Как-то в ноябрьские праздники профсоюз раскошелился на экскурсионный автобус, и мы поехали в Домбай. Собрались вместе люди из разных отделов, часто знающие друг друга только в лицо, или и в лицо не знающие. Такая разнородная компания.
Стоял маленький морозец и всю дорогу шёл первый снег. Под настроение погоде водители крутили песню "Снег кружится, летает, летает...", что создавало соответствующее лирическое настроение, так что мы и не заметили, как добрались до цели, или, другими словами, сама по себе поездка в автобусе по первому снегу доставила удовольствие.
В Домбае нас расселили в маленьких деревянных домиках по два человека. Я поселился с приятелем Виктором из соседнего отдела. Устроившись, пошли знакомиться с местностью. Ну, там, природные красоты и исключительно полезный воздух, о котором нам успели рассказать наши экскурсоводы, об этом я говорить не буду, потому что ничего в этом не понимаю. А вот то, на что я обратил внимание, была женщина из нашей группы. Она была со знакомой из отдела вентиляционщиков. Женщина произвела на меня большое впечатление. У неё, как говорится, было всё при ней, и в смысле натуры и в смысле ума. Это я сейчас так говорю, а тогда я, конечно, обо всех этих определениях не думал, а просто испытал впечатление: "Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б такую!", и, вместе с тем, ощущение, что я её недостоин. В магазине я купил бутылочку хорошего вина, и так как со знакомой из соседнего отдела у меня были приятельские отношения и я даже подозревал, что она в какой-то мере испытывает ко мне некие положительные чувства, то так получилось, что вечером мы вчетвером собрались в нашем деревянном домике, по чуть-чуть цедили вино и рассказывали разные случавшиеся с нами истории.
С чувством странности я отметил про себя Витино поведение, недовольство и внутреннее раздражение которого хотя и скрывались им, но они чувствовалось и вносили диссонанс в ощущение уюта, почти домашности и дружелюбия. Наконец, он разразился рассказом, который я ниже и привожу.
"Тянет"-начал он неожиданно с сарказмом.- Помните, как Гоша в "Москва слезам не верит" на вопрос, что он тут делает, отвечает "Тянет". Вот и я испытал однажды такое чувство. Послали меня как-то в Омск на повышение квалификации. А там были теоретические и практические занятия. Мы должны были пройти курс теории, сдать экзамены и потом выполнить практические задания, что-то вроде дипломной работы. И вот случилась как-то то, чего я от себя никак не ожидал. Конечно, занятия занятиями, а женщины женщинами. Я хочу сказать, ищешь для себя симпатию. Ну, и присматриваешься. И я присматриваюсь скорее инстинктивно, чем с какою-то особою целью. Я не знаю, у кого как, а у меня часто получается так, что испытываешь симпатию к женщине, но в то же время ощущаешь какую-то грань, которую не переступаешь. И как бы там отношения ни складывались, что бы между мной и женщиной ни произошло, там, близость, не близость, а эта грань существует, и её невозможно преодолеть. Говорятся разные слова о любви и прочь, и ты и сам пытаешься убедить себя, что любишь, а грань эта остаётся. Так что слова-то ты говоришь, а про себя думаешь: всё ты, брат, врешь. И совершенно отчётливо представляешь себе, что движет тобой не какое-то особенное чувство к ней, а единственно твоя потребность и желание удовлетворения. И когда она говорит тебе какие-то слова, ты тоже думаешь, что всё она врёт, и какая уж тут любовь, когда она просто чего-то хочет.
Нет, я чувствую, когда женщина меня хочет. Это, т.ск., черными буквами на белой бумаге пишется её поведением. И тогда ты ведешь себя соответственно своему отношению к женщине, в смысле, да-нет.
Но то, что со мной произошло, эта странность, это было один только раз в моей жизни.
А произошло вот что. После очередной лекции раздался звонок на перерыв. Преподаватель ушёл. А у нас аудитория была, знаете, амфитеатром. Народ поднимается, разминается. И я тоже. Мой взгляд скользит по аудитории, и останавливается на женщине. Останавливается на ней без всякой мысли, и только где-то в уголку сознания что-то такое мелькнуло во мне, что словно когда-то давно я обратил на неё внимание и она мне нравится. И дальше я, опять без всякой мысли, спускаюсь к ней, и когда я к ней приблизился, она словно ждала меня, и получилось так, что мы обнялись и впились губами друг в друга, да так и застыли в этом положении, словно хотели взять друг от друга всё, что в нас было.
Разумеется, народ у нас юморной, тут же начали считать "Раз, два, три...", а когда мы, наконец, оторвались друг от друга, закричали "ура". И так мы стали друг с другом, и настолько, что больше ни о чем не могли думать. Мы и не разговаривали практически друг с другом. Но только вдруг я обнаруживаю, что даже не знаю, как её зовут, потому что употреблялись только самые необходимые слова. И я подумал, что это неловко. И тут я совершил непростительную глупость, я спросил у женщин, как её зовут. Нужно было видеть их лица, когда я задал им этот вопрос. Такие понимающе - ехидные, плотоядные лица бывают только у женщин. Они переглянулись и этак усмехнулись и ничего мне не ответили. Я сообразил, что сделал большую глупость, и, чтобы как-то замазать её, я, преодолевая неловкость, спросил мою женщину: "Как тебя зовут?"- "Настя"- ответила она.
Как будто произошла и не большая неловкость, но что-то отравляющее уже произошло. А тут подкрадывается ко мне какая-то доброхотка, и говорит: "А ты посмотри на неё, она же беременная, посмотри на её живот. Она тобой свой грех прикрыть хочет." - и этак-то гнусно усмехается. И невольная мысль: "Неужели такое возможно!?" Я посмотрел на живот Насти. Живот как живот. Но я уже был отравлен. Сама эта высказанная "доброхоткой" мысль уже сидела во мне, и я почувствовал, как отделяюсь от Насти, как Настя становится внешним по отношению к мне человеком.
Настя была местной. Я бывал у неё дома, в её семье. Мы оставались вместе, вместе выполнили дипломную работу по связке контролера и токарного станка, но в отношения между нами проникла грусть. Когда я уезжал, она с грустью смотрела на меня, а я стыдливо прятал глаза, потому что ничего не мог поделать с тем, что засело во мне независимо от моей воли и что отодвинуло меня от Насти."
Виктор замолчал. Все молчали. Вечер был безнадежно испорчен.