Сидя на ярком изумрудном листке, я с наслаждением его поедала.
Ну, во первых - листик был очень аппетитный и сочный, а во вторых - ну очень мне нравился. Я была под стать листочку, вся такая зелененькая, вся такая кругленькая, ну просто очаровательна. И греясь в солнечном тепле, была довольна собой, листиком, кусочком голубого неба, проступающим сквозь ветки деревьев и всем окружающим миром в целом.
Кто я? Я гусеница.
"Жизнь замечательна и удивительна!" - думала я, сыто нежась на изумрудном просторе.
Что требуется для того, что бы быть всем довольным? Да не очень - то и много. Сытая и вкусная трапеза, уютный уголок, немного тепла и покой. И тогда мир восхищает своей идиллией.
Так я проводила день за днем, и ничто не омрачало моего существования. Я тихонечко жевала лакомые листочки, перебираясь с одного на другой. Солнце щедро одаривало теплом и светом, и моему счастливому довольству не было конца. Но, как известно, ничто не может длиться вечно. Так и мой идиллический мирок рухнул в одно мгновение.
В одно прекрасное утро, рядом со мной присела большая, переливающаяся всеми цветами радуги, стрекоза. Оглядев внимательно меня своими огромными глазищами, она изрекла:
- Какое убожество! И надо же было родиться таким несуразным страшилищем.
- Позвольте, - поперхнулась я мякотью листка, - на каком основании Вы, усевшись на мой листок, меня же и оскорбляете?
- Никто тебя не оскорбляет, - парировала стрекоза, - посмотри на меня.
Она кокетливо расправила свои прозрачные крылышки и смешно ими стрекотнула:
- Видишь, я стройна, подвижна и умею летать. Если бы ты только могла себе представить, как восхитительно ловить теплые воздушные потоки и парить над землей. Если бы ты хоть на мгновение увидела бескрайние просторы неба, ты бы поняла как душно и тесно быть прикованным к своей ветке, к своему листку. А что ты? Толстый, бесформенный сучок, вечно жующий и обреченный до самой смерти проторчать на этих листьях. Тебе не суждено познать пьянящее чувство полета. Я просто тебе посочувствовала.
Она еще раз стрекотнула своими крыльями, и более не издав ни единого звука, упорхнула куда - то ввысь. Я проводила обескураженным взглядом непрошенную гостью, и застыла.
Вкус листка вдруг стал невыносимо горьким, и я подавилась недожеванным кусочком листка. Слова, порой, отравляют нам жизнь гораздо сильнее природных ядов. Слова же, брошенные с жалостью, отравляют жизнь в двойне.
"Я толстая, я страшная...и не умею летать - с тоской подумала я, и мысли заскользили по замкнутому кругу, - мне никогда не увидеть землю с высоты. Мне никогда не опьянеть от небесной выси".
Я перестала жевать. Перестала замечать, и уж тем более, восхищаться окружающим миром. Какое тут может быть восхищение, когда Мысль испепеляла все мое крохотное существо. Под палящим солнцем кожа начала превращаться из шелковистой нежности, в какую - то грубую хитиновую структуру. Силы стали покидать меня. Я затосковала, из последних сил перебралась в тень от верхнего листочка и приготовилась умирать.
Грубость затвердела, и я погрузилась в полную темноту. Я была заживо погребена в саркофаг. Я ждала своей смерти, но та, по-видимому, не особо спешила к толстой несуразности.
Шло время, а я все не умирала. Но и темнота почему-то не прекращалась. Какое-то время спустя я поняла, что что-то происходит. Тело начало испытывать нечто необычное. Мне казалось, что все мои внутренности перемешались в единую массу. Это сложно передать словами, но я не чувствовала ни брюшка, ни головы, хотя мыслить я не прекратила.
"Или все-таки я уже умерла и поэтому не чувствую своего тела как раньше? Оказывается, совсем и не страшно умирать, - весело подумала я, - всего лишь перестаешь ощущать свое тело, но не перестаешь мыслить. Тем более, мысли теперь вовсе не грустные, как накануне смерти. О чем мне там говорила эта стрекоза? Ах, да, о том, что я убогая, толстая и не умею летать. Хм, летать..."
Пока я так рассуждала, бесформенная структура, моего гусеничного тела, претерпевала непонятные преобразования. Я ощущала непрекращающийся ни на мгновение процесс изменений.
"Вот бы мне не умереть, а получить крылья. Пусть не такие переливчатые, как у стрекозы, но крылья, - думала я, замкнутая во тьме, ощущая непонятные переливы всей своей массы, пульсацию - стать стройной и взметнуться вверх, туда, откуда льется благодатный солнечный свет, туда, где так маняще сверкает небесная синь".
Невероятно, но, даже смирившись со смертью, я не прекращала мечтать... о крыльях.
И наступил миг, когда я ощутила, когда я поняла - у меня опять есть тело. Я дернула чем-то под брюшком, да-да, у меня опять появилось брюшко, это лапки - догадалась я. На спинке что-то зашевелилось.
"А это еще что такое? Неужели это..." - догадка меня ошеломила.
"Мне нужно к солнцу, мне нужно к свету!" - подумала я, горящая от нетерпения утвердиться в своих догадках и с неимоверной силой, откуда она только взялась, стала распрямляться в своем саркофаге.
Грубость уже не была столь твердой, и, не оказывая сопротивления, раскололась на две половинки. Зажмурившись от хлынувшего солнечного света, я невольно поежилась, чувствуя, как на спинке распрямляются и наполняются силой крылья. Расправив их, я взметнулась вверх, навстречу солнечному потоку.
Вслед мне со всех сторон понеслись восхищенные возгласы: " Какая великолепная бабочка!"