"Флаг белый, через который синий крест святого Андрея того ради,
что от сего апостола приняла Россия святое крещение."
Из указа Петра I об учреждении Андреевского флага
Спичка чиркнула и загорелась, разменивая последние кубические сантиметры кислорода на мгновения жёлтого света.
Свет сейчас ценнее. Всё равно дышать скоро будет нечем, а света хочется мучительно, до боли, до спазмов в гортани и челюстных мышцах.
Шершавая пустота вытеснила все мысли; не получалось даже сфокусировать взгляд на вожделенном пламени, движущемся по тонкой осиновой палочке к пальцам. Пламя ползло быстро, слишком быстро, отдавая в замкнутое металлическое пространство свет солнца, собранный когда-то живым деревом.
- Зачем?
Губы прошептали бесполезное слово независимо от воли и сознания, всколыхнув неподвижный маслянистый воздух, быстро становящийся ядовитым. Огонёк тоже дёрнулся, потом упёрся в пальцы и попытался втиснуться между ними. Однако, пальцы были плотно сжаты, и спичка погасла, превратившись в кривой пористый огарок, тлеющий красным.
Пламя осталось радужным пятном на сетчатке глаз и светилось ещё несколько секунд, медленно угасая. Где-то в полуметре отсюда - если протянуть руку, можно было до неё дотронуться - была металлическая стенка прочного корпуса. Дальше - промежуток пустоты и стенка лёгкого корпуса подлодки. А сразу за ней - миллионы тонн воды, отбирающие всякую надежду увидеть свет ещё раз.
Кап.
По щеке поползла прохладная дорожка воды. Нет, эта капля не снаружи - переборки наглухо задраены и отсек полностью герметичен. Это с потолка капает конденсат - вода, испарившаяся со внутренней поверхности его собственных лёгких.
Мыслей не осталось, но одно старое воспоминание всё-таки распласталось по задней стенке черепа - там, куда поступают от глаз нервные импульсы, не несущие сейчас никакой информации.
Это случилось лет восемь назад. Он широким шагом вышел в августовский день из тяжёлых дверей здания номер два по улице Народного Ополчения. Перевод с повышением - после такого успеха легче лёгкого забыть про жутко далёкие, эфемерные вещи вроде отчаяния и страха.
Девочка сидела на кованой скамейке напротив здания Балтийского флота, и подбородок её характерно подёргивался. Разговорились. Оказалось, абитуриентка; не поступила и сидела в парке, пряча от жестокого мира потёки туши под глазами, в отчаянии неспособная даже пошевелиться.
Через двадцать минут разговора ни о чём она улыбалась и подзабыла, что жизнь пошла насмарку и выхода нет. Запомнилось удивление и радость от созерцания такой разительной перемены в настроении бедной девушки - потребовалось ведь всего несколько слов... Всего несколько слов - и у этого слабого существа появились силы жить, появилась надежда и стремление.
Вместо выпущенной из рук спички парень нащупал в кармане среди мелочёвки какую-то железячку и машинально ковырял ею под ногтем. Дышать приходилось заметно чаще. Накатила тошнота - то ли от удушья, то ли от постыдно безоглядного оптимизма собственных слов, сказанных незнакомой девушке восемь лет назад.
Кап.
Он сильно, очень сильно зажмурился, стараясь поймать давно угасший призрак пламени спички, но света уже не хотелось. Под плотным одеялом асфиксии разум сжимал спасительную соломинку воспоминания. Единственно только этим случаем, почти забытым, и теперь ставшим самым важным в жизни поступком, человек смог оправдать своё существование, и лишь поэтому не бросил задыхающееся тело грызть титановую переборку, ломать о ледяной металл ногти и сдирать кожу о сварные швы и трубы с задвижками. Всё внутреннее пространство черепа заполнило с каждой секундой нарастающее, невозможное, спасительное осознание:
- Не зря...
Измученный разум отключился; мысли, не поддающиеся упорядочению, густо роились и спонтанно гасли. Сознание разрушилось, рассыпалось на куски, как высыпаются зрелые семечки из чёрного круга подсолнуха, если провести под нему рукой.
Человек отбросил куда-то в угол серебряный крестик, который крутил в руках, и улыбался в кромешной темноте.