O Simona : другие произведения.

Хроники Фемискира. Episode 10. Глава 493, 494, 495, 496, 497, 498, 499, 500, 501, 502, 503, 504, 505, 506, 506, 508, 509, 510, 511

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хроники Фемискира. Episode 10. Глава 493, 494, 495, 496, 497, 498, 499, 500, 501, 502, 503, 504, 505, 506, 506, 508, 509, 510, 511. Продолжение. Читаем с любого места!
  
  ГЛАВА 493
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕЛЬПОМЕНА
  
  "Да.
  Я же - богатая и благородная девушка.
  Ко мне сыновья цезаря так и шастают.
  Друг сына цезаря Паноптикум меня тоже обнаженную зарисовал.
  Обещали, что жрецам покажут.
  Жрецы должны были меня выбрать невестой сына цезаря.
  Но...
  Голубь прилетел к Диане.
  Ужасное!
  Я бы, конечно, отказала сыну цезаря.
  Я о себе большого мнения.
  Но обидное и противное, что Клавдий первый мне отказал.
  Теперь же, Ирида...
  Ты отослала сыну цезаря достойный ответ.
  Ругала Клавдия.
  Я полностью с тобой согласна.
  Ты поступила, как настоящая девушка.
  Я бы, на твоем и на своем месте, убила бы Клавдия".
  "Тыыыы?
  Мельпомена!
  Но убить сына цезаря - бунт!".
  
  "Бунт - выступить против цезаря.
  Сын цезаря - никто.
  Вот, если и когда он станет цезарем.
  И станет ли, вообще.
  А пока Клавдий - всего лишь сын цезаря.
  Он - наглец - посмел отказать мне.
  Хм.
  Отказал многим.
  Сначала подарил надежду.
  Потом надежду отнял.
  И ради кого?"
  "Ради кого?" - Я заинтересовалась.
  "Променял благородную дочь сенатора на какую-то торговку из шатра".
  "Диана - не простая торговка из шатра.
  Диана - моя подруга.
  Она - самая - самая лучшая.
  Поэтому я не отдам ее даже сыну цезаря".
  "Благородно, Ирида.
  А себя Клавдию ты бы отдала?"
  "Отвечу так, Мельпомена, - я переступала с ноги на ногу. - Я пожертвовала бы собой ради... Эллады.
  Ради Дианы - тоже...
  Должна же кто-то страдать замужем за сыном цезаря.
  Пусть бы была я..."
  "Ты - самоотверженная, Ирида, - в уголках бездонных глаз Мельпомены появились бриллиантики слез. - Ты - истинная царица.
  Ты не боишься признаться в том, что послала сыну цезаря ругательства.
  Ты не боишься гнева Клавдия и жрецов".
  "Нууу.
  Я призналась тебе.
  Мандрагора же рассказала тебе, Мельпомена, о моем ответе".
  "Ничего Мандрагора мне не рассказывала.
  Ни о голубе.
  Ни о послании сына цезаря.
  Ни об ответе твоем Клавдию..."
  "Как Мандрагора не рассказала тебе? - Я выпучила глаза. - Но ты же говорила, что Мандрагора рассказала обо мне все".
  "Все...
  Я имела в виду, что прорицательница Мандрагора называла тебя царицей цариц, Ирида.
  Она говорила, что ты царица Шумер... Асирии, царства Инь-Янь.
  Ты - царица Катабан, Бактрия, Куш, Лазика, Фригия, Атропатен, Парфия, Диаоха, Дакия..."
  
  "Я знаю, Мельпомена, - я проблеяла. - Можешь не продолжать.
  Так говорила Мандрагора".
  "Поэтому, Ирида, я почувствовала жгучий интерес к тебе".
  "Жгучий интерес?"
  "Ирида?
  Ты - царица цариц.
  Кто же откажется с тобой познакомиться?"
  "Йа!
  Я - да".
  "Поэтому, Ирида..."
  "Не называй меня Иридой, Мельпомена, - я проблеяла. - На ярмарке я - Ихтиандра".
  Я с ужасом вспомнила, что в шатре Медуса называла меня Иридой.
  Наверно, Медуса забыла о нашем уговоре.
  А я не обратила внимания.
  Вдруг, Диана узнает?
  "У царицы цариц должно быть много имен, - Мельпомена засмеялась. - Ихтиандра - мелодичное имя.
  Как раз подходит для царицы Атлантиды".
  "Эээээ, Мельпомена.
  Мы должны были пойти к Алехандре.
  Вместо этого стоим и болтаем".
  "Тебе не нравится со мной болтать по-подружески, Ихтиандра?"
  "Очень".
  "Ну, тогда..."
  "Очень нравится мне с тобой разговаривать, Мельпомена".
  "Хахахахаха, - дочь сенатора залилась звонким смехом. - А я подумала".
  "Думать вредно, Мельпомена", - я захихикала.
  Поймала себя на мысли:
  "Я болтаю с дочкой сенатора.
  Потому я с ней общаюсь, что она богатая и благородная?
  Или мне с ней просто легко.
  Поэтому я разговариваю и разговариваю..."
  "Думать вредно, Ирида, - Мельпомена согнулась от смеха.
  Похлопывала себя по коленкам.
  Затем неожиданно, сквозь смех, попросила: - Ихтиандра.
  Покажи личико".
  "Чтоооо?"
  "Приподними легкий шелк..."
  "Зачем?"
  "Я желаю видеть лицо царицы цариц".
  "Но, вдруг, тебе не понравится мое личико".
  "Не может не понравиться".
  "Тогда смотри, Мельпомена", - я приподняла завесу.
  "Ого, Ихтиандра, - дочка сенатора распахнула глазища. - Я люблю красоту.
  У меня самые красивые рабыни.
  Но подобной твоей красоты я еще не видела.
  Ты - неизмеримо красивая, Ихтиандра".
  "Ты меня расхвалила".
  "Ихтиандра", - Мельпомена взяла меня за руки.
  Искательно заглядывала в глаза.
  Искала ответ на - известный только ей - вопрос.
  "Ихтиандра, Ихтиандра, - из второго шатра вышла Алехандра.
  Приложила ладошку ко лбу. - Солнце светит мне в глаза.
  Солнце, или ты, Ихтиандра, так сияешь?"
  
  "Йа?
  Нет.
  Солнце в глаза бьет тебе, Алехандра".
  "Та самая мастерица Алехандра?" - дочь сенатора поймала на лету.
  Но моих рук не отпускала.
  "Я - она, - Алехандра подошла ближе. - А ты - та, которая купила мою тунику. - Алехандра деловито опустила ладони на груди Мельпомены.
  Мяла их. - Тебе туника жмет в груди.
  Натянута".
  "Алехандра, - я захихикала. - Ты лапаешь Мельпомену.
  А она, между прочим, дочь сенатора.
  Благородная".
  "Не лапаю, а проверяю, как сидит моя туника", - Алехандра показала мне язычок.
  "Мне нравится, - Мельпомена коротко выдохнула. - Алехандра.
  Ты профессионально ощупываешь.
  Сразу видно, что ты - мастерица.
  Твои пальчики очень быстрые и умелые".
  "Мои пальчики подсказывают мне, где тебе нужно сделать разрез на тунике".
  "Мы как раз за этим шли к тебе, Алехандра, - я успела вставить. - Чтобы ты подправила эту тунику.
  Две туники Мельпомена уже подобрала себе.
  Эта - третья". - Я говорила так, будто была моя заслуга в том, что дочка сенатора купила у Медусы две туники Алехандры.
  "Зачем же тунику подправлять, - Алехандра, наконец, убрала ладони с грудей Мельпомены. - Резать.
  Подшивать.
  Лучше я новую тунику сошью.
  Новое всегда быстрее, проще и лучше, чем подработанное".
  "Но эта туника мне понравилась, - Дочка сенатора пропищала. - Я привыкла брать то, что мне нравится".
  "Ты привыкла брать то, что тебе нравится, Мельпомена, - Алехандра захихикала. - Поэтому ты взяла Ихтиандру?"
  "???".
  "Ты держишь Ихтиандру за руки".
  "Моя Ихтиандра.
  Что хочу, то с ней и делаю", - дочка сенатора тоже хихикала.
  "Вы нашли общий язык", - я запыхтела.
  "Общий язык мы нашли, - Алехандра не возражала. - Но не нашли нужную тунику, - Алехандра кивнула в сторону шатра. - Пошли?"
  "Идем", - Мельпомена легко согласилась.
  Меня, как маленькую, неразумную, вела за руку.
  Мы вошли во второй шатер.
  "Здесь мы шьем", - Алехандра с гордостью размахивала руками.
  "Мы? - Я сдвинула брови. - Ты и Дездемона".
  "О, рабыня, - дочка сенатора подошла к Дездемоне. - Красивая.
  Грациозная.
  Статная".
  "Я - рабыня Ихтиандры", - умничка Дездемона назвала меня Ихтиандрой, а не Иридой.
  "Ихтиандра выкупила из рабства меня, Медусу, - Алехандра зачем-то рассказала тайну. - Дездемоне тоже даст свободу".
  "Алехандра расхваливает меня, как неразумную, - я подумала. - Так хвалят ребенка.
  Алехандра, словно подсказывает мне.
  Но Дездемону Медуса собиралась освободить".
  "Я не сомневалась, - Мельпомена ответила Алехандре вежливо.
  Но впилась взглядом в заготовки туник. - Что я вижу!
  Финикийская строчка.
  Я думала, что шитье по-финикийски забыто".
  "Я финикийской строкой дополняю Камскую строчку".
  "Вижу и Камскую строчку.
  И шумерский надрез.
  По какому плану ты шьешь, волшебница?"
  "Какой план?!! - Алехандра вскричала. - Я творю по-бонжурски.
  От души. - Алехандра еще что-то пробормотала.
  Я не услышала: - Я разденусь, - Алехандра тут же стянула с себя тунику. - В шатре жарко.
  Но полог мы не поднимаем.
  Никто не должен видеть, как мы трудимся".
  "У тебя прекрасное тело, Алехандра, - дочь сенатора восхитилась. - Не прячь его от нас.
  Твое тело - волшебное, как и твои туники".
  
  "Иногда я забываю, что шью, - Алехандра смеялась. - Только что передо мной лежал отрез шелка.
  Я задумалась.
  Очнулась, когда уже туника готова".
  "Я хочу посмотреть на диковинный халат, - Мельпомена оглядывалась по сторонам. - Медуса сказала, что ты вышиваешь золотом дорогой халат.
  Я возьму его в подарок моему отцу".
  "Халат для пира с цезарем, - Алехандра подняла шелк.
  Под ним лежал халат.
  С первого взгляда видно, что он - чудесный. - Золотые фениксы и дракон.
  Я добавила саламандру серебром.
  Так не вышивают.
  Но я рискнула".
  "Саламандра?
  Серебром? - Мельпомена подскочила. - Очень смело.
  Даже завьюжные мастерицы не создавали ничего подобного.
  Мне многие лгут.
  Но твой халат - чистая правда.
  Алехандра, признайся.
  Ты спустилась с Олимпа?
  Кто тебя обучил дивному шитью?"
  "Сначала ты, Мельпомена", - Алехандра выпятила губку.
  "Что я сначала?"
  "Сначала ты расскажи, как ты - дочь сенатора, благородная так тонко разбираешься в шитье.
  Видишь и узнаешь все..."
  "Йа?
  Я обязана, Алехандра.
  Я же только что сказала, что мне многие лгут.
  Купцы пытаются обмануть меня с туниками, с шитьем.
  Поэтому я училась разбираться в шелках, в методах шитья у мастериц.
  Даже в Бонжурии год провела на ярмарке".
  "Похвально, похвально, Мельпомена, - Алехандра хлопала в ладошки. - Тебя, как покупательницу, не обманут".
  "Я еще разбираюсь в сортах риса и ячменя".
  "Достанется кому-нибудь столь знающая жена", - я скрестила руки на груди.
  "Ихтиандра, - дочь сенатора шутливо хлопнула меня по попке. - Если бы...
  Я бы сыграла свадьбу с тобой".
  "Со мной?" - Я подавилась вопросом.
  "Шутка!
  Шутка"! - Мельпомена натянуто улыбнулась.
  По ее глазам я поняла, что дочь сенатора не шутила.
  Она от меня повернулась к Алехандре:
  "Алехандра!
  Теперь ты расскажи, где научилась..."
  
  "Во дворце".
  "Ты шила для царицы?
  Не удивлюсь, если..."
  "Нет, Мельпомена.
  Я шила для принцессы.
  Но для этого я долго училась.
  Как и ты.
  Ведь я была принцессой.
  Поэтому тоже обязана разбираться во всем: в мясных коровах, в откорме гусей, в правильной посадке персиковых деревьев.
  Шитье увлекло меня.
  Поэтому я... шью.
  Помогаю моим подружкам Ихтиандре и Медусе".
  
  "Как мило, принцесса Алехандра", - дочь сенатора красиво поклонилась Алехандре.
  "Но я уже не принцесса.
  И не стану ей больше.
  Я была в рабстве. - Алехандра не стеснялась. - По законам моего царства те, кто были в рабстве, не смогут взойти на трон.
  Да мне и не нужно.
  Мне и так хорошо".
  "Ты не обманываешь, Алехандра.
  По твоим глазам вижу, что ты счастлива сейчас", - дочь сенатора Мельпомена улыбалась.
  "Очень! - Алехандра светилась счастьем. - Более чем я счастлива.
  Я была простой принцессой.
  Даже не знаю, любил ли меня кто-нибудь тогда.
  Уважали, как наследницу престола.
  Немного боялись.
  Но любили ли?
  Бросился бы кто-нибудь меня грудью защищать от стрелы?
  Но в плену я нашла подругу.
  Впервые меня защищали.
  Любили.
  Я знала, что Медуса, не раздумывая, если понадобится - жизнь свою отдаст за меня.
  Поэтому я стараюсь не попадать в ситуации, когда за меня нужно жизнь отдавать.
  Потом я встретила Ихтиандру".
  "Алехандра, - мои щеки загорелись. - О нас не рассказывай!".
  "Слишком жаркое о вас?" - Глаза Мельпомены заблестели интересом.
  "Не слишком жаркое, - я скосила глаза на рабыню Дездемону.
  Из ее глаз вылетали молнии ревности. - Просто - наши воспоминания".
  Я хотела добавить, что я и Алехандра - ни-ни.
  Но дочь сенатора уже отвлеклась на новую тунику.
  "Какая мерзость!" - Мельпомена подхватила тунику.
  Взвешивала на ладони.
  С восторгом рассматривала.
  "Правда, она отвратительная?" - Алехандра с гордостью спросила дочку сенатора.
  "Более гадкой туники я не видела, - Мельпомена визжала от восторга. - Она - бесстыдная.
  Откровенно вызывающая.
  Беру!
  Покупаю".
  "Но я еще катеберийскую строчку хочу пустить по низу".
  "Испортишь только тунику", - Мельпомена не отдала Алехандре ее новую тунику.
  "Тогда я надорву лямку, - все же Алехандра дотянулась до шелковой туники.
  Рванула за лямку.
  Лямка оторвалась. - Видишь, какие жуткие края рваные, - Алехандра снова хвалилась. - Туника еще страшнее стала".
  "Ты - чудесница! - дочка сенатора не выдержала.
  С чувством поцеловала Алехандру. - В этой рваной бесстыдной тунике не стыдно пойти на оргию к цезарю".
  
  "Ничего не понимаю, - я заблеяла. - Мне объясните.
  Я - весталка.
  Мы, весталки, любим аккуратное и не вызывающее".
  "Я оценила твою тунику и тунику Медусы, - дочь сенатора согласно кивнула. - Потрясающие туники из нордического шелка.
  Серые, как снег Норда".
  "Но я ничего знатного в новой тунике Алехандры не вижу.
  Алехандра!
  Она - в отличие от других твоих туник, - открывает все.
  Рваная при этом".
  "Ихтиандра!
  В этом смысл уникальной туники", - Алехандра отвечала как можно мягче.
  Но все же нотка снисходительности прозвенела.
  "Подобную тунику уже невозможно изготовить, - Мельпомена тоже пыталась не оскорбить меня.
  Но в ее голосе звучала легкая жалость к моему незнанию. - Туника бесподобная и неповторимая.
  У меня от нее в груди щемит приятно.
  Я с детства мечтала о подобной".
  "Что же тебе, дочка сенатора, не хватало?" - Я процедила сквозь зубки.
  "Всего мне не хватало.
  Того, что много, всегда мало.
  В детстве я ненавидела пиры.
  Мой отец сенатор устраивал пир почти каждый день.
  Я же - в чистенькой дорогой тунике - должна была присутствовать на каждом пиру.
  Я же - дочка сенатора.
  Я мечтала, что когда-нибудь на пиру сделаю что-нибудь Вызвающе гадкое.
  Скину свою ненавистную дорогую тунику.
  Разорву ее в клочья.
  Испачкаю в грязи.
  Или разобью амфору о чью-нибудь голову.
  Пусть знают, что дочка сенатора тихая только внутри.
  Я увлекалась древними глиняными табличками и иероглифами.
  В овчарне мы содержали рабов.
  Часто, втайне от отца, я брала двух, трех рабов на полевые работы.
  С утра до вечера мы раскапывали могильники.
  Я с благоговеньем вытаскивала из-под земли глиняную древнюю табличку или истлевший пергамент.
  Рабы часто сбегали от меня.
  Но их в доме отца настолько много, что никто не замечал пропажи.
  Разумеется, что отец не поощрял мои увлечения древностями.
  Он говорил, что я - потому что дочь сенатора - должна готовить себя к беззаботной богатой жизни.
  Мне исполнилось восемь лет.
  К нам приехал с деловым визитом сенатор Плутоний.
  С собой он привез своего тринадцатилетнего сына Ендохия.
  Оказывается, что наши отцы решили нас сделать женихом и невестой.
  Мне - восемь.
  Жениху - тринадцать.
  "Мельпомена, - мой отец со слезами на глазах держал меня за волосы. - Через год сыграем свадьбу.
  Ендохия станет твоим мужем.
  Ты же будешь его женой".
  Я ответила с неприязнью:
  "Отец!
  Я - тоненькая тростиночка.
  Худенькая, как камышинка.
  У Ендохия ноги не сходятся.
  Живот его висит до коленей.
  Он сейчас в теле.
  Через год он меня сомнет и раздавит".
  Отец сжал мое плечо:
  "Мельпомена!
  Ты не будешь носить Ендохия на своих плечах.
  Рабы его понесут в носилках.
  Никто тебя не раздавит, если я не прикажу.
  А, если не захочешь жениться на Ендохия, то я - обещаю - прикажу тебя раздавить, дочь моя".
  Я завизжала:
  "Ты...
  Ты...
  Ты - настоящий сенатор".
  
  Я сбежала в хранилище древностей.
  Но ко мне сразу два отца втолкнули моего жениха.
  Ендохия чавкал.
  В правой руке у него рисовая лепешка.
  В левой - огромный солнечный апельсин.
  "Ендохия и Мельпомена, - отцы торжественно заявили. - Вы будете сидеть здесь, пока не подружитесь.
  Вам не дадут ни еды, ни воды".
  Нас заперли на тяжелые засовы.
  Я с ненавистью взирала на своего жениха.
  В его глазах не могла ничего понять.
  Глаза скрыты за толстыми веками.
  Через час я почувствовала жажду:
  "Жених.
  Дай апельсин".
  "Не дам, невеста".
  "Ну, ты и гад, Ендохия". - Я подошла к жениху.
  Оперлась плечом о полку.
  "Я не гад.
  Я просто тебя ненавижу".
  "Ненавидишь меня? - Я выпучила глаза. - Какое совпадение.
  Я тоже ненавижу тебя.
  Но ты, почему?
  Я же - красивая легкая девочка".
  "Потому что", - Ендохия ответил неопределенно.
  "Объясни, жених".
  "К тебе лично, Мельпомена, у меня нет претензий.
  Ты была обыкновенная девочка.
  Но теперь.
  Теперь тебя насильно от моей воли сделали моей невестой.
  Я должен с этим жить?"
  "Я не хочу быть твоей женой, Ендохия".
  "Серьезно? - от удивления жених протянул мне апельсин. - Но я тоже не хочу брать тебя в жены".
  "Я никого не хочу", - я отошла от полки.
  "Ты - эта, Мельпомена?"
  "Не знаю, эта ли я.
  Но я дружу только с древними глиняными табличками.
  Кстати, Ендохия.
  Вроде бы ты парень правильный.
  Поэтому признаюсь.
  Я подготовила, чтобы тебе на голову упала глиняная табличка древних асирийцев.
  Я ее нарочно к краю полки пододвинула.
  Сейчас бы тряхнула полку.
  Табличка свалилась бы..."
  "Спасибо, что не убила, - Ендохия поднялся с мраморной скамьи.
  С интересом посмотрел вверх. - Да.
  Табличка глиняная как раз над моей головой.
  Но так, как ты не хочешь быть моей женой, то и я признаюсь, Мельпомена.
  Я подложил в твою спальню свой фамильный перстень.
  Я бы сказал, что ты его украла".
  "Ух, ты!
  Ендохия!
  А ты умный".
  "Я - философ.
  Я обучаюсь в школе философа Аристократа.
  Школа для мальчиков..."
  "По-моему, все философские школы - для мальчиков".
  "Скажи, Мельпомена.
  Ох.
  Ты уже все сказала.
  Твои друзья - древние пергаменты..."
  "Древние пергаменты и глиняные таблички с иероглифами", - я добавила.
  
  "Я же хочу не жениться, а... - Ендохия выдержал паузу. - Ты никому не расскажешь, Мельпомена?"
  "Расскажу?
  Я?
  Да ты что, Ендохия.
  Ты же тоже будешь молчать, что я на тебя глиняную табличку собиралась сбросить".
  "Я через год сбегу в войско цезаря.
  Я мечтаю стать великим полководцем".
  "Полководцем?
  Ты?"
  "Ты не веришь мне, Мельпомена?"
  "Почему же не верю, - я тщательно подбирала слова. - Просто ты выглядишь изнеженным...
  Откормленным. - Не сказала - толстым. - В большого человека легче попасть стрелой или копьем".
  "Я нарочно толстею, - Ендохия вздохнул. - Не лезет в меня пахлава.
  Но руками ее запихиваю в рот.
  Дома при мне всегда два раба.
  Носят за мной корзину с яствами.
  Мельпомена!
  Знаешь, для чего я набираю вес?"
  "Не знаю, для чего ты набираешь вес, Ендохия.
  Но я знаю, зачем я худею.
  Чтобы была красивая".
  "Ты красивая, Мельпомена, - Ендохия сказал просто. - Я толстею, чтобы быть красивым".
  "Ендохия!
  Но только купцы становятся красавцами, когда толстеют.
  Сын патриция должен быть мускулистым и подтянутым, как скаковой жеребец".
  "Я для этого набираю вес, - Ендохия вздернул подбородок.
  Вернее, несколько подбородков... - С завтрашнего дня я начну упражнения с саблей.
  Весь мой запас жира перейдет в мускулы.
  Через год я буду стройным красавцем со стальными мускулами.
  Из худого не получится мускулистый и мощный.
  А из толстого - да.
  Ловко я придумал?"
  "Что ты придумал, Ендохия?
  Извини, я отвлеклась на муху.
  Муха жуЖиполитит".
  "Я придумал, что сначала стану толстым, а потом - стройным мускулистым гигантом воином".
  "Ты прекрасно придумал, Ендохия.
  Я тебя даже уважать стала".
  "А я тебя уважаю уже, Мельпомена.
  Ты увлечена глиняными табличками и древними пергаментами.
  Увлечение украшает девушку".
  "Теперь можем звать наших отцов, - я засмеялась. - Иначе, они нас голодом заморят".
  "Голодать мне нельзя, - Ендохия взял меня за руку.
  Как друг взял. - Я сражаться с врагами цезаря должен. - Ендохия стучал в дверь.
  Удар у него поставлен.
  Тяжелые удары сыпались на дверь. - Мы готовы.
  Я и Мельпомена подружились".
  Через некоторое время вошли наши отцы.
  
  "Так быстро подружились?" - Отец Ендохия с подозрением прищурился.
  "Отец, я с тебя пример беру, - Ендохия дерзко ответил. - Ты же на пирах и оргиях быстро сходишься с незнакомцами..."
  "Через год вы станете мужем и женой", - мой отец сдвинул брови.
  Прошел год.
  И...
  Ендохия сбежал в войско цезаря.
  Я увидела Ендохия снова только через четыре года.
  Увидела и не узнала.
  В окружении утонченных молодых юношей воинов на белом коне возвышался гигант.
  Его мускулы подобны питонам.
  Ни одной жиринки.
  "Мельпомена, - гигант соскочил с коня.
  Подбежал и обнял меня.
  Обнял по-дружески... - Не узнала?
  Я - Ендохия.
  Твой несостоявшийся муж".
  "Ендохия? - Я рот раскрыла. - Но ты не похож..."
  "Нравлюсь?"
  "Нравишься, как мраморная статуя, Ендохия.
  Тебе удалось из круглого парня превратиться в достойного воина".
  "Я добился своего, - Ендохия лучезарно смотрел на меня.
  Его друзья воины, наоборот.
  Они взирали на меня с подозрительностью.
  Проходящие девушки - с завистью. - Стал воином красавцем.
  Цезарь обещал, что после следующего сражения сделает меня центурионом".
  "Ого".
  "А ты, как, Мельпомена?"
  "Я как?
  У девушек не столь бурная жизнь, как у воинов", - я пожала плечами.
  
  
  ГЛАВА 494
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "Продолжаешь заниматься древнейшими глиняными табличками и пергаментами?"
  "Неа.
  У меня другие интересы теперь.
  Хотя, конечно, я иногда возвращаюсь к своим прошлым увлечениям". - Я прикусила губу.
  Ко мне подбежала Ливадия.
  Обняла:
  "Мельпомена? - Ливадия выпятила нижнюю губку. - Кто это?"
  "Мой друг.
  Давний друг".
  "Друг?"
  "Друг, Ливадия.
  Друг".
  "Ты не очень, Мельпомена..."
  "Теперь я понимаю, какие у тебя появились увлечения, Мельпомена", - Ендохия захохотал.
  Смеялся он не издевательски.
  Наоборот - по-доброму.
  "Встретимся, Ендохия", - я помахала ему рукой.
  О наших отцах и об их уговоре мы не стали разговаривать.
  Ендохия не хотел печалить своих друзей.
  Я - своих подруг.
  Наши отцы переживали, попереживали, а потом оставили нас в покое.
  С тех пор Ендохия каждый раз, когда возвращается домой, то заходит ко мне в гости.
  Рассказывает истории о сражениях. - Мельпомена встрепенулась: - К чему я рассказывала?"
  "Мы говорили о том, что тебе не хватало".
  "Теперь мне всего хватает, - дочка сенатора подмигнула мне. - Но в то же время, мало мне всего".
  
  "Дездемона, - я подошла к рабыне. - Тебе нравится работать с Алехандрой?"
  "Нравится, Ирида", - Дездемона прошептала.
  Потянулась ко мне.
  Алехандра и Мельпомена захихикали.
  "Прости, Ихтиандра.
  Каждый раз меня к тебе тянет, - Дездемона опустила милейшую головку. - Мне приятно помогать Алехандре.
  Но еще больше мне нравится, когда я помогаю тебе..."
  "Дездемона", - я приложила пальчик к губам рабыни.
  Не стала ее ругать за то, что она без моего разрешения сбежала из дома Дианы на ярмарку.
  
  "Чистенько у вас, - Мельпомена оглядывала шатер. - Обычно мастеровые держатся кучей в грязи.
  Даже не могу представить, как они дышат.
  У вас же вольно".
  "Мы для себя живем", - Алехандра приложила ладошку к щеке.
  "Алехандра, ты что-то задумала?" - Мельпомена шутливо обняла Алехандру за талию.
  Затем отпустила.
  "Я чуть не упала, - Алехандра засмеялась заливисто. - Предупреждай, когда будешь в следующий раз меня отпускать".
  "В твоих глазах полыхает пламя, Алехандра".
  "Пламя ярости в моих глазах, Мельпомена".
  "Ты злишься?"
  "Злюсь на себя.
  Только что у меня в голове была мысль о новой... как бы тунике".
  "Что означает - как бы туника?" - Мельпомена округлила глазища.
  "Даже не представляю, что я могу наделать, - щечки Алехандры запылали. - Я задумала..."
  "У тебя все получается превосходно", - дочка сенатора подбодрила Алехандру.
  "Обещайте, что не будете все вокруг крушить, - Алехандра обводила нас взглядом. - Можете думать, что я сошла с ума.
  Но поймите.
  Что моя туника не может убить.
  Хотя, конечно...
  Я не из тех, кто восторгается непонятным.
  Но некоторые чувствительные весталки..."
  "Я - весталка", - я выпятила грудь.
  "Я не о тебе, Ихтиандра, - Алехандра выставила перед собой ладошки. - Ты - понимающая.
  Умная.
  Но другие..."
  "За других весталок не беспокойся, Алехандра.
  Врядли твоя туника может заставить чьё-то сердце остановиться".
  "Надеюсь, - Алехандра взяла в руки резак: - Дездемона".
  "Да, Алехандра".
  "Помоги мне.
  Нужно нарезать несколько полосок шелка.
  Толщиной в палец".
  "В чей палец, Алехандра?"
  "В любой пальчик, Дездемона.
  У нас у всех пальчики одинаковой толщины".
  "Какой шелк, Алехандра?"
  "Одна полоска алая.
  Две полоски - голубые.
  Одна полоска розовая".
  "Алехандра!
  Ты будешь шить пояс для туники?" - Мельпомена жадно смотрела на Алехандру.
  "Можно сказать, что пояс, - голосок Алехандры задрожал. - Не мешайте мне.
  Не говорите под руку.
  Не смейтесь.
  Когда все будет закончено, тогда обсуждайте.
  Если бы под рукой были яды и травы, - Алехандра бормотала. - Для успокоения...
  Вы неподдельно удивитесь.
  Словно разбирали иероглифы, а затем обнаружили, что многие иероглифы стерты.
  Я же могу только сказать, что никогда не шила эту тунику".
  "Ты сказала - поясок, Алехандра".
  "Поясок?
  Ну-да, ну-да.
  Поясок..."
  
  "Ты скрываешь от нас, Алехандра?"
  "Увидите, когда туника будет готова.
  Что я ничего не скрываю. - Алехандра проблеяла. - Можно же не убивать. - Алехандра с помощью Дездемоны нарезала шелк на полоски. - Я, конечно, иногда бываю дура дурой.
  Но не совсем.
  У меня есть доказательства, что я...
  Я запуталась.
  Если бы не ты, Мельпомена, то мне бы и в голову не пришло шить подобную тунику.
  Нет, конечно.
  Я бы ее сшила.
  Но вряд ли бы в ближайшее время кому-нибудь показывала бы".
  "Ты нас всех заинтересовала, Алехандра", - Мельпомена выдохнула горячо.
  "Не одевайся, Мельпомена", - Алехандра предупредила.
  "Я и не одеваюсь.
  Я понимаю, что твою новую тунику буду я примерять.
  Заранее обещаю, что обязательно ее куплю". Мельпомена обвела взглядом меня, Алехандру и Дездемону.
  "Я здесь ни при чем, - я приложила ладони к груди. - Алехандра у нас заведует туниками и халатами".
  "Я не удивлюсь, если ты, Ихтиандра, взлетишь", - Алехандра захихикала.
  "Потому что я весталка я взлечу?"
  "Ага".
  "Ты меня до смерти запугала, Алехандра, - я ущипнула Алехандру за бедро. - Из-за твоих намеков, Мельпомена может подумать о нас...
  Подумает не то, что надо".
  "Ни за что, - Мельпомена трясла очаровательной головкой. - Не бойтесь меня.
  Не изумляйтесь, если я что-то не то сделаю".
  "Твоего жениха нужно бояться.
  Он же красавец центурион", - я пошутила.
  "Ендохия сам вас испугается".
  "Мы красавицы.
  Мы не гарпии.
  Почему же твой жених..."
  "Бывший жених, - Мельпомена поправила. - Ендохия сейчас просто друг..."
  "Почему твой друг центурион красавец Ендохия нас испугается?"
  "Он побаивается девушек.
  Ему привычнее и уютнее с солдатами.
  Поэтому Ендохия опасается девушек.
  Некоторые ему угрожали вымогательством".
  "Вымогательством?"
  "Да, девушки приносят младенцев.
  Будто бы это дети Ендохия.
  Распускают о нем сплетни
  Так девушки мстят ему за то, что он не берет их в жены.
  От нападок Ендохия иногда становится совсем холодным.
  Говорит, что у нас любая девушка - чтобы покрыть свои темные развлечения - может свободно вертеть центурионом.
  Ендохия жалеет о своих ограниченных возможностях.
  Он, как сын сенатора, имеет огромное влияние в войске.
  Но свиту цезаря нужно подкупать.
  Друзья цезаря без золота никого слушать не станут".
  
  "Мельпомена, застынь", - голосок Алехандры напряженный.
  На лбу выступили бриллиантики.
  "Ты не слушала, что я говорила об Ендохия?" - Мельпомена засмеялась.
  "Ноги расставь широко, Мельпомена".
  "Ты и теперь меня не слушаешь, - Мельпомена послушно расставила широко ноги. - Ты настолько серьезная стала, Алехандра.
  Я боюсь".
  "Ничего ты не боишься, - Алехандра на левое плечо дочки сенатора набросила алую отрезанную полоску шелка.
  На правое плечо поместила - розовую.
  Две голубые полоски зажала в ладони: - Ихтиандра?"
  "Да, Алехандра".
  "Стань, пожалуйста, на колени".
  "На колени?"
  "На колени за Мельпоменой, Ихтиандра".
  "Алехандра?"
  "Да, Ихтиандра"
  "Я тоже трусовата. - Я послушно опустилась на колени за спиной Мельпомены...
  Уже не за спиной.
  Спина была раньше.
  Теперь передо мной - ниже спины дочки сенатора. - Надеюсь, что у тебя имеются причины, чтобы я так стояла". - Я проблеяла.
  "Ихтиандра.
  Зажми конец голубой ленты в ладони".
  "Ты уже командуешь, Алехандра", - я неловко засмеялась.
  Но Алехандра полностью поглощена работой.
  Она вложила в мою ладонь кончик голубой ленты.
  Подозвала рабыню:
  "Дездемона".
  "Да, Алехандра".
  "Пальчиком прижми конец голубой ленточки и розовой.
  Под грудью Мельпомены прижимай".
  "Угу", - Дездемона возилась с другой стороны.
  Я же смотрела сзади на широко разведенные ноги Мельпомены.
  Подумала:
  "Попка дочки сенатора без единого изъяна.
  Мельпомена не распустила себя.
  Не раскормилась на пирах".
  "Ихтиандра, - Алехандра вскрикнула. - Ты упустила свой конец".
  "Нет у меня конца, Алехандра", - я пропищала.
  
  "Теперь нет у тебя конца голубенькой ленточки, Ихтиандра.
  Потому что ты его выпустила".
  "Ой.
  Правда, нет.
  У меня ладошка от волнения вспотела.
  Я загляделась на попку Мельпомены".
  "На мою попку любуешься, Ихтиандра? - Голос дочки сенатора стал медовый. - Нравится?"
  "Хм.
  Я не в этом смысле, Мельпомена".
  "Хорошо, Алехандра.
  В любом смысле нравится моя попка?"
  "В любом смысле нравится", - я проблеяла.
  "Ихтиандра, - Алехандра просунула руку между ног Мельпомены.
  Снова протягивала мне конец голубенькой ленточки. - Держи крепче.
  Иначе с размером я не угадаю".
  "Но мои влажные ладошки, Алехандра..."
  "Зажми конец не ладошками, Ихтиандра".
  "Чем зажать ленточку?"
  "Зубками.
  Зубками зажми, Ихтиандра", - Алехандра проговорила с нетерпением.
  "Если я зажму ленточку зубками, то не смогу...
  То слишком близко моя голова будет находиться около Мельпомены".
  "Тебя это смущает, Ихтиандра?"
  "Немного смущает.
  Я - скромная весталка".
  "Для дела надо, Ихтиандра, - Алехандра умоляла. - Мы быстро.
  Я спереди узелки завяжу".
  "Ну, если для дела и быстро", - я покорно зажала кончик голубенькой шелковой ленточки в зубах.
  Алехандра тут же потянула за ленту.
  Я, чтобы не выпустила из зубов ленточку, вынуждена была упереться головой в попку Мельпомены.
  "Какой ужас, - я подумала. - Видели бы сейчас меня мои наставницы жрицы из храма Весты. - Мелькнул свет.
  Я поняла, что в шатер вошла Медуса. - Как не вовремя. - Я застонала. - Но ничего не могла произнести.
  Иначе разожму зубки.
  Ленточка улетит".
  "Ихтиандра! - Медуса произнесла, как всегда, холодно и без внешних эмоций. - Ты упираешься головкой в попку Мельпомены?"
  "Словно ты не видишь, Медуса", - я подумала.
  Мычала только.
  "Алехандра новую тунику шьет, - рабыня Дездемона известила радостно. - Для Мельпомены".
  "Туники я не вижу", - Медуса подошла к нам.
  "Туники не видишь, потому что Алехандра только мерку снимает, - Мельпомена захихикала. - Ленточками меня обмеряет".
  "Мерку снимаю? - Алехандра бормотала.
  Она подошла ко мне.
  Опустилась рядом со мной на колени. - Ленточкой обмеряю?
  Туники не видите? - Алехандра из моих зубов захватила конец голубой ленточки.
  Прошептала: - Ихтиандра!
  Спасибо огромное.
  Ты мне очень помогла". - Алехандра на миг накрыла своими горячими губами мои губы.
  "Вы там целуетесь что ли?" - Мельпомена задорно засмеялась.
  "Да.
  За твоей попкой Алехандра и Ихтиандра целуются", - Медуса бесстрастно прошелестела снежным голосом.
  "Не целуемся, - Алехандра потянула ленточку вверх.
  Лента проходила между ног Мельпомены. - Я Ихтиандру поцеловала.
  Она, пока держала конец ленточки в зубах, губки натерла".
  "О моих губках не забудь, - Мельпомена вскрикнула. - Больно".
  "Больно, Мельпомена? - Алехандра ослабила натяг ленточки. - А так?
  Ты скажи, когда тебе будет комфортно.
  Ленточка не должна провисать.
  И натягивать не должна.
  В этом смысл ленточки между ног".
  
  "Сейчас подумаю, - Мельпомена захихикала. - Чувство необычное.
  Ты там ленточкой елозишь, Алехандра".
  "Не еложу, а тунику новую сотворю".
  "Так в самый раз, - Мельпомена выдохнула. - Натяг ленточки чувствуется.
  Но не мешает.
  Наоборот - бодрит".
  "Я вижу, как ты бодришься, Мельпомена", - я поднялась с коленей.
  "Я завязываю последний узелок, - Алехандра бережно подвязывала голубую ленточку к соединённым розовой и алой. - Надеюсь, что зря время не потеряли.
  Дело сделано.
  Туника готова.
  Я ни за что не признаю, если будете меня обвинять, что я совершила ошибку.
  Потому что я ее не совершала".
  "Туника готова?" - Медуса первая уцепилась за слова.
  "Где туника?" - Мельпомена повернула милейшую головку.
  "Это?
  Туника?" - Мельпомена задрожала.
  "Пройдись, Мельпомена", - голосок Алехандры тоже дрожал от волнения.
  "Так?" - дочка сенатора покорно ходила кругами.
  "Не жмет?" - Алехандра выпятила нижнюю губку.
  "Что не жмет?"
  "Туника?"
  "Ты имеешь в виду ленточку у меня между ног, Алехандра?"
  "Да, Мельпомена.
  Я спрашиваю, не мешает ли при ходьбе, не жмет ли ленточка между ног?
  Не натирает?"
  "Нееет".
  
  "Тогда я объявляю, что туника готова", - Алехандра сжала ножки.
  "Розовая и алая ленточки спереди.
  Под ними - голубая ленточка, - Медуса нашла в себе силы выговорить. - Вторая голубая лента между ног.
  Теряется между ягодиц ленточка.
  Это - туника?"
  "Туника - для тесной компании подружек, - Алехандра прямо посмотрела в глаза Медусы. - Надеюсь, что меня не забросают камнями".
  "Я думаю, что камни в тебя попытаются бросать, Алехандра, - Медуса пожала Алехандре руку. - Но я и другое думаю и знаю.
  Я никому не позволю причинить тебе вред.
  По простой причине..." - Медуса замолчала.
  "По простой причине, что ты любишь Алехандру, Медуса", - я закончила чужую фразу.
  "Ну, вас", - щечки Медусы запылали.
  Она выскочила из шатра.
  "Йа?
  Я не хотела.
  Вернее, я хотела, - я блеяла. - Хотела, но не то".
  "Ихтиандра, ты ни в чем не виновата, - Алехандра опустила ладошку на мое плечо. - Ты помогла мне и Медусе.
  Я уверена, что Медуса благодарна тебе за то, что ты досказала за нее признание в любви.
  Не понимаю, почему Медуса придает этому столь большое значение".
  "Потому что Медуса - нордячка, - я ответила после раздумья. - Наверно, у них любовь серьезная.
  Скована льдами".
  "Вы о какой-то любви рассуждаете, - Мельпомена обратила на себя внимание. - Мне кажется, что новая туника от Алехандры - выше любви.
  Эта туника и есть любовь".
  "Передние ленточки как бы прикрывают соски, - Алехандра обрадовалась.
  Суетилась около дочки сенатора.
  Тыкала в нее пальчиком. - Очень целомудренно.
  А ленточка между ног...
  Так попа выглядит голой.
  Но ленточка показывает - нет.
  Не голая попка.
  Между ягодиц - ленточка!
  И спереди ленточка словно прикрывает".
  "Всего несколько лент, - Мельпомена выдохнула жарко, - а - сколько всего.
  Эти ленты на голом теле одних разозлят, других - обрадуют.
  Никогда бы не подумала, что можно сшить подобное чудо".
  
  "Я тоже хочу померить эту тунику", - я надула губки.
  "Ихтиандра!
  Я для тебя отдельно сошью, - Алехандра обняла меня. - Туника из ленточек - индивидуально.
  Ленты нужно натягивать.
  Ленточки Мельпомены тебе не подойдут под размер".
  "Мы, вроде бы, одного размера", - я изучала взглядом тело Мельпомены.
  "Нет, Ихтиандра, - дочка сенатора покачала очаровательнейшей головкой. - Здесь у тебя чуть больше.
  А тут, наоборот, меньше.
  Поэтому..."
  "Не нужна мне туника из ленточек, - я расправила плечи. - Я - весталка.
  Весталки - либо в целомудренных туниках ходят, либо, вообще, танцуем без одежды".
  "Тоже - красивое", - все прошептали.
  "Я в тунике из ленточек пойду домой.
  Не стану ее переодевать", - дочка сенатора заявила с гордостью.
  "Ээээ, Мельпомена, - Алехандра пропищала. - Как бы...
  Туника из ленточек очень призывная.
  Всех сразу к себе призовешь".
  "Я не боюсь".
  "Мы за тебя боимся, Мельпомена.
  Вот в кругу подружек своих ты можешь их очаровывать".
  "В кругу подружек, - Мельпомена приложила пальчик к носику. - Объявляю вас всех своими новыми подружками. - Дочка сенатора дружески подмигнула Дездемоне.
  Значит, не стесняется назвать рабыню своей подругой. - Через три дня я устраиваю пир для подружек.
  Вы приглашены!".
  "Ого, - Алехандра захлопала в ладоши. - Я предвкушаю удовольствие".
  "Что ты делаешь, Алехандра?" - Я распахнула глазища.
  "Что ты делаешь, Алехандра?" - Дездемона проблеяла.
  "Что ты делаешь, Алехандра?" - Дочка сенатора приложила ладошку ко лбу.
  "Предвкушаю удовольствие", - Алехандра произнесла тише.
  Робко попятилась от нас.
  "Алехандра!
  Что означают твои слова?"
  "Нуууу.
  Как бы...
  Жду - веселья".
  "А просто ты не могла сказать, что ждешь веселье?"
  "Йа?
  Но так красивее - предвкушаю удовольствие".
  "Так не красивее, Алехандра, - я погрозила пальчиком. - Так заумно слишком.
  По-философски.
  Предвкушать удовольствие - можно по-разному понимать.
  А, если понимать по-разному, то все понимают сначала плохое, неприличное".
  "Ох, так уж и неприличное", - Алехандра хлопала себя по бедрам.
  "У меня все пиры для подружек - приличные", - дочка сенатора изумительно выгнула спину.
  Ленточки на и в натянулись.
  "Приличный пир, когда ты почти голая будешь в ленточках", - я захихикала.
  Щеки мои загорелись.
  "Я для всех сошью специальные туники для пира, - Алехандра поняла мои слова, как просьбу. - Все будем в новом".
  "Тогда со стороны будет выглядеть, как оргия".
  "Ну и пусть, будем выглядеть, как оргия, - Мельпомена прохаживалась между нами. - Главное, что пир приличный.
  А то, как мы выглядим - наша забота".
  
  "Мельпомена", - рабыня Дездемона обозначила себя тоненьким голосочком.
  Я подумала, что Дездемона, возможно, через три дня уже не будет рабыней...
  "Да, Дездемона?" - дочь сенатора с нежностью смотрела на рабыню.
  "Где ты устроишь пир?"
  "В доме моего отца.
  У меня отдельные залы".
  "А где дом твоего отца?"
  "Ах, я не предупредила, - Мельпомена хлопнула ладошкой по лбу. - Мы живем на острове".
  "На острове?"
  "Я пришлю за вами галеру.
  Она в порту будет ждать вас и другим моих подружек.
  Видели ли вы, когда-нибудь дворец цезаря?"
  "Неа".
  "Дворец моего отца чуть меньше дворца цезаря.
  Он похож на сплющенную вавилонскую башню.
  На месте дворца раньше стояло капище древних шумеров".
  "Капище древних шумеров?"
  "Капище, или ярмарка.
  Под землей находятся пещеры с железными крюками".
  "Покажешь, Мельпомена?"
  "Все на пиру покажу".
  "Крюки покажешь?
  Жутко, но заманчиво и любопытно".
  "Вы даже можете покачаться на цепях".
  "Нет уж, - Алехандра сжалась в комочек. - Цепей с меня достаточно.
  Я была в рабстве".
  "А я еще в рабстве", - рабыня Дездемона пропищала.
  "Девочки, сразу предупреждаю.
  Среди моих подруг - моя давняя знакомая - Семафора.
  Я ее обожаю.
  Вы ее тоже полюбите.
  Но не сразу.
  Насмешливый тон Семафоры многих выводит из себя.
  Но она старается сдерживаться.
  Привыкнете.
  Очень интересно с Семафорой общаться".
  "Я лучше в твоем дворце посмотрю на капище древнейших шумеров, чем буду выслушивать насмешки, - я надула щеки. - В ямах для преступников иногда бывает уютно.
  В самой нижней яме обычно сыро.
  Почти нет ни света, ни воздуха.
  Страшно подумать, как люди могут там находиться.
  Но зато после ямы мир кажется ярче".
  "Ты была в яме, Ихтиандра?"
  "Я - весталка.
  Мы иногда навещали узников в ямах.
  Некоторые узники высохли.
  Некоторые смотрели на весталок испуганно.
  Лица других ничего не выражали.
  Мы иногда похищали узников.
  Освобождали их.
  Но понимали, что нарушаем законы цезаря.
  Я знала, что если меня саму посадят в яму, то меня никто не захочет выкупить".
  "Теперь у тебя есть мы, - Алехандра прижалась ко мне. - Залезай в любую яму, Ихтиандра.
  Мы тебя спасем".
  
  "По закону цезаря сенатор имеет право держать в яме любого человека не больше трех дней.
  Мой отец так часто подшучивал над друзьями во время оргии.
  Какой-нибудь гость просыпался на цепи в древней яме для преступников.
  Три дня ему не давали ни воды, ни еды.
  Потом отец снова приглашал гостя на оргию".
  "И, Мельпомена?"
  "Что, Ихтиандра?"
  "Гостям нравилось три дня находиться без еды и без воды в яме?"
  "Еще бы!
  Изнеженным патрициям очень нравилось.
  Во-первых, они получали передышку от возлияний и обжорства.
  Во-вторых, в яме не имели обязательств ни перед женой, ни перед любовницами и любовниками.
  Никто не пытался сбежать".
  
  "Это называется - с жиру бесятся", - я пробурчала.
  "Ты, Ихтиандра, с жиру не бесишься, - Алехандра погладила меня по спине. - Где у тебя жир?
  Нет у тебя жира".
  "Алехандра!"
  "Да, Ихтиандра".
  "Ты меня...
  Ладно, мне не жалко".
  "О чем вы?" - дочка сенатора высунула язычок.
  "Алехандра похлопала Ихтиандру по попке, - рабыня Дездемона подсказала. - Проверяла - есть ли жирок у Ихтиандры на попе".
  
  
  ГЛАВА 495
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "С вами мне нравится, - дочка сенатора бережно избавилась от туники из ленточек.
  Натянула другую тунику. - Но меня галера ждет.
  Отец будет волноваться.
  Подумает, что я сбежала с каким-нибудь ярмарочным вором".
  "Почему твой отец думает о тебе плохо, Мельпомена?" - Я высунула язычок.
  "Как-то я поругалась со своим отцом.
  Он кричал, что из меня не получится достойной жены какому-нибудь богатому сенатору патрицию.
  Я в запальчивости ответила, что не нужны мне богатые женихи.
  Я возьму в мужья первого попавшегося красавца ярмарочного вора.
  Отец пришел в бешенство.
  Даже немного разум его помутился.
  С тех пор отец панически боится, что я приведу во дворец своего мужа - ярмарочного вора.
  Я успокаивала отца.
  Говорила, что пошутила.
  Но моя шутка крепко у него засела в голове.
  Лекарь отца нарочно возил его по разным ярмаркам.
  Показывал разных ярмарочных воров.
  Говорил, что не существует красивых воров.
  Поэтому я не выйду замуж за ярмарочного вора.
  Отца это немного успокоило.
  Кстати, девочки, - Мельпомена водила пальчиком по ладошке. - Вы когда-нибудь видели красивого разбойника?
  Я - нет.
  Все разбойники ужасно выглядят".
  
  "Я, когда была принцессой, присутствовала на казни разбойника, - Алехандра тихо произнесла. - Он был высокий.
  Ладный.
  С черными вьющимися волосами.
  Я подумала - какой красавец пропадает.
  Зачем он ступил на путь разбоя?
  Разбойник повернулся ко мне спиной.
  Я увидела огромную дыру на его крестьянских портах.
  Через дыру проглядывало непотребное заднее, заросшее густыми волосами.
  Они были похожи на шерсть.
  К тому же, на затылке - плешь.
  Я сразу поняла, что разбойник - не красавец".
  "Я никогда не видела красивого разбойника, - я тоже вспоминала следом за Алехандрой. - Все разбойники с хитринкой в глазах.
  А тот, кто хочет обмануть - никогда красивым не будет".
  "У каждого свои понятия о красоте, - рабыня Дездемона пропищала. - Красота - как хлеб.
  Когда сытый, то хлеба не хочется.
  Но когда очень голодный, даже засохший грязный заплесневелый кусок хлеба выглядит прекрасным.
  Так и с людьми".
  "Дездемона, - я вздохнула тяжело. - Ты нагрузила мой мозг.
  Ущипну тебя за..."
  "Щипайтесь, подружки", - Мельпомена выбежала из шатра.
  "Я тоже загляну к Медусе, - я поцеловала сначала Алехандру, потом - Дездемону. - Она одна торгует..."
  Я подходила к нашему торговому шатру.
  Быстрая Мельпомена уже из него выскочила.
  В руках несла сверток с купленными туниками.
  "Ихтиандра, - дочка сенатора засияла солнечной улыбкой. - Ты мне нравишься".
  "Ты совсем не знаешь меня, Мельпомена.
  Зачем я тебе?"
  "Я уверена, что ты царица".
  "А, если бы я не царица?"
  "Если бы...
  Ихтиандра.
  Ты очень красивая.
  Не будем говорить об если.
  Нужно приукрашать жизнь, а не замазывать яркие краски". - Мельпомена упорхнула в сторону порта.
  
  "Медуса, - я зашла в шатер. - Как торговля?
  Ой.
  Прости, Медуса.
  Я хотела спросить - как ты?"
  "Я - превосходно, Ихтиандра".
  "Почему ты грустная, Медуса?"
  "Разве я грустная?"
  "Утебя почти всегда одинаковое спокойное выражение лица, Медуса.
  Но я чувствую".
  "Мне как-то тревожно, Ихтиандра".
  "Опасность?"
  "Да, Ихтиандра.
  Кажется, что опасность приближается".
  "Об опасности прорицательницы и гадалки думают, Медуса.
  Я - весталка.
  Я бы почувствовала опасность".
  "А ты ее не чувствуешь, Ихтиандра?" - Медуса заглянула мне в глаза.
  "Если честно, Медуса..."
  "Да, если честно, Ихтиандра".
  "Все у нас хорошо.
  Торговля идет бойко.
  Я научилась торговать.
  Алехандра шьет.
  Новая подружка общая появилась - дочка сенатора Мельпомена.
  Дездемону мы из рабства Акустия вызволим, - я сделала ударение, что "мы" спасем Дездемону. - Денег у нас хватает.
  С Дианой я в купальне на веселье на реке стала немного ближе.
  Все налаживается...
  Как бы налаживается.
  Мандрагора меня величает царицей цариц.
  Но...
  Ты права, Медуса.
  Что-то неуловимое витает в воздухе.
  Может быть, мы не привыкли к хорошей, спокойной жизни.
  Поэтому боимся потерять".
  "В Норде я ловила рыбу.
  Я была спокойная".
  "Я тоже, как птица...
  Была еще день назад".
  "Ирида?" - Медуса назвала меня настоящим именем.
  "Да, Медуса".
  "Найди Диану.
  Ты уже готова, чтобы с ней разговаривать о торговле.
  Пообщаетесь.
  Диана удивится, что ты так много знаешь о торгах.
  Может быть, хоть твоя тревога испарится".
  "Спасибо, Медуса.
  Ты управишься одна в шатре?"
  "Я?
  Я не одна, Ирида.
  Со мной вы, мои подруги", - Медуса почти с силой вытолкала меня из шатра.
  
  "Чтобы поговорить с Дианой, нужно сначала ее найти, - я опустила голову.
  Словно искала следы Дианы на земле. - Я по ярмарке бегала туда-сюда.
  Но ни разу не подумала о том, чтобы узнать, где шатер Дианы".
  "Ихтиандра, хорошо выглядишь", - Незнакомый мне купец похлопал по попке.
  Я взвизгнула:
  "Ой".
  Меня многие знают.
  Я же - нет.
  Наверно, купец видел меня ночью в купальне на реке.
  "Подскажи, где шатер Дианы", - я улыбнулась купцу.
  "Дианы?
  Твоей подруги?"
  "Ага".
  "Разве, ты не знаешь, Ихтиандра, где ее шатер?"
  "Знаю.
  Но с утра голова тяжелая".
  "У меня бывает часто так с утра, - купец расхохотался. - Когда из балагана возвращаюсь рано утром, то часто не понимаю, в каком я царстве".
  "Со мной подобное случается, - я захихикала. - Только я не возвращаюсь из балагана рано утром.
  Я в балаган не хожу".
  "Шатер Дианы находится в рисовых рядах, - купец махнул рукой в сторону длинных рядов. - На ее шатре гобелен с овцой.
  Ну, это ты, наверняка, помнишь, Ихтиандра".
  "Угу.
  Гобелен с овцой я помню, - я поспешила от купца.
  Шатер Дианы нашла быстро: - Ого!
  Большой шатер. - Я набрала в легкие воздуха. - Может быть, не надо?
  Подожду Диану дома? - Ноги мои задрожали.
  Тут же я себя обругала: - Я испугалась свою подругу детства?
  Тогда, зачем, вообще, к ней пришла?" - Я решительно вошла в шатер.
  "Сколько народа, - я прошептала. - Купцы заморские.
  У Дианы торговля идет бойко.
  Но где она сама?"
  "Грильяж, я не отдам твои монеты, - донесся голос моей подружки.
  Диана стояла около мешков с рисом.
  Размахивала руками. - Я продала тебе самый лучший рис.
  Ты же утверждаешь, что рис подпорченный.
  Почему ты ко мне пришел через десять дней после покупки?
  Чем докажешь, что рис был мой?"
  "Диана, мне это не нравится, - один из купцов надул губы. - Зачем тебе ссора?"
  "Вы уплывете, купцы, - Диана увидела меня.
  Распахнула глазища.
  Замерла на мгновение.
  Но взяла себя в руки.
  Продолжала спорить с купцами. - Обо мне же пойдут дурные слухи, что я продаю гнилой рис.
  Поэтому, давайте разбираться на месте".
  
  "Диана, деньги верни".
  "Вы забрали мой рис отличный.
  Возвращаете мне чье-то гнилье.
  Хотите получить мой рис и мои монеты?" - Диана отвернулась от меня.
  Тут меня обожгло:
  "Я же без повязки на лице.
  Ну, это нормально.
  Потому что я пришла к Диане, как Ирида.
  Но серая туника из нордического шелка.
  Я забыла ее поменять".
  Но было поздно.
  Я не хотела уходить из шатра.
  На мою подругу нападали купцы.
  Я обязана защитить Диану.
  "Мне все известно, - Диана пищала. - Вы, заморские гости, смотрите на меня с неприязнью.
  Но мне известно, кто больше всего хочет моего позора.
  Если бы, в самом деле, я продала бы вам гнилой рис, то вы бы не так вопили.
  Вы побежали бы к стражникам.
  Но вы почему-то опасаетесь обращаться к страже".
  "Ночью начальника стражи убила его ревнивая любовница, - самый длиннобородый купец выпятил живот. - Стражникам сейчас не до гнилого риса. - Купец огляделся.
  Посмотрел на меня.
  Тыкнул мне в живот пальцем. - Ты, красавица.
  Тебе бы понравилось, если бы тебе продали гнилой рис?"
  "Какое счастливое совпадение, - я скрестила руки на груди. - Я кушаю только гнилой рис".
  "Ты ешь гнилой рис?" - Купцы выпятили глаза.
  Они рассчитывали на другой мой ответ.
  "Конечно, же нет, купцы, - я захохотала. - Я сейчас лопну от злости.
  Вы сейчас обвините Диану, что она подмешала вам в рис яд".
  "Яд в рисе? - Купцы переговаривались. - Впервые слышим".
  Старший купец подозрительно посмотрел на меня:
  "Я бы хотел узнать твое имя, прежде, чем вызову стражу".
  "Сначала покончим с обвинениями на Диану, - я дернула купца за бороду.
  Это было неожиданно для всех.
  Особенно для меня. - Я - весталка.
  Ты, купец, на весталку не похож.
  Скажи, чем докажешь, что гнилой рис вы купили у Дианы".
  "Вот ее мешки", - купцы пинали мешки.
  "Мешки?
  Вы высыпали хороший рис в другие мешки.
  В мешки Дианы вы набрали гнилой рис".
  "А ты, чем докажешь, красавица? - Купцы на меня окрысились. - На тебе туника из нордического шелка.
  Но нордический шелк запрещен к продаже и покупке в Элладе.
  Ты виновна..."
  
  "Я тебе сейчас остаток бороды выдеру, разбойник, - я завизжала. - У меня впечатление, что вы, заморские купцы, только тем и промышляете, что всех обманываете.
  С Дианы хотите монеты за то, что она якобы продала вам гнилой рис.
  Мне угрожаете стражей, что на мне туника из нордического шелка.
  Не выйдет, купцы.
  Нордический шелк у нас нельзя покупать и продавать.
  Но моя туника не покупалась в Элладе и не продается.
  Тут вы прогадали.
  Но за ваш выпад, я вас накажу".
  "Весталке слова не давали", - купцы загудели.
  "А я сейчас говорю не как весталка, а - как торговка".
  "Где же ты торгуешь, красавица?"
  "Я держу шатер с чайнинскими шелками.
  Около шатра стоит примечательный огромный красавец раб.
  В руке раба заЖиполитённый факел".
  "Так это твоя торговля?" - Купцы попятились.
  "Мой шатер.
  Мои шелка.
  Мои туники и халаты".
  
  "Тогда твое слово веское, Ихтиандра".
  "Ихтиандра?" - брови Дианы взлетели на лоб.
  "Но даже твое заступничество не поможет Диане, - самый старший купец злобно сверкал глазками. - Я не верю женщинам.
  Мое имя - Гербарий.
  У меня была давным-давно была жена.
  Звали ее Акулина.
  Я ей доверял полностью.
  Но она меня гнусно обманула.
  С тех пор я не доверяю женщинам".
  "С конюхом сбежала твоя жена Акулина?" - Я фыркнула.
  "Весталка! - купец Гербарий вытаращил глаза. - Ты - весталка и уважаемая торговка.
  А слова произносишь, как дочь простого ковровщика".
  "Мой отец - не простой ковровщик, - я зашипела. - Мой отец - знатный ковровщик из Патагонии".
  "Ого!
  Знатный ковровщик из Патагонии", - купцы с почтением склонили головы.
  "Моя невеста не сбежала с конюхом, - глава купцов Гербарий продолжал жаловаться.
  Мужчины все бросят, лишь бы болтать языками без дела... - Когда я подрос, мой отец решил, что настало время меня женить.
  Мне отец не доверял.
  Поэтому отправился сам искать подходящих невест.
  Долго он шел по разным землям.
  Около города Клозбург остановился у пруда.
  Отдыхал, слушал пение соловьев.
  Вскоре к пруду пришли девушки.
  Мой отец спрятался в камышах.
  Он боялся, что девушки его увидят и обвинят, что он за ними подсматривает.
  Поэтому постарался, чтобы девушки его не заметили.
  Девушки долго резвились.
  Плескались.
  Затем вышли из воды и стали одеваться.
  Лишь одна девушка осталась обнаженная.
  Мой отец преследовал девушек до города.
  Выждал момент, когда обнаженная девушка отстанет от подруг.
  Зажал ее в темном углу и спросил:
  "Красавица!
  Твои подруги в ярких одеждах.
  Ты же бредешь обнаженная, как бесстыдница".
  "Старче, - девушка не испугалась моего отца. - Мой отец очень богатый.
  Я могу позволить себе любую роскошную одежду.
  Но кто знает?
  Может быть, мой отец рассердится на меня и выдаст замуж за бедняка.
  Я должна уметь ходить и без одежды, как жена горшечника".
  Мой отец удивился мудрости девушки.
  Он решил, что возьмет ее для меня в жены.
  Отец обратился с предложением к отцу красавицы.
  А тот очень обрадовался:
  "Я жду, когда смогу выдать замуж мою дочь Акулину.
  Слишком она умная.
  Богатые ее не берут в жены.
  Боятся, что разорит.
  Меня же Акулина позорит.
  Голая по городу ходит.
  Рассказывает всем, что вдруг, я ее выдам замуж за бедняка.
  Поэтому она привыкает ходить без одежды.
  Позорит меня дочь.
  Я с радостью выдам ее за твоего сына.
  Даже если он последний дурак и бедняк".
  Отцы договорились о дне нашей свадьбы.
  Я с нетерпением ждал свою невесту.
  Молодой, горячий.
  Я на любую был согласен.
  Но когда увидел Алину, то сразу в нее влюбился.
  Обалдел от ее красоты.
  Мы сыграли свадьбу.
  День проходит нашей счастливой жизни.
  Второй день.
  Неделя прошла.
  Я не выдержал.
  Спрашиваю молодую жену:
  "Акулина!
  Ты до свадьбы ходила обнаженная по городу.
  Позорила своего отца.
  Над тобой горожане смеялись.
  Но ты говорила, что, возможно тебя выдадут замуж за бедняка.
  Поэтому ты готовишься ходить без одежды.
  Известно, что жены нищих об одежде не задумываются.
  Но я не бедняк.
  Мы с тобой муж и жена.
  Я купец, сын почтенного купца.
  Своим голым поведением ты подрываешь мою торговлю.
  Одевайся!"
  "Умный?
  Да? - Акулина на меня посмотрела с презрением. - Нет, ты не умный, Гербарий.
  У тебя не хватает ума завести любовницу.
  Мне тоже позорно, Гербарий.
  Ты считаешь, что я тебя позорю, потому что гуляю обнаженная.
  Я думаю, что ты меня позоришь, потому что ты не завел любовницу.
  У каждого почтенного мужчины должна быть тайная любовница.
  Ты - мерзкий тип, муж мой".
  Я ответил с негодованием:
  "У меня после твоего обвинения, жена, убавился любовный пыл.
  Я могу кричать, что ни в чем не виноват.
  Но у тебя много интриг в голове.
  Ты прекрасно меняешь голос.
  Разговариваешь разными голосами.
  Ты меня можешь легко обвинить чужим голосом.
  К тому же, ты ведешь себя со мной, как равная.
  Ты - моя жена.
  Поэтому должна слушаться меня.
  Ты же предлагаешь мне завести любовницу.
  И отказываешься одеваться".
  Жена Акулина отвечает мне со смехом:
  "Ничего глупее я не слышала, Гербарий.
  Ты ошибаешься во всем".
  "Не ошибаюсь", - я возразил. - Ты никогда не заставишь меня совратить какую-нибудь девушку и сделать ее своей любовницей".
  "Так докажи мне, что ты умный, Гербарий, - Акулина топнула ножкой.
  Сверкала очами. - Тогда я стану тебя слушаться".
  "Ты все придумываешь, жена.
  Даже если я..."
  "Уходи.
  Возвращайся умным". - Жена вытолкнула меня из моего дома.
  Я до утра стучал в ворота.
  Требовал, чтобы открыли.
  Но слуги предали меня.
  Они с удовольствием слушали приказы моей обнажённой жены.
  "Я докажу", - я в отчаянье побрел на раннюю ярмарку.
  Задумался.
  Не заметил, как наступил на нищего.
  "Купец Гербарий, - нищий проснулся. - Доброго утра!"
  "Мы знакомы, нищий?"
  "Мы знакомы наполовину, купец Гербарий.
  Я тебя знают.
  Ты меня - нет".
  "Подскажи, нищий.
  Как мне стать умным".
  "Зачем тебе ум, купец? - Нищий вытаращил глаза. - Купцу ум не нужен.
  Ум не нужен и женщинам.
  Ум мешает торговать и думать.
  Для купца смекалка намного важнее, чем ум".
  "Жена потребовала, чтобы я стал умным", - я неохотно признался.
  "Ах, жена, - нищий вычесал из бороды горсть вшей. - Ты уже не умный, если послушал свою жену.
  Кто она?"
  "Акулина".
  "Акулина? - Тонкая струйка слюны потекла из ямы рта нищего. - Та Акулина, которая не признает одежды?
  Голая по городу ходит?"
  "Она".
  "Повезло тебе с женой купец Гербарий, - в голосе нищего звучала неподдельная зависть. - У Акулины грудь - во!
  Бедра - ух.
  Ноги..."
  "Мы не о моей жене должны беседовать, - я прервал восторги нищего. - Я должен поумнеть".
  "Проще простого, - нищий покопался в лохмотьях. - Вот тебе волшебное зеркало, купец Гербарий.
  В нем отражается тот, кто скоро умрет".
  "С этим зеркалом я стану умным?"
  "Умным не станешь, купец.
  Но будешь выглядеть умным".
  "Беру", - я щедро расплатился за зеркальце.
  "Это не все, купец Гербарий, - нищий уже протягивал мне старый поднос. - Купи еще волшебный поднос.
  Нужно поставить его в доме.
  Громко кричать, что требуешь еду.
  Скоро на волшебном подносе появится еда".
  "Теперь я умный?"
  "Нет, купец Гербарий.
  Ты еще не умный.
  Купи у меня кусок волшебной буйволиной кожи.
  Привяжешь кожу к коню.
  Сядешь на нее.
  И полетишь".
  "С летающей кожей я стал умнее", - я купил у нищего и кожу для полетов.
  "Последнее, что тебе нужно, купец Гербарий, - нищий поднял с земли тяжелый камень. - Камень волшебный.
  К кому этим камнем прикоснешься, тот умирает".
  "Волшебное", - я купил камень.
  Поспешил домой.
  "Жена моя, - я стучал камнем в ворота. - Открывай.
  Я ум себе купил".
  Ворота распахнулись внезапно.
  Я не успел остановить руку с камнем.
  Камень ударил в лоб привратника.
  Привратник упал мертвый.
  "Волшебное действует, - я восторгался. - Акулина.
  Нищий провидец сказал, что до кого волшебный камень дотронется, тот сразу мертвый становится.
  Так и произошло".
  "Ум твой где, муж?" - Акулина покачала миленькой головкой.
  Обнаженная смотрела на меня пристально.
  Стража подоспела.
  Схватили меня за то, что камнем привратника убил.
  Привели к судье.
  Я судьбе все честно рассказал.
  "Я тебе верю, почтенный купец Гербарий, - судья улыбался. - Зеркальце, поднос, камень и кожа буйволиная - волшебные.
  За ними можно любое преступление спрятать.
  Давай, с тобой испытаем волшебный поднос, купец.
  Как раз время обеда подошло".
  Я торжественно ответил:
  "Г...но вопрос, уважаемый судия".
  "Жрать хотим!
  Пить хотим! - Я стал кричать.
  Так учил меня нищий. - Еду давай".
  И - о, чудо!
  Прибежали слуги.
  Наставили на поднос разных кушаний.
  Я и судья чуть с седалищ не попадали.
  Начали жадно кушать.
  Когда насытились, я поднес к лицу судьи волшебное зеркальце:
  "Судия!
  Кто в зеркале отразится, тот скоро умрет".
  "Так я же вижу свое отражение", - судия от страха косточкой персика подавился.
  Посинел.
  Позеленел.
  Покраснел.
  Почернел.
  Побелел.
  И задохнулся.
  "Я умный, - я вскочил. - Все волшебное.
  Теперь осталось убедить в этом мою жену Акулину.
  Как проскочу мимо стражников дома судьи?
  Как быстро доберусь до дома?
  На волшебном летающем куске буйволовой кожи!!!"
  Я выскочил на улицу.
  Слуги судьи нашли своего господина мертвым.
  Подняли переполох.
  Побежали меня догонять.
  Дом судьи стоял на горе.
  "Неси меня, волшебная кожа", - я упал на волшебную кожу буйвола.
  И она меня понесла.
  С горы я полетел.
  Как раз к себе домой попал.
  Врезался в ворота.
  Вышиб их.
  Волшебная кожа буйвола донесла меня до спальни.
  Влетела туда и ударилась о кровать.
  На кровати возлежали обнаженная Акулина и нищий.
  Акулина на меня смотрела с насмешкой.
  Нищий - без эмоций.
  "Почему вы не спрятались от меня? - Я упал на колени.
  Выщипывал свою бороду. - Я бы не узнал, что моя жена мне изменяет.
  Акулина!
  Ты изменила мне с нищим!".
  "Я думала, что мы хорошо спрятались, - моя жена захохотала. - Ты давненько не заглядывал в спальню, муж мой".
  Потом жена отвернулась от меня.
  И продолжила развлекаться с нищим". - Купец Гербарий гневно смотрел на меня.
  
  "Гербарий, - я воткнула руки в бока. - Ты смотришь на меня, словно я виновата в том, что твоя жена в далеком прошлом изменила тебе".
  "Кто же еще?" - Гербарий нагло меня рассматривал.
  "Йа?
  Я?"
  "Ты!
  Ты же - весталка!
  Весталки должны поддерживать порядок в чужих семьях.
  Заботиться, чтобы жены не изменяли мужьям".
  "Я еще тогда не родилась, когда твоя жена взошла с нищим на ложе".
  "Все равно, ты виновата, весталка".
  "Поэтому ты решил свою злость перенести на мою подругу Диану и на меня?
  Придумал, что Диана продала тебе гнилой рис.
  Затем додумался, что я виновата, что твоя жена изменила тебе.
  Я же в начале предположила, что жена изменит тебе с конюхом.
  Я угадала".
  "Не с конюхом мне жена изменила, а с нищим".
  "Нет разницы.
  Что конюх, что - нищий".
  "Ты ничего не понимаешь в изменах, весталка".
  "Именно так".
  "Конюх и нищий - две разницы.
  Конюх - не философ.
  Нищий - философ.
  Все нищие - философы.
  Изменить с философом - обыкновенно для женщины.
  Даже изменой не считается".
  "Так что же ты волнуешься, рогатый муж?
  Считай, что твоя жена Акулина не изменяла тебе.
  Потому что изменила с философом.
  Ты же так только что сказал".
  
  
  ГЛАВА 496
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "Акулина изменила мне, но как бы и не изменила.
  Но она не показала, что я умный.
  А это - самое главное, - купец Гербарий пнул ближайший мешок с рисом: - Я знаю, что ты хочешь, весталка".
  "Купец, подскажи, что я хочу.
  А то я не знаю, чего желаю".
  "Ты хочешь заболтать меня.
  Потом мы с любовью посмотрим друг на дружку.
  И вместе покинем шатер Дианы".
  "Лжец! - У Дианы побелели глаза. - Ничего этого не будет!".
  "Ты продала нам гнилой рис, Диана, - купцы снова зашумели. - Мы спросим другим купцов.
  Они подтвердят, что ты нарушила закон вашего цезаря.
  Тебя обвинят в отравлении.
  Отправят в каменоломни".
  "Как складно вы говорите, купцы, - я не утерпела. - Долго готовились обмануть девушку?
  Или у вас уже по накатанному?
  Большой опыт в обманах?"
  "Ты тоже была в этом шатре, весталка, - купцы суживали вокруг меня круг. - Ты все слышала и видела".
  "Вы восстали против меня, потому что я защищаю Диану?"
  
  "Весталка!
  Ты в ярости готовишься броситься на нас.
  Но мы готовы к нападению.
  С нетерпением ждем его.
  Мы разобьем тебе лицо.
  Никто тебя не поддержит".
  "Я поддержу свою подругу", - Диана выпятила грудь.
  "Уберите ее отсюда, - главный купец Гербарий кивнул в сторону Дианы. - Не могу больше видеть ту, которая продает гнилой рис". - купец Гербарий говорил о Диане.
  Но сжал в объятиях меня...
  "Ты крепко держишь меня, старик", - я пищала.
  "Крепко держу тебя, весталка.
  Но не настолько крепко, чтобы остались синяки на твоей нежной коже.
  Ты не веришь, что Диана лжет нам.
  Ты заслуживаешь наказания за зло, которое она причинила нам".
  "Ты - мое наказание, старик?" - Я захохотала.
  "Меня по-разному называли.
  Даже сравнивали с цезарем и с царями, - главный купец Гербарий вытаращил глаза. - Но никогда не называли злом".
  "Я сдаюсь, - я пропищала. - Я согласна с тобой, купец Гербарий.
  Со всеми вами согласна".
  "Ирида! - Диана в негодовании размахивала руками. - Ты меня предаешь.
  Даже, если бы я продала кому-нибудь гнилой рис, то ты должна была бы защищать меня".
  "Диана!
  Ты продала купцам гнилой рис?" - Я фыркнула.
  "Нет, конечно, же.
  Ирида!
  Я не торгую гнилым рисом.
  Я к слову сказала.
  Мне кажется, что торговать гнилым рисом намного труднее, чем сухим хорошим.
  От гнилого злой дух стоит.
  Из мешков с гнилым рисом течет чёрная жижа.
  Мешки портятся.
  А волнения?
  Волнения, я спрашиваю!
  Все время нужно волноваться, чтобы продать испорченный рис.
  Нет, уж!
  Проще торговать отборным свежим рисом!".
  
  "Твои слова несут крупицы мудрости, Диана, - купец Гербарий захихикал. - Тухлое продать намного сложнее, чем свежее.
  Мы в Пелопенесе продали тухлую скумбрию местным туземцам.
  На огромные затраты и хитрости мы пошли!
  Сначала вымыли тухлую рыбу в соленой воде.
  Соль тоже монет стоит.
  Потом отмачивали несвежую скумбрию в чанах с раствором мела.
  Глиняные чаши потом пришлось выбросить.
  Тухлый запах глубоко въелся в них.
  Затем посыпали тухлую скумбрию индустанским чабрецом.
  Индустанский чабрец стоит пять медных дирхемов за горсть.
  Он отбивает дурной запах.
  Обычно индустанский чабрец кладут в постели старого мужа и молодой жены.
  Запах тления мужа исчезает...
  Получилось, что мы затратили на продажу тухлой скумбрии больше монет, чем, если бы продали свежую рыбу.
  К тому же, нас чуть не побили разгневанные покупатели.
  У них после тухлой нашей скумбрии случился страшный понос".
  "Ты так просто признаешься, что вы обманываете, купцы?" - Диана быстро-быстро моргала.
  Ее длинные бархатные ресницы порхали крыльями ночной бабочки.
  "Диана, ты поняла, что мы хотим, - купец Гербарий потирал ладони. - Ты можешь доказывать, что рис был не тухлый.
  Мы будем говорить, что рис - тухлый ты нам продала.
  Важно, что мы хотим получить за него свои монеты обратно".
  "Я же сказала, что я согласна, - я криком обратила на себя внимание: - Купец Гербарий.
  Что тут непонятного?
  Или вы не видите меня и не слышите?
  Я похожа на прозрачную медузу?"
  "Ты подтверждаешь, что Диана продала нам гнилой рис?" - Купец Гербарий показал остатки гнилых зубов.
  "Я подтверждаю, что от тебя гнилой запах, купец Гербарий, - я не стеснялась в выражениях. - Мне трудно долго находиться в твоих объятиях.
  Голова уже кружится.
  Я на все согласна.
  Ничего необычного.
  Толпа толстых мужиков издевается над двумя хрупкими девушками.
  Боюсь, что наброситесь на нас.
  Снасильничаете".
  "Этого ты от нас не дождешься, весталка", - купцы загрохотали хохотом.
  "Купец Гербарий, - я приложила пальчик к носику. - У тебя есть глиняная табличка свежая?"
  "Глиняная табличка?" - купец Гербарий даже отпустил меня из своего захвата.
  "Я отдам монеты.
  Сколько вы требуете.
  Начертаем иероглифы, что я заплатила вам.
  Вы же хитрецы.
  Можете и по второму, и по третьему разу потребовать с Дианы монеты за гнилой рис".
  
  "Ты хочешь нам заплатить за торговку Диану?" - Купцы разволновались.
  "Да что же вы за купцы, - я развела руками. - Я прямо вам сказала.
  Не хочу.
  Не желаю.
  Поэтому отдаю монеты.
  Монеты - вам.
  Спокойствие - мне и Диане.
  Вы не верите в свое счастье".
  "Что ты говоришь, весталка?" - купец Гербарий постучал меня по лбу пальцем.
  "Певцов из балагана позвать?
  С кифарой? - Яд капал с моих слов. - По-балаганному вы лучше понимаете?
  Или я и Диана еще для вас сплясать должны?
  Без одежд?"
  "Было бы прекрасно".
  "За свои танцы мы с вас монеты возьмем.
  Взяли бы монеты.
  Но я и Диана не станем перед вами танцевать.
  Мы заплатим монетами за, якобы гнилой рис".
  "Я здесь, - толстенный купец навис надо мной. - Я все слышал, весталка.
  Нам пора заняться важными делами.
  Неважные дела делаются в жутких ямах.
  Я сомневаюсь, что ты облегчишь участь умерших в царстве мертвых.
  Но ты должна к этому стремиться, весталка.
  Я бы подарил тебе ящик.
  Мог бы предложить тяжелый кошель с монетами.
  Золото внесло бы успокоение в твою душу, весталка.
  Но я не стану звенеть".
  "Томек, - главный купец Гербарий нежно взял за руку своего собрата по торговле. - Мы не в храме. - Гербарий обернулся и подмигнул мне. - Не обращай внимания на Томека, весталка.
  Он во время шторма сильно приложился головой к скамье.
  С тех пор заговаривается.
  Ну, как заговаривается.
  Иногда пророчествует.
  В сенате его бы поняли".
  "Йа?
  Я.." - Я пропищала.
  Не поняла, что хотела ответить о свихнувшемся купце Томеке.
  Купец Гербарий присел на мешок с рисом.
  Важно восседал, словно он - хозяин в шатре, а не Диана.
  Перед ним уже лежала свежая глиняная дощечка.
  "Весталка, плати пять золотых монет за гнилой рис твоей подруги торговки".
  "Ого?!!" - Я пробормотала.
  "Пять золотых за гнилое? - Диана побледнела. - Ирида!
  Это ловушка.
  Свежий рис стоил намного дешевле.
  Ирида!
  Не отдавай монеты.
  Что я говорю?
  Ты нищая.
  У тебя нет монет.
  И у меня нет пяти золотых.
  Были бы - все равно не дала бы".
  "А я бы от тебя не взял, Диана, - купец Гербарий захихикал. - Мне приятнее, если весталка мне заплатит.
  Пять золотых с учетом оскорбления, которое ты, Диана, нанесла нам гнилым рисом. - Обернулся ко мне: - Весталка!
  У тебя нет монет? - купец Гербарий строго на меня посмотрел.
  Задрожал всем телом. - Я с большой неохотой согласился на сделку.
  Я не лошадь под толстяком.
  Не доводи меня до отчаянья, весталка".
  
  "Пять золотых? - Я засмеялась зло. - Вы думаете, что я ношу по ярмарке с собой пять золотых?
  Где я их спрячу?" - Я без задних мыслей похлопала себя по попке.
  "Там и спрячешь", - купцы развеселились.
  Они почувствовали запах золота.
  "Я сейчас принесу пять золотых, - я продвигалась к выходу из шатра. - К счастью, моя торговля идет широко.
  Я же не торгую и не торгуюсь за гнилой шелк.
  Нет у нас гнилого шелка". - Я выскочила на ярмарку.
  Вернулась очень быстро.
  "Ирида", - Диана проблеяла.
  "Что хочешь сказать, Диана? - Я вздёрнула подбородочек. - Наверно, желаешь меня поблагодарить?
  Или удивлена, что я вернулась?
  Ты думала, что я не возвращусь".
  "Йа..."
  "Все ты, да ты, Диана, - я фыркнула. - Ты бы для меня подобного не сделала.
  Ты для меня ничего не сделала".
  "Монеты при тебе, весталка? - купец Гербарий тряс седой головой. - Поторопись.
  Глина на табличке засыхает".
  "Пять золотых", - я разжала кулак.
  "Пять золотых? - Диана задрожала. - Где ты взяла золото, Ирида?
  Украла?"
  "Спасибо за поддержку, Диана, - я с презрением и жалостью посмотрела на свою подругу. - Ты обо мне думаешь только плохое.
  Даже тогда, когда я спасаю тебя".
  "Я..
  Я не..."
  "Молчи, Диана", - я ответила грустно.
  "Пять полновесных долларов золотых", - купцы тихо переговаривались.
   Не верили.
  "За золотом девушек не видите", - я подошла к купцу Гербарию. - Чертай иероглифы.
  Но не обманывай.
  Я прекрасно разбираюсь в шумерской клинописи и вестляндских иероглифах".
  "За пять золотых я становлюсь честным, - Купец Гербарий высунул язык. - Начертал первый иероглиф.
  Затем палочка для начертания полетела быстро-быстро: - Готова глиняная табличка должника.
  Записано, что торговка из города Херес Диана продала нам гнилой рис.
  Но осознала свою ошибку.
  Вернула деньги с наваром". - Купец Гербарий поднял голову.
  "Ты забыл приложить свою ладонь, - я в иероглифах не разбиралась.
  Обманула купца.
  Но то, что под должностной запиской обязан стоять отпечаток руки, знала. - И кольцо свое купеческое.
  Тоже оставь оттиск".
  "Тебя не обмануть в торговле, весталка, - Гербарий закряхтел. - Что за времена пришли.
  Что за весталки.
  Грустно, когда весталка разбирается в торгах.
  Весталка должна плясать обнаженная и ..."
  "Я знаю, что должна весталка, и кому, - я оборвала воспоминания купца об его древней молодости. - Давай табличку".
  "Сначала ты давай, весталка".
  "Я - честная весталка.
  Я не даю..."
  "Ирида!
  Гербарий имеет в виду пять золотых", - Диана пропищала.
  "Ах, я и забыла, но на большее вы не способны.
  Сами же признались. - Я смотрела на волнующихся купцов. - Не вздумайте обмануть меня. - И неожиданно для всех, позвала: - Медуса".
  "Я здесь", - в шатер вошла Медуса.
  "Медуса.
  Я отдаю купцам пять золотых.
  Возьми, пожалуйста, табличку должницы". - Я протянула купцу Гербарию пять монет.
  Подхватила глиняную табличку.
  Передала Медусе.
  Она - под пристальными, изучающими взглядами вестляндских купцов - вышла из шатра.
  "Монеты влажные, - купец Гербарий зажал золотой доллар в зубах. - Но подлинные".
  
  "Мои ладошки вспотели от волнения", - я вытерла руки о край туники.
  Взглянула на Диану: - Подружка!
  Что ты головку опустила?"
  Но Диана мне ничего не ответила.
  "Монеты у нас, - купец Гербарий потряс кошелем. - Девочки!
  Мы угостим вас в кабаке вином.
  Но только много не заказывайте.
  Затем покатаем на галере".
  "Ага.
  Катание на галере, - я усмехнулась. - В рабство нас увезете".
  "Ну, мы не какие-то разбойники", - купцы зашумели.
  Некоторые с трудом сдерживали смех.
  "Мы вино не пьем, - я заявила твердо. - На галерах с незнакомцами не катаемся".
  "Я тебе знакомый уже, весталка, - купец Гербарий похлопал меня по ниже пояса. - Я рассказал о своей жене".
  "И сказал, что женщинам не доверяешь", - я отпрыгнула от купца.
  "Весталка!"
  "Да, купец Гербарий".
  "Ты не выглядишь дурочкой.
  Вернее, ты красивая.
  Поэтому должна...
  Ты торговка.
  Почему ты, торгующая, так легко рассталась с золотыми монетами?
  Не верю в твою искренность и доброту". - Купец Гербарий задрал бороду.
  Захохотал.
  "Ты прав, Гербарий", - я присела на мешок с рисом.
  "В чем я прав?"
  "В том, что я красивая ты прав.
  Но я не рассталась с монетами.
  Сделка не закончена".
  
  "Что твои слова означают, весталка? - смех сразу прекратился. - Ты хочешь нам продать еще гнилой рис?"
  "Нет, купец Гербарий.
  Я предлагаю вам...
  Вы, если захотите, можете выкупить глиняную табличку обратно".
  "Выкупить глиняную табличку обратно? - купцы насторожились. - Мы не ощущаем одиночества.
  Нам и без той глиняной таблички хорошо".
  "Вы брошены на милость судьбы, купцы, - я постаралась, чтобы мой голосок не дрожал. - Вас не интересовала судьба Дианы.
  Виновата Диана или нет, мне тоже без разницы.
  Я заступилась за свою подругу.
  Но я торговка.
  Желаю вернуть свои деньги...
  С наваром..."
  "Я не отдам тебе пять золотых, весталка", - купец Гербарий опустил ладонь на кошель.
  Боялся, что я сорву кошель с пояса и сбегу.
  
  "Вы - вестляндские купцы.
  Видно по вашим знакам отличия".
  "Издалека заходишь, весталка".
  "Для купца важно доброе имя.
  Даже для вас".
  "У нас добрые имена.
  Я - Гербарий.
  Томека ты тоже знаешь, весталка".
  "Я сегодня же с голубем пошлю глиняную табличку..."
  "Ты пошлешь глиняную табличку с голубем? - Купцы захохотали. - Где ты возьмешь столь мужественного олимпийского голубя?
  Чтобы птица подняла табличку глиняную?
  Птица должна быть столь же велика, как птица Рух".
  "Да.
  Не подумала я.
  Тогда отправлю самую быструю галеру с гонцом.
  Заодно мои товары галера отвезет на продажу в Вестбург.
  Я расширяю торговлю.
  Херес уже стал мал для меня".
  "Весталка?"
  "Да, купец Гербарий".
  "Ты произнесла Вестбург?"
  "В Вестбурге живет моя очень влиятельная знакомая.
  Не скажу вам ее имя.
  Поверьте, купцы.
  Когда вы приплывете домой, то в Вестбурге все уже о вас будут знать".
  "Все и так знают о нас в Вестбурге, весталка".
  "Но вас знают с хорошей стороны.
  Теперь же будут знать - с плохой".
  "Ты хочешь рассказать, что мы хитростью выманили у торговки из Херес пять золотых? - купец Гербарий пожирал меня глазами. - Никто над нами не станет смеяться.
  Наоборот, будут хвалить.
  Скажут, что мы - умелые купцы.
  За гнилой рис взяли пять золотых".
  "Гонец сообщит, а моя подруга подтвердит, что вы, купцы, действительно, купили в Херес гнилой рис", - я повысила голос.
  "Ирида, - Диана взвизгнула. - Я не продавала гнилой рис.
  Ты обо мне плохо думаешь.
  Ты затеяла какую-то интригу.
  Я не согласна..."
  "Твое согласие не требуется, Диана, - я прикоснулась к руке подруги. - Почему-то ты не особо возражала, когда я заплатила пять золотых.
  Но теперь пытаешься меня остановить - Я отошла от Дианы: - Купцы.
  Я позабочусь, чтобы в Вестбурге вашем вестляндском, в других торговых городах знали, что вестляндских купцов легко обмануть.
  Над вами будут смеяться.
  Что смеяться?
  Нет.
  Хохотать над вами будут.
  Вы войдете в песни сказителей, как дурачки простачки.
  О вас комедианты станут писать, что вас легко обмануть.
  Надо же!
  Какая-то торговка из Херес.
  Не торговец, а девушка торговка...
  Обманула вас.
  Продала вам гнилой рис.
  Вы даже не заметили подмену.
  Опомнились только через несколько дней.
  Люди поймут, что вестляндцам можно подсунуть любую дрянь.
  Жены ваши отвернутся от вас.
  Ваши любовницы бросят вас.
  Дети ваши будут стыдиться вас.
  Вы же - обманутые простачки.
  Вы даже на глиняной табличке указали, что вам обманом продали гнилой рис".
  
  "Достаточно, весталка, - купец Гербарий заскрипел зубами. - Я понял тебя, весталка.
  Наверно, в храме Весты жриц учат не только голыми танцевать.
  Теперь я не удивлен, что храм Весты золотом блистает.
  Возьми обратно свои пять золотых, весталка.
  Верни нам глиняную табличку".
  "Нуууу, не знаю, - я выпятила нижнюю губку. - Медуса уже, наверно, передела посыльному ее.
  Галера, уже, возможно, отплыла..."
  "Гербарий, - купец с рыжей бородой подскочил к Гербарию. - Ты у нас главный.
  Но золотые монеты - общие.
  Я не позволю, чтобы ты их вернул весталке".
  "Не позволишь, Астрофаг? - Купец Гербарий показал, что его не зря выбрали старшим среди вестляндских купцов в Херес. - Тебе терять нечего.
  После того, как бык тебя боднул между ног...
  Ни семьи у тебя нет, ни детей, ни любовницы".
  "Да.
  Я не боюсь насмешек".
  "Зато тебя дома ждет твой милый друг Образина.
  Ему не понравится, что над тобой смеются".
  "Образина поймет меня.
  Он всегда меня понимал".
  "Зато мы не поймем тебя, почтенный Астрофаг, - купцы зашушукались. - Мы тебя исключим из нашего братства.
  Скажем, что ты сам по себе торгуешь.
  Тебя, а не нас обманула весталка...
  Весталка и ее подруга Диана - торговка рисом".
  "Решетка над ямой, - неожиданно подал голос свихнувшийся купец Томек. - Подземелье.
  Узники в цепях.
  Они кричат.
  Тянут друг к другу руки.
  Поджидают нас.
  Потому что мы - убийцы.
  Меня тошнит.
  Астрофаг.
  У тебя провалятся щеки.
  Набухнут глаза.
  Дыхание станет невыносимо смрадным.
  Ты вспомнишь трех танцовщиц из балагана в Микенах.
  Мы их обокрали, а потом убили..."
  "Томек, - купцы обступили своего собрата. - Ты же шутишь.
  Тебе пора на галеру.
  Мы тебе даже позволим грести вместе с рабами".
  "Весталка, - тем временем Гербарий вернул мне пять золотых. - Прикажи, чтобы твоя подружка вернула нам глиняную табличку".
  "Затраты на галеру.
  На посланца".
  "Сколько, весталка?"
  "Еще три золотых".
  "Два золотых".
  "По рукам, купец Гербарий", - я приняла от купца еще пару золотых.
  
  "С тобой неприятно иметь дело, весталка", - Гербарий подмигнул мне.
  "Спасибо за похвалу, старший купец. - Я подошла к выходу из шатра. - Медуса?"
  "Я все слышала", - Медуса передала мне глиняную табличку.
  "Твоя подруга подслушивала? - Купцы радостно охали. - Какая интрига.
  Какое коварство".
  "Моя подруга не подслушивала, - я расслабилась. - Медуса меня поддерживала.
  Вдруг бы вы захотели применить силу..."
  "Но даже втроем вы бы с нами не справились", - купец Гербарий самодовольно заявил.
  "Справились бы, - от ледяного ответа Медусы повеяло вечным холодом. - Нам бы еще раб Кентавр помог".
  "Раб Кентавр?
  Красавец раб, который стоит с факелом около вашего шатра? - Купцы хихикали.
  Толкали друг друга локтями. - Он может.
  Он достоин".
  "Хотите его?"
  "Хотим".
  "Я продаю Кентавра.
  Дешево".
  "Медуса, - я вытаращила глаза. - Как ты можешь?"
  "Могу, - Медуса мне ответила глухо. - Меня же могли продавать.
  Меня.
  Дездемону.
  Алехандру.
  И многих других девушек.
  Я думаю, что Кентавр не станет возражать".
  "А, если дать ему свободу?"
  "Весталка!
  Ну, ты и пошутила, - купцы затряслись от смеха. - Дать свободу рабу.
  Лучшая шутка дня".
  "Я спрашивала Кентавра, - Медуса опустила миленькую головку. - Он не хочет на свободу.
  Он с детства в рабстве.
  Не знает, что со свободой делать будет.
  У него нет ни дома, ни родных".
  "Я дам за твоего раба две медные монеты", - купец Гербарий подбежал к Медусе.
  "Забирай.
  Покупка и продажа раба свершились при свидетелях", - Медуса заявила.
  К новой глиняной табличке приложила свою ладонь.
  "Я думал, что ты будешь торговаться, нордячка, - вестляндском купец Гербарий видел, что Медуса из Норда. - Две медные монеты за прекрасного раба - слишком малая цена.
  Он стоит не меньше двух серебрушек".
  "У нас монет хватает, - Медуса небрежно махнула рукой. - Забирайте Кентавра.
  Я вместо него куплю рабыню.
  Я - девушка, мои подружки по торговле - девушки.
  Зачем же нам мужчина раб с факелом около шатра?
  Он нас поползут дурные слухи.
  Уже слухи ползут.
  Венера с факелом - то, что нам нужно".
  "Поставите Венеру с факелом?"
  "Да.
  Обнаженная Венера.
  В руке факел пылает.
  Мы Венеру каждое утро будем натирать маслом розы.
  Для блеска и для благоухания".
  "Обязательно придем посмотреть".
  "Приходите, вестляндские купцы.
  Халаты у нас покупайте и туники. - Медуса подталкивала купцов к выходу из шатра: - Теперь уходите.
  Мы, девочки, устроим пир".
  
  "Можно нам остаться на ваш пир?" - Купцы закудахтали.
  "Если вы останетесь на пир, то он перестанет быть пиром, - Медуса выпроваживала последних купцов. - Пир девушек с купцами называется оргией.
  Мы же не хотим, чтобы наш пир перерос в оргию".
  Медуса за купцами опустила занавесь на вход в шатер.
  "Я еще буду торговать, - Диана проблеяла. - Медуса, зачем ты закрыла вход в шатер?"
  "Диана, - Медуса опустила ладошку на левое плечо моей подруги детства. - Если хочешь что-то получить - плати".
  "У меня есть деньги, - Диана распахнула глазища. - За что я должна платить?"
  "Ты, Диана, мне ничего должна, - Медуса говорила ровно. - Но Ириде".
  "Сначала объясните, почему - то Ирида, то - Ихтиандра".
  
  
  ГЛАВА 497
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "Я об этом и начала говорить, - Медуса приложила ладошку ко лбу. - Не перебивай мои мысли, Диана.
  Я и так запутаюсь.
  Без твоей помощи.
  Я сказала, что за то, что желаешь получить - плати.
  Ирида заплатила.
  Она хотела твою дружбу, Диана.
  Поэтому платила за нее".
  "Мне Ирида ничего не заплатила", - Диана упрямо сжала губки.
  "А ты хотела? - Я взвизгнула. - Ты хотела, чтобы я давала тебе монеты, чтобы ты со мной дружила?
  Ты - наглая, Дианка!
  Наглая и жадная.
  Без монет ты со мной не хочешь дружить.
  Теперь я поняла.
  Нужно было сразу заявиться к тебе с мешком монет.
  А я пришла без монет.
  Поэтому ты..."
  "Ирида, хватит, - Медуса ущипнула меня за попку.
  Я подпрыгнула. - Я же говорила, что собьюсь.
  Без меня вы подеретесь.
  Уже сбилась".
  "Ты остановилась на том, что Ирида хотела мою дружбу, - Диана услужливо подсказала. - Якобы Ирида заплатила за дружбу.
  Но потом Иридка тебя запутала.
  Бесцеремонно перебила твою плавную речь, Медуса.
  Иридка всегда ведет себя не как весталка".
  "Йа?" - Я надула щеки.
  "Ирида, сдуй щеки.
  С круглыми щеками ты похожа на лягушку".
  
  "А ты и без щек, Дианка - овца".
  "Я - овца?"
  "Ты - овца, Дианка.
  Глупая овца".
  "Я развожу и продаю овец, Ирида.
  Знаю, что многие овцы умнее, чем некоторые весталки.
  Даже, чем благородные весталки".
  "Судя по тому, сколько у тебя подружек, Дианка, ты всех весталок знаешь".
  "Диана, - Медуса встала между нами. - Ты мне подруга.
  Но Ирида для меня больше, чем подруга..."
  "Ты называла Ириду Ихтиандрой.
  Теперь - Ирида..."
  "Ирида выкупила меня из рабства.
  Меня и Алехандру".
  "Чтооооо?"
  "Ирида сняла шатер для торговли.
  Взяла на время дом для Алехандры.
  Закупила на свои деньги чайнинский шелк.
  И ни разу не показала, что она выше нас.
  Даже колечки на оставшиеся монеты купила нам в подарок
  Мне, Алехандре и Дездемоне. - Медуса показала свое кольцо. - Дорогие очень.
  Но дорогие кольца не только по монетам.
  Они дороги тем, что шли от чистого сердца Ириды".
  "Колечки - дешевенькие, - Диана фыркнула. - На Ириду похоже.
  Подарит дрянь, а затем требует много чего взамен".
  "Диана!
  Я тебе ничего не дарила в Херес, - я покачала головой. - Ничего от тебя не требовала взамен".
  "Мое кольцо - Сердце Норда, - Медуса настаивала на кольцах. - Оно - бесценное.
  Кольцо для Алехандры - кольцо легендарной царицы Шамаханы.
  Ты же, Диана, не станешь возражать, что кольцо царицы - дешевка".
  "Зато для рабыни Дездемоны..."
  "У Дездемоны кольцо выдолблено из цельного алмаза.
  Бриллиантовое кольцо".
  "Бриллиантовое?" - Диана побледнела.
  "Диана, ты стала белая, как старый мед, - мои щеки загорелись. - Завидуешь рабыне Диане: - Я обернулась к Медусе. - Медуса.
  Напрасно ты открыла Диане, что кольцо Дездемоны бриллиантовое.
  Теперь все узнают".
  "Я не болтушка, - Диана пропищала. - Но деньги, Ирида.
  Откуда ты взяла столько монет?
  Я бы заподозрила, что ты меня обокрала.
  Но у меня столько золота не найдется".
  "Деньги? - Медуса поцеловала меня в щечку. - Разве о деньгах настоящая подруга должна спрашивать подругу?
  Важно, что Ирида не оставила монеты себе.
  Она порадовала всех".
  "Но к чему?"
  "Все ради тебя, Диана, - Медуса провела пальчиком по губам. - Все из-за тебя".
  "Я виновата?" - Диана нервно расхохоталась.
  "Дружба не дается легко, - в голосе Медусы шел снег. - Ирида придумала, что сблизится с тобой, если у вас будут общие интересы.
  Поэтому Ирида задумала торговлю.
  Она училась торговле.
  Судя по тому, как она вытянула из вестляндских купцов золотые монеты, Ирида может считаться отличной торговкой.
  Ирида носила на лице прозрачный шелк, чтобы ты ее не узнала.
  Она даже имя сменила на Ихтиандра.
  Жаль, Диана.
  Жаль, что... - Глазища Медусы сверкнули. - Но это уже не мое дело".
  
  "Медуса, - Диана смотрела на нордячку умоляюще. - Я ни с кем не хочу портить отношения.
  Они сами по себе портятся.
  Возможно, что я проклята.
  Все, кто рядом со мной - страдают".
  "Диана!
  Кто тебе внушил, что все, кто рядом с тобой, страдают?"
  "Акустий...
  Надсмотрщик над рабами сказал мне..."
  "Больше не слушай Акустия, Диана", - Медуса легкой тенью выпорхнула из шатра.
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Медуса вернется?"
  "Тебя больше волнует Медуса, чем я, Диана?"
  "Нет, Ирида.
  Ты у меня на первом месте, - Диана стояла бледная. - Просто я не хочу никого из подруг терять.
  Вот какая я собственница.
  Все мне и мне.
  Подруги не должны уходить".
  "Ты нравишься Медусе, Диана".
  "А тебе я нравлюсь, Ирида?"
  "Ты знаешь ответ на этот вопрос.
  Нет.
  Ты мне не нравишься.
  Ты - моя подруга давняя.
  Подруга давняя - намного другое, чем просто нравиться друг дружке".
  "Спасибо, Ирида".
  "Спасибо за Медусу?"
  "Спасибо за поддержку".
  "Только и всего, Диана?
  Только - за поддержку спасибо?
  Я похожа на гимнастку из Олимпа?
  Гимнастка, которая поддерживает за руку?"
  "Тогда я буду гимнасткой сейчас, - Диана взяла меня за руку.
  Захихикала. - Ты ради меня занялась торговлей!"
  "Да, Диана.
  Ради тебя".
  "Как мило, Ирида".
  "А ты, Диана?
  Что ты сделала для меня?
  Для нашей дружбы?
  Для нас?"
  "Ты права, Ирида.
  Я ничего пока не сделаю.
  Но я буду стараться".
  "Обещаешь, Диана?
  Повтори, что ты будешь стараться ради нашей дружбы".
  "Повторяю, Ирида.
  Я буду стараться для нашей дружбы".
  "Нет, Диана.
  Не то.
  Не так", - я стукнула кулачком по распахнутой ладони.
  "Что не так, Ирида?"
  "Нельзя стараться для дружбы.
  Дружба ценна тем, что она получается легко.
  Без усилий и напрягов". - Я смотрела в глаза Дианы.
  Она неотрывно смотрела в мои глаза.
  Молчание затянулось.
  
  Вдруг, как в комедии раздался повелительный голос:
  "Именем цезаря.
  От его имени и от своего.
  Требую!
  Открывайте!"
  "Ох, - я судорожно сжала ладонь Дианы. - Я узнала этот голос.
  Сын цезаря Клавдий.
  Но, если он здесь, то...
  То либо пришел схватить тебя, Диана, либо..."
  "Либо пришел жениться, - Диана приложила ладошку к левой груди. - Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Почему ты сказала, что Клавдий - сын цезаря - пришел меня схватить?"
  "Я пошутила, - я проблеяла.
  Не говорить же Диане, что я послала с голубем пергамент с ругательными иероглифами. - Диана?"
  "Да, Ирида".
  "Твои щеки горят.
  Ты хочешь стать женой сына цезаря?"
  "Очень".
  "Ну, тогда - совет вам да любовь, Дианочка".
  "Спасибо, Ирида.
  Ты - настоящая подруга".
  "Йа? - Я ткнула пальцем себе в лоб.
  Не попала.
  Пальчик оцарапал веко. - Я - подруга?
  Ты тоже шутишь, Диана". - Я натянуто улыбнулась.
  Но Диана уже не смотрела на меня.
  Она поправила длинные густые волосы.
  Гордо вздернула подбородочек...
  "Почему не открываете посланнику цезаря?" - За шатром сын цезаря Клавдий не унимался.
  "Посланник цезаря не нуждается в разрешении, - я ответила сарказмом. - Цезарь приходит и берет.
  Все принадлежит цезарю.
  Пора бы и сыну цезаря научиться..."
  "Кто посмел так дерзко разговаривать со мной, - первым в шатер вошел сын цезаря Клавдий. - Впился взглядом в меня. - Ирида?
  Подруга моей невесты Дианы?
  Тебе я прощаю дерзкие речи.
  Тебе можно..."
  "Почему мне можно дерзить сыну цезаря? - Я по привычке спорила. - Разрешают все только приговоренным к смерти".
  "Ирида, - друг цезаря Паноптикум вторым вошел в шатер.
  Приложил ладонь к моим губам: - Не порти молодым сватовство.
  Праздник все же".
  "Праздник? - Я зашипела. - Паноптикум.
  Ты друг Клавдия.
  Скажу больше.
  Ты - очень ему друг.
  Как ты допускаешь, что твой Клавдий возьмет в жены Диану?"
  "Пустяки, - Паноптикум тряхнул золотыми кудрями. - Клавдий все равно останется моим.
  Свадьба важна для девушек.
  Мужчины дружат и без свадьбы".
  "А девушки никогда не дружат", - я пробормотала.
  
  Сын цезаря Клавдий с удовольствием осматривался в шатре:
  "Ты - не бедная невеста, Диана.
  Ухватистая.
  Бесстрашная..."
  "Я торгую рисом и овцами, - Диана проблеяла, как овца. - Держу шатер на ярмарке.
  Доходная торговля".
  "Я не об овцах сейчас, - сын цезаря по-хозяйски улегся на мягкие шкуры. - Ты послала мне пергамент с голубем.
  Ругала меня, как горшечника.
  Начертала иероглифы, что я сын шакала и ехидны.
  Никто так не позволял говорить обо мне.
  Ты же смогла".
  "Йа? - Из бледной Диана стала зеленая. - Я..."
  "Ты, ты, Диана, - сын цезаря послал моей подруге воздушный поцелуй: - Ты посланием насмешила и очаровала всех.
  Даже мой отец - сиятельный цезарь - изрядно смеялся над твоими ругательствами.
  Цезарь любит грубую солдатскую брань.
  Жрецы переписывали твое послание, Диана.
  Они сказали, что дерзкая и бесстрашная ты будешь мне надёжной опорой.
  Приплывут заморские послы для переговоров.
  Будут готовить сладкие речи.
  А ты, Диана, ответишь им сразу и без сладости - Вы, дети шакалов и ехидны". - Сын цезаря Клавдий расхохотался.
  "Ййййа?" - Диана с вопросом посмотрела на меня.
  Я слегка кивнула головкой.
  Подмигнула.
  Намекала, что я все подстроила.
  "Вот как вышло, - я подумала. - Я хотела отомстить цезарю за то, что он выбрал Диану, а не меня.
  Заодно и разбила бы союз жениха и невесты.
  Я надеялась, что после ругательного послания сын цезаря Клавдий проклянет Диану.
  Ни за что не возьмет ее в жены.
  Но вышло наоборот.
  Значит, так Судьба решила.
  Судьба указывает на то, что Диана станет женой сына цезаря.
  Мы расстанемся с Дианой навсегда..."
  "Пахлава в этом городе Херес отдает ослиным навозом", - в шатер вошел...
  Жрец храма Аполлона.
  В левой руке жрец держал кусок пахлавы.
  В правой зажал посох.
  
  Я почувствовала жгучее желание провалиться сквозь землю.
  "Сговорились?" - Жрец ласково взглянул на сына цезаря и Диану. - Скоро свадьбу сыграем". - Жрец перевел взгляд на меня.
  Улыбка застыла на лице жреца.
  Пахлава выпала из руки.
  "Тыыыыыыы", - жрец затрубил, как слон.
  "Ййййййаааааа! - я показала зубки.
  "Весталка Ирида из храма Весты, если не ошибаюсь", - жрец кругами ходил вокруг меня.
  "Жрец Антимирий из храма Аполлона.
  Но я не ошибаюсь". - Я внимательно следила за посохом жреца.
  "Вы знакомы?" - Сын цезаря Клавдий с благодушием смотрел на нас.
  "Есть ли в мирах два человека, которые ненавидят друг друга больше, чем я и Ирида?" - Змеиное шипение вырвалось из глотки жреца.
  "Я тебя не ненавижу, Антимирий, - я врастала в землю. - Ты для меня не существуешь".
  "Ты сожгла моего брата, Ирида".
  "Во-первых, не сожгла.
  Не совсем сожгла.
  Только опалила слегка.
  Нечаянно.
  Во-вторых, не брат он тебе, жрец Антимирий".
  "Все мы, жрецы храма Аполлона - братья".
  "Тогда и ты обидел моих сестер, Антимирий.
  Но больше всего ты обидел меня.
  Ты порвал и топтал мою парадную тунику.
  Это злодейство намного больше, чем обидеть какого-то жреца и сжечь его".
  "Да ты, что, весталка, - жрец показал зубы. - А комнату с ядовитыми змеями ты помнишь, весталка?"
  "Ты хотел улучшить свое положение, жрец.
  Но у тебя не было ни ума, ни монет".
  "У тебя тоже не было монет, весталка".
  "Зато у меня была шикарная туника".
  "Теперь тебе нечего надеть, весталка?"
  "Я сомневаюсь, что у тебя осталась совесть, жрец, - я пожала плечами. - Тебе нужно другое в обмен на твою надменность".
  "Ты думала, что я в твоей власти, весталка.
  Но затем с горечью рыдала".
  "Ты ходил в подвал, жрец.
  Тебя там мертвецы встречали с радостью.
  Ты сидел на воде и пустой похлебке из белладонны".
  "Решетка по тебе плачет, весталка".
  "По тебе яма плачет, жрец".
  "Ты когда-нибудь получишь новую тунику, весталка".
  "Ты получишь от меня по затылку, жрец".
  "Разумное решение, весталка", - жрец ухмыльнулся.
  "Ты свои решения принимаешь только в балагане, жрец.
  Пируешь с писцом и вакханками.
  Выбираешь комнаты с узким окном".
  "Зато ты пировала широко, весталка.
  Помнишь, как за тобой приехали подруги из Фивы?"
  "Не подруги они мне.
  Они - тоже весталки".
  "Мне пришлось иметь с ними дело, весталка".
  "Весталки легко уговорили тебя, жрец.
  Вы вместе выступили против меня".
  "Надо было тебе сидеть на ступенях храма Аполлона, весталка".
  "На ступенях храма Аполлона я долго не смогла сидеть.
  Ты постоянно щипал меня, жрец".
  "Я щипал тебя, потому что ты пренебрегла обязанностями весталки".
  "Ты долго пыхтел, жрец.
  Шумно дышал".
  "Я заболел.
  Потому что выпил чашу с ядом".
  "Не я отравила тебя, жрец".
  "Но в чаше был твой волос, весталка".
  "Ты сдался, жрец".
  "Если бы ты осталась, я бы задушил тебя, весталка".
  "Ты должен был повиноваться мне, жрец".
  "Мне не хватило выдержки, весталка.
  Ты запускала в мою постель скорпионов".
  "Скорпионы помогали тебе жить, жрец".
  "Я тебя сейчас посохом по голове ударю, весталка".
  
  "Хахаха, - я натужно расхохоталась. - Смельчак силач жрец из храма Аполлона Антимирий хвастается, что поднимет руку на слабую девушку.
  Даже не руку поднимет, а посох.
  Твои руки, Антимирий, отсохли.
  Слабенькие у тебя ручки, как у девушки, жрец.
  Ты всегда был слабаком".
  "Ты воткнула в мою ягодицу кинжал", весталка.
  "Нечего было лезть ко мне, жрец".
  "Как же я мог не лезть к тебе, весталка, когда ты украла статую Аполлона из храма".
  "То, что ты сообщаешь, жрец, ценности не имеет.
  Ты меня не обвинишь".
  "Я видел, как ты входила в зал Больших Торжеств".
  "Входила.
  Но это не значит, что я отравила твой рис, жрец.
  Ты тоже пытался отравить меня.
  Подсыпал яд в вино.
  Но весталки вино не пьют".
  "Ты дала вино моему другу жрецу".
  "Я дала твое вино, жрец".
  "Он корчился, как побитая собака".
  "Зря он рылся в древних пергаментах".
  "Пыль забила его глотку, весталка.
  И я знаю, кто эту пыль подняла".
  "Паль - не камень.
  Пыль нельзя поднять, жрец".
  "Ты связала мои руки за спиной.
  Толкала меня в пропасть".
  "Тогда у тебя возникло желание сбежать, жрец?"
  "Я смотрел в твое лицо.
  Лица твоего не видел.
  Ты продала себя Аиду, весталка".
  "Ты не видел моё лицо, потому что таращился на раба.
  Раб не изменился с тех пор, как ты его приблизил к себе".
  "Никто не позволял тебе, весталка, сжечь мою сокровищницу.
  Я остался в жалких обносках".
  "Ты поклялся, что убьешь меня, жрец.
  Даже заплатил наемникам, чтобы они меня нашли.
  Мне пришлось раздеться перед наемниками.
  Только так я смогла сбежать".
  "Наемники с ума сошли, весталка.
  Они в бреду трусливо кричали, что видела злой огонь в твоих глазах.
  Ты перепугала наемников до смерти, весталка".
  "У меня была слабая надежда, что кто-нибудь защитит меня, жрец".
  "Ты думала о своей защите, весталка.
  Но засунула мне под хламиду королевскую кобру", - жрец натужно кашлял.
  "Ты визжал так, словно тебя сто кобр кусали.
  Но кусала всего лишь одна.
  Бедная королевская кобра очень испугалась твоих воплей, жрец.
  Я ее потом долго молоком отпаивала".
  "Я поклялся, что больше не взгляну на тебя, весталка Ирида.
  Мне больно было на тебя смотреть.
  Зачем я мучил себя мечтами, что задушу тебя?
  Мечтам не суждено было сбыться.
  Но теперь у меня появился шанс, весталка.
  Ты спряталась от меня в Херес".
  "Ха, жрец.
  Я о тебе забыла, Антимирий.
  Слишком ты ничтожен для моих мыслей.
  Я пришла в Херес по своим делам", - я не хотела подставлять под удар Диану.
  Поэтому не сказала, что пришла к своей подруге детства.
  
  "Вы так мило переругиваетесь, - сын цезаря Клавдий хихикал. - Вы похожи на мужа и жену, которые вместе сто лет".
  "Ирида, - Диана всплеснула ладошками. - Почему бы вам не пожениться?"
  "Правда, Диана?
  Сама додумалась?
  Или сын цезаря тебе подсказал?"
  "Правда, Ирида! - Диана не уловила сарказм в моих словах. - Я возьму в мужья сына цезаря.
  Ты станешь женой жреца из храма Аполлона.
  Мы будем часто видеться".
  "Охохо, - жрец Антимирий надрывно хохотал. - Ирида убьет меня в первую ночь.
  Задушит на свадебном ложе".
  "Ошибаешься, жрец, - я сузила глаза. - Ты слишком плохого обо мне мнения.
  Мы давно не виделись.
  Ты забыл, как я действую.
  Ты умрешь еще у алтаря жертвенного.
  Думаю, что твои друзья жрецы с удовольствием примут твою жертву".
  "Вот видите, - жрец замахнулся на меня посохом. - Как на ней жениться".
  "Опусти посох, - я зашипела. - Отравленную иглу в глаз тебе воткну".
  "Я решу, что с вами делать, - сын цезаря взмахом руки обрубил наш разговор. - После того, как сыграю свадьбу с Дианой, я займусь вами, весталка и Антимирий".
  "Клавдий?"
  "Да, Ирида".
  "Ты возмужал с прошлой нашей встречи.
  В голосе твоем появилась сталь".
  "Пришлось стать другим, весталка.
  Какие девушки, такие и парни.
  Чтобы ладить с подобными тебе и Диане, мужчины должны превратиться в монстров, или в каменных истуканов".
  "Каменный истукан - тоже монстр", - я проблеяла.
  "Ты даже не подала виду, что боишься меня, весталка, - Клавдий задрал подбородок. - У тебя даже голос не дрожит".
  "Голос дрожит у твоих рабов, сын цезаря.
  Я не имею право дрожать голосом". - Я огрызнулась.
  
  "Пахлава и мед с рисом?" - Диана выручала всех.
  В том числе и себе помогала.
  "Пахлава в Херес мне не понравилась", - жрец Антимирий с опаской смотрел на мои руки.
  Боялся отравленную иглу.
  "Я не покупаю пахлаву, - Диана протянула блюдо жрецу. - Угощайся, Антимирий.
  Мы пахлаву сами делаем.
  Домашняя пахлава".
  "Вкуснотища", - жрец сразу запихнул большой кусок пахлавы в рот.
  "Смотри, не подавись, жрец", - я захохотала.
  "Я не смотрю на тебя, весталка, - жрец облизывал пальцы. - Поэтому не подавлюсь.
  Если бы смотрел на тебя, Ирида.
  То - да.
  Подавился бы".
  "Мой Клавдий, - Диана погладила сына цезаря по голове. - Ты, почему не кушаешь пахлаву?"
  "Потому что рядом со мной ты, моя сладкая невеста".
  "У Дианы и Клавдия далеко зашло, - я молча кусала губы. - Диана обращается с сыном цезаря, как со своей вещью.
  Клавдию это нравится".
  "Диана!
  Поехали жениться, - сын цезаря подтвердил мои мысли. - Я даже не думал, что так гладко получится.
  Послал тебе голубя с пергаментом.
  Но у меня и жрецов оставались сомнения.
  Ты прислала настолько гневное письмо, что у всех на сердце радость легла.
  Теперь ты, Диана, моя невеста настоящая.
  Никто, кроме тебя".
  "Восхитительно, Клавдий", - Диана поцеловала сына цезаря в макушку.
  "Меня сейчас вырвет от омерзения", - я прошептала тихо-тихо.
  Чтобы сын цезаря Клавдий не услышал.
  "Ирида?" - Сын цезаря захохотал.
  "Что Клавдий?"
  "Ты и жрец Антимирий можете тоже поцеловаться".
  "У меня кусок пахлавы во рту застрял от твоих слов, Клавдий", - жрец Антимирий натужно кашлял.
  Даже посинел.
  "Не умри от радости, жрец", - я похлопала жреца по спине.
  "Спасибо, весталка.
  Ирида!
  Ты спасла мне жизнь. - Антимирий выплюнул скорлупу греческого ореха. - Я орехом насмерть подавился".
  
  "Я никогда бы не подумала, что могу помочь жрецу храма Аполлона".
  "Я бы никогда не подумал, что меня выручит весталка храма Весты".
  "И не думай дальше, жрец.
  Не мечтай". - Я направилась к выходу из шатра.
  "Ирида?" - Диана звонко крикнула.
  "Что еще, Диана?
  Мы все выяснили.
  Ты все решила".
  "Не уходи, Ирида".
  "Ноги есть, поэтому уйду".
  "Чтобы уйти, нужно иметь голову на плечах, Ирида".
  "С головой у меня все в порядке, Диана.
  Я же не выхожу замуж ни за сына цезаря, ни за жреца храма Аполлона".
  "Если ты уйдешь, Ирида, то кто будет моей подружкой на свадьбе?"
  "У тебя много подруг, Диана.
  Вакханка Селена, Мандрагора, Медуса, Алехандра.
  Рабыня Дездемона стала твоей подругой.
  Что я говорю?
  Теперь твое основное занятие будет - по утрам палкой прогонять подруг и парней.
  Ты же теперь знатная.
  Невеста сына цезаря.
  Когда поженитесь, то море подруг появится у жены цезаря Клавдия".
  "Мой отец цезарь еще в силах", - сын цезаря произнес задумчиво.
  Я перехватила переглядывания Клавдия с жрецом и с златовласым Паноптикумом.
  "Какая-то у них интрига против цезаря намечается", - я подумала.
  "Клавдий, - Диана погладила жениха по головке. - Я так сразу не могу жениться".
  "Я не сразу, - сын цезаря заржал. - Сначала я тунику сниму".
  "Очень воинственно, Клавдий", - Диана промурлыкала.
  "Диана.
  Невеста моя.
  Я поклялся, что непременно овладею тобой, как только найду тебя на ярмарке.
  Я ведь немало странствовал в поисках невесты.
  Много платил монет всем.
  У меня даже вакханку ночью украли.
  Зачем разбойникам моя вакханка? - Сын цезаря отвёл взгляд от Дианы. - Я обычно вешаю разбойников или сажаю на кол.
  Но у того разбойника спросил бы.
  Зачем?
  Ну, зачем он украл мою вакханку?
  Я не расстроен потерей.
  Неудачи преследуют меня.
  Все видят на мне тень моего отца цезаря.
  Цезарь - солнце.
  Сын цезаря - Луна!
  Но языки пламени по ночам лижут меня.
  Как их избежать?
  Только женитьбой.
  Ты, Диана, будешь по ночам облизывать меня.
  Твой язык, а не языки пламени.
  Я вновь почувствую себя новорожденным ребенком.
  Я сильный.
  Я прогоню красный туман с глаз своих.
  Больше меня никто не станет мучить.
  Если бы у меня отросли ногти и были свободны руки, то я бы когтями вцепился в надменное лицо..."
  
  "Друг мой, Клавдий, - Паноптикум обнял сына цезаря. - Не выдавай наши секреты.
  Наше оружие - хитрость и ледяное спокойствие".
  "Наша подруга Медуса из Норда, - я зачем-то вставила. - У нее тоже ледяное спокойствие".
  
  
  ГЛАВА 498
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "Твоя подруга хочет убить нашего цезаря?" - Жрец Аполлон встрепенулся.
  Глаза Клавдия и Паноптикума засветились надеждой.
  "Неееет, - я проблеяла. - Мы все любим цезаря".
  "Ну да, ну да", - мужчины потухли.
  "Клавдий, - Диана поднялась.
  Сверкала глазами. - Обвиняй меня в том, что я продала гнилой рис вестляндцам.
  Но я не распутница.
  Я не позволю грязнить мое честное имя.
  До свадьбы я с тобой на ложе не взойду.
  Сыграем свадьбу через неделю".
  "Неделю я потерплю, - сын цезаря Клавдий неожиданно сдался. - Я за это время успею изловить разбойника, который украл у меня вакханку".
  "Значит, до встречи через неделю?" - жрец Антимирий степенно поклонился Диане.
  "Ты еще спляшешь на нашей свадьбе, Антимирий", - Диана величественно кивнула жрецу.
  Гости вышли из шатра.
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "У тебя много тайн.
  Ты от меня все скрывала и скрывала.
  Я даже боюсь подумать, что у тебя за душой".
  "А ты не думай, Диана".
  "Ты торговала тайно".
  "Не твое это теперь дело, Диана".
  "Жрец Антимирий много бы о тебе рассказал, Диана".
  "Он еще успеет с тобой поговорить обо мне, Диана.
  Вы же теперь со жрецом будете близки.
  На пирах.
  На оргиях.
  Пообщаетесь.
  Если, конечно, на слова у вас найдется свободное время".
  "На что ты намекаешь, Ирида?"
  "Намеки пугают тебя, Дианка? - Я воткнула кулачки в бока. - Подожди недельку.
  Тебя уже ничего не будет пугать.
  Сын цезаря Клавдий - муж твой - мечом прогонит все твои страхи".
  "А твой давний друг жрец Антимирий..."
  "Жрец храма Аполлона Антимирий не друг мне.
  Он - мой враг".
  "От врага до друга - один шаг, Ирида", - Диана дико захохотала.
  "От подруги до вражницы - один шаг, Диана.
  И ты его сделала".
  "Целуйся со своим жрецом, Ирида".
  "Я бы ответила, чтобы ты целовалась со своим Клавдием, Диана.
  Но ты уже с ним целовалась".
  "Когда это я с Клавдием целовалась?"
  "Только что.
  Ты поцеловала сына цезаря в макушку, Диана".
  
  "В макушку - не считается".
  "Сын цезаря Клавдий уже не просто сын цезаря.
  Он - твой жених, Диана.
  От жениха любой поцелуй в любое место считается.
  Также, как и от невесты. - Я дурашливо поклонилась. - Я перед тобой должна теперь подобострастничать.
  Ты теперь не просто Диана, торговка с рынка.
  Ты - невеста сына цезаря".
  "Сама ты невеста, Ирида.
  Невеста, без места".
  "Я найду себе место, Дианка".
  "Вот и ищи себе место, Ирида".
  "Ну и найду место лучше, чем рядом с тобой, Диана", - я решительно шагнула к выходу из шатра.
  Вдруг, что-то налетело на меня сзади.
  Уронило на пол.
  Навалилось.
  "Диана меня хочет задушить, - я подумала отстраненно. - Она не хочет, чтобы приближенные его мужа знали об ее прошлом.
  Ну, и пусть".
  "Хватит, Иридка, - Диана прорычала. - Я не отпущу тебя". - Голос Дианы прозвучал сухо.
  Но оттого, что она держала меня крепко, мое сердце забилось быстрее.
  "Покончим с нашей дружбой, Диана".
  "Мы даже не начинали дружить заново, Ирида".
  "У меня нет желания разбивать твою новую жизнь, Диана".
  "Новая жизнь у меня будет только с тобой, Ирида".
  "Но ты же и Клавдий..."
  "Я играла, Диана.
  Понимаешь, играла. - Диана зарыдала. - Медуса рассказала, как ты старалась найти общий интерес со мной.
  Ты торговала, Ирида.
  Продавала не шелк и туники.
  Ты продавала себя".
  "Я - честная весталка.
  Я себя не продавала". - Я проблеяла.
  Спокойствие, что Диана меня не отпустила, обволакивало меняю.
  "Ты продавала свою гордость.
  Лишь бы достучаться до меня, Ирида".
  "Достучалась?"
  "Да, Иридочка.
  Ты достучалась до меня".
  "Так, почему же ты рыдаешь, Дианочка?"
  "Я - от счастья.
  Ты не знаешь.
  Но я уже решила все.
  Сын цезаря появился внезапно.
  Но он уже ничего не мог изменить.
  Я знала, что никогда не стану его женой.
  Я хочу быть только с тобой, Ирида.
  Это необычно".
  "Все мое существо поет от радости, Диана".
  "Говори проще, Ирида.
  Ты же не философ".
  "Я не могу смотреть на тебя.
  Ты ослепительно сияешь".
  "Мы вместе сияем".
  
  "Но твои слуги, рабы, Диана?
  Акустий имеет над тобой власть".
  "Никто надо мной не имеет власти, Ирида, - Диана смеялась сквозь слезы.
  Погрозила мне пальчиком. - Я - свободная девушка.
  С кем хочу, с тем дружу.
  Ни сын цезаря Клавдий, ни Акустий...
  Все мои беды - в прошлом".
  "Мы должны снова подружиться, Диана".
  "Глупости, Ирида, - Диана сдвинула бровки. - Мы с тобой всегда оставались подружками".
  "Но мы ругались".
  "Подружки могут ругаться друг с дружкой.
  Никто не запрещает, Ирида".
  "Диана?"
  "Да, Ирида".
  "Ты переменила свое мнение только потому, что узнала, что у меня своя торговля?
  Оттого, что у меня есть монеты и подружки, ты заинтересовалась мной?"
  "Хочешь, проверим, Ирида?"
  "Да, Диана.
  Я хочу.
  Но не знаю, чего хочу".
  "Проверим.
  Ты отказываешься от своей торговли.
  От шелков.
  Отдаешь монеты...
  Например, Медусе и Алехандре.
  Они - хорошие.
  Я тебя любую приму, Ирида.
  Монеты здесь ни при чем".
  "Но ты обзывала меня нищенкой, Диана".
  "Готовься, что я буду подшучивать над тобой постоянно, Ирида.
  Как в детстве.
  У тебя тоже остренький язычок", - Диана слезла с меня.
  Прилегла рядом.
  "Диана?"
  "Ни слова, Ирида.
  Без слов хорошо".
  "Как в детстве, Диана".
  "Как в детстве, Ирида".
  Над нами был шатер.
  Не знаю, о чем думала Диана.
  Но я видела вместо шатра небо.
  "К небу золотыми гвоздиками прибиты звезды, - я думала. - Почему-то в детстве небо казалось ближе".
  Мы бы лежали бесконечно долго.
  Но...
  
  "Диана!
  Ирида". - В шатер ворвались три грации.
  "Мы здесь, - я лениво присела. - Медуса.
  Алехандра.
  Дездемона. - Я зевнула. - Ложитесь с нами.
  Будем просто лежать.
  Лежать и ни о чем не думать".
  "Ни о чем не думать уже поздно", - Медуса сжала губки.
  "Чем вы взволнованы? - Диана тоже присела.
  Обняла меня за талию. - Дездемона без ошейника рабыни?
  Без рабских цепей? - Диана радостно вскрикнула. - Вы договорились с Акустием?"
  "Мы договорились с Акустием", - Алехандра пропищала.
  "Алехандра!
  Не делай из Акустия добренького, - Дездемона возразила. - С ним невозможно договориться.
  Акустий делает то, что хочет.
  А хочет надсмотрщик над рабами Акустий только злое.
  Я теперь могу говорить все, что пожелаю.
  Я - свободная! - Дездемона перевела дыхание. - Мы усыпили Акустия.
  Медуса усыпила его...
  Но через несколько часов он проснётся.
  У нас мало времени".
  "На что у вас мало времени? - Я трясла головой. - Я обалдеваю.
  Во-первых, Дездемона, поздравляю тебя со свободой.
  Во-вторых.
  Что вы будете делать со свободой?
  Акустий отомстит, когда проснется".
  "Поэтому мы уплываем из Херес, - Медуса произнесла медленно.
  Не спускала с меня взгляда. - Ирида?
  Ты с нами?"
  "Я бы подумала, - я поднялась.
  Поцеловала Медусу в губы. - Но думать нечего.
  Я остаюсь с Дианой".
  "Вы уже?" - Медуса улыбнулась.
  "Да, мы уже снова помирились.
  Представляете, девочки, - я завизжала. - Диана ради меня отказалась от сына цезаря Клавдия".
  "Обалденно!" - Алехандра.
  "Восхитительно!" - Дездемона.
  "Потрясающе!" - Медуса.
  "Сын цезаря Клавдий приходит весь в себе уверенный, - я захлебывалась восторгом. - Все ему всегда должны.
  Девушку, невесты на шею вешаются.
  Он только выбирает.
  Разрешает к себе прикоснуться.
  А тут - бац!
  Облом сыну цезаря!
  Диана ему отказала!" - Я немного переврала.
  Диана не отказала сыну цезаря напрямую.
  Она сказала мне, что не станет его женой.
  Сказала, когда сын цезаря Клавдий ушел.
  Ушел, уверенный, что через неделю сыграет свадьбу с Дианой.
  Но я имею право приукрасить в свою пользу.
  Я же столько страдала...
  "Сын цезаря притащил с собой своих дружков, - Диана подпрыгивала радостная. - Паноптикум и жрец Антимирий.
  Оказывается, что жрец и Ирида знали друг дружку давно".
  "Не так я велика в годах своих, чтобы обо мне можно было говорить "давно"". - Я засмеялась.
  "Жрец и Ирида вцепились друг в дружку.
  Потом Ирида поцеловала жреца.
  Они подружились.
  Даже, возможно, что поженятся". - Диана тоже немного перегнула в рассказе.
  
  "Ирида!
  Ты и жрец станете мужем и женой?" - Медуса побледнела.
  Если о нордячке можно сказать, что она бледнеет.
  "Диана - выдумщица, - я косо взглянула на Диану. - Не возьму я жреца в мужья".
  "Но ты же его поцеловала, - Дездемона выдохнула с трудом. - До свадьбы целуются только жених и невеста".
  "Ой, Дездемоночка, - Алехандра сжала локоток Дездемоны. - Можно подумать, что ты не целовала Ириду?"
  "Так мы с Иридой - как подружки целовались, - длинные бархатные ресницы Дездемоны летали. - Наш поцелуй не считается".
  "О поцелуйчиках поговорим на галере, - Медуса кусала нижнюю губку.
  Для нордячки - сильнейшее волнение. - Мы не просто уплываем.
  Мы убегаем из Херес.
  Акустий надсмотрщик над рабами не простит нам то, что мы украли его рабыню".
  "Не простит и то, что усыпили его", - Алехандра согласно кивнула прелестнейшей головкой.
  "Не простит и мне, - глазища Дездемоны играли языками пламени. - Акустий хотел меня на кол посадить.
  Оттягивал радостный для него момент.
  Но я лишила его удовольствия видеть меня на колу".
  "Мы пойдем закупать продовольствие на галеру, - Медуса с вопросом посмотрела на меня.
  Будто от меня что-нибудь зависело. - Рабы уже переносят остатки шелков..." - Медуса не договорила.
  В шатер раб просунул голову:
  "Госпожа, куда шелк и туники складывать?"
  "Несите сюда.
  Диана потом разберется". - Медуса командовала в шатре Дианы.
  "Диана, - Алехандра обняла хозяйку шатра. - Мы оставляем тебе шелк, бархат непроданные".
  "Не с собой же их за три моря везти", - Медуса нервно усмехнулась.
  "Я туники сшила, - Алехандра погладила обалдевшую Диану по спинке. - Халат расшитый.
  Продашь, или себе оставишь".
  "Зачем мне халат? - Диана не могла прийти в себя от потрясения. - Я не купец.
  Спасибо, конечно.
  Но мне ничего не нужно".
  "В Норде прохладно для туник, - Медуса обняла Дездемону. - Для своих подружек я куплю накидки на нашей ярмарке".
  "Ты уже мыслями в родном Норде, Медуса, - я не хотела.
  Но в моих словах прозвучала печаль. - Ты всегда была мыслями с Нордом".
  "Ирида?"
  "Да, Медусочка".
  "Одно твое слово, и я останусь в Херес. - Медуса подняла подбородочек. - Или пойдем туда, куда пожелаешь".
  "Ты уже была в рабстве, Медуса.
  Со мной снова окажешься в рабстве.
  У меня, как я поняла в Херес, плохой характер".
  "Я не знала характера лучше, чем твой, Ирида", - голос нордячки шелестел снежинками.
  "Я приплыву к тебе, Медуса.
  К вам приплыву, Медуса, Дездемона и Алехандра", - я обещала.
  Но сама не знала - правду ли говорю, или просто успокаиваю сама себя.
  
  "Мы приплывем в Норд, - Диана поцеловала меня в щечку. - Кто знает, как здесь дела пойдут.
  Возможно, что Акустий устроит охоту на меня.
  Мне кажется, что лучше распродать все и уйти в другие земли торговать.
  Тем более что сын цезаря Клавдий тоже не простит, что я его обманула".
  "Слишком много болтаем, - Дездемона преобразилась после рабства. - Я еще слышу звон своих цепей.
  Не хочу в них обратно.
  Бегу закупать рис, мясо в плаванье..."
  "Зачем вам закупать, - Диана встрепенулась. - Берите мои запасы.
  Я с вас ни монетки не возьму".
  "Мы все равно заплатим", - Медуса произнесла с нажимом.
  "А я все равно ничего не возьму, - Диана наклонилась.
  Потянула за мешок с рисом. - Вы же мне подарили тунику.
  Не стали брать с меня золотой".
  "Ирида тебе подарила тунику".
  "Шелка, туники, халат, бархат чайнинские оставляете мне.
  Я понимаю, что от меня денег вы не возьмете за них.
  Так что я - хуже, чем вы?
  Вы с меня денег не берете, а я с вас возьму монеты?
  Нет уж.
  Зовите рабов носильщиков.
  Эти мешки не трогайте, - Диана пнула ближайший мешок. - Тут рис гнилой".
  "Ты продаешь гнилой рис, Диана"? - Алехандра захихикала.
  "Нет.
  Я продаю только самый лучший рис.
  Но вестляндские купцы решили меня подловить".
  "На вестляндцев похоже, - Медуса покачала миленькой головкой. - На ярмарках интриги плетут".
  "Не все вестляндцы плохие, - я провела рукой по лицу. - Верба - хорошая".
  "Мы говорим о вестлянсдких купцах, Ирида".
  "Вестляндцы забрали мой лучший рис.
  Потом предъявили мне, что я им продала гнилой.
  Где-то нашли гнилой рис...
  Требовали, чтобы я вернула им деньги".
  "Вернула монеты вестляндцам? - Дездемона от любопытства высунула язычок. - Вестляндские купцы прилипчивые".
  "Ирида вернула им монеты", - Диана захихикала.
  "Ирида вернула монеты вестляндским купцам?" - Алехандра захихикала.
  "Ирида так закрутила интригу, что вестляндские купцы еще нам должны остались, - Диана с гордостью на меня посмотрела. - Нет времени рассказывать.
  Но коротко скажу.
  Диана с их главного торгаша взяла табличку должника.
  Иероглифы указывали, что мы заплатили за гнилой рис.
  Что продали им гнилой рис...
  Потом Ирида обещала вестляндцам, что об этой табличке узнают в Вестбурге и на других ярмарках.
  Над вестляндскими купцами станут смеяться.
  Будут называть глупыми.
  Потому что они не отличат гнилой рис от хорошего".
  "Диана, ты меня захвалила", - я ущипнула Диану за попку.
  
  "Ирида, - Медуса тоже улыбнулась. - Ты научилась торговать.
  Твоя мечта сбылась.
  Теперь вам с Дианой есть о чем поговорить... подружки".
  "Вам тоже есть, о чем поговорить... подружки", - я ответила ехидно.
  "Ирида".
  "Да, Медуса".
  "Вот монеты, которые мы заработали.
  Твои монеты... - Медуса протянула мне увесистый кошель. - С прибылью.
  Золотых монет здесь больше, чем мы затратили на покупку шелка и бархата".
  "Мы с тобой покупали шелк и бархат, Медуса, - на мои глаза навернулись слезы. - У чайнинского купца в порту.
  Сняли шатер для торговли.
  Пару дней назад.
  Но, кажется, что так давно это было".
  "Ирида?"
  "Да, Медуса".
  "Ты сама сказала, что к тебе словно "давно" не должно относиться, - Медуса обняла меня. - К нам всем словно давно - не подходит".
  "Медуса, - я отстранила руку Медусы с кошелем. - Эти деньги твои.
  Ты, Алехандра, Дездемона их заработали.
  Мне золото не нужно.
  Нужно, конечно.
  Но вам нужнее в плаванье.
  Тем более вас трое.
  Вернешься в Норд.
  С тобой - подруги.
  Вам понадобится много золотых монет на увеличение дома.
  Может быть, прикупите еще пару домов".
  "Купим обязательно, - Алехандра обещала. - Но мы сами заработаем".
  "Я тоже заработаю золотые монеты, - я засмеялась. - Я и Диана.
  Диана будет продавать овец..."
  "Диана станет продавать овец, а ты, Ирида, будешь блеять, как овечка", - Дездемона захихикала.
  Мы все захохотали.
  "Я впрягусь в плуг.
  Диана на мне пахать будет".
  "На тебе пахать прекрасно, Ирида", - Алехандра потянулась.
  "Алехандра?"
  "Да, Медуса".
  "Что значит - на Ириде - прекрасно пахать"?
  "Я?
  Йа?
  К слову само собой сказалось". - Щеки Алехандры загорелись смущением.
  Диана, Медуса и Дездемона с подозрением переводили взгляд с Алехандры на меня и обратно.
  "Ой, навыдумываете еще", - я прыгнула к выходу из шатра.
  Чуть не сбила с ног зазевавшегося раба с мешком риса.
  "Ирида, ты куда?" - Медуса, Алехандра, Дездемона и Диана крикнули одновременно.
  "Вы дружно спросили, - я засмеялась. - Подружились".
  "Ты нас сдружила, Ирида.
  Без тебя ничего бы не было".
  "Я скоро вернусь".
  "Ирида!
  Мы будем ждать тебя в порту.
  Не уплывем, не попрощавшись". - Медуса подмигнула мне.
  Или мне показалось, что она подмигнула.
  
  Я ничего не ответила.
  Понеслась к дому Дианы.
  "Надеюсь, что тунику драгоценную никто не нашел, - я подгоняла себя страхом. - Обидно бы было".
  Я забарабанила в ворота.
  "Кого..." - раб спросил испуганно.
  "Открывай.
  Я не позволю больше рабам держать меня за воротами", - я пригрозила.
  Не хватало еще, чтобы, как в прошлый раз, умоляла бы раба впустить меня.
  Возможно, что рабы знали о том случае.
  Либо мой голос был слишком грозный.
  Ворота распахнулись.
  "Госпожа Ирида..."
  "Оооооооо!
  Что-то изменилось в доме Дианы, - я погрозила рабу пальчиком. - Раньше вы меня госпожой не называли".
  "Рабыня Дездемона сбежала..."
  "Рабыня Дездемона сбежала, - я пожала плечами. - Какое мне дело до рабынь и рабов.
  Я - всего лишь гостья в доме своей подруги Дианы".
  "Рабыня Дездемона с вами была".
  "Ну, и что, - я фыркнула.
  Во мне все похолодело.
  Неужели, меня подозревают?
  Что я участвовала в побеге Дездемоны. - Значит, я теперь без рабыни осталась?
  Попрошу Диану.
  Она мне другую рабыню выделит.
  Рабыню, которая не сбежит.
  Или раба..." - Я потрепала раба по щеке.
  "Пальцы у тебя ледяные, госпожа Ирида".
  "У меня не только пальцы ледяные, - я фыркнула. - У меня сердце ледяное.
  Пообщалась с нордячкой.
  Вся заледенела".
  Я оставила раба обдумывать мои слова.
  Вбежала в спальню:
  "Мешок.
  Какой-нибудь мешок.
  В него заверну драгоценную тунику.
  Не в рубинах, сапфирах, бриллиантах и изумрудах же мне бежать по ярмарке. - Я подхватила тончайшее покрывало из шкуры белого волка. - В шкуру заверну тунику. - И тут же сама себя снова пугала. - Если ее никто еще не нашел. - Я выбежала в сад.
  Не осматривалась по сторонам.
  Убедила себя, что нет больше времени на осторожности.
  Перелетела через каменную ограду.
  С другой стороны присела на корточки.
  Вытащила потайной камень: - Уффффффффф!
  Туника на месте. - Меня обдало жаром. - Зачем заранее думала о плохом?" - Я бережно завернула тунику с нашитыми драгоценными камнями.
  Теперь уже - осторожно - вернулась в сад Дианы.
  "Дорогая моя невеста!" - передо мной выросло облако.
  Оно загораживало собой сразу все дорожки в саду.
  Я проморгалась.
  Облако превратилось в толстого человека.
  
  "Купец Помпей?"
  "Зачем же так по-ярмарочному, - купец тянул ко мне пухлые руки.
  Ко мне, или к драгоценной тунике. - Я и ты - жених и невеста, Ирида.
  Называй меня - Помпеюшка".
  "Помпеюшка, - я проблеяла с сарказмом. - А твоя жена Флотильдочка знает, что ты ее бросаешь ради меня?"
  "О моей жене, зачем ты сказала? - Купец Помпей яростно замычал. - Все настроение испортила, весталка.
  Я шел к тебе с любовью.
  Теперь любовь быстро опала".
  "Была ли любовь, купец Помпей?
  Ты увлекся моим танцем..."
  Молча подумала:
  "Накаркала, что за мной могут следить.
  Почему не огляделась по сторонам в саду?
  Торопилась.
  Вот и попалась в лапы купца. - Но начала с собой спорить: - Туника у меня.
  Что изменилось бы, если бы Помпей меня остановил без туники?
  Начал бы расспрашивать.
  Сейчас есть шанс, что я от него сбегу".
  "Ты своим танцем меня тогда преступно завлекла, весталка".
  "Вот как, купец? - Я решила не сдаваться.
  Говорила с нажимом. - Теперь ты говоришь, что я тебя преступно завлекла танцем.
  Но тогда ты сюсюкал, что я своим танцем тебя воспламенила.
  Все честно, купец.
  Мой - танец.
  Твоя - туника.
  Ты сам обещал тунику за танец".
  "Но не с драгоценными камнями тунику я обещал, весталка".
  "Ты мне принес эту тунику.
  Жениться предлагал".
  "Почему? - купец растирал ладони. - Почему ты споришь со мной, Ирида?
  Отдай тунику".
  "Тунику отдам.
  Но драгоценные камни - рубины, бриллианты, изумруды и сапфиры с нее - себе оставлю".
  "Все отдашь".
  "О драгоценностях мы не уговаривались".
  "Я сильнее тебя, весталка.
  Ты - никто.
  Нищая приживалка в доме своей бывшей подруги".
  "Я так часто слышу в последнее время, что я нищая, - я показала зубки, - что уже не обращаю внимания на это слова".
  "Тунику..." - купец Помпей подался вперед.
  Я отпрыгнула назад.
  "Не прыгай от меня, Ирида.
  Мне тяжело за тобой бегать.
  Но я тебя все равно раздавлю".
  
  "Я тебе, купец, ничего не должна".
  "Моя туника..."
  "Не докажешь, что туника твоя, Помпей.
  Ты сказал, что никто не знает, что ты ее купил.
  Ты ее приобрел тайно.
  Возможно, что не совсем честным путем".
  "Когда девушку бьют, то ей никто не может ничем помочь", - купец пыхтел.
  "Бесстрастное выражение на твоем лице не выдает чувств, Помпей, - я пока увертывалась от толстого купца.
  Но понимала, что так долго не протянется. - Отправляйся к своей жене Флотильде.
  Забудь о тунике".
  "Ты думаешь, что я тебя отравлю, или расправлюсь другим способом, весталка?
  Правильно думаешь".
  "Я предполагаю, что ты начнешь приставать ко мне, Помпей".
  "Ты сама так думаешь, Ирида".
  "Я думаю, что я не я.
  Ты - добрый, купец Помпей..."
  "Я тронут твоим доверием, весталка.
  Постараюсь избавить тебя от неприятного чувства".
  "Во мне нет пока неприятного чувства, Помпей.
  Оно - вне меня".
  "Не уйдешь от меня, Ирида".
  "Не уйду, а убегу".
  
  
  ГЛАВА 499
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "О чем ты говоришь, весталка?" - глаза купца недобро сверкнули.
  Он прижал меня к каменной ограде.
  Вдавливал меня в камни.
  "Туника - не причина меня убивать, Помпей", - я пропищала.
  С удивлением думала, что купец больше хочет мне отомстить, чем забрать тунику.
  "Ты слишком много обо мне знаешь, Ирида".
  "Что я о тебе знаю, купец?
  То, что ты хотел изменить своей жене?
  Что ты подарил мне драгоценную тунику.
  Это не знания, купец.
  Любой философ тебе докажет, что я ничего не знаю о тебе".
  "Я от удивления даже не могу дышать, Ирида".
  "Ты не можешь дышать, потому что живот тебе мешает, Помпей.
  Кстати, он упирается в меня.
  Если ты не почувствовал еще меня.
  Твой живот и мне мешает".
  "Ты мне нравишься, весталка".
  "Разве можно любить и подозревать в воровстве туники, купец?
  Неужели, можно любить и пытаться убить?"
  "Ты меня несправедливо обвиняешь, Ирида.
  Я избавлю тебя от неприятных мыслей". - Купец Помпей немного отодвинулся.
  Я вздохнула с облегчением:
  "Разойдемся мирно, Помпей?"
  Я так не думаю, весталка".
  "Если бы ты хотел меня убить, купец, то давно бы убил бы".
  "Я терзался сомнениями, весталка.
  Но сейчас сомнения от меня ушли.
  Я задушу тебя голыми руками, Ирида". - Купец сомкнул пальцы на моем горле.
  "Я в отчаянье, Помпей, - я захрипела. - Лучше ты стукни кулаком в стену.
  Боль успокоит тебя".
  "Я тебя не убиваю, весталка.
  Я просто пытаюсь задушить".
  "Я тебя тоже не убиваю, купец Помпей, - у меня в глазах потемнело.
  Но я нашла в себе силы. - Я просто пытаюсь тебя остановить".
  Я воткнула иглу в куда-то купцу.
  
  Подумала:
  "Пора бы уже вспомнить, что я настоящая весталка.
  Была жрицей в храме Весты.
  А то только языком болтала о своем весталчестве".
  Я почувствовала облегчение.
  Купец Помпей мешком свалился у моих ног.
  "Надеюсь, что я не перепутала иглы, - я озабоченная склонилась.
  Выдернула иглу акации из купца. - Красная игла - с сонным ядом.
  Черная - со смертельным.
  Эта игла вроде бы красная.
  Но с оттенком черного. - Я извернулась.
  Сделала три шага от купца. - Вроде бы дышит.
  Сопит.
  Когда очнется, то ничего не будет помнить. - Спасительная мысль осветила меня: - Персики!
  Купец Помпей тогда ночью признался мне, что ходит воровать персики из сада Дианы.
  Для Помпея эти персики - самые сладкие. - Я подобрала персик с земли.
  Второй.
  Третий.
  Собрала около купца кучку персиков: - Теперь выглядит, будто Помпей воровал персики.
  Затем его хватил удар...
  Или Помпей сам проснется.
  Надеюсь, что ему хватит сообразительности без шума сбежать из сада Дианы... - Я не выдержала.
  Забрала из кучи персиков самый большой и дурманяще ароматный. - Какие купцы все жадные. - Я откусила от персика. - Ха!
  Теперь и я торговка.
  В некотором смысле. - Я подхватила шкуру с туникой.
  Сдерживала себя, чтобы не побежать. - Если побегу, то привлеку внимание рабов.
  Девушка не должна бегать по саду.
  Либо - степенно должна прогуливаться.
  Либо - танцевать".
  Танцевать мне не хотелось сейчас.
  Поэтому я пыталась изобразить важную походку.
  "Что с моей головой?" - Из дома вышел надсмотрщик над рабами Акустий.
  Стучал ладонью по лбу.
  "Вот так встреча, - я бросила шкуру волка с туникой на мраморную скамью.
  Присела на них. - Акустия мне еще не хватало.
  Но он же должен еще спать.
  Надеюсь, что Акустий не обратит на меня внимания".
  Я застыла на драгоценностях.
  Но, чтобы Акустий не заметил меня - не могло произойти.
  Слишком я заметная.
  "Ирида?"
  "Да, Акустий".
  "Рабыня Дездемона сбежала, - надсмотрщик над рабами тяжело присел на скамью рядом со мной. - Ты ей помогла?"
  "То, что рабыня Дездемона сбежала от тебя - не удивительно, - я прошипела. - Ты же ее хотел на кол посадить.
  Но я рабыне не помогала ни в чем. - Правда.
  Потому что Медуса выручила Дездемону.
  Я просто была занята другими делами. - Дездемона прислуживала мне.
  Зачем я буду отпускать услужливую рабыню".
  "Да.
  Вы с Дездемоной неплохо развлекались", - надсмотрщик над рабами икнул.
  
  "Не понимаю твоих намеков, Акустий", - я пробормотала.
  "Тебе не выгодно освобождать рабыню, - надсмотрщик над рабами ладонями растирал лицо. - Меня усыпили.
  Может быть, хотели до смерти отравить.
  Но они не знают Акустия. - Надсмотрщик погрозил кулаком небу.
  Словно угрожал богам Олимпа. - Я с детства принимаю яды в малых дозах.
  Меня очень трудно отравить.
  Хотя голова кружится.
  И ноги, словно из песка".
  
  "Иди, выспись, Акустий, - я постаралась сказать с заботой. - Тебе нужно лежать".
  "С тобой я бы полежал, Ирида".
  "На подобную жертву я не пойду, надсмотрщик над рабами.
  Даже ради твоего здоровья".
  "Никуда ты не денешься от меня, - Акустий махнул рукой. - Но не сейчас.
  Я должен вернуть Дездемону.
  Больше не буду с ней заигрывать".
  "Ты заигрывал с Дездемоной, Акустий?"
  "Я ее берег".
  "Ты ее кнутом бил".
  "Бил, значит, любил.
  Но сегодня же я посажу Дездемону на кол".
  "Сегодня? - У меня во рту пересохло. - Но ты не поймаешь рабыню.
  Она, наверно, уже далеко".
  "Никуда не сбежит рабыня", - Акустий натужно захохотал.
  Хохот перешел в надрывный кашель.
  Я старалась удержать надсмотрщика над рабами в разговоре.
  Задерживала его.
  Давала возможность моим подругам сбежать.
  Вдруг, с ужасом поняла:
  "Медуса сказала, что не уплывет, не попрощавшись со мной...
  Кошмар".
  "За Хересом - горы, - надсмотрщик над рабами рассуждал. - В горах разбойники и тигры.
  Дездемона не сунется ни к тем, ни к другим.
  С восхода - болота с ядовитыми змеями и пауками.
  Девушки не ходят в болота.
  Морем?
  Я успею сообщить стражникам.
  Если какая-то добрая душа возьмет на свою галеру беглую рабыню, то всех схватят.
  Думаю, что скоро мне приведут Дездемону.
  Она же в цепях и в ошейнике..."
  "Дездемона - в цепях рабских и в ошейнике рабыни, - я молчала и застывала. - Акустий ошибается.
  Дездемона была без цепей и без ошейника.
  Значит, кузнец снял с нее оковы.
  Но как?
  Ведь Медуса при себе не имела глиняную табличку на рабыню.
  Дездемона принадлежала Акустию.
  Неужели, кузнец пошел на преступление?
  Нарушил закон цезаря?
  И мне кажется, что я знаю, кто этот купец". - Приятно тепло разлилось на сердце.
  На сердце тепло.
  А в попку покалывают драгоценные камни.
  "Ирида?"
  "Да, Акустий".
  "Ты все время ерзаешь.
  Шкуру волка под себя подстелила".
  "Я - девушка нежная.
  Мраморная скамья слишком твердая для меня.
  Вот я и подкладываю под себя все, что мягкое".
  
  "Во мне нет мягкого, Ирида".
  "В тебе нет мягкого, Акустий.
  Поэтому я на тебя не присаживаюсь".
  "Ирида".
  "Да, Акустий".
  "Продолжай.
  Ты меня лечишь своими сладкими словами.
  Я всегда лечился любовью". - Акустий приложил влажную ладонь к моей левой груди.
  "Акустий.
  Не лапай весталку.
  Я пожалуюсь Диане.
  Она - твоя хозяйка".
  "Диана - моя хозяйка.
  Это правда.
  Но только потому, что она владеет этим домом.
  Я не пытаюсь затащить Диану на свое ложе.
  Скажу честно.
  Диана мне нравится.
  Но ты нравишься мне еще больше, чем Диана".
  "Я слышала, что у тебя есть любовник", - я решила резко сменить тему.
  "Откуда я знаю, - надсмотрщик над рабами развел руками. - Смотря, кого злые языки называют моим любовником.
  Сейчас я думаю о тебе, Ирида".
  "Ты же отравлен, надсмотрщик над рабами.
  Отравленные не думают.
  Отравленные не желают".
  "Только часть меня отравлена, - Акустий расхохотался. - Но другая часть бодрствует.
  Она - другая часть - сначала посадит беглую рабыню Дездемону на кол.
  Потом посадит тебя на..."
  "Мне необходимо знать", - я пролепетала.
  Не придумала, что мне необходимо знать.
  Главное - тянуть время.
  Может быть, Акустий снова заснет?
  "Ты можешь доказать свою невинность, весталка?"
  "Чтооооооо?
  Обалдел, надсмотрщик над рабами?"
  "Судя по тому, как ты разозлилась...
  По тебе итак видно, Ирида - невинная овечка!".
  "Своим умом ты ничего не добьешься, гадкий надсмотрщик над рабами".
  "Ирида!
  Я требую, чтобы ты прямо сейчас возлегла со мной".
  "Но ты же сказал, что сначала посадишь рабыню Дездемону на кол, - я ядовито напомнила. - Затем уже обратишь свой взор на меня".
  
  "Ты не доверяешь, мне, Ирида.
  Не разочаровывай меня.
  Ты обязана меня утешить.
  При тебе мягкое покрывало.
  Постелем в саду под яблоней.
  На покрывале я покажу свою любовь".
  "Тунику одерни, надсмотрщик над рабами".
  "Зачем?"
  "Твоя любовь и так видна из-под туники".
  "Ирида!" - надсмотрщик над рабами прижался ко мне каменным бедром.
  Поцеловал в шею.
  Оттолкнул меня.
  Но опустил руки на мои плечи.
  Заглядывал в лицо.
  "Хочешь предложить мне стать твоей женой, Акустий?"
  "Поооо...
  Почему ты так подумала, Ирида?"
  "Взгляд у тебя жениховский.
  Мне знаком этот затуманенный взгляд. - Я вспомнила, как купец Помпей смотрел на меня после моего танца. - Так мужчина смотрит на девушку перед тем, как сделать ей предложение стать его женой".
  "Я подумаю.
  Под мою ответственность, Ирида.
  Если откажешь, то я не спущу с тебя глаз.
  Не надейся, что будешь спать без меня, весталка".
  "Я в счастливом смятении, Акустий, - я проблеяла. - Еще и ты в женихи напрашиваешься.
  Я часто разочаровывалась.
  Потеряла осторожность.
  Заигрывай со мной, надсмотрщик над рабами.
  Поддразнивай меня.
  Но я не согласна..."
  "Ты не боишься моего гнева, весталка?"
  "Я готова кусать свои локти, Акустий.
  У тебя изменилось лицо.
  Оно стало похоже на мрамор".
  "Ирида!
  Ты не умеешь шутить.
  Ты в положении нищей.
  Будешь делать то, что я захочу.
  Считай это своей работой на меня, Ирида.
  Может быть, тогда тебе будет легче сойтись со мной".
  
  "Стать твоей женой, надсмотрщик над рабами?
  Променять свободу на твое покровительство?
  Я очень злюсь на тебя.
  В то же время радуюсь".
  "Тон твой безразличный, весталка".
  "Зачем я тебе нужна, надсмотрщик над рабами?
  Я же нищая".
  "Если ты согласишься стать моей, то у тебя появятся монеты".
  "Как же Артемида?"
  "Что Артемида?"
  "Твоя родная сестра Артемида.
  Она же - твоя невеста".
  "Артемида не стремится к нашей свадьбе, - Акустий грыз ногти. - Нет.
  Она не против.
  Но она не в восторге".
  "Зато у нее есть выбор".
  "А у тебя, Ирида, выбора нет".
  "Я не могу тебе отказать, Акустий.
  Слишком твое предложение великодушное.
  Я спала и мечтала стать твоей.
  Хоть наложницей, хоть женой.
  Видишь, как я старательно прячу радость".
  "Ты свою радость далеко запрятала, Ирида.
  Я ее даже не вижу".
  "Мне ничего не остается другого, как..." - Я сделала длительную паузу.
  "Тебе ничего не остается ничего другого, как стать моей", - надсмотрщик над рабами расхохотался.
  Он, неожиданно для меня, резко дернул за шкуру волка под моей попкой.
  Я слетела с мраморной скамьи.
  Упала на четвереньки.
  "Я думал, что на шкуре будет удобно, - Акустий продолжал ржать. - Но вижу, что ты уже готова". - Надсмотрщик над рабами навалился на меня.
  "Как обезьяна, - я запыхтела. - Ты, Акустий, не человек.
  Ты, как огромный обезьян".
  "Ты была с обезьяном, весталка?
  Охотно верю.
  Вы, весталки, слишком уж..."
  "Обезьян хотел.
  Но я не хотела.
  Теперь - та же самая ситуация.
  Только обезьян другой. - Я почувствовала, что нельзя медлить. - Я говорила, что ты не оставил мне выбора, Акустий. - Отравленная игла акации вонзилась в ляжку надсмотрщика. - Люди сами виноваты в своих бедах.
  Этим мы отличаемся от животных".
  "Ирида?"
  "Да, Акустий", - я проблеяла.
  Удивлена, что надсмотрщик над рабами после укола иглой еще может разговаривать...
  "Меня кто-то кольнул.
  Наверно, скорпион".
  "На тебя яд скорпиона не действует, Акустий?"
  "Смотря, какой скорпион.
  Если самка скорпиона... - Акустий вытаращил глаза на тунику с драгоценными камнями. - Камушки интересные", - надсмотрщик над рабами прошептал.
  К моему величайшему успокоению заснул.
  Он свалился с лавки.
  "Меня здесь не было, - я огляделась по сторонам. - Выйду через сад соседа.
  Не желаю, чтобы рабы Дианы увидели, как я выхожу из ее сада.
  Купец Помпей, надсмотрщик над рабами Акустий - спящие.
  Многовато для скромной весталки". - Я перелезла через каменную ограду.
  Прошла по чужому саду.
  Выискивала выход не через ворота.
  
  "Я долго тебя ждал, вакханка", - из-за пальмы вышел поспешно стареющий мужчина.
  Отбросил палку-копалку.
  Вытер руки о грязную рваную тунику.
  "Я не вакханка".
  "Я ждал вакханку".
  "Я - весталка.
  Вакханка позже придет".
  "Зачем мне весталка?"
  "Я тоже тебе так скажу, почтенный муж.
  Зачем тебе весталка".
  "Если ты не вакханка, то, как оказалась в моем саду?"
  "Я?
  Йа?
  Я шла и заблудилась.
  Да!
  Я задумалась о ценах на рис.
  Так задумалась, что нечаянно вошла в твой сад.
  Мне же в порт нужно".
  "Я искренне хотел купить твои ласки, - хозяин сада не выглядел озлобленным. - Думал, что ты обыкновенная вакханка.
  Но теперь вижу - ты не она.
  Я понял.
  Но тогда, что мне с тобой делать?"
  "Ничего со мной не делай.
  Почему, если девушка, то обязательно с девушкой надо что-то делать", - я показала зубки.
  Отравленных игл акации у меня на всех деловых хватит.
  "Не сердись на меня, весталка, - хозяин выставил перед собой руки. - Твой дерзкий ответ убедит любого, что ты невинная.
  Но ты ходишь по чужим садам.
  А все знают, что по чужим садам бродят только весталки".
  "Я хочу - как можно скорее - покинуть твой сад, - я подумала и добавила, - добрый хозяин".
  "Мое имя - Полифен, - широкая улыбка расплылась по лицу хозяина.
  "Я - Ирида", - я решила не скрывать свое имя.
  "Ирида.
  Ты мою жену Фитосферу не видела?"
  "Диану видела, Медусу видела, - я загибала пальчики.
  Очень хотела помочь Полифену.
  Он выглядел очень несчастным. - Дездемону видела, Алехандру, Мандрагору.
  Купца Помпея видела.
  Акустия видела.
  Но Помпей и Акустий вряд ли могут быть твоей женой.
  Твоя Фитосфера - красивая?"
  "Я не помню".
  "Ты не помнишь, как выглядит твоя жена?"
  "Вернее - я не знаю, как она сейчас выглядит, - Полифен опустил руки.
  Голос его дрожал. - Мы расстались три раза по десять лет назад.
  Сразу после свадьбы.
  Мы даже не вкусили плодов семейной любви.
  Так что моя Фитосфера - в какой-то степени - тоже весталка.
  Мы в храме поженились.
  Сели в повозку.
  Поехали в мой дом.
  Я смотрел на новую жену.
  Никак не мог прийти к решению.
  Фитосфера спросила меня:
  "Что ты так на меня странно смотришь, муж мой?"
  Я ответил со стыдом:
  "Не знаю, где нам остановиться, Фитосфера.
  Где мы устроим праздник для нас двоих".
  "На площади, где каждый год бывает ярмарка, остановимся, - моя жена обрадовалась.
  Мы ехали, ехали и проехали. - Значит, дальше остановимся, - Фитосфера кусала губки. - Нам нужен тихий скрытый уголок для наших утех".
  Вскоре мы оказались рядом с торфяным болотом.
  "Место холмистое, - я высматривал лужайку. - В Микенах горы и долины.
  Здесь же холмы и болото".
  Мы молчали.
  Постепенно наше молчание становилось более недружелюбным.
  
  "Муж мой, - жена начала злиться. - Ты в любом месте можешь доказать мне свою любовь.
  Даже около торфяного болота".
  "Фитосфера, - я нежно обнял жену. - Я не так представлял первую нашу свадебную ночь.
  На полях и лугах пасется скот.
  Скот на нас смотрит.
  В зеленых кустах прячутся пастухи.
  Представляешь, что они подумают и скажут, когда увидят нас резвящихся.
  Даже через пятьдесят лет эти пастухи будут рассказывать о нас".
  "Пастухи скоро переберутся в Херес.
  О нас забудут".
  "Население Хереса быстро растет, Фитосфера".
  "Так, давай и мы, Полифен..."
  "Фитосфера.
  Не торопись.
  Наши отношения закончатся необратимым.
  Нужно ли тебе это?
  Я тоже хочу доказать тебе и показать.
  Но только не в этой опасной местности.
  Я куплю землю около Херес.
  Земля начнет приносить доход.
  Тогда я тебе и докажу себя".
  "Ты любишь землю больше, чем меня, муж мой, - Фитосфера произнесла тихо. - Ты задумался о земле, а не обо мне".
  "Да, я люблю землю".
  "Я уже забыла, как ты за мной ухаживал перед женитьбой, Полифен".
  "Ты о многом забыла, Фитосфера".
  "Да, от радости, что мы с тобой муж и жена стали, я забыла почти все.
  Но вспомню.
  И не забываю, как ты настойчиво приставал ко мне.
  Пытался залезть под тунику".
  "Ты хочешь моей любви, Фитосфера?"
  "Да, муж мой.
  Дело не в том - хочу ли я, или не хочу.
  Но ты должен".
  "Тогда опускайся на мягкую траву, Фитосфера".
  Фитосфера выпрыгнула из повозки.
  Улеглась на траву:
  "Земля мокрая, Полифен.
  Но и я не сухая".
  "Ветер шевелит траву, жена, - я выбрался из повозки. - Ветер играет с твоими волосами.
  Сначала приведи волосы в порядок". - Я ладонью пытался пригладить волосы жены.
  "Ты боишься коснуться меня, Полифен", - жена захихикала.
  "Я приглаживаю твои волосы, Фитосфера.
  Ветер же их треплет".
  "Оставь мои волосы, муж.
  Во мне есть много, что интереснее волос на голове".
  "Не слишком ли много с нас взял монет жрец? - я отвлёкся от жены. - Мне кажется, что он пожадничал".
  "Нас двое, а жрец был один, - жена задумалась. - Ты мог бы не платить".
  "Ты думаешь, что так легко обмануть жреца, Фитосфера?
  Я не стану тебя разубеждать".
  "Полифен.
  Я готова.
  Поспеши.
  К нам направляются коровы".
  "Очень упитанные коровы, - я восхитился. - У каждой круглые бока".
  Но моя жена мне не ответила.
  Я кашлянул в кулак.
  Снова заговорил:
  "На мокрых землях у болот обычно выращивают рис.
  Рис добавляют в костяную муку.
  Из муки делают солод для пива.
  А вот персиковых деревьев я здесь не нахожу".
  "Где-то кого-то или что-то сжигают, - грудь Фитосферы взволнованно поднималась и опускалась. - Я чувствую запах паленого мяса".
  "В деревне можно жечь все.
  Преимущество деревни перед городом.
  Без сжигания нельзя жить в деревне.
  Поля вокруг покроются костями.
  Я буду разводить овец.
  Не меньше пятидесяти голов.
  А, может быть, и сто.
  Ты хорошая слушательница, Фитосфера.
  Я не зря тебя выбрал в жены".
  "А мне кажется, что я зря стала твоей женой, - Фитосфера ответила с негодованием. - Может быть, ты ничего не можешь?"
  "Теперь, когда мы женаты, мы можем не торопиться в любви.
  Я не хочу всю жизнь кланяться тебе, Фитосфера.
  Я скопил немного монет.
  Ты не должна их тратить.
  Овцы мне кажется очень милыми".
  
  "Полифен.
  Если ты сейчас умрешь, то, сколько человек придут на твои поминки?"
  "Я думаю, что только ты одна будешь на моих похоронах, жена".
  "Ты ошибаешься, Полифен.
  Если ты не докажешь мне, что ты мужчина, то на похоронах своих меня не увидишь".
  "Придется мне поработать сейчас, - я сбросил тунику. - Верь мне.
  Я не хочу, чтобы всю нашу семейную жизнь ты обвиняла меня в том, что я евнух.
  Так мы ничего не добьемся".
  "Наконец", - Фитосфера сладко потянулась.
  "Я не дам тебе повода думать иначе, жена".
  "Так не давай повода, - Фитосфера с удивлением смотрела на меня. - Почему ты не начинаешь, Полифен?
  Я вижу, что ты готов к празднику любви".
  "Ты можешь поклясться мне, Фитосфера?"
  "В чем тебе поклясться, муж?"
  "Поклянись, что ты меня любишь".
  "Люблю, люблю, Полифен".
  "Если любишь меня, то, зачем подгоняешь? - Я присел рядом с женой.
  Крепко сжал кулаки.
  Костяшки пальцев побелели.
  Несколько минут сидел с опущенной головой.
  Затем смело взглянул в глаза жены: - Ты станешь мне изменять, Фитосфера?"
  
  
  ГЛАВА 500
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  ИРИДА И МЕДУСА
  
  "Клянусь, что не стану тебе изменять, муж мой".
  "Кое о чем мы должны поговорить Фитосфера.
  Иначе я не смогу осчастливить тебя собой".
  "Разве сейчас разговоры нужны, Полифен?" - Жена потянулась ко мне.
  "Расскажи о своей матери, Фитосфера".
  "Чтоооооо?"
  "Какова мать, такова и дочь.
  Я хочу знать, во что ты превратишься через тридцать лет".
  "Моя мать умерла, Полифен.
  Ты знаешь".
  "Но у тебя есть сестра".
  "Ты хочешь взять в жены мою сестру Каиссу? - Жена расхохоталась. - Ты даже меня еще не взял, Полифен".
  "Я преодолеваю себя, Фитосфера.
  Сам себе не верю".
  "Ты не скрываешь свое желание, Полифен".
  "Да.
  Мое желание у меня на виду".
  "Просторная туника скрывает страсть мужчин, - Фитосфера улыбнулась. - Но ты сбросил с себя тунику".
  
  "Если у нас будут дети, Фитосфера..."
  "Судя по тебе, Полифен, дети не намечаются..."
  "Наш ребенок может упасть с обрыва.
  Или его затопчут овцы.
  Сколько детей нужно родить, чтобы хотя бы один достиг возраста воина?"
  "Снова между нами встала стена, Полифен, - Фитосфера присела.
  Поправила волосы. - Я не понимаю твое отношение ко мне.
  Мы поженились.
  Жрец нас записал на глиняные таблички.
  Мы должны радоваться и наслаждаться.
  Вместо этого ты разговариваешь о земле, о мертвых, о холмах.
  Мои холмы должны тебя интересовать, Полифен".
  "Я изо всех сил стараюсь, Фитосфера.
  Проклинаю себя.
  Но никак не могу тебя так просто повалить".
  "Нет любви, нет детей, Полифен.
  Еще вчера ты пытался меня соблазнить.
  Но сегодня - задумчивый и холодный.
  Даже - поглупевший".
  "Возможно, что ты все придумываешь обо мне, Фитосфера.
  Я по-прежнему желаю тобой обладать.
  Но до нашей женитьбы я спешил.
  Боялся, что другой перехватит тебя.
  Уведет мою невесту.
  Теперь же я - твой муж.
  Я успокоился.
  На жизнь и твое тело смотрю иначе.
  Все равно, как залез в чужой сад.
  В чужом саду надо спешить.
  В своем саду спешить некуда.
  Перезревший персик сам ляжет в ладонь".
  "Персик уже созрел".
  "Персик созрел, Фитосфера.
  Но и завтра он будет... персик то...
  Какое это имеет значение?"
  "Ты не спешишь ко мне, муж, - Фитосфера медленно натянула тунику.
  Забралась в повозку. - Я думаю, что нужно возвращаться в Храм Зевса".
  "Мы только что из Храма Зевса, - я прыгнул в повозку. - Туда-сюда ездить - только ослов зря гонять".
  "Ты не хочешь меня, Полифен".
  "Хочу.
  Ты же видишь, Фитосфера".
  "Он желает, а ты - нет".
  "Разговариваешь непонятно, Фитосфера".
  "Мы вернемся в Храм Зевса.
  Жрец нас разлучит.
  Я больше не хочу быть твоей женой, Полифен".
  "Но ведь мы еще с тобой не были, как муж и жена".
  "Нет, Полифен.
  Мы как раз были с тобой, как муж и жена.
  Как муж и жена, которые прожили вместе тридцать лет.
  И успели надоесть друг другу".
  "На жреца у меня больше нет монет, Фитосфера.
  Я коплю монеты, чтобы купить землю и овец".
  
  "Жрец нас разведет без монет.
  До года женитьбы - бесплатно".
  "Фитосфера".
  "Да, муж мой Полифен".
  "Но, если ты перестанешь быть моей женой, я снова стану приставать к тебе.
  Буду добиваться близости.
  Изомну твою тунику.
  Потому что буду бояться, что тебя уведет другой жених".
  "Я тогда начну вопить, как резаная.
  Мой крик услышат даже в Афинах".
  "Я тебе верю, Фитосфера.
  Улыбка у тебя ослепительная.
  Но, если я сейчас стану приставать, то ты, наоборот, будешь радоваться".
  "Да.
  Потому что мы муж и жена.
  Но ты не пристаёшь ко мне, Полифен".
  "Как все сложно, Фитосфера.
  До свадьбы я горел желанием.
  Но ты не давала себя.
  После свадьбы ты даришь себя.
  Но желание мое не может тебя опалить.
  Я стал мудрее и спокойнее".
  "Вакханки тебя успокоят, Полифен", - Фитосфера подгоняла ослов.
  Мы возвращались в Храм Зевса.
  Моя жена нахмурилась.
  Прикусила губу.
  Я почувствовал, как мое желание возросло.
  Чем ближе развод, тем сильнее становилась моя страсть.
  "Это всего лишь борьба с самим собой", - я бормотал.
  Уже хотел наброситься на жену.
  Но ослы резко остановились.
  Нам дорогу перегородила колесница.
  Красавец патриций не спешил освободить нам путь.
  Патриций пронзал мою жену взглядом.
  Раздевал ее в своих мыслях.
  "Бывает, что в навозной куче светится жемчужина, - патриций мимолетно мазнул по мне взглядом.
  Но обращался к моей жене. - Красавица из красавиц.
  Прелестница из прелестниц!
  Что ты делаешь в грязной повозке?
  Надеюсь, что этот крестьянин тебе не муж?
  Ты - царица!
  Разбойники ограбили твой караван.
  Перебили твоих рабов и стражников.
  Забрали твои богатства.
  Теперь ты вынуждена трястись в разбитой повозке с крестьянином".
  "Фитосфера - не царица", - я не знал, как реагировать на слова знатного патриция.
  У богатых свои развлечения.
  Стукнет меня саблей по голове...
  Но моя жена знала, как реагировать на сладкие речи молодого богатого красавца патриция.
  Оно распахнула глазища.
  И таинственно улыбалась.
  "Перебирайся в мою колесницу, царица", - патриций моей жене подал руку.
  Я сидел с открытым ртом.
  Фитосфера легко перепорхнула в колесницу.
  Сразу засияла, как царица.
  Величественно подняла подбородок:
  "Патриций.
  Надеюсь, что в делах ты столь же дерзкий, как в речах".
  "Я пылаю желанием облобызать тебя, прелестница", - патриций сказал.
  Патриций сделал.
  Он жадно поцеловал мою жену в губы.
  Фитосфера не сопротивлялась.
  "Твое желание не остынет, если ты увидишь торфяное болото?" - Фитосфера спросила строго.
  "Ничто не снимет мое желание, красавица.
  Только ты".
  "На ложе будешь думать об овцах и о земле?"
  "Ты - моя овца".
  "Тогда я согласна", - Фитосфера прижалась к патрицию.
  Он развернул колесницу.
  Кони легко понесли патриция и мою жену.
  Как на Олимпиаде неслась колесница.
  "Фитосфера, - я подгонял ослов.
  Тяжелая повозка с трудом двигалась. - Жена моя.
  Что же ты делаешь?
  Жрец еще не разъединил нас.
  Ты остаёшься моей женой. - Я рыдал.
  Кусал кулаки. - Патриций тебя бросит.
  Он страстно желает тебя, потому что ты не его жена.
  Я теперь тоже готов наброситься на тебя, Фитосфера.
  Потому что ты снова стала недоступная для меня".
  Разумеется, что ни патриций, ни моя жена Фитосфера меня не слышали.
  Я вопил для своего успокоения. - Хозяин сада Полифен вытер набежавшие слезы. - Три по десять лет прошло.
  Я же все еще хочу вернуть свою жену.
  Время от времени утоляю тоску с вакханками.
  Весталка!
  Хочешь на время превратиться для меня в вакханку?"
  "Все мое хорошее к тебе отношение исчезло, Полифен, - я фыркнула. - Я тебя жалела.
  Но ты захотел сделать меня - весталку - вакханкой.
  Подумай в одиночестве о своей глупости". - Я смело отстранила Полифена.
  Вышла из его сада.
  Проскользнула в ворота.
  "Подлец, - я шагала по улице. - Мог бы попытаться меня остановить.
  Неужели, я его ничем не заинтересовала?
  Все обожают весталок.
  Любуются нами.
  Но время предпочитают проводить с вакханками".
  
  Настроение мое ухудшалось и ухудшалось.
  Я прижимала к груди шкуру белого волка.
  В нее завернута туника с драгоценными камнями.
  В порт я вбежала.
  "Ирида, - Диана подпрыгивала и размахивала руками.
  Привлекала мое внимание. - Ты сейчас мимо всех пролетишь.
  В море уйдешь".
  "Я задумалась".
  "Ты бледная, Ирида.
  Что тебя печалит?" - Дездемона, Алехандра, Медуса и Диана обступили меня.
  "Ты долго отсутствовала, Ирида, - Медуса обняла меня. - Мы уже давно погрузились.
  Ждем только тебя...
  Попрощаться".
  "Ирида, - Дездемона смотрела на шкуру белого волка. - Эта шкура на нашей кровати лежала".
  "Звучит нежно - на нашей кровати", - Алехандра облизнула губки.
  "Вот", - я развернула шкуру.
  Отвлекала всех от скользкой темы моей с Дездемоной кровати...
  Сапфиры, рубины, изумруды и бриллианты заискрились в солнечных лучах.
  "Какая красота!" - мои подружки - а я уже твердо решила, что все они мои подружки - запищали в изумлении.
  "Драгоценные камни.
  Бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды. - Я проблеяла. - Здесь много.
  Они настоящие.
  Не подумайте, что...
  За один средний рубин меняла мне отсыпал сто золотых".
  "Ого!
  Ирида!
  Мы не спрашиваем, откуда у тебя столько драгоценностей".
  "Вы знаете, откуда.
  Я говорила.
  Намекала.
  Но теперь это не важно.
  Медуса, Дездемона, Алехандра.
  Это вам на новый дом и на жизнь в Норде".
  "Ты с ума сошла, Ирида", - Медуса распахнула глазища.
  "Мы сами заработаем", - Дездемона пропищала.
  "Тебе эти драгоценности нужнее, Ирида", - Алехандра с печалью смотрела на меня.
  "Ирида, не свети богатством, - Диана зашипела.
  Помогла мне завернуть тунику с драгоценными камнями в шкуру волка. - Никто, кроме нас, не должен знать".
  "Забирайте", - я пыталась всучить сверток Медусе.
  "Ни за что, Ирида".
  "Я не прошу.
  Я не предлагаю.
  Я требую. - Я зашипела. - Вдруг, случится так, что я и Диана будем вынуждены сбежать из Херес к вам в Норд.
  Тогда драгоценности нам всем будут очень нужны".
  "Оставь здесь тунику, Ирида".
  "Слишком опасно.
  Зато в Норде у вас драгоценности будут в безопасности".
  "Ты так уверена, Ирида?"
  "Я уверена и не так", - я все же всучила сверток Медусе.
  "Мы не будем тратить твои драгоценности, Ирида, - Медуса прошептала. - Они будут ждать тебя".
  "Нет смысла в драгоценностях, если не тратить их", - я погрозила Медусе пальчиком.
  
  "Ирида, - Алехандра воскликнула и приложила ладошку к губам. - У тебя на шее синяки намечаются.
  Следы пальцев.
  Тебя душили?
  Кто посмел?"
  "Мой жених купец Помпей душил меня", - я усмехнулась.
  "Мы его сейчас..."
  "Не надо его сейчас, - я погладила Алехандру по головке. - Я его уже..."
  "Убила?" - мои подружки спросили с восхищением.
  "Не знаю.
  Вроде спал.
  Я его отравленной иглой уколола.
  У меня иглы со смертельным ядом и с ядом, который усыпляет.
  После сна человек ничего не помнит за последний день.
  Я не поняла, какая игла была.
  Затем Акустий ко мне приставал..."
  "Акустий? - Медуса задрожала мелко. - Но он же должен был спать".
  "Акустий сказал, что с детства принимает яды в малых количествах. - Я поцеловала Медусу в губы. - Пришлось и Акустия уколоть иглой акации.
  Акустий точно не умрет.
  Иначе нельзя было.
  Он грозился догнать Дездемону.
  А потом, как я уже сказала, пожелал меня обидеть".
  "Ирида!
  Ты столько натерпелась за короткое время".
  "Я знаю больше, чем говорю, - я ответила с неохотой. - Помпей и надсмотрщик над рабами Акустий - быстро было.
  Я же хотела уйти через другой сад.
  Через соседний".
  "Через сад Полифена?" - Разумеется, что Диана знает своих соседей.
  "Да, через сад Полифена, - я прищурилась. - Ты любишь соседа, Диана?
  Хочешь стать его женой?
  Или его вакханкой?
  Он мне предлагал..."
  "Вот сама и становись женой Полифена, - Диана надула губки. - Он очень нудный".
  "Полифен предлагал мне стать его женой.
  Только - вакханкой.
  Но это долгая история.
  Он рассказал о своей жене Фитосфере.
  Она тридцать лет назад, сразу после свадьбы, бросила его.
  Умчалась в колеснице с молодым красавцем патрицием".
  "Врет все, Полифен, - Диана расхохоталась. - Каждый раз у него новая история.
  Он забывает, о чем раньше рассказывал.
  Снова начинает придумывать.
  Но он не злой.
  Странный просто.
  Говорят, что он сражался за цезаря.
  Камень от катапульты ударил Полифену в голове.
  С тех пор Полифен - загадочный".
  "Хм.
  А мне его рассказ показался правдоподобным".
  "Полифен часто заходит в мой шатер на ярмарке, - Диана смеялась. - Ты, Ирида, если будешь со мной торговать..."
  "Буду.
  Я уже стала торговкой".
  "То наслушаешься рассказов Полифена.
  То он на ковре-самолете летал.
  То плавал в брюхе огромной рыбы.
  То был мужем царицы Клеопатры.
  То женат был на цезаря.
  Тебе рассказал другую историю"
  "Диана?"
  "Да, Ирида".
  "Разве один человек не может вмещать в себя все? - Я засомневалась. - Вдруг, все это с Полифеном произошло?
  Мы же не знаем?"
  "Мы поговорим с ним завтра", - Диана перестала смеяться.
  "Почему завтра?
  Почему не сегодня, Диана?"
  
  "Диана, Ирида, - Дездемона опустила свою хорошенькую головку на мое плечо. - Вы уже полностью в свои дела погрузились.
  Выглядите, как две настоящие подружки.
  Нам же нужно спасаться из Херес".
  "Время отплывать", - Медуса не смотрела мне в глаза.
  "У кого-то праздник великий, - я подняла подбородочек. - За ярмаркой шумят и веселятся".
  "Совсем неплохо было в камышах на реке, - Алехандра вспомнила. - Мы тоже шумели и смеялись".
  "Играли в Оседлай кита".
  "Мы думали об одном".
  "Прощание может растянуться до вечера", - я пробормотала.
  Молча обняла Медусу.
  Затем - Алехандру.
  Дездемону...
  Диана тоже расцеловалась со всеми.
  Медуса взяла меня за руку:
  "Ирида..."
  "Нет, Медуса, - я покачала головой. - Не надо слов.
  Не надо о серьезном".
  "Ирида.
  Ты говоришь, словно у нас траур", - Алехандра провела ладонью по глазам.
  "Разве..." - Дездемона хотела сказать что-то важное для нее.
  Но замолчала.
  Я отвернулась.
  Медленно побрела из порта.
  Диана взяла меня за руку.
  Мы дошли до ярмарки.
  Только тогда я оглянулась.
  "Галера уже далеко в море, - Диана поняла меня. - У них новая жизнь".
  "У нас тоже новая жизнь, - я пропищала. - Каждый день - новая жизнь.
  Надеюсь".
  Мы вернулись в дом.
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "А где Акустий?"
  "Здесь лежал.
  Около мраморной скамьи".
  "Как ты думаешь, Ирида.
  Акустий очнулся?
  Сам ушел?
  Или его нашли и унесли рабы?"
  "То, что я думаю - не важно.
  Главное, что Акустия нет в саду.
  Проведаем Помпея?"
  "Где он?"
  "Под персиковым деревом".
  
  "Помпея тоже нет, - Диана остановилась, когда мы обошли сад. - Его тоже унесли".
  "Кто его унес?
  Он слишком тяжелый.
  Не поднять купца".
  "Ты уверена, что Помпей и надсмотрщик над рабами Акустий не вспомнят, что было сегодня?
  Когда очнутся..."
  "Если они очнутся", - я мрачно отвечала.
  "Мы не должны знать о них, - Диана повела меня в дом. - Пусть все думают, что мы не знаем о случившемся".
  Мы вошли в дом.
  Три раба слуги вытаращили на нас глаза.
  "Идите готовить пир", - Диана махнула рабам рукой.
  Они побежали на улицу.
  "Рабы застыли, когда нас вместе увидели", - я засмеялась.
  "Они думают, что ты отравила Акустия и купца Помпея? - Диана сама себя спросила. - Не знают.
  То ли доносить на тебя стражникам.
  То ли благодарить".
  "Мне страшно, Диана".
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Ты, куда направилась?"
  "В свою спальню".
  "Дездемона же уплыла".
  "Ну и..."
  "Ты не боишься спать одна, Ирида?"
  "Я же сказала - мне страшно, Диана".
  "Мне тоже страшно, Ирида.
  Поэтому, - щечки Дианы загорелись розовым, - ты будешь жить со мной.
  В моих залах".
  "С тобой, Диана?"
  "Или ты хочешь с Акустием, Ирида?"
  "С Акустием не хочу".
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Мы же с тобой подружки..."
  "Мы подружки, Диана.
  Хорошо, что ты поняла".
  "Я была поражена твоим поступком, Ирида.
  Ты так просто отдала драгоценности...
  Я бы назвала твой поступок глупым.
  Безрассудным.
  Но...
  Это великий поступок.
  Я тебе уважаю, Ирида".
  "Так мило, Диана".
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Теперь все должны видеть, что ты и я - одно целое".
  "Очень одно целое, Диана".
  "Нам нечего стыдиться, Ирида".
  "Я - весталка.
  Тебя все знают.
  Никто не посмеет нас стыдить, Диана".
  
  Мы пришли в спальню Дианы.
  Я присела на скамью.
  Неловко ерзала.
  Диана кругами ходила вокруг кровати.
  "Ирида?"
  "Да, Диана".
  "Сходим в купальню?
  День был душный".
  "Ты иди, Диана.
  Я к тебе присоединюсь в купальне, - я поправила тунику. - Мне нужно кое-что обдумать". - Просто я не хотела так сразу.
  Нужно хотя бы не вместе появиться в купальне.
  "Я буду ждать", - Диана опустила миленькую головку.
  Кажется, что подруга прочитала мои мысли.
  Диана выбежала из своей залы.
  Я подошла к кровати.
  Присела на шкуру лилового барса:
  "Неужели, мы снова подружились? - Я водила пальчиками по мягкому ворсу. - Невероятно.
  Волшебно.
  Если бы не...
  То я всегда могу уплыть в Норд.
  К Медусе, Алехандре и Дездемоне. - Я вдохнула полной грудью.
  Прилегла на шкуру барса.
  Может быть, на несколько минут заснула. - Сколько времени прошло? - Я открыла глаза.
  Встрепенулась. - Диана еще не пришла?
  Ее увели стражники?
  Обвинили в том, что она отравила Акустия и купца Помпея?" - Я сорвалась с места.
  Понеслась из спальни в купальню.
  Вдруг, услышала из купальни веселый смех.
  Я резко остановилась.
  Сердце мое заколотилось, как соловей в клетке.
  Я спряталась за мраморную статую Венеры.
  Осторожно выглянула.
  "Артемида и Диана, - я чуть не упала в обморок от неожиданности. - Вместе в купальне. - Руки и ноги мои заледенели. - С одной стороны - ничего необычного.
  Никто не мешает Артемиде купаться.
  Но почему они веселятся?
  Диана только сегодня со мной наладила прошлую дружбу.
  Должна была смирено поджидать меня в купальне.
  Она так и сказала, что будет ждать меня.
  Но вместо этого Диана резвится с Артемидой.
  Они держатся за руки и хохочут.
  Им очень весело вдвоем.
  Ах!
  Разжали руки.
  Артемида посыпает голову Дианы розовыми лепестками.
  Диана в ответ осыпает Артемиду... тоже - лепестками роз.
  Почему они хохочут, как безумные?
  Диана что-то рассказала неприличное обо мне?
  Или, наоборот, Артемида сказала смешное обо мне?
  Со мной так ни Артемида, ни Диана не хохотали.
  Со мной ни одна из них не была так свободна и раскрепощена. - Я медленно пятилась.
  Уткнулась спиной в мраморную статую Аполлона: - Только Аполлонов мне сейчас не хватает". - Я уронила Аполлона.
  Он грохнулся.
  Развалился на куски.
  "Ирида?" - Диана выскочила из купальни.
  Артемида приветливо мне махала рукой.
  "Ирида, тебя Аполлон не ушиб?" - Диана заглядывала в мои глаза.
  "Нет, Дианочка, - я едва шевелила губами. - Аполлон не затронул мое сердце.
  Ты с Артемидой купаешься?"
  "Я тебя жду, Ирида.
  Помогала Артемиде.
  Натирала благовониями ее гибкое упругое тело".
  "Этот захватывающий момент я не застала, - я натужно улыбнулась. - Все хорошо, Диана.
  У меня голова заболела.
  Я не стану купаться.
  Подожду тебя в спальне.
  На широкой огромной кровати, на которой так сладко мечтать".
  "Точно, все хорошо, Ирида?"
  "Более чем, - я махнула рукой. - Не обращайте на меня внимания.
  Ты растирала Артемиду.
  Теперь она тебя разотрет с маслом розы.
  Подружки должны помогать друг дружке".
  "Я - скоро", - Диана поцеловала меня в губы.
  Жарко поцеловала.
  Вернулась в купальню к Артемиде.
  Я побежала обратно в спальню Дианы.
  Отыскала чистый пергамент.
  Палочкой на нем чертала иероглифы.
  В иероглифах я не очень.
  Но два знаю точно - иероглиф расставания, и иероглиф возвращения.
  "Пусть Диана расшифровывает эти два иероглифа, как захочет, - я высунула язык от усердия. - Подумает, что я куда-то ушла по делам и скоро вернусь.
  Либо - что я ушла надолго.
  Когда-нибудь вернусь. - Я с окаменевшим сердцем поднялась. - Моя маленькая месть Диане за ее предательство.
  Та, которая подружка, с другими в купальне не должна хохотать. - Я тайно вышла из дома.
  Никем не замеченная, проскользнула за ворота.
  На улице расправила плечи. - Вот и все. - Я вытирала слезинки. - Плохо все начиналось.
  Затем все стало прекрасно.
  И снова - плохо.
  Плохо для меня. - Я наслаждалась своими слезами. - Никому я не нужна.
  Диана даже не поймет, куда и зачем я ушла.
  Она будет продолжать веселиться с Артемидой.
  Еще вакханку Селену в купальню позовут.
  Так им и надо". - Ирида провела ладонью по лицу.
  Словно смахивала свою историю. - Вот я и здесь.
  Рассказала вам о Диане.
  На душе сразу стало легче.
  На душе легче, а на сердце - тяжелее.
  Что мне теперь делать?
  С кем дружить?
  На чье плечо опустить свою голову?
  
   - Ирида, - Джейн потирала ладошки. - Ты надеешься, что мы начнем тебя утешать?
  Я так и не поняла, что с тобой произошло.
  Твоя подруга с твоей подругой ждали тебя в купальне.
  Зачем ты ушла от них?
  Почему не присоединилась?
  Сейчас тоже хохотала бы с ними.
  Что ты напридумывала?
   - Но они.
  Но гадкая Дианка... - Ирида кусала губы.
   - Никакая твоя подруга Диана не гадкая, - Джейн потянулась. - Ты сама создаешь проблемы.
  Преодолеваешь их. - Джейн захихикала. - Прости, что я слишком умно и сложно говорю.
  Я сама не особо понимаю, о чем я.
  Но когда умные слова, то выглядит - важно.
  Возвращайся к своей подруге Диане.
  Не выдумывай.
   - Правда? - Ирида быстро-быстро моргала.
  Повернула головку к Семирамиде и Палладе. - Девочки, вы тоже так думаете, что я сглупила?
   - Конечно, - Паллада опустила ладони на плечи Ириды. - Слишком богатое у тебя воображение.
   - Если бы амазонки так ревновали своих подруг, то не было бы Фемискира. - Семирамида с любовью провела пальчиком по тетиве лука.
   - Спасибо, что поддержали меня, - Ирида вспорхнула. - Я возвращаюсь к Диане.
  
  
  ГЛАВА 501
  
  СЕМИРАМИДА И СЕРЖАНТКА ДЖЕЙН.
  
  БЕЗ ИРИДЫ
  
   - Улетела наша птичка, - Паллада захихикала.
   - Зато другая птичка прилетела, - Семирамида кивнула в сторону зарослей.
  Из рощицы выходила Царица.
   - Вот и я, - Царица опустила сверток к ногам Паллады. - Моя подданная Паллада.
  Я купила две шикарные туники.
  Конечно, крестьяне сначала пытались мне подсунуть рвань.
  Но я предупредила, что - либо шикарные туники возьму, либо - ничего.
  Тогда они собрала небольшую толпу.
  Посоветовались.
  Карнаух отвел меня в тайный домик.
  Там крестьяне прячут награбленное.
   - Крестьяне - разбойники? - Джейн распахнула глазища.
   - Они себя разбойниками не называют.
  Разбойники - только воруют.
  Крестьяне - не только воруют.
  Крестьяне еще и пашут, и сеют, и скот выращивают на продажу. - Царица говорила поучительно, строго. - Я купила у них две - на мой взгляд - шикарные туники.
  Себе и моей подданной Палладе. - Царица развернула сверток.
   - Ты не боялась, что крестьяне просто отберут у тебя монеты? - амазонка засмеялась.
   - Во-первых, крестьяне знают меня.
  На царицу не устроят покушение.
  Во-вторых, я сказала, что за нами наблюдают мои подданные.
   - Второе было более весомо, - Семирамида развеселилась.
   - Ого! - Глаза Паллады заблестели. - Я подобных шикарных туник не видела никогда.
  Наверно, крестьяне обворовали какую-нибудь царицу.
  Не тебя, а другую...
  Какая из туник моя?
   - Выбирай любую.
  Я - щедрая. - Царица вздернула подбородок. - Обе туники прекрасные.
  Я бы посоветовала тебе с золотым шитьем.
   - Золото - для цариц, - бывшая рабыня Паллада склонила головку к правому плечу.
   - Золото - для цариц, - Царица согласилась. - Но, если моя подданная будет в золоте, то люди назовут меня Великой Царицей.
  Скажут - что за Великая Царица...
   - Ты сама себя можешь называть Великой Царицей, - амазонка едко заметила.
   - Скажут - что за Великая Царица, у которой подданные ходят в золотых туниках! - Царица мудро сделала вид, что не услышала иронию амазонки. - Значит, у царицы еще больше...
   - Чего больше у царицы? - Паллада высунула язычок.
   - Всего больше, - Царица помогла подданной натянуть тунику. - Не жмет в бедрах?
   - Идеально сидит на мне туника, - глазища бывшей рабыни сверкали.
   - На груди не слишком свободно? - Царица не унималась.
   - В самый раз, - Палада неожиданно поцеловала царицу. - Мои грудки соразмерные.
   - Мне кажется, что туника слишком короткая, - Царица за словами скрывала свое смущение.
   - Не туника короткая, а ноги у Паллады длинные, - амазонка заметила.
   - Я не сниму тунику, - Паллада опустила руки. - В тунике спать буду.
  Иначе ее украдут.
   - Без туники спать удобнее, - Царица надела вторую тунику. - В моем царстве нет воров, - Царица произнесла тихо и неуверенно.
  Но затем рассмеялась счастливая: - Нежный бархат.
   - У кого нежный бархат? - Паллада расправляла складки на тунике Царицы.
   - Туника из нежного бархата, - Царица засмеялась. - А не у кого бархат.
  Когда я стану богатая...
  Я и так очень богатая, - Царица за спиной погрозила Семирамиде кулачком. - Но когда стану совсем и очень богатая, то я накуплю нам много туник.
  Все мои подданные будут щеголять...
   - Щеголять перед кем? - Семирамида пальчиком провела по нижнему краю туники Царицы.
   - Мои подданные станут щеголять, - Царица повторила с нажимом.
  
   - Джейн, - Семирамида озаботилась. - Ты, почему молчишь?
  Мы понимаем, что тебе туники не так интересны... - Амазонка присела рядом с Джейн. - Эй, Джейн! - Семирамида провела ладонью перед лицом Джейн. - Что с тобой?
  Ты бледная, как мел.
  Что-то увидела в волшебном зеркале?
   - Бонни, - Джейн с трудом прошептала.
   - У тебя губы засохли, Джейн, - Царица через левое плечо Джейн заглянула в датчик поиска. - Голая девушка идет по дороге.
  Одна...
   - Одна дорога, или одна девушка? - Бывшая рабыня Паллада старалась заглянуть в датчик поиска.
   - Одна дорога и одна девушка... обнаженная, - Семирамида прошептала. - Джейн!
  Ты только особенно не волнуйся.
  Пожалуйста.
  Это твоя Бонни?
   - Бонни, - губы Джейн дрожали.
   - Все прекрасно, - амазонка опустила ладошку на затылок Джейн. - Твоя подруга живая и здоровая.
  Оглядывается по сторонам.
  Бодро вышагивает.
  Далеко она?
   - Бонни здесь, - Джейн сорвалась с места.
  Подпрыгнула. - Я должна...
  Не могу же я перед Бонни показаться в... - Не договорила.
  Влетела в ручей.
  Окунулась с головой. - Вода теплая в ручье, - Джейн бегала кругами. - Я хотела охладить мысли.
  Бонни к деревне подходит...
   - Твою подругу могут обидеть крестьяне, - Паллада наматывала на пальчик длинный локон.
   - Ту, которая вырвалась из плена воинов, крестьяне не обидят, - Семирамида поймала Джейн за руку. - Джейн.
  Ты кругами носишься.
  По-моему, ты должна бежать к Бонни.
   - Да, что это я, - Джейн кусала губки. - Переволновалась.
  Из-за чего?
  Не из-за чего.
  Нечего волноваться.
  Йа.
  Бонни.
  Бонни.
  Я.
   - Джееееййййн.
   - Да, бегу, бегу, - Джейн вернулась к подружкам.
  Схватила датчик поиска. - Царица, - Джейн всунула в руки застывшей Царицы датчик. - Все.
  Спасибо.
  Он мне больше не нужен.
  С его помощью я нашла Бонни.
  Ты с его помощью тоже найдешь...
  Возвращаю с огромной благодарностью. - Джейн приложила ладошку ко лбу. - Что я забыла?
   - Джейн, - Семирамида обняла подругу за плечи. - Ты забыла, что должна бежать к Бонни.
   - Кошмар, - Джейн выдохнула. - Я поняла, в чем дело.
  Дело во мне.
  Я и Бонни в гимназии посещали театральный кружок.
  Мальчиков не было.
  Поэтому Жаннет играла роль мальчика.
  Жаннет прыгала, как кузнечик.
  Мы же хохотали.
   - Джейн, - амазонка отвесила две легкие пощечины. - Ты в истерике.
   - Щеки горят, - Джейн пролепетала. - Кто?
  Где?
  Ах, Бонни! - Джейн понеслась между деревьями.
   - Нельзя так ее оставлять одну, - амазонка побежала за Джейн.
  Джейн неслась, не выбирая дороги.
  Поэтому Семирамида ее легко догнала.
   - Джеееейн.
  Нам налево.
   - Налево?
  Вижу. - Джейн перешла на быстрый шаг.
  Поправила волосы.
  Шла навстречу Бонни.
  Бонни увидела Джейн.
  Застыла на дороге.
   - Привет, Бонни, - Джейн не дошла до подруги метр.
  Остановилась.
   - Привет, Джейн, - ресницы Бонни порхали крылышками малюсенькой птички.
  Две подруги стояли и молчали.
  
   - Они обе обалдели, - Семирамида прошептала подоспевшей Царице и ее подданной Палладе.
   - Огромное потрясение у них, - бывшая рабыня Паллада кивнула миленькой головкой. - Я однажды тоже обалдела до онемения.
  Когда на меня раб Авгей уронил с крыши корзину с грибами.
   - Раб собирал на крыше грибы? - амазонка в удивлении подняла руки.
   - Нет.
  Раб Авгей не собирал на крыше грибы.
  Он их на крыше сушил.
   - Что вы стоите, как чужие? - Царица не выдержала.
  Подтолкнула Джейн к Бонни. - Будто два врага.
   - Бонни, - Джейн оттаяла.
  Повисла на шее подружки.
  Завизжала в величайшей радости.
   - Джеееейнннн! - Бонни обняла Джейн.
  Подпрыгивала от счастья.
   - Бонни, - я смотрю, - Джейн захлебывалась словами.
   - Нет, Джейн.
  Я смотрю, - Бонни перебила. - Смотрю и смотрю.
   - Глазам я не верила, Бонни.
   - Как можно верить глазам, Джейн?
  Глаза не разговаривают.
  В глазах нет мозга.
  Я тоже - бум!
  О птичках думала.
  Синие птички очень красивые.
  Около дороги клевали зернышки.
  И, вдруг, ты, Джейн.
  Вот как!
   - Даже очень, Бонни.
  Очень даже вот как.
   - Ты в порядке, Джейн?
   - Что может случиться с сержанткой Имперской армии?
  А ты, Бонни?
  Ты же была в плену.
   - Разве это плен, Джейн?
  Помнишь, как мы сбежали с урока в галакино?
  Там фильм был.
  Мы рыдали.
   - Да, Бонни.
  Очень жалостливый фильм.
  Жухраи держали в плену нашего Имперского косморазведчика.
   - У него даже борода выросла.
   - И не говори, Бонни.
  Борода до пояса.
  А потом он сбежал.
   - В кино был плен.
  А у нас - легкая прогулка, Джейн.
   - Легче некуда прогулялись, Бонни
   - Даже наши сапожки не запылились.
   - Сапожки, как новенькие, Бонни.
   - Джейн!
  Сапожки наши всегда новенькие.
  Они же сделаны в Империи.
  Если бы жухраи эти сапоги делали...
   - То сапоги развалились бы в первый же день, - Джейн подхватила со смехом.
   - Ничего жухраи не умеют, - Бонни тоже сияла от счастья.
   - А наше - имперское - самое лучшее.
   - Жухраи даже близко не стоят рядом с нами, Джейн.
   - И не говори.
  Куда жухраям до нас.
  Они сапоги свои едят.
   - Жухраи едят свои сапоги, - Бонни согнулась от хохота. - Не смеши меня, Джейн.
  Я сейчас лопну от смеха.
   - Едят, едят свои сапоги, - Джейн схватила Бонни за руки.
  Подружки начали кружиться.
   - Они - не того? - Царица осторожно спросила амазонку.
   - Я с Джейн с самого начала, - Семирамида прошептала. - Но никогда ее не видела в столь возбужденном состоянии.
  Возможно, что Джейн и Бонни сошли с ума.
   - Так с ума не сходят, - бывшая рабыня Паллада заявила важно. - Я видела сумасшедших.
  Наш надсмотрщик над рабами Геракл перегрелся на солнце.
  К тому же выпил подряд три амфоры кислого тиренийского вина.
  После чего Геракл благополучно сошел с ума.
  Он голый бегал по городу.
  Вопил, чтобы все спасались.
  Якобы на нас драконы напали.
  
   - Когда драконы в глазах, да, - Царицка встала ближе к своей подданной Палладе. - Драконы - точно к сумасшествию.
  Но Джейн и Бонни драконов не ловят.
   - Пока не ловят, - Паллада прищурилась. - Возможно, что эти их... как называют.
   - Жухраи, - Семирамида подсказала. - Я тоже сначала не могла запомнить.
  Но Джейн слишком часто повторяла о жухраях.
  Жухраи - враги.
  Может быть, жухраи - драконы?
   - Враги кого? - Царица побледнела. - Мое царство маленькое, но гордое.
  Войска у меня нет.
  Поэтому при появлении драконов...
   - Мы тоже начинаем сходить с ума, - амазонка ущипнула Царицу за бедро. - Джейн сказала, что мы все - Имперцы.
  Империи с давних времен воюет с жухраями.
   - Мы - Имперцы, - Паллада сплела свои пальцы с пальцами Царицы. - Мы под цезарем ходим.
   - Не под цезарем мы ходим, а под небом, - амазонке не понравилось о цезаря.
   - Под небом мы, конечно, - Царица пропищала чуть слышно. - Но ты, Семирамида, говори потише.
  Иначе тебя обвинят в бунте и заговоре против цезаря.
   - Кто меня, амазонку, обвинит?
  Я никому не подчиняюсь. - Семирамида расправила плечи.
   - Вы, амазонки, никому не подчиняетесь, - царица захихикала. - Никому, кроме цезаря.
   - И Императора! - Джейн услышала часть разговора. - Мы все подчиняемся нашему Великому Императору.
   - Императору Слава! - Бонни радостно подхватила.
   - Точно.
  Вы сошли с ума. - Семирамида процедила сквозь зубы. - Но если я не понимаю вас, то, может быть, я сошла с ума?
   - Бонни, - Джейн за руку подтащила подружку. - Знакомься.
  Царица.
  Ее царство маленькое, но гордое.
  Царица.
  Познакомься с моей Бонни.
  Бонни!
  А это - Паллада.
  Паллада.
  Это - Бонни.
  И самая моя подружка, - Джейн обняла Семирамиду.
  Расцеловывала ее в щеки.
  Губам тоже досталось поцелуев... - Семирамида - амазонка!
  Семирамида - самая лучшая!
   - Ээээ.
  Да, я, - Семирамида почувствовала, как щеки ее загораются. - Я что?
  Я - ничего.
   - Как же ты, Семирамида, ничего? - Джейн крутилась на месте. - Ты - огого!
  Ты самоотверженно бросила свои дела.
  Отправилась со мной в поход.
   - А ты, Джейн, спасла мою подругу от смерти, - Семирамида смущенно переступала с ноги на ногу.
  Подумала:
  "Я - амазонка.
  Меня ничто раньше не смутило бы.
  Но сейчас не нахожу слов.
  Смущаюсь, как весталка перед первым танцем в Храме Весты".
  
   - Джейн, Джейн! - Бонни распахнула глазища. - Я на дороге мужика встретила.
  Он весь в черном!
  Представляешь?!!
   - В трауре? - Джейн тоже распахнула глазища. - Или черный рыцарь?
   - Нет, не рыцарь, - Бонни ответила после раздумья. - У рыцаря должен быть конь.
  Так в пособиях о диких планетах указано.
   - Вот и дошли до того, что мы - дикари, - Семирамида обернулась к Царице и Палладе. - Девочки, вы знаете, что наша Планета - дикая?
  Мы - дикари для Империи.
  Находимся на самом краю Империи.
   - Что означает - Планета? - Царица прошептала.
   - Край Империи, - на лбу Паллады от усердного мышления появились складки. - Цезарь живет на краю.
  Он же может упасть с края и разбиться.
   - Не разобьется цезарь, если упадет, - Царица прижалась к своей подданной. - За краем - море.
  В море - черепахи плавают.
   - На черепаху упадет, - Паллада догадалась.
   - Вы, Царица и Паллада, сдружились, - амазонка произнесла с грустной иронией. - За ручки держитесь.
  И мысли у вас одни на двоих.
  Один ум на двоих.
   - Я - Царица.
  Я обязана быть ближе к своим подданным.
  А подданная моя - Паллада.
   - Я подданная твоя, - бывшая рабыня Паллада опустила головку на плечо Царицы. - Поэтому я должна быть близка с тобой, Царица.
  Вернее - близко к тебе, Царица.
   - Все разбились по парам, - амазонка приняла для себя решение. - Джейн нашла Бонни.
  Бонни нашла Джейн.
  Я же отправляюсь дальше...
   - Куда?
   - На край света.
   - Но мы только что говорили, что с края света можно упасть, - Паллада пропищала.
   - Упасть можно с края Империи, - Царица погладила свою подданную Палладу по головке. - С края света не упадешь.
  Сейчас светло.
  Паллада.
  Где ты видишь край у света?
   - Край у света в тени.
   - Семирамида, - Джейн подбежала к амазонке. - Уходишь?
   - Мне нужно в Фивы, Джейн, - Семирамида с грустью смотрела на подружку. - Я же - амазонка.
  У меня цель.
  Я должна забрать у царя Навуходоносора пояс царицы Ипполиты.
   - А как же я? - Джейн выпятила нижнюю губку. - Я и Бонни?
   - Вы нашли друг дружку, Джейн.
  Но, если хотите, то можете пойти со мной.
  Кто же вас защищать будет? - В глазах амазонки блеснула надежда.
  
   - Бонни?
  Пойдем вместе с Семирамидой?
  С ней интересно.
  Семирамида - амазонка!
  Она все знает.
  Все умеет.
   - Джейн!
  Если мы пойдем с Семирамидой, то мы - пойдем.
  А мы лететь должны.
  Мы же - подданные нашего Императора.
  Мы служим!
   - На чем лететь, Бонни?
  У нас нет космолета.
   - А я тебе не сказала, Джейн?
   - Мы о многом сейчас говорили, Бонни.
  Наверно, что-то ты сказала.
   - О чем мы говорили, Джейн?
   - О Жаннет говорили.
  Жаннет играла роль мальчика.
   - Жаннет держала в руках арфу.
   - Не арфу, а - лютню Жаннет держала в руках, - Джейн поправила подружку. - Арфа тяжелая.
  Лютня - легкая.
  Я видела в трактире лютню.
   - Ух, ты, - Бонни восхитилась. - Настоящую лютню видела.
  Жаль, что я не была с тобой в том трактире, Джейн.
  Я бы тоже посмотрела на лютню.
  А лютня - это что?
   - Бонни, - амазонка постучала пальчиками по рукоятке меча. - Ты что-то о космолете сказала Джейн.
   - Я?
  Йа о космолете?
   - Семирамида! - Джейн засмеялась. - Я сказала о космолете, а не Бонни.
  Я говорила, что нет у нас космолета.
   - А я спросила, о чем мы говорили, - Бонни пропищала.
   - Ну и?
   - Космолета у нас нет.
  Но мы полетим.
   - Бонни? - Джейн вскрикнула. - Нет космолета?
  Но мы полетим?
   - Ага, Джейн.
  Мы полетим.
   - На драконе полетите? - Паллада крепче прижалась к Царице.
   - Нет, не на драконе полетим, - Бонни улыбнулась Палладе. - Я, разве, не сказала?
   - О чем ты не сказала, Бонни? - Джейн вернулась к прежнему разговору. - О Жаннет мы говорили...
   - Джееейнннн, - амазонка подняла руки. - Дай твоей подружке собраться с мыслями.
  Ты же была рассудительная, Джейн.
  Сейчас, словно поглупела на сто лет.
   - Мне девятнадцать лет, Семирамида.
  Я не могу поглупеть на сто лет.
   - Мне тоже девятнадцать, - Бонни подхватила.
   - Я - Царица молодая.
  Мне девятнадцать лет.
  Но, несмотря на мою молодость...
   - Я же к своим девятнадцати уже побывала рабыней, - Паллада похвасталась.
   - И мне девятнадцать, - амазонка взвыла. - Но дело не в возрасте.
   - В чем тогда дело?
   - Бонни сказала, что вы полетите... - амазонка скрестила руки на груди. - Либо сейчас все решится.
  Либо я сойду с ума.
  И стану беззаботной и веселой, как вы.
  Тогда нас легко поймают охотники за рабами.
  Продадут в рабство.
   - Я в рабство больше не пойду, - бывшая рабыня Паллада поцеловала Царицу в щечку.
   - Я не стану рабыней, - Царица захихикала. - Паллада, я тебя защищу.
   - Защити меня, Царица.
   - И защищу.
   - И защити.
   - И защищу...
   - Хватит, - амазонка крикнула. - Бонни.
  На чем вы полетите?
   - На спасательном модуле...
   - Бонни, - Джейн мигом перестала смеяться. - Ты, где взяла спасательный модуль?
  Купила на ярмарке?
   - Я не взяла и не купила модуль.
   - Если его у нас нет, то, как мы на нем полетим?
   - Я нашла модуль.
   - Да ты что, Бонни.
   Где нашла модуль?
  На орбите?
   - Джейн!
  До орбиты нужно долететь.
  Как бы я долетела до модуля, если бы он был на орбите, если у меня не было модуля.
   - Действительно, Бонни.
  Как бы ты долетела до орбиты на модуле, если у тебя не было модуля?
  
   - Я обязана пожевать, - амазонка упала на траву. - Листья репейника проясняют разум.
  Я больше не могу пытаться вас понять.
  Я должна сохранить ум.
  Но репейника не вижу поблизости.
  Подойдут и листья ромашки. - Семирамида сорвала несколько листочков.
  Задумчиво жевала.
   - Семирамида? - Бонни спросила взволнованно. - У тебя изменился голос.
  Я сразу заметила.
  Лицо твое стало озабоченным.
   - Вы болтайте, болтайте, - амазонка кивнула Бонни. - Я устою.
  Я с кочевниками сражалась.
  Выдержу и ваши речи.
  Модуль.
  Не модуль.
  Все одно.
   - Какой модуль? - Бонни повернулась к Джейн. - Джееейййнннн?
  У тебя есть спасательный модуль?
   - Ты, Бонни сказала, что мы полетим на спасательном модуле.
   - Я сказала.
  Я не отрицаю.
   - Ты нашла спасательный челнок, Бонни?
   - Не спасательный челнок, а - спасательный модуль.
   - Это же - чудо, Бонни!
   - Чудо, что мы встретились, Джейн.
  Но я бы без тебя не улетела.
   - Я бы тоже без тебя не улетела, Бонни.
   - Я на дороге встретила человека в черном...
   - Бонни, - Семирамида простонала. - Ты уже рассказала о человеке в черном.
  И о Жаннет, которая играла мальчика.
   - Я обязана рассказать, - Бонни поцеловала Джейн в губы.
  По-подружески поцеловала. - Адельф мне подсказала, где искать спасательный бот.
   - Адельф? - Джейн задрала подбородочек. - Кто она?
  В каком чине?
  Сержантка?
   - Адельф - не сержантка.
  Ты у нас сержантка, Джейн.
   - Зато ты, Бонни - медалистка.
  Медаль - За боевые заслуги - не шутка.
  В Имперском космофлоте сержантов много.
  Медалистов мало.
   - Сержантов много, - Бонни возразила. - Сержанток мало.
  Так что ты главнее, чем я.
   - Нет, Бонни.
  Ты - главнее.
   - Вы одинаковые, - Семирамида пропищала. - Хватит спорить.
   - Бонни и Джейн одинаковые, - Царица и Паллада переглянулись.
  Они не отходили друг от дружки. - Все у вас одинаковое.
  Даже сапожки.
   - Сапожки?!! - Джейн подпрыгнула. - Я чуть не забыла.
  Вернее, забыла.
  Но вы мне напомнили, - Джейн присела на траву рядом с Семирамидой.
  Расставила колени.
  Начала стаскивать с правой ноги сапожок.
   - Паллада, - Царица зашипела на ушко бывшей рабыни. - Ты - моя подданная.
  Не пялься бесстыдно на Джейн.
  Она ноги расставила.
  Но они другие...
   - Почему они - другие?
  Ноги, как ноги, - Паллада захихикала. - Все у Джейн, как у обыкновенных девушек.
   - Бонни и Джейн - другие.
  А ты в Джейн пялишься.
  Ты же моя подданная.
  Должна соответствовать мне, а не им.
  Мое царство небольшое, но...
  Но не бесстыдное царство.
   - Я просто смотрю, - рука Паллады сползла с талии Царицы.
  Ниже.
  На попку.
   - Просто смотришь, Паллада? - дыхание Царицы сбилось. - Смотри, смотри...
  
   - Бонни, - Джейн пропищала. - Помоги мне снять сапожки.
   - Чичас, - Бонни упала на колени.
  Тянула сапожок с ноги Джейн.
   - Царица? - Паллада захихикала. - Теперь ты бесстыдно разглядываешь Бонни.
  Как же твое царство - небольшое, но не бесстыдное.
   - Я не разглядываю.
  Я - изучаю.
  Это - две большие разницы.
  Я обязана изучать.
  Бонни и Джейн - другие. - Ладошка Царицы случайно сползла на попку Паллады.
   - А!
  Ты изучаешь, Царица, - Паллада произнесла слегка охрипшим голоском. - Изучай, изучай, пожалуйста...
   - Семирамида, - Джейн протянула свои сапожки амазонке. - Я обещала, что как только мы найдем Бонни, то я подарю тебе свои сапожки.
   - Нет, Джейн.
  Я не приму твой щедрый дар, - Семирамида покачала очаровательнейшей головкой. - Тем более что не мы нашли Бонни, а твоя подруга пришла к нам.
   - Не к вам я шла, - Бонни приложила ладошку к левой груди. - Сначала я искала спасательный бот.
  Конечно, я искала тебя, Джейн.
  Но с ботом нам встретиться было бы намного легче.
  Ведь бот указал бы мне, где ты находишься.
  Бот и показал.
  Но я ему не особо поверила.
   - Спасательный бот? - Джейн схватила Бонни за руки. - Что же ты раньше молчала, Бонни?
   - Бонни только о нем и говорила, - Семирамида водила пальчиком по сапожкам. - Красивое.
  Но оставь сапожки себе, Джейн.
  Мне и без них...
   - Семирамида, не отказывайся, - Джейн надула губки. - От подарков нельзя отказываться.
  Мы же с тобой - Империйки.
  Я себе новые сапожки достану.
   - Да, Джейн?
   - Да, Семирамида.
  Когда мы с тобой встретимся...
   - Мы с тобой встретимся, Джейн?
   - Семирамида!
  Мы же об этом говорили.
  Конечно, я и Бонни прилетим к тебе.
  Ты же Империйка.
  Должна посмотреть нашу Империю.
  На свою планету взглянешь с высоты.
   - О чем они говорят? - Паллада шепотом спросила царицу.
   - Они?
  О чем?
  Говорят? - Взгляд царицы затуманенный. - Кто говорит?
   - Они говорят.
   - Разве это имеет для нас значение, Паллада?
  Ты - моя подданная... подружка.
   - А ты - моя царица!
  Во всех смыслах моя царица...
  
   - Джейн, - Бонни с пыхтением начала снимать свои сапожки. - Я тоже буду без сапожек.
   - Бонни!
  Зачем?
   - Затем, Джейн.
  У нас с тобой были одинаковые сапожки.
  Теперь нет у тебя сапожек.
  Поэтому, и у меня не должно быть. - Бонни протянула свои сапожки царице и Палладе. - Возьмите!
  Сапожки прекрасные.
  Только нужно научиться ходить на тонких каблуках-шпильках.
  Сапожки никогда не закончатся.
  Они вечные.
  Потому что сделаны в Империи.
   - Слава нашему Императору! - Джейн радостно пропела.
   - Пыль к сапожкам не прилипает.
   - К жухрайским сапогам пыль и грязь обязательно налипли бы, - Джейн засмеялась. - А к Имперским - нет!
   - Да!
  К Имперским - нет! - Бонни обняла Джейн.
   - Восхитительное, - Царица вертела в руках сапожки от Бонни. - Красивое.
  Необычное.
  Блестящее. - Царица передала сапожки Палладе: - Паллада.
  Носи эти сапожки.
   - Но ты же - Царица!
   - Царица должна любоваться.
  Все обязано услаждать мой взор.
  Ты в сапожках Паллада, будешь услаждать мой взор...
   - Буду в сапожках и без сапожек услаждать, - Паллада прошептала. - Сначала я в сапожках.
  Потом ты, Царица, в сапожках.
  Затем снова поменяемся.
  Так и будем услаждать и услаждаться.
   - Взор?
   - Взор, моя Царица.
  Конечно, и взор...
   - Теперь мы без сапожек, - Бонни хихикала. - Необычно.
  Но я плену была без них.
  Тоже было необычно.
   - Ты в плену была без сапог, Бонни?
   - Без сапог и без замечательного понтовского кинжала.
   - Как без сапог и без понтовского кинжала, Бонни? - Джейн застыла с открытым ртом.
   - Кинжал и сапожки я потом вернула...
   - Бонни, Джейн, - Семирамида уже убрала замечательные имперские сапожки в суму. - Неужели, кинжал и сапоги для вас важнее, чем спасение?
   - Спасение чего? - Бонни вертела головкой. - Спасение Империи?
   - Себя сначала спасите.
  Голые.
  На нашей дикой планете.
  Вы же улетать собрались.
   - Улетать?
  Да!
  Улетим.
  Мы же - военнообязанные Космофлота.
  Сейчас улетим. - Бонни хлопала в ладошки.
   - На орбитальном модуле не улетим, - Джейн грустно пробормотала. - Модуль не разгоняется.
   - Джейн!
  Мы вылетим в открытый космос.
  Пошлем сигнал.
  За нами обязательно прилетят.
  Ведь мы нужны Имперскому Космофлоту. - Бонни пропищала.
   - Но как ты отыскала спасательный бот, Бонни?
   - Я же сказала.
  Адельф мне помогала.
   - Адельф - твоя подруга?
   - Да, Джейн.
  Адельф мне подруга!
  Как тебе Семирамида - подруга.
  
   - Это же прекрасно, Бонни!
   - Просто восхитительно, Джейн.
   - Но, почему ты загрустила, Бонни?
   - Я грущу, потому что Адельфии больше нет.
   - Она улетела на спасательном боте?
   - Нет, Джейн.
  Адельфию убили солдаты.
   - Что?
  Твою подругу?
   - Ее пронзили отравленной стрелой.
  Я не успела спасти Адельфию.
  А она меня спасла...
   - Ой, Бонни.
  Но Имперцы не должны убивать Имперцев.
   - Стражники не знали, что они Имперцы, - Бонни вздохнула печально. - Я им объясняла.
  Но, кажется, что они не поняли меня.
  Упирались.
  Говорили, что служат только цезарю.
   - Несознательные стражники.
   - Очень они несознательные, - Бонни вдернула подбородочек. - Я потом...
  Когда мы вернемся в армию...
  Подам рапорт, чтобы Адельфию отметили Имперской благодарностью.
  Она же помогла мне.
  А я - солдатка Империи.
   - Подай, обязательно подай прошение, Бонни.
   - Адельф рассказала, что знает о странной штуке, - Бонни смахнула хрустальную слезинку. - Описала.
  Я поняла, что это - спасательный бот.
  На компьютере бота должен быть сигнал и от тебя, Джейн.
  Когда я освободилась, то отыскала бот.
  Он старый.
  Очень старый.
  Даже - древний.
  Но система подъема и разгона действует.
   - Откуда ты знаешь, Бонни?
   - Что знаю?
   - Что система подъема и разгона действует.
  Мы же не специалисты по спасательным ботам.
   - Я у компьютера спросила.
   - А я и не догадалась, - Джейн улыбнулась.
   - Бот показал мне, где ты находишься, Джейн.
  Довольно близко.
  В сутках пути.
  Я пошла к тебе.
   - Но за сутки мы далеко сместились... - Семирамида пробормотала. - Бонни.
  Ты могла бы пройти мимо.
   - Как пройти мимо? - Бонни рассмеялась.
  Приняла слова амазонки за шутку. - Я бы никогда не прошла мимо Джейн.
   - Понятно, - амазонка усмехнулась.
  Но потом подумала:
  "Почему я решила, что Бонни и Джейн могли пройти мимо друг дружки?
  Если искали, то обязательно встретились бы.
  Они и встретились.
  Вот, что означает настоящая дружба".
   - Семирамида, - царица выплыла из розового облака. - Никуда мы не сместились за сутки.
  Мы, девушки, любим... общаться.
  Вспомни, амазонка.
  За стуки мы далеко не ушли от моего царства.
  
   - Встретились и встретились, - амазонка указательным пальчиком дотронулась до кончика стрелы.
  Поранила палец. - Амазонка, а не думаю. - Семирамида засунула пальчик в ротик.
   - Семирамида?
   - Да, Джейн.
   - Я и Бонни пойдем?
   - Ты спрашиваешь у меня разрешения, Джейн?
   - Прости, Семирамида, - Джейн опустила прелестнейшую головку. - Мы тебя на спасательном боте не можем подвезти к Фивы.
  Бот не управляется.
  Он поднимается и летит в открытом космосе.
  Только...
   - Джейн, - амазонка порывисто обняла подругу. - Ты слишком обо мне заботишься.
  Не волнуйся.
  Свою дорогу я должна пройти сама.
   - Тогда...
   - Я провожу вас до вашего... как его...
   - Спасательный бот, челнок, - Бонни с готовностью подсказала.
   - Вы без сапожек.
  К тому же, вам нужна еда для полета.
   - Не нужна нам еда, - Бонни засмеялась. - Бот находится в замечательной персиковой роще.
   - Персики! - Джейн потирала ладошки.
   - Но еще мясо и рыбу вам, - амазонка обеспокоилась.
   - Мясо и рыбу? - Джейн и Бонни переглянулись. - Мяса и рыбы мы на родной нашей Планете Натура накушались.
  Зато овощи и фрукты - у нас не растут.
  Или растут, но с огромным трудом и затратами.
  Они бешено дорогие.
  Потому что - привозные.
  Мы еще персиков не наелись.
   - Персиков?
   - Персиков будет достаточно, - Бонни обняла амазонку.
  Как подружку обняла.
  "У них дружба, так дружба, - Семирамида подумала. - Не замутнена дружба никакими мыслями.
  Обнимаются.
  Обнимают.
  Целуются.
  Целуют.
  Чисто, без двойного смысла".
   - Но на вас могут напасть, - Царица тоже озаботилась.
   - На нас могут напасть, - на ладони Бонни появился кинжал.
   - У Джейн кинжал, как у тебя, - Царица вспомнила.
   - У нас все одинаковое, - Бонни произнесла с гордостью. - На нас могут напасть. - Бонни повторила. - Но мы отобьемся.
  На вашей планете нет же бластеров...
   - Нет у нас их.
   - Тогда - все в порядке.
  Против наших кинжалов...
   - И против вашего мастерства, - амазонка добавила, - нет у нас мастеров.
   - С двумя кинжалами не выстоять против копий и стрел, - Паллада заботливо одернула тунику на Царице.
  Царица нежно улыбнулась Палладе.
   - Джейн?
   - Да, Бонни.
   - Покажем?
   - Покажем.
   - Полет гусей?
   - Полет гусей покажем.
   - На чем?
   - Видишь кокос на высокой пальме?
   - Я на этот кокос любовалась.
   - Тогда полет гусей за кокосом.
   - О чем вы говорите? - Царица провела язычком по губкам. - Какие гуси?
  За каким кокосом?
   - Смотрите все, - Джейн подбросила свой кинжал.
  Он с бешеной скоростью вращался.
  Застыл в воздухе.
   - Я не заметила даже, - Паллада восхищенно пропищала.
  К понтовскому кинжалу Джейн подлетел кинжал от Бонни.
  Кинжалы висели в воздухе вместе.
  Затем сразу пропали.
   - Куда они? - Паллада выдохнула.
   - Я так понимаю, что кинжалы полетели за кокосом, - амазонка засмеялась. - Я раньше тоже обалдевала от фокусов Джейн.
  Поэтому сейчас не так удивлена.
   - Опа, - Бонни указала на летящие обратно ножи.
  Каждый кинжал нес по половинке кокоса. - Вам от нас. - Бонни половинку кокоса протянула Царице и Палладе. - Вам половинка.
  Потому что вы - две половинки.
   - И тебе, Семирамида, половинка кокоса, - Джейн улыбнулась амазонке.
   - Я онемела от восторга, - Паллада запищала.
  И тут же потоком слов опровергла, что онемела: - Я обожаю ярмарочные фокусы.
  Бродячие артисты в балаганах устраивают представления.
  Однажды я видела спорщиков на ярмарке.
  Они не бросали кинжалы в кокосы.
  Но поспорили, кто больше съест и выпьет.
  Спорили на коня.
  Выигравшему достанется прекрасный откормленный жеребец.
  Два купца спорили.
  Один купец - завьюжный.
  Второй - из Феодосии.
  Перед купцами поставили воз с едой и амфорами вина.
  Соль, сыр, лепешки, рыба, птица, овечьи потроха.
  Подруга завьюжного купца сразу хотела его бросить.
  "Ты оставляешь меня одного? - Купец схватил девушку за руку. - Не будешь переживать за меня?
  Я выиграю коня.
  Покатаю тебя".
  "Ты хочешь пошутить, - девушка даже не глядела на завьюжного купца. - Я на тебя и так смотрю с отвращением.
  Ты запустил себя.
  Не следишь за одеждой и бородой.
  Теперь набьешь желудок полностью.
  Я не хочу думать о том, что там у тебя внутри.
  И во что оно превратится".
  "Если убежишь от меня, - купец не отпускал подругу, - то я поймаю тебя и привяжу к кровати".
  "Неприятно слышать, - девушка захохотала. - Ну, привяжешь меня к кровати.
  Дальше со мной, что будешь делать?"
  "Я уйду через тайный ход", - завьюжный купец расхохотался.
  Оглянулся на своего соперника.
  Соперник уже доедал третью лепешку.
  Завьюжный купец не стал тратить дальше время на разговор со своей девушкой.
  Набросился на еду.
  Стемнело.
  Купцы все еще соревновались в поедании.
  Зеваки стали расходиться.
  Один говорил, что день был тяжелый.
  Второй сказал, что ему наскучило смотреть, как два купца жрут и жрут.
  Никак не насытятся.
  Я устало взглянула на купцов и отошла от стола.
  Но купец из Феодосии, оказывается, не упускал меня из вида.
  "Красавица.
  Не уходи, - купец из Феодосии подмигнул мне. - Не бойся моего вида.
  Без халата я менее пугающий".
  "Я тебя не боюсь, - я махнула рукой на яму в земле. - Я земли боюсь.
  Отсюда легко можно провалиться в царство мертвых".
  "В царство мертвых можно провалиться в любом месте", - купец из Феодосии захохотал.
  Я тоже засмеялась.
  Мне нравились шутки купца.
  Он перешел к сырам.
  "Завтра начну кушать по-настоящему", - купец из Феодосии удивил всех.
  "Тебя жена не прокормит", - я покачала головой.
  "Меня жена не должна кормить, - купец из Феодосии заколыхался. - Я буду кормить свою жену".
  "Думаю, что ананасов жене будет достаточно", - я пропищала.
  "Приходи завтра в мой шатер, - купец из Феодосии меня отчаянно пытался завлечь. - Даже не сомневайся в ананасах.
  Я тебе отсыплю целый воз душистых ананасов.
  Другим любовницам я дарил персики".
  "Я не за еду", - я почувствовала, как щеки мои покраснели.
  "Я увидел тебя, красавица, и почувствовал, - купец из Феодосии соревновался в обжираловке.
  Но и обо мне не забывал. - В твоем присутствии я болтаю все, что приходит в голову".
  "Разве в другие места тела могут приходить слова?" - Я раскрыла ротик.
  "Я не удержусь от вопроса, красавица".
  "У тебя недержание вопросов, купец из Феодосии".
  "Прелестница.
  Где ты встречаешься со своими мужчинами?"
  "У меня нет мужчин, - меня охватила ярость. - Нигде и никогда".
  "Напрасно, - завьюжный купец подал голос. - Я со своими милыми друзьями встречаюсь в купальне".
  "Не о тебе речь", - купец из Феодосии погрозил толстым пальцем сопернику.
  "Я живу тихо и спокойно", - я зарыдала.
  "Тащите девушку в балаган", - уличный танцор схватил меня за руку.
  "Боюсь вас разочаровать, - я ударила танцора цепью в голову. - Но у меня совершенно нет опыта в балаганных танцах.
  Я раздеваюсь только тогда, когда одна.
  Даже свечу не зажигаю".
  "Напрасно ты не зажигаешь свечу, красавица, - купец из Феодосии меня упрекнул. - Я давным-давно женился.
  Зажег свечу в спальне.
  Моя жена лежала с самого края кровати.
  Она смотрела вверх и хохотала.
  При свете свечи я заметил, что у моей молодой жены покраснели щеки и шея.
  Жена была сильно возбуждена.
  Я долго оттягивал неизбежное.
  Но вскоре свеча погасла.
  Я сбросил халат и лег.
  Жена сразу коснулась коленом моей нежной плоти.
  Я понял, что мои надежды не сбудутся.
  "Ты совсем не знаешь женщин, - моя жена перестала смеяться. - Муж мой.
  Ты напрасно разделся, как я чувствую".
  Я ответил:
  "Я удивлен и обрадован, жена.
  Мне ничего не надо будет делать сегодня ночью.
  Я боюсь дотронуться до тебя".
  Прошло много часов.
  Я услышал тихое сопение жены.
  Понял, что она заснула.
  Мои глаза привыкли к темноте.
  Жена выглядела воинственной и сильной.
  Я поздравил себя, что не смог с ней.
  Мне захотелось убежать.
  Даже от самого себя".
  "Купец, - я улыбнулась. - От меня ты тоже убежишь?
  Я ничего не знаю о совместном спанье.
  Я твердо уверена, что мужчины нужны только для того, чтобы торговать.
  Но никак не спать с женщинами". - Я закончила свою речь на ярмарке.
  Надо мной много смеялись.
  Я сбежала. - Паллада тяжело вздохнула.
  Посмотрела на Царицу, Бонни, Джейн и амазонку. - Меня никто не слушал?!!
  
   - Тебя все слушали, Паллада, - Царица поцеловала свою подданную Палладу в шею.
  Взглянула в волшебное зеркало: - Всадники на дороге. - Голос Царицы изменился.
   - Всадники? - Бонни и Джейн переглянулись.
   - Нужно уходить рощами и горами, - амазонка подпрыгнула. - Вы, Царица и Паллада, тайной тропой возвращайтесь в свое царство.
   - Мое царство маленькое, но гордое, - Царица напомнила.
   - Я побегу через оливковую рощу.
  Бонни и Джейн.
  Спрячьтесь в кустах жимолости.
  Всадники вас не заметят. - Семирамида порывисто обняла Джейн.
  Прошептала на ушко: - Ты моя самая лучшая подруга. - Семирамида развернулась.
  Серой змеей метнулась в оливковую рощу.
   - И тебе до свидания, амазонка Семирамида, - Джейн прошептала.
   - Я с тобой не столь долго знакома, Джейн, - Царица уже понималась в гору по тайной тропе. - Но хотела бы еще увидеться.
   - Встретимся, - Джейн помахала ручкой Царице и ее новой подданной - Палладе.
   - Бонни?
   - Да, Джейн.
   - Мы с тобой одни.
   - Одни на дороге, - Бонни обняла Джейн.
   - Но мы должны прятаться в кустах.
  Кажется, в какой-то жимолости.
   - Джейн.
  На нашей родной Натуре нет жимолости.
  Как мы найдем именно те кусты, которые нам нужны?
   - Я думаю, что сейчас любые кусты подойдут, Бонни, - Джейн за руку вела свою подругу от дороги в рощу. - Главное спрятаться.
   - Ты настоящая сержантка, - Бонни восхитилась. - Принимаешь решение.
   - Ты, Бонни - героиня.
  Медалистка.
  Ты можешь принимать неожиданные решения. - Джейн присела за кустиком. - Бонни.
  Присаживайся ко мне на колени.
   - На коленях неудобно прятаться, Джейн.
  Ты будешь сидеть на жёстких камнях.
  А я на твоих коленях?
  Нет, Джейн.
  Ты присаживайся на мои колени.
   - Тогда лучше ляжем на травку, - Джейн легла за кустом. - Травка выглядит нежной, бархатной.
   - Ой, Джейн, - Бонни сдавленно вскрикнула.
   - Скорпион? - Джейн округлила глазища.
   - Нет, Джейн.
  Не скорпион.
  Трава очень жесткая.
  Колется везде.
  В траве мелкие камешки.
  Палки.
  Сучки острые с иголками.
  И постоянно кто-то в траве шуршит.
   - Я шуршу, Бонни.
   - Нет, Джейн.
  Шуршит с длинным хвостом.
   - А я не замечаю.
  Наверно, потому что я с амазонкой Семирамидой ночевала в горах.
  Я привыкла к камням, траве и лишениям.
   - Мы - особые пехотинки, Джейн.
  Мы обязаны терпеть лишения.
  Я, например, на цепях висела в подземелье.
  
   - Ого!
  На цепях ты висела, Бонни?
  Больно?
   - Не больно.
  Но дышать тяжело было.
   - Я ночью в горах тоже задыхалась, Бонни.
  Травинка в нос попала.
  Но я ничего не рассказала Семирамиде.
   - У тебя попка стала каменной, - Бонни захихикала.
  Постучала ладошкой по попке Джейн.
   - Я много ходила по камням, Бонни.
  Поэтому закаменела местами.
   - В космолете разнежишься, Джейн.
   - Ты похудела, Бонни.
  Но твоя кожа нежная, по-прежнему.
   - Моя кожа не испортилась в плену, потому что за мной Адельф ухаживала.
   - Адельф?
   - Джейн.
  Я вижу воинов.
  Наверно, меня ищут.
   - Или меня разыскивают, - Джейн пропищала. - Может быть, и амазонку Семирамиду хотят поймать.
   - Эй, варвары, - из оливковой рощи донесся крик Семирамиды.
  Словно она услышала, что Джейн о ней вспомнила. - Счастье свое потеряли, варвары.
   - Мы не варвары, - главный воин остановил коня. - Мы - стражники цезаря.
  Возвращайся и назови себя, недостойная.
   - Нет уж, - Семирамида громко засмеялась. - Мне и в роще оливковой хорошо.
  Оливки уже созрели.
  Если хотите поговорить, то скачите ко мне.
   - Амазонка заманивает к себе воинов, - Бонни восхитилась.
   - Семирамида отвлекает стражников от нас, - Джейн кусала губки.
   - Они ее поймают?
   - Да ты что, Бонни.
  Поймать амазонку в лесу невозможно.
  Семирамида дает нам время уйти подальше.
   - Без обуви трудно шагать по горам, Джейн.
  Но я не жалею, что мы сапожки свои подарили.
  Пусть девочки радуются.
   - Я тоже подумала, что мы ножки босиком по дороге разобьем.
  Но мы же - солдатки.
  Мы терпим.
   - Я - солдатка.
  Ты - сержантка, Джейн.
   - Даже адмирал космофлота - солдат.
  Солдат - не воинское звание.
  Солдат, как бы...
   - Как бы человек, - Бонни подсказала. - Человек может быть разным.
  Но все равно мы называемся человеками.
  Так и солдат.
  Капрал - солдат.
  Рядовой - солдат.
  Генерал - солдат.
  Сержантка - солдат.
   - Слышал бы тебя генерал, что ты его солдатом называешь, - Джейн хихикала.
  Тем временем воины на дороге спорили:
   - Архимед.
  Поскачем за наглой девкой?
   - Соломон.
  Мне кажется, что она нарочно нас заманивает в оливковую рощу.
   - С какой целью заманивает?
   - С целью убить и ограбить нас.
   - Но мы же воины.
  Мы сами убиваем и грабим.
   - А, если разбойников много?
   - Много разбойников не бывает, Гермес.
  Много разбойников не прокормятся в оливковой роще.
   - Идем, Архимед?
   - Не идем, а скачем за девкой.
  Может быть, она не шутит.
  Вдруг, она - вакханка.
  Устроила нам завтрак на траве?
   - Ты только о вакханках и о завтраке на траве думаешь.
   - Можно подумать, что ты, Галлий, о другом думаешь.
   - Я думаю, чтобы услужить цезарю.
   - Ври больше, Галлий, - воины радостно заржали.
  Кони им ответили недовольным ржанием.
  Не хотели кони сходить с ровной дороги.
  Но воины заставили коней.
  
   - Джейн, - Бонни прошептала, когда всадники проезжали мимо их кустов. - Они так близко, что я могу дернуть лошадку за хвост.
   - Лошадка не виновата.
  Она страдает.
   - Я просто так сказала, Джейн.
  Разумеется, что солдат лошадку не обидит.
   - Ты - солдатка, Бонни.
   - Солдатка и солдат - одно и тоже.
  Нас же часто солдатами называют.
  Хотя мы - девушки.
   - Можем идти? - Джейн спросила подругу. - Семирамида для нас постаралась.
  Отвлекла воинов.
   - Пойдем, - Бонни вздохнула.
  Медленно поднялась. - Я бы так и сидела вечно с тобой в кустах, Джейн.
  Но нельзя.
  Служба.
   - Служба, - Джейн провела ладонью по спине подруги.
  Похлопала по попке. - На тебя травинки налипли, Бонни.
  Я стряхнула.
   - Джейн?
   - Да, Бонни.
   - Посмотри у меня в волосах.
  Мне кажется, что по голове кто-то ползает.
   - Жук.
   - Жук? - Бонни взвизгнула.
  Но тут же прикрыла ротик ладошкой.
   - Не жук, а жучок, - Джейн сорвала палочку.
  Сбила жучка с волос Бонни.
   - Больше никого на мне нет? - голосок Бонни дрожал.
   - Нет.
  Ты чистенькая теперь, Бонни.
   - Теперь я тебя осмотрю, Джейн.
   - У меня левая ягодица чешется.
   - На ней красные пупырышки выскочили, Джейн.
   - Большие?
   - Нет.
  Маленькие пупырышки.
  Наверно, травка какая-то тебя уколола.
  Расставь ножки, Джейн.
  Наклонись.
  Нет, мне показалось.
   - Что тебе показалось, Бонни?
   - Показалось, что там веточка застряла.
   - Нет веточки.
   - Нет там у тебя веточки, Джейн.
   - Тогда можем шагать, Бонни.
   - Можем, но осторожно.
  Чтобы ножки не поранить.
   - Как только доберемся.
  Долетим до цивилизованных магазинов.
  Купим новые сапожки.
   - У нас нет монет, Джейн.
  На что мы купим сапожки?
  Наши военные счета заблокированы.
  
   - Ой, Бонни.
  Я на этой планете все забыла.
  За нами же гнались.
  Нас преследовали.
  Наши счета заблокированы.
  Как же мы будем воевать за Империю?
   - Я думаю, Джейн, что в Имперской Канцелярии ошиблись.
  Компьютер какой-нибудь у них перегорел.
  Поэтому мы попали в неприятность.
  Но наше командование быстро разберется.
   - Я в этом тоже уверена, Бонни.
  Все будет хорошо. - Джейн взяла подружку за ручку.
   - Скоро дойдем до спасательной капсулы, Джейн.
   - Ты меня успокаиваешь, Бонни.
  Ты же сказала, что до нее день пути.
   - Может быть, день.
  Может быть, и меньше.
  Я часто отвлекалась от дороги.
   - На что ты отвлекалась, Бонни?
   - То птичку увижу красивую.
  То захочу искупаться в ручье горном.
   - В горных ручьях вода ледяная.
   - Ты тоже купалась в горных ручьях, Джейн?
   - Конечно.
   - Зачем я спрашиваю? - Бонни захихикала. - Мы же с тобой одинаковые.
  Я - радуюсь, ты - радуешься.
  Ты - в печали, мне тоже грустно.
  Так и с горными ручьями.
  Я купалась.
  Ты в это время тоже купалась.
   - Мы с тобой подружки, Бонни.
   - Как хорошо дружить, Джейн.
   - Бонни, расскажи, что было с тобой после того, как наш космобот сбили.
   - Сначала ты расскажи о себе, Джейн.
   - Нет, Бонни.
  Ты - первая.
   - Нет, Джейн.
  Ты - первая.
   - Хорошо, Бонни.
  О себе я расскажу коротко.
  Я упала.
  Встретила амазонку Семирамиду.
  Я сразу захотела бежать тебя искать.
  Но Семирамида все знает на своей планете.
  Она сказала, что я пропаду одна.
  Поэтому вызвалась мне помогать.
  Отложила свои важные дела.
  
   - Джейн?
   - Да, Бонни.
   - Отдаленные планеты Империи называют дикими.
  А имперцы на этих планетах - дикари.
  Только мне кажется, что нельзя их называть дикарями.
  У них нет бластеров и космолетов.
  Но дикари в этом не виноваты.
  Виноваты инспекторы Империи.
  Они должны заботиться, чтобы у всех все было.
   - Я тоже так думаю, Бонни.
  Никакие они не дикари.
  Амазонка Семирамида охотится со стрелами.
  Стреляет она метко.
  Семирамида знает очень много.
  Лечит травами.
  Помогает.
  Может выжить в дикой природе.
  Еще неизвестно, кто из нас - дикари.
   - Никто не дикари, Джейн.
  Мы все Имперцы.
   - Я так и сказала Семирамиде.
  Обещала, что прилечу... прилетим к ней снова.
   - Я тоже обещала Адельф, - Бонни вздохнула.
  В глазах плескалась печаль.
   - Но ты сказала, что твою подругу Адельф убили отравленной стрелой.
   - Я обещала ей еще до того, как ее пронзили стрелой.
   - Все же, некоторые на отдаленных планетах - дикари.
  Те имперцы, кто стреляет в имперцев стрелой - дикари.
  И, кто сажает имперцев на кол - точно дикари.
   - Я очень волновалась за тебя, Джейн.
   - А уж, как я за тебя волновалась, Бонни, - Джейн поцеловала подружку.
  Обнялись.
   - Челнок наш подбили, Джейн.
  Ты полетела в одну сторону гор.
  Я - в другую.
  Угасающим сознанием я следила за тобой.
  Ловила ориентиры.
  Но все было напрасно.
  Я очнулась в цепях. - Бонни начала свой рассказ.
  
  
  ГЛАВА 502
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА
  
  
   - Меня везли в повозке.
  Только потом я узнала и о планете, и о повозках, и обо всем другом, куда мы попали.
  Я не просто была скована цепями.
  Кандалы были так искусно переплетены, что я не могла достать ладонью ладонь.
  Даже ноги не могла разъединить.
  Возница увидел, что я очнулась.
  Сразу ударил меня кнутом:
  "Не колдуй, ведьма.
  Я тебя так специально заковал.
  Чтобы ты руками и ногами не колдовала".
  "Ведьм не бывает, - я выдохнула.
  Сразу спросила: - Где Джейн?"
  "Что за Джейн? - Возница напрягся. - Ты была не одна?"
  "Одна я была", - я сразу решила, что нельзя открываться незнакомцу.
  Как можно доверять тому, кто тебя в цепи заковал и кнутом бьет?
  "Слишком ты разговорчивая, ведьма", - возница поджег пучок сухой травы.
  Дунул дымом мне в лицо.
  Я сразу потеряла сознание.
  Вернее, сознание у меня осталось.
  Но оно стало другим.
  Перед глазами плыли розовые облака.
  Звуки стали мягче.
  Ноги и руки не двигались.
  Скажу сразу: меня окуривали постоянно.
  В повозке.
  На галере.
  Только в тюрьме в городе Кафтан перестали пускать мне дым в лицо.
  Воины были уверены, что из тюрьмы я не смогу убежать.
  Или экономили дурман-траву...
  Я очнулась в каменном мешке.
  Скамья жесткая.
  Стол передо мной.
  За столом воин сидит.
  То, что воин, я тоже потом узнала.
  У них, дикарей...
  Пусть не дикари.
  Но так проще рассказывать.
  Нет знаков воинских отличий.
  Не вшиты чипы.
  Непонятно сначала - купец или воин.
  Но для тех, кто в цепях - нет разницы.
  Я же в цепи была закована.
  Не понимаю, почему одни люди пытаются сделать плохо другим людям?
  Дикари, наверно.
  
  Воин на меня пусто смотрел.
  Ни со злостью, ни с добротой.
  Будто с козой разговаривал.
  "Ты кто?" - Он спросил.
  "Уже не называете меня ведьмой, - я усмехнулась. - Я - солдатка Космофлота Империи.
  Ты - тоже имперец.
  Не жухрай же ты.
  Поэтому, как имперец империйку, обязан меня отпустить".
  "То, что я должен тебя отпустить - я понял эти твои слова. - Воин наклонился ко мне. - Остальное - непонятное".
  "Тогда я спрошу, кто вы, - я зазвенела цепями. - Какой номер вашей планеты в Имперском каталоге?
  Нет.
  Номер планеты мне ничего не скажет.
  У меня нет с собой компьютера.
  У тебя тоже, как я вижу, его нет.
  Даже бластера нет у тебя.
  Ты знаешь, в каком секторе префектур Империи находится ваша Галактика?"
  "На каком языке ты разговариваешь, девица? - Воин выпучил глаза. - На древнем Шумерском?
  Слова понимаю.
  Но не понимаю, что они означают".
  "Получается, что планета очень отдаленная.
  На краю Империи, - я приуныла. - Тогда последний вопрос.
  Нас в гимназии на уроке ботаники учили, как отличить цивилизованную планету от дикарской.
  Скажи.
  Небо у вас твердое?"
  "Странный вопрос, - воин расхохотался. - Небесная твердь над нами.
  К ней прибиты золотые гвоздики.
  Она называются звездами".
  "Не зря нас на ботанике научили задавать этот вопрос о небе, - я хотела почесать нос.
  Но руками не достала.
  Тогда я наклонилась.
  Почесала нос о стол. - Вы - дикари.
  Планета ваша дикая".
  "Кто дикари?"
  "Вы".
  "А я думал, что ты - дикарка".
  "Я не дикарка.
  Я - солдатка особой пехоты Империи".
  "Мы ходим вопросами по кругу.
  Ты была одна?"
  "Одна".
  "Врешь".
  "Докажи, что вру".
  И я подумала:
  "Если спрашивает, одна ли я упала на планету, то, значит, тебя, Джейн, не нашли".
  Я обрадовалась.
  Воину не понравилась моя улыбка.
  "Смеешься?
  Надо мной смеешься?"
  "У тебя было тяжелое детство?
  Почему ты думаешь, что я над тобой смеюсь?"
  
  "Ты хитро уходишь от моих вопросов, - воин поднялся.
  Зашел ко мне за спину.
  Опустил руки на мои груди. - Груди у тебя с начала допроса увеличились".
  "Когда я волнуюсь, то мои груди увеличиваются.
  От волнения..."
  "Тебя нужно чаще волновать".
  "Не трогай меня, - я предупредила. - Я с Натуры.
  Нам до свадьбы нельзя.
  Жрецы нас так закодировали.
  Если кто полезет к незамужней девушке с Натуры, то оба взорвутся".
  "Что означает - взорвутся?"
  "Когда снаряд или мина взрывается".
  "Снаряд и мина - что это?"
  "Вы еще более дикие, чем я думала.
  Ну, хоть аппарат межзвездной связи у вас есть?
  Немедленно сообщите в ближайший штаб округа обо мне".
  "Аппарат?
  Связь?"
  "Я поняла, - я опустила головку. - Ничего у вас нет.
  "Ты сказала, что жрецы тебя..."
  "Закодировали.
  После свадьбы жрецы с девушки снимают код".
  "Жрецы...
  Ты - весталка?"
  "Кто она - весталка?"
  "Значит, не весталка ты.
  Но и не рабыня.
  Почему голая?"
  "Я же сказала - я с Натуры.
  Нам нельзя одежду".
  "Не понял".
  "Ты и остальное не понял".
  "Как твое имя?"
  "Бонни".
  "Имя не элладское.
  Дурацкое имя".
  "Всем нравится мое имя, - я обиделась. - Ты свое имя назови".
  "Я - Эразм", - воин с гордостью ударил себя кулаком в грудь.
  "Фууууу.
  Эразм какой-то.
  В Имперском космофлоте от имени зависит продвижение по службе.
  Например, прекрасное имя для девушки - Джейн.
  Девушка с именем Джейн сразу становится сержанткой.
  Или я - Бонни.
  Бонни - получает медаль "За боевые заслуги"".
  "Нарочно меня словами запутываешь, Бонни?
  Ты умная?
  Да?"
  "А ты - умный, Эразм?
  Да?" - Я передразнила воина.
  "Умные у нас в сенате заседают, - воин не обиделся на мою передразнивалку. - Патрициями становятся умные.
  Или в первом сражении погибают.
  Если умный на войну пошел.
  Я - не умный.
  Я - удачливый". - Тут воин сделал то, отчего мое сердце затрепетало.
  Он выложил из сундука на стол.
  
  "Мой кинжал, - я подпрыгнула. - Мои сапожки.
  Отдай".
  "Кинжал необычный, - Эразм не собирался мне отдавать мои вещи. - Ритуальный кинжал?"
  "Я его только потрогаю", - я пропищала.
  "Слишком твои глазки ярко заблестели при виде кинжала, - воин насторожился. - Не отдам".
  Я подумала:
  "Обобрали меня одурманенную.
  Если бы сейчас мой кинжал оказался в моих руках.
  Я бы разрезала цепи.
  Никто бы меня не удержал".
  "Сапожки мои сам носить будешь? - Я вздёрнула подбородочек. - Забирай сапожки.
  Отдай кинжал".
  "Нет, красавица.
  Наверно, ты не помнишь, как твоя мать была беременная.
  А ведь ты знала свою мать с момента своего зачатия.
  Ты уверена, что твой отец - твой отец?
  Бывают, что отцы другие.
  Как же я отдам тебе твой кинжал, если ты, возможно, ошибаешься в матери и отце?
  Сестра у тебя есть?
  Кто она?
  Где она?"
  "Ты не собьешь меня с мыслей, воин Эразм".
  "Ты смутилась, загадочная Бонни.
  Но я сделаю вид, что не заметил твое смущение.
  Вы, девушки, странно себя ведете, когда влюбляетесь".
  "Ты думаешь, что я влюбилась в тебя, воин?"
  "В меня все девушки влюбляются".
  "Скорее всего, в тебя влюбится возница, который меня кнутом бил.
  Но только не я в тебя влюблюсь".
  "Что ж, - воин Эразм кивнул. - Ты не захотела облегчить свою участь.
  Ты могла бы жить со мной в казарме.
  Но ты даже не делаешь вид, что влюбилась в меня".
  "Ты никогда не видел девушек, которым ты не нравишься?"
  "Нет, не видел.
  Все пленницы хотели облегчить свою участь.
  Они понимали, что лучше возлежать со мной на мраморной скамье, чем быть прикованной к скале в яме".
  "Возлежать я могу...
  Но только...
  До свадьбы нельзя".
  "Странная ты, Бонни.
  Прилетела с неба на молнии.
  Где ты на небе пряталась?"
  "Я была прибита золотыми гвоздиками к небесной тверди, - я пошутила. - Потом упала".
  "Ты слишком большая для неба, Бонни.
  Тебя бы на небесной тверди увидели".
  "Я хочу домой.
  В свой космополк".
  "Ты останешься в яме, Бонни.
  Пусть посланник цезаря с тобой разбирается.
  Я - служака простой.
  Мне не нужны неприятности с девушкой, которая летает на молнии", - воин зевнул.
  "Посланник цезаря?
  Когда он придет?"
  "Только небо знает пути посланника цезаря.
  Может быть, через неделю.
  А может, и через три года нас навестить".
  "Три года - слишком много", - я выпятила нижнюю губку.
  "Это на воле три года - слишком много.
  В яме ты потеряешь счет дням и годам, Бонни.
  В узнице нет времени".
  "Как романтично".
  
  Эразм постучал по столу.
  "Десятник, ты стучал?" - ввалились два воина.
  "Я не стучал.
  Я стуком вызывал вас, ослы, - Эразм рявкнул.
  Я отметила, что на меня он не кричал. - Отведите ее в яму".
  "В какую яму, господин?
  К людоедам?
  К похотникам?
  К прокаженным?"
  "В яму к философам отведите Бонни".
  "Господин?"
  "Да, Софокл".
  "А можно мы ее?"
  "Нельзя вам ее, - воин Эразм снова завопил.
  Жилы на шее вздулись. - Если бы можно было, то я бы сам.
  Посланник цезаря решит - можно ли эту ведьму". - Все же воин назвал меня ведьмой.
  Но я на любое оскорбление словами согласна.
  Вытерплю.
  Лишь бы выбраться скорее.
  Или ведьма - не оскорбление?
  Меня воины вывели в коридор.
  Я звенела цепями.
  Раздумывала невесело:
  "Планета дикая, а конвоируют, как цивилизованные".
  Меня втолкнули в пещеру.
  Пещера или комната.
  "Просторное, - я осмотрелась.
  К кольцам в стене цепями прикованы два седобородых мужчины. - Но вы ошиблись, воины.
  Это мужская комната.
  Я же девушка".
  "В яме забудешь быстро, кто ты - девушка, или философ", - конвоиры заржали.
  "Это - яма?"
  "Яма".
  "Я думала, что яма - другое.
  Яму в земле роют".
  "Ямы и в море, и на небесах бывают", - один из прикованных прошамкал.
  "Я кушать хочу, - я потребовала. - Паек дайте".
  "Паек?"
  "Ну, хоть персик или хлеб", - я проблеяла.
  "Хлеб - по пятницам", - конвоиры продолжали ржать.
  "А сегодня у вас какой день?"
  "Сегодня - день Ослицы", - воины с хохотом вышли.
  Загремели засовами.
  
  "Крепко приковали, - я попробовала длину цепей. - Ноги на ширине плеч.
  Руки - врозь".
  "Слава Зевсу, - узник слева от меня захихикал. - Послал нам голую девицу в темницу".
  "Жиполит! - Второй узник закряхтел. - Пользы нет от девицы, если до нее не дотянешься".
  "Нет в тебе правды, Кефал.
  Философ не телом думает, а - глазами.
  Что толку, если бы девица к тебе прикоснулась.
  Не зажгла бы она в тебе Олимпийский огонь.
  А со стороны выглядит прекрасно".
  "Спасибо.
  Мне нравится похвала". - Я улыбнулась сначала налево.
  Затем направо.
  Думала:
  "Не спутать бы имена узников.
  Неприлично будет".
  "Как тебя зовут, красавица? - Жиполит вытянул ногу в мою сторону. - Если сможешь, то попробуй.
  Дотронься своей ножкой до моей ноги.
  Мне - радость.
  Тебе - успокоение".
  "Ноги у меня длинные, - я пыхтела.
  Тянула ножку. - Но все равно цепи нам мешают.
  Не дотянусь".
  "Жиполит, - второй узник обрадовался.
  Завидовал, наверно, нам. - Напрасно себя тратишь на девицу".
  "Не напрасно, брат Кефал.
  Жизнь дается нам в ощущениях.
  Я хочу ощущать".
  "Щупать ты хочешь, брат Жиполит".
  "Щупать хочу, - Жиполит легко согласился. - Кто меня осудит?
  Ты осудишь, брат Кефал?
  Зевс меня осудит?"
  "Я так поняла, что вы - философы, - я округлила глазища. - Настоящие.
  Один - ты, Жиполит - начинает беседу.
  Второй - Кефал - смеется над любым предложением Жиполита".
  "Ты, красавица, тоже на пути к седобородой вершине философии, - Жиполит засмеялся. - Сразу поняла суть философии.
  Один предлагает.
  Второй - опровергает".
  "Я не хочу седобородой философии, - я бы провела ладонью по подбородку.
  Проверила - растет ли у меня седая борода. - Борода девушке только мешает".
  "Как девушке может борода помешать?"
  "Борода грудь прикрывает".
  "Твою грудь, прелестница... эээээ..."
  "Бонни.
  Я - Бонни".
  "Твою грудь, прелестница Бонни, даже самая густая борода не прикроет", - философ Жиполит захихикал.
  "Когда я волнуюсь, то у меня груди увеличиваются", - мои щеки загорелись смущением.
  "У дев прелестных бороды не растут, - второй философ - Кефал спорил с первым. - Иначе бы девы не были девами и прелестными.
  Но грудь достойного мужа закроет любую грудь".
  "Философы все время о женской груди говорят", - я захихикала.
  "Да.
  Мы, философы, все время говорим о женской груди", - философ Жиполит подмигнул мне.
  "Нет.
  Мы, философы, не говорим о женской груди", - философ Кефал по привычке сказал противоположное тому, что высказал философ Жиполит.
  
  "Меня понятно, за что посадили в каменный мешок.
  Но вас, философы?
  Чем вы провинились?
  Кур воровали?
  Из армии сбежали?"
  "Бонни!
  Сначала ты скажи.
  Почему тебя не пощадили?"
  "Меня обвинили, что я ведьма", - я важно надула губки.
  Не каждую обвинят в ведьмовстве.
  "Ведьма? - На этот раз философы были единодушны. - Ведьм не существует.
  Посадить за ведьмовство - все равно, что посадить... посадить..."
  "Посадить репу?" - Я спросила с надеждой.
  Очень проголодалась.
  "Репу?
  Почему ты подумала о репе, Бонни?
  Репа - иносказание какой-то твоей философской истины?"
  "Кушать хочу".
  "Кушать? - философ Жиполит тряс головой. - Я припрятал кусок черствой рисовой лепешки".
  "Лепешка?
  Рисовая? - В моем животике ворочался голод. - Я буду очень благодарна.
  Угости меня рисовой лепешкой.
  Пожалуйста".
  "Беда в том, что мы на цепях", - философ Жиполит чудом зубами извлек из бороды что-то серое.
  Сильно мотнул головой.
  Серое прилетело и шмякнулось у моих ног.
  "Эх, дотянуться бы", - я изогнулась.
  Всю свою длину отдала левой ноге.
  "Бонни.
  Ты, как утка в балагане", - философ Кефал захохотал.
  Он нравился мне все меньше и меньше.
  "У утки - лапы.
  У меня - ножки". - Я пыхтела.
  Наконец, подцепила кусочек рисовой лепешки.
  Зажала в пальцах левой ноги.
  И...
  И - все.
  "Не поднимешь, - философ Жиполит вздохнул. - Цепи не дают".
  "Ты же знал, Жиполит, - брат Кефал торжествовал. - Понимал, что Бонни не получит свою лепешку".
  "Зато я попытался", - Жиполит гордо поднял голову.
  "Мы попытались", - я зашипела.
  "Бонни.
  Не сердись на меня, - философ Кефал уловил мое к нему отношение. - Жиполит только кажется добреньким.
  Но на самом деле он - злой".
  "Жиполит меня лепешкой угостил, - я пробурчала. - Моя беда в том, что я ее не могу донести до рта".
  "Бонни, - философ Кефал произнес вкрадчиво. - Ты посмотри на рисовую лепешку с другой - с философской точки зрения.
  "Рисовые лепешки умеют философствовать?"
  "Нет, Бонни.
  Рисовые лепешки - не философы.
  Зато Жиполит - философ.
  Он же признался, что любит твои груди..."
  
  "Йа?
  Мои?
  Жиполит сказал ли, что философы говорят о женских грудях".
  "В том и суть, - голос Кефала возвысился до торжества. - Я не просто сказал, что ты похожа на утку в балагане.
  Утку дразнят кусочком рисовой лепешки.
  Утка пляшет.
  Старается.
  А зрители потешаются над ней.
  В чем суть?"
  "В чем суть? - Я проблеяла. - Никак не постигну глубину вашего ума..."
  "Суть в том, что утка зря старается.
  Она развеселит зрителей.
  Но кусок рисовой лепешки не получит.
  Жиполит прекрасно знает, что цепи не позволят тебе скушать рисовую лепешку.
  Но он ее бросил.
  Бросил, чтобы смотреть на твои мучения.
  Ну, и, разумеется, на твои великолепные сиськи.
  Ты показала их во всей красе, когда тянулась за лепешкой и выгибалась".
  "Не только сиськи", - философ Жиполит захихикал мерзко.
  "Философ Жиполит - это правда?" - я опустила головку.
  "Более, чем очень правда", - философ Жиполит хохотал.
  "Ты так просто признаешься, что издевался надо мной, философ Жиполит?"
  "Мог бы признаться еще проще - признался бы".
  "Вы.
  Вы...
  Вы мне неприятны", - я опустила плечи.
  "В нашем случае приятное или неприятное - всего лишь звуки, - философ Жиполит прицепился к моим словам. - Приятное или не приятное не потрогаешь..."
  "Снова ты - о потрогать или не потрогать", - я разозлилась.
  "Приятное можно потрогать, даже, если руки и ноги скованы", - философ Кефал, как обычно, возразил своему товарищу.
  Или недругу...
  "Теперь я поняла, почему вас посадили в тюрьму".
  "Что же ты поняла, Бонни?"
  "Я бы тоже вас посадила.
  За то, что вы - злые".
  "Злость или не злость - не заметишь, - философ Жиполит надул щеки. - Однажды я подсматривал за танцовщицей в балагане.
  Она поправляла перья в волосах.
  Больше одежды, чем перья и волосы, на танцовщице не было.
  Она заметила мой к ней интерес:
  "Господин.
  Накройся белой шкурой степного волка, - танцовщица промурлыкала. - Лежи тихо.
  Если тебя увидят стражники, то тебе не будет уже пути назад".
  "Но я ни в чем не провинился", - я понял, что стал жертвой какой-то балаганной интриги.
  В балаганах бывает очень опасно.
  "Если не послушаешь меня, то не выйдешь из балагана живым. - Слезы потекли по щекам танцовщицы. - Сегодня наш хозяин поскандалил с центурионом.
  Я думаю, господин, что стражники будут хватать всех посетителей балагана.
  Потащат тебя на костер.
  С утра ты не думал, что умрешь.
  Но тебя либо сожгут на алтаре.
  Либо посадят на кол.
  Ты попроси, чтобы тебя избавили от мучений.
  Может быть, центурион расщедрится.
  Просто отрубит тебе голову саблей".
  "Вот так щедрость, - я задрожал под белой шкурой. - Налей мне из амфоры вина.
  Для храбрости".
  Танцовщица налила вина.
  Я выпил.
  Попросил еще.
  "Белая шкура, разве защитит меня от стражников?" - Мой голос дрожал.
  Но рука с чашей не дрожала.
  Я боялся пролить хоть каплю вина.
  Кто знает?
  Может быть, эта чаша - последняя в моей жизни.
  "Стражники подумают, что ты белый волк.
  Белые волки находятся под защитой цезаря".
  "Почему мне о белой шкуре никто не рассказывал?" - Я мрачно спросил.
  "Зачем всем знать о белой шкуре волка? - Танцовщица пожала плечами.
  Под левой грудью открылась родинка. - Те, кто в балаган не ходят, стоят меньше.
  Центурион не станет сажать крестьянина на кол.
  Поэтому крестьянину не нужны защита и шкура белого волка.
  Ты же, господин, богатый.
  Тебя выгодно посадить на кол.
  Ты выболтаешь центуриону всю правду".
  "Какую правду?" - Я под шкурой сильно вспотел.
  "Каждый человек опасен для цезаря.
  Даже то, что ты думаешь, может цезаря убить.
  Тебя начнут пытать.
  Ты будешь кричать.
  А слова твои центурион может назвать правдой или неправдой".
  
  "Жиполит, ты напугал нашу гостью", - брат Кефал остановил речь друга философа.
  "Почему ты называешь Бонни - гостьей.
  Она - узница, как и мы".
  "Мы с тобой здесь навсегда, Жиполит.
  Философ - если попался - то попался.
  А девушка?
  Тебя, Бонни, либо повесят, либо...
  Либо - сама знаешь что.
  Ты - девушка красивая".
  "И что?" - Я задрожала.
  "В рабство продадут тебя".
  "Почему же меня сразу в рабство не продали?"
  "Ждут посланника цезаря.
  Посланник цезаря решает - кого из узников в рабство отдать, а кого на кол посадить".
  "Меня могут посадить на кол?"
  "На колу ты будешь смотреться красиво, Бонни", - философ Жиполит заржал.
  "Дикари!" - Я не верила.
  Я слишком молодая, чтобы сидеть на колу.
  Прискачет или приплывет дикарь посланник цезаря.
  Я ему подробно объясню об Империи.
  Меня нельзя казнить.
  Я - солдатка Имперской армии.
  Еще точнее - особая пехотинка.
  Особых пехотинцев - раз, два - и весь счет.
  Правда, я не особо представляю, что означает - особая пехота.
  Загадочная она и тайная.
  "Мы - не дикари", - философ Кефал покачал головой.
  Из бороды полетели подозрительные ошметки.
  "Бонни права, - на этот раз философ Жиполит спорил. - Мы дикари.
  Потому что связались с разбойниками.
  Сидели бы в своих бочках.
  Философствовали бы потихоньку.
  Вдовы нам приносили бы мед и пахлаву.
  Но нам захотелось богатства и славы".
  "Мирового господства мы захотели, - философ Кефал икнул. - Где же еще взять власть над миром?
  Только у разбойников".
  
  "Вы - философы - стали разбойниками?" - Я ужаснулась.
  "Нет.
  Прелестница.
  Мы не стали разбойниками.
  Мы своими философскими речами вдохновляли разбойников на грабежи.
  Разбойники - народ шатающийся.
  Ограбил - напился.
  Напился - ограбил.
  Нужно наставлять разбойников на правильные грабежи.
  Мы и наставляли".
  
  
  ГЛАВА 503
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФЫ ЖИПОЛИТ И КЕФАЛ
  
  "Вы - хуже, чем разбойники".
  "Мы - лучше, чем разбойники.
  Мы - философы". - Философ Жиполит пожевал бороду.
  "Если бы в твоей бороде остался кусочек рисовой лепешки, то ты бы ее сейчас жевал, а не бороду", - я отомстила за издевательство.
  "Бонни.
  Поверь.
  Твоя комедия стоила огрызка рисовой лепешки", - философ Жиполит смотрел на меня с нежностью.
  Я сразу простила его.
  Кто я, чтобы обвиняла философов?
  "Наши разбойники, - философ Кефал с удовольствием погружался в воспоминания.
  Назвал разбойников "нашими". - Наши разбойники грабили в лесах около Пелопонеса.
  Места там шумные.
  Грабить там есть кого".
  "В тот день мне моя подруга вдова прислала гонца с глиняной табличкой, - философ Жиполит подхватил воспоминания. - Вдова писала:
  "Хорошо ли тебе живется в разбойниках, мой философ?
  Я скучаю по твоей щекочущей бороде.
  Но ты все с разбойниками и с разбойниками.
  Я же от скуки решила взять себе в мужья патриция Кроноса.
  Он - видный.
  Скоро сенатором станет.
  Перед свадьбой я вспомнила о тебе, мой философ.
  Устроим прощальный праздник?
  Покатаемся на галерах.
  Я приведу подружку вакханку.
  Она - умная, красивая.
  И дом у нее большой.
  Если у тебя есть веселый друг философ, то и его с собой прихвати.
  Может полюбится он с мой подругой вакханкой.
  Будут жить вместе".
  Вдова не предложила мне свою подругу.
  Значит, ей - патриций в мужья.
  Моему другу философу - богатую вакханку в жены.
  Мне же - ничего, кроме катания на галерах.
  Я решил, что поеду к вдове один.
  Напою ее сладким асирийским вином.
  Себе возьму в подруги богатую вакханку.
  
  Пошел я к главарю разбойников.
  Наобещал ему золотые горы.
  Разбойник мне на дорогу монет дал
  Козу запечённую в повозку бросил.
  Я на радостях разбойникам четыре амфоры с Фивским кислым вином выставил.
  Собрался в путь.
  Разбойников как раз искали стражники Пелопонеские.
  Не очень усердно искали.
  Кто же хочет под нож разбойника попасть.
  Но, если попадались разбойники, то солдаты не щалили никого.
  Ни днем, ни ночью на основных дорогах не было проезда.
  Чуть кто из разбойников сойдет с дороги, стражники сразу уводят на рынок рабов.
  Или убивают.
  Наш главарь разбойников ввел порядок.
  Два раза в неделю ходили провожатые разбойники.
  Спереди и сзади идут.
  А в середине - философы и жены разбойников.
  Лето клонилось к концу.
  Собрались разбойники в балаган и на ярмарку.
  Провожатые разбойники тронулись по дороге.
  Я ехал в повозке.
  Осел медленно тащил меня и мое добро.
  Награбленное добро, которое я выменял у разбойников на свои философские истины.
  До балагана ехать было двадцать пять миль.
  Двигались медленно.
  То разбойники захотят есть и пить.
  То вакханка подойдет, поинтересуются.
  Разбойники на нее глаза таращат.
  Бороду дергают.
  Все стоят.
  Дожидаются, когда дальше пойдем.
  Вечер близко.
  А мы только половину пути прошли.
  Пыль.
  Жара.
  Тарантулы кусают.
  А укрыться негде.
  Болота вокруг.
  Ни персикового дерева.
  Ни оливковой рощи у дороги.
  Я с повозкой выехал вперед.
  Дожидаюсь, пока остальные подтянутся.
  Слышу - хохот.
  Кто-то на китаре начал играть.
  Я понял, что снова веселье у разбойников.
  Подумал:
  "Не уехать ли одному?
  Без разбойников.
  Вдова и ее подруга долго ждать не будут.
  Найдут себе других философов для увеселений на галерах.
  Осел мой бойкий.
  Если стражники нападут - ускачем.
  Или не ездить без разбойников?"
  Остановился.
  С ослом вместе решаем - ехать, или не ехать".
  "Я вижу, что Жиполит бороду расчесывает, - философ Кефал продолжал рассказ.
  Так философы передавали мне свою историю. - Я свою повозку к его повозке приблизил. Говорю:
  "Поедем, Жиполит, одни.
  В балаган хочу.
  Хоть выжимай меня.
  Туника вся мокрая от жары.
  В балагане весело.
  Танцовщицы, певички, вино в амфорах.
  Тетерева запеченные".
  Жиполит меня спрашивает:
  "Хороший ли ты философ, Кефал?
  Кинжал у тебя есть"?
  "Язык мой - кинжал мой, - отвечаю. - Но помимо языка с собой кинжал древний ношу". - Я поднял тунику.
  Вокруг пояса веревка у меня была.
  На веревке кинжал болтается.
  Жиполит мне отвечает:
  "Поедем.
  Вдова веселая меня на игрища зовет.
  Говорит, чтобы с другом философом приезжал.
  Вдова вакханку приведет.
  Только вакханку я себе заберу.
  Ты же, Кефал, к вдове подластивайся.
  На галерах поедем кататься.
  Уговор - мое не трогай, брат Кефал".
  Мы поехали в горы.
  В поле далеко видать.
  Нет стражников.
  Въезжаем в узкое ущелье".
  "Меня страх охватил, - философ Жиполит зазвенел цепями. - Говорю:
  "Нужно в пещере спрятаться.
  Проследим - не гонятся ли за нами стражники.
  Вдвоем не отобьёмся.
  На кол посадят.
  Или еще что хуже сделают с нами".
  Кефал возразил мне:
  "Зачем прятаться в пещере.
  Поедем к веселой вдове и к ее подружке".
  Я же проявлял осторожность.
  Говорю:
  "Ты пока в ущелье ожидай.
  Если стражники нас схватят, то отрубят все.
  Не чем будет перед вдовой и вакханкой хвастаться".
  Кефал тогда толстый был, красный.
  Пот с него лился ручьями.
  Я повозку развернул.
  К горе поехал.
  Осел мой идет тяжело.
  Разбойники его у крестьян украли.
  Я же осла раскормил морковкой.
  Большой осел стал.
  Затащил осел повозку на гору.
  Будто крылья у меня на ногах выросли, как на сандалиях Гермеса.
  На горе стражники от разбойников прячутся.
  Тридцать копейщиков.
  Мой осел увидел стражников.
  Начал разворачиваться.
  Понеслись мы с горы, как Сизиф и его камень.
  Стражники копья в нас бросают.
  Я увидел Кефала.
  Кричу:
  "Доставай свой кинжал.
  Показывай стражникам.
  Они философского кинжала испугаются".
  Сам своего осла подбадривал:
  "Вынеси меня, осел.
  Пахлавы дам.
  Не спотыкайся.
  Одним копытом спотыкнешься - в ущелье полетим.
  Я только до кинжала доберусь.
  Живым тебя, осел, стражникам не отдам.
  Слишком ты мне дорог".
  А Кефал, как увидел стражников, так сразу погнал.
  Бьет своего осла кнутом.
  Спешит к нашим разбойникам ускакать.
  Предал меня Кефал.
  Осел его упирается.
  Хвостом мух отгоняет.
  Я понял, что стражники меня схватят.
  Кефал с кинжалом умчался.
  Без кинжала с одной только философией со стражниками ничего не сделаю.
  Развернулся я к разбойникам.
  Кричу, чтобы помогли.
  Но свои братья-разбойнички не слышат моих криков.
  Разбойники песни горланят с вакханками.
  Да на кифарах играют.
  Вижу, что моему ослу наперерез четыре стражника несутся.
  Копьями потрясают.
  Осел подо мной милый.
  А под стражниками ослы еще милее.
  Хотел я назад в ущелье повернуть.
  А мой осел проголодался.
  Прямо к стражникам летит.
  Или к их ослицам...
  Не управляю я уже своим ослом.
  Ко мне глава стражников скачет.
  Визжит.
  Зубы показывает.
  Копьем размахивает.
  Я испугался, думаю:
  "Если стражники меня поймают, то обвинят во всех бедах.
  Все разбои и грабежи на дорогах на меня свалят.
  В яму посадят.
  Голодом будут морить.
  Я должен ускакать".
  Я, хоть и философ, но сила в руках и в ногах была.
  Повернул повозку на начальника стражи.
  Думаю:
  "Либо мой осел его осла затопчет.
  Либо повозкой стражника с осла собью.
  Ногами затопчу.
  Руками задушу.
  Осла его себе заберу".
  Но моя повозка до начальника стражников не доехала.
  Повалилась боком.
  Осел мой вырвался на свободу.
  К ослицам побежал.
  Стражники моего осла рисовыми лепешками угощают.
  Осел делает вид, что меня никогда не знал, и знать не желает.
  Хотел я сбежать.
  Но на моих ногах и на голове три стражника сидят.
  Луком и чесноком от них воняет.
  Рванулся я.
  Бороду в руках стражника оставил.
  Вырвался на свободу.
  Но на меня еще три стражника налетели.
  Глиняными амфорами по голове бьют.
  Помутилось в глазах.
  Зашатался я.
  Ни одного слова философского вспомнить не могу.
  Лишь в голове вертится мысль:
  "Покатались на галере мы с тобой, вдовушка".
  
  Стражники сняли с меня тунику.
  Завязали руки узлом.
  Узел Пелопонеский - хитрый.
  Взглянул я на свою повозку и на свое добро в последний раз.
  Орехи греческие из корзины выкатились.
  Запечённая туша козла на землю упала.
  Стражник подбежал к козлятине.
  Тушу к себе тянет.
  Но с другой стороны козла запеченного что-то держит.
  Смотрим - лев степной.
  Он козлятину своей добычей посчитал.
  Стражник ткнул льва копьем в лапу.
  Лев той же лапой стражнику голову сбил.
  Из шеи кровь хлещет.
  Черная.
  Мою повозку залила.
  Лев с козлом убежал.
  Глава стражников кричит, чтобы быстрее уходили.
  Лев подмогу приведет.
  Я в самых учтивый словах к главе стражи обратился:
  "Позволь, почтенный.
  Я льва догоню.
  Козла у него отниму.
  Мы, философы, даже со львами находим общий язык".
  Начальник стражи поверил мне.
  Но его дружок - красавец юноша - на меня злыми глазами смотрит.
  Говорит начальнику стражи:
  "Энгельгадиус.
  Не слушай философа.
  Он - философ разбойников.
  Разбойников на грабежи воодушевлял.
  Если мы его послушаем, то и нас он разбойниками сделает".
  Начальник стражи головой потряс.
  Юношу к себе прижал.
  Переменил свое решение.
  Не пустил меня догонять льва с козлом в зубах.
  Стражник копьем меня в спину кольнул.
  Я огрызнулся:
  "Развяжи мне руки.
  Тогда узнаешь, как философа копьем в зад тыркать.
  Я не простой философ.
  Я у разбойников научился глотки перегрызать.
  Вгрызусь тебе в горло.
  Пар из тебя вылетит".
  Я напугал стражников.
  Советуются, что со мной делать.
  Даже некоторые предлагали меня камнями забросать живого.
  
  Но начальник стражи приказал мою повозку и меня забрать.
  Не оставили меня в повозке.
  Начальник стражи на осла забрался.
  Другие стражники меня голого к стражнику за спину привязали.
  Чтобы я не упал.
  Сижу на осле.
  В начальника стражи упираюсь.
  Только и видел я изящную спину стражника.
  Тонкую шею и кудрявую голову.
  На шее иероглиф разглядел.
  Спрашиваю:
  "Стражник.
  Что означает иероглиф у тебя на шее?"
  Стражник отвечает со смехом:
  "Ты - философ.
  Ты должен разгадывать иероглифы".
  Я говорю с обидой:
  "Много я иероглифов повидал.
  Но твой иероглиф древний очень.
  Не гордись, что знаешь его".
  Стражник на осле ерзает:
  "Иероглиф означает - "Смотри вниз"".
  "В ущелье смотреть?"
  "Нууу, если можно назвать это ущельем".
  "Загадки твои - стражницкие, а не философские", - я огорчился.
  Попытался руки освободить.
  Но они крепко связаны моей же туникой.
  Даже спина моя выгибается.
  Неудобно мне связанному и привязанному.
  То так повернусь, то - другим боком.
  Ехали мы долго.
  С горы на гору.
  Из болота в болото.
  Озеро переходили вброд.
  Три стражника утонули.
  Наконец, выехали на дорогу.
  Поехали огородами крестьянскими.
  Хотел я дорогу запомнить.
  Но начальник стражи так крепко ко мне прижался, что его волосы мне глаза загораживали.
  Я спрашиваю:
  "Почему мы не в Пелопонес едем?
  Вы же - стражники Пелопонеские".
  "Мы стражники из Пелопонеса, - стражник охотно отвечает. - Но мы тебя сдадим в Кафтан.
  В Кафтане центурион от цезаря сидит в шатре.
  Центурион решает - кто из разбойников на рынке рабов будет продан, а кого в легион охраны цезаря заберут".
  "Меня точно в легион не возьмут.
  Я же - философ".
  "А кто глотку обещал перегрызть?" - Мне напомнили, как я угрожал стражнику.
  "Я могу стать вашим философом, - я произнес вкрадчиво. - Стражникам, ну, просто необходим философ".
  "Центурион решит, кто из нас философ", - начальник стражи решил меня сдать с рук на руки.
  Мы переехали речку.
  Приехали в Кафтан.
  Стражники слезли с ослов.
  Собрались вакханки вокруг.
  Радуются стражникам.
  Бросают им сладкую пахлаву.
  Меня же вакханки щипают.
  Хихикают.
  Радуются, что философа трогают.
  "Не трогайте его, - начальник стражи отогнал вакханок. - Он мой".
  Подозвал раба.
  Раб красивый, мускулистый
  На начальника стражи с любовью смотрит.
  Еще два раба подоспели.
  Развязали мне руки.
  Набросили цепи.
  Заковали меня, как раба.
  Сразу у вакханок ко мне интерес пропал.
  Они все внимание на стражников переключили.
  Рабы отвели меня в сарай.
  Красавец раб на меня жалостливо смотрит:
  "Философ.
  Не ожидал ты рабства?
  Философ рожден летать.
  Тебе же крылья обрубили".
  "Раб, я нравлюсь тебе?"
  "Ты мне нравишься, но не как человек.
  Ты мне нравишься, потому что ты - философ.
  Я мудрецов люблю".
  "Тогда сними с меня цепи.
  Помоги мне сбежать".
  "Я бы помог тебе сбежать, - раб бороду поглаживает. - Если бы ты был красавец телом, то я бы помог.
  Но ты красив знаниями своими, философ.
  Знания должны быть в клетке".
  Раз закрыл за собой дверь.
  Я искал место помягче.
  Упал на теплый овечий навоз.
  Думал:
  "Не станут меня в рабы продавать.
  Может быть, центурион возьмет меня к себе.
  Центурионы пиры и оргии любят.
  Будет он приходить на оргии со своим личным философом.
  Я - драгоценность".
  Немного себя успокоил.
  Надеялся, что стану жить со стражниками лучше, чем жил с разбойниками.
  Жаль, конечно, награбленное добро.
  Мое добро стражники поделили между собой.
  Но до утра оно перейдет в руки вакханок.
  Вакханкам что нужно?
  Философия вакханкам интересна?
  Нет, конечно!
  Вакханки золото любят.
  
  Я не спал почти всю ночь.
  Вакханки за стеной песнями и плясками мешали.
  Я в щель смотрел.
  Утром мне кто-то в щель косточку персиковую бросил.
  Глаз подбили мне.
  Я заснул с судорогами на короткое время.
  Когда проснулся, другую щель в сарае проковырял.
  Из новой щели видна была дорога.
  По дороге шли обнаженные девушки.
  К реке девицы шли купаться.
  Одна девушка наклонилась.
  Подняла что-то с дороги.
  К девушке подбежала собака.
  Обнюхала ее.
  Понравилась девушка собаке.
  Хвостиком виляет собачка.
  Но мимо проходила коза с козлятами.
  Собаку коза боднула.
  Собака с жалобным визгом сбежала.
  Ушли девушки в купальню.
  Смотрю - еще одна красавица появилась на дороге.
  Туника у нее дорогая.
  Серебряной нитью расшита туника.
  Сандалии золотом блестят.
  В волосах золотой обручь блестит.
  Девушка несет корзину с рисовыми лепешками.
  Подрагивает девушка.
  Прогибается от тяжести корзины.
  Девушка в каменный дом прошла.
  Из дома вышел стражник.
  Вчерашний - глава стражников.
  За ночь бороду в красный цвет перекрасил.
  Голова стражника покрыта лиловым шелковым платком.
  На кожаной веревке сабля стражницкая болтается.
  На ногах стражника изящные сандалии.
  В них убегать удобно.
  Главный стражник потягивается.
  Красную бороду пальцами расчесывает.
  Приказал стражник двум стражникам что-то.
  Ускакали два стражника.
  Главный стражник в дом зашел.
  Сразу оттуда раздался звон разбитой амфоры.
  Девушка засмеялись звонко.
  По дороге проехали два горшечника.
  Туники у горшечников мокрые от пота.
  Девушки из купальни вернулись.
  На солнышке обсыхают.
  Голые попки блестят.
  Хихикают девушки.
  На мой сарай подглядывают.
  Собрались кучкой.
  Подошли к сараю.
  Пальчики в дырки просовывают.
  Я как зарычал на девушек.
  Одну за пальчик укусил.
  Красавицы завизжали.
  Понеслись от меня.
  Только голые попки сверкают.
  Я подумал:
  "Эх.
  Был бы я не философом, а патрицием богатым.
  Всех девушек сразу в жены бы взял".
  Затем пить вино я захотел.
  В горле мыши скребут.
  В это время утром у разбойников вино раздавали.
  Слышу - сарай открывают.
  Пришел глава стражников.
  С ним - невысокий толстый купец.
  Лицо купца красное.
  Глаза вытаращены.
  Борода до пояса.
  Все время купец кашлял.
  Одет купец богаче, чем глава стражников.
  На шее цепь толстая, золотая.
  Сапоги и туника серебром вышиты.
  На тонких сандалиях другие - высокие - толстые сандалии.
  На голове купца корона купеческая с изумрудом.
  Глава стражников прошептал купцу что-то на ухо.
  Облокотился о статую мраморную.
  На меня доброжелательно поглядывает.
  Купец же толстый, медлительный - подошел ко мне.
  Присел на мешок с камнями.
  Пальцами шевелит.
  Потрогал мою бороду.
  По голове погладил.
  Быстро-быстро начал рассказывать о своей торговле рисом.
  Языком щелкает, как кнутом.
  Приговаривает.
  "Ах, философ.
  Зачем же ты разбойникам служил".
  Я отвечаю:
  "Ничего ты не понимаешь, купец.
  С разбойниками весело и богато я жил.
  Где еще философ монет добудет?
  Только - у разбойников.
  У них обычаи хорошие.
  По утрам разбойники вино получают - кто, сколько сможет выпить.
  Вы же мне даже самую маленькую амфору не поднесли.
  Так с философами не поступают".
  Купец засмеялся.
  За нос меня ущипнул
  За уши потрепал.
  Подошел к двери и позвал:
  "Афродита!"
  Я думал, что рабыня прибежит на зов хозяина.
  Долго мы ждали молча.
  Купец на меня виновато поглядывал.
  Словно он виноват, что какая-то Афродита медлит.
  
  Наконец, появилась девушка.
  Я ахнул!
  Узнал ту красавицу, которую на дороге видел с корзиной рисовых лепешек.
  Девушка уже успела переодеться.
  Длинная полупрозрачная туника до пят доставала.
  На запястьях золотые браслеты звенят.
  Вблизи девушка еще больше красавицей оказалась.
  Я руки протянул.
  Хотел до девушки дотронуться.
  Но глава стражников со смехом мне по рукам древком копья стукнул.
  Купец девушке на ухо прошептал.
  Она злобно сверкнула на купца глазищами.
  Развернулась и степенно вышла из сарая.
  Вернулась с большой амфорой.
  Поставила амфору передо мной.
  Изогнулась грациозно.
  Глазища распахнула.
  Удивлялась, как я пью.
  Смотрит на меня, как на статую Аполлона.
  Я вернул Афродите пустую амфору.
  Ладонью вытер - мокрую от вина - бороду.
  Афродита ко мне потянулась.
  Купец закричал на нее.
  Все засмеялись.
  Затем снова ушла Афродита.
  Принесла рисовых лепешек на серебряном подносе.
  Снова на меня глядит, как на мраморную статую.
  Я лепешку скушал.
  Девушке подмигнул:
  "Что?
  Никогда пьющего философа не видела?"
  Афродита вздрогнула.
  
  Вскоре все ушли.
  Пришел раб.
  Мне в глаза не смотрит:
  "Пойдем, философ".
  "Дожился я, - я горько усмехнулся. - Раб мне приказывает".
  Делать нечего.
  Отправился я за рабом.
  Цепями своими позваниваю.
  Внимательно смотрю на дорогу.
  Не наступить бы на камень острый.
  Мимо ярмарки прошли.
  На ярмарке заморские комедианты корчились.
  Подпрыгивали.
  Бесстыдство показывали.
  Раб меня к богатому шатру подвел.
  Около шатра другой раб стоит.
  Держит на привязи двух ослов.
  Из шатра купец тот самый вышел.
  Мне рукой приветливо помахал.
  Смеялся он много.
  Что-то напевал на древнем языке Атлантов.
  
  
  ГЛАВА 504
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФСКАЯ БОЛТОВНЯ
  
  Я в шатер зашел.
  Богато внутри.
  Стены шатра гобеленами заморскими украшены.
  Мягкие подушки горой на земле лежат.
  Кувшины, сабли, кинжалы - все из серебра.
  Купец опустился на мягкие подушки.
  Рядом с купцом глава стражников сидит.
  Еще трое купцов на меня поглядывают.
  Посредине шатра запеченная овца на серебряном блюде.
  Овцу едят.
  Руки в овечьем жире.
  Купец приказал мне сесть в сторонке.
  Раб указал мне мое место.
  Посадил меня.
  Сам раб к хозяевам ближе пододвинулся.
  
  Жадно смотрит, как они овцу доедают.
  Икает от голода.
  Доели овцу.
  В шатер вошла рабыня.
  Унесла овечьи кости.
  Принесла амфору с тонким горлышком.
  Купец и его гости вымыли руки с ароматным маслом.
  Затем один из гостей купца ко мне подошел:
  "Ты разбойникам помогал, философ.
  Взял тебя начальник стражи.
  Потом купцу продал.
  За твой бунт против цезаря".
  Я ответил:
  "Бунт я не поднимал против горячо любимого цезаря.
  Разбойникам я не помогал.
  Советы лишь давал умные.
  Но я же - философ.
  Философ глупости не посоветует.
  Или вы хотите, чтобы я глупые советы давал разбойникам?
  На месте разбойников могли оказаться вы.
  Философ не смотрит, с кем беседует".
  "Строптивый ты, философ Жиполит", - все недовольно зашумели.
  Купец - который моим хозяином стал - головой качает:
  "Ты разбойникам глиняную табличку с иероглифами напиши, философ.
  Разбойники за тебя мне выкуп пришлют.
  Два золотых сольдо потребуй у разбойников.
  Тогда я тебя отпущу".
  "С какой стати разбойники за меня выкуп заплатят?" - я захохотал.
  "Ты же разбойникам советы мудрые давал, Жиполит.
  Разбойники следовали твоим советам.
  Много монет награбили с твоей помощью.
  Поэтому захотят тебя обратно к себе вернуть".
  "Хо! - я слезы смеха утираю. - Разбойники другого советчика себе найдут.
  Бесплатно.
  Около каждого большого города философы живут.
  С удовольствием разбойникам за монеты будут помогать.
  Не нужен я разбойникам.
  Не дадут за меня выкуп.
  Лучше меня на рынке рабов продайте".
  "Кто же тебя купит? - мой новый хозяин рассердился.
  Глава выпучил, как чудо-рыба. - Философы в хозяйстве бесполезные.
  Не нужен никому раб философ".
  
  "Я дам за свою свободу выкуп, - я пожал плечами. - В тайном месте я спрятал монету.
  Серебряная.
  Но малая".
  Вскочили купцы.
  Раками размахивают.
  Говорят все вместе.
  Купец на главу стражников кричит
  "Я тебе две серебрущки за философа отдал.
  Ты мне должен был за вакханку.
  Я - что?
  В убытке останусь?
  Я лучше философа на галеры продам". - Слюни изо рта брызжут.
  Начальник стражников жмурится.
  Языком щелкает:
  "Не будет философ на галере грести.
  Надсмотрщик над рабами философа кнутом до смерти убьет.
  Так ты даже одну серебрушку не вернешь за Жиполита".
  Я подумал и вскочил:
  "С вами по-философски нельзя разговаривать.
  Купцы вы все.
  Не пугайте меня галерами.
  Я и с надсмотрщиком над рабами найду общий язык.
  Я же - философ.
  Подскажу надсмотрщику, как рабами лучше управлять".
  
  Долго купцы переговаривались.
  Хозяин мне рукой машет:
  "Мудрый ты философ, Жиполит.
  Язык твой дорогой.
  Дай мне за свою свободу две большие серебрушки.
  Или пусть разбойники за тебя пришлют.
  Все же две серебряные монеты - не две золотые.
  Наскребут разбойники монеток".
  "Не знаете вы разбойников, - я рукой махнул. - Разбойнику - все равно.
  Большую добычу они возьмут, или малую.
  Главное, чтобы на вино и на вакханок награбленного хватило.
  Без моих мудрых советов разбойники меньше станут грабить.
  Но пить меньше не будут.
  Не нужен я им.
  Я же не вино.
  И не вакханка я.
  Прости меня, Зевс Олимпиец".
  "Не упоминай имя Зевса в моем шатре, - мой хозяин завизжал. - Я - торговец.
  Эрмий и Меркурий - мои покровители".
  Хлопнул в ладоши купец.
  Вызвал раба.
  Послал его куда-то.
  Возвращается раб с другим узником.
  Толстый философ.
  Ободранный.
  Под левым глазом синяк наливается.
  Узнал я - Кефал!
  
  "Посадили нас вместе, - Кефал продолжил рассказ. - Я Жиполиту подмигиваю.
  Говорю - Поймали меня.
  Лошадь моя не захотела скакать по горам.
  Кинжал мой на перевязи запутался.
  Меня стражники поймали.
  Глава стражников продал меня купцу.
  Теперь он наш общий хозяин.
  Я разбойникам написал.
  Они за меня пять золотых монет пришлют выкуп".
  Жиполит мне не поверил.
  Кричал, что разбойники ни кому монет не дадут.
  Целых пять золотых!
  Я Жиполиту спокойно ответил:
  "Я разбойникам обещал.
  Когда вернусь, то их с богатой вдовой сведу.
  И с ее богатой подругой вакханкой.
  Ты, Жиполит, меня на оргию с ними пригласил.
  Я же их продам разбойникам".
  Жиполит на меня кричать стал.
  Чуть не задушил цепями.
  Он разозлился, что не догадался сам к вдове богатой и к ее подружке вакханке обратиться.
  Жиполит надулся от гнева.
  Я же смеялся:
  "Меня хозяин будет сытно кормить.
  Беречь меня станет.
  Я же целых пять золотых стою.
  Пылинки с моих сандалий начнет сдувать".
  "Пылинки с сандалий я сдувать с тебя не буду, - купец хозяин наш засмеялся. - Трудно мне нагибаться.
  Живот большой мешает".
  
  "Я на них смотрю и осознаю, - Жиполит продолжал. - Радуются.
  Смеются.
  Кефал догадался продать вдову и вакханку разбойникам.
  Я же свою серебрушку малую потрачу.
  А Кефал - ни одной своей монеты не отдаст.
  Получается, что он - лучше философ, чем я.
  Он меня перехитрил.
  Обидно мне до слез стало.
  Резко ответил купцу, что больше серебряной не дам.
  Еще я намекнул, что Кефал - обманщик.
  Разбойники выкуп за него не заплатят.
  Купец устал от разговоров.
  Мне подсунул свежую глиняную табличку и палочку для начертания иероглифов.
  Сказал, чтобы я нарисовал, где спрятал серебряную монету.
  Тогда я торговаться стал:
  "Монета моя далеко лежит.
  Пока за ней ходите, то прикажи рабам.
  Пусть меня и Кефала вместе держат в сарае.
  Я не потерплю, чтобы Кефал разъедался на хозяйских овцах, а я - голодал бы в узнице.
  Пусть кормят и поят меня сытно.
  И еще вакханок к нам должны привести.
  Для увеселенья.
  Одежду богатую дай".
  Выслушал меня купец хозяин и смеется:
  "Тунику тебе самую дорогую дам.
  Хоть женись в ней.
  Кормить вас будут, как цезаря.
  Но вакханок - нет.
  Не дам вакханок.
  Вакханки вам побег устроят.
  Девушки обожают философов.
  Рисовыми лепешками девушку не корми, философа ей подавай".
  На дощечке я нарисовал подложное место.
  Около Карфагена.
  Нет там моей серебряной монеты.
  Я решил сэкономить.
  Понял, что смогу сбежать от хозяина.
  Отвели меня и Кефала в сарай.
  Бросили нам мягкие подушки.
  Пять амфор вина занесли.
  Корзину с рисовыми лепешками поставили.
  Мне туника досталась богатая.
  С мертвого сенатора сняли.
  Иероглиф владельца золотой нитью по низу блестит.
  Я тот иероглиф отрезал.
  Выкинул.
  Теперь никто меня не обвинит, что я чужую тунику присвоил.
  Выпили мы с Кефалом вина.
  Закусили рисовыми лепешками.
  В философские беседы ударились.
  Петь начали о бренности бытия.
  Вдруг, дверь в сарай распахнулась.
  Дочка хозяина Афродита вошла.
  
  Я удивился:
  "Афродита.
  Ты что у нас забыла?"
  Она же глазищами в ответ сверкает.
  Ко мне подбежала.
  Мне пощечину отвесила звонкую.
  Затем - вторую - по другой щеке.
  Я закричал:
  "Если бы я стоял, то упал бы от твоих пощечин.
  Афродита!
  Если тебе нравится перед сном драться, то рабов избивай.
  Нас же, философов, не трогай.
  Мы нежные".
  "Рабов?
  Рабынь?
  Вакханок? - Афродита от волнения с трудом говорит. - Я узнала, что ты, философ Жиполит, потребовал себе вакханок для увеселенья.
  Мало тебе вина и рисовых лепешек?
  Между прочим, я лепешки сама приготовила.
  Своими белыми ручками. - Руки мне показывает. - Ты, философ, думать не умеешь.
  Надеюсь, что тебя не удивили мои слова.
  Прямо из амфор вино пьешь.
  Лень в чашу глиняную налить?"
  "Пить из горла амфоры - по-философски. - Я и Кефал заржали. - Разбойники - хотя они и не философы - тоже из амфор пьют.
  Так вино вкуснее".
  "Я люблю сок из персиков, - дочка нашего хозяина на корточки присела. - Могу три глиняные чаши подряд выпить.
  Главное, чтобы не было рядом какого-нибудь мерзавца.
  На ярмарке, когда я пила персиковый сок, мне один горшечник по руке ударил.
  Сок из чаши выплеснулся мне на грудь.
  Зеваки хохотали.
  Я ударила чашей между ног горшечника.
  Напророчествовала, что теперь он не сможет жить с любовником или с любовницей. - Афродита долго смотрела на мою тунику. - Незадолго до смерти мой дядя крепко поругался с моим отцом.
  Эта туника принадлежала моему дяде Гэмблу".
  Я насторожился.
  Но Афродита не стала снимать с меня тунику своего дяди.
  Девушка подвинулась ко мне ближе:
  "Я предчувствую что-то ужасное, - Афродита замахала руками. - Вы, философы, понимаете страдания молодой красавицы.
  Моя мама очень красивая.
  Но даже она часто боится неизведанного".
  Я ответил:
  "Нет объяснения, почему ты оказалась в нашем сарае, Афродита.
  Ты - дочь хозяина.
  Твой отец купил меня и Кефала у начальника стражников.
  Надеется получить за нас выкуп.
  Но некоторые люди сгорают раньше, чем их подожгут". - Я произнёс глубокомысленную фразу.
  Ждал, что меня похвалят за мудрость.
  Только Афродита не отметила мою мудрость.
  А Кефал сделал вид, что не слушает меня.
  "Я устала, - Афродита произнесла спокойно. - Я полежу на ваших мягких подушках.
  Спокойно здесь. - Красавица грациозно прилегла на мягкие подушки.
  Лежала со смиреной улыбкой. - Шатер дяди Гэмбла загорелся.
  Мой отец бросился спасать.
  Но пламя уже пожирало шатер.
  В огне метался дядя Гэмбл.
  Он застрял между двумя амфорами.
  Мой отец кричал - Гэмбл! Гэмбл! Добро спасай!
  Слезы текли по заросшим щекам моего отца.
  Дядя Гэмбл из последних сил сорвал с себя тунику.
  Бросил ее отцу.
  Вот и все добро, которое осталось после пожара.
  Это все случилось на следующий день после оргии во дворце цезаря.
  Мой отец тоже мог умереть в огне.
  На следующий день мы уехали в Кафтан.
  Отсюда не собираемся сбегать".
  Я подловил слово.
  Ловко по-философски повесил на него просьбу:
  "Афродита!
  Ты не хочешь сбегать из Кафтана.
  Тогда сбегай еще за вином".
  "Уже все выпили?"
  "Нет, Афродита.
  Мы не разбойники.
  Разбойники бы все вино вылакали уже.
  У нас же еще осталась одна амфора.
  Пока ты бегаешь, мы ее допьем".
  "Почему никто меня не предупредил, никто мне не рассказывал, что философы пьют, как разбойники?" - Афродита произнесла мрачно.
  
  Афродита все же сходила за вином.
  Я и Кефал развеселились.
  Я даже шутил,
  "Зачем, Афродита, ты хочешь знать все о философах?
  Узнаешь, и не найдешь себе места.
  Я в детстве тоже был очень любознательным.
  В философской школе часто задавал сложные вопросы своему наставнику.
  Наставник же, однажды, не стерпел:
  "Жиполит!
  Философ не должен задавать вопросы.
  Если спрашиваешь, то - значит - не знаешь.
  Мы же, философы, все знаем.
  Философ должен сам создавать вопросы.
  Но ни в коем случае не отвечать..."
  "У меня нет никаких доказательств, что вы делали у разбойников, - Афродита засмеялась.
  Смех ее подобен журчанию родника. - Мой отец теперь ваш хозяин.
  Отец - влиятельный купец.
  К тому же - очень опасный".
  Я захихикал и спросил Афродиту:
  "А ты, опасная?"
  "Смотря, с какой стороны на меня смотреть", - Афродита подмигнула мне.
  "На тебя с любой стороны смотреть приятно, Афродита".
  "А тебя слушать приятно, Жиполит, - Афродита приложила ладонь к левой груди. - Я мечтаю как можно скорей взять мужа.
  Не хочу быть чьей-то любовницей просто так.
  Но мне нельзя замуж теперь.
  Только - через три года после смерти дяди можно".
  Афродита замолчала.
  Я через несколько минут нарушил общее молчание:
  "Твой дядя Гэмбл умер.
  Но - даже после своей смерти - крепко держит вас в своих руках.
  Командует вами из царства мертвых".
  "Дядя Гэмбл пытался убить моего отца.
  Мой отец нарушал его планы.
  Поэтому дядя Гэмбл не хотел, чтобы он проговорился.
  Я не плачу.
  Поэтому незачем вытирать слезы.
  Нечего плакать.
  Пируйте", - Афродита вышла из сарая.
  Кефал с вопросом смотрел на меня:
  "Задавай мне вопросы, Жиполит.
  Я расскажу тебе все, что знаю о тайне души Афродиты.
  От меня ничего не скрылось.
  Афродита желает тебя в мужья, Жиполит".
  "Меня?
  В мужья?
  Я - раб ее отца.
  Получается, что я и ее раб.
  Афродита в любой момент может мне приказать.
  И я исполню ее желание.
  Зачем она будет брать меня в мужья?"
  Мы с Кефалом проговорили до половины ночи.
  
  Так и жили целый месяц.
  Хозяин отправил своих слуг к Карфагену.
  Они должны были выкопать мою монету серебряную.
  Но я-то знал, что ее нет.
  Путь до Карфагена от Кафтана тяжелый и далекий.
  Слуги не скоро вернутся.
  Вернутся без монеты...
  Кефал целыми днями пальцы загибал.
  Ждал, когда за него выкуп разбойники пришлют.
  Но разбойники не хотели отдавать за Кефала деньги.
  Не верили в его историю о вдове и о ее подружке - богатой вакханке.
  Афродита приходила к нам каждый день.
  Беседовала со мной.
  Освоилась сразу.
  Не стеснялась при нас снимать тунику.
  Говорила, что в сарае жарко очень.
  Кормили нас плохо.
  Давали черствые рисовые лепешки.
  Либо - просто рис горстями.
  Афродита больше нас не баловала ни едой, ни вином.
  Сказала, что не хочет, чтобы два философа спились и отожрались.
  Я все присматривался - как сбежать из плена купца.
  Нас часто купец выпускал прогуляться.
  Мы в цепях ходим.
  Я все высматриваю.
  Насвистываю.
  Всем мудрые философские советы даю.
  Еще придумал - на глиняных маленьких табличках иероглифы рисую.
  Один иероглиф - на табличку.
  Мастер я на иероглифы.
  Начертал я один раз иероглиф древнейший, шумерский.
  Поставил табличку рядом с сараем.
  Слежу - что будет.
  Возвращается Афродита с подругами с речки.
  Я свою глиняную табличку девушкам предлагаю.
  Они смеются.
  Боятся взять.
  Убежали от меня.
  Тогда я табличку на землю опустил.
  В сарай ушел.
  Смотрю на девушек.
  Афродита подбежала.
  Схватила глиняную табличку с иероглифом и убежала.
  Утром я смотрю через щель в сарае.
  Афродита откуда-то жреца привела.
  Склонились они над моей глиняной табличкой.
  Пытаются иероглиф расшифровать.
  Вышел из шатра отец Афродиты.
  На жреца и на дочь кричит.
  Вырвал у них глиняную табличку.
  О голову жреца разбил ее.
  Затем дал жрецу монету.
  Из сарая я не видел - золотая монета, или простая.
  Ушел жрец.
  Я на другой глиняной табличке иероглиф начертал.
  Еще труднее, чем прошлый.
  Отдал Афродите.
  
  Вечером Афродита с амфорой пришла.
  Я думал, что в амфоре вино или вода.
  Афродита прилегла на мягкие подушки.
  Смеется.
  На амфору пальчиком показывает.
  "Что смеешься?" - Я из амфоры глотнул.
  А там - персиковый сок перебродивший.
  Вино из персикового сока.
  Так Афродита меня за табличку с иероглифом отблагодарила.
  Я выпил персиковое вино.
  Кефалу не дал ни глотка.
  Ведь я своими трудами добыл вино.
  С тех пор Афродита каждый раз мне амфору особую приносила.
  Кефал - с водой.
  Мне - с перебродившим персиковым соком.
  Кефал не понимал, почему я веселым становился.
  Однажды мне пахлаву Афродита тайком доставила.
  Резал как-то хозяин корову.
  Афродита мне под туникой кусок коровьей печенки принесла.
  Подняла тунику.
  Бросила печенку и убежала.
  Однажды жара стояла сильная.
  Все потом обливаются.
  Девушки из купальни не вылезают.
  Я вышел из сарая.
  Кефал со мной не захотел идти.
  Я сел на солнцепеке и начал философствовать.
  Собралось около меня много народа.
  Стражники, вакханки, жрецы даже, девушки незамужние, парни удалые.
  На меня смотрят.
  Языками щелкают.
  Удивляются, что я от жары сознание не теряю.
  Да еще и философствую.
  Два крепких воина в обморок упали.
  Лежат.
  Ногами дрыгают.
  Понеслась обо мне слава, что я своей стойкостью философской воинов с ног сбил.
  Был у моего хозяина враг торговый.
  Позвал меня хозяин.
  На своего врага показывает:
  "Уговори его, Жиполит".
  Я и уговорил второго купца.
  Покраснел он.
  Дыхание сбилось.
  Икает.
  Глаза на меня выпучил.
  Больше с моим хозяином он не ругался.
  Купец обрадовался.
  Лисью морду мне подарил.
  Я голову лисы в сарай принес.
  Украсил сарай.
  Хоть какая радость узникам.
  Стали к моему хозяину другие купцы обращаться.
  Просят, чтобы он меня на время им отдавал в помощь.
  Хозяин за меня с купцов монеты брал.
  Прислали однажды за мной ночью.
  Говорят, что жрец объявился злой на язык.
  Сенаторов изобличает.
  Я не знал, как со жрецами бороться.
  Но решил:
  "Философ везде выплывет".
  Начал я со жрецом беседовать.
  Разгорячились мы.
  Руками размахиваем.
  Никто верх не одерживает.
  Плюнул на меня жрец.
  Ушел от меня.
  И той же ночью беда с ним приключилась.
  Из балагана жрец возвращался.
  Упал с горы и шею сломал.
  На мое счастье.
  С тех пор многие поверили, что я настоящий философ.
  Зовут меня.
  Улыбаются.
  Руками призывно машут.
  Девушки останавливаются около меня.
  Зазывно подмигивают.
  Но были и те, кто ненавидел меня люто.
  Кричали мне в спину, что я разбойникам помогал.
  В основном, это были те, кого разбойники ограбили.
  Главный стражник, который меня продал купцу, тоже меня не любил.
  Думал, что продешевил.
  Когда видит меня, то краснеет от злости.
  Дурными словами меня называл.
  Неподалеку от дома моего хозяина патриций жил.
  Дом патриция на горе возвышался.
  Патриций богатый очень.
  Бороду в черный цвет подкрашивал.
  Лицо и осанка благородные.
  Нос патриция прямой.
  Глаза всевидящие.
  Зубы блестят.
  Обычно патриций на плечи своих красавиц рабынь опирался, когда прогуливался.
  Идет, по сторонам посматривает.
  Высматривает тех, кто им не восхищается.
  Как увидит меня патриций, так сразу плеваться начинал.
  Грозился мне спину перебить палкой.
  Я однажды пошел на гору.
  Хотел посмотреть, как богатый патриций тот живет.
  Вижу сад роскошный.
  Владения - за каменной оградой.
  Слуги суетятся.
  Бегают друг за другом.
  Кони ржут.
  Патриций в купальне наслаждается.
  Рабыни и рабы его растирают благовониями.
  Я цепями загремел.
  Патриций из купальни выскочил.
  Поднял копье.
  В меня копье метнул.
  Хорошо, что я успел за грушевым деревом спрятаться.
  Копье в дереве застряло.
  Патриций вопит.
  Рабы и рабыни его успокаивают.
  
  Пришел патриций к моему хозяину жаловаться.
  Хозяин смеется.
  Меня спрашивает с улыбкой:
  "Ты, Жиполит, зачем к патрицию ходил?
  Влюбился в него?"
  Я ответил:
  "Ничего интересного я с патрицием не сделал.
  Я хотел на его девушек посмотреть.
  Как он живет, и с кем".
  Патриций меня услышал.
  Зашипел, разозлился до слез.
  Подбородок гордо выпятил.
  Пытается меня ногой достать.
  Я не понял печали патриция.
  Но догадался, что он хочет меня и Кефала на кол посадить.
  Потому что мы - хотя и философы - но с разбойниками были.
  Зуб у патриция на разбойников и на философов.
  Патриций ушел.
  Я стал расспрашивать, что это за человек.
  Мой хозяин отвечает:
  "Патриций большим сенатором был.
  Великие законы для цезаря придумывал.
  У него были три любовницы красавицы.
  
  
  ГЛАВА 505
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  О ЦАРИЦЕ ШАМАХАНЕ
  
  Одна - царица царства Шамаханы.
  У каждой любовницы - по семь подруг.
  Все они жили мирно в доме патриция.
  Пришли как-то бродячие философы из Кимры.
  Все вино в подвалах выпили.
  Разорили сад патриция.
  Любовниц патриция и их подруг соблазнили.
  Царица царства Шамаханы сбежала с престарелым философом Архимедом.
  Патриций за ней на галере погнался.
  Догнал галеру.
  Царицу Шамахану к себе в дом вернул.
  Галеру с философом потопил.
  После этого патриций заболел.
  В сенате один закон за другим на глиняной табличке царапал.
  Каждый закон заканчивался иероглифами - посадить на кол.
  Сенаторы от греха подальше отправили патриция на лечение в Бонжурское королевство.
  Патриций вернулся веселый, помолодевший.
  Двух наложниц с собой привез.
  Третью по дороге потерял.
  Она с разбойниками сбежала.
  С тех пор патриций ненавидит люто философов и разбойников.
  Всех вас на кол желает посадить.
  Я бы тебя, философ Жиполит, отдал патрицию на растерзание.
  Но не могу.
  Я за тебя деньги платил начальнику стражников.
  Я тебя полюбил за твои речи светлые, философ.
  Не отпустил бы даже за выкуп.
  Но для меня деньги дороже любви.
  Я - купец. - Рыдает мой хозяин.
  Приговаривает. - Жиполит хороший философ".
  
  Прожил я еще месяц у хозяина.
  Днем сидел на ярмарочной площади.
  Философствовал.
  Ночью, когда вакханки начинают петь, я рыл в сарае подкоп.
  За пением вакханок не слышно моего сопения.
  Много было камней.
  Я их утром на ярмарке старьевщику продавал.
  Другие камни бараньим рогом крошил.
  Наконец, прокопал дыру.
  Даже с моим животом можно было пролезть.
  Не знал, в какую сторону бежать.
  Хотел я к разбойникам вернуться.
  Но они уже могли место сменить.
  А начальник стражи и хозяин не говорили со мной о разбойниках.
  Боялись, что я тосковать начну.
  Я выбрал время, когда купец на оргию к центуриону уехал.
  Я направился на гору.
  С горы разбойников можно было увидеть.
  Хозяин за мной рабыню поставил.
  Красивая рабыня, гибкая.
  Приказал ей хозяин, чтобы за мной ходила.
  Следила.
  А, если что, то - соблазнила.
  Не дала бы мне сбежать.
  Бежит за мной рабыня обнаженная.
  Хихикает:
  "Философ!
  Не ходи на гору.
  Там дом патриция.
  Убьет тебя патриций.
  На кол посадит.
  Наш хозяин не велел тебе умирать.
  Я сейчас подружек позову..."
  Я рабыню уговаривал:
  "Я далеко не уйду.
  Живот мне мешает бегать.
  Только к дому патриция схожу.
  В сад тайно пролезу.
  Сладких персиков наберу.
  Тебя персиком угощу.
  И твоих подруг тоже.
  Я не убегу в рабских цепях".
  Я уговорил рабыню.
  Она на любое была согласна.
  Поднялись мы на гору к дому патриция.
  Гора не великая.
  Но мне отяжелевшему в цепях трудно ходить.
  Едва дух перевожу.
  Сел я саду патриция.
  Пути отхода выбираю.
  Вдалеке болото.
  Храм Зевса белеет.
  Персиковые и оливковые рощи.
  Стада буйволов и овец пасутся.
  По дороге колесница богатая промчалась.
  Лошади скинули патриция.
  Остановились.
  Траву у дороги щиплют.
  Патриций догнал колесницу.
  Огляделся по сторонам - не видел ли кто его позор.
  Дальше помчался.
  Но разбойников я не видел.
  Во все стороны картины жизни прекрасные.
  Речку под ногами увидел.
  Храм Венеры.
  Жрицы танцуют около храма.
  Персиковые рощи вокруг храма.
  В речке в купальне девушки резвятся.
  Маленькие точки.
  Но воображение зажигают.
  Стал я вспоминать, где разбойники грабили.
  Все время выбирали, чтобы солнце им в глаза не светило.
  Понял я, что между храмом и рекой нужно искать разбойников.
  Там они должны быть.
  Места богатые, благодатные для разбоя.
  Стало солнце закатываться.
  Девушки из купальни вышли.
  Не торопятся туники надевать.
  Не догадываются, что я с высокой горы подглядываю тайно.
  Вдруг, увидал отблески костров в оливковой роще.
  Значит, там разбойники пируют.
  Жрицы собрались.
  На свет костров отправились.
  Я подумал тогда, что жрицы совсем стыд потеряли.
  Как вакханки с разбойниками веселятся всю ночь.
  Но жрицы и разбойники - одно.
  Мне же сначала нужно сбежать из плена купца.
  Слышу - купцы на площади в городе ругаются.
  Я понял, что возвращаться надо.
  Хозяин мой приехал.
  Сначала со всеми купцами переругается.
  Затем помирятся.
  Потом к наложницам своим уйдет.
  Пир устроит.
  Только после этого купец обычно заходит в сарай для пленников.
  Время у меня есть.
  Чувствую, что рабыня меня нежно за руку взяла:
  "Философ!
  Ты к разбойникам сбежать хочешь? - Спрашивает. - Не лги.
  По глазам тоскливым вижу - сбежишь.
  Меня с собой возьми.
  Я хочу сестру свою найти.
  Она тоже в рабстве.
  Разбойников попрошу.
  Разбойники мою сестру выкрадут".
  Я ответил глухо:
  "Я раздражен твоей просьбой, рабыня.
  Голосок у тебя нежный.
  Но просьба - грубая.
  Расскажи мне о своих планах.
  Я хочу понять тебя.
  Девушка ты красивая.
  Но неразумная".
  Рабыня гордо вскинула головку:
  "Все мои беды от скуки.
  Моя сестра Гликерия умела веселиться.
  Ты спросил меня, философ.
  Теперь слушай внимательно.
  Нечего пялиться на мои груди прелестные, большие, с твердыми задорными сосками.
  Ты не представляешь, философ, какая скучная жизнь у дочерей патриция.
  Не осуждай меня, философ, что я в рабстве оказалась.
  Слишком увлеклась весельем.
  Нет!
  Вы мужчины ничего не понимаете в женском. - Рабыня засмеялась.
  Махнула белой тонкой рукой.
  Мне головку на плечо склонила. - Мы - дочки богатой знати - изнеженные.
  Но в золотой клетке, как соловьи, живем.
  Как откроют нам клетку - так мы с ума сходим от радости.
  Стремимся получить все, что в клетке золотой не имели.
  А имели мы почти все, кроме свободы.
  Вы, мужчины, думаете, что как только девушки сойдутся вместе в купальне, то сразу начинают резвиться.
  Правильно думаете.
  Собственно, мы на это рассчитываем, чтобы вы за нами подсматривали.
  Я видела, как ты жадно за купальщицами глядел. - Рабыня сорвала травинку.
  Надкусила стебелек. - Дикие вы, мужчины.
  Под горы ты смотрел.
  Там обнажённые девушки в речке точками кажутся.
  Я же с тобой рядом.
  Доступная, горячая, обнаженная.
  Но мной ты не интересуешься.
  Вот, если бы я вниз ушла.
  Если бы тайно купалась.
  То ты бы глаза вытаращил.
  Доступное вам не интересно, мужчины.
  Вам подавай то, что вы получить не можете.
  Мы не колдуем.
  Не вызываем мертвых из царства Аида.
  Но все к нам тянутся.
  Моя сестра Гликерия вовсе не хотела, чтобы мы в рабство попали.
  Так вышло...
  Гликерия - большая искусница в приготовлении всяких зелий и ядов.
  Многие девушки так развлекаются.
  Гликерия давала нам попробовать свои отвары.
  Ну, мы и пробовали.
  Просыпались в объятиях друг дружки.
  Ничего не помнили.
  Но по распухшим и посиневшим губам догадывались, что целовались...
  В твоих глазах, философ, я вижу понимание и осуждение.
  Но поверь, что я до сих пор осталась нетронутая.
  Зелья моей сестры нас очень веселили.
  Развратили... в некотором смысле.
  Мы привыкли к отварам.
  Не могу сказать, что я очень гордилась нашими безумными плясками под луной.
  Мы танцевали и обнимались до изнеможения.
  Собирались вместе, чтобы пообщаться.
  После зелий моей сестры мы были возбуждены, как никогда не бывали у себя в золотой клетке. - Рабыня посмотрела мне в глаза. - Ты нелестно думаешь обо мне, философ Жиполит.
  Но тебе бы не понравилось, если бы у тебя отняли право голоса - отрезали бы язык.
  Вот и нам не нравилось, что нам многое запрещали.
  Такова судьба каждой девушки.
  Богатая она или бедная.
  Но все мы забитые, тихие.
  Только в компании подружек мы распускаемся, как бутон розы.
  Во всех смыслах распускаемся.
  Большинство девушек оставляют радость в своем сердце.
  Но случаются и негодяи, которые нам запрещают.
  Пользуются нашей слабостью. - Рабыня прерывисто дышала.
  Ее груди заметно увеличились. - Ты, хотя бы слушаешь меня, философ.
  Все наши игры были совершенно невинные. - Рабыня криво усмехнулась. - Мы следили, чтобы за нами не подсматривали.
  Хотя хотели, чтобы подсматривали за нами.
  По крайней мере, мы делали вид, что защищаемся от посторонних глаз.
  Пусть мужчины боятся нас.
  Нам нравится, когда мужчины робеют.
  Вы становитесь беспомощными, как зайчики в ледяной воде.
  Нам повезло, что никто не обвинял нас в распутстве.
  Тогда бы нас осудили по законам цезаря.
  Мы знали, но обожали рисковать.
  Впрочем, девушка рискует от самого своего рождения до смерти.
  Ради нашей дружбы мы у чайнинских купцов на ярмарке сделали наколки.
  Купцы иглами акации вводили нам под кожу красную краску.
  Из линий составляли рисунок.
  Он означает, что я и мои подруги - одно целое".
  Я удивился:
  "Рабыня.
  Я не вижу на тебе тайного рисунка".
  Рабыня засмеялась звонко:
  "Философ!
  Ты не видишь, потому что не туда смотришь.
  Ты любуешься закатом.
  А должен любоваться другим.
  В этом все вы, мужчины... - Рабыня широко раздвинула ноги. - Видишь?"
  "Вижу, - мои щеки пылали. - Но это нельзя..."
  "Не туда смотришь, философ Жиполит, - рабыня расхохоталась. - Здесь смотри.
  На внутренней стороне бедра.
  Изображена красная розочка.
  Наш тайный знак.
  Если ноги сдвинуты, то розочка не видна".
  Я вытер пот со лба:
  "Действительно.
  Очень милая розочка.
  С лепестками".
  "Снова не туда смотришь, философ, - рабыня захихикала.
  Сдвинула колени. - Главное, что ты не сошел с ума, философ.
  Но взгляд твой стал холодным.
  Надеюсь, что завтра ты не вспомнишь наш разговор.
  Наши розочки можно увидеть, если так делать - Рабыня снова раздвинула коленки. - Видишь, как у меня ровно ножки стоят.
  Они образуют иероглиф "Дать".
  У моих подружек - то же самое.
  И это нас не огорчает.
  Я наблюдаю за твоим лицом, философ.
  Ты не злишься.
  Поэтому я считаю, что поступаю правильно, что показала тебе розочку.
  Не у каждой девушки на внутренней стороне бедра нарисована красная розочка.
  Вы не угадываете с нами.
  Мы не угадываем с вами.
  Философ Жиполит!
  Есть еще вопросы?" - Рабыня замолчала.
  Я напряжено думал:
  "Я забыл, о чем спрашивал.
  Да и теперь все мои вопросы кажутся мелкими, никчемными.
  Розочка между твоих ног сбила меня с мыслей.
  Но все же, как ты и твоя сестра попали в рабство?"
  
  "В рабство? - Рабыня помедлила. - Неужели, ты не догадываешься?
  Или это имеет особое значение для тебя?
  Ладно, я расскажу тебе.
  Чтобы облегчить твою участь.
  Своим откровением я помогу тебе скрасить унылые дни в рабстве.
  Хотя, то, что было, давно заросло".
  "Заросло?"
  "Воспоминания заросли, философ, - рабыня постучала пальчиком по моему лбу. - Воспоминания...
  Мы резвились, как я уже говорила.
  Пили зелье, приготовленное моей сестрой.
  Гликерия убедила нас, что никому не подмешает смертельный яд.
  Мы любили друг дружку.
  По-настоящему любили.
  Одна из наших подружек поняла, что не хочет выходить замуж за своего жениха патриция Кондора.
  Она плохо себя чувствовала.
  Но бросить нас ради жениха не могла.
  Потом она сказала жениху, что нужно подождать год.
  Но жених настаивал на свадьбе.
  Он смотрел на свою невесту, словно у нее выросли крылья.
  Гликерия приготовила в ту ночь особое зелье.
  Она так и сказала - "особое зелье".
  Мы выпили и резвились, как всегда.
  Было упоительно весело.
  А потом...
  Утром я обнаружила себя и свою сестру Гликерию в рабских цепях.
  Нас куда-то везли на галере.
  Поэтому, все, что было, теперь не имеет значения".
  Я повторил слова рабыни:
  "Не имеет значения.
  Звучит, как заклинание.
  Правда всегда имеет значение.
  И ложь имеет значение.
  Розочка у тебя между ног - тоже имеет значение.
  Я чувствую себя философом, мудрецом, потому что узнал тебя, рабыня.
  Узнал твою душу".
  "Ты не до конца познал меня, философ Жиполит.
  А пора бы уже".
  Я засмеялся:
  "Ты споришь с философом, неразумная рабыня".
  
  Рабыня резко поднялась:
  "Ты сам над собой посмеялся, философ Жиполит.
  Даже не подозреваешь, как ты смешон".
  Я тоже встал.
  Но получилось у меня менее грациозно, чем у рабыни.
  Она взлетела.
  Я же кряхтел, пыхтел, трещал костями, колыхал животом.
  Мы вернулись к хозяину.
  Рабыня на прощание усмехнулась:
  "Ты обманул меня, философ Жиполит".
  "В чем же я тебя обманул, рабыня?"
  "Ты обещал сочный сладкий персик из сада патриция".
  "Ах, персик, - я кусал палец. - Ты сама виновата, рабыня".
  "Йа?"
  "Ты.
  Ты отвлекла меня рассказом и розочкой, которую чайнинский купец несмываемой краской нанес тебе на внутреннюю сторону бедра".
  "Ты так ничего и не понял, философ", - рабыня красиво развернулась.
  Пошла, повиливая шикарными бедрами.
  Я подумал:
  "Ночью надо бежать.
  От купца.
  От рабыни.
  От всех бед своих".
  Ночь стояла темная.
  Удобная ночь для побега.
  На мою беду на колеснице прискакал патриций с горы.
  Тот патриций, который меня ненавидит.
  Я подумал, что он снова будет жаловаться моему хозяину на меня.
  Но цель у патриция была другая.
  Прискакал сердитый.
  Словно его похоронили.
  Начал кричать на всю площадь:
  "Разбойники украли мою Шамахану.
  Пришел бородатый философ.
  Соблазнял мою наложницу сладкими речами.
  Рассказывал, как на воле жить хорошо.
  Врал, что разбойники живут весело, сытно и богато
  Любовь у разбойников льется рекой.
  Моя наложница послушала философа.
  И убежала с ним к разбойникам".
  Стали купцы совет держать.
  На меня и на Кефала посматривают злобно.
  А патриций кричит, что нас нужно на кол посадить.
  Чтобы успокоить патриция, купцы вывели рабыню.
  Ту самую рабыню, которая со мной на гору ходила.
  Решили ее патрицию в наложницы отдать.
  На голову рабыни водрузили венок из ярких луговых цветов.
  Рабыня прилегла на мягкие подушки.
  Прямо на улице, на площади.
  Вокруг рабыни купцы и патриций уселись на ковры.
  Сзади слуги стоят.
  Кушанья и амфоры подносят.
  Страусиными перьями мух от знатных людей отгоняют.
  Я заметил, что на рабыню мухи не летели.
  Значит, она душистая, как цветок.
  Ближе всех к рабыне обиженный патриций сидит.
  За ним - наш хозяин.
  Дальше - благородные купцы.
  Сидят, рабыню громко обсуждают.
  Долго пальцами щелкали.
  Бородами трясли.
  Языки вываливались.
  Патриций произнес с благоговеньем:
  "Красавица!"
  Сказал, и петь начал.
  Другие купцы подхватили песню.
  В песне древние слова о Зевсе.
  Закончилась песня.
  Патриций снова воодушевился:
  "Красавица!"
  Подхватили купцы:
  "Красавица!
  Красавица!!
  Красавица!!!"
  Вакханки пришли.
  Стало еще веселее.
  Вакханки танцуют.
  Рабыня глазами хлопает - Хлоп, хлоп!
  Патриций к колеснице своей подошел.
  Рабы его ту рабыню за руки взяли.
  Не просто на руки подняли.
  Каждый одну свою руку пытался на попе рабыни держать.
  Поднесли рабыню к колеснице.
  Поставили ее на колени перед патрицием.
  Но рабыня сразу вскочила.
  Вырвала у патриция поводья.
  Зло сверкает глазами:
  "Пойду я к тебе, патриций, в дом.
  Но войду не рабыней наложницей, а - свободной женой.
  Еще спасибо мне скажешь.
  На меньшее я не согласна".
  Патриций сначала обалдел.
  Кулаком себя в лоб стучал.
  Но потом ожил:
  "Я не в силах отказать тебе, рабыня.
  Нет у меня теперь наложницы Шамаханы.
  Ты ее заменишь.
  Женой свободной войдешь в дом мой.
  Рабыню из дома философ легко соблазнит уйти.
  Но замужнюю свободную жену...
  Жена свободная не захочет уйти с нищим стариком философом к разбойникам.
  Не бросишь меня, жена моя?" - Патриций называл рабыню женой.
  Рабыня ответила не сразу:
  "Посмотрим на твое поведение, патриций".
  
  Ночью мне сбегать перехотелось.
  Что-то жгло и ныло внизу.
  Наверно, сердце.
  Утром прикатила золотая колесница.
  Из нее важно вчерашняя рабыня сошла.
  Слуги ее павлиньими перьями обмахивают.
  Нет больше ошейника и цепи рабской на рабыне.
  Свободная она.
  Ко мне в сарай вошла.
  Присела на скамью:
  "Прогадала ты, философ Жиполит, - с печалью говорит. - Вчера мог воспользоваться моим смятением.
  Я тебе себя долго на горе предлагала.
  Но ты был далеко в своих мыслях о побеге.
  Вот тебе - философский пример, философ Жиполит.
  Ты хочешь сбежать из плена.
  Наверно, в сарае подкоп роешь.
  Я же легко оказалась на свободе.
  Богатая, счастливая, как прежде.
  Муж мой патриций с меня мраморную статую высекает.
  В саду поставит.
  Ты теперь не ходи в персиковый сад, философ Жиполит.
  Он - мой.
  Могилу тебе вырою, если ослушаешься.
  Ногами на твою могилу встану, чтобы земля окрепла.
  Муж меня вчера освободил из рабства.
  Женой своей сделал.
  Для нас храм Зевса специально открыли.
  Главный жрец быка жертвенного на алтарь отвёл.
  Острый меч взял.
  Быку голову отрубил.
  Упал бык на жертвенный алтарь.
  Кровью все запачкал.
  Младшие жрецы кулаки под кожу быку засунули.
  Руками шкуру с быка сняли.
  Затем кишки и нутро вытащили.
  Разрубили тушу быка.
  Жрец себе рога быка на голову привязал.
  До сих пор жрецы быка едят.
  Вино из амфор пьют.
  Так неделю будут задабривать Зевса, чтобы моя свадьба была удачная". - Бывшая рабыня раздала нищим мелкие монетки.
  Мне ничего не оставила.
  Даже свадебную лепешку не привезла.
  За что она на меня разозлилась?
  К середине дня патриций прискакал в колеснице.
  Не сидится ему в доме с молодой женой.
  С патрицием десять стражников на ослах прибыли.
  Посмотрели на меня и на Кефала.
  В дом купца зашли.
  Я понял.
  Будут совет держать, чтобы меня и Кефала на колья посадить.
  Я говорю Кефалу:
  "Уходим лесами и персиковыми рощами.
  До утра не доживем здесь.
  Нас на кол посадят.
  Может быть, на один кол..."
  Кефал возражает.
  Говорит, что дорогу не знаем.
  Я сказал, что видел костры разбойников.
  Знаю я дорогу.
  Кефал упирался:
  "Что в дороге кушать будем?"
  Я ответил, что лепешек рисовых с собой припас.
  Поломался Кефал для приличия.
  Но согласился бежать.
  
  Я полез в яму.
  Раскопал пошире, чтобы и Кефал пролез.
  Он больше меня в талии вырос.
  Сидим.
  Ждем, когда вакханки запоют.
  Вышли не вакханки, а певицы из балагана.
  На ярмарочной площади хороводы водят.
  Народ на певичек балаганных отвлекся.
  Что нам с Кефалым и надо.
  Я пролез за стену.
  Снаружи говорю Кефалу:
  "Полезай в дырку".
  Полез Кефал.
  Да перенапрягся.
  Загремел на весь Кафтан.
  Проснулись рабы.
  Злые, что их разбудили.
  Рабы должны были за мной и за Кефалом следить.
  Один раб - молодой, красивый - выбежал из своего сарая.
  Звали раба Калигула.
  Калигула к нам подбежал.
  Я же с рабом Калигулой в хороших отношениях был.
  Амфоры с вином ему носил.
  За Калигулой другие рабы выскочили.
  Я Калигуле улыбнулся.
  Помахал - заранее приготовленной - амфорой.
  Раб обрадовался.
  Сели с другими рабами вино из амфоры пить.
  Хозяин купец из дома кричит:
  "Калигула?
  Кого там Аид принес на черных крыльях?"
  А я Калигуле руки пожимаю.
  В глаза гляжу.
  Он и отвечает хозяину:
  "Свои здесь все.
  Никто сбегать не собирается, хозяин".
  Жмется ко мне Калигула.
  Прижимается жарко.
  Посидели мы с другими рабами.
  Снова на ярмарке шум поднялся.
  Бродячие мудрецы пришли пророчествовать.
  Рабы допили вино.
  На ярмарку убежали.
  Я поднялся в полный рост:
  "Идем, Кефал.
  К разбойникам вернемся".
  Отошли от дома.
  Вдруг, слышим, как свадебные колокольчики на лошадях звенят.
  Вчерашняя моя знакомая рабыня на ярмарку собралась.
  Сели мы с Кефалом под вишню.
  Притаились, притворились пеньками.
  Снова тихо стало на улице.
  "Идем дальше, Кефал".
  Вышли из города Кафтан.
  Стали речку переходить.
  А в реке за камышами девушки плещутся, купаются.
  Кефал встал, как вкопанный:
  "Посмотрим на девушек", - жалобно просит.
  Я губы кусаю:
  "Рад бы за девушками подглядывать, Кефал.
  Но нам бежать надо.
  От девушек все беды".
  Долго мы в реке ругались.
  Девушки успели искупаться и уйти из купальни.
  Кефал на меня злится:
  "Вместо того, чтобы мы с тобой ругались, могли бы подсматривать за девушками в купальне".
  Я понимаю, что он прав.
  От правоты Кефала мне очень горько стало.
  Иду, дорогу потерял.
  С горы легко смотреть было.
  Внизу - все по-другому кажется.
  Камни ноги режут.
  Колючки в кожу впиваются.
  Я снял свои истоптанные сандалии.
  Рабскими цепями колючие ветки ломаю.
  
  
  ГЛАВА 506
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ПОБЕГ ФИЛОСОФОВ
  
  Кефал стал отставать.
  Снова меня во всем обвиняет:
  "Ты, Жиполит, в колючки нарочно меня завел".
  "Зачем же я ради тебя в колючки полез, Кефал?
  Ты с ума совсем сошёл".
  "Ты мне мстишь, Жиполит, за то, что я хотел в купальне с девушками остаться". - Кефал все больше и больше отстает.
  Ноги ободрал.
  В крови тащится.
  Я Кефала запугиваю:
  "Еще больше крови из тебя выйдет, если нас поймают.
  Поймают - на кол посадят.
  Там уже не до ног будет.
  Ноги лишние, когда на колу сидишь".
  Шли мы вдоль реки долго.
  Кефал уже забыл речь человеческую.
  Кряхтит только.
  Вдруг, слышим - слева ослы заревели.
  Я на дерево залез.
  Присмотрелся:
  "С дороги сбились.
  Надо было к храму Венеры идти.
  Там жрицы танцуют.
  Мы же на лагерь солдат вышли.
  Копейщики на ослах тренируются".
  Кефал стонет в ответ:
  "Воды.
  Вина.
  Женщин".
  Я отвечаю:
  "Было вино.
  Но по твоей вине я рабам его отдал.
  Зачем ты загрохотал?
  Рабов и хозяина переполошил".
  
  Кефал огрызается:
  "Знал бы я, что ты меня заведешь к воинам, копыта бы отрастил.
  С копытами легче по камням прыгать".
  Я засмеялся:
  "Так ты не иди, Кефал.
  Ты прыгай, как горный козел с копытами".
  Я показал, как прыгать надо.
  Кефал за мной прыгал.
  Допрыгались.
  Туники о колючки изодрали.
  Вышли на тропинку в оливковой роще.
  Вдруг, зазвенело впереди.
  Кефал побледнел.
  На землю упал.
  Голову руками закрыл.
  Я осторожно вперед прошел.
  Раздвинул кусты барбариса.
  Скворца из кустов спугнул
  Смотрю - на дороге чудище стоит.
  На меня смотрит.
  Заросшее чудище.
  Глаза красные.
  Я пригляделся - не чудище.
  Человек в волосах весь.
  Увидел нас и с ужасом кусты ломанулся.
  "Беглый раб, - я Кефал поясняю. - Он цепями звенел.
  Мы тоже звенели.
  Он нас боится.
  Мы его испугались.
  Только он одичал совсем.
  Шерстью зарос, как волк.
  Наверно, давно в бегах".
  Кефал от своего испуга еще не отошел:
  "Так и мы будем по горам бегать, пока не зарастем шерстью?"
  Я ответил:
  "Если надо - шерстью покроемся.
  Лишь бы на кол нас не посадил патриций.
  Больно и смертельно будет".
  Дальше бредем.
  К развалинам древнего Храма вышли.
  Черепа повсюду валяются - человечьи и звериные.
  Я подкову нашел.
  К счастью подкова.
  Выкинул ее.
  Я же не лошадь, чтобы с подковами ходил.
  Дорогу я стал узнавать.
  По ней меня стражники в Кафтан везли.
  Вышли к Храму Афины.
  Кефал сел на мраморную скамью.
  Жалуется, что дальше не пойдет.
  Устал, да и на жриц Храма Афины любуется.
  Я стал его уговаривать:
  "Жриц мы в любом Храме найдем.
  Налюбуешься еще.
  А, если нас около храму поймают, то тут и в жертву на алтарь принесут.
  Далеко ходить не надо..."
  Все равно Кефал отказывается дальше убегать.
  Я рассердился, вскочил:
  "Сам к разбойникам приду.
  Один.
  Без тебя.
  И к веселой вдове и ее подружке вакханке один приду".
  Только тогда Кефал поднялся.
  Вскочил.
  За мной бежит, словно я весталка какая-то.
  
  Вдруг, слышим ослиный рев.
  Я на землю упал.
  Уши заткнул.
  Но рев осла даже сквозь землю доносится.
  Страшно нам стало.
  Ждем, когда земля вспучится.
  Выйдут из-под земли мертвые из царства Аида.
  Но оказалось, что стражник на осле ехал.
  На веревке за собой раба вел.
  Довольный стражник.
  Песню поет во славу цезаря.
  Нас не замечает.
  Мы тихонько-тихонько в кусты ушли.
  Спрятались.
  Сидим, ждем, что дальше будет.
  Стражник мимо проехал.
  Я Кефала поднимаю:
  "Помогла нам Афина.
  Вставай, Кефал.
  К разбойникам своим пойдем".
  Поднял я Кефала.
  А он вырвался из моих рук.
  На землю упал и кричит, что обратно в Храм Афины вернется сейчас.
  Очень ему жрицы понравились.
  А кому бы они не понравились?
  Обнаженные они хоровод водили вокруг статуи Афины.
  Посмотрел я с жалостью на своего товарища философа.
  Грузный, опух от диких пчел и колючек.
  Да еще на девушек насмотрелся.
  Развезло его.
  Силой я потащил Кефала.
  А он завизжал, как осел.
  На нашу беду осел стражника откликнулся.
  Слышим - возвращается стражник.
  Наверно, хочет осла себе второго получить.
  Думает стражник, что чей-то осел в оливковой роще потерялся.
  Я на Кефала зашипел:
  "Что ревешь?
  Стражник услышит.
  Нас обратно к хозяину отведет.
  Мы же в цепях".
  А сам думаю - не пойти ли с Кефалом в Храм Афины.
  На жриц обнаженных посмотрю.
  Вылетает стражник.
  Все наши планы спутал.
  Увидел нас.
  Остановил своего осла.
  Начал кричать на нас гадкое.
  Обидно стражнику, что не осла он нашел, а людей.
  Раб на привязи воспользовался замешательством стражника.
  Сорвался с привязи.
  Помчался в апельсиновую рощу.
  Еще больше стражник разозлился на нас.
  Стрелу на тетиву лука наложил.
  Выпустил по нам стрелу.
  Я Кефалу кричу:
  "На моей спине поедешь.
  Я тебя стражнику не оставлю".
  Я посадил на себя Кефала.
  Подхватил руками под толстые потные ляжки.
  Сошел с тропинки.
  Через кусты волоку.
  Хрипом исхожу:
  "Кефал!
  Убери руки с моей шеи.
  Не души меня.
  Мне и так с тобой тяжело.
  Думаешь, что, если задушишь меня, то быстрее я побегу?"
  Я пошутил.
  Сразу легче бежать стало.
  Стражник на осле за нами ломится сквозь заросли шиповника.
  Осел ревет.
  Стражник вопит.
  Кефал визжит.
  Комедианты в Колизее они.
  Я очень устал.
  Ноги в кровь о камни разбил.
  Нагнусь, подправлю Кефала.
  Стражник с упрямым ослом отставать стали.
  Крикнул нам стражник, чтобы мы остановились.
  Он сейчас за подмогой съездит.
  Развернулся и на осле с горы поскакал.
  Я подумал:
  "Зачем я Кефала тащу на себе.
  Он же никакая не ценность.
  Может быть, он прикидывается, что идти не может?
  Нарочно.
  Чтобы я его на плечи свои посадил".
  Мысли нехорошие.
  От плохих мыслей дела плохие случаются.
  
  Я бы один ушел.
  Кефал мне говорит.
  "Убегай один.
  Я отдышусь.
  В Храм Афины к жрицам доползу".
  Я отвечаю:
  "Не хочу я, чтобы ты со жрицами Храма Афины развлекался.
  Мне завидно будет".
  Прошел я оливковую рощу.
  Около родничка Кефала с себя ссадил.
  "Кефал.
  Воды напьемся.
  Лепешку рисовую съедим.
  Отдохнем немного".
  "Не время отдыхать", - Кефал уже мной командовал.
  Отдохнул, пока на моих плечах сидел.
  Я на Кефала кричать начал.
  Вдруг, слышу, топот множества ослов.
  Стражник с подмогой возвращается.
  Отползли мы от родника.
  Из зарослей манговых деревьев наблюдаем за стражниками.
  Они остановились около родника.
  На том самом месте, где только что я и Кефал были.
  Мы дальше и дальше ползем от стражников.
  Вдруг, затрещало в кустах.
  Раб беглый на нас вышел.
  Стражникам закричал:
  "Здесь они.
  Я беглецов нашел".
  Я в раба камнем кинул.
  Не попал.
  Шепчу ему:
  "Ты - раб.
  Мы - пленники.
  Что же ты своих выдаешь?"
  Раб засмеялся.
  От нас побежал.
  Я понял, что раб нарочно стражников позвал.
  Чтобы стражники нами заинтересовались.
  Раб тем временем горами уйдет.
  
  Поймали нас стражники.
  На ослов посадили.
  Повезли с горы.
  В Кафтан доставили.
  Нашему хозяину купцу с рук на руки передали.
  Купец нам ни слова не сказал.
  Лишь злобно глазами сверкает.
  Не до смеха ему.
  Стали слуги нас плетками бить.
  Камни в нас швыряют.
  Пришел патриций с горы.
  С купцом переговариваются.
  Патриций требует, чтобы нас на кол посадили.
  Купец отвечает, что за нас деньги платил.
  Выкуп хочет получить.
  Патриций кричит:
  "Не пришлют за них выкуп.
  Не найдешь ты серебряную монетку Жиполита.
  Обманули они тебя.
  Ты их кормишь, разоряешься на них.
  Сколько еды перевел.
  На кол их!"
  Купец к нам подошел:
  "Слышали, что патриций сказал?
  Если через две недели не получу за вас выкуп, то на кол посажу.
  Вас посажу, а не патриция".
  Привязали на наши шеи камни.
  Спустили нас в яму.
  Жизнь в яме намного хуже, чем в сарае.
  На волю не выпускают.
  Кидали нам объедки и огрызки с хозяйского стола.
  Воду в амфоре спускали.
  Жарко в яме.
  Смрад страшенный.
  Вода по пояс.
  Кефал совсем приуныл.
  Распух.
  Жалуется, что рук и ног не чувствует.
  Либо спит.
  Либо меня проклинает.
  На меня все еды сваливает.
  Я тоже приуныл.
  С разбойниками весело было жить.
  А в яме - не очень.
  Подкоп я начал рыть.
  Не получился подкоп.
  Купец увидел мои старания.
  Похвалил меня.
  Но предупредил, что дальше камни пойдут.
  Не выберусь я из ямы.
  Ушел купец.
  Вдруг, мне на голову лепешка рисовая упала.
  Поднимаю голову.
  Дочь хозяина Афродита зубки белые показывает.
  Амфору с вином мне спустила.
  Я подумал - зачем я девушке.
  Но потом сам с собой спорил.
  Доказал себе, что философов все девушки любят.
  Влюбилась в меня Афродита.
  Стало легче мне.
  Решил дочке купца в любви признаться.
  Понравилась она мне.
  Но на другой день Афродита не пришла.
  Слышу - колесница примчалась.
  Патриций снова с горы вернулся.
  Не сидится ему дома, пока я и Кефал живые.
  Нам отомстить хочет за то, что мы философы и с разбойниками были.
  Патриций купца почти уговорил нас на кол посадить.
  Сказал, что разбойники в Кафтан собираются на ярмарку.
  Могут меня и Кефала освободить.
  Купец ответил, что не знает, что с нами делать.
  Ушли хозяин и патриций.
  Зашуршало над ямой.
  Афродита во всей своей красе сидит.
  Мне из ямы все видно.
  Спрашиваю:
  "Почему долго не приходила.
  Я есть хочу".
  Афродита лепешки рисовые мне бросает.
  Смеется звонко.
  Я тогда ей в любви признался:
  "Люблю тебя, Афродита.
  Люблю, как только пожилой философ любить может.
  Люблю страстно".
  Афродита глазища распахнула.
  Чуть в яму к нам не свалилась.
  Я так понял, что от большой любви ко мне Афродита онемела на некоторое время.
  Помолчали.
  Афродита говорит с печалью:
  "Жиполит!
  Тебя завтра на кол посадят.
  Патриций уговорил моего отца. - По попке себя ладошкой похлопала.
  Показывала, куда мне кол вставят. - Я не хочу, чтобы тебя колом пропороли".
  "Любишь меня?" - Я головой качаю.
  "Не люблю тебя, философ Жиполит".
  "Так, зачем лепешки и вино приносила?" - Я от неожиданности чуть не захлебнулся.
  Пришла моя очередь глаза вытаращить.
  Афродита улыбается грустно:
  "Я думаю, что у тебя много золотых монет спрятано.
  Ты же с разбойниками был.
  У разбойников золотые горы монет.
  Надеюсь, что на свободе ты монетами со мной поделишься".
  "Да.
  У разбойников много золота. - Я солгал ради своего спасения.
  Не стал говорить, что разбойники сразу все награбленное в балаган несут... - Афродита!"
  "Да, философ Жиполит".
  "Принеси мне кол, который для меня приготовил твой отец.
  Хочу к колу примериться".
  "Ты с ума сошел, философ", - Афродита фыркнула.
  Я подумал - конечно, в тухлой яме сойдешь с ума.
  Что же удивляться.
  На звезды смотрю.
  Представляю, как они к небесному своду золотыми гвоздиками прибиты.
  Или сами золотые гвоздики - и есть звезды.
  Вспомнил, как до хрипоты спорил с другими философами в термах.
  О звездах спорили и о золотых гвоздиках на небе.
  
  Вдруг, рядом со мной тяжело и остро упало.
  Кол заточенный.
  Длинный.
  Я даже вздрогнул.
  Представил себя на этом колу.
  Я колом Кефала поворошил:
  "Вставай, Кефал.
  Снова в побег уйдем".
  Кефал лишь мычит.
  Плохо ему.
  А, кому в яме хорошо?
  Я кол в стенки ямы упер над головой.
  Подтянулся.
  Ногами себе помогаю.
  По стеночке иду.
  Выбрался.
  Кол захватил.
  Афродите отдал:
  "Отнеси кол туда, откуда взяла.
  Не должен никто узнать, что ты мне помогала.
  Убежала Афродита.
  Я в цепях по дороге отправился к разбойникам.
  Уже не прятался от стражников.
  Потому что не осталось в Кафтане стражников.
  Все на праздник в Фивы ускакали.
  Вышел из города.
  Пальмовой рощей бреду.
  Теперь не стражников боюсь, а охотников за людьми.
  Поймают меня.
  Посадят на галеру.
  Отвезут за три моря.
  Продадут в рабство.
  Можно и в Кафтане продать.
  Но обычно охотники за рабами далеко отвозят.
  До храма Афины дошел.
  Руки к жрицам протягиваю:
  "Я - философ.
  Мы с моим другом - он тоже философ - из плена сбежали.
  На вас смотрели.
  Очень вы понравились нам.
  Затем мы снова попали к своему хозяину.
  В яме сидели.
  Настрадались в нечистотах и духоте.
  Девушка добрая меня спасла. - Не выдал я имя Афродиты. - Теперь я снова пришел.
  Сбейте с меня цепи.
  Философ не должен сидеть на цепи, как раб".
  Жрицы мне помогать стали.
  Глиняными амфорами по замкам цепей бьют.
  Все амфоры разбили.
  Начали жрицы глиняными дощечками замки с цепей сбивать.
  Глиняные дощечки расколотили.
  Я же жрицами любуюсь.
  Красоты они необыкновенной.
  "Не получается у вас ничего, - я поднялся. - Как же вы замуж собираетесь?"
  Ушел я из Храма.
  Жриц за спиной оставил.
  В горах сам с себя цепи снял.
  Всего-то два удара камнем по замку.
  Расправил плечи и к разбойникам своим побежал.
  Оливковая роща перешла в персиковую.
  За персиковой рощей - финиковые пальмы рядами стоят.
  За финиковыми деревьями разбойники пируют.
  До разбойников нужно поле рисовое пройти.
  Негде спрятаться на поле.
  Охотники за рабами могут меня увидеть.
  "Ради Зевса", - я все же рискнул.
  Бегу по рисовой плантации.
  Вдруг, вижу, как с горы три всадника на лошадях стронулись.
  Охотники за рабами меня заметили.
  Несутся на меня.
  Я к разбойникам бегу.
  Руками размахиваю.
  Кричу:
  "Братья разбойники.
  Я - ваш.
  Я - философ Жиполит".
  Узнали меня разбойники.
  Но этого мало.
  Нужно их еще заинтересовать, чтобы спасали меня.
  Я на трех охотников за рабами показываю:
  "Я вам добычу принес.
  Три всадники, три лошади.
  Богатые на всадниках туники.
  Золота много у седоков".
  Глаза разбойников засветились.
  Бросились они наперерез охотникам за рабами.
  Хотят их лошадей получить.
  Я же к костру подбежал:
  "Три дня не ел", - я солгал.
  Жареного зайца с вертела снял.
  Амфору с вином к себе подтягиваю.
  Рассказываю, как разбойникам лучше грабить в Кафтане.
  
  Кафтан - город хлебный.
  Философствую.
  Вакханки ко мне подсели.
  Лакомые куски подсовывают.
  Так я и освободился.
  Осталось легкое чувство вины, что Афродите - спасительнице моей - золотые монеты не отнесу никогда.
  Во-первых, золота у разбойников мало.
  Во-вторых, золото и мне пригодится.
  Через месяц по моему планы разбойники в Кафтане грабили.
  Много добычу унесли.
  Заодно и философа Кефала захватили из ямы.
  Не посадил патриций Кефала на кол.
  А меня бы посадил.
  Вдвоем с Кефалом мы разбойников учили, как лучше грабить.
  Месяц с освобождения Кефала прошел.
  Отправились я и он на ярмарку в Кафтан.
  Там нас купец - бывший хозяин - увидел.
  Стражников позвал.
  Кричит, что мы - его пленники.
  Стражники на нас злые очень были.
  Отомстить хотели за то, что мы разбойников научили, как в городе грабить.
  Не отдали меня и Кефала стражники купцу.
  Отвели в этот каменный мешок.
  Сидим на цепях.
  Ждем своей участи.
  Но видно, что до скончания мира сидеть придется". - Философ Жиполит закончил рассказ.
  Философ Кефал на него плюется:
  "Зачем ты обманул Бонни?
  Выставил меня в дурном свете.
  Не ты меня спасал, Жиполит.
  Я тебя спасал".
  "Все ты врешь, Кефал, - философ Жиполит тоже плеваться в своего друга-противника начал. - Я тебе помогал".
  "Философы, - я не выдержала. - Ваши плевки не долетают до вас.
  Далеко вы друг от друга.
  Зато меня оплевали.
  Мне противно".
  "Потерпи в узнице, Бонни, - философы захохотали. - Привыкай к нам.
  Тебя тоже не скоро освободят".
  "Освободят", - я процедила сквозь зубы.
  
  Нарочно сказала, что - освободят.
  Пусть философы думают, что на этой планете у меня и у тебя, Джейн, много помощников.
  Ближе к ночи дверь открылась.
  Вошли два раба.
  С ними - девушка.
  Свободная, потому что без рабских цепей и ошейника.
  Рабы несли палки с тряпками.
  Тряпки к палкам примотаны.
  Еще были амфоры.
  Рабы из амфор поливали на тряпки.
  Тряпками протирали философов.
  Девушка мне улыбнулась.
  Обтирала меня шелковым платком.
  "Почему вы это делаете? - Я спросила девушку. - У рабов палки.
  Ты же просто меня обтираешь".
  "Я - Адельф.
  Дочь центуриона. - Девушка очень тщательно меня обтирала.
  Руки, ноги, тело. - Закон цезаря, чтобы пленных каждый вечер обмывали".
  "Звучит странно, - я засмеялась. - Кому нужны чистые пленники?"
  "Не для блага пленных цезарь закон этот издал.
  Цезарь опасается, что пленники заразят стражников.
  Вот и присматриваем за пленниками.
  Я по своей воле пришла.
  Услышала, что пленница в узилище.
  Ты - ведьма?"
  "Не знаю.
  Никогда не пробовала быть ведьмой.
  Я - Бонни".
  "Рабы мокрые тряпки на палках держат, чтобы подальше от пленников быть.
  Пленники могут укусить".
  "Я не кусаюсь".
  "А я и не боюсь, что ты меня укусишь, Бонни.
  По твоим глазам вижу, что ты добрая.
  Ты здесь случайно.
  Но и случайно могут на кол посадить".
  "Утешила меня, Адельф, - я тяжело вздохнула. - Дай воды из амфоры".
  "В амфоре вода, которую нельзя пить.
  Она с зельем против потницы и насекомых".
  "Жаль, что не простая вода.
  Я пить и есть хочу.
  Но спасибо и за то, что обтираешь меня.
  Философы Жиполит и Кефал плевались друг в друга.
  Не попадали.
  Все на меня летело.
  Я стояла оплеванная, как..."
  "Как оплеванная, - Адельф покачала головкой. - Ноги расставь, Бонни".
  "Ноги расставить?"
  "Тебе же лучше будет, Бонни.
  Я осторожно тебя протру там.
  Сама ты в цепях не дотянешься".
  
  
  ГЛАВА 507
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ФИЛОСОФЫ И ПРЕЛЕСТИ ДЕВИЧЬИ
  
   "Не дотянусь в цепях.
  Даже ноги слишком широко расставить не могу.
  Цепи мешают.
  Философы клянчили, чтобы я до них ногой дотрагивалась.
  Не получилось".
  "Не слушай философов, - Адельф фыркнула. - Они ничего умного не скажут".
  "Сама - дура", - философы Жиполит и Кефал воскликнули одновременно.
  
  "Я не дура и не разбойница, - Адельф обиделась. - А вы - разбойники".
  Рабы косо взглянули на Адельф и ушли.
  Адельф медлила.
  "Прекрасное создание, - в голосе философа Кефала - мед. - Мы не разбойники.
  Нас оклеветали.
  Нам бы свадьбу сыграть".
  "Свадьбу?" - я и Адельф переглянулись.
  "Нахождение в темнице нас не обогащает, - Жиполит важно протянул. - Даже, наоборот".
  "Но бедными мы не становимся", - Кефал поспешно добавил.
  Философы затеяли игру.
  Но смысл игры мне был непонятен.
  Да и Адельф тоже только быстро-быстро моргала.
  "По закону цезаря часть монет переходит к тому, кто добрый, - Жиполит потрясал бородой. - Ты нам нравишься, Адельф".
  "Я что-то начинаю понимать, - щечки Адельф зажглись зарей. - Вы хотите отдать мне ваши золотые монеты?
  Я их с радостью приму".
  "Мы бы помолчали, - Кефал выпятил остаток груди. - Но молчать не можем.
  Наконец, мы получили возможность заняться делами.
  Больше всего мне хочется заглянуть под твою тунику, Адельф".
  "Обалдел, философ?"
  "Если мы поженимся, то я заранее должен знать, что ты скрываешь под туникой.
  Может быть, там у тебя неприличное".
  "Под туникой - я", - Адельф проблеяла.
  "Что означает я? - философ Жиполит закудахтал.
  Цирк животных. - Я согласен с Кефалом, что пролить свет ты должна".
  "Как можно пролить свет? - Адельф захихикала. - Свет летает".
  "Свет не жидкий", - я поддержала Адельф.
  Пусть философы не думают, что мы глупее, чем они.
  "Я не связываю наличие монет или не монет со свадьбой, - философ Кефал говорил все тише и тише. - Но с другой стороны - почему бы и не да?"
  "Обычно говорят - почему бы и нет.
  Но мы, философы, любим другую формулировку", - второй философ поддакивал.
  "Можно обыскать все горы, - философ Кефал тише и тише бормотал. - Но золото..." - Дальше последовало невнятной бормотание.
  "Что ты сказал о золоте? - Адельф подалась ближе к философу Кефалу. - Говори громче".
  "Не могу громче говорить, - философ Кефал охрип. - Может быть, совсем потеряю голос".
  "Для философа потерять голос - страшнее, чем потерять голову".
  "Голос в голове живет", - я кивнула.
  "Сокровища спрятаны", - Кефал пролепетал едва слышно.
  Адельф подошла ближе к философу.
  От любопытства даже язычок высунула.
  "Ать!
  Хвать"! - философ Кефал тут же схватил девушку за левую грудь.
  Адельф ойкнула и отпрыгнула.
  "Ай да, Кефал, ай да Архимеда сын, - философ Жиполит восхищался подвигом своего товарища. - Обманул наивную дочку центуриона.
  Подманил, как птицу рисом.
  Да за сиську схватил".
  "У птиц нет сисек", - я заметила.
  "Поэтому ты не птица, Бонни, - философ Кефал захихикал. - У тебя сиськи есть".
  "Даже голос у тебя прорезался громкий, философ Кефал", - Адельф фыркнула.
  Подхватила шелковый платок и амфору.
  Выбежала из каменного мешка.
  "Надо было девку подпустить ближе, - философ Жиполит не стеснялся в словах. - Ты бы, Кефал, тогда ее мог за горло схватить".
  "Зачем за горло?
  Я ее за грудь потрогал.
  Роскошь для моего положения".
  "Если бы ты взял девку в заложницы, то центурион отпустил бы нас".
  "Нет, Жиполит.
  Центурион на то и центурион, что никого не отпускает.
  Он бы выпустил нам кишки.
  И любовался бы, как мы корчимся в цепях".
  "Все равно я прав", - философ Жиполит надменно захохотал.
  
  "Нельзя имперцев за горло хватать, - я закричала на философов. - Мы же сражаемся с жухраями.
  Жухраев можете хватать за горло и за любые другие места".
  "Что за имперцы и жухраи?"
  "Имперцы - самые лучшие люди во Вселенной, - я подняла подбородочек. - Жухраи - самые гадкие во всех Мирах".
  "Знакомое разделение на хороших и плохих, - философы захихикали. - Одни - хорошие.
  Другие плохие.
  Дело в том, что плохие думают, что они хорошие.
  А хороших считают плохими.
  Равновесие в мироздании".
  "Жухраи не могут быть хорошими, - я заявила твердо. - Имперцы, мы, хорошие.
  Вы, кстати, тоже - имперцы.
  Только дикие..."
  "А, ну, да, ну, да, - философ Жиполит нагло хохотал. - Ничего не изменилось.
  Плохих ты назвала дикими".
  "У меня от вас голова болит", - я застонала.
  "У тебя голова болит, Бонни, не от нас, - Кефал вздохнул печально. - Голова твоя раскалывается, потому что ты своей маленькой головкой не можешь охватить величие сказанного нами".
  "Что не могу?
  Что не могу охватить?
  Как головкой можно охватить?
  Голова - не руки.
  Головой нельзя охватить".
  "Бонни.
  Нет.
  Ты не ведьма.
  Ведьмы умные". - Жиполит смотрел на меня с высокомерным презрением.
  "Почему это ведьмы умные? - философ Кефал по своему обыкновению стал спорить с философом Жиполитом. - Ведьмы не умные".
  "Ведьмы - умные, - философ Жиполит не отступал. - Поэтому еще никто не мог поймать ведьму.
  Ты, Кефал, видел когда-нибудь ведьму на колу или в яме?"
  "Не видел".
  "Что и означает, что ведьмы настолько мудры, что их нельзя увидеть и поймать", - философ Жиполит торжественно заявил.
  "Но Бонни же поймали.
  На цепь посадили ведьму Бонни".
  "Бонни - не ведьма, - философ Жиполит захохотал. - Была бы ведьмой - улетела бы из узницы.
  Освободилась бы от цепей и улетела".
  "Может быть, я не хочу улетать", - я обиделась, что меня даже ведьмой не считали в этом диком мире.
  "Никаких намеков, что ты ведьма, Бонни, - философ Жиполит произнес мягко. - У ведьм есть отличительные родинки, бородавки.
  Родимое пятно в виде летучей мыши".
  "У меня на попке небольшое пятнышко", - я выпятила губки.
  Радовалась, что смогу хоть в воображении побыть ведьмой.
  "Не верю! - философ Жиполит усмехнулся. - Нет у тебя никакого пятнышка на попке.
  По крайней мере, не было, когда тебя привели в наш каменный мешок".
  "Неужели, исчезло пятнышко, - я запыхтела.
  Извернулась в цепях.
  Повернулась к философу Жиполиту спиной. - Посмотри, пожалуйста.
  Есть ли пятнышко.
  Оно должно быть на левой ягодице".
  "Ахахахахах, - философ Кефал заржал смехом. - Жиполит!
  Ты - догнал меня в философии.
  Я добился, чтобы Адельф ко мне подошла.
  Ты же заставил Бонни показать тебе попку.
  Охохохохо!"
  "Ихихихихи", - философ Жиполит тоненько хихикал.
  
  "Бонни, - вошла Адельф. - Узники над тобой смеются?
  Не люди, а - звери.
  Не философы, а - жалкие горшечники.
  Нет.
  Даже не горшечники.
  Разбойники!
  Вместо того чтобы тебя защищать и успокаивать, Жиполит и Кефал смеются над тобой".
  "Я даже не поняла, над чем смеются, - я жадно смотрела на корзину в руках Адельф. - Дай кусочек".
  "Я тебе все принесла, - Адельф поставила корзину передо мной. - Я помогу тебе кушать, Бонни.
  Цепи мешают тебе".
  "Что это?" - Я смотрела в корзину.
  "Пахлава, щербет".
  "Пахлава, щербет? - Я облизнулась. - Не знаю, что это.
  Но звучит вкусно".
  "Ты не знаешь пахлаву и щербет?" - Адельф распахнула глазища.
  "Врет Бонни, - философ Кефал хищно показал остатки зубов. - Пахлаву и щербет все знают".
  "Нет человека, который не пробовал пахлаву и щербет.
  Ты, Бонни, еще соври, что рис никогда не кушала".
  "Рис?
  Рис на нашей Планете Натура очень дорогой, - я облизнулась. - На Натуре мясо, рыба, птица.
  Все почти бесплатно.
  Но почему-то мало чего растет.
  Поэтому рис привозной.
  Бешеных денег стоит.
  На Натуре я рис не пробовала".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Ты меня не обманываешь?"
  "Адельф!
  Ты меня обтирала.
  Ухаживаешь за мной.
  Еду принесла.
  Зачем я тебе стану обманывать?
  Вернее, я не люблю обманывать.
  Если бы жухрая встретила, то - да.
  Обманула бы его.
  Обмануть жухрая - подвиг воинский.
  Мне бы еще одну медаль дали.
  Одна - за боевые заслуги - у меня уже есть".
  "Медаль?
  Что это - медаль?"
  "Я не знаю пахлаву и щербет.
  Вы же не знаете о медалях", - я грустно засмеялась".
  
  "Пахлава - с медом, - Адельф вложила мне в рот кусочек сладости. - Вкусно?"
  "Вкусней не бывает, - я чуть не завизжала. - Мед?
  Я слышала о меде.
  Но никогда до этого момента не пробовала его.
  Неужели, чтобы насладиться, сначала нужно попасть в тюрьму?"
  "Мед дают пчелы", - Адельф угостила меня вторым кусочком пахлавы.
  "Пчелы у нас на Натуре летают.
  Но пчелы - дикие.
  Совсем дикие.
  Дичайшие пчелы.
  Мы к гнездам пчел стараемся не приближаться.
  Пчелы - убийцы.
  Если учесть, что мы не носим одежды..."
  "Совсем не носите одежды", - философы загоготали.
  "Покушай щербет, - Адельф отломила кусочек от чего-то невообразимо красивого. - В завьюжных царствах щербет пьют.
  Но у нас щербет едят".
  "Я хочу щербет", - философ Жиполит потребовал.
  "А я - пахлаву желаю", - философ Кефал икнул.
  "Вы должны были быть вежливыми со мной, - Адельф наклонила очаровательнейшую головку к левому плечу. - Вы же надо мной смеялись.
  И над Бонни издевались.
  Ничего от меня не получите".
  "Мы не просим ничего, мы хотим щербет и пахлаву".
  "Рабы уже угостили вас, - Адельф пальчиком провела по моим губам.
  Сбивала крошки. - Я видела.
  Утром вас кормили, как всех пленников.
  Вы не голодаете, философы".
  "Ты в силах о себе позаботиться, Адельф, - философ Жиполит тряс головой. - Поэтому злишься на нас.
  Ты говоришь, что мы над тобой и над Бонни издевались.
  А вы над нами не издеваетесь?"
  "Бонни первая начала", - философ Кефал встал на точку зрения товарища.
  "Что я первая начала?" - Я облизнула губки.
  "Бонни, ты лизнула мой палец, - Адельф засмеялась. - Как котенок".
  "Поэтому часто говорят - вкусно так, что пальчики оближешь", - я тоже засмеялась.
  "Бонни, ты первая начала издеваться, - философ Жиполит заскрежетал зубами.
  Даже уши у него двигались. - Голая пришла к двум мужчинам.
  Пользуешься тем, что мы в цепях".
  "Я?
  Йа?
  Я тоже в цепях.
  Я не голая.
  Я - без одежды.
  Так у нас принято.
  И не пришла я к вам.
  Меня силой привели.
  Вами я совсем не пользуюсь".
  "К тому же, вы не мужчины", - Адельф сказала, как отрезала.
  "Почему же мы не мужчины?
  Загляни под тунику".
  "Не стану я заглядывать вам под тунику, - Адельф подняла корзину. - Вы, философы, сами любите повторять, что вы не мужчины, а - философы.
  Кажется, я поняла, как вы разговариваете по-философски".
  "Ха! - философ Кефал натужно захохотал. - Девушка поняла философа?
  Никогда подобного не случится".
  "Вот-вот, - Адельф захихикала. - Так вы, философы, и разговариваете.
  Сами не придумываете ничего.
  Зато, если другой что-то скажет, вы сразу начинаете ругать его и спорить с ним.
  В этом смысл философии - обругать и спорить".
  "Адельф, - я рот открыла до невозможного. - Ты - философ?"
  "Бонни?
  Я не философ".
  "Но ты же только что сказала, что философ - тот, кто спорит и ругает другого".
  "Точно, Бонни, - Адельф побледнела. - Получается, что и ты, и я - философы.
  Все мы ругаемся... иногда.
  И спорим.
  Только ты никому не говори, Бонни, что мы с тобой философы".
  "Адельф!
  Я же в узилище в цепях, - я зазвенела цепями. - Кому же я скажу, что мы - философы.
  Когда выберусь...
  Подружке своей расскажу".
  "Приводи подружку", - философ Жиполит заржал.
  
  "Вы - глупые девки, - философ Кефал обозлился на меня и на Адельф. - Возомнили себя философами.
  Борода до пояса у вас есть?
  Седые волосы жидкие?
  Нет.
  Вы не философы.
  Философ - не только громкий голос и крик.
  Философ интересуется проблемами".
  "Мы постоянно ищем", - Жиполит добавил.
  "Что же вы ищите?"
  "Мы ищем Истину".
  "Легко искать.
  Искать - не пахать и не сеять". - Адельф приложила пальчик к носику.
  "Адельф, - философ Кефал улыбнулся слащаво через бороду. - Подойди ко мне.
  Я тебе важное о философии скажу".
  "Ага!
  Я подойду, а ты меня за грудь схватишь. - Адельф покачала головкой. - Обманешь.
  Ничего важного не скажешь".
  "Скажу, скажу, Адельф".
  "Обманешь".
  "Обманет", - я подмигнула Адельф.
  "Не хочешь, не подходи, - философ Кефал стал насвистывать. - Тогда не узнаешь о философии".
  "Адельф, - философ Жиполит обратил на себя внимание. - Ты можешь, как бы подойти к Кефалу.
  Но в то же время он до тебя не дотянется.
  Тогда и истину его о философии выслушаешь.
  И останешься нетронутой".
  "Я и около Бонни нетронутая стою".
  "Но у Бонни нет философской истины".
  "Они правы, философы, - я вздохнула. - Нет у меня философской истины".
  "Я подошла, - Адельф все же решилась. - Философ Кефал.
  Говори важное о философии.
  Ты обещал".
  "Адельф, - голос другого философа истончился. - Ты слишком близко стоишь к Кефалу.
  Сделай шаг назад.
  Еще пару шагов.
  А то Кефал до тебя дотянется".
  "Хорошо.
  Я еще отойду. - Адельф послушно шагнула назад. - Ой! - Подпрыгнула как козочка. - Философ Жиполит!
  Ты меня за попку ущипнул".
  "Агага! - философы потрясали стены своим ржанием. - Снова попалась наивная Адельф.
  Все вы девушки - одинаковые.
  В одну и ту же ловушку будете попадаться постоянно".
  "Ой, кто бы так говорил, - Адельф надула губки. - Вы сами второй раз в тюрьме Кафтана".
  
  "Своей глупостью ты доказала, что ты не философ, Адельф", - Кефал торжествовал.
  "Адельф", - я позвала.
  "Да, Бонни".
  "Жиполит и Кефал - хитрые.
  Но почему-то у них вся хитрость в том, чтобы нас потрогать.
  Я ничего не понимаю в ваших обычаях".
  "Не понимаешь, а в философию лезла, Бонни", - философ Жиполит с презрением фыркнул.
  "Никуда я не лезу.
  Я в цепях".
  "Бонни, а Бонни".
  "Да, философ Жиполит".
  "Станешь моей женой?"
  "Я не стану твоей женой, философ Жиполит, - я даже не думала. - Мне нельзя.
  Чтобы стать женой нужно, чтобы наш жрец раскодировал меня.
  Жрец далеко".
  "Мы с тобой без жреца поженимся, Бонни".
  "Без жреца не получится.
  Мы оба взорвемся".
  "Как это - взорвемся?
  Что означает - взорвемся?"
  "Взрыв?
  Ты видел, как взрывается бомба, Жиполит?"
  "Бомба?"
  "Я не могу объяснить.
  Ну, если проще, то от тебя и от меня ничего не останется.
  Так мы с рождения закодированы природой.
  Поэтому жрец снимает код".
  "Почему жрец не может снять... загадочный код раньше?"
  "Как же до свадьбы можно? - Я захихикала. - Нельзя до свадьбы".
  "Перед нами новая весталка", - философ Кефал алчно сверкнул глазами.
  "Я еще потому не стану твоей женой, философ Жиполит, потому что ты мне не нравишься.
  Я и Джейн решили, что мы будем женами адмиралов космофлота, или генералов Имперской армии".
  "Джейн?"
  "Джейн - моя лучшая подруга".
  "Джейн - тоже ведьма?"
  "Джейн далеко от вас, - я спохватилась.
  Мне не понравилось, как философ Жиполит подробно расспрашивает. - Не поймаете Джейн.
  Но она меня освободит". - Все же я проговорилась.
  "Тогда мы с тобой поженимся не по-настоящему, Бонни", - философ Жиполит сделал вид, что не обратил внимания на мои слова о тебе, Джейн.
  "Как не по-настоящему?"
  "Мы с тобой, Бонни, поженимся по-тюремному.
  Будем муж и жена".
  "Даже по-тюремному не хочу", - я мотала головкой.
  "Адельф, - философ Кефал проблеял. - А ты?"
  "Что я? - Адельф насторожилась. - Снова хитришь?
  Опять меня щупать собрался?"
  "Я же - философ, - Кефал надул грудь. - Я не щупаю и не лапаю девушек.
  Я изучаю мир.
  Вы, девушки, часть нашего мироздания.
  Я вас изучаю".
  "Изучай раба Приапа, философ Кефал, - Адельф - на всякий случай - отошла к двери. - Раб Приап тебя протирает".
  "Приап не подходит ко мне, - в голосе Кефала зазвенела печаль. - Держится от меня на расстоянии палки.
  Иначе я бы его изучал".
  
  "Ты мне не пара, философ Кефал", - все же Адельф заинтересовалась предложением пленника.
  "Пара я тебе, пара".
  "Нет, не пара, философ Кефал.
  Ты - старый", - Адельф загнула мизинчик.
  "Не старый, а - мудрый", - Кефал выкручивался.
  Потому что он - философ.
  "Во-вторых, - Адельф второй пальчик загнула. - Ты нищий.
  Я - дочка центуриона.
  Я монет хочу".
  "Я указываю разбойникам.
  Когда-нибудь мы награбим много золота".
  "Когда награбишь, тогда приходи, - Адельф захихикала. - В-третьих, - еще один пальчик. - Ты в цепях, философ Кефал.
  Тебя не выпустят из узилища".
  "А мы с тобой, Адельф, поженимся, как Жиполит и Бонни..."
  "Я не поженилась", - я взвизгнула.
  "Не по-настоящему поженимся, Адельф, - философ Кефал довольный ухмылялся. - Но у нас будет более по-настоящему, чем у Жиполит и Бонни.
  Бонни не может подойти к Жиполиту.
  Ты же, Адельф, свободная.
  Делаешь с собой то, что захочешь.
  Подойди ко мне.
  Мы с тобой поженимся.
  Ты же не взорвешься, как Бонни.
  Ты родишь нам ребенка.
  Твой отец центурион тогда меня помилует.
  Я выйду из узилища.
  В красоте своей, в уме и в славе появлюсь перед тобой.
  Мы помчимся к голубому морю".
  "На чем помчимся, философ Кефал?"
  "На колеснице!
  Я куплю тебе золотую колесницу".
  "Золото тяжелое, Кефал.
  Кони не потянут золотую колесницу".
  "Перед нами откроются просторы, - философ Кефал закатил глаза.
  Слюна потекла из левого уголка рта. - Мы будем жить во дворце.
  У нас будет множество рабов.
  Слоны, тюки с шелками и бархатами.
  Тебя станут называть царицей.
  Самые лучшие чайнинские мастерицы будут драться за честь шить для тебя роскошные туники".
  "Мне нравится", - Адельф захихикала.
  Хлопала в ладоши.
  "Я сяду на трон.
  Ты же важно будешь стоять за моей спиной".
  "Почему я буду стоять за твоей спиной, Кефал?
  Я же твоя жена стану.
  Царица буду.
  Место царицы - рядом с царем.
  Я буду восседать на своем троне.
  Рядом с тобой".
  "Нет, женщина, - философ Кефал заупрямился. - Место женщины - за спиной мужа.
  Стоим ли, идем ли, сидим ли.
  Жена всегда сзади.
  Скромная, тихая, покорная жена.
  Взгляд твой опущенный будет"
  "Сам ты сзади, Кефал, - Адельф поставила корзину.
  Воткнула кулачки в бока. - Сам ты опущенный.
  Ты с менадами будешь развлекаться.
  Твоим наложницам позволено будет хохотать, веселиться.
  Сидеть у тебя на коленях.
  Я же - скромная, тихая, покорная - сзади?
  Не бывать этому, философ Кефал".
  "Еще не поженились, а уже ссорятся", - философ Жиполит с довольствием хихикал.
  Наверно, потому радовался ссоре Кефала и Адельф, потому что у него со мной свадьбы не вышло.
  
  "Я лучше никогда не выйду замуж, - Адельф решила. - Либо за цезаря, либо - ни за кого.
  Как Бонни".
  "Я цезаря не хочу, - я улыбнулась Адельф. - Мне адмирал или генерал нужен.
  Цезарь по сравнению с ними - рядовой солдат космофлота.
  Я же - особая пехотинка".
  "Ктооооооо?" - Адельф вытянула губки.
  "Я - солдатка Империи.
  Слава Императору!"
  "Ты - солдатка, Бонни?"
  "Да".
  "Но ты же худенькая, - Адельф подошла.
  Потрогала мои руки.
  Наклонилась.
  Похлопала по моим бедрам. - Ты копье тяжелое не удержишь.
  Меч не поднимешь".
  "Ну и не надо, Адельф.
  В Имперской армии не воюют копьями и мечами.
  Мы с жухраями сражаемся.
  Бомбы, ракеты, космолеты.
  В войне ум нужен, а не сила, чтобы меч или копье поднимать".
  "Бонни!
  У тебя сразу виден ум, - философ Жиполит - мой несостоявшийся муж - мстил мне. - В узилище попала.
  Была бы умная - веселилась бы сейчас на ярмарке..."
  "Не встревай, Жиполит, - Адельф махнула ручкой на философа. - Бонни!
  Ты любопытное говоришь.
  Я - дочь центуриона.
  Надо мной солдаты смеялись.
  Говорили, что из девушки воин не получится.
  Не получилась я с мечом и копьем.
  Но, если..."
  "Адельф, - я горячо говорила. - Ты можешь вступить в настоящую Имперскую армию.
  У тебя вся жизнь впереди".
  "Мне уже девятнадцать".
  "В девятнадцать солдатками только становятся, Адельф.
  Мне тоже девятнадцать лет.
  Правда, я уже получила свою первую медаль - За боевые заслуги.
  А моя подруга Джейн - бери выше - сержантка Космофлота!"
  "Ты - выдумщица, Бонни, - философ Кефал закряхтел. - Придумываешь слова новые.
  Сказителей и бардов наслушалась.
  Бунт против нашего - горячо любимого - цезаря поднимаешь.
  Ничто не сравнится с армией цезаря".
  "Фи, армия цезаря, - я засмеялась. - На каждой дикой планете по сто подобных цезарей.
  Зато Император у нас один.
  Если хочешь знать, философ Кефал..."
  "Я и так все знаю..."
  "Твоего цезаря легко победит любой военный космодесантник.
  И цезаря, и армию его.
  Один.
  Из бластера - чах, чах, чах!"
  "Колдунья.
  Злая колдунья".
  
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "И ты могла бы одна целую армию цезаря победить?"
  "Могла бы, - я не догадывалась, что сама себя в беду втягивала.
  Планета отдалённая.
  Все им кажется, что их цезаря хотят убить. - Но я не стала бы убивать цезаря и его армию.
  Потому что мы все - Имперцы.
  Даже те, кто не подозревает об этом".
  
  
  ГЛАВА 508
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ВЕДЬМА БОННИ
  
   "Ведьма!
  На костер ее!" - философ Жиполит завизжал.
  "То потрогать меня хотел, то собирался в жены взять, а теперь - на костер, - я выпятила нижнюю губку. - Ты, философ Жиполит, не знаешь, что хочешь".
  "Мужчина, когда хочет, но не может получить, всегда злиться", - Адельф захихикала.
  "На костер!
  На кол ведьму!" - философ Жиполит орал в полный голос.
  Добивался чего-то.
  И добился.
  В узницу влетели два стражника с копьями.
  Они свое дело знали прекрасно.
  Не стали спрашивать, почему философ Жиполит вопит.
  Один стражник древком копья ударил Жиполита в низ живота.
  Второй профессионально добавил щитом по голове.
  Жиполит потерял сознание.
  Повис на цепях.
  "Адельф, - стражники теперь обратили внимание на Адельф. - Ты еще здесь?"
  "Я обтирала и кормила пленницу", - Адельф не оправдывалась.
  Она просто сказала.
  "Лучше бы нас обтирала и кормила", - стражники захохотали.
  "Понтий, Сенека!
  Когда вас на цепи посадят, тогда и вас стану подкармливать и обтирать", - Адельф засмеялась.
  "Хорошая ты девка, - стражники улыбались. - И отец твой - центурион Вакханалий - правильный воин.
  Его все любят".
  "Мой отец - да", - Адельф вздёрнула подбородочек.
  "Мужа тебе нужно настоящего, Адельф".
  "Сегодня один уже набивался мне в мужья, - Адельф коротко взглянула на философа Кефала.
  Он сжался под ее взглядом.
  Боялся попасть под щит и копье стражников. - Я пока не собираюсь замуж".
  "Как соберешься замуж, свистни нам".
  "Свистну.
  Сложу губы дудочкой и свистну". - Адельф отшутилась.
  Я даже позавидовала легкости, с какой Адельф и стражники общались.
  Было между ними что-то общее, что их связывало.
  Я вспомнила нашу Учебку.
  Совсем недавно мы в армии.
  Но, кажется, что сто лет прошло.
  
  Стражники ушли.
  Но пропустили в узницу нечто невообразимое.
  Два щита.
  Два копья в одной руке.
  На поясе - три меча.
  Шлем железный с ярким длинным пером загадочной птицы.
  Сандалии тяжелые на высокой подошве.
  На лодыжках и на запястьях - железные браслеты.
  Нечто остановился посредине каменного мешка.
  Закрыл глаза.
  "Адельф", - я зашептала с испугом.
  "Да, Бонни"
  "Он - кто?
  Вернее, это - что?"
  "Гермафродитус".
  "Он тоже философ?"
  "К счастью нет, Бонни.
  Он - прорицатель.
  Считает, что он сын Гермеса и богини любви Афродиты".
  "Главное, что он не философ, - я выдохнула с облегчением. - Не подумай, Адельф, что я не люблю философов.
  Я их раньше никогда не видела.
  Только слышала, что они есть.
  Но у нас... другие философы.
  Поэтому я испугалась, что еще один философ.
  Три философа в одной каменной яме - многовато".
  "Гермафродитус был хорошим воином, - Адельф едва тихо шептала. - Отважно сражался.
  Имел поощрения от десятников и сотников.
  В одном из сражений Гермафродитуса лягнул конь в лоб.
  Три дня и три ночи Гермафродитус пролежал в горячке.
  Потом очнулся.
  Но с тех пор не воюет.
  Ходит и пророчествует.
  Предсказывает.
  Рассказывает".
  "Если он не воюет, то почему на нем столько оружия навешено?"
  "Гермафродитус оружием не пользуется.
  Никто не знает, зачем он так наряжается.
  Никто и не спрашивает его.
  Многие боятся, что он предскажет плохое.
  Гермафродитус свободно везде ходит.
  Он - безобидный, как ночная бабочка".
  "На Планете Эвкалипт ночные бабочки убивали и пожирали крокодилов".
  "У нас бабочки мирные, Бонни.
  Прилетит бабочка, понюхает.
  Улетит дальше по своим делам.
  В знак уважения к заслугам Гермафродитуса его везде пускают и принимают.
  Он - как бы символ воинов, которые расположились в Кафтане".
  "Я побаиваюсь этого символа, Адельф".
  
  "Не бойся, Бонни, - Адельф прошелестела. - Я клянусь, что Гермафродитус спокойный.
  Тем более что я тебя защищу.
  Я - с тобой". - Адельф прижалась ко мне.
  "Спасибо, Адельф.
  Ты - настоящая подруга".
  "Я - твоя подруга?" - Глаза Адельф засияли.
  "Ты же мне помогаешь, Адельф.
  Те, кто помогают - подруги".
  "Ты очень легко начинаешь верить людям, - философ Кефал обратил на себя внимание. - Может быть, Адельф нарочно подослана к тебе.
  Ты уже много ей рассказала.
  Ни один палач не выведает столько.
  Я думаю, что Адельф подослал ее отец центурион.
  Девушка девушке выболтает все тайны.
  У вас недержание слов.
  Пришла Адельф.
  Подластилась к тебе, Бонни.
  Угостила пахлавой и щербетом.
  Ты и расплылась.
  Доверилась и поверила Адельф".
  "Людям надо доверять, Кефал, - я ответила с презрением. - Иначе трудно жить".
  "Вот ты и доверила, - философ Кефал не умолкал. - Ты будешь сидеть на колу.
  За измену цезарю и за призыв к бунту против него.
  Твоя - так называемая - подружка Адельф издалека будет тебе улыбаться и посылать воздушные поцелуйчики".
  "Ого, сколько гадостей Кефал наговорил против тебя, - я повернулась к Адельф.
  О Гермафродитусе мы на время забыли.
  Он стоял, как дерево.
  Как каменное дерево.
  Потому что застыл.
  Живое дерево шевелило бы листьями. - Я мало времени знаю философов, Адельф.
  Но уже поняла, что они все - вруны".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Философ Кефал не врет".
  "Что?
  О чем он не врет, Адельф?"
  "То, что он сказал - правда".
  
  "Какая правда, Адельф?"
  "То, что к узникам нарочно подсылают шпионов.
  Шпион прикидывается своим.
  Добренького из себя играет, как в комедии в Колизее.
  Выведывает все".
  "Шпионов везде подсылают, Адельф.
  Жухраи обожают шпионить.
  Разница в том, что у жухраев - шпионы, а у нас, имперцев - разведчики доблестные".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Меня прислали шпионить за тобой".
  "Шпионить - так шпионить, Адельф.
  Ничего в этом страшного нет. - Я засмеялась.
  Потом до меня дошел смысл сказанного. - Чтооооо?
  Ты шпионила за мной, Адельф?"
  "Да, Бонни.
  Я выведывала у тебя твои секретики".
  "Ты так просто в этом призналась, Адельф?
  Даже не стала обманывать, что это все ложь?
  Зачем?
  Почему?
  Тебе какая польза?
  Мы же могли стать подружками, Адельф".
  "Я тебе призналась, Бонни, потому что считаю тебя своей подружкой.
  Иначе бы сказала, что философ Кефал бредит".
  "Снова ты, Адельф, пытаешься войти в доверие к Бонни.
  Ведьма Бонни.
  Не верь ей.
  Она - дочка центуриона".
  "Да.
  Я - дочь центуриона.
  Поэтому считаю своим долгом помогать воинам".
  "Помогать своим воинам - благородно, Адельф.
  Но помогать жухраям - предательство Империи.
  Впрочем, никому не придет в голову помогать нашим врагам жухраям".
  "Бонни?" - Адельф в досаде сцепила пальчики.
  "Да, Адельф".
  "Ты не воспринимаешь серьезно, что я - выведывала у тебя".
  "Если бы я не хотела сказать, я бы не рассказывала о себе и об Империи, - я пожала плечами. - Нет ничего ужасного в том, а, наоборот, прекрасно, что я вам - Имперцам - рассказывала о нашей огромной Империи.
  Вы же - Империя.
  Только ваша планета находится далеко от центра Империи.
  До вас еще не долетели Имперские комиссары".
  "О, девушка! - философ Кефал поднял руки - насколько мог в цепях.
  Зазвенел оковами. - Имя вам - глупость!
  Я сказал тебе, Бонни, что Адельф - шпионка.
  Она сама призналась, что выведывает у тебя.
  Ты же после этого продолжаешь выдавать свои тайны".
  "У имерийки от имперцев нет тайн.
  Адельф..."
  "Да, Бонни"
  "Если тебе пойдет на пользу то, что я рассказала, то я буду рада".
  "Ты - необыкновенная, Бонни".
  "Да, я - особая пехотинка Имперского космофлота, - я выпятила грудки.
  "У тебя соски затвердели, Бонни, - Адельф дотронулась пальчиком до соска моей левой груди. - Тебе холодно?
  Груди увеличились".
  "Мои грудки увеличиваются от волнения, Адельф.
  Я сейчас переволновалась.
  За тебя переволновалась.
  Я вижу, как ты побледнела, когда философ Кефал сказал, что ты выведываешь у меня, шпионишь.
  Не переживай.
  Я не обижаюсь, что ты выспрашивала у меня..."
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я никому не расскажу, что от тебя услышала.
  Даже своему отцу центуриону..."
  
  "Зато я расскажу всем все, - философ захохотал.
  От радости даже закашлялся. - Мне за откровение дадут свободу".
  "Свободу за откровение? - Адельф произнесла с презрением. - Как же ты низок, философ.
  Ты не воин".
  "Ты еще более низкая, чем я, Адельф, - философ Кефал потерял страх. - Я хоть философ.
  Помогал разбойникам?
  Да, я помогал разбойникам.
  Ты же - просто шпионка.
  Соглядательница".
  "Кефал, - я взвизгнула. - Не оскорбляй Адельф.
  Ей же тяжело очень".
  "О, Бонни, - Адельф опустила головку на мое правое плечо. - Я бы тебя отпустила.
  На свой страх и риск отпустила бы.
  Ты - чудо!
  Но, прости меня.
  Не могу.
  Тогда я по-настоящему стану предательницей.
  Предам доверие своего отца".
  "Спасибо, Адельф, за добрые слова.
  Я как-нибудь сама выберусь.
  Правда.
  Или мне поможет...
  Мне помогут... кто-нибудь".
  "Ты умнеешь на глазах, Бонни, - философ Кефал заржал. - Уже не открылась, кто тебе поможет.
  Боишься, что Адельф донесет".
  "Правильно, Бонни, что промолчала, - Адельф вытирала слезы. - Я - плохая.
  Я бы доложила, что к тебе спешат на помощь.
  Куда ни плюнь - везде предательство.
  Я бы предала воинов.
  Твои помощники убили бы много наших".
  "Моя подруга... - Я снова чуть не проговорилась. - Мои помощники никого не убьют.
  Они - имперцы.
  Вы - имперцы.
  Имперцы имперцев не должны обижать".
  
  "Не скрывайте свои настоящие имена, - Гермафродитус предсказатель заговорил, когда мы о нем совсем забыли.
  Голос Гермафродитуса сочный, завораживающий.
  Убаюкивает его голос. - Имя - камень.
  Если получаете от купца монеты, то пожалеете, если купец умрет.
  В балаган сегодня не ходите.
  Я вижу, как ночью купец Мачете уединится с певичкой Сандрой.
  В их комнату ворвутся Феофан и Драгомыж.
  Лицо Феофана будет багровым от прилива крови.
  Начнется спор из-за балаганной певички Сандры.
  Кто выиграет спор - неясно без слов.
  Если бы так легко можно было выигрывать споры, как выиграть войну. - Гермафродитус вздохнул тяжело. - Феофан и Мачете договорятся с певичкой Сандрой.
  Но Драгомыжа убьют в пьяной драке.
  Он получит между лопаток афинский нож.
  Мачете, Сандра и Феофан не придумают, как оправдаться за убийство.
  Они сбегут на галеру.
  На галере Феофан скинет Мачете в воду.
  Купец Мачете захлебнется морской волной.
  Сандра и Феофан отправятся в плаванье.
  Феофан уверен, что любит Сандру.
  Но Сандра ему будет рассказывать о себе.
  После некоторых любовных игр Сандры Феофан начнет сомневаться, что ее любит.
  Наверно, все-таки ее любит.
  Но просто не может довериться балаганной певичке. - Гермафродитус сделал долгую паузу.
  Мы зачаровано молчали. - Все это произойдет, - Гермафродитус пристально смотрел на философа Кефала, - если Драгомыж наступит на банановую кожуру.
  Если же он на нее не наступит, то не получит между лопаток афинский нож.
  Тогда Драгомыж останется жив.
  Вместе с другом Феофаном они убьют купца Мачете.
  Заберут его монеты.
  Певичку Сандру тоже прихватят с собой.
  Чтобы она не рассказала о них стражникам.
  На галере Драгомыж безумно полюбит Сандру.
  Драгомыж из ревности скинет Феофана в морскую волну.
  Затем будет долго и мучительно целовать руки балаганной певички Сандры.
  Станет умолять ее, чтобы она его полюбила.
  Сандра поломается для вида.
  Потребует, чтобы Драгомыж ей доверял.
  На море наступит ночь.
  Драгомыж потеряет Сандру на время.
  Будет ходить между гребцов.
  Ищет среди них свою Сандру.
  Затем они встретятся.
  Встреча их будет многообещающей.
  Драгомыж признается, что его поразило исчезновение Сандры.
  Затем он начнет ее обвинять, что она стала любовницей надсмотрщика над рабами на галере.
  Сандра захочет сбежать.
  Но некуда бежать с галеры в море". - Гермафродитус снова замолчал.
  Я спросила:
  "Купец Мачете погибает в любом случае.
  Может быть, в другом пророчестве он уплывёт с Сандрой?
  А то обидные предсказания для купца Мачете".
  Я ждала ответ.
  Но Гермафродитус не смотрел на меня.
  Даже обидно стало.
  
  "Философ Кефал, - предсказатель Гермафродитус надавил взглядом на философа.
  Кефал сгорбился. - Ты постоянно думаешь о том, как убить главаря разбойников Геракла.
  Хочешь занять его место.
  Накопишь много золото.
  Затем твоя мечта - стать новым цезарем".
  Ты уверен, что философ-главарь разбойников обогатится намного быстрее, чем просто главарь разбойников или обыкновенный разбойник.
  А цезарь еще быстрее богатеет, что главарь разбойников.
  Ведь разбойники приносят золото цезарю.
  Цезарь - один.
  Разбойников - много".
  "Да, я хочу, - философ дрожал.
  Либо от страха перед предсказателем и его предсказаниями, либо от волнения дрожал. - И главным разбойником, и цезарем - хочу!
  Подскажи, величайший из ясновидящих, Гермафродитус.
  Укажи мне путь".
  "Я укажу тебе путь, - голос Гермафродитуса изменился.
  Словно пришел другой предсказатель. - После смерти Тантала в городе Сипиле стал править его сын Пелопс.
  Кто он?
  Почему он боялся девушек?
  Сначала о Пелопсе рабы ничего хорошего не могли сказать.
  Лишь рыдали на его груди.
  Крепко прижимались рабыни своими гибкими телами к Пелопсу.
  Возбуждали в нем понятные желания.
  Но Пелопс ласково отодвигал от себя рабов и рабынь.
  Говорил, что на любовь у него еще будет в будущем время.
  А сейчас главное - война.
  Рабы и рабыни тяжело вздыхали.
  Называли Пелопса то братом, то сестрой.
  Слова рабов и рабынь противоречили здравому смыслу.
  Но потрясали Пелопса до глубины его души.
  В день летнего солнцестояния Пелопс восседал на мраморной скамье.
  Смелая рабыня Виргинида обняла Пелопса.
  Но он вырвался из ее объятий.
  Тогда Виргинида присела на траву.
  Подогнула под себя ноги.
  Пелопс не двигался.
  Он никак не мог понять, зачем рабыня пришла к нему.
  Пелопс в те времена не верил в правду жизни.
  Виргинида пронзала Пелопса взглядом.
  Так смелый охотник Геракл своим копьем бесстрашно пронзает раненую куропатку:
  "Пелопс!
  Невозможно.
  Почему ты решил бездействовать?"
  Пелопс отвечал красивой рабыне:
  "Сам не могу поверить себе.
  Наверно, я сошел с ума.
  Я бы не оттолкнул тебя".
  Рабыня не отступала от своей цели завладеть Пелопсом:
  "Почему ты думаешь, что я желаю тебя, Пелопс?
  Может быть, я - твоя сестра.
  Хочу обнять тебя по-сестрински".
  Пелопс усмехнулся:
  "Пару часов назад я не знал, что у меня есть сестра.
  И она - моя рабыня".
  Рабыня отвечало со смехом:
  "Пелопс!
  Ты много, чего не знаешь.
  Скажу больше - ты ничего не знаешь.
  Ты думаешь, что ты - самый умный.
  Правильно думаешь.
  Я не стану тебя разуверять, что ты лучше всех.
  Помнишь, Пелопс, как нянька кормила тебе молоком из своей большой груди?
  Не помнишь?
  И я не помню.
  Зато я помню, как ты гонялся за ведьмами.
  Ты называл всех красивых девушек ведьмами.
  Ты пил гранатовый сок.
  Называл его зельем ведьм.
  В купальне ты наложил на себя руки.
  Я наблюдала за тобой.
  Наложил, сложил руки, а потом вынырнул.
  Сок плода граната не дал тебе умереть спокойно.
  Невозможно умереть, когда желудок требует очиститься.
  Желание облегчиться сбивает мысли о смерти".
  Пелопс отвечал со смущением:
  "Тебе померещилось, что я умирал, рабыня Виргинида".
  Виргинида покачала очаровательной головкой:
  "Не померещилось, что ты умирал, Пелопс.
  Выпей гранатового сока.
  Почувствуешь в животе то, что чувствовал тогда".
  Пелопс перебирал свои золотые кудри:
  "Простое совпадение, Виргинида.
  Ты, я, купальня, гранатовый сок, сложенные на груди руки, желание умереть, желание жить.
  Из всех рабынь ты меньше всего подходишь на звание моей сестры.
  Не скрывай свою ухмылку, рабыня Виргинида.
  Я все о тебе знаю.
  Когда ты хмуришься, то ты думаешь о персиках и о подружках.
  Не обо мне ты думаешь, рабыня".
  Виргинида погрозила Пелопсу пальчиком:
  "Вспомни все, Пелопс.
  Вспомни, как в прошлой жизни мы вместе резвились в подводных садах Атлантиды.
  Ты гонялся за русалками.
  Я же отбивалась от настойчивых морских коньков.
  Я им нравилась, Пелопс.
  Очень нравилась.
  Морские коньки очень красиво ухаживали.
  Они умели".
  Пелопс ответил после долгого молчания:
  "Не думаю, что морские коньки хотели тебя, Виргинида.
  Я рылся в своей памяти.
  Я в прошлой жизни гонялся за русалками в Атлантиде.
  Не скрываю.
  Но морские коньки носились за мной, а не за тобой, Виргинида.
  Потом началась война между Атлантами и Шумерами.
  В Атлантиде не осталось ни одного мужчины.
  В конце войны мы получили известие, что умер царь Додон.
  Никто не знал, что это за царь, и чей он царь.
  Но известие почему-то напугало всех.
  Я так разволновался, что забыл о русалках.
  Может быть, тогда морские коньки стали за тобой ухаживать, Виргинида". - Пелопс прижал ладони к вискам.
  Закрыл глаза.
  Виргинида устало выдохнула:
  "Я пыталась, Пелопс.
  Пыталась сейчас достучаться до твоего сердца.
  Наверно, ты еще не родился по-настоящему.
  Одной ногой здесь, другой ногой - в Атлантиде.
  Я сначала стану женой патриция.
  Патриций умрет от старости.
  Когда я стану вдовой, ты возьмешь меня в жены".
  Пелопс ответил с негодованием:
  "Меня неприятно поразило, что ты променяла меня на какого-то патриция.
  Даже в мыслях променяла.
  Попробуй влезть в шкуру белого волка.
  Может быть, там успокоишься.
  Если я в твоем сердце, то все возможно.
  Я отправляюсь на войну, Виргинида. - Пелопс поднялся с мраморной скамьи".
  Рабыня Виргинида схватила его за руку:
  "Пелопс!
  Ты наивный, как ребенок.
  Куда тебе война?
  В какое место тебе война?
  Ты слабенький.
  От ветра качаешься.
  Если тебя на войне ударят легко в живот, ты сразу упадешь.
  Как тогда, когда выпил гранатовый сок и мучился схватками в животе.
  Ты думал, что рожаешь.
  Даже о том, что хотел умереть, ты забыл".
  "Война лучше, чем ты, рабыня Виргинида", - Пелопс ушел от рыдающей рабыни.
  Недолго правил Пелопс в родном Сипиле.
  Царь трои Ил пошел войной на Пелопса.
  Несчастной была для Пелопса эта война.
  Могучий царь Трои победил Пелопса с половины пинка.
  Пелопс сбежал из своего царства.
  Он погрузил все свои сокровища на тихоходные галеры.
  Со своими верными друзьями отправился в далекий путь.
  Пелопс искал затерянные царства Шумеров и Атлантов.
  Вскоре Пелопс приплыл к полуострову.
  Чейный полуостров, или ничейный - никто не знал.
  С тех пор полуостров стал называться Пелопоннесом.
  Неподалёку правил царь Эномай.
  Была у него прекрасная дочь Гипподамия.
  Гипподамия сидела в городе Писы.
  Дочь Эномая Гипподамия пленила Пелопса своей красотой.
  В те времена Пелопса уже называли героем.
  Хотя ничего геройского он пока не совершил.
  Разве что удрал от царя Трои.
  Бросил свое царство.
  Забрал сокровища подданных и сбежал.
  Но Пелопса все равно называли героем.
  Пелопс решил добыть дочь Эномая себе в жены.
  Трудно было получить руку дочери царя Эномая.
  Оракул предсказал, что Эномай погибнет от руки мужа своей дочери Гипподамии.
  Чтобы предотвратить Судьбу царь Эномай решил не выдать свою дочь замуж.
  Но Судьбу невозможно изменить.
  На то она и Судьба.
  Мучился царь Эномай.
  Совестно было отказывать всем женихам, которые сватались за его дочь Гипподамию.
  Но как быть царю?
  Как он откажет всех женихам, которые просили Гипподамию в жены?
  Много героев приходили к царю Эномаю.
  Героем себя мог назвать любой.
  Убил зайца - герой.
  Не утонул в море - герой.
  Убил амазонку - герой.
  Эномай оскорбил бы героев, если бы отказал им без всякой причины.
  Наконец, царь Эномай придумал не совсем уж...
  Он объявил, что отдаст свою дочь Гипподамию в жены лишь тому герою, который победит его в состязании на колеснице.
  Но, если царь окажется сам победителем, то побежденный герой будет казнен.
  Большая группа героев сразу отказалась от Гипподамии.
  Никто не хотел умирать ради сомнительной женитьбы.
  Зачем герою жить с безумным Эномаем в одном дворце?
  Царь Эномай придумал сомнительные гонки на колесницах, потому что считал себя лучшим наездником.
  Рабы и рабыни в том были виноваты.
  Они льстили престарелому царю.
  Говорили, что ему нет равных в искусстве управлять колесницей.
  Да и кони его были быстрее бурного северного ветра Борея.
  Так говорили рабы.
  Разумеется, что в своем царстве царь Эномай обгонял всех на колесницах.
  Ему просто поддавались.
  Когда Эномай затеял гонки с женихами своей дочери, то не думал о маленьких камушках, которые могут попасть под колесо.
  О ямках на дорогах не думал.
  О том, что любой конь спотыкается.
  О мухах не думал.
  Муха могла ужалить коня под хвост.
  Конь понес бы царя сквозь колючие кусты акации, в которых прячутся гремучие змеи.
  Ни о чем не думал царь Эномай.
  Он был ослеплен лестью рабов.
  Царь Писы Эномай был уверен, что никто из героев его не победит.
  Но героев его мнение не останавливало.
  Герои один за другим приходили во дворец Эномая.
  Готовились к состязаниям на колесницах.
  Каждый хотел получить в жены Гипподамию.
  Она была прекрасна!
  
  
  ГЛАВА 509
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  ОБ ЭНОМАЕ
  
  Всех героев постигла злая Судьба.
  Эномаю везло в гонках на колесницах.
  Он побеждал и побеждал.
  Убивал проигравших героев.
  Головы героев прибивал к дверям своего дворца.
  Рабыни по ночам шарахались от отрубленных голов.
  Каждый новый герой, который приходил во дворец царя Писы, видел, как много славных героев пали от руки Эномая.
  Герои знали, какая участь ожидает их в случае проигрыша.
  Мудрецы удивлялись.
  Шептались по углам в термах:
  "Много прелестных дев вокруг.
  Бери любую.
  Нет же.
  Все славные герои прут к дочери царя Эномая.
  Словно она медом измазана".
  Смерть славных героев не остановила не менее славного Пелопса.
  Он решил любой ценой добыть Гипподамию.
  Отправился к жестокосердному царю Эномаю.
  Царь Эномай сурово принял героя Пелопса.
  Сказал ему с хохотом:
  "Ты хочешь получить в жены мою дочь Гипподамию?
  Ты слепой?
  Разве ты не видел, сколько славных героев сложило за нее головы в опасном состязании.
  Не избежишь и ты их участи".
  "Не страшит меня участь погибших героев, - Пелопс ответил царю.
  Пелопс уже много знал о камушках под колесом, о ямках, о мухах, которые кусают скаковых лошадей под хвост. - Я верю, что помогут мне боги Олимпа.
  С их помощью я получу в жены Гипподамию".
  Неизвестно, откуда у Пелопса была уверенность, что боги Олимпа помогут именно ему, а не царю Эномаю.
  Ведь боги Олимпа, если они существуют, знали царя Эномая дольше, чем царя Пелопса.
  
  Царь Эномай ответил с жестокой змеиной улыбкой на устах:
  "Я много раз слышал подобные речи.
  Послушай и ты меня, Пелопс.
  Вот условия состязания.
  Путь лежит от города Писы через весь Пелопоннес до самого Истма.
  Финиш - у жертвенника властителя морей Посейдона.
  Жертвенник Посейдона находится недалеко от Коринфа.
  Если ты первый достигнешь жертвенника, то ты победил.
  Но горе тебе, если я настигну тебя в пути.
  Тогда пронзит тебя мое копье.
  Оно уже пронзило много героев.
  Ты погибнешь бесславно.
  Сойдешь в мрачное царство Аида.
  Я дам тебе лишь одно снисхождение.
  Снисхождение я давал и всем другим героям.
  Может быть, поэтому они проиграли мне...
  Ты тронешься в путь раньше меня.
  Я же принесу жертву великому громовержцу.
  Только потом взойду на мою колесницу.
  Спеши же проехать, как можно больше пути, пока я буду приносить жертву".
  Пелопс ушел от Эномая.
  Он понял, что только хитростью удастся ему победить жестокого царя.
  Другие славные герои не додумались до хитрости.
  И самоуверенный царь Эномай не догадался, что кто-то попытается и сможет его обхитрить.
  Пелопс нашел себе помощника.
  Он тайно пошел к возничему Эномая Миртилу.
  Миртил - сын Гермеса.
  Обещал Миртилу богатые дары.
  Из тех сокровищ, которые вывез из родного царства.
  Оставил крестьян без средств к существованию.
  Пелопс подговорил Миртила, чтобы тот подточил ось колесницы царя Эномая.
  Долго колебался Миртил.
  Говорил, что не предаст своего царя.
  Но Пелопс уговорил возничего большими сокровищами.
  И Миртил обещал истончить ось колесницы царя Эномая.
  
  Наступило утро состязания.
  Розоперстая восходящая Эос позолотила небесный свод.
  Вот уже показался на небе и лучезарный Гелиос.
  Он мчался на золотой колеснице.
  Сейчас начнется состязание.
  Пелопс принес жертву великому колебателю земли Посейдону.
  Просил его о помощи.
  Вскочил на колесницу.
  Царь Эномай подошел к жертвеннику Зевса.
  Дал знак Пелопсу, что он может трогаться в свой последний путь.
  Не догадывался самоуверенный царь Эномай о коварстве Пелопса.
  Не подозревал, что предаст возничий Миртил.
  Все почему?
  Кто виноват?
  Виноват, конечно, царь Эномай.
  Думал, что он самый хитрый и великий.
  На всякого мудреца найдется хитрец...
  Пелопс погнал коней во весь опор.
  Гремят по камням колеса его колесницы.
  Как птицы несутся кони.
  Быстро скрывается в облаке пыли Пелопс.
  Гонит его любовь к Гипподамии.
  Страх за свою жизнь тоже подгоняет.
  Вот далеко за ним послышался грохот колесницы Эномая.
  Все яснее и страшнее грохот.
  Как буря несутся кони царя.
  Вихрем крутится пыль от колес колесницы.
  Ударил хлыстом по коням Пелопс.
  Еще быстрее полетела его колесница.
  В ушах и везде свистит у Пелопса от ветра.
  Но не уйти ему от коней Эномая.
  Кони царя быстрее северного ветра!
  Все ближе и ближе Эномай к Пелопсу.
  
  Пелопс уже чувствует за спиной горячее дыхание коней Эномая.
  Оглянулся.
  Видит, как Эномай с торжествующим смехом замахнулся копьем.
  Взмолился Пелопс Посейдону.
  Властитель безбрежного моря услыхал его.
  Почему царь Эномай не попросил помощи у своего покровителя громовержца?
  Ведь он Зевсу принес жертву.
  Пелопс же сэкономил на жертве.
  Всего лишь просил Посейдона.
  Но царь Эномай верил, что он сильнее Зевса.
  Но тогда, зачем жертву ему приносил.
  Непонятное.
  Либо жертву приноси, либо в себя верь.
  А вместе - не получилось у Эномая.
  Подточенная ось колесницы царя лопнула.
  Колеса - в разные стороны.
  Колесница опрокинулась.
  Грянул на землю жестокосердый царь Писы.
  Эномай насмерть разбился при падении.
  Мрак смерти покрыл его очи.
  Только тогда понял Пелопс свою ошибку.
  Ведь, если бы царь Эномай выжил, то плохо бы пришлось Пелопсу.
  Эномай бы понял, что кто-то подточил ось его колесницы.
  Нашел бы предателя.
  Возничий Миртил признался бы, что его подкупил Пелопс.
  Сидели бы Миртил и Пелопс на кольях около дворца.
  А на них из окна с безучастным видом взирала бы красавица Гипподамия.
  Но повезло Пелопсу.
  Умер Эномай.
  
  С торжеством вернулся славный победитель герой Пелопс в Пису.
  Сразу взял в жены Гипподамию.
  Завладел всем царством Эномая.
  Ночами Пелопс думал о том, что мог бы просто убить Эномая.
  Без всяких рискованных гонок на колесницах...
  Возничий Эномая Миртил пришел к Пелопсу за обещанной наградой.
  Миртил тоже сглупил.
  Взятку он должен был получить до, а не после смерти царя Эномая.
  Миртил сглупил, за что и заплатил жизнью своей.
  Стал Миртил требовать половину царства себе в награду.
  Но жаль стало Пелопсу расстаться с половиной царства.
  С жизнью на колеснице не боялся расстаться.
  А с сокровищами жалко стало ему расставаться...
  Коварный сын Тантала Пелопс хитростью заманил возничего Миртила на берег моря.
  Столкнул его с высокой скалы в бурные воды.
  Миртил падал долго.
  Успел проклясть Пелопса.
  Позже старался сын Тантала смягчить гневную душу Миртила.
  Старался смягчить и гнев отца его - Гермеса.
  Но все было напрасно.
  Исполнилось проклятие Миртила.
  С тех пор неисчислимые беды преследовали Пелопса". - Оракул Гермафродитус замолчал.
  Философ Кефал беспокойно моргал:
  "О, предсказатель Гермафродитус.
  Славную историю ты рассказал о Пелопсе, Эномае, Миртиле и красавице Гипподамии.
  Ты мог бы, конечно, подробнее расписать прелести дочери царя Эномая.
  Но я заполню пробел своими мечтами и воображением.
  Я представлю о Гипподамии то, что другие не смогут.
  Я же - философ.
  Но скажи, о, ясновидящий Гермафродитус.
  Какая мне польза от твоего рассказа?
  В чем пророчество для меня".
  "Ты хочешь стать главой разбойников?" - Гермафродитус скрипнул зубами.
  "Хочу".
  "Цезарем желаешь быть?"
  "Желаю".
  "Тогда спустись в царство мертвых, философ Кефал".
  "Чо?"
  "В мрачное царство Аида сойди, Кефал", - Гермафродитус повторил.
  "Сойду, когда время мое придет.
  Мне сейчас неуютно в узнице в цепях болтаться.
  Но все же лучше, чем быть в царстве мертвых".
  "У тебя странный голос, философ Кефал, - Гермафродитус загрохотал. - Боишься что ли?"
  "Не обращай внимания на мой голос, - философ Кефал прокашлялся. - В темнице сквознячком продуло меня".
  "Выпей лечебное зелье, Кефал".
  "Разве я могу быть уверен в том, что зелье мне дадут лечебное?
  Яд мне поднесут в амфоре".
  "Яд, зелье - не важно.
  Важно лишь для тебя то, чтобы ты спустился царство мертвых.
  Не сейчас.
  Но надо, Кефал, надо, философ.
  В царстве мертвых ты найдешь умершего возничего Миртила.
  Попросишь у него прощения за дурной поступок Пелопса.
  За все поступки не проси прощения.
  У Пелопса много грехов.
  Но за то, что Пелопс убил царя Эномая и обманул Миртила - проси.
  Если простит Пелопса умерший возничий Миртил, то ты станешь и главой разбойников, и цезарем".
  "Гермафродитус, ты хочешь сказать, что я должен умереть философом в цепях, чтобы возродиться разбойником или цезарем?"
  "Имено это я пророчествую.
  Смотрю на тебя, философ Кефал.
  И удивляюсь.
  Тебе терять нечего.
  Но ты боишься потерять".
  "Страдание мелькает в твоих глазах, оракул Гермафродитус".
  "Что же ты удивляешься страданию моему, Кефал?
  Ты же знаешь, какой был мой отец.
  И о том, что конь лягнул меня в лоб, ты знаешь".
  "Знаю, но я растерялся.
  Гермафродитус.
  Каждый теряется, когда видит тебя.
  Ты столь... необычный..."
  
  "Приди в себя, чудовище Кефал, - Гермафродитус зазвенел мечами. - Подмени себя царем Пелопсом.
  Подумай о красоте Гипподамии.
  Но не думай о бунте против цезаря.
  Ты же не коза из крестьянского поселения.
  Коза никогда бы не допустила, чтобы ее заковали в цепи, - ясновидящий перевел взгляд на меня. - Коза не ошибается.
  А воительница ошиблась.
  Наверняка, Бонни, ты не догадывалась, что окажешься в цепях?"
  "Йа?
  Я не догадывалась.
  Но, откуда ты знаешь мое имя?"
  "Как не знать оракулу? - Гермафродитус насмешливо изогнул левую бровь. - Неожиданно ты мне показалась очень умной.
  Я же перед тобой выглядел дураком.
  Но только - показалось.
  Ты не умная, Бонни.
  Я не дурак".
  "Гермафродитус, - я проблеяла, как коза. - Ты подсказал философу Кефалу.
  Подскажи и мне".
  "Подсказать тебе, как расколоть греческий орех?"
  "Не увлекайся, Гермафродитус, - я поняла, что оракул быстро переходит с одной темы на другую. - Подскажи мне, как найти мою Джейн. - Я проговорилась.
  Но было не так важно.
  Главное, чтобы оракул подсказал. - Надеюсь, что мне не придется спускаться в царство мертвых к возничему Миртилу и царю Эномаю".
  "Бонни!
  Кто тебя пустит в мрачное царство Аида, - оракул Гермафродитус сверкал глазищами. - Аида еще заслужить надо.
  Ты же - молодая, красивая, упругая. - Прорицатель Гермафродитус понизил голос.
  Затем голос снова окреп. - Травку пожуй.
  Амазонки знают много трав, которые отбивают память.
  Но придают силу.
  Можно под действием этой травки совершить много славных подвигов.
  Затем ничего не вспомнишь.
  Рожать очень больно.
  Я сам не.
  Но видел женщин, которые - да.
  На минуту представь, что я говорю правду.
  Кефал станет главарем разбойников.
  Затем будет цезарем.
  Ты найдешь свою подругу.
  Вы будете разрываться между естественным желанием избежать беды и злостью на правду".
  
  "Предсказатель Гермафродитус.
  Ты философу Кефалу четко сказал, что ему надо делать.
  Мне же говоришь туманно.
  Может быть, ты не знаешь, как мне помочь?
  Просто языком болтаешь, чтобы не потерять авторитет". - Я закусила губку.
  Адельф прижалась ко мне сильно-сильно.
  "Бонни, молчи, - вдруг ожил философ Жиполит. - Ты должна молчать.
  У тебя нет права голоса.
  Ты не в сенате.
  Ты - девушка".
  "Вот еще один безумный появился", - Адельф прошептала мне на ухо.
  Мы захихикали.
  "Бонни, зачем ты себя мучаешь? - Оракул Гермафродитус смотрел прямо. - Ты можешь солгать себе.
  Ты - обнаженная бесприданница.
  Я не вижу связи".
  "Гермафродитус.
  Ну, пожалуйста.
  Скажи проще.
  Как я выберусь из тюрьмы в Кафтане?
  Как найду Джейн?"
  "Проще некуда, - прорицатель Гермафродитус развернулся.
  Древянно направился к выходу из каменного мешка. - Тебе уже все философы Жиполит и Кефал рассказали".
  "Философы Жиполит и Кефал только о прелестях Бонни думают", - Адельф прошипела.
  "Не только о моих прелестях философы болтают, - я захихикала. - Они еще и тебя трогали".
  
  "Адельф", - ясновидящий Гермафродитус тихо сказал от двери.
  "Да, Гермафродитус".
  "Мне жаль, Адельф.
  Поверь, мне очень жаль.
  Если бы я мог помочь тебе...
  Но твоя Судьба дает тебе умереть красиво и героически". - Оракул вышел из узницы.
  "Что Гермафродитус имел в виду?" - Адельф побледнела.
  "Не обращай внимания на его слова, - я, как могла, утешала подругу. - Гермафродитус хотел уйти красиво.
  Последнее слово за собой оставил.
  Мужчины любят покрасоваться перед женщинами.
  Не наши мужчины, конечно.
  Не мужчины с Натуры.
  В конфедерации Натура мужчин намного меньше, чем женщин.
  Поэтому мужчины с Натуры не выставляются.
  Не утруждают себя перед женщинами.
  А другие мужчины, в космодесантных войсках, например.
  Да!
  Те мужчины - кадрят девушек".
  "Бонни, я боюсь, - Адельф задрожала всем телом. - Гермафродитус напугал меня".
  "Гермафродитус тебе доброе сказал, Адельф, - философ Жиполит тряс головой.
  Постепенно приходил в себя. - Умереть красиво и героически.
  Разве ты не хочешь?
  Ты же - дочь центуриона.
  Я - философ.
  Я не желаю умирать.
  Ни красиво, ни героически не хочу умереть.
  Тебе же - наоборот.
  Надо.
  Ты же воевать собралась".
  "Я?
  Йа?
  Воевать?
  Думала.
  Пыталась овладеть тяжелым мечом.
  Но я хотела убить как можно больше врагов.
  О том, что меня убьют, я не думала".
  "Каждый воин мечтает поразить копьем как можно больше врагов, - философ Жиполит отвечал снисходительно. - И при этом воин думает, что сам он бессмертный".
  "Умрешь красиво, Адельф", - философ Кефал проблеял злорадно.
  "Сам ты умрешь красиво, - я разозлилась на Кефала.
  На Жиполита тоже злая была. - Ты, Кефал, в царство мертвых свалишься.
  А Адельф будет жить долго и счастливо.
  Вы должны успокаивать нас.
  Вы же, наоборот, только пугаете".
  
  "Бонни, - философ Кефал заскрипел костями. - Я никогда не узнаю, кто ты.
  Кто твои наставники.
  Возьми себя в руки, ведьма.
  Я не хочу ковыряться в твоих грехах.
  Не трогай дочь центуриона.
  Да.
  Адельф шпионила за тобой.
  Донесет о твоих словах.
  Но и ты - не мед, ведьма.
  Ты, Бонни.
  Не знаю, кто ты.
  Но от тебя все беды.
  Если бы тебя не заковали в цепи рядом с нами, то не пришла бы к нам Адельф.
  Прорицатель Гермафродитус не сказал бы ей, что она умрет красиво и героически.
  Как-нибудь без тебя прожили бы, Бонни"
  "Наверно, я виновата, что меня поймали и посадили в каменный мешок, - я заплакала. - Я должна воевать.
  Хочу к Джейн".
  "Бонни, - Адельф гладила меня по головке.
  Теперь она меня успокаивала. - Все у тебя будет прекрасно.
  Оракул Гермафродитус сказал, что тебе уже все философы Жиполит и Кефал сказали.
  Подумай о словах оракула.
  Может быть, что-нибудь полезное для себя придумаешь.
  Обо мне тоже не беспокойся.
  Я - дочь центуриона.
  Я сильная.
  Я смогу". - Адельф поцеловала меня в лоб.
  "В лоб только покойников целуют", - философ Кефал тут же отозвался.
  "Целуют везде и всех, - Адельф огрызнулась. - Но тебе, философ Кефал, о поцелуях ничего не известно.
  Ты же - философ.
  Философы не целуются".
  "Адельф, - я захихикала. - Ты очень смешно пошутила, что философы не целуются".
  "Мне тоже понравилась моя шутка, - Адельф улыбнулась кротко. - Бонни?"
  "Да, Джейн".
  "Мы должны отдохнуть".
  "Я и так отдыхаю в цепях, Адельф".
  "Завтра я приду к тебе снова, Бонни".
  "Приходи, Адельф.
  Я буду ждать.
  Вернее, мне придется ждать.
  За меня тоже не волнуйся.
  Я - солдатка.
  Я смогу спать, повиснув на цепях.
  Устав Внутренней службы Префектурных космодесантных войск Северной Периферии Галактик указывает на то, что солдат должен стойко терпеть все лишения и тяготы".
  "До завтра, Бонни".
  "До завтра, Адельф.
  Я бы помахала рукой.
  Но руки скованы".
  Я улыбнулась.
  Подумала:
  "Зачем я сказала - до завтра?
  Может быть, я сегодня ночью сбегу.
  Получится, что я обманула Адельф".
  
  Я закрыла глаза.
  Философы пытались достать меня словами.
  Но я плавала между сном и явью.
  Обманулась я.
  Или неправильно истолковала Устав Внутренней службы Префектурных космодесантных войск Северной Периферии Галактик о тяготах.
  В цепях спать совершенно неудобно.
  Тем более - стоя.
  Заболело все и сразу.
  Руки, ноги, голова.
  Я погружалась в сон.
  Выныривала и снова тонула.
  Размышляла над словами оракула Гермафродитуса.
  Что он имел в виду, когда сказал, что философы Кефал и Жиполит мне все рассказали?
  Пошутил предсказатель?
  Или ясновидящий Гермафродитус знал что-то?
  
  Так до утра я плавала в тумане.
  Может быть, и спала немного.
  Утро началось с громкой ругани философов.
  Я сначала не поняла - где я.
  Что со мной произошло.
  Затем начала вспоминать.
  Выделила голоса философов Жиполита и Кефала.
  "Жиполит!
  Ты не философ!
  Ты - эстетический урод", - философ Кефал визжал.
  "Нет, Кефал.
  Я - философ с большой буквы.
  Мне даже сама царица Клеопатра поклонялась".
  "Царица Клеопатра правила шумерами тысячу лет назад".
  "Кефал!
  Ты не прав.
  Та была - другая царица Клеопатра.
  Мне же поклонялась иная царица Клеопатра.
  Так и сказала мне - Нет лучше тебя философа, Жиполит".
  "Хаха, Жиполит.
  Я бы не удивился, если бы царица сказала именно так.
  Царица - женщина.
  Женщины в философии не смыслят.
  Я бы понял, если бы она хотела посадить тебя на мраморный пьедестал.
  Но лучше бы посадила тебя на кол.
  Ты - эстетический урод, Жиполит".
  "Ты ни за что бы не взялся за царицу, Кефал.
  Даже, если бы тебе цезарь приказал".
  Я открыла глаза.
  Философы с ненавистью смотрели друг на друга.
  
  Но затем ненависть философа Жиполита сменилась удивлением:
  "Ты мне не веришь, Кефал?"
  "Я бы поцеловал тебя в лоб, Жиполит, - у философов, как у жениха и невесты.
  То ругаются, то бурно мирятся. - Ты для меня - любимый человек.
  Мы же в разбойниках вместе были".
  "Мы и теперь - философы - разбойники.
  Милый Кефал".
  "Жиполит!
  Я знаю, что ты невинный, как младенец. - Лицо философа Кефала осветилось радостью. - Вспомни вакханку, которая обещала, что выйдет за тебя замуж.
  Ты протягивал к ней руки.
  Думал, что она бросится к тебе на шею.
  Но она плакала и смеялась одновременно.
  Затем ушла от тебя к возничему".
  "Я помню, как Месалина тебя поцеловала в лоб, Кефал.
  Она спутала тебя со своей подружкой.
  Ты же взял в ладони ее лицо.
  Твои губы коснулись ее подбородка".
  "Я тогда забыл, что я философ.
  Недопустимое расточительство.
  Слишком долго я ждал женщину, чтобы от нее так сразу отказался.
  Месалина протрезвела.
  Закричала на меня.
  Оттолкнула, словно я - раб.
  Я понял, что она не моя.
  Я не буду ее холить и лелеять.
  Для меня жена - философия!"
  "Месалина ушла к Прометею.
  Что она нашла в этом грубом разбойнике?
  Волосатый разбойник.
  Заросший бородой и усами.
  Красная круглая морда.
  Невежественный.
  Толстые короткие ноги.
  Не знает ни одной оды цезарю.
  Но чем-то Прометей заинтересовал вакханку Месалину.
  Она легко касалась губами его лба, щек, подбородка, жирных губ.
  Прометей нагло обвил руками ее шею.
  Месалина отдавала разбойнику свое тело.
  Он долго раздевал вакханку.
  Хотя она была одета в ленточки.
  Ласкал.
  А потом она раздевала Прометея.
  Сняла с него рваные сандалии.
  Возвращала ему подаренные ей ласки.
  Не боялась никого и не стыдилась.
  Думала, что ее нежность все оправдывает.
  
  "Сладкий мой, - Месалина прошептала.
  Но ее слышали все разбойники и мы. - Люби меня".
  Нашла сладкого.
  Разбойник Прометей вонял, как старый дуб с гнилым дуплом.
  "Ты мне нравишься, вакханка Месалина, - разбойник Прометей захохотал. - Отдайся мне с щедростью.
  Я хочу, чтобы ты удивила меня и обрадовала.
  Я должен поверить, что для меня ты берегла свою любовью страсть".
  Потом Прометей бросил Месалину на сено.
  Прилег так, чтобы их ничто не разделяло.
  Загрохотал довольный:
  "Месалина!
  Я не хочу причинить тебе боль".
  Как он мог причинить боль вакханке, если ничего не мог?
  Месалина ответила, что сердце ее поет от счастья.
  Еще она сказала, что пусть ей будет больно, но только с Прометеем.
  Прометей заржал и обещал, что постарается причинить ей боль.
  Но боль нежную.
  Он укусил вакханку за губу.
  Навалился на Месалину.
  Разбойники захлопали в ладоши.
  Месалина с удивлением произнесла:
  "Я не чувствую ничего там, где должна чувствовать.
  Но мне тяжело дышать под твоим немалым весом, Прометей.
  Ни одной мысли не осталось в моей голове.
  Ты выдавил все мысли своим весом.
  Я сгораю в пламени любовного пожара.
  Но ты в этом не участвуешь.
  Ты сводишь меня с ума своим запахом, Прометей.
  Никогда я не испытывала подобного".
  Затем они еще попыхтели.
  Разбойник свалился с вакханки.
  Долго оправдывался, что не доставил ей наслаждение, о котором она мечтала.
  Но в следующий раз у него все получится.
  
  
  ГЛАВА 510
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  МОКРОЕ
  
  Прометей мычал:
  "Мне было потно и приятно.
  Словно я спал на мокром ложе.
  Ты лежала, раскинувшись.
  Костер заменял нам свечи.
  Твоя кожа лучше, чем итальянский мрамор, который мы украли из Храма Диониса.
  Но я не видел твое лицо, вакханка.
  Оно было закрыто волосами.
  Несколько прядей я вырвал на память.
  Я рад, что ко мне вернулась способность соображать.
  Я вспомнил, что сделал еще одно открытие, о котором забыл в порыве страсти.
  Ты слишком опытная была.
  Хотя весь твой опыт не помог мне".
  Месалина звонко засмеялась:
  "Я - вакханка!"
  Прометей разозлился:
  "Я думал, что вакханка и весталка - одно и то же.
  Я перепутал.
  Ты вовлекла меня в свои порочные сети.
  Но я не запутался в них.
  Нечем было запутаться.
  Я пытался заглянуть тебе в глаза.
  Ты завела свои руки мне за голову.
  Ты обманула меня в любви.
  Значит, обманешь и в другом.
  А я на тебе жениться хотел.
  Нельзя доверять вакханкам.
  Я опять ошибся, как в случае с ограблением на дороге.
  Ты поколебала мою веру в весталок".
  Месалина прошептала:
  "Разбойник!
  Боли не было и не могло быть.
  Ты прекрасно провел время, когда лежал на мне.
  Я чуть не заснула.
  Ждала большего.
  Но большего, чем просто полежать на мне, у тебя не нашлось.
  Все равно было очень хорошо".
  Прометей заревел:
  "Больно бывает, когда дубина опускается на голову.
  Или, когда на кол сажают".
  "Но ты же не посадил меня на кол, Прометей".
  "В твоих глазах мелькает надменность, вакханка".
  "Ты ничего не видишь, Прометей.
  С тебя три серебряных монеты".
  "За что, Месалина?"
  "За любовь, Прометей.
  За любовь.
  Любовь не бывает бесплатной.
  Либо расплачиваешься любовью за любовь.
  Либо отдаешь монеты.
  Монеты - тоже любовь".
  "Но между нами ничего не было".
  "Как это не было, Прометей?
  Ты на мне полежал.
  Ты отнял мое время".
  "Это не считается, Месалина".
  "Ты цезарю или Гротеску скажи, - вакханка со смехом показала на главаря разбойников. - Если бы ты на цезаре полежал, или на главаре, то не считалось бы?
  Еще как бы они тебе засчитали, Прометей".
  "Но серебро за это..."
  "Ты не мне даешь серебряные монеты, - вакханка Месалина поднялась.
  Достала из бороды разбойника блестящего жука. - Ты жертвуешь на Храм Вакха.
  Если не дашь монеты, то в следующем году не будет урожая риса.
  Персиковые деревья не дадут плодов.
  Наступит голод.
  Мы, вакханки, песнями и плясками повышаем урожай".
  "Я не крестьянин.
  Я - благородный разбойник, как Роден Худ".
  "Если крестьяне не вырастят урожай, то не пойдут на ярмарку, Прометей.
  Вы не сможете никого ограбить".
  "Возьми монеты на Храм", - разбойник Прометей сдался.
  Протянул монетки Месалине.
  Так вакханка обманула разбойника".
  "Жиполит, Кефал, - я застонала. - Могли бы вы болтать чуть тише.
  У меня голова раскалывается", - я застонала.
  
  "Бонни!
  Скажи спасибо, что твоя головка раскалывается сама по себе, - философ Кефал заржал. - Ее стражник мог бы расколоть мечом".
  "Злые вы", - я процедила сквозь зубки.
  "Злые мы?
  Тогда уходи! - философ Жиполит тоже ржал. - Мы тебя не держим, Бонни".
  За дверью что-то разбилось.
  Послышались приглушенные голоса:
  "Геродонт!
  Что же ты амфору не удержал, собака".
  "Ты сам ее выронил, Ксенофонт".
  Загремел засов узницы.
  "Зачем засов, если мы в цепи закованы? - Я удивилась. - Если с цепей сорвемся, то и засов не удержит".
  "Кто у нас самая умная?" - В каменный мешок вошли два стражника.
  Они тащили большой чан.
  "Я здесь одна девушка.
  Значит, я - самая умная", - я пошутила.
  "Умные у нас получают еды меньше, а побоев больше", - один из стражников захохотал.
  "Кто из вас Ксенофонт, а кто - Геродонт? - Я спросила с любопытством. - Кто амфору расколол?"
  "Тише, - стражники побледнели.
  Даже присели. - Никому об амфоре не говори.
  Иначе мы тебя..."
  "Иначе не получится", - я пожала плечами.
  У меня болело все.
  Стражники поставили чан на пол.
  Черпаком разлили в три глиняные миски.
  Одну миску Жиполиту, вторую - Кефалу.
  Философы зажали миски в зубах.
  Подняли головы.
  Третью миску стражник мне всовывал в рот.
  "Что это?" - Я мотала головой.
  "Еда! - Стражники обозлились. - Ешь.
  Не спрашивай.
  Еда бывает только одна.
  Нам еще других узников нужно кормить".
  "Пахнет противно, - я сморщила носик. - На вид, как...
  Даже думать не буду, на что похожа еда".
  "Ты и не думай, пленница.
  Зажимай миску в зубах.
  Опрокидывай в себя.
  Если не получится, то до следующего утра будешь голодать".
  "Получится.
  Очень у меня получится". - Я испугалась.
  Боялась, что отощаю.
  Тогда не смогу сбежать из тюрьмы.
  А я должна была тебя искать, Джейн.
  Вдруг, ты в большой беде?
  Даже не вдруг.
  На этой планете мы попали с тобой в беду.
  Иначе ты бы давно меня нашла...
  Я зажала миску в зубах.
  Задрала голову, как делали философы.
  Жижа потекла мне на лицо.
  Попал и в нос.
  Стекала на грудь.
  Но что-то оказалось и во рту.
  
  "Миску не сожри, ведьма", - стражник вырвал миску.
  Чуть вместе с зубами не вытащил.
  "На вкус не так плохо, как на вид, - я облизывалась. - Хорошо, но мало.
  Я еще хочу еды".
  "Узникам не положено резвиться", - стражник поучительно постучал пальцем по моему лбу.
  "Я и не резвюсь.
  Не разрезвишься в цепях..."
  "Еда узникам дается в количестве, достаточным для поддержания жизни.
  Избыток еды приводит к вольным мыслям и нехорошим делам.
  Сытый и довольный узник думает о побеге.
  Так цезарь на столпе закон начертал шумерскими иероглифами". - Стражники подхватили чан.
  Вышли из камеры.
  "Слишком ты привередливая, Бонни", - Жиполит укоризненно покачал головой.
  "Резвиться хочешь, Бонни", - философ Кефал промычал.
  "Все запрещают.
  Даже резвиться у вас запрещают", - я фыркнула.
  "Бонни!
  Бонни! - В каменный мешок влетела Адельф. - Ты хочешь резвиться!"
  "Адельф, я так рада тебя видеть", - я запищала.
  Адельф подбежала ко мне.
  Поцеловала в губы:
  "Я хотела прийти вечером.
  Но не смогла удержаться.
  Сейчас тебя оботру.
  Затем покормлю".
  "От избытка еды возникает желание резвиться и сбежать из тюрьмы", - я захихикала.
  "Я тебе не запрещаю сбегать, Бонни, - Адельф сразу потухла.
  Опустила головку. - Но помогать не буду.
  Я вчера об этом говорила.
  Не хочу предавать своего отца.
  Он всю жизнь стремился к званию центуриона".
  "Ты и так слишком добра ко мне, Адельф.
  Приходишь по своей воле".
  "Мы же подруги, Бонни?" - Адельф с вопросом во взгляде посмотрела мне в глаза.
  "Мы - подруги, Адельф".
  "Тогда я начинаю", - Адельф сразу повеселела.
  Протирала меня шелковым платком.
  "Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Очень приятный запах от шелка".
  "Я смочила его маслом розы".
  "Дорогое масло?"
  "Безумно дорогое", - Адельф засмеялась.
  
  "Кому - розы, а кому - шипы от роз, - философ Кефал прокряхтел: - Адельф?"
  "Да, Кефал".
  "Я чую запах рисовых лепешек".
  "Чуй дальше, Кефал.
  Вчера не дала и сегодня не дам.
  Вы гадко поступили со мной и с Бонни".
  "Они еще утро начали с разговора о бесстыдствах", - я наябедничала.
  "Нуууу, Адельф.
  Нуууу, пожалуйста, - философ Жиполит заныл. - Ты Кефалу можешь не давать.
  Кефал - плохой.
  Я - хороший.
  Мне дай рисовую лепешку".
  "Адельф, если тебе не трудно, то отдай им лепешки, которые принесла для меня", - я пропищала.
  "О, славная Бонни, - философ Жиполит вскричал. - Даже, если Адельф тебя не послушает, то твой подвиг огненными иероглифами останется в моем сердце.
  Ты отказалась от рисовой лепешки ради меня".
  "И в моем мозгу отпечатается шумерскими иероглифами твой добрый поступок, Бонни, - философ Кефал не отставал. - И ради меня ты отказалась от еды".
  "Мы все - Имперцы, а не какие-то жухраи", - я проблеяла.
  "Добрая ты, Бонни, - Адельф вздохнула.
  В левую руку зажала одну лепешку.
  В правую руку - вторую.
  Сначала всунула лепешку в зубы философа Кефала.
  Затем досталось и философу Жиполиту. - Мне лепешек не жалко". - Адельф и меня угостила.
  "Спасибо, Адельф, - я засмеялась. - Я наелась, как никогда.
  Похлопала бы себя по животику".
  "Я тебя по животику похлопаю, - Адельф ладошкой провела по моему животу. - Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Я теперь не представляю своей жизни без тебя.
  У меня не было подруг.
  Я росла среди воинов.
  Отец часто брал меня в походы.
  Я ехала в обозе.
  Слушала рассказы калек о былых сражениях.
  Солдаты - грубые, но искренние.
  Я думала, что никогда не смогу общаться с девушками.
  Я стеснялась своего языка.
  Ведь в нем много солдатских соленых словечек.
  Однажды, отец взял меня с собой на пир.
  Отец - центурион.
  Его часто приглашали богатые патриции.
  Им удобно иметь в друзьях центуриона.
  Если что, то он защитит.
  Я впервые оказалась в доме сенатора.
  Все мне было интересно.
  Все радовало.
  Только я боялась рта раскрыть.
  Понимала, какая пропасть лежит между мной и дочерями сенатора.
  Что там дочери сенатора.
  Даже рабыни больше знали о приличиях, чем я.
  На вопросы я отвечала осторожно и односложно.
  Меня спрашивали - нравится тебе на пиру, Адельф?
  Я отвечала - да.
  
  За столом я немного расслабилась.
  И тогда младшая дочка сенатора Мельпомена задала мне вопрос:
  "Адельф!
  Тебе понравилась анфилада?"
  "Анфилада?" - Я замерла.
  Потому что не знала, что означает - анфилада.
  Старшая дочь сенатора Евпатория решила меня выручить:
  "Анфилада.
  Ты проходила, когда шла на пир.
  Ряд залов".
  "Ну да, ну да, - я засмеялась с облегчением. - Понравилась.
  Но в ней темно, как у варвара в жо...е". - Все же у меня вырвалось обозное солдатское.
  "Темно, как где?" - Средняя дочь сенатора Камелия переспросила.
  "Как у варвара в жо...е", - за меня с готовностью ответила младшая дочка сенатора.
  Евпатория захохотала.
  Камелия побледнела.
  А младшая дочь сенатора почему-то зарыдала.
  Но самое ужасное для меня было, когда Евпатория подбодрила меня:
  "Адельф!
  Мы понимаем, что ты чувствуешь себя, как среди солдат.
  Поэтому не будем обращать внимания на твое воспитание".
  Евпатория покровительственно опустила ладонь на мою коленку.
  Я вскочила, как ужаленная тарантулом.
  Выбежала из дома сенатора.
  Как я была счастлива, когда вернулась в обоз.
  В обозе никто не следил за моим языком.
  Обо мне думали только хорошее.
  Я тогда поняла, что никогда не смогу быть рядом с девушками.
  Но увидела тебя..."
  "В цепях ты увидела меня, Адельф".
  "Встретила тебя, Бонни, - дочь центуриона нетерпеливо махнула рукой. - И все, что я не получала раньше от дружбы с девушкой, нахлынуло на меня.
  Я всю ночь не спала.
  Меня переполняли светлые чувства".
  
  "Адельф, - теперь ты можешь сказать, что у тебя было много друзей, но одна подруга", - философ Жиполит дожевал лепешку.
  "У меня же было в детстве наоборот, - философ Кефал облизнул губы. - Я вырос среди женщин.
  Мои родители держали только рабынь.
  Я знал только одного друга.
  Мальчишку - сына рабыни.
  Никто не может меня отругать сильнее, чем мой друг меня ругал.
  Он презирал меня за то, что я свободный.
  Смеялся надо мной.
  Обещал, что устроит восстание рабов.
  Я отвечал другу, что если он и устроит восстание, то - восстание рабынь, а не рабов.
  Мой друг не хотел смягчиться.
  Я желал прикоснуться к нему.
  Погладил бы по головке.
  Сказал бы, что он мне нравится.
  Но он перестал смотреть в мою сторону.
  Он был обижен, потому что я не раб.
  А я не понимал, почему рабы придают огромное значение свободе, если не особенно к ней стремятся.
  Однако своего друга я уже знал.
  Понимал, что не хочет меня сильно обидеть.
  Он боялся мне доверять.
  Друг боялся разочарований.
  Я по ночам спал с открытыми глазами.
  Продлевал страдания.
  Душевная боль была невыносимая.
  В общении с другом я тщательно подбирал слова.
  Надо было заставить его понять, что мы одинаковые.
  Надо было убедить его, что я достоин его дружбы и любви.
  Судьба удивила всех.
  
  Однажды мой отец с рабынями отправился в Минийский Орхомен в Беотии.
  Там правил сын бога ветра Эола, царь Афамант.
  Отец, чтобы не скучал в дороге, взял с собой двенадцать прекрасных рабынь.
  Я же попросил своего единственного друга, чтобы он сопровождал меня.
  Друг согласился с большой неохотой.
  Царь Афамант принял нас очень хорошо.
  Долго вглядывался в лицо моего раба.
  Затем упал перед ним на колени:
  "О, боги Олимпа, - царь Афамант целовал ноги моего друга. - Вы сжалились надо мной.
  Мой давно потерянный сын Фрикс вернулся.
  Он пропал во время трехдневной войны с царством Льян.
  Я думал, что мой сын убит.
  Но Фрикс жив и здоров.
  Он заменит меня на царстве".
  В одно мгновение мой друг превратился из раба в наследника царя.
  Меня это радовало и немного печалило.
  Приятно было, что мой друг раб теперь не раб.
  Он равный мне.
  Даже намного выше по положению.
  Возможно, что теперь мы можем сблизиться, как настоящие друзья.
  Но печалило другое - Фрикс, друг мой, остается с отцом царем.
  Я надеялся, что Фрикс позовет меня с ним быть.
  Но Фрикс пока молчал.
  Он был потрясен тем, как из рабов стремительно прыгнул в цари.
  Мой друг сразу забыл о гордости раба.
  Смотрел на рабов с презрением.
  На третий день нашего пребывания в гостях у царя Афаманта жена царя проявила недовольство.
  Нефела родила царю Фрикса и дочь Геллу.
  Но во время нашего пира царь Афамант изменил своей жене Нефеле.
  И взял в жены дочь Кадма, Ино.
  За пиршественным столом прежняя жена - Нефела - заявила царю Афаманту, чтобы он убирался из дворца.
  И пусть прихватит с собой новую жену - Ино.
  Но царь на то и царь, чтобы поступал по-своему.
  Он, наоборот, изгнал из дворца бывшую жену.
  Фрикса и Геллу - их общих детей - оставил себе.
  Мой отец с рабынями уехал.
  Я решил еще погостить у царя Афаманта.
  Ведь его сын - друг мой.
  Новая жена Ино невзлюбила моего друга и его сестру.
  Ведь они были от первого брака ее мужа.
  Я уговаривал друга и его сестру убить их мачеху.
  Говорил, что только о них забочусь.
  Мы спали в одной большой кровати.
  Мой друг Фрикс - с левого края.
  Гелла - с правого.
  Я - посредине.
  По ночам Гелла просыпалась, будила меня и молчала.
  Ее огромные глазища увлажнялись.
  Она прерывисто дышала.
  Я догадывался, что нравлюсь Гелле.
  Но сердце мое принадлежало другу - ее брату.
  
  Однажды я подслушал разговор их мачехи и отца.
  Мачеха страшно ругала царя.
  Царь Афамант только защищался.
  Мачеха Ино кричала:
  "Афамант!
  Я была глупенькая, когда согласилась стать твоей женой.
  Зачем мне царь с чужими детьми?
  Твой сын Фрикс и дочь Гелла на меня с ненавистью смотрят.
  Потому что я - их мачеха, а не мать.
  И еще непонятно - что делает в моем дворце, - Ино считала дворец своим, - какой-то друг семьи Кефал?
  Погостил?
  Пусть убирается домой".
  "Кефал - дружит с Фриксом", - царь Афамант вяло огрызался.
  "Знаю я их дружбу, - мачеха пылала. - Пусть дружат в другом царстве.
  И дочь твою беспутную Геллу я со света сживу.
  Я знаю, что она меня хочет отравить".
  Разговор продолжался.
  Я побежал докладывать Фриксу и Гелле.
  Они меня выслушали без должной озабоченности.
  "Подумаешь, - Фрикс пожал плечами. - Мы и без тебя, Кефал, знали, что мачеха Ино хочет нас убить".
  Слова "мы и без тебя знали, Кефал" острым мечом резанули по моему сердцу.
  Мой друг детства Фрикс не считал меня своей семьей.
  Его сестра Гелла лишь фыркнула:
  "Кефал!
  Рядом с тобой красивая девушка - я.
  Ты обо мне должен думать, а не о нашей мачехе Ино.
  Или тебе нравятся зрелые женщины?"
  
  Я тогда не понял, что Гелла имела в виду.
  И сейчас не понимаю.
  Тем временем мачеха моего друга не бездействовала.
  Она уговорила орхоменянок иссушить семена, заготовленные для посева.
  Охроменяне засеяли поля иссушенными семенами.
  Но ничего не взошло.
  Нивы же были всегда плодородными.
  Орхоменянам грозил голод.
  Тогда царь Афамант послал гонцов в Дельфы.
  В Дельфах гонцы должны спросить оракула стреловержца Аполлона о причине бесплодия нив.
  Коварная Ино подкупила гонцов.
  Своей красотой подкупила.
  Гонцы вернулись из Дельф и принесли ложный ответ.
  "Вот какой ответ дала прорицательница пифия, - говорили подкупленные гонцы. - Принеси в жертву богам твоего сына Фрикса.
  Тогда боги вернут плодородие нивам".
  Царь Афамант побоялся великого бедствия.
  Боялся он и за свою жизнь.
  Голодные крестьяне посадили бы его на кол.
  Царь объявил, что ради Орхомена жертвует своим любимым сыном.
  Ино торжествовала.
  Удался ее план погубить Фрикса.
  Но Фрикс продолжал оставаться моим другом.
  Все уже было готово для жертвоприношения.
  Легче принести человека в жертву, чем просто заново засадить поля.
  Мой друг Фрикс должен был умереть под ножом жреца.
  Но вдруг появился златорунный овен.
  Бог Гермес прислал его в дар.
  Овна подогнала Нефела, чтобы спасти своих детей.
  Я и Фрикс сели на златорунного овна.
  Понес он нас по воздуху далеко на север.
  В земли вечно холодного Норда.
  Быстро летел овен.
  Далеко внизу расстилались поля и леса.
  Серебрились между ними реки.
  Выше гор несся овен.
  Вот и белое море.
  Несется над морем овен.
  Испугался друг мой Фрикс.
  Боялся, что не удержится на овне.
  Боялся, боялся и добоялся.
  Фрикс упал в белое море.
  Поглотили его вечно холодные морские волны.
  Я не мог спасти своего друга.
  Погиб он.
  Я назвал то море - Море Фрикса.
  Все дальше и дальше летел овен.
  Спустился, наконец, на берегу Ориноко в далеком Норде.
  В Норде правил ледяной король Луиджи Первый.
  Луиджи хотел меня женить на своей старшей дочери - Фриде.
  Но я сказал, что Фрида - не Фрикс.
  Король рассердился.
  Золотого овна приказал зарезать.
  Золотое руно Король повесил на Айсберг.
  Сторожить золотое руно должен ужасный огромный нордический волк.
  Ни днем, ни ночью он не смыкал сном глаз твоих
  Король приказал, чтобы меня связали и бросили на галеру.
  Меня повезли обратно в Элладу на рынок рабов.
  Но около берегов Микен галера налетела на крокодила.
  Перевернулась.
  Всех сожрали крокодилы.
  Один я спасся.
  С тех пор я не люблю холодное". - философ Кефал зазвенел многочисленными цепями.
  "Я тоже не люблю холодное, - я пропищала. - На Натуре всегда тепло.
  В холоде без одежды мы все погибли бы".
  
  "Бонни, - Адельф озаботилась. - Тебя согреть?"
  "В узнице не просто тепло, Адельф.
  Здесь жарко", - я улыбнулась.
  "Жаль, а то бы я согрела тебя", - Адельф надула губки.
  "Адельф!"
  "Да, Бонни"
  "Я поняла, о чем вчера мне сказал оракул Гермафродит".
  "Пришла, увидела, услышала и сразу поняла оракула, - философ Жиполит отозвался с сарказмом. - И не Гермафродит, а - Гермафродитус".
  "Какая разница Гермафродит, или Гермафродитус", - я пожала плечами.
  "Разница огромная, Бонни, - философ Жиполит радовался, что может посмеяться надо мной.
  Забыл уже, что благодаря моей просьбе получил от Адельф рисовую лепешку. - Ты - Бонни".
  "Да, я - Бонни", - я не понимала, к чему философ Жиполит клонит.
  Но явно не к тому, что похвалит меня.
  "Ты - Бонни, - Жиполит повторил с торжеством. - Понравилось бы тебе, если тебя называли бы просто - Б?"
  "Не понравилось бы, если бы меня называли просто Б".
  "Так и Гермафродитусу не понравится, что его ты называла Гермафродитом".
  "Но он же не слышит меня сейчас.
  А то, что ты, философ Жиполит, назвал меня Б, я слышала".
  "Я сбилась с мысли, - Адельф приложила пальчик ко лбу. - Вспомнила.
  Бонни!
  Ты сказала, что поняла, о чем вещал вчера прорицатель Гермафродитус".
  "Да, да, Адельф, - я подпрыгнула.
  Цепи больно ударили меня. - Прорицатель сказал, что философы Жиполит и Кефал все рассказали.
  А о чем рассказали Жиполит и Кефал?"
  "О чем рассказали Жиполит и Кефал?" - Адельф заворожено повторила.
  "Да, о чем мы рассказали?" - философы насторожились.
  "Я не говорил ничего порочащего цезаря", - философ Жиполит проблеял.
  "И о том, как помочь тебе сбежать, мы не рассказывали", - философ Кефал усмехнулся.
  "Умный услышит, а умнейший поймет, - я торжествовала. - Жиполит и Кефал.
  Вы рассказали, как два раза вас ловили стражники.
  Один раз вы спаслись.
  Вы подробно описали, как вам помогала дочка вашего хозяина.
  Теперь же, кто из нас дочка хозяина?"
  "Кто из нас дочка хозяина?" - философы переглянулись.
  "Кто - дочка хозяина?" - Адельф распахнула глазища.
  "Адельф!
  Ты - дочка хозяина. - Я крутилась в цепях. - Твой отец - центурион.
  Он - хозяин тюрьмы.
  Поэтому ты поможешь мне.
  Я же помогу другим узникам".
  
  
  ГЛАВА 511
  
  ДЖЕЙН И БОННИ
  
  КАФТАНСКАЯ ПЛЕННИЦА.
  АДЕЛЬФ И БОННИ
  
   "Бонни?" - Взгляд Адельф потух.
  "Да, Адельф".
  "Я не предам доверие своего отца".
  "И не надо предавать доверие и отца, - я хлопала в ладошки. - Ты будешь помогать мне без разрешения отца.
  Он ничего не узнает.
  Я стану рыть подкоп из узницы.
  Ты уже помогаешь мне.
  Приносишь еду.
  Обтираешь меня.
  Без еды много камней не накопаю.
  Я сбегу.
  Но получится, что ты мне не помогала.
  Кормить - не помощь.
  Помощь, конечно, но никто ее не назовет предательством. - Я вспоминала подробности рассказа философов Жиполита и Кефала об их побеге. - Меня стражники захотят убить.
  Я вылезу из тюрьмы через нору.
  Мы побежим вдвоем.
  Очень устанем.
  За мной стражники устроят погоню.
  Ты собьешь свои ножки в кровь, Адельф.
  Не спорь.
  Так надо.
  Философы Жиполит и Кефал сбивали свои ноги об острые камни.
  Я услышу топот.
  Подумаю, что всадник на осле или на лошаде нас догоняет.
  Мы спрячемся в зарослях бамбука.
  На вашей планете растет бамбук?"
  
  "Слово "бамбук" я не знаю, - дочь центуриона Адельф пролепетала. - И слово "планета" мне незнакомо.
  Но у нас много, что растет.
  Наверно и этот, как его...".
  "Бамбук, бамбук, - я засмеялась. - Не беспокойся, Адельф.
  Я тоже никогда не видела бамбук живьем.
  Разве, что на Планете Эвкалипт было что, то похожее на бамбук.
  Я сравнивала с картинкой из учебника ботаники Имперских цивилизаций".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Мы можем спрятаться в зарослях камышей, например.
  Или в кустах малины".
  "Очень нужное дополнение, Адельф, - я обрадовалась. - Спрячемся в малине.
  Малина вкусная.
  Душистая.
  Заодно и подкрепимся малиной.
  Топот приблизился.
  Мы увидим, что не стражник нас догнал, а - лось.
  Лось огромный с рогами.
  Мы подождем, пока лось уйдет.
  Снова продолжим побег из Кафтана.
  Ты устанешь.
  Не сможешь дальше идти, Адельф.
  Я посажу тебя к себе на плечи.
  Обхвачу твои ноги руками.
  Понесу тебя по горам, по полям".
  "Ты не поднимешь меня, Бонни, - Адельф ответила после раздумий. - У тебя ручки и ножки тоненькие.
  Ты не выдержишь".
  "Адельф, - я напирала. - Не думай, что ты толстая.
  Твои ручки и ножки тоже тонкие.
  Я тебя вынесу".
  "Зачем ты меня будешь выносить, Бонни?
  Ты же сбегаешь, а не я.
  Я тебя на своих плечах понесу по горам, по огородам, по оливковым рощам".
  "Нельзя, Адельф.
  Ты не можешь меня нести.
  Я тебя должна нести на себе".
  "Почему ты, а не я?
  Я не согласна, Бонни".
  "Так было с Жиполитом и Кефалом.
  Так и должно случиться с нами.
  Ты закричишь от боли".
  "Бонни, я от боли не кричу".
  "Закричишь.
  Даже, если сможешь терпеть, то кричи, Адельф!
  Если ты не закричишь от боли, то стражники нас не найдут.
  Если не найдут, то не поймают нас".
  "Вот и хорошо, что стражники не поймают тебя, Бонни.
  Ты же сбегаешь".
  "С первого раза побег не должен получиться, Адельф.
  Какая же ты недогадливая.
  У Кефала и Жиполита не получилось сбежать с первого раза.
  Вот со второго раза я убегу, Адельф.
  Ты останешься здесь.
  Поэтому на тебя никто не подумает, что ты помогала мне.
  Честь твоя останется незапятнанной".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "Как можно запятнать честь?
  Она же невидимая?"
  "Видимая честь, - я произнесла неуверенно. - Еще как честь видно.
  По крайней мере, некоторые ее видят.
  Иначе не было бы поговорки - Запятнать честь.
  Не мешай мне вспоминать побег Кефала и Жиполита.
  Я по нему свой побег составляю.
  Стражник увидит нас.
  Но выстрелит из лука по мне.
  Потому что тебя он не заметит.
  Ты будешь как бы невидимая, Адельф".
  "Как честь?"
  "Что, как честь, Адельф?"
  "Я буду невидимая, как честь?"
  "Пусть будешь невидимая, как честь, Адельф, - я согласилась. - Стражник не попадет в меня из своего оружия.
  Кстати, у вас только из луков стреляют?"
  "Что значит - "стреляют", Бонни?"
  "Стреляют, означает - убивают".
  "Из лука выпускают стрелу.
  Стрела не всегда убивает".
  
  "Стражник промахнется.
  Меня свяжут.
  Отведут обратно в тюрьму в Кафтан.
  Бросят в яму, где жарко, душно и воняет. - Я обратилась к философам, - Жиполит, Кефал?
  Правильно я говорю?"
  "Я обалдеваю, Бонни", - философ Жиполит заржал.
  "Я схожу с ума", - философ Кефал тоже хохотал.
  "Если обалдеваете и сходите с ума, то не получите больше от меня рисовых лепешек, - Адельф заступилась за мой план.
  Опустила ладошку на мое правое плечо.
  Ладошка у Адельф тонкая, горячая.
  Слегка влажная ладошка: - Бонни, продолжай, пожалуйста.
  Ты очень интересно придумала свой побег.
  Особенно о том моменте, где ты сидишь у меня на плечах".
  "Нет, Адельф.
  Ты у меня на плечах будешь сидеть.
  Так философы Жиполит и Кефал убегали". - Я возразила.
  "Тогда мы по очереди будем сидеть друг у дружки на плечах, - Адельф сдвинула бровки. - Бонни!
  Не спорь.
  Иначе я с тобой не побегу".
  "Ты меня победила, Адельф, - я вздохнула. - По очереди на плечах - так по очереди.
  Но дальше я сама должна выстрадать побег.
  Меня будут держать в жаркой, душной вонючей яме.
  Ты мне принесешь кол.
  По колу я вылезу.
  Сбегу из тюрьмы.
  Стражники бросятся меня догонять.
  Но я увижу свою подругу.
  Закричу.
  Джейн придет мне на помощь".
  "Бонни?"
  "Да, Адельф".
  "А я тебе тогда уже не буду подругой?"
  "Адельф!
  Конечно, ты мне будешь подругой и тогда.
  Подруги - навсегда бывают только".
  "Тогда зачем, Бонни, ты будешь искать помощи у другой подруги, а не у меня.
  Я тебе сразу могу помочь".
  "Хм, Адельф, - я задумалась. - Мы с тобой обсудим - кто и сколько мне поможет".
  "Ты очень смелая, Бонни", - Адельф на меня смотрела с восхищением.
  "У меня медаль "За боевые заслуги"", - я напомнила.
  Не стала скромничать.
  Медаль на то и нужна, чтобы о ней все знали...
  
  "Бонни!
  Адельф! - философ Жиполит визжал хохотом. - Вы безумные.
  Придумали сложнейший побег".
  "Но ведь и вы, Жиполит с Кефалом, так сбегали из тюрьмы", - я зашипела.
  "Но сейчас другой случай".
  "Случай всегда один", - я произнесла с гордостью.
  Не вдавалась в смысл своих слов.
  Главное, что они звучат многозначительно и очень умно.
  "Адельф просто может снять с тебя цепи, Бонни, - философ Кефал хрюкал в восторге. - И с нас Адельф снимет цепи.
  Адельф!
  Убери наши оковы.
  Затем тайно, когда стражники будут пировать с вакханками, выведешь нас в горы.
  Мы огородами уйдем".
  "В горах нет огородов", - Адельф пробормотала.
  "Люди в горах живут, - философ Жиполит возразил.
  Еще бы!
  Философ просто обязан спорить. - Если есть люди в горах, то и огороды найдутся.
  Без огородов люди умрут от голода".
  "Адельф нас не поведет в горы и в огороды, - я решила за подругу. - И цепи с нас Адельф не снимет.
  Потому что тогда она предаст стражников и своего отца центуриона.
  Я не желаю, чтобы Адельф страдала и чувствовала себя предательницей".
  "Бонни, - на глазах Адельф выступили слезы. - Как мило!
  Ты очень благородная".
  "Спасибо, Адельф.
  Ты тоже - хорошая.
  Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Нам нужен злодей".
  "Злодей?"
  "Тот, кто будет меня люто ненавидеть.
  Он всех стражников станет подговаривать посадить меня на кол".
  "Ты хочешь сесть на кол, Бонни?"
  "Нет, Адельф.
  Я не хочу сесть на кол.
  Просто злодей необходим.
  Он подгоняет.
  Без злодея не бывает ничего.
  Лучше знать злодея в лицо, чем мучиться и думать - кто же злодей.
  Свой должен быть злодей.
  Ручной.
  У Жиполита и Кефала был свой злодей - патриций.
  Патриций всех уговаривал посадить философов на кол".
  "Бонни, - голос философа Жиполита сладкий. - Я стану твоим злодеем.
  Я буду очень гибким злодеем.
  Стану помогать тебе.
  В то же время буду обо всех твоих шагах докладывать стражникам.
  Я предам тебя.
  Но потом раскаюсь.
  Ты меня пожалеешь.
  Возьмешь с собой в побег.
  В любом случае я выиграю.
  Если меня стражники поймают, то я скажу, что следил за тобой.
  Если не поймают, то я вернусь к разбойникам".
  "Ого, Жиполит, - я вздернула подбородочек. - Ты - настоящий злодей.
  Хитрый, изворотливый, себялюбивый, лживый.
  Прекрасно то, что я знаю, кто теперь злодей".
  "Я тоже буду твоим злодеем, Бонни", - философ Кефал встрепенулся.
  Понял, что опоздал.
  Философ Жиполит опередил его в злодействе.
  
  "Нет, Кефал, - я помотала головкой. - Злодей должен быть только один.
  Иначе я запутаюсь в злодеях".
  "Я все равно стану для тебя злодеем, Бонни", - философ Кефал выкрикнул в отчаянье.
  "Успокойся, философ Кефал, - Адельф пришла нам всем на помощь. - Ты можешь стать злодеем для меня.
  Обо мне станешь докладывать стражникам".
  "Нет, Адельф, - я выкрикнула с досадой. - Ты - невидимая.
  Забыла что ли?
  Пусть лучше философ Кефал станет злодеем для философа Жиполита".
  "Кефал и так для меня злодей, - философ Жиполит расхохотался. - Для меня иногда бывает все сложно, а иногда - наоборот, просто.
  Сейчас - только черное и белое.
  Злодей и не злодей.
  Также, как у весталок и вакханок - Блудница и чистенькая девушка".
  "Опять на девушек потянуло, Жиполит?" - Адельф рассердилась.
  "Не опять, а - всегда, Адельф, - широкая улыбка расплылась по лицу философа Жиполита. - Сейчас мы все сошли с ума.
  Словно дети.
  Бонни придумала безумный план побега.
  Я скажу - безумнейший.
  Вы же ее поддержали.
  Я тоже...
  Оказывается, что безумца или безумную поддерживают умные.
  Странно происходит в философии.
  Сначала мы смеемся над кем-то.
  Понимаем, что он полный дурак, или, прости, Бонни, дурочка.
  Но потом понимаем, что дурак или дурочка может своим безумством добиться многого.
  Тогда мы начинаем его или ее поддерживать.
  Стараемся дураку понравиться.
  На всякий случай.
  Вдруг, у дурака получится то, что ни у одного умного не получилось..."
  "Даже философы согласились, что мой план побега великолепный", - я обрадовалась.
  "Нет, Бонни, - философ Жиполит тут же возразил. - Мы не говорим, что твой план побега великолепный.
  Он - безумный".
  "Я - умная, - я проблеяла: - Адельф".
  "Да, Бонни", - Адельф смотрела на меня с обожанием.
  "Сними с меня цепи..."
  "Ты хочешь просто так сбежать, Бонни?" - Адельф побледнела.
  "Нет, Адельф, - я засмеялась. - Я же рассказала мой план побега.
  Я должна из тюремной камеры вылезти через подкоп.
  В цепях я не смогу рыть подкоп.
  Немного вырою.
  Потом ты меня обратно в цепи закуешь.
  Так через день я вырою туннель в милю".
  "Ты совершенно права, - Адельф не колебалась.
  Сняла с меня цепи. - Можешь начинать рыть подкоп".
  "Рыть? - я с удовольствием приседала. - Ты не представляешь, Адельф, какое счастье".
  "Счастье - рыть подкоп?"
  "Не только рыть подкоп - счастье, - я подняла ножку. - Счастье - приседать, размахивать руками, поднимать ногу.
  Но без цепей я бы не осознала всей этой радости.
  Чтобы было хорошо, сначала нужно сделать плохо, а затем вернуть прежнее. - Я наклонилась.
  Встала на коленочки. - Я начинаю рыть подкоп".
  
  "Красивая, молодая, гибкая, голая, - за моей спиной философ Кефал рыдал. - Я бы зашел с тобой очень далеко, Бонни"
  "Я пока никуда не ухожу, Кефал, - я пыхтела: - Адельф?"
  "Да, Бонни".
  "Чем я буду рыть подкоп?
  Здесь камни.
  Они не роются".
  "Я сейчас принесу кирку", - Адельф крутанулась на месте.
  Выбежала из тюремной камеры.
  "Бонни, - философ Жиполит быстро-быстро взволнованно говорил. - Не упускай наш шанс..."
  "Наш шанс?" - Я не поняла.
  "Адельф не закрыла дверь на засов.
  Сними с меня и с Кефала цепи.
  Мы сбежим.
  Хотя, конечно, на Кефала можешь время не тратить.
  Только меня освободи".
  "Не слушай Жиполита, Бонни, - философ Кефал разозлился. - Меня освободи.
  Мы с тобой сбежим.
  Я возьму тебя в жены".
  "Мне без снятия кода нельзя в жены".
  "Я к тебе даже не притронусь, Бонни, - голос философа Кефала дрожал. - Ты можешь жить с кем угодно.
  Хоть с конюхом.
  Хоть с патрицием.
  Только будешь считаться моей женой".
  "Не верь лжецу Кефалу, - философ Жиполит взвизгнул. - Посмотри на него.
  Он только подлости делает.
  Нет в Кефале чести".
  "Конечно, нет чести у философа Кефала, - я согласилась. - Он же - не девушка.
  Только у девушек честь.
  У мужчин - доблесть".
  "Посмотрите на честного философа Жиполита, - Кефал зарокотал. - Еще наивную дурочку Бонни обманываешь.
  Разве это честно - девушку обмануть".
  "Не честно девушек обманывать", - я попыталась вытащить из стены самый маленький камешек.
  Не сдвинулся даже...
  "Наш честный философ Жиполит, - Кефал захихикал, - бедную вдову обманул".
  "Бедную вдову обманул"? - Я обернулась.
  "Я всегда совесть имел, - Кефал гордо поднял подбородок.
  Из бороды выпал кусок рисовой лепешки. - Однажды вызвал меня к себе отец.
  Он слишком сдал после того, как завел трех наложниц.
  Сидит отец на седалище и плачет.
  "Сын мой, Кефал, - отец ко мне руки тянет. - Я думаю и не знаю, что делать.
  Пришло мне послание идти на войну.
  Но как же на войну?
  На кого я брошу своих наложниц?
  Не на тебя же их оставлю.
  Вижу, вижу, как ты облизываешься".
  "Отец, отправь на войну кого-нибудь другого вместо себя, - я добрый совет дал. - Например, свою жену, мою мать.
  Пусть повоюет".
  "Приходила моя жена, мать твоя, Кефал.
  Спросила, почему я рыдаю.
  Я сгоряча, не подумав, ответил, что не ее забота.
  Не должна жена о ней знать, о войне-то.
  Жена допытываться стала,
  "Скажи, да скажи, муж.
  Не отстану от тебя".
  "Что скажу тебе, жена моя?
  Пришло мне послание на войну идти в войско цезаря.
  А я - не могу и не хочу".
  "Ах, горе, война да беда, - жена отвечает. - А я надеялась, что ты мне новые золотые браслеты подаришь".
  Ушла мать твоя, жена моя.
  Пришел возничий Еладохий.
  Посмотрел на меня плачущего:
  С трудом радость свою скрывает.
  Нравится ему смотреть на мои страдания.
  Спрашивает меня возничий Еладохий:
  "Что, хозяин плачешь?"
  "Не твоя беда знать, возничий", - отвечаю.
  "Скажи, хозяин.
  А то не отстану.
  Повторию: Скажи, а то не отстану".
  "Не скажу, Еладохий.
  А то ответишь, как ответила мне моя жена".
  "Так ты о нас все знаешь, хозяин? - Возничий побледнел. - Твоя жена рассказала о нас?"
  "Что моя жена рассказала о вас? - я в горе ничего не понимал. - Что я знаю?
  Ничего между вами не может быть.
  Ты - простой возничий.
  Моя жена - важная".
  "Да.
  Ну-да, ну-да, хозяин, - возничий вздохнул с облегчением. - Ничего между мной и твой женой быть не могло, - в кулак захихикал. - Так ответь же мне, хозяин.
  Почему плачешь.
  Я не дам ответ, как твоя жена".
  "Послушай, красавчик.
  Пришло мне послание идти на войну.
  А я не могу и не хочу.
  На кого я своих наложниц оставлю?"
  "Ах, горе великое, - возничий расхохотался. - Война и беда.
  Я же думал, что ты плачешь, потому что узнал слишком много обо мне и о моей жене". - Ушел возничий Еладохий.
  Теперь ты ко мне пришел, Кефал.
  Видишь, что я плачу.
  Спроси меня, как другие спрашивали о моей беде".
  "Отец!
  Ты же сам сказал, что рыдаешь, потому что тебе пришло послание на войну идти".
  "Да".
  "Пришло послание на войну идти, - я задумался. - Отец!
  Я - философ!
  Я твоему горю помогу.
  Не лей слезы, отец.
  Разбирайся с возничим.
  Дай мне монет, хорошего коня и дорогую тунику.
  Я - вместо тебя - отправлюсь на войну".
  "Не умеют философы воевать, - отец расхохотался. - Не получится из тебя воина".
  "Отец, - я постучал пальцем по лбу отца. - Я не собираюсь воевать.
  Не хочу быть воином.
  Я сказал, что отправлюсь вместо тебя на войну.
  Это не означает, что я бить и рубить стану.
  Я в обозе поеду.
  Узнает десятник, что я философ.
  Сам меня в обоз отправит.
  Будут надо мной смеяться воины.
  Скажут, что философы не умеют воевать.
  Только языками философы болтают.
  Я спорить не стану.
  Мне в обозе уютно будет.
  Еда, маркитантки, вино, монеты.
  Заодно себе доброе имя сделаю.
  Философ, который воевал в войске цезаря.
  С репутацией воина меня любые разбойники к себе примут".
  "Кефал, - отец меня расцеловал. - Ты весь в меня.
  Пусть злые языки не шепчут, что твоя мать от другого тебя нагуляла.
  Отправляйся на войну, сынок Кефал".
  Ушел я в войско цезаря.
  Приняли меня радушно.
  Очень воинам понравились мои кудри.
  Я их каждый день благовонными маслами услаждал.
  Узнали, что я философ.
  Определили в обозе ехать с маркитантками.
  Весело было.
  Я воинам о философии рассказывал.
  С маркитантками веселился в обозе.
  Случилось, что выиграл цезарь ту войну.
  Я решил не испытывать больше Судьбу.
  Монеты из обоза захватил.
  Немного монет, мелкие денежки.
  Взял коня.
  Ночью тайно из армии цезаря сбежал.
  
  Вместе со мной сотник Сульфат из армии ушел.
  Вместе скачем огородами.
  Песни поем о славном цезаре.
  Остановились мы в гостином дворе при балагане.
  А сотник Сульфат не знал, что я философ.
  Я от него скрывал.
  Ночью подглядел Сульфат, как я кудри благовонным маслом розы увлажняю.
  Приходит и говорит,
  "Кефал!
  Я думал сначала, что ты - девушка.
  Но по кудрям вижу теперь, что ты - философ".
  Я загадочно промолчал.
  Пусть сотник Сульфат думает, что хочет.
  Приехали мы в его небольшое горное царство.
  Сульфат к матери побежал:
  "Матушка!
  А ведь Кефал - философ.
  Философ ходил на войну".
  "Философы не воюют", - мать строго Сульфату ответила.
  "Говорю же тебе, матушка.
  Философ - философ.
  Он на девушку похож".
  "Ну, что же.
  Посмотрим, какой твой Кефал философ.
  Вечером позови его к себе в кровать ночевать.
  Для него особую шкуру подстели - волчью, жесткую.
  На закате уснёте вместе.
  На зорьке проснетесь.
  Тогда и погляди на волчью шкуру под твоим другом.
  Если шкура сомнется и останется сухая, то - не философ.
  Если будет влажная, то - философ он"
  
  Как советовала мать Сульфату, так он и поступил.
  Это в войске можно обсуждать приказы цезаря.
  Советы матерей не обсуждаются.
  Лег я спать с сотником Сульфатом.
  Сульфат скоро забылся тревожным сном.
  Я же из-под себя жесткую шкуру волка убрал.
  Вместо нее постелил нежную шкуру снежного барса.
  На заре я вернул шкуру волка под себя, на место.
  Поднялись я и Сульфат утром.
  Потрогал сотник шкуру подо мной.
  Побежал своей матушке доносить:
  "Матушка!
  Подо мной шкура влажная.
  Под другом моим - сухая".
  "А я что говорила!
  Не философ твой Кефал!
  Ох, не философ он".
  "Нет, - сотник упрямится. - Кефал - философ.
  Оставлю его около себя другом.
  Только погуляем сначала мы с ним весело".
  Надел сотник Сульфат богатые одежды.
  Привел меня в балаган.
  Кричит:
  "Кому - певичка, кому - танцовщица.
  Мне же - друг мой философ Кефал нравится".
  Услышали танцовщицы в балагане.
  К хозяину прибегают.
  Жалуются:
  "Сотник из войска цезаря нас, певичек и танцовщиц, не слушает.
  Все восхваляет своего друга философа".
  "Мне какое дело", - хозяин отвечает.
  "Ты, хозяин, заставь сотника замолчать".
  "Как же я заставлю его замолчать?
  Он же - воин!
  Он мне весь балаган на щепки разнесет".
  "Тогда мы к нему подойдем.
  Лаской его успокоим".
  "Идите.
  Дело ваше.
  Не стану вам мешать".
  Подбежали к нам певички и танцовщицы.
  Прелестями своими сверкают.
  Сотник Сульфат за свой счет певичек и танцовщиц угощает.
  Они спрашивают его:
  "Лучше мы, чем твой друг философ Кефал?"
  "Так сразу не отвечу, - сотник Сульфат в ус дует. - Я сам еще не узнал - философ Кефал, или нет.
  Кефал не признается.
  Вы, танцовщицы и певички, принесите мне запеченного кабана.
  Я поем кабанятины.
  Только потом вам ответ дам".
  Принесли нам запеченного кабана.
  Я с удовольствием кушаю.
  Сотник Сульфат хитрец.
  Он одной рукой от кабана куски сочные отрывает.
  А другой рукой под стол кости бросает.
  Так мы до половины ночи пировали.
  Танцовщицы и певички с удивлением спрашивают:
  "Сотник Сульфат!
  Ты, зачем кости под стол бросаешь?
  Мы тебе корзину для костей принесем".
  
  "А мне нравится на пол свинячить, - хитрец сотник ответил певичкам и танцовщицам. - Мне кабана принесли.
  Кости кабана - мои.
  Вы, танцовщицы и певички.
  Пустите к себе переночевать.
  Хоть в какую-нибудь комнатку".
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"