я боюсь Гензель, мне холодно. Как она одна пойдёт через лес? Мне даже думать об этом страшно.
- Пф! Она каждый месяц сюда ходит - значит не так уж это и страшно. Ну пойдём! Это же жуть как интересно!
- Нет!
- Ну Гретель!
- Нет, нет и нет... Ой!
- Что?
- Смотри! Да не в зал смотри - на лестницу!
Дети, прильнув к покрытому грязью и трещинами окну, как завороженные смотрели в тёмное нутро мрачной замковой залы, где на растрескавшейся, покрытой сухим, рыжим мхом ступени, сверкал в лунном свете маленький хрустальный башмачок.
- Я достану! - сказал мальчик, и попытался открыть растрескавшуюся раму.
- Ты что? Не смей! Это не правильно! - девочка в ужасе заломила руки.
- Гретель, у меня нет на уме ничего плохого! Сюда лазают мальчишки, и всякий сброд тут бывает. Он не долежит до весны. Кто-нибудь стащит!
- А мы - не стащим?
- Да нет же! Мы ей вернём! Придём сюда весной и вернём - обещаю!
- А ты не боишься?
Мальчик в ответ только хмыкнул.
- Ну ладно, иди, только быстро. А то я со страха умру!
Они вместе завозились с окном. Распахнули. И Гензель пробрался внутрь. Он медленно, озираясь, прошёл через зал. Добрался до лестницы. Наклонился. Поднял со ступеней искрящийся в лунном свете предмет.
В этот момент сзади Гретель в кустах затрещало. Девочка обмерла поначалу, но быстро взяла себя в руки, и, подтянувшись, нырнула в спасительную темноту - к своему брату. На цыпочках побежала к нему. Он не шумел, он понял - что-то случилось. Она добралась до него, прошептала:
- Там кто-то идёт, что нам делать?
- Пошли.
Они осторожно спустились. У двери их ждала темнота - не такая как в зале - гуще, страшнее. Пришлось на ощупь искать. Пошарили. Ручка. Нажать - вот и выход! Они попали во двор. Поодаль слышны голоса. Тихо гудят - не понятно. Добрые люди здесь в полночь не ходят.
Если идти до ворот - их заметят. Гензель схватил за руку сестру, потащил её вглубь двора. Стены здесь отбрасывали длинные тени и поначалу дети не поняли что их окружает, но когда Гретель наткнулась на крест, она не удержалась - тихо взвизгнула от страха.
Они попали на замковый погост. Наверное это был единственный замок, где могилы находились во дворе. Возможно поэтому никто в нём больше и не селился. С этим было что-то связано. Что-то страшное, поэтому дети в ужасе озирались, едва различая в темноте жуткие крестообразные силуэты.
Посреди погоста - в самом центре двора, возвышалась маленькая часовня. Её металлический шпиль тускло светился в холодном лунном свете. Послышались приближающиеся шаги. Выбора не оставалось. Гензель потащил сестру к часовне. Она шла за ним как неживая кукла. Ужас сковал девочку - её пугало то, что ждало их внутри, но ещё больше пугал тот, чьи шаги они слышали.
Кованые воротца оказались не заперты, дети прошмыгнули внутрь и спустились по каменной лестнице в крипту. Внутри царил мрак. Воздух, казалось, хранил холод прошлой зимы. В мёртвой могильной тиши было слышно, как колотились сердца и гулко сипело дыхание. Гензель пошарил руками перед собой, хрустальный башмачок тихо звякнул о камень. Он громко выдохнул. Гретель спросила шепотом:
- Что там?
- Рыцарь.
- Доспехи?
- Нет. Тут каменный гроб.
- Ой. - она в испуге шагнула назад, ударила пяткой по стене, раздался треск - будто глиняный черепок раздавили.
Наверху зашуршали шаги. Часовня словно вытягивала из кладбищенского воздуха звук и отправляла его вниз - в крипту, прямо в детские уши. Гензель и Гретель замерли. Им казалось, что люди идущие за ними, направляются прямо к часовне.
- Спрячь башмачок! - шепчет испуганно Гретель.
- Куда?
- Отдай его рыцарю - так будет правильно. Он защитит.
- Гретель, он мёртвый. Он себя защитить не сумеет. Да ему и не надо.
- Если они нас найдут, непременно отнимут.
- Глупая девчонка. Ладно, помоги.
Они нащупали крышку, упёрлись...
- Эй! - звучит грубый голос. - Вроде сбежали сюда!
- Почему не "сбежал"? - отвечает голос с одышкой - так говорят толстяки.
- Потому, что - четыре ноги. У меня слух как у кошки. Поохоться с моё - сам поймёшь.
- "Поохоться", ха-ха! Может быть это вепрь? Или медведь?
- Навряд ли. Медведи здесь не водятся, а вепрь так не ходит. Так ходят люди, обычно по двое.
- Медведи водятся там, куда их могут занести лапы.
Саркофаг наконец поддался. Каменный скрежет разнёсся по крипте.
- Ты слышал?! - грубый голос напрягся.
- Мародёры? - одышка разом пропала.
- Надо проверить - мародёры нам здесь не нужны!
Послышалось звяканье стали.
- Я бы, пожалуй, не стал - кто их знает? А если это и правда медведь?
Гензель залез, не дыша, правой рукой в саркофаг. Выпустил туфельку, внутри захрустело.
- Что это? - волнуется тот, что с оружием.
- Я ничего не слыхал. - отвечает толстяк.
- Вроде, как кости хрустели.
- Твой вепрь закусил мертвечинкой?
- Это не вепрь. Я же сказал.
- Вот именно! Значит медведь.
Гретель переступила с ноги на ногу, под её башмаком что-то звякнуло металлом.
- Что-то мне расхотелось уже проверять. Похоже там кто-то в кольчуге.
- А я сразу сказал: пошли, подобру-поздорову. Медведь в кольчуге, жрущий мертвецов...
- Господь всемогущий, с нами сила твоя, оборони...
Шаги удалялись, дети стояли обнявшись. Гензель поцеловал сестру в лоб и сказал:
- Слава Богу! Кажется, всё обошлось.
- А я говорила - рыцарь его защитит! Оставим здесь башмачок - пусть охраняет.
- Оставим. Я не полезу за ним в этот гроб. Наверно не стоит нам идти прямо сейчас. Пусть эти люди подальше уйдут.
- Давай воздадим хвалу доброму рыцарю - кем бы он ни был!
- Давай.
Они опустились на колени, держа друг друга за руки, и стали тихо шептать:
- Добрый рыцарь, благодарим тебя за защиту. - шепчет девочка.
- Пусть тебе будет хорошо, там, где ты есть. - шепчет мальчик.
- Мы отдали тебе этот блестящий башмачок, он принадлежит хорошей женщине. - шепчет девочка.
- Она хорошо танцует и красиво улыбается. - шепчет мальчик.
- Она живет в лесу и скорбна головой. - шепчет девочка.
- Но всё равно она добрая, и даже дружит с мышами. - шепчет мальчик.
- Благородный рыцарь, храни этот башмачок до весны. - шепчет девочка.
- Весной мы вернёмся и отдадим его этой женщине, клянёмся! - чуть громче шепчет мальчик.
- Прости нас, если потревожили твой сон, не проклинай нас, пожалуйста, и весной мы ещё один раз тебя потревожим - не обижайся, мы правда-правда тебе очень благодарны! - с жаром шепчет девочка.
- Аминь! - тихо, но уже нормальным голосом говорит мальчик.
- Аминь! - подтверждает девочка.
Они перекрестились, встали с колен, осторожно задвинули крышку саркофага, под ногой у Гретель снова что-то звякнуло.
- Что там на полу, Гретель? Чем ты звенишь?
- Не знаю, Гензель, я что-то разбила пяткой, и теперь на полу что-то звенит. У тебя есть чем добыть огонь?
- Есть, только что поджигать?
- Сейчас. - она наклоняется и подбирает подол своей юбки, раздаётся треск. - Вот, подожги это.
- Ты заметила, что в крипте не пахнет? Совершенно. - говорит он, высекая на трут искры.
- Конечно заметила, Гензель. Он наверно святой.
- Может быть. - мальчик, наконец, разжигает огонь и осматривается. - Гляди, сестрёнка, да это-же монеты!
На уровне пола в стене - разрушенный тайник. До поры его скрывала глиняная пластинка, которую Гретель случайно разбила. Из потайной ниши вывалилось несколько серебряных монет.
- Это сокровища рыцаря! - говорит мальчик. - Давай вытащим и посмотрим.
- Ты что, братец? Нельзя их трогать - рыцарь осерчает! - девочка умоляюще складывает руки перед собой.
- Ничего подобного! - уверенно заявляет мальчик, собирая с пола монеты. - Если те люди вернутся, они всё украдут. Лучше мы заберем. Половину отдадим Золушке.
Он выгребает из тайника оставшееся.
- Смотри-ка! Здесь кольца, похоже из золота.
- Они обручальные! - говорит Гретель. - Гензель, мы не можем их себе оставить - это грех!
- Мы и не будем. Вернём их рыцарю весной, когда придём за башмачком. Сейчас я не готов снова двигать эту каменную крышку. Кажется всё, давай выбираться отсюда.
Золушка, запыхавшись от быстрой ходьбы, с трудом отворила дверь своей землянки. Дверь была тяжелая - из дубовых сучьев, слегка обтёсанных топором. Её сделал отец, когда им пришлось переехать из города в этот охотничий домик. Внутри, как всегда, её встретил бардак - сестрица и мачеха никогда ничего не убирали. Золушка подивилась - её не было всего ничего, а внутри уже всё перевёрнуто. На столе толстый слой пыли, на дощатом полу - мусор и грязь.
Отец, как всегда, сидел молча в углу, с укоризной за ней наблюдая. Неужели не видит, как ей нелегко? Нога в кровь разбита, и тело устало. От замка бежать далеко. Ляжки ноют. Спина тоже болит. Когда-то дорога давалась ей легче. Вот было же время - летела от замка стрелой.
Она поставила корзинку в угол, и насыпала свите зерна - пусть поедят, они заслужили. Очаг, конечно, погас - сестрица отродясь его не топила. Нужно прибраться, только бы ногу перевязать. Она присела на кровать, вытащила из под одеяла чистую тряпицу - ох, что сейчас начнётся!
- Ну что, Золушка, наплясалась? А о нас ты подумала? - говорила мачеха.
- Тебе бы только любовь крутить, опомнись, дура! Ну куда ты лезешь со своей красотой, погубить всех нас хочешь? - причитала сводная сестра.
Только отец молчал - смотрел укоризненно, но так мягко и нежно, что сердце разрывалось. Это было хуже, чем все укоры чужих. Да и таких-ли уж чужих? Они столько лет вместе. Жили бок о бок. Не самая дружная семья, но всё же...
- Ты гораздо хуже своей сводной сестры! - не унималась мачеха. - Она тоже красотка, каких поискать, и богатая к тому-же! У неё три платья! Три! Но она принца не охмуряла! Я твоему отцу гроша ломаного не доверю! Он всё на тебя, дуру, истратит! Посмотри какая вокруг грязь! Посмотри на очаг-- он погас! Что зимой будем есть?! Ты припасы сделала?! Я за всё платила! А ты! Ты нас убьёшь! Всех! Немедленно ступай и растопи огонь! Огонь! Слышишь?
- Хорошо тебе сестрица с принцем?! Он уже за священником послал?! Предложение сделал?! А он знает вообще, как тебя зовут?! А как его батюшка на это всё посмотрит - ты думала?! Дура! Дура малолетняя! Как жить дальше будем?! Кто ходить будет?! Кто убирать будет?! Кто?! - захлёбывалась желчью сводная сестрица. - Ты глупая замарашка! Не нужна ты принцу! Поиграет и бросит! Откажись! Отрекись!
Это было больно, это было не справедливо! Они любили друг друга! Ну и что, что всё не просто? Ну и что, что всё вот так? Будут ещё балы и они обручатся. Обязательно!
- Слышите, вы, завистливые шавки?! Он любит меня! Ему никто не нужен, кроме меня! Подавитесь! Деньгами своими, нарядами! У меня есть платье! Красивое бальное платье! Пусть одно! Зато я в нём красивее всех! Правда, папа? - она смотрела на отца, а он лишь молча улыбался и покачивал головой.
- Папа, ну не молчи! Скажи им! Почему ты всё время молчишь? Ну почему? Ну накричи на меня! Кричи, папа, не молчи! Посмотри на них - они же кричат, ну что тебе стоит? - Золушка, глотая слёзы, перевязала ногу - красную, распухшую, всю в порезах от травы. Плохо - так больно никогда не было. Как же она будет убираться в доме с такой ногой? Ох, сейчас и эти набросятся.
- Глупая, посмотри что у тебя с ногой! Лекарь сюда не придёт! Да если бы пришел - денег не дам! Как же я жалею, что мы тебя тогда на бал с собою взяли! Ох как жалею! Если бы не ты! Не сидели бы мы в этой землянке дурацкой, в лесу, и не надо было бы разводить огонь! Огонь! Огонь не надо! - мачеха уже не орала - громко угрожающе шипела.
- Вот как ты теперь с такой ногой? Мы тебе не поможем - не по чести нам! Из-за тебя тут сидим, сестрица. Теперь всё! Теперь пропадём! Из-за любви твоей жаркой! Спалишь нас! В огонь отправишь! - горевала сводная сестра.
- Ничего страшного. - возражала им Золушка. - Сейчас фею крёстную призову - она выручит!
- Ха-ха-ха! Дура! Нет никакой феи - бред это! Выдумала ты всё! - смеялась сестрица.
- Ничего не бред! А это по вашему откуда? - Золушка сняла с ноги одинокую хрустальную туфельку, поставила на стол.
- Это не фея, дура, это моё! - мачеха смотрела на мужа, корчила лицо и тянулась к башмачку.
- Не смей! - Золушка переложила туфельку в корзинку к мышам и тыкве. - Это феи подарок - не твоё! Скоро принц за мной придёт, а не придёт - фея вторую мне вернёт.
Мачеха с дочкой лишь злобно шипели в ответ:
- Нет никакой феи. Нет.
- Я вам докажу, сейчас позову её - сами увидите! Меня старая Берта научила! - Золушка ринулась снова к столу. Схватила глиняную чашку и стала бросать в неё сухие травы, висевшие до поры на стене.
- Вот! Болиголов, серая поганка, крушиница, "кошкин глаз", белена, шляпка мухомора - чуть-чуть... - её руки порхали, подхватывали сухие растения, отрывали, размельчали, опускали в чашку.
- Враньё! Никто тебя не учил - ты украла! Подсмотрела! - шипела сестра.
- Ведьма твоя Берта и ты тоже - ведьма! - шипела мачеха. - Тебя на костёр отволокут, и нас отволокут! На костёр! В огонь!
- Это не колдовство! Это добрая магия! Сейчас сами увидите. - Золушка схватила каменный пестик и принялась разминать смесь. - Сейчас убедитесь, сейчас крёстная придёт и поможет. Она всегда помогает!
Золушка с сомнением посмотрела в чашку - не напутала ли чего? Порошок выглядел как всегда - серо-зелёный. Она дунула в чашку. Вдохнула.
- Фея Крёстная! - позвала громко. - Появись-отзовись, это я - твоя крестница тебя призываю!
Воздух уплотнился, запорхали в нём призрачные крылья и голосок, похожий на перезвон колокольчиков, произнёс:
- Звала меня, добрая крестница?
- Звала, тётушка, не управиться мне одной - нога вот у меня...
Фея взмахнула палочкой и боль тут-же унялась. Взмахнула другой раз и домик наполнился птичьим щебетом и звериным повизгиванием.
- Слуги мои верные помогут тебе, милая Золушка, однако-же и ты не ленись. Вместе вы быстро управитесь.
Все печали оставили сердце Золушки и, весело напевая, она принялась за уборку. Дом подмести, стол протереть, вещи по местам расставить, дров принести, воды из ручья натаскать, очаг разжечь, еды сварить. Всё у Золушки спорилось, даже забыла про башмачок спросить. Мачеха с дочкой угомонились, лишь следили за ней довольные и молча головой кивали. Только отец смотрел с укоризной и тревогой.
Настала зима, выпал первый снег, и Гензель с сестрой, ведомые любопытством и долгом, наконец-то нашли ту, кто мог им рассказать историю Золушки. Марта сначала долго отнекивалась, так что Гензелю пришлось купить её рассказ за крупную серебряную монету - из тех, что они нашли в тайнике. Но теперь они сидели в её домике, у потрескивающего очага, и слушали неторопливую речь старухи:
- Хорошо, сорванцы, расскажу вам, что знаю. Знаю я не много, придётся приврать. Люди много про то насочиняли - с три короба. Однако-же я вам сплетни докладывать не буду. Расскажу что видела сама, и что хорошо по смыслу подходит, а дурное вам и так расскажут - были бы уши.
- Не томи тётя Марта, рассказывай уже! - просит Гретель.
- Хе-хе-хе, кхм! Какая я вам тётя? Баба Марта - так зовите. Я вашу маму помню - меньше вас она была. Бегала тут, колокольчик шебутной, всегда здоровалась... хорошая девочка. - Марта мечтательно улыбнулась, погружаясь в воспоминания.
- Баба Марта, о маме потом, про Золушку расскажи. - Гензель покраснел, поняв, что ляпнул.
- Мда... О Золушке. Плохая то история, не на ночь её... да ладно уж. Погодите-ка! - она полезла в мешок, достала оттуда два больших пирога.
- Вот - ешьте! Плохие времена настали, раньше, помню, до обеда всё разлеталось, а теперь уже и назад приношу. Эх, обеднел наш город, сейчас молочка вам налью. Пироги-то хорошие - с требухой свиной, да подсохли уж. С молочком в самый раз будут. - она отошла налить молока - принесла две большие полные кружки. - Не спорьте! Мне скоро к Господу на поклон. Там мать вашу встречу, спросит она - ты по что с сироток за пустую болтовню серебро берёшь, карга старая - что ей отвечу? То-то! Лопайте, а болтовню мою на остаток - так честно будет!
Дети вгрызлись в пироги, запивая их молоком, а старая Марта начала свой рассказ:
- Было это уж давненько. Даже и не припомню - когда. Вас-то ещё на свете не было, а родители ваши, точно - были. Ну да ладно, что мне, старой, голову свою мучить...
Жил в нашем замке граф. Не добрый - не злой. Граф - как граф. Жил поживал, и был у него обер-егерь. За лесом следил. В лесу в том олень королевский водился, а потому пригляд был нужен - никому кроме короля того оленя добывать не велено. Вот обер-егерь за этим и следил. А ещё волков истреблял и если мишка забредёт - тоже, значит.
Егерь этот благородный был, но из безземельных - беднота считай. Где-то он с графом повоевать успел - там меч и поцеловал. И была у него жена - красавица, и дочка - тоже в маму. Да как бы и не красивее выросла. Уж такая пригожая, а волосы - что золото жидкое. За то её Золушкой и прозвали.
Однако случилась в городе хворь, а они в городе тогда жили, и жена егеря умерла, и взял он тогда в жены лавочницу - у той тоже муж от хвори богу душу отдал. И от мужа того у лавочницы дочка была. Симпатичная, но с Золушкой не сравнить.
Злые языки говаривали, что дурно они живут, дескать деньги на чине поженились - добра не жди. Только брехня это. Нормально они жили, не ругались почти. Лавочница, даром что зазнайка, всё же уважение к мужу имела и дочку его сильно не обижала - да и не мудрено. Кто она без мужа? Голь безродная, а с мужем - рыцарева жена. Оттого и нос задирала перед горожанами. Не любили её здесь - это да. Кому же по нраву, когда с ним через губу разговаривают?
И вот. однажды, приехал к графу младший принц погостить. По слухам - с отцом разругался и сбежал на волю - гонор остудить. Дело молодое! Не то женить его хотели за тридевять земель - в тридесятое царство, не то невеста больно страшная попалась. То мне не ведомо, а люди всякое сочиняли.
Ну и граф наш, по наущению отца мальчишки, или по своей дурной воле - решил ему тут другую невесту представить. Объявил большой бал и позвал всех благородных. Обер-егерь тоже приглашение получил - мало у нас тут благородных, а в три калеки бал не сыграешь.
Ну наш рыцарь своих женщин собрал, сел в повозку и поехал. И так плохо на балу получилось, что принц влюбился в его дочку. Там и скандал какой-то вышел. Видать граф возмущаться начал. То слухи, но вы погодите - что дальше будет.
Семейство обер-егерево с бала сбежало, а граф решил по своему всё повернуть, и видать, чтобы егерева дочка не лезла к принцу - обвинил его жену и падчерицу в колдовстве. Дескать - принца охмурили подлые бабы. Трогать своего рыцаря, и дочку его, поосторожился, а может уважал его или что ещё. В общем - хотел припугнуть их святой инквизицией. Только кто-же таким пугает? Прелат наш как услыхал, за что женщин взяли - сразу в допрос их - на дыбу. Они себя и оклеветали. Тут их на площади и сожгли!
- Погоди Марта! - спросил Гензель. - Может и правда они ведьмами были?
- Ох, малыш, что я ведьму не видала? - усмехнулась в ответ старуха. - Вот травница Берта - та похожа была, и ведала всякое. И повитуха была отменная и хвори лечила. А эти... ну какие они ведьмы? Дуры спесивые. Они лопух от подорожника не отличат!
- А что-ж эта Берта? - спросила Гретель. - Жива ли?
- Да какой там - жива? Сожгли её давно, ещё до егеревой жены. Взялась она лечить бургомистрова сына, да не вылечила. Вот и... Говорят, порошок она делала, от него хорошо становилось и чудилось всякое - как есть - ведьма! Тьфу ты, Господи, о чём разговор-то пошел! - Марта истово перекрестилась. - И вы крест на себя положите, и не болтайте об этом, если на костёр не охота! Не шутки это - костров поменьше стало, слава Господу, по вывели вражье семя, но ещё бывает - то там, то тут. А безвинного народу под это дело загубили... Ну, лес рубят - щепки летят.
Ну так вот! Проведал про эту казнь наш принц - про мачеху с дочкой, значит. Ох осерчал! Обер-егерь, то, не будь дураком, сразу, как костры погасли, Золушку в лес увёз - исчезли оба, как и не было - только иногда в город за припасами приезжал. Соли там прикупить, ещё чего.
А принц разъярился - весь в батюшку. Устроил переворот. Схватил графа, прелата, подручных его, и судилище устроил. Обвинил в измене и прочих грехах, да и развесил их в ряд на площади. Графа-то нельзя было так, однако в последней милости - усекновении головы - отказал. Как пса шелудивого на просушку подвесил - вместе с безродными клириками, а прелата вообще прав не имел - тот под церковным судом ответственный. Однако же так сделал. И стал в графстве сам править. Однако - не долго.
Пришёл его батюшка - король с войском, две новости принёс. Объявил тогда на площади. Де, сын мой младший от церкви святой отлучён, и я - отец - от него отрекаюсь. Говорят, с ним был ещё отряд от невесты оскорблённой, ну это слухи уже. Но если был - значит за правосудием они наблюдали.
Принц в замке заперся и осаду держал. Недолго, правда - народу у него было мало. Десятка три, или пять - не припомню. Однако-же седмицы две король под стенами сидел - то любой старик в городе подтвердит. Но не сдюжил принц - забрал король замок, и тут люди разное говорят. Кто говорит: в монастырь он сына увёз - в заточение. Кто говорит: казнил на месте.
Король тут побыл немного, да пока сидел у замка - изловили обер-егеря. Долго с ним не церемонились - измену объявили и колесовали на площади. Говорят - бургомистр его сдал, хотел от прелатовой казни откреститься, однако-же не помогло. Новый прелат старое поднял, да за сношение с ведьмой бургомистра и сжёг.
Теперь у нас новый граф - и за бургомистра он, и живёт в городе. В замке то нельзя - проклят замок. Король всех во дворе закопал, только про принца неизвестно. А егерь - кремень мужик. Три дня умирал - ни звука не издал, даже когда ему свинцовыми пестами руки-ноги ломали - не орал, стонал только сквозь зубы. Вот с тех пор Золушка умом и тронулась.
- Во дворе замка часовня без креста. - сказала Гретель. - Там, наверное, принц лежит.
- А и то! - согласно кивнула Марта. - Раз без креста - точно он!
- А как же Золушку никто не нашёл? - спросил Гензель.
- Да как? - Марта наморщила и без того морщинистый лоб. - Её особо и не искали. Не до того было, а народ её жалеет - если найдут, одна дорога ей - на костёр. Хотя. Король то помер уже давно, и сын его старший. Сейчас внук правит. У королей долг перед Господом большой - редко долго живут. Теперь может и не было бы ей ничего. Да кто проверять желает?
- Мы хотим её найти! - заявил Гензель. - Весной отправимся.
- Господь всемогущий! Это ещё зачем? А если её казнят, бедняжку? Столько вытерпела! - Марта всплеснула руками.
- Мы помочь ей хотим. - сказала Гретель. - Она башмачок потеряла, мы вернём. И поможем ей. Вдруг надо чего.
- Доброе дело задумали, однако не болтайте о нём! И осторожнее - мало ли. Смотрите, чтоб не увидел вас никто, а то самих инквизиция спросит.
Дети согласно машут головами. С инквизицией шутки плохи - то всем известно.
- А скажи, баба Марта, почему Золушка всегда в полнолуние в замок ходит? - не утерпев, спрашивает Гензель.
- Ну, тут просто всё - в полнолуние тонкий мир ближе. Граница истончается, блаженные, и те, кто духов чует, могут увидеть их, да и не только увидеть. Потому доброму христианину нечего в полнолуние бродить, понятно?
Дети снова кивают. До весны уж точно не придётся, а там...
Зима подходила к концу. Золушка лежала в кровати, не в силах растопить погасший очаг. За маленьким оконцем завывала вьюга - последняя этой зимой. Нога болела и не хотела идти на поправку. Лодыжка распухла пуще прежнего, а стопа почернела. Если бы не добрая фея - у Золушки и сил поесть не хватило бы, но крёстная помогала как могла. Добрые зверушки не оставляли её без подмоги. Только всё реже вставала Золушка с кровати. И башмачок фея вернуть не смогла. Видать принц твёрдо решил её найти. Но как же он зимою искать будет? Золушка обвела взглядом избушку. Отец молча сидел в углу, и с тревогой за ней наблюдал. Даже мачеха с дочкой притихли - не приставали, не ругались. Тоже смотрели напряженно и тревожно. Ох, надо бы встать, еды приготовить. Из запасов осталось немного крупы и овощей - совсем немного, но если экономить - может до весны и хватит.
Фея давно мяса не приносила. Золушка не знала, как у неё так получается, но изредка находила возле своей избушки мертвого зайца, а иной раз и оленя. Она жалела бедных зверей, но делать нечего - не пропадать же добру.
Она медленно поднялась, заглянула в глиняную чашку. Без феи на этот раз никак не обойтись. Дунула, вдохнула. Отец отвернулся, мачеха скривилась, сестрица названная покачала головой.
- Фея Крёстная. - прошептали её губы. - Появись-отзовись, это я - твоя крестница тебя призываю.
Появилась фея, взмахнули в воздухе тёмные крылья. Под рукой ощутилась опора, фея взмахнула палочкой, боль отступила, ушла вглубь, затаилась до поры.
- Звала меня, милая?
- Звала тётушка. - ответила Золушка. - Как там мой башмачок? Не отыскался ли?
- Добрая весть у меня, крестница - открой-ка дверь пошире. Слышишь? Гость к тебе долгожданный!
В этот самый момент в дверь осторожно постучали. Золушка стремглав бросилась к ней, распахнула...
Там стоял он! Запорошенный снегом, в парадном камзоле - и как не замёрз? Он мягко улыбался и прижимал к сердцу её хрустальный башмачок.
- Ты?! - восклицает она.
- Я. - шепчут его губы.
- Нашел меня! Милый! Ты же замёрз весь, войди! А у меня не топлено - вот я какая у тебя! - сокрушается она.
- Ничего. - шепчет он. - Главное - я нашел тебя.
- Нашел. Нашел! Я всегда знала, что однажды найдёшь!
Он улыбается, кивает, шепчет ей:
- Добрые люди помогли, путь к тебе указали. - и протягивает ей хрустальную туфельку. - Станешь ли моей женой на веки вечные?
- Стану. Конечно стану! Я же этого столько ждала! - говорит она сквозь внезапно потёкшие слёзы.
- Хорошо. - шепчет он улыбаясь, шагает к ней, обнимает и целует.
Лицо его холодное, а губы горячие, такие живые, нежные.
- А теперь тебе надо прилечь. Ты ослабла совсем. Отдыхай, выздоравливай. По весне и свадьбу сыграем. Приедешь в мой замок?
- Приеду! Дождись меня, обязательно приеду, клянусь!
- Хорошо. А теперь ложись, отдыхай.
И уже его руки подхватывают её, и несут на кровать. Он кладёт её осторожно, укрывает худым одеялом и садится рядом.
- Не уходи! Побудь со мной, неужели я не заслужила?
- Ты заслужила всё, что захочешь. Я буду с тобой, пока ты не уснёшь. А потом мне нужно назад - замок ждёт, я же правитель.
- Я понимаю. Спасибо тебе. Дай мне руку - так вернее засну.
Она взяла его холодную руку в свою, и от её жара его рука потеплела. Ей было так хорошо, как никогда ещё не было, даже лучше, чем на балу. Потому что не нужно бояться часов, потому что не надо спешить, потому что не надо бежать, потому что тревоги - кончились.
И отец, и мачеха, и сводная сестрица, и фея: стояли у её принца за спиной и улыбались. Впервые все улыбались счастливо, радуясь за неё от всего сердца. И не важно было, что никто, кроме феи, не верил в их любовь - они убедились. Она им доказала, и они не обиделись. Как можно на такое обижаться? Никак нельзя!
Впереди её ждала свадьба, и счастье, и улыбаясь, Золушка уснула.
Гензель и Гретель собирались в дорогу: мальчик опоясался длинным ножом, девочка укладывала в котомку пироги - подарок от доброй Марты.
Весна вступала в права: уже проклюнулась первая зелень и минуло первое весеннее полнолуние. Вчера дети зря просидели под окнами тёмной залы до полуночи - одинокая танцовщица так и не появилась. Они специально пришли заранее - проверили замковую часовню. Башмачок тоже пропал. Принц, а теперь они были уверены, что это именно он - не смог сохранить сокровище. Гретель очень расстроилась, а Гензель утешал её тем, что они оставили себе монеты и кольца - иначе не было бы и этого.
Они собирались молча - ни смеха, ни шуток, и вышли, лишь только рассеялся утренний туман. Путь через лес оказался не близким. Они успели устать, когда старая дорога превратилась в едва заметную тропинку, уходящую дальше, прямо в глубину лесной чащи. Вскоре и тропинка пропала. Оборвалась, истаяла, словно иссякший ручей, лишь арка из расступившихся, словно нарочно, стволов, приглашала маленьких путников продолжить путь по прямой.
Гензель и Гретель остановились.
- Что случилось, сестричка? Впереди есть проход, мы можем идти без тропинки.
- Я не уверена, Гензель. Её ведь искали. Плохо - хорошо, но искали! Мне кажется впереди ничего нет - там мы её не найдём.
Мальчик хмыкнул.
Они осмотрелись: слева полно замшелых поваленных стволов и кустарников, а справа лес чист, лишь деревья смыкаются плотнее - будто солдаты в шеренге. Впрочем, пройти там можно легко - так же легко, как и заблудиться, потеряв направление.
- Если не прямо, то только направо. - уверенно говорит Гензель. - Не думаю, что она ночью лазила по кустам и буреломам.
- Согласна. - отвечает Гретель. - Надеюсь она не очень далеко забралась в чащу, мы и так долго шли.
- Пойдем, только как бы нам не заплутать.
- Не заплутаем, братик, у нас есть подарок от Марты. - Гретель полезла в котомку за пирогом. - Буду бросать кусочки - трава ещё не поднялась. Обратный путь по ним отыщем.