Издалека они видятся кипарисами...

из очерков по Холмыкии

Издалека они видятся кипарисами...
Кромкой бахромой оперяют они
Несоразмерные холматуры, -
Придонные, вяльные, излинные,
Словно слепки ладоней 
Гигантов срединных размеров,
Что вяло веяли некогда средь,
Ваяя пространную глину...
По мере обрастанья пейзажем,
Их зелена всё больше пепелеет,
Изгаляясь лиственной кожицей пор,
Доколь не становится тем,
Чем виделась изначально:
Морганной фатою далёкого кипра...
Но никак не им самим...

Небо, чуть менее пустотелое,
Чем родное, тем не менее
Не делается родней,
Как не делаются правдивей
Слепорождённые в засухах
Подсолнушные нивы,
Как не докатываются 
К всуе перепачканным ручейкам
Виноградинные распадки,
Как не дотягиваемся мы сами
К одинокой стремянке ангела,
По которой когда-то,
В безпамятной выси времён
Растерявшего синь неба,
До бесплотного белый аИст
Снёс его, безкрыланного,
В землю, коей сулил тот отраду,
А одарил лишь собою самим...
И всё же...

Всё же, они рыли колодцы...
Тысячи, десятки лодцев,
Поставленных колом в землю
Так, чтоб вода земная 
Подымаясь по стокам ввысь,
Смешиваясь с небесной,
Творила рисунок аИста
На дощатом покрове крыш...

Тогда-то, во времена аИста,
Отрешённого ангелом от житья,
Он и нашёл свою первую гроздь.
Старый челмарник, усач да сечник,
Он вознёс её, было, на кручи
Первозданно нетёсанных плеч,
Да натуга была столь тяжкой,
Что и ягоды не поднять...
Так бы оно и прозябло,
В былинном неведеньи дол,
Кабы б не приспешный ангел,
Что до всякой надобы чутк...
Однако ж, и он не в силах
Оказался ту гроздь исподнять.
И взмахнул тогда всем, чем истаял,
И призвал тогда всё, что изжил...
И возник аИстовый абрис,
Осеяннутой просенью крыл.
И тогда, истужась троекратно,
Чудовинную гроздь громоздя,
Он вошёл во притихшую землю,
Что овцой залежалой свалясь...

Так и шли по земле эти трое -
Челмарец, аИст и ангел - 
И трудно сказать боле
Кто из них был крылат...

И челмаруш, брЕдя беспутьем,
То и дело срывал со грозди
То ли ягоду, то ли гору,
То ли кроху своей судьбы...
Он метал их в ущелья и падины,
В сиротливую камедь полей,
Исполинными виннопадами
Растекались они по земле...
И куда бы ни пала ягода,
Где б ни пролила терпкий сок, -
Вырастали дубы да падубы,
Сёла, кони, колодцы и радуги
Да церквей перезвонный исток...


Лишь одиннАя стремянка ангела, 
Как была, так и сталась одной
И, - неузнанная, - выбеливалась 
Блеклой просини
Белизной 
До изреянного истаянья
Где-то там, на истленьи времён... 

А челмарец, раскинувши ягоды
До единой, оставшись с одной,
Неохватной, как плод баобабенный,
Двуерушным возденьем в простор
Он, невиданный, ринул по наити
В полусумрак несбывшихся гор,
Что холмами завязли отчалыми,
Гривой трав убаюкая взор...

И ангел и аИст помогали ему в том весьма.

Говорят,
Его зачатье было непорочным,
Как стрекоза на паперти
Нераспустившихся церквей.
От того и венчался он,
Косарь судеб человечьих,
В монастыре скальном, диком,
По над брегом высоким,
Чьи ступени, каменьями
Ниспускаясь вглубь,
Возносили к свободе...
От того и избранницею своей 
Выбрал он деву дивную,
Воеводицу-войницу, 
Самому себе под стать,
Что носила в миру имя
Мария 
И один лишь ангел ведовал
Истинное её имя
Небесное.
И было их при том венчании
Четверо:
Челмарец да суженая,
Аист да ангел.
А боле - никого не было.

*

Издалека они видятся кипарисами...

... глазницы сухих детей...
в поисках робкой мзды
со случившихся нарушителей
завсегдашней убогости,
почитателей живописного...

... платки матерей, почерневшие
от непрошенного вдовства,
а ведь были они размалёваны,
словно придорожные мадонны
на распутьях крестов без распятий,
как когда-то тогда, в детстве,
когда из-под них, бесстыжих,
в праздники проступали
краски
языкастых, иванно-купальных 
пляск...

... теперь же - лишь аисты на колодцах,
украдкой глядят на то,
как глядят в пустоты распятья,
ревностно охраняя
дичанье пустеющих сёл...

... и чей-то позабытый початок
с ничего не помнящих нив
нисколько не указует
азимут на стремянку
выцветающего в забытьи
ангела...

.. да, издалека, они всё ещё видятся
кипарисами.

 19.IX.07.