На фоне чёрного ночного неба буйствует зарево пожара. Его багровые отсветы выхватывают из темноты очертания угрюмых скал и молчаливую процессию, удаляющуюся по извилистой горной тропе. Охваченная пламенем, ветряная мельница с грохотом рушится, взметнув в ночное небо снопы огненных искр. Никто из устало бредущих людей не оглянулся, не замедлил шаг. Они вооружены кольями, топорами, вилами и охотничьими ружьями. Там где сейчас дымятся руины, закончилась многочасовая погоня по горам. Они загнали ужасное чудовище на старую мельницу, и теперь его омерзительный труп превратился в пепел. Зло наказано, можно возвращаться по домам, к своим семьям.
Несколько человек впереди процессии несут самодельные носилки с телом того, кто стал виновником всех их несчастий. Того, кто в гордыне своей решил превзойти самого Творца, но был наказан и уподобился дьяволу. Того, кто мечтал явить миру нового сверхчеловека, а создал монстра. И от рук своего же создания погиб. Имя этого несчастного - Франкенштейн.
Барон Генри фон Франкенштейн - блистательный учёный, интеллектуал, смелый человек - поставил опыт неслыханный и небывалый ещё в истории человечества. При помощи энергии небесных молний он вдохнул жизнь в существо, созданное им из мёртвой плоти. По его расчётам это существо должно было ознаменовать новый этап в развитии человечества, во многом превосходя обыкновенного Homo Sapiens. Но гений не учёл главного - он оказался не способен вложить в созданное им тело душу. И в мир явился монстр!
Население маленького затерянного в горах городка Гольдштат, где в фамильном замке жил и работал над своим открытием барон, оказалось в смертельной опасности. Череда кровавых убийств повергла город в ужас и панику. Когда же выяснилось, что появляющийся на ночных улицах монстр-убийца приходит из замка, гнев горожан обратился против барона и его семьи.
Франкенштейн, осознав весь ужас содеянного им, и опасаясь мести горожан, отсылает жену и маленького сына подальше от этих мест, в Америку. А сам, вместе с добровольцами, отправляется в горы, на поиски скрывающегося там монстра.
И вот, в ущелье у горной реки, на старой мельнице, преследователи настигают чудовище. Монстр убивает своего создателя, но и сам погибает в огне.
Казалось бы, тем всё и окончилось, Замок Франкенштейнов опустел. Старый город вновь погрузился в сонный покой. А его жители стараются как можно реже вспоминать эту мрачную историю.
Но прошлое имеет обыкновение напоминать о себе. Минуло двадцать лет, и вот....
Часть первая
Глава первая
Всё утро я метался по комнате между конторкой и платяным шкафом. На конторке лежит папка с речью написанной мною для господина бургомистра, а в шкафу висят три моих костюма и полдюжины сорочек. Никак не могу определиться, что надеть.
Ужасное, ужасное утро! Я чувствую себя совершенно разбитым. От недосыпа и волнения у меня подскочило давление, и разыгралась тахикардия. Новейшая микстура "Покой и нега", рекомендованная мне аптекарем Лангом, оказалась, как я и предполагал, сущей ерундой. Пришлось накапать себе старого доброго пустырника.
Не ожидал я от Ланга такой пакости. Всучить втридорога мне, своему доброму знакомому, пузырёк мерзкой жидкости воняющей старыми стельками, каково? Впрочем, что я, закоренелый идеалист, возмущаюсь? Это часть его профессии. О какой дружбе, морали и этике может идти речь в наш жестокий век? Реклама и нажива правят миром. "О времена, о нравы!"
Да что там Ланг?! Вот господин бургомистр повёл себя действительно необдуманно, если не сказать, некрасиво. Что я, мальчишка ему что ли? Вчера около полудня, вызвал меня к себе, обрисовал сложившуюся ситуацию и поручил написать к следующему утру подобающую случаю приветственную речь. Ладно, не впервой. Это конечно большая честь и всё такое.... Но сроки, сроки! Разве так можно?
Поблагодарив за оказанное доверие, и твёрдо пообещав всё исполнить, покинул высочайший кабинет и помчался в библиотеку - предупредить моего помощника, младшего библиотекаря Гюнтера Гинзу, что ухожу домой писать речь для бургомистра.
Гюнтер добрый малый, но дураковат. "Ах, господин Штамп! Неужели речь? Неужели бургомистру? Подумайте, какая честь, как я вам завидую. А что за речь, по какому случаю? Что вы говорите, приезжает? Невероятно! Такое событие и, надо же, доверили именно вам.... Позвольте один совет - напишите речь в стихах". Господи, какой кретин.
Без того взволнованный, я сорвался и наорал на бедного Гюнтера. Как следствие у меня участилось сердцебиение, пошёл звон в ушах, а во рту появился металлический привкус. Нервы - вот, что меня загонит в гроб!
Во взвинченном состоянии, я покинул библиотеку и направился домой. И тут, ко всем неприятностям, ещё начался дождь. А я без зонта! Припустил к родному крову изо всей мочи так, что моё бедное сердце едва не выскочило из груди. Всё напрасно, добрых две минуты я мок на собственном крыльце, едва не оборвав звонок, дожидаясь пока Марта соизволит открыт дверь.
С Мартой всегда так. Она служит у нас в доме добрых тридцать лет, её наняли ещё мои родители, и за все эти годы она ни разу не открыла дверь, прежде, чем вы успеете призвать на её голову все кары небесные. Почему-то всегда, когда она нужна, у неё находятся более важные дела, но если, к примеру, вы хотите спокойно вздремнуть в кресле после сытного обеда, она тут как тут, бродит по комнате с метёлкой и нудит, что днём спать вредно. Иногда у меня появляется слабохарактерная мысль: а не избавиться ли от этого домашнего сатрапа, но..., но я никогда не сделаю этого. Потому, что твёрдо знаю, что благополучие нашего дома держится только благодаря её заботливым рукам и доброму сердцу. Марта уже давно много больше, чем служанка - она хранительница домашнего очага.
- Ах, господин Отто, это вы? То-то мне показалось, колокольчик пару раз брякнул. Что с вами? У вас такой возбуждённый вид, уж не обострился ли вновь ваш геморрой?
С трудом, ограничившись парой вполне литературных проклятий, и велев подать мне пару тёплого белья (того, что я привёз из Швейцарии в двадцать восьмом году - в нашем климате вещь незаменимая) и приготовить горячего грога, я пронёсся мимо Марты вверх по лестнице.
Переодевшись, выпив грога, я почувствовал себя много лучше и встал к конторке. Я всегда пишу стоя - это дисциплинирует.
Стоял, смотрел на чистые листы бумаги и понимал, что не знаю, как подступиться к речи. Мне мешало моё неопределенное отношение к предстоящему событию и необъяснимое, щемящее чувство тревоги в груди.
Когда бургомистр сообщил мне о том, кто завтра приезжает в Гольдштат, я буквально дар речи потерял. Подумать только - Вольф фон Франкенштейн! Сын Генри Франкенштейна возвращается в родной город, через двадцать лет после того, что натворил его отец в тихом милом Гольдштате. Более того, молодой барон едет не один, с ним жена и маленький сын. И семейство намерено поселиться в родовом замке. Невероятно! Да, конечно, Вольф может не знать всех подробностей трагедии двадцатилетней давности, он был слишком мал, а мать вряд ли была с ним откровенна до конца. Но для горожан те страшные события, до сих пор незаживающая рана. Угли ненависти ещё тлеют, достаточно лёгкого дуновения и пожар вспыхнет вновь. И вот представитель опозоренного рода приезжает к нам, как его встретят? И что мне писать в таком случае?
Но, делать нечего, надо так надо. Начав с дежурных фраз, положенных по этикету, постепенно нащупал нужную тональность, и дело пошло. В меру восторженно и с чувством достоинства, я выразил надежды и чаяния граждан, на то, что с приездом господина барона наш город ожидает всплеск культуры и новый шаг к цивилизации. При этом мне удалось удачно обойти стороной события двадцатилетней давности, лишь вскользь упомянув, что история нашего города неразрывно связана с семьёй Франкенштейн.
Закончив работу над речью во втором часу ночи, я лёг в постель, но спал крайне неровно, вследствие чего, как уже упоминал, проснулся не в лучшем настроении. Было восемь утра, за окном висела серая муть, в комнате пахло затхлой сыростью. Умывшись, тщательно побрился и просмотрел написанное мной накануне. Речь, бесспорно, удалась, господин бургомистр будет доволен.
А вот с гардеробом дело обстояло сложнее. Мой повседневный костюм, в котором я хожу на службу, едва ли подходил для столь торжественного случая. Как говорит моя дочь Линда, я в нём похож на похоронного агента. Что ж, может и так, в конце концов, я старший библиотекарь, а не паяц. Но тем не менее.... Второй костюм был куплен мной на нашу с Гретой свадьбу, четверть века назад. (О, Грета, любовь моя! Зачем ты так рано покинула меня!). И даже для Гольдштата несколько старомоден. Третий, чудесный светло- серый костюм, мне подарила Линда на моё пятидесятилетие. Я в нём действительно хорош! Но выйти в нём на улицу в такую слякоть, при моей косолапости - да я забрызгаю грязью все брюки.
Так я метался по комнате в одних кальсонах, декламируя по памяти написанную мною речь и вынимая из шкафа то один костюм, то другой. За этим занятием и застала меня Линда. Я не слышал, как она постучала, и был застигнут врасплох.
- Папа, у тебя всё в порядке? Я могу чем-то помочь?
Линда хорошая девочка и она любит своего папу. Конечно, она была несколько встревожена моим видом.
- Всё в порядке, детка. Я собираюсь на вокзал и не знаю, что мне надеть. Видишь ли, если я буду приглашен на званый обед, то...
Линда скептически сморщила носик.
- Да? Ты так считаешь?
Разумеется, девочка права, зачем обманывать себя. Никто никуда меня не пригласит. Не тот статус, я всего лишь скромный служащий. Что ж в таком случае, не всё ли равно, что за костюм у меня под плащом. Я одел повседневный и повязал узкий чёрный галстук.
Взглянув на часы, мрачно отмахнулся от Марты с её омлетом и гренками, надел плащ, нахлобучил шляпу и, взяв зонт, вышел из дома.
Глава вторая
Улицы Гольдштата! С тех пор, как по ним маршировали закованные в доспехи ландскнехты, они мало изменились. Всё то же мрачное очарование средневековой готики. Сам воздух, исчерченное дождём небо, булыжник мостовых, почерневшие стены и жестяные флюгеры на черепичных кровлях - всё пропитано историей. Этот город живёт прошлым, бледные лица его жителей словно сошли со старинных гравюр. Каждый старый дом полон тенями и голосами ушедших людей. Реальность кончается за ближайшим углом, и каждая улица ведёт в сумеречный мир детских страхов и фантазий.
Быт наш мало изменился за последнюю пару сотен лет - мы отапливаем наши дома углём, водопровод проложен ещё во времена древних римлян, а на весь город у нас пара десятков автомобилей. И это в Европе тридцатых годов двадцатого века! Весьма романтично... для немногочисленных туристов. К сожалению, Гольдштат не входит в число туристических центров. А во всём виноват местный климат! Дожди и ледяной ветер с гор. Дожди у нас не идут только зимой, зимой у нас идёт снег, который заносит перевалы и отрезает нас от внешнего мира чуть ли не на полгода. Справедливости ради отмечу, что солнечные дни тоже случаются, иногда случаются...
Помнится, как-то в Гольдштате объявился некий чудаковатого вида господин, представившийся учёным физиком из Австралии. Этот тип принялся настойчиво обхаживать нашего бургомистра, уговаривая того профинансировать из городского бюджета некий технический проект - постройку лучевой пушки для разгона облаков. Учёный уверял, что как только Гольдштат перестанет быть самым дождливым местом на земле, он тут же превратится в туристическую Мекку, что многократно окупит расходы на строительство пушки. Бургомистр Бютцер принял соломоново решение, он объявил подписку среди горожан по сбору денег на осуществление смелой идеи. Физик лично выступил с пламенной речью на площади перед ратушей, призывая граждан проявить активность. Скуповатые гольдштатцы радужные перспективы оценили, но деньги нести не торопились. Раздосадованный физик уехал, а пару месяцев спустя из газет мы узнали, что этот тип, оказавшийся авантюристом, арестован и осуждён, в какой-то засушливой южноамериканской дыре, где он предлагал построить пушку для вызывания дождя. Вот так, Гольдштат сохранил пальму первенства среди европейских городов по количеству среднегодовых осадков, а моих сограждан из-за хронического насморка ещё долго будут принимать за французов.
Я шёл по направлению к вокзалу, старательно обходя лужи и зябко поёживаясь. Ветер пытался вывернуть мой зонт наизнанку и хлопал полами плаща. Улицы были серы и безлюдны. Оно и понятно, все, кто имел желание, уже собрались на привокзальной площади.
Узкая открытая платформа с чугунными перилами и жестяной покатой крышей - вот собственно и есть наш вокзал. Сегодня, в честь высокого гостя между опорами повесили бумажные флажки и электрическую гирлянду. Под порывами ветра отсыревшие флажки мелко трепетали, от чего над платформой проносился звук похожий на жалобный стон.
На перроне, под кровлей собрались члены муниципалитета во главе с бургомистром, сливки местного высшего общества и представители прессы. Остальные горожане плотной чёрной массой толпились на узкой привокзальной площади, подставляя дождю лоснящийся панцирь из сомкнутых зонтов.
Шеф городской полиции старший инспектор Крог медленно прохаживался вдоль цепочки своих подчинённых в черных форменных плащах с капюшонами, отделяющих мокнущих на площади людей от вокзала. С трудом пробравшись через молчаливую толпу, я помахал рукой инспектору, он кивнул своим людям, и они пропустили меня за оцепление. Я взбежал по лестнице на платформу.
- Ну, где же вы ходите, Штамп? - Раздражённо воскликнул бургомистр, завидев меня. - Я уже начал волноваться! Надо же взглянуть на речь.
С извинениями, достав из-под плаща папку, отдал бургомистру. Пока он бегло просматривал её содержимое, я стоял, рассеянно оглядываясь по сторонам, чувствуя себя неловко в окружении первых лиц города.
- Неплохо, неплохо. - Промычал Бютцер и милостиво кивнул. - Складно так изложено. Благодарю вас, Отто. Кстати, я тут подумываю ввести в состав муниципалитета новую должность советника по культуре. И вы - первый кандидат. Что на это скажете?
При этих словах сердце моё ёкнуло в груди, дыхание перехватило. " Боже мой, я член муниципалитета!" Не скрою, слёзы восторга и благодарности выступили на моих глазах, я сбивчиво залепетал что-то невнятное, но господин бургомистр деликатно прервал меня.
- Ну-ну, будет вам. Столько лет беспорочной службы на благо нашего города. Вы это заслужили. А сейчас, Отто, ступайте, вы мне пока не нужны.
Поклонившись, я отошёл в сторонку и, прислоняясь к холодным чугунным перилам, позволил себе закурить. Меня несколько пошатывало, голова кружилась. Ещё бы, "член муниципалитета, советник по культуре" - от такого у кого угодно, голова пойдёт кругом.
- Доброе утро, Уважаемый господин Отто! Вижу стоите, скучаете, вот и решил подойти засвидетельствовать почтение. Или я не вовремя? У вас вид как у Святой Жанны, после очередного откровения. Что-то случилось?
Уф-ф.... Вот кого мне сейчас хотелось видеть меньше всего - Роббер Моршан, собственной персоной. Вежливо приподняв котелок, таращит на меня круглые насмешливые глаза. Щегольские усики, старательно подкручены, костюм безупречен. Всем своим видом он выражает благожелательное расположение ко мне. Но меня такими штучками не проведёшь, плут этакий. Я-то знаю, ради чего ты расшаркиваешься передо мной. Я тебя насквозь вижу.
Дело в том, что этот тип имеет наглость волочиться за моей дочерью. Да-да! И делает это совершенно открыто. Весь город в курсе этих ухаживаний. Даже не знаю, куда девать глаза перед соседями.
Нет, я, разумеется, понимаю, что моя дочь молодая привлекательная девушка и совершенно естественно, что у неё может быть молодой человек, которому она э-э..., так сказать, симпатизирует. Но не Роббер же Моршан!
Пусть наш маленький Гольдштат не богат женихами, пусть все они выглядят дремучими провинциалами в сравнении с этим заезжим щёголем, пусть. Но не это главное. Главное то, что Моршан абсолютно аморальный тип! Знаю что говорю.
Он появился у нас лет пять назад. Будучи профессиональным репортёром, изучил нашу местную прессу и нашёл её крайне консервативной и скучной. Сделав такой вывод, он тут же развил кипучую деятельность. Имея небольшой стартовый капитал и сговорившись с парой таких же беспринципных дельцов, Моршан основал в Гольдштате новую газету под названием "Жареная утка". Этот мерзкий, грязный бульварный листок! Все городские сплетни, скандалы и слухи - всё то, о чём раньше наши обыватели разве что шептались по вечерам на кухне, теперь попало в печать. Это был шок!
Конечно, поначалу в редакции "Утки" били стёкла, были даже попытки поджогов, а сам Моршан, лишь благодаря своей прекрасной физической форме, избежал тяжёлых побоев. Всё это было, но затем, страсти постепенно улеглись. Газета стала популярна и вышла на первое место по тиражам в нашем городе. Моршан распушил перья, купил дорогой авто-кабриолет и разъезжал на нём по улицам с видом триумфатора.
И ладно, пусть. Всегда находятся люди готовые делать деньги на пропаганде безнравственности.
Но, представьте мои чувства, когда я впервые увидел, как из остановившегося перед нашим домом всем известного авто, выпорхнула улыбающаяся Линда, а этот хлюст, проводив её до дверей, вихляя задом целовал ей ручку и что-то шептал на ушко. Нет, каков наглец, а?
Ох, и скандал закатил я, едва дочь переступила порог отчего дома! Сам великий Вильям Шекспир позавидовал бы силе и экспрессии моего монолога. Я метал громы и молнии, обличал и бичевал. Живописал ужас падения в бездну разврата и порока, грозящий моей неразумной дочери. Наконец взывал к разуму и уважению к памяти её покойной матери.
И что же? Всё время, пока я витийствовал, Линда спокойно стояла, сложив руки на животе, сострадательно глядя на меня. А когда, обессилев, я рухнул в кресло, держась за сердце и хватая ртом воздух, подала мне рюмку коньяка и ласково погладила по волосам.
- Ах, бедный папочка! Ты совершенно напрасно переживаешь за меня. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты его совсем не знаешь. Роббер..., Роббер такой необыкновенный, такой замечательный. Я знаю, вы познакомитесь ближе и непременно подружитесь.
О, сколько раз за историю человечества благородные отцы выслушивали от своих дочерей подобные речи.
- Дуэль. - Прохрипел я, отхлёбывая коньяк.
Линда рассмеялась.
- Перестань, папа. Что за мальчишество. Я обещаю не делать ничего такого, что принесёт тебе боль. - И, наклонившись, поцеловала меня в щёку.
Ну, что тут поделаешь. Хитрая девчонка вьёт из меня верёвки. Мне осталось только смириться. Вот уже полгода я наблюдаю за развитием их романа. И, надо отдать должное этому хлюсту, пока он ведёт себя как джентльмен. Но это отнюдь не значит, что я утратил бдительность!
И вот сейчас, когда я прихожу в себя после потрясения, вызванного высокой оценкой моих заслуг перед отечеством, передо мной возникает этот циничный мальчишка со своим лицемерным дружелюбием.
- Не понимаю вашей неприязни ко мне, господин Штамп. - С печальной улыбкой молвит он. - Ваша дочь самая восхитительная девушка на свете. Я люблю её. И мои намерения в отношении Линды носят самый серьёзный характер. Если же вы считаете, что я недостоин её, то это не так! Я молод, умён, талантлив, энергичен, полон самых амбициозных планов. Вот увидите, я сумею не упустить свой шанс. Прославлюсь, стану богатым, увезу Линду из этой дыры в Париж. Вы ещё будете гордиться своим зятем.
Зятем?! Этого ещё не хватало. Смерив наглеца тяжёлым взглядом, я уже было открыл рот, дабы ответить резкостью, но тут послышался басовитый гудок паровоза, и прозвучал станционный колокол, извещая о прибытии поезда.
Тревожная волна прошла среди собравшейся на платформе публики. Моршан вздрогнул, его ноздри затрепетали как у гончей, глаза хищно сверкнули.
- Вот и дорогой гость. - Напряжённо пробормотал он. - Прошу прощения, вынужден оставить вас. Я должен быть в первых рядах.
И умчался, словно подхваченный ветром. Я же, в робкой надежде лично засвидетельствовать своё почтение господину графу, тоже стал аккуратно пробираться поближе к гудевшим под колёсами прибывающего поезда рельсам.
Глава третья
Когда я стану советником по культуре, то непременно займусь нашим муниципальным духовым оркестром. Я понимаю, что нельзя требовать от мужланов в медных пожарных касках виртуозного владения музыкальными инструментами, но элементарное знание нот и наличие хоть какого-то слуха им просто необходимо! Та дикая какофония, которую выдали наши музыканты, ничем не напоминала торжественную и строгую мелодию гимна города Гольдштат.
Обыкновенно поезда останавливаются на нашей станции не более, чем на минуту. Но не в данном случае. Путём специальных переговоров с дирекцией железных дорог, стоянка поезда, которым следовал господин барон с семьёй, была продлена до пяти минут! Впервые за много лет.
Скрежеща и отдуваясь паром, поезд замер у края платформы. Бургомистр со свитой, суетливо засеменил к международному вагону. Избранные встречающие, возбуждённой стайкой припустили за ними. Меня закружило людским потоком и неожиданно вынесло прямо к ступеням вагона, припечатав к мощному корпусу бургомистра. Господин Бютцер пребольно двинул меня локтём в живот и тут же радостно заквохтал - дверь вагона отворилась. В дверях появился высокий, статный молодой человек, с белозубой улыбкой на загорелом лице. Да, это без сомнения был барон Вольф фон Франкенштейн. О, Боже, как он похож на отца! Русые, чуть вьющиеся волосы, тонкий благородный нос с горбинкой, ярко-голубые глаза смотрят открыто и приветливо. Рядом с ним красавица жена - обворожительная блондинка в меховой накидке поверх розового атласного платья. На руках господин барон держит милого золотоволосого мальчика лет пяти. В раме дверного проёма они смотрелись как на волшебном портрете.
Что тут началось! Оркестр, окончательно распоясавшись, захлёбывался диким воем и уханьем. Магниевые вспышки фотокамер разорвали мир на тысячи кусков. Среди встречающих началась постыдная давка и свалка, все старались первыми протянуть руку гостям, казалось вот-вот и под напором людских тел вагон опрокинется.
Меня били и мяли со всех сторон. Какая-то экзальтированная дамочка, с криком: "Ах, как он хорош!", пыталась усесться на меня верхом и оторвала воротник моего плаща. В довершение я получил такой пинок под зад, что кубарем влетел на ступени, под ноги баронессе, и замер там дико вращая глазами.
- Ах, бедный старичок, его совсем убили! - Жалобно воскликнула баронесса. Она поспешно наклонилась ко мне и подставила мне свою, затянутую в перчатку, маленькую руку, чтобы я мог опереться на неё.
Совсем близко-близко, я увидел её красивое лицо, наполненные состраданием изумрудные глаза. Её голос, с приятным акцентом, прозвучал для меня райской музыкой. Сердце моё сжалось от переполнивших меня чувств и, не в силах сдержаться, я слабо застонал.
- О, он умирает! - Госпожа баронесса в тревоге прильнула к мужу. - Вольф, это ужасно! Умоляю, останови это безумие.
Маленький мальчик на руках барона испуганно заплакал.
И тогда, Вольф фон Франкенштейн, передав сына супруге, воздел руки кверху и громовым голосом проревел: - Тихо!
Да-а! Можно представить, как его предки-воители, перекрывая шум битвы, подбадривали криком своих солдат. Над платформой повисла такая тишина, что стало слышно, как по станционной крыше барабанит дождь, и запоздалая медная нота, взлетев над оркестром, уносится в серые небеса.
Франкенштейн наклонился к сыну, провёл рукой по его светлым кудрям и что-то прошептал ему на ухо. Мальчишка встрепенулся, задорно взмахнул ручкой и звонко выкрикнул: - Здравствуйте, сограждане!
И тут же всё ожило, вновь пришло в движение. Люди заулыбались, зааплодировали, опять грянул оркестр, паровоз дал гудок. Встречающие расступились, уступая дорогу гостям. Меня, даже не потрудившись поднять, за ноги потащили в сторону. Какое хамство! Я, было, возопил, но тут чья-то сильная рука подхватила меня, вздёрнула, придав вертикальное положение, и утвердила на ногах. Суетливо отряхиваясь, я обернулся, чтобы поблагодарить своего спасителя. Это был старший инспектор Крог. Сверкнув на меня моноклем, он дёрнул подбородком.
- Давайте отойдём, господин библиотекарь. Это стадо небезопасно.
Он твёрдо взял меня под локоть и, в обществе старшего инспектора, я вновь оказался у витого чугунного ограждения платформы. Крог угостил меня чёрной египетской сигаретой, мы закурили.
Поезд дрогнул и, окутавшись клубами пара, стал набирать скорость. Семейство Франкенштейнов, в сопровождении бургомистра и прочих, направились к выходу с перрона.
Провожая их взглядом, Крог мрачно покачал головой: - Что за жалкий фарс! Вы не находите?
Видимо чёрный табак оказался слишком крепок. Я поперхнулся и закашлялся.
- Однако, кхе-кхе, инспектор. Зачем вы так? Люди искренне рады...
Крог заботливо похлопал меня по спине и ткнул пальцем в сторону площади.
- Люди? Искренне рады? Если вас интересует настроение большинства, то поглядите туда.
На площади по-прежнему безмолвно колыхалась мокнущая под дождём человеческая масса. Лица у стоящих там людей были хмурые, недобрые. Казалось, что своими зонтами они пытаются закрыться не только от дождя, но и от какой-то ещё неведомой им, но уже надвигающейся беды.
- Они выглядят напуганными и агрессивными, не правда ли? - Кивнул старший инспектор.- Они ничего не забыли.
- Глупости, обывательские предрассудки. Лучшие образованные представители нашего общества уверены, что Вольф Франкенштейн является посланником современной цивилизации, он пробудит ото сна застрявший в средневековье Гольдштат.
Крог коротко рассмеялся.
- Эти представители образованной общественности, только что едва не затоптали вас.
Я не знал, что на это ответить и промолчал. Тем временем, оркестр, гремя и лязгая, перебрался к ступеням, ведущим с платформы на площадь. Там уже была установлена трибуна. На ней расположился бургомистр Бютцер, рядом смущённо улыбались Франкенштейны, За их спинами вяло топтались представители муниципалитета и прочие. Фотографы со своими треногами переместились на лестницу. Оркестр грянул туш. Бютцер воздел руки, требуя тишины, и приступил к оглашению написанной мною речи.
Сплюнув, Крог отбросил окурок сигареты и раздавил его мыском начищенного сапога.
- Вы отлично справились с полученной работой, господин Штамп.
- Простите?
- Текст речи недурён. Поздравляю.
- Господин бургомистр очень занятой человек и он попросил меня...
- Ну да, ну да. Я понимаю. А сейчас, извините, мне надо пройти к своим людям. Франкенштейны вот-вот спустятся к поданному автомобилю, надо позаботиться об их безопасности.
- Безопасности? Вы считаете...
- Считаю. - Отрезал инспектор и быстро ушёл.
Барон, сменивший на трибуне Бютцера, заканчивал ответное слово, обращённое к согражданам.
Полиция зря беспокоилась, к концу его выступления площадь заметно опустела.
Глава четвёртая
Про меня, конечно, забыли. Да и какой там званый обед - плащ порван, брюки в грязи. В самом печальном настроении, я поплёлся вниз по улице, прочь от вокзала. Сырой ветер гонял по мостовой кучки мусора, завывал в пустых переулках. Серое низкое небо лежало на крышах домов. Острое чувство одиночества и потерянности придавило меня.
Надо идти домой, но не хочется. Я подумал о том, что скажет Марта, когда я явлюсь в таком виде. Она бывает очень несдержанна на язык. Нет, только не сейчас. И тут мне в голову пришла дельная мысль. Ну, конечно! Как я раньше не сообразил? Вот, что необходимо моей раненной душе.
Повернув в узкий и тёмный, как сточная канава Школярский переулок, я направился к пивной "Невеста свинопаса". Это как раз то место, где всегда можно найти тёплый приём, услышать слова утешения и ощутить дружескую поддержку.
На углу Школярского и Земляного переулков до меня донеслись ржавый скрип и громыханье. Из пелены дождя вынырнул черный человек в накидке с капюшоном, кативший ручную тележку с цветочной рассадой. Капюшон полностью скрывал его лицо, но я тотчас узнал горбуна Игоря. Вот уж не самая приятная встреча. Об этом человеке шла недобрая молва. Что и неудивительно, ведь тогда, двадцать лет назад, он был осуждён, как соучастник, по "делу о чудовище", и приговорён к повешенью. Приговор был приведён в исполнение, но.... Гнилая верёвка (в каком бардаке мы живём) не выдержала, оборвалась. Правда, ещё поговаривают, будто это сам дьявол ему помог. Так или иначе, после неудачной казни горбун был освобождён. Его шейные позвонки, видимо, всё же оказались повреждены, так как кроме горба, Игорь стал ещё и криво держать голову.
Помилованный вёл себя смирно, устроился смотрителем на городское кладбище (А не следовало бы его туда пускать!), поселился в кладбищенской сторожке, где и жил весьма уединённо. На улицах старался появляться как можно реже, тем более, что мальчишки, завидев его скрюченную фигуру, дразнились и бросали в него камни. Игорь только ещё ниже пригибался к земле и старался поскорее скрыться за кладбищенской оградой.
Казалось бы, сломленная, ничтожная личность? Но те, кому случалось встретиться с горбуном взглядом, в испуге уступали ему дорогу - столько лютой ненависти было в его глазах. Это был зверь, затаившийся зверь, и оставлять его в городе было крайне неразумно со стороны властей.
Вот и я сейчас демонстративно уступил ему дорогу, дожидаясь, когда он минует перекрёсток и скроется в ближайшем переулке.
Горбун ушел, не обратив на меня никакого внимания, а я двинулся дальше. Уже рядом, уже рукой подать, уже приветливо светятся в темноте желанные окна, доносится звук гармоники и гул голосов. Над знакомой дверью покачивается жестяная вывеска - розовая улыбающаяся свинья в чепце. Это и есть пивная "Невеста свинопаса", мне сюда.
- Отто, дружище, где ты пропадал? - От столика в углу мне призывно машут мои друзья. Все здесь, вся моя компания. Сейчас я их представлю.
Ну, во-первых, старина Йохан Роом. Мы с ним дружим с самого детства, почитай вот уже полвека. Человек сторонний может посчитать его туповатым и недалёким увальнем, но это не так. Уж я-то знаю его, как никто. Образ ограниченного обывателя, всего лишь тонкая скорлупа, под которой прячется чуткий, ранимый и даже сентиментальный романтик. Йохан влюблен в наш город, в его историю. Он знает здесь каждый камень.
Рядом с Роомом, выпятив пузо, сидит Иеремия Кац. Хохолок на лысеющей макушке, огромный семитский нос и круглые немигающие глаза делают его похожим на высокомерного попугая. Каким он и является в действительности. Он так озабочен чувством собственного достоинства, что выглядит надутым дураком и снобом. Но это всё последствия трудного детства. Отец Иеремии, бакалейщик, лупил жену и сынишку почём зря. Трясся над каждым грошом и при этом был чудовищно набожен.
Маленький Иеремия поклялся, что никогда не станет таким, как его отец. И сдержал своё слово. Когда старший Кац отошёл в мир иной, Иеремия унаследовал его лавку, удачно повёл дела, женился и обзавёлся парой прелестных ребятишек. Теперь он солидный и уважаемый в городе человек, чем очень гордится. Единственное, что напоминает об унижениях испытанных им в детские годы, так это то, как Кац дорожит чувством собственного достоинства. Если Иеремии почудится вызов в его адрес, то он способен на любое безумие.
По другую сторону стола от Роома и Каца расположились ещё двое моих друзей - капитан Строгов и Леопольд Вагнер. Личности колоритные, интересные каждый по-своему.
Семён Семёнович Строгов - русский, бывший капитан исчезнувшей армии, несуществующей более страны. Когда на его далёкой холодной Родине случилась революция и братоубийственная война, то Строгов - истинный монархист - оказался на стороне побеждённых. Проведя несколько лет в окопах мировой, а затем и междоусобной гражданской войн, он, в итоге, вынужден был бежать за границу. Поскитавшись по миру, Семён осел в нашем тихом городке. Чем уж Гольдштат привлёк его метущеюся натуру, трудно сказать, но ему тут понравилось.
Будучи человеком военным, он, тем не менее, подвержен разного рода рефлексиям. Сентиментальность и аристократизм, необъяснимым образом уживаются в нём с загульной разнузданностью, строптивостью и буйством. Кроме того, Семён Семёнович пристрастен к азартным играм, верит в свою счастливую звезду и сорит деньгами, что естественно не самым лучшим образом сказывается на его финансовом положении. Если бы не поддержка его родной тётушки (которую капитан нежно зовёт "мой престарелый ангел"), осевшей в Париже со всем своим немалым капиталом, то Строгов, по его же признанию, давно бы застрелился.
От этого человека пахнет полынными ветрами и исходит мягкая грусть. Мне он нравится.
И, наконец, "несносный" Лео Вагнер. Что можно сказать о Лео? Он замечательный фотограф, грубиян, бабник и сквернослов. У него лучшее в городе фотоателье. Оно находится на Дымной площади (со слов всезнающего краеведа Йохана, своё название площадь обрела в конце пятнадцатого века, когда там запылали костры инквизиции - жгли ведьм), не самый центр, даже по меркам маленького Гольдштата, тем не менее, все стремятся запечатлеть себя и своих близких именно у Лео. Это легко объясняется, не только высоким профессиональным уровнем фотографа, но и его своеобразной манерой работы.
Например, снимая семейное фото с детьми, Вагнер строит малышам рожи, паясничает и даже, пардон, пукает - чем вызывает у детей неудержимый смех, а у взрослых вполне натуральные улыбки. В результате добропорядочное семейство выглядит на его фотографиях раскованным, естественно весёлым и доброжелательным.
А вот немолодая степенная пара. Леопольд перед началом съёмки обязательно выпьет с ними пару рюмочек ликёра, вспомнит старое доброе прошлое. И, глядишь, щёки порозовели, глаза заблестели, или, как поётся в песне "...старые яблони вновь зацвели".
Влюблённым Лео крутит на патефоне любовные серенады, с чиновниками беседует о политике, мастеровым делает скидку, торговцам обещает бесплатную рекламу.
Но более всего ателье Вагнера пользуется успехом у женщин, у всех - от юных гимназисток, до зрелых матрон. Секрет такой популярности прост, но если вы не обладаете неповторимым шармом этого пошляка, не советую вам пробовать повторять его метод. Во время съемки он делает своим клиенткам такие неприличные комплементы, сопровождая их столь скабрёзными комментариями на предмет их женских прелестей, что, казалось, его физиономия должна пылать от жарких пощечин. Но, не тут-то было! Вместо того чтобы лупить Вагнера по щекам, дамы польщено хихикают, называют его шалуном, душкой, лапочкой и... настоящим мужчиной. О, загадочная женская душа!
Короче, все его отрицательные качества в сумме дают плюс, бывает и такое.
Вот мои друзья, они поймут и поддержат меня.
Я плюхнулся на свободный стул и, оттянув пальцем узел галстука, шумно вздохнул. Очевидно, мой вид был достаточно красноречив, так как Йохан, окинув меня удивлённым взглядом, тут же посигналил трактирщику: "Мюллер, будь добр, чего-нибудь покрепче нашему другу и большую кружку тёмного!".
- Отто, - не удержался от комментария грубиян Вагнер, - выглядишь так, будто тобой вытерли пол в общественном сортире. А рожа, как у провинциального трагика. Разомкни уста и поделись с друзьями своими неприятностями.
Строгов тоже усмехнулся, но в голосе его прозвучало сочувствие: - Погоди, Лео, дай сначала человеку принять хорошую порцию вересковой водки и прийти в себя. Будь сострадателен.
Кац, молча, подвинул мне свою тарелку с надкушенной сарделькой.
Выпив стаканчик вересковой, я с наслаждением закурил и поведал друзьям о событиях сегодняшнего дня. По возможности подробно и объективно. Объективность моя сильная сторона, как вы верно уже успели заметить.
- Да старина, - выслушав мой рассказ, резюмировал мудрый Иеремия Кац, - хождение во власть невозможно без того, чтобы ни вываляться в грязи.
Вагнер ревниво поинтересовался: - Значит, ты скоро будешь членом общественного совета, советником по культуре?
- А что? - запальчиво воскликнул дружище Иохан. - Он этого достоин! Нет в нашем городе другого столь же начитанного и культурного человека.
- Культурного? - Ехидно поинтересовался Вагнер. - Образованщина и культура - это разные вещи. Человек полжизни проторчавший среди полок с пыльными фолиантами, но при этом при этом не знающий как правильно пользоваться столовыми приборами, ковыряющий пальцем в носу.... Да-да старина, Отто, ты извини, но водится за тобой такая привычка. Так вот, если этот человек носит галстук похожий на дохлую рыбу, а подвыпив, поёт песенку "Моя Мими нагнулась, чтоб сорвать цветочек...", - то о какой культуре может идти речь?!
- Старый склочник! - Продолжая защищать меня, воскликнул Роом. - Пойми, культура поведения и культура, как комплекс накопленных человечеством знаний - это разные категории. Отто очень образованный человек. И если он, в дружеском кругу, ведёт себя порой несколько непосредственно...
- Свинья тоже ведёт себя непосредственно!
- Ты хочешь сказать, что мой многоуважаемый друг свинья? - начал привставать с грозным видом Иохан. Строгов остановил его.
- Господа, господа. Будьте благоразумны, к чему пустые ссоры, никто никого не хотел обидеть. Мы уклоняемся от сути рассказа дражайшего Штампа. Лично я могу лишь поздравить нашего товарища с предстоящим назначением. Но меня интересует несколько иное. Я проживаю в Гольдштате не более пяти лет. События, связанные с отцом прибывшего сегодня в наш город барона, дошли до меня в виде слухов, поразительных, ужасающих, но на первый взгляд малоправдоподобных россказней. Буду откровенен, как человек верующий, я отнёсся к этим байкам, как к грубой ереси. Поэтому, прошу вас, друзья, поведайте мне, что за мрачные события вершились в этих славных местах тому двадцать лет назад.
Мы нерешительно переглянулись, над столом повисла тишина. Тема, которой коснулся капитан, в нашем городе была, мягко говоря, непопулярна. Негласное табу. Но, с другой стороны, Семён Семёнович наш друг, и, разумеется, имеет право, на нашу откровенность.
- Видишь ли, Семён... - Раздумчиво начал Роом, Кому как не ему, историку нашего города и рассказывать. - История, которую ты просишь рассказать, ославила наш Гольдштат на весь мир. Но эта не та слава, которой мы могли бы гордиться. Среди добропорядочных горожан не принято вспоминать те странные события. Правда, находятся ещё пустопорожние болтуны, которые ради сиюминутного желания покрасоваться, готовы навертеть вокруг этой позорной истории всяких нелепиц. Но я расскажу тебе всё, как было. Если в чём-то ошибусь, друзья поправят.
- Весь внимание. - Кивнул Строгов.
- Итак. Холодной, дождливой осенью, двадцать лет назад, Гольдштат был взбудоражен странными событиями. Началось всё с того, что на старом городском кладбище кто-то стал раскапывать свежие захоронения и похищать тела усопших. А вскоре свежие (если можно так выразиться) покойники стали пропадать прямо из морга. Дальше больше, из стен медицинского факультета Гольдштатского университета естественных наук (вскоре после повествуемых событий университет был закрыт, а в его помещении открылся музей истории и этнографии, экскурсоводом коего я имею честь состоять) были похищены практические пособия - сосуды с содержащимся в них в спиртовом растворе или формалине мозгом человека, несколько экземпляров. Город полнился самыми нелепыми слухами.
Тогдашний шеф полиции Ридль, организовал усиленное патрулирование улиц, устроил засады на кладбище, в морге и университете. Но всё оказалось тщетно. Задержать никого так и не удалось. Правда, осквернитель могил прекратил свою деятельность, трупы перестали исчезать.
Постепенно горожане начали успокаиваться. Но не тут-то было! Всего через пару месяцев серия ужасных убийств потрясла Гольдштат. А потом ещё пропал всеми уважаемый доктор Вальдман.
В расследовании убийств и поисках пропавшего доктора принимал участие тогда ещё молодой инспектор полиции Йозеф Крог, который установил, что доктора последний раз видели идущим по направлению к замку Франкенштейнов. Инспектор тоже стал наведываться в замок. Осторожно и деликатно (Франкенштейны старинный и влиятельный в наших местах аристократический род), Крог вёл следствие в этом направлении, всё более утверждаясь в мысли, что в замке творятся странные и подозрительные дела. Когда же обнаружилось, что старый знакомый полиции - Игорь, не раз попадавшийся на мелких кражах под покровом ночи регулярно посещает замок, подозрения Крога переросли в уверенность.
Не буду сейчас вдаваться в подробности следствия, о нём подробно писали тогдашние газеты. Зайдите в библиотеку к Отто, и он предоставит вам необходимые подшивки. Скажу лишь, что в результате расследования и обыска проведённого в замке, открылась поистине фантастическая история, в духе средневековых сказок. Вот послушайте.
Генри Франкенштейн, единственный наследник древнего рода. Многосторонне образованный, талантливейший человек, прекрасно разбирающийся в таких науках как физика, химия, биология.... И этот блестящий молодой человек употребил свой ум и талант не на всеобщее благо, а на дело тёмное страшное. Обуяло Генри тщеславие безумное, возомнил он себя чуть ли не Творцу равным. И не заметил, как попал в объятия дьявольские.
Не иначе сам лукавый нашептал сему гордецу идею богопротивную, иначе и не понятно, как подобные мысли могут придти в голову человеку. Оказалось-то что? Оказалось, Генри Франкенштейн взялся сотворить из мёртвой материи материю живую, да не лягуху какую-нибудь, а человека! И взялся за опыты, в ходе которых, из частей мёртвых тел, сотворил он нечто - безобразного монстра и оживил его (!) с помощью электрического тока.
Франкенштейн вступил в контакт с мелким преступником Игорем, поручил ему достать необходимый для опытов материал (как это ни ужасно, для него тела умерших были только расходным материалом), его давний помощник и ассистент Фриц так же был вовлечён в работу. Но Генри не хватало опытного хирурга. Тогда он пригласил в замок известного врача доктора Вальдмана, продемонстрировал ему первичные результаты своих опытов и предложил продолжить работу над созданием Нового человека (как он собирался назвать своё творение), Вальдман увлечённый грандиозностью замысла, согласился и остался в замке. В башне замка Генри соорудил хитроумную машину, с помощью которой, в грозу, используя энергию молний небесных, оживил созданного им и Вальдманом монстра!
Скажу сразу, вместо "нового человека" получился тупой и злобный урод, Генри Франкенштейн пытался обнаружить в созданном им существе человеческие признаки, но безуспешно - его создание было дьявольским отродьем, одержимым тёмными инстинктами. Учёный, отчаявшись, практически утратил власть над своим созданием.
А вот Игорь, со своей порочной натурой, быстро нашёл контакт с монстром. Уж как это у него получилось, не знает никто, но монстр слушался его беспрекословно. Надо сказать, что Игорь принадлежит к тому типу мстительных ничтожеств, которые никогда не забывают и не прощают нанесённые им обиды. Вот он и сообразил использовать своего нового друга для мести. Он стал выпускать по ночам чудовище из замка, указывая тому будущих жертв. Вот тогда-то по Гольдштату и прокатилась волна убийств, поражающих своей звериной жестокостью.
К тому времени Крог установил прямую связь между убийствами и замком Франкенштейна. Были приняты чрезвычайные меры. Помимо полиции, все кто мог держать оружие, устроили облаву на убийцу.
Монстр, убив секретаря Франкенштейна - Фрица и тяжело ранив Вальдмана, бежал в горы, где пытался укрыться на старой мельнице.
Незадолго до гибели, уже предчувствуя неминуемую беду, Франкенштейн отправил жену с маленьким сыном в Америку, где у него был бизнес и дом в Калифорнии. И вовремя, развязка трагедии уже была близка.
Осознав весь ужас содеянного им, и опасаясь новых жертв, Генри попытался уничтожить своё творение, в одиночку поднявшись на мельницу. Но был убит рассвирепевшим чудовищем. Мельница была подожжена и монстр погиб в пламени.
Ну, что ещё добавить.... Вальдман, долго лечился, а затем, покинув город, поселился в его окрестности, сделавшись совершенным отшельником. Игорь был арестован, осуждён, приговорён к повешенью. Но, видно сам дьявол его бережёт, во время казни оборвалась верёвка, на которой вздёрнули этого мерзавца. Повторная казнь запрещена законом, пришлось его отпустить. И теперь он, как постоянное напоминание о тех страшных событиях, бродит по улицам, всеми отверженный и презираемый.
Да.... А вот госпожа баронесса, узнав о гибели мужа, осталась жить с сыном в США. И сегодня барон Вольф фон Франкенштейн, единственный наследник древнего рода, прибыл с супругой и малолетним сыном в наш город и поселился в замке предков.
Таковы факты!
- М-да! - Семён Семёнович Строгов откинулся на спинку стула и покачал головой. - Невероятная история.
- Тем не менее, это правда, - сказал я. - Приходите, Семён, ко мне в библиотеку, я предоставлю вам подборку публикаций на эту тему, убедитесь сами.
- Ладно, простые обыватели, посплетничали и забыли, но как отнёсся к этой истории учёный мир, неужто попросту проигнорировал? - полюбопытствовал Строгов.
- Как бы ни так, - вздохнул я. - Особый раздел в архиве, посвящённый этому делу, отведён комментариям к появившимся в печати публикациям о Гольдштатском чудовище. Большинство отзывов от научных светил сводится к гневному или ироничному отрицанию даже самой возможности подобных опытов. В своих статьях скептически настроенные учёные мужи буквально на пальцах, как дважды два, доказывают, что россказни об оживлении мёртвых не более чем антинаучные выдумки, бессовестно раздутые циничными журналистами вокруг трагической гибели действительно талантливого молодого учёного Генри Франкенштейна. Но это публичная сторона, официальная сторона. А вот в частном порядке некоторые из тех же учёных скептиков присылали письменные запросы нашему бургомистру, в которых, весьма осторожно запрашивали разрешения на доступ в лабораторию покойного барона, в, так сказать, исследовательских целях. Господин мэр переправлял их запросы в службу государственной безопасности, где, надо думать, их любопытство полностью удовлетворялось, так как повторных запросов более не поступало. Конечно, не осталась в стороне и католическая церковь, назвав непозволительной ересью подобные измышления. Видимо газетчики посчитали себе дороже далее муссировать эту тему, публикации о Гольдштатском монстре вскоре прекратились и были благополучно забыты.
- Очень грустная и поучительная история, господа. - Задумчиво покачал головой Семён Семёнович. - Но это всё в прошлом, не так ли? Так почему же всё-таки приезд молодого Франкенштейна, при внешней восторженности официальных лиц города, вызвал такую настороженность простых горожан? Они опасаются, что Вольф пойдёт по стопам отца? Но это же невозможно! Не так ли?
- Скажем так: маловероятно. - Осторожно ответил Роом. - Видите ли, есть сведения, что ещё за полгода до приезда молодой барон прислал бургомистру письмо, в котором интересовался сохранностью личных архивов и дневников отца.
- Но, мне говорили, будто все бумаги Генри Франкенштейна уничтожены во время погрома в замке, устроенного обезумевшей толпой, - возразил Строгов. - Неужели это не так?
- Отто, что скажешь? - кивнул на меня Йохан.
Я поперхнулся глотком пива и вытаращил на Йохана глаза. Старый дурак, кто его за язык тянет. Эта информация строго засекречена. О том, что документы Генри Франкенштейна на самом деле вовсе не исчезли и не уничтожены, знали всего несколько человек в городе. В том числе и я - исключительно по служебной обязанности. Дезинформация об утрате всех личных бумаг покойного барона была инспирирована представителями государственных спецслужб, приезжавших в Гольдштат для расследования трагедии. Всяческие попытки опровергнуть эту официальную версию жёстко пресекались. Столько лет всё было спокойно.... И надо же, этот болван при всех.... Как-то за рюмочкой вересковой, я рассказал Йохану, что архив целехонек и сокрыт в надёжном месте. Как другу рассказал, тет-а-тет. Я же подписку давал о неразглашении! А этот возьми, да брякни. Свистулька!
- Свистулька! Я вскочил и надел шляпу. - Извините, господа, вынужден вас покинуть.
Лео Вагнер перестав жрать, резво вскочил и повис на мне.
- Э, не-е-ет! Так не пойдёт. Это как же получается, а? Архивная крыса, ты что-то об этом знаешь, а нам, своим друзьям, ни слова? Выходит, втайне от остальных, ты доверился только своему школьному дружку Роому. Он же самый тупой из нас, хоть и историк. А ты ему доверился, оставив более достойных своих товарищей в неведенье. Как тебе не стыдно, Отто? Мы как братья, как пальцы одной руки и всегда должны держаться вот так - вместе! Он сунул мне под нос, пахнущий солёной рыбой, кулак. - Понял, нет?
Я попытался вырваться, но подлый Кац подсуетился, блокировав своим пузом путь к отступлению.
Я сел на место под выжидающими взглядами этих болванов. Они не понимают, во что суют нос.
- Извини, Отто, - с невинной миной мягко пробормотал Роом. - Я посчитал, что они тоже вправе знать. Кто знает, что нас ждёт впереди, разве не так?
- Вот видишь, - обняв меня за плечи, наставительно сказал Леопольд, - даже Йохан понимает, как ты был не прав.
Обернувшись к стойке, Вагнер заказал ещё вересковой и пива. Когда заказ принесли, он удовлетворённо кивнул.
- Вот теперь мы готовы тебя выслушать. Давай рассказывай.
Я ещё пытался сопротивляться. Слабо ворохнувшись, промямлил: - Друзья, не могу. Я подписку давал. О неразглашении...
- Нет, ну вы посмотрите на него, какая сволочь! - восхищённо воскликнул Вагнер. - Подписку давал. И это он говорит нам, своим лучшим друзьям. Да как у тебя язык поворачивается говорить такое. Ты имеешь дело с настоящими мужчинами, твоя тайна - наша тайна.
Я сдался даже с некоторым облегчением - друзья всё-таки, забодай их колобок! - Это звучное выражение я перенял у Строгова. Как мне с трудом удалось понять из объяснений Семёна, "колобок" - некое существо, из русского фольклора, вылепленное из теста и ушедшее из-под власти его создателей. Видимо, некий аналог легендарного Голема.
Голем, Галатея, Колобок - у каждого народа в мифологии, так или иначе, присутствует тема человека, стремящегося соперничать с самим Господом. И всегда эта затея кончается плачевно, так как порочна в основе своей.
Оглянувшись по сторонам в опасении посторонних ушей, я склонился над столом и, понизив голос, начал свой рассказ.
Глава пятая
В ночь облавы на чудовище и гибели барона я совершенно не спал. Когда в городе началась паника и стрельба, а по улицам заметались вооружённые люди, я так переволновался, что подскочившее давление буквально взрывало мою бедную голову. Ужасная мигрень, в глазах темно, а пульсирующий гул в ушах мешался с тревожным звоном колоколов, вязко наплывавшим из окна.
Я человек скромный и со стороны может показаться, что я несколько робок, но это не так - в решительные минуты моей жизни я готов на поступок. Превозмогая дурноту, на подкашивающихся ногах, я ворвался на кухню с криком: "Марта! Дай мне большой разделочный нож и благослови на ратный подвиг. Я проткну чудовищу его чёрное сердце!".
Возможно, вид у меня был несколько диковатый, а речь нечленораздельна, так как глупая баба, выкатив глаза, заверещала так, что у меня волосы стали дыбом. Я попытался её успокоить и ещё раз озвучил свои намерения. Наконец она всё поняла, опустила стул, которым загородилась от меня и, уперев руки в бока, веско сказала: " Нет! Никуда я вас не отпущу, господин Отто! В таком состоянии вы действительно кого-нибудь пырнёте. Сейчас я дам вам микстуру, натру виски одеколоном, сидите дома. Я пойду, посмотрю, что творится в городе, а после всё вам подробно расскажу. Заприте дверь и никому не открывайте, пока не услышите мой голос".
Немного поразмыслив, я согласился с её доводами. Марта очень разумная женщина. Но тут меня подкосила страшная мысль, от которой я, покачнувшись, привалится плечом к стене.
"Линда! Моя девочка! Что с ней? Марта, где моя дочь, беззащитная голубка?"
Марта, чуть не силой усадила меня в кресло и приладила на лоб холодный компресс.
"Успокойтесь, господин Штамп. С ней всё в порядке. Она сидит на крыше с вашей подзорной трубой и наблюдает за охотой на монстра. Четверть часа назад она спускалась сюда и сообщила, что несмотря на темноту, по перемещению людей с факелами и фонарями можно судить, что погоня устремилась в горы, перемещаясь в сторону старой мельницы".
Марта подала рюмку с микстурой, плеснув туда немного коньяка, легко подхватила меня, отвела в спальню и уложила в постель. Лекарство подействовало, мне стало лучше. Немного полежав, я поднялся и пошёл к телефону. Сняв трубку, позвонил в полицейский участок. Долгие гудки.... Наконец мне ответили. Я представился и потребовал соединить меня с начальником полиции.
"А! Господин библиотекарь. Так нет никого. С вами говорит уборщик Мартинек. Я один в участке, господа полицейские ушли в горы. Сказали, Мартинек, сиди тут, остаёшься за главного, гы-ы. И ушли в горы".
Я чертыхнулся и повесил трубку. Безобразие!
Стоя у тёмного окна, тревожно вглядываюсь вдаль. Там, за кромкой Гольдштата, расцветало багровое зарево. С крыши спустилась Линда. Пояснила, что это горит мельница. Она была взволнована, глаза её ярко блестели. Во втором часу ночи вернулась Марта, переполненная впечатлениями. Рассказала, что чудовище, прежде чем его загнали на мельницу, убило и покалечило несколько человек. Рассказала и о гибели барона. Как Франкенштейн в одиночку поднялся на мельницу, где засел рассвирепевший монстр. И как монстр сбросил его оттуда, прямо на камни. Больше смельчаков не нашлось, тогда мельницу попросту подожгли и монстр, оглашая окрестности диким рёвом, сгорел в огне пожара.
Марта с Линдой расположились на кухне за чаем и делились впечатлениями о произошедших в городе событиях, а я, выпив коньяку, снова лёг в постель и, наконец, уснул.
Но не тут-то было! Едва я забылся тревожным сном, как меня растолкала Марта. Она была в ночной рубашке с фруктовой маской на лице и в бигудях. Неудивительно, что со сна я принял её за монстра и попытался выброситься в окно.
К счастью Марта удержала меня, так крепко прихватив за ворот пижамы, что я захрипел.
"Что с вами, возьмите себя в руки, Отто Фридрих. Вас к телефону, срочно. Лично господин Бютцер".
Упоминание имени господина бургомистра мгновенно пробудило меня. Шлёпая босыми ногами по полу, я кинулся к телефону.
Бургомистр был краток: мне предписывается немедленно прибыть в замок. За мной выслан автомобиль. Хрипло выдавив "да, господин бургомистр", я положил трубку, и оторопело уставился на часы, на них было три часа пополуночи. Я велел подавать одеваться.
Быстро собравшись, вышел из дома и остановился у порога. Кромешная тьма, ветер, моросящий дождь. Расправив зонт, я стоял и курил, гадая о причинах ночного вызова, когда в конце улицы блеснули автомобильные фары. За мной пришла машина.
Быстро промчавшись по пустынным улицам, добрались до чёрной громады замка. Едва мы въехали через ворота во двор, как я обнаружил, что здесь царит лихорадочное оживление. В свете автомобильных фар сновали люди в полицейских плащах. Кто-то пробежал мимо, невежливо толкнув меня и даже не извинившись. В глубине замка, приглушённые толстыми стенами, послышались звуки выстрелов.
Я стоял, оторопев, не зная куда идти, что делать. У меня над головой распахнулось окно, и чей-то голос прокричал: "Мы взяли его! Мы нашли его в лаборатории, он пытался уйти подземельями, но мы взяли его".
На моё счастье мимо проходил секретарь бургомистра Вальтер Штюм. Заметив меня, он воскликнул: "А, господин библиотекарь! Мы ждём вас. Пойдёмте со мной, я вас провожу".
Надо сказать, что до этой ночи мне не доводилось бывать в замке. Оказавшись под его сводами, я был подавлен мрачной готической атмосферой царившей внутри. За исключением электрического освещения, довольно скудного и проведённого лишь в малую часть жилых помещений, внутри замка мало что изменилось за последние несколько сот лет. Идя по гулким залам, минуя узкие переходы, подымаясь по резным дубовым лестницам, легко было представить, как здесь, лязгая доспехами, прохаживались доблестные предки несчастного барона.
Наконец, секретарь ввёл меня в большое помещение с высокими стрельчатыми окнами и большой электрической люстрой под потолком. В нескольких метрах от пола зал опоясывала деревянная галерея, а все стены были заняты книжными стеллажами. Я, как профессионал, сразу оценил увиденное собрание - богатейшая библиотека!
У обширного стола заваленного бумагами, в удобных кожаных креслах расположились бургомистр и начальник полиции. Увидев меня, бургомистр с зажатой в пальцах дымящейся сигарой приветливо махнул рукой. "Вот и вы, Штамп! Проходите, присаживайтесь. Извините, что вытащил вас из постели. Дело не терпит отлагательства. Надеюсь, вы знаете последние новости: чудовище уничтожено, Франкенштейн погиб. Моим распоряжением на все бумаги барона наложен арест. Сейчас в замке проводится тщательный обыск. Обнаружена тайная лаборатория, где барон проводил свои сатанинские опыты. Задержан злодей Игорь, в последний момент пытавшийся разрушить лабораторное оборудование. Там сейчас работает комиссия из наших университетских светил. А вас мы пригласили затем, чтобы вы помогли разобрать и систематизировать архив Генри Франкенштейна. Так же вам поручается составить каталог книг замковой библиотеки. На какое-то время городскую библиотеку оставите на попечение вашего помощника, а сами засядете здесь. Отберёте из книг все те, которые, по вашему мнению, мог использовать барон для своей работы".
Я обвёл взглядом зал - тысячи томов. У меня заныло сердце.
"Но, господин бургомистр...".
"Никаких "но". Работать будете один. Мы вынуждены предельно ограничить количество людей получивших доступ к архиву, в целях максимальной секретности. Вам, Штамп, мы доверяем. Любые документы, книги, всё, что покажется значимым или просто непонятным, будет отобрано вами, архивировано и переправлено на хранение в закрытый фонд городской библиотеки. Там будет выставлен постоянный полицейский пост, об этом позаботится старший инспектор. А теперь, снимайте плащ, устраивайтесь поудобней, и займитесь тем, что уже удалось обнаружить".
Бургомистр ткнул дымящейся сигарой в сторону бумаг сваленных на столе.
Глава шестая
Я обвёл взглядом своих слушателей и развёл руками: - Вот так я оказался причастен к этой тайне.
- Послушай, Отто, - воскликнул Кац. Глаза его горели любопытством. - Ты хочешь сказать, что все бумаги Генри Франкенштейна по сей день находятся у тебя в библиотеке?
- Да.
- И ты имеешь к ним доступ?
- Да.
- А полицейский пост? Неужели все эти годы там стоит охрана?
- Нет, разумеется. Пост просуществовал чуть больше года, пока шумиха вокруг этого дела не поутихла. Архив Франкенштейна был переправлен в библиотечное хранилище в строжайшей секретности. По официальной версии лабораторные записи барона были уничтожены. Бронированной двери хранилища оказалось достаточно.
- И ты все эти годы мог спокойно изучать бумаги покойного барона? - не унимался Иеремия.
- А что их изучать? То, что в его записях доступно для свободного прочтения, по мнению учёных мужей из университетской комиссии, не представляет особого интереса. А вот дневники, рабочие записи оказались шифрованными. Тетради заполнены беспорядочно чередующимися буквами. Попытки дешифровки применялись. Один из университетских мэтров, математик, увлекался на досуге изучением криптографии, так вот он установил, что шифр не имеет какой-либо сложной методологии, а основан на простом, но очень надёжном ключе - книге, или каком-то другом предмете.
- Что значит "другом предмете"? - удивился Иеремия. - Как это понимать?
- Не знаю. Так сказал тот учёный тип.
- Ну, допустим. И что тут сложного? Конечно, потребуется потратить некоторое время, но никаких особых навыков не требует. И никто не удосужился сесть и расшифровать эти записи? Уму непостижимо!
- Ишь ты, прыткий какой - усмехнулся я. - А про ключ забыл?