Таким я оставил свой дом. Когда я возвратился, я уже был другим. И я был не один. Со мной была женщина. Но я возвратился, и, возвратившись, я почувствовал себя таким, каким был, покидая дом.
Да, мне казалось, что
я снова тот, каким был, покидая дом. В моём кармане звенели ключи от моего дома. И всё было по-прежнему. Я оказался в палисаднике моего дома, и словно не замечал изменений, которые произошли. Вернее, я их заметил, но это было "так", ведь я вернулся, и время, которое прошло со времени моего ухода, уничтожилось, сократилось, и теперь я стыковал моменты времени ухода и возвращения, и жизнь продолжится от точки, когда я ушел. Всё время, в которое меня не было, уничтожено, исчезло, и моя жизнь, прежняя жизнь продолжилась. Я стою в палисаднике. Зелени, которая
когда-то обвивала штакетник и которую вы видите на снимке, нет. Штакетник стоит
голый. И нет цветов, которые всегда росли в палисаднике. Я стою на голой земле.
Штакетник тянулся по всей улице. Но слева штакетника нет, остались лишь столбы,
на которых он держался. Я словно оказался вне времени. Я стоял и то, что
называется, был в себе, окружающее же меня представало передо мной как
реальность, которая окружает меня, но это была другая реальность, реальность
меня сегодняшнего. Время словно остановилось, или это я остановился во времени,
а время текло, и не существовало для меня времени и действий, которые оно несет
с собой, а - только его результаты. И всё же как-то время, наверное,
отсчитывалось, потому что я различал "до" и "после". Стояли столбы от
штакетника, но вот уже и столбов нет, а есть только вывороченные ямы из-под них.
Но вот уже нет штакетника и напротив моего подъезда, а стоят только столбы. А я
говорю себе, что это ничего. Что штакетник убрали для того, чтобы построить
лучший забор. Но вот и столбов штакетника нет, а есть только вывороченные
ямы из-под него. А я говорю себе, что это даже лучше. Что-то трогает меня
за плечо, чтобы я оглянулся назад. И позади я вижу подмытый водой фундамент
дома, из -под которого течет вода. Я думаю, что нужно куда то позвонить по
поводу аварии, но что то останавливает меня: никуда не нужно звонить.
А в это время моя женщина отходит в сторонку и кому-то звонит по мобильнику, и я слышу, как она кому-то говорит: "Я тут кайфую по полной программе. Всё настолько классно, что нет слов.
Знал бы ты, сколько бабок я поимела в последнее время". Я, словно посторонний самому себе, думаю, с кем она там разговаривает, наверное, с одним из своих
поклонников. Но это меня не трогает, потому что я к ней уже ничего не чувствую. А ведь когда-то я её любил. Женщина, которая покупается.
Когда-то, когда я её любил, я и возможности подобного предположить не мог. Впрочем, для меня сегодняшнего это не имеет значения,
потому что продажность - это - норма, это - в порядке вещей. Я отвлекаюсь от женщины и её жизни. Рука лезет в карман, достает ключи, я поднимаюсь по ступеням
каменного крыльца и открываю ключом дверь.
И увидел совсем не то, что ожидал увидеть, но что, кажется, увидеть
предчувствовал, потому что произошедшее далее я принял как то, что так и должно
быть и не могло быть иначе: весь дом внутри был не то, чтобы перестроен,
но стены, отделяющие одни квартиры от других, были разрушены, так что получилось
что-то в роде общака. Навстречу мне выскочил какой-то шибздик с претензиями,
который сразу же мне не понравился. Я отшвырнул его в сторону, тем не менее, он
за мной увязался, так что мне в связи с этим пришлось периодически его
поколачивать, что, как кажется, не производило на него особенного впечатления. Из
комнаты я прошел в другую, и здесь натолкнулся на группу пацанов. Я уже всё
понял. "Привет"- сказал я. Кто-то лениво ответил, но в целом моё появление не вызвало никакой реакции. Я пустился в путешествие по дому, и всюду наталкивался на группы пацанов с аналогичными приветствиями с моей стороны и безразличной реакций с их. Я уже понял, что возвращения домой не получилось,
что мне уже никогда не доведется встретиться с самим собой. Но, по-моему, это
меня не опечалило, я просто вернулся к себе, сегодняшнему. Привязавшийся ко мне
хвост мне порядком надоел. Я схватил его и начал обрабатывать уже серьёзно, но
он был словно резиновый, словно Ванька-Встанька. Он был из тех, кто убеждениям
не поддается. Оставив его, я вышел из дома. Стояла глубокая ночь, и я устремился
в темноту. Мне не было весело. Нет. Но что-то пёрло из меня, и темноту оглушал
мой голос: "Эх, калинка, калинка, калинка моя! В саду ягода малинка, малинка
моя". Навстречу мне из темноты с радостным с лаем бежали собаки для того,
чтобы некоторое время сопровождать певца.