Шопперт Андрей Готлибович : другие произведения.

И опять Пожарский

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.29*42  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Опять попаданец. Опять прогрессорство. И даже одна песня будет. Книге так в пятой. Ну, и войны немного. А ещё первый Романов. И огромное неизведанная страна. Сам бы попал.

И снова Пожарский





Книга первая


Событие первое


Афанасий Иванович Афанасьев сидел на скамейке у себя на даче и наслаждался последним летним деньком. Комаров уже нет. Мухи ещё есть, не без этого, но меньше, гораздо меньше, чем пару месяцев назад. Солнце приятно ласкало подставленное лицо. Совсем слабый ветерок не давал его лучам сделаться горячими, да и конец августа всё же. Всё было просто замечательно, картошка выкопана, огурцы с помидорами политы, перцы и баклажаны подкормлены разведённой в бочке золой. Сиди и впитывай последние в этом году летние лучи.
Мешали охотники. Афанасий Иванович их просто ненавидел. Задняя часть его большого участка выходила к полузаросшему камышом и рогозом большому озеру, так что всего в ста метрах, а может и поближе, истребляли ни в чём не повинных уток. Охотников было двое. Они засели в шалашах на разных концах озера и гоняли друг к другу бедных уток. Каждые пару минут, а то и чаще, гремели выстрелы. Какой тут к черту отдых.
Надо сказать, что генерал-лейтенант в отставке Афанасьев, выстрелов за свою длинную жизнь понаслышался. Родился он здесь же в селе под Нижним Новгородом, тогда Горький, в честь пролетарского писателя, которого ненавидели все школьники страны за его "Мать" и "На дне". Оба произведения недавно Афанасий Иванович перечитал, его попросили выступить перед школьниками, и по привычке всё делать основательно, всё-таки в бывшем Горьком выступать, старый офицер решил подготовиться. Это был ад, ничего хуже он в жизни не читал. Штудировал эту гадость, как оказалось, генерал зря. Из школьной литературы эти произведения изъяли. Есть всё же бог. Город переименовали и детей не мучают. А ещё все власть ругают, вот же и от неё есть польза.
Родился будущий генерал в 1925 году. Белофинскую не застал, а вот в Великую Отечественную оттрубил три года. Был дважды ранен. После второго ранения попал в полковую разведку и закончил войну в Берлине в звании старшего лейтенанта. За плечами была десятилетка и в сорок четвёртом ускоренные офицерские курсы. А уже 15 мая его вызвали в штаб дивизии и откомандировали в "Смерш". Три месяца подготовки и в звании уже капитана Афанасьева отправляют во Львов. И два года они гоняли по лесам и сёлам бандеровцев, власовцев, просто бандитов и всякую другую мерзость. Тут его ранили в третий раз, правда, не тяжело, руку левую насквозь прострелили.
После выздоровления попал Афанасий Иванович в странный учебный центр. Приёмы рукопашного боя, владение саблей и штыком, метание ножей, стрельба изо всех мыслимых и немыслимых положений, два языка - немецкий и английский, методы выживания в пустыне, в море, в лесу, в тундре, чего только им не преподавали. До попадания в этот центр капитан Афанасьев думал, что он в очень хорошей форме, марафон, конечно, не пробежит, но марш бросок в двадцать километров выдержит легко. Через год он понял, что значат слова "в хорошей спортивной форме". Четыре минуты пребывания под водой - детский лепет на лужайке. Суточный бег, он пробежал сто восемьдесят семь километров!
Потом была работа в Берлине на фабрике фарфоровых изделий. До местных чекистов дошли слухи, что там зреет серьёзный заговор. Вот под видом немца из Польши, его туда и внедрили. "Проработал" герр Юлиус на комбинате полный год, стал, чуть ли не руководителем подполья, выявил все связи и сам же принимал участия в задержании верхушки вместе с сотрудниками только что созданного "штази". Там его подстрелили четвёртый раз. И опять в ту же руку.
В пятьдесят втором была Корея. Там подполковник Афанасьев лавров не поимел, зато поимел пятое ранение. На этот раз отделаться проникающим в многострадальную руку не удалось, схватил пулю в лёгкое. Китайские товарищи вытащили его и за не имением советского госпиталя отправили в свой. А по выздоровлении его неожиданно вызвали в Кремль. Калинин вручил полковнику Афанасьеву золотую звезду Героя Советского Союза и орден Ленина, уже второй. В коридоре Кремля к Афанасию Ивановичу подошёл незнакомый генерал майор и сообщил, что его отправляют военным атташе в посольство Чехословакии. В Праге было замечательно. Красивый город, красивые девушки, отзывчивый добродушный народ.
В шестидесятом году в возрасте тридцати пяти лет полковника Афанасьева отправляют учиться в Академию Генерального Штаба. Два года пролетели как один день. Полковник успел жениться на девушке Вале, самой красивой девушке Москвы и её окрестностей. Учёба давалась легко, он с отличием окончил академию в шестьдесят втором и думал грешным делом, что ему присвоят генерал-майора, да и оставят в Москве при штабе. Не срослось. Отправили полковника в город Рязань в военное училище заместителем легендарного Маргелова. Первых офицеров десантников Афанасьев и готовил. В этом же шестьдесят втором состоялся первый выпуск офицеров десантников и Афанасий Иванович всё-таки примерил штаны с генеральскими лампасами.
Потом был Вьетнам, был Египет, Эфиопия и Афганистан. А в девяносто первом героя Советского Союза генерал-лейтенанта Афанасьева выперли в запас, читай на пенсию. Было ему шестьдесят шесть лет. Два сына служили в милиции, один уже до майора дорос, второй был старшим лейтенантом. Почему не в армии, да так получилось, что самая красивая девушка Москвы Валя не сильно отстала от генерала в званиях и была полковником милиции. Вот дети по её стопам и пошли.
Пару лет Афанасьев тихо охриневал от того, что происходит в стране, а потом начал искать работу, чтобы с голоду не сдохнуть. Один знакомый устроил его в городе Гусь Хрустальный на Гусевский хрустальный завод заместителем директора по технике безопасности. Проработал Афанасий Иванович на нем до кризиса девяносто седьмого года и окончательно ушёл на пенсию. И вот уже восемнадцать лет занимается сельским хозяйством у себя на даче под Нижним Новгородом. Жена умерла пять лет назад. Дети тоже были на пенсии, оба дослужились до полковников, но видно воровать и лизать задницы не научились. Создали охранную фирму в Нижнем и если не благоденствуют, то и не бедствуют. По субботам и воскресеньям наезжают с оравой отпрысков к дедушке на дачу и за рюмкой чая ругают полицейских и казнокрадов. Одним словом, "жизнь удалась", если ещё бы не эти охотнички. Генерал поднял лежащую у скамейки трость и пошёл на звук выстрелов, прогнать уродов со своего участка. Между берегом озера и картофельным полем был небольшой садик из яблонь, груш и вишни. Афанасьев решил пройти сквозь него, а не обходить вокруг, нога в последнее время побаливала, сказывалась одна из ран. Продираясь между разросшейся вишней и сливой, он увидел, что охотник среагировал на качание веток и направил на него ружье. "Черт", - успел подумать Афанасий Иванович и тут грянул выстрел.

Событие второе



В лето 7126 (1618) в последний день зарева (он же серпень, он же август) Михаил Фёдорович Романов (он же Великий Государь) сидел на лавке в горнице в Кремле и тихо, чтобы никто не слышал, плакал. Прошло почти шесть лет как его выбрали царём. Михаил бы полжизни отдал, если бы выбрали кого другого. Нет, его жизнь до 1613 года не была безоблачной и завидной. Опала отца у Годунова, разлука с матерью, захват тушинским вором Ярославля, из которого они чудом спаслись, сидение заложником в Кремле при Владиславе, попытка убийства поляками, узнавшими об избрании Михаила, подвиг их старосты Ивана Сусанина и ещё десятки менее важных, но не менее печальных событий делали его прошлую жизнь не очень и завидной. Жизнь бросала Мишу как щепку в водовороте. Потом его избрали на царство. Отец продолжал быть заложником у ляхов, и получилось, что страной правила его мать, старица Марфа.
Хорошо, что рядом всегда был спаситель отечества князь Дмитрий Пожарский. Он справился с польским полковником Лисовским, когда тот осадил Брянск, потом добывал деньги в казну для продолжающейся бесконечной войны с ляхами, выбивая пятину с торговых людей, успешно провёл переговоры с английским послом Джоном Мериком, добыв ещё денег для казны и заключив Столбовой мир с королевством Швеция, вернув Московскому государству Новгород, Старую Русу, да и весь север. Потом, когда снова вторгся в пределы Московского царства королевич Владислав, отстоял Калугу. Князь и под Можайском бы одержал победу над латинянами, но сильно простыл и еле живым был доставлен по приказу Михаила в Москву. А только выздоровел, как сразу возглавил оборону Москвы от войска, подошедшего к Твери Владислава. И вот тут мать и её родня подсунули Михаилу указ о назначении Ивана Александровича Колтовского в товарищи к князю Пожарскому. А Колтовский взбеленился, затеял местничество, ему, дескать, быть с Пожарским невместно, у него тётка была женой самого Ивана Грозного. Сам князь Пожарский был далеко, воевал с ляхами и потому за честь отца встрял его старший сын Пётр, бив челом ему Михаилу "дать оборонь за бесчестье отца". Михаил Колтовского вызвал и попенял ему, де не время устраивать местничество, коли враг у порога, да без толку. Царю донесли, что боярин затаил обиду и поклялся щенка (Петра Пожарского) прибить. Пете шёл тринадцатый год. У Колтовского было с полсотни боевых холопов и несколько сот ополчённых людишек, у Пожарских на дворе было несколько старых слуг. Вот такой расклад.
Михаил сидел на лавке и плакал. Надо было принимать меры. Он встал на колени пред иконами и стал умалять защитника своего, святого Михаила, вразумить его, как это дело переиначить так, чтобы и сын Пожарского, которого Миша почитал заместо отца, а самого старшего сына Пожарского, Петра за младшего брата, цел, остался и Колтовского от гордыни, обуявшей того, отворотить.
И святой Михаил помог. Без стука отворилась дверь, и в горницу зашёл его дядька Иван Никитич Романов. Был он уже стар, почти шестьдесят лет, сед и худ. Михаил был дважды предан дядей, ведь даже при избрании на царство голосовал не за племянника, а за шведского принца Карла Филиппа, сказав, что племянник ещё млад и не вполне разумен. Когда же казаки напомнили ему, что королевич на пять лет младше Михаила, тот только пожал плечами. Но сейчас у царя и дяди отношения почти наладились. Михаил обрадованный, что с кем-то можно поделиться печалью, рассказал прожжённому царедворцу о своей беде.
"Ты, Мишутко, сделай так, дай Петру два десятка стрельцов и отправь в Пурецкую волость Нижегородского уезда принимать те 3500 четей землицы, что ты его отцу пожаловал, да деньжат на дорогу немного подкинь. А с Колтовским ещё проще, отправь его со всеми людишками в Боровск, город боронить от ляхов", - дядька хитро подмигнул воспрявшему Михаилу и был таков. Будто и не было.
Царь призвал дьяка и продиктовал два указа. Петру Пожарскому предписывалось выехать в дарованные отцу вотчины в Нижегородской губернии немедля, ибо пребывают они в запустении, и навести там порядок, разбойных людей повыведя и приказчиков и старост новых назначив. Второй указ был боярину Колтовскому Ивану Александровичу, чтобы он со всеми боярскими детьми, боевыми холопами, ополченцами и ротой стрельцов полка Ивана Полтеева и прочими охочими людишками, кои сыщутся, следовать к Боровску, дабы ляхов, город осаждающих, развеять.
Пётр, вызванный Михаилом, артачиться не стал, взял пятьсот рублей на дорогу и обзаведение, придирчиво осмотрел приданных стрельцов, заменил двоих на более молодых и на следующий день на десяти подводах и одвуконь для стрельцов и себя, купленных в этот же день, отбыл осваивать новые вотчины. Шёл первый день сентября 1618 года. Дорога лежала через Владимир.

Событие третье

Подьячий Замятия Симанов был доволен собой. Всё лето он провёл в дозоре в Пурецкой и Жарской волостях по указу нового балахнинского воеводы Никиты Михайловича Пушкина. Предыдущий воевода Фёдор Иванович Чоглоков с подьячим Василием Архиповым дело своё запустили, обирали торговых людишек и местных черносошных и дворцовых мужиков, а дозорными книгами и не занимались. Это ведь копейку не приносит. Это работа, а кому охота работать. Земелька между тем потихоньку раздавалась. Пурецкая волость была отписана князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, а соседняя Жарская волость разделена между служилыми людьми из смолян, вязьмичей и дорогобужцев. Те помыкались, видя такое запустение в делах, да и подали царю челобитную о составлении дозорных книг по Жарской волости. Воеводу сняли вместе с подьячим и отправили, попеняв, куда-то в Мценский уезд.
Прибыв на место в начале лета 1618 года, воевода Никита Михайлович Пушкин тихо сатанел, перебирая бумаги, оставшиеся в наследство от Чоглокова. Пурецкая волость в дозорных книгах всё ещё числилась за князем Алексеем Михайловичем Львовым стольником Шуйского, а Жарская частично за стольником Борисом Михайловичем Салтыковым, а частично за его братом Михаилом. Указ был от 20 сентября 1610 года и подписан Сигизмундом. Слов нет, Львов был человеком известным, состоял в товарищах у Дмитрия Михайловича Пожарского и даже подписывался под грамотой об избрании на царство Михаила Фёдоровича Романова. Даже и воеводой в Нижнем Новгороде успел побывать. Сейчас Львов отправлен воеводой в Астрахань. Только ведь не ляхам русскую землицу раздавать. Всем известно, что те указы пять лет как отменены. То же и с землями Салтыковых. Те вообще высоко взлетели - родственники царя, но новый государь указы Сигизмунда и по ним отменил, а землицу родичам нарезал под Рязанью и Владимиром.
Поубивавшись над будущим объёмом работ, воевода вызвал подьячего Замятия Симанова и отправил того в Пурецкую и Жарскую волость составлять дозорные книги. Замятий, не смотря на свои с хвостиком сорок лет, был человек на подъем лёгкий. Уже через седмицу он с писарем Поместного приказа Козьмой Сёминым прибыл в село Вершилово, центр Пурецкой волости и Пурецкого же прихода. Храм в Вершилове был деревянный клетский и безглавый, то есть несколько срубов (клетей) жались друг к другу под двускатными крышами. Настоятель храма дышал на ладан, уже и не вставал с постели, но епархия его не меняла, наверное, не кем было. Замятий в дела церкви не лез. Забрал у служки приходские книги и начал объезжать деревеньки и погосты да починки. Месяц и ушёл. Всего в Пурецкой волости за князем Дмитрием Михайловичем Пожарским числилось восемнадцать поселений. Самым крупным было Вершилово, в нем было без одного двадцать дворов. Закончив с Пурецкой волостью, подьячий перебрался в Жарскую. Территориально Жарская волость находилась на правом берегу реки Волги "позади Балахны", т. е. западнее уездного города. С запада волость граничила по немежеванным рубежам (считающимися "по старине") с Гороховецким уездом. Межа проходила среди лесов и болот. С северо-запада небольшим участком она прилегала к Мыцкому стану Суздальского уезда, а с севера - к Пурецкой волости Нижегородского уезда. На востоке естественным её рубежом служила Волга с сенокосными угодьями по берегам и островам, а с юго-востока подходили земли Пырской волости - вотчины Троице-Сергиева монастыря. С юга лесные угодья Жарской волости смыкались с лесами Стрелицкого стана Нижегородского уезда. Поселений в ней было не меньше, чем в Пурецкой, духовным центром же Жарской волости считался Погост Сукатов.
По окончании дозора, сложив перед собой уже в Балахне стопки исписанных листов и приходские книги, Замятий Симанов записал в дозорной книге:
1618 г. - Дозорная книга Пурецкой и Жарской волостей Балахнинского уезда письма и дозора подьячего Замятии Симанова.
Книги по челобитью вязмичь и дорогобужан.
Лета 7126-го году августа в день 21, по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу, и по наказу государева воеводы Микиты Михайловича Пушкина Замятия Симанов, взяв с собою тутошних сторонних людей, попов и дияконов, старост и целовалников, и лутчих крестиян, и с теми сторонними людьми, приехав в Балахонской уезд в Пуретцкую волость и в Жарскую половину, по челобитью вязмич и дорогобужан дворян и детей боярских, дозирал и переписывал села и деревни, и починки, и пустоши, и селища, и займища и в них дворы и во дворах людей по имянам, и пашню пахану, и переложную, и сено, и лес, и всякое угодье, и какова где земля добра ли, или середняя, или худа, и по скольку чети на выть пашни пашут.

За Дмитрием Григорьевым сыном Нарматцким в поместье Шалимова, а в ней крестиянских дворов: Ортюшка Исаев, Микифорко Игнатиев, Тренка Микитин. Да бобылских дворов: Петрунка Ондронов, Селиванко Григорьев. Пашни паханы четверть с осминою в поле, а в дву по тому ж, да перелогом и лесом поросло двацеть одна четверть с осминою в поле, а в дву по тому ж. Земля худа. Да к той ж деревне Шалимове сенных покосов на Усове от Хмелевских на Волге три десетины. Да к той же деревне Шалимове (пустошь) Кумохина, пашни перелогом и лесом поросло одиннацеть чети в поле, а в дву по тому ж. Да к той ж пустоши Кумохинской сенных покосов на Большом острову на взгорье полторы десетины.

За Борисом Дмитреевым сыном Бортенева в поместие Федотова, Федосовская тож, а в ней крестиян: Офонка Павлов сын Кокорев, Офонка Иванов, Ивашко Иванов, бобыль Ивашко Олександров. Пашни паханые осмина с малым четвериком в поле, а в дву по тому ж, да перелогом и лесом поросло двацеть пять чети в поле, а в дву по тому ж. Да за ним же деревня Ткальино, а в ней крестиян: Исачко Сергеев, бобыль Митка Григорьев. Пашни паханые осмина с малым четвериком. Земля худа. Да перелогом и лесом поросло осмнацеть чети с осминою в поле, а в дву по тому же. Да к тем же деревням (пустошь) Тюшманова, пашни перелогом и лесом поросло три четверти в поле, а в дву по тому ж.

За Олександром Дмитреевым сыном Челюсткиным в поместие Бородулина, а в ней крестиян: Мартынко Титов, бобыль Иваска Левонтиев, бобыль Марко Олександров. Да к той ж деревне Бородулине сена по реке по Волге десетина. Да за ним же в деревне Хмелеватой, а в ней крестиян: Максимко Софонов, Трешка Елизаров, Филип Суботин, бобыль Сергейко Григорьев, Захарко Иечяев, Гришка Иванов. Пашни паханые в обеих деревнях две чети без полуосмицы в поле, а в дву по тому ж. Пустошь Тредвориппая, пашни перелогом и лесом поросло в деревнях и в пустошах пятдесят чети с полуосминою в поле, а в дву по тому ж. Да в деревне Хмельнинской сена на Попове острову две десетины без малые четверти десетины.

За Васильем за Горелковым сыном Оперкиева в поместие Онцыфорова, а в ней крестиян: Дружинка Федотов, Васка Онисимов, Степанко Неупокоев, пуст, Степанко Симанов, бобыль Волотка. Пашни паханые четверть в поле, а в дву по тому ж, да перелогом и лесом поросло семнацеть чети с осминою в поле, а в дву по тому ж. Деревня Черницыно, а в ней крестиян: Карпунка Дмитреев, бобыль Ларка Григорьев. Пашни паханые осмина в ноле, а в дву по тому ж, да перелогом и лесом поросло четырнацеть чети в поле, а в дву по тому ж. Пустошь Медведково, пашни перелогом и лесом поросло семь чети. Да к той ж пустоши Медведкове сена по реке по Трестяне десеть копен, да за Черною десетина, да к Черницынай сена три десетины. Да за ним же половина пустоши Степановы, а Дранишникова тож, перелогом и лесом поросло четыре четверти с осминою, сена десеть копен, да в отходе на острову на Щукоборе десетина.


Всей книги получилось двести пять листов. Это был труд. Симанов его сделал, сделал быстро и хорошо. Он был собой доволен. Воевода Пушкин отписал в Поместный приказ, что челобитная вязьмичей и дорогобужан удовлетворена полностью и за одно составлена дозорная книга и Пурецкой волости со всеми восемнадцатью поселениями. Всего за Дмитрием Михайловичем Пожарским числилось сто шестьдесят пять крестиян.




Событие четвёртое

Иван Сокол отделился от войска Ивана Заруцкого ещё в начале 1614 года. Казна дончаков находилась в Самаре, сам же Заруцкий вынужден был отступить к Астрахани. А казну как раз и оставил на одного из своих помощников Ивана Сокола. К тому, как раз, подошло почти пятьсот казаков с Дона, сходить за зипунами в Казань. Иван самоубийцей не был. Путь на юг был отрезан боярином Иваном Одоевским, с запада подходили войска окольничего Семёна Головина, оставалась только дорога по Волге на север. Казна была огромна. Заруцкий за семь лет смуты нахапал золота и серебра столько, что потребовалось две лодьи, чтобы всё это перевезти. Вся флотилия Ивана Сокола насчитывала сорок судов, всё, что плавало по Волге в районе Самары и ниже до Саратова. Немного не доходя до Казани, флотилия разделилась, большая часть, опасаясь царёвых войск, ушла по Каме на север, а сам Сокол с казной и сотней казаков на семи лодьях ушёл к Нижнему Новгороду, а оттуда, попав в Оку, дошли до Гороховца. Приближалась осень, нужно было искать место для зимовки. Посовещавшись, казаки ещё раз поменяли направление и теперь уже по Клязьме дошли до Клязьминского городка. В сам город не пошли, а заняли село Санниково сорока километрами южнее. Больше года казаки грабили окрестные деревни и мелкие городки, в том числе и Ковров. Потом переместились в другое село Мстера, что чуть севернее тракта, соединяющего Владимир с Нижним Новгородом. Грабили проезжающих купцов, мелкие деревеньки, совершали набеги на монастыри, так и ещё два года прошло. Было несколько недовольных, требовавших разделить казну и отправиться по домам на Дон, но Сокол понимал, что сейчас с теми силами, что у него остались, этот план неосуществим. От купцов он знал, что Заруцкого посадили в Москве на кол, его ребёнка от Марины Мнишек тоже казнили, а сама Марина в конце 1614 года умерла в темнице. Про судьбу казаков, что ушли вверх по Каме, было известно мало. Часть нанялась к купцам Строгоновым, большая же часть пошла за Урал, завоёвывать Сибирское царство.

Событие пятое

Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, был вполне доволен собой. Он сделал то, о чём они договорились с боярином Иваном Александровичем Колтовским. Ну, если быть точным, то не с самим боярином, конечно, а с его дворовым, боярским сыном Тимофеем Ивановичем Ракитным.
Началось всё с того, что его вызвал пятидесятник Тимофей Струнка и велел "конно и оружно", с запасом еды на седмицу, прибыть поутру на двор к князю Пожарскому. Надо будет сопроводить княжёнка Петра Дмитриевича в их новую вотчину в Нижний Новгород. Это уже было большой удачей. Да, что там удачей, это было огромным подарком. Поляки Ходкевича и королевича Владислава, который именовал себя "Царём Московским" стояли под самой Москвой и со дня на день в полку ждали отправки под Боровск, на помощь князю Лыкову. Ляхи с немцами рубились жестоко, не на жизнь, а на смерть, и выжить в той мясорубке было очень проблематично. А тут поездка в Нижний, по вполне безопасной дороге до Владимира, подальше от ляхов, и чуть более опасная от Владимира до Нижнего Новгорода, там пошаливали ещё по слухам казаки Заруцкого. Иван одел, недавно справленный по случаю выдачи пяти рублёв за прошлый год, светло-зелёный кафтан с чёрными петлицами и жёлтой подкладкой, нахлобучил набекрень малиновую шапку, отороченную черным почти мехом волка, натянул жёлтые сапоги, и в этом парадном виде отправился в Китай город, купить овса пегому жеребцу и себе на дорогу пару буханок ржаного хлеба и копчёного мяса. В Нижний он, естественно, ехать в парадном кафтане не собирался, у него было почти новое носильное платье зеленовато-жёлтого цвета и неплохие ещё сапоги из жёлтой же кожи, не такие форсистые как парадные, но всё не лапти.
На торгу к нему и подошёл Тимофей Ракитный. Тимофея стрелец знал, их дома стояли почти рядом на Гороховой улице. Как оказалось, боярский сын хотел просто спросить, кто из стрельцов отправится сопровождать княжича в Нижний, и попал как раз в точку. Вот тогда-то судьба и улыбнулась Ивану Пырьеву во все свои тридцать два зуба. Когда Ракитный рассказал, что надо сделать, Иван посмотрел на него, как на дурачка юродивого. Нужно было извести сына Дмитрия Михайловича Пожарского Петра. Того самого княжича, которого ему с ещё девятнадцатью стрельцами нужно было проводить до Нижнего Новгорода. Только вот, когда змий искуситель назвал сумму, обещанную боярином Колтовским за смерть княжёнка, Иван снова посмотрел на боярского сына как на дурочка. Сумма была огромная. Сто рублёв. Столько стрелец мог заработать за всю жизнь, и то только в том случае, если доживёт до седой бороды. И убить надо было не саблей и даже не пищалью, а влить ядовитой настойки в питьё княжичу.
Иван долго не ломался, взял двадцать рублей задатку, взял красивый, вырезанный из камня флакончик с туго притёртой пробкой из того же камня, взял заранее приготовленную расписку, что податель сей грамотки может получить с боярина Колтовского восемьдесят рублёв или товара на эту сумму после исполнения дела обоим известного, и откланялся. Удача просто решила закидать Пырьева своими подарками. И это ведь было ещё не всё.
Утром следующего дня, ещё и петухи не прокричали, их десяток с десятским Козьмой Шустовым и десяток из их же сотни с десятским Афанасием Бородой стоял у ворот княжьего терема и весело переругивался, предвкушая скорый отъезд из Москвы и весёлую дорогу. Княжич и вышел к ним с первыми петухами. Иван думал, что княжёнок совсем малец, а оказалось, что Петру Дмитриевичу скоро стукнет тринадцатое лето. Был он явно в отца, роста уже выше половины стрельцов, его поджидающих, но ещё тонок в кости и безбород, даже и юношеского пушка над верхней губой ещё не пробивалось. Одет Пётр Дмитриевич был в походный кафтан, почти без всякой мишуры из зелёного добротного сукна, в зелёной же шапке с чёрно-бурой лисы оторочкой и в зелёные, как в полку Фёдора Лопухина, сапоги. На левом боку была сабля в ножнах, обтянутых такой же кожей, что и сапоги. Ивану этот боярский сынок сразу не понравился, во-первых, по тому, что его надо будет убить, а во-вторых, из-за того надменного выражения с коим княжёнок их оглядывал, словно холопов своих. Ничего, поглядим через несколько деньков, кто холоп, а кто живой.
Правда, то, что случилось дальше, несколько изменило мнение Пырьева о княжиче. Тот подошёл к каждому из стрельцов поинтересовался здоровьем и семейными делами каждого и дал приказ заменить из десятка Афанасия Бороды двух не молодых уже стрельцов. Афанасий с забракованными отправился, подстёгивая коней, в полк, а княжич пригласил стрельцов на двор, где уже запрягали в телеги по паре крепких лошадей, и выдал всем по испанской пищали, мушкету. Оружие было не парадное - боевое, без лишних позолот и узорочья, не тяжелее их пищалей, но длиннее чуть не на пол локтя. К мушкету была и лента с газырями или "берендейка" с белой кожи ремнём. Весил мушкет пол пуда и был весь какой-то хищный, чужой.
Тут же стрельцам было предложено выбрать на конюшне, купленных вчера на рынке, специально для похода, заводных коней. Коней было ровно два десятка, по количеству сопровождающих княжича стрельцов, и давали их только на дорогу до княжьих вотчин, но что это были за кони. Польские дестриэ, иначе называемые першеронами. Настоящий боевой конь огромного размера и ценой больше двух десятков рублей. В последнее время, когда ляхи завладели практически всей западной и юго-западной Русью, эти великаны всё чаше попадались на продажу и в Москве, но чтобы целых два десятка - это всю Москву надо объехать, чтобы столько купить. Сколько же стоят эти два десятка жеребцов - рублёв пятьсот, не меньше. Эх, себе бы такого. А и будет, вот потравит он боярича, и на те восемьдесят рублей, что причитается с Колтовского, купит себе "Такого" жеребца и пару кобылок под стать и займётся разведением першеронов, выгоднее дела и не сыскать.
Уже подобрав себе вороного великана, Иван заметил, что княжич, верно, мыслит в схожем направлении, и в телеги запряжены в основном кобылы тоже не малых статей. Два десятка жеребцов под седлом и два десятка кобыл, запряжённых в десяток возов. Не дурак княжёнок. Только вот ничего у него не получится, отдаст богу душу раньше, а у него Ивана Пырьева получится, должна же быть справедливость, одним всё, а другим ничего? Вот он, Иван, эту справедливость и восстановит.
Выехали через час. Скакали весь день, почти без отдыха, так только, коней покормили, да сами перекусили наспех, не разводя огня. Стремились подальше убраться от неспокойных окрестностей Москвы. Ночевали в поле. Для княжича разбили небольшой шатёр, а сами устроились под попонами, благо осень ещё и не началась толком. Без приключений в дороге не обошлось. На второй день навстречу им попался большой казачий отряд, быть бы им убитыми и ограбленными, но тут произошло почти чудо. Узнав, кто они и кого везут в Нижний, казачьи атаманы посовещались, и, сказав, что если бы не Пётр Дмитриевич Пожарский, приняли бы стрельцы смерть неминучую, Дмитрия Михайловича они уважают, а потому трогать не станут охрану сына того, а напротив, дадут до Владимира в провожатые десяток казаков побойчее. Вот в одном переходе от Владимира, когда десяток казаков откланялся пополудни, а стрельцы с княжичем устроили привал, Иван и умудрился подлить княжичу в сваренный тут же сбитень настойки из каменного флакончика. Флакончик был хорош, стоил, наверное, не меньше пары рублей, даже без содержимого и Пырьев не стал его выбрасывать, как наставлял его боярский сын Ракитный, а спрятал в сено одной из телег. Когда свернули привал и тронулись дальше с княжёнком, и случилась беда, он, проехав с пол версты, вдруг сполз с коня и упал в траву без движения. Все бросились к нему, стали поднимать и приводить в чувство, но всё без толку. У боярича был жар, и он бредил что-то про проклятых охотников. Всю ночь у его изголовья дежурил кто-нибудь из стрельцов, меняя мокрую тряпку на лбу и давая хлебнуть отвара из трав, сваренного стрельцом из десятка Афанасия Бороды, который был в сотне за лекаря, так как был сыном травницы тётки Прасковьи, известной, считай, на всю Москву.
А утром Ивана Пырьева, уже примерявшего на себя во сне одежды почитаемого во всей Москве коннозаводчика, ждало разочарование. Он проснулся от непонятного гомона. Стрельцы стояли вокруг княжича и, открыв рты, смотрели на невиданное. Отрок голый по пояс, в одних портках, махал руками и ногами, да так ловко, а потом упал на мокрую от росы траву и стал отжиматься. Да, решил Иван, снадобье сработало неправильно, Пётр не умер, а сошёл с ума.

Событие шестое

Афанасий Иванович Афанасьев продирался из липкого сна с большим трудом. Снилось ему, что он будто бы сын Дмитрия Пожарского и бьёт он челобитную царю, а царь отправляет его в ссылку, в вотчину батюшки, в деревню под Нижний Новгород. Сон был яркий и очень длинный, всё ни как не заканчивался. Потребовалось немалое время, чтобы вынырнуть из него. Только это выныривание ничего хорошего не принесло. Он лежал в странной просторной палатке, примерно как армейская на одно отделение, но совершенно неправильной формы, почти круг, вернее, скорее, овал. И цвет был, далеко не хаки. Дурацкий красно-оранжевый с намалёванным кое-как гербом Москвы. Какая-то туристическая палатка. Хуже всего было то, что рядом сидел и откровенно дрых дневальный, только одет был нерадивый солдат в серый матерчатый плащ непривычного покроя, да ещё и с круглыми медными пуговицами просто ужасающих размеров, такие медные шарики для пинг-понга. Во рту была сушь, и генерал потянулся к полному керамическому стаканчику с коричневатой жидкостью, стоящему в изголовье на небольшом бочонке. Это был не чай, отвар из трав, горьковато-кислый и совсем без сахара. Опуская стаканчик назад, Афанасий Иванович сфокусировал зрение на руке и вспотел аж. Рука была детской, может юношеской, тонкой белой без даже следов загара. Мозг попытался отключиться, но генерал ему это не позволил. Опять сон про молодого Пожарского? И вот тут на него нахлынули воспоминания Петра. Яркие, красочные, словно фильм просматриваешь. Длилось это минут пять. Когда демонстрация фильма закончилась, Афанасий Иванович, вытянулся на ложе из сосновых веток, закрыл глаза и задумался. В последнее время он прослушал несколько десятков аудиокниг про попаданцев в прошлое России. Старый офицер переживал за страну, то, во что её превратили демократы, Россией не было, "рашка федерашка" - это самое подходящее для неё название. То, что столетиями, ценой миллионов жизней приобреталось, было отдано на поругание америкосам одним пьяницей. Каждый раз, вспоминая Борьку-алкоголика, хотелось выкопать его из могилы, зарядить в пушку и как Лжедмитрием, выстрелить как можно дальше, желательно, чтобы до США долетел. Поэтому книги, где попаданцы делали страну сильной и громили Англию, Германию, Японию, да, и Штаты, ложились на подготовленную почву.
Получается, что и он попал в прошлое. Дмитрий Михайлович Пожарский, князь, неоднократно выручавший страну во времена смуты, его отец, а он сам Пётр Дмитриевич Пожарский. Сейчас ему без двух месяцев тринадцать лет. И едет он в вотчину отца в Пурецкую волость Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Размеры новой вотчины были 3500 четей, что соответствовало приблизительно 1900 гектаров, и располагалась она на западном, правом, берегу Волги, немного севернее самого Нижнего Новгорода. Было в новых владениях князя Пожарского около двадцати поселений от приличного села Вершилово, до починки из двух дворов. На этом географические и экономические познания Петра о новых владениях князя заканчивались.
Сейчас они с двадцатью стрельцами, отправленными царём для сопровождения его в отцову вотчину, из-за его болезни заночевали в двадцати верстах от Владимира. Афанасьев помнил, что верста чуть больше километра, метров на шестьдесят. Получалось, что от Владимира до Нижнего Новгорода ещё километров двести сорок - двести пятьдесят. При нынешних скоростях больше недели (седмицы) пути. Болезнь была странная, из воспоминаний Петра генерал выудил, что ехал он себе здоровёхонький, и вдруг ему стало плохо, всё закружилось, и он потерял сознание. Из своих воспоминаний Афанасий Иванович сделал вывод, что охотник его (сволочь эдакая) пристрелил-таки. Получается, княжёнка отравили, а его неприкаянная душа вселилась в освободившееся тело юноши.
Ну, что ж, расклад не самый плохой, молодое тело, княжеский титул, кое-какие знания по истории, в основном по битвам, заученным в академии генерального штаба. Что ещё из плюсов? Он может попробовать сварить стекло, работая заместителем генерального директора завода в Гусь-Хрустальном, пришлось выучить процесс производства стекла, хрусталя и изделий из них наизусть. Завод был очень старый и мелкие аварии, на разбор которых он обязан был являться, случались очень часто. Поневоле освоишь всю технологию от подготовки шихты и устройства печей до гранения. Скорее всего, фарфор, фаянс и даже костяной фарфор он тоже сможет изготовить, главное найти материалы. Год работы в Германии на фарфоровой фабрике помнился во всех деталях. Сможет он и цемент сделать, ну и кирпич, скорее всего. Бумага? Тут сложнее, только, то, что почерпнул у попаданцев. Придётся поэкспериментировать. Ткацкое оборудование? Все попаданцы в книгах начинали именно с него. Чесалку и ножную прялку изобрести он сумеет, а вот приличный ткацкий станок, да ещё с самолётным челноком, ну, тоже придётся повозиться, теория-то ясна, а вот с мастерами и инструментами сложнее.
Оружие? Как устроен револьвер, пистолет и автомат с пулемётом Афанасий Иванович знал, но сделать их без приличного перечня очень точных станков и передовой металлургии невозможно. Станкостроение было явно не его коньком. Металлургия? Ну, кое-что из истории металлургии он помнил, те же попаданцы часто к ней обращались.
Химия. Тут совсем плохо. Школьные знания, да рассуждения тех же заброшенных в средние века предшественников. Глаубер ещё молод, придётся изобретать азотную кислоту самому. Лет через десять нужно будет его найти и заманить в Россию (или Московию).
А кто ещё из великих учёных сейчас живёт. Кеплер через два года выиграет процесс у инквизиции и вырвет из её рук мать, обвинённую в колдовстве. Вот в двадцатом его и надо пригласить к себе. Галилей, он сейчас как раз сцепился с Ватиканом и иезуитами, пока он в обиде на всю Европу его тоже можно затащить сюда.
Торричелли ещё пацан, пусть учится. Когда повзрослеет, нужно будет осуществить его мечту и соединить их с Галилеем в тандем. Его учителя Кастелли, кажется, тоже надо будет забрать. Паскаль ещё не родился. А вот Декарту сейчас около двадцати лет, его нужно будет вывозить из Европы с её тридцатилетней войной обязательно, пусть творит во славу России. Пожалуй, больше никто и не вспоминается.
Что ещё? Сельское хозяйство. Из воспоминания Петра Пожарского всплыло, что тот решил в папенькиной вотчине разводить польских великанских лошадей дестриэ. Это осуществим обязательно. Нужно будет завести из Европы картофель, перец, баклажаны, подсолнечник и кукурузу. Где-то лет через пятнадцать в Голландии начнётся тюльпаномания, нужно к ней успеть и погреть на ней руки, значит, придётся раскошелиться сейчас и закупить пёстролепестные и темно-красные тюльпаны.
Китайский чай сейчас идёт в Европу, в том числе и через Россию. Нужно будет известную авантюру с копорским чаем попробовать провернуть сейчас. Хорошо бы ещё из Скотландии и Испании завести овец. Шерстяная ткань на механических станках - основа всей экономики попаданцев. Ещё нужно будет повспоминать про одуванчики, Сталин из них резину делал в годы первых пятилеток.
На этом месте Афанасия Ивановича прервали.

Событие седьмое

- Княжич, жив! Здоров ли? - проснулся и увидел его открытые глаза стрелец, дежуривший у изголовья.
- Поздорову, - попробовал своё знание языка и голос заодно Афанасий Иванович.
Язык серьёзно отличался от современного русского, какая-то новгордско - украинская смесь, но вместе с памятью княжича Петра к генералу пришло и знание этого языка, как устного, так и письменного.
- Испей вот взвару целебного, - сын травницы Прасковьи Фома Лукин, зачерпнул из глиняной миски, уже испробованного болезным напитка, глиняным стаканчиком и протянул Петру.
Афанасий Иванович выпил весь предложенный лечебный напиток и поднялся с лежанки из веток.
- Полежал бы, чай болезный, - сделал попытку придержать княжича стрелец.
- На том свете належимся, - отстранился Пётр и сел на лежанке.
В теле чувствовалась ещё слабость, даже голова слегка закружилась, но генерал стиснул зубы и поднялся. Рубаха была мокрой от пота, он её стянул через голову и вышел из шатра в одних портках. Утро было по-осеннему прохладно, на траве поблёскивали в лучах поднимающегося над лесом солнца росинки. Заливались нестройным хором птицы, попахивало костром, двое стрельцов готовили в большом горшке кашу с мясом. Благодать.
Ну, про благодать это, наверное, Пётр Дмитриевич подумал, а вот Афанасий Иванович подумал, что надо бы проверить, на что способно его новое тело. Вспоминая молодость, бывший учитель первых десантников Советского Союза проделал несколько катов и в кульбите упал на траву отжаться. Растяжка у княжича была так себе. Натренированность мышц на длительное упражнение ещё хуже, барчук, одно слово. Отжавшись, пять раз на левой руке, пять раз на правой, а потом два десятка на обеих, Пётр рухнул в мокрую траву. Стыд и позор.
- Пётр Дмитриевич, да в тебя во время хвори никак бес вселился? - вокруг поднявшегося княжича стояли все стрельцы и подозрительно перешёптывались, общую мысль высказал десятник Афанасий Борода.
- С чего ты решил? - Пётр (будем теперь называть его так) постарался, как можно более грозно глянуть на стрельцов, нельзя терять лицо, он князь, а кто такой стрелец перед князем.
- Так, руками, ногами машешь, ну чисто юродивый, - Борода стушевался под взглядом, зато вылез вперёд здоровенный детина с двумя выбитыми передними зубами (наверное, кулачный боец), кажется, Фома Исаев.
- Это казацкие ухватки, - вспомнив истории про попаданцев, уверенно ответил ему Пётр и добавил, - Ты, я смотрю, боец кулачный, может, сойдёшься со мной один на один, я тебе ухватки и покажу, - генерал решил, что самое время заводить друзей среди стрельцов, уважают не только родовитого, но и сильного.
- Что ты, княжич, ты хворый - я здоровый, ты вьюнош - я муж опытный, ты, может, чего у казаков и нахватался, а я с десяток лет лучший поединщик в полку, - детина снисходительно улыбнулся.
- Забоялся, значит, - решил подначить того Пётр.
- Нет, Пётр Дмитриевич, просто невместно, зашибу, а меня потом на кол, - громила не повёлся.
- А я вот, думаю, Фома, что боишься перед товарищами проиграть мальцу, - поединок был теперь нужен в любом случае, даже если попаданец его и проиграет.
- А что, Фома, надери уши княжичу, раз сам нарывается, - закончил спор десятник Фомы, Козьма Шустов.
Стрельцы неодобрительно загудели, но расступились, давая бойцам место для поединка. Образовался круг диаметром метров десять. Пётр ожидал, что Фома примет какую ни какую стойку, но тот расставил руки, словно хотел завалить девку на сеновале и попёр вперёд. Нырок в кульбите вперёд, под ноги, удар в солнечное сплетение, уход вправо, ножницы и добивающий ладонью в ухо. Нет. Тело было не то, слишком лёгкое, не гибкое, барчук словом. Фома был в нокауте. Только через минуту он встал на колени и затряс головой. Всё это время стрельцы не проронили ни слова, ни одобрения, ни осуждения, ни чего. Пётр ждал. Ещё через минуту Исаев поднялся на ноги и опять попёр на княжича. Ни каких выводов не сделал. Обманное движение влево, захват левого рукава и бросок через плечо с колен. Нет, блин, вес не тот. Амплитуда получилась аховая, дух из Фомы не выбила, но упал тот красиво, на спину, во весь рост. Подниматься стрелец не спешил, лежал, смотрел на небо и переоценивал ценности. Пётр подошёл к нему и подал руку, помогая подняться.
- Пёрт Дмитриевич, а не научишь и меня тем ухваткам, - чемпион полка был не посрамлён, а удивлён.
- Почему не научить, и тебе на пользу и отечеству, - широко улыбнулся юноша.
Выехали через час. Позавтракали, свернули бивак и, не мешкая, тронулись. До Владимира было вёрст двадцать и по свету нужно было обязательно добраться, ни перед закрытыми, же воротами ночевать. Даже обеденный привал не делали, покормили лошадей, схарчили сами по куску хлеба, последнего, кстати, и снова в путь. Часа в три по полудню и подъехали к посадам Владимира. Город стоял на правом берегу Клязьмы и оброс пригородами и посадами на несколько вёрст. К городским воротам добрались одними из последних, их уже начали закрывать, но отряд стрельцов с подорожной от самого царя впустили без пререканий, указав, где двор воеводы и где нужно остановиться самим стрельцам. Воеводой во Владимире бы Дмитрий Иванович Волховский. Был он человеком заслуженным, даже получил похвальную царскую грамоту за освобождение Мурома и защиту Владимира от изменников.

Событие восьмое

Воевода города Владимира Дмитрий Иванович Волховский проснулся ни свет, ни заря, только петухи горло продрали, и он снова погрузился в сон, как тут на дворе поднялся шум, брехали собаки, и кричал на них псарь Федотка. Что ж, за седмица то такая выпала, пожаловался сам себе воевода, и, став на колени перед образами, принялся молиться. Только прочитанная пару раз молитва "Отче наш" и один раз "Пресвятой троице" шум за стенами терема не уняли. Пришлось, кряхтя подниматься и выходить на крыльцо. Увиденное выбило дух из воеводы. Горе-то, какое. Прибывший вчера поздно вечером сынок князя Дмитрия Михайловича Пожарского Петруша с ума сверзился. Ох, горе, горюшко родителю. Волховский князя Пожарского знал хорошо и ценил за преданность царю и радение отечеству. Сынка его Петю он тоже видел один раз, когда в 1614 году весной князь перевозил семейство из Нижнего Новгорода в Москву. Старший сын князя был тогда мал и соплив.
Вчерась двое стрельцов забарабанили в ворота, и на вопрос ключника чево им спокойно не живётся, обсказали, что сопровождают княжича Петра Дмитриевича Пожарского в вотчину отцову по приказу самого царя и Государя Михаила Фёдоровича. Волховский с семейством только повечеряли и уже ко сну собирались, но ради такого гостя снова накрыли стол и усадили за него князюшку. Молодой Пожарский вёл себя скованно и, отдав должное угощению, попросился почивать, но был с виду вполне здоров. А сейчас вьюнош вытворял чёрте чё, свят, свят. Петруша махал руками и ногами, прыгал, да, ладно бы просто прыгал вверх или там, в сторону, так нет, прыгал он, кувыркаясь через себя в воздухе почище любого скомороха. Потом княжич стал бить поклоны, да не просто так, а задевая затылком землю, так и скоморохи не умели. Что же теперь делать, как он сможет объяснить князю Пожарскому, почему приехав здоровым к нему на двор вечером, утром ребёнок юродивым стал.
Федотке, наконец, удалось унять собак. Во дворе наступила гнетущая тишина. Вся дворня, все боярские дети и боевые холопы стояли во дворе и дивились на то, что вытворяет малец. Сошлёт царь в Берёзов, решил для себя воевода и, троекратно перекрестясь, двинулся, распихивая дворню, к княжичу.
- По здорову ли, Петруша? - на внятный ответ Волховский не надеялся, известно, что юродивые плетут невесть что.
- Спасибо, Дмитрий Иванович, по здорову. Это я тренировку провожу, - юноша широко улыбнулся.
Ответ был сказан внятно, но полной ясности в ситуацию не внёс.
- Что же это за тренировка такая, где надо бесом скакать? - поинтересовался воевода.
- Это, Дмитрий Иванович, казачьи ухватки, - выдал уже апробированную версию бывший генерал.
- Вот как. И что же это за ухватки такие? - воеводе полегчало, отвечал молодой Пожарский вполне разумно, значит, ссылка в Берёзов откладывалась.
- А хотите спор, Дмитрий Иванович, выставите против меня двух поединщиков на учебных саблях, если они меня побьют, то я отдаю Вам своих коней и пятьдесят рублей, а если я с помощью своих ухваток их побью, то вы мне десять хороших самострелов и провизии до Нижнего Новгорода на два десятка стрельцов, что меня сопровождают.
Сказано всё было по-русски, только смысл сказанного дошёл до воеводы не сразу. Нет. Зря он радовался, всё-таки не здрав рассудком княжич и Берёзова ему на старости лет не избежать.
- Может, поснедаем и лекаря кликнем, - сделал последнюю попытку Волховский.
- Дмитрий Иванович, я совершенно здоров и пока слуги на стол собирают поединок, закончится, - Пётр опять дружелюбно улыбнулся, как старший младшему.
И вот эта улыбка разозлила воеводу. Ну, погоди бесёнок, сейчас получишь, может, тогда хоть успокоишься. Ишь, казачьи у него ухватки. Да ещё видел вчера Волховский на каких жеребцах прискакал Пожарский. Два ляшских великана дистриэ, оба вороные, рублей по тридцать каждый.
- Митрий, - тихо прошипел Волховский стоящему рядом сотнику городского ополчения, - Кликни Ерёму Свиблова и пана Заброжского. Пусть возьмут учебные сабли. И круг для поединка расчисти.
Поединщики вышли в круг минут через десять. Ерёма Свиблов был высокий и жилистый боевой холоп Волховского. От правого виска до скулы у него был шрам от сабельного удара и совершенно седая голова и волосы и усы и борода, хотя на вид поединщику было не больше тридцати. Янек Заброжский был лях, самый, что ни на есть настоящий, бритый под ноль, в дорогом светло-зелёном жупане и на голове шапочка "рогатывка" с оторочкой из соболя разрезанной надо лбом. Длинные висячие усы, явно крашеные хной. Калоритнейшая личность для Владимира.
Видя удивление Петра, Волховский снизошёл до объяснения:
- Прибился к нам, какая-то пря у него вышла с самим Ходкевичем, вот теперь скрывается от своих подале, рубака на саблях наипервейший. Не передумал ли, Петруша?
- Чтобы русские, да ляхов злякались, не бывать тому, - выдал, удивляясь себе, отставной генерал и принял из рук Митрия учебную саблю.
Дворня оживлённо переговаривалась, предвкушая забаву. Учебные поединки на дворе воеводы проводились регулярно, и все к ним привыкли. Тут же было совсем другое дело, против двух лучших бойцов, в том числе и заносчивого ляха, выходил совсем мальчишка, да ещё и сын известного князя Пожарского, спасителя Москвы от ляхов. Все ждали зрелища.
Пётр надел нательную рубаху и закатал рукава. Фехтовать он толком не умел, тем более как природный шляхтич, не тому учили. Так он и не собирался. Противники шагнули к нему одновременно, Ерема на полшага впереди. Пётр шагнул влево, стараясь уйти от двух ударов одновременно, затем, когда соперники чуть изменили направление, разгадав его уловку, он обозначил ложный удар и наоборот сделал два быстрых шага влево и выстроил их всё-таки в одну линию. Пора было заканчивать поединок. Он подставил под удар Свиблова саблю и когда тот наотмашь рубанул по ней, чуть провалившись вперёд, Пётр подскочил под его левую руку и врезал кулаком в пах бедняге. Кувырок вправо, в ноги ляху, и удар концом сапога в левую голень противника. Так, теперь подняться и встретить удар саблей. Поляк был хорош, он пропустил удар в голень, но устоял на ногах и успел прикрыться от удара саблей по правой руке. Ответный выпад Пётр пропустил, ну не фехтовальщик он, да и поляк был очень хорош. Сабля вылетела из рук учителя первых десантников, и лях уже вздымал руки, предвкушая победу. Пётр сократил дистанцию, схватил поляка за левую руку выбил из того дух ударом коленом в солнечное сплетение и падающему добавил кулаком по лопатке. Когда лях, пропахав носом землю, остановился, бывший генерал вывернул ему руку назад и взял милицейским приёмом кисть на излом. Янек завизжал, как недорезанная свинья прокричал все положенные ругательства по-польски про псов и затих, так как малейшее движение грозило сломанной кистью. Всё. Поединок окончен. Прошло полторы минуты. Ни тебе звона сабель, ни красивых па. Не танцы чай. Суровая правда спецназа, ни какой красоты, голая эффективность.
- Сдаёшься, пан? - поинтересовался княжич у поверженного противника и, выслушав утвердительное бульканье, отпустил руку.
За обедом всё семейство Волховских сидело смирно и о поединке не вспоминало. Княжич позавтракал, выбрал десяток арбалетов, сказал, что ужасно рад возобновить знакомство и, забрав подводу с продуктами, убыл со своими стрельцами, наотрез отказавшись передохнуть после дальней дороги денёк другой. Воевода был ужасно доволен всем, что произошло.
Во-первых, он теперь сможет отписать князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому грамотку, что достойный сынок у того подрастает и что отправил он того в целости и сохранности в родительскую вотчину, снабдив провизией на дальнюю дорогу.
Во-вторых, он сможет отправить грамотку и царю батюшке, что всемерно помог Петру Пожарскому и оружием и провизией и даже провожатого дал до Нижнего Новгорода.
В-третьих, он избавился, наконец, от заносчивого ляха. Тот по предложению княжича согласился поехать в княжескую вотчину учить отроков и прочих охочих людей владению саблей, а сам будет учиться у княжича новому боевому стилю "ухваткам". Лях и Волховскому обещал выучить его холопов сабельной рубке, но рубился больше с бабами на сеновале, да с кабатчиками. Лях с возу городу Владимиру легче.


Событие девятое

Стрельцы, пока княжич гостил у воеводы, поспрошали на торгу купцов о дальнейшей дороге на Нижний. Путь был длинной в двести пятьдесят верст и на этом пути в двух местах, где-то на полдороге, чуть не доезжая Вязников, орудовала шайка атамана Сокола, а за Гороховцом, возле озера Пырское русско-татарская шайка Медведя. В целом же дорога и без этих двух больших шаек была не спокойная, после Вязников орудовали и мелкие разбойничьи ватажки, время не спокойное, смута. До самих же Вязников дорога была вполне безопасна, казаки атамана Сокола конкурентов повыбили с той стороны, а воевода со стороны Владимира. Было до тех Вязников больше ста вёрст.
Пётр ехал на вороном жеребце в центре не малого каравана. Сначала десяток стрельцов, за ними все их одиннадцать возов, потом княжич с ляхом и его слугой Мареком, в хвосте колонны снова десяток стрельцов. Чуть ли ни на четверть версты растянулись.
Княжич ехал и размышлял. Было два основных вопроса. Тех самых. Кто виноват? И, что делать? Первый делился на целую кучу подвопросов. Кто на него покушался? Тут понятно, кто-то из стрельцов. Только, вот, кто именно? Зачем? Тоже понятно, подкупил боярин Колтовский, других врагов у Петра просто не было. Что делать? Либо выявить и убить, либо выявить и перекупить. Второй вариант гораздо лучше, будет свидетель на суде, если таковой случится. Как выявить? Хороший вопрос. Будем посмотреть. Будут ли повторные попытки отравить или убить иным способом? Хороший вопрос. Будем подождать. Ну, и поостеречься надо. Пить, и есть нужно будет только вместе со стрельцами и из общей посуды, желательно ещё бы чуть позже остальных. Что можно ещё предпринять? Нужно попробовать всё-таки перекупить убийцу. Объявить на привале, что отравитель, если с глазу на глаз признается, то получит в два раза больше, чем обещал Колтовский.
Теперь вторая группа вопросов из серии "Кто виноват?". Какого лешего он вечно ввязывается в поединки? Ответ, вроде бы, тоже на поверхности. Юношеские гормоны Петра. Что делать? Следить за языком.
Сто вёрст до Вязников. Получается, что на них могут напасть на третий день. Могут, возможно, и не напасть. Два десятка стрельцов. Не войско, конечно, но ведь тогда разбойников должно быть не меньше тридцати - сорока. А чего мы хотим, чтобы напали, или чтобы не напали? Очень хочется пожить ещё в новом молодом теле. Но. Нужно для всех его планов где-то брать деньги. Лучшего варианта, чем экспроприация экспроприаторов не придумать. Банда атамана Сокола, по слухам, бесчинствует на этой дороге больше трёх лет, должна быть у атамана неплохая заначка.
Как нападают разбойники на обозы? По кинофильмам, подрубают большое дерево и валят перед первой телегой. Затем обстреливают из кустов и остатки охраны уже берут штурмом. Вывод. В первых двух телегах должны быть вооружённые до зубов стрельцы и их не должно быть видно, чтобы не подставиться под выстрелы. Вопрос легко решаемый, завалить стрельцов корзинами и какими ни будь мешками, набитыми сеном или травой. По пять стрельцов на телегу, каждому в руки по заряженному мушкету, рядом положить ещё один заряженный мушкет и взведённый арбалет. От леса до дороги в месте засады будет на больше десятка метров, но если быть готовыми, то сделать эти три выстрела в набегающих казачков должны успеть. Ещё десяток стрельцов, лях и сам Пётр едут, чуть отстав от обоза, и при первых выстрелах на полной скорости спешат авангарду на помощь. Что ж, план не плох.
Вечером на привале Пётр Дмитриевич собрал всех в круг и план этот озвучил.
- Есть возражения? - закончил свой блестящий план вопросом княжич, уверенный, что услышит одобрительный гул голосов.
Куда там. Возражений было хоть пруд пруди. Самым же частым возражением было, что так воевать невместно, они, мол, царёво войско, а не тати, чтобы из засады нападать. Нужно принять честный бой и взять татей в бердыши. Бред. Полный бред.
- Вы, что юродивые все? - попытался пробиться к разуму этих "рыцарей" бывший генерал, - Они ведь разбойники, убийцы, у них руки даже не по локти в крови, а по самые плечи, они три года грабят купцов, разоряют деревни и городки, они даже на церкви и монастыри нападают. Это не люди. Это специально из ада прислали чертей в людском обличье, что бы род человеческий извести. Для них даже кол слишком лёгкое наказание.
Проняло. Не всех и не сразу. Но через час план будущего сражения был намечен, с одним исправлением. На передней телеге будет не пять стрельцов, а три стрельца, пан Янек и Пётр. Они лучшие бойцы и стреляют лучше и на саблях первейшие. На том и порешили.
На следующий день на привале все сделали по несколько выстрелов из мушкетов, выявляя самых проворных и самых метких. Отдача у этой ручной пушки была огромная и княжич себе чуть ключицу не сломал. Оказывается, приклад надо не в плечо упирать, а зажимать под мышкой. Но приноровился быстро. Не хватало мушки и целика. В будущем это нужно обязательно исправить.
С самого утра третьего дня были настороже, ждали засады. Пётр ехал на первой телеге, прикрытый двумя корзинами. В борту телеги был сделан небольшой заруб топором, для лучшей фиксации ствола мушкета. Рядом лежал второй заряженный мушкет, так, чтобы его было удобно подтянуть правой рукой. Утром их засадный десяток немного потренировался, чтобы быстрее сменить разряженный мушкет на второй. Под левой рукой лежал взведённый арбалет, короткая стрела была воткнута в борт возка под правой рукой. Они должны были успеть сделать три выстрела каждый. Пётр слегка мандражировал. Именно не генерал-лейтенант воздушно десантных войск, сотни раз бывавший в засадах, в том числе и в таких "на живца", а Пётр Пожарский тринадцатилетний пацан с незнакомым оружием и первой настоящей схваткой не на жизнь, а на смерть.
Началось, когда и ждать-то уже перестали. Всё, как и намечалось. Треск падающего дерева и из леса вылетают разбойники. Человек десять на лошадях и следом целая орава пеших.
- Целься в конных! - проорал Пётр и поднёс тлеющий трут к полке.
Бабах. Залп был не стройный, у кого-то мушкет выстрелил чуть раньше, у кого-то чуть позже, но грохоту и дыму было предостаточно. Княжич подтянул второй мушкет, проверил порох на полке и снова поднёс трут.
Бабах. Этот залп даже залпом назвать было нельзя. Так, стреляли беглым огнём с двух передних телег. Генерал нашарил рукой арбалет, выдернул правой рукой стрелку из борта телеги и положил трясущимися руками её на ложе. Сквозь дым ни черта не было видно, кто-то орал, кто-то выл, ржали перепуганные кони. Полный Армагеддон. Наконец дым чуть снесло ветром, и Пётр увидел набегающих казаков. Время было, он выбрал самого нарядного и прицелившись выпустил в того стрелу. Попал. Всё, отбросить арбалет и спрыгнуть с телеги. Дым уже полностью снесло ветром. Конных казаков выбили всех, лошади бегут в сторону леса, одна бьётся в судорогах, достав копытом незадачливого станичника. До ближайшего пешего противника метра три. Кувырок под занесённую в замахе руку и удар левым кулаком в промежность. Рывок в сторону, удар саблей по глени второму, кувырок вперёд. Подняться. Всё, все противники позади, развернуться и оглядеться. Удар по шее ближайшему. Наши верховые в лихой сабельной атаке метрах в пятидесяти, дело нескольких секунд. Прямо впереди Янек рубится с тремя. Подбежать и рубануть от души по спине в зелёном кафтане, один тать стал поворачиваться, почуяв угрозу сзади, не успел.
- Сдавайтесь, сучьи дети всех, положим, - заорал во всё горло Пожарский.
И ведь подействовало. Казаки поняли, что попали в западню и стали бросать сабли. На ногах их к тому времени осталось семь человек.

Событие десятое

Иван Пырьев огляделся. Всюду валялись раненые и убитые разбойники. Отдельной группой, зажатые в кольце гарцующих всадников, толпились небольшой кучкой пленные.
- Борода, дай своим команду, чтобы пленным руки связали за спиной, - услышал стрелец команду Петра Пожарского.
Этот отрок, которого так неудачно попытался отравить Иван, был сущий бес. Он был везде, бегал по полю, осматривал убитых, добивал тяжелораненых, оказывал помощь двум своим раненым. Митюха Хромцов из десятка Бороды был ранен в руку, княжич сам стянул с него кафтан, разорвал рукав на рубахе, оторвал его и туго перетянул руку повыше сабельной раны, затем усадил стрельца на телегу и укрыл попоной. Второй раненый был из этого же десятка, Ефимию Куцеватому отрубило левое ухо, ну не полностью, половинка осталось. Княжич отвёл его к телеге, промыл рану приготовленным с утра хлебным вином и замотал также запасливо приготовленной тряпицей. И снова бегом бросился к лесу, прихватив с собой двоих стрельцов и пяток возчиков, ловить разбежавшихся казацких лошадей.
А потом Иван поучаствовал в допросе пленных, организованном Пожарским. Стрельцы по его приказу принесли двоих раненых казаков к телеге и привязали руки к колёсам. Княжич подошёл к одному и спокойно, почти шёпотом поинтересовался:
- Кто такие?
Разбойник сплюнул и послал княжёнка по матери. Тот улыбнулся на это и отрубил бедолаге кисть на левой руке. Орал тать долго, смотрел как, пульсируя, вытекает из обрубка кровь и орал. Отрок перетянул тряпицей рану и снова спокойно спросил:
- Кто такие?
- Казаки. Атаман - Иван Сокол.
- Сколько было в засаде?
- Три десятка и ближник атамана Семён Верёвка.
- Сколько всего в вашей банде народа?
- Да, пошёл ты.
Хак. Это княжич вторую кисть отрубил татю. Подождал, когда тот проорётся и вогнал саблю в живот. Крик был нечеловеческий. Подождав ещё немного, малец взял и отрубил разбойнику голову. И подошёл ко второму.
- Сколько всего народу в вашей банде?
Расправа над соседом произвела на казака впечатление, и он отвечал на вопросы быстрее, чем Пожарский их задавал.
- Девять десятков с небольшим. Было.
- Где база?
- Кто такой База? У нас такого нет. Есть Бузов, так его атаман с ещё пятью десятками позавчерась отправил монастырь женский Пречистой Девы Марии разграбить.
- Где сейчас сам Сокол?
- Тут в десяти верстах есть село Мстера.
- Сколько сейчас с ним казаков?
- Десяток Семёна Пасынка и двое ближников атамановых Пётр Онищенко и Иван Битый.
- Чем занимаются?
- Чем им ещё заниматься, девок тискают и брагу пьють, - по ответу было видно, что казачок и сам бы не прочь присоединиться к атаману.
- Что за монастырь? Где он?
- На восходе. В двух днях пути. Разведка донесла, что там серебра богато скопилось и монашки молодые есть.
- Сколько дорог подходит к Мстере?
- Две, одна сюда на тракт ведёт, вторая как раз на восход в сторону монастыря и к озеру Великое.
- Дозоры есть?
- Есть на обоих дорогах по секрету из двух казаков.
- Спасибо, - и княжич вогнал саблю между рёбер прямо татю в сердце.
Пырьев стоял рядом и его бил озноб. Спокойно, хладнокровно этот пацан зарезал двух пленных. Узнал всё, что нужно и зарезал. А если он узнает, кто его травил, что он с ним сделает.
- Иван! - вывел из ступора Пырьева голос Пожарского, - Возьми двух возчиков и пару стрельцов. Всех убитых обыскать, раздеть до нога и накидать кучей вдоль дороги. Одежду и оружие в первую телегу, которая одежда в крови отдельно. Если ещё живые, добить. Если найдёте деньги или драгоценности принесёте мне. Нательные кресты тоже.
- Да, как же, християне ведь, - попытался воспротивиться Иван.
Княжич ничего не ответил, посмотрел тяжело на Пырьева, развернулся и ушёл к пленным.

Событие одиннадцатое

Янек Заброжский, словно во сне находился. Когда он после дуэли с племянником Ходкевича сбежал к московитам, жизнь его почти что и не поменялась. Он так же учил молодёжь сабельному бою, бражничал, только вино из винограда, ароматное и чуть кисловатое, заменилось на вино хлебное, вонючее и бьющее в голову гораздо сильнее, да девок тискал, только весёлые панёнки заменились гулящими русскими кабацкими девками, потасканными и вечно пьяными. Поменялась жизнь десять минут назад. Янек не жалел, что поддался сиюминутному желанию научиться новому очень эффективному виду боя "казачьим ухваткам". Поездка в Нижний Новгород, что ж, оно того стоит, да и от Ходкевича подальше, тот по слухам опять подступил к Москве. На привале, когда княжич предложил устроить засаду на татей, пан Заброжский сильно удивился. Он бы пустил впереди повозок все два десятка стрельцов, его Янека и слугу Марека, да ещё бы несколько возчиков переодел бы в стрелецкое платье и смешал со стрельцами. Получился бы отряд в двадцать пять хорошо вооружённых царёвых стрельцов и разбойники вряд ли напали бы на такой кусучий обоз.
Так нет, боярич решил всё сделать строго наоборот, стрельцов пустить чуть позади обоза, чтобы их и видно-то не было, а в первые телеги спрятать засаду с мушкетами и самострелами. Хитро, ничего не скажешь. А вот потом пан Заброжский и увидел небывалое. Святой Георгий решил сам поучаствовать в стычке с татями. Он предстал в образе отрока, сына ненавистного всем полякам князя Пожарского. Янек лежал рядом с ним, скрываясь за бортом возка. Отгремели выстрелы, щёлкнули арбалеты и вот тут Георгий показал себя во всей красе. Лях был уверен, княжич оба выстрела из мушкетов и один из арбалета использовал с пользой. Янек выскочил к набегающим казакам лишь на мгновение позже Петра и видел, как тот легко положил троих. Потом на самого Заброжского насело трое разбойников, и это были не вооружённые смерды. Это были бойцы, волчары, всю жизнь использующие саблю по назначению, а не для того, чтобы курям головы рубить. Янек пал бы в той схватке, ну, в лучшем случае, прихватив с собой двоих. Но вездесущий малец влез в схватку и играючи прикончил ещё двоих. Получалось, что за сто ударов сердца этот хлопец отправил в преисподнюю восемь хорошо подготовленных бойцов. Избавь нас дева Мария от таких противников. Он бы и ещё десяток положил, но враги кончились.
Враги, то кончились, но началось совсем небывалое. Вместо того чтобы встать на колени и вознести молитву Деве Марии за избавление от татей, отрок стал перебегать, осматривая раненых, и добивать тех, кто, по его мнению, уже не жилец. Пан Заброжский и сам бы так поступил, избавить умирающего от мук, дело праведное, но гораздо позже, и при наличии тех, кому можно это кровавое дело поручить, им и поручил бы. Боярич между тем добил троих тяжелораненых и преступил к лечению тех, кто ранен легко. Шляхтич сначала подумал, что он их пытать взялся. Всем известно, для того, чтобы рана не загноилась её нужно прижечь раскалённым на огне железом и легко перемотать тряпицей. Что же делал княжич? Он долго, не обращая внимание на крики раненого, промывал рану хлебным вином, затем срывал какую-то траву, жевал её и, наложив эту кашицу на рану, туго перематывал, заготовленными вчера кусками материи, пропитанными тем же хлебным вином. Поразмышляв, пан Янек решил, что это, наверное, древний способ лечения ран, известный только князьям Пожарским. Известно, что род этот очень старый и ведёт своё начало от самого легендарного Рюрика, а тот по былинам знался с волхвами. Любивший узнавать всё новое, лях не поленился, подошёл к Петру и стал, помогать тому перевязывать раны, и заодно поинтересовался, что за траву прикладывает княжич к ране. Оказалось обычный подорожник, трава, именуемая в Польше как "бабка". Таких раненых, которым княжич решил оказать помощь, было четверо. Помогая отроку, Янек решил, что выбраны они правильно. Раны хоть и глубокие и крови много натекло, но все поверхностные, внутренние органы не задеты, могут и выздороветь.
Закончив с ранеными, пан Заброжский отправился ловить коней, надеясь найти, что интересное в седельных сумках. А Пожарский теперь уже по- настоящему пошёл пытать пленных. Матка Бозка, что за отроки подрастают в Московии.
Потом был военный совет. Отрок опять собрал всех стрельцов в круг, странная манера, и рассказал, что узнал от татей при пытке. В десяти верстах на полночь лежит село Мстера в нём сейчас тринадцать казаков, четверо из них в дозорах. Сам атаман Иван Сокол и двое его подручных, скорее всего, бражничают. Ещё пять десятков казаков выступили в поход, тати решили покуситься на святое и разграбить женский монастырь в двух днях пути на восход. Отбыли они два дня назад и вернутся, наверное, не раньше, чем дня через три, день на разграбление, да дня два - три на обратную дорогу, чай гружёные пойдут. Пожарский предлагал, как стемнеет, напасть на село, по дороге вырезав дозоры. Пленные покажут, где стоят секреты, и где в селе гулеванит атаман с ближниками. Их, спящими повязать, убивать нельзя, те под пытками должны показать, где зарыли казну. Потом уже пройтись по селу и прибить оставшихся шестерых станичников, ну, или, если повезёт, взять и повязать спящими. С военной точки зрения план был не плох. С другой стороны он был просто чудовищный, не честная рыцарская схватка, а тихое подкрадывание в ночи, аки тати, и вырезание спящих. Нет, эти русские ни разу не лыцари. С ними нельзя воевать. Ни каких законов чести не блюдут.
Оказывается, думал так не только он, пан Янек, но и ещё несколько стрельцов.
- То есть, вы хотите помереть, сражаясь не с врагами отечества ляхами и шведами, а глупо погибнуть в стычке с татями, аки пьяница в кабаке, - зыркнул на них отрок и возражающие потупились.
Вопрос покоробил пана Заброжского, живя больше года среди московитов в спокойном Владимире, он уже стал забывать, что война идёт во всю, поляки зорят пограничные городки и несколько раз уже королевич Владислав подходил к самой Москве, и сейчас пробивается к ней снова. Он ещё не считал русских своими. Если вот этот отрок с сотней стрельцов попроворнее вмешается в эту затянувшуюся на десятилетие свару, поляки быстро закончатся. Спаси их Матка Бозка.
Через полчаса обоз уже сворачивал на дорогу, ведущую к селу Мстера. Пленных связали, вездесущий княжёнок сам всех проверил и двоих перевязал понадёжнее, и положили на телеги, раненых тоже связали, могли бы и заставить поклясться честью, что не убегут. Он бы, как шляхтич, так и поступил. За обозом теперь шёл целый табун коней, два десятка пристяжных стрельцов и девять казацких. Пан Янек видел, как княжичу передавали монеты, найденные у татей, целый мешочек получился, не меньше двухсот рублёв. Вот это добыча. Как только Пожарский её делить будет? Пока тот молчал.
Рядом с княжичем на своём коньке ехал один из татей со связанными руками, он должен будет за версту до секрета предупредить отрока. Смотрелся казак на мелкой степной кобылке рядом с бояричем, восседавшем на дестриэ, откровенно смешно. Шляхтич почувствовал гордость за польских великанов, будто сам их выращивал.

Событие двенадцатое

Десятник стрелецкого полка Козьма Шустов считался одним из опытнейших в полку Афанасия Левшина. Всего ведь чуть больше седмицы назад он готовился с полком выступать под Коломну, осаждаемую ляхами. И тут ему передают приказ со всем десятком и ещё и с десятком Афанасия Бороды сопроводить сынка князя Пожарского в новые вотчины, в далёкий Нижний Новгород. Да беречь парнишку пуще глазу, бо тот больно горяч. С одной стороны не меньше месяца дорога в оба конца, может и отобьют к тому времени поляков, с другой, что он нянька для сопливых княжат. И ведь так думал Козьма всего седмицу назад.
Это был не "княжёнок". Злой, хитрый, изворотливый, бесшабашный, удачливый их полковник Афанасий Левшин был дитём неразумным по сравнению с Петром Пожарским. Этот пацан был ловок как бес. Лучший, сколько себя помнил Козьма, кулачный боец в полку Фома Исаев продержался против отрока несколько ударов сердца, он летал по воздуху и сучил ножищами от одного прикосновения "пацана". Потом княжич выиграл в поединке с двумя лучшими сабельными бойцами Владимира, да ещё и переманил одного с собой. Лях десятнику откровенно не нравился, прямо выплёскивал из него шляхетский гонор, но на первом привале Пожарский проверил того в деле, и на учебных саблях пан Янек легко уложил двоих лучших из стрельцов.
Сам бой с татями Афанасий почти и не застал. Из тридцати одного матерого бойца в живых, когда они подскакали, осталось семеро и те уже сдались. По словам же участвовавших в бою получалось, что "малец" завалил восьмерых, а остальных принудил к сдаче. Про допрос и вспоминать не хотелось, так себя тринадцатилетние отроки вести не должны.
Сейчас они стояли в версте от казацкого дозора и ждали. Ждали, когда Княжич вырежет секрет и подаст им знак трогаться дальше. Это был бред, не десяток стрельцов, а один отрок пошёл "снимать", как он выразился дозор. Десятник почему-то не сомневался, что Пожарский секрет вырежет. Ну, вот и сигнал. Обоз тронулся дальше. Впереди два десятка стрельцов с поляком, за ними телеги с припасами, пленными и ранеными. Минут через пяток доскакали до рощицы у поворота дороги, дальше уже виднелось село. Сумерки уже сократили видимость до минимума, но дымки из труб, запах навоза, сносимый как раз в их сторону, и кукареканье петухов ясно указывали, что вот оно село Мстера. Казачков княжич не убил, застал сонными, оглушил и связал. Что только делать с такой прорвой пленных, уже больше полудюжины.
Пётр, между тем, дал команду всем спешиться и повёл троих ранее отобранных стрельцов за собой, сначала, правда, объяснив десятникам их задачу:
- Мы пройдём вдоль леса вон к той избе, - княжич указал на неказистую халупу, - К ней огородами примыкает вон тот большой дом местного старосты, в нём, по словам казаков, и расположился атаман с ближниками, их я возьму сам, мне не мешайте. Вы заходите вон в тот дом кузнеца, на отшибе и узнаёте, где эти шесть казаков, в каких домах и идёте туда, как можно тише. Можно татей сразу рубить, но если спят пьяные, то вяжите, больше чем по трое в дом не лезьте, только мешать друг другу будете.
И ушёл, слегка пригибаясь, вдоль леса.
Афанасий разбил свой десяток на тройки, одного стрельца как раз боярич и увёл. Дом кузнеца встретил тишиной, собака не брехала, значит, не было. Сам кузнец был на конюшне, задавал корм пегой кобылке. Увидев стрельцов с взведёнными арбалетами, перекрестился и выдохнул:
- Ну, сподобил господь, дождались! - и истово три раза перекрестился.
- Покажешь, в каких избах сейчас тати? - правильно истолковал этот порыв благочестия Афанасий.
- А, то! Уж натерпелись от ворогов, мочи нет. Все они у бобылихи Марфы гулеванят, перепились, поди, все, с полудня хлебным вином наливаются, - опять трижды перекрестился кузнец.
- Как звать тебя? - прибавив строгости в голосе, спросил десятский.
- Аким - я. Мурзой кличут, говорят на татарина похож, - лёгкая улыбка тронула и правда чернявое, чуть узкоглазое лицо кузнеца.
- Веди, давай Аким, к Марфе бобылихе и, если можно, огородами, чтобы незаметно подойти, - не поддержал улыбки Афанасий.
- Почему нельзя, можно и огородами. Пошли, - и первым вышел со двора, ведя стрельцов за собой.
Казаки и на самом деле лыка не вязали, один пытался вытащить из-за пояса кинжал татарский, но, словил горлом арбалетный болт, и сполз по стене, булькая кровавыми пузырями. Остальных пятерых оглушили и связали, завопившей было Марфе, тоже изрядно пьяной заткнули рот её же подолом. Всё, свою часть работы они сделали. Как там "княжёнок", управился ли со своей.
Оказалось, что управился не хуже. Хотя атаман с ближниками были гораздо менее пьяные, чем гости Марфы. Всех троих взяли живыми. Ивану Соколу, правда, выбили пару зубов, когда тот принялся вырываться из рук стрельца. На этом, думал Афанасий, всё и закончится, но не тут-то было. Пожарский дал приказ всех казаков привязать так, как вешают на дыбу, руки за спиной связать и задрать повыше, но из суставов не выворачивать, вдруг их руки ещё пригодятся, а сам взял того стрельца, с которым атамана вязали, и пошёл снимать второй секрет, расположенный на дороге, идущей на восход. Что ж, село они взяли без крови. Своей.

Событие тринадцатое

Пётр Пожарский неудачно повернулся на лавке и чуть не упал с неё. Какого лешего здесь нет нормальных шириной в два метра кроватей. Пришлось вставать и идти делать зарядку. Несколько катов, отжимание, приседания и учебный бой на саблях с паном Янеком, так час и пролетел. Затем водные процедуры, несмотря на довольно прохладный день, солнышко из облаков так и не вышло, он окатился водой из колодца и растёрся грубым куском мешковины поданной Мареком, слугой шляхтича.
Перекусив хлебом с молоком, что подала хозяйка дома, княжич вышел на улицу. Дом был тот самый, где ещё вчера обитал атаман казаков Иван Сокол. Сейчас Сокол со товарищи висел перед церковью на импровизированной дыбе сколоченной наспех стрельцами. Четверых раненых казаков разместили в этом же доме в небольшой сараюшке. Остальные пятнадцать казаков, два ближника атамана и сам Иван висели на этой дыбе. Вкопали два бревна в землю, прибили к ним перекладину, связали бедолагам руки за спиной и привязали конец верёвки к перекладине, так чтобы тать стоял на ногах, но двигаться не мог, сразу руку себе вывернешь. Пятнадцать казаков было потому, что второй дозор не спал, и его пришлось положить из арбалетов, меньше пленников, меньше проблем.
К церкви Пётр и отправился. С ним были оба стрелецких десятника и лях. Так сказать, свита для солидности. Остальных стрельцов княжич отправил проводить шмон по деревне. Приказ был собрать всё, что принадлежало разбойничьей шайке и не трогать ничего у местных. Крестьяне и так за два с лишним года натерпелись.
Атаман был настоящий казак, как его представляют в исторических фильмах. Красный кафтан, правда, грязноватый, синие шаровары, вислые усы, начинающие сидеть, бритая голова и чуб. Стоял он, уронив голову на грудь, и, похоже, спал на ногах. Придётся это исправить. Пётр размахнулся и от души ударил Сокола в солнечное сплетение. Тот охнул, согнулся от удара, вырвал себе из суставов руки и завыл на всё село. Замечательно. Живым Пожарский его оставлять не собирался. Всё, что оставалось сделать сподвижнику и хранителю казны Заруцкого - это честно рассказать о том, где хранится всё, что награбили два атамана за десять с лишним лет. После этого он должен красиво умереть, например, на костре.
- Снимите его, руки не развязывайте, - попросил он стрельцов, что те мигом и проделали.
- Пойдём, Иван, поговорить надо, - пригласил жестом руки княжич казака по направлению к его старому месту жительства.
Когда они уселись на лавки напротив друг друга, бывший генерал спецназа, проводивший десятки допросов, решил сыграть для начала в доброго следователя.
- Иван, прости, не знаю, как тебя по батюшке?
Казак молчал.
- Смотри. У нас с тобой есть всего два пути. Первый, ты мне рассказываешь обо всех тайниках, где запрятана казна, я проверяю и если всё честно, то отпускаю тебя одного на все четыре стороны. Второй, ты играешь в молчанку, я начинаю тебя пытать и со временем узнаю всё то же самоё, что ты бы мне сказал добровольно, но зачем тебе жизнь без пальцев, глаз и яиц. Причём начнём именно с того, что сделаем из тебя евнуха. Что скажешь теперь? Как тебя по отчеству?
- Отца Сидором звали, - пошёл на сотрудничество атаман.
- Ну, вот и замечательно, Иван Сидорович. Мне твои казаки сказали, что в наследство от Заруцкого тебе достались две лодьи набитые золотом и серебром. Ещё мне рассказали, что за последующие три с лишним года вы ограбили кучу деревень и даже пару городков, несколько монастырей и купцов так просто не сосчитать. Где всё это? Пётр говорил медленно и при этом "вежливо" улыбался.
- Кто ты, отрок? - атаман ожёг его ненавидящим взглядом.
- Я - Пётр Дмитриевич Пожарский. Об отце слышал, небось, - княжич продолжался улыбаться.
- Вот как, отца твоего знал, вместе даже было дело, ляхов били, - взгляд казака не потеплел.
- Итак, где всё награбленное?
- Если я расскажу, ты меня убьёшь, - выдал аксиому Иван Сидорович.
- Если всё до последней полушки выдашь, клянусь господом нашим Иисусом Христом, отпущу и даже не изувечу, ещё и руки вылечу, - Пётр истово перекрестился. Бывший генерал в бога не верил и клятву дал легко.
- Не верю я тебе, княжич. Глаза у тебя не добрые, - покачал головой атаман.
- Смотри, Иван Сидорович, у меня два дня до прихода твоего отряда, что монастырь сейчас грабит и монашек насилует. Все эти два дня я тебя пытаю, ты не смотри, что я молод, все, что обещал, я выполню. Начну я тебя делать евнухом через две минуты, если, конечно ты не прекратишь упрямиться, - Пётр встал, открыл дверь на улицу и крикнул стоящим во дворе стрелецким десятникам, - Принесите ведро воды и нож поменьше, буду лечить пленника.
Атаман сломался, едва с него порты стянули. Легко отнимать чужие жизни, а вот когда твоей угрожают, да ещё таким изощрённым способом, стойким оловянным солдатиком быть тяжело. Тайных захоронок, по словам Ивана Сидоровича, было пять. Места знал он и его ближники: Пётр Онищенко и Иван Битый. Что ж, теперь надо устроить перекрёстный допрос этим двоим, и проверить, сколько тайников надеялся скрыть атаман. Он ведь не на доверчивого мальчика попал.

Событие четырнадцатое

Иван Пырьев сидел в засаде и с каким-то детским нетерпением ждал начала боя с казаками. То, что этих разбойников было почти в три раза больше, его ничуть не тревожило. Никто не собирался сходиться с ними в "честном" бою, стенка на стенку. Правильно княжич говорит, с татями, разграбившими женский монастырь, убивших стариц и изнасиловавших молодых монашек, даже юродивый не выйдет в честный бой. Их надо просто уничтожить.
При обыске деревни жители сначала пытались припрятать, что из вещей казаков, но когда Пожарский пообещал им, что уйдёт сейчас со стрельцами и пусть они сами объяснят вернувшимся с грабежа татям, что здесь произошло, те одумались и сами выдали всё оружие и, скорее всего, большую часть награбленного, не припрятанную атаманом. В результате у их отряда набралось три с лишним десятка хороших пищалей, десяток английских и испанских мушкетов, более сотни сабель всех образцов и размеров, пушчонки две, шесть пистолей и дюжина хороших самострелов. Арбалетов, как их называл боярич, было больше, полных три десятка, но Пожарский выбрал всего двенадцать.
Вместе с теми, что уже имелись у их отряда, получилось двадцать два, как раз на всех по одному. Княжич, как всегда, собрал всех стрельцов в круг и в очередной раз предложил на обсуждение свой план уничтожения татей. Когда этот малец вылез со своим планом в первый раз, ну, когда они засаду на возах устроили, над ним благо, что не посмеялись. А оказалось вон что. Второе обсуждение о ночном налёте на Мстеру прошло уже спокойнее. Сейчас в третий раз предлагалось не вступать в бой, а расстрелять из мушкетов и самострелов, расположившись с обеих сторон дороги и оставив троих человек ещё дальше по дороге для добивания решивших убежать. Опять не "честный" бой, опять истребление, а не хорошая схватка. И никто даже не подумал возражать, только лях скривился, но промолчал. Отрядом управляли уже не десятники, опытные войны, прошедшие десяток битв, а этот юнец, даже не юнец, а отрок.
Прошло два дня. За это время загрузили все трофеи в телеги, только две оставили под продовольствие и фураж для лошадей, остальные девять были под завязку наполнены награбленным добром. Княжич с десятниками несколько раз отлучались из деревни, забрав с собой связанного атамана или одного из подручных Сокола. По слухам, казну искали, но видно не нашли, так как каждый раз возвращались пустые.
Утром, высланный вперёд на пять вёрст дозор на самых резвых лошадях, принёс весть, тати идут. Идут медленно, везут на пяти возах награбленное и гонят пленников. Места для засады Пожарский распределил заранее и каждому объяснил его действия. Вот теперь, без спешки и суеты, стрельцы заняли указанные места по обочинам дороги и ждали сигнала. Казаки ехали, не таясь, вперемешку конные и на телегах. Пленники были в хвосте колонны, и Ивану их было пока не видать. Когда тати поравнялись с лежащим в засаде ближе всех к селу княжичем, он и дал сигналу к началу стрельбы. Самый простой сигнал, выстрелил из мушкета, такой сигнал не проспишь.
С обеих сторон дороги бахнули мушкеты. Пырьев разрядил свой, и, отбросив его в листву, подтянул второй. Бабах. Всю дорогу заволокло дымом, его клочья цеплялись за кусты и мешали увидеть нападающих казакам. Иван отправил разряженное оружие к первому и приник к пищали. Это, конечно, не шпанский мушкет, но тоже стреляет. Бабах. Отбросить и эту дуру к первым двум, теперь самострел. Только сначала оглядеться, найти уцелевших.
Казаки мечутся по дороге, не понимая куда бежать, враг везде со всех четырёх сторон, попытавшиеся сунуться назад по дороге получили залп навстречу и ломанулись назад, сминая таких же хитрых. Иван выцелил одного из татей и послал в него стрелу. Эх, неудачно, стрела попала в ногу. Ничего, десять ударов сердца на перезарядку и снова стрела летит во врага. Снова перезарядка. Ещё перезарядка. Ещё перезарядка. Блин, а стрелять-то не в кого. Несколько человек стоят на коленях, задрав в небо руки, остальные в самых живописных позах валяются на земле.
Так, теперь нужно дождаться следующего сигнала Петра Пожарского. Гремит ещё один выстрел из пищали, и стрельцы устремляются из кустов на дорогу с саблями наголо. Нужно добить раненых и повязать сдавшихся. Не прошло и десяти минут, а полусотни казаков как не было. Своих при этом не потеряли ни одного.

Событие пятнадцатое

Обоз длиннющей змеёй ползёт по дороге. Он уже почти не управляем. Тридцать подвод везут добро нажитое непосильным трудом, раненых и вынужденных переселенцев. Пётр Пожарской весь день катается туда-сюда вдоль каравана и пытается ликвидировать возникающие, то здесь, то там заторы. То колесо у одной из телег отвалится, то жеребцы передерутся, то монашкам в кусты по нужде приспичит. Хаос.
После боя на дороге, посчитали трофеи и ужаснулись. Казаки гнали с собой семнадцать молодых монашек и четверых богомазов. Монастырь разбойники сожгли, всех остальных обитателей несчастного монастыря убили и запасы на зиму либо понадкусали, либо увезли с собой. Так что возвращаться к озеру Великое на пепелище освобождённым пленникам было нельзя. Пришлось брать их с собой. Наняли в Мстере ещё четырнадцать возчиков со своими телегами, разместили на них монашек с иконописцами и двадцать пленных казаков. Атамана Ивана Сокола и двух его ближников сожгли на краю села Мстеры.
Сейчас караван миновал уже большое придорожное село, Вязники и приближался к Гороховцу. В хвосте огромной змеи дружно не желали двигаться строем больше сотни лошадей. В табуне выделялись два десятка великанов дестриэ и два арабских скакуна: жеребец и кобылка молодая. Чтобы прокормить такое стадо, везли с собой закупленный в Вязниках овёс, целых два воза. В Вязниках же проверили ещё доставшиеся от казаков по наследству трофеи. Там на пристани, на Клязьме, стояло семь готовых к отплытию лодей. Казаки после набега на монастырь собирались покинуть Нижегородскую землю и спускаться сначала по Оке, а потом по Волге до острова Царицын, до переволока, а оттуда пробираться к себе на Дон. Для того и богомазов с собой тащили, хотели у себя церковь ставить и расписать её. Чуть не успели. Пётр Пожарский на них свалился.
Хотелось бы погрузиться на корабли и доплыть до Балахны по воде, только кто теми кораблями управлять станет, ни одного моряка среди спутников бывшего генерала не нашлось. Придётся нанять в Нижнем кормчих с матросами и перегнать лодьи в Балахну. Не пропадать же добру. Корабли всегда пригодятся.
Из припрятанных казаками кладов раскопали только один, тот, что с серебряными монетами. Всего кладов оказалось восемь, перекрёстный допрос с пристрастием выявил ещё три захоронки, самые ценные с золотой посудой и каменьями. Вот всю верхушку казачью за обман и сожгли. Сожгли бы и так, но тут повод образовался. Сейчас серебро, упакованное в бочонки из-под пороха, путешествовало в одной из телег, монеты были в основном талерами и в пересчёте на нынешний курс составляли примерно десять тысяч рублей. На первое время должно хватить, а на следующий год можно организовать экспедицию и вырыть остальные сокровища. Там их столько, что граф Монте-Кристо отдыхает.
Но сейчас Петра волновало не серебро. Впереди был Гороховец. И по проверенным данным в районе этого городка орудовала банда Медведя из бывших служилых людей и незнамо как затесавшихся среди них татар из Казани. Блин, вот что за страна то такая, как с ляхами воевать, так никого не дозовёшься, а как на дорогах купцов грабить, так банды под сто человек. Правда, по слухам, собранным стрельцами во Владимире, в шайке Медведя было всего несколько десятков татей, а не сотня, но дело это кардинально не меняло. С ним было всего два десятка стрельцов. И нужно ещё было охранять пленных казаков.
Время близилось к вечеру, и надо было устраиваться на ночлег, а Гороховца всё не было. Придётся в очередной раз ночевать в придорожных кустах. Надоело-то как. А ведь от Гороховца до Балахны, даже если не заезжать в Нижний Новгород ещё сотня вёрст.
- Привал! - скомандовал Пётр и спрыгнул со своего вороного.
- Козьма, - обратился он к стрелецкому десятнику Шустову, - выставь весь свой десяток вокруг лагеря в дозоры, пусть с собой по мушкету и арбалету возьмут. После полуночи тебя десяток Бороды сменит. И предупреди стрельцов, чтобы внимательно следили, не спали, где-то недалече тати Медведя обретаются.
Шустов кивнул и растворился в сутолоке устраивающегося на ночлег огромного лагеря. На душе у бывшего генерала было не спокойно, на месте бандитов он бы на спящий лагерь и напал. Периметр огромный, а защитников чуть, да ещё шум стоит, вплотную можно подойти, никто не заметит. Пожарский перекусил хлебом с варёной репой и пошёл искать ляха.
Пан Янек Заброжский со своим слугой Мареком расположились за большим камнем, лежащим на опушке леса, и тоже уже заканчивали ужин, доедая добытые где-то варёные яйца.
- Ясновельможный пан, - обратился к поляку Пётр, - Не составите мне компанию. Я хочу обойти дозоры. Чует моё сердце, что сегодня на нас нападут тати атамана Медведя.
- И что мы сможем сделать вдвоём? - поинтересовался шляхтич, поднимаясь и отряхивая штаны от прилипшей травы.
- Возьмём по самострелу и проверим места вероятного нападения.
- Это как? - не понял пан Заброжский.
- Ну, вот, ты, пан Янек, откуда бы напал на лагерь? - Пётр обвёл рукой гомонящий табор.
- Понятно, из леса, - пожал плечами лях.
- А с какой стороны?
- А есть разница?
- Есть, - уверил его Пожарский, - Вот смотри, с той стороны вдоль дороги местность болотистая. Кто же захочет через болото лезть.
- И то верно, - пан Заброжский уважительно глянул на этого чудного отрока.
- Вот, давай в эту сторону и сходим по-тихому на разведку, если татей много и они ждут темноты, чтобы напасть, то пусть маленько, но всё равно шуметь будут, птиц растревожат, а мы будем идти тихонько и прислушиваться.
Пётр дошёл до стрельца, стоящего в дозоре, предупредил его, и углубился в лес. Берёзы тихонько шелестели листвой, и казалось, что лес замер в ожидании ночного отдыха. Птиц почти не слышно. Хотя. Впереди, чуть в стороне от того маршрута, что наметил бывший генерал, причитала сорока. Пожарский остановился, подпустил ляха вплотную и прошептал:
- Слышишь, сорока, кричит, кто-то её спугнул. Сейчас пройдём ещё немного вперёд, а потом повернём туда, где птица кричит, - и, дождавшись кивка понимания, снова неслышно заскользил по лесу.
Чутьё не подвело бывшего спецназовца. За кустами у большой сосны сидело больше десятка разбойников. Не много. Может и не решатся напасть на огромный обоз. Хотя. За чем-то они сюда пришли?
- Пан Янек, я буду стрелять, а ты заряжай арбалет и передавай мне. Когда я закричу, беги к нашим. И не спорь, я знаю, что делаю, - шёпотом одними губами отдал команду Пётр и, видя, что гордый шляхтич не согласен убегать, пригрозил ему кулаком. Смотрелось это со стороны, наверное, комично. Закалённый рубака и пацан, грозящий ему.
Они зарядили каждый свой арбалет и приготовились. Арбалеты были с ножным заряжанием, то есть приходилось использовать силу спинного натяжения, чтобы взвести его. Первым Пожарский выбрал лучника. По одежде и невысокому росту можно было сделать вывод, что это и впрямь татарин, что ж, татарские лучники умрут первыми. Всего их было двое, как раз на два первых выстрела. Он не промахнулся. Первая стрела вошла татарину в грудь и отбросила того на соседей. Вторая стрела повторила это с его земляком. Так, есть несколько секунд передышки, чтобы осмотреться. Тати ещё не поняли, что происходит, нападения с тыла они не ждали. Пётр развернулся к поляку. Как раз вовремя, чтобы принять взведённый арбалет и передать ему второй. Третья стрела в богато одетого здоровяка, с таким лучше не сходиться в рукопашном бою. Поворот к Янеку, тот ещё не готов, как медленно тянется тетива вверх. Четвёртая стрела. Вон в того, размахивающего руками, раз пытаешься руководить, значит, нужно тебя с руководящей должности снять. Удачно. Разбойники пытаются прятаться за деревьями, но так как они не поняли, откуда летят в них стрелы, то прячутся как раз с той стороны, где и засел княжич со шляхтичем. Пятая стрела. Она достанется вон тому оболтусу, что решил не прятаться, а бежит прямо на них. Уже не бежит. Опять томительное ожидание. Теперь разбойники пытаются лечь на землю и ползти как раз на засаду. Вон в того шустрого ползуна.
И вот тут до татей доходит, откуда ведётся стрельба. Но они не знают, сколько стрелков. Поэтому делают ещё одну ошибку, они поднимаются в полный рост и бегут в противоположную сторону, то есть к лагерю. Шестая стрела. В спину замешкавшегося мужичка в стрелецком кафтане. Так, ситуация становится запутанной. Эти товарищи сейчас выбегут прямо на засаду стрельцов. Бабах. Грохот мушкетного выстрела разрывает тишину леса. Бабах. Трещат ветки кустов от, ломящихся навстречу смерти, душегубов. Пока тати занимались кроссом по пересечённой местности, пан Янек успел зарядить оба арбалета и достать из ножен саблю, может и правильно, больше зарядить не успеем. Две стрелы останавливают бег разбойников, но те уже совсем рядом. Решили идти напролом. Их осталось шесть человек.
Пётр выхватывает из-за пояса кинжал и бросает его в грудь ближайшего. Шаг в сторону, захват руки за обшлаг кафтана высокого разбойничка, и бросок через себя с колена, добивание костяшками пальцев в висок. Перекат под ноги последнему, удар сапогом в пах, разворот и опять добить ударом в висок. Так, теперь подняться и осмотреться. Пан Заброжский рубится на саблях с татем. Одного он уже свалил. Где же последний. Да вот же он, ползком пытается скользнуть в кусты. Шалишь. Этого нужно взять живым. Несколько быстрых шагов и второй кинжал упирается пластуну в основание черепа.
- Стоять! Руки за голову и громко читай "Отче наш", - на удивление сработало, разбойник закинул руки за голову и забормотал молитву.
- Как, ты Пётр Дмитриевич? - к княжичу, стягивающему за спиной руки единственного выжившего бандита, подбегают стрельцы во главе с Бородой.
- Нормально, вашими молитвами. Этого к костру, поспрошать его надо, - Пожарский садится еле живой от усталости, надпочечники прекратили выбрасывать адреналин и сейчас начнётся отходняк.

Событие шестнадцатое

Иван Пырьев сегодня был выставлен в авангард. К вечеру они надеялись добраться по владимирскому тракту до своротки на Балахну. Об этой своротке выведали позавчера на допросе у единственного оставшегося в живых из банды Медведя. Иван присутствовал при этом действе. Пленного подвели к костру, сняли с него портки и княжич приказал, двоим стрельцам, в том числе и Пырьеву, держать татя за локти, чтобы не дёргался и "получил полное удовольствие от пытки", как выразился непонятный отрок. Услышав эти слова, тать обмочился. Княжич же, не обращая внимание на визги мужика, раскалил в костре конец шомпола от пищали и поднёс разбойнику малиново-светящуюся железку к самому носу, "чтобы лучше разглядел". Душегубец даже орать прекратил, так внимательно, скосив глаза, разглядывал.
- Я всё расскажу, - обливаясь потом и слезами, заскулил он, когда Пожарский потянулся раскалённым прутом к его причиндалам.
- А мы всё знать не хотим, - успокоил его княжич, - Да, ты всё и не знаешь. Вот ответь, сколько бусин из ладана было в дарах волхвов?
Стоящий рядом богомаз из спалённого монастыря подошёл поближе.
- То и я не знаю, княже, скажешь ли? - монашек видно принял вопрос за чистую монету. Иван же, уже начавший привыкать к причудам Пожарского, только фыркнул в бороду.
- Шестьдесят бусин сделанных из смеси ладана и смирны, - ответил за татя Пётр, как-то слышал в Исаакиевском соборе на экскурсии и запомнил.
- Благодарствую, княже, - поклонился иконописец.
- Ладно, - повернулся к разбойнику Пожарский, - Теперь твоя очередь. Сколько было в вашем полку народу?
- Так, без малого восемь сотен, - не мешкая, ответил разбойник, косясь на остывающий прут.
- Ох, тяжело, - вздохнул княжич, - Про твой полк потом поговорим. Сколько было народу в вашей шайке?
- Так, без малого два десятка, правда, Федьку вчерась Медведь топором зарубил.
- Мы пятнадцать убили. Ты шестнадцатый, ещё кто-то остался? - снова отодвинул Пожарский шомпол к огню.
- Нет. Все были туточки.
- И Медведь?
- Он от стрелы, считай, одним из первых полёг, - неотрывно глядя на раскаляющийся конец пруда, затараторил бывший стрелец.
- Где у вас лагерь?
- Тут, недалече, с версту будет, на полдень, - тать мотнул головой, показывая направление.
- И в лагере никого нет? - прут снова переместился к причиндалам.
- Только бабка Сидориха и всё, вот те крест, - пленный сделал попытку перекреститься, дёрнулся, но Иван держал его за правую руку крепко.
- Кто такая?
- Травница. Мы её в одной деревне от попа отбили. Сжечь он её хотел, говорил колдунья.
- Ясно. Казна, где зарыта? Или скажешь, что не знаешь? - прут в плотную приблизился к причинному месту, даже ногу задел.
Пленный выгнулся назад и заверещал:
- Знаю, знаю. Я подсмотрел. Покажу. Христом богом клянусь, всё покажу! - слёзы ручьями катились из глаз, а у костра запахло дерьмом. Обделался бандюга с перепугу.
- Унесите его быстро отсюда, - поморщился княжич, - Да, смотрите за ним хорошенько. Головой за него отвечаете. Стоп. Далеко отсюда до Нижнего Новгорода? - остановил стрельцов Пожарский.
- Ну, до своротки на Балахну два дня и оттуда ещё день, почитай, - путаясь в спущенных штанах, пытался подниматься и подобострастно кланяться одновременно пленный.
- Вот как? Вот, что, ребята, вы его в ручей, что с другой стороны дороги пробегает, суньте, пусть обмоется, но руки не развязывайте, такой источник знаний мне нужен целым и не вонючим к завтрему, - без тени улыбки погрозил Ивану Пырьеву пальцем Пётр.
Утром княжич с двумя десятниками и пленным на ляшских огромных конях уехали в лес. За кладом разбойничьим, понял Иван. Вернулись те часа через два, огромный лагерь уже проснулся и позавтракал, кони были запряжены в телеги. На всех четырёх конях были перекинуты поперёк мешки с добычей, коней вели в поводу, до того видно тяжёлой была ноша. Только на одном сидела пожилая уже женщина с большущей корзиной в руках. Свалили мешки под мелодичный звон металла в одну из телег и, не мешкая, тронулись в путь. Иван за подробностями не лез, захочет десятник, сам скажет. С убитыми разбойниками поступили, как и в прошлый раз, раздели, сорвали нательные кресты, у кого были, и набросали кучей у дороги. "Другим на острастку", как объяснил свои действия Пожарский. Лишь одна монашка пискнула, что-то про христианские обычаи.
- Они не християне! - отрубил княжич, - Вон, на них даже крестов нет, - и спокойно поехал дальше.
Иван стал всё сильнее бояться этого юнца. Что будет, если он узнает, кто его пытался отравить? Сейчас стрелец ехал в авангарде длиннющего обоза как раз стремя в стремя с Пожарским.
- Знаешь, Иван, что я думаю ..., начал, было, Пётр.
И Пырьев не выдержал:
- Не вели казнить, князь батюшка! Я тебе яду подсыпал по наущению Тимофея Ракитного сына боярского боярина Колтовского. Бес попутал. Всё, что хошь для тебя сделаю, хоть и самого Колтовского порешу. Рабом тебе преданнейшим буду.
- Ну, и ладно - широко улыбнулся отрок Ивану, - потом сочтёмся.

Событие семнадцатое

Никита Иванович Пушкин балахнинский воевода сидел в своём дому и переписывал отчёт государеву дьяку в Нижний Новгород о сборе пятины с купцов своего уезда. Собрано было сполна, торговлишка с Казанью и самим Нижним в последнее время оживилась. Балахна хоть и не большой городок, но десяток торговых людишек имелся. Один же, купчина Тихон Замятин, и вовсе был первостатейный, имел две лодьи и хаживал и в Астрахань, и в Кострому, и в Казань. Собрано было сто семьдесят рублёв, о чем сейчас Никита Иванович и диктовал уездному писарю Агафону Лукину.
Это наипервейшее дело вдруг было прервано неожиданно появившимся подьячим Замятием Симановым.
- Никита Иванович, к заставе подошёл огромный обоз, одних лошадей сотни полторы, да телег несколько десятков, да людишек без счёта.
Событие для тихой захолустной Балахны было неординарное. Пушкин оправил кафтан и поинтересовался:
- Кто такие? Откуда вести?
- Сынишка стрельца Захарьина прибежал от заставы, - пояснил источник новости Симанов.
- Вели стрельцов поднять и коня мне пусть седлают, - воевода вышел в другую горницу и, взяв саблю в дорогих ножнах, добытую у ляха в битве у Тушина, вышел на крыльцо.
Коня уже седлали, весь двор пришёл в движение, новость передавалась со скоростью летящей птицы. Лично проверив подпругу, Никита Иванович с помощью конюха взгромоздился в седло. Годы, а ведь бывало, и без стремени взмывал на коня. Путь до заставы много времени не занял, вся Балахна-то, две сотни дворов. Увиденное впечатлило. Впереди ехало на настоящих ляшских дестриэ два десятка стрельцов. Потом на таком же огромном вороном звере сидел юноша в богатых княжеских одеждах, справа от него гарцевал на буланом арабском жеребце подлинный лях. А затем. На самом деле сотни полторы коней и не меньше двух десятков подвод, и по обочине дороги ещё и пешцы двигаются, вон даже монашки с монахами. Что за переселение народов?
Воевода подъехал к заставе, и хоть и был на коне, но получилось, снизу вверх поинтересовался, придав голосу строгости:
- Кто такие?
Чуть раздвинув стрельцов, вперёд выехал тот самый юноша в княжеских одеждах и протянул свиток с печатью:
- Здрав будь воевода, прости, не знаю имени отчества. Я - Пётр Дмитриевич Пожарский, по царя и Государя всея Руси Михаила Фёдоровича указу приехал принять новые отцовы вотчины и учинить в них порядок. Стрельцы мне в сопровождение посланы.
- Здрав будь воевода, - выехал в стремя к княжичу один из стрельцов, - Мы с полка Афанасия Левшина, по царёву указу посланы беречь и оборонять от татей по дороге сына князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Я десятник этого полка Козьма Шустов. Спешу доложить, что царёв указ нами выполнен, боярич доставлен в целости и в добром здравии.
- А что за монаси с вами Козьма? - решил разговаривать не с отроком, а со взрослым воином воевода.
- То долгая история, господин воевода, мы же без роздыха больше двух седмиц добирались, четыре раза с татями сражались, пленных разбойников у нас больше двух десятков и кони с утра не поены и не кормлены, монасей же мы отбили у разбойничьего атамана Ивана Сокола, подручного самого атамана Заруцкого, посаженного в Москве на кол за воровство.
- Изрядно. Что же делать мне с такой прорвой лошадей и людей? - покрутил головой Пушкин, осмысливая ситуацию.
Заговорил опять княжич, был отрок сей боек на язык, и предложение его вызвало горячее одобрение воеводы.
- Разреши мне, Никита Иванович. Я долго раздумывал над тем, как быть с лошадьми. В отцовых вотчинах их в таком количестве сейчас не разместить, конюшни построить мы не успеем, зима на носу. Поэтому, есть такое предложение. Кликни по Балахне и ближайшим сёлам, что если найдутся желающие до весны содержать на своём дворе одну лошадь, то я заплачу ему для прокорма рубль серебром, а коли это будет кобыла и приведёт он её мне на случку с ляшскими дестриэ или вон с арабом, то через полтора года получит жеребёнка от них бесплатно. Как думаешь, воевода, сыщутся ли охотники на такое.
- Как же не сыщутся, думаю, желающих изрядно найдётся, да я и сам пару кобылок возьму. С жеребцами, думаю, будет сложнее, но рубль большие деньги, на прокорм до весны точно хватит, - воевода повернулся к подьячему Симанову, крутящемуся здесь же.
- Подожди, Никита Иванович, ещё не всё. Люди грешны, и найдутся те, кто рубль возьмёт, а за скотиной ухаживать будет плохо, кормить одной травой да мякиной, свою же лошадь на те деньги станет кормить отборным овсом, - княжич махнул рукой, показывая, как он скорбит, что есть ещё на Руси такие люди.
- Возможно сие, - Пушкин кивнул головой, не дурак княжич.
- Вот чтобы такого не было, объяви так же, что вернувшие лошадь в изрядном состоянии весной, получат от меня в подарок ещё рубль.
Воевода присвистнул.
- О, как. Хитро. Думаю теперь, что легко пристроим мы твой табун. А хватит ли рублей у тебя, Пётр Дмитриевич.
- Хватит. Дал мне Государь на обзаведение и дорогу пятьсот рублёв, да столько же батюшка выделил.
Воевода ещё раз присвистнул. Деньжищи огромные. Да, сам Государь дал.
- Ещё, Никита Иванович, хочу у тебя попросить милости, - продолжил меж тем удивительный отрок.
- Говори княжич, что в моих силах пособлю, - поди, откажи такому, костей потом не соберёшь, Дмитрий Михайлович Пожарский зело крут.
- Думаю, что в новых отцовых вотчинах нет ни домов хороших, ни конюшен тёплых. Нужны мне плотники в изрядном количестве и материал, чтоб строиться.
Воевода прикинул свою выгоду из того, что сейчас сказал Пожарский. Это ведь прибыль в казну. Плотницкие артели заплатят налог с заработка. Купцы привезут лес и заплатят пятину, количество домов вырастет, а, значит, вырастет и налог с дыма. Ну, и кроме того, и плотницкие артели и купцы поделятся с ним Пушкиным за хороший заказ. Ох, как хорошо, что пожаловал сюда этот вьюноша.
- Сколько же надо будет тебе плотников, Пётр Дмитриевич? - Пушкин сиял, как начищенный пятак, - С десяток?
- С сотню. Построить терем мне, построить монастырь, построить конюшни на сотню лошадей, а потом ещё на пару сотен, построить овчарни для овец, построить амбары для зерна, построить дома для приехавших со мною и ещё всего изрядно, - по мере того как Пётр говорил лицо воеводы вытягивалось, он только сейчас начал осознавать как изменится жизнь вверенного ему уезда в самое ближайшее время.
Никита Иванович Пушкин был трудяга и назначение его на должность воеводы мелкого уезда в глухой провинции расценил не как ссылку, а как возможность проявить себя. Вот он случай. Это даже не "бог послал". Это путь наверх к гораздо более серьёзным должностям. Только надо всё сделать хорошо. Лично заняться распределением лошадей, чтобы и в самом деле не достались нерадивым хозяевам. Да и себе взять не две, а четыре кобылки, чай найдёт деньжонки на расширение конюшни, Зато через полтора года у него будет четыре жеребёнка от ляшских великанов, они, конечно, будут не дестриэ, но и не те хилые лошадёнки, что еле плетутся запряжённые в пустую телегу. Плотников он найдёт, кликнет по всему уезду и сегодня же отправит гонца в Нижний Новгород, пусть там всех собирают. И к купцам сходить самому сегодня же, пусть скупают и сплавляют лес, пока не встали Ока и Волга. Что ещё можно сделать? С таким количеством лошадей и притоком работников цены на зерно в уезде быстро пойдут в гору, нужно войти в долю к купцу Тихону Замятину пусть скупает овёс и рожь с пшеницей по всей Волге и везёт сюда, пока морозы не грянули. Эх, дел-то сколько впереди. И нужно завтра же послать грамотки царю и князю Пожарскому, что княжич благополучно доехал до вверенного ему уезда и принят со всей возможной любезностью. Заметят его, как не заметить.

Событие восемнадцатое

Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин был прислан в Нижний Новгород больше года назад. Оставалось ему досидеть до конца своего двухлетнего срока ещё четыре месяца. Отношения с воеводой нижегородским князем Василием Матвеевичем Бутурлиным у него сразу не сложились, тот всё норовил не стрельцами и оборонительными сооружениями города заниматься, а лез в торговлю. Особых успехов в руководстве хозяйством и финансами Фёдор Фёдорович не добился. При смуте народ обнищал, торговля расстроилась, а тут ещё пожар 1617 года, который практически полностью уничтожил город. Пришлось отменять почти все налоги, чтобы люди смогли построиться. Ещё и сейчас, проезжая по посадам верхнему и нижнему, часто натыкался государев дьяк на пепелища. Из крупного города в 2000 дворов и населением не меньше 7000 человек Нижний Новгород скукожился до 1200 дворов, и те были не чета прежним.
Фёдор Фёдорович читал две грамотки и удивлялся. Да, какое там - удивлялся, он совершенно был сбит с толку. От ямских старост доносили, что неведомые царёвы стрельцы прошлись по Владимирскому тракту и весь его устлали обнажёнными трупами разбойных людишек. Всех де татей повыбили, даже известного казацкого атамана Ивана Сокола всю банду истребили. А ведь было у Сокола больше сотни казаков. Так же докладывали старшины, что и людишки атамана Медведя полностью истреблены и голыми вдоль дороги горами навалены. И будто бы те неведомые стрельцы говорили, что учинили сие другим ворам на острастку. Весть была хороша, эти два разбойных атамана были неуловимы и всякий раз уходили от высылаемых воеводой отрядов, а то и били те отряды. Торговлишку же они заметно ущемили, боялись купцы по тракту ездить, только лишь собравшись большим караваном и трогались. Ну, вот и на старуху нашлась проруха. Теперь торговля должна оживиться. Поражала только жестокость неведомых стрельцов, устраивать вдоль дороги горы мёртвых раздетых догола татей, додумались же.
Вторая грамотка, от Балахнинского воеводы должна была объяснить неясности первой, но вместо этого сильно их увеличила. Писал Никита Иванович Пушкин, что по поручению царя и государя Михаила Фёдоровича в сопровождении двух десятков стрельцов прибыл в отцову вотчину в Пурецкую волость Балахнинского уезда сын князя Дмитрия Михайловича Пожарского княжич Пётр Дмитриевич Пожарский. Прибыл он, согласно грамоте царской, вотчину отцову в порядок привести и обустроить. Хорошее дело. Только вот тринадцатилетние княжата ничем таким сроду не занимались. Дальше, больше. По дороге те стрельцы во главе с сим отроком и побили, оказывается, всех татей, и банду Ивана Сокола и банду Медведя. И ещё больше двух десятков татей полонили, и завтра с оказией Никита Иванович оных татей в Нижний Новгород и пришлёт на суд и казнь. Вот это будет удар по престижу князя Бутурлина. Хоть в петлю лезь. Он два года за татями гонялся и только людей без счёта положил, а вьюноша тринадцати лет с двумя десятками стрельцов больше двух десятков пленил и на суд доставил, а ещё всю дорогу от Владимира до Нижнего Новгорода трупами татей завалил. Да!!! Чудны дела твои господи.
В конце же грамотки была просьба подсобить княжичу с плотниками и лесом для обустройства вотчины. Тоже хорошая новость. Плотники сейчас сидели без дела, кто хотел и мог после пожара уже отстроился, а кто хотел, но не обладает средствами на хотелку, те средства изыскивает. А плотницкие артели сидят без дела, скоро и милостыню пойдут просить. Обязательно их государев дьяк в Пурецкую волость отправит, пусть на хлеб зарабатывают, опять же есть царёва грамота, помочь Пётру Дмитриевичу Пожарскому. Поражал масштаб, сему шустрому отроку требовалось ни много ни мало сто плотников. Если все плотницкие артели в Нижнем Новгороде собрать, может, столько наберётся, а, может, и нет. Придётся завтра же с утра плотницких старшин к себе вызвать, пусть не мешкая, едут. Да и самому нужно собираться в ту Пурецкую волость. Вот допросят татей, узнает он всю правду, как там было, и поедет, поглядит на непонятного княжича. Тем более что княжич-то не простой. Фамилия Пожарского в Нижнем Новгороде почиталась.

Событие девятнадцатое

Пётр Дмитриевич Пожарский сидел на лавке и охриневал. Он предполагал, что всё будет плохо. Вот даже с порога, можно сказать, своей волости выписал сотню плотников. Но "плохо" - это не про Пурецкую волость. Это, наверное, про Москву. Здесь же был полный Армагеддон. За первые два дня он объехал все свои, (ну, ладно, отцовы) владения. Утром взял дозорную книгу у подьячего Замятия Симанова и поехал по деревенькам и починкам. Всего за князем Пожарским числилось восемнадцать поселений. Все они располагались вдоль правого берега Волги к югу от Балахны. В дозорную книгу, после разговора с очередным крестьянином, Пётр вносил то, что постеснялся или не счёл нужным записать подьячий. Сколько у кого детей и возраст каждого ребёнка, как зовут жену, если она есть, что выращивает, и что умеет делать кроме, как в земле ковыряться. Ну и самое главное, что у этого, мягко говоря, хозяина с запасами на зиму, что с семенным материалом, что с живность, есть ли лошадь и корова, есть ли свиньи, есть ли козы или овцы, есть ли куры, гуси или утки. И на последок, какова урожайность ржи, пшеницы, овса, ячменя, гречки, репы. Пришлось освоить новую меру веса - оков или кадь, половина, четвертина, осьмина. Оков этот был равен по подсчётам Петра, где-то 230 килограммам.
Всего у отца было 165 дворов. Было девять бортников. Было три кузнеца очень низкого мастерства, так, лошадь подковать. Был один грамотный, бывший нижегородский захребетник (читай приживала). Почти все ловили рыбу на удочку или чаще на вершу, плетённую из лозы, и пятеро имели сеть. Было пять справных хозяев, у которых было по две лошади и две - три коровы. То, в чем жила основная масса батиных крестьян, можно было назвать землянками. Пять - шесть накатов брёвен и плоская крыша, крытая дёрном. Вниз землянка была углублена на метр. Печи как таковой не было. Был сложенный из камней и глины очаг без трубы. Топились избы по-чёрному, все 165 изб топились по-чёрному. Барского домика с колоннами в селе Вершилово, состоящим из 18 дворов и церкви, не было. Церковь Пётр сначала принял за сарай. Стоят вплотную друг к другу три небольших сруба и у них единственных двускатная крыша. Ни колоколен, ни звонниц, ни куполов. Как объяснил староста Вершилова, церковь называлась "Пресвятой троицы" и была клётской, то есть и состояла из этих срубов (клетей).
Пётр пообщался с этим старостой, справным мужиком Игнашкой Коровиным, и, оценив его сельхоз знания на твёрдую тройку, послал в Нижний нанять всех, сколько найдёт, печников, всех каменщиков, и поузнавать у них, где они берут кирпич (плинфу) и умеют ли они сами делать кирпич.
На сегодня у него были вызваны для беседы бортники, все девять, вместе с сыновьями старше тринадцати лет, если таковые окажутся. Прибыло двадцать два человека, подтягивались они почитай три часа. Часов ни у кого, считая и княжича, не было, и слово утро каждый понимал, как хотел. Проснулся - утро. Солнце ещё не в зените, тоже утро. Наконец собрались. Пётр достал лист бумаги и записал всех по фамилиям. Потом задал вопрос, кто, сколько накачал мёда за этот год. Народ замялся. Тогда княжич пошёл другим путём.
- Я с вас возьму всего по штофу (1,6 литра) мёду. Взамен куплю корову. Денег не дам. Ещё отберут у вас, сам куплю. Если сена не хватит, то прямо сегодня попытайтесь травы накосить, сушить её не надо. Потом расскажу, что с ней делать.
- Что такое косить? - спросили бортники.
- Мать вашу, родину нашу. А чем вы траву косите, ну срезаете, блин.
- Понятно, серпом, князь батюшка.
- Ладно, к лету сделаем косы, и сам научу ими пользоваться. Если доживём.
Народ оживился, услышав про корову, и стал хвастать сбором мёда. Выходило так себе. Больше всего накачал Сидор Косой с двумя сыновьями - десять пудов. Часть забрал староста, часть продал, часть оставил на зиму. Штоф найдёт.
- Мужики, - начал бывший генерал лекцию по пчеловодству, - Я сейчас буду говорить всяческую ерунду с вашей точки зрения. Только если меня кто-нибудь, перебьёт или, там смеяться удумает, я того весельчака просто выгоню, а корову не дам. Ясно ли?
- Ясно, князь батюшка.
- Если взять пилу, это такой инструмент, полоса тонкого железа с зубьями, и отпилить от дерева с дуплом, в котором живут пчёлы, вершину чуть выше дупла, а потом отпилить от корня чуть ниже дупла, то у вас получится колода, ну или часть ствола дерева, в котором останутся пчёлы. Вы берёте эту колоду и ставите в поле рядом с вашим домом. Когда рой начнёт делиться, вы его берёте и помещаете в специальный домик для пчёл, назовём его улей. Я вам его размеры и внутреннее устройство на бумаге изображу. Посмотрите, кто сам не сможет сделать помогут плотники. Осенью забираете у пчёл часть мёда и ставите эти ульи в сарай, специально для вас построят, а весной снова ставите на луг. Мне нужно чтобы через несколько лет, скажем три года, у вас было сто таких ульев. У кого будет больше всего, тому дам десять рублёв. Всё ли понятно. Теперь можете смеяться и задавать вопросы.
- Да разве пчела будет в поле жить? Она животина умная. Нет, не будет.
- Просто поверьте мне на слово, пчелы будут там жить, и давать мёда гораздо больше, так как в поле до цветка ей лететь ближе, чем из лесу. В Китае так делают уже тысячу лет.
- Оно как, китайцы. А скажи боярич, - вылез вперёд всё тот же передовик Сидор Косой, - Тебе это зачем?
- Вот смотри, Сидор, если я с вас ни какой работы требовать не буду, а буду только забирать треть всего мёда, что вы набортничаете - это справедливо? Устроит вас?
- Что ж, не устроит. Устроит.
- А если вы новым методом соберёте сто пудов, то треть от ста пудов больше, чем треть от десяти пудов?
- Знамо больше. Только куда тебе, княже, тридцать пудов, не съешь ведь, слипнется.
- Буду разливать в бочонки и продавать. И ещё медовуху делать буду и опять продавать. Но это не главное. Мне нужно, чтобы вы стали богатыми людьми.
- Как это? Чтобы потом обстричь как овцу, - опять ведь Сидор.
- Сидор, ты ведь с князем разговариваешь. Я ведь терплю твою дурость, терплю, а потом по морде дам.
- Малец ты ещё, а не князь.
Это был вызов. Его нельзя не принять.
- Сейчас все расступятся, а мы с тобой сойдёмся на кулачки. Бить можешь в полную силу. Мужики будут видаками, что я разрешил. Начали. Расступились все, - рявкнул на бортников бывший спецназовец.
Мужики образовали круг и стали подначивать Косого. Пётр ждать не стал, подскочил к застывшему Сидору, схватил того за рукава и чуть толкнул назад, и когда мужик упёрся, провёл классический бросок через себя с упором стопы в живот. Бедолага летел целую минут и со всего маха рухнул с гулом на спину. Народ безмолвствовал. Сидор лежал и не мог вздохнуть, правильно падать его никто не учил. Княжич поднялся с травы, не спеша отряхнулся, подошёл и подал руку, помогая Косому подняться.
- Ты прости его, князь батюшка, он вечно так, брякнет чего не надо. Уж сколько раз ему говорено, пострадает из-за своего языка.
- Я на него и не обижался. Это ты меня прости, Сидор. Я учен заморскому бою, а ты простой крестьянин. Это всё равно как если бы ты с пятилетним дитём связался. Ведь не тронул бы пацанёнка?
- Знамо не тронул, - постепенно приходя в себя от падения, просипел бортник.
- Ну, вот. А я на тебя руку поднял. Прости меня Сидор, - и заржал.
Народ, охринивающий от того, что сейчас сказал княжич, понял, что это шутка и тоже разразился громовым хохотом. Смеялись долго. Лёд был сломан. Дальше уже обсуждали неясности, что за пила такая, да что за коса такая, да что за силос такой. В общем, поговорили, почти до вечера.

Событие двадцатое

Козьма Шустов сидел на лавке в тёмной горнице с низким потолком и крепко думал. Пять минут назад у него закончился разговор с Петром Дмитриевичем Пожарским. Странный княжич, ой, странный. Словно кто вселился в тринадцатилетнего отрока. И этот кто-то не дьявол. Скорее уж ангел, или кто из святых. Только не святых мучеников, а таких святых как князь Александр Невский. Он не творил добро просто потому, что добрый. Он наказывал зло и заботился о тех, кто рядом с ним с этим злом борется.
Боярич предложил Козьме переговорить со стрельцами о том, чтобы все их два десятка переселились из Москвы сюда в Вершилово. Пожарский обещал составить к царю и отцу грамотку, о том, чтобы государь оставил с ним стрельцов на пять лет. Предложения же было заманчивым. Княжич обещал всем выдать по десять рублей на обзаведение и по десять же рублей в год жалования. Кроме того каждому будет раз в год пошита летняя и зимняя одежда единого образца. Всем оставлялся в пользовании мушкет шпанский и ляшский конь дестриэ. Каждому стрельцу Пётр построит избу и даст по пять четвертей землицы. Детей будут учить в школе при церкви. Если кто захочет заниматься другим промыслом, гончарным там или портняжным или каким другим, то княжич только приветствует и даст денег на приобретение всего необходимого для данного ремесла. Насчёт денег Козьма не беспокоился. Он знал примерно, сколько досталось Пожарскому в "наследство" от Медведя и Ивана Сокола. Деньжищи там были не малые.
Ещё Пётр отдельно оговорил, что по четыре часа в день они все должны изучать у него - княжича казацкие ухватки и у ляха пана Янека сабельный бой. А каждый понедельник будут проводиться стрельбы из мушкетов для тренировки меткости и скорости стрельбы и на это будет им выдан порох и пули. Раз же в неделю по вторникам у них будет бег на 10 вёрст, и затем отжимание и подтягивание, по полчаса.
Предложение было заманчивое. Козьма на живом примере видел, что может сделать обученный "ухваткам" воин. Разве бы он поверил, всего месяц назад, если бы кто рассказал ему о том, что два десятка стрельцов и один отрок смогут, не потеряв ни одного своего, уничтожить в бою дюжину десятков гораздо более опытных воинов, тут Козьма себя не обманывал, любой казак был подготовлен лучше, чем стрелец его десятка. Казаки всю жизнь воевали, а стрельцы или город патрулировали или на стенах мёрзли. Хорошо хоть стрелять их иногда учили.
А ещё видел Шустов, как Пожарский относится к "своим" стрельцам. Вчера налетел из Нижнего Новгорода воевода князь Василий Матвеевич Бутурлин. Он выстроил стрельцов и с ходу стал кричать на них и всякими поносными словами поносить. Те же, считая себя героями, вон две какие разбойничьи шайки истребили, стояли и только глазами хлопали. Тут к ним и подошёл княжич.
- Здрав будь, Василий Матвеевич, - Пётр ему в пояс поклонился.
- А ты, отрок и будешь сыном Дмитрия Михайловича Пожарского, - князь мотнул головой, и не понятно было, то ли это поклон, то ли он дух просто перевёл.
- Я, воевода. В чем же вина этих стрельцов, что ты на них кричишь и всячески поносишь.
- А не твоего это ума дело, княжич.
- Князь. У тебя много врагов в Москве, и Колычевы и Милославские, и Голицыны, неужели ты хочешь, чтобы твоими врагами стали ещё и Пожарские с Романовыми. Зачем тебе это надо. Я как раз грамотки государю и отцу сейчас составляю, хочу написать, что радением воеводы в Нижегородской губернии спокойствие и благолепие. Или мне надо написать, что на всём Владимирском тракте на меня нападали тати да разбойники, коих развелось по нерадению некоторых царёвых слуг великое множество, и что те тати чуть меня жизни не лишили, - Пётр говорил очень медленно и с радушной улыбкой на губах.
Десятник слушал эту перепалку и смотрел на Бутурлина. В одно мгновения из красного распалённого своим же криком грозного воеводы тот превратился в бледного с выпученными глазами рябого мужика, побитого хозяином за нерадение. Княжич закончил говорить и спокойно смотрел в глаза воеводе, были они примерно одного роста и княжич даже специально подошёл поближе, чтобы взгляд этот был в упор. И воевода не выдержал этой игры в гляделки. Он упал на колени и заскулил.
- Прости меня глупого, Пётр Дмитриевич! Язык себе вырву! Бес гордыни попутал, - князь склонил голову.
- Ну, что ты, Василий Матвеевич, встань немедленно. Эти стрельцы мне жизнь спасли и не раз. Потому и вступился за них, может на них другая вина есть. Ты мне скажи, и разберём вместе.
- Пенял я им, что не привезли они живым атамана казацкого вора Ивашку Сокола для отправки в Москву на суд и казнь прилюдную, - всё ещё оправдывающимся голосом произнёс Бутурлин.
- Ну, вот и выяснилось всё. Был разбойник Ивашка сильно ранен при пленении. Не пережил бы он дальней дороги. При мне и помер. Я же тело его и приказал сжечь, так как не достоин он христианского погребения, - Пожарский продолжал стоять прямо напротив князя вплотную, и чтобы тот не отошёл, придерживал его за рукав.
- Правильно ты поступил, Пётр Дмитриевич. Разумен, я смотрю, ты не по годам, весь в батюшку. Многие ему, заступнику земли русской, лета.
- Пройдём же, боярин, в мою избёнку, выпьешь чарку мёда с дороги, и поговорим там без глаз посторонних, - предложил Пётр.
Воевода согласно закивал. О чем разговаривали, Пожарский с Бутурлиным Козьма не слышал. Но только вышел через час князь Василий Матвеевич, сияющий как начищенный пятак. В руке же держал красивый золотой кубок изукрашенный каменьями.

Событие двадцать первое

Знаменщик (иконописец наиболее опытный, создающий рисунок будущей иконы) Иоаким Прилукин собрал отличную артель иконописцев. Личником был Семён Гагин, он рисовал лики святых так, что от них нельзя было глаза отвести. Платечником работал Иван Рябых, изображённые им ризы переливались всеми красками, словно святой только что пошевелил плечами, и одежды его чуть ворохнулись, заиграли на солнце самоцветами. Травщик был ещё юн, Фёдор Софрин, только второй десяток разменял, но травы и ветви дерев, выписываемые им, смотрелись как живые.
На стоглавом соборе более полувека назад были утверждены "новгородские таблетки" образцы написания икон, но сейчас после смуты многие настоящие иконописцы были либо убиты, либо умерли, не оставив после себя достойной смены, и по дрогам расписывать немногие появляющиеся храмы ходили сплошь богомазы. Они и писали без левкаса прямо по дереву. Такие изображения настоящие иконописцы презрительно именовали "краснушками". Рецепт левкаса (грунта) у каждой настоящей артели был свой, сколько-то мела, сколько-то рыбьего клея и льняного масла. Да, дело было не столько в рецепте, сколько в умении левкасчика тонко и равномерно наносить слой за слоем. Иоаким был отменный левкасчик.
Сейчас Иоаким сидел с князем на завалинке у избы вершиловского старосты и обдумывал его предложение. Предложение было необычным. Как зарабатывала себе артель на жизнь? Всё просто, идёшь из села в село, из города в город и предлагаешь в церквях, монастырях и соборах свои услуги, демонстрируя несколько написанных артелью икон, как образец своих возможностей. Договариваешься об оплате и, помолившись, начинаешь работать.
Княжич предлагал иное. Он построит для них просторный дом с отдельной комнатой для приготовления красок и отдельной комнатой для письма. Построит каждому дом или один большой на всю артель и приставит к ним женщин, чтобы те обстирывали их и готовили еду. Писать они будут только иконы. Отвлечёт их княжич только раз, когда артель плотников построит в Вершилове настоящую церковь со звонницей и куполом. Денег на всё необходимое для изготовления красок Пожарский будет давать отдельно от уговорённого помесячного заработка. Еда и услуги женщин тоже за его счёт. Платить он им будет по четыре рубля в месяц на всю артель, а внутри артели они могут делить заработанное как захотят.
Вечные бродяги, они не привыкли к оседлой жизни. Здесь же уют, забота и очень приличные деньги.
- Что же с теми иконами, княже, ты делать станешь? - почти согласился знаменщик.
- Хочу, чтобы в каждом дому, у отцовых крестьян, были красивые лики в красном углу. Хочу, чтобы в храм наш Вершиловский со всей губернии народ шёл помолиться и на работы ваши полюбоваться, - улыбнулся Иоакиму боярич.
Вот сидел перед ним обычный отрок, а улыбнулся и взглянул иконописцу в глаза и словно патриарх того по волосам погладил.
- Хорошо, княжич, благое это дело, когда в каждом дому лик святого есть. Только если всегда сидеть на одном месте и не видеть икон чужого письма, то и совершенствоваться не сможешь, погрязнешь в копировании, - высказал сомнение Иоаким.
Пётр Пожарский утвердительно кивнул.
- Правильно говоришь. Какой же выход?
- Надо нам время от времени хотя бы в Нижний Новгород или Владимир выбираться.
- Нет проблем, пока тут дома строят, можете в Нижний Новгород съездить, лошадей дам, подводу дам, денег на еду и на всё что для красок нужно дам. Скажите сколько надо и собирайтесь.
- Что ж, по рукам княже. Думаю, не пожалеешь ты о своей затее.
- Образ Богоматери Одигитрии Дионисия видел ли?
- Как не видеть, княже, и Богоматерь и фрески его в Феропонтовом монастыре на Белоозере имел счастие лицезреть.
- Сможешь ли повторить сию работу Дионисия? - Пёрт перекрестился.
- Что один человек сделал, второй всегда повторить сможет, - спокойно и уверенно в себе проговорил знаменщик.
- Добро, как вернётесь из Нижнего с неё и начинайте.

Событие двадцать второе

Пётр Пожарский стоял на взгорке возле церквушки села Вершилово и оглядывал окрестности вместе с четырьмя артельными старостами. Трое были плотниками, один печник.
- Ну, что "косопузые", - улыбнулся княжич, - Слушайте мою хотелку.
Что плотников сейчас называют "косопузыми" бывший генерал узнал только сегодня. Пришёл к нему староста вершиловский Игнашка Коровин и сообщил, кланяясь, что косопузые и печники сегодня к полудню прибудут.
- Какие такие косопузые? - не понял Пётр.
- Эх, боярич, да, ты не знаш. Плотников так кличут. Они топор за поясом на пузе носят, их и перекашиват, вот тебе и "косопузые".
Плотники подошли поближе.
- Смотрите. Тут, возле этой церкви мне нужен храм с тремя куполами и колокольней. Сможете.
- Сможем, княжич, не впервой. Скажи сколько саженей в высоту, сколько в длину и ширину, - переглянулись старосты.
- Не знаю. Но чтобы сто человек в тот храм могло на службу поместиться без давки.
- Понятно, княжич, сделаем. К весне на Пасху должны закончить.
- Замечательно, - порадовался Пожарский, Теперь второе. Мне нужен терем в два этажа, вот здесь, где мы стоим. Думаю, саженей десять в длину и столько же в ширину.
- И это не чудо, сделаем, - уверенно замотали головами плотники.
- Подождите, не закончил ещё. Прямо в центре должна быть круглая печь на всю высоту, а терем должен быть разделён на горницы так, чтобы в каждой горнице был кусок этой круглой печи. Понятно ли? Я потом на бумаге нарисую.
- Хитро! - присвистнул староста печников, - не делал такого, да и не слыхивал. А ты, княжич, откуда про такую печь узнал.
- Есть такая страна на западе, Голландия называется, так вот там такие печи и строят и называются они из-за этого "голландки", - Пётр не знал, строят ли уже в Голландии эти печи, но по-другому свои знания объяснить не мог.
- Хитро, - повторил печник, - "Голландки", - попробовал он на вкус новое слово, - ничё, если на бумаге изобразишь, смогём, чай не дурней басурманов.
- Смотрите, - снова обратился Пётр к плотникам, - Вот там, справа от новой церкви, которую вы построите, должен появиться дом длинною в тридцать сажен и шириною восемь саженей и в два этажа с двускатной крышей. Внутренне устройство я вам потом тоже на бумаге нарисую. Это будут кельи нового женского монастыря.
- Сурьезная работа, только и с ней справимся, - за всех ответил самый здоровый "косопузый".
- С другой стороны, как бы закрывающее площадь, получившуюся точно такое же здание. Это будет школа.
- Ого, - синхронно "огокнули" плотники.
- Там будет несколько горниц и в каждой горнице должна быть печь, так как дети будут учиться зимой.
- Чему же ты детишек учить станешь, княже, - печник хитро улыбнулся, - всех в монаси, что ль определишь.
- Грамоте, книжки читать, письму, цифирям разным, языкам басурманским, плотницкому делу, печному делу, кузнечному делу, воинской науке, корабельному делу, - серьёзно ответил Пожарский.
- Не много ли для мальцов? - не поверили все хором.
- Учиться будут с семи лет и до семнадцати. Десять лет, - ещё больше испугал их бывший генерал.
- И кто же это за них десять годков платить станет? - не поверил опять печник.
- Бесплатно всё, - пожал плечами княжич.
- Бесплатно, - хлопнул себя руками по ляжкам один из косопузых.
- Да, учить буду бесплатно, а учителям платить буду, - окончательно вогнал в ступор строителей Пожарский.
- А возьмёшь ли мово сынка в учёбу, княже, - нашёлся первым печник.
- Переезжай в Вершилово. Строй себе дом. Работы для вашей артели я на десять лет вперёд найду. Тогда, как школу построите, так и веди своего сына на учёбу, а если сам грамоте не разумеешь, то будут уроки и для взрослых, по вечерам. Вечерняя школа.
- Да врёшь ты все, княже! - не выдержал печной мастер.
- Ну, ты полегче, дорогой. Всё ж, с князем разговариваешь.
Печник бухнулся на колени:
- Прости, князь батюшка, задел ты меня. Не доводилось мне до сего дня ангелов вживу видать. Показывай, где дом строить.
- Хорошо. Теперь про дома. В четыре стороны от площади будут дороги. Вот на каждой дороге друг напротив друга, с обеих сторон, на расстоянии двадцати сажен и стройте дома. По десять с каждой стороны улицы и того восемьдесят домов. Нижний венец должен лежать на камнях, чтобы в землю не врастал. Высота дома внутри должна быть две сажени. Размер дома четыре сажени на четыре сажени, в центре каждого дома голландка и будет ещё печь, чтобы хозяйка еду готовила. Обе печи должны топиться по белому, то есть иметь трубы. Во дворе обязательно баня, тоже с белой печкой и конюшня на две - три лошади и коровник на две - три коровы. Крыша на доме должна быть двускатная сначала сделаем деревянную, а потом заменим на черепичную. Всё ли понятно.
- Нет, княже. Кто ж будет жить в этих хоромах, - опять печник.
- Если переедешь, один твой будет.
- Зимой дров не напасёшься на такую хоромину.
- Топить будем горючим камнем. Слышали про такой.
- Слышать-то слышали, только, вот, где его взять? - недоверчиво почесал затылок мастер.
- Я знаю, где взять. Это не всё. В отцовых сёлах, деревушках и починках стоит 165 дворов, рядом со старым домом нужно будет построить точно такой же дом со всеми конюшнями и коровниками и баньками. Вот теперь, наверное, всё.
- Что же, у тебя и крестьяне будут в этих доминах под крышей из черепицы жить? - пооткрывали рты плотницкие старшины.
- И с двумя печами, в дому топящимися по белому? - вторил им печной мастер.
- Ну, да, - спокойно выдержал их непонимающие взгляды Пётр.
- Княжич, - после долгого молчания первым начал тот самый здоровенный косопузый, - Ты ещё вьюноша и, может, не понимаешь, сколько это стоить будет?
- Сколько вам нужно задатка, чтобы вы начали строить?
- Ну, плотогонщикам надо заплатить, лесорубам опять, на такую прорву работы топоры бы новые заказать, - начал перечислять один из косопузых.
- Сейчас получите пятьсот рублёв, начинайте работы завтра же, первым надо строить кельи для монашек и мой терем. Но вас ведь много. Разбейтесь на бригады и стройте со всей возможной скоростью. Не бойтесь, работы ещё будет много. Думаю, вы и сами захотите перебраться в Вершилово.

Событие двадцать третье

Воевода Нижнего Новгорода князь Василий Матвеевич Бутурлин приехал из села Вершилово будто окрылённый. На следующий же день он устроил стрелецкой полутысяче сбор в кремле. Там, собрав сотников и их командира полутысячника Ивана Прокопова, объявил, что завтра будут воинские учения. Проходить они будут так. Полный десяток, без всякого исключения на больных и немощных, бежит две версты. Победитель заносится в особливый список. Стрельцы поворчали, повозмущались, что, дескать, враг у ворот, а они как дети малые бегать будут. Ничего, на смутьянов прикрикнули, те поворчали ещё чуток, но пробежали. Дальше, чудней. Пятьдесят стрельцов, что оказались в особливом списке, подвергли ещё одному испытанию. Устроили пальбу из пищалей по мишеням с пятидесяти саженей. Каждый стрелял три раза. Десять худших отсеяли. Затем оставшимся сорока стрельцам выдали учебные тупые сабли и устроили им попарно схватки. Победителей занесли в следующий особливый список, а проигравшие ещё раз рубились на саблях между собой. Десять победителей добавили к последнему особливому списку и обрадовали, что из них сформировали показательный отряд. Теперь они каждый день кроме понедельника будут бегать по две версты. В понедельник будут стрелять по мишеням, и рубиться на учебных саблях. И не дай бог, кто в понедельник будет с трясущимися руками с похмелья. Высекут. Народ начал возмущаться.
Князь построил три десятка лучших своих стрельцов и объявил, что им, как лучшим полагается от князя награда - один рубль серебром. Недовольство поуменьшилось. Но через неделю снова нашлись недовольные. Тогда князь снова собрал лучших и объявил, что по истечению трёх месяцев пробежек и других тренировок, пять лучших получат ещё по рублю, а победитель забега аж три рубля. Но и это ещё не всё, среди оставшихся 470 стрельцов через три месяца снова проведут состязания по бегу и десять победителей получат по рублю, а самый лучший два.
Когда княжич Пожарский уговаривал его, пойти на эту авантюру, воевода не очень верил в успех. И что же он увидел через неделю. Все его стрельцы, как оглашенные целые дни носятся взапуски, как мальчишки. Прекратили практически пить и бузотёрить. Требуют огненного зелья на тренировки и рубятся до синяков и шишек на учебных саблях. Все предсказания Петра сбылись, да ещё и с избытком. Воевода нарадоваться не мог. Если же прибавить, что деньги были не его, а Пожарского, то вообще - красота.
Второе, что сделал князь - это посетил острог. Вместе с двумя десятками татей, что привёз Пётр Пожарский, в остроге сидело без малого пятьдесят воров и душегубов. Воевода собрал их во дворе острога и объявил, что теперь они будут хлеб себе добывать трудом. Им выдадут кувалду и камни. Эти камни нужно будет разбить в крошку. Кузнецы по команде воеводы изготовили два сита. Вечером все надроблённые камни просеивали. Те, что оставались на первом сите, отправляли назад на дробление, те, что застревали на втором грузили в телеги и отправляли в Вершилово. Ну, а то, что просыпалось сквозь второе сито, тоже насыпали в телеги и отправляли в Вершилово. Пайки же душегубам и татям улучшили за счёт закупаемых на деньги княжича продукты и улучшили серьёзно.
Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин тоже был доволен. Нашлась работа возчикам, они подвозили камень к острогу и вывозили получившуюся крошку в Вершилово. Получившие задаток плотники полным составом укатили в Вершилово, но заказали кузнецам сто новых топоров, причём из хорошего шведского железа. Кузнецы кинулись к купцам за железом. Печники заказали обжигальщикам огромное количество извести. Песок повезли в Вершилово возами. Город просто опустел. Создавалось впечатление, что весь Нижний Новгород работает на Петра Пожарского.

Событие двадцать четвёртое

У Петра кончились деньги. Ну, строго говоря, кончилась мелочь. С наличными монетами вообще была полная, с точки зрения генерала Афанасьева, неразбериха. Существовал талер, монета весом чуть меньше 30 грамм, из истории бывший генерал помнил, что весила она 27 грамм и вес этот не случаен, так как золото относилось к серебру как примерно 1 к 11, а золотая монета весила 2,5 грамма. Вот и получилось 27 грамм. Рубль, на который все мерилось на Руси, как монета не существовал, была четверть гривны, такая серебряная палочка весом примерно в те же 25 - 27 грамм.
Из захваченных у атаманов Сокола и Медведя (зверинец, блин) неправедно нажитых богатств серебряных рублей и талеров было около полутора тысяч. Было ещё почти три тысячи золотых монет. Кроме маленьких серебряных палочек достались Петру и большие, как пояснили ему стрельцы это гривна. Весили гривны около 200 граммов, и бывший генерал никак не мог понять, почему, если рубль это четвёртая часть гривны, то он должен весить 50 с лишним грамм, а весит грамм 25 - 27. Оказалось, что рубль это четвёртая не новгородской и киевской гривны, а московской. Тёмный лес.
Нужно было платить плотникам и печникам. Он уже вбухал в строительство больше тысячи рублей, и конца этому не было. Скорее всего, его по чёрному обманывают, как и всех Буратин. Так дело не пойдёт, решил Пётр, и, забрав все золотые монеты и гривны, поехал в Нижний Новгород.
Взял с собой княжич десяток стрельцов, пана Заброжского (только уговорил его переодеться в стрелецкий парадный кафтан), подьячего Замятия Симанова и старосту артели печников. Золото и серебро везли на двух телегах, вес получался приличный.
По дороге Пётр выспрашивал у подьячего, есть ли в Нижнем ювелиры и ростовщики. Оказалось, что есть и как ни странно все они немцы. Оказывается, в Нижнем Новгороде существует немецкая слобода. Живут там бывшие пленные поляки, шведы, немцы, чехи и даже итальянцы и евреи. Ну, не только пленные, есть и сами по себе переселившиеся. Несмотря на различия в религии и национальности все они, один чёрт, прозывались немцы. От слова немец, то есть не владеющий великим русским языком. Язык эти немцы выучили, но немцами быть не перестали. И не нужно было гадать, чем все эти немцы занимаются. Основная масса спаивала Русь матушку. Водку делали немцы, пиво варили немцы, кабаки держали немцы. Остальная часть тоже наживалась на лопоухих русичах. Все ростовщики были немцы, все менялы тоже немцы, все ювелиры опять немцы.
Ладно, решил Пётр, подождите, герры, я вам Россию спаивать не дам. Я её сам спаивать буду. В планах Пожарского было налаживания перегонки и очистки спирта и изготовления хорошей русской водки. Но пока руки не доходили.
Приехали в Нижний, и встал вопрос, куда приткнуться переночевать.
- А веди-ка нас Замятий в гости к государеву дьяку, подумав, предложил княжич.
- Невместно мне, - испугался подьячий.
- Зато мне вместно, а вы все со мной.
- Он, может при тебе боярич ни чего и не скажет, а на меня потом осерчает, - продолжал гнуть своё Симанов.
- Ладно, ты нас доведи до дома Пронина, а потом устраивайся на ночлег, где сочтёшь нужным, расходы я потом тебе возмещу, - пошёл на компромисс бывший генерал, - Да, Замятий, подыщи мне толкового управляющего. Чувствую я, что меня обманывают все подряд. Нужно, чтобы он был расторопный и желательно честный и, главное, в строительстве толк знал.
- Поспрошаю, князь батюшка, - дьяк уверенно свернул к кремлю.

Событие двадцать пятое

Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин сидел за столом в светлой большой горнице и угощал нежданных гостей. Гостей было двое. Это были самые странные гости из тех, с кем приходилось сиживать за столом, Фёдору Фёдоровичу. Первый был высокий жилистый отрок тринадцати лет. Были у отрока глубокие голубые глаза и очень аккуратно постриженные волосы, что для отроков не характерно. Второй был пан Заброжский - лях, шляхтич. Этот был выбрит налысо и носил на лице только длиннющие вислые усы. Оба гостя были безбороды. У одного ещё не выросла борода, другой её сбривал.
Гости чинно ужинали вместе с хозяином, при этом княжич, как-то всё время оглядывал стол, словно искал чего.
- Чего ни будь ещё из разносолов желаешь, Пётр Дмитриевич? - По-своему истолковал его взгляды Пронин.
- Благодарствую, Фёдор Фёдорович, и этого с лихвой, - смешался княжич, и рыскать глазами перестал.
Лях бы с гонором, из него так и пёрла пренебрежительность ко всему русскому. Как же "ясновельможный". И при этом он как-то странно относился к молодому княжичу. Боялся что ли его. Нет. Скорее почитал за гораздо более старшего и опытного воина. Так солдаты относятся к любимому воеводе, вместе с которым они множество раз побеждали врагов.
Фёдор Фёдорович посмотреть на чудного отрока собирался выезжать завтра, а тот вон сам нагрянул без приглашения. Государева дьяка поразил тот нахрап, с которым молодой Пожарский окунулся в дела отцовой вотчины. Уже весь Нижний Новгород до последнего человека вертелся как настёганный вокруг этого ещё никому не известного две недели назад Вершилова. Там работали все плотники, коих удалось собрать по губернии, почти двести человек. Там работали все печники, все каменщики, все обжигальщики извести, все кузнецы, все плотогоны, все лесорубы. С лесорубами вообще интересно, княжич запретил рубить деревья ближе, чем в пяти верстах от Вершилова. Ему пытались объяснить, что так будет дороже, лес придётся возить издалека, но княжич был неумолим. Когда же Пронин узнал, что кроме Вершилова дома строят и всем Пожарским крестьянам, да с двумя печами, топящимися по белому, да с банькой, тоже топящейся по белому, да с конюшней и коровником, дьяк решил, что молодой Пожарский тронулся умом. Но, нет. Перед ним сидел вполне разумный отрок.
- Фёдор Фёдорович, - начал княжич, когда девка унесла со стола посуду, - Я человек молодой и не опытный ещё в делах. Боюсь, что меня все, кого я нанял, обмануть норовят, не посоветуешь ли, где взять честного управляющего, чтобы не сильно воровал, но и дураком не был. А ещё лучше, двух управляющих, одного, что бы в строительстве понимал, другого, в торговле и крестьянском труде.
- Ого, Пётр Дмитриевич, да, ты, я смотрю, ещё умней, чем о тебе говорят, - государев дьяк задумался, - Посоветую я тебе одного человечка. Был он купцом, лодьи по Волге водил, но казаки пограбили его, и лодьи и весь товар забрали, команду, что сопротивление оказала, порубили, а он в это время больной в Самаре лежал. В ногу его татары стрелой поранили. Выздоровел, а ни денег, ни людей, ни лодей. Уже полгода мыкается. Зовут его Онисим Зотов. Сейчас я с парнишкой к нему весточку пошлю, чтоб завтра поутру сюда заявился. А вот по строительной части сложнее. Хотя. Есть тут в немецкой слободе прожига один. За любую работу берётся. Сильно не разбогател, но народ на него не обижается, расчёты всегда честно ведёт. Может, потому и не разбогател. И к нему мальчонку пошлю. Пусть тоже к утру приходит. А ты княжич в языках, то разумеешь.
- Немецкий знаю, чешский и англитский, - как-то не особенно уверенно ответил боярич.
Фёдор Фёдорович это заметил и спросил про неуверенность.
- Я по книгам изучал, а вот вживую общаться редко доводилось, - княжич ещё сильнее потупился.
Скромничает, решил дьяк.
- Что же привело тебя Пётр Дмитриевич в Нижний Новгород, али купить, что надумал?
Ответ отрока Пронина откровенно расстроил.
- Деньги разменные у меня закончились.
- А как же ты всё это строить решил? Али ждёшь от отца денег, али занять хочешь у ростовщиков, да купчин, - ну, вот, а всё так хорошо начиналось. Так производство и торговлишка в Нижнем забурлили.
- Да, нет, - успокоил подскочившего дьяка Пожарский, - есть у меня ещё золотых монет не мало, да и гривны есть, но ими расплачиваться неудобно, да и цены на золотые монеты и новгородские гривны я не знаю.
- Во как, и гривны новгородские есть. А откуда позволь спросить, княжич, у тебя такое богатство, аль ограбил кого? - дьяка этот вопрос интересовал с первого дня появления Пожарского в его губернии.
- Что ж, я на татя похож, - широко улыбнулся вьюноша, - Часть царь батюшка дал, часть отец.
- Не поскупились, - как бы одобрил Фёдор Фёдорович, не полезешь же спрашивать, сколько царь дал, у кого проверять у Государя, что ли. Носом не вышел.
- А позволишь ли спросить, боярич, правду ли бают, что ты решил всем крестьянам домины новые отгрохать?
- Да, правду говорят. Всем отцовым крестьянам поставлю новый дом с баней и хозяйственными пристройками, куплю по весне хорошую корову и лошадь хорошую, у кого нет, тем свиней и коз, птицу разную.
- И зачем же, - опять подскочил Пронин, ох чудит отрок, промотает царёвы деньги.
- Вот, смотри, Фёдор Фёдорович, нанял ты на месяц двух землекопов, оба старательные и не пьющие, но у одного хорошая лопата немецкая, вся из железа и черенок берёзовый, а у второго маленькая и деревянная, а черенок еловый, всё время ломается. Что ты сделаешь? Да, и выгонять второго нельзя. Денег ты им заплатил вперёд по полтине обоим, - Княжич задорно улыбнулся государеву дьяку.
- И выгнать нельзя, и деньги назад не возьмёшь?
- Точно.
- Не знаю, прикажу второго пороть и работать с зари до зари.
- Вот. Ответ неправильный. Нужно купить хорошую лопату и дать на этот месяц второму землекопу в пользование. С лопатой ничего за месяц не случится, а накопает он тебе в пять раз больше, - Пронин слушал и терял ощущение реальности. Не мог отрок такие вещи говорить.
- Крестьянин на двух лошадях земли больше вспашет, две коровы молока больше дадут, да ещё двоих телят, можно будет третью корову завести, если тёлочка будет, а если телок, то выкормить и на мясо продать, или на семя оставить. С коз можно будет шерсть чесать и пряжу делать на продажу. А в хорошем тёплому дому дети не будут умирать, и число дворов будет быстрее расти, да и соседние крестьяне, видя заботу мою о своих, ко мне потянутся. Правильно?
Государев дьяк Фёдор Фёдорович Пронин был умный человек. Всё, что сказал сейчас отрок, было правильным. Да! Правильным! Но никто до него такого не делал. Если сначала дьяк думал, что строительство домов для крестьян это блажь глупого мальчишки, то теперь он точно знал, что это не блажь. Это смертельный удар по всем вотчинам Нижегородской губернии. Вся она осенью сбежит от своих прежних хозяев и придёт в Юрьев день к этому мальчишке. Плюнут крестьяне на озимые посевы и землянки свои, и со всей губернии две недели будут идти в Вершилово искать счастия у доброго хозяина. А этот их примет и дома построит. Всё. Тысячи разорённых вотчинников. Крах губернии. Смута. Крестьянские восстания. И ничего уже нельзя сделать. Уже слухи поползли по губернии. Как бы и в этот Юрьев день уже первые, самые неугомонные, сотнями потянутся.
Когда до Пронина всё это дошло, он свалился с лавки и стал, как рыба ртом хлебать воздух. Поздно. Только это слово и билось в голове.
- Что же ты наделал, отрок?! - просипел он.
- А что не так? - не понял Пожарский.
И дьяк видел, что и вправду не понимает, да и он старый дурак ещё пару минут назад не понимал. Когда Пронин объяснил этому сопляку, чего же он наворотил, княжич скис.
- И что делать?
- Уже ничего сделать нельзя, уже поздно, - застонал Фёдор Фёдорович.
- А если сказать крестьянам, что я всех не приму, у меня и землицы, то столько нету, - сделал плохую попытку найти выход Пётр.
- Только хуже, будет. Сразу бунты начнутся. Народ будет кричать, что это плохие царёвы слуги не пускают их к хорошему хозяину и хотят Юрьев день отменить, нужно к царю за правдой идти, - предсказал последствия государев дьяк.
- Посоветуй, что ни будь, Фёдор Фёдорович, - видно было, что мальчишку проняло.

Событие двадцать шестое

Пётр Дмитриевич Пожарский сидел в лавке ювелира и в упор разглядывал того. Это был уже третий ювелир, к которому он зашёл. Два предыдущих ему не понравились. Они были евреями, но дело не антисемитизме. Они откровенно пытались его надуть, то ли из-за того, что он молодой, то ли из-за того, что богатый, то ли из-за того, что русский. Он так им обоим и сказал, дружелюбно улыбнулся и пошёл к третьему. Звали его Лукаш и был он чех. Причём Лукаш полностью соответствовал своему имени, то есть был очень светлый блондин.
- Пан Лукаш, вы давно покинули Богемию, и где вы там жили? - начал с неожиданного вопроса Пётр.
- Давно. Мне сейчас сорок лет, а выехали мы из Праги, когда мне было двадцать, - ювелир ностальгически закатил глаза.
- Да, Прага красивый город. Астрономические часы. Староместская площадь вообще шедевр. Как же вы променяли такой красивый город на Нижний Новгород?
- Судьбе так было угодно, господин князь. А вы были в Праге? - в глазах ювелира блеснула слезинка.
- Был, - сказал старый генерал и понял, что ляпнул ерунду, Пётр Пожарский там быть просто не мог.
- Пан Лукаш, а вы не собираетесь вернуться туда? - сменил тему княжич.
- Если бы у меня было много денег, я бы подумал. Но к чему это, вы ведь пришли сюда не для того, чтобы поговорить со мной о Праге, - слезинка высохла.
- Я придумал пару вещичек. И хочу, чтобы вы их сделали. Есть, правда, проблема. Когда вы их сделаете, то на них возникнет такой спрос, что вы сможете стать самым богатым человеком в мире.
- Вы придумали волшебную палочку? - успехнулся ювелир.
- Вы правильно догадались пан Лукаш. Я придумал палочку, но не волшебную, а пишущую. И ещё чернильницу из которой не проливаются чернила.
- Вы шутите, господин князь. Это невозможно без волшебства, - ювелир решил, что перед ним всё же мечтательный подросток и поскучнел.
- Подождите расстраиваться, пан Лукаш, - уловил смену настроения Пётр, - Просто поверьте на слово. Будет ли спрос на чернильницу непроливайку?
- Чернила не будут проливаться даже если чернильницу перевернуть? - решился подыграть мальчику ювелир.
- Ни при каких переворотах не прольётся ни капли, и, предвидя ваш следующий вопрос, отвечу, на ней нет крышки.
- Пока я это не увижу, я не могу сказать, будет ли на неё спрос, - ушёл в оборону чех.
- Вот. Тут начинаются сложности. Вы сделаете, предположим, сто чернильниц и очень выгодно их продадите, но об этом узнают другие ювелиры и так как она очень простая, наделают их тысячами. А вы и я останемся с носом.
- Очень вероятное развитие событий, если ваша чернильница так хороша и проста.
- Ещё лучше и ещё проще, чем вы думаете пан Лукаш. Смотрите. А если их сразу наделать тысячу. И начать продавать и в Европе и в России одновременно? - предложил боярич.
- Из чего можно делать эти чернильницы? - заинтересовался снова ювелир.
- Из золота для принцев и богатых купцов. Из золота с драгоценными камнями для королей и папы Римского. Из серебра для богатых людей и из меди для студентов. А потом и из прозрачного стекла, ну для очень богатых людей - поднял глаза к потолку Пётр.
- А вы не глупый человек, господин князь. Боюсь, только что у меня не хватит денег, чтобы провернуть такое грандиозное дело, - развёл руками ювелир.
- Денег я дам. Хотелось бы узнать мою часть прибыли?
- Но я ведь не видел ещё чернильницы и не могу сказать, насколько велик на неё будет спрос, - чех всё же не совсем поверил Пожарскому.
- Сначала моя прибыль в процентах от общей прибыли, потом письменный договор, потом рисунок чернильницы. И учтите, что если чернильницы будут пользоваться колоссальным спросом, то палочки для письма через несколько лет будут у всех, кто умеет писать. Сотни тысяч палочек для письма, а может и миллионы.
- Миллион палочек для письма. Ценой, скажем, в один талер. Итого миллион талеров. Столько денег нет во всей Европе, - засмеялся пан Лукаш.
- Палочки тоже будем делать разные, для богатых и для бедных и даже для студентов.
- И какой же процент от прибыли вы хотите, господин князь? - сдался, наконец, чех.
- Я даю деньги на расширения вашей мастерской и на открытие через полгода мастерской в Москве. Эту сумму потом вычтем из прибыли. А процент самый простой 50.
- Ого!
- Материалы мои, деньги мои, идея моя, ваша только работа. Я могу найти другого ювелира. А вот вы, уважаемый пан Лукаш, не найдёте второго придумщика чернильниц.
- Это правда, - махнул рукой ювелир, - Давайте ваш договор я его подпишу.
- Вот договор. А вот рисунок чернильницы, - Пётр протяну чеху листок с изображением непроливайки в разрезе и рядом в аксонометрии. Такой чернильницей Афанасий Иванович пользовался всё детство.
- Это поразительно! - воскликнул ювелир, только посмотрев на чертёж.
- Я же говорил, - надулся от гордости княжич.
- Я не о чернильнице, господин князь, чернильница, наверное, тоже хороша, но ваш рисунок. Это шедевр. Так никто не может. Кто вас учил так рисовать. Как сразу становится понятна идея. Боже мой, я считал Московию отсталой страной. Это вся Европа вместе с великим Леонардо отстала от вас.
- Ну, уж, - смутился бывший генерал, - Да Винчи тоже рисовал в аксонометрии.
- Хотелось бы взглянуть на вашу палочку для письма, - не услышал его ювелир, заворожённо разглядывающий чертёж.
Пётр достал второй лист. Там было нарисовано тоже в нескольких проекциях простое перо из детства генерала.
- Значит, в этой прорези и в этом отверстии скапливаются чернила, а потом при письме его начинают отдавать, - сразу ухватил суть изобретения ювелир.
- Точно, - Петру понравилось, с какой скоростью врубился в идею чех.
- И оно прикрепляется к палочке для удобства письма, деревянной палочке, можно даже украсить верх палочки золотом или серебром, или даже камнем в оправе.
- Точно, - снова повторил Пожарский.
- А чернила в чернильнице при перевороте будут затекать в эти плечики, и не будут вытекать. На самом деле, как всё просто. Почему до этого не додумались раньше, - вдруг уставился он на княжича.
- Изобретали мушкеты и пушки, не до того было, - улыбнулся Пожарский.
Они просидели с паном Лукашем до вечера, обсуждая различные варианты ручек и чернильниц. Уже стемнело, когда Пётр Пожарский постучал в ворота дома государева дьяка.
Пронин обрадовал Пожарского, что часть денег тому менять у менял не надо будет. Сейчас готовятся для отправки в Москву налоги и подати, все они в основном в мелкой монете, вот их государев дьяк с удовольствием поменяет на золото и гривны, да ещё и без всяких процентов.
По поводу Юрьева дня они тоже почти договорились. Пётр в этом году не берёт чужих крестьян себе. Ну, а дальше? Дальше видно будет.

Событие двадцать седьмое

Онисим Зотов нервничал. Позавчера вечером к нему прибежал парнишка от государева дьяка Фёдор Фёдоровича Пронина и сказал, что Фёдор Фёдорович велел купцу подойти к нему утром на двор. Зотов всю ночь не спал, соображая, где он провинился. Торговлю он сейчас не вёл. Все, что было нажито за двадцать лет, он вложил в ту поездку и в результате остался голый и босый. Что же могло понадобиться от него государеву дьяку?
Утром, едва петухи пропели, Онисим стоял у ворот Пронина. Оказалось, же, что Зотов нужен не самому дьяку, а тому самому княжичу Петру Пожарскому, который переполошил весь город. Молодой человек, почти отрок вышел к нему из ворот и сказал, что сегодня он занят, а завтра сам подъедет к Зотову, если, тот, конечно, скажет, куда подъезжать. Онисим сказал, где он живёт и, договорившись о встрече на другое утро, они раскланялись. И вот сейчас Зотов сидел в своём опустевшем дому, слуг пришлось рассчитать, и нервничал.
Пётр Пожарский подъехал к дому купца на огромном вороном жеребце, отдал поводья человеку, одетому в стрелецкий кафтан, и стукнул в ворота. Онисим сразу открыл дверь и, низко поклонившись, пригласил дорогого гостя в дом. От завтрака, приготовленного соседкой, княжич наотрез отказался, сославшись на большую занятость и, усевшись на лавку напротив купца, сразу перешёл к делу, не тратя времени в разговорах о здоровье хозяина и видах на погоду.
- Онисим, скажи, как тебя по батюшке величать?
- Что ты, Пётр Дмитриевич невместно, чтобы князь меня по отчеству величал, - замахал руками Онисим.
- Второй раз спрашиваю, - добавил в голос металла княжич, - Как тебя звать по батюшке?
- Петром, как тебя, княже, отца прозывали, - чуть улыбнулся купец.
- Онисим Петрович, когда я был мальцом, то в Кремле московском нашёл одну книгу старинную. Тогда я её прочитать не мог, но книгу взял себе. Недавно я её прочитал. Эта книга про утраченные секреты греков и римлян в разных ремёслах, - Пожарский остановился и внимательно посмотрел на купца, видно проверяя реакцию на сказанное.
- Что же за ремёсла описаны в этой древней книге? - Зотов пока не заинтересовался сказанным этим мальчишкой.
- Я знаю, как делать фарфор. Ты ведь знаешь, что такое фарфор? - снова остановился княжич.
- Это диковинные вазы из Китая. Я один раз видел в Казани такую. Очень дорогая вещь, - теперь Зотов смотрел на князя по-другому.
- Есть три вида фарфора. Первый - это фаянс, у изделий из него довольно толстые стенки. Второй - сам фарфор, он немного звенит, если по нему стукнуть ногтём и через стенку изделий из него видно солнце. Третий вид - это костяной фарфор, там, в глину добавляют золу от сжигания костей животных. Через тарелку из такого фарфора можно увидеть в ясный день, того кто стоит в шаге от тебя. Я знаю, как сделать все три фарфора. Только для этого нужна специальная глина. Она должна быть белая. Такая глина есть между Доном и Днепром, чуть севернее впадения этих рек в море. Места там не спокойные и доставить глину оттуда будет очень тяжело. Второе место, где есть эта глина, на Урал камне. Если по Волге добраться до Казани, а потом повернуть на Каму, то пройдя триста вёрст по Каме, нужно будет свернуть на реку Белая. По этой реке нужно идти, сколько позволит осадка лодий, но чем дальше, тем лучше. До Уфы река течёт на юго-восток, потом поворачивает на северо-восток, только называется уже рекой Уфа. Потом нужно идти на телегах на восток почти 200 вёрст. И там нужно будет найти озеро Куртугуз, вот там и есть эта белая глина. Тоже очень далеко. Есть в Богемии место рядом с городом Карлсбад, там другая глина, фарфор из неё получится красивого розового цвета. Только в этом году во всей Европе и в Богемии тоже началась война и думаю, идти она будет очень долго. Что думаешь об этом, Онисим Петрович? - княжич перевёл дух.
Зотов слушал как заворожённый. Одни названия он знал, о других немного слышал, про многие же даже не знал, у кого про них спросить. А малец легко называл реки и города, будто был в них.
- Трудно сказать, Пётр Дмитриевич, - покачал головой купец, - изделия из фарфора стоят очень больших денег, по весу можно золотом брать, а про твой костяной фарфор я и не слыхивал, ещё дороже, поди. Только уверен ли ты в правдивости той книги? - Зотов спрашивал и хотел услышать только утвердительный ответ.
- Уверен, Онисим Петрович. Ты по вопросу фарфора подумай, рудознатцев поспрашивай, может быть и не нужно ехать в такую даль, может прямо под ногами эта глина лежит. У гончаров тоже поспрашивай, может и они, что слышали.
- Хорошо, Пётр Дмитриевич поспрашиваю, купец уже в голове прикидывал к кому идти в первую очередь.
- С фарфором пока закончили. Теперь давай про стекло. Для его производства нужен песок специальный, где его взять я знаю. Ещё нужен камень один, в книге он назывался полевой шпат или еврейский камень или слюда. Нужно поспрашивать рудознатцев и про него. Ещё нужен камень, из которого свинец делают. Можно обойтись и без этих камней, но тогда стекло будет зеленоватым, а не прозрачным. Про полевой шпат я знаю, что его очень много на том же Урал камне. Словом думай пока и над этим, - Пётр перевёл дух.
- Если все дороги на Урал камень ведут, может быть и производство там организовывать? - неуверенно предложил Зотов.
- Наверное, так и придётся. В этом и плюс есть, начни мы всё это здесь делать, так сразу шпионы налетят, все захотят секрет выведать, людей спаивать и подкупать станут, - представил себе такую картину княжич. Хорошо было попаданцам в книгах, написал автор, что они фарфор начали делать, те и начали, и давай деньги лопатой грести, а вот, где они каолин брали, автор написать забыл.
- Слушай дальше, Онисим Петрович. В книге той написано, как бумагу делать. Здесь сырьё простое. Нужен камыш или крапива старая и мел, - продолжал вспоминать попаданцев бывший генерал.
- Это уже попроще, - согласился купец, - и бумага хорошая не малых денег стоит.
- Вот давай пока с неё, и начнём производство, а про рудознатцев не забывай. Пока ещё снег не выпал, надо запас камыша нарезать и крапивы, и сложить так, чтобы не началось гниение, - Пётр горестно вздохнул, как раз бумагу он знал, как делать только из книг.
- Пётр Дмитриевич, ты меня прости, но скажи, моя-то какая в том прибыль, - потупился вдруг купец.
Пётр вспомнил, что про него рассказал государев дьяк, залез в кошель на поясе и протянул купцу две новгородские гривны, почти килограмм серебра.
- Вот тебе, Онисим Петрович, на первые расходы шестнадцать рублей серебром. Да, - вспомнил княжич, - у меня на Клязьме стоят семь лодей больших. Только команды нет, ни одного человека. Может, стоит пригнать несколько сюда, набрать команду и сплавать, куда вниз по Волге за товаром, каким. Пока реки льдом не сковало, или поздно уже.
- Поздновато, Пётр Дмитриевич, пока команду набирать, пока те лодьи из Клязьмы сюда гнать, пока товаром загружать. Нет, не успеем до ледостава. На будущий год негоцию можно начать, товар не спеша приготовить, команду опять-таки набрать, - включился с головой в процесс купец.
- Ладно, на следующий, так на следующий. Теперь вот, что ещё, начинай скупать всю шерсть, до какой доберёшься, сколько нужно денег, скажешь, всё выдам. Учти, чем больше шерсти, тем лучше. Знаю я как из шерсти тёплую зимнюю обувь делать, ни какой мороз не страшен будет. И нарисован в той книге станок ткацкий, что очень качественное сукно делает, лучше англитского.
- Ого, - аж привстал с лавки купец, - Вот это и правда - золотая жила, англитское сукно во всём мире славится.
- Ладно, закончили, Онисим Петрович. Дел у меня невпроворот. Думай о чём говорили, и начинай шерсть скупать и траву заготавливать. Мальчишек, что ли найми.

Событие двадцать восьмое

Вацлав Крчмар попал в Нижний Новгород семь лет назад среди пленных ляхов, захваченных под Москвой. Он был пушкарь в войске королевича Владислава и во время осады в Кремле был ранен стрелой. Все думали, что молодой пушкарь отдаст богу душу, но потихоньку, полегоньку, горячка пошла на убыль, и когда Сигизмунд прислал войска на выручку сына, даже поучаствовал в том сражении, правда, не удачно. Вместе с пушкой его захватили в плен и сослали сюда в Нижний. Надо было на что-то жить, и предприимчивый чех стал брать подряды на строительство домов для богатых жителей Верхнего посада. У него появились постоянные бригады плотников и лесорубов. Заказчики в целом были им довольны. Только воспитанный в других традициях чех так и не научился приворовывать, подсовывая плохой лес на строительство и, поэтому особых капиталов за прошедшие годы не нажил. Так сводил концы с концами.
Две недели назад началось небывалое. Приехал с Москвы, осыпанный золотом самим Государем, княжич Пётр Пожарский и сманил всех до единого плотников к себе обустраивать отцову вотчину в Пурецкой волости Балахнинского уезда. Сидел теперь Вацлав без дела и без денег и готовился помирать голодной смертью. Позавчера Вацлава неожиданно вызвали к самому государеву дьяку Фёдору Фёдоровичу Пронину. Ничего хорошего от этого вызова ждать не приходилось. Только оказалось, что нужен Крчмар не Пронину, а разорителю своему Пётру Пожарскому. Вот сейчас Вацлав и сидел у себя в дому на лавке, а на такой же лавке по другую строну стола сидел молодой парень и рассказывал Вацлаву чудные вещи.
- Пан Вацлав, я затеял большое строительство в Вершилово и других отцовых деревушках, но боюсь того, что меня все нанятые мной плотники и печники обманывать станут, пользуясь моей молодостью, - княжич вопросительно посмотрел на собеседника.
- Обязательно будут, - не стал разубеждать его чех.
- Вот. Поэтому, пан Вацлав, мне посоветовал тебя нанять Фёдор Фёдорович Пронин дьяк государев.
- Передайте, Пётр Дмитриевич, господину дьяку мою благодарность и поклон за заботу обо мне, - Крчмар встал и низко поклонился княжичу.
- Устроит ли тебя, пан Вацлав, пять рублёв в месяц? - деньги были не малые и Вацлав мысленно потёр руки, радуясь.
- За такие большие деньги и работы, наверное, будет не мало? - поинтересовался чех.
- Правильно. Сейчас плотники возводят для отцовых крестьян 165 домов с двумя печами, топящимися по белому, и банькой во дворе, тоже с печкой, топящейся по белому, и с коровником, и с конюшней. Кроме того, рядом с Вершиловым заложено ещё 80 таких домов. Там же строится храм о трёх куполах с колокольней. Ещё там будет терем для меня, как бы напротив храма. А ограждать эту площадь будут с двух сторон два одинаковых здания, школа для детишек и кельи для монахинь женского монастыря, - Пётр Пожарский перевёл дух.
- Это очень грандиозное строительство для этих мест, столько здесь никогда не строили, - высказал своё сомнение Крчмар.
- Всё когда-нибудь, делается в первый раз, - успокоил чеха княжич, и продолжил, - Площадь и четыре улицы села надо будет сделать мощёнными, но не камнем, как у вас в городах принято. По бокам улиц и площади нужно будет выкопать глубокие канавы, чтобы в дожди грязи не было. Землю из этих канав поднять наверх на дорогу и разровнять так, чтобы самое высокое место было в центре, а к краям дороги они бы понижались. Всё это нужно хорошо укатать и засыпать дроблёным камнем, сначала тем, что покрупнее, потом тем, что помельче. Потом всё это ещё всё как следует укатать самым тяжёлым бревном, что найдёте. Понятно ли? - Пожарский глянул на раскрывшего рот чеха.
- Всё это делать в деревне? Для кого? - удивлению Вацлава не было границ.
- Понятно для кого, для крестьян, - тепло улыбнулся ему этот отрок.
- Это ведь тоже будет стоить не малых денег. В Европе даже в городах не мостят улицы, только площади, - попытался возразить Крчмар.
- В Европе ещё и не моются с самого рождения и воняют как свиньи или козлы, - неприветливо отрезал княжич.
И это было правдой. Вацлав, привыкший, как и все русские, еженедельно мыться в бане, теперь с ужасом вспоминал, какая вонь стояла в его любимой Праге. И от улиц, и от людей, да даже от девушек воняло как от свиней.
- Ладно. Про гигиену потом поговорим, - прервал его воспоминания этот удивительный отрок, - На следующий год все эти строения я хочу покрыть черепицей. Как у вас в Богемии. Для этого нужно построить печи для обжига черепицы и наделать изрядно форм для сушки. Количество черепицы, а значит и печей, посчитать сможешь? - вдруг прервался княжич.
Вацлав заёрзал, две с половиной сотни домов, терем, кельи, школа, храм и всё под черепицей. Сколько же нужно черепицы и сколько же нужно печей, чтобы сделать всё это за одно лето.
- Я постараюсь посчитать, но сразу скажу, что нужны десятки печей. А потом все эти печи будут стоять. Может, лучше сделать меньше печей и покрыть дома за несколько лет, - предложил поражённый объёмами Вацлав.
- Ни в коем случае, даже лучше сделать печи с запасом. На следующий год мы с тобой ещё много чего будем строить.
Он не знает цену деньгам, решил чех.
- Дальше. Нужно построить печи для обжига известняка. Будем делать строительный раствор. Кроме того нужно построить печи для обжига плинфы, такой из которой стены Нижегородского кремля сделаны, а также печи для обжига кирпича настоящего. Размеры кирпича я тебе потом на листке изображу. Если сам не знаешь, как это делать нанимай лучших мастеров, хоть в Москву за ними езжай. Из этого кирпича, на следующий год мы с тобой начнем строить в Вершилово каменный храм, такой как Успенский собор в Москве на Красной площади. Нужно будет найти зодчего, хоть в Италии, хоть в Богемии, хоть в Московии, лишь бы взялся и осилил. А напротив этого храма я хочу себе построить дворец, такой же по стилю, но вместо куполов башенки. Такой рыцарский замок, но в русском стиле.
- На это уйдет несколько лет и будет стоить десятки и десятки тысяч рублей, - схватился за голову чех.
- Вацлав, хочу тебе дать совет. Считай всегда только свои деньги. Не считай чужие. Я примерно представляю, сколько это будет стоить и хочу тебя заверить, что эти деньги у меня есть.
Получив эту головомойку, Крчмар другими глазами посмотрел на этого отрока. Чувствовалось, что ведь и самом деле, есть у него такие деньжищи.
- Так, со строительством пока покончили. Теперь давай поговорим о тебе. Скажи, ты знаешь латынь? - резко сменил тему Пожарский.
- Да, немного подзабыл, за время жизни здесь, но думаю, что смогу многое вспомнить, - покивал головой чех.
- В Австрию переехал из Праги астроном Иоганн Кеплер. Сможешь ли ты послать ему письмо так, чтобы его там нашли и передали это письмо лично в руки. Город в Австрии я не помню, как называется, но он числится придворным астроном, хотя это и не Вена.
- Это не простая задача, - покрутил головой Вацлав, - Это нужно посылать курьера, и придётся ехать через Речь Посполиту и Московию, сейчас ведь идёт война.
- Война с ляхами кончится к концу зимы. А вот, другая война, сейчас в Богемии, да и во всей Европе началась война. Ваши земляки опять выкинули из окон австрийских чиновников, и теперь протестанты воюют с католиками. Из-за этого скоро вся Европа запылает.
Вацлав слушал этого пацана и не верил своим ушам. В Праге опять устроили дефенестрацию, как и двести лет назад. И опять всё из-за религии. Тогда был Ян Гусс. Кто сейчас?
- Вы точно знаете, Пётр Дмитриевич про Прагу? Давно идёт эта война? - Крчмар с ужасом представлял, что сейчас происходит в его любимой Праге.
- С конца мая, точно не помню. Дак, как ты посоветуешь передать письмо Кеплеру.
Вацлав задумался.
- Нужно послать гонца и лучше, чтобы этим гонцом был не русский.

Событие двадцать девятое

Василий Полуяров был очень неудачливым человеком. Отец оставил ему небольшую лавку на торгу. Торговал батя в основном семенным зерном и худо-бедно сводил концы с концами. Но в пожаре 1617 года сгорел вместе с матерью и младшей сестрёнкой Василия в своём дому в Нижнем Посаде. Василий в то время был в Астрахани, хотел тамошней пшеницы на семена купить. Пшеницу он купил и даже осенью продал боярскому сыну Трифону Игнатьеву зерно в его вотчину. А пшеничка-то и не уродилась, даже сам два не дала. Игнатьев со своими крестьянами пришёл к Полуярову разбираться и забрал у него в возмещении ущерба всё зерно, даже то, что Василий себе на прокорм оставил.
Вот и получается, что перед самой зимой остался Полуяров без денег и хлеба, да и без дому. Пока тепло было, можно было и в лавке ночевать, а сейчас вот-вот снег ляжет. Хоть в петлю лезь. Спас Василия от этих мыслей, а, может, и от петли Замятий Симанов, подьячий Балахнинского уезда, который останавливался у Полуяровых, когда бывал по делам в Нижнем Новгороде. Замятий предложил Василию поработать управляющим у того самого Петра Пожарского, который взбаламутил весь город. Василию терять было совершенно нечего, и он с радостью пошёл на встречу с княжичем.
- Василий, - начал боярич, когда они зашли в его пустующую лавку, - Я сейчас буду тебе задавать вопросы, а ты просто отвечай, что думаешь, хорошо?
- Как скажешь, княжич, - вопрос настораживал.
- Если у отца светлые волосы и у матери светлые волосы, то какие волосы будут у ребёнка? - что за дурость этот пацан спрашивает.
- Понятно, светлые.
- Ответ неверный. Если у одного из дедушек или бабушек были, скажем, рыжие волосы, то ребёнок может родиться с рыжими волосами.
Уходить надо, решил Василий. Хотя, куда из своей лавки уйдёшь.
- Если вот моего коня спарить с обычной кобылой, какой жеребёнок будет?
- Побольше будет, чем обычный жеребец, но таким великаном не будет, - неуверенно ответил Полуяров.
- Ответ правильный. Но не до конца, я ведь про волосы не зря тебя спрашивал.
- Ты хочешь сказать Пётр Дмитриевич, что я должен был у тебя спросить, какие были родители у обоих лошадей, - понял Василий.
- Точно! Есть в Европе наука генетика, вот эти вопросы она и изучает, - соврал бывший генерал, не моргнув глазом, поди, проверь в этом медвежьем углу, есть уже генетика или нет. Мендель-то ещё через сто пятьдесят лет родится.
- И зачем мне это знать? - задал правильный вопрос бывший купец.
- А затем, Василий, что будем мы эту продажную девку империализма внедрять в наши Палестины, - поднял палец вверх чудной отрок.
Полуяров не понял ни слова из последнего возгласа княжича.
- По святым местам, что ль поедем? - помолчав немного, смотря прямо в глаза улыбающегося княжича, наконец, спросил купец.
- По каким святым местам? - теперь неподдельно изумился отрок.
- Ну, в Палестину, ко гробу господню, - перекрестился Василий.
Пожарский тоже перекрестился, убрал с губ улыбку и уже серьёзно начал.
- Смотри, Василий, я купил и пригнал с собой двадцать два дестриэ, все, сам понимаешь, жеребцы. Ещё с собой мы пригнали одного арабского скакуна и одну кобылку непонятных кровей, но тоже без арабских скакунов в родне не обошлось. И есть, сейчас розданные по дворам, около сотни лошадей самых разных пород и расцветок. Нужно будет начать их случать и обязательно записывать кого с кем, чтобы потом случайно с братьями или сёстрами не скрестить. И отбирать в следующем племенном стаде самых мощных и выносливых, что от дестриэ, и самых резвых, что от арабов. Ясна мысль.
- А с кем случать отобранных? Снова с дестриэ, но не с отцами, - понял купец.
- Всё, Василий, я тебя нанимаю, - просиял княжич, - Сначала положу пять рублёв в месяц, если всё у тебя будет получаться, то дальше посмотрим.
Это были огромные деньги для разорившегося купчика. Стрельцы, рискуя жизнями за год, столько получают, да и то всегда не вовремя.
- Благодарствую, княже! Только, что, мне одними конями заниматься.
- Нет, конечно, - обрадовал его Пожарский.
- Чем же ещё?
- Надо то же самое сделать с коровами и быками. Купить по всей губернии самых здоровых быков и самых молочных коров и так же начать их скрещивать. Коров раздать крестьянам отцовым, но проверять, чтобы содержали в чистоте и кормили досыта. Если увидишь, что корова в запустении, навоз, там неделями не убирают, вымя тёплой водой не промывают, сразу морду бей и мужику и жене его. Если второй раз попадутся, веди ко мне, будем уши отрезать, - пошутил княжич, но Василий принял это за чистую монету.
- Ещё нужно будет тоже самое проделать с козами, овцами и свиньями, - продолжал меж тем боярич.
- Княже, ведь не справиться мне, - поскучнел Василий.
- Тебе ведь не надо ходить и каждого козла на козочку затаскивать, - покачал головой Пожарский, - Тебе надо закупить хороших производителей и составить список кого с кем случать, а потом аж через полтора года проверить результат, что там за жеребёнок народился. Понятно. Крестьяне сами пусть случкой занимаются у них опыта побольше.
- Буду стараться, - снова воспрянул Полуяров.
- Это не всё, Василий. Это только животные. А ведь есть ещё озимые и яровые.
- Их-то как случать, - хохотнул купец.
- Как их случать, потом объясню, через пару лет. А пока слушай внимательно.
- Слушаю, княже.
- Растения, которые живут в одной местности, привыкают к погоде этой местности. Потому-то твоя затея с астраханской пшеничкой и не удалась. Но идея хорошая и мы займёмся ей через пару лет. А сейчас, чтобы увеличить урожайность нужно сделать следующее. Озимые уже посеяны, тут мы опоздали. Нужно закупить на рынке яровую рожь, пшеницу и ячмень в больших количествах, но так, чтобы паника не началась.
- Сделаем, - понятливо мотнул бородой купец.
- Потом нужно раздать эти будущие семена монашкам, что я привёз с собой из сгоревшего монастыря, и пусть они всю зиму это зерно перебирают. Выбрасывают мелкое и повреждённое, семена сорняков всяких, типа овсюга и другой травы. Потом, когда переберут на раз, нужно, чтобы перебрали ещё раз и выбрали самые большие зёрна. Про дестриэ помнишь, вот тут, то же самое, - заметив непонимание в глазах купца, пояснил Пётр.
- Это и есть генетика? - вспомнил слово Василий.
- Нет, брат. Это только селекция. Тоже наука европейская, только послабже генетики. А ты, кстати, знаешь, как пшеница опыляется?
- Чего?
- Зачем пчёлы с цветка на цветок летают?
- Знамо дело, мёд собирают, - фыркнул Полуяров.
- Точно. Но при этом они ещё и пыльцу жёлтенькую с одного цветка на другой переносят и если на цветок, скажем, яблони, пчела или шмель не сядут, то цветок этот отвалится и яблока не даст.
- Не может тово быть, пчелы на пшеницу не садятся.
- И опять правильно. Пшеницу, рожь и ячмень опыляет ветер. Ветер дует, колосья качаются, и пыльца перелетит с одного колоска на другой. И если когда пшеница цветёт, ветра не будет, то урожай будет меньше, колосья будут стоять пустые, - разошёлся княжич.
- И что же делать?
- Двое человек берут верёвку, становятся по бокам гряды и бегут с этой верёвкой натянутой, чтобы колосья шевелились, и так несколько раз, несколько дней.
- Не знаю, правда ли, но хитро придумано. А как думаешь, княже, какой урожай будет с тех перебранных зёрен?
- А какой обычно?
- Сам пять. Сам семь хороший урожай, не каждо лето бывает.
- Значит, с перебранными будет сам пятнадцать, - умножил на два в уме Пётр.
- Плохо это, - огорчился купец.
- Как так? - не понял княжич.
- Если у всех таки урожаи будут, цена на хлеб сильно упадёт. Крестьяне намучаются больше, а результат тот же.
- Приплыли. Подожди. Но это только у наших крестьян урожайность повысится, а остальные, как сажали овсюг, так его сажать и будут. И зерно они не переберут, выбирая самые большие, - развёл руками боярич.
- Думаешь, соседи не прознают?
- А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно не говори, княжич прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, - погрозил Пётр пальцем.
На том и расстались пока.

Событие тридцатое

Дуня Фомина сидела на крыльце своего нового дома и плакала. Плакала неудержимо, навзрыд. Справа от неё сидел и тоже плакал её старший сынок Коленька. Мальчик плакал потому, что плакала его мама. Он старался держаться, но получалось плохо, слёзы всё равно катились по щёкам и падали на мёрзлую землю. Было Коленьки полных пять годков, помощник уже. Слева так же в полный голос ревела двухлетняя Дашутка, младшая Дунина дочка. Мама плакала, маму обидели, вот Дашутка и плакала. Была у Дуни ещё одна дочка, ей бы сейчас исполнилось почти четыре годика, но боженька прибрал её в прошлом году. Простыла и сгорела буквально за неделю. Что ж, бог дал, бог взял.
Только сейчас Дуня плакала не с горя. Плакала с великой радости. Услышал господь их с мужем Тихоном молитвы, прислал доброго хозяина. Многие лета княжичу Петру Дмитриевичу Пожарскому. Только никто в Пурецкой волости теперь его так не величал. Разве подходит ангелу господню имя "княжич" или "Пётр Дмитриевич" или "Пожарский"? Нет, конечно. "Наш Петюнюшка", вот самое правильное имя для ангела.
Когда молодой княжич в сентябре объезжал их деревеньки и починки и вопросы всякие задавал про урожаи и скотину, общество решило, что пришли чёрные дни, последнее с них выгребут, и уже собирались на Юрьев день перебираться на новые места. Лучше часть потерять, чем всего лишиться. Но потом пришла к ним на двор бригада плотников и принесла маленькую берёзку, выкопанную с корнями. Они обошли двор Фоминых, измерили его вдоль и поперёк шагами и деревянными саженями, и вкопали берёзку в землю посреди двора саженях в шести от их домишка.
- Здесь будет центр дома, - объяснил их старшой.
- Что за дом, - поинтересовался Тихон, - Али княжич нас потеснить хочет и сюда ещё кого поселить?
- Дурень, ты, - беззлобно обругал его плотник, - Вам будем новую хоромину ставить. Княжич велел и денег на то дал. Строить будем по всем правилам, чтобы долго стоял и достаток всегда в доме был. Завтра начнём. Жертву приготовьте. Клок шерсти нужен, горсть зерна и мелкая монетка. Под мировым деревом и закопаем, - плотник указал на берёзку. Завтра будем камни под фундамент печей укладывать, а после полудня и первый венец установим. Так, что готовьте угощение.
И, правда, назавтра с утра привезли целую телегу каменюк здоровущих, что и двоим-то не поднять, и зарыли их в землю в шести местах вокруг "мирового деревца". А после полудня привезли бревна, и плотники споро заложили первый венец. Хоромина и прям получалась. Вот глупый княжич, как же можно протопить домину четыре на четыре сажени. В ней только летом и можно будет жить. Плотников угостили кашей гречневой и хлебом с мёдом. Брат Тихона промышлял бортничеством, и Тихон, бывало, ему помогал, так что мёд в доме водился.
А через день уже и матицу укладывали. И опять всё сделали, как в старину, со всеми обрядами, чтобы обеспечить тепло и достаток в доме. Старший из плотников обошёл верхнее бревно, так называемый "черепной венец", и разбросал по сторонам хлебные зёрна. Потом мастер переступил на матицу, к которой лыком была привязана шуба, в карманы которой были положены хлеб, соль и кочан капусты. Плотник перерубил лыко топором, и шуба полетела вниз, где её и подхватил Тихон. Плотники заставили хозяев съесть содержимое карманов и опять потребовали угощения, да с хмельным мёдом.
Продолжили домину строить только через день. Правда, плотники ни куда не ушли, а ставили сруб на новую баньку. И тоже с фундаментом из камней. Окна и двери прорубали в новом дому со всеми правилами. Один из плотников, прорубив окно и вставив раму, проговорил: "Двери, двери, окна, окна будьте вы на заперти злому духу и татям", и сделал знак креста топором.
А ещё через день уже и крышу перекрыли, снова пришлось угощать плотников. Дуня приготовила, как водится, саламату, такую густую затируху из ячменной муки, замешанной на сметане и заправленную топлёным маслом. А ещё она приготовила кашу из поджаренной на масле гречневой крупы. Плотники на следующий день продолжили стучать топорами уже внутри дома. На вопрос Тихона, чего они внутри-то строят, старшина плотников усмехнулся и сказал, что по приказу княжича нужно сделать внутренние перегородки. Дуня только прыснула, зачем в дому-то перегородки. Но плотники возились за закрытыми дверями и сказали, что если хозяева зайдут в дом и увидят его недоделанным, то дом долго не простоит. И как ни хотелось Дуняше хоть одним глазком заглянуть в их новый дом и посмотреть на те самые "перегородки" ввечеру, когда плотники ушли, плотно подперев дверь, но Тихон не дал и даже затрещину ей влепил. Не больно, а так для острастки.
На следующий день плотники занимались баней и ещё заложили два не понятных строения, тоже из брёвен, ну, может бревна потоньше, чем в дому. А в дом пришло аж пять печников, печь класть. Дуня недоумевала, пятером одну печь класть, что они там друг на друге сидят. Два дня печники возились, таскали кирпичи из обожжённой глины, раствор из глины, песка и извести, потом развели известь и сказали, что печь покрасят.
Через седмицу плотники и печники собрали все свои инструменты и со двора ушли. Остался один печник. Он приоткрыл дверь в дом и впустил первой Дуню, хозяйку. Потом зашёл Тихон с детьми на руках и последнем степенно с охапкой дров и берестой прошёл печник.
Дуня не поняла, куда она попала. Строили огромный дом, а стояли они в небольшом вытянутом помещении, заканчивающемся закрытой дверью. С обеих сторон этого помещения тоже было по закрытой двери.
- Пожалуй на кухню, хозяюшку, - пригласил печник, распахнув левую дверь.
Дуня зашла и ошалела. Эта кухня была как бы ни больше всего их старого домишки. У стены, сделанной наполовину из кирпича, а наполовину из брёвен стояла печь с топкой и арочным сводом для готовки пищи. И печь и кирпичная часть стены были побелены известью и сияли неимоверной белизной, как свежий снег. Печь была с трубой и топилась по белому, а чтобы тепло не уходило, нужно будет, как дрова полностью прогорят, закрыть заслонку. Печник показал, как пользоваться заслонкой и когда закрывать и объяснил, что если они закроют заслонку слишком рано, то умрут, отравившись, а если забудут закрыть, то всё тепло из дому вылетит в трубу.
- Ладно, хозяева, пошли дальше вашу хоромину смотреть, - и он повёл потерявшую дар речи семью снова в первое помещение, даже дети притихли, сидели у отца на руках и озирались заворожено.
- Это коридор называется, в нём будете обувку снимать и шубейки. А вот это ваша спаленка, - печник заговорщицки подмигнул Тихону и открыл правую дверь.
Там была небольшая горенка, в которую легко влезло бы несколько лавок для спанья.
- Дальше пошли, хозяева, ещё налюбуетесь, - и он выпроводил их опять в коридор.
Печник прошёл до конца коридора и выгрузил дрова и бересту у непонятного сооружения.
- Это печка. Она называется голландка. Печка круглая и в каждой горнице есть кусочек её стенки, так что когда затопите, то будет тепло во всём дому.
Он открыл чугунную дверцу печи и стал складывать туда сначала бересту, а потом и полешки. Не спеша высек огонь и поджёг бересту. Открыл вторую чугунную дверцу, ниже первой, и продолжил рассказывать про печь.
- Здесь поддувало. Когда дрова полностью прогорят, то зола через колосник, решётку такую чугунную, высыпится сюда. Её потом убрать надо в специальное место, чтобы весной на поле отнести. Смотрите, здесь наверху тоже заслонка, как и в той печи, что на кухне. Вечером дом протопите и как спать будете ложиться, убедитесь, что дрова полностью прогорели, выгребите золу и заслонку закройте, чтоб тепло не выдувало, - печник строго оглядел супругов.
- Если вы по дурости своей угорите, княжич с меня голову снесёт, так что, пожалейте моих детушек, про заслонку крепко запомните.
Дуняша закивала головой. Хоть и мудрено всё и внове, но не забудут они, и самим помирать в таких хоромах не хочется и детишек мастера жалко.
- Пойдёмте дальше, - печник поднялся от уже весело гудевшей пламенем печи (и ведь ни струечки дыма наружу) и толкнул следующую дверь.
Фомины сделали пару шагов и оказались в огромной горнице. Посреди стоял новый большой стол и пару длинных лавок. А правом углу горницы сияла свежими красками икона. Это было чудо. Дева Мария держала на руках младенца Христа и ласково улыбалась хозяевам. Те как стояли, так и бухнулись на колени. Матерь Христа была как живая, словно специально слетела с неба, чтобы разделить радость новосёлов. Лишь через несколько минут Фомины пришли в себя и встали с колен, продолжая осенять себя крестным знамением.
- А это детская комната, - печник толкнул, не замеченную хозяевами сразу, дверь направо, и ввёл, совершенно уже ничего не соображающих новосёлов, ещё в одну горницу. Она была копией их супружеской спаленки с двумя широкими лавками у стены с побеленной известью частью стенки волшебной печки "голландки", - тут у печи детишкам не холодно будет.
А чудеса продолжались и продолжались. После осмотра дома печник повёл их в баньку. Хотя, нет, "банька" это у них была. Это же было банищей. В два отделения, сначала мыльня, там, в небольшой деревянной коробочке и, правда, было мыло, густая серая вязкая жижа. В мыльне стена была сделана, как и в их кухне из кирпича и в эту стену встроена ещё одна печь, поменьше, чем в кухне, топилась она со стороны мыльни, а как оказалось, вся находится в парилке. Парилка была не большая, но вчетвером с детишками поместятся. Зато протопится быстрее. Был в ней полог из липовых досок, чтобы можно было полежать, согревая натруженные косточки.
Два непонятных сооружения во дворе, не уступающими размерами их старому домишке оказались коровником и конюшней. В коровник легко вошло бы три коровы, а у них одна Пеструха. Кобылка Серуха тоже терялась в новой конюшне, да и холодно им было бы в таких хороминах, потому разместили их пока вместе. И, как оказалось, зря. Через пару дней к ним на двор пригнали огромадную, по сравнению с их Пеструхой, корову и сказали, что зовут это чудо Манькой. А на следующий день приехали сани и сгрузили стог сена, с наказом хорошо коров кормить. Не прошло и двух дней и снова пополнение в их хозяйстве, пригнали двух козочек и привезли двоих же двухмесячных розовых поросёночка. Пришлось живность перетасовывать. Коров поселили в коровник, а Серуха разделила конюшню с козочками и свиньями. Тихон только две перегородочки соорудил. Фомины совсем растерялись, чем же столько живности кормить, но и об этом, оказывается "Петюнюшка" позаботился. Сгрузили им на двор ещё стог сена, и пять мешков овса.
Утром в субботу к ним опять заехали сани. Сгрузили целый ворох новой одежды, а старую велели прожарить, чтобы ни вшей, ни блох, ни одной не было. Ещё сообщили, что в воскресенье на Покров Пресвятой Богородицы в храме будет большое богослужение, а потом слово скажет княжич.

Событие тридцать первое

Петер Шваб был судетским немцем. Он приехал в Московию, прослышав, что там нужны книгопечатники, ещё десять лет назад. Приехал вместе с женой и двумя детьми, двенадцатилетним Рейнгольдом и пятилетней Анной Марией. В 1611 году, когда поляки заняли Москву он, вместе с братьями Фофановыми Никитой и Иваном, сбежал в Нижний Новгород. Здесь они продолжили работу и даже отлили новый шрифт, гораздо красивее прежнего. После избрания на царство Михаила Фёдоровича Романова всех печатников потребовали назад в Москву, на вновь отстроенный печатный двор, со всеми "штамбами" и другими снастями. Почти все и уехали. Петер же купил здесь дом, женил на дочери местного подьячего сына, и снова срываться неизвестно куда, при непрекращающейся войне с ляхами, не захотел. Часть шрифта и кое, какое оборудование у него осталось. И сейчас он думал, какую книгу попытаться набрать и напечатать.
В дверь его мастерской постучали и Петер, обтерев руки от краски куском тряпицы, пошёл открывать. На пороге стоял высокий юноша, гораздо выше низкорослого Шваба, в дорогих княжеских одеждах.
- Разрешишь ли хозяин зайти в твою мастерскую, - поздоровавшись и слегка наклонив голову, поинтересовался пришелец.
Петер разглядел, что его коня держит под уздцы настоящий шляхтич.
- Заходите. Гости в дом - удача в дом, - Петер в пояс поклонился гостям.
- Я - Пётр Дмитриевич Пожарский, - без обиняков представился юноша.
Ну, конечно же, кто сейчас в Нижнем не слышал о сумасбродном княжиче.
- Меня зовут Петер Шваб, - нейтрально ответил печатник.
- Петер, давайте попробуем перейти на ваш родной язык. Наверное, я изучал другой диалект, но попытаемся понять друг друга. Если не получится, снова перейдём на русский.
- Охотно, герр Питер, - уже по-немецки ответил Шваб.
- Я бы хотел заказать у вас напечатать книгу, - выдал юноша. Слова были ужасно исковерканы, а произношение и того хуже. Больше всего диалект, на котором произнёс фразу княжич походил на верхнесаксонский. Тем не менее, Петер его понял.
- Что же это за книга? - теперь пришла очередь морщить лоб Пожарскому, хоть печатник и перешёл на верхнесаксонский диалект.
- Это азбука или букварь, книга по которой дети будут учиться читать и писать, - по-русски сказал княжич, поняв, что по-немецки они могут и не точно понять друг друга.
- Я видел изданную в Вильно лет двадцать назад азбуку. Её издал Лаврентий Тустановский, - покачал головой немец, но в Московии таких книг ещё нет.
- Вот и хорошо. Будет сразу правильная, - усмехнулся непонятно чему княжич.
- Вы, Пётр Дмитриевич, хотите, чтобы я её составил? Это большой труд. И я не совсем русский, могу и ошибиться, - предостерёг Петра книгопечатник.
- Нет, герр Петер. Я её составил. Я придумал свой алфавит. И букварь будет с этим алфавитом. Мне нужно сто экземпляров. Это не всё, - остановил он попытавшегося возразить Шваба, - По подобию моей азбуки вы найдёте любого хорошо знающего русский язык и составите с ним вместе азбуку на обычном алфавите. Можете привлечь вашего свата. Он ведь подьячий и должен хорошо знать русский. Я хорошо заплачу за обе книги.
- Но так, же нельзя, Пётр Дмитриевич. Если каждый начнёт изобретать свой алфавит, то, что станется с языком, никто не сможет понимать друг друга. Великие святые Кирилл и Мефодий, составили для вас алфавит, и многие страны признают его.
- Даже спорить не буду, - согласился с немцем Пожарский, - Но Кирилл и Мефодий жили почти восемь веков назад и были греками. Они ужасно запутали всё. Давайте вы сначала ознакомитесь с моей азбукой, а потом мы ещё поговорим на эту тему.
- Хорошо, герр Питер, - Шваб принял передаваемые ему листы.
- У меня к вам ещё один вопрос уважаемый господин Шваб, - переменил тему Пожарский, - Вы ведь хорошо знаете многих в немецкой слободе, здесь в, Нижнем Новгороде?
- Да, у меня много приятелей среди земляков, - широко улыбнулся книгопечатник.
- Можете вы мне посоветовать человека, который бы согласился съездить в Австрию, найти там придворного астролога и учёного Иоганна Кеплера и передать ему моё письмо. Я хочу уговорить этого человека переехать сюда. В Европе началась большая война. Католики будут убивать протестантов. Протестантские монархии вступятся за них, и война охватит всю Европу. Я хочу предложить лучшим учёным Европы переехать сюда, в спокойный Нижний Новгород и работать на меня, преподавая в школе, и, получая за это в десять раз больше денег, чем они получают от своих жадных монархов, - Пётр говорил это спокойно, а лицо печатника вытягивалось с каждым словом этого юноши.
- Это правда? Что же за война началась в Европе? - судорожно сглотнул Шваб.
- Чехи в Праге выбросили из окна троих австрийских чиновников. Война идёт уже почти пять месяцев, - старый генерал в академии изучал тридцатилетнюю войну, но вот точной даты начала не помнил, где-то в мае.
- Почему, же вы герр Питер выбрали именно герра Кеплера?
- Это самый известный астроном, которого я знаю.
- Но ведь есть ещё и Галилео Галилей. Это не менее великий учёный, - просветил Пожарского Шваб.
- Я не знаю, где сейчас живёт Галилео Галилей, слышал у него проблемы с иезуитами и инквизицией. Его я бы тоже с удовольствием пригласил в Нижний с семьёй и учениками. То же касается и Кеплера. Я не знаю латыни. И если вы найдёте такого человека, то хотел бы, чтобы кто ни будь, перевёл письмо, которое я напишу им на латынь, - обрадовался бывший генерал осведомлённости печатника.
- Отлично, герр Питер, эту вашу просьбу я исполню с радостью.
На этом пока и расстались.

Событие тридцать второе

Пётр Пожарский вышел из церкви последний. Понятно, стоял первый, вот и вышел последний. Некуда было выходить, по его велению и по щучьему хотению, всё 165 Пурецких мужиков пришли в церковь в воскресенье 14 октября 1618 года по случаю праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Надо сказать, что две привезённые князем травницы были не так себе, а были ого-го. Они за этот месяц поставили настоятеля отца Матвея на ноги. Тут притирания, там компресс, здесь отварчик попить, потом грудь мёдом намазать, да капустных листов сверху. Вот и пошёл на поправку старичок. Службу отстоял, даже проповедь прочёл, что за добро добром платить надо. Молодец дедушка.
На площади перед недостроенным ещё новым храмом собрались все. Все 165 мужиков с жёнами и детишками старше десяти лет, совсем маленькие с бабками остались по домам, чуть в стороне стояли его стрельцы. На днях он отписал царю грамотку, прося того отпустить этих стрельцов к нему с семьями и хозяйством, бо собирается он, слуга царёв недостойный, весной сходить на Урал-камень разведать нет ли там чего полезного для страны и Государя, кроме соли и зверя. Ещё чуть в стороне стояли печники, что решили перебираться в Вершилово. Стояли монашки, лепясь к своим практически достроенным кельям. Чуть не успели к покрову, буквально на пару деньков, уже внутренней отделкой плотники занимались. Рядом с ними чернели и рясы иконописцев. Те уже в своих домах жили и работали как проклятые, обеспечивая новосёлов иконами. Рядом с Петром стояли его управляющие. Оказывается, очень много народу уже от него зависит. А ещё ведь через шесть недель Юрьев день. Пётр его боялся. С него и начал.
- Господа мужики, есть у меня к вам просьба. У каждого из вас есть, наверное, родственники. И многие из вас уже успели рассказать им или ещё собираетесь на днях рассказать, какое счастие вам привалило.
Народ одобрительно загудел. Бабы запричитали, славя ангелочка своего "Петюшеньку". Пожарский уже знал, что с чьей-то лёгкой руки все стали его так называть.
- Просьба у меня такая, мужики. Вы передайте родне, что не надо в этом году в Юрьев день приходить ко мне. Не хватит у меня ни денег, ни сил ещё несколько сот семей приютить. Вы посмотрите, сколько всего ещё не доделано. И землицы у меня для них нету. Или прикажите у вас землицу отрезать?
Теперь народ загудел неодобрительно.
- Я понимаю, у кого сестра с голоду еле ноги тягает, у кого брательник безлошадным остался. Помочь хочется. Давайте поможем. Теперь у каждого из вас по две коровы, да по две козы, молочка им там пошлите или маслица. Мне от вас в этом году ничего не надо. Помогите, если считаете нужным родне. Только принять мне их некуда. Весь лес, что был заготовлен по всей Волге, мы к себе сгребли, строиться больше не можем. Да и деньги, царём да батюшкой даденные на ваше обустройство, закончились почти. Услышали ли вы меня люди православные.
- Хорошо, князюшка, соколик ты наш, - за всех неожиданно ответила молодая баба, стоящая в первых рядах.
- Цыц, Дунька, с мужиками князь разговор ведёт, - осадил молодуху Вершиловский староста Игнатий Коровин, - услышали мы тебя князь батюшка, только ведь всё равно мужики пойдут. Слухом-то земля полнится.
- Ну, кто придёт, буду в этом году отказывать, - вздохнул княжич.
- А скажи обществу, князь батюшка, а что в следующем годе с оброком и работами на отца твоего будет? - это волновало всех, народ опять загудел.
- Что ж, послушайте, - наступила гробовая тишина, - Я хочу вам открыть великую тайну. Только поклянитесь, что не расскажите её ни родственникам, ни знакомым, - княжич строго осмотрел притихший народ.
- Обещаем, князь батюшка, - за всех промолвил староста Коровин.
- Слушайте, - повторил княжич, - Чтобы стать богатым, нужно продавать продукт высокой степени переработки.
Крестьяне молчали, ничего не поняв.
- Привожу пример, - продолжил Пётр, - Если кто из вас вырастит на продажу кадь пшеницы, то он сможет продать её, скажем, за рубль.
Народ зашумел, обсуждая цену. Пожарский поднял руку и громче продолжил.
- Цены я просто придумываю, точных цен я не знаю. Это не важно. Вы дослушайте до конца. Перекупщик, который купил у вас пшеницу, продаст её мельнику за два рубля. Мельник, смелет муку и продаст её за пять рублей. Пекарь купит муку, сделает из неё булочки, и продаст на торгу в Нижнем за десять рублей. Теперь смотрите. Вы продали за рубль, а пекарь уже за десять рублей. Ведь девять рублей огромные деньги.
- Так и мельник, и пекарь работали, - раздался голос со стороны стрельцов.
- Вот. В этом и есть моя главная тайна. Если мы поставим мельницу и будем сами молоть муку, то сможем продавать выращенное зерно уже по пять рублей. А если мы все вместе поставим на торгу лавку, и посадим вон Дуню печь там булочки, и продавать их, то продадим зерно за десять рублей и все эти десять рублей останутся в общине. Конечно, на мельницу и лавку придётся сначала потратиться. И, к примеру, Тихону, который будет молоть зерно, и Дуне, которая будет печь и продавать булочки, придётся платить. Но! Эти деньги останутся в общине. Ведь Тихон и Дуня наши. И это будет не девять рублей, а скажем два. То есть мы на одной кади пшеницы получим семь рублёв прибыли для всего общества. А если продать не кадь, а сто кадий. Мы ведь вырастим столько. Это будет семьсот рублей. Больше пуда серебра.
Народ даже дышать перестал. Это действительно была страшная тайна, княжич не соврал. Он открыл им самый главный секрет, как стать богатыми. Им, которые вчера ещё ели весной одну лебеду.
- Вот булочка и есть продукт высокой степени переработки пшеницы. Теперь слушайте другой пример. И не поправляйте цены, если я ошибусь. Это просто пример. Надоила Дуня с двух коров два ведра молока. Утром она отвезла их на рынок в Нижний и продала за полрубля.
Народ, уже было хотевший поправить цену, опомнился и зацыкал сам на себя. Княжич продолжал.
- Если бы она эти два ведра молока "переработала", - подчеркнул это слово голосом Пётр, и народ услышал, закивал, - в масло и продала уже его, то получила бы рубль или даже полтора. Но! Если бы она собрала в лесу орехи, растолкла бы их в порошок, добавила в масло и очень хорошо размешала, а потом, получившееся ореховое масло, наложила в красивый горшочек и её сын нарисовал бы на горшочке орешек или лучше белочку, нарисовал бы иконописец, то это масло она бы продала за десять рублей. Опять то-же самое. Молоко можно продать за полрубля, а ореховое масло в красивом горшочке за десять рублей. Да надо будет заплатить гончару за горшки, но это будет наш гончар и нужно будет детишкам, что собирали орехи, купить у Дуни булочку, вкусную, намазанную ореховым маслом, но это будут наши дети. Все деньги останутся в общине, ведь даже иконописцы сейчас вместе с нами. И за это масло в год мы получим столько денег, что сможем в Вершилово каменный храм построить.
Это был шок. Крестьяне не бросились ни чего обсуждать. Они стояли перед строящимся деревянным храмом и представляли, как на его месте вырастет каменная громадина и это всё за ведро молока.
- Народ! - продолжил Пожарский, выждав пару минут, - это только примеры. Я хочу, чтобы вы подумали, как ещё можно то, что мы сейчас продаём за бесценок, "переработать" и продать дорого. Чтобы показать, в каком направлении думать, приведу ещё примеры. Можно по тому же маслу. Если наловить рыбы и посолить её, а потом отделить очень тщательно от костей. Нельзя, чтобы хоть одна осталась. Потом взять эту рабу и порубить, очень мелко и смешать с тем же Дуниным маслом, то получится, очень вкусное рыбное масло, которое будут в Нижнем Новгороде и Москве покупать богатые купцы и князья, чтобы то масло рыбное на хлеб намазывать. А на горшочке иконописцы нарисуют сома усатого. Нужно будет заплатить рыбакам, нужно будет купить соли, нужно будет заплатить купцу, который эти горшки повезёт в Москву. Да, забыл, нужно будет заплатить гончару и иконописцам. Но масло то сомовое будет стоить таких денег, что все эти затраты окупятся, а на прибыль можно будет каждой бабе и девчонке в деревне золотые серьги купить.
Народ почему-то отошёл на шаг от Дуни.
- Ещё пример и всё по тому же маслу, - продолжил княжич, - Если в начале лета всех детей отправить собирать цветы одуванчиков, а потом их высушить. Только жёлтые лепестки. И ещё осенью накопать корней лопуха и пожарить их, а потом растолочь в муку и смешать также растёртые цветы одуванчика и корни лопуха с маслом, лучше топлёным, и разлить по тем же горшочкам, а на горшочке нарисовать пресвятую деву Марию, то это лечебное масло можно будет продавать больным, страдающим желудком, за совсем большие деньги.
Пётр посмотрел на двух знахарок, стоящих чуть поодаль. Те перешёптывались, согласно кивая. Вспомнив о них, княжич продолжил.
- Про масло хватит пока. Отбил я у татей и привёз в Вершилово двух очень хороших травниц. Вон они батюшку нашего почти с того света вытащили и выходили. Так вот, если им в учёбу дать несколько девочек лет по десять - двенадцать, то они весной, летом, осенью, у каждой травки свой сезон для сбора, насобирают много лечебных травок. Потом они высушат их, растолкут, смешают в нужном количестве и разложат в заранее сшитые мешочки красивые с вышитыми цветами, то эти лекарственные сборы тоже можно будет продавать и в Нижнем и в Москве за большие деньги. Правда, ведь? - обратился он к травницам.
- Истину говоришь, батюшка князь, - согласно кивнули женщины.
- Теперь пойдём дальше. Ячмень мы тоже просто перекупщикам продаём. А если сманить в Вершилово пивовара хорошего, чеха там или немца, варить самим пиво и не в бочонках, а в тех же кувшинчиках продавать на торгу. Это ведь дороже, чем просто ячмень. Вот теперь буду я свою речь заканчивать. Будет у нас через месяц с небольшим праздник церковный - Михайлов день. Давайте здесь же соберёмся в этот праздник снова все вместе. А за этот месяц вы пообсуждайте, что сейчас услышали и подумайте, что ещё можно переработать. И самое главное, как это лучше организовать, чтобы обиженных не было. Как прибыль делить и на что её тратить. Потом выберите десять самых ответственных, чтобы попусту не болтали, и за день до праздника, пусть они ко мне подойдут и поделятся, до чего вы всем обществом додумались. Ну, всё теперь идите домой, празднуйте. Вон и снежок пошёл. С Покровом вас, православные.

Событие тридцать третье

Дуня Фомина после возвращения со схода ходила по дому как пришибленная. Делала что-то по хозяйству, не замечая этого. Накормила скотину. Покормила мужа и детей. Уложила всех спать, помолилась на прекрасную икону и тоже улеглась на лавку, а сон не шёл. Всё вспоминалось ей, как ангелочек их "Петюнюшка" несколько раз именно её Дуньку Фомину перед всем обществом отметил. Хотелось Дуне в ответ, что-то сделать для княжича, отблагодарить, но не знала она как. Вот и мучилась весь день, да и всю ночь проворочалась. А на утренней дойке ей как обухом по голове саданули. Масло ореховое в горшочке расписанном, вот что надо сделать и подарить "Петюнюшке".
Дуня была баба решительная, девкой так вообще была огонь. Подоив двух коров и процедив молоко, она поставила его у печи отстаиваться и пошла по соседкам. Те тоже подоили коров, и на просьбу Дуни дать ей до завтра по полведра молока, пожали плечами, и молока в ведро налили. В итоге у Дуни скопилось четыре полных ведра молока. Весь день она отстаивала сливки и взбивала масло. В итоге у неё к вечеру получился полугарнец масла. (1,7 литра).
На следующее утро Дуня проделала ту же операцию. Соседки пошушукались, но молока дали, благо у каждой теперь имелось две коровы. И опять целый день она возилась с приготовлением масла. Теперь за два дня у неё накопилось достаточное количество для задумки. На третье утро Дуня обиходила скотину и детей, и отправила мужа к брату, чтобы тот дал немного мёда и орехов. Тихон поворчал, но пошёл. С Дуняшей лучше не спорить, если ей вожжа под хвост попадёт. Вернулся Тихон под вечер с лукошком орехов и жбанчиком мёда, и с запахом медовухи. Ничего, все летние и осенние работы закончились, можно и по ковшичку медовухи выпить.
Орехи Дуня расколола на следующий день и натолкла, как могла мельче. А потом начала пробовать, взяла немного масла, подсыпала ореховой муки и мёдом чуть подсластила. Получилась вкуснятина. Но Дуня на этом не остановилась, она сделала ещё одну порцию, но мёда и орехов положила побольше. Эта порция получилась ещё вкусней. Дуня сделала и ещё одну пробу. Ещё больше орехов и мёда, но опыт вышел неудачный, слишком сладкой вышла масса и слегка жидковата. Вот по второму рецепту Фомина и перемешала всё в нужном количестве. Получилось прилично. Утром Тихон был отправлен в Балахну к гончару. Тихон долго отказывался, говорил, что нет денег. Дуня напомнила ему про заначку.
- Так это же на самый чёрный день, - взмолился Тихон и хотел побить дуру жену.
Но выслушал все аргументы и, вздохнув, поехал в Балахну. Вернулся Тихон под самый вечер с двумя горшочками. Дуня оглядела их и осталась довольна.
Следующий день её застал в Вершилово, где она с горшками вломилась к иконописцам. Она ожидала, что те попросту прогонят её или денег потребуют, но всё произошло совершенно по-другому. Старший у иконописцев Иоаким Прилукин попробовал прихваченного Дуней масла орехового, хмыкнул в бороду, забрал горшки и велел прийти через два дня, бо краскам нужно высохнуть.
Эти два дня Дуня провела как на иголках. Всё не терпелось ей увидеть, чего нарисуют на горшочках иконописцы. Если бы она знала, что увидит, то и не дожила бы до просмотра, умерла бы от удара. Иоаким встретил Дуню и низко её поклонился. Это уже насторожило бабу. Все четверо иконописцев собрались у лавки, на которой стояли прикрытые чистой белой тряпицей её горшочки. Перекрестившись Иоаким, махнул рукой и сиплым голосом сказал:
- Сымай, хозяйка!
Дуня дрожащими пальцами сдёрнула тряпицу и охнула. Такой красоты она себе даже представить не могла. Нет, икона, что стояла у них в красном углу была прекрасна. Но это икона. Она и должна быть прекрасной. Это же! Это нельзя было описать словами.
На одном горшочке на зелёной травке, среди жёлтых цветков одуванчика, на которых сидели пчёлки, резвились две белочки. Белочки были в рыжих летних шубках, и так и хотелось протянуть руку, и погладить тёплых шалуний. На втором была изображена ветка сосны с лежащими на иголках шапочками снега и на этой ветке сидела белка в серой зимней шубке, а рядом с ней маленький бельчонок с орешком в лапах. Это было чудо. Дуня не видела ничего подобного в своей жизни. Разве можно в такую красоту ещё и масло накладывать.
Потребовалось больше получаса, прежде чем иконописцам удалось уговорить Дуню переложить принесённое ею масло в горшочки. Разровняв верх, она накрыла горшочки чистыми кусочками белой тряпицы и перетянула под горлышком шнурком. Очень осторожно поставила она эту драгоценность в корзинку, нести в руках горшочки, Дуня наотрез отказалась и иконописцы нашли для неё корзинку подходящих размеров.
Княжича Фомина нашла рядом со строящейся школой. Он был в одной рубахе, несмотря на морозец, и от него так и валил пар. Княжич вместе с такими же расхристанными стрельцами кидал в деревянный щит ножи, были они все запыхавшиеся, словно только прибежали откуда. Дуня подошла к стоявшему в сторонке ляху и сказала, что у неё есть гостиниц для княжича.
- Оставь мне, я потом передам, не видишь, княжич занят? - лях был сердитый.
Но и Дуня была не робкого десятка.
- Позови Петра Дмитриевича, пан, - упёрла руки в бока Фомина.
Лях оценивающе посмотрел на неё, заржал, как жеребец и окликнул княжича.
- Здравствуй, Дуня, - признал княжич бойкую бабу.
- И тебе доброго здоровьица, князь батюшка. Вот по совету твоему сделала я масло ореховое и мёду ещё чуть для сладости добавила. Отведай, - Дуня протянула "Петюнюшке" корзину с двумя горшочками.
Пётр достал один горшочек повертел его в руках, разглядывая белок, потом передал первый ляху, а сам стал вертеть второй.
- Красота, - наконец произнёс он, и, сняв тряпицу, зачерпнул прямо пальцем ореховое масло. Покатал его во рту и произнёс загадочную фразу, - Нестле отдыхает.
- Кто отдыхает, князь батюшка? - не поняла Дуня, но видела, что угощение "Петюнюшке" понравилось.
- Это тебе, Дуня, знать не положено. Это военная тайна, - и подмигнул сконфузившейся Дуняше.
- Понравилось ли маслице, князь батюшка? - решила уточнить Фомина.
- Это ты всё сама сделала, и масло приготовила, и горшки у иконописцев заказала. Дай я тебя расцелую, Дуняша, - и княжич троекратно чмокнул совсем зардевшуюся молодку в щеки, - Спасибо тебе. Сильно ты меня порадовала, и ещё раз расцеловал Дуню.
Она и не помнила, как до дому добралась. На вопросы мужа только рукой махнула, обняла детишек и разревелась, выпуская тревоги всех прошлых дней. Понравилось княжичу. Смогла и она ему добром за добро отплатить.
Только история на этом не закончилась. В понедельник к ним на двор заявилось целое посольство во главе с князем. Лях и стрельцы остались во дворе, оглядывая разросшееся хозяйство Фоминых, а княжич с ещё одним богато одетым мужиком зашёл в дом. Дуня как раз укладывала детей после обеда спать, а Тихон возился в большой горнице, приделывая к окну занавески.
После всех поклонов и здравствований княжич предложил:
- Садитесь-ка напротив меня, господа Фомины.
Тихон пытался что-то сипеть, что невместно, но второй мужик подошёл и насильно усадил супругов напротив княжича.
- Прости меня, Дуня, не смог я такую красоту себе оставить. Захотелось мне узнать, а за сколько на самом деле можно то маслице продать в Нижнем Новгороде на торгу, княжич залез за пазуху и положил на стол перед Дуняшей что-то завёрнутое в красивую тряпицу.
- Раскрой, Дуня. Это тебе.
Дуняша, ничего не соображая, от неожиданного визита, развернула тряпицу и взвизгнула от испуга. Там лежали две большие золотые серёжки. Они стоили гораздо дороже всего их дома вместе с банькою и пристроем. Это-то Дуня понимала.
- Вот, - начал княжич, - Отвёз я твои горшочки на торг и попросил знакомца Василия Полуярова, - княжич кивнул на пришедшего с ним мужчину, - купца Табунова продать твоё маслице. Он и продал. Да не просто, скандал целый вышел, две купчихи сцепились, еле их разняли. Продали каждый твой горшочек в итоге за десять рублёв. Вот я и решил, на те деньги купить тебе подарок. Носи. Ты их заслужила. Не сидела на печке и не мечтала, когда же на тебя деньжищи посыпятся, а взяла и судьбу свою сделала. В церковь обязательно в них приди. Пусть люди поймут, что Инициатива имеет инициатора!
- Чево? - пискнула Дуняша.
- Я, говорю, что под лежачий камень вода не течёт. А кто эти каменюки не боится ворочать, тот обязательно рано или поздно под ними клад найдёт.
- Благодарствую, князь батюшка, - упала на колени Дуня.
- Это не всё Дуняша, встань, - княжич помог женщине подняться, - Завтра к вам приедет, вот, Василий, - Пожарский снова кивнул на Полуярова, - он мой управляющий. Обсудите с ним, где будете маслобойню ставить, как и где орехи и мёд покупать, как молоко в твою маслобойню доставлять. Сколько тебе помощниц из девок набрать, где горшки будете закупать, за сколько те горшки иконописцы расписывать возьмутся и так далее. Все по порядку обсудите. Только договоримся, что десятая часть прибыли мне пойдёт, десятая, как положено церкви, а оставшуюся прибыль пополам поделите, одну часть себе, вторую всему обществу, на развитие. Как тебя по батюшке величают Дуняша?
- Разве же я смею по батюшке величаться? - снова упала в ноги перепуганная молодка.
- У твоего отца, что имени не было? Он жив у тебя? - спохватился княжич.
- Проклом кличут. Жив он, здоров, слава богу.
- Передай, Дуняша Прокловна, отцу поклон, что такую боевую да разумную девку воспитал, - поклонился Дуне княжич, - А будешь ты теперь, Дуня Прокловна первая в Пурецкой волости купчиха, давай я тебя снова расцелую. Позволишь ли Тихон?
Тихон только глаза выпучил. Пётр троекратно вновь поцеловал окончательно сомлевшую молодку и откланялся, оставив деткам гостинцы, пряники медовые.
Фомины сидели за столом в горнице и смотрели на серьги целую вечность. Правду, оказывается, говорил "Петюнюшка", что каждая баба в Пурецкой волости будет в золотых серьгах щеголять. Просто она Дуня самая бойкая. Потом Тихон встал, прошёлся по горнице и неожиданно засветил Дуняше затрещину. А потом заорал: - Дуняша! - и подхватив на руки, долго кружил по их новому дому.

Событие тридцать четвёртое

Лукаш Донич покрутил в руках последнюю изготовленную сегодня ручку, и устало прикрыл глаза. Это был сумасшедший месяц. Чернильницу, по договору с Петром Пожарским, ювелир изготовил только одну. Просто для того чтобы понять, как её делать и чтобы проверить, что она действительно "непроливайка". Намучился с загибом Лукаш от души, пока не понял, как это сделать. Первая и пока единственная в мире "непроливайка" была изготовлена из серебра. И она действительно не позволяла выливаться чернилам при опрокидывании. Наверное, это незаменимая вещь для капитанов и штурманов кораблей, в море ведь всегда качка. При работе писцов такая чернильница будет скорее модной диковинкой, можно подшутить над клиентом или подчинённым, опрокинув, как бы случайно, чернильницу на важный документ. От случайного опрокидывания был давно придуман пусть и менее надёжный, но всё-таки довольно эффективный способ - массивное основание. Тем не менее, ювелир был уверен, в Англии, Испании, Португалии, Голландии и Франции спрос на эти чернильницы будет очень большим. Нужно только изготовить их побольше и сделать так, чтобы все они попали в лавки купцов одновременно. Только с чернильницами это вопрос будущего.
Сейчас Лукаш сосредоточился на перьях. Тоже сначала не все получалось, но княжич вселял уверенность в упавшего духом ювелира. И у них, в конце концов, всё получилось. Догадались очень тщательно шлифовать кончик пера и сделать на нём небольшое утолщение. Методом подбора определили оптимальную кривизну. Этим же способом нашли ширину пропила. Перья писали. Не надо было затачивать их постоянно как гусиные. Перья не делали клякс, вернее почти не делали, только если сильно надавишь или стукнешь пером по бумаге. Удивительное изобретение. И как только княжич до такой вещи додумался. Эх, если бы это изобрёл он, Лукаш Донич. Уехал бы в Англию или во Францию и стал очень богатым человеком. Но, чего нет, того нет. Богатым он и так станет. Как хорошо, что Пётр пришёл именно к нему.
Лукаш нанял в Нижнем Новгороде всех, кого только мог, кто хоть что-то понимал в ювелирном деле. Вернее нанял по его предложению княжич. Он сам разговаривал с каждым претендентом и одного отсеял. Остальные дали "подписку о неразглашении", как назвал этот документ Пожарский и по тому, как новые работники себя вели было понятно, что говорил с ними княжич очень серьёзно. Конкуренты евреи несколько раз закидывали удочки, но подкупленные сразу вызывали княжича из Вершилова, и начиналась "акция устрашения", опять словечко странного юноши. Деньги у ювелиров забирали, а когда те приходили на условленную встречу за секретом, то их серьёзно избивали и предупреждали, что ещё один такой "недружественный шаг" и вся семья ювелира окажется в рабстве у крымчаков. Ювелиры платили за причинённое беспокойство и при встречи раскланивались с Лукашем в пояс, чего раньше и не подумали бы сделать. Умел, значит, отрок убеждать.
Пожарский предоставил Лукашу две большие безвкусные чаши из золота с очень плохо огранёнными лалами и просто огромный поднос из серебра, вот из этих материалов ювелир и делал перья. Сейчас и золото, и серебро кончилась и настала пора заняться деревянными палочками и "колпачками", тоже слово княжича. Что за странный отрок. Он кстати, предложил один интересный ход. На каждой палочке вырезалось по-русски "Пурецкая волость" с одной стороны и те же два слова, но латинскими буквами с другой стороны.
Неделю назад Лукаш первый раз столкнулся с этими словами. Весь город был в воскресенье на базаре. Обещали продавать нашумевшее сладкое масло в прекрасно расписанных горшочках. Все у кого были деньги, хотели купить себе такой горшочек. А у тех, у кого не было денег, хотели хотя бы издали посмотреть на это чудо. Жена закатила Лукашу целый скандал и потребовала у него десять рублей. Это были огромные деньги. Не могло масло столько стоить. Столько стоил целый воз масла, а то и два воза. Ты ничего не понимаешь, крикнула Габриэла и расплакалась.
На следующий день в мастерскую зашёл княжич, как раз после разборки с очередным конкурентом и Лукаш спросил его, не может ли Пётр достать ему этого страшно дорогого и редкого масла. Пожарский усмехнулся и пообещал. А на следующий вечер к ним домой постучал пан Янек и попросил выйти к нему прекрасную пани Габриэлу. Лукаш несколько раз видел грозного ляха с Петром Пожарским и велел служанке позвать госпожу.
Пан Янек встал на одно колено поцеловал ручку пани Донич и сказал, что это минимум, что княжич может сделать, чтобы такая красивая пани не чувствовала себя в России ущемлённой. Лях вручил Габриэле корзинку и откланялся. В корзинке было два горшочка с маслом. На одном была нарисована белочка отбирающая орешек у ёжика, а на втором красивая птица держала в клюве веточку лещины с несколькими гроздьями орехов. Нарисовано было великолепно. Лукаш и сам умел рисовать. Но! Он был даже не дилетант по сравнению с мастерством неведомого живописца. Такое могли сделать только итальянские мастера. Так вот на дне горшочков Лукаш и увидел впервые эту надпись на двух языках "Пурецкая волость". Масло тоже было великолепным на вкус. Габриэла намазала толстый слой на кусочек белого хлеба и дала один раз откусить Лукашу. Этот княжич был гений, он сумел сделать счастливой его сварливую жену.
Лукаш же представил, что у жены сейчас намазано на хлеб полрубля и только вздохнул. Хорошо, что это подарок. Заплатить двадцать рублей за масло. А ладно, "один раз живём", опять прилипчивое словцо княжича. "И прожить надо так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы". У русских есть замечательные пословицы.
Как потом рассказал Пожарский, это масло придумала и наладила производство его крестьянка. Он только чуть помог. Что за странная "Пурецкая волость", там рождаются одни гении. И в этом пану Лукашу ещё не раз пришлось убедиться.

Событие тридцать пятое

Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, лежал без сил на лавке в своём новом дому и стонал. Сегодня был "кросс", так княжич называет это издевательство над людьми. Они в зимней одежде и с мушкетом тяжеленным за спиной пробежали десять вёрст. Если бы с ними не бежал в первых рядах сам Пётр Дмитриевич, то стрельцы не выдержали бы и остановились на отдых. Но княжич бежал впереди и задавал скорость. Приходилось стиснуть зубы и терпеть. Добежали. Только чуть отдышались, как Пётр погнал их на следующую пытку. "Перекладина" называется. И нужно было на той перекладине подтянуться сто раз. Не за один подход, конечно. Кто за сколько сможет. Сам княжич одолел за четыре раза. Некоторые и за двадцать подходов еле сладили. На этом "тренировка" закончилась, и стрельцы еле живые разбрелись по домам. Ничего. Сейчас Иван отлежится немного и пойдёт баню топить. Сегодня суббота, а значит, в бане нужно попариться обязательно. Завтра в церкву и потом общий сход всех жителей Пурецкой волости. Княжич уже второй раз это вече собирает. На первом он обещал, что все крестьяне скоро будут богатыми, а жёнки их будут в золотых серьгах щеголять. И что же, на одной Иван уже в церкви видел золотые серёжки, да такие, что и княгине впору носить. Чудной всё же отрок Пётр Дмитриевич.
Иван сейчас с лютой ненавистью вспоминал боярина Колтовского, по чьему указу его подрядили отравить княжича. Вот вернётся Пырьев в Москву и, как любит говорить Пожарский, Колтовскому с его прихвостнями "мало не покажется". Покажется аспиду в самый раз, уж, он Иван об этом позаботиться.
Сейчас, по истечении почти трёх месяцев с их выезда из Москвы, Иван отчётливо понимал, что воины из них всех двадцатерых были, как "из дерьма пуля", ещё одна шуточка княжья. Наверное, он сейчас один справился бы в лесу с двумя десятками таких горе воинов. Тренировки были каждый день. Они рубились под руководством ляха пана Янека на саблях. Они стреляли по мишеням из мушкетов и пищалей. Но не только на меткость с мушкетами были тренировки. Они ещё учились и быстро заряжать. Самая же интересная тренировка была "конвейер", это название немецкое тоже Пожарский придумал. Один стрелец прицеливался и стрелял из мушкета, а двое в это время заряжали. Получалась скорострельность такая, что попри против десятка таких "конвейеров" сотня стрельцов и ни один не добежит до стреляющих, все полягут. А ещё они учились кидать ножи. Ножи княжич заказал у кузнецов в Нижним Новгороде особые. Лезвие было тяжёлое и толстое, а рукоять наоборот лёгкая. Летели эти ножи в цель замечательно и обязательно впивались в мишень. Было упражнения на скорость бросания и на дальность и на меткость. Лучшим был пока он Иван Пырьев. Он бросал в цель до двадцати ножей за пятьдесят ударов сердца. Дать ему сотню таких ножей и ни один ворог не подойдёт к нему ближе, чем на десять шагов, все отправятся в преисподнюю одноглазыми.
Были у стрельцов и упражнения с арбалетами. А ещё бег ежедневный и подтягивания эти. На прошлой же неделе начались и новые упражнения. Их учили захватывать крепостные стены. Построили на опушки у леса забор трёхсаженный и выдали всем "кошки". Это тройные крюки такие с привязанной к ним верёвкой. Закидываешь ту кошку на забор, она цепляется там крюком, и забираешься по ней на самый верх. Пока получалось не очень. Тяжело по тонкой верёвке карабкаться на такую верхотуру, хоть на верёвке той и навязаны узлы.
Проводил с ними княжич и тренировке по бою с применением казачьих ухваток. До мастерства Петра Дмитриевича им всем было ещё ой как далеко, но ведь ещё и трёх месяцев не прошло. Что же будет, когда они год проучатся. Кто-то из более опытных стрельцов, кому доводилось пересекаться в стычках с ляхами, сказал, что если бы всех стрельцов учили так, как их учит воевать княжич, то ляхов ни то, что на Руси, но и в Речи Посполитой бы не было. Не так давно Иван поинтересовался у пана Янека, что тот думает об этих словах. Лях тогда криво усмехнулся и сказал странные слова. Иван тогда не понял. И только сейчас вот догадался. Лях сказал, что нет больше Речи Посполитой, они там думают, что есть, а её уже нету. Вот сейчас и дошло до Ивана, что понимает лях, зачем их готовят. С ляхами воевать. Нет, двадцать стрельцов армию в десять тысяч ляхов не одолеют. Только эти двадцать стрельцов могут обучить каждый по сотне, скажем. И тогда две тысячи "таких" воинов разнесут любое войско в кровавые ошмётки и ни одного своего стрельца при этом не потеряют. Нет больше Речи Посполитой. Прав пан Янек.
Иван кряхтя, как старый дед поднялся с лавки и пошёл топить баню. Завтра будет Михайлов день. Завтра нельзя будет ни топором работать, ни ножом резать ничего, чтобы Архистратиг Михаил не обиделся. Крестьяне завтра будут ублажать дворового. Нужно и Ивану поставить младшему брату домового ужин в хлеву. Вон, какой двор богатый, ни дай бог, дворовый обидится и уйдёт, а вместо него злой придёт. Такой справный двор беречь надо.

Событие тридцать шестое

Царь и великий государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов пребывал в полном расстройстве чувств. Ляхи опять были под Москвой. Сколько бы войск не отправляли против проклятых латинян, и каких бы воевод не назначали вести полки, всё было напрасно. Полки или разбивали или они сами разбегались. Вся надежда оставалась на князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Воевода опять преграждал дорогу ляхам в самом опасном направлении. Эх, будь у Михаила хотя бы два Пожарских.
Сейчас перед царём лежало две грамотки с Нижегородской губернии. Одна была от воеводы Нижнего Новгорода князя Бутурлина. Михаил убрал нагар со свечки и принялся читать. Князь Василий Матвеевич докладывал, что прибыл в губернию сынок Дмитрия Михайловича Пожарского с двумя десятками стрельцов. Было на княжича Петра Дмитриевича два нападения разбойных людишек по дороге, но стрельцы те нападения без ущерба для себя отбили. Сейчас же дороги стараниями его, воеводы Василия Матвеевича Бутурлина и оных стрельцов полка Афанасия Левшина полностью от разбойных людишек очищены, больше двух десятков татей живыми изловлены и сейчас оне в остроге прибывают. Всего же побито больше сотни разбойных людишек, в том числе и атаман казацкий Ивашка Сокол, правая рука вора казнённого Ивашки Заруцкого. Тракт же Владимирский ныне от татей полностью очищен и безопасен для торговых людей.
Новость по сравнению с теми, что Михаилу докладывают каждый день бояре, была просто замечательная. Очищен от разбойников тракт Владимирский, значит, оживится торговля, потекут денежки в казну. Отлично. Нужно будет, как срок воеводства в Нижнем у князя Бутурлина закончится, перевести его воеводой поближе к Москве, хотя бы в тот же Владимир. Пусть и дальше тракт содержит в бережении, и грамотку с благодарностью послать князю Василию Матвеевичу.
Вторая грамотка была от самого Петра Пожарского. Царь прочитал её и задумался. Грамотка была очень странная. Петруша сообщал, что добрался до Пурецкой волости благополучно. Упоминал, что стрельцы отбили две вылазки татей и хвалил их умение воинское. Всё бы ничего, но в конце Пётр просил оставить ему тех стрельцов, ибо собирается он по весне, как реки вскроются, на лодьях идти к Урал камню, разведать, нет ли там чего полезного для державы, кроме соли и мехов. Так же просил княжич прислать по весне, если можно, ему пару рудознатцев хороших. А в самом конце была просьбица, разрешить тем стрельцам из Москвы семьи перевезти к нему в Пурецкую волость. Однако!
Михаил велел найти Афанасия Левшина и позвать к нему, не мешкая. Полковник появился через час, Михаил как раз отобедал с матерью и дядей. Все и разговаривали с Афанасием. Прочитав грамотку, Левшин хмыкнул и спросил:
- Позволь узнать царь батюшка, а сколько годков старшему сынку Дмитрия Михайловича?
- Поди, четырнадцатый идёт, - ответила за царя старица Марфа.
- Не молод ли он на Урал камень разведку вести? - покачал головой седобородый полковник.
- Мне шестнадцать было, когда на меня державу взвалили, - улыбнулся Михаил, вспоминая горячего княжича.
- Так-то ты, надёжа Государь, - опять неодобрительно хмыкнул Левшин.
И Михаила Фёдоровича это задело. То Колтовский, то этот теперь.
- Думаю, надо разрешить Петру Дмитриевичу на Урал камень сходить, - проговорил с нажимом на "думаю" Михаил и вопросительно посмотрел на дядю.
Ивану Никитичу было не до младшего Пожарского, он думал, где достать войска для усиления старшего.
- Пусть сходит, - махнул рукой боярин Романов, - только пошли ему ещё десяток стрельцов, хоть из того же полка, - кивок в сторону Левшина.
- А есть ли у тебя полковник стрельцы уже бывавшие на Урал камне? - вдруг заинтересовалась старица.
- Попытаем, матушка государыня, - поклонился Афанасий.
- Порешили, - закончил Михаил, - Сейчас позову дьяка и продиктую грамотку, чтобы послать отряд из тридцати стрельцов и двух рудознатцев к Урал камню на лодьях по рекам, как вскроются. Старшим быть Петру Дмитриевичу Пожарскому. Готовь десять опытных стрельцов Афанасий и со стрельцами теми, не мешкая, отправь и семьи всех стрельцов и тех, что уже в Нижегородской губернии и вновь отправляемых. Сроку тебе седмица. Управишься?
- Всё исполню, царь батюшка, - покачал головой, но мысленно, взаправду не решился, Афанасий, и был отпущен.
- Эх, ещё бы пару Пожарских, - под нос себе прошептал Михаил Фёдорович и улыбнулся, час назад ведь о втором только мечтал.

Событие тридцать седьмое

Площадь перед церковью была запружена народом гораздо серьёзнее, чем в прошлый раз. Значит, решил Пётр, есть и чужие, а это не желательно. Ну, с этого и начнём.
- Здравствуйте, люди православные! - обратился к собранию княжич.
Одобрительный гул и разрозненные выкрики были ему ответом. Бывший генерал про себя усмехнулся, он привык, что солдаты отвечают на приветствие иначе.
- Сдаётся мне, что сейчас народу на нашем сборе значительно больше, чем было месяц назад. А ведь мы будем секретные вещи обсуждать, не забыли ли? Давайте-ка, поближе подтолкните пришлых, посмотрим, кто такие.
Не прошло и минуты как в первых рядах оказались пару десятков неизвестных.
Они перепихивались и перешёптывались, пока Пожарский их внимательно рассматривал. Наконец, от одной из групп, человек в десять вышел вперёд степенный старец.
- Мы гончары с Балахны и Нижнего, - он обвёл рукой группу поклонившихся мастеровых. Все мы вольные. Знаем, про твой запрет приводить в этот Юрьев день ищущих лучшей доли християн. Но у нас хозяев нет. Мы сами по себе. Хотим, вот всем миром к тебе, князь батюшка в Вершилово перебраться. Про условие, что ты с Дуняшей Фоминой заключил мы в курсе и согласны на них. Все они справедливые. Мы не лодыри и тебе за нас, господин, краснеть не придётся, - гончар низко поклонился. Вся остальная группа последовала его примеру.
Гончары нужны, обрадовался Пётр. И сейчас нужны, Дунины заказы выполнять, и для того, чтобы расширить её производство и уж тем более понадобятся, когда он фарфор начнёт делать.
- Что же подвигло вас, вольных людей дома свои бросить и прибылью делиться? - поинтересовался всё же у старика княжич.
- Многое, князь батюшка. И школа у тебя для детишек будет и храм, вон какой отгрохал. Про иконы твоих мастеров и говорить нечего, не рукотворны они. Опять заказы постоянные, не нужно с лебеды на воду перебиваться. Коровок, вот християнам роздал, ни у кого сейчас детишки не голодают. А хоромины каки у людишек твоих. Нет, князь батюшка лучшего места на всей Руси, чем Вершилово нету. Не гони ты нас, прими Христа ради, - и все гончары бухнулись на колени.
- Хорошо, подумаю я. Отойдите пока вон в сторонку, - Пётр указал на место рядом со стрельцами.
Оставшиеся пришлые разделились ещё на две группы. От одной, что побольше, тоже выпихнули переговорщика. Мужик долго прокашливался, но все, же собрался с духом и начал:
- Мы плотники, что храм сейчас доделываем. Те же беды у нас, что и у гончаров. Заказов нет почти, бедствует народ, не до строительства. Скоро закончим вот храм, и хоть по миру иди. Люди мы тоже вольные и на все твои условия согласные. А домины себе и гончарам построим, ты князь батюшка не переживай об этом. Прими и нас Христа ради, - и эти бухнулись на колени.
- Ладно, и про вас подумаю.
От последней группы в четыре человека переговорщик вышел сам.
- Мы, князь батюшка, известь обжигаем. Пока от тебя заказ не появился, уже думали детишек в кабалу продавать, так обнищали. Никто каменных зданий сейчас не возводит. Если ты нас не возьмёшь, зимой с голоду сдохнем и сами и детки и жёнки. Пожалей деток, князь батюшка, Христа ради молим, - эти не только бухнулись на колени, но и поползли к трибуне.
- И вы люди добрые отойдите пока вон к товарищам вашим, - Пётр мысленно ликовал. Это ведь не крестьяне безлошадные пришли. Это мастера. Да ещё как раз тех профессий, что и нужны, будут ему в ближайшее время.
- Народ православный, - обратился княжич к своим, - как решит общество, согласны ли вы мастеров к себе взять, люди все мастеровые, к ним и мальцов ваших приставить учиться можно и денежку в казну общественную они могут не малую принести. Что скажите?
Отвечать за всех выделил себя вершиловский староста Коровин:
- Плотники нам вон храм, какой построили, как их не взять. Гончары тоже нужны, домины-то ты нам князь батюшка отгрохал, а кашу как варили в черепках, так и варят многие. Нужны обществу гончары. Ну, а про строителей, что сказать. Храм ведь каменный мы в Вершилово будем по весне затевать, как же без строителей-то храм строить. Нужны нам и строители. Берёт их общество, князь батюшка, - народ при последних словах одобрительно загудел.
- Что ж, быть по сему, - с радостью утвердил Пожарский.
Пришлые опять бухнулись на колени и поснимали шапки, молясь на храм.
- Ладно, народ православный. Теперь давайте про секреты наши поговорим.
Вмиг наступила такая тишина, что казалось, люди и дышать перестали.
- Сначала хочу рассказать вам об успехах наших. Начнём с Храма Рождества Христова. Плотники свою часть работы во вторник закончат. Печники обещают к Юрьеву дню тоже закончить. И в среду уже приступят к работам иконописцы. Работа эта не быстрая, да и спешки не терпит. Ведь у нас должен красивый храм получиться. Только раз назвали мы его Храм Рождества Христова, то на Рождество и позовём митрополита освятить новый храм.
Народ начал истово креститься. Ведь Рождество уже скоро, чуть больше месяца осталось.
- Теперь про успехи наши в "переработке" хочу поговорить. Дуняшиного масла продали мы в Нижнем Новгороде уже сорок два горшочка. И это только начало. Три дня назад пришёл ко мне купец из Владимира и попросил сделать ему партию в двадцать пять горшочков. Только просит, за большую партию скидку сделать и продать те горшочки за восемь рублей. Согласился я с купцом. Ведь это двести рублёв. Денег у него, понятно таких с собой нет. Но поверил я ему, что как расторгуется, всё сполна привезёт, обещал до Крещенья возвернуться. Сейчас Дуня ему срочно последние доделывает, завтра и отбывает купец во Владимир. А сегодня приехал ко мне гость московский. Хочет он договор заключить на поставку в его лавку в Москву сто таких горшочков. Оплата будет так же, после продажи. Сроки, правда, купец не называет, но, думаю, и у этого быстро всё раскупят. Договорились мы по семи рублёв горшочки с маслом ему продать, ведь дорога дальняя и партия очень большая. Просьба у меня к вам православные, по возможности больше молока Дуняше нашей продавайте. Деньги ведь на Храм каменный собираем и на школу часть пойдёт. Нужно книги ребятам закупить и чернила и бумагу, а это всё не дёшево.
Православные стали перешёптываться.
- Теперь о новых наших "переработках" давайте поговорим, - не дал разгореться спорам и обсуждениям Пожарский, - Силантий Бобыль предлагает дать ему денег на разведение кроликов. Занимался он раньше этим, но жёнка померла и не до кроликов ему стало. Теперь вот женился он, - княжич указал на смутившихся молодожёнов, стоявших недалеко от трибуны, - Нужно будет Силантию клеток построить и купить пару десятков кролей на развод, да сена прикупить. Но дело должно выгореть. Только будет нужен нам ещё мастер, который шкурки кролей будет выделывать, и шапки с шубами из них шить. Вот тогда это будет полная переработка. Так что, кто мастера такого знает, который захочет в Вершилово перебраться, милости прошу, ко мне подходите.
- Есть у меня шурин в Жарской волости, но он в крепости у боярского сыны Тимофея Зыкина, - раздалось из толпы.
Пётр поморщился, не хотелось ему ввязываться в дрязги с соседями, но мастер важнее.
- Что ж, пусть в Юрьев день подходит, переговорим с ним. Пока ничего не обещай, - ответил княжич родственнику.
- Благодарствую, князь батюшка, - перекрестился мужик.
- Хорошо. Дальше пойдём. Травницы наши Зинаида и Феодора согласны учениц с десяток к себе взять. Летом травы заготавливать и в красивые вышитые мешочки те травы поковать. Нужно десять девок от тринадцати до пятнадцати лет. Сейчас зимой девок будем учить вышивать узоры, за то сестры берутся, - Пётр указал на монашек, те согласно закивали, - с весны же травницы начнут учить девок лекарственные травки собирать и сборы разные из них составлять. Отец Матвей, настоятель храма нашего, дело то благословил, можете не сомлеваться, никто девок ведьмами не назовёт, - Пожарский посмотрел на собравшийся народ, - А если найдётся кто ни будь, кто и поперёк меня и поперёк церкви пойдёт и будет лжу на девушек нести, то лично я того за лжу в острог Нижегородский сдам. Всем понятно?
Народ, не ожидавший такого напора, аж отступил на шаг от трибуны и все согласно закивали, дружно крестясь на новый храм.
- Пойдём дальше. Собираюсь я "переработку" одну по весне затеять. Только нужна будет мне для этого зола. Печи вы каждый день топите, и золы к весне должно накопиться прорва. Надо только ту золу собирать. Вот что я придумал. Нужен мне пожилой мужик или может хромой, такой, которому в поле тяжело работать. Будет он целыми днями по волости ездить и золу у вас забирать. Но не просто так. Сделаем мы на каждый дом лари ведра на три. Вы как золу из печи выгребите, остудите её и в ларь ссыпайте. Вот как наполнится ларь, так его мужик этот у вас заберёт, а вам пустой отдаст взамен, и счёт будет вести, за десять ларей будет копейку давать. К себе же домой потом, приехав, будет мужик тот золу просеивать через сито специальное, которое я у кузнецов в Нижнем закажу. Построим мужику этому на дворе амбары большие, и будет он золу эту просеянную в тех амбарах до весны хранить, да смотреть, чтобы не отсырела, - Пожарский оглядел народ, - Есть ли желающие?
- Так вон, Савёл Буров, он хромоножка, в поле ему знамо невмоготу, а с золой-то справится, - и опять Коровин. Нужно заметить этого старосту, может из него и управляющий хороший вырастит.
- Выйди сюда, Савёл, - позвал княжич.
С дальних рядов, серьёзно подволакивая левую ногу, протиснулся здоровенный мужик.
- Здрав будь, князь батюшка, - поклонился Буров.
- И тебе не хворать. Возьмёшься ли за работу эту?
- Дак, ты батюшка не сказал, что я-то с того иметь буду, - прогудел потупившись Савёл.
- И, правда, - спохватился Пётр, - Ты у народа будешь десять ларей за копейку покупать, а я у тебя буду десять ларей за три копейки покупать. И лошадь хорошую с санями дам и сена на прокорм лошади. Устроит так?
- Благодарствую, князь батюшка. Бога за тебя молить стану по три раза на дню, - троекратно перекрестился мужик.
- Вот и договорились, подойдёшь завтра к управляющему моему Онисиму Петровичу Зотову. С ним обо всём и договоритесь, и где лари взять и где сито и где лошадку с санями. Обо всём.
- Благодарствую, князь батюшка, всё исполню, - низко поклонился мужик и стал задом протискиваться назад в толпу.
- Дальше пойдём, Ещё одна "переработка" у меня в планах есть. Для этой переработке мне тоже зола нужна, но зола не простая. Нужен мне ещё один мужичок, коему в поле тяжело работать, по старости али по увечью. Будет этот человек ездить по всей губернии и собирать кости коров и лошадей. Потом эти кости он будет в специальной печи сжигать, а золу тоже через сито просеивать, а потом ещё и перетирать в ступке специальной. Пару лошадей, лари, сито, ступку и деньги на закупку костей, я выделю. За работу же буду платить, после всех вычетов на закупку, по пять копеек за ларь двухведёрный. Есть ли желающие?
- Так Анисим если? - и снова Коровин.
- Выйди сюда Анисим, - позвал Пожарский.
Этот мужичок тоже прихрамывал, но был заметно ниже и старше Савёла.
- Справишься с этой работой, Анисим. Как фамилия твоя? - недоверчиво оглядев мужичка, спросил Пётр.
- Фомин я, князь батюшка, отец Тихона, супружника Дунькиного. Ты не смотри, что худой. Возьмусь я за работу костяную. Только про сено для лошадок не забудь, кормилец ты наш! - весело отчеканил мужичок.
- Ну, и быть по сему, - улыбнулся шустрому мужичку Пожарский, такой точно справится, - Тоже завтра подойдёшь к Онисиму Петровичу.
- Бога за тебя буду молить, князь батюшка, - стал кланяться и пятиться назад старший Фомин.
- Ну, и снова дальше пойдём. Хочу ещё одну "переработку" вам православные предложить. Нашёл я в заморской книге одной, как их шерсти овечьей зимнюю обувь делать, да такую, что в самый лютый мороз в ней можно ходить и не замёрзнут ноги. Называется та обувь валенки. Нужен мне ещё один человек, что будет по губернии ездить и шерсть овечью скупать. Нужна девица, чтобы шерсть эту мыть и чесать. И нужна женщина с сильными руками и умом острая да пытливая, чтобы эти валенки делать. Работа эта тяжёлая. И в книге той, конечно написано, что да как делать, но придётся, как Дуня, рецепт наилучший долго искать. Есть ли желающие на эту "переработку".
- Может нужно Татьяну бобылку взять со всей семьёй? - и, понятно, опять Коровин.
- Так если бобылка, то кто будет закупкой шерсти заниматься? - князь высматривал в толпе, кто эта Татьяна.
Женщина вышла. Вот про таких Некрасов, наверное, и написал про коня. Тётка была высокая и здоровущая.
- Так отец мой Ивашко Олександров. Он и шерсть скуплять будет и мне поможет. А дочка Любка будет шерсть чесать, да младшая дочка Варька и ей и мне поможет. Отдай нам, князь батюшка, эту "переработку, а то без мужика еле выжили в этом годе, - тётка бухнулась на колени и стала биться головой о снег.
- Встань, Татьяна. Хорошо забирай себе эту "переработку", но учти, работы будет так много, что помощниц тебе надо будет набирать, когда сама руку набьёшь. От самого Нижнего Новгорода очередь выстроится за твоими валенками. Подойдешь после к Онисиму Петровичу.
- Отец родной! - заголосила Татьяна, так и не встав с колен.
- Ладно, народ слушайте ещё про одну "переработку". Называется она твёрдый сыр. Это такой продукт, который из козьего молока делают, есть там ещё всякие разные добавки, но здесь это рассказывать долго. Тому человеку, который возьмётся, я потом всё отдельно объясню. Только предупреждаю, первую продукцию на рынок повезём аж через три месяца, сыр этот твёрдый должен лежать созревать. Деньги за работу, и на молоко со всем необходимым эти три месяца я буду давать. Ну, потом уж сами крутитесь. Думаю, что спрос на сыр будет не меньше, чем на Дунино масло. Как упаковать его, есть у меня задумка. Тоже гончары нам понадобятся. Коробочки для сыра делать.
- Дозволь мне заняться этой "переработкой", князь батюшка, - вылетел вперёд худой высоченный мужик в волчьей шубе.
- Как зовут тебя? - спросил Пожарский, внимательно разглядывая претендента. Он себе сыровара представлял несколько иначе. Эдакий толстячок с благообразным лицом и пальцами сардельками в белом фартуке. А тут жердь на голову выше остальных его крестьян и худой как смерть.
Фёдор я, князь батюшка. Фамилия моя Сирота. У меня у самого четыре козы было, да ты ещё двух привёл, творог из козьего молока жена постоянно делает, авось и сыр этот освоим.
- Очень хорошо, Фёдор, будешь ты главным сыроделом. Как освоим продукцию, и пойдёт первый твой сыр на продажу придётся тебе помощников нанимать, помяни моё слово, - обрадовался Пётр, от творога до сыра один шаг. Сычуг добыть для закваски из желудка молодого ягнёночка и пойдёт дело. Смотрел как-то в Чехии, в молодости, Афанасий Иванович как этот процесс происходит. Ничего страшного. Научимся, - Завтра сначала ко мне подойдёшь, расскажу все секреты производства сыра, а потом к Онисиму Петровичу все хозяйственные вопросы обсудить.
- Благодарствую, кормилец, - и этот на колени бухнулся. Как-то отучать надо. Хотя, не поймут.
- Так, с "переработками" остался последний вопрос на сегодня, - сказал Пожарский, и народ недовольно загудел, - Я сказал "на сегодня", - повысил голос княжич, - На следующий сход, после Крещения, ещё наберём. Просто ко многим "переработкам" нужно летом запасаться. А мы только зимой опомнились. Итак. С сегодняшнего дня все хозяйки должны коз вычёсывать и шерсть полученную мыть с мылом или золой и просушив отдельно складывать. Как наберётся прилично, нужно будет из неё вам нитку насучить и мне те клубочки на осмотр принести, я выберу самую тонкую и ровную нить, и с теми хозяйками буду дальше разговор вести. По этому вопросу пока всё. Теперь давайте по школе поговорим. В школу детишек нужно будет приводить или привозить уже завтра. С собой ничего им давать не надо. Здесь им все принадлежности выдадут и покормят в обед кашей с мясом и молоком. Учить сначала будем письму, чтению, счёту и закону божию. Когда эти предметы немного освоят, будем ещё учить рисовать и лепить поделки из глины. Ну, а на следующий год добавим и другие предметы. Привезти нужно будет, как рассветёт всех детей с семи до двенадцати лет. Всех это значит и мальчиков и девочек. Учиться будем по пять дней в седмицу. Суббота и воскресенья будут выходные. Ну, и праздники большие отдыхать будут. Те, кто подальше живёт, как сумерки начнутся, можете приезжать детишек забирать. Учиться дети будут до весны. Понимаю, что они помогают вам летом в поле или с младшими сидят. Летом у них будут каникулы. Отдых значит по италийски. Всё православные. С праздником вас Михаила Архангела!

Событие тридцать восьмое

Трофим Лукин был гончаром в третьем поколении. Мастерскую ещё при Великом князе Василии Иоановиче построил его дед Фома Лукин. Лукины за эти шестьдесят лет изрядно поднялись. Только вот последние лет десять всё пошло прахом. Смута, война эта бесконечная с ляхами, пожар прошлогодний, уничтоживший большую часть Нижнего Новгорода. И вот теперь Трофим сидел перед этим отроком, пусть и княжичем, и гадал, правильно ли он поступил. Да, заказов в Нижнем Новгороде почти не было. Но был свой домик и притулившаяся к нему мастерская с лавкой. После пожара люди приходили сделать заказ на самую необходимую посуду, всё ведь сгорело, но больше в долг просили или отработать предлагали. А налоги царёвым мытникам плати, а за дрова плати. Жена с тремя детьми. Их кормить надо. Нет. Некуда ему было деваться. Либо в захребетники идти к кому, либо сюда в Вершилово.
Княжич осмотрел гончаров и начал:
- Есть у меня задумка одна. Вы как переедите, как обоснуетесь на новом месте, попробуйте сделать мне несколько вещичек, лучшую я потом выберу и скажу, кому и сколько делать. Вещичка эта будет такой. Рыба, сом усатый или налим, а по центру той рыбы горшок. То есть сом как бы горшок проглотил, а он у него внутри прямо встал. Увидел это рыбак и сделал сверху в соме дырку, чтобы посмотреть, что внутри горшка. Понятно объясняю? - отрок внимательно осмотрел их.
Трофим представил себе такой горшок, как бы окружённый рыбой и поразился. Ничего подобного он не видел.
- Кто же будет такие рыбьи горшки покупать? - спросил гончар из Балахны Игорь Изотов.
- Вы ведь видели все горшки для масла, что Дуня делает?
- Вестимо. Онуфрий вон, на них хорошо поднялся, - Изотов завистливо посмотрел на другого Балахнинского гончара.
- Вот в эти рыбьи горшки и хочу я другое масло раскладывать и продавать, горшков тоже сотни нужно будет. И стоить они будут не мало. И иконописцы их распишут после вас, - княжич снова оглядел мастеров.
Трофим понял задумку княжича. Вот ведь, малец, а что удумал. Конечно, такие горшки будут нарасхват, каждая хозяйка будет перед другой хвастать таким горшком, даже не важно, есть в нем масло чудное или нет, кончится масло, а горшок-то останется.
- Князь батюшка, а на горшочках с маслом ведь разные картинки нарисованы из-за этого и спрос больше, - уточнил Трофим.
- Молодец, Трофим, - похвалил его Пожарский, - самую суть ты уловил. Эти новые рыбьи горшки должны тоже друг от друга хоть немного, но отличаться. Поэтому вы и будете все вместе их для начала делать, чтобы потом несколько самых интересных выбрать.
- А остальные, что потом будут делать? - Зобов был мужчина в летах, всего нового побаивался.
- Слушайте следующую задумку. Про твёрдый сыр ведь сегодня слышали. Нужно для него, как бы шкатулочку сделать. Круглая такая, ровная без всяких горлышек и должна довольно плотно закрываться плоской крышечкой. Такой блинчик с ручечкой. Понятно?
- А размеры той шкатулочки для сыра каковы? - сразу заинтересовался Зобов.
- А вот тут самое главное. Разные должны быть размеры. Кто побогаче, а кто и победней, но всем ведь захочется диковину попробовать. А кто побогаче захочет всех размеров шкатулочки собрать.
- Ох, и хитёр ты, князь батюшка. Ох, и хитёр. Тебе бы в купцы пойти, - охнул Трофим.
- Спасибо на добром слове, Трофим, но мне и так не плохо, - весело засмеялся княжич.
Трофим смутился. Что же это он за языком не следит, князю предлагает купцом пойти.
- Прости, князь батюшка, - вскочил Трофим и низко поклонился, - Не подумав, ляпнул.
- Ладно, садись. Слушайте мастера мою третью задумку. Представьте себе небольшую тарелочку. И отдельно от неё ободок. Потом берём мы побольше тарелочку и переворачиваем её. Затем сначала поверх надеваем ободок, потом сверху уже нашу первую маленькую тарелочку. Представили? Теперь берём тонкие прутики как бы, из глины лепим и тарелочку с ободком, укладывая прутики крест-накрест, соединяем. Потом высушиваем, обжигаем и снимаем нашу верхнюю получившуюся тарелочку с бортами сетчатыми. Представили? - Пётр опять осмотрел мастеров, высматривая не понимающих.
Мастера смотрели в потолок. Тогда он взял уголек и прямо на столе нарисовал эту непонятную посудину. Теперь все согласно закивали. Интересная вещица получалась.
- Будет эта тарелочка подаваться с ягодами или с яблоками у богатых купцов, да князей за столом. Только надо красиво сделать. Сеточка чтоб потоньше, узоры какие, цветочки там по каёмочке. С иконописцами посоветуйтесь. Может, даже к ягоднице той ручки из серебра или даже золота приделать. Расписать дно тарелочки фруктами заморскими. Подумайте. Пусть каждый тоже несколько разных сделает. Будем выбирать. И не таитесь от других. Вы теперь все вместе. А вместе можно и горы свернуть. Ну, всё господа мастера, идите, устраивайтесь, переезжайте. Плотники вам домины быстро отгрохают, печники печки сложат. К Рождеству жду от вас первые образцы. С праздником вас православные.
Княжич ушёл, а гончары ещё несколько минут сидели молча. Наконец встал Зобов и проговорил, оглядывая каждого:
- Похоже, поймали мы Жар Птицу. Хорошо нам будет жить с этим князем. Давайте не подведём. Расстараемся к Рождеству.

Событие тридцать девятое Конец ознакомительного фрагмента. Полный техст находится на автортудей. Бесплатно. Приходите туда читайте оставляйте коментарии. С уважением. Афтор https://author.today/work/114911
Оценка: 7.29*42  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"