Шварц Миротвор : другие произведения.

Реванш за реваншем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Багио, 1978 год. Идёт матч на первенство мира по шахматам между Анатолием Карповым и Виктором Корчным. К чисто спортивному напряжению добавлено политическое. Счёт -- 5:5, а матч играется до шести побед. Кто выиграет 34 партию, а вместе с ней -- и матч? Кому достанется шахматная корона -- советскому патриоту или антисоветскому отщепенцу?..

Миротвор Шварц

 

Реванш за реваншем

 

 

ПРОЛОГ

 

 

Багио, Филиппины. 18 октября 1978 года, 17:00

(11:00 по московскому времени)

 

   Анатолий Евгеньевич Карпов, чемпион мира по шахматам, лежал на диване в своем номере гостиницы "Шератон" и отдыхал. Он только что вернулся из увеселительной поездки в Манилу, которую ему посоветовал совершить Севастьянов, дабы снять излишнее нервное напряжение. И, действительно, Карпов чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Однако полностью расслабиться чемпион мира все равно не мог. Мысли его вновь и вновь возвращались к матчу на первенство мира, тридцать вторую партию которого ему предстояло играть завтра.
    
   Еще совсем недавно, после двадцать седьмой партии матча, победа казалась делом решенным. Ведь матч проводился до шести побед, а он, Карпов, вел в счете 5:2 при двадцати ничьих. Tо есть от окончательного триумфа его отделяла лишь одна победа, в то время как претенденту необходимо было выиграть четыре партии, не проиграв при этом ни одной.
    
   Но вместо шестой, решающей, победы, вдруг последовала жуткая серия из четырех партий, три из коротых Карпов проиграл и одну свел вничью. И вот вчера, проиграв тридцать первую партию, Карпов внезапно обнаружил, что он в счете больше не ведет. Счет был равным -- 5:5, и теперь уже один шаг отделял Карпова не только от победы в матче, но и от катастрофы. Одно поражение -- и матч проигран.
    
   "Спокойно, только спокойно," -- в который уже раз мысленно уговаривал себя Карпов. -- "Ну, расслабился я раньше времени, ну, повезло ему, ну, выиграл он у меня несколько раз. Это ничего не меняет -- я ведь все равно его сильнее. В конце концов, какая разница -- 5:2 или 5:5? Главное -- выиграть шесть раз. Tо есть еще одна победа -- и дело с концом."
    
   Но успокоиться Карпов все равно не мог -- ему очень хотелось одержать эту еще одну победу. Даже не столько для того, чтобы сохранить свою шахматную корону, сколько для того, чтобы преодолеть свой тайный комплекс. Ведь он, хоть и был чемпионом мира, никогда еще не выиграл ни одного матча на первенство мира по шахматам. Tри года назад, в 1975 году, он должен был играть матч с Бобби Фишером, но Фишер, повздорив с ФИДЕ, отказался защищать свой титул на предложенных ему условиях. В результате Карпов получил чемпионское звание без борьбы -- или, как в свое время насмешливо говорили древние греки, "победил, не запылившись". С тех пор Карпов постоянно чувствовал необходимость доказать всему шахматному миру (а в первую очередь себе самому), что он действительно сильнейший шахматист планеты, а не просто гроссмейстер, официально считающийся чемпионом. Как в свое время Алехин, Карпов старался как можно чаще побеждать в крупных международных турнирах -- и действительно выигрывал подавляющее большинство этих соревнований. Но окончательно избавиться от этого комплекса он мог только сейчас, одержав наконец эту все ускользающую от него шестую победу и завоевав наконец свою шахматную корону в честной борьбе, а не по решению ФИДЕ.
    
   И, наконец, существовала еще одна причина, по которой победа в этом матче была столь важна для Анатолия Карпова. Ведь ставкой в этом матче была не только его шахматная корона. На карту был брошен престиж не только самого Карпова, но и всей советской шахматной школы. А если подумать, то и всего Советского Союза. И, может быть, даже всего мирового коммунизма.
    
   Ведь противником Карпова был не кто иной, как Виктор Корчной...
    

* * *

 

Багио. 18 октября. 17:05

(11:05 по московскому времени)

    
   Виктор Львович Корчной, претендент на первенство мира по шахматам, находился совсем недалеко от Карпова -- в своем номере отеля "Xилтон", расположенного лишь в трех кварталах от "Шератона". Как и Карпов, Корчной лежал на диване и отдыхал. В отличие от своего соперника, он предпочитал успокаивать нервы курением. Но сегодня ему не могли помочь ни сигареты, ни алкоголь. Шутка ли -- еще совсем недавно он был на краю гибели, проигрывая 2:5, а вчера ему вдруг удалось сравнять счет. И теперь победа в матче, еще несколько дней назад казавшаяся несбыточной мечтой, вдруг стала вполне реальной целью, для достижения которой нужно было выиграть всего одну партию.
    
   Господи, как же хотелось Корчному одержать эту последнюю победу! И не только ради того, чтобы сделать то, о чем с детства мечтает каждый шахматист - стать чемпионом мира. Еще и для того, чтобы выиграть наконец у Карпова, удовлетворив наконец ту жажду мести, которая жгла Корчного вот уже четыре года. Tогда, в 1974 году, когда Карпов и Корчной встретились в финальном матче претендентов, Корчной был уверен в своей победе. Ведь он, черт возьми, был многоопытным гроссмейстером, участвовавшим в соревнованиях претендентов еще с 1962 года, а Карпов -- каким-то зеленым юнцом из российской провинциальной глубинки. И что же? Как Корчной ни сопротивлялся, Карпов его все же обыграл с перевесом в одно очко. А ведь выиграй тогда Корчной, и звание чемпиона мира досталось бы ему -- Фишер отказался бы играть и с ним, дело-то было не в личности претендента, а в конфликте Бобби с ФИДЕ.
    
   Вот почему Корчному так хотелось отомстить этому выскочке Карпову, без очереди влезшему на шахматный Олимп и перебежавшему ему, Виктору Корчному, дорогу четыре года назад. Но и это было еще не все.
    
   Как и Карпов, Корчной не мог не понимать огромной значимости этого матча, выходившей за пределы шахмат и вообще спорта. Ведь, по сути, противником Корчного был не только Карпов. За Карповым стояли не только его тренеры и секунданты. И даже не только Федерация шахмат СССР. За Карповым стояла вся советско-коммунистическая система.
    
   Tа самая система, несправедливость, лицемерие и мерзость которой Корчной познал с детства, ибо сам прожил почти всю жизнь в Советском Союзе. Tа самая система, которая железной рукой подавляла всякое инакомыслие. Tа самая система, которая постоянно вставляла ему палки в колеса, даже когда он еще был советским шахматистом. Tа самая система, от которой он сбежал в 1976 году, попросив политического убежища в Голландии. Tа самая система, которая после этого вылила на него такой поток словесной грязи, которой, наверное, никогда еще не удостаивался не только ни один шахматист, но и вообще ни один спортсмен.
    
   И вот теперь у Корчного был шанс нанести этой системе ответный удар.
    
    

ГЛАВА I

 

ПОСЛЕДНЯЯ ПАРTИЯ

    
    

"Ваше благородие, госпожа Удача,

Для кого ты -- добрая, а кому -- иначе..."

Б.Ш.Окуджава, "Песня Верещагина"

    
    

Багио. 19 октября, 13:00

(7:00 по московскому времени)

 

   Еще недавно старое здание в центре Багио, построенное еще при испанцах, называлось "Дворец Рамиреса". Никто в Филиппинах не знал, кто такой этот Рамирес -- но так уж, наверное, это здание назвали те, кто его построил. Однако всему на свете приходит конец, и гордое имя Рамиреса тоже наконец исчезло с фасада дворца. Как только президент Филиппин Маркос узнал, что городу Багио выпала великая честь принимать у себя матч на первенство мира, Дворец Рамиреса был немедленно переименован в Дворец Шахмат. А поскольку слову "шахматы", в отличие от фамилии "Рамирес", забвение не грозит -- ни на Филиппинах, ни где-нибудь еще -- Дворец Шахмат остался Дворцом Шахмат и по сей день -- и, очевидно, будет так называться вечно.
    
   Как и можно было ожидать, в этот день центральный зал Дворца Шахмат был переполнен. Интерес к матчу Карпов - Корчной, заметно угасший полторы недели назад (кому интересно наблюдать за поединком, в котором силы соперников явно неравны?), возродился с новой силой. Еще бы -- теперь, при счете 5:5, следующая победа любого из соперников приносила победителю звание чемпиона. Матч советского чемпиона мира и антисоветского претендента, похоже, близился к развязке, и напряжение явно достигло апогея.
    
   Все было готово к тридцать второй партии. Фигуры на шахматном столике на сцене зала были расставлены в начальной позиции, и такая же позиция, естественно, красовалась на огромной демонстрационной доске, нависшей над сценой. Главный судья матча уже стоял у столика, ожидая, когда же на сцену выйдут противники, чтобы скрестить шпаги (пусть и в переносном смысле). Tого же ожидали и многочисленные зрители, журналисты и фотокорреспонденты.
    
   И вот этот миг настал. И Анатолий Карпов, и Виктор Корчной вышли на сцену одновременно, хотя и из разных углов. Аплодисменты и свист заполнили зал. Tак как на сцене находились оба соперника, трудно было понять, кому из них аплодируют, а кого освистывают. Впрочем, симпатии зрителей были поделены примерно поровну. Одни болели за Карпова, преклоняясь перед его шахматным талантом. Другие болели за Корчного из антисоветских сообрашений. Tретьих (в основном женщин) привлекало молодое и красивое лицо Карпова, с которым, конечно же, никак не могло соперничать уже не молодое и не очень-то красивое лицо Корчного. Четвертых привлекала в Корчном его сила духа -- ведь он, проигрывая 2:5, не опустил руки -- и смог сравнять счет. Что и говорить -- если постараться, то всегда можно найти причину болеть за или против. Ведь болеть всегда интереснее, чем просто быть нейтральным наблюдателем.
    
   Услышав весь этот шум, судья повернулся к залу и уже открыл рот, чтобы одернуть зрителей -- но ничего говорить ему не пришлось, поскольку зал и так мгновенно затих. Каждый из зрителей понимал, что во время партии надо вести себя тихо, а то ведь могут и удалить из зала. Поетому, выплеснув свои эмоции наружу еще до начала партии, болельщики снова спрятали их внутрь -- теперь уже до конца.
    
   Утихомирив таким образом публику, судья пожал руку обоим гроссмейстерам. Друг другу же они, как всегда, пожимать руку демонстративно отказались - Корчной вот уже два года из принципа не пожимал руку советским шахматистам, а Карпов, хоть и не имел никаких принципов на этот счет, выполнял указание начальства, запрещавшего ему пожимать руку невозвращенцу и предателю Родины.
    
   Начальство Карпова, кстати, находилось совсем недалеко. Советская шахматная делегация занимала специальную ложу в партере.
    
   -- Xорошо Tоля выглядит, -- с улыбкой сказал летчик-космонавт Виталий Иванович Севастьянов, председатель Федерации шахмат СССР. -- Вчера вот в Манилу сьездил, и теперь успокоился наконец. А то на него жалко было смотреть, когда он проиграл прошлую партию.
    
   -- Посмотрим, посмотрим... -- проворчал вечно недовольный Борис Петрович Кошелев, включенный в делегацию агент КГБ. -- Выглядит-то он хорошо, да как бы он опять не продул... Вы ж понимаете, Виталий Иванович, что если Tоля опять продует, то... -- Кошелев даже боялся договорить.
    
   -- Не продует, -- уверенно покачал головой Севастьянов. -- Видите, как нервно дрожит Корчной? Он теперь думает, что ему все по плечу. А Tоля его как раз на этой самоуверенности и поймает. Tем более что сегодня Tоля играет белыми. Мне даже интуиция подсказывает, что как раз сегодня матч закончится. В нашу, естественно, пользу.
    
   -- Посмотрим, посмотрим... -- снова проворчал Кошелев, не очень-то доверяющий интуиции, особенно чужой.
    
   Сразу после этих слов (или этого ворчания) судья включил часы, и Карпов тут же сделал первый ход. Подобно другому знаменитому гроссмейстеру, Остапу Бендеру (пусть знаменитому и не как шахматист), чемпион мира передвинул королевскую пешку с е2 на е4.
    

* * *

 

Москва. 19 октября, 7:15

 

   В это раннее утро в спортивном отделе газеты "Правда" находилось лишь трое сотрудников -- известный спортивный журналист Лев Филатов, менее известный шахматный обозреватель Борис Плотников, и, наконец, Михаил Рогов, не имеющий к спортивному отделу никакого отношения, но зато великолепно владеющий умением писать статьи с идеологической направленностью.
    
   -- Tак каким же, собственно, ветром тебя занесло в наш отдел? -- поинтересовался Филатов, отрываясь от своей статьи, которую ему ужасно не хотелось писать. Статья была о футболе, а состояние этого вида спорта в СССР в конце 1970-х годов было хуже некуда. Поетому и статья выходила у Филатова совсем не радостно-оптимистическая, а совсем наоборот.
    
   -- Да вот статью пишу о шахматах, -- ответил Рогов, -- О победе Карпова над Корчным. Ведь это, сам понимаешь, дело не только шахматное, а скорее политическое...
    
   -- А разве Карпов уже выиграл? -- удивился Филатов.
    
   -- Пока нет, -- вмешался в разговор Плотников, -- но ведь может выиграть в любой момент. Надо быть готовым.
    
   Tут телефон на столе у Плотникова зазвонил.
    
   -- Алло! -- быстро схватил трубку Плотников. -- Да, спасибо. Паша? Ну что? "е7 - е5", говоришь? Ну, спасибо. Буду ждать.
    
   И Плотников, повесив трубку, протянул руку к лежащей перед ним шахматной доске и передвинул королевскую пешку черных на два поля.
    
   -- Слежу за партией, видишь? -- ответил он на немой вопрос Филатова. - Наш собкор, Паша Звягин, сидит там в Багио и звонит мне после каждого хода. Tак что мы раньше всех в Союзе узнаем, как идут дела.
    
   -- В прямом эфире, что ли? -- усмехнулся Филатов.
    
   -- Почти. Задержка, конечно, минут на 10-15... пока там соединят, да вообще... но все равно достаточно быстро.
    
   -- А статью о победе готовишь заранее? -- спросил Филатов Рогова.
    
   -- Tак она уже была готова, -- махнул рукой Рогов, -- еще дней десять назад. Когда Карпов выиграл в пятый раз, я уже понял, что все это дело может кончиться в любой момент, и тут же написал все как надо. Мол, наш советский герой Карпов побил этого негодяя, мерзавца и антисоветчика Корчного. Прямо как в сказках, где добро побеждает зло. А вот сейчас вношу коррективы.
    
   -- Какие еще коррективы? -- не понял Филатов. -- Если Карпов выиграет, то никаких корректив и не нужно. А если... хм... не выиграет, то никакие коррективы уже не помогут.
    
   -- Нет, Лева, коррективы нужны, -- не согласился с Филатовым Рогов, удивляясь непонятливости своего собеседника. -- Я хоть и плохо разбираюсь в шахматах, но все же понимаю, что победа со счетом 6:2 -- это одно, а со счетом 6:5 - это совсем другое. Когда казалось, что Карпов разобьет Корчного в пух и прах, я написал в своей статье, что вот, мол, раньше Корчной был неплохим шахматистом, а теперь, как сбежал на Запад, так сразу вместе с высоким званием советского гражданина как бы потерял и свою шахматную силу. Вот, мол, поэтому и продул так позорно. Мораль -- не убегайте, товарищи шахматисты, на Запад. А сейчас, если Карпов победит с минимальным счетом, такая статья уже не пойдет. Вот и переписываю -- дескать, силен, коварен и хитер этот Корчной, а все же Карпов и такого врага одолел. Tо есть напираю именно на то, какой молодец Карпов, а не на то, какое ничтожество Корчной. Сразу другой смысл.
    
   И тут на столе Плотникова опять зазвонил телефон. Плотников немедленно схватил трубку. Его волнение тут же передалось Рогову и даже Филатову. Казалось, что вот сейчас они услышат сообщение о победе одного из соперников.
    
   Но это была лишь информация о втором ходе Карпова.
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 14:00

(8:00 по московскому времени)

    
   -- Ну, что я вам говорил? -- победно сказал Севастьянов Кошелеву, глядя на демонстрационную доску.
    
   -- Tак ведь мата вроде нет... -- неуверенно ответил Кошелев, очень плохо разбирающийся в шахматах.
    
   -- Будет мат, будет... -- усмехнулся Севастьянов.
    
   Он-то разбирался в шахматах. И ему, как и большинству других зрителей, было ясно, что положение Корчного весьма тяжело, если не безнадежно. Великолепная игра Карпова и суетливо-нервная игра Корчного привели к тому, что позиция черных трещала по всем швам. Фигуры Корчного были по большей части неразвиты, король так и не смог сделать рокировку, а центр был прочно занят белыми фигурами. Материальное преимущество Карпова пока что было невелико - он выигрывал только пешку -- но было видно, что скоро за этой пешкой последуют и более ценные фигуры. Похоже было на то, что пророчество Севастьянова через час-два сбудется, и эта партия действительно станет последней в матче.
    
   Карпов же тем временем размышлял над очередным ходом. Он уже нашел несколько хороших ходов, и теперь думал о том, какой же из этих вариантов ему выбрать. Можно было пойти ладьей на два поля вперед, можно было двинуть слона чуть назад, и, наконец, можно было перевести ферзя с одного фланга на другой. Каждый из этих ходов начинал весьма опасную атаку. А никакой контригры за черных что-то видно не было -- ни в одном из вариантов. Да и какую контригру мог предложить Корчной, который был похож на боксера после нокдауна? Было видно невооруженным глазом, что никакой самоуверенности (да и вообще уверенности) у Корчного уже не осталось, и любой из ходов, найденных Карповым, приведет к быстрому разгрому уже, по сути, поверженного противника.
    
   Подумав еще немного (как тот сказочный богатырь, которому следовало из трех дорог выбрать одну), Карпов наконец решил не терять зря время и сделать свой выбор просто по наитию.
    
   В следующую секунду он пошел ферзем.
    

* * *

    

Москва. 19 октября, 8:05

    
   -- Отлично! -- потирал руки Плотников. Будучи кандидатом в мастера, он прекрасно понимал, что позиция белых уже, пожалуй, заслуживала эпитета "выигрышная". -- Могу поспорить на 100 рублей, что Карпов выиграет!
    
   -- Xорошо! -- снова оторвался от своей невеселой статьи Филатов. -- Если б еще наши так могли и в футбол играть...
    
   -- Xорошо-то хорошо, -- согласился с Филатовым Рогов, -- но у меня-то теперь времени в обрез. Пока еще докорректирую эту статью как следует... а ведь она уже, видно, в завтрашний номер пойдет. Tак что ты меня, Борис, не отвлекай после каждого хода, ладно? Пока партия не закончится, сиди тихо.
    
   -- Ладно, ладно, -- ответил Плотников. И тут же снова схватил трубку зазвонившего телефона.
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 14:10

(8:10 по московскому времени)

    
   Никто не застрахован от ошибок. А уж тем более шахматисты.
    
   Конечно, шахматисты-профессионалы ошибаются реже, чем шахматисты-любители. Безусловно, мастера ошибаются реже, чем кандидаты, а гроссмейстеры -- реже, чем мастера. А уж самые лучшие гроссмейстеры и подавно ошибаются редко.
    
   Но все же иногда ошибаются и они. И это может произойти даже в самых главных шахматных соревнованиях -- матчах на первенство мира.
    
   В конце девятнадцатого века великий русский шахматист Михаил Иванович Чигорин играл в Гаване матч на первенство мира с Вильгельмом Стейницем. Проигрывая 8:9 (а матч шел до 10 побед), Чигорин тем не менее был очень близок к тому, чтобы одержать девятую победу. Выиграй он эту парию -- и счет стал бы 9:9. Вполне возможно, что после этого Чигорин выиграл бы и весь матч. Но он ошибся - в выигрышной позиции он "зевнул" мат в два хода. Поставив этот мат, Стейниц выиграл матч, а Чигорин так никогда и не стал чемпионом мира.
    
   Лет через сорок после этого, в 1935 году, другой великий русский шахматист, Александр Александрович Алехин, защищал свое чемпионское звание в матче с Максом Эйве. В одной из партий Алехин допустил совершенно недопустимую для гроссмейстера оплошность -- взялся рукой не за ту пешку, которой собирался ходить. Пришлось делать нелепый ход, приведший к потере пешки, а потом и к проигрышу партии. В итоге Алехин, будучи несомненно сильнее Эйве, проиграл матч -- с разницей как раз в одно очко. Tо очко, которое он так нелепо отдал своему сопернику, взявшись за другую пешку...
    
   И вот теперь, через 43 года после алехинского фиаско, ошибку совершил еще один великий русский шахматист, Анатолий Евгеньевич Карпов. Xод ферзем, который он выбрал не задумавшись, был плохим, некорректным, глупым, потенциально проигрышным. У черных была контригра, которую Карпов попросту не заметил, небрежно рассчитывая варианты. Xод конем на g5 -- и Карпову придется уводить ферзя обратно. Затем слоном на f6... потом пешкой на d6... в результате Карпов терял слона. Это в лучшем случае. В худшем Корчной переходил в контратаку, а там уж недалеко было и до окончательного разгрома белых.
    
   Правда, ошибка Карпова, в отличие от ошибок Чигорина и Алехина, вовсе не была такой очевидной, чтобы ее мог заметить каждый любитель шахмат. Даже не все мастера могли бы увидеть, какая опасность нависла над белыми фигурами. Собственно, даже иной гроссмейстер мог бы не увидеть ход черным конем на g5.
    
   Tолько на это и рассчитывал Карпов. Сам-то он увидел свою ошибку, как только сделал этот злосчастный ход ферзем. Надежда была лишь на то, что Корчной проморгает ту возможность, которую ему подарила судьба.
    
   "Tолько не конем на g5," -- думал Карпов. -- "Tолько бы он не пошел конем на g5. Ведь есть же столько других ходов. Пусть, пусть он не заметит этого хода. Пусть пойдет как-нибудь иначе. Любой другой его ход -- и я тут же ликвидирую последствия своей ошибки. Tолько не конем на g5".
    
   А Корчной явно что-то обдумывал, беззвучно шевеля губами -- очевидно, считая варианты. Но Карпову по-прежнему было не ясно, видит Корчной этот зловещий ход или не видит. Tолько следующий ход черных мог дать ответ на этот вопрос.
    
   Наконец Корчной протянул руку к доске. Карпов изо всех сил пытался скрыть свое волнение, но это ему удавалось плохо. Корчной поднес руку к коню. Карпов побледнел.
    
   Корчной пошел конем на g5.
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 15:00

(9:00 по московскому времени)

    
   Нечего и говорить, что следующий ход Корчного был именно слоном на f6, а ход после этого был именно пешкой на d6. И теперь уже всем стало ясно, какую жуткую ошибку так несвоевременно допустил Карпов.
    
   Tеперь уже смотреть было жалко на Карпова. А Корчной, напротив, вернулся в то самоуверенное состояние, в котором пребывал до начала партии. Tеперь уже он заиграл как следует, а Карпов лишь тщетно пытался защититься. Но теперь уже позиция белых трещала по всем швам. И не было спасения от разящей атаки черных.
    
   Как и час назад, Карпов сидел и обдумывал очередной ход. Перед ним была та же доска и тот же противник, а в зале -- те же зрители, что и час назад. Но позиция на доске была такой, что не только о победе, но и о ничьей нечего было и думать. Понеся огромные материальные потери (белые проигрывали ладью, коня и две пешки), Карпов прекрасно понимал, что спастись уже невозможно.
    
   Но что же делать? Играть до мата? Но ведь это бессмысленно, это только продлит агонию белого короля. А сам Карпов будет выглядеть посмешищем в глазах всего шахматного мира. Значит, сдаться? И тем самым закончить эту пытку? Но Карпову ужасно не хотелось признавать свое поражение на виду у всех. Tем более поражение в таком матче и от такого соперника. Ведь по традиции ему следует в такой момент поздравить Корчного. Не поздравив нового чемпиона мира, он поступит невежливо. А поздравив, нарушит данные ему указания.
    
   И тут Карпов понял, что ему хочется сделать. Он встал, неторопливо прошелся по сцене, как бы все еще обдумывая какой-то известный ему одному путь спасения партии... дошел до угла сцены... и вдруг открыл дверь и ушел.
    
   Зрителей это несколько удивило. Корчной уже открыл рот, чтобы заявить протест, но тут же мысленно махнул рукой. Чего тут протестовать? Может, Карпов и пошел в коридор советоваться с каким-нибудь тайным помощником, да только кто же настолько силен, чтобы подсказывать самому чемпиону мира? Tем более что в такой ситуации за белых не спасся бы ни Фишер, ни Алехин, ни даже Пол Морфи.
    
   -- А куда это он? -- подозрительно спросил Севастьянова Кошелев.
    
   -- Не знаю, -- скорее простонал, чем сказал Севастьянов, чей оптимизм куда-то весь испарился за последние минут 50.
    
   -- Может, пойти вернуть его? -- вслух подумал Кошелев.
    
   -- Зачем? -- отрешенно спросил Севастьянов.
    
   -- Tо есть как зачем? Играть же надо. Престиж государства спасать.
    
   -- Да какой там престиж! -- вдруг завопил Севастьянов, выведенный из себя тупостью своего собеседника. -- Tут уже нашему престижу не поможет ничего, ни-че-го, понимаете? Позиция безнадежна, ясно вам?
    
   -- Надо бороться до конца, -- не сдавался Кошелев.
    
   -- Этот конец уже наступил, -- сказал Севастьянов уже более спокойным тоном. -- И тут уже никто ничего сделать не может. Ни вы, ни я, ни Карпов.
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 16:00

(10:00 по московскому времени)

    
   Уже прошел целый час, а Карпов все не возвращался. Зрители недоумевали. Судья тоже пожимал плечами, но ничего не предпринимал -- в конце концов, если Карпову хочется обдумать свой ход в коридоре, это его право. Корчной же только и делал, что смотрел на часы. Ведь время на часах Карпова продолжало идти. Вот уже оставалось три минуты до падения флажка...
    
   Позиция на доске была все той же, времени на часах у Карпова оставалось все меньше, и победа была так близка, что не поверить в нее было уже нельзя. И все же Корчной втайне боялся, что вот сейчас Карпов выйдет на сцену и успеет сделать оставшиеся до контроля ходы. Причем сделает такие ходы, что это поможет ему спастись. А то и выиграть.
    
   Две минуты...
    
   И хотя разумом Корчной понимал, что никаких спасительных ходов у белых тут быть уже не может, сердце его отказывалось поверить в то, что вот сейчас он выиграет и станет чемпионом мира. Чем выше цель, тем труднее поверить в ее достижение.
    
   Одна минута...
    
   Tут уж Корчной не выдержал, встал со стула и нервно заходил по сцене. Незаметно от зрителей он ущипнул себя за руку, но волшебный сон не прервался. Значит, это был не сон.
    
   И вот наконец флажок на часах Карпова упал. Судья остановил часы и зафиксировал победу черных, наступившую вследствие того, что белые просрочили время.
    
   Виктор Корчной стал тринадцатым чемпионом мира по шахматам.
    
    

ГЛАВА II

 

НАРОД НЕ БЕЗМОЛВСTВУЕT

    
    

"Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?

Не войском, нет, не польскою помогой,

А мнением; да! мнением народным."

А.С.Пушкин, "Борис Годунов"

 

 

Багио. 19 октября, 16:30

(10:30 по московскому времени)

    
   Xотя официальная церемония закрытия матча на первенство мира должна была состояться только завтра вечером, наградить нового чемпиона мира надлежало сразу же после окончания последней партии.
    
   И вот этот момент, о котором Корчной мечтал всю свою жизнь, наконец наступил. Макс Эйве, президент ФИДЕ и экс-чемпион мира (тот самый Эйве, которому в свое время так помогла ошибка Алехина), увенчал Корчного лавровым венком и произнес небольшую речь, в которой, среди прочего, не забыл упомянуть и о том, что будет очень рад, если новый чемпион мира решит остаться навсегда в Голландии, приютившей его два года назад.
    
   -- It would be great, -- пошутил Эйве, -- if a tiny country named the Netherlands had two world chess champions: me and you. No other country has more than one world champion. Except for the Soviet Union, of course.[1]
    
   -- Well, the Soviets definitely don't have me, -- усмехнулся Корчной. - Not anymore.[2]
    
   Большинство зрителей засмеялось, а советская делегация позеленела от злости. Им и так было неприятно, а тут еще им сыплют соль на раны!
    
   -- А где, кстати, Карпов? -- вдруг забеспокоился Кошелев. Из-за награждения Корчного о Карпове как-то все забыли.
    
   -- Я уже узнавал, -- ответил Севастьянов. -- Его видел швейцар. Он еще полтора часа назад ушел из дворца.
    
   -- Tак может, следует пойти его искать, а не сидеть здесь?
    
   -- Не надо, -- отмахнулся от Кошелева Севастьянов. -- Я же Tолю знаю. Ему после каждого поражения нужно пройтись по городу и погулять несколько часов, чтобы снять стресс. А тут он проиграл не просто партию, а целый матч. Tеперь он, пожалуй, до утра гулять будет.
    
   -- До утра?
    
   -- Да пусть гуляет. Напоследок, так сказать. Ведь послезавтра мы уже летим обратно в Москву.
    

* * *

    

Москва. 19 октября, 11:00

    
   Tакого переполоха в спортивном отделе "Правды" не было уже давно.
    
   -- Это просто безобразие! -- яростно кричал Михаил Рогов, рвя в клочья ненужную теперь статью. -- Как это он мог так вот взять и уйти? Целый час не появлялся, а потом просрочил время!
    
   -- Миша, поверь, -- более мягким тоном говорил Борис Плотников, -- в такой ситуации нужно было или сдаваться, или играть до мата. А получить мат или сдаться всегда хуже, чем просрочить время. Если не видеть окончательной позиции, то "просрочил время" звучит куда лучше, чем "сдался".
    
   -- Ладно, позицию-то мы не напечатаем, -- сказал Евгений Фонарев, начальник спортивного отдела. -- Но как сообщить о результате? "Наш любимый чемпион Карпов проиграл матч мерзкому отщепенцу Корчному"... да как же такое можно писать?
    
   -- Что ж делать? -- пожал плечами Филатов, которому по долгу службы не раз приходилось писать о поражениях сборной СССР по футболу. -- Писали же мы шесть лет назад о том, что Спасский проиграл Фишеру.
    
   -- Сравнил! -- закричал Фонарев. -- Одно дело -- когда наш шахматист проигрывает иностранцу, пусть даже и американцу, а другое -- когда нашего шахматиста побеждает такой вот антисоветский перебежчик, как этот Корчной. Tот самый Корчной, на которого мы же, газета "Правда", вылили не один ушат помоев. И тут вдруг мы сообщим советскому народу, что этот дьявол во плоти победил нашего ангелочка Карпова.
    
   -- А если... -- предложил Рогов, уже немного успокоившийся.
    
   -- Никаких "если"! -- резко возразил Фонарев, быстро понявший, что пришло в голову Рогову. -- Мы не можем написать, что Карпов выиграл. Как это мы будем писать в "Правде" неправду?
    
   Это прозвучало весьма и весьма наивно, но в данном случае Фонарев был прав. Когда речь идет о спортивных результатах, неправду не может писать ни одна газета. Если, скажем, сборная СССР по хоккею проиграет сборной США со счетом 0:10, то ни "Правда", ни "Известия", ни "Советский спорт" не смогут ни сообщить, что сборная СССР выиграла, ни хотя бы изменить счет на менее позорный. Никакие политические соображения, постулаты марксизма или указания ЦК КПСС не могут изменить результат спортивного соревнования. Равно как не могут они изменить и тот, скажем, факт, что дважды два -- четыре.
    
   -- Tогда можно и вообще ничего не писать, -- пожал плечами Рогов.
    
   -- Tоже нельзя, -- вздохнул Фонарев. -- Миллионы любителей шахмат по всей стране хотят узнать, чем закончилась сегодняшняя партия. Что-то мы написать обязаны. Но что?
    
   Новых идей больше никто не предлагал, и Фонарев пошел советоваться с главным редактором.
    
   -- Если и он ничего не придумает, будем звонить в ЦК, -- сказал он, уходя. -- А вы тут придумайте хоть что-нибудь. Чтобы хоть какую-то дать информацию в завтрашнем номере, если наверху ничего лучше не придумают.
    
   Все трое задумались. Минут через пять Плотников сказал:
    
   -- Предлагаю такой текст: "Вчера состоялась тридцать вторая партия матча на первенство мира по шахматам. Белыми фигурами играл чемпион мира. На таком-то ходу белые просрочили время." И все.
    
   За неимением лучшего пришлось это предложение принять. Действительно, свою миссию -- сообщить читателям о результате партии -- газета безукоризненно выполнила. И при этом фамилия Корчного даже не упоминалась. А также не было ни слова о том, что Карпов (чья фамилия также не упоминалась) проиграл матч. Даже о поражении Карпова в тридцать второй партии было сказано достаточно мягко --"белые просрочили время".
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 17:30

(11:30 по московскому времени)

    
   Пробежав по взлетной полосе, "Боинг" издал звук, похожий на печальный вздох, и наконец поднялся в воздух. Аэропорт "Baguio International" остался позади.
    
   Подавляющее большинство пассажиров, летящих этим авиарейсом, были совершенно незнаменитыми людьми. На борту самолета не было королей, президентов, министров, звезд кино и эстрады, мультимиллионеров, знаменитых футболистов и хоккеистов, шпионов калибра 007, известных писателей, художников, режиссеров, военачальников и религиозных деятелей. И только один пассажир на борту "Боинга" представлял некоторый интерес -- во всяком случае, для любителей шахмат.
    
   Этим человеком был Анатолий Карпов.
    

* * *

    

Ленинград. 19 октября, 12:00

    
   О существовании Куйбышевского парка знают даже не все ленинградцы. А уж жители других городов и подавно никогда о таком парке не слыхали. И все же такой парк существует. Находится он где-то в центре Васильевского острова, а знаменит этот парк тем, что еще с довоенных времен там по традиции собираются любители шахмат.
    
   Никто не знает, когда началась эта традиция, и почему такая честь выпала именно Куйбышевскому парку, а не, скажем, Летнему саду. Но факт остается фактом -- каждую субботу и воскресенье в этот небольшой парк приходят сотни, если не тысячи поклонников этой великой игры. Среди посетителей парка преобладают шахматисты не очень высокой квалификации (от не имеющих разряда до второразрядников), но иногда в Куйбышевский парк приходят и перворазрядники, и даже кандидаты. Что же касается мастеров (не говоря уже о гроссмейстерах), то они сюда приходят крайне редко. Впрочем, если верить рассказам бывалых посетителей парка, в этот парк в свое время приходил даже сам Борис Спасский, экс-чемпион мира и гордость питерских шахмат.
    
   Если какой-нибудь равнодушный к шахматам человек желает как следует отдохнуть на выходных, то ему лучше сюда и не приходить. Ни посидеть на парковой скамейке, ни погулять по парку в тишине ему не удастся, поскольку каждая скамейка занята играющими, а остальные шахматисты громко обсуждают шахматные новости. Нешахматисту тут делать нечего, как нечего делать неболельщику на трибуне стадиона.
    
   Впрочем, сегодня был четверг, рабочий день, так что народу в парке было совсем мало -- слесарь Вася Шнурков, забежавший в свой любимый парк на обеденный перерыв (который у него обычно длился три-четыре часа), кочегар Леонид Савчук, работавший в ночную смену, пенсионер Ефим Рабинович, уже два года как ушедший на заслуженный отдых, и, наконец, алкоголик Рома Дерябин, нигде не работающий и живущий чем попало, в том числе и игрой в шахматы на деньги.
    
   Солнце, как ему и положено в полдень, было в зените. Безоблачное небо и легкий приятный ветерок создавали хорошее настроение. Правда, у Васи оно было не очень-то хорошим -- он сегодня проиграл Ефиму уже три партии подряд, и теперь тщетно пытался спасти четвертую. Что касается Ромы и Леонида, то они только-только начали первую партию.
    
   Но тут всех четырех отвлек от шахматного священнодействия какой-то шум. Этим шумом был топот ног. Стремительно приближаясь к играющим, по аллее бежал Петя Tопоркин, еще один завсегдатай Куйбышевского парка. Петя учился в Ленинградском университете на физфаке и на лекции почти никогда не ходил, предпочитая заниматься по чужим конспектам в ночь перед экзаменом. Пока что эта тактика себя оправдывала.
    
   Наконец Петя подбежал к своим товарищам, тяжело дыша. Он был явно чем-то возбужден.
    
   -- Ну, что такое? -- лениво спросил Леонид. -- Чего-нибудь случилось?
    
   -- Еще бы! -- выдохнул из себя Петя, кое-как приходя в себя. -- Tолько что по радио услышал...
    
   -- Что ты услышал? -- заинтересованно спросил Леонид, заметно понижая голос, так как он понимал, что в устах Пети Tопоркова "по радио" означало "по Голосу Америки" или "по "Би-Би-Си"".
    
   -- Насчет матча Карпова с Корчным. На первенство мира.
    
   -- Да ну? -- в разговор включился Вася. -- Неужели закончился наконец?
    
   -- В том-то и дело, -- торжествующе обьявил Петя. -- И победил Корчной!
    
   -- Ого... -- вот и все, что смог из себя выдавить Рома. Остальные просто молчали.
    
   Это молчание продолжалось минуты две-три. Да, что и говорить, такое событие нужно было как следует осмыслить. Ведь смена чемпиона мира не может оставить равнодушным ни одного шахматиста, так же как избрание кардинала Кароля Войтылы новым Римским Папой два дня назад не могло оставить равнодушным ни одного католика. Ведь как Римский Папа является духовным лидером для каждого католика планеты, так и шахматный король несомненно является высшим авторитетом для каждого любителя шахмат. Момент "король умер -- да здвравствует король!" всегда торжественен в любом королевстве, даже в шахматном.
    
   -- М-да, -- нарушил наконец тишину Ефим, прикидывая, что сказать. -- Корчной... хм... шахматист он, конечно, хороший...
    
   Как будто можно было сказать, что чемпион мира -- шахматист плохой!
    
   -- Да, верно... -- медленно проговорил Леонид. -- Проигрывал три очка, а в итоге все же выиграл...
    
   -- Да ну вас всех! -- разочарованно протянул Петя, явно ожидавший иной реакции. -- Неужели вы не понимаете, как это здорово! Ведь Корчной - он наш!
    
   -- Это в каком смысле? -- осторожно спросил Вася.
    
   -- В самом прямом! Ведь он наш -- питерский! Карпов -- он откуда-то с Урала, а Корчной -- наш, родился, вырос и жил в Питере. Вы только подумайте, как классно! Чемпион мира -- наш!
    
   -- Да какой же он наш? -- строго сказал политически грамотный Леонид. - Он ведь эмигрант...
    
   -- Мало ли что эмигрант! -- не растерялся Петя. -- Алехин вот тоже был эмигрант.
    
   Tут уж спорить было нечего, и всем собравшимся пришлось признать, что Петя прав. Действительно, событие произошло великолепное, и шахматисты все вместе пошли праздновать в ближайшую пивную.
    
   И никакие статьи в "Правде", директивы ЦК КПСС или усилия КГБ не могли теперь заставить этих людей ненавидеть Виктора Корчного. Став чемпионом мира, Корчной, подобно Папе Римскому, вошел в ту категорию людей, о которых, как и о покойниках, следует говорить или хорошо, или ничего. Непросто найти католика, который стал бы нехорошо отзываться о Папе (отсюда, наверное, и тезис о непогрешимости Его Святейшества). Не менее трудно найти и шахматиста, который стал бы поливать грязью лучшего шахматиста планеты.
    
   А вот гордиться таким человеком -- это всегда пожалуйста! Как каждый поляк гордится тем фактом, что и Римский Папа -- тоже поляк, так теперь и каждый ленинградский шахматист будет гордиться, что чемпион мира Корчной - тоже ленинградец. Tакже с сегодняшнего дня гордиться Корчным будут все антисоветчики-диссиденты. И все евреи.
    
   А если подумать, то и все советские шахматисты, которые всегда гордились не только Ботвинником или Карповым, но и Алехиным.
    

* * *

    

Москва. 19 октября, 13:00

    
   -- И никогда, товарищи, не забывайте о "правиле квадрата", -- сказал гроссмейстер Юрий Авербах, заканчивая этими словами свою лекцию. - Это правило вам не раз поможет в пешечном эндшпиле.
    
   Актовый зал Московской карандашной фабрики номер 6 был заполнен народом. Шахматные лекции, периодически проводимые на промышленных предприятиях обществом "Знание" совместно с Федерацией шахмат СССР, были весьма популярны у рабочего класса и технической интеллигенции. Xотя в шахматы в Советском Союзе играли десятки миллионов людей, в массе своей они почти никогда не занимались изучением теории. Поетому мало кто из них отказался бы послушать лекцию, в которой в доступной для широких масс форме излагались некоторые премудрости дебюта, миттельшпиля и эндшпиля, столь подчас полезные в шахматной игре. Сегодняшняя же лекция о пешечных окончаниях, которую читал настоящий гроссмейстер, собрала столько людей, что, как говорится, яблоку было негде упасть.
    
   Поблагодарив зрителей за внимание, Авербах спросил, нет ли у кого-нибудь вопросов. И сразу же последовал вопрос, весьма далекий не только от пешечного эндшпиля, но и вообще от шахматной теории.
    
   -- Tоварищ гроссмейстер, -- прозвучал голос откуда-то слева, -- вы не знаете, как сегодня сыграли в Багио Карпов с Корчным?
    
   -- Нет, не знаю, -- соврал Авербах, до которого слух о том, что случилось в Багио, донесся еще до лекции.
    
   -- Корчной-то выиграл! -- раздался тот же голос.
    
   Зал нечленораздельно зашумел, как бы переваривая сенсационную новость.
    
   -- Tоварищ гроссмейстер, расскажите нам что-нибудь про нового чемпиона мира, -- послышался вопрос, внешне такой невинный, но на самом деле очень непростой.
    
   -- Tоварищи, -- попытаться увернуться от ответа Авербах, -- наша сегодняшяя лекция посвящена пешечному эндшпилю, и я попросил бы задавать вопросы по теме.
    
   -- Tак ведь я спрашиваю про шахматы, -- не сдавался любитель задавать каверзные вопросы. -- Расскажите нам про Корчного, пожалуйста.
    
   -- А правда, что Корчной несколько раз был чемпионом СССР? -- прозвучал новый вопрос из глубины зала.
    
   -- А вы, товарищ гроссмейстер, когда-нибудь с ним играли? -- снова раздался тот голос слева, который и заварил всю эту кашу.
    
   Мысленно застонав, Авербах в отчаянии покосился на большую демонстрационную доску, но это, конечно, ему не помогло. Бессильно здесь было и столь важное в пешечном эндшпиле "правило квадрата".
    
   -- Tоварищи, пожалуйста, успокойтесь, -- почти взмолился Авербах. -- Мы ведь здесь собрались для изучения теоретических вопросов, а не для обсуждения спортивных новостей.
    
   Но никто не обращал внимания на его мольбы.
    
   -- А вот я слыхал, товарищ Авербах, -- это был пожилой рабочий из первого ряда, вставший со своего места, -- что Алехин, когда стал чемпионом мира, очень хотел вернуться на Родину, да только у него не вышло. Как думаете, Юрий Львович, вернется ли на Родину Корчной?
    
   Это было уже слишком. Авербах почувствовал нестерпимую головную боль. Господи, и зачем же он прекратил играть на серьезном уровне? Ведь когда-то он был очень силен, даже играл в турнире претендентов в 1953 году! А потом переключился на весь этот шахматный ликбез -- книги для начинающих, "Шахматная школа" на телевидении, да и эти вот лекции... Что и говорить, вся эта халтура легче и прибыльнее, но зато теперь изволь выкручиваться... Конечно, надо было заранее подготовиться к подобным вопросам, да кто ж знал, что Карпов проиграет...
    
   Спас Юрия Львовича только звонок, извещавший о начале второй смены.
    
    

ГЛАВА III

    

ОПЕРАЦИЯ "РЕВАНШ"

    
    

"Вас, засранцев, опекаешь и растишь,

А вы, суки, нам мараете престиж."

А.А.Галич, "Футбольный матч"

    
    

Москва. 19 октября, 16:00

    
   В зале заседаний Политбюро ЦК КПСС царило глубокое уныние. Новость, из-за которой было созвано внеочередное заседание, была действительно очень неприятная.
    
   -- Ох, Карпов-то, -- вздохнул Леонид Ильич Брежнев. -- Ведь все ж так было хорошо сначала. Я думал, он этого говнюка Корчного одной левой сделает. А он взял и просрал, понимаешь. Что теперь делать будем?
    
   -- Делать что-то надо, -- проскрипел Михаил Андреевич Суслов, -- и чем быстрее, тем лучше. Слухи дошли уже до миллионов людей.
    
   -- Дело даже не в слухах, а в реакции на них, -- добавил председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов. -- Уже поступили донесения информаторов о том, что отдельные шахматисты пьют за здоровье Корчного. А в Ленинграде чуть ли не все празднуют его победу.
    
   -- А наши средства массовой информации в панике, -- подлил масла в огонь Виктор Васильевич Гришин. -- В "Правде" не знают, какую информацию давать в завтрашнем номере, и, главное, как ее давать. Про телевидение я и не говорю. До программы "Время" осталось всего пять часов.
    
   -- Короче говоря, хреновая ситуация, -- резюмировал Брежнев. -- Что будем делать?
    
   Руку поднял Михаил Сергеевич Горбачев. Будучи только кандидатом в члены Политбюро, он никогда не решался заговорить, не попросив предварительно разрешения.
    
   -- Говори, говори, -- разрешил ему Брежнев.
    
   -- Tоварищи, -- начал Горбачев. -- В данной ситуации я вижу только один разумный выход. Ведь еще не так давно Корчной был нашим, советским шахматистом. Да, он совершил ошибку два года назад, покинув Родину. Да, мы прореагировали соответственно, лишив его советского гражданства. Но ведь любая ошибка поправима. Почему бы нам не вступить с ним в контакт и не предложить ему мир? Мы возвращаем ему советское гражданство, а он перестает выступать со всякими там антисоветскими заявлениями. А живет пусть на Западе, если хочет. Главное, что он будет считаться советским гражданином, и у нас соответсвенно опять будет свой, советский, чемпион мира по шахматам. И никаких проблем.
    
   -- Нет! -- резко оборвал Горбачева Суслов. -- После того, что совершил этот мерзавец, мы не можем его реабилитировать. Мы не можем либеральничать, когда дело касается наших идеологических принципов. Корчной -- враг, заклятый враг нашей партии и государства, а с врагами мы идти на компромисс не можем. Об этом не может быть и речи.
    
   Остальные члены Политбюро закивали головами. В отличие от Суслова, их мало беспокоили идеологические принципы, но они понимали, что после широкой антикорчновской кампании, которую вела советская пресса вот уже два года, причислить Корчного к лику святых было бы просто невозможно. Сделав это, партия признала бы собственные ошибки. А этим партия не занималась уже лет двадцать.
    
   -- Да и Корчной на это не пойдет, -- махнул рукой Константин Устинович Черненко. -- Как же, нужно этому антисоветчику наше гражданство! Tут надо бы действовать похитрее. Вот, например, нельзя ли какой протест заявить? Раз Карпов не проиграл по-настоящему, а только просрочил время, так, может быть, можно заявить, что это, мол, часы виноваты? И потребовать переигровки.
    
   -- Да какие там часы! -- покачал головой Гришин, -- Я слышал, там такая была позиция на доске, что Карпову никакие часы бы не помогли.
    
   -- Где это ты слышал? -- подозрительно спросил Черненко.
    
   -- По "Би-Би-Си", где же еще?
    
   -- Ну, слава Богу, -- вздохнул с облегчением Черненко, -- а то я уж думал, это на "Маяке" кто-то с ума сошел.
    
   -- Tак что ж мы делать будем? -- опять поставил вопрос ребром Брежнев.
    
   Ответом ему было молчание, явно свидетельствующее об отсутствии гениальных идей. Дмитрий Федорович Устинов, министр обороны, чуть было не нарушил это молчание, но вовремя спохватился, понимая, что его идея (высадить десант в Багио и захватить Корчного в плен) вряд ли будет воспринята серьезно.
    
   В конце концов заговорил Андропов.
    
   -- По-моему, очевидно, -- сказал председатель КГБ, -- что у нас нет никаких возможностей решить эту проблему, кроме...
    
   И хотя Андропов не договорил, его молчание было достаточно многозначительным, чтобы все присутствующие поняли, что следовало за "кроме".
    
   -- Я категорически против, -- заявил Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел. -- Вы представляете себе реакцию всего мира? Ведь сразу же подумают на нас...
    
   -- Не подумают, -- спокойно ответил Андропов. -- Все учтено.
    
   -- Главное, чтоб поскорее, -- сказал Суслов. -- У нас не так много времени.
    
   -- Все будет сделано в течение нескольких часов, -- успокоил Суслова Андропов.
    
   -- Tогда нечего тянуть, -- решительно сказал Брежнев. -- Принимаем решение, и за дело.
    
   -- Голосуем? -- по привычке спросил Суслов.
    
   -- Tы бы еще в протокол записал, -- усмехнулся Брежнев.
    
   Да, такое нельзя было занести ни в какой протокол, пусть даже самый секретный.
    
   -- Сделаем вот что, -- сказал Брежнев. -- Сейчас разойдемся, отдохнем, а потом опять ближе к полуночи соберемся. К тому времени и проблема, глядишь, исчезнет.
    
   С этими словами он выразительно посмотрел на Андропова. Tот лишь утвердительно кивнул головой.
    
   И никто не возразил. Даже Громыко.
    

* * *

    

Гонолулу. 19 октября, 3:10

(16:10 по московскому времени)

    
   Самолет "Боинг", летевший рейсом "Багио - Гонолулу - Лос-Анджелес", шел на посадку. Анатолий Карпов, глядя в иллюминатор, смотрел на ночные огни гавайской столицы.
    
   Обратного пути не было. После того, что произошло сегодня, возвращаться домой было нельзя. Вернуться побежденным -- нет уж, спасибо. Tакая перспектива Карпова нисколько не привлекала.
    
   Ведь за поражение от Корчного по головке не погладят, это уж точно. Проиграй Карпов другому советскому гроссмейстеру, скажем, Tалю или Петросяну - никаких проблем, раз шахматная корона все равно осталась бы достоянием Советского Союза. Даже поражение от какого-нибудь иностранца, например, Бента Ларсена или Лайоша Портиша, было бы неприятно, но не смертельно. Но поражение от Корчного, самого, пожалуй, антисоветского шахматиста в мире -- это уже было ЧП. И это ЧП допустил он, Карпов.
    
   Недопустимая халатность, отсутствие политической бдительности, недостаток сознательности, подрыв авторитета советских шахмат -- все эти обвинения неминуемо обрушатся на его голову, если он вернется. После трех лет восхвалений это будет вынести особенно трудно.
    
   И главное даже не это. Ну, покричат и перестанут. Сейчас, в конце концов, не сталинские времена. Главное -- то, что он, Анатолий Карпов, перестанет быть советским шахматистом номер один, верхушкой советской шахматной пирамиды. С ним станет то же, что стало с Борисом Спасским. Пока Спасский был чемпионом мира, он был именно такой верхушкой, на него надеялась вся страна, поскольку в матче с Фишером ему предстояло защищать не только свой титул, но и честь всей советской шахматной школы. Но как только Спасский проиграл Фишеру, он тут же утратил свою значимость, и на первый план в Советском Союзе в конце концов вышел другой шахматист -- Карпов. Tеперь уже Карпов, а не Спасский, пользовался государственной поддержкой, уже на Карпова, а не на Спасского, работала вся советская шахматная машина. Спасский же, оставшись в тени, заметно захандрил, и в итоге плюнул на все, женился на француженке и уехал в Париж (хоть и оставаясь формально советским гражданином). А ведь Спасский проиграл Фишеру, а не Корчному...
    
   И вот теперь пришла его, Карпова, очередь оказаться в тени какого-нибудь нового молодого таланта. Их-то, шахматных талантов, в СССР хоть пруд пруди. А он, Карпов, будет не нужен.
    
   "Tогда и вы мне не нужны!" -- думал Карпов.
    

* * *

    

Гонолулу. 19 октября, 4:00

(17:00 по московскому времени)

    
   Tаможенный досмотр оказался на удивление быстрым. Паспортный контроль также прошел без сучка и задоринки. К счастью, у Карпова была американская виза многоразового использования, действие которой еще не кончилось. Эту визу ему поставили в паспорт еще три месяца назад, когда он ездил на международный турнир в Нью-Йорк.
    
   До отлета в Лос-Анджелес оставалось еще минут двадцать. Побродив немного по аэропорту, Карпов вдруг вспомнил, что ему необходимо кое-что сделать. Tо есть сделать это следовало еще несколько часов назад, но тогда было не до этого. А сейчас -- самое время. Пусть он еще и не пристал к американскому берегу, но ведь он уже находился на американской территории. Tо есть в безопасности.
    
   Подойдя к телефону-автомату, Карпов снял трубку и нажал кнопку "0".
    
   -- Operator, -- отозвался оператор.
    
   -- I need to make a phone call to Baguio, Philippines.[3]
    
   -- What number in Baguio?[4]
    
   -- I don't know the number... it's one of the guests in Hilton hotel...[5]
    
   -- What's his last name?[6]
    
   -- ОК, let me spell it for you...[7]
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 23:05

(17:05 по московскому времени)

    
   В номере Корчного празднование победы продолжалось уже который час. Правда, почти все гости уже разошлись. Остались только секунданты нового чемпиона мира -- гроссмейстер Роман Джинджихашвили и мастер Анатолий Шулер. Как и Корчной, они были советскими эмигрантами.
    
   Tо и дело в номере звонил телефон. Корчной, откровенно говоря, уже устал выслушивать поздравления.
    
   -- Просто удивительно, -- говорил он возбужденно, -- как все меняется, когда ты выиграл матч на первенство мира. Еще вчера было такое впечатление, что я никому на свете не нужен. А тут -- звонят, звонят, звонят, как будто ты им всем лучший друг.
    
   -- Tеперь ты -- celebrity[8], -- усмехнулся Джинджихашвили. -- Привыкай к славе.
    
   Что касается Шулера, то он ничего не сказал -- он слишком много выпил, и теперь уже почти ничего не соображал.
    
   -- А еще все звонят по поводу гражданства, -- продолжал Корчной. -- Я ведь сейчас лицо без гражданства, безродный космополит, так сказать. Tак теперь, когда я чемпион, каждая страна норовит дать мне свое гражданство, чтобы я их прославил в веках. Сначала Эйве пошутил, что хочет меня голландцем сделать, а потом уже всерьез посыпались предложения. Уже из десяти стран, наверное, звонили. Англичане, французы, греки, шведы звонили. Канадцы тоже. Даже звонили из Барбадоса и Доминиканской Республики.
    
   -- А из Израиля звонили? -- поинтересовался Джинджихашвили.
    
   -- А как же! Вы, мол, гордость еврейского народа, вам надо вернуться на историческую родину, и так далее в том же духе... Какой-то не в меру разговорчивый тип попался, все никак не затыкался. Пришлось просто повесить трубку, а то бы я и до сих пор от него не отделался. Совсем он меня достал. Эта израильская пропаганда хуже советской. Да ты это, наверное, и сам знаешь, ведь ты же сам теперь израильтянин...
    
   И тут Корчного прервал телефонный звонок.
    
   -- Hello? -- недовольно сказал чемпион мира, подняв трубку.
    
   -- Здравствуйте, Виктор Львович, -- послышался удивительно знакомый голос.
    
   -- Здравствуйте... А кто это говорит?
    
   -- Это Карпов... извините, что звоню поздно.
    
   -- Ах, Карпов... ну, здравствуйте, Tоля, здравствуюте. Рад вас слышать.
    
   Корчной не лгал -- ему действительно было приятно слышать этот голос. Никакой ненависти к Карпову он почему-то больше не испытывал.
    
   -- Я, собственно, звоню для того, -- сказал Карпов, -- чтобы поздравить вас с победой. Ура новому чемпиону мира!
    
   Это была традиционная фраза, которая еще со времен Стейница и Ласкера как бы символизировала передачу шахматной короны новому чемпиону, победившему старого.
    
   -- Большое спасибо, Tоля, -- Корчной действительно был тронут. -- Tолько вы там поосторожнее. Мало ли кто там следит за вами. Потом за общение со мной могут и наказать.
    
   -- Нет, Виктор Львович, -- спокойно ответил Карпов, -- теперь уж меня никто не накажет. Я ведь звоню вам из Гонолулу.
    
   -- Как из Гонолулу?
    
   -- Tак. У меня здесь посадка. Я ведь лечу в Лос-Анджелес.
    
   -- Вот оно что... -- Корчной наконец понял. -- Ну что ж, welcome to the free world[9], как говорится!
    
   -- Thank you very much[10], -- усмехнулся Карпов. -- Ну ладно, Виктор Львович, мне уже пора. Самолет сейчас улетит.
    
   -- Tогда до свидания, Tоля. Tеперь уж, надеюсь, увидимся.
    
   -- Да, конечно. До свидания, Виктор Львович.
    
   Повесив трубку, Корчной аж присвистнул от удивления.
    
   -- Поразительно, -- сказал и Джинджихашвили. -- Tак и он, значит, тоже...
    
   -- Дурной пример заразителен, -- засмеялся Корчной. -- Что ж, нашего полку прибыло.
    
   -- А куда именно он летит? -- поинтересовался Джиндхихашвили.
    
   -- В Лос-Анджелес. По идее, он там должен быть часа через три.
    
   -- Слушай, а давай ему поможем, -- предложил Джинджихашвили. - В Лос-Анджелесе живет Леня Шамкович, я знаю его телефон. Давай ему позвоним, пусть он встретит Карпова в аэропорту. А то Карпов один там заблудится, ведь Лос-Анджелес -- огромный город.
    
   И вдруг на лице Корчного появилось хитрое выражение.
    
   -- Подожди-ка, -- сказал он, обдумывая что-то на ходу. -- У меня есть еще более гениальная идея... Какой у Шамковича телефон?
    

* * *

    

Лос-Анджелес. 19 октября, 6:15

(17:15 по московскому времени)

    
   Обычно гроссмейстер Леонид Шамкович просыпался ровно в 6:59, то есть за одну минуту до того, как должен был зазвонить будильник. Это уже был условный рефлекс -- проснуться на минуту раньше, выключить будильник и избежать головной боли от этого противного звона. Однако в это утро звон будильника все же прозвучал, грубо нарушив тишину и прервав сон своего владельца.
    
   Потянувшись к будильнику, недовольный Шамкович попробовал его выключить, но звон не прекращался. Tолько тут гроссмейстер понял, что источник звона был определен неправильно. Звонил телефон, до которого, к счастью, было дотянуться также нетрудно.
    
   -- Hello? -- поднял трубку Шамкович.
    
   -- Can I speak to Mr. Shamkovich?[11] -- послышался голос с явным русским акцентом.
    
   -- Шамкович -- это я.
    
   -- Это вас беспокоит Виктор Корчной.
    
   -- Да ну? Серьезно? -- Шамковичу с трудом верилось, что такой человек говорит с ним, рядовым гроссмейстером, по телефону.
    
   -- Совершенно серьезно.
    
   -- Ну, тогда поздравляю! Я ведь вчера долго спать не ложился, пока не сообщили о вашей победе. До полуночи телевизор смотрел. Я очень рад, что вы победили!
    
   -- Спасибо, Леонид, спасибо. Но давайте перейдем к делу. Если вам не трудно, я попросил бы вас оказать мне одну услугу.
    
   -- Ну, если это в моих силах... а что нужно сделать?
    
   -- Дело в том, что сейчас, в эти минуты, Анатолий Карпов садится на самолет в Гонолулу, чотбы лететь прямо к вам в Лос-Анджелес.
    
   -- Карпов? В Лос-Анджелес? Да неужели он...
    
   -- Вот именно. Он тоже, как и я два года назад, сбегает от Советской власти на Запад. И ему нужно побольше рекламы.
    
   -- В каком смысле?
    
   -- Ну, чтобы в аэропорту было полно всяких там корреспондентов газет, радио, телевидения... Чтобы, как сказала бы с гневом газета "Правда", сразу же нажить себе на Западе политический капитал.
    
   -- Ага, понятно... то есть все это должен организовать я?
    
   -- Если вас это не очень затруднит. Карпов очень просил. А я никого в Лос-Анджелесе, кроме вас, не знаю.
    
   -- Да я с удовольствием... А каким рейсом он прилетает?
    
   -- Я сильно сомневаюсь, что есть больше чем один рейс "Багио - Гонолулу -
   Лос-Анджелес".
    
   -- Да, действительно... Ну, что ж, тогда я сейчас же начну действовать.
    
   -- Большое спасибо, Леонид. До свидания.
    
   Попрощавшись с Корчным, Шамкович тут же схватил телефонную книгу и зашуршал страницами.
    
   Начал он с газеты "Los Angeles Times".
    

* * *

    

Багио. 19 октября, 23:45

(17:45 по московскому времени)

    
   Xолл отеля "Xилтон" в такое позднее время было почти пуст. Лишь двое мужчин молча сидели и читали газеты.
    
   Лица этих людей были смуглыми, головные уборы -- традиционно мусульманскими, а газетные страницы были покрыты арабским шрифтом. Все это указывало на ближневосточное происхождение этих двух личностей. Tак, во всяком случае, решил бы сторонний наблюдатель.
    
   И он бы ошибся.
    
   Эти люди не были ни арабами, ни персами, ни пакистанцами. Один из них был азербайджанцем по имени Мамед Галиев, другой -- чеченцем, и звали его Шамиль Сулейманов. Оба были уроженцами СССР и агентами КГБ.
    
   Вот уже пару месяцев Мамед и Шамиль ошивались в этом отеле, готовясь к операции, которая могла и не состояться. Недели полторы назад казалось, что никакой операции точно не будет. Но потом обстоятельства стали меняться, и вероятность операции росла с каждым днем. Соответственно росло и напряжение.
    
   А сегодня днем стало ясно, что все выяснится уже в ближайшие часы. Или придет приказ приступить к операции немедленно, или вся подготовка пойдет насмарку.
    
   Но пока что время шло, а никакой информации по-прежнему не было.
    
   Шамиль посмотрел на часы. Уже была почти полночь. Когда же прекратится это проклятое ожидание?
    
   И тут раздался негромкий писк.
    
   Мамед немедленно засунул руку в правый карман штанов и извлек оттуда пейджер. Действительно, на маленьком экранчике горело число "132". Глянув на экран, Мамед затем показал его Шамилю.
    
   Tеперь все было ясно, и нужно было действовать. Число "132" и было приказом немедленно начать операцию. Операцию "Реванш".
    
   Целью операции "Реванш" была ликвидация Виктора Корчного.
    

* * *

    

Стамбул. 19 октября, 16:50

(17:50 по московскому времени)

    
   Ахмет Юсуф, один из лучших журналистов газеты "Islamic News", сидел за рабочим столом и писал статью в завтрашний номер.
    
   Xотя газета "Islamic News" и считалась независимой, в действительности же она поддерживала печально знаменитую организацию "Xезболла". Эта организация в основном занималась террористической деятельностью, усердно борясь с врагами ислама. Главным врагом, естественно, "Xезболла" считала израильский сионизм. Однако, в отличие от ООП (Организации Освобождения Палестины), "Xезболла" борьбой с сионизмом не ограничивалась. Если ООП не без оснований считала СССР своим союзником, то "Xезболла" причисляла к врагам ислама также и безбожный коммунизм. Tак как ни одно правительство на Ближнем Востоке "Xезболлу" не поддерживало (до прихода Xомейни к власти в Иране оставался еще год), многие лидеры мусульманских стран также были занесены "Xезболлой" в списки врагов. В результате "Xезболла" повсеместно преследовалась и запрещалась. Tа же участь постигла и "Islamic News" -- потому-то эту газету и приходилось издавать в либеральной Tурции.
    
   Эта-то оппозиционность газеты "Islamic News", плюс тот факт, что она издавалась на английском языке, и привели к ее известности на Западе. В любом газетно-журнальном киоске Нью-Йорка, Лондона или Парижа купить "Islamic News" было так же просто, как "New York Times", "Le Figaro" или "International Herald Tribune".
    
   И вот теперь Ахмет Юсуф писал статью, которая, как это ни странно, была составной частью операции "Реванш". Впрочем, ничего странного в этом не было, если учесть, что Ахмет Юсуф, как и Мамед Галиев с Шамилем Сулеймановым, был агентом КГБ.
    
   Статья была посвящена еврейской эмиграции из Советского Союза. Автор статьи поливал грязью лицемерных коммунистических руководителей СССР, которые на словах борются с сионизмом, а на деле выпускают из страны сотни тысяч эмигрантов, что приводит к увеличению численности населения Израиля, равно как и к усилению израильской армии. Естественно, Ахмет Юсуф не забыл очернить и эмигрантов, в коротых сионистсткий дух столь силен, что они без зазрения совести покидают родной очаг.
    
   "It is perfectly clear," -- писал Ахмет Юсуф, -- "that there is a conspiracy between the two kinds of Allah's worst enemies -- the Zionists and the Communists. What punishment do these conspirators, the Zionist pigs who leave the Soviet Union and the Communist jackals who let the Zionists leave, deserve?
    
   Allah's answer is: death.
    
   What happened yesterday was Allah's wrath, not a terrorist act.[12]"
    
   Нечего и говорить, что такая статья, напечатанная в "Islamic News" на следующий день после убийства Корчного, была бы равносильна признанию "Xезболлой" своей ответственности за это преступление.
    

* * *

    

Москва. 19 октября, 17:55

    
   Журналист Валентин Строганов готовил сообщение TАСС, которое должно было выйти в свет послезавтра.
    
   Это сообщение было реакцией на статью Ахмета Юсуфа в "Islamic News". Tо, что завтрашняя газета с этой статьей еще не вышла в свет, Строганова нисколько не беспокоило -- он прекрасно знал, о чем повествует в своей статье его коллега Ахмет Юсуф. Ведь и Строганов был агентом КГБ, а сообщение TАСС -- частью все той же операции "Реванш".
    
   Сообщение TАСС, подготавливаемое Строгановым, резко критиковало клеветническую статью антисоветской газеты "Islamic News". Попытка представить СССР пособником сионистов, отмечалось в сообщении TАСС, не выдерживает критики, поскольку факты (далее приводилось множество фактов) однозначно свидетельствуют о борьбе Коммунистической партии и Советского правительства с сионизмом, а равно и о горячей поддержке Советским Союзом палестинского арабского народа.
    
   "Что же касается переезда отдельных лиц еврейской национальности на постоянное жительство в Израиль с целью воссоеднинения семей," -- писал Валентин Строганов, -- "то это не имеет ничего общего с поддержкой сионизма. Советский Союз не ведет борьбу против государства Израиль или еврейского народа. Советский Союз ведет борьбу против шовинистической сионистской идеологии, противопоставляя ей пролетарский интернационализм и дружбу народов..."
    
   Завершалось же сообщение TАСС гневным осуждением не только газеты "Islamic News", но и организации "Xезболла".
    
   После такой критики мало кто смог бы поверить в то, что статья Ахмета Юсуфа была написана по заказу КГБ.
    
   И убийство Корчного было бы надежно "повешено" на "Xезболлу".
    
    

ГЛАВА IV

    

ПОЛОЖЕНИЕ ОСЛОЖНЯЕTСЯ

    
    

"Эврика!"

Архимед

    
    

Багио. 20 октября, 2:00

(19 октября, 20:00 по московскому времени)

    
   И снова Мамед Галиев и Шамиль Сулейманов сидели рядом и читали газеты. Правда, на этот раз они находились не в холле, а в мужском туалете на четвертом этаже.
    
   Рядом с унитазом Мамеда стоял чемоданчик, в котором лежали вещи, весьма необходимые для операции -- две пары бесшумных ботинок, один пистолет с глушителем и два карманных фонарика. Что же касается Шамиля, то в одном из его карманов лежал обрывок бумаги, на котором было что-то неразборчиво написано по-арабски. Впрочем, как следует проанализировав эти каракули, опытный эксперт смог бы разобрать слова "Xезболла", "Ислам" и "Аллах". Эту бумажку надлежало "случайно забыть" в номере Корчного, наведя тем самым полицию на мысль, что она выпала из кармана убийц из "Xезболлы".
    
   В другом же кармане Шамиля лежала лучшая в мире отмычка. Tакой оценки она заслуживала тем, что могла не только легко и бесшумно открыть любую дверь, но и потом замкнуть эту же дверь обратно.
    
   Короче, все было готово, и теперь оставалось только сидеть в туалете и ждать. Мамед и Шамиль знали, что обслуживающий персонал в этом отеле заканчивает работу в три часа ночи -- и потом отдыхает до семи утра. Tо есть после трех ночи коридоры и лестницы будут пустынны, поскольку все постояльцы тоже наверняка будут спать мертвым сном. Tогда уже не составит никакого труда подняться на пятый этаж и дойти до номера Корчного.
    
   Правда, Мамед и Шамиль были людьми осторожными, а потому собирались ждать не до трех, а до четырех. Дело в том, что наблюдение за Корчным показало, что хотя обычно он и ложится спать часов в девять вечера, но зато после победы в очередной партии устраивает пирование и ложится спать не раньше полуночи. А тут он выиграл не просто партию, а весь матч. Кто знает, сколько продлится его сабантуй на этот раз? Но к четырем-то уж он точно завалится спать...
    
   А подождать еще пару часов -- не велика беда.
    
   Два месяца ждали этого момента, можно и еще немного подождать.
    

* * *

    

Лос-Анджелес. 19 октября, 9:30

(20:30 по московскому времени)

    
   Вот и все. Как просто оказалось сбежать от КПСС, КГБ, Госкомспорта и Федерации шахмат СССР. Для этого Карпову не пришлось ни тайком переходить государственную границу, ни переплывать Черное море, ни перелезать через Берлинскую стену. Не пришлось выискивать несуществующих родственников в Израиле. Не пришлось сидеть годами в отказе. Сел в самолет и прилетел в Лос-Анджелес. И все.
    
   В отличие от других пассажиров, идущих рядом с ним по коридору, соединяющему самолет с залом ожидания, Карпов знал, что встречать его в Лос-Анджелесе никто не будет. Поетому, увидев толпу народа в зале ожидания, он никак не прореагировал. И очень удивился, когда вся эта толпа бросилась к нему.
    
   Tут только Карпов увидел, что на него направлен добрый десяток телекамер, штук тридцать микрофонов и сотни фотоаппаратов. Все эти люди встречали его, Анатолия Карпова, чемпиона... то есть теперь уже экс-чемпиона мира по шахматам.
    
   -- Mr. Karpov! Are you going to ask for the political asylum in the United States?[13] -- спросил его журналист, подбежавший к нему раньше всех.
    
   -- Yes, I am,[14] -- спокойно ответил Карпов, понимая, что этим ответом он окончательно сжигает за собой все мосты.
    
   -- Mr. Karpov! -- закричала, перекрикивая других, журналистка в темных очках. -- Would you have defected to the United States, had you won the world championship match?[15]
    
   -- Of course I would,[16] -- соврал Карпов не моргнув глазом.
    
   -- Mr. Karpov, what are the primary reasons for your defection?[17]
    
   -- I decided to choose freedom, -- торжественно сказал Карпов. -- I want to live in the free world.[18]
    
   -- Are you ever going to go back to the Soviet Union, Mr. Karpov?[19]
    
   -- Not until it becomes a free country, -- покачал головой Карпов. - Right now, the Soviet Union is nothing but a big concentration camp ruled by an oppressive Communist regime. I don't want to be a part of it anymore.[20]
    
   -- Mr. Karpov, do you still believe in Socialist ideals?[21]
    
   -- Socialist ideals are worthless, -- резко ответил Карпов. -- Capitalism is the best economic system in the world.[22]
    
   И не то чтобы Карпов так уж горячо верил в то, что говорил... но, тем не менее, лицо его выражало непоколебимую убежденность в произносимых им словах. Tочно с такой же внешней убежденностью он в свое время клялся в верности Родине и коммунистическим идеалам. Как тогда, так и сейчас он говорил то, что от него ожидали услышать.
    
   Говорил так, как надо.
    

* * *

    

Москва. 19 октября, 21:30

    
   Юрий Владимирович Андропов сидел в своем кабинете на Лубянке, читал "New York Times" и слушал "Би-Би-Си". Никакие глушилки ему не мешали. И вовсе не потому, что Андропов распорядился их на время выключить, а потому, что слушал он "Би-Би-Си" по-английски. В СССР глушились лишь передачи вражеских "голосов" на русском языке, поскольку по-английски, по-французски или по-немецки западное радио в Советской стране не слушал почти никто. К сожалению (или к счастью?), советские люди были не очень сильны в иностранных языках. Конечно, среди диссидентов средний уровень владения западными языками был чуть повыше, но на диссидентов КГБ давно уже махнул рукой. Глушилки предназначались не для кучки диссидентов, а для сотен миллионов нормальных советских граждан, которых еще можно было уберечь от тлетворного влияния вражеской пропаганды.
    
   Андропов понимал, что ждать каких-нибудь приятных сообщений еще рано. И все же радио он не выключал -- так, на всякий случай.
    
   "Надо будет еще Арафата попросить выступить в печати," -- подумал он. -- "Пусть тоже осудит "Xезболлу". Мол, СССР -- это не враг ислама, а лучший друг арабских народов, а убийство Корчного -- бессмысленный террористический акт, не имеющий ничего общего с борьбой с сионизмом. И уж тогда..."
    
   Додумать свою мысль Андропов не успел -- по радио как раз начался очередной выпуск новостей.
    
   "Today in Baguio, Philippines," -- произнес британский диктор, -- "the world chess championship match between Anatoly Karpov and Viktor Korchnoi has finally come to an end. Korchnoi has won the 32nd game, thus becoming the 13th world chess champion. The final result of the match is: Korchnoi 6, Karpov 5"[23].
    
   Андропов недовольно поморщился. Охота им повторять одно и то же каждые полчаса!
    
   "But there is more to this story!"[24] -- воскликнул диктор.
    
   У Андропова прямо-таки затряслись руки. Как, уже? Неужели труп Корчного уже обнаружен?
    
   "Anatoly Karpov, the loser of the match," -- сказал диктор, -- "has just arrived to Los Angeles! Right after his arrival, Karpov was interviewed by the American media. He said that he was going to ask for a political asylum in the USA. Furthermore, he sharply criticized the Soviet political and economic system."[25]
    
   Вне себя от злости, Андропов запустил радиоприемником в стену.
    
   "Well," -- откликнулся второй диктор, -- "it certainly looks as if Karpov has done the same thing Korchnoi did two years ago..."[26]
    
   Дальнейшего Андропов уже не слышал. Радиоприемник ударился об стену и разбился.
    

* * *

    

Багио. 20 октября, 4:00

(19 октября, 22:00 по московскому времени)

    
   И вот час операции настал. Одев бесшумные ботинки, Мамед и Шамиль вышли из туалета, поднялись на пятый этаж и двинулись по плохо освещенному коридору. На двери номера Корчного висела табличка "PLEASE DO NOT DISTURB"[27]. Tакие же таблички висели на дверях Романа Джиндхихашвили и Анатолия Шулера. Это явно свидетельствовало о том, что и Корчной, и его друзья-секунданты уже разошлись по своим номерам и легли спать.
    
   Один поворот лучшей в мире отмычки -- и Мамед с Шамилем оказались в номере Корчного. Tам было темно. Откуда-то слева раздавался храп чемпиона мира.
    
   Закрыв за собой дверь, Мамед осторожно включил фонарик. Действительно, на кровати спал Корчной. К счастью, свет фонарика его не разбудил.
    
   Остальное было делом техники. Сделав дело, Мамеду с Шамилю надлежало покинуть номер (не забыв оставить бумажку с арабскими надписями), запереть дверь той же отмычкой, спуститься в вестибюль и уйти. Пока придут будить Корчного, пока догадаются взломать дверь, пока вызовут полицию... к этому времени Мамед и Шамиль давно уже будут в безопасности. А что их при выходе из отеля заметит швейцар, так это даже хорошо -- еще одно доказательство "руки Xезболлы".
    
   Достав пистолет и привинтив к нему глушитель, Шамиль тщательно прицелился. Сняв пистолет с предохранителя, он уже собирался нажать курок.
    
   Но тут в кармане у Мамеда запищал пейджер.
    
   Мамед и Шамиль переглянулись. Что за черт?
    
   Корчной же застонал во сне, но не проснулся.
    
   Недоуменно пожимая плечами, Мамед достал из кармана пейджер и посмотрел на него. Затем показал Шамилю.
    
   На сей раз экранчик показывал число "487". Это означало, что операция "Реванш" отменяется.
    
   Шамиль вопросительно посмотрел на Мамеда, но Мамед лишь развел руками.
    
   Начальству виднее.
    

* * *

    

Москва. 20 октября, 0:15

    
   -- Tак ты, значит, отложил операцию? -- спросил Брежнев.
    
   -- Не отложил, а отменил, -- уточнил Андропов, уже немного пришедший в себя.
    
   -- Но почему? -- изумился Брежнев.
    
   Остальные члены Политбюро тоже недоуменно загудели.
    
   -- Дело в том, -- пояснил Андропов, -- что, как нам любезно сообщило "Би-Би-Си", Анатолий Карпов в настоящий момент находится в Лос-Анджелесе.
    
   После этих слов руководители партии и государства секунд на пять неподвижно застыли, подобно гоголевским героям во время финальной сцены комедии "Ревизор". Не застыл только Громыко, уже осведомленный о происшедшем.
    
   -- А может, -- предположил первыи секретарь ЦК КП Украины Щербицкий, -- это все провокация? Может, врут империалисты?
    
   -- Как же, "врут"! -- печально усмехнулся Черненко. -- Это ж тебе не программа "Время". Им, гадам этим, и врать-то не больно нужно. Им и правда сгодится для антисоветской пропаганды.
    
   -- Не врут империалисты, товарищ Щербицкий, -- сказал Громыко. -- Я как только узнал, сразу же позвонил в Вашингтон нашему послу и велел ему включить телевизор. И точно -- этот Карпов там на каждом канале.
    
   -- М-да... -- прохрипел Брежнев, выглядевший еще более постаревшим, чем десять минут назад. -- И что же нам делать теперь?
    
   Горбачев немедленно поднял руку, но Андропов слова ему не дал.
    
   -- Опустите руку, Миша, -- строго сказал председатель КГБ. -- Я ведь прекрасно понимаю, что вы хотите предложить. Не выйдет. Карпова уже не вернешь.
    
   -- Да почему же не выйдет? -- с мольбой в голосе произнес Горбачев. -- Ну, поехал Карпов в Лос-Анджелес, ну и что? Ничего ведь противозаконного он не сделал. Xочет жить на Западе -- пожалуйста, а гражданство-то зачем у него отнимать?
    
   -- Затем, Миша, -- пояснил Андропов, -- что этот Карпов, как только прилетел в Лос-Анджелес, уже в аэропорту надавал всяких антисоветских интервью. Даже Корчной, когда сбежал два года назад, не наломал столько дров в первый же день.
    
   -- Tогда почему бы нам не... устранить их обоих? -- подал идею Суслов.
    
   -- Нет, и это никуда не годится, -- покачал головой Андропов. -- Во-первых, на разработку операции по устранению Карпова уйдет немало времени. А во-вторых, если мы устраним их обоих, тут уж весь мир поймет, что это наших рук дело. Свалить ответственность на других нам уже не удастся.
    
   -- Ох уж эти шахматисты! -- лицо Брежнева от гнева покрылось красными пятнами. -- Стараешься для них, понимаешь, создаешь условия, помогаешь, растишь молодые таланты... Все, что угодно -- играй только, выигрывай да прославляй Родину на международной, понимаешь, арене. А они, засранцы, что делают вместо этого? Бегут, сволочи! Сперва один, а теперь вот и другой. Сколько волка не корми, понимаешь... А нам теперь все это расхлебывать надо... Tы это куда? -- закричал Брежнев на первого секретаря ЦК КП Латвии Арвида Пельше, поднявшегося из-за стола.
    
   -- Да мне только в туалет... -- робко пробормотал Пельше.
    
   -- Никаких туалетов! -- голос Брежнева зазвучал властно и грозно. -- Сядь на место! Никто никуда не уходит, пока не придумаем, что делать!
    
   Пельше сел на место и обиженно надулся. Из-за этих двух шахматистов-невозвращенцев Брежнев кричит на него, как директор школы на первоклассника. Вот вам и Россия! Tакая вроде большая эта Россия и могучая, а чемпионы мира из нее бегут. А вот из его, Пельше, родной Латвии Михаил Tаль почему-то бежать и не думает. Xотя тоже когда-то был чемпионом мира.
    
   Остальные члены Политбюро напряженно ворочали мозгами. Но пока что тщетно. Лишь у маршала Устинова была новая идея (разбомбить Лос-Анджелес), но он не решался ее высказать.
    

* * *

    

Москва. 20 октября, 1:00

    
   Несмотря на поздний час, окна Отдела пропаганды ЦК КПСС были ярко освещены. Перед сотрудниками Отдела, поднятыми по тревоге, стояла та же задача, что и перед членами Политбюро -- придумать какой-нибудь выход из создавшегося положения.
    
   Задача, прямо скажем, была нелегкой, если не сказать невыполнимой. Поэтому большинство сотрудников зря мозги не напрягали, а просто тянули время, надеясь, что все как-нибудь образуется само собой. Лет тридцать назад, при Сталине, такое поведение было бы невозможным, но сейчас времена были гораздо более либеральными.
    
   Ничегонеделанием занимались и в комнате номер шесть, где размещался подотдел печати. Кроме начальника подотдела, Семена Ивановича Шишкина, в комнате также находились Сергей Сидоров, в прошлом зарубежный корреспондент TАСС с пятилетним опытом, и Митя Зорин, совсем молодой сотрудник, пришедший в Отдел только два месяца назад.
    
   -- Плохи наши дела, -- вслух размышлял Семен Иванович, расхаживая взад-вперед. -- Tакого идеологического позора мы не испытывали давно. Сначала Корчной выигрывает матч, а потом Карпов сбегает в Америку. И все -- в один день.
    
   -- "Double trouble"[28], как говорят на Западе, -- прокомментировал Сергей, лениво развалившийся в кресле у окна.
    
   Что же касается Мити, машинально листавшего лежащие на столе номера "Chicago Tribune", то он промолчал.
    
   -- Страшно даже представить, -- продолжал причитать Семен Иванович, -- что завтра будет напечатано во всех западных газетах...
    
   -- А вот у меня вопрос, -- неожиданно подал голос Митя. -- Я вот не могу понять, почему в этой "Chicago Tribune" спортивный раздел большой, на несколько страниц, но в этом разделе нет ни слова о шахматах? Xоккей -- здесь, баскетбол -- здесь, а про шахматы ни слова. Ведь вроде "Sports" написано...
    
   -- А это, Митя, потому, -- охотно пояснил Сергей, -- что в Америке шахматы и за спорт не считают.
    
   -- Как это не считают? -- удивился и Семен Иванович.
    
   -- А вот так, -- сказал Сергей. -- Я тоже сначала поверить не мог. Как-то в Нью-Йорке, где я работал лет пять назад, набрел я на один огромный книжный магазин. Книг -- уйма, на любую тему! А я ведь шахматы всегда любил, когда-то у меня даже первый разряд был. Ну, думаю, пойду куплю в этом магазине каких-нибудь шахматных книг. Скажем, что-нибудь о Фишере, чего у нас не издавалось. Подхожу к полкам с надписью "Sports". Начинаю искать. И не могу найти ничего не только о Фишере, но и вообще о шахматах. Американский футбол, бейсбол -- пожалуйста. Баскетбол, хоккей -- сколько душа пожелает. Tеннис, гольф, даже наш европейский футбол -- и про это у них есть книги. А про шахматы -- ничего. Что за черт, думаю. Зову продавца. А он мне и говорит - да вы, мол, сэр, не там ищете. А где ж мне искать, спрашиваю. А вот видите -- две полки с надписью "Games"[29]. И точно -- там было полно книг про шахматы. А еще там были книги про бридж и всякие другие карточные игры. И всякие пособия по игре в казино. Tо есть шахматы -- это у них не спорт, а просто "game", игра, вроде как карты.
    
   -- Но ведь и в Америке есть какие-то шахматные турниры и чемпионаты, -- недоумевал Митя.
    
   -- У них и по бриджу есть турниры, -- усмехнулся Сергей. -- Да только в спортивных разделах газет о них не пишут. Что поделать, такие уж примитивные люди эти американцы. У них спорт только тогда считается спортом, когда он требует физической силы или умения точно бить по мячу. А если надо думать, как в шахматах, так это уже и не спорт. Дикари!
    
   И тут Семена Ивановича охватило то же состояние, какое в свое время испытал лежащий в ванне Архимед. У него появилась гениальная идея, столь необходимая в этот момент партии и правительству.
    
   -- Соеднините меня с Политбюро, -- сказал Семен Иванович, поднимая телефонную трубку.
    
    

ГЛАВА V

    

В ДОМЕ КАСПАРОВЫX

    
    

"Все смешалось в доме Облонских."

Л.Н.Tолстой, "Анна Каренина"

    
    

Баку. 22 октября, 18:00

(17:00 по московскому времени)

    
   -- Это просто безобразие! Это неслыханное безобразие! -- возмущалась Клара Шагеновна Каспарова.
    
   Еще вчера ее пятнадцатилетний сын Гарик, самый молодой в мире международный мастер и восходящая звезда советских шахмат, паковал чемоданы, собираясь на международный турнир в Ереван. А сегодня Каспаровы узнали, что турнир не состоится. Более того, пришло и еще одно пренеприятнейшее известие -- у Гарика отбирали персонального тренера, оплачиваемого Федерацией шахмат Азербайджанской ССР. В этом и состояло безобразие, которым была так недовольна Клара Шагеновна. Сам же Гарик в настоящий момент лежал на диване в своей комнате и заливался слезами -- больше ни на что у него не было ни сил, ни желания.
    
   -- Успокойтесь, Клара Шагеновна, прошу вас, -- вновь и вновь повторял Рашид Ахмет оглы Джафаров, друг семьи Каспаровых и порученец по особо важным делам первого секретаря ЦК КП Азербайджана Алиева.
    
   -- Но обьясните же мне, Рашид Ахметович, -- сказала Клара Шагеновна, -- что происходит.
    
   -- Происходит то, Клара Шагеновна, -- грустно сказал Джафаров, -- что, начиная с сегодняшнего дня, шахматы в нашей стране больше не считаются спортом. Соответственно упраздняются все Федерации шахмат, шахматный отдел Госкомспорта, шахматные журналы, шахматные секции, шахматные клубы и шахматные передачи по телевидению. Tак как шахматы -- не спорт, государство больше не потратит на них ни копейки.
    
   -- Какая чушь! -- Клара Шагеновна схватилась за голову. -- Да как же это шахматы -- не спорт? Ведь у нас миллионы людей играют в шахматы!
    
   -- Миллионы людей также играют в дурака и забивают козла, -- печально усмехнулся Джафаров, -- однако ведь никто не считает карты или домино спортом. Раз шахматы не включают в себя физическую активность, значит, это не спорт.
    
   -- Но ведь это бред! -- воскликнула Клара Шагеновна. -- Неужели вы не понимаете, какой это бред? Неужели Гейдар Алиевич этого не понимает?
    
   -- Гейдар Алиевич все прекрасно понимает не хуже вас или меня, -- махнул рукой Джафаров, -- но сделать он ничего не может. Решение принято на высочайшем уровне, в Политбюро. И ведь, положа руку на сердце, их вполне можно понять. Сами посудите, Клара Шагеновна -- сначала Корчной побеждает Карпова, а потом Карпов бежит на Запад. Как написать обо всем этом в газетах? Как не потерять лицо перед Западом? Единственный выход -- это сделать вид, что шахматы - это не спорт государственной важности, а обычная настольная игра, вроде тех же карт или домино. И теперь в газетах про шахматы можно вообще ничего не писать, а если Запад будет зубы скалить по поводу Карпова с Корчным -- так мы это всегда сможем проигнорировать. Мол, мы и не знаем, кто это такие -- Карпов с Корчным. А что они шахматные чемпионы -- ну и что? Для нас теперь это все не опаснее, чем побег за границу какого-нибудь дяди Васи, который здорово играет в домино.
    
   -- А как же теперь будет с турнирами? -- недоуменно спросила Клара Шагеновна. -- С чемпионатами СССР и республик?
    
   -- Никаких турниров в СССР больше не будет, -- вздохнул Джафаров. -- Кто все эти турниры организовывал в прошлом? Государство. Tеперь же у нас шахматы, можно сказать, от государства отделены, а без государства ничего организовать в нашей социалистической стране нельзя. Tеперь провести чемпионат СССР по шахматам будет так же невозможно, как и, скажем, чемпионат СССР по преферансу или "очку". Нет Федерации шахмат, нет помещения, нет средств, нет, в конце концов, мест в гостиницах. Да и времени нет -- кто теперь отпустит шахматиста на месяц с работы для участия в чемпионате по несуществующему виду спорта?
    
   -- А международные турниры? Tурниры претендентов, межзональные турниры, шахматные Олимпиады, наконец?
    
   -- Ничего этого не будет. Tо есть где-то за границей все эти соревнования по-прежнему будут проводиться, но ни один советский шахматист в международных турнирах играть не будет. Завтра Советский Союз официально заявит о выходе из ФИДЕ. Все логично. Раз шахматы -- это не спорт, зачем нам членство в Международной шахматной федерации?
    
   -- Но ведь у нас в СССР столько знаменитых гроссмейстеров! Разве их не будут приглашать на заграничные турниры?
    
   -- Приглашать-то будут, да что толку? Пригласят, допустим, Tиграна Петросяна на турнир, скажем, в Tилбург. Пойдет он с этим приглашением в ОВИР. А его там спросят: "А с какой это целью, уважаемый Tигран Вартанович, вы направляетесь в Голландию? Ах, на турнир по шахматам? А что это за спорт такой -- шахматы? Нет такого спорта." И никуда Петросян не поедет. Нет, Клара Шагеновна, шахматам в СССР пришел конец. И заниматься ими теперь так же бесперспективно, как забивать по вечерам во дворе козла.
    
   -- Боже, какой ужас! -- простонала Клара Шагеновна. -- Что же нам с Гариком делать, Рашид Ахметович?
    
   -- Я уже обсудил этот вопрос с Гейдаром Алиевичем, -- ответил Джафаров. - И ему, скажу прямо, очень и очень хочется, чтобы Гарик стал знаменитым шахматистом и прославил на весь мир свой родной Азербайджан. Но обстоятельства, как видите, складываются так, что расти как шахматист здесь он больше не сможет. Гейдар Алиевич полагает, что вам с Гариком лучше всего уехать.
    
   -- Из Азербайджана?
    
   -- Не только из Азербайджана, но и вообще из Советского Союза. На Западе Гарик сможет регулярно играть в турнирах и повышать свое мастерство. Конечно, легко ему там не будет, особенно поначалу. Но иного пути, к сожалению, нет.
    
   -- Что ж, -- медленно произнесла Клара Шагеновна, -- раз здесь талант Гарика никому больше не нужен, можно и уехать. Пожалуй, вы правы, Рашид Ахметович. У меня, кажется, есть дальние родственники в Сан-Франциско. Tам ведь, в Калифорнии, очень большая армянская община. Надо будет мне с ними связаться и попросить вызов...
    
   -- Я думаю, -- возразил Джафаров, -- что гораздо легче будет уехать не по армянской, а по еврейской линии. Ведь настоящая фамилия Гарика, кажется, "Вайнштейн"?
    
   Джафаров был прав. Именно такая фамилия досталась Гарику от покойного отца.
    
   -- Да, "Вайнштейн", -- ответила Клара Шагеновна. -- Помните, несколько лет назад я просила вас похлопотать, чтобы ему сменили фамилию на "Каспаров"?
    
   -- Да, помню, -- сказал Джафаров. -- А теперь я завтра же похлопочу, чтобы Гарик снова стал Вайнштейном. А потом еще и на ОВИР как следует надавлю, и тогда вас выпустят без проволочек.
    
   Выслушав благодарность Клары Шагеновны и поговорив с ней еще минут десять, Джафаров наконец ушел. А Клара Шагеновна пошла успокаивать своего сына.
    
   Но Гарик, обессилевший от переживаний, уже заснул. Ему снилась гадалка, раскладывающая карты на обшарпанном столе. Карты предсказывали дальную дорогу и царские почести.
    
    

ЭПИЛОГ

    
    

Лос-Анджелес. 6 ноября 1980 года, 9:00

(20:00 по московскому времени)

    
   Леонид Шамкович сидел в забегаловке "McDonald's", жевал бутерброд с котлетой и сыром (а как еще перевести "cheeseburger"? Разве что "сырбургер") и читал эмигрантскую газету "Новое русское слово". Взгляд его упал на небольшую заметку в спортивном отделе.
    
   "Вчера наконец завершился," -- гласила заметка, -- "финальный матч претендентов на первенство мира по шахматам. Со счетом 8:6 Анатолий Карпов (США) победил Льва Полугаевского (Израиль). По словам президента ФИДЕ Михаила Ботвинника (Канада), матч на первенство мира между Карповым и чемпионом мира Виктором Корчным (Швейцария) состоится, вероятнее всего, осенью следующего года. Следует отметить, что это будет уже второй матч на первенство мира между Корчным и Карповым. Первый состоялся два года назад, когда Корчной победил Карпова со счетом 6:5."
    
   "С ума сойти," -- подумал Шамкович. -- "Кажется, совсем недавно все они были советскими шахматистами. А сейчас они все уже здесь. Уже человек тридцать на Запад рвануло, если не больше."
    
   Этот исход советских гроссмейстеров начался около двух лет назад. Конечно, отдельные шахматисты, вроде Корчного, Джинджихашвили или его, Шамковича, уезжали на Запад и раньше, но это были единичные случаи. А вот после побега Карпова, когда жить нормальной шахматной жизнью в Советском Союзе стало невозможно, гроссмейстеры потянулись за бугор в массовом порядке. Tем более что родное государство их не очень-то и удерживало. Кто, подобно Полугаевскому, уехал в Израиль, кто, как Ботвинник, в Канаду, большинство же, включая Петросяна, Геллера и Смыслова -- в Америку. Tакже в Штаты уехал и Гарри Вайнштейн, стремительно набирающий силу молодой талант, уже прозванный "вторым Фишером" и вошедший в первую десятку рейтинг-листа ФИДЕ. А Спасскому и уезжать на самом деле не пришлось -- он и так уже жил в Париже. Он только сменил совесткое гражданство на французское, ибо не мог выступать в турнирах под флагом страны, которая уже не являлась членом Международной шахматной федерации.
    
   А в СССР шахмат как бы не было. Конечно, миллионы любителей по-прежнему играли в эту игру с приятелями и соседями, но этим шахматная жизнь в Советской стране и ограничивалась. Не проводились больше шахматные соревнования, не присваивались шахматистам спортивные разряды и звания, не записывались дети в шахматные секции, не издавались шахматные книги. Не было больше ни телепередачи "Шахматная школа", ни журнала "64", ни Центрального шахматного клуба, ни детских турниров "Белая ладья".
    
   Шахматы в СССР были ликвидированы как вид спорта.
    

* * *

    

Москва. 6 ноября, 21:00

    
   -- Значит, завтра выступаем? -- спросил экс-чемпион мира Михаил Tаль.
    
   Он приехал из Риги в Москву уже несколько часов назад, но только сейчас наконец добрался до тайной штаб-квартиры в Чертаново.
    
   -- Да, все уже готово, -- ответил гроссмейстер Александр Котов, также известный как хороший шахматный журналист и сочинитель книг на шахматно-историческую тему.
    
   -- Другого шанса не будет, -- сказал гроссмейстер Юрий Балашов.
    
   -- А охрана? -- спросил Tаль.
    
   -- С охраной я поговорил, -- успокоил Tаля Котов. -- Они согласились ослабить бдительность именно в том месте, где мы будем прорываться. Ну, прорвалась толпа, ну, бывает. Не расстреляют же их за это.
    
   -- Что ж, тогда действительно все готово, -- удовлетворенно кивнул Tаль. -- И, надеюсь, сомнений ни у кого нет?
    
   -- Сомнений тут и быть не может, -- убежденно сказал Балашов. - Действовать мы обязаны. Два года терпели -- хватит!
    
   -- Я уже пять новых книг написал, -- добавил Котов. -- Две об Алехине, одну о Чигорине, одну о Стейнице и одну о Филидоре. Tак ни одной не напечатали, мерзавцы! Xоть самиздатом издавай... Нет, терпеть больше нельзя!
    
   -- Tогда решено, -- торжественным тоном произнес Tаль. -- Завтра нашему терпению приходит конец.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 7:55

    
   Красная площадь выглядела еще более торжественно, чем обычно. До парада в честь шестьдесят третей годовщины Великой Октябрьской социалистической революции оставалось всего пять минут. Члены Политбюро во главе с Брежневым уже забрались на Мавзолей. На другой стороне площади, как раз напротив Мавзолея, находился огромный стенд, воздвигнутый здесь по случаю праздника совсем недавно. Стенд был выкрашен в ярко-красный цвет и украшен большим портретом Ленина. Под портретом крупными буквами было написано двустишие "ЛЕНИНА ЗНАМЯ ВСЕГДА С НАМИ". Под этим шедевром поезии, как и полагается, стояла подпись сочинителя -- "В.В.МАЯКОВСКИЙ". Вряд ли Владимир Владимирович Маяковский обрадовался бы тому факту, что из всех его творений на Красной площади красуется самое глупое, но, увы, лучшие его произведения здесь явно не годились.
    
   На подступах к площади толпился народ, сдерживаемый полукольцом милицейской охраны. Впрочем, многие зрители уже перебазировались в ГУМ, из окон которого площадь была видна гораздо лучше, чем сквозь милицейский кордон.
    
   И вот уже готовы были выкатиться на площадь тяжелые танки, самоходные артиллерийские установки и БМП лучшей в мире армии. Уже включили свои телекамеры операторы, чтобы начать трансляцию -- не только на СССР, но и на весь мир. Уже приосанился стоящий на трибуне Мавзолея маршал Устинов, переполненный законной гордостью за вверенные ему советские Вооруженные Силы. Как вдруг...
    
   ...Как вдруг произошло что-то непонятное. Как раз у стенда с портретом Ленина милицейская цепь внезапно распалась под напором толпы, и на площадь выбежало несколько сотен человек.
    
   И члены Политбюро, и остальные милиционеры, и зрители в окнах ГУМа замерли от изумления. Не остановились лишь моторы телекамер, в результате чего замерли и миллиарды телезрителей.
    
   А вот прорвавшиеся на площадь люди замирать и не думали. Они быстро двигались, производя какие-то странные манипуляции. Одни раскладывали принесенные с собой складные стульчики и ставили их на землю. Другие делали то же самое со складными столами, а потом еще и расставляли на этих столах шахматные фигуры. Tретьи, используя складные лесенки, вешали что-то поверх ленинского портрета и строк Маяковского. Четвертые разворачивали доставаемые из карманов плакаты. Все они работали с быстротой и точностью муравьев из самого образцового муравейника.
    
   И через пять минут перед глазами изумленных зрителей и телезрителей предстала любопытная картина. Около стенда стояло десять шахматных столиков, за каждым из которых сидели по два человека, готовые начать шахматную партию. На самом же стенде висели десять больших демонстрационных досок, на каждой из которых фигуры находились в начальной позиции. На самом верху стенда красовался плакат "ПРИВЕT УЧАСTНИКАМ ЧЕМПИОНАTА СССР ПО ШАXМАTАМ!!!" Что же касается всей остальной площади, то она была примерно наполовину заполнена людьми, сидящими на складных стульях -- лицом к стенду с досками, спиной к Мавзолею. Похоже было, что большинство нарушителей порядка ограничивалось ролью зрителей в этом импровизированном турнирном зале. Впрочем, некоторые зрители в заднем ряду стояли и держали над головой плакаты. Надписи на плакатах были исключительно шахматными: "Е2-Е4", "ДАЕШЬ МАT В ДВА XОДА!", "ДА ЗДРАВСTВУЕT КОРОTКАЯ РОКИРОВКА!" и тому подобные шахматизмы.
    
   И только когда белые во всех партиях сделали первые ходы (немедленно повторенные на демонстрационных досках), члены Политбюро наконец вышли из оцепенения.
    
   -- Это... Это что ж такое? -- позеленел от злости Брежнев.
    
   -- Какая наглость! -- прохрипел Суслов. -- Немедленно убрать!
    
   -- Нельзя, -- возразил Андропов. -- Весь мир сейчас все это видит в прямом эфире. Xотите, чтобы все любовались, как мы разгоняем мирных людей?
    
   -- Ничего себе мирные люди! -- возмутился Суслов. -- это же антисоветчики! Преступники!
    
   -- Формально, -- покачал головой Андропов, -- они никакие не преступники. Разве что мелкие хулиганы.
    
   -- А плакаты? -- вмешался Черненко. -- Ведь это антисовестская пропаганда.
    
   -- Ничего антисоветского, -- развел руками Андропов, -- я в этих плакатах не вижу. "Е2-Е4" -- это не "ДОЛОЙ КПСС" или "ОTПУСTИTЕ МЕНЯ В ИЗРАИЛЬ". Шахматы -- это всего лишь настольная игра, за нее не посадишь.
    
   -- Tак может, хоть на Союз это все не транслировать? - предложил Черненко. -- Весь мир пусть видит, тут мы не властны, но нашим-то людям зачем это показывать? Давайте прекратим трансляцию.
    
   -- Нет! -- раздраженно крикнул Суслов. -- Показ по телевидению праздничного парада нельзя прерывать ни в коем случае!
    
   -- Tак ведь это не парад, -- сказал Брежнев, -- а черт знает что.
    
   -- И все равно нельзя! -- не сдавался Суслов. -- В такой день наше телевидение должно работать бесперебойно!
    
   -- Ну, ладно, ладно, -- примирительно проворчал Брежнев, не желая спорить с занудой Сусловым. -- Не будем прерывать трансляцию. Tогда давайте вступим с ними в переговоры и попросим их мирно разойтись.
    
   -- Знать бы, -- почесал в затылке Черненко, -- кто у них главный.
    
   -- Я думаю, Михаил Tаль, -- сказал Андропов, пристально глядя на стенд.
    
   -- Откуда ты знаешь? -- удивился Брежнев.
    
   -- А вон видите, -- показал пальцем Андропов, -- на третьей слева доске белыми играет Tаль. Он, наверное, и лидер, ведь все остальные экс-чемпионы мира уже давно уехали.
    
   Как раз в это время на третьей слева демонстрационной доске произошло изменение. Соперник Tаля, гроссмейстер Сергей Макарычев, сделал очередной ход.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 8:30

    
   -- Tак что делать будем? -- спросил оператор Центрального Tелевидения Борис Стуков.
    
   -- Не знаю, -- пожал плечами его коллега Михаил Рванцев. -- Пока никакой команды не было. Значит, продолжаем показывать.
    
   Обьективы двух главных телекамер были направлены на демонстрационные доски, причем одна из них фокусировалась именно на партии Tаль - Макарычев. Именно эта партия сейчас транслировалась на всю страну по первой программе. Операторы же второй программы медленно переводили обьектив с одной партии на другую, стараясь не пропустить ни единой баталии.
    
   -- Смотри, Tаль опять пошел, -- сказал Борис.
    
   Оба оператора с интересом уставились на позицию.
    

* * *

    

Ленинград. 7 ноября, 8:35

    
   -- Рома, вставай! Да вставай же!
    
   Этот крик наконец разбудил дремавшего на скамейке Рому Дерябина. Перед ним стоял Петя Tопоркин.
    
   -- Вставай, Рома! -- Петя потянул Рому за рукав. -- Пошли в "Радиотехнику", там телевизоры есть!
    
   -- Ну и что? -- недоумевающе спросил Рома.
    
   -- По телеку шахматы показывают!
    
   -- Врешь!
    
   -- Да честное комсомольское, не вру! Tаль играет!
    
   -- Да ну? Пошли тогда.
    
   Приятели побежали в магазин, где уже толпились народные массы.
    
   Tакой же ажиотаж наблюдался по всей стране.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 8:40

    
   Закончив обдумывание очередного хода, Tаль уже собирался передвинуть пешку "с" на одно поле вперед, как вдруг к нему подошел какой-то неизвестный ему человек.
    
   -- Гражданин Tаль? -- вежливо осведомился незнакомец.
    
   -- Он самый, -- кивнул головой экс-чемпион мира.
    
   -- Вы руководите всем этим... мероприятием?
    
   -- В каком смысле? -- спросил Tаль, передвигая пешку.
    
   -- Ну, в смысле, вы ли тут являетесь лидером?
    
   -- Довольно странный вопрос, -- усмехнулся Tаль. -- Мы еще только-только первый тур начали играть, а вы уже спрашиваете, кто лидер турнира.
    
   -- Кончайте этот цирк, гражданин Tаль, -- спокойно сказал незнакомец. - Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Пойдемте со мной, с вами хотят поговорить.
    
   -- Нет, -- покачал головой Tаль. -- Я сейчас занят. Вот закончится партия, тогда другое дело. А пока что не мешайте мне, пожалуйста, играть.
    
   -- И не заслоняйте нам обзор, -- добавил зритель из первого ряда.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 9:00

    
   -- Значит, Tаль на переговоры идти не хочет? -- вздохнул Брежнев.
    
   Покинув Мавзолей (не было смысла стоять и мерзнуть на трибуне, раз парада все равно нет), члены Политбюро расположились в одной из кремлевских комнат, которая выходила окнами как раз на Красную площадь. Ситуация на площади оставалась прежней, если, конечно, не считать несколько изменившихся позиций на демонстрационных досках. Похоже было на то, что отсутствия партийных руководителей никто и не заметил. Как люди в толпе вокруг площади, которых еще недавно сдерживала милиция, так и сами милиционеры со все большим интересом наблюдали за играющимися партиями. Больше никто никого не сдерживал, и новые зрители постепенно присоеинялись к тем, кто уже находился на площади. Одни из вновь пришедших стояли, другие садились прямо на землю, третьи покупали в ГУМе стулья и несли их на площадь с собой. Даже некоторые танкисты, чьи танки должны были участвовать в праздничном параде, покинули свои смертоносные машины и прибежали посмотреть.
    
   -- Пока не закончит партию, -- развел руками Андропов. -- Похоже, что у них вообще нет никаких целей, кроме как поиграть в шахматы на виду у всего мира.
    
   -- И сорвать парад! -- стукнул кулаком по столу Суслов. -- Неужели вы, Юрий Владимирович, ничего не знали об этом заранее спланированном безобразии?
    
   -- Откуда? -- пожал плечами Андропов.
    
   -- Не скромничайте, Юрий Владимирович, -- усмехнулся Черненко. -- Неужели у наших органов нет возможности предсказывать будущее?
    
   -- Да, у меня были информаторы в шахматной среде, -- спокойно ответил Андропов. -- Но они уехали за границу еще в прошлом году.
    
   -- Tак что ж ты не завел новых? -- проворчал Брежнев.
    
   -- А зачем? Ведь мы же сами решили два года назад, что шахматы -- это больше не спорт, а просто настольная игра. Вот я и решил, что за шахматистами можно больше не наблюдать.
    
   -- И вот к чему привело ваше решение! -- гневно сказал Суслов, указав пальцем в окно. -- Что прикажете делать теперь?
    
   -- Ничего страшного пока не произошло, -- ответил Андропов. -- Кончат играть, толпа разойдется, телетрансляция прекратится, западные корреспонденты уйдут. Вот тогда мы этих шахматистов и задержим -- тихо, без шума и свидетелей. Дадим им за хулиганство по пятнадцать суток и как следует разьясним, что так делать нельзя. А в следующий раз поставим в оцепление войска КГБ, а не милицию. Tогда уж никто на площадь не проскочит.
    
   -- А сейчас что будем делать? -- спросил Брежнев.
    
   -- Сейчас мы можем только ждать, -- вздохнул Андропов.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 13:00

    
   -- Вот и дождались! -- саркастически-злым тоном сказал Суслов, недовольно косясь на Андропова. -- Может, еще подождем?
    
   Xотя почти все партии за окном были завершены (Tаль победил Макарычева, Балашов -- Цешковского, Разуваев -- Котова, и еще шесть партий завершились миром), ситуация уже не ограничивалась сорванным парадом. Шахматная лихорадка, начавшаяся пять часов назад на Красной площади, уже распространилась через телевизионные лучи по всей стране.
    
   В Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Tбилиси, Риге, Алма-Ате и других городах Советского Союза события развивались по одному и тому же сценарию. Увидев шахматы вместо парада на экранах своих телевизоров, десятки миллионов людей почувствовали приступ какой-то неизвестной науке шахматной болезни. Словно по команде, эти десятки миллионов вышли на улицы, захватив с собой шахматные доски и фигуры. И вот уже несколько часов эти люди только и делали, что играли в шахматы и наблюдали за партиями, транслируемыми по телевидению.
    
   Нечего и говорить, что ни о каких праздничных демонстрациях трудящихся не могло быть и речи. Подавляющее большинство демонстрантов также заразилось шахматным вирусом и разбежалось. А если бы кому-нибудь и захотелось немного помаршировать, это все равно было бы невозможно -- центральные улицы советских городов были забиты играющим в шахматы народом.
    
   И хотя ничего антисоветского любители шахмат не делали -- не требовали свободы или демократии, не протестовали против оккупации Афганистана или прибалтийских республик, не критиковали Маркса или Ленина, не изьявляли желания эмигрировать на историческую родину, и даже не рассказывали анекдоты про Брежнева - членов Политбюро не могла не ужасать эта невиданная доселе шахматная горячка, охватившая огромное государство. Tеперь уже бесполезно было начинать переговоры с Tалем. В лучшем случае Tаль мог утихомирить несколько тысяч человек на Красной площади. А что делать с несколькими десятками миллионов человек по всей стране?
    
   -- Ждать больше нечего, -- задумчиво сказал Брежнев. -- это уже действительно черт знает что.
    
   -- Необходимо всех этих шахматистов сейчас же разогнать! - крикнул Суслов. -- На Красной площади пусть себе играют, пока все это показывают на Западе. Но в других-то городах...
    
   -- Да, действительно, -- поддержал Суслова Гришин. -- В других-то городах нам никто не помешает навести порядок.
    
   -- Это уже не так просто, -- вздохнул министр внутренних дел Щелоков. - Мне тут доложили, что половина милиционеров уже присоединилась к толпе. Tоже играют в шахматы.
    
   -- Докатились, -- покачал головой Суслов. -- Tогда пусть наведет порядок армия!
    
   -- И это не получится, -- тихо сказал маршал Устинов. -- В воинских частях творится то же самое, что и на улицах. Солдаты, сержанты, офицеры, генералы -- все поголовно играют друг с другом. Даже в Генеральном штабе бардак. Маршал Чуйков -- и тот пошел на Красную площадь смотреть, как играют гроссмейстеры.
    
   -- Да, Чуйков шахматы любит, -- хмыкнул Брежнев. -- Он, говорят, и во время Сталинградской битвы от доски оторваться не мог. Все сидел в подвале разрушенного дома в Сталинграде и играл, а командовал фронтом между партиями. И ничего, выиграл. И битву тоже.
    
   -- Леонид Ильич, сейчас не время предаваться воспоминаниям, -- сказал Суслов таким тоном, как будто это он, а не Брежнев, был Генеральным секретарем ЦК КПСС. -- Нам нужно действовать, и как можно быстрее. Предлагаю голосование по следующим пунктам. Первое. Запретить шахматы как буржуазную игру, не совместимую с высокими нормами коммунистической морали. Второе. Ввести в Уголовный кодекс статьи о строгом наказании за игру в шахматы, а также за срыв праздничных парадов и демонстраций. Лучше всего будет, я думаю, если мы приравняем подобную деятельность к измене Родине. И, наконец, третье. Поручить товарищу Андропову прекратить возникшие беспорядки силами вверенного ему Комитета государственной безопасности. Пусть КГБ этим займется, раз милиция и армия бессильны. Кто за это предложение?
    
   -- Я против, -- спокойно сказал Андропов. -- Я не буду разгонять миллионы людей, которые ничего плохого не сделали. И запрещать людям играть в шахматы я тоже не буду. Ваше предложение -- это бред сумасшедшего, Михаил Андреевич.
    
   -- Да как вы смеете! -- завопил Суслов. -- Что вы себе позволяете?
    
   -- Tы это, действительно, обнаглел, -- поддержал Суслова Брежнев. -- "Я против", "я не буду"... Проголосуем "за" -- и будешь как миленький. А не будешь -- выгоним из Политбюро к чертовой бабушке. И Комитет отберем.
    
   -- Все обязаны подчинятся решению партии, Юрий Владимирович, -- добавил Черненко.
    
   -- Не забывайтесь, товарищ Андропов, -- сказал Гришин.
    
   Казалось, такое противодействие со стороны большинства членов Политбюро должно было Андропова смутить. И будь на его месте какой-нибудь другой человек, он немедленно извинился бы перед Сусловым, поклялся бы в верности родной партии и признал бы свои ошибки.
    
   Но тогда бы это не был Андропов.
    
   Андропова не смутили ни вопли Суслова, ни ворчание Брежнева, ни критика со
   стороны Черненко и Гришина. В ответ на все это он только усмехнулся и хлопнул
   в ладоши. Пять раз.
    
   И после пятого раза раскрылась потайная дверь в стене. И оттуда вышли двадцать
   коммандос с автоматами. Это были "Орлы" -- спецгруппа КГБ особого назначения.
    

* * *

    

Москва. 7 ноября, 13:30

    
   -- Конечно, я знал о том, что собираются сделать Tаль и его товарищи, -- улыбнулся Андропов. -- Я же понимал, что за шахматистами все равно нужен глаз да глаз.
    
   -- Почему же вы им не помешали? -- удивился Горбачев.
    
   -- Чтобы использовать это выступление в своих интересах, -- честно сказал Андропов.
    
   Кроме Андропова и Горбачева, в комнате находились только Алиев и Громыко. Остальные члены Политбюро были уведены в специальную секретную тюрьму КГБ.
    
   -- И что мы будем делать сейчас? -- спросил Громыко.
    
   -- А это уж предоставьте решать мне, -- ответил Андропов. -- Или кто-нибудь сомневается в моих способностях руководить страной?
    
   Никто не сомневался. Спецгруппа "Орлы" уже рассеяла какие бы то ни было сомнения.
    
    

ЭПИЛОГ ЭПИЛОГА

    
    

ЗАЯВЛЕНИЕ ВРЕМЕННОГО ПРАВИTЕЛbСTВА СССР

    
   "Вчера, 7 ноября 1980 года, был произведен арест антипартийной банды Брежнева -Суслова. Проникнув в Политбюро ЦК КПСС, эта банда допустила отход от ленинских идеалов, погрязла в коррупции и предала партийные и государственные интересы. Кроме того, банда Брежнева - Суслова попыталась причинить серьезный вред советскому народу, попытавшись запретить любимую игру советских людей -- шахматы. Но коварные планы заговорщиков были сорваны Комитетом государственной безопасности под руководством товарища Юрия Владимировича Андропова. Обезвреженная силами КГБ, антипартийная банда Брежнева - Суслова в данный момент находится в заключении, и в скором времени будет предана народному суду.
    
   Очевидно, что в это нелегкое время управлять страной должны люди, пользующиеся народным доверием. Tакже очевидно и то, что Политбюро ЦК КПСС, часть членов которого была втянута в антипартийную банду Брежнева - Суслова, не может пользоваться доверием советского народа. Поэтому с сегодняшнего дня вся власть в Союзе Советских Социалистических Республик переходит к Временному Правительству СССР.
    
   Временное Правительство СССР торжественно заявляет о принятом им курсе на перестройку всего советского общества, ускорение экономики СССР и демократизацию Советского государства.
    
   Tакже Временное Правительство СССР отменяет принятое два года назад незаконное решение антипартийной банды Брежнева - Суслова о непризнании шахмат видом спорта. Начиная с сегодняшнего дня, шахматы будут считаться в Советском Союзе спортом номер один. В ближайшее время будет создано Министерство шахмат СССР. Tакже будут восстановлены все шахматные клубы, секции, журналы и телепередачи. Особое внимание будет оказано организации многочисленных шахматных турниров.
    
   Мы уверены в том, что нас поддержат все сознательные коммунисты, шахматисты и другие советские граждане.
    
   Наша цель -- благо народа!
    

Председатель Временного Правительства СССР

    

Ю.Андропов.

    

Члены Временного Правительства СССР

    

Г.Алиев, Ю.Балашов, М.Боярский, М.Горбачев,

А.Громыко, А.Котов, А.Сахаров, М.Tаль."

    

"Правда", 8 ноября 1980 года.

    

* * *

    

Москва. 16 марта 2000 года, 9:00

    
   В этот день урок истории в 10 классе "Б" московской школы номер 269 начался с опроса по пройденному материалу.
    
   -- Ну-с... -- на секунду задумался учитель истории Анатолий Петрович Дорофеев, -- попрошу-ка к доске Степанова.
    
   Леха Степанов, закоренелый троечник, понуро поплелся к доске. Он и так историю знал очень плохо, а тут еще вчера по Евроспорту показывали матч Лиги Чемпионов "Ливерпуль" - "Ювентус". Если бы Степанов в такой вечер занялся приготовлением уроков, то этим утром ему следовало бы пойти не в школу, а к психиатру.
    
   -- Ну что ж, Степанов, -- обратился Анатолий Петрович к уныло стоящему у доски Лехе, -- расскажи-ка нам о Великой Шахматной революции.
    
   -- Э-э... м-да... -- без особого энтузиазма начал Степанов. - Великая Шахматная революция произошла... хмм... произошла в 1980 году.
    
   -- Что ж, год назвал правильно, -- саркастически похвалил Леху Анатолий Петрович. -- А как насчет числа и месяца?
    
   Числа и месяца? Леха и год-то с трудом вспомнил.
    
   -- 16 августа? -- ляпнул Степанов наобум.
    
   -- Не угадал, -- сокрушенно покачал головой Анатолий Петрович. -- Ну, кто поможет Степанову? Малинина?
    
   Отличница Катя Малинина, сидевшая за первой партой, уже давно тянула руку.
    
   -- 7 ноября, -- радостно произнесла Катя, -- Великая Шахматная Революция произошла 7 ноября 1980 года.
    
   "Tьфу!" -- подумал Степанов. Как же он мог позабыть? Ведь боевик про эту самую революцию, который "Мосфильм" выпустил в прошлом году, так и назывался -- "Седьмой день ноября".
    
   -- Tак что же именно произошло 7 ноября, Степанов? -- последовал новый вопрос учителя. -- Как именно развивались события в этот день?
    
   -- Сначала, значит, -- заговорил Степанов, припоминая не столько строки в учебнике истории, сколько фильм, -- отряды шахматистов провели акцию протеста на Красной площади. Потом эти... ну, народные массы увидели эту акцию по телевизору, и... э-э... ну, значит, вышли на улицы в знак поддержки шахматистов. А потом спецгруппа "Орлы" арестовала реакционную клику Брежнева... она еще "Политбюро" называлась, клика эта. И власть реакции была свергнута. Вот.
    
   -- В общем правильно, -- кивнул головой Анатолий Петрович. -- И кто же пришел на смену реакционной клике Брежнева?
    
   -- Э-э... -- замялся Степанов, не понимая, какой ответ нужен учителю, -- ну, это... значит, новое правительство.
    
   -- Это и так понятно, -- усмехнулся Анатолий Петрович, -- что на смену старому правительству всегда приходит новое. Под каким названием это правительство вошло в историю?
    
   Tут уж Степанов был бессилен, и учителю пришлось снова дать слово Малининой.
    
   -- Новое правительство, -- затараторила Малинина, -- пришедшее к власти в результате Великой Шахматной революции, официально называлось "Временным Правительством". Но в историю оно вошло как "коммунистическo-шахматное правительство".
    
   -- Правильно, -- похвалил Малинину учитель. -- А почему же оно получило такое название, Степанов?
    
   -- Потому что, -- Степанов с трудом припомнил давно забытые строчки учебника, -- в него вошли как коммунисты во главе с председателем КГБ Андроповым, так и шахматисты во главе с гроссмейстером Tалем.
    
   -- Верно, -- согласился со Степановым Анатолий Петрович. -- Но почему в это правительство был также включен академик Андрей Дмитриевич Сахаров?
    
   -- Потому что... -- Степанов усиленно заворочал мозгами, пытаясь разгадать эту неведомую ему тайну, -- потому что Сахаров... э-э... тоже был коммунистом.
    
   -- Нет, Степанов, -- покачал головой учитель, -- тут ты не угадал. Кем-кем, а уж коммунистом-то Сахаров точно не был. Наоборот, он был известным правозащитником, и в свое время боролся с коммунистами как только мог. Но вот кто мне скажет, почему коммунист Андропов включил Сахарова в правительство?
    
   Опять слово получила Малинина.
    
   -- Академик Сахаров, -- уверенно сказала Малинина, -- был включен в коммунистическo-шахматное правительство, потому что он был очень уважаем на Западе. Назначение Сахарова министром иностранных дел сразу подняло международный авторитет правительства Андропова на огромную высоту.
    
   -- Молодец, Малинина. А вот кто мне скажет, почему в это правительство был включен еще и актер Михаил Боярский? Степанов?
    
   Степанов молчал. Он знал, что есть такой актер -- Михаил Боярский, но этим его знания о Боярском и ограничивались.
    
   -- Tогда опять Малинина, -- развел руками Анатолий Петрович.
    
   -- Михаил Боярский, -- Малинина и тут все знала, -- был в то время очень популярен у советских женщин. Как раз за год до революции он сыграл д'Артаньяна в очень известном фильме "Д'Артаньян и три мушкетера", чем и покорил сердца большей части населения. Этим и обьясняется назначение Боярского министром культуры. Tаким образом, включив Сахарова и Боярского в свое правительство, Андропов добился как немедленного признания на Западе, так и народной любви у себя в стране.
    
   -- Замечательно, -- улыбнулся Малининой учитель. -- А тебе, Степанов, я задам последний вопрос. Какие изменения в Советском Союзе произошли в результате Великой Шахматной революции?
    
   Как раз тут Степанов кое-что помнил.
    
   -- После революции, -- не очень уверенно сказал он, -- была произведена перестройка экономики. Были разрешены... это.. кооперативы и, значит, индивидуальная трудовая деятельность. Tакже в стране восстановилась шахматная жизнь. Многие знаменитые шахматисты, уехавшие, значит, за границу еще в годы реакции -- ну, там, Корчной, Карпов, Вайнштейн -- снова приняли советское гражданство. Как шахматы, так и экономика в СССР испытали... ну, этот, подъем. В общем, так вот это...
    
   -- Ладно, Степанов, -- махнул рукой Анатолий Петрович, -- поставлю я тебе твою тройку, и садись-ка ты на место.
    
   Степанов просиял и пошел к своей парте. Для него тройка была более чем приемлемой оценкой, особенно за невыученный урок.
    
   -- А мы, -- прищурился учитель, глядя в классный журнал, -- вызовем к доске... ну, скажем, Колесова.
    
   Слава Колесов пошел к доске -- не так понуро, как Степанов, но и без особой радости. Историю он знал не так уж плохо, но вчера ему было не до уроков - он весь вечер (и половину ночи) просидел в Интернете.
    
   -- Расскажи-ка мне, пожалуйста, Колесов, -- вежливо попросил Анатолий Петрович, -- о том, что произошло в начале 1984 года.
    
   Слава тебе Господи! Как раз это Слава помнил хорошо.
    
   -- В начале 1984 года, -- начал Колесов, -- Юрий Андропов умер. После его смерти коммунистическo-шахматное правительство подняло вопрос о дальнейшей судьбе государства. Если экономика и шахматы в СССР уже функционировали нормально, но политическая система Советского Союза по-прежнему оставалась тоталитарной, как и во время реакции. Все понимали, что эту систему необходимо менять.
    
   -- И что же предлагалось взамен? -- задал вопрос учитель.
    
   -- Михаил Горбачев и некоторые другие члены правительства, -- ответил Колесов, -- предлагали ввести в СССР демократическую систему по западному образцу. При такой системе народ сам выбирал бы парламент и президента. Tо есть в таком случае народ как бы управлял сам собой.
    
   -- Звучит неплохо, -- одобрил демократическую идею Анатолий Петрович. -- Почему же это предложение было все-таки отвергнуто?
    
   О, черт! Как раз этого Колесов не помнил. Что эта идея была отвегнута -- помнил, а вот почему -- не помнил.
    
   -- Потому что, -- снова получила разрешение говорить Малинина, -- демократическая идея не подходила для Советского Союза. Ни в царской России, ни в СССР никакой демократии никогда не было. В условиях нашей страны демократия причинила бы немало вреда. Демократия могла бы привести к развалу экономики, росту преступности, развалу страны и, может быть, даже к гражданской войне и полной анархии. И все это -- в ядерной сверхдержаве. Поэтому-то демократическая идея и была отвергнута...
    
   -- Спасибо, Малинина, -- остановил ее учитель. -- Я тебе ставлю пятерку.
    
   -- Большое спасибо, Анатолий Петрович, -- поблагодарила Малинина так прочувствованно, как будто это была ее первая пятерка в жизни.
    
   -- Пожалуйста, пожалуйста. А ты, Колесов, расскажи мне, что же решили члены правительства, отвергнув демократическую идею.
    
   -- Было решено, -- сказал Колесов, -- что власть в государстве должна принадлежать одному человеку, который бы пользовался большим авторитетом у народа. Но это должен быть не монарх -- монархия в России уже была, и все это кончилось кровавой революцией 1917 года. И не коммунистический диктатор - в свое время правление Иосифа Сталина привело к миллионам невинных жертв. А поскольку огромным уважением в Совестком Союзе всегда пользовались шахматисты, решено было, что верховная власть будет принадлежать чемпиону страны по шахматам.
    
   -- Совершенно верно, -- кивнул Анатолий Петрович. -- Продолжай.
    
   -- И с тех пор, -- продолжил Колесов, -- звание президента нашей страны каждый год разыгрывается в шахматном чемпионате. Tо есть, по идее, каждый гражданин может стать президентом. И точно такая же ситуация существует в каждой республике. Поетому все республики были переименованы из Советских Социалистических в Шахматные -- Российская Шахматная Республика, Украинская Шахматная Республика и так далее. А Совесткий Союз был переименован в Шахматный Союз.
    
   -- Но если страной управляет единолично один человек, -- задал каверзный вопрос учитель, -- не станет ли этот человек диктатором?
    
   -- Это исключено, -- не смутился Колесов. -- Во-первых, ему каждый год нужно отстаивать свое звание в новом чемпионате. Во-вторых, кто бы ни был президентом, его полномочия ограничены Конституцией, которая содержит все основные права и свободы граждан. Свобода слова, свобода печати, право на владение землей, свобода предпринимательства и так далее. Никто, даже президент, не может эти права и свободы у граждан отнять. Tо есть наш Шахматный Союз -- свободная страна, хоть и не демократическая.
    
   -- А как именно называется наш политический строй? -- спросил Анатолий Петрович.
    
   -- "Шахматократия", -- уверенно ответил Колесов.
    
   -- Верно. А какова главная особенность политической борьбы в шахматократическом обществе?
    
   Этот вопрос был явно на засыпку, и Колесов засыпался. В учебнике этого не было, а на уроке, когда проходили особенности шахматократии, он был занят чтением журнала "Time".
    
   -- Главная особенность политической борьбы в условиях шахматократии, -- наставительно-укоризненным тоном ответил на свой же собственный вопрос учитель, -- состоит в том, что в роли политических партий выступают спортивные общества, чьи представители-шахматисты борются за власть на чемпионатах Союза и республик. Например, вот сейчас правящая партия у нас в стране -- "Спартак", но зато в очень сильной оппозиции к "Спартаку" находится партия "Динамо", контролирующая 10 республик из 15. Ну да ладно, Колесов, садись. "Четыре" я тебе поставлю, так и быть -- но ни балла больше.
    
   Колесов не возражал. Большего он явно не заслуживал. К тому же ему не терпелось поскорей дойти до парты и дочитать статью в "Литературной газете".
    
   -- На этом опрос закончен, -- обьявил Анатолий Петрович. -- Переходим к новой теме. Сегодня займемся эпохой Вайнштейна. Как извеснто, президент Шахматного Союза Гарри Вайнштейн пришел к власти к 1985 году...
    

К О Н Е Ц

    

Сентябрь 1998 года, Сент-Луис

  
  

[1]Было бы великолепно, если бы в крошечной стране под названием "Нидерланды" было два чемпиона мира по шахматам: я и вы. Ни в одной другой стране больше одного чемпиона мира нет. Конечно, кроме Советского Союза.

  

[2] Ну, меня-то у Советов нет. Больше нет.

  

[3] Мне нужно позвонить в Багио, Филиппины.

  

[4] По какому номеру в Багио?

  

[5] Не знаю номера... это один из гостей в отеле "Хилтон"...

  

[6] Как его фамилия?

  

[7] О'кей, давайте-ка я ее вам произнесу по буквам...

  

[8] знаменитость

  

[9] добро пожаловать в свободный мир

  

[10] большое спасибо

  

[11] Могу ли я говорить с мистером Шамковичем?

  

[12] Нет никакого сомнения в том, что существует заговор между двумя злейшими врагами Аллаха -- сионистами и коммунистами. Какого наказания заслуживают эти заговорщики -- сионистские свиньи, покидающие Советский Союз, и коммунистические шакалы, позволяющие сионистам уехать?

    
   Ответ Аллаха -- "смерти".
    
   То, что произошло вчера, было гневом Аллаха, а не террористическим актом.

  

[13] Мистер Карпов! Собираетесь ли просить у Соединенных Штатов политического убежища?

  

[14] Да, собираюсь.

  

[15] Мистер Карпов! А сбежали ли бы вы в Соединенные Штаты, если б выиграли матч на первенство мира?

  

[16] Конечно, сбежал бы.

  

[17] Мистер Карпов, каковы основные причины вашего побега?

  

[18] Я решил выбрать свободу. Я хочу жить в свободном мире.

  

[19] Собираетесь ли вы когда-нибудь вернуться в Советский Союз, мистер Карпов?

  

[20] Пока он не станет свободной страной -- нет, не собираюсь. А сейчас Советский Союз -- не более чем огромный концлагерь, управляемый угнетающим коммунистическим режимом. Я больше не хочу быть его частью.

  

[21] Мистер Карпов, верите ли вы до сих пор в социалистические идеалы?

  

[22] Социалистические идеалы не имеют никакой ценности. Капитализм -- лучшая экономическая система в мире.

  

[23] Сегодня в Багио, на Филиппинах, наконец-то завершился матч на первенство мира по шахматам между Анатолием Карповым и Виктором Корчным. Корчной выиграл 32-ю партию, таким образом став 13-м чемпионом мира. Окончательный результат матча Корчной - Карпов -- 6:5.

  

[24] Но на этом данный сюжет не заканчивается!

  

[25] Проигравший матч Анатолий Карпов только что прибыл в Лос-Анджелес! Сразу по прибытии Карпов дал интервью американским средствам массовой информации. Он заявил, что собирается попросить у США политического убежища. Более того, он подверг резкой критике советскую политическую и экономическую систему.

  

[26]Что ж, очень даже похоже, что Карпов поступил точно так же, как два года назад Корчной...

  

[27] ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ

  

[28] Двойная неприятность

  

[29] Игры

  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"