Аннотация: Описание израильского пассионария, с которым рассказчику довелось работать в одной фирме.
В израильских компаниях принято время от времени устраивать "дни кайфа". Они именно так и называются, потому что, в отличие от русского языка, на иврите "кайф" (произносящийся тут "кейф") является вполне официальным словом, а не жаргонным словечком, которое серьёзным людям употреблять не подобает. В эти дни сотрудники вместо того, чтобы вкалывать, выезжают "покайфовать" где-нибудь на лоне природы. "Кaйфование" заключается обычно в езде на джипах по лесистым холмам севера, скачках на верблюдах по пустыням юга или, скажем, в карабканье, полностью одетыми, вверх по водопаду. Последнее развлечение могло, видимо, появиться только в пустынной стране, где половодья и водопады продолжаются весьма ограниченное время в году. Человеку, родившемуся в краю, где вода не была дефицитом, трудно понять, почему промокание до нитки под ледяными струями является "кайфом".
Сегодня у нас прогулка на джипах по холмам севера. Со мной в джипе сидит парень по имени Моше. Говорят, среди его предков были какие-то перешедшие в иудаизм не то немцы, не то скандинавы. Гены этих предков вполне проявились в нём: у Моше голубые глаза и светло-русые волосы, которые он редко стрижёт, так что те спадают на плечи, придавая ему сходство с викингом. Это сходство усиливается редко расчёсываемой бородой того же цвета, что и волосы. И только длинный с горбинкой восточного типа нос указывает на наличие среди его предков не одних лишь европейских арийцев.
Моше чрезвычайно высок - почти метр девяносто. При таком росте он кажется очень худым, но в его жилистом теле скрывается недюжинная сила. Сегодня я вполне убедился в этом, когда надо было выйти из машины и разбросать камни и глиняные глыбы, скатившиеся с горы на дорогу и мешавшие проезду. Моше легко поднимал камни, вдвое большие, чем те, которые с трудом мог осилить я. Рост и сила, опять-таки, увеличивали его сходство с викингом - он очень естественно смотрелся бы в кольчуге, в рогатом шлеме и с круглым щитом.
Голову Моше покрывает огромная вязаная ермолка или кипа, как называют этот головной убор в Израиле. По размеру кипы, а также по рисунку на ней можно определить, к какому религиозному направлению принадлежит её владелец. Я совершеннейший профан в этих символах, но даже мне известно, что кипы таких гигантских размеров носят люди, принадлежащие к некоему ультраправому религиозно-политическому образованию. Настолько ультраправому, что, в своё время, оно было поставлено вне закона как "расистское" и "антидемократическое". Первое время, после запрещения его партии, Моше перестал принимать участие в выборах в Кнессет (нельзя же голосовать за "этих леваков"). Впоследствии он убедился, что "леваки" бывают "чудовищные" и "умеренные", и стал голосовать за последних, дабы хоть как-то помешать первым.
После работы Моше ходит заниматься в религиозную семинарию - ешиву. Там он углубляет свои знания в священном писании, а также комментариях к писанию, произведённых более чем за двадцать веков поколениями раввинов. Поэтому Моше постоянно что-то читает. Если же обстоятельства не позволяют ему читать (когда он, например, сидит в трясущемся джипе), он погружается в раздумья о чём-то одному ему известном. Говорит Моше мало, в основном отвечая на вопросы, обращённые к нему.
Вероятно, из-за этой погружённости в себя Моше почти не следит за внешним видом. Мятая, не совсем свежая рубашка с торчащими из-под неё нитяными кисточками - "цициёт", только частично бывает заправлена в брюки. Сами брюки редко бывают отглажены, а ботинки не всегда начищены. Очевидно, что внешний вид его не интересует абсолютно, и периодические улучшения его наружности следует объяснять кампаниями жены, которая, занятая воспитанием восьми детей, только изредка находит время для приведения мужа в порядок.
Моше с семьёй проживает в мусульманском районе Иерусалима среди совершенно враждебного населения. Это сделано вполне обдуманно, Моше полагает проживание в таком месте подвижничеством - утверждением права евреев жить где угодно в Иерусалиме. Видимо, он пользуется в этом вопросе полной поддержкой своей жены, хотя не понятно, как женщина может подвергать своих детей ежедневной опасности. Их дети ходят в школу и возвращаются домой под надзором полиции.
Детей у них, как я уже говорил, восемь душ. Вообще, в религиозной среде это не предел: бывают семьи и с двенадцатью детьми. Некоторые, правда, останавливаются на шести. Если спросить о причине многодетности, ответ будет очень прост: изгоняя Адама и Еву из Рая и одаривая их напоследок отеческими пинками, Бог, как известно, приговаривал: "Плодитесь и размножайтесь". Таким образом, многодетность - это всего лишь исполнение Господнего завета самими незадачливыми прародителями и их потомками.
Это объяснение, однако, не совсем удовлетворяет: ведь каждая семья вольна выбрать свою границу рождаемости, и, если границы могут колебаться от шести до двенадцати, то почему не от трёх до шести или от одного до трёх? Да и Бог вовсе не повелел "плодиться и размножаться" до предела физических возможностей. Моё собственное, никем не подтвержденное, объяснение состоит в следующем: инстинктивно они понимают, что чем больше детей, тем моложе народ. А чем моложе народ, тем более он готов к борьбе: ведь война - это, в первую очередь, удел молодых. Таким образом, дети родятся и растут для грядущих сражений. Интересно, что противная сторона, похоже, разделяет это мнение: ведь и у них темпы деторождения весьма велики.
Сам Моше постоянно вооружён. Его совершенно невозможно представить себе без пистолета. Вот и сейчас, когда он сидит в джипе напротив меня, кобура чернеет на правом боку. Раз в месяц Моше ходит в тир тренироваться в стрельбе и владении оружием. Он относится к оружию очень серьёзно, ибо только с помощью оружия, считает Моше, евреи обретут право селиться где угодно в Стране Израиля. Почему же так важно это право? Моше и его единомышленники полагают, что между народом и его землёй существует некая мистическая связь. Если народ верен земле, то земля одарит его, как мифического Антея, непобедимой силой. Если же народ предаст землю, покинет её, то станет бессильным. Бессильными и были евреи на протяжении последних двух тысяч лет, и Моше совершенно ясно, почему это произошло. Вся жизнь Моше - это подвижничество с целью возвращения "Страны Израиля" "Народу Израиля".
Однако Моше понимает "Страну Израиля" несколько шире, чем многие другие. По Моше, в это понятие входит и Дамаск, и верховья Нила. На востоке же "Страна Израиля" должна простираться до Евфрата. Как-то мы в шутку спросили его, не поселится ли он в Дамаске, если в какой-нибудь из будущих войн израильская армия оккупирует этот город. "Безусловно", - был мгновенный ответ, и мы поняли, что и вопрос-то был совершенно излишен.
Некоторую медлительность Господа в деле содействия возвращению всей территории страны её народу следует, как объясняет Моше, усматривать в греховности последнего, столь же прискорбной, сколь и очевидной. Наиболее же опасной формой греховности является восприятие чужих культурных традиций и забвение собственных. Дабы отвратить израильтян от этой опасной тенденции, Моше пытается влиять на окружающих личным примером. Так, например, будучи весьма озабоченным глубиной и повсеместностью проникновения "чуждой нам и по сути языческой" западной культуры в Израиле, Моше решил исключить, по мере возможности, из своей практики употребление арабских цифр и григорианских дат. Дело в том, что еврейские буквы имеют также и числовое значение, и ими можно записывать и цифры, например, даты еврейского календаря. Всё, что нужно - это знание самого календаря и способа записи цифр еврейскими буквами.
Еврейский календарь лунный, в нём двенадцать месяцев по двадцать восемь дней, а в високосные годы тринадцать, так что связь между григорианскими и еврейскими датами весьма сложная. Скажем, сегодня пятнадцатое число месяца Шват пять тысяч семьсот шестьдесят восьмого года от сотворения мира. Чтобы узнать это, я воспользовался специальной компьютерной программой, переводящей григорианские даты в еврейские. Но Моше считал, что всё должно быть наоборот: помнить нужно еврейские даты, а программой пользоваться, если потребуются соответствующие григорианские. Записав еврейскую дату еврейскими же буквами-цифрами, мы получим, к вящей радости Моше, выражение, в коем нет ни одного "чуждого" символа. Кроме дат, таким же способом можно записывать любые числа, например, суммы на банковских чеках. Именно это в один прекрасный день и проделал Моше в своём отделении банка. В начале банковские служащие очень бурно реагировали, советовали обратиться к психиатру, предлагали немедленно вызвать скорую помощь. Однако Моше был непоколебим. Среди прочего он утверждал, что существует закон, по которому банки обязаны принимать чеки, выписанные еврейской нумерацией, так как евреи вовсе не должны понимать никакой другой способ написания. Так что, в случае отказа принять его чеки, Моше вполне серьёзно грозил банку судом. В конце концов, Моше победил: банковское начальство решило, что будет легче вооружить сотрудников конвертирующими программами для обслуживания Моше, нежели потерять клиента, да ещё с судом и скандалами.
В своё время Моше служил в разведроте одной из пехотных бригад и овладел всеми видами стрелкового оружия. Он был на войне и вероятно видел смерть. Весьма вероятно, он убивал. Он очень мало говорит о своей службе, поэтому в этом аспекте ничего нельзя о нём сказать наверняка. Боевую подготовку он считает частью своего подвижничества, так что стрельба и рукопашный бой являются третьим, после религии и работы, занятием, наполняющим его жизнь. Один раз, поднявшись на крышу здания компании, уж не помню по какой надобности, я обнаружил там Моше, отрабатывающего движения карате. Его длиннющие ноги, со свистом описывающие круги в воздухе, а также всклокоченная, топорщащаяся на ветру борода, придавали ему сходство с ветряной мельницей и Дон-Кихотом одновременно. Это комическое сочетание меня очень развеселило, и мне захотелось "подколоть" Моше. Как назло, ничего особенно остроумного не приходило в голову, и, наконец, я спросил:
- Зачем тебе всё это, Моше? Разве молитва - не лучшая защита для верующего?
Упоминая "молитву как лучшую защиту", я обыгрывал аргумент некоторых религиозных групп, утверждавших, что они не должны служить в армии, ибо "молитвы защищают лучше танков". Моше прекратил свои упражнения и, обернувшись ко мне, совершенно серьёзно произнёс:
- Молитва чрезвычайно важна. Без молитвы ничего не может быть сделано. Но нельзя полагаться только на молитву. Когда у наших прародителей Авраама и Сары не было детей, они ежедневно многократно молились, дабы Бог даровал им сына, но, думаешь, они этим ограничивались?
Этот аргумент, в особенности в устах Моше, привёл меня в восторг. Самым поразительным было то, что Моше оставался совершенно серьёзным. Он и не думал шутить. Чувство юмора было ему неведомо.
- А как ты знаешь, Моше, что молитвы вообще помогают? - продолжал спрашивать я. - Как ты знаешь, что они доходят до Бога?
- Я не знаю, - отвечал Моше, - но есть притча, что, когда праведный молится, ангелы повторяют за ним слова молитвы, и Всевышний слышит их.
Я понял, что мне не стоит оставаться там дольше - я ёрничал, а Моше старался как можно серьёзнее отвечать на мои глупости. Поэтому я ушёл, предоставив Моше его занятиям.
Моше придерживался радикальных взглядов на "врагов", к каковым он причислял почти всё арабское население Израиля. Как-то ВВС провели операцию по ликвидации одного из лидеров группировки ХАМАС. С этой целью тонная бомба была сброшена на дом, в котором находился упомянутый лидер. Он погиб, а вместе с ним ещё около дюжины человек, включая детей. Эта история наделала много шуму во всём мире, гневные осуждения Израиля сыпались, как из рога изобилия. Кто-то из коллег спросил тогда Моше, одобряет ли он подобные методы.
- Разумеется, - ответил Моше, - останься этот мерзавец жив, и в опасности бы оказались жизни десятков израильских детей. Разумеется, приемлемо спасти десятки ценой жизни единиц.
Видя, что его аргумент не был принят безоговорочно, он добавил:
- Я бы сбросил бомбу, даже если бы в этом доме находились мои дети.
Он произнёс это спокойным уверенным голосом, и было ясно, что он действительно верил в то, что говорил. При этом в его тоне не чувствовалось особой ненависти. Вообще, он всегда говорит ровным и спокойным тоном, слегка прикрыв уставшие от постоянного чтения глаза. В его манере держаться и разговаривать очень мало от стереотипов "фашиста" и "мракобеса", каковым его, без сомнения, считают многие.
Сегодня, сидя с ним в одном джипе и рассеяно глядя на не очень броские красоты израильской природы вокруг, я предавался размышлениям о Моше, его жене и людях, подобных им - людях, вся жизнь которых - это принесение себя в жертву во имя некой мечты. Мы можем не соглашаться с ними, но мы не можем не восхититься их преданностью этой мечте. Мы не можем также не замечать, что их жизнь - это, может быть, превратно понятое служение народу, к которому принадлежим и мы. В самом деле, ведь мы превозносим подвиг Маккавеев и защитников Массады. Мы считаем их символами мужества и доблести нашего народа. Но ведь и те, и другие были религиозными фанатиками, гораздо более близкими Моше и ему подобным, чем нам, современным и просвещённым.
Дон-Кихот не очень удобен, он ведь редко идёт на компромиссы. Но его охотно терпят, пока он худ и немощен, пока на голове у него смешной тазик, а в руках проржавевший насквозь и потому безобидный меч. Иногда даже восхищаются, цокая языком, его преданностью неисполнимой мечте. Чаще, однако, его жалеют как неприспособленного к жизни чудака. А вот Дон-Кихот, наделённый мощью ветряной мельницы - это совсем другое дело: он ведь на многое способен, а потому он вызывает не жалость, а страх. Общество, уставшее бороться, стремится избавиться от таких людей, вытравить их из себя. На них бросают отряды конной полиции, пытающиеся длинными дубинками согнать их со спорной земли, которая, как они верят, была обещана нашим предкам и нам самим Всевышним. Но когда позовёт труба, они, забыв недавние обиды, явятся в первых рядах и пойдут в бой, и, возможно, сложат головы, за свою страну, за свой народ, который и боится их, и нуждается в них.
В таких раздумьях я провёл около получаса. Между тем, на востоке потемнело небо, и стало ясно, что не более чем через час-полтора нас настигнет гроза. Было решено закончить прогулку плотным обедом под открытым небом до начала грозы, а затем погрузиться на автобусы и ехать восвояси. Обед был уже приготовлен для нас на веранде некоего сельского ресторана. Тут оказалось, что Моше не может обедать с нами, так как он не был уверен в кошерности этого ресторана. Напрасно хозяин демонстрировал ему сертификат, выданный каким-то местным раввином - оказалось, что во всём Израиле не было и десятка раввинов, сертификатам которых Моше доверял. Понимая, что спорить бесполезно, мы принялись за трапезу, предоставив Моше поступать, как он сочтёт нужным. Моше рассудил, что, если он не может обедать, то самое разумное будет предаться молитве.
Он вытащил молитвенник, обратился лицом на юго-восток и, натянув на голову талит - белое полотнище с синими полосами по краям, стал, раскачиваясь, что-то шептать. Вдалеке раздавались глухие раскаты грома. А может быть, это был не гром, а голоса ангелов, повторявших слова молитвы, дабы Всевышний мог их лучше слышать?