Николай Михайлович бесконечно вздыхает: "Тоскливо, не интересно жить. Чувство бесконечного одиночества".
Иван Иванович смотрит на Николая Михайловича с удивлением: "Не понимаю я тебя. Вот мне - хорошо. Домик я себе в Аксае построил? - построил. Машинами приторговываю. В принципе, всё у меня есть. На жизнь грех жаловаться" - "Дома, машины... А мне это не интересно. Раньше моя личность была тождественна государству. Я мог сказать, что государство - это я. Это было моё государство. Я и все люди были одно целое. И это грело.. А сейчас я - один. И все люди - одни. Они в принципе одиноки. Их границы ограничены ими самими." -"Ну, этого бреда я не понимаю."- скучно отозвался Иван Иванович. Степан Фёдорович говорит: "Скучно. Убить бы кого-нибудь и получить удовольствие" Светлана Ивановна удивляется: "Как, разве от убийства можно получить удовольствие?" - "А то как же?! Ты -врага своего - пожалеешь? А сейчас все люди в принципе враги друг другу. И мне всё равно, что с кем происходит." - Светлана Ивановна непроизвольно отодвигается от Степана Фёдоровича. "Да я вот расскажу последний случай - продолжает Степан Фёдорович - вот в связи с этими морозами. Был дождь, а потом мороз ударил. А я ведь - один. Я сам по себе. Я один против всех. Ну, и мне всё равно. И вот что меня поразило, как человек меняется. То есть как я изменился. Я от себя этого не ожидал. А дело было так. Поздний вечер. Погода так себе. Эта никем не убранная равнодушная заледенелость, охватившая город, и каждый по этому льду пробирается сам по себе. Ну, и я воюю с непогодой и с самим собой.
Иду по набережной. Народу - никого. И вдруг вижу впереди метрах в 70 от меня человек взбирается на парапет набережной. Подхожу ближе, и вижу, что стоит на парапете не один человек, а двое, парень и девушка. Невольно вспомнилась картина: были мы в альпинистском лагере в Приэльбрусье, взошли на вершину. А альпинисты же в связках ходят. И парень и девушка среди нас были. Между ними, как говорится, была любовь, и они всегда в связке друг с другом ходили. Они подошли к краю пропасти, чтобы в бездну внизу заглянуть, и, не знаю, что там у них случилось, то ли у кого-то из них голова закружилась, то ли кто-то из них оступился. Словом, один полетел в пропасть и потянул за собой другого. И так оба они вниз и полетели. И во время полёта зацепилась веревка за скалу, где-то посередине пропасти. И там они на этой веревке повисли. И висели они там больше года, потому что снять их было невозможно. И снизу водили туда туристов, и показывали на них, висящих посередине скалы, и рассказывали эту историю. Вот обо всём этом я вспомнил, когда увидел стоящих на парапете парня и девушку. Мне захотелось подойти к ним и сказать, что они рискуют, в особенности потому, что парапет вниз обрывается вертикальной стеной, а внизу - фарватер, и если упадешь, оттуда уже не выберешься. Я смотрю на них и понимаю, что положено им сказать это, но я уже знаю, что ничего им не скажу. И не скажу я им ничего потому, что в груди у меня ничего нет. Я им ничем не обязан, и они мне ничем не обязаны. Я - свободный человек, и они - свободные люди И каждый делает свой свободный выбор и несет ответственность за самого себя. И я, собственно, и не имею никакого права им что-то говорить, потому что этим я покушаюсь на их выбор, я ограничиваю их свободу. И они вправе послать меня с моим замечанием далеко. А мне это не надо. Но если люди делают свой выбор, если они свободны в своём выборе, то единственно они несут ответственность за него. Я же тут не причем, мне нет до них никакого дела.
Я подхожу ближе, уже слышу их голоса. Они о чем-то говорят и смеются. "Опасно- думаю я - опасно. Эх, молодость, она всегда ищет опасностей" И вдруг я вижу, что их словно ветром сдуло, и только внизу послышался удар проламываемого льда" - "И ты прошел мимо",- ехидно договорила Светлана Ивановна. Степан Федорович посмотрел на неё даже с некоторым удивлением, словно не понимая причины её ехидства. "Да нет,- сказал он, - я подошел к парапету и посмотрел вниз. Там, внизу, темновато было. Они там барахтались. И мне стало неприятно смотреть на это. Да и какое право я имею смотреть, что там с ними происходит. Это даже неприлично. И я пошел своей дорогой". "И у тебя что, как у Есенина, "ничто души не потревожит, и ничто не бросит её в дрожь"?- не унимается Светлана Ивановна. "А что её должно потревожить?"- недоуменно парирует Степан Фёдорович.
"Да, изменяются люди. Меняется строй, изменяются и люди"- философски заметил Николай Михайлович -"Ничего никогда не изменяется. Человек - он всегда человек - и Степан Федорович и при социализме был такой же, как теперь. Скажите, что не так, Степан Федорович" - возразила Светлана Ивановна. "Конечно, человек - он всегда человек. Но, конечно, в старое время я бы, конечно, ну, не знаю, что там можно было бы сделать, но я, конечно же, аларм поднял бы. Потому что я обязан был бы это сделать. Я должен был бы своё равнодушие, безразличие спрятать в карман и сделать то, что обязан был сделать. А тут мне было как-то даже не интересно. То есть в груди ничего не было. Мало ли всего этого постоянно происходит, и беспокоиться об этом нечего. О себе нужно думать. Только о себе, как выживать. Вот и всё." - "Я понял - воскликнул Николай Михайлович - Я всё понял! Помните у Достоевского: бога нет, и всё дозволено! Либералы нам говорили, что нужно жить не по понятиям, а по закону. А ведь что такое бог? - это жизнь по понятиям. Не убей, не пожелай жены ближнего своего - ведь это всё жизнь по понятиям. Понятия, которыми человек руководствуется, это есть его душа, которая ограничивает его инстинктивные поползновения. Отрицать жизнь по понятиям - это равносильно отрицанию бога в человеке. А человек без бога в себе - это скот, животное, которое лелеет и культивирует свои пороки. Сегодня люди движутся по жизни своими пороками. То-то либералы так вопили и вопят против цензуры. Первенство закона - это первенство порока. Закон регулирует отношения между пороками. Не понятия определяют закон, а закон обусловливает понятия. Вот мы и получаем понятия, которые высказал Степан Федорович. Мы имеем дело с властью порока".- И Николай Михайлович счастливо, по-детски рассмеялся, радуясь своему открытию.