Элтон Бен : другие произведения.

Звездная смерть

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ben Elton "DEAD FAMOUS" (издан Иностранкой в некачественном переводе под назв. "Смерть за стеклом")

Бен Элтон

Звёздная смерть

Спасибо:

в Британии:

Анне, Дэррену, Мел, Николя, Нику, Клер, Крэйгу, Кэролайн, Саде, Тому и Эндрю

и

Амме, Баббл, Брайану, Джошу, Дину, Нариндер, Пенни, Полу, Стюарту, Хелен и Элизабет;

и в Австралии:

Аните, Бену, Блэру, Гордону, Джемме, Джонни, Кристине, Лизе, Питеру, Рэйчел, Саре-Мари, Тодду, Шарне и Энди,

без которых этот роман не был бы написан.

  
  
   Дэвид. Род занятий: актёр. Знак зодиака: Овен.
  
   Джаз. Род занятий: повар-стажёр. Знак зодиака: Лев (острие Рака).
  
   Келли. Род занятий: консультант по продажам. Знак зодиака: Весы.
  
   Салли. Род занятий: вышибала. Знак зодиака: Овен.
  
   Гэрри. Род занятий: водитель фургона. Знак зодиака: Рак.
  
   Луна. Род занятий: цирковая артистка на трапеции, временами стриптизёрша. Знак зодиака: Козерог.
  
   Хеймиш. Род занятий: ординатор. Знак зодиака: Лев.
  
   Уоггл. Род занятий: анархист. Знак зодиака: утверждает, что все двенадцать.
  
   Лэйла. Род занятий: модельерша, розничный оператор. Знак зодиака: Скорпион.
  
   Дервла. Род занятий: психотравматолог. Знак зодиака: Телец.
  
   Убийство состоялось на день двадцать седьмой пребывания в доме.
  

Голосование

  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 9.15
  
   -- Телеведущим, телеведущим, телеведущим, телеведущим, машинистом.
   Сержант Хупер поднял голову.
   -- Машинистом?
   -- Прошу прощения, ошибся. Телеведущим.
   Главный инспектор Коулридж бросил толстую папку с характеристиками подозреваемых на стол и снова сосредоточился на большом телеэкране, недавно установленном в углу следственного кабинета. Уже два часа он в произвольном порядке просматривал кассеты.
   Гэрри развалился на зелёной кушетке. Видеомагнитофон стоял на паузе, и поэтому Гэрри не двигался. Но если бы кассета крутилась, изображение было бы практически таким же, поскольку Гэрри находился в своей обычной позе: ноги широко расставлены, мускулы поигрывают, левая рука лениво поглаживает яички.
   Над его правой лодыжкой парил размытый синий орёл. Коулридж ненавидел этого орла. Какого чёрта этот безграмотный наглец возомнил, что имеет что-то общее с орлом? Он нажал на воспроизведение, и Гэрри заговорил.
   -- Типичная команда английской Премьер-лиги состоит из десяти идиотов и одной здоровенной гориллы, которая тусуется на переднем плане, обычно чёрной.
   Коулридж изо всех сил старался проявить интерес. Его мысли уже были где-то далеко. Сколько же они могут нести чушь? Конечно, все иногда несут чушь, но для большинства людей это просто бездумная болтовня; эти же плели её постоянно. Более того, их чушь была уликой. Он был обязан её слушать.
   -- ...Десяти идиотам надо только всё время пасовать горилле в надежде, что он не получит штрафных баллов и умудрится забить мяч.
   Эти блестящие наблюдения уже слышал весь мир: они были отобраны для трансляции, сотрудники компании "Подгляделки" были в восторге. Слова "чёрный" и "горилла" в одном предложении -- потрясающий ход для реалити-ТВ.
   -- "Смело, вызывающе и дерзко", -- пробормотал Коулридж себе под нос.
   Он цитировал газетную статью, которая обнаружилась в коробке от видеокассеты. Все записи "Домашнего ареста" были снабжены соответствующими вырезками из прессы. Медиа-отдел "Подгляделок" нельзя было упрекнуть в невнимательности. Просили архив -- вот вам, пожалуйста.
   Прочитанная Коулриджем статья описывала Джеральдину Хеннесси, прославленную продюсершу "Домашнего ареста".
   -- Мы не "Би-би-си", -- говорилось в цитате Джеральдины, известной прессе под именем Джигитки Джеральдины. -- Мы -- СВД: Смелые, Вызывающие, Дерзкие, и позволить миру увидеть Гэрри во всей его расистской непосредственности -- это и есть смело, вызывающе и дерзко.
   Коулридж вздохнул. Вызывающе? Дерзко? Что за амбиции у взрослой женщины? Он переключил внимание на парня, сидящего напротив Гэрри на оранжевой кушетке: вот он, ослепительный Джейсон по кличке Джаз, самый крутой, самый модный, полный напыщенной самоуверенности, с неизменной улыбкой, которая, впрочем, иногда сменялась насмешливой гримасой -- например, в данный момент.
   -- Именно так, приятель, -- продолжал Гэрри, -- ни умения, ни изящества, ни подготовки. Вся наша народная игра построена на стратегии везения.
   Он снова поиграл гениталиями, ясно видными под ярко-зелёными атласными шортами. Камера придвинулась ближе. В "Подгляделках" явно любили гениталии; вероятно, это считалось СВД.
   -- Джаз, ты только не думай ничего такого из-за того, шо я сказал "чёрный мужик", -- добавил Гэрри. -- По правде, щас большинство бьющих в Лиге -- чёрные.
   Джаз вперился в Гэрри взглядом, который явно казался ему загадочным и устрашающим. У Джаза тело было ещё лучше, чем у Гэрри, и он тоже постоянно держал мускулы в напряжении. Они прямо-таки перекатывались у него по рукам, когда он лениво поигрывал толстой золотой цепочкой, тяжело ниспадавшей на его прекрасную гладкую грудь.
   -- Горилла.
   -- Чего?
   -- Ты сказал не "мужик", а "горилла".
   -- Да? Не, ну я просто в смысле, шо гориллы большие и сильные. Как вы, чёрные.
   На кухне Лэйла, светловолосая хипушка (в глубине души -- модель), с отвращением отбросила назад изумительные бисерные косички. Инспектор Коулридж мог видеть, как она с отвращением отбросила назад свои прекрасные волосы, потому что проигрываемая запись внезапно переключилась на неё. "Подгляделки" никак не могли упустить столь высокомерную ухмылочку напыщенной девчонки. Коулридж всё больше утверждался в мысли, что редакционная позиция "Подгляделок" была чётко направлена против интеллектуальной претенциозности.
   -- Мы считаем себя Народными Подгляделками, -- цитировались в статье слова Джеральдины. А ещё она явно считала Лэйлу самодовольной заносчивой сучкой, лишённой чувства юмора, поскольку именно так та преподносилась на экране.
   Коулридж проклял телевизор. Он смотрел на Джаза, он хотел смотреть на Джаза, но одним из основных недостатков следствия было то, что он мог смотреть лишь на то, что "Подгляделки" сочли когда-то интересным, а задачи инспектора Коулриджа и "Подгляделок" кардинально различались. "Подгляделки" старались делать то, что они называли "классным ТВ". Коулридж пытался поймать убийцу.
   Теперь камера снова вернулась к Гэрри и его яичкам.
   Коулридж не думал, что убийца -- Гэрри. Он знал Гэрри, он забирал по двадцать таких Гэрри каждые выходные на протяжении своей долгой полицейской карьеры. Все они были одинаковы: громкие, самодовольные, нахальные. Коулридж вспомнил, как Гэрри выглядел два дня назад, сразу после убийства, когда их разделял лишь полицейский магнитофон. Тогда Гэрри не казался нахальным -- он казался напуганным.
   Но Коулридж знал таких Гэрри. Они затевали драки, но никого не убивали -- разве что им очень не везло, когда они пьяными вели машину. Коулриджу, конечно же, не нравился этот напыщенный, накачанный, татуированный кокни, но он не видел в нём никакого зла. Он не думал, что такой человек сможет подкрасться к другому человеку, воткнуть кухонный нож тому в шею, выдернуть и вонзить его глубоко в череп.
   Коулридж не думал, что Гэрри способен на что-то подобное. Но опять же, ему случалось ошибаться, не раз и не два.
   Страна тоже не думала, что убийца -- Гэрри. Он был одним из самых популярных. До того, как игра превратилась в настоящий детектив, бульварная пресса предсказывала победу именно Громиле Гэззеру, а когда в средствах массовой информации делались догадки по поводу личности убийцы, он редко занимал первую строчку списка.
   Коулридж улыбнулся себе под нос грустной, слегка презрительной улыбкой. Последнее время он иначе и не улыбался. Страна не знала настоящего Гэззера. Конечно, страна считала иначе. Но им преподносились только его лучшие моменты, его весёлые остроты, его поразительная способность подмечать малейшие, как ему казалось, проявления снобизма или выпендрёжа; опять же, он безжалостно и с удовольствием изводил надменную зазнайку Лэйлу. А ещё однажды из-под его шортов смело мелькнул толстый кончик его члена. Эта картинка немедленно перенеслась на футболки, продаваемые на рынке Камден-Лок.
   -- Циклоп! Место! -- прокричал тогда Гэрри, будто обращался к собаке, и тут же прибрал непристойную часть тела с глаз долой. -- Извиняюсь, девчата, просто я это, никогда не ношу трусняков. От них все любовные причиндалы потеют.
   Вот и всё, что знала о Гэрри страна: зрители видели только небольшие отрывки, в которых перед ними представал честный, прямолинейный, здравомыслящий мужлан, и в целом за это его и любили.
   На экране Гэрри, как и видео-редактор, делавший данную кассету, заметил сомнительную реакцию Лэйлы на поучительные рассуждения о расовых характеристиках и, чуя снобизм и выпендрёж, решил действовать настойчивее.
   -- Не, правда! -- запротестовал он, смеясь над стеснительностью Лэйлы. -- Я знаю, шо, по идее, вслух этого говорить нельзя, но вся эта блядская политкорректность -- хуйня. Это комплимент Джазу. Чёрные быстрее и сильнее, это стопроцентный факт. Возьми хоть бокс, или Олимпийские игры. Ёб твою, да белым надо медаль дать, шо они вообще не ссут соревноваться! А с тёлками ещё хуже. Видели, как чёрные тёлочки бегают? Штук шесть, бля, чёрных амазонок стаей прорываются через финишную ленту, а десять минут спустя появляется пара костлявых дурочек с Глазго.
   Смело сказано: смело, вызывающе и дерзко.
   -- Да, но всё из-за того... -- запинаясь, сказала Лэйла, понимая, что должна дать отпор таким возмутительным настроениям.
   -- Ну, из-за чего, бля?
   -- Ну... из-за того, что чёрным приходится идти в спорт, ведь общество лишило их других возможностей. Вот почему они диспропорционально представлены в физкультурных соревнованиях.
   Тут к разговору подключился Джаз, но вовсе не для того, чтобы поддержать Лэйлу:
   -- То есть ты хочешь сказать, да, что на самом деле белые вообще-то побеждали бы нас, черномазых, в беге, и боксе и так далее, если б у них только нашлось время, а то они все идут в доктора да премьер-министры? Так что ли, Лэйль?
   -- Нет!
   -- Сама ты расистка припезденная, слушать тошно!
   Было похоже, что Лэйла сейчас расплачется. Гэрри и Джаз дружно хохотали. Неудивительно, что страна предпочитала ей эту парочку. Огромное количество телезрителей видели в Гэрри и Джазе своих представителей в доме. Весёлые, приземлённые ребята без понтов. Прикольные пацаны, крутые чуваки. Но что бы сказали телезрители, подумал Коулридж, если бы им пришлось терпеть их круглые сутки? Как терпели остальные заключённые? Изо дня в день, неделю за неделей находится под прицелом их бесстыдного нахальства. У кого бы хватило терпения? Как сильно можно проникнуться к ним тайной ненавистью? Достаточно ли, чтобы заставить хотя бы одного из них защищаться? Достаточно ли, чтобы подтолкнуть к убийству?
   Но люди не убивают друг друга только оттого, что испытывают раздражение, так ведь? А вот и не так. Опыт Коулриджа подсказывал, что ещё и как убивают. Раздражение -- самый распространённый мотив. Мелкие человеческие ссоры внезапно и случайно приобретали смертельные размеры. Сколько раз Коулриджу доводилось сидеть напротив какого-нибудь обезумевшего члена семьи, пытавшегося осмыслить преступление, совершённое на почве раздражения?
   "Я не могла больше терпеть этого. Я просто сорвалась".
   "Она меня довела".
   Убийства по большей мере происходили в домашней обстановке, среди хорошо знакомых людей. Что ж, более домашнюю обстановку, чем в "Домашнем аресте" и представить сложно, а к моменту совершения убийства обитатели прекрасно знали друг друга -- или, во всяком случае, знали о видимых сторонах друг друга, что одно и то же. Эти люди практически ничего не делали кроме того, что круглыми сутками обсуждали друг друга.
   Возможно, один из них действительно настолько надоел кому-то, что его просто убили?
   Но они все были надоедливыми. Во всяком случае, с точки зрения Коулриджа. Все до одного -- эти их подтянутые животики и голые попки, бицепсы и трицепсы, татуировки и колечки в сосках, общее увлечение знаками зодиака, бесконечные обнимки-обжимки, а в первую очередь, полное отсутствие настоящего интереса хотя бы к одному-единственному явлению, не связанному с ними напрямую.
   Инспектор Коулридж с радостью поубивал бы их всех.
   -- Всё дело в том, что вы сноб, сэр, -- сказал сержант Хупер, который видел, как Коулридж смотрит видео и проследил ход его мыслей настолько точно, как если бы у инспектора была стеклянная голова. -- С чего вдруг кто-то захочет в наше время быть машинистом? Собственно говоря, и машинистов-то никаких уже нет, там просто один мужик, который нажимает на кнопку "пуск" и время от времени устраивает забастовки. Не особенно высокое призвание, правда? Я б лучше был телеведущим. Честно говоря, я б лучше был телеведущим, чем ментом.
   -- Не отрывайтесь от работы, Хупер, -- сказал Коулридж.
   Коулридж знал, что все они смеялись над ним. Смеялись, потому что считали его старомодным. Старомодным -- потому что он не увлекался ни знаменитостями, ни астрологией. Неужели кроме него в мире не осталось людей, интересующихся чем-то помимо астрологии и знаменитостей? Например, книгами или поездами? Господи, да ему и было-то всего пятьдесят четыре, но для большинства своих офицеров он выглядел лет на двести. Он казался им таким странным. Он был членом Общества любителей книги, добровольно помогал церкви, никогда не забывал посетить какой-нибудь военный мемориал в День перемирия, а также выращивал растения из семян вместо того, чтобы покупать готовые в садоводческом центре.
   То, что именно Коулриджу выпало смотреть все доступные записи "Домашнего ареста", -- сидеть и смотреть, как компания безмозглых ребят чуть старше двадцати живёт вместе в каком-то доме под постоянным видеонаблюдением, -- было настоящей иронией судьбы. Можно было с уверенностью сказать, что в истории телевидения не нашлось бы программы, которую Коулриджу хотелось смотреть меньше, чем "Домашний арест".
   Коулридж сжал ручку фарфоровой кружки, на использовании которой он настаивал, несмотря на то, что её приходилось мыть.
   -- Когда мне понадобится ваше мнение, Хупер, о машинистах или, если уж на то пошло, о чём-либо вообще, я сам вас спрошу.
   -- И я всегда буду рад ответить, сэр.
   Коулридж знал, что сержант прав. Разве можно винить нынешнюю молодёжь в отсутствии устремлений? Раньше, мечтая стать машинистами, мальчишки хотели стать хозяевами огромной машины. Потрясающего шипящего, чадящего, рычащего живого зверя, металлического чудища, которое требовало сноровки и смелости в обращении, уважения и понимания в работе с ним. Само собой, сегодняшние технологии столь сложны, что никто в них не разбирается, кроме Билла Гейтса и Стивена Хокинга. Человечество просто не шарит, как сказал бы сержант Хупер. Неудивительно, что все молодые люди хотят выступать на телевидении. А что ещё делать? Он устало посмотрел на громадные стопки видеокассет и компьютерных дисков, занимавших чуть ли не всю комнату.
   -- Что ж, давайте начнём с начала? Возьмёмся за дело по порядку. -- Он взял кассету с наклейкой "Первый эфирный монтаж" и вставил её в видеомагнитофон.
  

*

   Один дом. Десять участников. Тридцать камер. Сорок микрофонов. Уцелеет единственный.
   Слова впечатывались в экран, как кулак, бьющий в лицо.
   Злобная, неистовая рок-музыка сопровождала пост-панковскую графику и зернистые картинки.
   Вращающаяся камера видеонаблюдения.
   Забор из колючей проволоки.
   Ощерившаяся сторожевая собака.
   Девушка, стоящая спиной к камере и снимающая лифчик.
   Крупное изображение рта, искажённого криком ярости.
   Опять гитарный шум. Опять рваная графика.
   Ни у кого из зрителей не возникло бы сомнения, что это -- модная программа для самых модных. Смысл был ясен: скучные люди пусть пойдут поищут других развлечений, но если ты молод, крут и готов ко всему -- это твоя программа.
   Девять недель. Отмазок нет. Выхода нет.
   Домашний арест.
   Прощальный визг тяжёлой, расстроенной гитары, и титры закончились. В последний раз в доме "Подгляделок" царило спокойствие. Дом был большим, светлым и гостеприимным на вид, с широкой гостиной, вымощенной плиткой, приятными общими спальнями, нержавеющими ваннами, душевыми и бассейном во дворе.
   Входная дверь открылась, и в дом вошли десятеро молодых людей, которые тут же разбрелись по большой открытой гостиной открытой планировки. Десять молодых людей, которые, как заверили всю страну предварительные публикации, никогда раньше не встречались.
   Они кричали, визжали, обнимались и повторяли помногу раз "Клёво!". Некоторые отправились в спальни и прыгали на кроватях, другие подтягивались на дверных рамах, пару человек отошли в сторону и просто смотрели, но все явно придерживались того мнения, что началось главное приключение всей жизни, и команда подобралась самая что ни на есть клёвая.
   Удостоверив, что телезрители находятся в обществе развесёлой компании, камера начала представлять участников по отдельности. Первым был выбран невероятно красивый молодой человек с кроткими щенячьими глазами, мальчишескими чертами лица и волосами до плеч. На нём был длинный чёрный плащ, а в руках он держал гитару. На его лице пропечатались буквы, сделанные из кирпичей, как тюремные стены.
   Дэвид. Род занятий: актёр. Знак зодиака: Овен.

*

   -- Констебль, будьте добры, нажмите на паузу.
   Изображение застыло, и собравшиеся офицеры принялись изучать симпатичное лицо на экране, обезображенное резкой графикой.
   -- Род занятий: актёр, -- сказал Коулридж. -- Где и когда он работал в последний раз?
   Триша, молоденькая констебль-детектив, которая только что развесила фотографии семи подозреваемых, раскрыла досье Дэвида.
   -- В пантомиме, играл Прелестного Принца. Это было на позапрошлое Рождество.
   -- Два года назад? То есть это вряд ли можно назвать родом занятий, так?
   -- Гэззер так и говорит, дальше в программе, сэр, -- вставил Хупер. -- Дэвид очень парится по этому поводу.
   -- Парится?
   -- Раздражается.
   -- Спасибо, сержант. Нам будет значительно проще работать, если в этой комнате все будут говорить на одном языке. А есть какие-нибудь доказательства того, что этот парень действительно умеет играть?
   -- О да, сэр, -- сказала Триша. -- Он очень неплохо начинал, закончил Королевскую академию театрального искусства и первое время довольно много работал, но последние годы ему не везло.
   Коулридж внимательно посмотрел на застывшее на экране лицо Дэвида.
   -- Да, это для него серьёзное понижение уровня, а? Не могу поверить, что он мечтал сниматься в "Домашнем аресте", когда поступал в театральный колледж.
   -- Да, действительно похоже на акт отчаяния, правда?
   Коулридж снова взглянул на Дэвида. Лицо мелькало и подскакивало, потому что полицейский видеомагнитофон был стар и потрёпан и не любил пауз. Рот Дэвида был слегка приоткрыт в улыбке, и создавалось такое впечатление, что он пытается укусить воздух.
   -- А за счёт чего он живёт, с его интереснейшим родом занятий?
   -- Ну, я тоже об этом думал, сэр, -- сказал Хупер, -- и должен признаться, вопрос немного туманный. Он не зарегистрирован на бирже труда, но, похоже, неплохо зарабатывает -- у него хорошая квартира, приличная одежда и так далее. Он сказал "Подгляделкам", что ему помогают родители.
   -- Покопайся, ладно? Если он в долгах, или ворует, или торгует наркотиками, а кто-то в доме узнал об этом... Что ж, тут может что-то быть, какой-то намёк на мотив... -- Но в голосе Коулриджа звучало сомнение.
   -- Телевизионщики знали бы об этом, разве нет, сэр? В смысле, если бы кто-то из обитателей узнал бы о нём что-то такое? Они же всё слышат? -- спросила Триша.
   -- Не совсем всё, -- ответил Хупер, слывший фанатом реалити-ТВ. -- Они видят всё, но не всё слышат -- большую часть, но не всё. Иногда, когда заключённые говорят шёпотом, трудно разобрать слова, а время от времени они снимают микрофоны, и приходится напоминать, чтобы их нацепили обратно. А иногда постукивают по ним во время разговора. Это участники в первой части додумались. Помните Злобного Вилли? Чувака, которого выперли за попытку подтасовать голоса? Он был большим любителем этого дела.
   -- Что ж, надо повнимательнее к ним присматриваться, правда? -- сказала Триша. -- Постукивание по микрофону -- вот уж хитрость так хитрость.
   -- К сожалению, большинство моментов, где невозможно разобрать слова, не сохранялись на дисках, потому что их бесполезно транслировать.
   -- Ну что ж, -- сказал Коулридж. -- Как говорила моя мама -- а кому легко? Следующего, пожалуйста. Поехали.

*

   -- Ни фига себе, народ! Бассейн!
   Джаз открыл двери во двор и обернулся, чтобы сообщить о своей находке. В его симпатичное молодое лицо впечатались кирпичи:
   Джаз. Род занятий: повар-стажёр. Знак зодиака: Лев (острие Рака).
   -- Тут круче, чем на Ибице! -- Он исполнил короткий кислотный танец на краю бассейна, довольно похоже изображая драм-энд-бэйсовый ритм. -- Да! Бум! Ч-ч-бум! Ч-ч-бум! Ч-ч-БУМ!
   К Джазу присоединилась одна из девушек. Она была довольно мила, со счастливым смеющимся личиком и драгоценным камешком в ноздре.
   Келли. Род занятий: консультант по продажам. Знак зодиака: Весы.
   -- Клёво! -- закричала Келли.
   -- Ч-ч-бум! -- ответил Джаз.
   Келли принялась подпрыгивать на месте, хлопая в ладоши от возбуждения.
   -- Клёво! Прикольно! Просто супер! -- прокричала она и, сбросив мешковатые брюки, прыгнула в бассейн.

*

   -- Консультант по продажам? -- переспросил Коулридж. -- Что это значит?
   -- Продавщица, -- сказал Хупер. -- Девушка из универмага.
   Коулридж уставился на подрагивающее изображение Келли.
   -- Вы видели, в каких она штанах? У неё торчат ягодицы.
   -- У меня есть точно такие же, -- заметила Триша.
   -- Что ж, говоря откровенно, Триша, я удивлён. У неё сверху выглядывает бельё.
   -- Так и должно быть, сэр.
   -- Серьёзно?
   -- Да, сэр -- незачем платить за стринги от КК, если их никто не видит, правда?
   Коулридж не спросил, как расшифровывается "КК". Он не поддавался на такие очевидные уловки.
   -- Какая у этой девушки должна быть самооценка, если она хвастается своим нижним бельём?
   Коулриджу казалось, что он единственный человек в мире, который испытывает столь острую оторванность от современной культуры. Или, может, не единственный? Может быть, есть ещё такие люди, ведущие тайную жизнь, прячась в тени и опасаясь раскрыть рот, чтобы не быть обнаруженными. Люди, которые не понимают даже нынешней рекламы, не говоря уж о передачах.
   На экране Келли вынырнула из воды, и одна из её грудей на мгновение выскочила из мокрого купальника. Когда она появилась на поверхности снова, грудь уже была прикрыта.
   -- О Боже! -- закричала Келли. -- На мне микрофон. "Подгляделки" убьют меня.
   -- Тут она ошиблась, -- заметил Хупер. -- Знаменитая сиська Келли. Я её хорошо помню. Несомненно, это стоило микрофона. Они использовали её в роликах, такую туманную и в замедленном действии, получилось бесстыдно и очень мило. И в газетах тоже писали -- "Домашний А-БЮСТ!". Я ещё смеялся.
   -- Мы можем продолжить, пожалуйста? -- раздражённо спросил Коулридж.
   Хупер закусил губу. Он нажал воспроизведение, и на экране показалась татуированная девушка с ирокезом.
   Салли. Род занятий: вышибала. Знак зодиака: Овен.
   -- Надо было написать: "Род занятий: лесбиянка по разнарядке", -- сказала Триша. -- Она гомосексуалистка. У них обязательно должен быть один гей или лесба, по-моему это требования Комиссии по стандартам телевещания.
   Коулридж хотел было возмутиться словом "лесба", но вдруг подумал, что, может, так теперь официально принято говорить. Язык нынче меняется с такой скоростью! Вместо этого он спросил:
   -- Как вы думаете, эти татуировки что-нибудь значат?
   -- Ага, они значат "не подходи, я реально злобная сука", -- сказал Хупер.
   -- По-моему, это маорийские татушки, -- сказала Триша. -- Во всяком случае, очень похоже.
   Руки Салли были полностью покрыты татуировками; от запястий до плеч не было видно ни кусочка кожи. Большие толстые полосы сине-чёрного цвета змеились и струились по всему её телу.
   -- Знаете, в Интернете она подозреваемая номер один, -- сказал Хупер, добавив: -- Сил бы у неё хватило. Только посмотрите на эти мускулы.
   -- Нож был очень острым, -- резко сказал Коулридж. -- У любого из участников хватило бы силы проткнуть им череп, если бы этот череп вызывал у них достаточно сильное отвращение. И не могли бы вы держать комментарии из Интернета при себе? Тот факт, что в мире живут миллионы скучающих идиотов, которым делать больше нечего, кроме как рассылать всякие бредни посредством телефонных линий, не имеет ни малейшего касательства к данному расследованию.
   В комнате для расследований воцарилось недолгое молчание. Коулридж так беззастенчиво играл роль школьного учителя, что было даже непонятно, как на это реагировать.
   -- А что там насчёт её работы вышибалой? -- спросил Коулридж, снова возвращаясь к обсуждению Салли. -- Что-нибудь известно?
   -- Ей случалось сиживать в обезьяннике в Сохо, -- сказала Триция, листая досье Салли. -- Она разбила пару голов, но только в целях самозащиты.
   -- Наверное, мать очень гордится ей.
   -- А ещё она затеяла небольшую драку на прошлогоднем гей-параде. Накинулась на двух придурков, которые выкрикивали оскорбления.
   -- Почему эти люди считают нужным выставлять напоказ свои постельные предпочтения?
   -- Ну, если б они не говорили об этом, сэр, вы бы об этом и не знали, так ведь?
   -- Но почему я должен об этом знать?
   -- Потому что иначе вы бы решили, что они натуралы.
   -- Если под этим словом вы подразумеваете "гетеросексуалы", то я не решил бы ничего подобного, констебль. Я вообще не стал бы об этом думать.
   Но Триша знала, что Коулридж лукавит. Триша была уверена, что Коулридж считает её гетеросексуалкой. Ему бы и в голову не пришло думать иначе. Как ей хотелось поразить всю его сущность и доказать свою правоту, заявив, что она целиком и полностью лесбиянка, как и девушка на экране. "Вообще-то, сэр, все мои любовницы -- женщины, и мне особенно нравится, когда они трахают меня пристежным фаллоимитатором".
   Он был бы в шоке. Он-то считал её такой милой девушкой.
   Но Триша ничего не сказала. Она решила промолчать. Именно за это она уважала женщин вроде Салли, какими бы неприятными и неуклюжими они ни были. Они-то никогда не молчали. Они заставляли таких, как Коулридж, задуматься.
   -- Давайте дальше, -- сказал Коулридж.

*

   -- Клёвые сисоны, подруга! -- закричала Салли вылезающей из бассейна Келли.
   Следующим из дома появился Гэрри, мускулистый и бритоголовый. Увидев мокрую Келли, чьё прекрасное молоденькое тело было выразительно обтянуто скудным купальником, он опустился на колени, будто сражённый её красотой.
   -- Спасибо, Господи! -- прокричал он, обращаясь к небесам. -- Спасибо, что не забываешь о нас, мужиках! Нам нравится!
   Гэрри. Род занятий: водитель фургона. Знак зодиака: Рак.
   -- И о тёлках! -- откликнулась Салли. -- Откуда ты знаешь, может, она из нашей команды.
   -- Так ты что, лесба? -- заинтересованно спросил Гэрри, оборачиваясь в её сторону.
   -- Ага! -- сказала Салли, указывая на свою жилетку, где красовалась надпись: "Люблю сучек".
   -- А, так вот что это значит! А я думал, это значит, ты фанатка китайской кухни! -- Гэрри расхохотался собственной шутке, которая вечером того же дня вызвала небольшой скандал, поскольку была сочтена крайне смелой, вызывающей и дерзкой.
   В доме лысая женщина в леопардовой мини-юбке исследовала гостиную.
   -- Чуваки, зацените! Тут есть корзинка с подарками! Круто!
   Луна. Род занятий: цирковая артистка на трапеции, временами стриптизёрша. Знак зодиака: Козерог.
   -- Сигареты, шоколадки, шампанское! Круто!
   -- Налетай! -- заорал Гэрри из дверного проёма.
   Остальные быстро собрались вокруг корзинки, и четыре бутылки шампанского от "Сейнсбериз" были немедленно открыты. Все поплюхались на кушетки (оранжевую, зелёную и фиолетовую), где им предстояло провести ещё много-много дней.
   -- Так, раз уж у нас тут расслабон и полный чилл-аут, я вам сразу скажу, -- закричала Луна с преувеличенным манчестерским акцентом, -- потому что, по большому счёту, вы и сами всё узнаете. Во-первых, я выиграю эту ебучую игру, ясно, блядь? Так что, чувачки, можете не париться! Ясно? -- Эта бравада была встречена одобрительными возгласами.
   -- Во-вторых, я занималась лэп-дэнсингом, ясно? Я брала деньги со старых гондонов за то, что они смотрели на мои прелести, гордиться тут нечем, но по большому счёту у меня это ахуенно получалось, ясно?
   Это вызвало ещё один шквал одобрительных возгласов и выкриков "Молодчина!".
   -- А в-третьих, я сделала себе операцию на сиськах, ясно? Я была пиздец как недовольна своим предыдущим имиджем, и мои новые сиськи помогли мне повысить самооценку, ясно? А по большому счёту, это самое главное, так? Откровенно говоря, по большому счёту мне кажется, что именно такие сиськи у меня и должны быть.
   -- Дай тока посмотреть, красотка, и я тебе скажу, права ты или нет! -- закричал Гэззер.
   -- Потише, кобель! -- завизжала Луна, наслаждаясь всеобщим вниманием. -- Полегче на поворотах. Нам тут торчать целых, блядь, девять недель, нельзя ж всё так сразу. О Боже, но что я такое сказала? Ужас. Моя мамаша не в курсе, что я была стриптизёршей, она думает, я вся такая порядочная, типа. Пардон, ма!
   -- Я ничего не имею против косметической хирургии, -- заметил Джаз. -- Я вот не жалею, что укоротил себе хер, а то он у меня аж из штанов торчал!
   Обитатели дома смеялись, визжали и кричали "Клёво!", но некоторые смеялись громче остальных. Тихого вида девушка с угольно-чёрными волосами и зелёными глазами лишь улыбалась. Рядом с ней сидел парень довольно обычного вида, одетый просто, но со вкусом.
   Хеймиш. Род занятий: младший врач. Знак зодиака: Лев.

*

   -- Какой-то у него не очень счастливый вид, -- заметил Коулридж, вглядываясь в симпатичное лицо Хеймиша, на котором застыло довольно угрюмое выражение.
   -- Он придумывает, как победить, -- сказал Хупер. -- У него с самого начала была стратегия. Не высовывайся, не обращай на себя внимания, такой у него девиз. "Голосуют только за самых заметных". Он каждый вечер заходил в исповедальню и повторял это. Игра очень сложная, -- продолжал Хупер. -- Они должны по-разному вести себя с обитателями и с публикой. Нужно быть достаточно ненавязчивым, чтоб за тебя не проголосовали, но и достаточно интересным, чтоб если за тебя всё же проголосуют, тебя не выселили. Думаю, именно поэтому народу так нравится эта программа. Это настоящее психологическое исследование. Как человеческий зоопарк.
   -- Неужели? -- съязвил Коулридж. -- В таком случае любопытно было бы узнать, почему же продюсеры никогда не упускают возможности транслировать разговоры о сексе или показать чью-нибудь грудь.
   -- Ну, ведь груди -- это тоже очень интересно, разве нет, сэр? Люди любят на них смотреть. Я, во всяком случае, люблю. И кроме того, когда люди ходят в настоящий зоопарк, на что им больше всего нравится смотреть? На обезьяньи задницы, вот на что.
   -- Не говорите глупостей.
   -- Я вовсе не говорю глупостей, сэр. Если бы у вас был выбор -- наблюдать, как слоны пьют чай, или как они трахаются, что бы вы выбрали? Людям интересен секс. Вы не можете этого отрицать.
   -- Мне кажется, мы отвлеклись.
   -- Разве, сэр? -- сказала Триша, рассматривая лицо Хеймиша на экране. -- Я так не думаю. Этот дом звенел от сексуального напряжения, что не может не иметь значения, правда? Например, посмотрите, на кого уставился Хеймиш.
   -- Это невозможно определить.
   -- Это видно, когда камера отъезжает, в следующем кадре.
   Триша запустила древний видик, и, действительно, на экране возникло изображение хохочущей подвыпившей компании, развалившейся на кушетках.
   -- Сейчас он смотрит на Келли, сэр, а потом переводит взгляд на Лэйлу. Он присматривается к ним. Психолог в программе говорит, что первые несколько часов в доме все участники будут в основном думать о том, кто их привлекает.
   -- Вот так неожиданность, констебль! А я-то вообразил, будто они думают о ценности своих бессмертных душ и поисках Бога. -- Коулридж тут же пожалел о своей вспышке. Он вообще не любил сарказма, а Триша ему нравилась, и он ценил её как офицера. Он знал, что её рассуждения не праздны. -- Извините. Боюсь, мне до сих пор сложно справиться с раздражением, которое вызывают у меня эти люди.
   -- Ничего страшного, сэр. Они действительно недоумки. Но я всё же считаю, что нам важно выяснить, кто кому нравится. Просто в таких уникальных для убийства обстоятельствах ревность -- мотив довольно вероятный.
   -- И кому, по-твоему, нравится Уоггл? -- спросил Хупер, смеясь над человеком, только что возникшим на экране.
   Уоггл. Род занятий: анархист. Знак зодиака: утверждает, что все двенадцать.
   -- Не, ну давайте откровенно, -- продолжал Хупер. -- Если б надо было выбрать потенциальную жертву убийства из этой братвы, любой бы выбрал Уоггла, правда? Не, ну он же сам напрашивается.
   -- Я вообще считаю, что любой белый с дрэдами сам напрашивается, -- заметила Триша, добавив: -- Уоггл был личным проектиком Джигитки Джеральдины, сэр.
   -- Что вы хотите этим сказать, констебль?
   Триша ссылалась на секретные материалы одного из брифингов по внутренней политике, полученные ею от "Подгляделок" в день убийства.
   -- Он был единственным обитателем, к которому "Подгляделки" обратились сами, хотя обычно всё наоборот. По мнению Джеральдины Хеннесси он был, цитирую, "гарантированным телеуспехом. Естественным раздражителем, как песчинка в раковине устрицы, вокруг которой вырастает жемчужина".
   -- Крайне поэтично, -- заметил Коулридж. -- Должен сказать, что назвать мистера Уоггла жемчужиной -- это, по-моему, чересчур смело, хотя о вкусах не спорят.
   -- Она увидела его в дневных новостях на ежегодном первомайском митинге, сэр.
   -- Ага. То есть он был арестован? Вот это уже интересно.
   -- Он не был арестован, сэр, "Би-би-си" брали у него интервью. Это предмет его особенной гордости.

*

   -- Я видела твоё интервью про анархию, ну, там, -- говорила Луна Уогглу, чувствуя родственную альтернативную душу. -- Ты был просто ебануться, малый. Нереально.
   -- Спасибо, милая леди, -- ответил Уоггл.
   -- А что там была за читка про средневековый шутовской колпак? Это что, типа, заява была или как?
   -- Это была именно заява, о лысая дама. Когда у так называемых мудрецов кончаются ответы, приходит время говорить с глупцами.
   -- И поэтому они говорили с тобой, -- сухо сказал Джаз.
   -- Натюрлих, братэла. -- Уоггл улыбнулся, как ему казалось, дьявольски коварной улыбкой, хотя из-за бороды и состояния зубов она больше напоминала несколько кусочков мятных конфет, застрявших в забитом волосами сливе раковины.
   -- Я в тот день не смогла добраться на работу, -- пожаловалась Келли. -- Оксфорд-стрит была перекрыта. Кому польза от того, что люди не могут сходить в магазин?
   Уоггл изо всех сил постарался объяснить, но его политические рассуждения не страдали избытком подробностей и анализа. Похоже, он верил в существование некоей "системы", которую презирал целиком и полностью.
   -- Так оно и есть на самом деле, -- сказал он.
   -- Так что же такое "система", всё-таки? -- спросила Келли.
   -- Ну, короче, капитализм, глобализация, полиция, деньги, гамбургеры, Америка, охота на лис, опыты на животных, фашизм и прочая херня, ясно? -- Объяснил Уоггл своим гнусавым монотонным голосом.
   -- А, ясно. Понятно, -- неуверенно произнесла Келли.
   -- Что нам нужно, так это макробиотические органические сообщества, которые будут взаимодействовать с окружающей средой в атмосфере взаимного уважения, -- добавил Уоггл.
   -- Шо за хуйню ты несёшь? -- спросил Гэрри.
   -- Короче говоря, было бы хорошо, если б всё было лучше.

*

   Инспектор Коулридж снова нажал паузу.
   -- Полагаю, антагонизм Уоггла по отношению к "системе" не мешает ему жить за её счёт?
   -- Да, сэр, это верно, -- ответила Триша. -- Единственная система, которую он действительно понимает -- это система социального обеспечения.
   -- То есть государство кормит и поит его, а он добивается разрушения этого государства? Надо сказать, он хорошо устроился.
   -- Да, сэр, он тоже так считает, -- сказал Хупер. -- Позже он конкретно ссорится с другими, потому что они отказываются восхищаться комичностью ситуации, когда государство само кормит своего злейшего врага.
   -- Предположительно потому, что они, как и все мы, вынуждены содержать государство.
   -- Да, где-то так они и говорят.
   -- Что ж, я рад, что наши взгляды хоть в чём-то совпадают. А на этого Уоггла есть что-то по мошенническим правопритязаниям? Фальшивые адреса? Получение двойных выплат, финансовые аферы, что-то в этом роде? Из-за чего он мог бы боятся разоблачения?
   -- Нет, сэр, в этом плане он совершенно чист.
   Повисла короткая пауза, а потом все трое вдруг рассмеялись, почти одновременно. Уж каким-каким, а чистым Уоггла никак нельзя было назвать.

*

   -- Бля, чувак, -- ошеломлённо сказал Джаз. -- Ты когда-нибудь слышал о мыле?
   Уоггл сидел на полу в единственном углу комнаты в своей, как потом оказалось, любимой позе: поджал колени, обняв их руками, и упёрся в них бородой; из сандалий торчали его огромные серповидные ногти, покрытые грязью с обеих сторон.
   Уоггл был таким грязным, каким только может быть человек, недавно рывший туннель. Он приехал на "Домашний арест" прямо из своего предыдущего места обитания, двухсотметрового туннеля под строящимся пятым терминалом аэропорта Хитроу. Уоггл спросил у Джигитки Джеральдины, не сходить ли ему в душ, но Джеральдина, всегда начеку в поисках ингредиентов "телеуспеха", заверила его, что он хорош таким, каким есть. "Просто будь собой", -- сказала она.
   "А кто это? -- спросил Уоггл. -- Ибо я есть сумма своих прошлых жизней и тех, которые предстоит прожить".
   Уоггл вонял. Копание туннелей -- тяжкий физический труд, и каждая капля пота впитывалась в ткань его грязных одеяний, представлявших собой пёстрое собрание кусков старого камуфляжа и джинсы. Если бы Уоггл носил кожаную куртку (чего он, как борец за права животных, никогда не стал бы делать), он был бы похож на одного из этих отвратительных старомодных байкеров, никогда не стирающих свои "Ливайсы", сколько бы в них не нассали.
   -- Чувак, ну от тебя и штын! -- продолжал Джаз. -- Это вообще уже! На, пшикнись моим дезиком, пока мы тут все не передохли от удушья!
   -- Я считаю любую косметику проявлением гуманоидной неестественности, очередным примером того, как наш нелепый вид не способен смириться со своим местом среди остальных животных планеты, -- возразил Уоггл.
   -- Ты что, под наркотой, или что?
   -- Люди думают, что они лучше животных, достаточно только посмотреть, как они всё время прихорашиваются и душатся, -- с самоуверенностью Будды продолжал бубнить Уоггл, -- но взгляните на шёлковую шубку кошки или яркие крылья малиновки. Разве хоть одна напыщенная топ-модель может сравниться с ними?
   -- Ещё и как, блядь, может, чувак, -- сказал Джаз, который сам пользовался двумя дезодорантами и каждый день натирался ароматическими маслами. -- Я как-то ещё ни разу не мечтал поебаться с кошкой, а для Наоми и Кейт я всегда готов.
   Из кухни донёсся голос Лэйлы, готовившей травяной чай:
   -- У меня есть безнасильственные органические лосьоны, Уоггл, если хочешь, можешь взять.
   Лэйла. Род занятий: модельерша, розничный оператор. Знак зодиака: Скорпион.
   -- Они не будут такими уж безнасильственными, когда эти пластиковые бутылки попадут на свалку, и какая-нибудь чайка застрянет в одной из них клювом, -- ответил Уоггл.

*

   -- Не верьте этой басне про модельершу, сэр, -- сказал Хупер. -- Она тоже продавщица. Это обнаруживается на второй неделе. Лэйла поражена, когда Гэрри замечает, что у них с Келли в принципе одинаковая работа. Лэйла считает, что она на голову выше Келли. У них там целая сцена происходит по этому поводу.
   -- Гэрри любит всех доводить, да?
   -- О да, лишь бы вызвать реакцию, он такой.
   -- А эта юная леди Лэйла относится к себе довольно серьёзно?
   -- Это точно. Самые ярые стычки в первую неделю были между ней и Дэвидом-актёром, они спорили, кто из них более чувственный.
   -- Они оба считают себя поэтами, -- вставила Триша.
   -- Да, я вижу, тут много скрытого гнева, -- задумчиво произнёс Коулридж. -- У обоих масса неудовлетворённых амбиций. Это может оказаться важным.
   -- Но ведь не для Лэйлы, сэр? Она вылетела ещё до того, как произошло убийство.
   -- Мне это известно, сержант, но учитывая тот факт, что нам вообще ничего не известно, нам приличествует расследовать всё.
   Хупера бесило, что он работает в подчинении у человека, который использует слова типа "приличествует".
   -- Негодование и чувство неадекватности этой Лэйлы могли найти отклик в группе. Она могла катализировать ещё чьи-нибудь самосомнения. Кто знает, иногда в делах об убийстве оказывается, что убивают совсем не того человека.
   -- Чего? -- переспросил Хупер.
   -- Ну, сами подумайте, -- объяснил Коулридж. -- Допустим, девушка дразнит своего парня из-за его неумелости в постели. Наконец, он хлопает дверью и уходит в ночь, а по дороге домой посторонний человек наступает ему на ногу. Парень разворачивается и убивает его, хотя на самом деле хотел убить свою девушку.
   -- В общем, да, сэр, я могу себе представить такое в случае с внезапной вспышкой ярости, но тут убийство произошло задолго после ухода Лэйлы...
   -- Хорошо. Допустим, есть дружеская компания, в которой у А есть какой-то тёмный секрет, а Б раскрывает его. Затем Б начинает рассказывать его всем, пока это не доходит до А, но когда А предъявляет претензии Б, тот убедительно доказывает, что болтун на самом деле В. И А убивает В, который вообще ничего об этом не знал. Убивают не того человека. По моему опыту, в убийстве обычно участвует гораздо больше людей, чем убийца и жертва.
   -- Так что не будем сбрасывать Лэйлу со счетов?
   -- Ну, не как подозреваемую, естественно. Но вполне возможно, что до того, как покинуть дом, она подготовила почву для убийства. Давайте дальше.
   Триша нажала кнопку, и камера переключилась с Уоггла на десятого и последнего обитателя.
   Дервла. Род занятий: психотравматолог. Знак зодиака: Телец.

*

   Она была самой красивой, с этим соглашались все, и самой загадочной. Она была тихой и невероятно спокойной, и трудно было догадаться, что же таится за задорным взглядом её зелёных ирландских глаз. Казалось, что эти глаза всё время смеются над какими-то посторонними шутками. На момент убийства Дервла была на втором месте у букмекеров, а была бы и на первом, если бы ревнивая Джеральдина Хеннесси время от времени не выставляла её в невыгодном свете, изображая самодовольной, когда та была просто погружена в свои мысли.
   -- Так шо такое "психотравматолог" по-человечески? -- спросил Гэрри. Они с Дервлой вытянулись на берегу бассейна, нежась после утреннего шампанского.
   -- Ну, думаю, моя работа -- понять, как люди реагируют на стресс, чтобы помочь им справиться с ним, -- ответила Дервла с мягким дублинским акцентом. -- Поэтому я и хотела попасть в эту программу. Ведь всё это шоу -- на самом деле лишь цепочка маленьких травм, не так ли? Я думаю, будет очень интересно побывать рядом с людьми, переживающими эти травмы, и к тому же пережить их самой.
   -- То есть выигрыш в полмиллиона тугриков тут не при чём?
   Дервла была слишком умна, чтобы полностью отвергнуть такое обвинение. Она знала, что сегодня вечером вся страна почти наверняка будет тщательно исследовать её ответ.
   -- Ну, конечно, это было бы приятно. Но я уверена, что меня выселят задолго до этого. Нет, в принципе, я здесь, чтобы узнать побольше. О себе и о стрессе.

*

   Коулридж так рассердился, что пришлось заварить ещё одну чашку чаю. Такая красивая, умная женщина, даже, со смущением обнаружил Коулридж, довольно привлекательная, с глазами, как изумруды, и голосом, как молоко с мёдом, и несёт полнейшую чушь.
   -- Стресс! Стресс! -- сказал Коулридж так громко, что это почти могло считаться криком. -- Всего лишь пару поколений назад всё население этой страны стояло под угрозой жестокой оккупации бандой кровожадных нацистов! За поколение до того мы потеряли на фронте миллион. Миллион невинных ребят. А теперь у нас "терапевты" изучают "травму": как человека выгоняют с развлекательной телепрограммы. Иногда я теряю надежду, честное слово, знаете. Просто теряю надежду.
   -- Да, но, сэр, -- сказала Триша, -- на войне, там, у людей было за что бороться, во что верить. А сейчас нам и верить-то не во что. Разве из-за этого наши тревоги и наша боль значат меньше?
   -- Да, меньше! -- Коулридж оборвал себя, чтобы не наговорить лишнего. Даже он сам иногда понимал, что говорит, как иступлённый, реакционный старый дурак. Он сделал глубокий вдох и вернулся к обсуждению молодой девушки на экране телевизора.
   -- Так что, эта Дервла отправилась в дом с чисто интеллектуальным намерением понаблюдать за конкретными личностями под стрессом?
   -- Да, -- сказала Триша, листая досье на Дервлу, -- ей казалось, что процесс голосования, с обязательными победителями и проигравшими, представляет собой идеальную возможность изучить реакцию человека на изоляцию и отторжение.
   -- Что ж, похвально.
   -- И ещё она добавила, что "однажды надеется стать телеведущей".
   -- И почему это меня совершенно не удивляет? -- Коулридж отхлебнул чая и посмотрел на экран. -- Один дом, десять участников, -- еле слышно произнёс он. -- Одна жертва.
  
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ. 7.00
  
   Прошло уже три дня с момента совершения убийства, а Коулриджу казалось, что расследование толком не начиналось. Обыск дома не обнаружил абсолютно никаких улик, допросы подозреваемых не выявили ничего, кроме очевидного потрясения и смятения, наблюдатели в "Подгляделках" не давали ни намёка на мотив, а Коулридж и его великолепная команда были вынуждены просиживать целыми днями перед телевизором и строить догадки.
   Коулридж закрыл глаза и замедлил дыхание. Сосредоточиться, необходимо сосредоточиться, забыть о бушующих вокруг страстях и сосредоточиться.
   Он попытался разгрузить мозг, избавить его от всех мыслей и предубеждений, превратить в пустой лист, на котором некая невидимая рука напишет ответ. Имя убийцы -- ...Но ответ не приходил.
   Казалось невероятным, что убийца вообще существует, однако убийство несомненно произошло.
   Как можно было безнаказанно совершить убийство в совершенно замкнутом пространстве, каждый сантиметр которого покрывается телекамерами и микрофонами?
   Восемь человек наблюдало за экранами в контрольном бункере. Ещё один был даже ближе, в проходах для камер, которые окружали дом, за двухсторонними зеркалами. Ещё шесть были в комнате, которую убийца покинул в погоне за жертвой. Они всё ещё были там, когда он (или она) вернулся вскоре после совершения убийства. Ещё приблизительно 47 000 человек наблюдали через прямой Интернет-канал, предоставляемый "Подгляделками" наиболее преданным зрителям.
   Все эти люди видели, как произошло убийство, однако убийца каким-то образом перехитрил их всех.
   Коулридж ощутил, как у него изнутри поднимается страх. Страх, что его долгая и местами выдающаяся карьера вот-вот закончится впечатляющим крахом. Всемирно известным крахом. У каждого имелась своя версия -- в каждом пабе, офисе и колледже, в каждом лапшаном баре в центре Токио, в каждой турецкой бане Стамбула. Час за часом офис Коулриджа бомбардировали тысячами имэйлов, объясняющих, кто и почему является убийцей. Криминологи и предсказатели появлялись на каждом шагу -- в новостях, в газетах, в сети, и на всех языках. Букмекеры принимали ставки, медиумы болтали с жертвой, а Интернет трещал под трафиком сетеманов, которые обменивались версиями.
   Да уж, похоже, что единственным, кто не имел ни малейшего представления о личности убийцы, был инспектор Стэнли Спенсер Коулридж, офицер полиции, который вёл расследование.
   Он прогулялся по дому, пытаясь вникнуть в его тайны. Упрашивая его дать хоть какую-то наводку. Конечно, это был не оригинальный дом. Судебно-медицинская команда осмотрела оригинал за один день, после чего полиция была вынуждена вернуть его владельцам. Это была модель дома, которую "Подгляделки" с радостью предоставили полиции. Копия была склеена из гипсокартона, и использовалась продюсерами во время многомесячных репетиций камеры, чтобы убедиться, что каждый угол охвачен, и спрятаться действительно негде. В этом доме не было крыши и канализации, а также сада, но внутри все цвета и размеры в точности совпадали. Это давало Коулриджу возможность прочувствовать.
   Он выругал себя. Стоя посреди искусственного пространства, он напоминал себе одного из обитателей: никаких полезных мыслей в голове, одни чувства.
   "Чувства, -- подумал Коулридж. -- Modus operandi целого поколения. Не нужно ничего думать или даже во что-то верить. Нужно только чувствовать".
   Как и настоящий дом, модель, стоявшая в пустом павильоне звукозаписи на киностудии Шеппертон, состояла из двух спален, душевой, ванной, где можно было стирать в большом стальном корыте, туалета, совмещённых гостиной, кухни и столовой, кладовки и так называемой исповедальни, куда обитатели ходили общаться с "Подгляделками".
   Вдоль стен тянулись три тёмных коридора без выходов, и именно по этим коридорам и перемещались операторы, шпионя за обитателями через большущие двухсторонние зеркала от пола до потолка. Эти камеры, совместно с дистанционно управляемыми камерами под потолком, гарантировали, что в доме нет ни единого квадратного сантиметра пространства, на котором можно было бы избежать наблюдения. Единственной комнатой, не охваченной ручными камерами, был туалет. Даже "Подгляделки" с их маниакальным вуайеризмом не стали бы помещать операторов в восемнадцати сантиметрах от заключённых, когда те облегчали кишечник. Однако дежурным монтажёрам приходилось наблюдать и за этим, поскольку в туалете была потолочная камера, которая ничего не упускала. Кроме того, им приходилось слушать, поскольку в кабинке имелись жучки.
   Всё это напомнило Коулриджу рекламный слоган, украшавший многие плакаты до начала программы. "ВЫХОДА НЕТ" -- гласили они. Для одного из заключённых это заявление оказалось жутким пророчеством.
   Дом и садовый участок были окружены рвом и двойным заграждением колючей проволоки, которое патрулировалось охранниками. Контрольный бункер, в котором работала производственная команда, находился в пятидесяти метрах за забором и соединялся с проходами для камер подземным туннелем подо рвом. Именно по этому туннелю неслась Джеральдина и напуганная команда "Подгляделок" в ту страшную ночь, когда им довелось увидеть убийство на своих мониторах.
   Убийство.
   Оно не давало Коулриджу покоя.
   Он в тысячный раз прошёлся по модели пола, который пересекла жертва, а секунду спустя -- убийца. Затем он встал в проходе для камеры, заглядывая в комнату, как оператор в ту роковую ночь. Он снова вошёл в гостиную и открыл кухонный ящик -- верхний, как и убийца. В открытом Коулриджем ящике не было ножей; это было всего лишь место для репетиций.
   Коулридж провёл почти три часа, слоняясь по странной, мрачной модели, но она не поведала ему ничего нового о том, что произошло в те краткие мгновения жестокого насилия. Он задался вопросом, как бы совершил убийство он сам, будь он убийцей. Ответ пришёл сразу: так же, как это сделал убийца. Это был единственный способ совершить его, заметя все следы. Преступник увидел единственную возможность убить анонимно и тут же ей воспользовался.
   Что ж, сказал себе Коулридж, это уже что-то. Скорость, с которой убийца воспользовался своей возможностью, несомненно, говорила о том, что он выжидал и наблюдал. Ему (или ей) хотелось убить.
   Что же могло вызвать столь сильную ненависть? Не имея доказательств обратного, Коулридж был вынужден считать, что меньше месяца назад все обитатели были совершенно незнакомы между собой. Он и его команда подробно изучили биографии всех участников, но пока не нашли ни малейшего свидетельства того, что они были знакомы до участия в передаче.
   Так зачем же одному незнакомцу преднамеренно убивать другого?
   Затем, что они уже не были незнакомцами. Видимо, за эти три недели было произнесено или произошло что-то, сделавшее убийство неизбежным. Но что? Несомненно, в доме творилось много пакостей, но никто не заметил ничего, что хоть отдалённо напоминало бы мотив для совершения преступления.
   Нельзя было исключать вероятность, что двое из обитателей были знакомы раньше. Какая-то древняя вражда проникла в дом? Какое-то мелкое и страшное совпадение в процессе отбора привело к убийству?
   Каков бы ни был ответ, Коулридж знал, что не найдёт его в этом угрюмом ветхом ангаре в Шеппертоне. Ответ был в настоящем доме, он был в людях, живущих в настоящем доме.
   Он устало вернулся в машину, куда уже полчаса назад ретировался Хупер, и они вместе отправились в Суссекс, где находился настоящий дом "Подгляделок"; это была поездка в двадцать миль, которая при особом везении не должна была занять у них больше пары часов.
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ. 21.15
  
   Пока Коулридж с Хупером медленно продвигались по трассе М25, Триша допрашивала Боба Фогерти, главного редактора "Домашнего ареста". В иерархии "Подгляделок" Фогерти был фигурой номер два после Джигитки Джери. Триша хотела разузнать побольше о том, почему участники программы оказались представлены именно так, а не иначе.
   -- "Домашний арест" -- это, в принципе, художественное произведение, -- сказал Фогерти, подавая ей пенопластовый стаканчик водянистой пены; в темноте контрольного бункера он чуть не промахнулся мимо её руки. -- Как и все фильмы и телепередачи. Всё это создаётся во время монтажа.
   -- Вы что, манипулируете образами участников?
   -- Ясное дело. Мы ведь не учёные, мы делаем телепередачи. Люди в принципе скучны. А нам надо сделать их интересными, превратить их в героев и злодеев.
   -- Я думала, вы просто наблюдаете, ведь это ж, по идее, эксперимент по социальному взаимодействию?
   -- Послушайте, констебль, -- принялся терпеливо объяснять Фогерти, -- для того, чтобы каждый вечер заполнять по полчаса эфирного времени, у нас имеются в распоряжении накопившиеся кадры с тридцати круглосуточных видеокамер. То есть у нас есть семьсот двадцать часов записей, а сделать надо всего-то полчаса. При всём желании мы не смогли бы избежать субъективных решений. Больше всего нас поражает, как все верят тому, что мы им показываем. Они действительно считают, что им показывают реальные события.
   -- Не думаю, что об этом кто-то задумывается. Ну, в смысле, зачем это им?
   -- Тоже верно. Если передача хорошая, им пофиг, и именно поэтому мы стараемся, насколько это возможно, срежиссировать сценарий.
   -- Срежиссировать сценарий?
   -- Это выражение, которое используют в новостях и передачах.
   -- И что оно значит?
   -- Ну, допустим, вы делаете короткую вставку для новостей про употребление героина в крупных городах. Если просто поехать с видеокамерой в какой-нибудь гадюшник и начать там лазить, то вы свою историю будете искать до Нового года. Так что перед тем, как отправиться в путь, вы берёте и пишите сценарий своего расследования. Вы говорите... хорошо, нам нужно пару пацанов, которые скажут, что герыч можно достать в школе, потом девочка, которая скажет, что она отдастся за дозняк, потом работник по делам молодёжи, который скажет, что во всём виновато правительство... Вы это всё пишете. Потом посылаете исследователя, который находит подходящих ребят и, в общем, говорит им, что сказать.
   -- Но как такое можно сделать в "Домашнем аресте"? В смысле, вы ж не можете сказать обитателям, что им говорить, или как?
   -- Сказать не можем, но зато можем заранее определиться, какая нам нужна история, и искать к ней соответствующие кадры. Только так можно избежать полного бардака. Вот, например, посмотрите... Это Келли посещает исповедальню в день первый.
  
  
  
   ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. 16.15
  
   -- Это супер, офигенно, нереально. Меня просто, короче, нереально прёт и колбасит, -- без устали тараторила Келли с главного монитора. Она пришла в исповедальню рассказать о том, как всё замечательно и интересно.
   -- Сегодня, короче, самый навороченный день в моей жизни, потому что я очень-очень люблю весь этот народ и уверена, что мы будем супер-друзьями. Наверное, будут какие-то напряги, и я их всех возненавижу, типа, ну, в какой-то один момент. Но оно так с любыми друзьями, правда? А в принципе я их всех обожаю. Они именно в моём стиле. Свои люди.

*

   В темноте аппаратной Джеральдина с яростью уставилась на Фогерти.
   -- И ты хочешь, чтобы это она и сказала, так что ли?
   Боб съёжился за своим пенопластовым стаканчиком.
   -- Но ведь она это действительно сказала, Джеральдина.
   Глаза у Джеральдины сверкнули, ноздри раздулись, а жуткий прикус обнажился. Это немного смахивало на сцену, когда Чужой вылазит у Джона Хёрста из живота.
   -- Ах ты тупорылый долбоёб! Тупорылый, ленивый долбоёб! Показать, что она действительно сказала, мне и макака сможет! Показать, что она действительно сказала, мне смог бы и неопытный прыщавый припездок, сопляк-старшеклассник, ёбаный, блядь, тинэйджер, на хуй! Я тебе плачу, чтоб ты смотрел, что она действительно сказала, и находил в этом то, что нам надо, долбоёб!
   Фогерти бросил сочувственный взгляд на молодых и более впечатлительных сотрудников.
   -- Кто такая Келли, Боб? -- продолжала Джеральдина, тыча в сторону прелестной юной брюнетки на экране. -- Кто эта девушка?
   Фогерти уставился на телевизор. С экрана ему сияла милая улыбка, полная искренности, наивности и открытости.
   -- Ну...
   -- Она у нас сука, Боб, она -- манипуляторша. Она у нас образ врага! Помнишь собеседования? Эту амбициозную дерзость? Как она неуклюже светила трусами. Вся эта херня про девчачью силу. Помнишь, что я тогда сказала, Боб?
   Фогерти-то помнил, но Джеральдина всё равно напомнила.
   -- Я сказала: "Ну-ну, шлюшка надменная, посмотрим, как у тебя получится представить собственное шоу про попсу, стиль и моду, когда вся страна решит, что ты злобная припезденная поблядушка", было такое?
   -- Да, Джеральдина, но, судя по сегодняшнему дню, она оказалась довольно симпатичной. В смысле, она, конечно, глупенькая и тщеславная, но всё же не сука. Думаю, нам будет нелегко изобразить из неё стерву.
   -- Она будет выглядеть, как мы захотим, и вообще будет тем, чем мы захотим, -- усмехнулась Джеральдина.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ. 9.20
  
   -- А Джеральдина всегда разговаривает с вами подобным образом? -- спросила Триша.
   -- Она так со всеми разговаривает.
   -- То есть к этому можно привыкнуть?
   -- К такому нельзя привыкнуть, констебль. У меня степень магистра по информатике и масс-медиа. Я никак не тупорылый долбоёб.
   Триша кивнула. Она слыхала о Джеральдине Хеннесси и до того, как та прославилась с "Домашним арестом". Джеральдина сама по себе была знаменитостью. Она прославилась как смелая, вызывающая и дерзкая телеведущая, заметила Триша.
   -- Глупости! -- сказал Боб Фогерти. -- Она телевизионная шлюха, маскирующаяся под новатора, и ей всё сходит с рук, потому что она знает парочку звёзд и одевается у Вивьен Вествуд. Она просто ворует пошлейшие, упрощённые идеи из таблоидных передач, обычно европейских или японских, переделывает их в модном клубно-наркотическом стиле и преподносит всё это среднему классу под соусом эдакой постмодернистской иронии.
   -- Так вам она не нравится?
   -- Я терпеть её не могу, констебль. Такие, как Джеральдина Хеннесси, уничтожили всё телевидение. Она культурный вандал. Она мерзкая, тупая, опасная сука.
   Приглядевшись, Триша заметила, что стаканчик дрожит в руке Фогерти. Это смутило её.
   -- Успокойтесь, мистер Фогерти, -- сказала она.
   -- Я спокоен.
   -- Хорошо.
   И тогда Фогерти прокрутил исповедь Келли в том виде, в котором она была показана.
   -- Я их всех возненавижу.
   Четыре слова; вот и всё, что она сказала.
  
   ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. 16.30
  
   Келли вышла из исповедальни и вернулась в гостиную. Лэйла благожелательно улыбнулась ей, легко погладив по руке. Келли обернулась, улыбнулась, и они крепко обнялись.
   -- Люблю тебя, -- сказала Лэйла.
   -- Нереально люблю тебя, -- ответила Келли.
   -- Будь сильной, окей? -- сказала Лэйла.
   Келли заверила Лэйлу, что непременно постарается быть сильной.
   Келли была очень рада, что Лэйла обнимается с ней. Чуть раньше у них произошла небольшая размолвка из-за того, что Лэйла настаивала на включении масла грецкого ореха в их первый список покупок. Лэйла заметила, что поскольку она ест в основном салаты, заправка имеет для неё большое значение, а ореховое масло является необходимым ингредиентом.
   -- Кроме того, оно смазывает мои чакры, -- сказала она.
   Келли намекнула Лэйле, что с их довольно ограниченными средствами ореховое масло, несомненно, является некоторым излишеством.
   -- Ну, я считаю, это совершенно субъективное мнение, пипл, -- ответила Лэйла, наслаждаясь собственным красноречием, -- и, откровенно говоря, всё зависит от того, насколько вы цените свои чакры.
   Тут на стороне Лэйлы выступил Дэвид. Он заметил, что с его точки зрения, бекон, который Келли предложила заказать, потому что она клёво готовит хавку, вряд ли является необходимым... "кроме, разве что, для свиньи, у которой его взяли", ханжески изрёк Дэвид, неприступный в своей позе лотоса. "Лично я бы лучше заказал ореховое масло, чем труп".
   Остальные парни тут же кинулись защищать Келли, но то, с какой лёгкостью Дэвид с Лэйлой утвердили своё моральное превосходство, сильно испортило ей настроение, и она даже думала, что расплачется. Вместо этого она пошла в исповедальню и рассказала "Подгляделкам", как она всех любит.
   Теперь она вернулась, и Лэйла наградила её объятиями.
   На Келли была только футболка и крошечные шорты, да и Лэйла была одета с тем же минимализмом -- в маленький шёлковый саронг и верх от бикини того же цвета. Их упругие животики соприкоснулись, а груди прижались друг к другу.
   В другом конце комнаты прикрученная к потолку камера засвистела, зажужжала и двинулась в их сторону с неподобающей шустростью.
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ. 9.45
  
   -- Вы же в курсе, что несмотря на тёплую солнечную погоду, Джеральдина настояла, чтобы отопление было всё время включено? -- сказал Фогерти.
   Триша была в шоке.
   -- Вы специально создали жару, чтобы люди раздевались?
   -- Конечно же. А вы как думаете? "Подгляделкам" нужны были тела! А не бесформенные кофты! Двадцать четыре градуса по Цельсию -- оптимальная температура для телевидения, когда тепло, но не потно. Джеральдина всегда говорила, что если бы можно было сделать двадцать пять градусов в комнате и минус пять вблизи девчачьих сосков, это была бы идеальная температура.
   Триша задумчиво посмотрела на Фогерти. Он явно изо всех сил старался выставить свою начальницу в худшем свете. С чего бы это? -- подумала она.
   -- Но неважно, -- закончил он свою мысль, -- у мисс Надменности, у нашей умницы, у нашего коварного гения Джеральдины Хеннесси ничего не вышло с Келли, хотя она в этом так и не призналась. Она думала, что раз ей не нравится Келли, то никому не понравится, но зрителям она таки понравилась, и, если не считать Уоггла, она была самой популярной в программе. Нам пришлось сменить тактику, и со второго дня мы монтировали передачи в пользу Келли.
   -- То есть иногда участники всё же управляют программой?
   -- Ну, с моей помощью, скажу без ложной скромности. Я дал Келли массу выгодных ракурсов. Я б ни за что на свете не стал выполнять грязную работёнку Джеральдины.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 8.30
  
   Прочитав Тришин отчёт о допросе Фогерти, Коулридж устроил собрание всех своих офицеров.
   -- В данный момент, -- твёрдо сказал он, -- я прихожу к мысли, что мы преследуем семерых ложных подозреваемых и ложную жертву.
   Это высказывание, как и многие другие высказывания Коулриджа, было встречено непонимающими взглядами. Инспектор почти слышал, как у подчинённых заскрипели мозги.
   -- Это в каком же смысле, босс? -- спросил Хупер.
   -- Босс?
   -- Инспектор.
   -- Благодарю вас, сержант.
   -- Это в каком же смысле, инспектор? -- с усталой настойчивостью повторил Хупер. -- Как это мы преследуем ложных подозреваемых и ложную жертву?
   -- Потому что мы смотрим на этих людей так, как этого хотят "Подгляделки", и не видим их по-настоящему. -- Коулридж сделал небольшую паузу, отвлёкшись на офицера в глубине комнаты, который жевал жвачку, офицера женского пола. Ему очень хотелось приказать ей найти бумажку и избавится от жвачки, но он знал, что времена, когда инспектора могли подобным образом вести себя с констеблями, давно миновали. Его бы не удивило, если бы в Брюсселе обнаружился суд, который согласился бы признать свободу на жевание жвачки неотъемлемым правом человека. Он ограничился испепеляющим взглядом, который заставил челюсть девушки остановиться на целых три секунды.
   -- Посему нам следует быть крайне осторожными в своих умозаключениях, ведь кроме коротких разговоров с каждым из оставшихся после убийства обитателей мы видели этих людей лишь через обманчивый глаз телекамеры, этого ложного помощника -- столь убедительного, столь правдоподобного, столь настоящего, но однако, как мы уже удостоверились, столь ненадёжного и нечестного. Посему нам следует начинать с самого начала и не делать о них поспешных выводов. Ни о ком из них.
   Так что унылый просмотр видеоархивов "Домашнего ареста" продолжался.
   "Сегодня день третий пребывания под "Домашним арестом", и Лэйла отправилась к холодильнику достать сыр. -- Это был голос Энди, диктора "Домашнего ареста". -- Веганский сыр -- важная часть диеты Лэйлы, поскольку служит для неё основным источником протеина".
   -- Видите, как телевидение вешает нам лапшу на уши! -- раздражённо воскликнул Коулридж. -- Если б мы не были так сосредоточены, у нас могло бы сложится впечатление, что произошло действительно что-то интересное! Талант этого человека придавать наискучнейшим комментариям такую важность, будто речь идёт о жизни и смерти, воистину впечатляет!
   -- Наверное, всё дело в шотландском акценте, -- сказал Хупер. -- Звучит более искренне.
   -- Он мог бы сообщать о Карибском кризисе в той же самой манере... В Овальном кабинете полночь, и президент Кеннеди ещё ничего не знает о планах генсека Хрущёва.
   -- Кто такой Хрущёв? -- спросил Хупер.
   -- Я вас умоляю! Он был генеральным секретарём Советского Союза!
   -- Первый раз слышу о таком, сэр. Он входит в Конгресс профсоюзов?
   Коулридж надеялся, что Хупер шутит, но решил не спрашивать. Вместо этого он снова нажал на кнопку.
   "Лэйла только что открыла, что часть сыра пропала", -- сказал Энди.
   -- Он говорит это таким тоном, как будто она только что открыла пенициллин, -- простонал Коулридж.
  
   ДЕНЬ ТРЕТИЙ. 15.25
  
   Лэйла гневно захлопнула дверцу холодильника.
   -- Эй, тихо, короче, так, короче, типа, не пСняла! Кто съел мой сыр?
   -- А, да, точно. Это я, -- сказал Дэвид. -- Без напрягов?
   Дэвид всегда разговаривал мягким, немного презрительным тоном человека, знающего смысл жизни, но уверенного, что остальным этого всё равно не понять. Обычно он говорил с другими из-за спины, поскольку частенько массировал всем плечи, но когда он обращался к ним спереди, то предпочитал смотреть прямо в глаза, поскольку считал собственные глаза гипнотизирующими, прозрачными заводями, в которые любому инстинктивно захочется нырнуть.
   -- Вот, так я подумал, что будет ненапряжно, если я съем немножко твоего сыра, -- сказал он.
   -- Ага, -- ответила Лэйла. -- Половину, вообще-то... Но это по-любому ненапряжно. Ну, короче, по-любому, только ж ты его вернёшь?
   -- Конечно, без базара, -- сказал Дэвид так, как будто был выше мелочей, вроде кому принадлежит сыр.
   "Позже, -- сказал диктор Энди, -- в комнате девушек Лэйла признаётся Дервле в чувствах, вызванных у неё этим инцидентом".
   Лэйла с Дервлой валялись на кроватях.
   -- Дело не в сыре, -- прошептала Лэйла. -- Дело вообще не в сыре. Просто, ну, короче, это был мой сыр.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 8.40
  
   -- Честное слово, я не уверен, смогу ли продолжать это расследование, -- сказал Коулридж.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 14.00
  
   -- Вообще-то именно из-за Лэйлиного сыра у Джеральдины и случился первый кризис.
   Триша вернулась в контрольный бункер, чтобы снова побеседовать с Бобом Фогерти. Они с Коулриджем пришли к выводу, что Фогерти лучше всех знает как обитателей, так и внутренние механизмы "Подгляделок".
   -- Почему из-за сыра был кризис? -- спросила она у Фогерти.
   -- Ну, потому что дежурный редактор уволился и забрал с собой обоих ассистентов. Мне пришлось самому приехать и подменить его. По-вашему, это не кризис? По-моему, кризис.
   -- А почему он уволился?
   -- Потому что у него, в отличие от меня, ещё оставалась крупица профессиональной гордости, -- горько заметил Фогерти, бросая квадратик молочного шоколада в стаканчик водянистой пены; Триша никогда раньше не видела ничего подобного. -- Как высококвалифицированный взрослый человек, он просто не мог продолжать приходить каждый вечер домой к жене и детям и объяснять, что провёл весь рабочий день, подробно документируя ссоры двух полнейших идиотов из-за куска сыра.
   -- И поэтому он уволился?
   -- Да. Прислал Джеральдине имэйл, где написал, что "Домашний арест" -- позор британской телеиндустрии, что, кстати, чистая правда.
   -- И что сделала Джеральдина?
   -- А вы как думаете? Она высунулась из окна и проорала: "Скатертью дорожка, долбоёб напыщенный!", когда он садился в машину.
   -- То есть ей было всё равно?
   -- Ну, это, конечно, было очень неудобно, особенно для меня, но мы быстро нашли замену. Видите ли, мы же тут творим "передовое телевидение", -- в голосе Фогерти звучал откровенный сарказм. -- Мы находимся в авангарде всей индустрии, мы модные, вызывающие и прогрессивные. Само собой, мы говорим об индустрии, в которой считалось вызывающим и прогрессивным, когда ведущие новостей стали сидеть на краю стола, а не за столом... Чёрт!
   Фогерти поболтал в стаканчике ложкой, пытаясь найти кусочек шоколада. Триша решила, что он хотел лишь размягчить шоколадку снаружи, а не растопить её полностью. Странные вырабатываются привычки, когда приходится проводить всю жизнь в тёмной комнате.
   -- Боже, как я завидовал тому мужику, который уволился, -- продолжал Фогерти. -- Я пришёл на телевидение, чтобы освещать финальные соревнования и Национальные скачки! Театр, комедии, науку и музыку. И чем я в результате занимаюсь? Сижу в темноте и наблюдаю, как десять несмышлёных дурачков валяются на кушетках. Целый день.
   Трише открывался один из величайших секретов "Домашнего ареста": люди, работающие над передачей, ненавидели тех, за кем им было положено наблюдать.
   -- Всё это ужасно нудно! Никто не может быть настолько интересным, чтоб на него так смотреть, особенно, если он ещё и хочет, чтобы на него смотрели. Поправка двадцать два, короче. Любой, кто хочет жить в этом чёртовом доме, уже по определению неинтересен. -- Фогерти уставился на ряд выключенных мониторов. Последовало долгая, печальная, глухая пауза.
   -- Знаете, больше всего я ненавижу эти постоянные объятия, -- наконец сказал он, -- и поглаживания... А главным образом, эту бесконечную болтовню.
   -- Вам бы с моим шефом познакомиться, -- сказала Триша. -- Вы бы сразу нашли общий язык.
   Фогерти снова умолк, а потом продолжил:
   -- Если б только этот сброд в доме знал, как их презирают с этой стороны зеркал, какие им тут дают жестокие прозвища... "Сопляк", "Слабачка", "Пердун"... Если б они знали, какие издевательские замечания мы отпускаем, когда режем их высказывания под свои нужды, насколько нам плевать на их поступки... короче, они бы пожалели, что их всех не поубивали.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 15.00
  
   Коулриджа и команду всё больше нервировал Уоггл. Дело в том, что он постоянно вертелся под ногами у остальных обитателей. Сотрудники "Подгляделок" считали его таким телеуспешным, что большая часть записей, оставшихся с первых дней программы, повествовала о его деяниях и ответных реакциях других обитателей дома (довольно нервных).
   -- Если бы убили Уоггла, мы могли бы выдвинуть обвинения против любого из них, -- пожаловался Коулридж. -- Меня уже самого тошнит от него, а ведь мне не приходилось с ним жить.
   -- Нельзя винить продюсеров, что они его продвигают, -- сказал Хупер. -- В смысле, ведь какое-то время вся страна сходила по нему с ума. Называлось "Уоггломания".
   Это Коулридж помнил. Даже он замечал такое слово на первых полосах жёлтых газет и третьих-четвёртых страницах изданий посерьёзнее. В то время он понятия не имел, о ком они говорят. Он думал, что, наверное, это какой-нибудь футболист или, может, известный скрипач.
   Хупер вытащил только что законченную кассету и положил её в маленькую стопку "просмотренных", затем взял новую из гигантской стопки "ещё не просмотренных" и вставил её в видик.
   -- Вы же знаете, сэр, что стопка "ещё не просмотренных" -- это только верхушка айсберга? Который у нас в камерах.
   -- Да, мне об этом известно, сержант.
   Хупер нажал на кнопку, и снова безрадостный шотландский акцент диктора Энди заполнил комнату для расследований.
   "Сегодня день четвёртый пребывания в доме, и Лэйла с Дервлой настояли на составлении графика дежурств, чтобы справедливее распределить домашние обязанности".
   Коулридж откинулся на стуле. Он знал, что сможет позволить себе выпить чаю только через пятьдесят минут. Одна пинтовая кружка в час, четырнадцать в день -- таков был его лимит.
  
   ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 14.10
  
   -- Я хочу устроить собрание, -- сказала Лэйла. -- Так что давайте реально без напрягов? Чтобы, типа, нормально поболтать?
   На другом конце комнаты Луна высунула свою лысую голову из-за книги. Книга называлась "Ты -- Гея: четырнадцать шагов, чтобы стать центром собственной вселенной".
   -- Конкретно духовная книга, -- сказала Луна. -- Это про саморазвитие, энергетику и силу воли, а в конечном итоге я как раз таким увлекаюсь, ну, ты поняла, да?
   -- Да, Луна, это круто. Слушай, э-э, ты видела, в каком состоянии у нас унитаз?
   -- А что?
   -- Ну, типа, он не очень прикольный, знаешь? И мы с Дервлой...
   -- Не, я ебала его чистить, -- сказала Луна. -- Я тут уже четыре дня и даже ни разу не посрала. У меня пиздец какой запор, ага, потому что я не получаю промывания кишок, а ещё, наверно, электрические поля от всех этих камер на хуй разъебали мне весь инь, блядь, с яном.
   -- Лэйла не просит, чтоб ты чистила унитаз, Луна, -- мягко сказала Дервла. -- Мы просто решили, что было бы неплохо организовать повседневную работу по дому.
   -- А. Ясно. Короче. Мне чё так, чё так. Но, в конечном итоге, я манала счищать чьё-то гамно, когда я даже и не срала. Это, короче, было бы уж слишком, ебать, короче.
   -- Не, а я не против тяжёлой работы, типа поднимать шо-то или двигать, -- сказал Громила Гэззер, прерывая отжимания, которые он делал почти всё время с момента прибытия в дом, -- но толчок я чистить не собираюсь, потому что меня вообще не напрягает грязный толчок. Есть во что целиться, кода ссышь, ага?
   Выражение ужаса на милом личике Лэйлы заполнило экран почти на десять секунд.
   -- Что ж, забудь про унитаз, Гэрри. А как насчёт посуды? -- поинтересовалась Дервла. -- Или заплесневелые тарелки тебя тоже не смущают?
   Дэвид, прекрасно смотревшийся в свободной рубашке, даже не открыл глаз.
   -- Возможно, первую неделю или около того каждому следует просто убирать за собой, -- сказал он. -- Я сейчас очищаюсь и ем только варёный рис, который, мне кажется, гораздо легче счищать с тарелок, чем ту ядовитую дрянь, которую пожирают Гэрри, Джаз и Келли.
   -- Годится, -- сказал Гэззер. -- Я всё равно тарелку хлебушком вымакиваю.
   -- Да, Гэрри, -- сказала Лэйла, -- и я без наездов говорю, типа, но ты всё-таки не забывай, что это общий хлеб. Ну, короче, ты ж понимаешь, что я без напрягов говорю? Я ж на тебя не гоню, короче.
   Гэззер лишь ухмыльнулся и вернулся к своим отжиманиям.
   -- А если каждый будет мыть за собой, разве это не будет немножко глупо, Дэвид? -- сказала Келли.
   -- Это почему же, Келли? -- Дэвид открыл глаза и улыбнулся Келли мягкой, доброй, терпеливой улыбкой, которая по мягкости, доброте и терпеливости не уступала гремучей змее.
   -- Ну, потому что... Потому что...
   -- Пожалуйста, не пойми меня неправильно. Пойми, для меня важно, чтобы ты не стеснялась сказать мне, если я веду себя, как последний дурак, но почему?
   -- Я не в том смысле... В смысле, я не думала... -- Келли умолкла.
   Дэвид снова закрыл глаза и вернулся к красоте своих тайных мыслей.
   Хеймиш, ординатор, который не хотел быть замеченным, подал одну из своих нечастых реплик.
   -- Мне не нравятся графики дежурства, -- сказал он. -- Я студентом пять лет жил в общаге. Знаю я таких, как ты, Лэйла. Скоро ты будешь с меня брать штраф продуктами, если я не заменю туалетную бумагу, когда у меня закончится рулон.
   -- А, так это твоих рук дело? -- сказала Дервла.
   -- Я просто привёл пример, -- поспешно сказал Хеймиш.
   -- А знаете, кто хуже заканчивателя бумаги? -- закричал Джаз, с неприкрытым энтузиазмом подключаясь к разговору. -- Наматывальщик! Урод, который изводит весь рулон, кроме одного листика, а потом наматывает этот листик на пустую картонку!
   Может, Джаз и был поваром-стажёром, но это была лишь работа, а не призвание. В жизни он хотел заниматься совсем другим. Джаз хотел быть юмористом. Вот почему он решил попасть в дом. Он рассматривал его как точку отсчёта для карьеры юмориста. Он знал, что умеет смешить друзей, и мечтал когда-нибудь заработать своим умением кучу денег. Но он не хотел быть юмористом-сатириком; он хотел стать именно остряком. Рассказчиком, едким умником. Он хотел быть ведущим какого-нибудь модного шоу и обмениваться с участниками вдохновенными оскорблениями. Он хотел быть ведущим в суперкрутых ночных телепрограммах и выдавать остроумнейшие приколы про бывших знаменитостей. Он хотел стать ведущим какой-нибудь церемонии награждения. Таковы были амбиции Джаза -- стать членом элитной группы стильных ребят, зарабатывающих на жизнь потрясающими экспромтами. Он хотел быть модным и весёлым, носить стильные костюмы, быть духом времени и просто стебаться со всего на свете.
   Однако для начала Джазу нужно было, чтобы его заметили. Ему было нужно, чтобы все увидели, какой он отличный и офигенно остроумный парень. Стоило ему попасть в дом, как он начал выискивать возможность использовать в разговоре свои намётки. Упоминание туалетной бумаги было просто подарком судьбы.
   -- Наматывальщик -- это вообще туалетный фашист! -- закричал Джаз. -- Ему незачем менять рулон, нет, ведь он ещё не закончился, так ведь? Он оставляет ровно столько, чтобы у того, кто придёт следующим, пальцы прорвали бумагу и воткнулись прямо в жопу!
   Выступление Джаза было встречено удивлённым молчанием -- возможно, из-за того, что он решил адресовать большую его часть видеокамере под потолком.
   -- Ты даже не знаешь, покажут ли это, Джаз, -- сказала Дервла.
   -- Попытка не пытка, народ, -- ответил Джаз. -- Билли Конноли выступал перед чайками, когда работал докером в Глазго.
   -- Послушайте! Пожалуйста! -- вмешалась Лэйла. -- Давайте без напрягов! Мы тут пытаемся составить график.
   -- А может, просто расслабимся и посмотрим, что получится? -- сказал Хеймиш. -- Всё равно ж всё будет сделано.
   -- Да, Хеймиш, всё будет сделано мной и Лэйлой, -- сказала Дервла, и в мягкой поэтичности её голоса слегка поубавилось мягкости и поэтичности, -- а потом такие, как ты, скажут: "Видите, я ж говорил, что всё будет сделано", но суть в том, что ты ничего делать не будешь.
   -- Как вам угодно, -- ответил Хеймиш, возвращаясь к своей книге. -- Составляйте график, если хотите. Я не против.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 15.10
  
   -- Видите, сэр, -- сказал Хупер, снова нажимая паузу, -- Хеймиш не спорит, он не хочет быть замеченным. Голосуют только за самых заметных.
   Коулридж запутался.
   -- А разве не Хеймиш пошёл в исповедальню и сказал, что намерен добиться секса, пока он в доме?
   -- Он самый, наш доктор.
   -- Ну, и разве после этого он может остаться незамеченным?
   Хупер вздохнул.
   -- Это другое, сэр, исповедальня предназначена для зрителей. Там Хеймишу нужно быть немного нахальным, ведь если вдруг обитатели за него всё же проголосуют, зрители не захотят его выселять, потому что он сказал, что хочет заняться сексом по телевизору.
   -- Но ведь это как раз прекрасная причина, чтобы его выселить, -- возразил Коулридж.
   -- Большинство людей считают иначе, сэр.
  
   ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 14.20
  
   По тому, как остальные участники пожимали плечами, было ясно, что Лэйла с Дервлой выиграли спор, а поскольку обитателям не разрешалось иметь при себе ни карандашей, ни бумаги, Джаз, вспомнив свою поварскую стажировку, предложил сделать сетку для графика из спагетти.
   -- Спагетти прилипают к стене, -- сказал он. -- Так можно проверять, готовы они или нет. Кидаешь в стену, и если прилипло, значит готово.
   -- Не, ебать, это гониво, Джаз, -- сказал Гэззер. -- Тебе ж тада придётся соскребать свой ужин со стены, так?
   -- Так не всё ж надо кидать, дебил, только одну-две макаронины.
   -- А, понял.
   "Джаз отваривает немного спагетти, -- сказал диктор Энди, -- и делает на стене график".
   -- Ахеренно, -- сказал Джаз, любуясь делом своих рук. -- Так, а себя мы можем изобразить в виде варёных рисинок. В них крахмал, так что они прилипнут.
   -- Клёво! -- закричала Луна. -- Мы все можем персонализировать свои рисинки, как эти, блядь, чудаки в Индии, или где там, которые делают рисовые статуи. Я видела по "Дискавери", они делают всё в таких масеньких подробностях, а самая реально философская фишка, что оно такое маленькое, его хуй увидишь.
   -- Ебать, гониво, а? -- высказал своё мнение Гэззер.
   -- Ни фига! Это такая, блядь, философская фишка! Как, типа, дерево в лесу падает, а никто не слышит. Какой у него звук, ну типа, короче. Эти чуваки не для нас с тобой стараются. Они отделывают рисовые зёрнышки для Бога.
   -- Шо-то я запутался.
   -- Это потому что в конечном итоге ты нереально тупой, Гэрри, стопудово. Ты этого не понимаешь, но ты тупой.
   Все принялись обсуждать, как можно персонифицировать рисинки, и в этот момент из угла раздался голос Уоггла.
   -- Люди, я ещё не высказывался, и я считаю, что этот домашний фашизм приведёт к серьёзным разногласиям. Единственный приемлемый и справедливый метод гигиенического контроля -- осмотическое развитие рабочей структуры.
   Все посмотрели на Уоггла.
   -- Послушай, парень, я тебе скажу, -- сказал Джаз. -- На тебе только у плесени происходит осмотическое развитие.
   Лэйла попыталась воззвать к разуму.
   -- Уоггл, но ты ведь не хочешь сказать, что любая организация общества -- это фашизм?
   -- Конечно, хочу.
   Воцарилось молчание; девять человек, запертых в маленьком доме с этим порождением чёрных туалетов, осознавали смысл его ответа. Им придётся жить с человеком, который считает дежурства по кухне равносильными вторжению в Польшу.
   Уоггл воспользовался их ошеломлённым молчанием, чтобы закрепить своё преимущество в споре:
   -- Все структуры саморазвращаются.
   -- Ты о чём, парень? -- сказал Джаз. -- Потому что, я тебе говорю, чувак, ты базаришь, как полный припездок.
   -- Центрально планируемые и строго ограниченные трудовые инициативы редко приводят к эффективным результатам и редко удовлетворяют рабочую силу. Возьмите Советский Союз, возьмите Лондонский метрополитен.
   -- Уоггл, -- немного истеричным тоном начала Лэйла, -- нас здесь десять человек, и я просто хочу сказать, что для того, чтобы в доме было опрятно, нам не помешало бы по очереди делать уборку.
   -- Милая леди, вы хотите сказать, -- ответил Уоггл своим неприятным гнусавым голосом, -- что человеку можно доверять ответственные действия только в том случае, если им или ею получен соответствующий приказ.
   -- Я тебя реально возненавижу, -- сказал Джаз, выражая общее мнение.
   -- Если смотреть глобально, -- сказал Уоггл, -- в рамках позитивной и негативной энергии созидания ненависть есть лишь другая половина любви, ибо всему есть своё время. Посему, с точки зрения вселенной в целом, ты, в общем-то, любишь меня.
   -- Ни хуя подобного, -- сказал Джаз.
   -- Любишь-любишь, -- сказал Уоггл.
   -- Ни хуя подобного! -- сказал Джаз.
   -- Любишь, -- сказал Уоггл.
   Уоггл никогда не сдавался.
  
   ДЕНЬ ПЯТЫЙ. 9.00
  
   Дервла засунула кусок мыла под футболку и натёрла подмышки. Она ещё не совсем привыкла принимать душ в одежде; в первый раз было довольно неудобно и как-то глупо, будто раздеваться под одеялом на школьной вылазке. Однако иначе пришлось бы выставлять своё голое тело напоказ перед миллионами зрителей, а этого Дервла делать не собиралась. Она достаточно насмотрелась реалити-ТВ и знала, какие вещи нравятся продюсерам больше всего, так что мылилась крайне осторожно. Ничего не стоило зазеваться и случайно задрать нижнюю рубашку и выставить на обозрение грудь, а она знала, что за двусторонними зеркалами в стене душевой кабинки сидит живой оператор, который только этого и ждёт. Одно неверное движение -- и её сиськи будут висеть где-нибудь в Интернете до скончания веков.
   Приняв душ, Дервла принялась чистить зубы, и вот тут-то она и заметила на зеркале буквы. Сперва она решила, что их вывел на запотевшем стекле предыдущий посетитель душевой, но когда появились новые, Дервла с волнением поняла, что кто-то пишет их с той стороны зеркала.
   Хотя Дервла находилась в заключении всего четыре дня, ей уже казалось, что, кроме неё и других обитателей, на свете не осталось ни души, а их запаянный мирок -- всё, что осталось на земле. Внезапное напоминание об окружающем мире потрясло её. Снаружи, за зеркалом, всего в нескольких сантиметрах от неё (но при этом в другом мире) кто-то пытался завязать разговор.
   "Тссссс!"
   Это было первое слово. Оно появлялось из пара и конденсата у Дервлы на глазах, буква за буквой, в самом низу зеркала над водопроводными кранами.
   "Не смотри так пристально" гласила следующая надпись, и Дервла осознала, что стоит с выпученными глазами, до сих пор сжимая зубную щётку, и смотрит на буквы. Она поспешно отвела взгляд, уставившись на своё отражение, как это делают, когда чистят зубы.
   Мгновение спустя она позволила себе мельком взглянуть вниз.
   "Ты мне нравишься, -- гласила надпись. -- Я могу помочь тебе. Пока".
   Через некоторое время анонимный связист добавил: "ХХХ".
   Дервла наскоро дочистила зубы, обернулась полотенцем, сняла трусики и рубашку, быстро оделась и вышла на улицу посидеть у огорода. Ей нужно было подумать. Она не могла решить, злит её это непрошеное приключение или, наоборот, радует. Поразмыслив, она пришла к выводу, что и то, и другое. Она злилась, потому что этот мужчина (она не сомневалась, что это именно мужчина) явно выделил её из остальных и теперь уделял ей особое внимание. Он наблюдал за ней, а теперь хотел использовать свою власть, чтобы вмешаться в её личное пространство. Это смущало её. Каковы его мотивы? Может, она ему нравится? А может, он извращенец? Иначе зачем бы ему так рисковать своей работой? С другой стороны, может, он просто хочет повеселиться? Может, он просто приколист и весельчак, которому хочется поиздеваться над "Подгляделками"? Дервла прекрасно знала, что СМИ предпочитают скандалы и жульничество честным отношениям в доме. Как раз о плохих мальчишках и девчонках пишут чаще всего. Если загадочному автору посланий удастся втянуть её в диалог, то он получит уж точно побольше своей операторской зарплаты.
   Вот над этим стоило задуматься. Может, ему уже платит какая-нибудь газета? Газетчики всё время пытались подбросить в дом листовки, парашютистов и планеристов; они не могли не додуматься подкупить оператора. Тут ей в голову пришла другая мысль: может, этот человек -- никакой не друг, а провокатор! И пытается вынудить её нарушить правила! Может, это действительно провокация? Западня? Может, "Подгляделки" или газетчики пытаются подловить её? Если так, то, может, они и с другими так поступают?
   Дервла представила, как будет изобличена в жульничестве, как серьёзный голос диктора расскажет всем о её позоре. С наслаждением. "Мы решили проверить всех обитателей дома, предложив им нелегальный канал связи с окружающим миром. Дервла оказалась единственной, кто клюнул на приманку, единственной, кто с готовностью пошёл на обман..."
   Это было бы концом, позорным изгнанием, её навеки заклеймили бы "Ушлой Дервлой", "Подлой Дервлой"... Грязной Дервлой.
   У неё закружилась голова. Она заставила себя сконцентрироваться.
   "Подгляделки" ни за что не стали бы так поступать. Провокация -- это аморально, а может, и незаконно. Если бы респектабельная продюсерская компания так поступила, ей бы никто потом не доверял. Нет, это точно не "Подгляделки".
   А что если это СМИ? Ну и что с того? Она пока ещё ничего такого не сделала, и в будущем будет осторожной. Кроме того, ни одна газета, подкупившая оператора, не сможет напечатать подобную информацию, не раскрыв своего источника, а с этим они спешить не будут. Дервла решила, что у неё как минимум есть время расслабиться и посмотреть, что будет дальше. А если выяснится, что это и вправду друг, который просто симпатизирует ей и хочет, чтобы она победила... Кто знает? Возможно, у неё появится преимущество. Немного информации снаружи уж точно не помешает... И ведь она никого не просила о помощи, так что здесь нет ничего аморального. Ну, в зеркало она смотрит, ну и что?
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. 21.20
  
   Одна стена в следственном кабинете теперь именовалась "Картой". Триша прикрепила к ней фотографии десяти обитателей дома, а потом соединила их пересекающимися ленточками, прилепленными блу-тэком. На ленточках Триша с коллегами писали короткие описательные предложения, вроде "нравится", "ненавидит", "поссорились из-за сыра" и "слишком долго сидит в туалете".
   Хупер попытался воссоздать Тришину карту на своём компьютере, используя фото-сканнер и бесчисленные гигабайты трёхмерной графики. К сожалению, проект не удался, и на экране всё время появлялась маленькая бомбочка, сообщавшая, что следует перезагрузить компьютер. Вскоре Хупер был вынужден вернуться к блу-тэку и кнопкам, как все остальные.
   Коулридж стоял перед картой, с важным видом рассматривая десятерых обитателей и растущую сеть переплетённых отношений.
   -- Где-то здесь, -- сказал он, -- где-то в этой густой массе человеческих отношений прячется наш мотив, наш катализатор убийства.
   Он говорил так, будто обращался к широкой аудитории, но на самом деле в комнате сидели только Триша с Хупером, поскольку все остальные давно отправились по домам. Они решили, что сегодняшней темой обсуждения будет Лэйла, прелестная "хипушка", и Дэвид, прирождённый актёр.
   На одной из ленточек, связывающей их фотографии, Триша написала: "Дружили первые пару дней. Рассорились".
   -- Так на чём строилась эта изначальная дружба? -- спросил Коулридж. -- Вряд ли на многом, если они так быстро рассорились.
   -- Ну, у них много общего, -- ответила Триша. -- Они оба веганцы и помешаны на диетах и здоровом питании, из-за чего между ними возникла дружеская связь. В первый же вечер они завели длиннющий и довольно подробный разговор о раздельном питании и желудочных кислотах. Я уже настроила кассету.
   И действительно, когда Триша нажала на кнопку, на экране появились Дэвид с Лэйлой, сидящие чуть в стороне от остальной группы и, несомненно, беседующие на одном языке.
   -- Как это точно сказано, -- сказала Лэйла.
   -- Правда ведь? -- согласился Дэвид.
   -- Поразительно, что многие до сих пор считают молочные продукты полезными.
   -- Как они ошибаются.
   -- А ты знаешь, что за последние сто лет яйца убили больше народу, чем Гитлер?
   -- Да, по-моему, я это уже слышал, и ещё пшеница.
   -- Фу, пшеница! Только не надо о пшенице!
   Тут в разговор ненадолго вмешался безрадостный голос диктора Энди:
   "Дэвид и Лэйла обнаружили, что у них много общего: они оба ужасно скучают по своим кошкам".
   -- Я не встречал никого прекраснее и умнее Пандоры, -- объяснил Дэвид, -- и, к сожалению, я имею в виду не только среди животных.
   -- Как я тебя понимаю, -- ответила Лэйла.
   Триша остановила кассету.
   -- Фогерти, редактор, сказал, что они тогда возлагали на Дэвида с Лэйлой огромные надежды. Они даже думали, что те побегут в хижину траха и тут же трахнутся, но дело не зашло дальше массажа плеч.
   -- Но они точно были друзьями? -- спросил Коулридж.
   -- По-моему, они скорее ненавидели всех остальных. Когда смотришь запись, видно, что они считали себя на голову выше других. Первые пару дней камеры постоянно фиксировали, как они обмениваются кривыми надменными улыбочками. "Подгляделки" это транслировали. Аудитория была в бешенстве. Дэвид с Лэйлой были самыми непопулярными в доме.
   -- Но они об этом, конечно, не знали.
   -- Ну, им неоткуда было знать. Они были отрезаны от мира. Вообще-то, когда на них смотришь, создаётся впечатление, что они думали, будто все полюбят их не меньше их самих. Особенно он.
   -- Да, Дэвид бесспорно нахален, -- заметил Коулридж. -- Более того, самоуверен до невероятности в своей тихой, пассивно-агрессивной манере.
   Хупер был удивлён, что Коулридж использует столь современный и затасканный термин, как "пассивно-агрессивный", но без сомнения это выражение идеально подходило к Дэвиду.
   Они посмотрели на изображение Дэвида, вглядываясь в его кроткие щенячьи глаза. Все трое думали об одном.
   -- Несомненно, лишь крайне самоуверенный человек решился бы провернуть то, что провернул наш убийца, -- сказал Коулридж. -- Человек, который хоть чуточку сомневается в себе, ни за что не пошёл бы на такое. -- Он вернулся к теме дружбы. -- Так что близкое общение быстро сыграло свою роль в отношениях Дэвида и Лэйлы. Как столь многие дружеские отношения, построенные на горячности, эти продлились недолго.
   -- Верно, -- сказала Триша. -- Всё началось с сыра и дальше только ухудшалось.
   -- Думаю, они были слишком похожи, -- сказал Хупер. -- Они мешали друг другу. Они хотели играть в доме одну и ту же роль -- быть самыми красивыми и чувственными. Но всё окончательно рухнуло из-за Лэйлиного стиха.
  
   ДЕНЬ ПЯТЫЙ. 21.00
  
   Ссора брала начало из лучших побуждений. Дэвид, желая восстановить пошатнувшиеся отношения с Лэйлой (и таким образом избежать голосования с её стороны), предложил выучить и прочитать какой-нибудь из её стихов, ссылаясь на свой опыт в искусстве декламации. Лэйла была польщена и тронута, а поскольку в доме не разрешались ручки и бумажки, Дэвид взялся учить стих из уст автора.
   -- Лактация, -- сказала Лэйла.
   -- Это очень, очень красиво, -- сказал Дэвид.
   -- Это название, -- пояснила Лэйла.
   -- Я понимаю, -- сказал Дэвид, слегка кивая, как будто осознание того факта, что "Лактация" -- это название стиха, требовало повышенного уровня восприимчивости.
   -- Как будем, по две строчки? -- спросила Лэйла.
   Вместо ответа Дэвид закрыл глаза и сложил ладони, мягко касаясь губами указательных пальцев.
   Лэйла начала:
   -- "Женщина. Мать. Мать-ка. Округлый живот, девочку таящий. Влагалище, двустороння дорога к чуду".
   Дэвид сделал глубокий вдох и повторил первые две строчки Лэйлиного стиха. По его манере было ясно, что он ожидал от Лэйлы восхищения и изумления тем, как её слова преобразились, будучи произнесены столь глубоким и красивым голосом.
   Если так, то Лэйла это тщательно скрыла.
   -- Вообще-то, первая строчка должна быть по идее оптимистичной, радостной, -- сказала Лэйла. -- Ты слишком серьёзно читаешь. Я всегда произношу её с улыбкой, особенно слово "девочку". Не, ну подумай, Дэвид, разве образ сильной, духовной женщины, чей живот носит в себе прекрасную девочку, не вызывает у тебя улыбки?
   Дэвид был явно в шоке.
   -- Ты что, даёшь мне указания, Лэйла? -- спросил он.
   -- Нет, я просто хочу, чтоб ты знал, как это правильно произносить, вот и всё.
   -- Весь смысл приглашать актёра для работы над произведением, Лэйла, состоит в том, чтобы услышать его интерпретацию. Актёр находит в стихе то, о чём сам автор и не подозревал.
   -- Но я не хочу, чтоб там было то, чего нет, я хочу, чтоб было то, что есть.
   Внезапно Дэвид вышел из себя.
   -- Тогда читай его сама, -- сказал он, гневно вскакивая на ноги. -- Потому что, если честно, это полное дерьмо. Даже если не брать в расчёт отвратительные образы толстых, наполненных чем-то женских животов, причём из уст женщины, которая сама не толще "Чупа-чупса", я профессиональный актёр, и не собираюсь следовать указаниям дилетантской поэтессы! Особенно после того, как сделал ей огромный комплимент, проявив интерес к её дебильным произведениям! -- И с этими словами Дэвид развернулся и отправился принимать ванну.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. 22.15
  
   -- Что-то вы чересчур вспыльчивы, мастер Дэвид, -- задумчиво отметил Коулридж. -- Достаточно ли, чтобы убить, как вы думаете?
   Они немного перемотали плёнку и остановились на перекошенном от ярости лице Дэвида; действительно, казалось, что он вполне способен на убийство.
   -- И вправду похоже, что он хочет её убить, -- сказал Хупер. -- Но ведь убили-то в конце концов не Лэйлу, правда?
   -- Что мы уже не раз обсуждали, сержант. Если бы мотив был очевиден, наш убийца бы сейчас дожидался суда. Мы можем надеяться обнаружить лишь зерно, из которого произросло убийство.
   Хупер как можно сдержаннее сообщил Коулриджу, что ему это известно.
  
   ДЕНЬ ПЯТЫЙ. 21.15
  
   Когда Дэвид покинул комнату, Лэйла действительно последовала его совету и продекламировала стих сама, не прекращая улыбаться, как бабуин с бананом во рту.
   Джаз, Келли, Дервла и Луна слушали с уважением, а в конце сказали, что стих им очень-очень понравился.
   Сидящий в углу Уоггл высказался в том смысле, что поэзия -- это всего лишь попытка формализовать язык, свидетельствующая, по существу, о тоталитарном типе мышления. "Слова -- анархисты. Пусть бегают, как им вздумается", -- сказал он. Но остальные проигнорировали его, что они научились делать довольно успешно, считая в уме минуты до дня голосования.
   -- Это реальная тема, этот твой стих, Лэйль. Он именно клёвый, без базара, и ты -- реально крутой чел, -- сказала Луна со своим сильным манчестерским акцентом, который, казалось, усиливается с каждым днём.
   -- А вы заметили мою красную помаду? -- не сдержалась Лэйла.
   Помаду заметили все.
   -- Некоторые антропологи считают, что женщины красят губы красным, чтобы сделать рот похожим на влагалище.
   -- Эй, полегше, -- донёсся от плиты голос Гэззера. -- Я тока шо пообедал.
   -- Говорят, что женщины делают так, чтоб привлекать мужчин, но для меня это символ торжества.
   -- Торжества чего? -- невинно спросил Джаз.
   -- Моего влагалища.
   -- А, ну да.
   -- Если захочешь как-то отметить это торжество, я всегда к твоим услугам, Лэйль, -- сказал Гэрри.
   -- Заткни пасть, Гэрри, -- сказала Луна. -- Речь тут ни хуя не о мужиках, а о том, как быть сильной и духовной женщиной, правда, Лэйль?
   -- Да, Луна, речь именно об этом.
   Однако Келли немного запуталась.
   -- Нет, я всё равно не понимаю, что хотят сказать эти антропологи. На фига делать лицо похожим на письку?
   Тут Лэйле пришлось задуматься. Раньше её никто об этом не спрашивал. Её знакомые обычно просто кивали с умным видом и спрашивали, не осталось ли ещё немного салата из авокадо.
   -- Наверное, имеется в виду не абсолютное сходство. Просто как имитация женских половых органов, чтобы пробудить у мужчин желание к продолжению рода.
   -- А, ясно, понятно, -- сказала Келли.
   -- Именно поэтому у самок обезьян розовеют задницы. Если б не это, весь вид давно бы вымер. Уж женщины всегда найдут способ, можете не сомневаться.
   Все задумчиво покивали.
   -- А вы знаете, что у обезьян тоже есть знаки зодиака? -- сказала Луна. -- Ага. Одна женщина-мистик пошла в Лондонский зоопарк и составила гороскопы для всех развитых приматов, и знаете что? Всё совпало на сто процентов, все, там, характеры. Пиздец нереально.
  
   ДЕНЬ СЕДЬМОЙ. 8.00
  
   Последние пару дней Дервла старалась встать раньше всех, чтобы оставаться одной в душевой. Однако на этот раз оказалось, что Луна опередила её -- не потому, что вдруг превратилась в раннюю пташку, а просто потому, что она ещё не ложилась.
   -- Я всю ночь сидела, читала эту книгу про Красного Дракона, что Салли притащила. Ну, это первая книга про Ганнибала Лектера. Пиздец на хуй, мне было пиздец как страшно. Это, наверно, самое страшное убийство, ну, когда причины ни хуя нет, а просто этот чувак, его, короче, прёт мочить людей, ну, короче, ебучий серийный маньяк.
   Дервла подождала, пока Луна почистит зубы и отправится спать.
   -- Разбуди, если чё-то хавать будете, -- сказала Луна и покинула ванную.
   Теперь Дервла осталась одна. Она стояла перед зеркалом в нижнем белье, чувствуя какое-то движение с той стороны. Иногда обитатели ощущали присутствие людей за зеркалами: оттуда доносились какие-то шорохи, а по ночам, когда свет в спальнях был выключен, за стеклом можно было разобрать неясные очертания. Дервла знала, что её друг пришёл к ней на встречу.
   -- Свет мой, зеркальце, скажи, -- сказала она, будто шутя сама с собой, -- да всю правду доложи: кто из нас всех победит, остальных перехитрит? -- Она сделала вид, что смеётся, и нанесла пасту на щётку. Ни один редактор не догадался бы, что она с кем-то действительно разговаривает.
   Вскоре, как обычно, появились слова. Буквы были уродливыми и неуклюжими. Незнакомцу явно приходилось писать задом наперёд и, возможно, подумала Дервла, вытянутой рукой.
   "Уоггл у зрителей номер один", -- говорилось в послании.
   Она чуть всё не испортила. Она чуть не выпалила имя Уоггла вслух, так поразило её известие о его популярности. К счастью, она не подала виду, лишь на мгновение стрельнула глазами вниз.
   Анонимный информатор дописал сообщение: "Келли 2. Ты 3, -- написал он и добавил: -- Удачи ХХХ".
   Дервла закончила чистить зубы и умыла лицо. Она на третьем месте. Неплохо, третье из десяти. Удивительно, конечно, что Уоггл настолько популярен, но, подумав, Дервла решила, что он привлекает своей новизной. Скоро это всем надоест.
   А вот Келли -- это уже соперница посерьёзней.
   Она была симпатичной девушкой. Дервле она нравилась. И зрителям, очевидно, тоже. Ничего, подумала Дервла, впереди ещё целых восемь недель. За восемь недель многое может случиться, да и Келли вряд ли всегда будет такой же счастливой и сияющей.
   Перед тем, как выйти из ванной, Дервла стёрла надписи с зеркала и послала своему отражению воздушный поцелуй. Она решила, что её друг-оператор оценит такой дружественный жест.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. 23.35
  
   Коулридж прокрался из кухни в гостиную, сжимая в руке вторую за вечер банку пива. Наверху спала жена. Она спала, когда он приехал, и будет спать, когда он снова уедет в шесть утра. Жена оставила Коулриджу записку, где отмечалось, что хотя они и живут в одном доме, она не видела его уже три дня.
   Коулридж разыскал ручку и нацарапал под посланием жены: "Я не изменился".
   Записка осталась лежать на своём месте и на следующий день, только к тому времени миссис Коулридж добавила: "очень жаль".
   На самом деле она так не думала и по-настоящему любила его, но, как сама часто повторяла, легко любить человека, которого никогда не видишь.
   Коулридж принёс домой сделанную "Подгляделками" подборку материалов о первой неделе пребывания в доме. Сверху была прикреплена фотокопия служебной записки, написанной на бумаге с логотипом "Подгляделок". Заголовок гласил: "Сводка по публичным/газетным профилям обитателей на день восьмой". Автор был потрясающе лаконичен.
   Уоггл -- всеобщий любимец. Сверхпопулярен.
   Дэвид -- главный ублюдок. Ненавидим.
   Келли сексапильна. Популярна.
   Дервла -- загадочная красавица. Популярна.
   Лэйла крайне трахогенична, но всех раздражает. Нелюбима.
   Луна всех раздражает и даже не очень трахогенична. Нелюбима.
   Гэззер и Джаз любимы. (Не у феминисток и интеллектуалов.)
   Салли почти не замечена. Когда замечена -- нелюбима. (NB: геи считают С. опасным стереотипом. Предпочли бы пухленького педика или накрашенную лесбу.)
   Хеймиш не замечен.
   Коулридж полистал вырезки. Большинство из них подтверждали информацию в записке. Однако в некоторых живо обсуждался тот факт, что "Домашний арест-3", вопреки всем ожиданиям и предсказаниям, оказался проектом крайне успешным.
   "Суфле поднимается!" -- гласил один заголовок, перефразируя прогноз недельной давности, что суфле не поднимается дважды, -- а уж тем более трижды. Это было новостью для Коулриджа, который понятия не имел, что когда впервые было объявлено о запуске третьей части "Домашнего ареста", многие говорили, что время реалити-шоу давно прошло. Коулридж-то полагал, что подобным шоу успех гарантирован, но он ошибался. Газетные вырезки свидетельствовали: многие программы, задуманные в те безрассудные дни, когда казалось, что любое шоу с участием шумного и неприятного представителя простого народа будет стопроцентно успешным, не оправдали надежд. А в первые дни после запуска новой части "Домашнего ареста" газетчики предсказывали полный провал. Но, вопреки всем мрачным ожиданиям, после семи выпусков передача уже не уступала двум своим предшественникам. Причём больше всех это удивило саму Джеральдину, в чём она честно призналась в эфире "Клиники", модного ночного ток-шоу, где она появилась, чтобы разрекламировать неделю вторую.
   Коулридж вставил кассету в свой видеомагнитофон и тут же кинулся уменьшать звук, потому что неистовый, ревущий шум заставки заполнил гостиную и, вне всякого сомнения, немедленно достиг второго этажа, где пыталась заснуть его жена.

*

   -- Хаюшки, -- сказала модная ведущая, приглашая Джеральдину в студию. -- Клёвая первая неделя в доме. Нам нравится.
   -- Она делает крутейшее ТВ! -- сказал модный ведущий. -- Рулез. Респект тебе.
   -- Давай, Уоггл, вперёд! -- сказала девушка. -- Как нам нравится Уоггл.
   -- Уоггл чувак! -- сказал парень. -- Кто круче всех?
   -- Он, по-любому, -- сказала девушка. -- Уоггл, вот кто круче всех!
   Это вызвало шквал аплодисментов. Публика любила Уоггла.
   -- Потрясающе, -- сказала Джеральдина, когда аплодисменты стихли. -- Ну, мне казалось, он просто будет интересным и немного оживит шоу, но я никогда не думала, что он так понравится телезрителям.
   -- Да, ну он, короче, типа как бы любимец публики, да? -- сказала девушка. -- Типа как этот хулиган из комиксов, или Зверь из Маппет-шоу, ну там.
   -- Не, ну жить бы с ним никто не захотел, но смотреть на него -- это офигенно!
   -- Уоггл чувак!
   -- Реальный чувак. Респект! Но вообще всё шоу реально клёвое, -- поспешно добавил парень, -- так что вся братва в этом доме рулеззз!
   -- Респект!
   -- Келли -- реальная тёлка! Оппа-оппа!
   -- Та ну, Келли! -- сказала девушка, толкая своего партнёра в бок. -- По-моему, Дервла самая красивая.
   -- Дервла красивая, без базара, и я от неё нереально тащусь, так что она рулез, но Келли, ну, Келли, в ней есть... что-то особенное.
   -- Большие титьки?
   -- Что я могу тебе сказать? Бабе этого не понять.
   Мужская часть аудитории дала знать, что полностью согласна с этим замечанием.
   -- А как мы ненавидим Дэвида, а? -- сказала девушка. -- Как мы его реально ненавидим.
   -- Как мы его реально не ненавидим, -- добавил парень.
   Упоминание имени Дэвида вызвало шквал неодобрения, и продюсер шоу вставил кадр прямо из Интернета, где происходящее в доме транслировалось в прямом эфире. Дэвид сидел, скрестив ноги, и играл на гитаре, явно считая себя красавцем. Это вызвало хохот и новые возгласы неодобрения.
   -- Не, ну он нормальный, ваще? -- восторженно завизжала модная девица.

*

   Потягивая пиво и наблюдая за всем этим три с половиной недели спустя, Коулридж поразился невероятной жестокости шоу. Человек на экране не имел ни малейшего представления о том, что над ним глумятся и издеваются. Как будто вся страна превратилась в большой школьный двор, где публика играла роль главного задиры.

*

   -- Ну ладно, хватит уже, -- сказал парень, явно чувствуя укол совести. -- Не сомневаюсь, что мама его любит.
   -- Ага. Хаюшки маме Дэвида! Но можете, пожалуйста, сказать ему, чтоб он постригся?
   -- И прекратил бренчать на своей гитаре!
   Интервьюеры перешли к обсуждению неожиданного успеха третьей части.
   -- Так что вы попустили всех умников и насмешников, и ваше шоу -- огроооомный успех, -- сказал парень, -- а это не может не радовать, Джери, я прав? Скажи, что я прав.
   -- Как ты прав, -- сказала Джеральдина, -- и если б я не была тёлкой, то сказала бы, что с этим шоу я рисковала яйцами. Я вложила в него всё, что у меня было, до последнего пенса. Все свои сбережения плюс выходное пособие от "Би-би-си". Я единоличный директор "Подгляделок", приятель, так что если шоу пролетит, виновата буду только я сама.
   -- Смелая дамочка! -- с восхищением воскликнула девица. -- Нам нравится! Респект!
   -- Смелая, это уж точно, милочка, -- сказала Джеральдина. -- Я отказалась от непыльной работёнки диспетчера на "Би-би-си 1", чтобы сделать "Домашний арест", и все думали, что третья часть накроется медным тазиком.
   -- Да уж, Джери, ты конкретно рисковала, уйдя с "Би-би", -- сказал модный парень. -- Я знаю, многие считали тебя кандидатом в гендиректоры.
   -- Да, думаю, мне хотели предложить эту должность, -- сказала она, -- но на фиг нужно, я делаю программы, оно мне сто лет не надо лизать жопу политикам, типа нашего Билли. Я ещё не доросла.
   Камера отъехала, чтобы все увидели Билли Джонса, ещё одного гостя "Клиники", который сидел и снисходительно улыбался. Билли был министром культуры и согласился участвовать в "Клинике", осуществляя правительственную программу поддержки молодёжи.
   -- Мне крайне жаль, что мою жопу не будет целовать столь очаровательная дама, как вы, Джеральдина, -- сказал Билли Джонс, вызвав смех в аудитории.
   -- Итак, Билли, -- сказала девица, поворачиваясь к нему с серьёзным выражением лица. -- Как бы ты оценил "Домашний арест"? Супер-ТВ или куча гэ?
   -- О, "Домашний арест" -- это однозначно супер-ТВ, -- сказал министр культуры. -- Это по-любому не куча гэ.
   -- А как насчёт тех, кто говорит, что телевидение отупело? Что нам нужно больше, я не знаю, исторических передач и всяких классических, типа, выступлений?
   -- Что ж, несомненно, есть место и для всяких исторических, типа, передач, и для всей, там, классической фигни, но в конечном итоге, политики, учителя и социальные работники должны прислушиваться к молодёжи, потому что я не думаю, короче, что всякая там история, имеет конкретное отношение к тому, чем сегодня интересуется молодёжь.
   -- Нормально задвинул, -- сказал модный парень. -- Нам нравится!
   -- Потому что, в конечном итоге, -- продолжал Билли, -- политикам, ну, там, учителям нужно именно почувствовать, чем увлекаются современные ребята, типа Интернета, там. Мы считаем, что Интернет и сетка невероятно важны, и, конечно, ещё такие крутые эксперименты в реалити-ТВ, как "Домашний арест".

*

   Когда шоу подошло к концу, и на экране появилась последняя группа, Коулридж уже давно спал. Он проснулся лицом к лицу с потным бритоголовым американцем, который был одет только в спортивные шорты, на 90% покрыт татуировками и орал: "Я лишь кусок говна и человеческий отход".
   Он решил, что пора в кровать. Джеральдина счастливо отделалась со своим шоу, это было ясно. Похоже, что по справедливости оно должно было оказаться полным провалом.
   А вот Дэвиду повезло куда меньше. Он стал козлом отпущения, всеобщим посмешищем, и таким его сделала Джеральдина. Если бы Дэвид знал об этом, подумал Коулридж, идея мести "Подгляделкам" вполне могла прийти ему в голову, но, конечно же, знать ему было неоткуда, правда?
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 10.15
  
   Фото Уоггла на прикрепленной к стене карте было едва различимо под множеством ленточек, которые к нему тянулись. Только что Триша довершила узор, протянув ленточку от Дервлы со словами "ссора из-за лобковых волос".
   Казалось, Дервла с самого начала твёрдо решила оставаться тихой и безмятежной, прямо как муза из рекламы ирландского пива. Но стоило ей посетить ванную после Уоггла, и она не выдержала.
  
   ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. 9.30
  
   "Сегодня день восьмой пребывания в доме, -- сказал диктор Энди, -- и Дервла только что приняла душ".
   -- Уоггл! -- закричала она, выходя из душевой с куском мыла в руке.
   -- Да, милая леди.
   -- Ты можешь, пожалуйста, после душа убирать с мыла свои лобковые волосы?
   Конечно, они сами были виноваты. Уоггл с радостью обошёлся бы вообще без душа, но остальные члены группы упросили его тщательно мыться хотя бы раз в день.
   -- Глядишь, так ты через пару месяцев будешь чистым, -- заметил тогда Джаз.
   Теперь им приходилось расплачиваться за свою брезгливость. Буйная растительность у Уоггла на лобке нечасто сталкивалась с мылом, и непривычное давление привело к обильной линьке.
   Дервла помахала волосатым куском мыла перед его глазами. Она хорошенько подумала, прежде чем решиться пойти на конфронтацию с Уогглом. Во-первых, она вообще не любила устраивать сцены, а во-вторых, её тайный информатор сообщил, что за стенами дома Уоггл крайне популярен. А вдруг, думала Дервла, ссора с ним охладит чувства публики по отношению к ней самой? С другой же стороны, возможно, публике не помешает увидеть, с чем приходится мириться ей и остальным обитателям. В конце концов, Дервла не могла ничего с собой поделать: она должна была высказаться. Уоггл, как правило, совершал свои поверхностные омовения посреди ночи, а поскольку Дервла всегда вставала первой, именно ей доводилось сталкиваться со следами его деятельности.
   -- Каждое утро мне приходится выскребать из мыла целую бороду, а на следующее утро она снова на месте! Мыло смотрится, как какой-то музыкант из "Грейтфул Дед"!
   -- Не стоит бояться естественного мира, о женщина. Моя волосня не причинит тебе вреда. В отличие от машин, одной из которых ты, по собственному признанию, владеешь. -- Одним скачком Уоггл перевёл разговор с собственной бестактности на ответственность Дервлы за уничтожение всей планеты. Это было в его стиле.
   -- Блядь, машины тут вообще не причём! -- Дервла сама поразилась своему крику. Она уже много лет не повышала голоса. Она всегда была задумчивой и спокойной, никогда не выходила из себя, а тут вдруг раскричалась.
   -- Ещё и как причём, о кельтская леди, ибо твои приоритеты меня плющат, короче, головняк от них сплошной. Машины -- это злющие драконы, пожирающие наш мир! А мои волосы -- совершенно доброкачественная, химически устойчивая мёртвая клеточная материя.
   -- Эта доброкачественная, химически устойчивая мёртвая клеточная материя выросла из твоей мошонки! -- заорала Дервла. -- И меня от этого тошнит! Святая Дева Мария мать Христова, откуда оно только берётся! Мы могли бы уже целый матрас набить! Ты что, мажешься там какой-то змеиной мазью?
   Дервле было невдомёк, что Уоггл немного обиделся на её нападки. Никто и никогда не думал, что Уоггл способен переживать, поскольку сам он не обращал ни малейшего внимания на переживания окружающих. Но на самом деле Уогглу нравилась Дервла, он даже чувствовал к ней какое-то влечение. Более того, он ходил в исповедальню, чтобы высказать своё восхищение ею.
   -- Между нами, несомненно, есть какая-то связь, -- сказал он. -- Я уверен, что когда-то в другой жизни она была Великой Принцессой Священных Рун, а я был её Чародеем.
   Теперь, столкнувшись с гневом человека, которого он столь высоко ценил, Уоггл попытался напустить на себя горделиво-невозмутимый вид.
   -- Я не собираюсь раскаиваться из-за своей волосни, -- пробормотал он. -- У неё есть такое же право находится в этом доме, как и у всех прочих человеческих миазмов, таких как, например, гной от септического колечка в соске Луны, который я уважаю.
   Это было довольно неглупое ухищрение. Предыдущим вечером Луна настояла, чтобы все посмотрели на её гноящийся сосок, что не прибавило ей привлекательности в глазах обитателей.
   -- Эй! Не трогай мой ебучий сосок, Уоггл! -- заорала Луна, развалившаяся на фиолетовой кушетке. -- Я ж тебе говорила. Откуда я могла знать, что этот голимый урод в Брайтоне использует какую-то херню вместо золота, как он сказал. Он же сказал, это, блядь, золото, так? Урод. Кроме того, я мажу свой сосок "Савлоном" и не оставляю свои ебучие выделения по всему мылу.
   -- Да, не пытайся сменить тему, -- резко сказала Дервла. -- Луна, как может, справляется с инфекцией соска, а ты должен чистить мыло после того, как купаешься. И не только мыло: слив тоже надо за собой чистить. А то похоже, что там сенбернар подох и разлагается.
   -- Я буду убирать за собой волосы, -- сказал Уоггл тоном, исполненным, как ему казалось, мудрого достоинства.
   -- Хорошо, -- сказала Дервла.
   -- Если только, -- продолжал Уоггл, -- ты согласишься отвергнуть свою машину.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 14.30
  
   Каждый раз, когда куча "ещё не просмотренных" кассет начинала принимать менее устрашающие размеры, кто-нибудь приносил из камер всё новые и новые. Казалось, что им нет конца.
   "Сегодня день восьмой, и Джаз с Келли болтают в саду".
  
   ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. 15.00
  
   -- Какая была самая худшая работа в твоей жизни? -- спросил Джаз.
   Они с Келли сидели у бассейна, наслаждаясь солнцем и тем фактом, что, должно быть, потрясающе смотрятся в купальных костюмах.
   -- Тут и думать не надо, -- ответила Келли. -- Статисткой в кино. Я эту работу терпеть не могла.
   -- А почему? -- спросил Джаз. -- По-моему, не так уж и плохо.
   -- Ну, оно, может, и нормально, если только не собираешься стать актёром. Можно просто получать деньги, поедать бесплатные завтраки и высматривать знаменитостей, но если хочешь по-настоящему освоить профессию, как я, то это реально тяжело. Когда ты статистка, кажется, что из тебя никогда ничего не выйдет.
   -- Так ты что, хочешь стать актрисой?
   -- Боже, да я только об этом и мечтаю. Это было бы так классно! Только, знаешь, сейчас уже не говорят "актриса". Теперь все актёры, даже женщины, из-за феминизма. Ну, там, Эмма Томпсон, или Джуди Денч, или Памела Андерсон, короче. Они не актрисы, а актёры.
   -- Правда? По-моему, звучит как-то странно.
   -- Ну, вообще я тоже так думаю. В смысле, они всё-таки женщины, да? Но придётся нам привыкать, а то это считается оскорбительным. Я не уверена, но по-моему, это всё как-то связано с временами, когда все актрисы были проститутками, а вряд ли Джуди Денч хочет, чтоб её считали проституткой. Ты бы ведь не хотел, правда?
   -- Нет, конечно, особенно если бы был такой крутой тёлкой, -- признал Джаз. -- Так ты хочешь стать кем -- женщиной-актёром?
   -- Именно, поэтому я и здесь. Надеюсь, меня заметят. Я на днях пошла в исповедальню и прочитала монолог, который взяла из одного фильма, как у девушки в камере начались отходняки.
   -- Ни хуя себе, подруга, вот это круто.
   -- Ага, я там каталась по полу, плакала и так далее. Не знаю, правда, покажут это или нет. Я б на всё пошла, чтобы стать актрисой. Поэтому я и статисткой пошла. Думала, чему-то научусь, может, даже подпишу пару контрактов, но мне жутко не понравилось.
   Дэвид плавал в бассейне. Он элегантно завершил последний из размеренных, выверенных до мельчайших деталей заплывов неторопливым брассом. Этот брасс как бы сообщал всему миру, что Дэвид не только прекраснейшим образом плавает, но при этом ещё и погружён в прекраснейшие мысли.
   Он слышал разговор Джаза и Келли.
   -- Я не верю, что человек, который мог согласиться на работу статиста, действительно хочет стать актёром, Келли. Советую тебе найти мечту попрактичней.
   -- Что-что? -- сказала Келли.
   -- Иди на хуй, Дэвид, -- сказал Джаз. -- Келли мечтает, о чём хочет.
   -- А я могу дать ей совет, если хочу. Келли уже большая. Она не нуждается в твоей защите, Джейсон.
   -- Джаз.
   -- Всё время забываю.
   -- Ну так, Дэвид, -- сказала Келли. -- Что ты имел в виду -- мечту попрактичней?
   Дэвид подтянулся и вылез из воды, несомненно отдавая себе отчёт в том, как эффектно смотрятся великолепные, блестящие от воды изгибы его мускулистых рук. Он замер на полпути: напряжённые руки вытянуты, поддерживая вес тела, сильные плечи перекатываются мышцами, на ключице тёмная ложбинка. Ногами он болтал в воде, а крепким упругим животом упёрся в терракотовый край бассейна.
   -- Именно то, что и сказал. -- Одним точным грациозным движением Дэвид выпрыгнул из бассейна целиком. -- Актёрство -- самое требовательное призвание в мире. Возможно, оно тяжелее любого другого.
   -- Ага, например, работы специалиста по обезвреживанию бомб, -- сказал Джаз, но Дэвид проигнорировал его.
   -- Необходимо искренне верить в себя и считать свою мечту не мечтой, а обязанностью. Если ты с самого начала готова на второе место, то, полагаю, тебе никогда не достичь своей цели. Лично я бы мыл посуду, чистил машины, работал официантом, лишь бы не браться за ту профессиональную работу, которую я нахожу недостойной своей мечты. Знаешь, Джон Хёрст в самом начале карьеры решил соглашаться только на главные роли. Я слышал, он в результате тринадцать лет просидел безработным. Но зато какой потом последовал триумф!
   -- Ну а как насчёт остальных, не Джонов Хёрстов? -- спросил Джаз. -- Которые тринадцать лет просидели безработными, потом ещё тринадцать лет просидели безработными, а потом умерли от алкогольного отравления? Что если такое произойдёт с тобой?
   -- Если мне уготована подобная судьба, -- сказал Дэвид, -- то, по крайней мере, я буду знать, что никогда не шёл на компромиссы и не предавал свой талант, пусть он и остался незамеченным. Я куда охотнее был бы Ван Гогом, который страдал при жизни и умер непризнанным, чем каким-нибудь довольным портретистом, который проституирует свой талант из-за недостатка веры в себя. Победа -- это всё. Утешительные призы не стоят усилий. Я искренне и глубоко убеждён в этом, Джейсон. Знаю, ты считаешь меня напыщенным заносчивым ублюдком...
   -- Да, -- сказал Джаз.
   -- И, возможно, ты прав. Но я верю в то, что говорю. Или всё, или ничего, поэтому тебе никогда не стать актёром, Келли, и я говорю тебе это как друг, из наилучших побуждений. Сделай себе одолжение. Найди другую мечту.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 14.35
  
   Хупер остановил кассету.
   -- Дэвид знает, что делает, только он не в курсе, что ничего не выходит.
   -- Чего-чего? -- спросила Триша.
   -- Ну, он же не глуп. Он не может не понимать, что выглядит напыщенным и неприятным. Мне кажется, такова его стратегия. В этих шоу не всегда остаются самые лучшие. Иногда остаются как раз уроды. По-моему, Дэвид хочет, чтоб его заметили, причём заметили именно как человека красивого, напыщенного и бескомпромиссного. Иными словами, как главного героя, как звезду. Не думаю, что его волнуют собственные действия или мнения окружающих. Он только хочет быть звездой.
  
   ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. 23.20
  
   Девушки лежали на кроватях и пили горячий шоколад. Разговор у них зашёл о Уоггле, что случалось почти каждый вечер.
   -- Он больной, -- сказала Луна. -- Ему место в психушке. Он ваще чокнутый.
   -- Он странный, -- сказала Келли. -- Я волнуюсь, как бы он себя не поранил, что ли. У нас в школе был пацан, похожий на него, только с ирокезом вместо дрэдов. Вечно сидел в одиночестве и раскачивался, вот, прямо как Уоггл, а потом начал писать у себя на руках ножом, крови до фига было, школьная медсестра в обморок упала, ужас, короче.
   Тут заговорила Салли. Салли была самой обособленной в группе, если не считать Уоггла, и пока что отличилась только один раз, когда настояла на поднятии в саду флага Радужного альянса геев и лесбиянок. Это происшествие, однако, прошло почти незамеченным, поскольку, несмотря на все старания Салли, никто так и не возразил.
   Высказывания Луны о психушках задели её за живое.
   -- Уоггл не сумасшедший! -- резко заявила Салли. -- Он просто грязный, кошмарный и политически неразвитый. Вот и всё. Он не сумасшедший.
   -- Нет, ну он всё-таки немножко сумасшедший, Салли, -- сказала Келли. -- Видела, как он спасал этого муравья из воды, которая выплеснулась из бассейна? Нет, ну это вообще нормально?
   Злоба, прозвучавшая в голосе Салли, удивила всех.
   -- Слушай, Келли, ты об этом вообще ничего не знаешь, ясно? -- прошипела она. -- Ничего! Такие, как ты, полны предубеждений и невежества в вопросах психических заболеваний! Это просто смешно! Не только смешно, это ещё и дискриминация инвалидов!
   -- Я только сказала, что он немножко сумасшедший, Салли.
   -- Я знаю, что ты сказала, и считаю это крайне оскорбительным. Если у человека проблемы с психическим здоровьем, это ещё не делает его отвратительным антисоциальным изгоем.
   -- Да, но ведь он действительно отвратительный, Салли, -- возразила Келли. -- В смысле, мне его, конечно, жалко, ну, типа, но...
   -- А я именно об этом и говорю, тупая невежественная корова! Он отвратительный, а не сумасшедший. Это не одно и то же. У всех просто до хуя предрассудков. Тебе бы повзрослеть, блядь, не помешало.
   У Келли был такой вид, будто ей отвесили пощёчину. Гнев Салли разгорелся так быстро, что она сжала кулаки, и, казалось, вот-вот начнёт бросаться.

*

   Люди в контрольном бункере отчаянно крутили ручки, пытаясь заставить камеры под потолком поворачиваться и фокусироваться на нужных лицах. Джеральдина приказала обоим операторам в проходах немедленно катить тележки в женскую спальню. Похоже, происходило редчайшее для реалити-ТВ событие: настоящая спонтанная драма.

*

   -- Эй, полегче, Салли, -- сказала Дервла. -- Келли имеет право на собственное мнение.
   -- Только если оно не угнетает меньшинства.
   -- У меня нет мнения, -- завыла Келли, и из её глаз потекли слёзы. -- Честное слово.
   -- Есть, просто ты сама не видишь своей нетерпимости! -- огрызнулась Салли. -- Все ненавидят и стигматизируют психически больных, обвиняют их во всех проблемах общества. Им отказывают в лечении, они игнорируются системой, а потом, когда раз в сто лет что-то случится, типа какой-нибудь бедный шизик, которого вообще нельзя было возвращать в общество, потеряется во тьме и вонзит кому-нибудь нож в голову, типа, тут же каждый житель страны, страдающий мягкой депрессией, становится убийцей -- всё это полная, безграмотная хуйня!
   Салли всё больше и больше выходила из себя. Девушки ещё ни разу не видели её такой. Костяшки на её сжатых кулаках побелели, а в глазах стояли слёзы ярости.
   Келли было явно не по себе из-за того, что она так обидела Салли, однако её поразило, как быстро Салли вдруг разволновалась.
   -- Извини, Салли, хорошо? -- сказала Келли. -- Если я сморозила глупость, прости. Я не хотела, только незачем плакать.
   -- Ни хуя я не плачу! -- закричала Салли.
   Всё это время Луна лежала на кровати и прислушивалась к разговору с терпеливо-удивлённым выражением лица. Теперь она приподнялась и присоединилась.
   -- Салли права, но и ошибается, -- покровительственно заявила она авторитетным тоном. -- Уоггл не настоящий сумасшедший, он просто мудак, и от него штыняет, но с другой стороны, я совсем не уверена, что средний псих так уж безопасен, Салли...
   Салли попыталась гневно перебить её, но Луна продолжала.
   -- Или "люди, у которых проблемы с психическим здоровьем", как ты выражаешься. Я видела шизиков, настоящих шизиков, охуенно опасных и припезденных шизиков, и поверь мне, дорогуша, общество правильно делает, что боится их, -- я их пиздец как боялась.
   -- Это просто невежественная херня, -- сказала Салли. -- Откуда тебе знать? Как ты можешь что-то знать про психически больных?
   -- Ну, а ты сама что об этом можешь знать, Салли? -- задумчиво сказала Дервла. Вид у неё был немного озабоченный.
   Но Салли не успела ответить Дервле, потому что Луна упорно продолжала свою тираду.
   -- Я об этом до фига знаю, Салли! -- рявкнула она, внезапно выходя из себя почище Салли. -- И я тебе расскажу откуда: я там два года провела, слышишь, милая? Два, блядь, года в психбольнице. Ясно тебе? В больнице для ненормальных, в дурке, и поэтому, Салли, я пиздец как ненавижу психов.
   На мгновение в комнате повисла тишина. Неожиданная новость произвела эффект разорвавшейся бомбы.
   -- Это неправда, -- сказала Келли. -- Ты прикалываешься.
   Но похоже было, что Луна вовсе не прикалывается.
   -- Так что не надо мне рассказывать про людей, у которых проблемы с психическим здоровьем, Салли! Я с ними жила, спала в одной палате, ела за одним столом, ходила по одним коридорам и два года пялилась на те же голимые стены. Так что не надо мне этой херни из "Полёта над гнездом кукушки"! Типа они нормальные, бля, -- герои, на хуй, ебучие!
   Салли явно хотела что-то ответить, но не нашла слов перед натиском Луны -- а та знай себе продолжала.
   -- Ага, конечно, там куча милых таких людей, таких безобидненьких маниакально-депрессивных чудаков, которые никому не причиняют вреда, кроме своих мам и пап и себя самих... но я говорю про психов. Которые по ночам орут и рвут себя на куски. Всю ночь! Они кидаются, когда мимо проходишь, заманивают тебя хитростью, хватают, лапают, пытаются тебя, на хуй, съесть!
   Четверо девушек сидели на кроватях, уставившись на Луну. Вспышка гнева Салли удивила их, но это уже ни в какие рамки не лезло. Они были в шоке. Луна с первого дня была всё время радостной и остроумной, а тут такое.
   -- Но почему? Почему ты там сидела, Луна? -- спокойно спросила Дервла. Её голос был ласковым и обнадёживающим, но те, кто знал Дервлу, услышали бы, как она встревожена. Они бы поняли, что та напугана. -- Ты была больна?
   -- Не, я не была больна, -- с горечью сказала Луна. -- Зато мой ебучий дядя был. Мой дядя -- голимый больной ненормальный урод. -- Она умолкла, похоже, обдумывая, стоит ли продолжать.
   Лэйла спросила, хочет ли Луна подержать её за руку. Луна проигнорировала её.
   -- Он ко мне приставал, ясно? Не по полной программе, он меня не насиловал, но мне хватало. Год это продолжалось, а потом я рассказала маме, корове тупой. Я и сейчас вам рассказываю только потому, что она уже умерла. Никогда не думала, что она поверит своему брату, а не мне, но он, наверно, был влиятельным человеком в местных кругах, врачом. И у него были друзья, консультанты, другие врачи, там, и они между собой всё так изобразили, как будто это была моя вина. Типа я такая скверная лживая сука и к тому же опасная фантазёрка. Может, если б папик был рядом, всё было бы иначе, но Бог его знает, где он. Бог его знает, кто он.
   -- И им удалось тебя госпитализировать? -- изумлённо спросила Дервла.
   -- Ага, кто б мог подумать, чё так бывает, да? Молодая девчонка, в наше время, и меня упрятали за то, что я пыталась всем рассказать, как дядя меня лапал.
   В комнате повисло молчание. Впервые с тех пор, как они попали в дом, ни у кого не нашлось, что сказать.

*

   Молчание повисло и в контрольном бункере, где Боб Фогерти, его ассистентка Прю, различные менеджеры и их помощники были просто ошеломлены.
   -- Невероятно, -- сказал Фогерти.
   -- Да, действительно, -- раздался голос Джеральдины Хеннесси. -- Невероятная херня.
   Все удивлённо повернулись. Никто не заметил, как Джеральдина вошла в бункер, но на самом деле она стояла и смотрела уже довольно долго. Она вернулась с обеда, таща за собой своего очередного любовника, прекрасного девятнадцатилетнего танцора, с которым познакомилась за кулисами на летнем поп-фестивале.
   -- Никогда не думала, что Луна станет так врать, честное слово. Должна признаться, я поражена.
   -- Она врёт? -- изумлённо спросили различные монтажёры и ассистенты.
   -- Конечно, врёт, безмозглые вы долбоёбы. Вы что, правда думали, что я допущу проблемную дурочку из психушки в своё весёлое шоу? Ни хуя! Уоггл -- это мой предел. Мама и папа этой лысой суки живы-здоровы и живут в Расхолме. Он торгует сигаретами, она работает в химчистке.
   Это вызвало в бункере облегчение, быстро сменившееся оживлением. А вдруг игра в доме всё же окажется не столь скучной, как все опасались?
   -- Смотрите, как она ухмыляется себе под нос, когда темно и никто не видит, -- сказала Джеральдина, указывая на один из мониторов. -- Но она знает, что мы-то видим, ещё и как видим! Она просто забавляется, ну? Она знает, что публике нравятся возмутители спокойствия. Известность достаётся хулиганкам, а не пай-девочкам. Сделай мне кофе, а, Даррен? Только в офисной кофеварке, а то они тут пьют дрянь всякую.
   Невозможно красивый девятнадцатилетний юноша угрюмо оторвал от стула свою идеальную задницу и отправился выполнять поручение.
   -- Хорошо, что ты всех проверила, Джеральдина, -- заметил Фогерти. -- Если бы ты не сказала, что Луна врёт, мы б тут, наверно, здорово перенервничали.
   -- А я б и так поняла, -- надменно ответила Джеральдина. -- Эти слабоумные пролетарии могут исхитриться обмануть друг друга, а может, даже и публику, но только не меня, приятель.
   -- Думаешь, ты догадалась бы, что она врёт, даже если бы не знала?
   -- Конечно, догадалась бы. Эта девка психбольницы в жизни не видела. Просто фильмов пересмотрела, вот и всё. Никто там не кричит и не вопит. Попробуешь заорать -- тебя, блядь, скоренько накачают успокоительными, уж поверь, а хватают и лапают там только медсёстры. В психбольницах по ночам тихо. Слышно только, как плачут, шаркают и дрочат.
   На мгновение взгляд Джеральдины устремился куда-то далеко. Сотрудникам она показалась почти человечной. Но секунду спустя она опять стала собой.
   -- Так, быстро запаковали всё это добро. Я его пока не буду использовать, сейчас у нас главное -- Уоггл. И вообще, мне не нужно, чтоб эта лысая пизда влияла на публику в самом начале шоу. Я влияю на публику, а не эти сраные обитатели. Но материал вы оставьте. Может, потом пригодится.
   -- Как, не по порядку что ли пустим? -- Фогерти был ошеломлён.
   -- Можно, -- ответила Джеральдина. -- А кто заметит?
   -- Но... но временные коды на плёнке... Они будут выбиваться. Мы не сможем их перенастроить.
   -- Ещё и как сможете, дебильная твоя башка. Это просто циферки на экране, их можно поменять. Зайди в меню "Эппл" и вызови панель управления.
   -- Я знаю, как это делается, Джеральдина, -- холодно ответил Боб Фогерти. -- Я имел в виду, что мы не сможем этого сделать с моральной, профессиональной точки зрения.
   -- Наш моральный и профессиональный долг -- предоставлять классное ТВ зрителям, которые платят нам зарплату. Мы тут не антропологи, блядь, мы развлекатели, приятель. Эстрадники. Мы работаем в одной лавчонке с иллюзионистами, мистиками, фокусниками, гипнотизёрами и прочим жульём, из которого состоит великий бизнес под названием "шоу". А теперь засунь всё это в отдельный файл и спрячь куда-нибудь.
   Больше никто ничего не сказал, и команда молча продолжила работу; каждый надеялся, что если Джеральдина захочет пойти на такой возмутительный шаг, как трансляция событий не по порядку, то она прикажет сделать это кому-то другому. Внимание монтажёров привлекло мельтешение лифчиков и трусиков на экране. Девушки готовились ко сну.
   -- Следить за сосками! -- закричала Джеральдина. -- Живее!
   У каждой была своя манера. Салли ложилась спать в футболке и трусиках. Келли быстро стаскивала футболку и ныряла под одеяло, иногда позволяя на мгновение узреть своё обнажённое тело. Луна с удовольствием прогуливалась перед инфракрасными камерами голой. Лэйла и Дервла были самыми стеснительными: обе надевали длинные ночнушки перед тем, как снять бельё. Когда Джеральдина увидела это в первую ночь, она мысленно пообещала себе как-нибудь поймать обеих скромниц, возможно, в душе или в бассейне, а потом вставить их соски в специальную подборку для воскресного вечера. Будут ещё всякие заносчивые шлюшки прятать от неё свои тела. Нечего было лезть на телевидение.

*

   В спальне царила безрадостная атмосфера. Раньше девушки всегда смеялись и хихикали, укладываясь спать, но сегодня в комнате было тихо. Откровения Луны потрясли всех. Не только потому, что её история оказалось столь грустной и возмутительной, но и потому, что её страдания не могли не вызвать сочувствия зрителей, а это даст ей преимущество, когда дело дойдёт до выселения. Ситуация была очень необычной: приходилось всё время помнить, что любой разговор -- это разговор между соперниками, сражающимися за благосклонность публики.
   И тут Луна заговорила.
   -- А, да, кстати, девчонки, -- сказала она. -- Насчёт того, что я тут наговорила. Это всё читка, кстати. Извиняюсь.
   На мгновение снова повисло молчание.
   -- Что! -- Лэйла, которая редко повышала голос, была в бешенстве.
   -- Не напрягайся, дорогуша, -- сказала Луна спокойным будничным тоном. -- Я просто поприкалывалась. Чтоб отвлечься от этого гнойного соска.
   -- Ты сказала, что к тебе приставали!
   -- Ну, а чё, щас все говорят, что к ним приставали, разве нет? -- ответила Луна. -- Блин, да если посмотреть на всякие плакаты, которые развешивают благотворительные организации, так можно подумать, что каждого ебучего малолетку кто-то постоянно лапает.
   -- Что ты затеяла, Луна? -- спросила Дервла, с трудом сдерживая гнев.
   -- Я ж сказала. Просто решила поприкалываться, -- сказала Луна. -- И плюс я думала, что наша Салли чё-то слишком серьёзной стала, накинулась вдруг на Келли из-за психов, бля, ебучих, вот и всё.
   -- Ах ты сука дряная, -- сказала Лэйла.
   -- Дура, -- сказала Келли.
   -- Это было низко с твоей стороны, Луна, -- сказала Дервла. -- Мне кажется, сексуальные домогательства -- не самая смешная тема.
   -- Ну, зато время славно провели, правда? -- сказала Луна. -- Спокойной ночи.
   Наступила очередная длинная пауза. Наконец Келли не выдержала.
   -- Ну, а насчёт имплантатов в груди ты правду сказала? -- спросила она.
   -- О да, мне ж без бубонов никуда, ты ж понимаешь? Помогают удержать равновесие на трапеции.
   Комната снова погрузилась в тишину; Дервле показалось, что она слышит всхлипы Салли.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 17.10
  
   Прошло шесть дней после убийства, а сержант Хупер со своей командой продолжал терпеливо копаться в обширнейшем архиве непросмотренных плёнок. Полицейские усердно пытались отыскать хоть какое-то событие, способное подвигнуть на убийство. Такая работа изматывала даже Хупера, большого поклонника "Домашнего ареста", который идеально вписывался в целевую аудиторию и оправдывал все ожидания рекламистов. Хупер был полной противоположностью Коулриджу -- крайне современный мент, модный, стильный, навороченный парень двадцать первого века в мешковатых штанах и кроссовках, с гвоздиком в ухе и титановым ноутбуком "Эппл Макинтош". Хупер с приятелями никогда не пропускал программ реалити-ТВ, но даже его отпугивала стоящая перед ним задача. К счастью, в распоряжении у полиции имелись не все семьсот двадцать часов записей в сутки, поскольку основная масса ежедневно списывалась монтажёрами "Подгляделок". Но всё равно оставались сотни часов, и просматривать эти записи было примерно так же увлекательно, как наблюдать за высыханием краски. Даже хуже -- краска в конце концов всё же высыхала. А эти, казалось, не высохнут никогда.
   Хеймиш опять ковырялся в носу... Джаз чесал задницу.
   Девушки занимались йогой, опять.
   Гэрри продолжал отжиматься.
   Гэрри подтягивался на дверной раме.
   Гэрри бегал на месте...
   Хупер начинал презирать обитателей дома, чего ему совсем не хотелось. Мало того, что это могло помешать детективной работе, так ведь он ещё считал их почти своими. У них были те же интересы и устремления, та же искренняя уверенность, что они имеют право радоваться жизни. Хупер не хотел превращаться в Коулриджа. Ну что за человек? Вечно твердит о том, что у обитателей нет чувства "долга", "служения", "ответственности". Как будто если ты хочешь жить без напрягов, то становишься прямо врагом народа.
   Тем не менее, Хупер начал изрядно уставать от обитателей. Просто они никогда ничего не делали, и, что ещё хуже, ни о чём не думали. Важнейшее свойство человеческих существ, способность к абстрактному мышлению, служило им исключительно для... для... Ни для чего.
   Хупер внутренне выругался. Он уже даже мыслил, как Коулридж.
   А ключей к разгадке убийства не было.
   Пока Триша кое-чего не заметила.
   Мелочь, но всё же.
   -- Гляньте, сержант, -- сказала она. -- Тут одна такая фишка между Келли-шлюшкой и Дэвидом-педиком.
   -- Фишка, констебль? Шлюшкой? Педиком? -- ответил Хупер наставническим тоном Коулриджа, и оба мрачно улыбнулись, вспомнив о лингвистической критике, которую вынуждены были выслушивать по работе.
   Происшествие было незначительным, возможно, лишь лучиком света в кромешной тьме, но полиция давно уже забросила надежду наткнуться на что-нибудь очевидное.
   -- Мы ищем катализатор, -- объяснил Хупер собравшимся офицерам. -- В химии крошечный элемент, добавленный к другим соединениям, может иногда привести к взрыву. Вот его-то мы и ищем: крошечный психологический катализатор.
   Эти слова прозвучали внушительно, когда Коулридж произнёс их перед Хупером, и зазвучали ещё внушительнее, когда Хупер выпендрился перед офицерами. Может, Коулридж и умеет сочинять, но Хуперу казалось, что только он умеет декламировать.
   Потенциальный катализатор, обнаруженный Тришей, был действительно крошечным. "Подгляделки" сочли его недостаточно интересным для трансляции, но Тришу он заинтересовал, и Хупера тоже.
  
   ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ. 0.20
  
   Келли, Джаз и Дэвид вместе принимали ванну. Говорил, как всегда, Дэвид.
   -- Вот интересно, ты вчера сказала, что хочешь быть актрисой, Келли. А ведь здесь все играют. Ты ж это понимаешь, правда? Весь дом -- театр, а люди в нём актёры.
   -- Неправда, -- ответил Джаз, привычно самоуверенным тоном. -- Я -- это я, чувак. Без понтов и без базара, стесняться-то мне нечего.
   -- О, что за чушь. Никто и никогда не является по-настоящему собой.
   -- А ты откуда знаешь, умник-блядь-разумник?
   -- Потому что мы сами себя не знаем.
   -- Что за херня, честное слово.
   -- Согласись, Джейсон.
   -- Джаз.
   -- Неважно. Ты что, никогда не удивлялся, увидев себя по-новому, будто впервые в жизни?
   -- Ну, однажды я присел над зеркалом. Я был в шоке, я тебе говорю, -- сказал Джаз, и Келли громко рассмеялась нахальным и неприятным смехом.
   Во всяком случае, неприятным для Дэвида.
   -- Я смотрел себе прямо в жопу, чувак, -- продолжал Джаз, широко улыбаясь, -- и даже мне как-то не очень понравилось!
   Внезапно Дэвид разозлился. Он относился к себе очень серьёзно, и ожидал того же от других.
   -- Смею тебя заверить, Джейсон, что в жизни мы все -- актёры и выставляем себя такими, какими хотим, чтобы нас видели. И поэтому настоящие актёры, вроде меня, понимают наш мир и окружающих людей глубже, чем простая публика. Мы знаем все трюки, мы замечаем знаки. Мы осознаём, что живём в мире лицедеев. Некоторые играют тонко, некоторые переигрывают, но играют все. Видеть твою игру насквозь, Джаз, моя профессия.
   Джаз ответил не сразу.
   -- Пиздёж, -- наконец заявил он, явно не дотягивая до своего обычного уровня остроумия.
   Дэвид улыбнулся.
   И тут Келли наклонилась и прошептала ему что-то на ухо. Понять было нелегко, но сомнений в том, что она сказала, быть не могло. А сказала Келли Дэвиду вот что: "Я тебя знаю".
   Затем она откинулась назад и посмотрела ему прямо в глаза.
   Дэвид выдержал её взгляд, продолжая самодовольно ухмыляться. Вид у него был невозмутимый.
   Однако ему предстояло смущение. Ещё и какое.
   Потому что Келли снова наклонилась и прошептала ему что-то на ухо.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 17.30
  
   На этот раз ни сержант Хупер, ни Триша не смогли расслышать, что сказала Келли. Никто из офицеров в комнате не смог разобрать слов.
   Похоже было на что-то вроде "Рак огромен адски".
   -- Но это уж точно не то, -- сказал Хупер.
   -- Да уж, вряд ли, -- согласилась Триша.
   Что бы там ни прошептала Келли, Дэвид её понял, и ему не понравилось.
   Выражение его лица на экране изменилось, всего чуть-чуть -- он был слишком хорошим актёром, чтобы выдать себя -- но изменилось. Внезапно надменно-высокомерная улыбка исчезла.
   Он явно был напуган.
  
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 9.00
  
   На следующее утро Хупер показал Коулриджу кассету.
   -- Что бы ни значила фраза "Рак огромен адски", сэр, а она явно сказала что-то другое, для меня очевидно -- Келли знала Дэвида до шоу.
   -- Не исключено, -- согласился инспектор.
   -- По-моему, даже вероятно, сэр, -- сказал Хупер, снова запуская плёнку. -- Когда она сказала "Я тебя знаю", я вначале подумал, что она имела в виду в психологическом плане, ведь Дэвид как раз об этом говорил.
   -- Конечно.
   -- Но потом она говорит, ну, про рака, и это явно что-то, понятное только Дэвиду, какая-то тайна или какое-то событие из внешнего мира, общее для них обоих.
   -- Тут сомневаться не приходится, сержант, -- согласился Коулридж, -- но это не обязательно значит, что они знакомы. Келли могла узнать в Дэвиде нечто, позволившее ей как-то его раскусить.
   -- По-моему, Келли у них не самая светлая голова, сэр. Она не умеет просчитывать. Мне кажется, они были знакомы.
   -- Что ж, если это так, то данная находка, несомненно, весьма значительна. Вся наша теория катализатора основана на предпосылке, что обитатели не были знакомы друг с другом. Если двое из них были знакомы раньше, это меняет всю динамику внутри группы.
   У следователей впервые появилось ощущение, что они нащупали какую-то ниточку.
   -- Так что вы полагаете, сержант? Думаете, Келли с самого начала узнала что-то в Дэвиде?
   -- Ну, разве что она действительно такая хорошая актриса, как ей хотелось бы. В первый день ей всё было внове, по-моему. Она без толку носилась по дому, прыгала в бассейн и вываливалась из топика. Лично я не заметил никаких размышлений. Нет, я думаю, что из-за чего бы она вдруг не прозрела, это произошло позже. В какой-то момент Дэвид выдал себя, и Келли заметила что-то, что помогло ей вспомнить его.
   -- В таком случае, полагаю, это произошло незадолго до того, как она поделилась своим знанием с Дэвидом.
   -- Естественно. Келли не похожа на человека, который будет утаивать такую пикантность. Она не смогла бы сдержаться и не огорошить Дэвида, особенно после того, как он раскритиковал её актёрские амбиции.
   -- Что ж, если так, то она должна была увидеть то, что увидела, в промежутке между разговором у бассейна и разговором в ванне. Чем они занимались вечером дня восьмого?
   -- Татушками! -- сказал Хупер. -- Они сравнивали свои татушки! Я видел на кассете.
   -- Что ж, давайте посмотрим снова.
   Пока Хупер вставлял видеокассету, к ним присоединилась Триша, и они втроём приготовились изучать выражения лиц Келли и Дэвида во время обсуждения татуировок.
   Поужинав, все, кроме Уоггла, расселись на кушетках. Они только что закончили выполнять небольшое задание от "Подгляделок": каждому дали по карандашу и листу бумаги и предложили написать, кто, по их мнению, останется в доме к концу седьмой недели. Так же поощрялись любые предсказания общего толка. В конце все листики были сложены в большой коричневый конверт с надписью "Предсказания", который торжественно запечатали и отнесли на кухню.
   Вот тут-то разговор и зашёл о татуировках. У всех нашлось, что предъявить, кроме Дервлы и Джаза.
   -- Я слишком чёрный, -- сказал Джаз, -- а кроме того, у меня слишком красивая кожа, чтоб её украшать.
   -- Я не могу объяснить, почему у меня нет татуировок, -- сказала Дервла. -- Только, по-моему, это поразительно, что в наше время, когда разговор заходит о татуировках, объясняться приходится тем, у кого их нет. Может, поэтому я и не хочу их делать.
   -- Молодец, -- сказал Коулридж, отхлёбывая из своей фарфоровой кружки.
   Хупер с Тришей промолчали. У Хупера на плече была наколота эмблема футбольного клуба "Эвертон", а у Триши на левой ягодице -- бабочка.
   На экране Гэрри объяснял, что орёл у него на лодыжке означает силу, честь и правду.
   -- А сжатый кулак у тебя на плече что означает? Онанизм? -- поинтересовался Джаз.
   -- Нет, бля, ни хера такого он не означает, -- ответил Гэрри. -- Хотя у меня по этому виду спорта олимпийский разряд.
   Девушки картинно застонали.
   -- Мой сжатый кулак тоже означает силу, честь и правду. А ещё я собираюсь сделать наколку на спине, чтоб там было написано "сила, честь и правда" готическим шрифтом. Это мой девиз.
   Остальные дали понять, что уже догадались.
   Потом Луна показала цветочный узор вдоль позвоночника.
   -- Цветы -- символ мира и внутренней силы. Это духовные цветы, и, по-моему, египетских принцесс хоронили с таким букетом, хотя тут я не уверена. Может, блядь, так хоронили нордических женщин, но по-любому это нереально символично и духовно.
   Келли показала феникса, взлетающего между её ягодиц. Салли продемонстрировала женщину-воина, сражающуюся с драконом вокруг пупка, а Лэйла -- крошечную бабочку на ягодице.
   -- У меня такая же, -- возмущённо сказала Триша. -- Чувак, который мне её делал, сказал, что таких больше нет.
   Коулридж чуть не поперхнулся чаем. Ему и в голову не могло прийти, что один из его офицеров, да ещё женщина, носит татуировки. Особенно Патриция, которую он считал такой приличной девушкой.
   Затем Лэйла гордо расставила ноги и похвасталась другой бабочкой, порхающей возле самых трусиков на её идеально гладкой, ухоженной ноге.
   -- Она там для того, -- сказала Лэйла, -- чтобы напоминать моим любовникам о том, как важна и прекрасна деликатность и лёгкость прикосновения.
   Коулридж со стоном отвернулся от экрана.
   -- А такой у тебя нет, Триш? -- спросил Хупер.
   -- Нет уж, только не там. Мне эпиляции достаточно, не хватало ещё, чтобы какой-то байкер лез мне туда со своей иголкой.
   -- Да тише вы! -- рявкнул Коулридж.
   Теперь Лэйла показывала маленький восточный символ у себя на лопатке.
   -- Тибетский, -- объяснила она. -- Это буддийский символ, который означает безмятежный внутренний свет.
   Все согласились, что это особенно мило.
   Кроме Дэвида.
   -- Тибетский? -- спросил он с ноткой снисходительного удивления в голосе.
   -- Да, тибетский, -- немного обиженно сказала Лэйла.
   -- А... Ну да ладно. Неважно.
   Лэйла была готова убить его.
   -- В каком смысле "Неважно"? Он тибетский, блядь!
   -- Тише, Лэйла, -- ухмыльнулся Джаз. -- Не забывай про свой безмятежный внутренний свет.
   -- Слушай, Лэйла, -- мягко сказал Дэвид. -- Символ очень красивый, и он может и должен значить только то, что ты хочешь. Не имеет значения, тибетский он или тайский, каковым он, в общем-то, и является: это твоя татуировка, и она значит только то, что ты хочешь.
   Кто бы мог подумать, что легендарное спокойствие Лэйлы так легко разрушить. Её лицо покраснело от стыда и злости.
   -- Он тибетский, урод, -- повторила она. -- Я знаю, что тибетский.
   Дэвид неприятно улыбнулся и пожал плечами, будто желая сказать: "Ты не права, но спорить с тобой ниже моего достоинства".
   -- Он тибетский! Означает безмятежный внутренний, на хуй, свет! -- заорала Лэйла и отправилась заваривать чашку травяного чая себе в утешение.
   -- Я раз слышал про одного мужика, гея, -- сказал Гэрри, -- так он на руке наколол китайскую пословицу, типа, "кроткий искатель истины". Ну, короче, однажды он цепляет какого-то китаёзу-педрилу в лапшаном баре в Сохо, а тот ему и говорит: "Вообще-то там написано, что ты тупой, доверчивый, лупоглазый гондон".
   Гэрри, Джаз, Салли и Келли громко расхохотались. Хеймиш и Луна улыбнулись. Лэйла, стоявшая у чайника с покрасневшим от ярости лицом, закусила губу, а Дэвид на мгновение закрыл глаза, будто черпая силы в собственной неподвижности.
   Потом Хеймиш показал кельтский крест на своём предплечье, и наконец наступил черёд Дэвида. Он ждал этого момента.
   -- У меня только одна татуировка, -- пояснил он, как будто уже одно это свидетельствовало о тонкости вкуса и особой проницательности. -- И она очень-очень красива.
   С этими словами Дэвид приподнял одну штанину своих свободных шёлковых брюк и продемонстрировал первые четыре строчки монолога Гамлета про "быть или не быть", выведенные вокруг левой лодыжки и трижды опоясывающие ногу.
   -- Никаких бабочек, никаких объяснительных записок на тибетском, никаких пламенных драконов. Просто наиболее проницательное исследование абсолютной абсурдности человеческого существования из всех, когда-либо зафиксированных на бумаге.
   -- Или, в данном случае, на коже, -- заметил Джаз, но Дэвид проигнорировал его.
   -- Экзистенциализм за триста лет до изобретения экзистенциализма. Гуманизм в жестоком варварском мире. Лучик света, осветивший все последующие века.
   -- Ну ладно, понятно, только зачем было это на ноге писать? -- спросил Джаз, выражая чувства всех зрителей.
   -- Потому что это спасло мне жизнь, -- искренне произнёс Дэвид, не моргнув глазом. -- Когда для меня наступили чёрные дни, и я не видел возможности жить в этом мире, я всерьёз собирался покончить с собой. Поверьте, я твёрдо решился на самоубийство.
   -- Тока ты его так и не совершил, а? -- сказал Гэрри. -- Вот интересно.
   -- Не совершил. Вместо этого я одной долгой ночью трижды прочитал всего "Гамлета" от корки до корки.
   -- Пиздец на хуй. Я б лучше с собой, блядь, покончил, -- сказал Гэрри, но Дэвид продолжал, не обращая на него ни малейшего внимания.
   -- Этот печальный принц также обдумывал ужасный акт самоубийства, но возвысился над этими мыслями, а возвысившись, достиг для себя благородного величия.
   -- Так ты поэтому не покончил с собой, да, Дэвид? -- спросила Луна, явно пытаясь поддержать Дэвида в его откровениях. -- Потому что никакие твои переживания не могли быть хуже "Гамлета".
   -- Мы его в школе проходили, -- сказал Гэрри. -- Поверь, хуже "Гамлета" ничего нет.
   -- А, заткни ебало, Гэрри, -- сказала Луна. -- Дэвид меня понимает, правда, Дэвид?
   -- Да, Луна, я понимаю, а отвечу тебе так -- и да, и нет. Несомненно, страдания мрачного принца многому меня научили. Но на самом деле я отказался от суицида потому, что, читая эту пьесу, понял: я не хочу покидать мир, в котором есть такие прекрасные вещи, как шекспировский слог, или хотя бы цветок, или восход солнца, или запах свежеиспечённого хлеба.
   -- Чёт я запуталась, -- сказала Луна. -- Причём тут, на хуй, хлеб?
   -- Я считаю, Луна, что стоит человеку по-настоящему осознать красоту, как он начинает ощущать присутствие красоты во всём. И поэтому я решил вечно носить с собой слова, которые молодой принц Датский произнёс в минуты глубочайшей печали. Они напоминают мне, что мир прекрасен, и отчаиваться в нём -- значит оскорблять Бога.
   Джаз хотел сказать Дэвиду, что он напыщенный придурок, но не стал. В Дэвиде было что-то странно привлекательное и неотразимое; его грандиозная заносчивость была столь вопиющей, что Джаз был тронут против своей воли.
   Дэвид у всех вызывал двоякие чувства. Откровенная искренность его самовлюблённости притягивала. От такой неподдельной любви, какую питал к себе Дэвид, нельзя было просто так отмахнуться; в ней чудилось чуть ли не благородство. Все уставились на Дэвида, не в состоянии решить, как к нему отнестись.
   Кроме Келли.
   В тот вечер никто в контрольном бункере не обратил на это внимания, потому что монтажёры были сосредоточены на общем плане, а Келли сидела спиной к камере, но у полицейских имелись все видеосъёмки этой сцены: наконец-то им немного повезло. Один из живых операторов снимал с противоположного ракурса, и информация сохранилась на диске. Кадр изображал Келли, Луну и Хеймиша на оранжевой кушетке.
   Келли улыбалась широкой озорной улыбкой. Вряд ли суицидальные рассуждения Дэвида вызвали бы у неё такую реакцию при обычных обстоятельствах, пусть они и были высокомерны до абсурда.
   -- Она уже где-то видела эту татушку, -- сказал Хупер.
   -- Да, я склонен полагать, что так и есть, -- согласился Коулридж.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 10.00
  
   Пока младшие офицеры вводили фразу "Рак огромен адски" в Интернет и различные дешифраторы голоса, Коулридж с командой приближённых на время оставили Дэвида в покое и вернулись к обсуждению Уоггла.
   -- Мне кажется, что с точки зрения публики во вторую неделю в доме был только один обитатель, -- сказал Коулридж, проглядывая обзор трансляций, подготовленный Тришей и её подручными. -- Уоггл, Уоггл, Уоггл и ещё раз Уоггл.
   -- Да, сэр, -- ответила Триша. -- На какое-то время он стал почти что национальным феноменом. Полстраны говорило о нём, а ещё полстраны спрашивало, что за Уоггл такой, о котором все говорят. Вы что, не помните?
   -- Очень смутно, констебль.
   -- Чем отвратительнее он становился и чем больше отрицал свою отвратительность, тем больше его любили. Прямо какое-то помешательство.
   -- Никогда не забуду, как он блох из дрэдов выковыривал, -- заметил один констебль. -- Мы были в пабе, а там по телику крутили; все аж поперхнулись. Ну и гадость!
   -- Гадость, когда смотришь. А жить с ним -- так вообще невыносимо, -- сказала Триша. -- Из-за этих блох чуть всё и не закончилось. Жаль, вообще-то, что не закончилось, тогда бы никого не убили.
   -- И нам не пришлось бы смотреть эту ужасную бессмыслицу, -- сказал Коулридж. -- А что, садисты из "Подгляделок" им даже порошка от блох не предложили?
   -- Предложили, конечно, но Уоггл отказался им пользоваться. Он сказал, что его блохи -- живые существа, и хотя ему не нравится чесаться, убивать их он не собирается.
   -- Господи Боже, -- произнёс Коулридж. -- Абстрактное мнение! Моральные убеждения. Я уж и не надеялся.
   -- Ну, для обитателей тут не было ничего абстрактного, сэр. А их спор с Уогглом из-за блох захватил всю страну.
  
   ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ. 15.00
  
   Уоггл сидел в углу, а остальные обитатели обступили его плотным кольцом.
   -- Мои блохи вынуждают вас пересмотреть собственные двойные стандарты, -- спорил Уоггл. -- Вот на лис вы стали бы охотиться?
   -- Да, блядь, стал бы, -- сказал Гэрри, но остальным пришлось признать, что они не стали бы, причём Дэвид, Лэйла и Луна даже принимали какое-то участие в недавних кампаниях против охоты.
   -- Охота на лис -- мерзость, -- сказал Дэвид привычно надменным тоном.
   -- Однако вы хотите устроить охоту на моих блох, -- сказал Уоггл. -- Объясните, в чём разница между лисой и блохой.
   Они явно не знали, с чего начать.
   -- Ну... -- сказала Келли, немного нервничая, -- лисы симпотные, а блохи -- нет.
   -- Ой, не говори глупостей, Келли, -- раздражённо сказал Дэвид.
   -- Она не говорит глупостей, -- сказал Уоггл. -- Она выражает глобальную истину, ибо, к стыду всего человечества, мы судим о ценности жизни с позиций эстетики. Мы лелеем то, что считаем красивым, и уничтожаем то, что считаем уродливым. О, будь прокляты мы, человеческие вирусы, заразившие сию прекрасную планету.
   Дэвид явно не собирался больше терпеть. Никому не позволялось отнимать у него моральное превосходство.
   -- Лисы практически не наносят ущерба. Охота на них -- спорт, а не необходимость, вот почему это позорно и совершенно неприемлемо для порядочных современных людей, живущих в Новой Британии двадцать первого века.
   -- Охотники на лис говорят, что лисы наносят огромный ущерб. Они говорят, что лисы -- вредители, -- ответил Уоггл.
   -- Я не признаю их правоты.
   -- А где ты живёшь-то, Дэвид? -- спросил Гэззер, которому всегда были интересны склоки. -- На ферме, шо ли?
   -- Я живу в Баттерси, -- сердито ответил Дэвид. -- Но дело не в...
   Гэззер с Дэвидом рассмеялись неловкости Дэвида, из-за чего тот пришёл в ярость. Его бесила уверенность некоторых людей, что нужно жить в деревне, чтобы разбираться в лисах.
   -- Это серьёзная дискуссия, -- огрызнулся он. -- А не соревнование в дешёвом остроумии.
   Уоггл согласился и постарался закрепить за собой преимущество.
   -- Разница между лисами и моими блохами состоит в том, товарищ, что мои блохи раздражают тебя, а лисы -- нет. Но фашистские фермеры и нацистские охотники утверждают, будто лисы раздражают их. Они утверждают, что лисы едят кур и терроризируют живые изгороди.
   -- Я целиком опровергаю все их утверждения, -- настаивал Дэвид, -- но дело всё равно в том...
   -- Дело, о Адольф насекомого царства, дело, герр Гитлер, в том, что неважно, являются лисы сельскими террористами или нет, я бы не стал их убивать, как не стал бы убивать своих блох, хоть они и кусают меня. Потому что я -- морально развитый индивид, в то время как ты -- злобный опасный ублюдочный лицемерный подоночный гестаповец, и заслуживаешь получить бомбу по почте, -- тонкий гнусавый голосок Уоггла обрёл необычную твёрдость; он явно верил в то, что говорит. Он даже вскочил на ноги.
   -- Твоя озабоченность благополучием животных, -- заорал Уоггл, и складки вокруг его кустистых бровей внезапно побагровели, -- распространяется ровно настолько, насколько она касается твоих интересов, и не дальше. Ты ничем не отличаешься от десятков миллионов мерзких подонков, живущих в этой стране, которые готовы запретить охоту на лис и издевательства над тюленями, но при этом с радостью пожирают выращенных на фабрике жареных кур и бифштексы-мутанты! Если хочешь охотиться на моих блох, тогда берись за дело сознательно! Советую надеть красную куртку, о Чингисхан, и дудеть в пёстрый рожок. Советую тебе размазать кровь моих убитых блох по лицам своих потомков после охоты и устроить праздничный пир с бодрящими напитками, которые подаются в кубках, вырезанных из копыт забитых оленей! Ибо ты ничем не лучше кровожадного лорда из графства Хер, Дэвид! Ты корчишь из себя эдакого заботливого парня, а на самом деле ты -- предводитель блошиной охоты "Подгляделок"!

*

   Любопытно, что когда разглагольствования Уоггла о блохах были показаны в конце первой недели "Домашнего ареста", большинство зрителей смогли проникнуться его высказываниями. Противники охоты на лис, естественно, с восторгом восприняли столь знаменитого соратника, а деревенские любители кровавого спорта обрадовались человеку, который вынудил горожан-активистов признать избирательность своих убеждений.
   Уоггл был сродни Библии: все утверждали, что он доказывает их правоту. И его любили. Внезапно Уоггл стал чем-то вроде общей собачки: грязной, вонючей и приставучей, но зато довольно милой.
   Если бы остальные девять обитателей хотя бы смутно представляли себе масштабы популярности Уоггла за пределами дома, они бы никогда не сделали того, что сделали. Но так как они были отрезаны от мира, им и в голову не могло прийти, что этот блошистый наглец, повсюду оставляющий пятна, стал героем.
   Конечно, так было несправедливо. Джеральдина всё понимала, но, само собой, это её не беспокоило. Джеральдина знала, что никто не смог бы жить с Уогглом и сносить его. Вообще-то, девять обитателей проявили чудеса терпимости; большинство людей уже давно бы убили Уоггла. Но телевидение несправедливо, как, впрочем, и жизнь, и Джеральдина, невольно вызвав национальное умопомешательство, теперь с радостью подыгрывала зрителям.
   Поэтому она решила не транслировать терпеливые и довольно тактичные попытки обитателей убедить Уоггла стирать одежду, убирать за собой и, самое главное, покончить с блохами. Она не показала, как Келли приносила ему по ночам простыни, а Дервла удостоверялась, что его кулинарные предпочтения включались в общий список покупок. Она показала лишь обрывки длительных разговоров Гэрри, Джаза и Уоггла о футболе, которым все трое увлекались. Нет, Джеральдина сразу перешла к тому дню, когда Гэрри, Джаз, Дэвид и Хеймиш накинулись на отдыхавшего в саду Уоггла, насильно раздели его, сожгли его одежду и покрыли извивающееся протестующее тело порошком от блох.
  
   ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. 19.30
  
   Инцидент произошёл во второй четверг под "Домашним арестом", в день первого голосования.
   Правила "Подгляделок" ничем принципиально не отличались от правил всех подобных шоу. Каждую неделю каждого из обитателей просили тайно проголосовать за выселение двух человек. Потом те, за кого было отдано наибольшее количество голосов, проходили публичное телефонное голосование, определяющее, кто будет выселен.
   Чтобы люди могли ближе познакомиться друг с другом, в первую неделю никого не выселяли, поэтому первое голосование состоялось в день одиннадцатый. Голосование проходило днём, а вечером зрителям вначале показывали, кто за кого проголосовал, а потом в прямом эфире транслировали происходящее в доме, где обитателям сообщали, кто покинет дом в следующее воскресенье. Как только прямой эфир заканчивался, и каждое лицо было изучено в поисках облегчения, радости, злобы и т.д., в оставшейся части шоу, как всегда, транслировались события, произошедшие за день.
   Первое, что увидели зрители на одиннадцатый вечер "Домашнего ареста", было голосование. Все обитатели кроме одного проголосовали за Уоггла. Самым странным было то, что обитателем, проголосовавшим не за Уоггла, был вовсе не Уоггл, потому что даже Уоггл проголосовал за Уоггла -- впервые за всю историю реалити-ТВ.
   -- Я голосую за своё выселение из этого дома, -- монотонно бубнил Уоггл в камеру исповедальни, -- поскольку целиком и полностью отвергаю дискриминационную гладиаторскую систему, основанную на иерархическом по своей сути принципе, что общество должно порождать победителей и проигравших, -- принципе, неизбежно направленном на последующее возникновение единого олигарха, а это, давайте называть вещи своими именами, ни что иное, как фашизм. Посему я предлагаю себя в качестве жертвы в знак протеста против отчётливо циничного использования фиктивно-демократического процесса с целью подорвать истинную демократию. Ещё я голосую за Джейсона, потому что его дезодоранты блокируют мои синусные узлы.
   После столь ошеломляющего выступления, которое лишь заставило публику ещё больше полюбить Уоггла, голосование остальных показалось довольно скучным.
   Дэвид проголосовал за Уоггла и Лэйлу, поскольку считал Лэйлу неприятной претенциозной воображалой.
   Келли проголосовала за Уоггла и Лэйлу, потому что ей казалось, что Лэйла смотрит на неё свысока.
   Джаз проголосовал за Уоггла и Салли, потому что его раздражала почтительность, с которой та относилась к своей половой ориентации.
   Хеймиш проголосовал за Уоггла и Дэвида, потому что считал, что без Дэвида ему больше будет везти с девчонками.
   Лэйла проголосовала за Уоггла и Дэвида, поскольку считала Дэвида неприятным претенциозным воображалой.
   Гэрри проголосовал за Уоггла и Лэйлу, потому что считал её снобихой.
   Луна проголосовала за Уоггла и Гэрри, потому что считала его ебучим, бля, сексистом.
   Салли проголосовала за Уоггла и Луну, из-за того, что Луна наговорила о психически больных.
   Дервла проголосовала за Дэвида и Лэйлу, потому что ей надоели их вечные распри. Дервла тоже проголосовала бы за Уоггла. Конечно, ей хотелось, чтобы он покинул дом -- ей было так же нелегко выдерживать его, как и остальным. Но в отличие от остальных обитателей, Дервла знала о его популярности у публики. Ей рассказало зеркало.
   Эта тема постоянно всплывала в сообщениях.
   Уоггл занимал первое место, Келли -- второе, а Дервла упорно оставалась на третьем.
   "Будь повежливее с Уогглом. Народ его обожает", -- сообщил информатор на следующее утро после того, как Дервла поссорилась с Уогглом из-за мыла. С тех пор она всё время пыталась следовать этому совету.
   Когда в прямом эфире объявлялись результаты голосования, Уоггл вёл себя очень странно. Он сидел в своём обычном углу, но при этом накрылся простынёй и раскачивался из стороны в сторону. Он тихо мурлыкал себе под нос, почти напевал. Остальные девятеро обитателей сидели на кушетках.
   -- Это Хлоя, -- прозвучал голос. Хлоя была "лицом" "Домашнего ареста", девушкой, которая говорила с обитателями из студии. -- Двое обитателей, выбранных для выселения на этой неделе... в алфавитном порядке... Лэйла и Уоггл.
   Все постарались скрыть свои чувства, но их облегчение было почти осязаемым. Осталось четыре дня, и Уоггла с ними больше не будет. Даже Лэйла не особенно волновалась. Хотя ей было и неприятно оказаться на втором месте, она знала, что продержится ещё какое-то время, поскольку, как и большинство остальных, просто не могла себе представить, что публика оставит в доме Уоггла. Ведь зрителей он должен отвращать не меньше, чем самих обитателей.
   Дервла, само собой, считала иначе.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 16.15
  
   -- Уоггл отвращал зрителей, конечно, -- сказал Боб Фогерти, вылавливая полурастаявший кусочек шоколада из пластикового стаканчика с пеной, -- но за это его и любили, а когда закончился одиннадцатый выпуск, он стал народным героем. Это было так вероломно и несправедливо, что мне стало стыдно. Я пожаловался Джеральдине, суке, но она сказала, что такова наша работа, и что долбоёбы типа меня лишили нас права на принципы.
   Триша снова отправилась в монтажный бункер в попытке одолеть пропасть между тем, что видели зрители, и тем, что произошло на самом деле. Ей казалось, что ключ к разгадке убийства может быть как-то связан с этим фокусом.
   В конце концов, все видели убийство.
   Фогерти громко пососал шоколадку. Триша наблюдала за ним с растущим отвращением.
   -- Эта стерва прекрасно понимала, что с самого начала обманывает публику, прививая ей симпатию к Уогглу и антипатию к остальным.
   -- И когда на него напали, то в контексте, который Джеральдина заставила вас создать, это смотрелось совершенно дико?
   -- Именно, и вся страна сошла с ума, о чём вы, конечно, знаете. Я сказал Джеральдине, что мы даём Уогглу слишком много эфира. В смысле, мало того, что мы пытались серьёзно опорочить девятерых относительно невинных людей, так мы ещё и превратили шоу в театр одного актёра, что с моей скромной точки зрения к классному ТВ не имело ни малейшего отношения, если смотреть глобально. Конечно, Джеральдине всё это было известно, но от таких кадров просто невозможно отказаться. Остальные парни смотрелись полными ублюдками. Ужас. Сцена прямо в духе "Повелителя мух".
  
   ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ. 13.45
  
   Так получилось, что Уоггл голосовал последним.
   -- Что он там делает? -- спросил Джаз, когда прошло минуты две.
   -- Надеюсь, что сдох и гниёт, -- ответил Дэвид.
   -- Ему не нужно умирать, чтоб гнить, он и так уже гниёт, -- сказал Гэззер.
   -- Мы ему одолжение сделаем, -- подвёл итог Джаз. -- Спасём его от него самого.
   Для Джаза не могло быть ничего хуже грязи. Он поклонялся чистоте.
   Когда Уоггл наконец вышел из комнатки, остальные парни уже поджидали его.
   -- Добрый день, мои гуманоидные собратья, -- сказал Уоггл, выходя в сад. -- Поздравляю с летним солнцестоянием.
   Не говоря ни слова, они набросились на него. Хеймиш и Джаз прижали его к земле, а Гэрри с Дэвидом стащили с него древние камуфляжные штаны.
   -- Что происходит? -- заорал Уоггл, но ребята были слишком заняты делом, чтоб ответить.
   Тощие ноги Уоггла брыкались в воздухе, невероятно белые в ярком солнечном свете. Под ними обнаружились старые грязные трусы с протёртой на них дыркой. Пока он сражался с обидчиками, его яйца вывалились в дырку. Выглядело это совсем не смешно, скорее жалко и печально.
   -- Нет, нет! Что вы делаете! -- орал Уоггл, но ребята продолжали игнорировать его. Они допили остатки сидра и были уверены в своей правоте. Это было необходимо. Уоггл сам напросился. Нельзя заражать других блохами и оставаться безнаказанным.
   -- Снимайте с него трусняки, они тоже заражены! -- закричал Джаз.
   -- Не, я их не трону, -- ответил Гэрри.
   -- Я тоже, -- сказал Хеймиш.
   -- Ебать, -- сказал Джаз и, отпустив Уоггла, побежал на кухню и схватил перчатки, в которых они обычно потрошили кур. За это время Уоггл исхитрился повернуться так, что когда Джаз стащил с него трусы, к камерам оказалась повернута его костлявая белая задница.
   Потом с него сорвали рубашку -- только пуговицы полетели -- и наконец стащили через голову грязную плетёную майку. Теперь Уоггл был обнажён -- бьющееся, визжащее, бледное, костлявое создание с копной дрэдов и бородой, торчащей в разные стороны под летним солнцем.
   -- Это насилие! Меня оскорбляют! Слезьте с меня! -- орал он.
   -- А меня насилуют и оскорбляют твои блохи! -- закричал Хеймиш, выражая общее настроение. -- У меня уже подмышки, блядь, кровоточат.
   Во дворе стоял мангал, и парни заранее разожгли его, готовясь к нападению. Джаз бросил одежду и сандалии Уоггла в огонь. Раздался странный свистящий звук.
   -- Ебать! -- закричал он. -- Я слышу, как лопаются блохи!
   -- Не лопаются, а кричат! -- заорал Уоггл.
   -- Давайте побреем ему голову! -- заорал Дэвид. -- У него там по-любому блохи.
   -- Нет, -- твёрдо сказал Джаз. -- Хаер трогать нельзя, даже у Уоггла.
   -- Фашисты! -- заорал Уоггл, но его голос перерос в кашель, поскольку Гэрри и Хеймиш принялись посыпать его порошком от блох. На некоторое время их поглотило огромное облако, а когда они закончили, Уоггл с головы до ног светился призрачным белым светом. Даже его волосы и борода были теперь белыми, как снег.
   Они оставили Уоггла распростёртым и голым посреди лужайки. Когда он ненадолго повернулся к одной из наружных камер, на его мертвенно-бледном лице появились полосы телесного цвета; Уоггл плакал.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 17.00
  
   -- Джеральдина заставила меня пустить этот кадр последним, -- сообщил Фогерти Трише. -- А вот этого мы не показывали... -- Он пощёлкал кнопками, и на экранах возникли кадры, записанные сразу после нападения.
   Инцидент не доставил обитателям никакого удовольствия. Никто не улюлюкал и не кричал. Всем было искренне жаль Уоггла. Дервла заваривала ему травяной чай (на который он молча согласился), а Келли собиралась печь ему в утешение пирог с тофу и патокой. Настроение в доме было подавленным, но решительным. Все как один считали, что действия мужчин были необходимы для разрешения неотложной общественной проблемы, которая угрожала благополучию всей группы.
   В аппаратной Фогерти отправился в небольшую кухоньку взять из холодильника ещё шоколада. Триша стало интересно, зачём он хранит его в холоде, если всё равно собирается совать в кофе.
   -- Печально, правда? -- заметил Фогерти. -- Они были всерьёз уверены, что зрители восхитятся их способностью поддержать порядок в своём обществе.
   На экранах продолжался поток самооправданий.
   -- Мы могли бы устроить забастовку и потребовать, чтобы его удалили, -- говорил Хеймиш, -- но как бы мы смотрелись? Как дети, которые не в состоянии решать собственные проблемы.
   -- Да, -- сказала Лэйла. -- Весь смысл нашего пребывания здесь -- выяснить, сможем ли мы сработаться. Если б мы просто побежали к "Подгляделкам" с первой же проблемой, мы бы фактически провалили тест.
   Фогерти изумлённо покачал головой.
   -- Невероятно. Лэйла не такая уж и дура, и при этом искренне поверила бредятине, будто "Домашний арест" -- настоящий эксперимент по социотехнике. Это телепередача, в конце концов! Как можно было не понять, что она преследует одну-единственную цель -- привлечение рекламодателей?
   -- Что ж, тут вы преуспели, правда? -- сказала Триша.
   -- О да, наш рейтинг взлетел, а вместе с ним и доходы "Подгляделок". -- Фогерти снова повернулся к экранам. -- Смотрите, -- сказал он. -- Вот этого мы тоже не показывали.
   На экране Уоггл вернулся из сада.
   Ни говоря не слова, он отказался от испечённого Келли пирога.
   Отверг он и различные предложения одежды и воды.
   Лэйла предложила почитать ему свои целительные стихи.
   -- Или можно просто взяться за руки и вместе поурчать.
   Уоггл даже не взглянул на неё. Он просто взял простыню, чтобы прикрыться, и молча уединился в углу.
   -- Вот, сейчас будет, -- сказал Фогерти. -- Признание Дервлы.
   И действительно, на экране Дервла тихо скользнула в исповедальню.
   -- Конечно, мне понятно недовольство ребят, -- сказала она. -- В конце концов, мы все тут настрадались. Но всё же хочу сказать, я невероятно расстроилась, что Уоггл так мучается, и мне хотелось бы, чтобы к его санитарным проблемам подошли как-то иначе. В глубине души мне кажется, что он прекрасен.
   Фогерти остановил плёнку.
   -- Так вот, я тогда подумал, да и сейчас думаю, что Дервла -- милейшая девушка, и действительно расстроилась из-за Уоггла. Но знаете, что решила наша циничная идиотка Джеральдина?
   -- Что?
   -- Она посчитала, что Дервла догадалась о популярности Уоггла у зрителей и подлизывается к публике, поддерживая его.
   -- Ух ты, это какой же надо быть проницательной.
   -- Ага, и крайне расчётливой, а она, по-моему, не из таких.
   -- С другой стороны, ведь она единственная не проголосовала за него.
   -- Вы хуже Джеральдины! Она сказала то же самое! Говорит, если б я не знала -- решила бы, что у Дервлы есть какие-то тайные сведения.
   -- Но такое невозможно, правда?
   -- Само собой. Поверьте, если б кто-то жульничал, я бы знал. Я вижу всё.
   -- Но если у неё и вправду было тайное преимущество, и кто-то узнал об этом... -- Триша уставилась в тёмно-зелёные глаза Дервлы, пытаясь прочитать её мысли в исповедальне. До того, как смерть всё изменила.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 20.00
  
   Триша вернулась в участок, даже не поев. Насмотревшись на Фогерти, сосущего свой шоколад, она полностью утратила аппетит, о чём теперь сожалела: похоже было, что им предстоит очередная длинная ночь.
   -- Давайте сегодня разберёмся с Уогглом, вы не против? -- предложил Коулридж. -- Не уверен, что у меня хватит сил снова вернуться к нему завтра. Что произошло после нападения и блошиного порошка?
   -- Публика была недовольна, сэр, -- сказал Хупер. -- Через пару часов после показа одиннадцатого выпуска возле здания "Подгляделок" собралась толпа -- они требовали, чтобы Гэрри, Хеймиша, Дэвида и Джаза арестовали за нападение. Джеральдине Хеннесси пришлось включить в доме музыку, чтоб заглушить скандирование.
   Триша вставила в видик кассету, которую ей дал Фогерти.
   -- Люди в доме тоже были недовольны. Посмотрите на Уоггла. Он просто раздавлен.
   -- Да и остальные выглядят не очень-то счастливыми.
   -- Они чувствуют себя виноватыми.
   По приглушённым разговорам и несчастным лицам было понятно, что всем крайне неуютно.
   Чтобы отвлечься, обитатели заняли себя уборкой, неистовой уборкой. Теперь, когда Уоггл, основной носитель и рассадник, был избавлен от блох, можно было начать вычищать сам дом, и девятьобитателей принялись за дело с завидным усердием. Все матрасы и простыни были вынесены на улицу, выстираны, высушены, посыпаны порошком и снова выстираны. Та же участь постигла каждый предмет одежды, каждую подушку и тряпку. Все помылись и посыпались порошком. Обитатели извели десять упаковок этого порошка, заплатив за него из общего еженедельного бюджета. Мало того, что блохи Уоггла чуть не сожрали их живьём, так они ещё обошлись в сумму, эквивалентную восьми драгоценным бутылкам вина или тридцати банкам пива.
   Весь день, пока происходил процесс уборки, Уоггл оставался под простынёй, медленно раскачиваясь и напевая себе под нос. Он напоминал травмированного тролля, по выражению одного газетчика.
   В конце дня произошло первое выселение.
   -- В день выселения выпуск делится на две части, -- объяснил Хупер Коулриджу, -- что очень разумно, поскольку даёт возможность в промежутке сбегать за пивом и карри.
   -- Не надо про еду, -- сказала Триша. -- Я весь день ничего не ела.
   -- Можете взять половинку моего "Марса", если хотите, -- предложил Коулридж, правда, без особого энтузиазма.
   -- Нет, спасибо, сэр, -- сказала Триша. -- В последнее время мне как-то не хочется шоколада.
   Коулридж приложил все усилия, чтобы скрыть безмерное облегчение.
   -- Так вот, -- упрямо сказал Хупер, не желая отвлекаться. -- Первая воскресная трансляция -- это когда в прямом эфире объявляют, кто будет выселен, а вторая -- прямой репортаж собственно выселения.
   -- Замечательно, -- сказал Коулридж. -- Возможность провести целый вечер, наблюдая за тем, как совершенно незнакомого человека просят покинуть дом, где ты никогда не был, населённый людьми, которых никогда в жизни не встречал и о которых никогда больше не услышишь. Трудно представить себе более захватывающий сценарий.
   -- Таким надо увлекаться, сэр, вот и всё. Когда увлечёшься, всё просто великолепно.
   -- Само собой, Хупер. Интересно, когда древние греки закладывали фундамент западной цивилизации, могли ли они мечтать о таком великолепии?
   -- Я ж говорю, если не увлечёшься, ничего не поймёшь.
   -- От Гомера до "Домашнего ареста" всего около двух с половиной тысяч лет -- тут есть чем гордиться, правда?
   -- Сэр! -- сказал Хупер. -- Мы работаем минимум по четырнадцать часов в сутки, чтоб продраться через всё это! У вас нет ни малейшего права удлинять это время, постоянно разражаясь речами!
   Повисло сконфуженное молчание, которое продолжалось ровно столько, сколько понадобилось Коулриджу, чтобы развернуть свой "Марс". Лицо Хупера покрылось багрянцем. Он устал, и к тому же был зол и раздосадован. Коулридж, который понятия не имел, что, оказывается, он так раздражает подчинённых, немного расстроился.
   -- Что ж, -- наконец сказал он. -- Давайте дальше.
  
   ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. 19.30
  
   -- Лица, находящиеся под Домашним арестом, говорит Хлоя. Вы меня слышите? Первым, кто покинет дом, будет, -- Хлоя выдержала надлежащую паузу, -- ...Лэйла.
   У Лэйлы был такой вид, будто ей врезали крикетной битой по морде, но, тем не менее, ей удалось исполнить освящённый временем ритуал, обязательный для людей в подобных ситуациях.
   -- Йес! -- завизжала она, выбрасывая кулак в воздух, как будто это известие обрадовало её. -- Теперь я смогу вернуться к своей кошке!
   -- Лэйла, у тебя есть два часа на сборы и прощания, -- прокричала Хлоя, -- и мы в прямом эфире вернёмся к первому выселению из "Домашнего ареста"! До встречи в эфире!
   Лэйла была ошеломлена.
   Они все были ошеломлены.
   Даже Уоггл под своей простынёй был ошеломлён. Как и все остальные (кроме Дервлы), Уоггл полагал, что его пребывание в доме освещалось беспристрастно, и хотя он считал своё поведение образцовым, он не рассчитывал на сочувствие публики. Годы насмешек и презрения из уст почти всех знакомых, независимо от его слов и действий, привели к тому, что Уоггл ожидал от публики такого же отношения к себе, как и от четырёх фашистов, которые напали на него в саду и раздели без малейших провокаций с его стороны.
   Но отношение публики оказалось совсем другим -- они любили своего маленького гоблина, своего травмированного тролля. Уоггл был всеобщим любимцем, и хотя он не представлял себе, каких высот достигла его популярность, уже одно то, что он избежал выселения, поразило и взволновало его.
   На секунду он высунул голову из-под простыни.
   -- Идите на хуй, -- сказал он собравшимся обитателям и снова нырнул под прикрытие.
   И тут Лэйла взвыла. По-настоящему взвыла. Несправедливость всего происходящего была просто невыносимой. По её лицу покатились слёзы, и она принялась раскачиваться взад-вперёд на фиолетовой кушетке, исполненная жалости к себе. Она просто не могла поверить, что публика предпочла ей Уоггла! Уоггла!
   Лэйла отправилась в исповедальню срывать злобу.
   -- Уроды! -- буйствовала она. -- Понятно, блядь, что вы сделали! Вы как-то выставили его жертвой, да? Вы там просто прикалываетесь с нас, да? С меня! Вы вообще представляете себе Уоггла?! С чем нам приходилось мириться! Он не убирает за собой, он не помогает, от него штын, как от гниющего обосранного трупа! Все хотели, чтоб он ушёл, но вы этого не показывали, да? Да! Точно не показывали, а то б он щас уходил, а не я!
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 20.40
  
   -- Покажи она характер сразу, за неё бы не проголосовали, -- сказал Хупер, которому доставило немалое удовольствие наблюдать, как Коулридж морщится от некоторых фраз Лэйлы.
   -- Только она ошибается насчёт выселения, -- сказала Триша. -- Конечно, "Подгляделки" искажали репортажи в пользу Уоггла, но всем и так было ясно, какая она снобиха. Лэйлу бы выселили в любом случае. Это общая ошибка всех участников подобных шоу -- им кажется, что кого-то волнуют их судьбы. Для нас-то они всего лишь картинки в телике, над которыми можно посмеяться.
   На экране Лэйла начинала терять самообладание.
   -- Наверно, от некоторых блошиных укусов у меня шрамы останутся, уроды! У меня уже на заднице гнойники!
   -- Фу! -- сказала Триша.
   -- Многовато информации! -- замахал руками Хупер.
   -- Если я и вправду заболею, я подам на вас в суд, -- орала Лэйла. -- Можете не сомневаться! Всё, я пошла, только вот ещё: знаю, что ты этого не покажешь, Джеральдина Хеннесси, но по-моему, ты -- вонючая голимая сука, и я буду вечно тебя ненавидеть!
   -- Буду вечно тебя ненавидеть, -- повторил Коулридж. -- Это надолго, а ведь сказано было всего три недели назад. Сомневаюсь, что она уже успокоилась.
   На экране Лэйла отправилась в комнату девушек забрать сумку. К ней присоединилась Келли.
   -- Мне очень-очень жаль, Лэйла, -- сказала Келли. -- Тебе, наверно, хреново.
   -- Нет-нет, всё нормально, правда...
   Но тут Лэйла снова утратила самообладание и вся в слезах бросилась в объятия Келли.
   "Келли успокаивает Лэйлу, но Лэйла не знает, что Келли голосовала за её выселение", -- произнёс голос диктора Энди.
   -- Они обожают такое подчёркивать, -- заметил Хупер. -- Это самое интересное.
   -- Ты должна быть сильной, ладно? -- сказала Келли, прижимая к себе Лэйлу. -- Будь сильной, ты ж сильная женщина.
   -- Да, конечно, я сильная, духовная женщина.
   -- Иди, подруга. Люблю тебя.
   -- Люблю тебя, Келли, -- сказала Лэйла. -- Ты настоящая подруга.
   Затем Лэйла отправилась в гостиную и по очереди обняла всех остальных, даже (очень ненадолго) Уоггла.
   Её объятия с Дэвидом продолжались около минуты.
   -- Выселяемые всегда так поступают, -- сказал Хупер. -- Заключают всех в объятия. Делают вид, что они как бы друзья.
   -- Я думаю, они искренне верят в то, что делают, -- сказал Коулридж. -- Молодёжь поверхностна и живёт лишь настоящим моментом. В наше время всё так.
   -- Вы совершенно правы, сэр, -- вставила Триша. -- Мне двадцать пять, а я ни разу в жизни не имела обоснованного мнения и не испытывала истинных чувств.
   Коулридж принялся было разубеждать Тришу, но потом понял, что она издевается.
   -- Лэйла, у тебя тридцать секунд, чтобы покинуть дом "Подгляделок", -- донёсся из телевизора голос Хлои.
  
   ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. 21.30
  
   Когда Лэйла вышла из дома, всё было залито невозможно ярким светом, из-за которого и она сама, и дом за её спиной казались белыми, как мел. Здоровенный лысый охранник в дутом жилете подошёл и взял её под руку. Он провёл её на платформу украшенного пиротехникой грузовика-подъёмника, который поднял её в воздух и перенёс через ров под неистовый шум толпы. "Подгляделки" очень гордились своими выселениями; они превращали их в эдакие огромные вечеринки. Подвозили зрителей на автобусах, пускали фейерверки и подсвечивали всё происходящее прожекторами. Пока Лэйла возносилась над визжащей толпой, в кузове грузовика выступала рок-группа.
   Затем последовала короткая поездка на лимузине в специально выстроенную студию, а потом -- интервью в прямом эфире с Хлоей, обладательницей огромной груди и хулиганского шарма, "лицом" "Подгляделок". Однако Хлоя была не просто смазливой девчушкой вроде тех, что вели более тривиальные передачи. Нет, Хлоя была смазливой девчушкой со змеем, наколотым на животике, и чертёнком, наколотым на лопатке, что, само собой, куда круче.
   Хлоя встретила Лэйлу у лимузина. Она смотрелась по-рокерски шикарно в чёрных кожаных штанах и чёрном кожаном бюстгальтере, а Лэйла смотрелась по-хипповски шикарно в цветастом шёлковом саронге и короткой шёлковой маеечке. Девушки обнялись и поцеловались, как будто были родными сёстрами, а не совершенно незнакомыми женщинами, одной из которых заплатили за общение с другой.
   Толпа обезумела. Буквально обезумела. Люди улюлюкали, орали, верещали, махали самодельными плакатами. Это неистовство не было спровоцировано ничем, кроме присутствия телекамер и твёрдо установившейся традиции, согласно которой продвинутой молодёжи полагалось вести себя именно так в присутствии телекамер.
   Наконец крики смолкли -- во всяком случае, достаточно, чтобы Хлоя могла быть услышанной. Шум продолжался, затихая и снова нарастая, на протяжении всего интервью, но Хлоя воспользовалась возможностью выразить переполнявшие её чувства.
   -- Йеее! -- закричала она. -- Круто! Нереально! Клёво! Йеее!
   Аудитория полностью согласилась с её мнением и завизжала с новой силой.
   Хлоя гордо обняла Лэйлу мускулистой рукой.
   -- Мы любим эту тёлку, или как? Правда, она сильная, особенная девчонка?
   Новые крики и возгласы подтвердили, что аудитория действительно в восторге от Лэйлы.
   -- Кааааак мы гордимся тобой, подруга, ты великолепна.
   Церемония снова потонула в криках и визге. Хлоя изо всех сил старалась всех перекричать, вероятно, чтобы показать, что она самая радостная и продвинутая из всех присутствующих.
   -- Ну что, как себя чувствуешь, подруга? -- завизжала Хлоя.
   Атмосфера была заразительной. Лэйла широко улыбнулась.
   -- Круто! -- сказала она.
   -- Клёво!
   -- Ага, реально кайфово.
   -- Давай, подруга!
   -- Но и очень духовно.
   -- Как я тебя понимаю!
   -- Ага, я как бы выросла.
   -- Так и есть, подруга. Мой респект! -- Хлоя повернулась к толпе и заорала: -- Мы фанаты этой козырной девчонки или как?
   И толпа закричала и завизжала с удвоенной силой.
   -- Ну и как, ты была реально в шоке, что за тебя проголосовали?
   -- Ну, знаешь, вся жизнь -- это как время года, а времена года меняются. Я в это реально верю.
   -- Как ты права.
   -- Надо быть реально позитивной внутри, ведь мозг -- это сад, его всё время нужно пропалывать.
   -- Офигеть, а Джаз нормально готовит? Круто, или как?
   -- Реально круто.
   И вот, когда сей исчерпывающий психологический допрос был завершён, Хлоя повернулась к большому экрану и показала Лэйле, кто за неё проголосовал.
   Первым был Дэвид. Он сидел в исповедальне, искренний и неотразимый, и обращался к камере.
   -- А второй голос я отдаю Лэйле, потому что, хоть и считаю её сильной в духовном плане женщиной, она мало что даёт группе в целом.
   Вся страна наблюдала, как Лэйла наблюдает за экраном. Маниакальная улыбка не покинула её лица.
   -- Дэвид классный, -- сказала она. -- Я его на самом деле просто обожаю, но, знаешь, когда встречаются два сильных духовных нежных заботливых сильных человека, иногда у них расходится энергетика, но это нормально, я на самом деле люблю его и знаю, что он любит меня.
   -- Да, и ты проголосовала за него.
   -- Ага, бывает же! Видишь, какая у нас с ним была связь.
   Дервла её удивила.
   -- После Дэвида я голосую за Лэйлу, -- сказала Дервла, до боли искренняя, задумчивая и красивая. -- Она очень симпатичная девушка, с очень нежной, заботливой и прекрасной душой, но мне кажется, что всё-таки ей будет легче проявить себя вне дома.
   И все, включая Лэйлу, поняли, что в переводе это означает: "Как она меня достала".
   Следующим был Гэрри.
   -- Лэйль -- очень-очень прикольная тёлочка, и по-мойму, вообще нормальная, но в принципе, я считаю, она слишком много понтуется, ну, понятно? Сама с себя прётся, ну, короче.
   Лэйла лишь храбро улыбнулась, как бы говоря: "Да, многие принимают мою духовность за тщеславие".
   И наконец на экране появилась Келли.
   -- Мне очень-очень трудно, но в конечном итоге я должна кого-то выбрать, и я выбираю Лэйлу, потому что она считает себя лучше меня, ну, может, и правда так, но мне всё равно немного обидно.
   Хлоя нагнулась и сжала руку Лэйлы, таким образом одновременно утешая её и хвастаясь своей прекрасной грудью.
   -- Ты как, нормально, подруга? -- сказала Хлоя. -- Держишься?
   -- Да, держусь.
   -- Держись, подруга, -- настаивала Хлоя.
   Лэйла приняла вызов.
   -- По-моему, Дэвид с Гэззером классные, -- сказала она, -- а Дервла с Келли -- крутые, очень-очень сильные девушки. Дело в том, что им всем надо кого-то выбрать, а мою силу и духовность многие неправильно понимают. Но в конечном итоге, короче, я их всех обожаю, они клёвые.
   -- Пять баллов! Респект! -- заорала Хлоя, а затем вдруг резко встала и скрылась в толпе, оставив Лэйлу в одиночестве.
   -- Итак, минус один -- ещё восемь изгнанников, и у нас будет победитель! -- закричала Хлоя в камеру, которая двигалась задом наперёд перед ней. -- Кто у нас следующий? Вонючка? Сисястая баба? Дэвид с его отстойным бренчанием на гитаре? Джаз с его прекрасным телом? Гэзз, голос дэрэвни? Злобная Сал? Скучный Хеймиш? Лысая дама? Или Дервла, наша заботливенькая ирландочка? Они в ваших руках! Вы можете разрушить их жалкие мечты! ВАМ решать! Телефонные линии заработают после следующего голосования! Респект! Всех благ.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 22.20
  
   Трое полицейских смотрели, как Лэйла исчезает в ревущей толпе, направляясь в безвестность.
   -- Думаю, нам следует непременно поговорить с ней, -- сказал Коулридж. -- Тут много гнева, и нам не мешало бы разузнать побольше.
   -- А кроме того, -- заметил Хупер, -- нам никогда не узнать их так, как знает она. Может, у неё есть своя версия.
   -- У всех есть своя версия, -- уныло ответил Коулридж, -- кроме нас.
   На экране оставшиеся обитатели всё ещё не пришли в себя.
   -- Что ж, о убийцы и охотники, -- сказал Уоггл, улыбаясь неровной улыбкой, -- народ предпочёл жизнь смерти и свет тьме. Похоже, революция грядёт.
   Дэвид поднялся на ноги.
   -- Тут ты прав, Уоггл. Пойду поговорю с "Подгляделками".
  
   ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. 22.45
  
   -- Я тоже, блядь, с тобой, -- сказала Луна.
   Дэвид с Луной вместе ворвались в исповедальню, где Дэвид дал понять, что пришёл к такому же выводу, как и Лэйла.
   -- Вы предали нас, "Подгляделки", -- сказал он. -- Вы знаете, что мы сделали для Уоггла всё, что смогли. Но мы видели все эти транспаранты и слышали, как народ скандировал его имя. Они считают нас ублюдками.
   -- Предательство здесь не при чём, -- ответили "Подгляделки"; "Подгляделками" была, конечно же, Джеральдина, которая лихорадочно писала ответы и отдавала их своему "голосу" -- тихой, мягкой, спокойной женщине по имени Сэм, чьей обычной работой было озвучивание реклам моющих средств.
   -- Просто зрители нашли в Уоггле что-то привлекательное, -- продолжал успокаивать голос.
   -- Они находят его привлекательным потому, что вы его таким выставляете! -- огрызнулся Дэвид. -- Я профессионал, я сам этим занимаюсь и знаю все ваши уловки. Так вот, поверьте, с меня хватит! Я сюда пришёл не для того, чтобы мной манипулировали и выставляли дураком. Я выхожу из программы. Можете вызвать мне такси, я уезжаю, -- сказал он.
   -- Я, блядь, тоже! -- добавила Луна. -- И остальные, наверно, тоже уйдут, и тогда у вас останется только заразная дыра с Уогглом посередине. Вы нас явно наябывали.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 22.25
  
   Хупер нажал на паузу.
   -- Очень любопытно, сэр. Ничего такого по телику не показывали. Я и понятия не имел, что обитатели настолько прохавали всю фишку.
   -- Прохавали всю фишку?
   -- Это значит...
   -- Я знаю, что это значит, сержант. Я не слабоумный. Мне просто стало интересно, задумывались ли вы, как ужасно это звучит?
   -- Нет, сэр, вообще-то не задумывался. Вам хотелось бы, чтобы я сложил с себя полномочия за употребление некрасивых выражений в ходе расследования?
  
   ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. 22.46
  
   -- Уйти было бы довольно глупо. Вы потеряете шанс выиграть приз в полмиллиона фунтов, -- сказали "Подгляделки", и Сэм постаралась произнести это как можно более успокаивающим тоном.
   -- Мне плевать, -- сказал Дэвид. -- Я ж сказал, я этот бизнес хорошо знаю. Уоггл у вас главный комик, а мы тут все ассистенты. Я пришёл сюда, чтобы получить возможность показать себя миру, но вы превратили программу в театр уродов, в испытание на выносливость, и мне надоело играть.
   -- И мне, блядь, тоже, -- сказала Луна.
   Повисла очередная пауза; "Подгляделки" медлили с ответом.
   -- Дайте нам два дня, -- сказал наконец успокаивающий голос. -- Мы уберём его.
   -- Два дня? -- ответил Дэвид. -- Не надо мне врать. Следующее выселение только через неделю.
   -- Дайте нам два дня, -- повторили "Подгляделки".
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 22.30
  
   -- Потрясающе, -- сказала Триша. -- Должно быть, Джеральдина Хеннесси с самого начала всё знала. Ясно же, что компромат на Уоггла был у неё под рукой.
   -- Вот сучка хитрожопая! -- согласился Хупер. -- Она сказала, что ей эти вырезки анонимно прислали.
   -- Будьте добры объяснить, о чём идёт речь, и пожалуйста, не называйте наших свидетельниц сучками.
   -- То, что мы только что посмотрели, ни разу не транслировалось, сэр. Мы смогли это увидеть только потому, что изъяли записи.
   -- Поразительно, что они их не стёрли, -- добавил Хупер.
   -- Дело рук Фогерти, точно. Он терпеть не может Джеральдину Хеннесси.
   -- О чём речь? -- снова спросил Коулридж.
   -- Вы, наверное, единственный человек в стране, который не знает, сэр. Уоггл был в розыске. Но это обнаружилось только в день пятнадцатый. Теперь очевидно, что Джеральдина Хеннесси знала с самого начала; поэтому она и смогла пообещать им убрать его.
  
   ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ. 21.00
  
   -- Просто не верится, что про Уоггла всё выдумки, -- сказала Лэйла репортёрам на следующее утро после своего отбытия. Она провела всю ночь за просмотром записей шоу и газетных вырезок, собранных для неё родственниками. Это было невесёлое занятие. Лэйла обнаружила, что её постоянно выставляли заносчивой самовлюблённой дурой. В основном такое впечатление складывалось благодаря первым нескольким выпускам, поскольку на второй неделе внимание всё больше уделялось исключительно Уогглу.
   -- Там же не только Уоггл был, -- возмущалась Лэйла. -- В доме было ещё девять человек -- интересных, сильных, духовных, прекрасных людей. Мне теперь выпало говорить от их имени. Под "Домашним арестом" мы общались, разговаривали, любили, обнимались, раздражали и вдохновляли друг друга. А Уоггл всё время был грязным, неразумным хамом и распространял болезни, и вообще Уоггл совсем тут не при чём.
   Но публика считала иначе, особенно в это утро, потому что Джеральдина вдруг кардинально сменила политику в отношении Уоггла.
   Сенсационная новость стала достоянием общественности посреди Лэйлиной пресс-конференции; новость пронеслась по комнате, и Лэйла увидела, как интерес к её личности и словам стремительно упал до нулевой отметки.
   Джеральдине пришлось действовать, и действовать быстро. Уоггл принёс колоссальный успех, но теперь возникла опасность, что он может вызвать ещё более колоссальный провал. Если бы остальные обитатели ушли, на что у них имелось полное право, "Подгляделки" оказались бы не в состоянии выполнить обязательства по контракту с телекомпанией, который предусматривал ещё семь недель ежедневных передач. "Подгляделки" могли обанкротиться. И поэтому Джеральдина послала полиции старую вырезку с фотографией Уоггла, на которой тот бил девушку.
   Инцидент произошёл четыре года назад, когда Уоггл выглядел совсем по-другому. Он был немного полнее и носил розовый ирокез, но достаточно было внимательно приглядеться к большому носу, кустистым бровям и паутине, наколотой на шее человека с фотографии, и сомнений не оставалось -- это был Уоггл. Вообще-то, Джеральдину удивило, что газетчики не раскопали этот снимок сами, но так как Уоггл не был задержан и опознан, надо было обладать необычайно хорошей памятью на лица, чтобы вспомнить репортажи четырёхлетней давности, когда снимок украшал собой первые полосы газет под заголовком "ТАК КТО ЖЕ ЖИВОТНЫЕ?".
   Это была диверсия против охотников, которая вышла из-под контроля. Уоггл с приятелями-саботажниками пробрались на псарню в Линкольншире, намереваясь освободить собак. Они попались хозяину гончих и нескольким конюхам, в результате чего разгорелась неприятнейшая ссора. Саботажники напали первыми, пытаясь прорваться мимо хозяина, а когда тот отказался их пускать, они свалили его с ног железным прутом. После чего завязалась настоящая драка, в которую ввязался и Уоггл с тяжёлыми ботинками и велосипедной цепью. Обитатели дома, да и поклонники Уоггла, понятия не имели об этой его стороне. Обитателям в Уоггле не нравилось многое (даже всё), но они никогда бы не подумали, что среди его недостатков есть ещё и предрасположенность к насилию.
   Однако иногда это было так. Хотя, как нередко замечал Уоггл и его коллеги по освобождению животных, "Мы применяем насилие только к людям". Как и у большинства фанатиков, у Уоггла имелась своя тёмная, нетерпимая сторона, и несмотря на то, что он ценил благополучие неразумных существ и даже насекомых превыше всего, его мало заботила судьба человеческих собратьев. Поэтому, когда перед ним оказалась девушка с граблями в руках, он подскочил и ударил её. Тот факт, что ей было всего пятнадцать лет и что она весила вдвое меньше его, не тронул Уоггла. Ему было не до рыцарства, ведь он защищал лис. С точки зрения Уоггла, лисоубийцы и их сообщники сами лишили себя права на человеческое отношение. И пусть даже те были маленькими, светловолосыми и миловидными, они сами нарвались. А девушка как раз была маленькой, светловолосой и миловидной, и поэтому, когда газеты просматривали ужасающие снимки насилия, сделанные женой хозяина из окна второго этажа, их выбор был однозначен. В своё время фотография шокировала всю страну: хорошенькая милашка с хвостиком, одетая в резиновые сапоги и дождевик, лежит на грязных булыжниках с окровавленными волосами, а страшный, грубый, покрытый пирсингом головорез лягает её огромными ботинками со стальными набойками. Для саботажников это было пиар-катастрофой; кроме того, пятнадцатилетняя девочка оказалась заядлой собачницей, членом Королевского общества защиты животных, которая обожала лис и регулярно призывала местных охотников отказаться от использования собак.
   Уоггл принёс Джеральдине вырезки в последний вечер перед началом шоу. Он был в восторге от того, что его выбрали, и не рассказывал "Подгляделкам" о своём прошлом, опасаясь, как бы это не сработало против него. Ему не терпелось оказаться под "Домашним арестом", не в последнюю очередь благодаря тому, что программа предоставляла бесплатное питание и крышу над головой -- довольно заманчивое предложение после нескольких месяцев, проведенных в туннеле. Однако теперь он испугался грядущей известности, ведь кто-то мог опознать его на фотографии, что могло привести к аресту.
   -- И зачем ты мне это теперь показываешь, Уоггл? -- спросила Джеральдина.
   -- Не знаю. Я подумал, если вы будете знать, и кто-нибудь спросит, вы сможете сказать, что всё проверили и это какой-то другой мужик с наколкой в виде паутины.
   Как и остальные обитатели, Уоггл купился на заявления "Подгляделок" о том, что благополучие участников для них превыше всего; он наивно решил, что ради него Джеральдина согласится лгать полиции и репортёрам. На самом деле признание Уоггла вызвало у неё единственный вопрос: можно ли поместить человека, который разыскивается за нападение, в крайне напряжённую и замкнутую социальную среду и выйти потом сухой из воды?
   В конце концов она решила рискнуть. Это была всего лишь потасовка из-за прав животных, а Уоггл выглядел, как мирный старенький хиппи. Кроме того, до начала игры оставались считанные часы, а Уоггл был таким потенциальным телеуспехом, что Джеральдина была просто не в состоянии от него отказаться.
   -- Мы всегда сможем сказать, что ничего не знали, если у этого долбоёба вдруг поедет крыша, и он врежет кому-то по голове за бутерброд с ветчиной, -- сказала Джеральдина Бобу Фогерти. -- Ну, ведь мусора с журналистами не поймали его тогда, с чего бы им вспомнить его сейчас?
   Так что Джеральдина спрятала старые вырезки в ящик стола и забыла о них. А вспомнила только в день пятнадцатый, когда "Подгляделки" оказались в такой ситуации, что, сделав из Уоггла героя, она была вынуждена, как она выразилась на срочном стратегическом заседании, имевшем место в предрассветные часы, "скоренько убрать долбоёба".

*

   Фотография, на которой Уоггл избивал пятнадцатилетнюю девочку, довольно скоро вернулась к "Подгляделкам". В 9.15 Джеральдина послала её полицейским с сопроводительным письмом, где написала, что фотография поступила в офис рано утром из анонимного источника.
   В 9.30 один из сотрудников Скотланд-Ярда сообщил новость прессе, а в 9.45 журналисты и полицейские уже направлялись к дверям "Подгляделок". В доме, где никто не подозревал о происходящих снаружи событиях, настроение было мрачным.
   Уоггл провёл всю ночь, сидя в своём углу под простынёй. Остальные пьянствовали во дворе, пока холод не вынудил их вернуться в дом около четырёх утра. Всем было жалко себя: Уогглу -- потому что его атаковали и обесчестили, остальным -- потому что Уоггл портил их милое увлекательное приключение.
   Новость, ставшая огромным облегчением для восьмерых и катастрофой для одного, прозвучала, как раскат грома.
  
   ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ. 10.00
  
   -- Говорит Хлоя, -- объявил динамик. -- Уоггл, собери, пожалуйста, все свои вещи. Ты должен покинуть дом через десять минут.
   Гэрри, Келли и Джаз захлопали в ладоши, остальные, ни на минуту не забывая об игре, скрыли свой восторг под задумчивыми, сочувственными выражениями лиц.
   Уоггл высунул голову из-под простыни.
   -- Вы не можете меня вышвырнуть, за меня не проголосовали, -- сказал он. -- Я знаю свои права, и я ебал уходить.
   -- Уоггл, говорит Хлоя. Мы тебя не вышвыриваем. Тебя хочет допросить полиция. Собирай вещи.
   Повисла удивлённая тишина.
   -- Ёбаный в рот, Уоггл, шо ты натворил? -- спросил Гэрри.
   -- Ничего, хуйня это, никуда я не пойду. Пусть приходят и забирают.
   Так они и поступили, и вечером вся страна наблюдала одно из главных телесобытий года: трое полицейских в форме зашли в дом "Подгляделок" и арестовали Уоггла за нападение. Большинство обитателей были слишком шокированы, чтобы как-то реагировать, но Дервла красивейшим образом подмазалась к аудитории: она вдруг взяла на себя роль отважного, сообразительного друга всех угнетённых. Она вскочила с кушетки и сообщила Уогглу имя своего адвоката.
   -- Добейся, чтобы тебе разрешили посмотреть номер в телефонной книге, -- сказала она, подпуская в голос побольше ирландского акцента -- возможно, ей казалось что он больше подходит к борьбе за гражданские свободы. -- Если позвонишь в справочную, они скажут, что ты уже использовал свой звонок. Знаю я их.
   Дэвид не собирался оставаться в стороне. Он храбро шагнул между полицейскими и Уогглом, который продолжал сидеть на полу.
   -- Учтите, офицеры, я прекрасно запомнил все ваши лица и номера. Я актёр, и поэтому хорошо владею искусством запоминания. Если с мистером Уогглом что-то случится, вы будете иметь дело со мной.
   Прозвучала эта тирада внушительно; она прозвучала бы ещё внушительней, если бы главный полицейский не вернул Дэвида на землю, заметив, что поскольку арест записывается одновременно шестью разными видеокамерами, с опознанием полицейских вряд ли возникнут сложности. Затем полицейский повернулся к Уогглу.
   -- Встаньте, пожалуйста, сэр.
   -- Не. Ни за шо. Я главный подглядывальщик. Свободу главному подглядывальщику!
   -- Нельзя же арестовывать его за то, что у него блохи, -- сказала Дервла.
   -- Это почему? -- вставил Гэрри. -- Давно пора.
   Келли приблизилась к Уогглу и положила перед ним яблоки и печенье.
   -- А то вдруг тебя не будут кормить.
   -- Ой, я тебя умоляю, Келли, -- фыркнул Дэвид. -- Как будто тебе не пофиг.
   -- Он тоже человек, -- возразила Келли.
   -- Тут можно поспорить, -- сказал Джаз, который ставил чайник на огонь, пытаясь выглядеть спокойным и беззаботным. "Я молодой талантливый чёрный парень, -- гласила его стильная, расслабленная поза. -- Ко мне менты каждый день захаживают". На самом деле Джаза ни разу в жизни не арестовывали, но поза отлично смотрелась, и его популярность у публики взлетела до небес.
   -- Мы ­будем свидетельствовать по этому аресту, -- решительно сказала Дервла.
   -- Да, будем, -- неуверенно добавила Луна.
   Хеймиш явно решил, что состязаться с ними ему не по плечу, и, следуя своему плану (голосуют только за самых заметных), отправился в комнату парней валяться на кровати.
   -- Сэр, -- сказал главный полицейский, -- мы не знаем вашего имени, нам известно только ваше прозвище, Уоггл. Однако мы располагаем вескими фотографическими доказательствами того, что вы -- человек, которого полиция графства Линкольншир разыскивает в связи с серьёзным нападением на некую Люси Брэнниган, пятнадцати лет от роду на момент нападения.
   Остальные обитатели замерли как вкопанные.
   -- Шо? Сексуальное нападение? -- спросил Гэрри.
   -- Пройдёмте, сэр, -- сказал полицейский.
   -- Не могу поверить, Уоггл, -- сказал Джаз. -- Я знал, что ты грязный отвратный мудак, но никогда не думал, что ты ещё и вонючий слабак.
   Все разом отступили от съёжившейся в углу фигурки. Дервла резко развернулась и исчезла в комнате девушек.
   Но Уоггл не сдавался.
   -- Она была лисоубийцей! -- закричал он. -- Истязательницей животных! Это была честная драка, и я дал ей по башке. Она сама, бля, заслужила, фашистка! С мечом пришёл, от меча и погибнешь.
   И как бы в подтверждение его слов, полицейские подняли Уоггла и вынесли его вон. Когда они несли его, извивающегося, через дверь, простыня соскользнула, выставив на всеобщее обозрение его тощее тело, обнажённое и до сих пор покрытое порошком от блох.
   Уоггл был жалок. Так его ещё никто не унижал.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 23.50
  
   По дороге домой Коулридж попытался отогнать мысли об Уоггле и включил "Радио-4". Коулриджу нравилось "Радио-4", потому что о чём бы ни шла речь, ему всегда было интересно. Они частенько ловил себя на том, что сидит в машине возле дома, дослушивая обсуждение какого-нибудь севооборота в западной Африке, о котором ничего раньше не слышал и не собирался никогда больше думать. Даже прогнозы для судоходства увлекали его, пробуждая странные чувства и генетические воспоминания о мрачных скалистых берегах, неистовых тайфунах и одиноких ночных вахтах.
   Той ночью по радио обсуждали экономический кризис в аграрных районах Ирландии. Утечка денег и молодёжи в города, а также сокращение сельскохозяйственных дотаций в Европе поставили некоторые деревни в крайне стеснённое положение. Многие жители разорялись из-за невыплаченных займов и закладных. Коулридж навострил уши, услышав название одной из наиболее пострадавших деревень -- Баллимагун. Где же он мог его недавно слышать?
   Только открывая вторую банку пива (и подумывая о закуске), Коулридж наконец вспомнил. Название встречалось в одном из досье. Баллимагуном называлась деревня, в которой родилась Дервла.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ. 9.30
  
   "Сегодня день пятнадцатый пребывания в доме, и после ужина, чтобы отвлечь обитателей от ареста Уоггла, "Подгляделки" задали им тему для обсуждения, -- высокопарно произнёс диктор Энди. -- Сегодняшняя тема -- самые глубокие чувства".
   Коулридж поболтал ложечкой во второй за день чашке чая. Те, что он выпил дома, не считались.
   В кабинет влетела Триша, на ходу стаскивая пальто.
   -- Вы как раз вовремя, Патриция, -- сказал Коулридж. -- Наши подозреваемые собрались обсуждать важнейшую и серьёзнейшую тему: самих себя.
   -- Подозреваемые и жертва, сэр.
   Было рано, и Триша была не в настроении для высокомерного тона Коулриджа; кроме того, ей казалось, что хотя бы к мёртвым следует отнестись с уважением. Коулридж лишь слабо улыбнулся.
   На экране слово взял Гэрри.
   -- Брехать не буду, -- сказал он. -- Я не всегда был хорошим человеком.
   -- Да ты и щас не очень-то, -- вставил Джаз, но никто не засмеялся. Каждый хранил напряжённое, внимательное выражение лица, которое появилось у всех, когда Гэрри начал выступать.
   Коулридж нажал на паузу.
   -- Видите, как никто не смеётся шутке Джаза? Настало время признаний. Это дело серьёзное. Вопрос веры. Гэрри поклоняется у алтаря собственной значимости, а Джаз смеётся в церкви.
   -- Сэр, если мы будем останавливаться каждый раз, когда вас что-то раздражает, то даже эту кассету не досмотрим.
   -- Я не могу ничего с собой поделать, Патриция. Они меня замучили. -- Но Коулридж понимал, что ведёт себя глупо, и твёрдо решил постараться не делать этого.
   Гэрри начал свой рассказ:
   -- В общем, без базара, я иногда вёл себя, как придурок, ну, понятно? Ну, туда-сюда, всякое бывало, я иногда конкретно беса гнал, херни много понаделал, и, честно признаюсь, гордиться тут нечем, но в конечном итоге, короче, шо сделано, уже не воротишь. По правде, мне хотелось оттянуться по полной, и мне было, короче, по хер, кого для этого придётся подосрать. Ну, вы меня поняли.
   Раздалось сочувственное бормотание, лишённое, однако, энтузиазма.
   -- Думаю, если по правде сказать, короче, -- продолжал Гэрри, -- я сам себя не любил.
   Тут все серьёзно закивали. Это им было понятно. Обстоятельства жизни Гэрри -- драки, спиртное, тёмные делишки -- могли отличаться от их собственных, но когда речь заходила о главном -- недостатке любви к себе -- каждый прекрасно понимал его.
   -- Я тебя прекрасно, блядь, понимаю, -- сказала Луна.
   -- Думаю, я не в полной мере признавал себя, -- продолжил Гэрри.
   Решимость Коулриджа не продлилась и минуты.
   -- Да Господи ты Боже мой! Почему они все говорят, как на приёме у терапевта! Даже Гэрри. Вы только послушайте! "Я не в полной мере признавал себя". Что это значит, скажите на милость? Боже мой, да он же мужлан! А не профессор социологии! От кого они только набрались всех этих идиотских бессмысленных выражений?
   -- От Опры, сэр.
   -- От кого?
   Триша не могла понять, шутит Коулридж или нет. Она решила не спрашивать.
   А в доме, где никто понятия не имел, что в скором будущем они будут раздражать старшего офицера полиции, продолжалась исповедь.
   -- Я тебя просто прекрасно понимаю, честное слово, -- говорила Луна, -- и, по-моему, ты молодчина, что можешь вот так вот взять и признаться.
   Вдохновлённый поддержкой, Гэрри продолжил. Он восхищался собой, притворяясь, что презирает себя.
   -- Так вот, короче, я тогда по коксу конкретно выступал, ну, реально подсел, по пять сотен в неделю спускал, так: раз! -- и всё. Пока-пока, большое спасибо. Ништяк. Для меня штуку просрать -- вообще не вопрос был. Без базара. Я этим не горжусь, типа, но шо было, то было, ну? Я оттягивался по полной, и шо хотел -- то, блядь, и имел, ну, вы поняли. Я был гондоном. Я этим не горжусь.
   Коулридж хотел заметить, что для человека, который так кичится отсутствием гордости за своё поведение, Гэззер прилагает многовато усилий, чтобы доказать всему миру обратное. Однако решил промолчать. Он видел, что Патриция начинает злиться на него.
   На экране остальные обитатели серьёзно кивали Гэззеру, при этом им явно не терпелось выступить самим.
   -- Но знаете, шо меня спасло? Знаете, шо меня именно проняло? -- Внезапно у Гэрри перехватило дыхание. У него на глаза навернулись слёзы, а голос осип.
   -- Не продолжай, если не хочешь, дружище, -- сказал Дэвид голосом, переполненным искренности и сочувствия. -- Отдохни. Потом расскажешь. Тебе нужно подумать. Вот когда я...
   -- Не-не, -- быстро сказал Гэрри. Он не собирался так легко расставаться с вниманием окружающих, особенно когда его уже понесло. -- Я в порядке, дружище, спасибо, но об этом полезно говорить вслух.
   Дэвид разочарованно опустился на кушетку.
   Гэрри возобновил свой рассказ:
   -- Я вам скажу, кто меня изменил. Мой пацан, вот кто, мой Рики. Сынуля мой. Он для меня -- всё, реально всё. Я б ради него умер на хуй, реально б умер, правда.
   И опять все искренне и преданно закивали. Движения группы были крайне сочувственны. А вот в глазах читалось нечто иное. В кадре по очереди возникали лица слушателей, и сомнений не оставалось -- их глаза говорили: "Я сейчас сдохну от скуки, мне плевать на твоего пацана, и скорей бы ты уже заткнулся и дал мне выступить".
   -- Тому шо, типа, Рики со мной почти каждые выходные, короче, и он такой классный, ну, он просто отпадный, я им так горжусь, и, типа, всё, шо он говорит -- просто класс, ну? Вы меня поняли. Я не прикалываюсь, не, просто, типа, он -- самое лучшее, шо есть в моей жизни. -- Гэрри переполняли эмоции, но он упорно продолжал.
   -- И однажды я оттянулся по полной перед выходными, ну, вы поняли? Всё подряд: бухал, нюхал, курил, я этим не горжусь, и мне было реально херово, и тут мама Рики приводит его, и она говорит: "Сегодня твоя очередь", а я думаю: "Ёбаный в рот! Тока не это! Не хватало ещё, у меня и так башка на куски раскалывается". Ну, я такой: "Я его завтра возьму", а она такая: "Ты возьмёшь его сегодня", и уходит, такая, ну? И, короче, я думаю: "Бля, отведу его, на хуй, к своей матушке". А тут малой Рики и говорит: "Ты шо, не хочешь поиграть со мной, папа?". И знаете шо? У меня сразу весь бодун прошёл, от так от сразу, от его улыбки, и как он это сказал. Ну, я ему включил телик, привёл себя в порядок, потом мы пошли в кафе позавтракали, а потом пошли в парк, нажрались мороженого, ну, там. Это было просто классно, ну, реально отпадно, тому шо я им так горжусь, и у него можно стокому научиться, ну? И в конечном итоге я знаю, шо должен дорожить каждым моментом с ним и лелеять его, тому шо он -- самое ценное, шо у меня есть.
   Гэззер утёр слёзы. Он сам себя удивил. Обычно он, вообще-то, не плакал, но рассказать всем про Рики было просто классно. Он по-настоящему растрогался.
   Слушатели не спеша кивали головами. Им явно не терпелось поскорее начать рассказывать свои истории, но они сдерживались, удостаивая Гэрри минутой уважения и раздумья. Никому не хотелось предстать перед телезрителями человеком, который не относится к чужим эмоциям всерьёз. Особенно если речь шла о ребёнке.
   И надо же было Келли выбрать столь неподходящее время, чтобы вставить своё кошмарное замечание.
   -- А что ты тогда здесь делаешь, Гэрри? -- спросила она.
   -- Шо?
   Келли явно не хотела показаться грубой, но со стороны она смотрелась ужасно.
   -- В смысле, если тебе с ним так кайфово, и он тебя столькому учит, что ты тут делаешь? Может статься, ты просидишь тут аж два с половиной месяца. Сколько ему сейчас?
   -- Почти четыре.
   Гэрри пытался понять, что происходит. Она что, критикует его прочувствованную исповедь? Разве это не против правил?
   -- Ну, тогда ты гонишь, по-моему, -- продолжала Келли. -- В смысле, в таком возрасте он каждый день меняется. Ты всё пропустишь.
   -- Да, я знаю, Келли, это, на хуй, очевидно. Может, я даже пропущу его день рождения, и меня это самого бесит...
   -- И что ты тогда здесь делаешь? -- повторила Келли.
   -- Ну, тому шо... Тому шо...
   Коулридж не мог больше сдерживать досаду. Он почти закричал, что было ему совершенно не свойственно.
   -- Ну давай, парень! Скажи честно, попробуй, хоть раз в жизни! Очевидно ведь! Потому что ты имеешь право быть в этом чёртовом дурацком доме. Ты имеешь право делать только то, что хочешь. Вести абсолютно эгоистичную и безответственную жизнь, наслаждаясь, когда захочется, слащавой сентиментальностью отцовства! Давай, парень! Будь мужчиной! Ответь ей.
   -- Сэр, -- сказала Триша. -- Заткнитесь. -- Она умолкла, в ужасе от собственной дерзости.
   -- Извините, сэр, я...
   -- Я ничего не слышал, констебль, -- тихо сказал Коулридж, снова обещая себе быть сдержанней.
   На экране Гэрри словно язык проглотил.
   -- Пойми меня правильно, -- продолжала Келли. -- Я не наезжаю на тебя за то, что у тебя сын, ничего такого. У моей сестры двое от разных мужиков, и оба классные. Я просто подумала, ну, если у тебя ребёнок, может, надо о нём заботиться? А не тут торчать. Вот и всё. В смысле, ты же сам сказал, что так его любишь.
   Гэрри, который обычно не лез в карман за словом и замечанием, растерялся.
   -- Что ж, вообще-то, Келли, -- наконец сказал он, -- я здесь ради него.
   -- Как это так? -- спросила Келли.
   -- Чтоб он мог мной гордиться.
   -- А, ясно.

*

   В следующем выпуске "Домашнего ареста" доктор Ранульф Азиз, штатный психолог шоу, высказал своё мнение перед телезрителями.
   -- Обратите внимание на невербальные сигналы Гэрри -- ссутуленные плечи, сжатые челюсти -- это классическая квазиконфронтационная поза, с обертонами полускрытой злобы и подтекстом ментального насилия. Мы можем наблюдать такую реакцию в животном царстве, когда большому зверю не достаётся лучшая часть добычи. Руки Гэрри скрещены на груди и напряжены, подобно тому, как лев или тигр переносит вес тела на задние лапы, демонстрируя временную позитивность, но и готовность к жестокой, крайне яростной атаке.
   Хлоя, сверкающая, пылкая, подорванная, сисястая красотка "Домашнего ареста", сделала умное лицо.
   -- То есть вы хотите сказать, что Гэззера немного запарило?
   -- Именно это я и хочу сказать, Хлоя. Гэззера однозначно немного запарило.

*

   Гэззера не просто запарило. Он онемел от ярости, а его душа бушевала и кипела от обиды и гнева.
   Он хорошо скрывал свои эмоции, разве что вид у него был взбешённый.
   -- Ну ладно, короче, -- сказал он.
   -- Я ничего не имела в виду, Гэзз, -- ответила Келли. -- Ты же знаешь, я просто сказала, вот и всё.
   -- Ну ясно, короче, -- снова сказал Гэрри. -- Кто будет чай? -- Он отвернулся от остальных, но от камер было не скрыться, и одна из них проследовала за ним к чайнику. В глазах Гэрри стояли слёзы; он так сильно закусил губу, что из неё потекла тоненькая струйка крови.
   Как она посмела? Невероятно. Он не виноват, что рассорился с матерью пацана. Так что ему теперь, под окнами у них торчать круглые сутки? У него своя жизнь, так?
   Он действительно любил своего пацана. Она не имела права. Ни малейшего.
  
   ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ. 10.00
  
   Вернувшись на работу, Лэйла продержалась один час и ушла.
   Опять на работу? Это невероятно. Ужасно. Невозможно.
   Всё время, пока она была в доме, да и с того самого момента, когда узнала, что прошла конкурс и попала в "Домашний арест", Лэйла как-то не смела задуматься о том, что будет делать через три дня после окончания выселения. Конечно, она позволяла себе немного помечтать, и в самых смелых фантазиях представляла, как перебирает предложения моделировать сногсшибательные наряды и вести захватывающие передачи про косметику и альтернативную культуру. В моменты страха и сомнений она опасалась пасквилей в жёлтой прессе и необходимости присутствовать на ток-шоу по радио, защищая свой дурацкий хиппизм. Однако она никогда не думала, что ей придётся вернуться на работу.
   На самом деле, как бы это ни было жестоко, она никому не была интересна. История взлёта и эффектного падения Уоггла была единственным, что интересовало публику первые две недели, а теперь и та устарела. Шоу продолжалось. Лэйла была нужна прессе постольку, поскольку могла рассказать об Уоггле, а теперь, когда этот скандальный самородок пропал, она была лишь красивой тщеславной хипушкой, которая вылетела первой.
   Которая писала дерьмовые стихи. Которая явно была целиком и полностью поглощена собственной красотой и прелестью.
   Такой изображали её "Подгляделки" -- когда они её вообще изображали. Самовлюблённой тупой дурой, которая привлекала только своей трахогеничностью. Однако после того, как история с Уогглом отодвинула дела сердечные на задний план, "Подгляделки" не использовали даже этот козырь.
   Кроме того, Лэйлиным последним поступком в доме было решение отправиться в исповедальню и сообщить всему миру о том, что вокруг её ануса всё покрыто гноящимися блошиными укусами. Джеральдина решила показать лишь этот фрагмент её яростной тирады, что значительно подпортило Лэйлин сексуальный имидж.
   Лэйла отправилась в дом, имея шанс стать звездой, и вышла через две недели отчаявшейся неудачницей. Даже друзья смотрели на неё по-другому.
   "Почему ты не помешала остальным так вести себя с Уогглом? -- говорили наиболее радикальные из них. -- В смысле, он был по-своему прав. Действительно, в чём разница между блохой и лисой?"
   "По-моему, надо было разрешить Дэвиду прочитать твой стих, -- сказала ей мать. -- Боюсь, твой отказ и вправду смотрелся довольно высокомерно, дорогая".
   Лэйле казалось, что её жизнь разрушена -- и ради чего? Впустую. Её презирали, и, что ещё важнее, у неё не было ни пенса за душой. "Подгляделки" не платили участникам (кроме, конечно, победителя). Им выдавали небольшое пособие, чтобы они могли платить арендную плату или выплачивать процент по закладной, но не более. Бывшие участники должны были сами заботиться о себе, но пока Лэйла получала предложения работы только из мужских журналов. В конце концов, учитывая необходимость еженедельных покупок и оплаты счетов, у неё не оставалось выбора, кроме как попроситься на свою старую работу продавщицы в ателье.
   -- А зачем тебе возвращаться? -- спросил менеджер, поражённый её просьбой. -- Ты же знаменитость, тебя показывали по телику, у тебя, небось, денег куры не клюют.
   Никто не мог поверить, что Лэйле, которую каждый вечер показывали по телику на протяжении двух недель, может понадобиться работа в ателье.
   Но это было так, и её с радостью приняли обратно, в восторге от того, что у них будет работать такая знаменитость. Однако восторг продлился недолго, поскольку вскоре магазин оказался полон идиотов, которым было нечего делать, кроме как прятаться за стойками с платьями и хихикать над девушкой, побывавшей в телевизоре.
   -- Я голосовал за твоё выселение, -- сказал один злобный подросток. -- Два раза звонил.
   -- Я видел твой сосок в душе, -- сказал другой.
   -- А как ты думаешь, Келли трахнет Хеймиша?
   Все называли её Лэйлой, или, хуже того, Лэйль. Они знали её имя, знали её -- по крайней мере, им так казалось.
   Один мужчина средних лет принёс ей бутылочку масла грецкого ореха, и сперва Лэйле это показалось довольно милым, но потом он предложил встретиться, и она поняла: люди считают, что девушка, которая участвовала в "Домашнем аресте" (и сразу вылетела), запросто трахнется за пару ингредиентов салатной заправки.
   Вскоре после десяти прибыл фотограф из местной газеты.
   -- Похоже, это будет самый быстрый репортаж на тему "Где они теперь?" в истории шоу-бизнеса, -- сказал он, без спросу щёлкая затвором.
   В газету позвонил менеджер магазина.
   -- Я думал, ты обрадуешься, Лэйль. Ну, ведь в конце концов, ты ж это ради славы делала.
   Лэйла отложила в сторону свитер, который упорно не желал аккуратно складываться, взяла из кассы девять с половиной фунтов -- плату за один час -- и отправилась домой. Дома она позвонила в справочную и спросила телефон журнала "Только для мужчин".
   Там обрадовались её звонку.
   -- Мы тут как раз думали, вы не согласитесь на эротическую фотосессию с красоткой, которая делала ремонт в своей кухне по телику? Мы подумали, можно назвать это "Популесби", ну, поняли, типа в шутку.
   Лэйла повесила трубку. Как она злилась. Конечно, она злилась на "Подгляделки", но не только; ещё и на тех, кто проголосовал за её выселение. Она издевалась над собой, снова и снова просматривая запись. Обитатели по очереди появлялись в исповедальне, напыщенные, самодовольные. Они решили её судьбу, обрекли её на выселение.
   Дэвид. Дервла. Гэрри и Келли.
   Келли унизила её больше всех; у наглой шлюхи хватило нахальства выбрать её.
   Дервлу она тоже ненавидела. Её ненатуральные слова врезались Лэйле в душу. "Она очень симпатичная девушка, с очень нежной, заботливой и прекрасной душой, но мне кажется, что всё-таки ей будет легче проявить себя вне дома". Надутая лицемерная ирландская дура. На самом деле Лэйла мешала ей, потому что Дервла боялась более красивой и умной соперницы.
   Дервла и Келли. Почему-то женщины возмущали Лэйлу больше всего. Наверное потому, что у Лэйлы гораздо лучше получалось быть женщиной, чем у них. Они должны были поддержать её, противопоставить её задавакам типа Дэвида и лохам типа Гэрри и Джаза. Ей казалось, что, отказавшись от неё, девушки вели себя по-сексистски.
   Дервла и Келли. Этих двоих она просто ненавидела. Но особенно Келли. Келли, которая за неё проголосовала, а потом обняла, поцеловала, и сказала, что любит. Келли, которая притворялась, будто расстроена, и ещё сильнее унизила её перед всем миром.
  
   ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ. 20.00
  
   Прошло два дня после избавления от Уоггла, и впечатления от "Домашнего ареста" снова вернулись к обычной формуле: нытьё, сплетни и догадки, кто кому нравится.
   "Сегодня день семнадцатый пребывания в доме, -- сказал диктор Энди. -- Позавтракав макаронами под овощным соусом, приготовленными Салли, обитатели говорят о первой любви".
   -- Не, ну это по-любому ФК "Челси", так? -- сказал Гэззер. -- Никода не забуду их первый матч, который мне довелось увидеть.
   -- Потому что они играют отстойно, -- предположил Джаз.
   -- Даже когда они отстойно играют, они всё равно крутые.
   -- Речь идёт о настоящей любви, Гэззер, -- сказала Луна. -- А не о футболе, блядь.
   -- Так и я ж о том же. Согласитесь, любовь мужика к своей команде превосходит всё остальное. Подумайте. Мне нравится куча тёлочек, всем мужикам нравится куча тёлочек, кроме пидаров, а им нравится куча мужиков. Шо геи, шо натуралы -- все мужики любят погулять, и точка. А когда речь идёт о футболе, можно болеть тока за одну команду, так? Это верность, Луна, это истинная любовь.

*

   Наблюдавшая из глубины контрольного бункера Джеральдина Хеннесси видела, что без Уоггла жизнь в доме заметно поскучнела. Ей нужно было срочно как-нибудь оживить атмосферу. Она пришла к выводу, что обитателей надо напоить.
   -- Почему люди в первую очередь смотрят такие передачи? -- спросила она на следующее утро свою производственную команду. Повисла тишина. Любимчики Джеральдины быстро усвоили, что её вопросы всегда риторические.
   -- Им интересно, будут ли обитатели трахаться, правильно? Конечно, правильно. Если смотреть на вещи здраво, в этом вся идея шоу. Но, по сути, этого никогда не происходит, так, блядь? Никто на самом деле никогда не трахается! Мы все тут притворяемся, что это когда-нибудь произойдёт, и мы, и газеты, и грёбаная Комиссия по стандартам телевещания, мы все делаем вид, что шоу такое, бля, рисковое, а в нём явно ничего такого нет. Но ведь никто не выступает по полной программе. И почему же, задаюсь я вопросом?
   Она действительно задавала вопрос себе самой, потому что её запуганные любимчики продолжали молчать.
   -- Потому что они недостаточно бухают, вот почему! В двух словах, это и есть главная проблема реалити-ТВ! Бухла маловато! О, мы можем дать им горячие джакуззи и комнаты для массажа и избушки-ебушки и прочую херотень, но в конце концов никто не начнёт трахаться, кидать палку, раскрывать мидию, совать колбасу или вставлять одноглазую змею в бородатое чудище, пока не напьются в три пизды!
   Все смущённо подвигали бумажки на столе. Они знали, что занимаются не самым достойным делом, но страстно желали, чтобы Джеральдина не наслаждалась этим так откровенно.
   Затем Джеральдина объявила, что меняет правила. Она решила разделить продуктовый и алкогольный бюджеты, чтобы обитателям не пришлось жертвовать едой ради выпивки.
   Конечно, когда об этом было заявлено, зазвучали протесты со стороны блюстителей нравственности и епископов. Джеральдина заняла позицию морального превосходства, что делала всегда, когда требовалось объяснить, почему программа скатывается всё ниже.
   -- Мы считаем, что к людям следует относиться, как ко взрослым, -- фыркнула она. -- Если собираешься провести полноценный эксперимент вроде нашего, а потом начинаешь управлять им снаружи, будто это школьная вылазка, то ничего не узнаешь о его участниках. Наша цель -- способствовать возникновению настоящего социального взаимодействия.
   Конечно, некто ей не поверил. Лаконичнее всего были заголовки таблоидов: "Домашний нарез! Пусть нарежутся и трахнуться, а мы посмотрим!".
   Однако даже Джеральдина была вынуждена оставаться в рамках приличия. Обитатели были заперты в доме без телевизора и письменных принадлежностей, без ощущения времени и почти без дела, кроме пары пустяковых заданий, и так неделя за неделей. Будь у них возможность, большинство людей в такой ситуации начинали бы пить с утра и продолжали бы пить до полной потери сознания ночью. "Подгляделки" не могли этого допустить. В конце концов, существовали строгие стандарты телевещания. Поэтому "Подгляделки" запретили пить днём и ограничили вечернее пьянство в рабочие дни. Однако по выходным разрешалось гулять на всю катушку, и обитатели могли напиваться, сколько душе угодно.
   -- А я всегда руководствовалась правилом, -- сказала Джеральдина на пресс-конференции, -- что выходные начинаются в четверг.
   Вот почему в четверг, после выселения Лэйлы и ареста Уоггла, кладовая, в которой "Подгляделки" оставляли продовольствие, оказалась полна спиртного.
   В обычных обстоятельствах четверг означал бы очередной тур голосования, но из-за неожиданного отбытия Уоггла было объявлено, что на этой неделе выселение отменяется, а жизнь вернётся в свою колею в следующий четверг. Лучшего повода устроить вечеринку и придумать было нельзя.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ. 13.00
  
   Коулридж провёл ещё одно бесплодное утро в киностудии Шеппертон, бродя по модели дома "Подгляделок" и напрягая воображение в попытке хоть что-то понять.
   В его голове созревала некая идея, точнее, только намётки для идеи, но и это было лучше, чем ничего. Подтвердить её пока было нечем. Всё равно, лучше подумать хоть над чем-то, даже если это и окажется ложный след. Он вернулся в участок и обнаружил факс от ирландской национальной гвардии. Факс пришёл в ответ на его запрос по поводу Баллимагуна, деревни, о которой Коулридж услышал по радио и которая иллюстрировала экономический спад в сельских районах Ирландии. Родной деревни Дервлы.
   "Семья подозреваемой всё ещё проживает в деревне, -- сообщалось в письме. -- Оба родителя и две младших сестры продолжают жить в семейном доме. Похоже, семья не избежала последствий упадка. Значительные финансовые трудности, машина продана, закладная по дому и ферме не выплачена, растущие долги. Недавняя заявка на получение ссуды не удовлетворена".
   Что ж, подумал Коулридж, если у кого и была уважительная причина стремиться к выигрышу в полмиллиона фунтов, так это у Дервлы. С другой стороны, по своему многолетнему опыту он знал, что когда речь шла о деньгах, большинству людей не требовалось уважительной причины, чтобы жаждать заполучить полмиллиона фунтов.
   Тем не менее, её родители действительно рисковали остаться без фермы. А добровольное участие в "Домашнем аресте" было довольно странным шагом для такой девушки, как Дервла. Из всех обитателей она была самой... Коулридж подыскивал слово... "красивой" пришло ему в голову, но он отогнал эту мысль. Наконец, он остановился на "необычной". Дервла была самой необычной.
   Несомненно, деньги всегда годились как мотив. А если добавить к этому надвигающийся семейный позор... Только убийство одного из обитателей вряд ли принесло бы ей победу. Убийство произошло на четвёртой неделе, в доме было ещё семь участников, и сомнительно, чтобы она планировала убить их всех.
   Она даже не могла знать, насколько популярна у публики. Никто из обитателей не знал, что происходит снаружи.
   Оставим это на потом, решил Коулридж, прочитав факс из Ирландии. Он положил его в досье Дервлы и попросил констебля добавить надпись "мотив" к её фотографии. Затем он присоединился к Трише с Хупером, привычно сидящим перед телевизором.
   Они смотрели запись дня восемнадцатого.
   -- Только гляньте на эту выпивку. Тут, наверно, фунтов на сто, если не больше, -- сказала Триша.
   -- Иначе бы ничего не вышло, -- ответил Хупер. -- Джеральдина Хеннесси так и сказала тогда репортёрам.
   -- Но ведь люди в доме не могли не догадаться, что ими манипулируют? -- заметил Коулридж. -- Напоить их -- такая очевидная уловка.
   -- Конечно, они догадались, сэр, но попытайтесь понять -- они не такие, как вы. Они не против. Честно говоря, если б я была заперта в одном доме с Дэвидом и его гитарой несколько недель подряд и кто-то выставил на стол пять ящиков с выпивкой, я бы не отказалась.
   -- Но разве у них нет чувства приватности? Достоинства?
   Хупер не мог больше сдерживать раздражение.
   -- Знаете, сэр, учитывая, что они вызвались участвовать в этой программе, и с тех пор тусуются по дому в одних трусах, я бы сказал, что ответ на ваш вопрос -- нет.
   -- Не смейте говорить со мной таким тоном, сержант.
   -- Каким, сэр?
   -- Вы прекрасно знаете, каким.
   -- Я не знаю.
   -- Что ж, всё равно не смейте.
   На экране, пока остальные обитатели начинали выпивать, Луна встала и прошествовала в исповедальню.
   -- Я только хотела сказать... я тут думала, про то, как обманула Салли и девчонок тогда вечером, ну, когда я наговорила всякого, как меня домогались и потом госпитализировали...
   Затем Луна ударилась в длинные рассуждения о том, какая она навороченная баба, которая всегда говорит начистоту, когда ей вздумается, и в конечном итоге окружающие должны принимать её, как она есть. Наконец, она добралась до извинений.
   -- Я чё хочу сказать, я не хочу, чтоб люди думали, что это было жестоко и всё такое, особенно потому что я потом слышала, как она всхлипывает, типа, и зрители, наверно, тоже. Хотя лично мне кажется, она слишком близко всё приняла к сердцу... но я чё хочу сказать, если Салли кто-то домогался, или там, я не знаю чё, и у неё, типа, фишки с психическим здоровьем, короче, то она, конечно, крутая, в общем, потому что в конечном итоге мне б самой не понравилось, если бы с меня кто-то стебался за то, что я шизанутая, особенно если б я и вправду была шизанутая, типа как Салли, хотя я не говорю, что она шизанутая, ну, вы поняли? Вот и всё, что я хочу сказать, короче. Ну, вы поняли.
   Это было новостью для Коулриджа. Джеральдина не транслировала изначальный спор в спальне девушек; извинения Луны в исповедальне тоже никогда не показывались.
   -- У Салли "фишки с психическим здоровьем"? -- спросил Коулридж.
   -- Похоже на то, -- сказала Триша, доставая кассету с исповедью Луны.
   -- Я говорила с Фогерти, редактором, и он сказал, что Салли сама призналась однажды вечером, когда девушки болтали между собой. Они никогда этого не показывали, но Джигитка Джери сохранила кассету на будущее. Вот почему мы ничего не видели, когда смотрели в первый раз: запись была на жёстком диске у видеомонтажёров. Фогерти передал мне его. Вот он.
   И вот Коулридж, Хупер и Триш прослушали разговор, который шёл в комнате девушек вечером восьмого дня, когда Луна соврала о своём прошлом, а Салли проявила такую ранимость в вопросах психического здоровья. Все три зрителя обратили особенное внимание на одну фразу. В темноте спальни звучал дрожащий от ярости голос Салли:
   -- ...когда раз в сто лет что-то случится, типа какой-нибудь бедный шизик, которого вообще нельзя было возвращать в общество, потеряется во тьме и вонзит кому-нибудь нож в голову, типа, тут же каждый житель страны, страдающий мягкой депрессией, становится убийцей.
   Триша списала с кассеты временной код, и теперь они перемотали плёнку и прослушали снова.
   -- Вонзит кому-нибудь нож в голову.
   -- Вонзит кому-нибудь нож в голову.
   В ретроспективе её выбор слов, несомненно, казался крайне неудачным.
   -- Совпадение, как вы думаете? -- сказал Коулридж.
   -- Скорее всего. Ну, если Салли была убийцей, как она могла за четыре недели до убийства знать, что поступит именно так? Мы уже установили, что это было чистой импровизацией.
   -- Мы не установили ничего подобного, сержант, -- резко одёрнул Хупера Коулридж. -- Мы предположили, что дело было именно так, поскольку непонятно, как это можно спланировать. Однако если кого-то из обитателей привлекали ножи, если кто-то из них был психически предрасположен к резне, то мы можем предположить, что в таком случае метод убийства был скорее неизбежностью, чем случайностью.
   На минуту в следовательском кабинете повисло молчание, а затем Коулридж добавил:
   -- А Салли -- женщина очень сильная.
   -- Так что, убийца -- Салли? -- сказала Триша немного раздражённо. -- Довольно смелое предположение, если исходить из одной-единственной фразы.
   -- Я ничего не предполагаю, констебль. Я лишь предаюсь размышлениям.
   Предаюсь размышлениям? Он что, прикалывался? Кто сейчас предаётся размышлениям? Люди думают, иногда размышляют, изредка даже обдумывают, но уже лет пятьдесят, как никто не предаётся размышлениям.
   -- Салли употребила фразу, точно описывающую убийство. Она сказала "вонзить кому-нибудь нож в голову". Нам следует поразмыслить над подтекстом.
   -- Что ж, сэр, а как насчёт вот чего... -- Триша подавила в себе чувство, что защищает Салли из какой-то абсурдной сестринской и сексуальной солидарности. Она искренне верила, что может признать лесбиянку виновной, как любого другого человека... С другой стороны, её действительно раздражало то, как все с готовностью подозревали Салли.
   "Она очень сильная, -- повторяли все подряд. -- Очень, очень сильная".
   Салли была не виновата в своей силе и мускулистости. Триша сама могла только мечтать стать такой же сильной. Хотя, пожалуй, и не такой мускулистой.
   -- Продолжайте, Патриция, -- сказал Коулридж.
   -- Ну, я просто подумала, может, Луна хотела напомнить нам о том, что сказала Салли. Может, она наговорила всё это в исповедальне, потому что хотела, чтобы мы предавались размышлениям в том направлении, в котором вы и предаётесь размышлениям, сэр.
   Коулридж задумчиво приподнял бровь.
   -- Я не исключаю такой возможности, -- согласился он, -- и нам, несомненно, стоит пре... помнить о ней.
   Они снова повернулись к экрану.
  
   ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ. 20.15
  
   Луна вышла из исповедальни, где произнесла речь про Салли, и объявила о своем намерении немедленно "нажраться в говно".
   -- Я оторвусь по полной, -- сказала она, открывая банку пива. -- Стопудово. Нажрусь в говно! Насвинячусь!
   -- Вот забавно, да? -- сказал Джаз. -- Как мы описываем веселье.
   -- Чё-чё? -- сказала Луна.
   -- Забавные слова для описания вечеринки, Луна, -- сказал он.
   -- Чё-чё, Джаз?
   Джаз, ни на мгновение не забывая о возможности отработать свои тирады и продолжить (как он считал) публичное прослушивание для карьеры комика, заметил явно благодарное вступление.
   -- Ну, английский язык -- самый обширный в мире, но в нём нет других слов для описания веселья. Сегодня мне будет так хорошо, как будто я ела говно! Моё настроение будет напоминать настроение свиньи! С чего бы так, а?
   -- А? -- сказала Луна.
   Дервла попыталась поддержать его.
   -- Очень смешно, Джаз, -- сказала она, открывая бутылку вина. -- Я бы рассмеялась, только я ещё не в говно пьяная. -- И она улыбнулась, сложив руки на груди, как будто у неё был какой-то секрет.

*

   "Келли 1. Дервла 2". Секрет был написан на запотевшем зеркале. "Держись, красавица. ХХХ".
   Та, кому была адресована эта любовная записка, широко улыбнулась полным ртом зубной пасты.
   Вот как, выходит, она поднялась до второго места в зрительских симпатиях. Совсем неплохо, всего за две с половиной недели. Впереди оставалась только Келли, а Дервле казалось, что у той гораздо меньше шансов продержаться до конца. Ведь для оставшихся игра будет очень-очень долгой, и Дервла была уверена в себе. Ей казалось, что Келли не готова к борьбе. Она была слишком открытой, слишком милой, слишком ранимой, психически не приспособленной к тому, чтобы оставаться в стороне. Дервла чувствовала, что ей нужно только держаться. Если она сможет пережить течение событий, она выиграет.
   Вот и всё, что от неё требовалось.
   Пережить.

*

   Джаз прервал размышления Дервлы.
   -- Так ты тоже собралась нажраться в говно, Дерво? -- сказал он, дружески обнимая её за плечи. -- Можно мне присоединиться?
   -- Буду только рада, любезный сэр.
   Приятное, красивое, надушенное лицо Джаза источало тонкий аромат, а его рука на её плече была сильной.
   -- Ни разу ещё не слышал, чтоб ты ругалась, Дерв, -- рассмеялся он. -- Ты постепенно расслабляешься, дорогая.
   -- Ах, знаешь ли, даже мы, монашки, иногда ослабляем пояс на рясе.
   У Джаза давно возникла одна идейка, и теперь, воодушевлённый дружелюбием Дервлы, он решил её испробовать.
   -- Знаешь что? -- сказал он. -- Ты так себя выдаёшь, когда чистишь зубы.
   Дервла чуть не отпрянула от него. Она дёрнулась так неожиданно, что они оба расплескали напитки. Все удивлённо повернулись в их сторону.
   -- Какого хуя тебе дались мои зубы? -- сердито огрызнулась она. Мало кому доводилось слышать, чтобы Дервла употребляла слово "хуй".
   -- Эй, полегше, подруга, -- сказал Гэрри. -- Я ж не такой матерщинник, как ты, слышь.
   На Дервле просто лица не было. Она попыталась взять себя в руки.
   -- В смысле, что ты хочешь сказать, Джаз? Как я чищу зубы?
   Джаз подыскивал слова, сражённый реакцией Дервлы.
   -- Ну, вообще-то не только ты, Дерв, -- сказал он. -- Я имею в виду всех, я просто хочу сказать, что по зубной щётке можно многое узнать о человеке.
   -- А, всех, -- сказала Дервла. -- То есть ты не подглядывал, как я чищу зубы, или что-то в этом роде?
   Теперь наступила очередь Джаза возмутиться.
   -- Ты о чём, подруга? Я что, по-твоему, типа, зубной извращенец? Я никогда не видел, как каждый из вас чистит зубы, ясно? Потому что когда я творю омовения, я творю их в одиночестве, это моё личное дело, понятно? Потому что моё тело -- храм, и я посещаю его, чтобы себе поклоняться.
   Все рассмеялись, и Дервла принесла свои извинения. Напряжённый момент прошёл, и Джаз вернулся к своим остротам.
   -- Я что хочу сказать, короче, я никогда не видел, как каждый из вас чистит зубы. Но спорим, я знаю, у кого какая щётка?
   Все обитатели уставились на Джаза с полупьяным видом. То есть все, кроме Хеймиша и Келли. Келли к тому времени уже слишком напилась, чтобы интересоваться разговором, а Хеймиш слишком интересовался Келли. Хеймиш пришёл в дом с намерением заняться сексом по телевизору, и теперь учуял свой шанс в лице Келли. Он положил руку ей на колено, а она захихикала.
   Тем временем Джаз развивал тему.
   -- Типа, когда-то были времена, -- продолжал он, -- когда зубная щётка была функциональным предметом, они все были одинаковыми, короче, ну, разных цветов, и всё. А сейчас зубная щётка -- признак стиля, народ! Это уже модельная вещь!
   -- Хорош трепаться, давай дальше, -- сказал Дэвид. -- Какая щётка чья?
   -- Ща будет, чувак, ща будет.
   -- Какая щётка чья?
   -- Ну, у Гэззера, наверно, такая же, как у меня. Модная, навороченная, жёсткая, короче, серьёзная вещь! На ней есть амортизаторы, народ! У неё большая мягкая аэродинамическая ручка по форме ладони, у неё есть область задней подвески и съёмная головка! У неё подпружиненная область сгиба, она похожа на лучевую пушку и раскрашена в цвета "Челси". Я прав, Гэзз?
   -- Пиздец, ты просто Шерлок, сука, Холмс, Джаз.
   -- Именно так, чувак, потому что это э-ле-мен-тарно, блядь. Так вот, Дерво, твоя та, которая с выцветающей полоской, я так думаю.
   Дервла попыталась скрыть удивление.
   -- Почему же, Джаз?
   -- Потому что ты -- девушка брезгливая, так? Ты вся такая миленькая и чистенькая, ты не станешь совать в рот какую-то грязную старую изношенную штуковину.
   -- И зря! -- закричал Гэззер, а Дервла залилась краской.
   -- Заткнись, Гэзз, -- сделал замечание Джаз. -- Дерво -- тёлка, блядь, так что не надо отпускать пошлых комментариев с намёками на минет, понял? Короче, фишка в чём -- я прав, или как? Когда ты в аптеке покупала щётку для своих прекрасных жемчужных зубок, ты выбрала обычную щетину или такую, которая сообщает, когда пора покупать новую?
   Дервла снова покраснела.
   -- Ладно, ты прав, мерзавец! -- И она рассмеялась -- возможно, громче, чем следовало.
   -- Ну ладно, Джейсон, -- Дэвид до сих пор называл Джаза только полным именем. -- А какая моя?
   -- Проще простого, чувак, как два пальца. Твоя -- голубая, которая вообще без ничего, без всяких подпружиненных штук, без всяких индикаторных полосочек, просто обычная щётка.
   -- Что ж, вынужден признать, ты прав, -- немного обиженно сказал Дэвид. -- Должен сказать, мне лестно, что ты распознал во мне человека, который не покупается на рекламную чушь. Мне нужна щётка, чтобы чистить зубы, не больше и не меньше. Щётка есть щётка, это не кроссовки и не спортивный автомобиль.
   -- Но ты ошибаешься, чувак, -- сказал Джаз. -- Я тебя вычислил совсем не потому, что ты такой практичный мужик, даже не думай. Я тебя выкупил как раз потому, что ты у нас главный лох. -- Джаз рассмеялся, но Дэвиду было не до смеха.
   -- Ах вот как, ну, и почему же? -- спросил он, стараясь сохранить своё быстро тающее превосходство.
   -- Потому что ты выбрал классику, чувак! В наше время такие щётки иначе и не называются. Ты не будешь совать какую-то голимую стандартную щётку себе в хавальник, Дэвид, ни за что, чувак, у тебя классика от "Уиздом". Их в наше время не так-то и легко найти, кстати, они не в любой аптеке есть, нужно перебрать кучу розовых эластичных щёточек, кучу прозрачных гнущихся щёточек, чтоб такую достать. Потому что, понимаешь, Дэвид, как раз навороченные разноцветные щёточки -- это сегодня норма. Они-то как раз голимые и стандартные, их большинство людей и покупает. А у тебя модельная вещь, ретро-классика, за которой надо охотиться, -- как ты, очевидно, и поступил. Так же, как, наверно, перерыл всё на свете, чтобы найти себе такие ретро-старомодные кроссовки, и они тоже называются "классика". Их специально делают в расчёте на потребителей, которые считают, будто они классные и стильные и никогда в жизни не станут следовать моде, о нет, ни в коем случае, они предпочитают классический стиль, или, другими словами, Дэвид, они лохи.
   Выступление удалось на славу, и все громко расхохотались. Дэвид явно почувствовал, что надо засмеяться со всеми, но получилось у него как-то неубедительно. На самом деле он был разъярён. И сражён. Джаз раскусил его. Похоже, Дэвид никогда не ощущал интеллектуальной угрозы со стороны Джаза, а теперь этот крикливый самодовольный повар-стажёр выставил его дураком. Более того, вероятно, его речь покажут по национальному телевидению.
   Дэвид мысленно вёл записную книжку, куда вносил имена всех, с кем намеревался когда-нибудь поквитаться. Джаз только что заработал себе целую страницу.
  
  
  
  
   ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ. 22.00
  
   Келли объявила, что пора спать. Сказала, что прекрасно провела вечер, но теперь комната начала кружиться у неё перед глазами. Стоило ей подняться, как она снова упала, прямо на колени Хеймишу.
   -- Прости, -- сказала Келли.
   -- Ничего, -- ответил Хеймиш. -- Делай так почаще.
   Келли захихикала и обвила шею Хеймиша руками.
   -- По-моему, я упала на что-то твёрдое, -- сказала она, заливаясь пьяным смехом. -- А ну-ка, поцелуй меня.
   Хеймишу не требовалось дальнейших поощрений, и они поцеловались. Сперва Келли сжала губы, но Хеймиш широко раскрыл рот, и Келли поддалась, усердно двигая челюстью.

*

   В контрольном бункере царило оживление. Это был первый настоящий поцелуй в "Домашнем аресте-3". Все знали, что Джеральдина будет в восторге.
   -- Если он сунет руку ей под топик, мы выиграем бутыль, -- сказала Прю, ассистентка Боба Фогерти, дежурившая той ночью.
   "Подгляделки" действительно пообещали бутыль марочного вина "Дом Периньон" команде, которой повезёт записать первые заигрывания.

*

   Сидевшую на кушетке Луну это не впечатлило.
   -- Ебать, на хуй, Келли, если не будешь осторожней, ты ему всю голову на хуй всосёшь. Ну и как его гланды на вкус?
   Но Келли наслаждалась. Она была пьяна и в озорном настроении, а Хеймиш оказался таким симпатичным.
   -- Приятные, -- сказала она, нетвёрдо поднимаясь, -- а теперь я пошла спать.
   -- Я тебе помогу, -- подскочил Хеймиш, вызвав возгласы одобрения среди остальных обитателей.
   -- Благодарю вас, любезный сэр, -- хихикая, ответила Келли.
   -- Не забывайте, "Подгляделки" подглядывают, -- предупредила Дервла.
   -- Мне всё равно, -- ответила Келли, и не покривила душой. Внезапно она решила, что спать пока не хочет. Почему бы не сбежать ненадолго с Хеймишем? Кто знает, может, она его даже снова поцелует. Почему бы и нет, это же вечеринка, не так ли? И они вместе направились нетвёрдой походкой в спальню девушек, оставив группу пьянствовать.
   -- Не спешите назад! -- закричал Джаз.
   -- Ага, пока мы всё бухло не выпьем, по-любому, -- добавил Гэрри.

*

   Люди в контрольном бункере боялись спугнуть неожиданную удачу. Перед ними, несомненно, развивались самые многообещающие сексуальные события за всю историю программы. Задержав дыхание, монтажёры, ассистенты и секретарши наблюдали, как пьяная парочка передвигается от камеры к камере, по очереди мелькая на всех мониторах.
   На полпути в спальню они изменили курс. Это была идея Келли. Та схватила Хеймиша за рубашку и потащила его по направлению к большим раздвижным дверям, ведущим в тёплую ночь. Вместе они проследовали к бассейну, и на мгновение зрители даже подумали, что им посчастливится увидеть обнажённое купание.
   -- Четвёртая камера, под бассейн, бегом! -- рявкнула Прю в переговорное устройство, и укутанная в чёрное фигура заскользила по коридорам, огибавшим дом, съехала по пандусу и заняла позицию под стеклянным дном бассейна.
   Но хотя пьяная парочка балансировала на самом краю бассейна, страстно целуясь и громко смеясь, Келли с Хеймишем так и не свалились в воду.
   -- О Боже! По-моему, они направляются в Хижину Совокуплений! -- Прю с трудом сдерживала волнение. -- Кто-нибудь, позвоните Джеральдине.
   Хижиной Совокуплений называлось деревянное строение, установленное за бассейном, набитое подушками и задрапированными лампами. При взгляде на него казалось, будто кто-то пытался воссоздать арабский любовный шатёр в обычном сарае; так оно и было. "Подгляделки" построили хижину в нескрываемой надежде, что если предоставить людям укрытие от любопытных взглядов, они, может быть, займутся сексом. "Подгляделки" также надеялись, что присутствие целых пяти камер в этом крошечном пространстве не охладит ничей пыл.

*

   Келли привела Хеймиша в хижину, и они рухнули на подушки пьяным, хохочущим комом.
   Хеймишу с самого начала нравилась Келли, а камеры только заводили его. Во-первых, его повергала в восторг мысль о том, чтобы трахать Келли на глазах у миллионов завистников, а во-вторых, ему казалось, что это будет хорошей отправной точкой для собственной псевдомедицинской телепередачи о сексе, которую он в своих мечтах называл "Говорит доктор Манда".
   Поцелуи становились всё более пылкими: то были долгие, страстные, пьяные поцелуи. Эффектные, жадные, урчащие поцелуи. На самом деле, в них было больше эксгибиционизма, чем страсти, потому что Келли с Хеймишем, даже будучи сильно пьяными, не сомневались: всё происходящее будет главной темой передачи завтра вечером, а уже утром появится в газетах.
   Как их возбуждала эта мысль! Всего лишь соприкасаясь ртами, они превращались в звёзд!
   Хеймиш смело протянул руку, подстрекаемый непритворным вожделением и тщеславным эксгибиционизмом. Рука осторожно скользнула под свободную маечку Келли. Ему весь вечер (и четырём миллионам телезрителей на следующий день) было понятно, что на Келли нет лифчика.
   -- Ой, нет, это уже слишком, -- выдохнула Келли, убирая его руку.

*

   Люди в бункере снова затаили дыхание.
   -- Он её тронул за сиську? Мы выиграли бутыль?
   -- По-моему, нет, она не дала ему.
   -- Дура! Дай ему потискать, подруга, давай. Подумай об Англии!
   -- По-моему, он всё-таки дотронулся, правда.
   -- Придётся подождать повторного воспроизведения.
   -- Всё равно ещё куча времени. Гляньте на них.

*

   А в Хижине Совокуплений Хеймиш уже забыл о своём разочаровании. Келли, похоже, снова возбудилась.
   -- У меня появилась идея, -- сказала она. -- Давай сегодня здесь спать, а? Тогда мы будем по-настоящему известными: Келли и Хеймиш спят в любовном гнёздышке у бассейна! Ха-ха! -- И она стащила с себя джинсы.

*

   -- Да! -- закричали обитатели контрольного бункера, победно выбрасывая кулаки в воздух, когда великолепная попка Келли, скрытая (если можно так выразиться) лишь тонюсенькими стрингами, появилась на экране.
   -- О, да! -- снова закричали они, и их пальцы аж задрожали над панелью управления.

*

   -- Давай, -- прошептала Келли, -- снимай штаны, в моём любовном гнёздышке не спят в грязных вонючих пацанских штанах.
   Хеймиша не требовалось просить дважды, и он тут же принялся стаскивать свои безукоризненно чистые брюки. Когда он неуклюже пытался стянуть их с туфлей, которых он так и не снял, полноценная эрекция у него в трусах была совершенно очевидна.
   -- Проказник, -- сказала Келли. -- Это у тебя на меня? -- И с этими словами она накрыла себя и Хеймиша покрывалом.

*

   В темноте под покрывалом Келли прикрыла микрофон рукой и прошептала:
   -- Пусть им будет о чём подумать, а?
   Келли достигла предела смелости. Хеймиш быстро постарался подтолкнуть её дальше.
   -- А почему бы нам и вправду не дать им повод?
   -- За кого ты меня принимаешь? -- захихикала Келли. Она уже засыпала. -- Я устала.
   Она прошептала всё так тихо, что даже Хеймиш с трудом разобрал. А микрофон закрыла рукой.
   Никто, кроме него, не мог её слышать.
   Алкоголь и мягкие подушки сделали своё дело. Келли постепенно проваливалась в небытие. Хеймиш выругался про себя. Он поцеловал её. Он поцеловал её снова, шепча на ухо, пытаясь вернуть настроение, которого, вообще-то, у Келли не было изначально.
   -- Нет, -- пробормотала Келли. -- Не гони. Я слишком устала, слишком напилась, и мне слишком уютно.
   По крайней мере, она сказала что-то в этом роде. К тому времени она была уже во власти сна, и разобрать слова было довольно трудно.
   Хеймиш прижал Келли к себе. Перед тем, как заснуть, Келли обняла его, и её руки так и остались на месте. Он прижимался к ней своим разгорячённым, возбуждённым телом. Он снова сунул руку к ней под майку -- ту самую руку, которую она совсем недавно оттуда убрала. В этот раз она не отреагировала. Она спала. Хеймиш сжал её грудь.

*

   В бункере никто не радовался. Члены команды не понимали, что уже выиграли бутыль. Они не могли ничего видеть. Они не знали.
   -- Что они там делают? -- спросила Прю.
   -- Боюсь, почти ничего, -- сказал один секретарь. -- Сильно перебрали. Сам знаю, как оно бывает.

*

   Под покрывалом Хеймиш слегка сжал грудь Келли. Сперва осторожно, а потом всё смелее он позволил своим пальцам поиграть восхитительно сексуальным колечком в её соске. Он слегка потянул за него. Келли даже не пошевелилась.
   Хеймиш был врачом и знал, что Келли не спит. Она была в отключке. В темноте у Хеймиша закружилась голова.
   О, темнота! Хеймиш внезапно осознал, как темно вокруг. Они были полностью скрыты. Под толстыми тяжёлыми душными покрывалами было темно, как в шахте.
   Медленно-медленно, стараясь не потревожить покрывало, рука Хеймиша поползла вниз по телу Келли. Рука прошла по рёбрам, которые размеренно поднимались и опускались, по ровному плоскому животику и наконец скользнула под крошечный треугольник стрингов.
   Хеймиш обалдел от возбуждения. Перспектива притронуться к столь запретному плоду совершенно вскружила его и без того пьяную голову. Келли глубоко всхрапнула.

*

   В бункере услышали храп Келли и, заметив, что покрывало, под которым лежали Келли и Хеймиш, практически не движется, уныло решили, что развлечения на сегодня закончены.

*

   Но развлечения не закончились: напротив, они достигли высшей точки. Хеймиш держал руку у Келли между ног, трогал её, исследовал её, обнаруживая, к своему удивлению, что у Келли имелась маленькая тайна... у неё были проколоты половые губы. Она не сообщила об этом группе; о колечках в сосках упоминала довольно часто, но самое интимное украшение держала в секрете. До этого момента.
   Хеймиш осторожно продолжал исследования, и тут в его затуманенном сознании возникло словосочетание, слышанное им на лекциях по судебной медицине. Этим словосочетанием было проникновение пальцем.
   Вот, чем он занимался. Так бы это назвали, если бы кто дознался.
   Внезапно Хеймиш осознал, как страшно рискует. Он совершал серьёзное преступление. Вся его бездумная пьяная импровизация, весь сексуальный прикол, расценивались как нападение. Его могли посадить.
   Хеймиш начал убирать руку, но неохотно, очень неохотно. Мимоходом он на мгновение оттянул тоненькую влажную ткань стрингов Келли, и в этот момент слепой безотчётной похоти он всерьёз подумал о том, чтобы высвободить из трусов напряжённый раскалённый член и войти в бессознательное тело Келли.
   Мысль продлилась не больше секунды. Как бы он ни был пьян, он прекрасно понимал тот ужасный, непоправимый риск, который и так уже взял на себя. Более того, именно благодаря секундному желанию пойти ещё дальше Хеймиш осознал всю серьёзность ситуации.
   Проникновение пальцем. Господи, это и так достаточно серьёзно, хватит. Хватит. Быстро и аккуратно, опытной твёрдой рукой врача, Хеймиш расправил трусики Келли, воссоздав изначальную картину: слегка вправил мокрую полоску ткани в складки её влагалища и между ягодиц.
   Всё это время он изо всех сил старался не потревожить покрывала и пледы, которыми они укрылись. Важно было убедить людей, которые, как он знал, наблюдали, что они оба спят.
   Убрав руку, Хеймиш притворился, что храпит, но не слишком сильно -- так, время от времени, просто в аккомпанемент глубокому пьяному сну Келли.
   Потрогав себя между ног, Хеймиш ощутил влажность. Видимо, он случайно эякулировал или, по крайней мере, сильно намок от возбуждения. Испачкал ли он подушки? Или, хуже того, -- её трусики? Если да, то удастся ли выдать это за постыдную случайность? В ужасе он ощупал всё вокруг, пытаясь обнаружить позорные следы. Похоже, их не было. Ему повезло.
   Келли была без сознания, а он не оставил следов.
   Толстые покрывала почти не двигались.
   Он был в безопасности. Теперь он был уверен. Но как он рисковал. Как он рисковал! От одной мысли у него похолодело внутри.
   Теперь Хеймиш слегка дёрнулся, будто спал и внезапно проснулся. Келли не пошевелилась, пока он откидывал одеяло, чесал в затылке и оглядывался по сторонам, как бы спрашивая: "Где это я?".
   Затем он изобразил улыбку и подмигнул в камеру.
   -- Почти получилось, а? -- прошептал он в сторону крошечного красного огонька. -- Не могу поверить, я ещё и первым заснул. Ради Бога, только не показывайте этого по телику. Мне друзья никогда не простят.
   С этими словами он поднялся с подушек, надел брюки, аккуратно поправил покрывало на бессознательном теле Келли и вернулся на вечеринку.
   Его встретил хор недоверчивых возгласов.
   -- Не хочу вас расстраивать, народ, -- сказал Хеймиш, -- но мы оба заснули. По-моему, я даже заснул первым, верите? -- Хеймиш отчаянно надеялся, что они верят.
   Затем он отправился в кровать, где провёл очень беспокойную ночь, снова и снова задаваясь вопросом: могли ли "Подгляделки" как-то узнать о его ужасном поступке?
   О проникновении пальцем.
   В темноте спальни он молча поблагодарил Бога за то, что тот вовремя остановил его.
  
   ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. 7.00
  
   Келли со стоном проснулась. "Какого х...?" Тут она вспомнила. Она была в Хижине Совокуплений. Во Дворце Траха, в Перепихон-Паласе, в Секс-домике. Ещё до начала шоу, когда "Подгляделки" только объявили об этом усовершенствовании, пресса придумала порядка пятидесяти названий. И вот она здесь, на глазах у всей страны. Как это должно смотреться?
   -- Не волнуйтесь, -- сказала она в камеру над головой. -- Ничего не было.
   Застенчиво улыбаясь, Келли протянула из-под покрывала руку, чтобы взять джинсы. Как и Хеймиш, она ощущала необходимость обратиться к камере.
   -- Я вчера что, нажралась...? А вам обязательно было снимать, да?
   Теперь из-под покрывала появились её стройные ножки, и она натянула джинсы -- весьма элегантно, учитывая похмелье.
   -- Думаю, Хеймишу щас тоже хреново.
   Она снова улыбнулась камере, но под улыбкой угадывалось беспокойство. Почему она чувствовала себя будто грязной? Почему казалась себе старой шлюхой? Похмелье виновато, так ведь? В конце концов, она же знала, что ничего не было. Или что-то было? Может, она позволила Хеймишу больше, чем следовало?
   Конечно, нет. Она была уверена. Она всё ясно помнила: они сосались, а потом она заснула. Именно так ей и хотелось.
   Тогда откуда это чувство? Откуда беспокойство?
   Было какое-то ощущение, которого она не могла толком понять, но оно наводило на размышления... Может, что-то было? Каким образом? Она всё помнила, она всегда помнила, это была одна из её отличительных черт на всех пьянках, она всегда помнила, что делала. И чего не делала.
   Она и сейчас помнила. Она поцеловала его и заснула. Однако... У неё было ощущение, что её кто-то...
   Растлил? Так, что ли? Ощущение, что её кто-то растлил? Не может быть. Ни в коем случае.
   Это всё иллюзия. Иначе и быть не могло. Дом "Подгляделок" -- безопаснейшее место в мире. Камеры наблюдали за ними всё время. Никто не стал бы рисковать в таких условиях. Тем более Хеймиш. Он был хорошим парнем. И к тому же врачом.
   Кто-то другой? Позже? Нет. Это уже просто безумие. Даже сейчас, когда она сидела и размышляла, за ней наблюдало пять камер. Целых пять охранников, приглядывающих за ней. Она снова улыбнулась им.
   -- Да уж, повезло, что ничего не было, а? Вы мои защитники, да, "Подгляделки"? Моему папику не о чем беспокоиться, правда? Пока вы наблюдаете, ничего не случится.

*

   В контрольном бункере Джеральдина, примчавшаяся рано утром, чтобы узнать о ночных разочарованиях, была вне себя.
   -- Идея совсем не в этом, дура ты безмозглая! -- закричала она изображению Келли на мониторах. -- Идея ни хуя, блядь, не в этом!

*

   Келли вышла из избушки и тут же нырнула в бассейн. Она даже не сняла джинсов. Это было спонтанное действие, внезапное желание очиститься. И конец очередного микрофона за 500 фунтов.
   А за стеклянными дверями дом был погружён в сон. Джаз спал. Луна и Салли не удосужились даже встать с кушеток.
   Даже Хеймиш наконец заснул, но сон оказался беспокойным и исполненным чувства вины. А когда он проснулся, ему стало ещё хуже. Знает ли она? Знает ли кто-нибудь? Что видели камеры? Ничего. Если бы камеры что-то увидели, "Подгляделки" бы вмешались, иначе они стали бы соучастниками преступления. Нет, не может быть. Хеймиш был уверен, что со стороны всё выглядело прилично, а если и нет, то никто ничего не сказал. Разоблачение могло прийти только изнутри. Помнит ли Келли? Как такое может быть? Она же спала. Она точно спала.
  
   ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ. 8.00
  
   Келли не пошла спать. Переодевшись в сухое, она сделала себе чашку чая и села на зелёную кушетку, пытаясь прогнать возникшие подозрения.
   Именно в этой позе и застала её Дервла час спустя, направляясь в душевую. Дервла, как и все остальные, легла поздно, но не хотела поздно вставать, она никогда не вставала поздно, ей всегда хотелось первой попасть в душевую. Ей хотелось посмотреться в зеркало.
   -- Доброе утро, Келли, -- сказала Дервла. -- Вы с Хеймишем довольно далеко зашли, да?
   -- Ты о чём? Мы просто прикалывались.
   Настороженность в голосе Келли развеселила Дервлу. Возможно, что-то всё-таки произошло.
   -- Ну, вы же оба пьяные были, да? А он по тебе слюни пускал весь вечер, сидел чуть ли не с высунутым языком. Если бы этот бедняга не заснул первым, тебе пришлось бы отгонять его палкой.
   -- Заснул первым. Это он так сказал?
   -- Так и сказал... Всё нормально, Келли?
   -- Да! Да, всё просто отлично, -- ответила Келли, раз в двадцать поспешнее, чем следовало бы, и погрузилась в молчание.
   Дервла отправилась в душевую, оставив Келли в раздумьях. Она слышала, как за стеклом движется камера.
   -- Доброе утро, мистер Оператор, -- сказала она, намыливаясь под футболкой. -- Надеюсь, вы себя чувствуете лучше, чем я. -- Она сунула в трусики скользкую, мыльную руку.
   За стеклом моторчик камеры зажужжал, настраивая фокус. Дервла услышала бы его, если бы не душ.
   Когда Дервла направилась к раковине чистить зубы, послание было уже наполовину написано. Тон писем изменился.
   "К -- твой враг, -- гласила надпись. -- Эта блядь до сих пор впереди. Она заигрывает с пацанами, чтобы за неё не проголосовали". Затем невидимый палец подчеркнул первые три слова...
   "К -- твой враг".
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ. 23.50
  
   Сержант Хупер подумывал, не вызвать ли такси. Он провёл долгий бесплодный день, расследуя убийство, после чего выпил огромное количество пива с карри, и теперь чувствовал, что пора баиньки.
   Они с ребятами отменно посидели, но теперь дело явно приняло скучный оборот. Не то, чтобы Хупер был особенным противником порнографии, хоть и не очень ею увлекался, просто он никогда не мог понять, зачем смотреть её с приятелями. Насколько он понимал, весь смысл порнографии был в симуляции секса -- либо с самим собой, либо с партнёршей. Для того порнуху и придумали. Чтобы мастурбировать или чтобы смотреть с девушкой и расширять собственные постельные горизонты. Что его не привлекало, так это сидеть с пьяным видом у друзей на диване с шашлыком в одной руке и банкой пива в другой и пускать слюни вместе с компанией пьяных в стельку полицейских.
   -- На вас смотреть жалко, -- сказал он. -- Я допью пиво и пойду. Только смотрите, диван не обкончайте.
   -- Ты не понимаешь, Хупс, -- сказал Торп, констебль-детектив из полиции нравов. -- Дело не в сексе, а в качестве. Мы критики. Порнуха -- это форма искусства, а мы ценители. Ты знаешь, что на вручении порнушных Оскаров в Каннах есть награда за лучший финал минета?
   -- Это не в моём вкусе, -- сказал Хупер, невольно вызвав целых пять минут пьяного истерического хохота.
   -- Порнография -- полноправный кинематографический жанр, -- настаивал Блэр. -- Не менее важный, чем, скажем, приключенческие фильмы или романтические комедии.
   -- Я же говорю, Блэр, на вас смотреть жалко, -- ответил Хупер. -- Почему вы не можете честно признаться? Вы смотрите эти фильмы, потому что у вас на них стоит. Я ж не против, дружище, я всё понимаю, я только не пониманию, зачем вам нужна компания.
   -- Ты неправ, Хуп, ничего ты не понимаешь. Тут дело в общении. Мы обсуждаем фильмы, актёрское мастерство, стоны, относительный успех золотого душа, принадлежит ли хер на экране тому, кто его, по идее, вставляет. У нас тут собрание критиков. А ты, похоже, решил, что все порнофильмы одинаковые.
   -- А что, нет?
   -- Нет, так же, как все ужастики или все вестерны не одинаковые. Разве "Бутч Кэссиди" -- то же самое, что "Пригоршня долларов"? Конечно, нет. А "Изгоняющий дьявола", что, не отличается от дешёвых ужастиков 50-х годов? По-моему, отличается. То же самое и с порнухой. Возьми хоть эту кассету, например. Тут порнуха самого похабного толка, именно хардкор. Настоящее дно грязной порнухи.
   -- Спасибо, что предупредил, дружище, -- сказал Хупер, допивая пиво. -- Я, пожалуй, пропущу. Пойду поймаю такси.
   -- Ты с ума сошёл. Ты пропускаешь классику жанра, культурный символ. Сериал "Траходром" -- это целая веха в порнографии.
   Хупер уже направлялся к двери, когда у него в голове что-то щёлкнуло.
   -- Какой сериал? -- сказал он, поворачиваясь.
   -- "Траходром". Легендарная супероткровенная шокирующая порнуха. Без дебильного сюжета, без длинных преамбул, только то, что написано на коробке. "Траходром" есть траходром, иначе и не скажешь. Это третья часть, из ранних, для самых ценителей. Тогда они ещё руку не набили. Признанным триумфом сериала стал "Траходром девять", который получил, ты не поверишь...
   -- А "Траходром двенадцать" существует? -- настойчиво поинтересовался Хупер.
   -- Конечно, есть. Они пока пятнадцать серий сняли. Я тебе все могу достать, если хочешь... Чем это ты так доволен?
   Хупер действительно улыбался. Похоже, он выяснил, что прошептала Келли Дэвиду в ванне. Из-за чего тот так разволновался.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 9.00
  
   Снимая плащ и шляпу в раздевалке, главный инспектор Коулридж с удивлением услышал крики и восклицания, доносящиеся из следственного кабинета. Войдя, он обнаружил компанию офицеров, как мужского, так и женского пола, собравшуюся вокруг телеэкрана, с которого доносились странные стоны и вздохи.
   -- Она в жизни эту штуку в рот не засунет! -- говорил один констебль.
   -- Таких не бывает! -- завизжала одна из девушек. -- Это, наверное, компьютерная графика!
   Теперь Коулридж понял, что за фильм они смотрят, и только собрался произнести суровый выговор, как Хупер нажал на паузу и обернулся.
   -- А, сэр, -- сказал он. -- Извините за шум, но сегодня утром мы все довольны собой. Похоже, мы выяснили, где Келли встречалась с Дэвидом.
   На экране юная девушка застыла посреди занятий оральным сексом с мужчиной, которого, судя по всему, скрестили с ослом. Девушка была явно не Келли.
   -- Это не Келли, -- раздражённо сказал Коулридж, -- и Дэвида я тоже не вижу. О чём речь?
   -- Посмотрите на задний план, сэр. Посмотрите на двух девушек, которые сзади гладят её сись... груди, вон та, справа, мужик её немножко заслоняет своим хе... пенисом, но это точно Келли.
   -- Господи Боже мой, -- сказал Коулридж. -- Действительно.
   -- Она сказала, что работала статисткой, сэр. Теперь мы знаем, где она работала. Неудивительно, что она была не в восторге. Кстати, это и есть тот самый "Рак огромен адски".
   -- Любопытное название.
   -- Если только не знать, что на самом деле она сказала "Траходром двенадцать".
   -- Понятно. М-да, кто бы мог подумать... А хозяин данного... э-э, отростка... Это Дэвид?
   -- Нет, сэр, это один из множества отдельных пенисов, присутствующих в фильме. Вот Дэвид. -- Хупер перемотал вперёд, и на экране появился главный герой фильма: дикое бисексуальное создание в длинном фиолетовом парике, с пидарским макияжем, розовыми губами, блестящими тенями для глаз и трусах из меха и перьев, которые существо как раз снимало.
   -- Дэвид, сэр, -- сказал Хупер, -- или Борис Кабакер, как он известен в "Траходромах". Он также иногда фигурирует под именами Оливия Ньютон Хрен, Айвор Трахер и в роли одного из участников пародийного шотландского дуэта геев-порнокомиков, известных как Бен Хуй и Фил МакДупло.
   -- Боже праведный.
   -- Сегодня утром я говорил с его агентом. Тот сначала пытался всё скрыть, но ему не хотелось попасть в обезьянник за препятствование полицейскому расследованию. Наш Дэвид ведёт тайную жизнь порнозвезды. Судя по всему, на него хороший спрос.
   -- Так вот как ему удаётся жить на широкую ногу, не работая.
   -- Да, сэр, вот вам и самовлюблённый серьёзный актёр, который ни за что не стал бы работать статистом, и считает, что лучше быть безработным, чем проституировать свой талант.
   -- Однако наш дружок изрядный лицемер.
   -- Точно. Помните, как он наехал тогда на Келли, сказал ей найти другую мечту, потому что она уже не сможет стать актрисой?
   -- Помню-помню.
   -- Ну вот, и полюбуйтесь на него.
   Плёнка крутилась дальше, и Дэвид, или Борис Кабакер, с трудом узнаваемый под слоем дикого грима, шествовал среди извивающихся совокупляющихся тел. На нём не было ничего, кроме фиолетового парика и розовой ленточки на члене.
   -- Меня зовут лорд Трах! -- сказал он. -- Преклонитесь перед силой моего ужасного хрена! -- Голые статисты тут же прекратили скакать и распростёрлись перед ним.
   -- Поразительно, что газеты не докопались, -- заметил Коулридж.
   -- Ну, сами посмотрите, сэр. Весь этот макияж, парик, пидарский прикид. Вы бы узнали его, если бы не знали наверняка?
   -- Нет, пожалуй, нет.
   -- И никто бы не узнал. Если бы, конечно, не опознали какую-нибудь характерную примету. Смотрите на Келли.
   Келли оказалась очень близко к Дэвиду; она лежала прямо у его ног, и её глаза были всего в паре сантиметров от его левой лодыжки.
   -- Быть или не быть, сэр, -- с улыбкой сказал Хупер.
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 10.15
  
   Пока Хупер с Коулриджем размышляли над ролью Дэвида в фильме "Рак огромен адски", Триша снова отправилась в комплекс "Подгляделок" поговорить с Бобом Фогерти.
   -- Насчёт Келли и Хеймиша в избушке совокуплений, -- сказала она по телефону перед тем, как выехать. -- На следующий день Келли пошла в исповедальню, но у нас есть только отредактированный вариант. Как вы думаете, у вас где-нибудь сохранился оригинал?
   -- Вообще-то, с жёсткого диска никогда ничего не стирается, -- сообщил ей Фогерти, довольный, что выдалась возможность поговорить о компьютерах. -- Если поверх этой информации специально ничего не записывать, она может храниться в цифровых закоулках веками. Если нажать "delete" или отправить её в корзину, она просто прячется. Когда знаешь, где искать, в компьютере можно восстановить практически что угодно. Так вылавливают порнушников.
   -- Ну, тогда попытайтесь раскопать для меня исповедь Келли за день девятнадцатый. Я привезу вам плитку шоколада.
   Фогерти нашёл требуемый материал, и теперь они вдвоём смотрели его.
   "Сегодня день девятнадцатый, семь часов пятнадцать минут, -- сказал диктор Энди, -- и Келли идёт в исповедальню, потому что её беспокоят события прошлой ночи".
   -- Привет, Подгляделки.
   -- Привет, Келли, -- сказала Сэм, утешительный голос "Подгляделок".
   -- Э-э, я только хотела спросить у вас про вчерашнюю вечеринку и... э-э... когда я пошла в, э-э... в маленькую избушку с Хеймишем.
   -- Да, Келли, -- сказали "Подгляделки".
   -- Ну, я немножко напилась, в общем... Ну, вообще-то, я очень напилась, и я что хотела спросить... У нас что-нибудь было? В смысле, я знаю, что нет, я уверена, что нет, и я очень люблю Хеймиша, он классный, но, в общем... я не очень хорошо помню и, ну, просто хочу знать.
   -- Почему бы тебе не спросить у Хеймиша, Келли?
   -- Ну, он тоже был пьяный и... Ну, это как-то неудобно, правда? Взять и сказать парню: "У нас что-нибудь было прошлой ночью?".
   -- "Подгляделки" напоминают тебе правила, Келли: обитателям не позволяется получать информацию снаружи. Это относится и к ретроспективным обсуждениям чьего-либо поведения. "Подгляделки" исходят из того, что вы знаете, чем занимались.
   -- Я знаю, чем я занималась, я только хочу знать, чем...
   Келли запнулась. С минуту она сидела молча, умоляюще глядя на камеру.
   Триша пристально разглядывала Келли. Что она хотела сказать? Может быть, "чем он занимался"?
   -- Пожалуйста, Подгляделки, я же не прошу рассказывать мне подробности, я только спрашиваю, было что-то между нами в избушке или нет.
   Повисла пауза.
   -- "Подгляделки" свяжутся с тобой, Келли.
   -- Что! -- ахнула Келли. -- Просто скажите мне! Вам же не надо над этим думать! Ведь вы всё видели. Было что-то или нет?
   У Келли дрожал голос.
   -- Это что, прикол? Вы просто развлекаетесь? Типа, как кто-то просыпается после вечеринки, а у него голова побрита и вся морда в зубной пасте? Ладно, я переживу. Я что, глупо себя вела? Или кто-то глупо вёл себя со мной?
   -- Лично я не дежурила той ночью, Келли. Мы должны проконсультироваться с монтажёрами. Если хочешь, можешь подождать в исповедальне.
   И вот Келли сидела и ждала.
   Триша и Фогерти наблюдали за ней.
   -- Выглядит она довольно нервно, да? -- заметил Фогерти. -- Она думает, что напилась и сделала нехорошую вещь. На самом деле, конечно, ничего она такого не сделала. Вы же видели запись. Скукотища.
   Наконец вернулся голос "Подгляделок".
   -- "Подгляделки" поговорили с дежурным монтажёром, Келли, и решили, что мы не нарушим правила, если сообщим тебе следующее: вы с Хеймишем целовались и обнимались, после чего вы оба заснули под покрывалами, и никакого движения замечено не было.
   Келли вздохнула с облегчением. Она просто хотела перестраховаться.
   -- Спасибо, Подгляделки, -- сказала она. -- Только, пожалуйста, можете этого не показывать? В смысле, я просто глупо повела себя, и не хочу ничего такого говорить про Хеймиша, потому что он классный, я его люблю... Вы же не будете этого показывать, правда?
   -- "Подгляделки" не могут ничего обещать, но учтут твою просьбу.
   -- Спасибо, Подгляделки.
   -- Как вы знаете, мы это, конечно, показали, -- сказал Фогерти, -- по крайней мере, в отредактированном варианте. Джеральдина была в полном восторге. Она сказала, что это супер телеуспех. "Жалкая, бухая шлюха умоляет сказать ей, что она не вела себя прошлой ночью, как дура припезденная", -- слова Джеральдины. Сказала, что с ней самой такое регулярно случается -- она вечно встречает на вечеринках каких-то мужиков, которые утверждают, что трахали её до потери сознания в прошлый вторник, а она их раньше и в лицо-то не видела.
   -- М-да, ну и персонаж эта ваша Джеральдина.
   -- Стерва она. Вот и всё.
   -- Странно, что Келли решила рассказать обо всём перед камерой, а потом попросила вас ничего не показывать.
   -- Знаю, они все такие. Вообще, поразительно. Они всерьёз считают, что мы ставим их пожелания выше телеуспеха. Они вечно прокрадываются в исповедальню и говорят: "Ой, пожалуйста, не показывайте этого". В смысле, если б они хоть на минутку задумались, они бы спросили себя: а зачем, собственно, мы потратили больше двух с половиной миллионов фунтов на этот дом? Не для того же, чтобы протолкнуть их в шоу-бизнес, так ведь?
   -- Да, но им вообще не очень свойственно задумываться, правда? Они слишком заняты своими чувствами. -- Триша вдруг поняла, что говорит прямо как Коулридж. Ей было всего двадцать пять, а она начинает рассуждать как человек, которому за пятьдесят... а иногда кажется, что и под семьдесят. Надо бы ей почаще выходить в свет.
   -- Нет, ну это просто позор, -- сказал Фогерти. -- Они даже говорят нам спасибо, когда мы даём им какие-нибудь мелкие подачки, как правило с целью заставить их раздеться. Знаете, что такое стокгольмский синдром?
   -- Когда пленники влюбляются в своих мучителей.
   -- Именно, и начинают на них полагаться, доверять им. В смысле, ну как эта девчонка могла не понять, что для нас она лишь декорация, статистка, которую мы будем использовать, употреблять и представлять в ложном свете, если посчитаем нужным?
   -- По-моему, тут всё довольно очевидно, раз уж мы об этом заговорили. Но ещё, по-моему, на удочку клюют не только обитатели. Публика тоже верит вам.
   -- Публика! Публика -- они ещё хуже нас! Мы-то хоть за деньги над ними издеваемся. А публика -- чтобы поразвлечься. Они знают, что смотрят на муравьёв, которых кто-то жжёт лупой, но им плевать. Публике плевать, что мы с ними сделаем, как их растормошим, лишь бы вызвать реакцию. -- Фогерти сердито уставился на экран с застывшим изображением Келли. -- Люди в доме считают, будто они живут в коконе. На самом деле они в редуте. Их окружают враги.
  
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ. 18.15
  
   "Сейчас два часа пятнадцать минут, -- сказал диктор Энди, -- и, позавтракав рисом с курицей и овощами, который приготовил Джаз, Салли просит Келли помочь ей покрасить волосы".
   Джеральдина смотрела на экран, где камера с разных ракурсов показывала, как Келли наносит шампунь на ирокез Салли перед его покраской.
   -- До ручки докатились, -- задумчиво сказала Джеральдина. -- Я-то думала, что сыр Лэйлы был нашим надиром, но, наверное, смотреть, как жирной тёлке моют голову -- это новые уникальные глубины хуёвейшего ТВ, как вы считаете? Пиздец, на заре телевидения между передачами вставляли гончарный круг. А теперь гончарный круг -- это и есть, на хуй, вся передача.
   Фогерти стиснул зубы и продолжил заниматься своим делом.
   -- Какой ты хочешь кадр, Джеральдина? -- поинтересовался он. -- Руки Келли на её голове? Или широкий план?
   -- Давай Салли на главный монитор -- лицо крупным планом, снятое из зеркала. Прокрути весь видеоряд с момента, где она склоняется над раковиной.
   Фогерти нажимал на кнопки, а Джеральдина продолжала раздумья вслух.
   -- Да, тяжёлые времена для нас настали. Завтра ночь выселения, а выселения нет. Этот долбоёб Уоггл лишил нас еженедельной кульминации. Мы попали в штиль. Сели на мель, застряли. В наших блядских парусах нет ветра, Боб. Запасы "Виагры" иссякли, а наш телевизионный хуй не стоит.
   Диктор Энди появился из звуковой будки и отправился заваривать себе чашку травяного чая.
   -- Может, сообщить зрителям, кто что ел на десерт? -- предложил он. -- Дэвид сделал суфле, но оно не выросло. Очень интересно, правда?
   -- Марш в будку, -- сказала Джеральдина.
   -- Но Гэззер не доел свою порцию, и, по-моему, Дэвид немного обиделся.
   -- Я сказала, марш в свою блядскую будку!
   Энди взял ромашковую настойку и удалился.
   -- Вечно пытается заполучить себе побольше текста, ублюдок. Я ему уже сказала, если он ещё хоть одну рекламу пива озвучит, то вылетит отсюда на хуй. Всё равно в следующий раз я тёлку возьму на это место... Стоп кадр!
   Фогерти остановил изображение на лице Салли. По её вискам стекали мыльные струйки шампуня; в верхней части экрана можно было разглядеть кончики пальцев Келли. Рука Салли застыла у рта в тот момент, когда она клала туда дольку мандарина.
   -- Пускай дальше, только звук убери, -- велела Джеральдина.
   Некоторое время они изучали молчаливое выражение лица Салли: её челюсть двигалась, губы были поджаты, а щёки слегка втянуты. Потом губы слегка раздвинулись, и кончик языка облизнул их.
   -- Замечательно, -- заметила Джеральдина. -- Обожаю жевание без звука, радость монтажёра. Так, вырежьте с переднего плана мандарин и прокрутите весь видеоряд под разглагольствования Келли про то, как она считает массаж головы очень чувственным.
   Фогерти сделал глубокий вдох прежде чем ответить. Похоже было, что на этот раз у него действительно лопнуло терпение.
   -- Но... но Келли сказала это Дэвиду, когда они ели рис с курицей и овощами, приготовленный Джазом. Если мы пустим её слова поверх лица Салли, покажется, будто... будто...
   -- Ну-у? -- спросила Джеральдина.
   -- Будто она возбуждается, массируя Салли голову!
   -- В то время как Салли, -- ответила Джеральдина, -- со своей жующей челюстью, втянутыми щёчками, вытянутыми губками и мокреньким кончиком языка, просто кончает в штаны, а мы, дорогуша, заполучаем ни что иное, как более-менее нормальный лесбийский кадр.
   Тишина, повисшая в контрольном бункере, красноречиво свидетельствовала о неловкости, которую испытывали подчинённые Джеральдины. А Джеральдина лишь улыбнулась широкой триумфальной улыбкой, напоминавшей счастливый оскал хищника.
   -- У нас рейтинги упали ниже некуда, долбоёбы! -- заорала она. -- Тут я вам зарплату плачу!
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. 18.10
  
   -- Так жаль, что вчера не было выселения, -- говорила девушка. -- Последнее было классное, хотя мне и было жалко, что Лэйла ушла. В смысле, я знаю, что она была напыщенной, но я уважала искренность её вегетарианства.
   -- Дорогая, она была позёршей, абсолютно ненатурально себя вела, я её просто ненавидел, -- сказал мужчина, довольно экстравагантный индивид лет тридцати.
   Главный инспектор Коулридж слушал их болтовню уже минут пять и не имел ни малейшего понятия, о ком или о чём идёт речь. Вроде бы они обсуждали группу людей, которых хорошо знали, может, друзей, однако при этом явно относились к ним чуть ли не с презрением.
   -- Ну, а вы что думаешь о выселении Лэйлы? -- спросил мужчина, которого звали Глин, наконец поворачиваясь к Коулриджу.
   -- Боюсь, я с ней незнаком, -- ответил Коулридж. -- Это ваша подруга?
   -- Господи, -- сказал Глин. -- Вы хотите сказать, что не знаете, кто такая Лэйла? Вы не смотрите "Домашний арест"?
   -- Виновен по обоим пунктам, -- сказал Коулридж, пытаясь пошутить. Он знал, что они знали, что он полицейский.
   -- Вы просто не знаете, чего себя лишаете, -- сказал Глин.
   -- И дай Бог, чтобы не узнал, -- ответил Коулридж.
   Дело было вечером, когда Коулридж пришёл на прослушивание в местный любительский театральный кружок. Коулридж состоял в кружке уже больше двадцати пяти лет, и за это время посетил тридцать три подобных прослушивания, но ещё ни разу не получал главной роли. Самое большее, чего он пока добился, была роль полковника Пикеринга в "Моей прекрасной леди", да и то лишь благодаря тому, что первый претендент переехал в Бейзингстоук, а второй заболел ветрянкой. Следующей постановкой кружка должен был стать "Макбет", и Коулридж больше всего на свете хотел сыграть короля-убийцу.
   "Макбет" был его любимейшей пьесой, полной страсти, убийств и мести, но достаточно было взглянуть на снисходительно-высокомерное выражение лица Глина, чтобы понять, что шансов сыграть Макбета у Коулриджа не больше, чем представить Британию на следующем конкурсе "Евровидение". Хорошо ещё, если Макдуфа дадут.
   -- Да, я намереваюсь сделать очень молодую постановку, -- разглагольствовал Глин. -- Такую, чтобы снова привлечь в театры молодёжь. Видели "Ромео и Джульетту" База Лурмана?
   Коулридж не видел.
   -- Вот, что меня вдохновляет. Нам нужен современный, сексуальный "Макбет". Вы не согласны?
   Ну конечно Коулридж был не согласен. Постановка Глина будет идти три вечера в поселковом клубе, а аудитория будет в основном состоять из тех, кому интересно посмотреть на кольчуги, мечи и длинные чёрные плащи.
   -- Так что, мне читать? -- спросил он. -- Я подготовил речь.
   -- О Боже, нет! -- сказал Глин. -- Это же не прослушивание, а собеседование. Ваш шанс повлиять на меня, рассказать о своём видении.
   Повисло молчание; Коулридж пытался придумать, что сказать. Стол, отделявший его от Глина и Вэл, был настоящей пропастью.
   -- А когда состоится собственно прослушивание? -- наконец спросил он.
   -- В это же время на следующей неделе.
   -- Понятно, хорошо, я тогда приду, ладно?
   -- Приходите, -- сказал Глин.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 15.00
  
   Салли была до сих пор недовольна своим новым ярко-красным ирокезом.
   -- Я хочу просто хохолок, -- сказала она, -- вроде щётки.
   -- Только на нём стоп, -- сказала Луна. -- Я в этом доме лысая баба. Нельзя, чтоб нас было двое, мы будем смотреться, как ебучие бильярдные шары.
   Салли не ответила. Она редко отвечала Луне и обычно даже не смотрела в её сторону.
   Дервла с облегчением узнала, что Келли решила проводить стрижку в гостиной. В субботу она чуть с ума не сошла, пока Салли красила в ванной волосы. Конечно, Дервла всегда стирала послания, да они и были-то всего конденсированным паром, но видеть лицо Салли в нескольких сантиметрах от того места, где они появлялись, было довольно неприятно. Когда Келли начала мыть Салли голову, зеркало запотело, и Дервлу охватил беспричинный страх, что сейчас появится послание, вот так вдруг появится прямо перед глазами Салли. Она понимала, что это маловероятно, если, конечно, загадочный мужчина не решил начать общаться и с Салли.
   -- Готово, -- сказала Келли.
   -- Мне нравится, -- ответила Салли, осмотрев маленький красный хохолок -- всё, что осталось от её волос. -- Когда выйду, сделаю себе на голове татушки.
   -- А что ты себе набьёшь? -- спросила Келли.
   -- Ну, может, свой знак зодиака. Я Овен, только, само собой, самца я никогда в жизни на голове не наколю, так что будет овца.
   -- Знаешь, это как-то не очень грозно, Салли, -- заметила Дервла.
   -- Лучше будь, на хуй, львицей, Сал, -- сказал Джаз. -- Не, ну согласитесь, эти картинки из звёзд -- всё равно полная хуйня. Три, бля, точки, а по ним рисуют быка или, там, кентавра. Бред. Если реально соединить точки, получается пятно, типа амёбы или лужи. Рождённый под знаком лужи.
   -- Вообще-то, Джаз, -- сказала Луна, -- дело не только в ебучих формах, так? Дело в личности, в характере человека, рождённого под определённым знаком.
   -- Херня, -- настаивал Джаз. -- Говорят... О, Девы реально смелые, или Козероги такие умные и вдумчивые. А где тогда знаки для всех тупых и нудных, а? В смысле, в мире их полно. Они что, астрономически не представлены? Тельцы -- мы, короче, скучные и невдалые... Я мог бы определить Весов, они самые напыщенные.
   -- Ты ни хуя не шаришь, понял, Джаз, -- сказала Луна. -- Ты это знаешь?
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 10.00
  
   -- Так шо такое потогонная будка по-человечески? -- спросил Гэззер.
   -- Тут написано, что это древняя традиция коренных американцев, -- ответил Хеймиш.
   -- Коренных американцев?
   -- Индейцев, если тебе так понятнее, -- сказала Дервла.
   Обитателям дали инструкции по выполнению еженедельного задания, и пока что Гэззер не был впечатлён.
   -- Так шо это за хуйня?
   -- Всё очень просто, -- сказал Хеймиш, читая инструкции. -- Это будка, в которой потеют. По описанию очень похоже на сауну, только немного дружелюбнее. Тут написано, что это историческое задание, потому что такие будки использовались коренными американскими воинами.
   -- И воительницами, -- вставила Салли. -- Коренными американскими воительницами.
   -- А такие были? -- спросила Келли. -- Я думала, скво были просто жёнами.
   -- Только потому, что историю пишут мужчины, -- заверила её Салли. -- Для воительниц не нашлось места в военных хрониках. Точно так же женщины-учёные и художницы не получили признания, хотя внесли огромный вклад в искусство и науку, а все почести забрали себе их мужья.
   -- Ух ты, я и не знала, -- сказала Келли с неподдельным удивлением.
   -- Ну, сама подумай, Келли. Хроники... хр-ОН-ики.
   -- А, да.
   -- Давайте вернёмся к этой ёбаной потогонке, -- потребовал Гэззер. -- Шо нам с ней делать?
   Хеймиш снова заглянул в записку "Подгляделок".
   -- Ну, для начала мы должны её построить. Они дадут нам указания и всё, что нужно, а когда мы её построим, нам надо будет её использовать.
   -- Использовать? -- спросила Дервла.
   -- Ну, судя по всему, после сражений или, там, спортивных соревнований или ещё чего, коренные американцы ждали наступления темноты, а потом все вместе забивались в какое-нибудь горячее замкнутое пространство и потели.
   -- Звучит абсолютно гомоэротично, -- сказала Салли. -- Большинство военных ритуалов гомоэротичны, если вы не в курсе.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 16.45
  
   -- Гомоэротичны, о Боже ты мой, -- раздражённо сказал Коулридж.
   -- По-моему, вполне разумно, -- ответил Хупер.
   -- Да, само собой, сержант! Так просто сказать, и попробуй возрази. Почему в наше время все считают, что совершенно во всём присутствуют сексуальные мотивы? Военные ритуалы гомоэротичны? Почему, Бога ради?!
   И кто виноват -- Фрейд? Коулридж не исключал такой вероятности; Фрейд или Юнг, или, может, какой-нибудь имбецил-шестидесятник типа Энди Уорхола.
   -- Как скажете, сэр, -- сказал Хупер.
   Коулридж выбросил эту мысль из головы, как в последнее время выбрасывал из головы всё, что его раздражало. В конечном итоге, как любили выражаться обитатели дома, оно того не стоит.
   -- Мне до сих пор трудно поверить, что они действительно согласились на такое задание. Всё-таки четыре часа в этой штуке, обнажёнными.
   -- Ну, Дервла пыталась протестовать, так ведь?
   -- О да, -- сказал Коулридж, которому втайне нравилась Дервла. На мгновение он был доволен, что Дервла протестовала. Затем он мысленно отчитал себя. Ему не полагалось испытывать к ним никаких эмоций или радоваться их поступкам.
  
  
  
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. 20.00
  
   Потогонная будка, которую обитателям велели выстроить в мужской комнате, была наполовину закончена. Уже настелили фальшивый пол, под которым устанавливали нагревательные элементы; опорные шесты для крыши были на месте, и обитатели вовсю работали над сшиванием толстых листов пластика для стен. Пока сооружение выглядело очень маленьким и непривлекательным, и казалось маловероятным, что в законченном виде оно будет смотреться лучше.
   -- Я вовсе не собираюсь сидеть в этой штуке с кучей голых пацанов, -- сказала Дервла.
   -- Четыре часа, тут написано, -- сказал Джаз.
   -- Ни за что, -- повторила Дервла.
   -- Почему? Всем, кроме тебя, похуй, -- сказала Луна.
   -- Причём тут это? -- спросила Дервла.
   -- Не, а чё в тебе такого особенного, спрашивается? И ваще, ты чё, не хочешь сексуально выглядеть по телику?
   Конечно, Дервла хотела сексуально выглядеть по телику, иначе она бы вообще не старалась попасть в телик, но она понимала, что истинная прелесть заключалась в некоторой загадочности. У неё было хорошее тело, но она знала, что, как и все тела, оно смотрится ещё лучше, когда остаётся место для фантазии. Кроме того, она всегда могла положиться на свои туманные зелёные глаза и сияющую улыбку; ей незачем было светить сиськами на каждом углу.
   Дервла пошла в исповедальню и попросила разрешения выполнить задание в купальнике.
   -- Там высокий вырез на бёдрах и красивый узор, -- сказала она.
   Когда ответ прозвучал, он транслировался на весь дом.
   -- Говорят Подгляделки, -- сказал куда более строгий, чем обычно, голос; как правило он озвучивал рекламы "БМВ" и лосьонов после бритья. -- Традиционный ритуал коренных американцев в потогонной будке исполнялся нагишом, и "Подгляделки" требуют, чтобы задание выполнялось именно таким образом. Как и в других групповых заданиях, все обитатели дома обязаны соблюдать правила, и если хотя бы один человек нарушит их, то будет считаться, что с заданием не справилась вся группа, за что вы будете лишены части продуктов и напитков на следующей неделе.
   Такой поступок был верхом цинизма, о чём Джеральдина прекрасно знала -- поэтому она и не намеревалась публично транслировать столь возмутительные инструкции. Она явно шантажировала Дервлу, заставляя ту раздеться, но у публики должно было сложиться впечатление, что все без исключения обитатели просто ждут не дождутся, когда можно будет наконец снять одежду.
   -- Просто не верится, что такое может сойти им с рук, -- ярилась Дервла.
   Тут вмешалась Салли:
   -- Вообще-то, Дервла, мне правда кажется, что надо это сделать. Иначе, боюсь, мы произведём впечатление расистов, если покажется, будто мы презираем серьёзный этнический обычай, особенно с таким откровенно гомоэротическим оттенком.
   Салли была довольна, что "Подгляделки" дали ей возможность порассуждать на единственную тему, которая её искренне волновала.
   -- Как лесбиянка межрасового происхождения, я знаю, каково это, когда твои обычаи и ритуалы вызывают страх и неприязнь у большей части общества. "Подгляделки" дают нам возможность испытать ритуалы единения угнетённой туземной этнической группы. По-моему, мы должны постараться вынести для себя как можно больше.
  
  
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. 9.15
  
   Боб Фогерти дождался утреннего производственного совещания, чтобы пожаловаться. Он хотел, чтобы его возражения были отмечены публично. Ему было нелегко найти момент, потому что Джеральдина заливалась громогласным смехом, вспоминая неожиданную трактовку еженедельного задания из уст Салли.
   -- Я всего лишь пытаюсь убедить их полапать друг друга, а тут, оказывается, я борец за права меньшинств. В любом случае, если забыть всю эту этническую и сексуальную херню, Дервле придётся показать пацанам сиськи, или на следующей неделе все останутся без бухла.
   Фогерти пришлось встать, чтобы привлечь её внимание.
   -- Джеральдина, мы принуждаем девушку раздеться против её воли.
   -- Да, Боб, мы все в курсе. Почему ты стоишь?
   -- Потому что я считаю, что это безнравственно.
   -- Ой, пошёл ты на хуй.
   Фогерти решил, что с него довольно.
   -- Миз Хеннесси, я не могу помешать вам использовать матерные выражения для украшения речи, но я взрослый человек и высококвалифицированный работник, и вправе требовать, чтобы вы не употребляли подобных слов в мой адрес и в адрес моих подчинённых.
   -- Ни хуя ты не вправе, долбоёб ты эдакий. А теперь сядь или уёбывай отсюда.
   Фогерти не сделал ни того, ни другого. Он стоял и дрожал от ярости.
   -- Думаешь, тебе удастся засудить меня за конструктивное увольнение? -- спросила Джеральдина. -- За матюки? Не будь ребёнком, Боб. Даже эта долбоёбская страна ещё не пала так низко. Если ты сейчас свалишь, это прямой отказ от должности, и ты ни хера не получишь. Итак, ты идёшь или остаёшься?
   Фогерти сел.
   -- Хорошо. Может, ты и мудак, но мудак талантливый, и я не хочу тебя терять. А кроме того, -- продолжала Джеральдина, -- Дервла может покинуть дом в любой момент. Она могла покинуть его раньше и может сделать это сейчас. Но она не уходит, так? Почему же? Потому что ей хочется быть на ТВ, и в конечном итоге, если ради этого придётся раздеться, можешь быть уверенным на все сто, что она позволит себя убедить.
   Боб опустил глаза, уставившись в чашку с кофе. Он был похож на человека, который срочно нуждается в плитке шоколада.
   -- Мы её разлагаем, -- пробормотал он.
   -- Что? -- рявкнула Джеральдина.
   -- Говорю, мы её разлагаем, -- произнёс Фогерти ещё тише.
   -- Послушай! -- заорала Джеральдина. -- Я же не прошу эту напыщенную самодовольную дуру выставлять свои прелести напоказ! Существуют правила, вообще-то. В этой стране всё же есть Комиссия по стандартам телевещания. Полиэтиленовые стенки будки будут полупрозрачные, а свет будет выключен. Идея в том, чтобы было темно, и анонимность позволила кому-нибудь трахнуться, и могу тебя заверить, это будет в сто раз интереснее священных трусиков нашей драгоценной Дервлы. Я хочу, чтобы в будке в буквальном смысле было темно хоть глаз выколи.
  

Выселение

   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 18.00
  
   Коулридж нажал запись на своём диктофоне.
   -- Свидетельские показания. Джеральдина Хеннесси, -- сказал он, прежде чем передвинуть маленький микрофон на другую сторону стола, поближе к Джеральдине.
   -- Непривычно сидеть по ту сторону, а, мисс Хеннесси?
   -- Миз.
   -- Простите, миз Хеннесси. Непривычно, наверное, сидеть по ту сторону микрофона, я хотел сказать.
   Джеральдина лишь улыбнулась.
   -- Итак, расскажите мне о той ночи, когда всё произошло.
   -- Я знаю не больше вашего. Всё записывалось от начала до конца. Вы видели плёнки.
   -- Я хочу услышать это от вас. Из уст "Подгляделок". Давайте начнём с потогонной будки. С чего вам вздумалось предложить им такое?
   -- Это было задание, -- ответила Джеральдина. -- Каждую неделю мы ставим перед обитателями задачи, чтобы занять их и посмотреть, как они воспринимают совместную работу. Им приходится ставить часть еженедельного бюджета на еду и спиртное против шансов на победу. Мы дали им дерево, инструменты, полиэтилен, пару отопительных элементов и все необходимые инструкции, и они, между прочим, чертовски хорошо справились с работой.
   -- Вы сказали им, как её выполнить?
   -- Конечно, сказали, иначе как бы они это построили? Если бы я дала вам пару деревяшек и кусков пластика и велела построить потогонную будку коренных американцев на восемь человек, вы бы справились?
   -- Полагаю, вряд ли.
   -- Ну и они бы не справились. Мы предоставили им планы и материалы и сказали, куда конкретно её установить, чтобы она просматривалась подвесной камерой. Они всё сделали за три дня. Потом, в субботу вечером, после захода солнца мы дали им до хера бухла и велели залазить.
   -- Почему вы позволили им напиться?
   -- Ну, это же очевидно, разве нет? Чтобы подтолкнуть их к сексу. Шоу продолжалось уже три недели, а кроме неудачи с Хеймишем и Келли в Перепихон-Паласе, у нас и намёка на трах не было. Мне хотелось немножко расшевелить их.
   -- Что ж, -- многозначительно сказал Коулридж, -- тут вы, несомненно, преуспели.
   -- Я ни хуя не виновата, что кого-то замочили, инспектор.
   -- Разве?
   -- Конечно, блядь, не виновата.
   Коулридж просто терпеть не мог, когда женщины ругались матом, но он знал, что не может ничего поделать.
   -- Послушайте, инспектор, я не социальный работник. Я делаю ТВ! -- продолжала Джеральдина. -- Я знаю, вам это не по душе, но уж простите, ТВ должно быть сексуальным!
   Она произнесла это таким тоном, будто говорила с восьмидесятилетним маразматиком. На самом деле Коулридж был всего на два года старше её, но разрыв между ними был огромным. Она с радостью присоединялась к каждому новому поколению, которое её восторженно приветствовало, оставаясь, по крайней мере в своих глазах, вечно молодой. А он, напротив, родился стариком.
   -- Зачем вам понадобилась такая темнота?
   -- Я думала, будет меньше преград, если они не смогут друг друга видеть. Мне нужна была полная анонимность.
   -- Что ж, это, несомненно, вам удалось, миз Хеннесси, и данный фактор является основной преградой на пути следствия.
   -- Слушайте! Я не знала, что кто-то съебётся и кого-то замочит, ясно? Уж простите, но за мою долгую ТВ-карьеру мне как-то ни разу не приходило в голову организовывать работу с учётом того, что ментам потом понадобится смотреть её при расследовании убийства.
   С этим трудно было поспорить. Коулридж пожал плечами и жестом велел Джеральдине продолжать.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 20.00
  
   Потогонная будка стояла готовой в мужской спальне, но пока что обитатели оставались в гостиной, пытаясь напиться, чтобы легче было сделать столь решительный шаг.
   -- Так, нам там четыре часа сидеть, -- сказал Гэззер, -- и если мы не хотим, шоб нас застукали голыми, когда взойдёт солнце, нам надо начать не позже часа.
   -- Я хочу с этим покончить гораздо раньше, -- сказала Дервла, глотая крепкий сидр.
   -- Ну, тогда не нажирайся, Дерво, -- предупредил Джаз. -- Не думаю, что тебе потом будет прикольно в потогонной будке.
   "Подгляделки" предоставили им всё необходимое для создания соответствующего настроения: много спиртного, само собой, а также дурацкие шапочки, вкусную еду и сексуальные игрушки.
   -- А это шо такое? -- спросил Гэрри.
   -- Любовные шарики, -- ответила Луна. -- Их засовывают в манду.
   -- Иди ты.
   -- У меня дома пара таких. Клёвая штука, всё время держит тебя в возбуждении, только с ними можно реально опозориться. Я трусов особенно не ношу, короче, и как-то со своими любовными шариками пошла за покупками, ну, а они вывалились прямо в супермаркете и покатились, на хуй, по овощному ряду. Один мужик старый их поднял, такой, ни хуя не вдупляет. "Простите, милочка, по-моему, это вы уронили".
   Джаз пошарил в коробке и вытащил какую-то пластмассовую трубку.
   -- А это что такое? -- спросил он.
   -- Массажёр для хуя, -- сказала Луна, оказавшаяся в своём роде экспертом по данному вопросу. -- Суёшь туда хуй, и он тебе дрочит.
   -- Ах, понимаешь ли, я, в общем-то, традиционалист, -- сказал Джаз. -- Зачем покупать машинку для того, что можно гораздо лучше сделать руками?
   Все упорно напивались, постепенно убеждая себя, что действительно находятся на вечеринке. Среди друзей, а не среди соперников и конкурентов.
   -- Честно говоря, -- сказала Луна, -- в конечном итоге девяносто пять процентов сексуальных игрушек никогда не соприкасаются с хуями и пёздами. Их покупают ради прикола, чтобы подарить на день рождения как задрочку, ну, для всякого такого. Типа, "Что бы нам подарить Сью на восемнадцатилетие?". "О, я знаю, давай подарим ей охуенно здоровый фаллоимитатор с залупой на шарнирах. Вот прикол будет, когда она откроет подарок на глазах у бабушки". Никто на самом деле не пользуется этой хернёй. Честно говоря, у меня дома есть зажимы для сосков, и я ими счета скрепляю.
   Помимо игрушек, "Подгляделки" дали обитателям переносную морозилку, полную мороженого. Мороженое представляло собой современную разновидность дорогого замороженного варианта широко известных шоколадных батончиков. Все с восторгом накинулись на морозилку.
   -- Я ещё помню времена, когда было мороженое, и были "КитКаты", -- заметил Джаз, -- и мысль о том, чтобы первое посягнуло на территорию второго, не пришла бы никому в голову, такое было просто невозможно. Невообразимо. Сегодня малолетки считают это нормой.
   -- Всё началось с "Марсов", -- заметила Дервла. -- Я ещё помню тот восторг, тогда это казалось такой невероятной идеей, "Марс" из мороженого. Дурость. Сейчас даже "Опал Фрутс" из мороженого делают.
   -- Они теперь называются "Старбёрст", -- сказал Джаз с деланным презрением. -- Отстаёшь от времени, подруга. Ты, наверное, до сих пор думаешь, что "Сникерс" -- это "Марафон". Просто блядская глобализация сошла с ума, по-любому. Нам приходится называть наши сладости так же, как янки. Странно, что никто не протестует.
   -- И чем кому-то не понравились "Миввиз" и "Рокетс", хотела бы я знать? -- добавила Дервла. -- Нам они нравились.
   -- Мы последнее поколение, -- торжественно сказал Джаз, -- которое познало радости по-настоящему голимых леденцов. Ни одному ребёнку больше не придётся высасывать какую-то красную и оранжевую фигню из куска льда и думать, что это вкусно.

*

   В контрольном бункере Джеральдина уже начинала выходить из себя. Когда она подсунула обитателям мороженое, она надеялась, что они будут слизывать его друг с друга, а не обсуждать.

*

   -- Ты прямо философ, Джаз, -- сказала Дервла.
   -- Это шо? "Онанист" по-ирландски? -- спросил Гэззер.
   -- Это значит, -- ответил Дэвид, -- что в небе и земле сокрыто больше, чем тебе снится.
   -- Ты понятия не имеешь, шо мне снится, Дэйв.
   -- Обнажённые женщины?
   -- Ёб твою! Да ты просто ясновидящий, на хуй, по-любасу. У тебя дар.
   Но Джаза было не так легко сбить с толку. Он обнаружил тему, из которой, он не сомневался, могла получиться отличная сценка.
   -- В наше время будто всё под что-то замаскировано, ничего реально не радует. Вот, например, "Смартиз" -- сами по себе они уже никого не радуют, теперь обязательно нужны маленькие "мини-Смартиз" и охуенно огромные "Смартиз".
   -- И не забывай про ебучие "Смартиз ориджинал", -- вставила Луна.
   -- Ну, конечно же, это непременная "Классика Смартиз", как и с зубными щётками, Дэвид. Всё под что-то замаскировано, а дальше будет ещё хуже, раз уж такое началось. Всё, что мы любим, поменяется, а потом его засунут в новую упаковку и втулят нам под видом усовершенствования... Крабовые палочки. Могу поспорить, когда-нибудь будут делать мини-крабовые палочки, супер-крабовые палочки...
   -- Мороженое из крабовых палочек, -- сказала Дервла.
   -- Будет и такое, честное слово, всё будет, -- ответил Джаз.
   Дервла заливалась смехом.
   -- Заправка для салата, только в батончике!
   -- Именно так, подруга!
   -- И ваши любимые сухие завтраки в виде супов в одноразовых пакетиках!
   -- Ага, отлично, отлично.
   Джаз был поражён, что у него так быстро отобрали роль ведущего. Он должен был быть в центре внимания, а не Дервла. Она же психотравматолог.

*

   В контрольном бункере терпение Джеральдины иссякало.
   -- Ну давайте! -- закричала она. -- Снимайте своё шмотьё и лезьте в будку, долбоёбы!

*

   Возможно, обитатели её услышали, а, может, просто уже достаточно напились, но в любом случае разговор перешёл на предстоящее задание.
   -- Так что, как мы это будем делать? -- спросила Салли. -- Лично я не собираюсь раздеваться здесь при свете.
   -- Тогда раздевайтесь в спальне, -- сказал Дэвид. -- Там темно.
   -- Ни за что, -- сказала Дервла. -- У них есть инфракрасные камеры или что-то такое. Мы будем смотреться будто какие-то порнозвёзды, точно.
   -- Класс, -- заметил Гэззер.
   Келли метнула взгляд на Дэвида -- всего один взгляд, сопровождавшийся секундной улыбкой. Если он и заметил, то никак не отреагировал.
   -- Мне лично проебом, -- сказала Луна, разуваясь.
   -- Ну а мне нет, -- сказала Салли. -- То, что потогонная будка -- настоящий этнический обряд, ещё не значит, что мы должны устраивать стриптиз.
   -- Чего? -- сказала Луна. -- Они только поэтому и заставляют нас делать эту хуйню, разве нет?
   -- Не знаю, Луна, -- сказал Хеймиш. -- Они выдали нам простыни, чтобы прикрываться, если мы захотим в туалет.
   -- Да ну, это только для галочки, чтобы скрыть их истинный замысел, -- сказала Дервла.
   -- Стопудово, -- согласилась Луна. -- А замысел -- чтобы мы всё показали и по возможности трахнулись.
   -- Ты иногда такой циник, честное слово, -- сказал Хеймиш.
   -- Хеймиш, -- настаивала Луна. -- Я тебя умоляю, они дали нам ебучие гондоны с ароматом шоколада.
   -- Мне прятать нечего, -- рассмеялся Гэрри. -- Если кто-то хочет полюбоваться моим хреном, надо только попросить. Честно говоря, иногда и просить не приходится.
   -- Что ж, у меня нет ни малейшего желания смотреть на твой член, -- сказал Дэвид. -- Мы должны выполнить задание, иначе нам вдвое сократят паёк на следующей неделе, но это ещё не повод позволять им эксплуатировать наши тела.
   -- Ебать, на хуй, Дэвид, -- презрительно фыркнула Луна. -- Сам вечно ходишь по дому в трусах, эксплуатируя красоту своего тела, которое действительно красиво, тут не поспоришь, но всё равно ты смотришься, как педик ебучий, потому что ты нереально этим доволен, а теперь ты даже не хочешь снять штаны ради еженедельного задания.
   -- Мужчина в нижнем белье, Луна, -- ответил Дэвид, -- раздет не более, чем мужчина в купальном костюме.

*

   Джеральдина смяла в руке пенопластовый стаканчик.
   -- Ой, ради Бога, блядь, долбоёбы несчастные. Снимайте ШМОТЬЁ.

*

   В конце концов избежать выполнения задания было невозможно, поэтому все отправились в затемнённую спальню и начали раздеваться, каждый по-своему бравируя этим. Дервла была, наверное, самой осторожной: она не снимала трусиков, пока не зашла в будку, а потом поспешно бросила их в сторону и метнулась обратно.

*

   Джеральдина была вполне довольна.
   -- По-моему, у нас есть одна её сиська, да? -- сказала она. -- Попка уж точно есть. Используем в рекламе. Вся страна жаждала увидеть побольше нашей целомудренной Дервлочки.

*

   Внутри потогонной будки царил абсолютный мрак. Там было темно, как в могиле, отметили на следующее утро газеты.
   И жарко. Очень-очень жарко.
   Следуя инструкциям, Джаз с Гэззером настелили фальшивый пол из ароматизированной сосны, под которым находились нагреватели, работавшие сегодня весь день.
   -- О, запах нереально классный, -- заметила Луна.
   -- Ай! Я попку обожгла об пол, -- взвизгнула Келли.
   -- Ничего, привыкнешь, -- успокоила её Дервла. -- Подожди минутку, пока акклиматизируешься.
   Пол действительно был слишком горячим для их обнажённых тел, но вытерпеть было можно. Вообще-то, было довольно приятно, почти возбуждающе.
   -- Матерь Божья, -- продолжал в темноте голос Дервлы. -- Теперь я поняла, почему это называется потогонной будкой.
   Она находилась внутри всего пару секунд, но по коже у неё уже ползли струйки пота. Со лба и из подмышек просто текло.
   -- Ну, моя будка точно вспотела, по-любому! -- завизжала Луна, и все рассмеялись вместе с ней. -- О Боже! Чья это жопа была?
   -- Моя! -- ответили одновременно три или четыре голоса.
   Они ощущали скольжение других тел, но темнота была полной. Никто не знал, где чья задница.
   -- Четыре часа, -- сказал Хеймиш. -- Нам надо ещё выпить.
   Каким-то образом, после долгого ощупывания по кругу пошли пластиковые бутылки с "Бакарди" и колой (в основном с "Бакарди").
   -- Глядишь, мне ещё и понравится, -- заметил Гэрри, и в разной степени он выражал чувства каждого.
   Вечеринка разогревалась во всех смыслах.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 20.00
  
   Потратив весь день на просмотр записей первого дня в доме, Коулридж с Хупером снова вернулись к кассете с ночью убийства. К тем кадрам, которые Джеральдина, производственная команда "Подгляделок" плюс 47000 пользователей Интернета смотрели в прямом эфире меньше двух суток назад. К тем странным нечётким голубовато-серым кадрам, которые камеры ночного видения передали из мужской спальни. Спальни, казавшейся невинной и пустой, если не считать диковинного вида пластиковой будки в центре комнаты, в которой, как им было известно, находились восемь пьяных голых людей, о чьём присутствии свидетельствовали лишь странные выпуклости, время от времени будто струившиеся по пластиковым стенкам. Для двоих полицейских это зрелище было зловещим и тягостным, потому что они знали, что одной из живых выпуклостей скоро суждено умереть.
   -- Он мог бы сделать это внутри будки, -- задумчиво сказал Хупер. -- Почему он не сделал этого в будке?
   -- Или она, -- напомнил Коулридж, -- или она. Мы говорим об убийце "он" только из соображений удобства, но нельзя забывать, что им могла быть и женщина.
   -- Да, хорошо, сэр, я знаю. Но я хочу сказать, что никто бы не догадался, если бы он или она совершили убийство в будке, если бы в темноте вытянулась рука с маленьким ножом, который убийца запросто мог бы пронести с собой. Было бы относительно легко просто-напросто перерезать горло в темноте и ждать, пока остальные не почуют кровь, или не почувствуют. К тому времени, как все поняли бы, что тёплая дрянь, которая по ним стекает, -- это не пот, они были бы уже полностью покрыты ей. Может, так он и планировал.
   -- В будке не было маленького ножа, когда мы её обыскивали, и на полу тоже.
   -- Ну, сэр, если бы он вдруг решил вместо этого проследовать за жертвой в туалет, он мог бы положить его назад в ящик на кухне, когда доставал большой.
   -- Не думаю, сержант. Как бы он мог быть уверенным в такой темноте? Того ли он зарезал, и до конца ли? Скорее всего, была бы жуткая неразбериха. Он бы просто отрезал ей нос, например, или кому-то другому отрезал бы нос, или вообще сам себе пальцы.
   -- Ну, ведь когда-нибудь ему нужно было это сделать. Откуда он мог знать, что появится такая возможность?
   -- Он не знал, но он ждал. Если бы возможность не появилась, полагаю, он ждал бы дальше.
   -- И сколько? Пока за его жертву не проголосуют, и она вообще скроется?
   -- О, но ведь убийца знал, что на той неделе за жертву не проголосовали, давая ему или ей минимум восемь дней отсрочки.
   -- Я только хочу сказать, -- настаивал сержант, -- что если бы я хотел убить кого-то в доме, я бы решил, что тесная тёмная будка, в которой все пьяные, будет моим лучшим шансом.
   -- Что ж, алкоголь тоже сыграл свою роль, несомненно. Полагаю, он знал, что в какой-то момент люди начнут ходить в уборную.
   -- Он не мог быть уверен.
   -- Да, он ни в чём не мог быть уверен. Как бы и где бы он ни решил совершить убийство, оно в любом случае оказалось бы крайне рискованным.
   Коулридж посмотрел на временной код видеокассеты. Они нажали паузу в 23.38. Он знал, что когда нажмёт на воспроизведение, код поменяется на 23.39, и Келли Симпсон выйдет из потогонной будки на последнюю прогулку в своей жизни.
   Келли Симпсон, столь юная, столь восторженная, столь уверенная в своей замечательной радостной судьбе, отправившаяся в этот глупый бессмысленный дом, чтобы умереть. Перед глазами Коулриджа предстал её образ в первый день в доме, когда она прыгала в бассейн и кричала, как всё "клёво". Но всё обернулось не так уж и клёво, поскольку сейчас было 23.38 последнего дня пребывания Келли в доме, и через несколько минут она снова будет купаться. На этот раз в собственной крови.
   -- Я только пытаюсь сказать, сэр, -- продолжал Хупер, -- что если он планировал убить её, как мы предполагаем, то должен был обдумать возможность сделать это в будке. Он не мог наверняка знать, что она пойдёт в туалет, или что ему удастся скрыть свою личность, когда он последует за ней.
   Коулридж долго смотрел на экран. Трудно было поверить, что в дурацкой пластиковой конструкции находятся восемь человек.
   -- Если только катализатор убийства не возник тогда, когда они уже были в будке, -- задумчиво сказал он. -- Если только вещь, из-за которой ему понадобилось убивать Келли, не произошла всего за мгновение до того, как она побежала в туалет, а он побежал за ней в порыве внезапной ярости.
   -- Или страха, -- добавил Хупер.
   -- Да, правильно. Или страха. В конце концов, поскольку никто из них не был знаком до того, как они попали в дом...
   -- Во всяком случае, так нам сказали, сэр. -- Это замечание сделала Триша, которая только что вернулась с чаем.
   -- Да, правильно, констебль, так нам сказали, -- произнёс Коулридж. -- Мы исходили из теории, что катализатор, который спровоцировал убийство, возник в период между попаданием обитателей в дом и их попаданием в будку. Но, конечно же, что-то ужасное могло произойти и когда они уже были в будке.
   -- Что ж, это во всяком случае объясняет, почему у "Подгляделок" нет никаких идей касательно мотива, -- высказала свою мысль Триша, насыпая сахар Коулриджу в чай.
   -- Действительно. А ситуация постепенно превращалась в сексуальную оргию.
   Коулридж произнёс "сексуальную" с мягким "е". Интересно, подумал Хупер, это он нарочно? Сержант решил, что нарочно.
   -- Надо думать, там была довольно взрывоопасная атмосфера. Оргия, -- продолжал Хупер.
   -- Вы намекаете на изнасилование, сэр? -- спросила Триша. -- Что кто-то изнасиловал Келли, а потом убил её, чтобы избежать последствий?
   -- Изнасилования нередко заканчиваются убийством.
   -- Ну а остальные? Мы со всеми говорили. Они ничего не заметили. В смысле, ведь такое невозможно скрыть.
   -- Невозможно ли? В подобной атмосфере? Кроме того, примите во внимание возможность заговора. Они все могли покрывать того, кто выполнил грязную работёнку.
   -- Вы хотите сказать, что все желали Келли смерти?
   -- Возможно, -- сказал Коулридж. -- Это бы объяснило потрясающее отсутствие улик в их показаниях.
   -- Вы думаете, у неё могло на них что-то быть, она могла знать что-то про них всех?
   Коулридж не глядя взял у Триши протянутую чашку чая. Он продолжал смотреть на экран. Он представлял себе довольно мерзкий сценарий.
   -- Или, возможно, они все что-то с ней сделали.
   -- Что-то вроде нападения? -- сказал Хупер. -- Групповуха?
   Коулридж хотел сказать Хуперу, чтобы тот использовал более приличный термин, но знал, что такого нет. В тысячный раз он нажал на воспроизведение, и 23.38 превратилось в 23.39. Келли вышла из будки.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 23.39
  
   Джеральдина была в восторге. И крайне возбуждена.
   Позже, когда полиция просила описать эту сцену, все, кто был тем вечером в бункере, отмечали необычайно хорошее настроение Джеральдины. Некоторые даже сказали, что оно граничило с истерикой.
   Что ж, у Джеральдины был повод радоваться. Всем, наблюдавшим за серой полупрозрачной пластиковой кабинкой, которая чуть ли не пульсировала, было ясно, что план сработал, и секс вполне вероятен. Обитатели находились в будке меньше половины отведенного им времени, а какие-то события эротического толка уже явно происходили; казалось очевидным, что дальше будет больше.
   Первая волна смущённого возбуждения схлынула, а вместе с ней стихли крики, возгласы и дерзкие шуточки; теперь из будки доносилось лишь неясное бормотание и перешёптывание. Люди внутри явно были очень пьяны и дезориентированы двумя часами потной, тесной темноты крошечного пластикового домика.
   Произойти могло всё, что угодно. И, само собой, произошло.
   Через десять минут после того, как раздался голос Джаза -- он предложил сыграть в игру, в которой надо было на ощупь определить, кто есть кто -- листы пластика раздвинулись, и на пороге будки возникла Келли.
   -- Ага, ага, -- сказала Джеральдина. -- Поссать приспичило.
   Боб Фогерти поморщился и сосредоточил всё внимание на мониторах.
   На экране Келли выпрямилась. Её обнажённое тело блестело от стекавшего по нему пота.
   -- Очень хорошо, -- прошептала Джеральдина напряжённым от возбуждения голосом. -- Очень-очень-очень хорошо.
   Похоже, Келли торопилась. Она не воспользовалась длиннющими простынями, которые "Подгляделки" заботливо предоставили как раз для таких случаев, а сразу выбежала из мужской спальни, пронеслась через гостиную и скрылась в единственном туалете, предназначенном для всех обитателей.
   -- Прекрасно! -- воскликнула Джеральдина. -- Я и не думала, что они воспользуются простынями, когда нажрутся. Ну, разве что Дервла, дура надутая. Луна была права, я их положила только для того, чтобы не выглядеть полной извращенкой, каковой я, в общем-то, являюсь -- как и все остальные граждане, между прочим.
   Пробежка Келли, конечно, привела в восторг зрителей в контрольном бункере. Это была первая в передаче полная, чёткая, запечатлённая анфас обнажёнка.
   -- С лохматкой и так далее, -- как выразилась довольная Джеральдина. -- Теперь нам не придётся больше крутить тот заезженный кадр, где у неё сиська в бассейне выскакивает.
   -- И качество превосходное, -- высказался Фогерти.
   -- Ты о теле или о картинках? -- поинтересовалась Джеральдина.
   -- Я технарь, я в эстетике не шарю, -- смущённо ответил Фогерти недовольным тоном.
   Но он был прав насчёт качества. Эти кадры не шли ни в какое сравнение с зернисто-голубоватыми ночными записями, исподтишка сделанными в спальне. Келли пробежала через всю гостиную, которая постоянно освещалась неоном, и, хотя свет был приглушен, чтобы он не попадал в мужскую спальню через открытую дверь, кадры всё равно удались на славу.
   -- Молодец, Ларри, -- сказала Джеральдина в микрофон, обращаясь к единственному ночному оператору на смене. -- Я рада, что мы тебя оставили.
   Джеральдина имела в виду состоявшийся недавно спор о целесообразности содержания ночных операторов; некоторые предлагали от них отказаться, ведь по ночам в доме почти ничего не происходило, да и в любом случае камеры дистанционного управления покрывали всё пространство. Однако Джеральдина настояла на сохранении по крайней мере одного человека в проходах для камер, как раз на такой случай. Обнажённая девушка, бегущая через комнату, требовала личного подхода. Автоматические камеры, во-первых, давали только вид сверху, а во-вторых, снимали с трёх разных ракурсов, из-за чего кадры приходилось нарезать. А Ларри, живой оператор, запечатлел прекрасный кадр: сиськи раскачиваются, бёдра трясутся, животик втянут, и всё это анфас, да ещё и с лобковыми волосами в фокусе. В замедленном действии такие кадры были просто бесценны.
   -- Замечательная работа, причём совершенно навскидку, -- продолжала Джеральдина, справедливо отдавая должное оператору. -- Похоже, для живых людей ещё есть место на телевидении. Оставайся возле входа в туалет, Ларри, и поймай её снова, когда она выйдет.
   В туалете, конечно, была только автоматическая камера, укреплённая высоко в углу над дверью. Сейчас камера показывала Келли, которая сидела на унитазе, закрыв лицо руками.
   В контрольном бункере повисло несколько смущённое молчание. Никто из членов производственной команды так и не смог привыкнуть к этой части своей работы: слушать, как другие писают и какают. Днём можно было хотя бы отвлечься и наблюдать за другими событиями в доме, но не ночью. Когда кто-то из обитателей отправлялся в уборную ночью, он оставался наедине с шестью наблюдателями в бункере. Для последних это были самые напряжённые и унизительные моменты в передаче. Они казались себе худшими из извращенцев.
   Конечно, в данном случае их внимание должно было отвлекаться полупрозрачной пластиковой будкой, но внезапно вечеринка будто бы притихла. Безудержное веселье, стоны и хихиканья, сопровождавшие игру, довольно резко утихли, превратившись в некое подобие пьяного ступора. Можно было разобрать бормотание и приглушённый смех, но ничего чёткого. Ничего такого, чтобы можно было отвлечься от девушки на унитазе.
   Поэтому взрослые образованные профессионалы сидели и ждали, пока молодая девушка опустошит мочевой пузырь, а, возможно, и кишечник. Все чувствовали себя крайне глупо.
   -- Давай скорее, дорогуша, -- сказала Джеральдина. -- После трёх недель ты уже не можешь бояться публики. Мы все уже слышали, как ты ссышь.
   -- Плачет она там, что ли, -- сказал Фогерти. -- Обычно она так не опускает голову, когда мочится.
   -- Думаете, кто-то в будке перестарался? -- с энтузиазмом откликнулась Джеральдина. -- Что ж, мы стопроцентно услышим об этом завтра в исповедальне.
   -- Она так сидит потому, что напилась, -- заметила Прю, ассистентка монтажёра.
   -- Скорее всего.
   Все продолжали наблюдать за девушкой на унитазе. В конце концов, такая у них была работа.
   -- Хорошо, что напомнила, -- сказала Джеральдина. -- Я сейчас лопну. -- Она сидела в бункере уже несколько часов и почти беспрерывно пила кофе. -- Спорим, я управлюсь быстрее неё. -- Джеральдина всегда гордилась эффективностью своих физических функций.
   -- А я ведь собираюсь посрать, -- бросила она через плечо, выходя из комнаты. Джеральдина знала, какое неприятное впечатление производит на своих подчинённых, причём она испытывала удовольствие, превосходя даже самые мрачные их ожидания.
   -- Слишком, слишком много информации, -- уныло сказал Фогерти, когда Джеральдина удалилась.
   Они молча ждали.
   -- По-моему, она чем-то расстроена, -- сказала Прю.
   -- Кто? Джеральдина? Сомневаюсь.
   -- Нет, Келли. Она не по нужде, она просто прячется в туалете, согласен?
   -- Может быть, не спорю.
   -- Нет, ну она же писает, правда? Просто сидит. Ей просто хотелось выбраться из будки, но она понимала, что этим нарушит правила, и Джеральдина лишит всю группу половины бюджета. Способ передохнуть один -- притвориться, будто хочешь в туалет.
   Вскоре Джеральдина вернулась и пришла к тому же выводу, что и Прю.
   -- Она сачкует, -- фыркнула Джеральдина. -- Она заснула. Она не ссыт, она там сидит и с нас уссыкается, а я этого не потерплю. Сейчас мы пустим сообщение от "Подгляделок", чтобы она мочилась или убиралась с толчка. Где мой голос? Где Сэм? Я скажу этой молоденькой шлюшке, чтоб она вернулась в будку, или придётся расплачиваться.
   -- Постойте, -- сказала Прю. -- Там что-то происходит.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 20.10
  
   Цифры в углу экрана в следственном кабинете показывали 23.44. Двадцать три сорок четыре и двадцать одна секунда, двадцать две секунды, двадцать три секунды.
   Коулриджу до сих пор было трудно смотреть эту запись, даже после множества просмотров. Он слышал, что вся запись уже успела появиться в Интернете, где её скачали десятки тысяч человек. Коулридж думал, что никогда в жизни не поймёт, как один биологический вид может включать в себя Иисуса Христа и людей, которые загружают видеозапись убийства молодой девушки. Он подозревал, что о чём-то подобном Мессия и говорил, но всё равно не мог ни понять, ни принять этого.
   Они с Хупером и Триш смотрели, как в то время, когда ничего не подозревавшая обнажённая Келли сидела на унитазе, на другом конце дома, в мужской спальне, листы пластика у входа в будку раздвинулись. Тёмная фигура суетливо схватила одну из простыней, предоставленных "Подгляделками" для походов в туалет, закрыла простынёй вход в будку, а потом завернулась в неё. Как полицейские ни пытались, даже используя новейшие методы для повышения качества изображения, они не смогли добыть никакой информации из размытой голубоватой картинки. На мгновение мелькнула рука, но было невозможно определить, мужская она или женская, и даже есть ли на ней кольцо, или нет.
   Затем сгорбленная фигура, с головы до ног укутанная в простыню, вышла из мужской спальни в ослепительно яркую гостиную. Оттуда она направилась к кухонным шкафчикам, и полицейским снова на мгновение открылась рука, которая залезла в ящик и вытащила самый большой кухонный нож. После этого, под бормотание и сдавленные смешки, доносящиеся из будки, укутанная фигура пересекла гостиную и приблизилась к двери туалета.
  
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 23.44
  
   -- А это ещё кто, блядь? -- сказала Джеральдина, наблюдая за укутанной фигурой, выходящей из мужской спальни.
   -- Не знаю, -- хором ответили Фогерти и Прю.
   -- Кто-то решил приколоться, -- предположил Фогерти. -- Хочет напугать Келли.
   Теперь фигура подошла к кухонным шкафчикам и достала из ящика нож.
   -- Это мне уже не нравится, -- сказала Джеральдина. -- Это уже не смешно.
   Фигура направлялась к туалету.
   -- Они слишком пьяны для таких игр, -- сказала Джеральдина. -- Надо сделать объявление. Сказать дурному долбоёбу в простыне, кто бы он ни был, чтобы прекратил выёбываться и положил на место этот блядский нож, пока на нас не наехала Комиссия по стандартам. Где Сэм? Нет её? Давай ты, Прю, быстренько, врубай громкую связь.
   Но они не успели.
   Укутанная фигура внезапно распахнула дверь туалета и бросилась вовнутрь.
   Должно быть, Келли видела лицо убийцы, но она была единственной. Все обитатели прекрасно знали расположение камер, и тот, кто ворвался в туалет, знал, что единственная камера находится высоко над дверью. Зайдя, он поднял простыню высоко над головой обеими руками, одна из которых сжимала нож. Должно быть, Келли удивлённо подняла глаза, но увидеть выражение её лица в последнюю секунду было невозможно, потому что над убийцей вздымалась простыня, закрывая обоих от камеры.
   Теперь, на глазах у Джеральдины и монтажёров, простыня как будто опустилась на Келли. Как потом выяснилось, это был первый удар ножа. Тот, что проткнул Келли шею.
   В бункере все до сих пор думали, что наблюдают какой-то розыгрыш. У них не было поводов думать иначе.
   -- Какого хера этот долбоёб творит? -- сказала Джеральдина перед тем, как простыня снова взметнулась и опустилась.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 20.30
  
   -- Думаю, он рассчитывал сделать только один удар, -- сказал Коулридж. -- В конце концов, он не мог позволить себе вымазаться в крови.
   -- М-да, нелёгкая задача, если собираешься кого-то зарезать.
   -- Один сильнейший удар, прямо в мозг. Мгновенная смерть.
   -- И без фонтана крови.
   -- Именно так, только девушка, видимо, дёрнулась, и он попал в шею.
   -- Ему повезло, что не в яремную вену.
   -- Да, не в яремную. Ему чудом удалось не замараться.
   -- Везучий ублюдок.
   Коулридж был вынужден согласиться: убийца действительно оказался везучим ублюдком.
   -- Я всё равно считаю, что такой удар мог сделать только мужчина, причём сильный, -- продолжил Хупер.
   -- Не только. Мы уже установили обратное, -- с ноткой нетерпения сказала Триша. Она лично провела несколько неприятных часов в мясницкой лавке, протыкая ножами свиные головы.
   -- Я знаю, что женщина могла бы это сделать, но с каким риском? -- настаивал Хупер. -- Если бы нож застрял в черепной кости, например, -- со свиньями так постоянно случалось, Триш. Более того, необходим удар огромной силы, а на кухонном ноже нет эфеса. Ты была в перчатках, и то у тебя иногда рука соскальзывала. А если б у неё соскользнула? Она бы отрезала себе пальцы. Келли сорвала бы простыню. Всё бы раскрылось. Очень маловероятно, что женщина смогла бы нанести такой удар.
   -- Если не считать Салли, -- сказал Коулридж. Большую толстую Салли. Убийцу номер один в Интернете.
   -- С чего бы вдруг Салли убивать Келли? -- выпалила Триша.
   -- С чего бы её вообще кому-то убивать? -- ответил Коулридж. -- Единственное, что мы можем утверждать с уверенностью, -- любой из них мог бы её убить. Убийца был правшой, как и все оставшиеся обитатели. Однако я признаю тот факт, что вероятнее всего это был кто-то особенно сильный. Скорее всего, мужчина.
   Они снова повернулись к экрану. Фигура распахнула дверь в 23.44 двадцать девять секунд. Первый удар был нанесён две с половиной секунды спустя, а второй и последний -- ещё через две секунды. Убийца находился в туалете существенно меньше десяти секунд.
   -- Если бы нападение не было таким чертовски отработанным, -- заметил Коулридж, -- я бы назвал его диким.
   Кассета продолжала крутиться. Покидая будку, убийца явно взял из стопки две простыни, потому что он разогнулся после второго удара и накрыл одной из них жертву. Вторая всё ещё скрывала его, когда он покинул туалет.
   -- А вы поговорили с дежурным оператором, констебль? -- поинтересовался Коулридж.
   -- Да, сэр, поговорила, -- ответила Триша, -- и подробно. Его зовут Ларри Карлайл. Он видел, как закутанная фигура вошла в туалет, а через пару мгновений вышла снова. -- Триша взяла свои заметки и зачитала показания оператора...
   -- "Я увидел, как фигура проследовала за жертвой в туалет примерно без двадцати до полуночи. Вскоре она вышла и пошла через гостиную по направлению к мужской спальне. Я не снимал её, потому что мне было велено следить за туалетом, чтобы застукать Келли и снять её голой. Я оставался на месте, наблюдая за дверью, пока не забили тревогу. Помню, я ещё подумал, что она как-то засиделась на толчке. У меня оставалось двадцать минут до конца смены, и я уже начал думать, что придётся передать её сменщику. Короче, где-то минуты через четыре-пять после того, как появилась фигура в простыне, прибежали из контрольного бункера, а дальше вы сами знаете".
   -- Четыре-пять минут? -- сказал Коулридж, когда Триша закончила.
   -- Так он сказал.
   -- Если верить обитателям и временным кодам, прошло не больше двух минут.
   -- Наверное, если стоишь без дела и смотришь на дверь, легко ошибиться со временем.
   -- Сколько, он сказал, прошло времени между появлением Келли и убийцы?
   -- Он сказал, две минуты, но тут он тоже ошибся, потому что прошло около пяти.
   Коулридж достал толстый красный блокнот, в котором хранил все записи, связанные с расследованием, и записал имя Карлайла и нестыковки во времени. Коулридж никогда не пользовался сокращениями, и всегда казалось, что на одно предложение у него уходит около недели.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 19.00
  
   Свидетельские показания Джеральдины дошли до момента убийства. Она поведала ту же историю, что и остальные.
   -- Я видела, как чувак в простыне вышел из будки, пересёк гостиную, зашёл в туалет и убил Келли.
   -- А сколько приблизительно просидела Келли на унитазе до появления убийцы? -- спросил Коулридж.
   -- Четыре-пять минут, я бы сказала.
   -- А вы видели собственно убийство?
   -- Ну, собственно убийство, конечно, нет, потому что их заслоняла простыня. Мы только увидели, как простыня дважды поднялась и опустилась, и забеспокоились, что происходит. А потом этот чувак скоренько съебался назад в будку, оставив Келли под второй простынёй.
   -- Вы видели, как укутанная фигура вернулась к потогонной будке и вошла в неё?
   -- Да, мы все видели.
   -- Что произошло дальше? -- спросил Коулридж.
   -- Мы сидели и смотрели. Келли осталась на толчке, только теперь под простынёй.
   -- Вас это не удивило?
   -- Не, ну конечно, блядь, удивило, но мы и так уже были охуенно удивлены. Мы не понимали, что происходит. Мы просто думали, что они затеяли какую-то херотень с простынями, вот и всё. В смысле, поймите, инспектор, мы же не ожидали, что случится убийство, правда? Наверное, мы типа решили, что она заснула. Они все набухались по-чёрному. Было бы удивительно, если бы нас ничего не удивило.
   -- Что дальше?
   -- Ну, мы увидели лужу, да?
   -- И сколько прошло времени с тех пор, как фигура в простыне покинула туалет?
   -- Не знаю. Минут пять, максимум.
   -- Да, так сказал и ночной оператор.
   -- А какая разница?
   -- Монтажёр и его ассистенты считают, что прошло минуты две.
   -- Может, и две, не знаю, мне показалось, что пять. Время растягивается, когда сидишь и любуешься тёлкой под простынёй на толчке. А что временные коды показывают?
   -- Две минуты восемь секунд.
   -- Ну вот, вы сами всё знаете. Зачем меня спрашивать?
   -- Итак, потом вы увидели лужу?
   -- Ага, вдруг мы заметили такой как бы мокрый блестящий отсвет на полу вокруг унитаза.
   -- Кровь?
   -- Ну, теперь-то мы точно знаем, да?
   -- Вам не могло это не прийти в голову.
   -- Не, ну конечно, нам пришло, но просто это казалось невозможным.
   -- Простыня уже успела пропитаться кровью. Почему вы не заметили?
   -- Как вы знаете, простыня эта синего цвета. Пятно не было заметно с ночной камеры. Все простыни в доме тёмных цветов. Наш психолог считает, что на таких лучше заниматься сексом.
   -- И что дальше?
   -- Что ж, мне стыдно признаться, инспектор, но я закричала.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 22.00
  
   Они сидели в потогонной будке уже несколько минут, ожидая, пока глаза приспособятся к темноте. Однако пытаться что-либо разглядеть было бесполезно. Тьма была непроницаемой.
   -- Давайте играть в игру: отвечаешь на вопрос или выполняешь любое желание, -- раздался из темноты голос Луны.
   -- Желание? -- сказала Дервла. -- Боже мой, какие тут ещё могут быть желания? Нам и так уже пришлось раздеться догола.
   -- У меня есть пара идей, -- проворчал Гэззер.
   -- Ну так держи их при себе, Гэз, -- ответила Дервла, умудрившись принять чопорный тон, что было нелегко, учитывая обстоятельства. -- Потому что я ни с кем трахаться не собираюсь.
   Голос и интонации Дервлы с каждым слогом становились всё более дублинскими. Когда она чувствовала себя уязвимой, она всегда утешалась жёстким, надёжным акцентом своего детства.
   -- Боже, мама убила бы меня, честное слово.
   -- Ну ладно, -- согласилась Луна. -- Давайте тогда просто отвечать на вопросы, только правду. Кто-нибудь, спросите что-нибудь.
   Тут из темноты раздался другой голос, резкий и недовольный.
   -- На хуя просить тебя говорить правду, Луна? -- Это был голос Салли, и прозвучал он неприятно. Её жёсткость и раздражение заметно контрастировали с всеобщим пьяным весельем.
   -- Эй, Салли, -- злобно ответила Луна, как бы оправдываясь. -- Я просто, на хуй, прикалывалась, короче. Может, пора уже забыть, а?
   -- Вы о чём это? -- спросил Гэрри. -- Шо за бабьи расклады?
   -- Спроси у Салли, -- сказала Луна. -- Это она у нас шуток не понимает.
   Но Салли молчала. И не собиралась забывать. Она никогда такого не забудет. Луна повела себя позорнейшим образом. Она воспользовалась ужасными страданиями угнетённых и психически нестабильных людей ради дурацкой шутки. Салли намеревалась когда-нибудь отплатить Луне за нанесённое оскорбление.
   -- Ой, ну его на хуй, -- продолжала Луна, -- и ну тебя на хуй, Салли.
   В будке возникло движение. Кто-то выходил.
   -- Кто это? -- спросил Хеймиш.
   -- Кто вышел? -- спросил Джаз.
   Салли была уже снаружи.
   -- Я пойду отолью, -- сказала она.
   -- Хорошо, только смотри, не забудь вернуться, -- сказал Джаз. -- Мы все должны выполнить задание, а то нас накажут.
   -- Знаю, -- заверила его Салли.

*

   В контрольном бункере наблюдали, как Салли вышла из мужской спальни и пересекла гостиную по направлению к туалету. Салли не воспользовалась простынёй, но Джеральдина была, мягко говоря, не в восторге.
   -- Что ж, неплохо, наверное, но она не из красавиц, -- простонала она. -- И в любом случае, мы уже тысячу раз видели её здоровенные сисоны. Нам нужен передний план Келли или Дерво.
   Джеральдина устало смотрела на экран.
   -- И ей совсем не помешало бы подбрить линию бикини. Нет, вы только посмотрите. Совсем не обязательно так ходить. Знавала я лесбиянок и с ухоженными мохнатками.
   Боб Фогерти потянулся за парой килограммов утешительного шоколада.

*

   Пока Салли не было, Луна вернулась к своему предложению.
   -- Так чё, мы отвечаем на вопросы, или как? Давайте задавать какие-нибудь пикантные вопросики.
   И конечно же Гэрри задал неизбежный вопрос.
   -- Хорошо. Все должны сказать, кого бы они трахнули в доме, если бы пришлось выбирать.
   -- Дервлу, -- сказал Джаз и тут со смущением же понял, что ответил слишком быстро. Однако он был вознаграждён хором одобрительных междометий.
   -- Джаз любит Дерво. Джаз любит Дерво, -- нараспев затянула Келли пьяным голосом.
   -- Что ж, я очень польщена, Джаз, -- сказала Дервла, -- но, как я уже сказала, меня трах не интересует, вот так вот.
   -- Не, ну а если б интересовал, Дерв, -- сказал Гэрри, не сдаваясь. -- То кого?
   -- Ты должна ответить, -- сказала Луна. -- Все должны отвечать.
   -- Ой, ну ладно, хорошо, -- ответила Дервла. -- Джаза, наверное, но только потому, что он джентльмен и назвал меня.
   -- Я тоже, я после тебя на очереди, -- сказала Луна, -- потому что, по-моему, ты реально охуенно клёвый, Джаз. Я могу это тут сказать, потому что темно, и я ужратая, и ты не видишь, как я краснею, но в конечном итоге я б тебя отымела до потери мозга, если б могла, так что пять баллов тебе, потому что, по-моему, ты нереально крут.
   -- До потери мозга? Это секунд десять займёт, не меньше! -- закричал Гэрри.
   -- Ты просто завидуешь, Гэззер, -- откликнулся Джаз, -- потому что это два-ноль в мою пользу! Два-ноль! Два-ноль! Два-ноль. -- Джаз радостно скандировал свой счёт.
   Салли вернулась из туалета. Под стоны и хихиканья она протиснулась между обнажёнными телами.
   -- Я тебе вот что скажу, Джаз, -- сказала она. -- Послушав вас с Гэззером, я радуюсь, что я лесбиянка.
   -- Да, смотри, Джаз, -- добавила Дервла. -- А то я могу изменить своё решение.
   -- Ну, а я тогда выбираю Хеймиша, -- закричала Келли. -- Потому что он врач, а это вызывает уважение, правда?
   Вообще-то, Келли нравился Джаз, как и всем остальным девушкам, кроме Салли, но она выбрала Хеймиша, потому что хотела сделать ему приятное. Она чувствовала себя виноватой за странные неясные подозрения, которые питала после той пьяной ночи, и особенно за то, что обсуждала их с "Подгляделками". Не очень подробно, конечно, но она ведь пошла в исповедальню спросить, было ли что-нибудь между ними, а из этих слов и так было понятно, о чём она думает. Это было очень нехорошо с её стороны. Наверное, все подумали, что она боялась, не воспользовался ли Хеймиш её пьяным состоянием. Келли знала, что думать так о человеке, тем более о враче, нельзя, особенно потому, что в глубине души она уже давно уверилась, что той ночью в Хижине Совокуплений не произошло ничего непристойного. Келли хотела загладить свою вину, и она решила, что если назовёт его в качестве желанного партнёра, то даст понять: она не питает больше никаких подозрений.
   Хеймиш был в восторге. Он видел, как Келли ни с того ни с сего ходила в исповедальню, и ужасно забеспокоился. Однако теперь он понял, что бояться нечего. Келли назвала его в качестве желанного партнёра, а если бы она питала к нему какие-то подозрения, то ни за что не стала бы этого делать, правда?
   -- А кроме того, -- продолжала Келли, -- у врачей очень чувствительные руки, а девочки любят нежные прикосновения.
   Гэрри с Джазом пьяно заулюлюкали. Хеймиш чуть не поперхнулся горячим солёным воздухом. "Чувствительные руки"? ..."нежные прикосновения"? Совпадение или нет? Знает ли она? Может, она всё время была в сознании, наслаждаясь его... его исследованиями, его... проникновением пальцем? Не исключено, ведь Келли, в конце концов, девчонка отчаянная. Хеймиш широко улыбнулся счастливой улыбкой, которую никто не мог увидеть. Всё будет хорошо, может, даже лучше, чем хорошо. Может, ему даже повезёт с ней.
   -- Спасибо, Келли! -- выкрикнул Хеймиш. -- Я глубоко польщён, и испытываю взаимные чувства!
   -- А я присоединяюсь, сынок, -- закричал Гэрри. -- Девчонки, тока без обид, но Келли есть Келли, да? Ну, одни сиськи чего стоят.
   -- Забудь, Гэрри, -- ответил Хеймиш. -- Лично я не фанат групповухи.
   -- Вы только послушайте! -- завизжала Келли. -- Девки, за меня сражаются. По-моему, это нереально романтично. -- Учитывая, что Келли была голой и находилась в общественной потогонной будке, по её словам можно было судить о том, как она напилась.
   -- А ты что скажешь, Салли? -- спросил Джаз. -- Кого б ты выбрала, если бы пришлось?
   -- Я бы выбрала Дервлу, спасибо за внимание, -- тихо ответила Салли. -- У нас получилась бы прекрасная пара для следующего Гей-фестиваля.
   -- Что ж, я польщена и рада, -- сказала Дервла откуда-то из темноты. -- По-моему, это ужасно мило с твоей стороны, Салли, и если бы я была из твоей команды, я бы приняла твоё предложение без лишних слов.
   -- Класс! -- заорал Гэрри. -- Можно будет посмотреть?
   -- Так, за тебя два голоса, Дерво, -- сказал Джаз. -- Отличный счёт, подруга. Прямо как у Джаза, признанного специалиста.
   -- Не, а шо, лесбийские голоса тоже считаются? -- спросил Гэрри. -- В смысле, я не то шо гомо-как там, я просто думал, они должны быть в другой категории, нет?
   -- Что за чушь, Гэрри, -- резко сказала Дервла, -- ты действительно гомо-как там.
   -- Ни хуя, -- запротестовал Гэрри. -- Я целиком за лесбийскую любовь. Весь день смотрел бы. У меня даже есть несколько очень интересных кассет дома, если шо, могу дать, когда выйдем.
   Это высказывание навело Келли на мысли о Дэвиде и том маленьком секрете, которым она владела. Значит, Гэрри собирает порнографию. Интересно, подумала Келли, а из "Траходромов" у него ничего нет?
   -- А ты кого выбираешь, Дэвид? -- спросила она.
   -- Чтобы заняться сексом, из нашей маленькой группы? -- ответил Дэвид; его голос впервые прозвучал в тёмной будке. -- Ну как же, кого же я могу выбрать, кроме себя? Ибо для меня секс без любви и верности -- ничто, а вы все знаете, что я никого в мире так не люблю, как себя, родимого.
   Все рассмеялись, как Дэвид и надеялся. Он прекрасно понимал, что выглядел крайне тщеславным в глазах публики. Он всегда выглядел крайне тщеславным, по той простой причине, что он и был крайне тщеславным. Но самым странным в тщеславии Дэвида оказалось то, что оно было одновременно самой неприятной и самой очаровательной из его черт. То, как Дэвид любил себя, воспринималось довольно привлекательно, или, по крайней мере, забавно, и когда люди узнавали Дэвида поближе, они находили в нём некую прелесть. Дэвид надеялся, что это сработает и в доме. Всю свою жизнь он постепенно превращался из человека, которого все ненавидят, в человека, которого всем нравится ненавидеть, в конце концов становясь человеком, который всем нравился, за что они ненавидели сами себя. Уравнение было сложное, но в жизни Дэвида всё обстояло именно так, и теперь он рассчитывал завязать подобные отношения с публикой. Он полагал, что шутка про секс с самим собой (если её покажут) значительно укрепит его позиции у голосующих зрителей. Дэвид постепенно входил у других в привычку, поэтому он считал: стоит народу понять, что он знает о своём тщеславии, как его полюбят ещё больше.

*

   -- Неплохо, неплохо, -- сказала Джеральдина, наклоняясь над панелью управления. -- По крайней мере, они хоть говорят про секс. Классные фразы, есть что транслировать. Мне особенно понравилась онанистская шутка Дэвида. Он своего добьётся. Может, поставлю пару фунтов на то, что он пройдёт в финальную тройку. Вот будет неожиданность, а?
   -- Надеюсь, они и дальше будут говорить громко, -- сказал звукооператор. -- Не забывайте, что они там без микрофонов. Вся надежда только на те, что свисают с потолка.
   -- Знаю, но что было делать? Не на голых же, бля, батарейки цеплять. Мешали бы. Кроме того, куда б они прицепили микрофоны?

*

   -- Ладно, короче, давайте, -- сказала Луна. -- Ещё один вопрос на правду. У кого есть вопрос? О, у меня есть. Кто из вас когда-нибудь платил за секс?
   -- Ёбаный в рот, Луна, -- рассмеялся Гэззер. -- Мне приходилось расплачиваться на следующий день после того, как я говорил своей тёлке, шо от меня залетела её сестра, или там подруга, или ещё кто.
   -- Нет, я имею в виду платил деньги за удовольствие. Ну, типа шлюхе.
   Из следующей фразы стало понятно, почему Луна спрашивала.
   -- Ну ладно, хорошо. А кому когда-нибудь платили за секс, потому что мне по-любому платили?
   Это откровение тут же вызвало интерес у остальных.
   -- Я этим не горжусь, не, но просто в конечном итоге мне просто нужны были бабки, короче. Я изучала искусство и социологию в Престонском универе, когда он был ещё политехом, и у меня не хватало на оплату, и я ебала всю ночь стоять за барной стойкой, когда можно заработать те же бабки за двадцать минут, просто лёжа на спине.
   Все были довольны вечером, кроме Салли. Она терпеть не могла Луну с её бесконечным хвастовством и вечной болтовнёй. Ну и что с того, что она была проституткой? Кому какое дело? Кроме того, Салли ей не верила. Она не верила ничему, что говорила Луна, и не собиралась когда-либо верить.
   -- А я снималась в порнухе, -- сказала Келли. -- Сойдёт за платный секс?
   В темноте молчаливый Дэвид напрягся. Куда она клонит?
   -- Ну, зависит от того, занималась ты чем-то перед камерой или нет, -- сказал Гэрри. -- У меня есть один фильм, называется "ЛА-100", и там такое, короче, вы не поверите, но всё реально. Там одна тёлка трахает сто мужиков подряд. Верите? Я сам не верил, пока не увидел. Одного за другим. Заходи, дорогой, раз-раз, спасибо большое, всё клёво, я довольна! Следующий!
   -- Не верю, -- сказала Дервла. -- Невозможно трахнуться сто раз подряд, никак.
   -- Не-не, честно. Там всё было чисто, у них там настоящие арбитры были, с планшетами, и всё такое. Эта тёлка реально отымела сто мужиков. И в конечном итоге я её уважаю.
   -- Ну, вообще-то я в том фильме не занималась сексом, -- призналась Келли. -- Я бы не согласилась. Даже и не думайте, они все такие уроды похабные, эти порноактёры. Вы бы сами не рискнули. Я была всего статисткой, знаете, парой сисек на заднем плане. Мне надо было поцеловать одной девчонке соски, а больше ничего, и мы потом с ней сами прикалывались, но многие реально по полной выступали, поверьте, и это было отвратно: они там трахались, сосали, слюни пускали, вообще. Я поверить не могла, с двух сторон, ты трахаешь, и тебя трахают. Не, ну это вообще было.
   -- Да, полагаю, нелегко держать ритм, -- высказался Джаз. -- По-моему, для такого нужен метроном, иначе все просто завалятся в кучу.
   -- Непонятно, где начало, где конец! -- заорал Гэрри, и все разразились дружным хохотом.
   Кроме Дэвида. Куда она клонит? -- думал он, сжав от напряжения кулаки. Куда она клонит?
   -- Там одного звали Борис Кабакер, он стоял раком и вставлял девушкам спереди, а ему в это время мужики вставляли сзади. Ужас, вообще.
   Дэвид и так обильно потел, но тут он вспотел ещё сильнее, если такое вообще возможно. Неужели она решила во всём признаться? Неужели эта вульгарная невежественная дура выдаст его? Дэвиду хотелось протянуть руки в темноту и закрыть её болтливый рот, пока она не ляпнула лишнего. Ему хотелось заткнуть его, захлопнуть, чтобы она замолкла навсегда.
   Дэвиду было очевидно, что рассказ Келли адресован ему, и это было для него тяжёлым ударом. Он уже почти расслабился после того памятного шёпота в джакуззи. Тогда он был глубоко шокирован, но время шло, она больше не упоминала об их секрете, и Дэвид стал думать, что он, может быть, неправильно расслышал, или что, по крайней мере, она будет молчать.
   А теперь...
   Теперь она дразнила его, нет, издевалась над ним, потому что знала тайну -- тайну, которая могла навсегда разрушить его мечты.
   Ведь для Дэвида в жизни не было ничего важнее актёрства. Единственное, чего он всегда хотел, чего он будет всегда хотеть, -- это стать актёром, причём само собой знаменитым актёром, звездой. Когда-то, когда он только окончил Королевскую академию театрального искусства, ему казалось, что мечта вот-вот сбудется. Он получал награды, достойно начинал, и о его таланте высоко отзывались влиятельные продюсеры. Но продлилось это как-то недолго. За то время, что его одногрупники пробились в Национальный театр, в Королевский шекспировский театр и даже в Голливуд, его собственный блеск заметно потускнел.
   Но Дэвид всем сердцем верил, что у него есть шанс. Он и правда был хорошим актёром, его талант казался слишком большой редкостью, чтобы остаться незамеченным. Более того, Дэвид был красив, невероятно красив. Нужна была только стартовая площадка, и поэтому он пошёл в "Домашний арест". Конечно, он понимал, что этот финальный гамбит смотрится отчаянно, но он был довольно отчаянным человеком. Более того, отчаявшимся.
   После "Домашнего ареста" Дэвид будет известен на телевидении. Он просто не мог поверить, что не попадёт куда-нибудь, -- для начала получит какую-нибудь главную шекспировскую роль в Народном театре Глазго, или, может, в Театре Западного Йоркшира... а потом, если рецензии будут благосклонными, его переведут в Лондон... а потом... потом он снова будет готов к бою!
   И тогда он догонит и перегонит всех своих уродов-одногрупников, которым повезло больше. И снова сможет раскрывать газету на странице, посвящённой искусству, и не ругаться из-за каждого блядского описания очередного урода на десять лет моложе его, который только что произвёл революцию в шекспировских пьесах во время любительской постановки в сарае на окраине Лондона.
   Но этого никогда не произойдёт, если все узнают, что Дэвид Дэлглиш, актёр, артист, человек, который не берётся за работу, недостойную его таланта, -- никто иной, как Борис Кабакер! Оливия Ньютон Хрен! Айвор Йоббер!
   Тогда он будет посмешищем. "Порнозвезда" -- не тот ярлык, от которого легко отделаться, особенно когда речь идёт о порнозвезде подобного толка. О, конечно же, начинать карьеру с Поланского или Кена Расселла вполне приемлемо. Можно безнаказанно обнажить свою молодую задницу для режиссёра с именем; это даже считалось признаком класса Можно пережить юношеские пробы в какой-нибудь лёгкой порноклассике, особенно, если ты девушка. Смелая и откровенная версия "Леди Четтерлей" никому ещё не вредила так же, как и экранизация "Фанни Хилл" без корсетов.
   Но только не "Траходром двенадцать".
   Не "Человек-трах".
   Не... "Пиздопикник".
   Дэвид попытался угадать, где сидит Келли. В горячем, пахучем мраке определить было сложно. Ему пришло в голову, что если бы он мог дотянуться и задушить её, этого никто бы не заметил.
   Это бы заткнуло сучке рот.
   Но затыкать Келли рот не понадобилось, во всяком случае, пока, потому что время в тёмной будке тикало дальше, а она больше не упоминала его тайны. Она просто веселилась, дразнила его. Он вполне заслужил немного понервничать. Тайные знания Келли не значили для неё и тысячной доли того, что значили для Дэвида. Она понятия не имела, что вызывает столько ненависти и эмоциональных страданий, и вскоре разговор перешёл на другую тему.
   Теперь обитатели предались неуклюжему тесному пьянству. Было выпито много спиртного, а ещё больше пролилось, когда пластиковые бутылки переходили в темноте из рук в руки. Алкоголь шипел и испарялся, капая между деревянными досками и попадая на обогревательные элементы. Будка превратилась в некое подобие сауны, только вместо воды для пара использовалось вино и другие напитки.
   Дэвид понемногу начал расслабляться, но не до конца. Ему казалось, что Келли предупредила его, чтобы он вёл себя хорошо и не голосовал за неё. Показала, что держит его будущее в руках и в любой момент может применить своё оружие. Что ж, если так, подумал Дэвид, то она затеяла опасную игру. Он был гордым мужчиной. Он не мог и не собирался мириться с шантажом, особенно со стороны безмозглого ничтожества вроде Келли. Но придётся подождать.
   Обитатели продолжали пьянствовать. Раздавались песни и анекдоты, как приличные, так и не очень, -- некоторые были настолько грязными, что даже Джеральдина не осмелилась их транслировать.
   А настроение постепенно тормозилось. Тормозилось и разогревалось. Жара, алкоголь и полная потерянность в темноте сделали своё дело. Обитатели становились всё ленивее и смелее, и чувство стыда испарялось подобно вину, капающему на обогреватели.
   -- Так, ладно, давайте посмотрим, как хорошо мы знаем друг друга на самом деле, а? -- сказал Джаз заплетающимся языком. -- Мы все перемешались и не вдупляем, что творится, так? Давайте каждый пошарит левой рукой, а когда кого-нибудь нащупаешь, надо определить, кто это, ясно? Но только на ощупь -- никаких базаров, пока не догадаешься.
   Предложение было встречено громкими пьяными возгласами одобрения, хотя Дервла, даже будучи очень пьяной, осталась не совсем уверена, что оно ей нравится. Однако все остальные были в таком восторге от этой идеи, что отказаться было неудобно. Не хотелось, чтобы все проголосовали за неё потому, что она кайфоломщица и ханжа.
   -- Так, -- сказал Джаз. -- Все знают, где я, потому что я много говорил, а я хочу, чтоб меня опознали по хую, а не по голосу, потому что он у меня как у призового коня, так что я щас немного покручусь, чтоб мы все нормально перемешались. Всё, это мои последние слова...
   Под пьяные возгласы, междометия и стоны гладкое упругое потное тело Джаза заскользило в глубь тесной компании обнажённых фигур.

*

   Наблюдатели в контрольном бункере с трудом сдерживали возбуждение. Полупрозрачные стенки потогонной будки вздымались и опускались. Даже в зловещем голубом свете ночных камер легко угадывались различные части тел, которые время от времени прижимались к пластику изнутри. Локти, головы, ягодицы -- сексуальные, возбуждающие ягодицы. Похоже, оргия действительно была вероятна.
   -- Надо было сделать пластик полностью прозрачным, -- сказала обалдевшая Джеральдина. -- Эти жалкие долбоёбы даже и не спорили бы, кроме Святой, блядь, Дервлы, конечно.
   -- Не согласен, -- ответил Фогерти. -- Во-первых, если бы мы так сделали, мы не смогли бы этого показать. Во-вторых, всё равно бы всё запотело, а в-третьих, было бы совсем не так интересно, даже если бы мы и смогли что-то увидеть, потому что весь интерес как раз в анонимности. Мы не знаем, кто есть кто, да и они тоже.
   -- Когда мне понадобится твоё мнение, Боб, я тебя спрошу.

*

   Внутри будки царила полная темнота, а возбуждение обитателей росло. Дервла почувствовала, как Джаз проскользнул по ней. Она ощутила его упругую кожу и прекрасные твёрдые мускулы на своём голом теле.
   "Боже мой, -- подумала она. -- Он не знает, что это я".
   Джаз притворялся змеёй, шипел и извивался. Она ощутила его мускулистый живот, когда он со смехом протиснулся мимо, а потом... потом она ощутила его член, коснувшийся её бёдер, большой и тяжёлый, явно полуэрегированный. Она не удержалась. В темноте она вытянула руку, ладонью вверх, нарочно ловя его.
   А потом осторожно сжала пальцы. В непроглядной анонимности будки было приятно вести себя столь возмутительным образом. Она почувствовала, что потеет ещё больше, когда Джаз на мгновение прекратил извиваться и скользить, позволив заинтересовавшему её предмету затвердеть и вырасти в её руке. В то мгновение Джаз больше не был для Дервлы развесёлым остроумным приколистом, королём клубной моды, которого она знала и который ей всё больше нравился, он был греческим или римским богом, живым воплощением прекрасных произведений искусства, которые она видела ей в Европе во время летнего отпуска. Он был фантастической ночной музой любви.
   Потом она услышала его голос, и, конечно же, это был всего лишь Джаз.
   -- Это ты, Келли, озорная девчонка, ты?
   -- Что? -- раздался голос Келли вблизи от ног Джаза.
   -- А, -- сказал Джаз. -- Значит, не Келли.
   Дервла ахнула и отдёрнула руку, шокированная собственной дерзостью.
   Она сжимала член Джаза! Это ужасно! Просто ужасно. Утром ей придётся смотреть ему за завтраком в лицо! Ей, главной поборнице благопристойности. Леди Недотроге. Самой приличной девочке в группе. А что если он догадался?
   Он догадался.
   Её выдало собственное аханье. Даже среди всеобщего бормотания и хихиканья Джаз уловил этот звук.
   -- Интересно, а кто же тогда, -- сказал он и пропел строчку из популярной песни про ирландские глаза.
   Дервла почувствовала, что краснеет. Что если он расскажет "Подгляделкам"? Что если он пойдёт в исповедальню и расскажет всей стране, как она сжала в темноте его член и держала, пока тот не встал? Здесь её мысли прервались, потому что Гэззер заставил всех расхохотаться.
   -- Пиздец, хорошо, шо с нами Уоггла нет!
   Все завизжали от смеха. Мысль о том, чтобы сидеть в одной тесной будке с Уогглом, была просто ужасной, кошмарной, невыносимо смешной. Сидеть с ним, ощущать его, обонять его!
   Дервла тоже рассмеялась, и внезапно перестала волноваться из-за того, что потрогала Джаза. Более того, теперь она даже гордилась. Она надеялась, что он всё расскажет. Она знала, что остальные обитатели считают её ханжой, и, несомненно, того же мнения придерживалась и публика. Её шансам на победу совсем не повредит дерзкое, смелое, жизнерадостное поведение. Джаз считал её красивой, он достаточно часто в этом признавался, а она действительно была красивой. Почему бы не потрогать его за хер? Ему понравилось, он даже встал. Откровенно говоря, ей тоже понравилось, ещё и как. От такой большой сильной бугристой части мужского тела в своей руке она завелась, как никогда раньше. Когда волны смеха, последовавшие за шуткой Гэззера, начали спадать, Дервла решила высказаться.
   -- Эй, Джаз, -- ликующим тоном выкрикнула она. -- Я только что потрогала тебя за писюн!
   -- Всегда пожалуйста, милая леди, всегда пожалуйста! -- откликнулся Джаз, и все снова залились хохотом.

*

   В проходе для камер единственный дежурный оператор дёрнулся, будто ударенный током.
   Ларри Карлайл снимал вход в будку со стороны гостиной, через дверь в мужскую спальню, которую оставили приоткрытой. Теперь, когда он невольно дёрнулся, объектив камеры повернулся вверх, на мгновение не снимая ничего интереснее потолка. К счастью для Карлайла, в тот момент никто в контрольном бункере не смотрел на съёмки с его камеры, потому что автоматические камеры в самой спальне давали гораздо более интересное изображение тёмной будки. Карлайл быстро восстановил управление камерой, возвращая ей на место.
   Но всё равно ему пришлось постараться, чтобы утихомирить дрожащие руки. Карлайл с трудом сдерживал гнев. Его девочка, стеснительная красавица с той стороны зеркал, девочка, которая так тщательно старалась не показать ничего ему, только что схватила черномазого за хер! Это было возмутительно, отвратительно. Она предала чистоту отношений, которые сложились между ним и ею.

*

   Они визжали, хохотали и вопили. Никто не мог поверить, что Дервла первой решилась на такой откровенно сексуальный поступок. Она вселила смелость в остальных, придав игре истинную остроту.
   Более умные и ушлые обитатели догадались, что неожиданная смелость Дервлы была довольно хитрым трюком для публики. Ничего так не поддерживало интерес аудитории, как неожиданности, особенно сексуальные, и схватив Джаза за член, Дервла несомненно увеличила свой рейтинг. Луна, Дэвид, Хеймиш и Гэрри поняли, что Дервла подняла ставки, и теперь им придётся подыгрывать.
   -- Так что, мы будем играть в игру с определением на ощупь, или как? -- закричал Джаз.
   -- Да! -- раздалось в ответ.
   -- Ладно, тогда начинаем! -- закричал Джаз. -- Все поменяйте места, только молча, ладно? А когда хорошо перемешаетесь, полапайте соседа, и угадайте, кто вам достался.
   Внезапно будка наполнилась визгом, смехом и пьяной похотью; обитатели скользили друг через друга.
   Хеймиш чуть ли не с ума сходил от возбуждения. Вот для чего он пришёл в дом. Как и Луна, он хотел заняться сексом, чтобы потом об этом все знали. Желательно, конечно, с Келли, но, вообще-то, подошла бы любая партнёрша. Он ощутил, как чья-то рука гладит его спину, нежно проводит по мокрому позвоночнику, осторожно спускается к расщелине между ягодицами. Может, это и есть его партнёрша? Может, надо повернуться и заняться любовью с тем, кто его трогает?
   Тут в его ухе раздался шёпот.
   -- Салли? -- Голос принадлежал Дэвиду.
   -- Ты слишком долго в этом доме, приятель, -- прошептал в ответ Хеймиш.
   -- Блядь! -- рявкнул Дэвид, отдёргивая руку, как будто Хеймиш был раскалённой печкой.
   -- Тссс! -- прошептал Джаз где-то рядом.
   Дэвид был недоволен. Из-за своей ошибки он чувствовал себя уязвимым. Интересно, слышала ли Келли. Сомнения снова нахлынули на него. Вдруг она смеётся над ним в темноте? Вдруг она думает, что Борису Кабакеру всё равно, кого случайно облапать? Вдруг она расскажет? Не сдержится и всё расскажет? Дэвиду хотелось покинуть будку, просто взять и убежать. Но одно это могло спровоцировать Келли.
   "Странно, что он так испугался секса, -- скажет она. -- Я думала, такое как раз по его части".
   "Ага, и все знают, по какой именно "части"", -- скажет Гэззер после того, как Келли объяснит, и он станет посмешищем, всенародной шуткой. Дэвид решил, что лучше остаться на месте. Он потянулся за одной из искусно расставленных Джеральдиной пластиковых бутылок с тёплым, крепким спиртным и сделал большой глоток.
   Хеймиш не собирался повторять ошибку Дэвида. Бедро, которое он держал, несомненно принадлежало женщине. Мягкое, гладкое и не слишком твёрдое. Келли? -- подумал он. Может быть, но запросто может оказаться, что это Дервла или даже Луна. Не Салли, как он с удовольствием отметил, и вряд ли Дервла -- бедро было недостаточно маленьким для неё -- но уверенности у него не было. Кто бы это ни был, трогать и сжимать бедро было приятно. Теперь Хеймиш чувствовал себя гораздо лучше. Жест доброй воли со стороны Келли в начале игры полностью успокоил его, и теперь он ощущал себя в безопасности, полным сил и готовым ко всему.
   Он позволил своей руке перебраться на внутреннюю сторону бедра. Плоть казалась горячей и немного клейкой, она почти прилипала к пальцам. Кем бы ни была обладательница этого бедра (а теперь он был уверен, что точно не Дервлой), она была не против его прикосновений. Её вторая нога двигалась, а внутренней стороной второго бедра она тёрлась о руку Хеймиша. Губы Хеймиша нашли в темноте мягкое плечо. Он поцеловал его.
   Теперь Хеймиша ощупывали чьи-то руки. Кто-то гладил ему ягодицы, но он не обращал внимания. Он хотел ту, которую держал в руках.
   Келли уже была очень пьяна. Так же пьяна, как и неделю назад, когда вырубилась. Ей пришлось напиться, чтобы залезть в будку, а она знала, что если не залезет, то проиграет. Теперь, когда она была внутри, и её гладила чья-то рука, она уже не ощущала себя частью собственного тела, ей казалось, будто она парит в воздухе, а гладят и ласкают какую-то другую Келли. Ощущение не было неприятным, лишь немного отстранённым и чужим. Секс всегда вызывал у Келли подобные чувства, возможно потому, что она всегда занималась им пьяная. Ей нравился секс, в этом она была уверена, но ей как-то всегда хотелось, чтобы он нравился больше. Втайне она думала, что недостающим ингредиентом была любовь, и знала, что приходится просто ждать. Такое не запланируешь.
   Рука заметно осмелела, пробираясь всё выше и выше. Келли была вроде бы не против, хотя знала, что скоро остановит его, кем бы он ни оказался. С другой стороны, почему бы не дать ему поиграть? Ведь так надо, правда? Если ты такая классная тёлка, прикольная, свободомыслящая девчонка? Отмазываться некрасиво. В этом всё и дело, так? Гуляешь, так гуляй по полной. Ты ж не кайфоломщица.
   Теперь рука гладила Келли в самом интимном месте. Пора его остановить, отодвинуть руку. Но она не стала. Она отвлеклась. Что-то заворочалось у неё в памяти.
   Хеймиш повёл рукой выше и дотронулся до металлического колечка, скрытого интимными складочками. И тут же понял, кого трогает. Он был заинтригован: его надежды оправдались, это действительно была Келли, которая нравилась ему больше всех, которая выбрала его своим потенциальным партнёром, если бы дело дошло до секса. Что ж, дело дошло до секса. Наконец ему представился шанс.
   Он нашёл её ухо и прошептал в него, при этом легко-легко коснувшись пальцем колечка.
   -- Келли, -- сказал он, широко улыбаясь.
   И в это мгновение, в эту же секунду, оба поняли.
   Келли была уверена, что ни единой душе не рассказывала о своём пирсинге, даже девчонкам. Она намеренно скрывала эту информацию, чтобы использовать её как триумфальное, сексуальное откровение в какой-нибудь момент игры, когда понадобится выделиться.
   Но голос, прозвучавший у неё в ухе, знал. Голос Хеймиша. Хеймиш знал, потому что стоило ему дотронуться до крошечной проволочки, как он догадался, как её зовут. И теперь Келли поняла правду. Этот урод уже трогал её влагалище. Смутные подозрения, которые ворочались в её больной голове тем утром, когда она проснулась в хижине для секса, внезапно превратились в железные факты.
   -- О Боже! -- выдохнула она, испытывая скорее удивление, чем гнев. -- Ты лапал меня, когда я вырубилась. Ты трогал меня пальцем. Ты знал о моём пирсинге.
   Она говорила шёпотом; она всё ещё не могла до конца осознать весь ужас ситуации. Остальные обитатели были заняты своим делом.
   Её никто не слышал. Никто не слышал.
   Как и Келли, Хеймиш осознал -- в то же мгновение, когда сказал это, когда произнёс два слога, выдавших его с головой, "Кел-ли" -- что совершил ужасную, непоправимую ошибку. Но пока секрет оставался секретом. Знали только они; остальные были слишком поглощены собственным смехом, собственной вознёй.
   -- Пожалуйста, -- умоляющим тоном зашептал Хеймиш на ухо Келли. -- Не рассказывай им.
   Но по тому, как она отпрянула от него, он понял, что она расскажет. А как иначе? Зачем ей такое скрывать? Она расскажет остальным или всему миру, и ему придёт конец. Конечно, он всё будет отрицать, у неё нет никаких доказательств, но Келли всем нравилась, ей поверят. Минимум, что его ждёт -- это позор на всю страну, а максимум... обвинение в сексуальном нападении. В проникновении пальцем. Его карьере конец, это уж точно. Врач не мог позволить себе подобного скандала. Какая женщина доверит ему своё тело?
   Он чуть не рассмеялся. Они тут лапают друг друга, как грязные животные, а ему грозит обвинение в сексуальном насилии! Мрачные мысли Хеймиша окрасились яростью. Потаскуха! Мерзкая блядь! Она была совсем не против, пока он её щупал, трогал её пальцем. А теперь она уничтожит его только за то, что он уже делал это раньше.
   Его приступ страха и ярости полностью отражал чувства Келли. Возмущение и отвращение переполняли её. Её тошнило. Этот урод щупал её, когда она была без сознания! Засунул в неё палец. Может, он её изнасиловал? Он мог, запросто. Вряд ли, подсказывал Келли её разгорячённый разум. Если бы он её изнасиловал, она бы точно знала. Или нет? Может, у него очень маленький, может, он был очень осторожен. Она вспомнила чувство, с которым проснулась тогда. Неловкость, внезапное непреодолимое желание нырнуть в бассейн. Неужели он вставил ей? Как теперь узнать?
   -- Пожалуйста, не рассказывай, -- снова прошептал Хеймиш, и вдруг зажал ей рот рукой.
   Теперь Келли пыталась выбраться из будки, проталкиваясь между хохочущими, шарящими телами, стараясь найти выход.
   "Она уходит! -- подумал Хеймиш. -- Что эта сука задумала?"
   Дэвид тоже понял, что к выходу пробирается именно Келли. Келли, женщина, которая, благодаря своим тайным познаниям, держала его судьбу в своих руках... Сука, которая дразнила его. "Куда она собралась? -- подумал он. -- Что эта дура задумала?"
   В душной, потной попытке вырваться Келли протиснулась мимо Дервлы. Дервла знала, что это Келли, потому что слышала её прерывистое дыхание. Дервле она показалась восторженной, почти ликующей. Что её так порадовало? Дервла подумала о послании, которое прочитала сегодня утром на зеркале. "Сука Келли до сих пор номер один".
   Знала ли Келли, что она номер один? Что она выигрывает? Может, она поэтому так радуется? Дервла ощутила прилив раздражения по отношению к протискивающейся мимо девушке. Что в ней такого особенного? Она не особо умная, она лёгкого поведения, сомнительно одевается и всё равно остаётся впереди всех. Уверенность Дервлы в том, что она сможет продержаться дольше Келли, испарилась. Келли выиграет.
   Она получит всю славу, а также полмиллиона фунтов стерлингов. Полмиллиона фунтов, о которых Дервла втайне мечтала с того дня, как её заявление приняли. Полмиллиона фунтов, которые спасли бы её семью... любимых отца с матерью, дорогих сестрёнок от катастрофы.
   Дервле стало интересно, почему это Келли так внезапно решила выйти. Что она задумала?
   Салли сжалась в углу будки, где пряталась с того момента, как вошла, отталкивая все руки и другие конечности, которые вторгались в её пространство. Салли оттолкнула от себя проходящую мимо Келли, подумав про себя: "Девчонка спешит поскорее убраться из будки". И от этой мысли, несмотря на жару, кровь в жилах Салли похолодела. Потому что её настигло и целиком поглотило одно воспоминание. Это было воспоминание о матери в тот единственный раз, когда Салли её видела, когда та сидела за стеклянной перегородкой и говорила через систему двухсторонней связи.
   "Не знаю, почему люди вроде меня делают то, что делают, -- говорила мать Салли, и её голос потрескивал в переговорном устройстве. -- Просто теряешься во тьме, и всё происходит само". Внезапно Салли поняла, что чувствовала её мать. Она тоже потерялась во тьме. Тьма была настоящей.
   Гэззер всегда относился к Келли однозначно. Он хорошо скрывал свои чувства, но когда-нибудь намеревался поквитаться с этой сукой. В доме или не в доме он отплатит ей за то, что она сказала про него и его пацана, прекрасного Рики. Она перед всей страной намекнула, что он эгоистичный нечестный отец, которому всё проебом. Где-то так она и сказала. Что ж, Гэззер ей покажет. Рано или поздно. Или рано.
   Келли протиснулась мимо них и покинула будку. Выйдя наружу, она глотнула более свежего, прохладного воздуха, и, продолжая ощущать в горле комок желчи, ринулась из мужской спальни по направлению к туалету.

*

   Несколько минут спустя Джеральдина и её команда увидели на мониторах, как кто-то возник перед будкой, завернулся в простыню и последовал за Келли в туалет, по дороге захватив нож.
   И убил её.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 23.46
  
   -- О Боже мой! О Господи, пожалуйста, нет!
   Джеральдине было несвойственно просить кого-либо о помощи, тем более Всевышнего, но, конечно, данные обстоятельства были очень необычны. На полу вокруг Келли внезапно возникла быстро растущая лужа.
   -- Фогерти, вы с Прю идёте со мной. Ты тоже! -- рявкнула Джеральдина на одного из техников. -- Остальным оставаться на местах.
   Джеральдина выбежала с коллегами из контрольного бункера и слетела по ступенькам в туннель подо рвом, соединявший производственный комплекс с домом. Из туннеля можно было попасть в проходы для камер, а в проходах имелись выходы в каждую комнату.
   Ларри Карлайл, дежурный оператор, услышал за спиной какой-то шум. Позже он объяснял полиции, что ожидал увидеть сменщика, который пришёл раньше положенного, и как раз собирался повернуться и прикрикнуть на него, чтобы тот не топал, а тут мимо пронеслась Джеральдина, а за ней половина производственной команды.
   -- Через кладовку! -- рявкнула Джеральдина, и секунду спустя они с коллегами уже щурились в ослепительном свете гостиной. Позже все вспоминали, какое странное было чувство, даже несмотря на панику, -- оказаться в доме. Никто из них не бывал в доме с тех пор, как в нём поселились обитатели, и теперь они казались себе учёными, которые внезапно очутились в чашке Петри вместе с изучаемыми микробами.
   Джеральдина глубоко вздохнула и открыла дверь туалета.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 19.20
  
   -- Зачем вы стащили с неё простынь? -- спросил Коулридж. -- Вы ведь знаете, что нельзя трогать место преступления.
   -- А ещё нельзя игнорировать тяжело раненого человека. Я же не знала, что она мертва, правда? Я даже не знала, что произошло преступление, собственно говоря. Я ничего не знала. Кроме того, что кругом всё в крови или в чём-то вроде того. Если действительно попытаться вспомнить, о чём я тогда думала, инспектор, я вам честно скажу, я всё ещё надеялась, что это шутка, что обитатели умудрились как-то отплатить мне за Уоггла.
   Коулридж нажал на воспроизведение. Камеры записали всё в подробностях: группку монтажёров перед туалетом, Джеральдину, которая протянула руку и потянула за простыню. Открывшуюся взорам Келли, всё ещё сидящую на унитазе, наклонившуюся вперёд, едва не упёршись плечами в колени. Большую тёмную лужу, растущую на полу, потоки крови из ран на черепе и шее Келли. Ноги Келли посреди лужи, как розовый островок в красном озере.
   И самое ужасное -- ручку кухонного ножа, торчащую прямо из макушки Келли; лезвие ушло глубоко в голову.
   -- Всё это было так странно, вроде мультяшного убийства, -- сказала Джеральдина. -- Клянусь, с этой рукояткой в голове она смотрелась, как ёбаный Телепузик. На долю секунды я даже подумала, что с нас таки прикалываются.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 23.47
  
   -- Дай мне свою мобилу! -- рявкнула Джеральдина Фогерти пронзительным, но решительным тоном.
   -- Что... Что? -- Боб Фогерти не мог отвести глаз от кошмарной кровавой картины, от ножа. Ножа в черепе.
   -- Дай мне телефон, долбоёб сонный! -- Джеральдина выхватила маленькую "Нокию" из сумки на поясе Фогерти.
   Но она не смогла включить его; у неё слишком дрожали руки. Она посмотрела на автоматическую камеру, которая продолжала бесстрастно записывать происходящее.
   -- Кто-нибудь в аппаратной, позвоните в полицию, блядь!.. Кто-нибудь в Интернете! Хоть раз в своей голимой жизни сделайте что-то полезное! Позвоните в полицию, блядь!
   Так мир узнал об одном из самых загадочных и зрелищных убийств в истории и человеческой памяти: тысячи пользователей Интернета перегрузили коммутаторы службы быстрого реагирования и, не дозвонившись, позвонили в прессу.
   В то же время на месте преступления Джеральдина явно не знала, как быть дальше.
   -- Она... мертва? -- сказала Прю, которая выглядывала из-за плеча Фогерти, пытаясь сдержать рвотные позывы.
   -- Прюденс, -- сказала Джеральдина, -- у неё в башке, блядь, торчит кухонный нож.
   -- Да, но всё равно надо проверить, -- запинаясь, сказала Прю.
   -- Сама, блядь, проверяй, -- сказала Джеральдина.
   Но в этот момент Келли пресекла дальнейшие рассуждения о состоянии своего здоровья, потеряв равновесие и упав на пол. Она повалилась головой вперёд, потому что голова перевесила и потянула за собой тело. В результате она ударилась об пол рукояткой ножа, из-за чего лезвие ушло ещё на пару сантиметров вглубь, будто по нему ударили молотком. Раздался скрипящий звук, от которого Прю и Фогерти одновременно затошнило.
   -- Ах, отлично. Просто заебись, -- сказала Джеральдина. -- Давайте ещё заблюём всё место преступления, а? Полиция будет просто в восторге, на хуй.
   Возможно, именно мысль о том, что о них могут подумать, заставила Джеральдину снова повернуться к камерам.
   -- Эй, в бункере. Рубите связь с Интернетом. Это не цирк уродов.
   Но это, конечно же, был цирк уродов, причём представление только начиналось.
   -- Какого хуя здесь происходит? -- Это был Джаз, появившийся из мужской спальни с простынёй, прилипшей к его накачанному, красивому, потному телу. Простынёй и мускулистой комплекцией Джаз сейчас напоминал греческого бога с Олимпа из фантазий Дервлы. Даже постарайся он специально, он не смог бы выглядеть неуместнее.
   Джаз стоял на пороге комнаты, ошеломлённый ярким светом и невероятным, неожиданным присутствием посторонних в доме, который он неделями делил исключительно с другими обитателям.
   За его спиной появилась Дервла. Она тоже закуталась в простыню, и выглядела так же неуместно рядом с неформально одетыми гостями, столпившимися вокруг трупа. Всё это напоминало нечто среднее между вечеринкой в римском стиле и автокатастрофой.
   Джеральдина поняла, что ситуация грозит выйти из-под контроля. Она не любила таких ситуаций; она полностью вписывалась в затасканный классический стереотип человека, "который любит держать всё под контролем".
   -- Джейсон! Дервла! -- закричала она. -- Быстро убирайтесь назад в спальню!
   -- Что происходит? -- спросила Дервла. К счастью для них с Джазом, в туалет было не заглянуть. Люди, собравшиеся у входа, заслоняли от них страшное зрелище внутри.
   -- Это Подгляделки! -- заорала Джеральдина. -- Произошёл несчастный случай. Все обитатели дома должны оставаться в мужской спальне до получения дальнейших указаний. В спальню! МАРШ!
   Поразительно, но обитатели уже настолько свыклись с ролью заложников, что Джаз с Дервлой беспрекословно подчинились и вернулись в темноту мужской спальни, где остальные тоже выходили из будки, потные, голые и озадаченные.
   -- Что происходит? -- спросил Дэвид.
   -- Не знаю, -- ответила Дервла. -- Мы должны оставаться здесь.
   Потом кто-то в аппаратной самостоятельно решил включить весь свет в доме. Семеро обитателей были ослеплены почти буквально. Они стояли обнажёнными вокруг ненужной теперь будки, щуря глаза, хватая простыни, полотенца -- что угодно, лишь бы прикрыть своё распаренное, потное смущение, краснея ещё больше от воспоминаний о последних двух часах. Они смахивали на четырнадцатилетних детей, которых родители застали за поцелуями.
   -- О Боже, как мы глупо смотримся, -- сказала Дервла.
   В гостиной Джеральдина приняла на себя управление. Позже все соглашались, что стоило ей преодолеть первоначальный шок, как она принялась за дело крайне последовательно.
   Загнав семерых оставшихся обитателей в одну комнату, она велела всем прекратить суетиться и приложить все усилия, чтобы не нарушить место преступления.
   -- Мы пойдём в проход для камер, -- сказала она, -- и там дождёмся полиции.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 6.00
  
   Шесть часов спустя, когда Коулридж покидал место преступления, небо, не по сезону мрачное и дождливое, наконец начало светлеть.
   "Погода как раз для убийства", -- подумал он. Ему казалось, что все его расследования убийств происходили в дождь. Конечно, на самом деле они далеко не всегда происходили в дождь, как и летние каникулы в его детстве не всегда бывали солнечными и жаркими. Тем не менее у Коулриджа всё же имелась расплывчатая теория о том, что атмосферное давление играет некую крошечную роль в действиях убийцы. По своему опыту он знал, что преднамеренные убийства редко совершались на свежем воздухе.
   По другую сторону полицейских заграждений замерцали сотни фотовспышек. Сперва Коулридж не мог понять, кто мог вызвать к себе такой внезапный интерес. Потом понял, что фотографируют его. Коулридж, изо всех сил стараясь выглядеть так, будто не знал, что его снимают, прошёл через серебристую морось и яркие огни к машине.
   Хупер ждал его со стопкой утренних газет в руках.
   -- Везде пишут почти одно и то же, -- сказал он.
   Коулридж мельком взглянул на восемь лиц, вынесенных на первые страницы; одно лицо было чуть в стороне. Он только что познакомился с этими людьми. Со всеми, кроме Келли, разумеется. С ней он не познакомился, если, конечно, не считать знакомством осмотр трупа. Глядя на бедную девушку, скрючившуюся на полу туалета, лежащую в липкой луже собственной свернувшейся и почерневшей крови, Коулридж понял, что очень хочет поймать убийцу. Он не переносил жестокости. Он так и не смог к ней привыкнуть; жестокость пугала его и заставляла пошатнуться в вере. В конце концов, зачем любому нормальному Богу понадобилось бы устраивать такое? Затем, что пути его неисповедимы, конечно же; в этом весь смысл. Ибо он превосходит наше понимание. Он и не должен быть понятным. Всё равно, при такой работе, как у Коулриджа, часто бывало трудно не усомниться.
   Сержант Хупер тоже был не в восторге от увиденной картины, но ему было несвойственно размышлять о том, какую цель может преследовать подобный кошмар во всемогущих замыслах Господа. Вместо этого он прикрылся дурацкой бравадой. Он собирался рассказать женщинам-констеблям, что с ножом в голове Келли напоминала Телепузика. Та же мысль приходила в голову и Джеральдине. К счастью для Хупера, он не решился отпустить подобный комментарий в пределах слышимости Коулриджа. Иначе он не долго продержался бы в команде старины инспектора.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 2.35
  
   Звонок поступил в час пятнадцать, и к половине третьего полицейские уже были на месте преступления, приняв ведение расследования на себя. Но, видимо, самая большая ошибка уже была к тому времени совершена.
   -- Вы разрешили им помыться? -- почти закричал Коулридж.
   -- Они потели в этой будке больше двух часов, сэр, -- умоляющим тоном произнёс полицейский, до сего момента управлявший следствием. -- Я их хорошенько осмотрел перед этим, а одна из моих девушек осмотрела дам.
   -- Вы их просто осмотрели?
   -- Ну, ведь кровь есть кровь, сэр. В смысле, она красная. Я бы заметил. Крови не было. Уверяю вас, мы смотрели очень внимательно. Даже под ногтями, ну, и так далее. Разумеется, у нас осталась главная простыня. На ней есть пара капель.
   -- Да, не сомневаюсь, кровь жертвы. Но к сожалению, опознание жертвы не представляется мне чем-то сложным. Она прилипла к полу в туалете! Мы ищем убийцу, а вы позволили группе голых людей, подозреваемых в совершении нападения с ножом, помыться!
   Спорить, однако, было бессмысленно. Ущерб уже был нанесён. Вообще-то на тот момент Коулридж не очень беспокоился. Убийство было заснято на плёнку, подозреваемые задержаны, все улики находились в замкнутом пространстве. Коулридж полагал, что правда выяснится довольно скоро.
   -- Не фиг тут расследовать, -- как заметил Хупер в машине по дороге к дому.
   -- Что расследовать? -- поинтересовался Коулридж.
   -- Не фиг, сэр. Это значит "почти нечего".
   -- Тогда почему бы вам так и не сказать?
   -- Ну, потому что... Ну, потому что так менее колоритно, сэр.
   -- В речи я предпочитаю колориту ясность, сержант.
   Но Хупер не собирался сдаваться. Не одного Коулриджа разбудили в час ночи.
   -- А как же тогда Шекспир? -- Хупер покопался в памяти, вспоминая школьные экзамены по английской литературе. Он выудил один сонет:
   -- А как же: "Сравню ли с летним днём твои черты? Но ты милей, умеренней и краше". Может, надо было просто сказать: "Ты мне нравишься"?
   -- Шекспир не был полицейским, который приступает к расследованию убийства. Он был поэтом, который использовал язык для восхваления прекрасной женщины.
   -- Вообще-то, сэр, я читал, что это он про мужика написал.
   Коулридж не ответил. Хупер украдкой улыбнулся. Он знал, как позлить старого пердуна.
   А вскоре Коулридж разозлился снова, потому что по прибытии в дом он довольно быстро понял, что следствие будет куда менее простым, чем казалось.
   Женщина-патологоанатом не сообщила ему ничего интересного.
   -- Тут всё проще пареной репы, главный инспектор, -- сказала она. -- Прошлой ночью, в одиннадцать сорок четыре, кто-то ударил эту девушку ножом в горло, после чего сразу же вонзил нож ей в череп, где он и остался. Точное время нападения было зафиксировано видеокамерами, благодаря чему моё присутствие здесь практически лишено смысла.
   -- Но вы подтверждаете, что всё было так, как на записи?
   -- Разумеется. Я бы, наверное, сказала вам, что убийство произошло между одиннадцатью тридцатью и одиннадцатью сорока, но, конечно, я не могу судить так точно, как временные коды. Тут вам немного повезло.
   -- Девушка умерла мгновенно? -- спросил Коулридж.
   -- Да, после второго удара. Первый удар оказался бы не смертельным, если бы её немедленно госпитализировали.
   -- Вы видели запись.
   -- Видела.
   -- У вас есть какие-нибудь замечания?
   -- Боюсь, почти нет. Пожалуй, меня немного удивило то, как быстро натекла лужа крови. Видите ли, у трупа кровь из ран не бьёт, потому что сердце перестаёт её качать. Она только вытекает, и за две минуты натекло уж больно много.
   -- Это имеет значение?
   -- Вряд ли, -- ответила патологоанатом. -- Просто мне стало интересно, вот и всё. Мы все различаемся физиологически. Девушка склонилась вперёд, так что притяжение, должно быть, увеличило скорость потери крови. Думаю, в этом всё дело.
   Коулридж посмотрел на мёртвую девушку, стоящую на коленях на полу перед унитазом. Вот странно, предстать перед всем миром в такой позе после смерти, как молящийся мусульманин. Только она была голой. И само собой, в голове у неё торчал нож.
   -- Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови, -- пробормотал Коулридж себе под нос.
   -- Простите?
   -- "Макбет", -- сказал Коулридж. -- Смерть Дункана. Там тоже было много крови.
   Предыдущим вечером Коулридж взял в постель полное собрание сочинений Шекспира, готовясь к любительскому театральному прослушиванию, которое, как он знал, ему всё равно не пройти.
   -- Ну, вообще когда людей зарезают, крови всегда много, -- буднично заявила патологоанатом. -- В общем, это всё, что у нас пока есть, -- продолжила она. -- Может, мы обнаружим что-нибудь на рукоятке ножа. Убийца обмотал её простынёй, чтобы легче было схватиться, а также, вероятно, чтобы не оставлять отпечатков. Но они все сидели в потогонной будке и обильно потели, так что немного клеточной материи должно было просочиться. В принципе, по ней можно будет опознать убийцу.
   -- То есть ножа никто не касался? -- После инцидента с мытьём, Коулриджа уже ничто не могло удивить.
   -- Нет, но само собой, к нему придётся прикоснуться, чтобы вытащить из головы. Скорее всего придётся также распилить череп. Боюсь, невесёлая будет работёнка.
   -- Да. -- Коулридж склонился над телом, пытаясь как можно дальше заглянуть в туалет, не став в лужу свернувшейся крови. -- Пожалуйста, обхватите меня за талию, сержант. Я не хочу упасть прямо на бедную девушку.
   Хупер подчинился, и Коулридж, будучи таким образом подвешен, внимательно оглядел место преступления. На него смотрела голая задница Келли, а за ней -- унитаз.
   -- Очень чисто, -- заметил он.
   -- Где, сэр? -- удивлённо спросил Хупер.
   -- В унитазе, очень чисто.
   -- А, понятно, а я думал, вы о...
   -- Помолчите, сержант.
   -- Это всё Келли, -- раздался за его спиной голос Джеральдины. -- Дважды в день чистила унитаз. Терпеть не может грязных толчков... -- Она запнулась, вспомнив, что теперь Келли уже мало что волнует. -- В смысле, терпеть их не могла ... Она была очень аккуратной и чистоплотной девушкой.
   Коулридж продолжил исследования.
   -- Хм-м-м, однако, боюсь, не очень-то внимательной. Она пропустила несколько капель на сиденье -- видимо, рвоты. Спасибо, можете тащить меня обратно.
   С помощью Хупера, опираясь руками о стенки, Коулридж вернулся к патологоанатому.
   -- А что насчёт простыни, в которую заворачивался убийца? -- спросил он. -- Которую он отнёс обратно в мужскую спальню?
   -- Тут вам, наверное, больше повезёт. В смысле, весь этот пот не мог не ослабить кожу. Почти наверняка какие-то частицы прилипли к простыне.
   К ним присоединился офицер, который прибыл на место первым.
   -- Мы думаем, что простыня, которой пользовался убийца, -- та же, которую натянул чёрный паренёк, Джейсон, когда потом вышел из комнаты.
   -- Ага, -- задумчиво сказал Коулридж. -- То есть, если бы убийцей оказался Джейсон, у него было бы убедительное объяснение, почему на простыне остались следы его ДНК.
   -- Да, наверное, так и есть.
   -- На проверку в лаборатории уйдёт пару дней, -- сказала патологоанатом. -- Отослать им?
   -- Да, конечно. Мне на неё смотреть незачем, -- ответил Коулридж. -- Я вижу, на двери туалета имеется замок.
   -- Да, -- сказала Джеральдина. -- Единственный в доме. Замок электронный, его можно открыть с обеих сторон, на случай, если кто-то упадёт в обморок или решит покончить с собой, или ещё что-то. Мы можем открыть его и из контрольного бункера.
   -- Но Келли замком не воспользовалась?
   -- Нет. Им никто не пользовался.
   -- Правда?
   -- Ну, наверное, если за тобой даже на толчке наблюдает камера, уединённость как-то теряет смысл. Кроме того, всё равно, если туалет занят, горит лампочка.
   -- Так что убийца мог не бояться, что наткнётся на замок?
   -- Нет, никто не запирался со второго дня.
   Некоторое время Коулридж осматривал дверь и устройство замка.
   -- Я его и поставила только в последний момент, -- сказала Джеральдина. Я подумала, что надо дать им хотя бы иллюзию уединённости. Если б только она им воспользовалась!
   -- Сомневаюсь, что это помогло бы, -- сказал Коулридж. -- Убийца был явно настроен решительно, а крепления тут фанерные. Вышибить дверь было бы довольно просто.
   -- Наверное, -- сказала Джеральдина.
   Коулридж позвал полицейского фотографа, чтобы тот заснял дверь и замок, а потом они с сержантом Хупером повторили путь убийцы из туалета в мужскую спальню.
   -- Полагаю, на полу никаких следов не обнаружится.
   -- Да уж, сэр, -- сказал Хупер. -- Тут восемь человек, и последние четыре недели они на постой ходили по этим плиткам.
   -- На постой?
   Прежде чем ответить, Хупер стиснул зубы.
   -- Это такое выражение, сэр. Оно означает "постоянно, всё время".
   -- Ясно... Очень удобно. Кратко и по существу.
   -- Я согласен, сэр.
   -- Выражение американское, полагаю?
   -- Да, сэр.
   -- Иногда мне интересно, появится ли в нашей стране ещё хоть одно разговорное выражение.
   -- А мне интересно, волнует ли это хоть кого-нибудь кроме вас, сэр.
   Хупер знал, что может вести себя сколь угодно нахально. Коулридж его не слышал; не думал он также и о переменчивости английского жаргона. Просто он таким образом сосредотачивался. Когда Коулридж бился над решением задачи, он превращался в ещё большего зануду, чем обычно. Хупер знал, что впереди его ждут недели и недели мрачного педантизма.
   Порыскав ещё с полчаса и так ничего интересного и не обнаружив, Коулридж решил оставить экспертов заниматься своим делом.
   -- Ну что, идёмте, познакомимся с подозреваемыми?
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 3.40
  
   Обитателей держали в конференц-зале "Подгляделок" на верхнем этаже производственного комплекса по ту сторону рва. Семерых усталых и напуганных молодых людей перевели туда после того, как кратко допросили и позволили им помыться и одеться. Они сидели вместе уже больше часа, и за это время успели целиком и полностью осознать весь ужас случившегося ночью.
   Келли была мертва. Девушка, с которой они жили и дышали одним воздухом последние четыре недели, с которой они вместе развлекались и хохотали всего несколько часов назад, была мертва.
   Это была вторая наиболее шокирующая мысль, с которой им когда-либо приходилось смиряться.
   Самой шокирующей мыслью стал тот самоочевидный факт, что один из них убил её.
   Доходило до них постепенно. Сначала было много слёз и объятий, проявлений удивления, смятения, грусти и солидарности. Они казались себе единственными на свете, кто связан узами, которые не понять посторонним. Всё было так странно и непривычно: четыре недели изоляции и соперничества, потом безумная пьяная кутерьма в будке, неожиданный натиск грубой сексуальной энергии, удививший всех... а потом смерть их товарища и полный дом полицейских. Вот что было чуть ли не самым странным -- обнаружить свой дом, куда никто не мог войти и откуда никто не мог выйти, не считая формальную и сложную процедуру голосования, полным полицейских! Конечно, однажды к ним уже приходили, чтобы арестовать Уоггла, но тогда всё было по-другому. Обитатели всё же оставались в большинстве, хоть как-то контролируя ситуацию. А в этот раз их загнали в мужскую спальню, как в гетто, откуда они умоляли разрешить им помыться.
   Все эти общие и неповторимые переживания вначале сопутствовали возникновению некой групповой ментальности у оставшихся обитателей... Джаза, Гэззера, Дервлы, Луны, Дэвида, Хеймиша и Салли.
   Но когда они вместе сидели за большим столом в конференц-зале "Подгляделок", быстро трезвея, эта солидарность начала испаряться подобно алкоголю в их крови. На её место пришёл страх -- страх и подозрения. Они подозревали друг друга. И боялись, что другие подозревают их.
   Коулридж по очереди встречался с этими людьми, которых ему предстояло так хорошо узнать в недалёком будущем. И с каждой короткой беседой горькая правда становилась всё очевиднее. Либо шестеро из семи действительно ничего не знали, либо они выгораживали друг друга, потому что никто из них не поведал ему ничего, что позволило бы определить, кто же покинул будку, чтобы убить Келли.
   -- Если честно, офицер, -- сказал Коулриджу Джаз, -- я не смог бы сказать вам, где в этой будке был пол, а где потолок, уж не говоря о том, чтобы сказать, кто вышел. Там было абсолютно темно, чувак. Именно абсолютно. В этом же была вся суть. Мы были там уже два часа, и все были такие ужратые, короче, реально...
   -- Откуда вы знаете, что прошло два часа? -- прервал его Коулридж.
   -- Я не знал, потом услышал. Чувак, я б не определил, два часа прошло, две минуты, или два года. Мы были в ауте, в отключке, зомбированы, в полном ахуе по полной программе, и главное, у нас секс попёр! У меня секс попёр! Вы понимаете? Я четыре недели к тёлкам даже не прикасался, а тут у меня секс попёр. Поверь, чувак, мне там было не того, кто вышел, а кто вошёл. Мне и так было хорошо.
   Таким получился общий мотив большинства бесед. Все они были совершенно дезориентированы, без всякого представления о пространстве и времени, что никого не смущало, поскольку всем было хорошо.
   -- Там было пиздец как жарко, инспектор, -- заверила его Луна, -- и темно, а мы нахуярились. Мы, типа, как в пространстве парили, короче.
   -- Вы не заметили, как кто-нибудь выходил?
   -- Может, Келли?
   -- Может?
   -- Ну, я к тому времени вообще не знала, где там выход. В конечном итоге, по-моему, там вообще никто ни хуя не дуплил, если честно. Но я и правда почувствовала, как вдруг какая-то девушка начала двигаться, типа, между нами... и довольно быстро, я аж удивилась, потому что мы все были реально отморожены.
   -- Вы были отморожены? -- Коулридж решил, что не расслышал. Он хотел, чтобы на кассете всё было понятно.
   -- Свидетельница имеет в виду "сбиты с толку", сэр, -- вставил Хупер.
   -- Что бы свидетельница ни имела в виду, сержант, -- резко сказал Коулридж, -- она может иметь это в виду без ваших наводок. Что вы имели в виду, мисс?
   -- Я имела в виду "сбиты с толку".
   -- Спасибо. Продолжайте, пожалуйста.
   -- Ну, по-моему, после того, как девушка вышла, я почувствовала, типа, как бы струю прохладного воздуха. Думаю, наверно, я тогда поняла, что кто-то вышел поссать, типа, но честно говоря, в конечном итоге мне было пофиг. Просто в тот момент я делала кому-то, по-моему, Гэззеру, минет.
   Один за другим обитатели повторяли ту же историю: различная степень половой активности плюс ощущение, что кто-то, скорее всего, девушка, пробрался между ними незадолго до того, как игра столь внезапно оборвалась. Этот момент помнили все, потому что он немного подпортил всеобщий "расслабон".
   "То есть движение было довольно внезапным?" -- спрашивал Коулридж каждого. Все соглашались, вспоминая внезапное ощущение чьих-то конечностей и мягкой тёплой кожи и последовавшую струю прохладного воздуха. В ретроспективе казалось ясным, что это была Келли, кинувшаяся в туалет.
   -- А мог кто-нибудь незаметно выйти за ней следом? -- спрашивал их Коулридж. Да, отвечали они, все были уверены, что в тесной, сдавленной тьме и неразберихе кто-то мог вполне выскользнуть из будки вслед за Келли.
   -- Но сами вы этого не заметили.
   -- Инспектор, -- сказал Гэззер, выражая общую мысль, -- я вообще ничего не замечал.
   Единственным человеком, чьи показания значительно отличались от других, была Салли. Когда она появилась, Коулридж был ошеломлён. Он никогда ещё не видел женщин, чьи руки были сплошь покрыты татуировками, и понимал, что придётся приложить усилия, чтобы не относиться к ней предвзято.
   -- То есть вы не принимали участия в сексуальной деятельности? -- спросил Коулридж.
   -- Нет. Я решила воспользоваться этим упражнением, чтобы улучшить своё понимание других культур, -- сказала Салли. -- Я забилась в угол будки, игнорируя остальных, и сосредоточилась на воссоздании сознания коренной американской воительницы.
   Коулридж не удержался от мысли, что, насколько ему было известно, все коренные американские войны велись мужчинами, но решил промолчать.
   -- Вам не хотелось присоединиться к, э-э, развлечениям? -- спросил он.
   -- Нет, я лесба, а остальные женщины в будке натуралки, или, по крайней мере, считают себя таковыми. Кроме того, мне нужно было сосредоточиться на кое-чём поважнее, понимаете. Мне нужно было сосредоточиться.
   -- Почему?
   -- Я не люблю тёмных замкнутых пространств. Я не люблю попадать во тьму.
   -- Правда? А у вас что, большой опыт по этой части?
   -- Нет, в жизни нет. Но мысленно я себе это всё время представляю.
   Коулридж отметил, что сигарета в руке Салли дрожит. Струйка дыма, поднимавшаяся над ней, была неровной. Как лезвие крупной пилы.
   -- А почему вы представляете себе тьму?
   -- Чтобы испытать себя. Чтобы посмотреть, что со мной будет.
   -- То есть будучи закрытой в настоящей темноте, вы решили воспользоваться этим, чтобы испытать свою психику.
   -- Да, именно так.
   -- Вы прошли испытание?
   -- Не знаю. Я не помню, что произошло в будке. Я отморозилась и мысленно отправилась куда-то в другое место.
   И как Коулридж ни старался, больше он от Салли ничего не добился.
   -- Я от вас ничего не скрываю, -- возразила она, -- клянусь, мне очень нравилась Келли. Я бы вам рассказала, если бы что-то знала, но я вообще ничего не помню. Я даже не помню, как я там была.
   -- Спасибо, пока всё, -- сказал Коулридж.
   На пороге Салли остановилась.
   -- Да, вот ещё что. Всё, что говорит Луна, -- ложь, понятно? Она не ведает слова "правда", хоть ты ей нож на голове теши. -- С этими словами Салли покинула комнату.
   -- Как вы думаете, она намекала, что убийство совершила Луна? -- сказал Хупер.
   -- Понятия не имею, -- ответил Коулридж.
   И Дэвид, и Хеймиш произвели на Коулриджа впечатление людей уклончивых. Их показания не отличались от показаний Гэрри, Джейсона и Луны, но они были менее откровенными, более сдержанными.
   -- Я не могу сказать, где именно находилась Келли в будке, -- сказал Хеймиш. -- Я точно лапал одну из девушек, но, честно говоря, не могу сказать, кого именно.
   Что-то в его манере говорить показалось Коулриджу неприятным. Позже, когда они обсуждали разговор с Хупером, сержант признался, что испытал аналогичное чувство. Оба они допросили на своём веку достаточно лжецов, чтобы распознать соответствующие признаки. Защитные жесты, скрещенные руки и расправленные плечи, тело, вжатое в спинку стула, будто готовое отражать нападение с любой стороны. Они решили, что, скорее всего, Хеймиш лгал, но по-крупному или по мелочам, оставалось неясным.
   -- Тут написано, что вы врач, -- сказал Коулридж.
   -- Так и есть, -- сказал Хеймиш.
   -- Я почему-то думал, что врач определил бы с большей точностью. В конце концов, в темноте было всего четыре женщины. Вы уже месяц были с ними знакомы. Вы всерьёз утверждаете, что трогали одну из них и при этом понятия не имели, которую?
   -- Я был очень пьян.
   -- Хм-м-м, -- сказал Коулридж после долгой паузы. -- Вот вам и врачи с чувствительными руками.
   Коулридж догадался бы, что Дэвид -- актёр, и без помощи досье "Подгляделок". Его выражение скорби было в чём-то наигранным; это не обязательно значило, что ему не жаль Келли, но он явно отдавал себе отчёт в том, как смотрится со стороны. Паузы в его речи были слишком длинны, по-мужски откровенный взгляд в глаза был слишком откровенен и слишком мужской. За время беседы он выкурил несколько сигарет, но поскольку он не затягивался, Коулридж решил, что сигареты были попросту декорацией. Он сжимал их большим и указательным пальцем, прикрывая ладонью горящий конец, направленный вниз. Не очень удобный способ держать сигарету, отметил Коулридж, но зато хорошо передающий ощущение душевных мук. Когда Дэвид не смотрел Коулриджу в глаза с серьёзным видом, он напряжённо разглядывал кончик сигареты.
   -- Я любил Келли. Мы были приятелями, -- сказал он. -- У неё была такая свободная и открытая душа. Жаль, что я не узнал её получше. Но я точно не заметил её в будке. Честно говоря, Дервла больше в моём вкусе, если уж выбирать, но я был слишком пьян и дезориентирован, чтобы кем-либо интересоваться.
   Их показания были такими размытыми, такими неточными. Коулридж мысленно проклял этих напуганных, сбитых с толку молодых людей. Во всяком случае, шестерых из них. Убийца вызывал у него лишь невольное уважение. Шесть человек присутствовало при том, когда он ушёл и вернулся, но все они были слишком пьяны и поглощены похотью, чтобы заметить это.
   Только Дервла, с которой он беседовал в последнюю очередь, помнила всё довольно чётко. Разумеется, это было первое знакомство Коулриджа с Дервлой, но она ему сразу понравилась. Она казалась самой уравновешенной из всех, умной и одновременно честной и открытой. Он невольно задумался, какое безумие толкнуло такую приличную, здравомыслящую девушку на участие в столь откровенно идиотском мероприятии, как "Домашний арест". Коулридж не мог этого понять, хотя он многого не понимал в последнее время.
   Похоже, одна Дервла сносно запомнила своё местонахождение в будке в те последние несколько минут. Она вспомнила, что когда взволнованная девушка поспешно выбежала, сама она была, должно быть, недалеко от выхода, потому что точно ощутила струю прохладного воздуха. Также она была вполне уверена, что фигура, протиснувшаяся мимо неё и покинувшая будку, была Келли.
   -- Я почувствовала её груди на своих ногах, и они были большими, но недостаточно большими для Салли, -- сказала она, краснея при мысли о картине, которая, должно быть, возникла в головах у следователей.
   -- Ещё что-нибудь заметили? -- спросил Коулридж.
   -- Да, её прямо трясло от волнения, -- сказала Дервла. -- Я точно ощутила какое-то напряжение, чуть ли не панику.
   -- То есть она была расстроена? -- спросил Коулридж.
   -- Я пытаюсь вспомнить, что тогда подумала, -- сказала Дервла. -- Да, наверное, она была расстроена.
   -- Но вы не знаете, чем.
   -- Ну, в этой будке происходило достаточно странностей, инспектор, таких, что и с утра вспомнить стыдно, не то что рассказать офицерам полиции.
   -- Странностей? -- переспросил Коулридж. -- Пожалуйста, поподробней.
   -- Не вижу, какое это имеет значение.
   -- Мы расследуем убийство, мисс, и не вам решать, что имеет значение, а что нет.
   -- Ну что ж, ладно. Не знаю, что делала Келли перед тем, как вырваться, но я знаю, что она весь вечер была в приподнятом настроении. Как и все мы. Лично я зашла довольно далеко с Джейсоном, по крайней мере, по-моему, это был Джейсон. Надеюсь, что это был Джейсон. -- Она опустила взгляд и уставилась на вращающиеся колёсики магнитофона. Она покраснела.
   -- Продолжайте, -- сказал Коулридж.
   -- Ну, после того, как Келли протиснулась мимо и вышла, мы с Джазом... продолжили свои, э-э... обжимки.
   Краем глаза Коулридж заметил, как Хупер улыбается её выбору слов, и обжёг его испепеляющим взглядом. С его точки зрения, в обсуждении обстоятельств, которые привели к убийству девушки, решительно не было ничего смешного.
   -- Вот и всё, в общем-то, -- сказала Дервла. -- Вскоре после этого мы услышали шум, и Джаз пошёл посмотреть, что происходит и кто проник в дом. Помню, я тогда испытала облегчение от того, что нас прервали. У меня появилась возможность собраться с мыслями и осознать, что я делаю, насколько я позволила себе увлечься. Я была рада, что произошло нечто, прервавшее вечеринку.
   Дервла запнулась, поняв, как ужасно это звучит.
   -- Разумеется, я почувствовала себя совсем иначе, когда поняла, что на самом деле случилось.
   -- Разумеется. А вы не знаете, что могло расстроить Келли?
   -- Нет, не знаю, но думаю, кто-то, должно быть, зашёл слишком далеко в своих притязаниях, если вы меня понимаете. Мне всегда казалось, что Келли нравилось дразнить мальчишек, но внутри она была, как сказала бы моя мама, "приличной девушкой". Не думаю, что она зашла бы слишком далеко в этой будке.
   -- Правда?
   -- Да. Хеймиш как-то пошёл с ней в избушку траха, но не думаю, что он чего-нибудь добился... Хотя я не хочу ничего такого сказать о Хеймише, поймите меня правильно.
   -- Вы заметили, что кто-то последовал за Келли прошлой ночью?
   -- Нет, не заметила.
   -- Вы сами сказали, что находились недалеко от входа. Вы уверены, что ничего не заметили?
   -- Как я уже сказала, я была занята. Происходящее немного вскружило мне голову.
   Позже Коулридж размышлял над выбранными Дервлой словами: "обжимки", "вскружило голову", как будто она описывала невинные заигрывания на сельских танцах, а не оргию.
   После того, как Дервла закончила беседу и вернулась в конференц-зал, Коулридж с Хупером некоторое время обсуждали её показания.
   -- Очень удивительно, что она не почувствовала, как второй человек выходил из будки, -- сказал Хупер.
   -- Да, -- ответил Коулридж. -- Разве что...
   Хупер закончил за него.
   -- Разве что вышла она сама.

Один победитель

  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 19.30
  
   Дверь за Дэвидом закрылась. Он поднял гитару с оранжевой кушетки и принялся наигрывать скорбную мелодию. Он вошёл последним. Все они вернулись домой.
   В глубине души никто из них не сомневался, что игра продолжится. Уже когда их развозили из дома в отдельных полицейских машинах ранним утром после убийства, им удалось составить некоторое представление о том, насколько они теперь стали интересны. Труп ещё не остыл, а весь мир уже знал об убийстве, и толпы людей стекались к дому.
   К тому времени, как они покинули полицейский участок (никому из них не предъявили обвинений), их ожидала тысяча репортёров.
   Тысяча репортёров. Во время недавней поездки в Британию президент США удостоился внимания лишь двухсот пятидесяти.
   А стоило "Подгляделкам" объявить, что оставшиеся семеро участников намереваются продолжить игру, как СМИ и публика буквально сошли с ума от восторга. Потому что речь шла уже не просто о семи участниках телевизионного шоу, как продолжала публично утверждать Джеральдина, а о семи подозреваемых в убийстве. Единственных семи подозреваемых.
   Целые сутки вся страна говорила только об этом. Епископы и официальные лица сетовали, что решение продолжить шоу свидетельствует о падении моральных стандартов. Политики-оппортунисты приветствовали его как показатель открытого и толерантного общества, которое "не смущается своих проблем". Премьер-министра попросили прокомментировать это событие во время Парламентских запросов, и он убедительно пообещал "прислушиваться к народу", постараться, насколько возможно, "ощутить всеобщее горе" и доложить парламенту, как только он что-то ощутит.
   Многие удивлялись, что семеро участников могли законно вернуться в дом; но, конечно же, никто не имел права помешать им. Несмотря на тот очевидный факт, что один из них убил Келли, полиция обнаружила недостаточно улик, чтобы кого-либо задержать. Пока они были вольны делать, что хотят, а как вскоре выяснилось, им хотелось вернуться в дом.
   Некоторые озабоченные граждане пытались принять закон, который запретил бы людям зарабатывать на эксплуатации их преступлений средствами массовой информации. Но разве кто-то зарабатывал? Обитатели дома не получали никаких денег. А само преступление? Шестеро из обитателей его не совершали, а личность убийцы оставалась тайной. Когда она будет раскрыта, можно будет, конечно, предотвратить появление этого человека на телевидении, но до тех пор никто не смел ограничивать действия участников.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 18.50
  
   -- А хули, давайте останемся.
   Гэрри высказался первым. Он был мужиком, причём крутым, и не побрезговал бы воспользоваться туалетом, в котором кого-то зарезали.
   -- Я сто раз видел параши, где была кровь на полу, -- сказал он, думая, что это хорошо прозвучит по телику, и вдруг вспомнил, что находится не в доме и за ним впервые за месяц не наблюдают видеокамеры. -- Так шо, хули, играть так играть.
   Джеральдине удалось забрать всех семерых уставших, сбитых с толку обитателей, когда они покидали полицейский участок, и затолкать их в ожидавший микроавтобус. Сделать это было нелегко: предложения денег посыпались со всех сторон, как только открылась дверь участка. Любой из оставшихся обитателей мог бы прямо на месте получить сотню тысяч за эксклюзивное интервью. К счастью, Джеральдина привезла с собой мегафон и не постеснялась им воспользоваться.
   -- Вам будет выгоднее торговаться всем вместе, -- прокричала она, -- так что марш в автобус!
   Наконец, с помощью десяти здоровенных охранников, которых Джеральдина привела с собой, ей удалось затолкать своих драгоценных подопечных в машину, где они сидели смирно, как послушные дети, пока полиция расчищала им дорогу. Снаружи щёлкали и жужжали сотни камер, в стёкла стучали микрофоны; репортёры выкрикивали вопросы, сливавшиеся в сплошную какофонию.
   "Как вы думаете, кто это сделал?" "Что вы чувствуете?" "Может быть, она сама заслужила?" "Это связано с сексом?"
   Даже в автобусе Джеральдине пришлось прибегнуть к мегафону, чтобы привлечь к себе внимание. Она знала, чего хочет от обитателей, и сразу перешла к делу.
   -- Слушайте меня! -- закричала она.
   Семеро контуженых участников уставились на неё.
   -- Я знаю, вам всем жаль Келли, но давайте будем практичны. Посмотрите, что творится снаружи! Тут все журналисты мира, и ради чего? Не ради Келли, её уже нет, а ради вас, вот как. Так что задумайтесь на минутку.
   Пока они задумывались, микроавтобус осторожно двинулся сквозь ревущую толпу журналистов.
   -- Зачем вы вообще полезли в это шоу? -- продолжала Джеральдина. -- Зачем вы написали "Подгляделкам"?
   Они смутились: в начале называлось столько причин. "Чтобы расширить свой кругозор..." "Чтобы исследовать разные аспекты своей личности..." "Чтобы открыть новые перспективы и испытать новые чувства..." "Чтобы поставить перед собой цель и стать примером для подражания".
   Все они знали негласные правила, знали, что надо говорить. На новом языке благочестивых самооправданий. Всё это была, конечно, полная чушь, что было хорошо известно и Джеральдине. Она знала, почему они решили участвовать в шоу, и никакая претенциозная болтовня в современном духе не могла скрыть от неё правды. Они хотели прославиться, и поэтому Джеральдина была уверена, что все они вернутся в дом.
   Автобус, наконец, вырвался из столпотворения, и фотографы кинулись в погоню на мотоциклах, лавируя в потоке машин, не заботясь о собственной безопасности и безопасности других, опьянённые охотничьим азартом.
   -- Итак, -- рявкнула Джеральдина, -- давайте пока не будем думать о том, кто уб... как умерла бедняжка Келли и рассмотрим возможности, которые её гибель открыла перед вами. Я говорю о славе без границ, превосходящей ваши самые смелые мечты. Шоу будет транслироваться по всему миру, тут сомнений нет. К тому времени, как вы покинете дом, вас будут знать в лицо в каждом городе, селе и доме на земле. Подумайте. Если вы сейчас разойдётесь, шумиха закончится через неделю, вы заработаете пару фунтов на интервью про Келли, и всё. Но если вы останетесь вместе! Если вы вместе вернётесь в дом! Про вас будут говорить и говорить во всём мире.
   -- То есть люди будут смотреть передачу, чтобы вычислить, кто из нас убил Келли? -- спросила Дервла.
   -- Ну, это конечно, -- признала Джеральдина. -- Но полиция и так пытается вычислить убийцу, так почему бы не воспользоваться этим? Кроме того, всё гораздо сложнее: тут и психологический аспект ваших взаимоотношений, тут и ваше отношение к трагедии. Поверьте, у нас будет телеуспех, который прогремит на столетия.
   Джеральдина видела, что они всё ещё не могут смириться с кошмарной и неожиданной переменой обстоятельств.
   Салли заговорила тихим и печальным голосом, которого никто от неё раньше не слышал.
   -- По-моему, было бы хорошо ненадолго вернуться домой.
   -- Именно! -- воскликнула Джеральдина. -- Я об этом и говорю.
   -- Нет, я имела в виду свой настоящий дом.
   -- А, понятно... Ну его на хуй. Теперь ваш настоящий дом в передаче.
   Собственная жизнь Джеральдины была настолько тесно связана с работой, что она просто не понимала, как кто-то может променять участие в крутейшем телешоу мира на тосты с джемом и разговоры с мамой.
   -- Хорошо, давайте посмотрим на дело по-другому, -- сказала Джеральдина, которой теперь удалось принять более тихий, примирительный тон, потому что ревущие толпы остались позади. -- Если один из вас убил её, значит, шестеро не убивали, так? Эти шестеро могут исчезнуть, потому что какой-то жестокий психопат разрушил их шансы, а могут остаться и постоять за себя. Не забывайте: вы имеете право идти по пути самосовершенствования, имеете право быть звёздами. Потому что в конечном итоге все вы сильные, замечательные, независимые люди, так давайте же! Продолжайте в том же духе, ведь вы офигенные, честное слово. Я это на полном серьёзе говорю.
   Но они всё ещё колебались.
   Вернуться в этот дом...
   Спать на этих кроватях...
   Ходить в туалет. В туалет, где всего несколько часов назад...
   Когда попытки умиротворить обитателей не сработали, Джеральдина выложила свой главный козырь: правду.
   -- Хорошо, тогда давайте начистоту, ладно? Ещё вчера вы были участниками голимого неоригинального клонированного шоу, которое все видели уже тысячу раз. Вы все видели такие шоу и прекрасно знаете, что участники всегда смотрятся на экране наглыми эгоистичными придурками. Думаете, вы выглядели иначе? Ошибаетесь. Если хотите, я покажу вам записи. Чёрт, да публика предпочла вам Уоггла. Звёзды? Ебать. Максимум, чем вы были, так это мелкими одноразовыми знаменитостями. Такова правда. Говорю вам ради вашего же блага.
   -- Постойте-ка... -- начал было возражать Дэвид.
   -- Заткни ебало, Дэвид, это мой, блядь, автобус и говорить тут буду я.
   Дэвид заткнулся.
   -- Но теперь, -- продолжала Джеральдина, -- вы можете всё изменить. Если у вас хватит смелости, вы получите шанс поучаствовать в величайшем телевизионном эксперименте всех времён и народов! Детектив в прямом эфире! Ежедневная детективная передача с настоящей живой жертвой...-- Тут она поняла, что сморозила глупость, и поправилась: -- Ну ладно, хорошо, с настоящей мёртвой жертвой, если угодно. Главное то, что это будет величайшее шоу в истории, а вы будете его звёздами! Келли дала вам шанс осуществить её собственную мечту -- стать звездой! Слышите? Стать по-настоящему, всерьёз известными -- и единственное, что от вас требуется, это продолжать играть в игру.
   Джеральдина посмотрела на их лица. Она явно победила в споре. Понадобилось совсем немного времени.
   Совместными усилиями они быстро состряпали пресс-релиз, который передали в окно автобуса по дороге к дому. "Мы, семеро оставшихся участников "Домашнего ареста-3", решили продолжить наш социологический эксперимент как дань уважения Келли и её мечтам. Мы были знакомы с Келли и знаем, что она любила это шоу. Оно было её частью, и она отдала за него жизнь. Нам кажется, что отказаться от передачи и уничтожить всё, ради чего она работала, будет оскорблением памяти прекрасной сильной женщины и человека, которого мы очень-очень любили. "Домашний арест" продолжается, потому что так хотела бы Келли. Мы делаем это ради неё. Вперёд!"
   -- Пиздец красиво вышло, ваще, -- сказала Луна.
   Потом Салли расплакалась, и через секунду плакали все. Кроме Дервлы. Дервла думала о другом.
   -- Только вот ещё что, -- сказала она, когда автобус начал протискиваться сквозь толпы, собравшиеся вокруг комплекса "Подгляделок".
   -- Да, что? -- резко сказала Джеральдина. Достигнув согласия, ей не хотелось больше спорить, и особенно, блядь, с принцессочкой Дервлочкой.
   -- Допустим, убийца нанесёт новый удар?
   Джеральдина на мгновение задумалась.
   -- Ну, этого ведь не случится, правда? В смысле, ну, вы ведь будете начеку, а мы больше не будем придумывать ничего в духе потогонной будки. Само собой, любые анонимные мероприятия и групповые задания отменяются. Никаких тесных сборищ, всё в открытую. Вообще-то, тут нечему радоваться. Представьте себе, если бы такое действительно могло бы случиться снова. Оставшиеся стали бы просто невъебенно известными.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 20.00
  
   Они находились в доме уже полчаса, но никто не произнёс ни слова. Некоторые лежали на кроватях, некоторые сидели на кушетках. В туалет никто не ходил.
   -- Говорит Хлоя, -- раздался голос из скрытых динамиков. -- Чтобы сохранить целостность игровой структуры, мы решили рассматривать отсутствие Келли как выселение из дома. Поэтому на этой неделе выселения не будет. Принимая во внимание долгий и утомительный день, который вам пришлось пережить, мы приготовили вам угощение. Загляните в кладовую.
   Джаз отправился за едой.
   -- Китайская, -- сказал он, возвращаясь с бумажными пакетами.
   И до конца трапезы никто больше не вымолвил ни слова.
   Наконец Дэвид прервал молчание.
   -- Значит, кто-то из нас убил Келли?
   -- Да, блядь, похоже на то, -- ответила Луна.
   Снова повисла тишина.

*

   В контрольном бункере тоже стояла тишина, лишь тикали часы.
   Поздно ночью инспектор Коулридж проскользнул в аппаратную и сел рядом с Джеральдиной. Он хотел своими глазами посмотреть, как делается шоу. Когда он заговорил, Джеральдина подпрыгнула от неожиданности.
   -- Знаете, если бы я мог помешать вам продолжать передачу, я бы не задумываясь это сделал.
   -- Не понимаю, зачем бы вам, -- ответила Джеральдина. -- Вам ведь нечасто удаётся понаблюдать за подозреваемыми подобным образом? Обычно, если обвинения не предъявлены, они скрываются, заметают следы и прячут подальше свои секреты. А если у этих есть какие-то секреты, то им придётся скрывать их очень тщательно.
   -- Я хотел бы помешать вам из моральных соображений. Вся страна смотрит вашу передачу, потому что один из участников -- убийца.
   -- Не только поэтому, инспектор, хотя это само по себе достаточно телеуспешно, -- ответила Джеральдина с ликованием в голосе. -- Они смотрят ещё и потому, что всегда есть вероятность второго убийства.
   -- Это приходило мне в голову.
   -- Могу заверить вас, это приходило в голову и нашей компашке знаменитостей. Разве не прекрасно?
   -- Убийство -- не развлечение.
   -- Разве? -- спросила Джеральдина. -- Ну хорошо. Если бы вам не пришлось смотреть передачу из-за расследования, вы бы стали её смотреть? Признайтесь, честно, вы бы стали, а?
   -- Нет, не стал бы.
   -- Ну, тогда вы ещё скучнее, чем я думала.
   Воцарилось молчание; они наблюдали за тем, как обитатели убирают со стола.
   -- Зачем они это делают, как вы думаете? -- спросил Коулридж.
   -- А как по-вашему? Чтобы прославиться.
   -- Ах да, разумеется, -- сказал Коулридж. -- Слава.
   Слава, подумал он, священный грааль светской эпохи. Жестокое и требовательное божество, заменившее Бога. Одна-единственная цель в жизни. Коулриджу казалось, что теперь ничего не имеет значения, кроме славы. Она стала величайшим умопомешательством, средоточием мыслей всей страны, занимавшим девяносто процентов любой газеты и сто процентов любого журнала. Не вера, а слава.
   -- Слава, -- снова пробормотал он. -- Надеюсь, она им понравится.
   -- Не понравится, -- ответила Джеральдина.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 18.00
  
   Коулридж сидел в большем из двух залов деревенского молодёжного центра, ожидая своей очереди вместе с другими претендентами. Он был измотан двумя бессонными ночами, проведенными за расследованием настоящего "убийства из убийств".
   Теперь он погрузился в мир вымысла, но великая речь, которая начиналась со слов "Бесчисленные завтра, завтра, завтра..." никак не желала вспоминаться.
   Он пытался сосредоточиться, но все расспрашивали его про убийство под "Домашним арестом". Конечно, их можно было понять -- произошедшее было главной новостью, и все знали, что Коулридж работает в полиции. Он ни за что на свете не признался бы в том, что напрямую связан с расследованием. "Полагаю, мои коллеги сделают всё, что в их силах", -- сказал он, пытаясь представить себя в роли скверного актёра, которому предстоит целый час промучаться на сцене.
   К огромному облегчению Коулриджа, его фотографии не было в дневных выпусках новостей, и он полагал, что в утренних газетах её тоже не будет. Он был слишком непохож на "крутого мента", чтобы попасть в новости. Когда газеты всё же напечатали фотографию, то предпочли Патрицию, поскольку больше всего на свете любили миловидных девушек-полицейских.
   Наконец настал черёд Коулриджа, и он был вызван в маленькую комнату, чтобы продемонстрировать своё мастерство под пытливыми взглядами Глина и Вэл. Он выложился по полной, даже умудрившись пустить слезу, когда дошёл до "истлевай, огарок". Ничто так не напоминало о том, что жизнь -- лишь "ускользающая тень", как убийство молодой девушки.
   Когда Коулридж закончил, он остался вполне доволен собой.
   Похоже, Глин был согласен с ним.
   -- Это было прелестно. Совершенно прелестно и очень трогательно. Вы очень глубоко мыслите.
   Надежды Коулриджа воспарили, но лишь на мгновение.
   -- Я всегда считал, что ключевая роль в последнем акте -- Макдуф, -- сказал Глин. -- Это маленькая роль, но для неё нужен большой актёр. Вам не хотелось бы сыграть её?
   Тщательно скрывая своё разочарование, Коулридж сказал, что будет счастлив сыграть Макдуфа.
   -- А раз у вас так мало текста, -- прощебетала Вэл, -- то можно вас записать на покраску декораций и развоз зрителей по домам?
  
  
  
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 21.30
  
   Двадцать восьмой выпуск "Домашнего ареста" вышел девяностоминутным спецвыпуском на следующий вечер после убийства. Вообще-то, выпуск должна был быть двадцать девятым, но предыдущим вечером передачу не показывали -- отчасти как дань уважения, отчасти из-за того, что обитатели дома провели весь день в полицейском участке.
   Все, кроме одного, лежащего в морге.
   В спецвыпуске были показаны события, предшествовавшие убийству, и само убийство. Сам десятисекундный момент, когда простыня поднялась и опустилась, был мастерски вырезан, что оказалось излишней предосторожностью, поскольку убийство и так постоянно транслировалось в новостях. Чтобы не нарушать хронологии, в спецвыпуске также показали, как обитатели возвращаются в дом. В целом, выпуск сочли колоссальным телеуспехом. Сразу после трансляции, чтобы избавить себя от ответственности и критики, телекомпания в прямом эфире запустила ток-шоу, где обсуждалось, насколько этичным было решение продолжать шоу. В дискуссии принимала участие Джеральдина Хеннесси, а также различные представители элиты.
   -- Боюсь, то, что мы сейчас видели, было печально неизбежным, -- сказал знаменитый поэт и телеведущий. Знаменитый, как позже радушно заметила ему Джеральдина, в основном своими появлениями в ток-шоу.
   -- Так называемое реальное телевидение, -- изрекал знаменитый телеведущий, -- возвращает нас к гладиаторским аренам Древнего Рима. Здесь мы наблюдаем конфликт -- конфликт между загнанными, отчаянными антагонистами, которые сражаются за внимание ревущей толпы. Как некогда плебеи, мы поднимаем и опускаем большой палец, приветствуя победителя и порицая покорённого. Единственное отличие -- это то, что сегодня мы пользуемся телефонным голосованием.
   Джеральдина поёрзала на месте. Она ненавидела так называемых интеллектуалов, которые кормились за счёт поп-культуры, при этом надменно порицая её.
   -- Лично я, -- продолжал знаменитый телеведущий, -- поражаюсь, что прошло так много времени, прежде чем убийство стало тактическим приёмом в подобном развлечении.
   -- Да, но можно ли оправдать его трансляцию? -- встрял теневой министр внутренних дел, недовольный тем, что дискуссия уже больше двух минут идёт без его участия. -- Я считаю, что никоим образом. Мы должны спросить себя: в какой стране мы хотели бы жить?
   -- И я с радостью согласился бы, -- сказал знаменитый поэт, -- но хватит ли у вас смелости противостоять толпе? Публика должна получать хлеб и зрелища.
   Джеральдина с трудом подавила в себе желание разразиться тирадой из трёх слов и взяла себя в руки. В конце концов, раз уж она пришла на передачу - надо вести себя разумно. В такой переломный карьерный момент ей меньше всего хотелось, чтобы её заставили покинуть студию.
   -- Послушайте, -- сказала она. -- То, что произошло, нравится мне не больше вашего.
   -- Неужели? -- фыркнул поэт.
   -- Но дело в том, что если мы не запустим передачу в эфир, это сделает какой-нибудь отстойный канал. Как только обитатели решили продолжать игру, у нас не осталось выбора. Если бы мы отказались, какой-нибудь рекламный агент тут же запаковал бы их и продал тому, кто предложил бы наивысшую цену. Кабельному или спутниковому каналу, скорее всего. Такая программа наконец выдвинула бы их на передний план.
   -- Вы могли бы отказать им в использовании дома, -- прервал её знаменитый ведущий передачи.
   -- В Европе полно таких домов, и в данное время они пустуют, -- сказала Джеральдина. -- По-моему, я где-то в Интернете видела объявление о продаже первого, голландского -- с камерами и всем прочим. Он бы идеально подошёл. Кроме того, дело просто-напросто в том, что обитателей можно запереть в сарае, и всё равно все будут смотреть.
   -- Потому что один из них -- убийца, -- сказал теневой министр. -- Вы завлекаете публику кровью и насилием. Но давайте не будем забывать, миз Хеннесси, что в доме умерла девушка.
   -- Никто об этом не забывает, Гэвин, просто не все пытаются заработать на этом политический капитал, -- сказала Джеральдина. -- По большому счёту, произошло значительное публичное событие, которое, естественно, вызывает к себе общественный интерес. Аудитория чувствует себя -- и я считаю, вполне обоснованно -- причастной к этому убийству. Во многих отношениях зрители ощущают ответственность за случившееся. Они шокированы и травмированы. Они скорбят, и им нужно излечиться. Чтобы начался процесс излечения, им необходимо поддерживать контакт с происходящим в доме. Мы не можем просто взять и послать их подальше. Многие любили Келли, она была невероятно популярной участницей. Она была по-настоящему народной обитательницей, и это убийство -- во многом народное убийство.
   Это был гениальный, поразительно дерзкий гамбит, которого никто не ожидал. Все знали, что единственной причиной, по которой Джеральдина и телеканал хотели продолжать передачу, были деньги. Голая правда заключалась в том, что убийство Келли превратило "Домашний арест" из умеренно популярной передачи в телевизионного колосса. У последнего перед убийством двадцать шестого выпуска доля аудитории составила 17 %. Выпуск с убийством, который транслировался сегодня, смотрели 80% зрительской аудитории. Почти половина всего населения страны. Тридцатисекундные рекламные ролики в трёх вставках стоили теперь в пятнадцать раз дороже обычного.
   -- Отказаться от дальнейшего транслирования было бы несправедливо, -- продолжала Джеральдина. -- Получилось бы, будто мы указываем публике, что смотреть. Мы, великие и ужасные, прекрасные и умные, решаем, что можно позволить смотреть пролетариям. В современной демократии это совершенно неприемлемо. Кроме того, позвольте напомнить, что происшедшее уже было показано в прямом эфире по Интернету. Оно уже стало частью культуры. Оно уже произошло. Вы что, поддерживаете социальную дискриминацию людей, у которых нет компьютеров? Хотите лишить их возможности скорбеть? Лишить их возможности смириться со смертью Келли только потому, что они не в сети?
   Даже знаменитый поэт и телеведущий был застигнут врасплох столь умопомрачительным выступлением. Он был не из тех, кто не в состоянии использовать любой аргумент для саморекламы, но быстро понял, что с Джеральдиной Хеннесси ему тягаться не по силам.
   -- Наша ответственность перед публикой, -- заключила Джеральдина, -- не брать на себя ответственность перед публикой. Наш долг -- дать публике возможность взять ответственность на себя. Позволить сделать свой выбор. А для этого мы должны продолжать трансляцию. Это как раз этично и ответственно.
   Меньше всего присутствующим хотелось показаться несправедливыми.
   -- Несомненно, мы должны прислушиваться к желаниям народа, -- сказал теневой министр. -- Келли Симпсон уже стала частью их жизни. Зрители видели, как её убили, и имеют право увидеть то, что осталось после неё.
   -- Вот и я говорю, -- сказала Джеральдина. -- Надо дать зрителям возможность скорбеть и исцеляться.
   Знаменитый поэт предпринял запоздалую попытку изобразить, будто это он подвёл дискуссию к тому моменту, когда включилась Джеральдина.
   -- Полагаю, я достаточно ясно дал понять, -- сказал он, -- что данное событие во многом пересекает Рубикон в демократизации человеческих переживаний. Реальное телевидение уже доказало нам, что приватность есть миф, ненужный покров, от которого люди с готовностью отказываются, как от стесняющей одежды в летний день. Смерть была последней интимностью, но благодаря "Домашнему аресту" она перестала быть таковой. В нашу открытую, меритократическую эпоху никакие человеческие переживания не должны рассматриваться как "лучшие" или более "значительные", чем любые другие, включая и самое последнее из них. Если Келли имела право быть увиденной при жизни, мы не можем лишить её права быть увиденной в момент смерти.
   Джеральдина выиграла спор, в чём нисколько не сомневалась с самого начала.
   Правда заключалась в том, что народ хотел смотреть передачу, и было бы довольно сложно лишить их этой возможности. И речь шла не только о Британии. В течение тридцати шести часов после убийства оно было показано в каждой стране мира. Даже строго контролируемое китайское телевидение не устояло перед очарованием такого класснейшего ТВ.
   Это всемирное признание вызвало сильнейшее недовольство в офисе "Подгляделок", поскольку компания оказалось застигнута врасплох неожиданным всплеском международного интереса к "Домашнему аресту". Когда просьбы предоставить плёнки с записью убийства посыпались со всех сторон, к ним отнеслись, как к обычным просьбам, регулярно поступавшим от утренних телепередач и кабельных ток-шоу.
   Записи были подарены!
   Обычно "Подгляделки" приветствовали известность. Зрителям начало приедаться реалити-ТВ, и важно было создать впечатление, что когда Джаз готовит омлет, а Лэйлу раздражает напыщенность мужчин, на самом деле происходит событие национальных масштабов. Поэтому "Подгляделки" активно выискивали возможность ретранслировать шоу в других передачах. Так что когда все программы новостей в мире вдруг заинтересовались записями, секретарши "Подгляделок" передали их бесплатно, следуя обычной процедуре. Более того, запись огромного количества затребованных кассет обошлась "Подгляделкам" в тысячи фунтов.
   Когда Джеральдина узнала об этом, её реакция была незабываемой. В английском языке просто не хватило слов, чтобы выразить её ярость. Однако в глубине души она была вынуждена признать, что сама виновата. Следовало бы соображать быстрее. Следовало бы сразу догадаться, насколько убийство выгодно для передачи.
   Вскоре Джеральдина исправила свою ошибку, и с определённого момента любой, кто хотел ретранслировать "Домашний арест", должен был заплатить очень и очень солидную сумму. Но как Джеральдина ни завышала цену, все беспрекословно платили.
   За неделю после убийства Джеральдина, единоличная владелица "Подгляделок", стала мультимиллионершей. Хотя, как она поясняла в своих многочисленных интервью, этот факт, конечно, не имел никакого отношения к её решению продолжать передачу. О нет, Джеральдина поступила так, потому что это её обязанность, о чём она уже довольно доходчиво рассказывала. Она поступила так, чтобы дать публике возможность скорбеть.
   Джеральдина также делала грубые, но расплывчатые намёки о значительных благотворительных пожертвованиях, хотя, конечно, отмечала необходимость согласования некоторых деталей.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ. 10.30
  
   Некоторые комментаторы утверждали, что столь беспрецедентный международный интерес к "Домашнему аресту" не может продержаться долго, но они ошибались. День за днём зрители наблюдали, как семеро подозреваемых обитателей пытались сосуществовать в атмосфере страха, скорби и глубокого подозрения друг к другу.
   "Подгляделки" объявили, что до тех пор, пока полицейские кого-нибудь не арестуют, игра будет продолжаться так, будто ничего не произошло. Голосование будет происходить как обычно, а обитателям будут даваться еженедельные задания, чтобы они могли отработать свой бюджет. В первую неделю после убийства им велели подготовить синхронный балет на воде в бассейне.
   Джеральдина украла идею у аналогичного австралийского шоу, но в данном контексте задача была как нельзя более уместной. Кроме того, Джеральдина остро осознавала необходимость поддерживать вызванную убийством заинтересованность на высоком уровне, и идея подвергнуть семерых обитателей танцам на воде была восторженно воспринята многими критиками. Вид уставших, нервных, издёрганных людей, один из которых был убийцей, репетирующих классические танцевальные па в открытых купальных костюмах, обеспечил "Домашнему аресту" дальнейшую популярность. Спокойная струнная музыка Мантовани, льющаяся из динамиков, придавала их упражнениям и грызне ещё более зловещий и сюрреалистичный тон.
   -- Ебать, тут надо поднимать правую ногу, Гэззер! -- закричала Луна, когда Гэрри попытался выполнить движение под названием "лебедь".
   -- Блядь, у меня уже между ног свербит, ясно? Я вам не акробат какой-то ёбаный.
   -- Тяни пальцы, подруга, -- увещевал Джаз Салли. -- Тут написано, что будет оцениваться наша элегантность и ёбаная грациозность.
   -- Я вышибала, Джаз. Ёбаная грациозность -- не по моей части.
   Даже такая невинная фраза вызывала множество обеспокоенных взглядов среди обитателей и немало разговоров снаружи. Салли всего лишь отвечала Джазу, но когда тебе напоминали о том, что она хорошо знакома с насилием... Это заставляло задуматься.
   Иногда они напрямую обращались к вездесущей теме.
   -- Эти ёбаные плавки натёрли мне жопу, -- сказал Гэззер. -- Если бы мне попался тот гондон, который это выдумал, я б воткнул ему нож в голову!
   Гэрри хотел мрачно и смело пошутить, но никто не смеялся, когда его слова раз за разом прокручивались в анонсах "Домашнего ареста", и он даже поднялся на пару позиций в газетных опросах на тему "Кто убил Келли?".
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. 11.20
  
   Коулридж отдыхал от просмотра архивных записей, когда прибыл отчёт патологоанатома.
   -- Итак, капли рвоты на сиденье унитаза принадлежали Келли, -- заметил он.
   -- Фу, -- сказала Триша.
   -- Да уж, действительно фу, -- согласился Коулридж. -- А ещё большее фу заключается в том, что у неё в горле и ротовой полости были обнаружены следы желчи. Похоже, её чуть не вырвало. Сомнений нет: когда Келли покинула потогонную будку, она была сильно расстроена.
   -- Бедняжка. Это же надо -- так провести последние минуты жизни: сдерживая блевоту в пластиковой палатке, набитой людьми. Боже мой, ну она и пьяна была, наверное.
   -- Была. В отчёте сказано, что доза в восемь раз превышала норму.
   -- М-да, серьёзно нахеря... надралась. Неудивительно, что её тошнило.
   -- В отчёте также сказано, что у неё на языке были синяки.
   -- Синяки... То есть укусы?
   -- Нет, синяки, как будто кто-то сунул ей в рот палец.
   -- Фе-е... То есть кто-то хотел заткнуть ей рот?
   -- Очевидно, дело обстояло именно так.
   -- Может, именно поэтому её и затошнило, потому что кто-то засунул ей в рот палец. Неудивительно, что она так спешила выбраться из будки.
   -- Да, хотя если кто-нибудь в будке зажал Келли рот настолько сильно, что на языке остались синяки, уж кто-нибудь должен был бы услышать, как она жалуется, не так ли?
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. 19.30
  
   Время шло, и обитатели постепенно входили во вкус балета; запись, на которой они в унисон исполняли "Полёт лебедя", сначала на берегу бассейна, а потом в воде, стала самой дорогой четырёхминутной видеокассетой в истории телевидения.
   Конечно, помимо балета публика имела возможность наслаждаться и упиваться повседневным драматизмом сосуществования обитателей в доме. Они не спускали друг с друга глаз, видя потенциальных убийц... и убийц настоящих. Каждый взгляд приобретал зловещий смысл: обитатели то хитро скашивали глаза вбок, то пронзительно рассматривали других, то поспешно отводили взоры. После соответствующей обработки каждое движение лицевых мышц у каждого из обитателей выглядело как признание или как обвинение в убийстве.
   А кроме того, были ножи. Теперь, когда Джеральдина не испытывала недостатка в средствах, она постоянно держала шесть операторов в проходах и десять во время трапез. И единственным заданием большинства операторов было выискивание ножей. Стоило кому-нибудь из обитателей взять в руки нож -- чтобы намазать масло, нарезать морковку или отрезать кусок мяса -- как операторы тут же поворачивались к ним. Они крупным планом снимали пальцы, сжимающие рукоять, ловили в кадр яркие вспышки отражённого света на лезвии.
   Психолог "Подгляделок" перестал выискивать в записях признаки кокетства и сосредоточился на признаках маньячества. Вскоре к нему присоединились криминолог и бывший полицейский, и вместе они часами обсуждали, кто из подозреваемых лучше всех обращается с ножом.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. 23.00
  
   По вечерам обитателям приходилось хуже всего. Именно когда им было нечего делать, они раздумывали о своей мрачной ситуации. Обсуждая эту тему друг с другом, что случалось довольно редко, они всегда соглашались, что тяжелее всего было незнание. Правила игры не поменялись -- никаких контактов с окружающим миром -- и с того бурного, но недолгого дня в окружении бушующих толп обитатели ничего не видели и не слышали.
   Безумная шумиха вдруг прекратилась, как будто кто-то захлопнул дверь; само собой, так оно и было. Вместе и по отдельности они жаждали информации. Все хотели знать: что происходит?
   Даже Дервла со своим тайным источником информации была в неведении. Она думала, что автор посланий может прекратить общение после убийства, но он не прекратил.
   "Все считают тебя красавицей, и я тоже".
   "Ты выглядишь уставшей. Не волнуйся. Я тебя люблю".
   Однажды Дервла рискнула упомянуть убийство, притворившись, что обращается к зеркалу.
   -- О Господи, -- сказала она своему отражению. -- Кто бы мог такое сделать?
   Зеркало не сообщило ей ничего интересного.
   "Полиция не знает, -- гласила надпись. -- Они дураки".
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 9.00
  
   Судмедэксперт лично принёс Коулриджу отчёт по простыне, в которую заворачивался убийца.
   -- Всегда приятно, когда удаётся вырваться из лаборатории, -- сказал он. -- Мы нечасто выбираемся в свет, да и со знаменитостями почти не соприкасаемся. У вас никак не получится провести меня за кулисы, а? Вы ж всё равно поедете. Хотелось бы самому увидеть, как они там всё делают.
   -- Нет, никак, -- кратко ответил Коулридж. -- Будьте добры, расскажите мне о простыне.
   -- Полный бардак. Масса противоречивой ДНК. Отмершая кожа, капельки слюны, ещё всякое. Ну, вы ж знаете простыни.
   Коулридж кивнул, и эксперт продолжил.
   -- Наверное, они по очереди пользовались этой простынёй, или спали все вместе, потому что на ней есть следы четырёх мужчин, причём один из них представлен особенно чётко. Есть следы и пятого мужчины. Полагаю, что самая заметная ДНК принадлежит четырём парням, которые остались в доме, а пятый -- Уоггл. Согласитесь, от него бы остался довольно заметный след, так? Конечно, чтобы быть уверенным, мне необходимы образцы их ДНК для сравнения.
   -- Все сразу? На одной простыне?
   -- Похоже на то.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ. 11.00
  
   "Сейчас одиннадцать часов дня тридцать третьего, -- сказал диктор Энди, -- и обитателей вызывают в исповедальню, чтобы взять образцы ДНК для полиции. Это добровольно, но никто из обитателей не отказывается".
   -- Очаровательно, -- сухо заметила Дервла. -- Сегодняшнее задание -- попытаться отвести от себя подозрения в совершении убийства.
   Гэззер, похоже, был разочарован.
   -- Я думал, мне придётся подрочить и навафлять в баночку, -- сказал он, -- а им нужен был только мазок с кожи.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. 20.00
  
   Спотыкаясь, Лэйла выбежала из церкви с полными глазами слёз. Священник спросил её, что вынудило её обратиться к вере, которую она отвергла в возрасте пятнадцати лет.
   -- Отец, на моей совести смерть.
   -- Что за смерть? Кто умер?
   -- Девушка, красивая, ни в чём не повинная девушка, которую я презирала. Я ненавидела её, отец. А теперь она мертва, и я жажду отпущения. Но всё стало только хуже, теперь она повсюду, её называют святой.
   -- Не понимаю. Кем была эта девушка? Кто называет её святой?
   -- Все. Только потому, что она умерла, её фотографию печатают в газетах и говорят, что она была милой невинной девочкой, которая и мухи бы не обидела. Но она обидела меня, отец! Она обидела меня! А теперь она мертва, и должна бы исчезнуть, но она не исчезает! Она никуда не делась. Она повсюду, она звезда!
   Священник внимательно посмотрел на Лэйлу через стеку. Он никогда не смотрел "Домашний арест", но иногда читал газеты.
   -- Минуточку, -- сказал он. -- Я вас знаю, правда? Вы...
   Лэйла кинулась прочь. Даже в церкви ей не удалось сбежать от своей ужасной известности в роли ничтожества. От этой анти-славы не было укрытия. Она была неудачницей, первой, кого выдворили из дома. А Келли проголосовала за неё, а потом поцеловала её на глазах у миллионов людей. Вся страна видела, как Лэйла прониклась сочувствием Келли. А теперь Келли была мертва, и Лэйле было ничуть не лучше.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ. 19.30
  
   Это была первая ночь выселения после убийства.
   На всеобщем заседании было решено, что Хлоя должна оставаться жизнерадостной и позитивной. В конце концов, таким был её фирменный стиль.
   -- Как мы все реально скучаем по Келли, она была такой клёвой девчонкой, её прекрасная молодая жизнь жестоко оборвалась, а так не должно быть, правильно? Келли была весёлой, классной, прикольной, офигенной, нереально кайфовой и вообще супер! И она по-любому не заслужила такой отстойной фигни, такого вообще никто не заслуживает. Ооооо, Келли, мы скучаем! Нам всем так хочется тебя обнять! Но шоу продолжается, и, как показали остальные участники, вся наша тусовка -- это дань обалденной памяти Келли! Так что подключайся там, в раю, Келлюха, потому что это всё для тебя. Итак! Давайте заценим очередную неделю в доме!
   За этим объявлением, конечно же, последовали уже известные титры. "Один дом. Десять участников. Тридцать камер. Сорок микрофонов. Уцелеет единственный". Теперь в этом предложении угадывался несколько провокационный подтекст, но решили, что изменить его было бы ещё провокационнее. В любом случае, более классного ТВ невозможно было и представить.
   -- Дом, вы меня слышите? Это голос Хлои.
   -- Да, мы тебя слышим, -- ответили семеро обитателей, собравшихся на кушетках, и на мгновение показалось, что всё вернулась в нормальное русло. Можно было даже представить себе, что никто и не умирал.
   -- Четвёртым, кто покинет дом "Подгляделок", будет...
   Длиннющая театральная пауза.
   -- Дэвид! Дэвид, пора сваливать!
   -- Йес! -- сказал Дэвид, выбрасывая в воздух кулак, следуя обязательной традиции: надо выглядеть так, будто ты очень рад покинуть передачу.
   -- Дэвид, собирайся. У тебя есть полтора часа, чтобы попрощаться, а потом мы вернёмся в прямом эфире!
   На этой неделе кандидатами на выселение стали Дэвид и Салли.
   Все обитатели проголосовали за Салли, потому что она стала слишком угрюмой, а большинство зрителей проголосовало за Дэвида, потому что он всех достал.
   По чистой случайности двое кандидатов на выселение были у зрителей основными подозреваемыми в убийстве. За пределами дома голосование по выселению превратилось во всенародный референдум на тему "Кто убил Келли?". Публика абсолютным большинством выбрала Дэвида, и когда результаты были объявлены, на мгновение почти показалось, что преступление раскрыто.
   "Это Дэвид! -- неслось по проводам сообщение. -- Как мы и думали с самого начала".
   "Да! Это Дэвид!" -- кричали радиокомментаторы и телеведущие. Некоторые даже добавляли: "В ближайшем времени ожидается арест", будто в доме Дэвид каким-то образом был защищён от правосудия, а теперь, когда народ сказал своё слово, он уже не отвертится.
   В доме медленно текли отведенные на сборы девяносто минут. Собрался Дэвид довольно быстро, а всеобщих объятий и заверений в вечной дружбе было ровно столько, сколько может ожидать человек, которого все откровенно не любят и подозревают в совершении убийства. В обычных обстоятельствах этикет выселения требовал бы от обитателей истерично притворяться, будто, не смотря ни на что, они обожали человека, который их покидает, и очень сожалеют о его выселении. Но этим вечером невозможно было полностью отгородиться от реальности.
   Однако снаружи всё было иначе. Снаружи телевизионные правила продолжали действовать.
   Под пульсирующий ритм песни "Глаз тигра" Дэвид ступил в ослепительный свет тысяч фотокамер. Толпа была огромной. Всего мгновение назад Дэвид был в ужасе, но шум толпы придал ему уверенности. Ведь в данный момент он был, по крайней мере, звездой, чего ему всегда так отчаянно хотелось. Взгляды всего мира были прикованы к нему, и надо отдать ему должное, в эти несколько секунд он не утратил апломба. Его прекрасные волосы до плеч и длинный чёрный плащ романтично развивались на ветру. Он сардонически улыбнулся, раскрыл руки и низко поклонился.
   Толпа, всегда любящая театральность, наградила его удвоенным рёвом одобрения.
   Затем, широко улыбаясь, Дэвид провёл рукой по своим прекрасным волосам и взошёл на платформу грузовика, которая перенесла его через ров. Когда он прибыл на другую сторону, он опять низко поклонился и поцеловал Хлое руку. Толпа снова завопила, при этом отмечая, что Дэвид оказался ещё большим лохом, чем все думали.
   Дэвид с Хлоей сели в лимузин и отправились в студию. Музыка пульсировала, огни качались и мерцали, а толпа орала и махала плакатами. "МЫ ЛЮБИМ ДЕРВЛУ!" и "ДЖАЗ КРУТ!".
   Наконец Дэвид с Хлоей добрались до кушетки, на которой пока доводилось сиживать только Лэйле, и приступили к беседе.
   -- Вау! -- закричала Хлоя. -- Наворот! Кайф! Ты как, нормально, Дэйв?
   -- Да, Хлоя, я в порядке.
   -- Клёво!
   -- Целиком и полностью. Именно что клёво.
   -- Слушай, без напрягов, Дэвид, -- понесла Хлоя. -- Респект и всё такое, стопудово. Ты через это прошёл, а мы нет, и, наверно, это было нереально стрёмно, но я должна тебя спросить, ты ж понимаешь, да? О чём я тебя спрошу? Конечно знаешь, давай не будем тянуть. Главный вопрос, на который все жаждут услышать ответ: "Это ты убил Келли?"
   -- Нет, ни в коем случае. Я любил Келли. -- Дэвид постарался изо всех сил -- сделал короткую паузу перед тем, как ответить, чтобы сосредоточиться и принять подходящий к случаю страдальчески-искренний вид, но это ему не помогло. Толпе был нужен результат; люди свистели и улюлюкали; они начали скандировать: "Убийца. Убийца. Убийца".
   Дэвид был ошарашен. Такого он не ожидал.
   -- Прости, бэби. Они считают, что это ты, бэби, -- сказала Хлоя. -- Извини и всё такое, но в конечном итоге вот как оно, бэби.
   -- Но это не я. Честное слово.
   -- Так, ладно, -- сказала Хлоя, снова воспрянув духом. -- Давайте посмотрим, кто у нас думает, что это кто-то другой.
   Это предложение вызвало одобрительный рёв, причём кричали явно те же самые люди, что секунду назад обвиняли Дэвида. Ситуация, как и полицейское следствие, была запутанной.
   -- Ну, без напрягов, Дэйв, -- сказала Хлоя. -- На твоей стороне много молоденьких девушек, как я посмотрю, и разве можно винить их? Круто!
   И само собой, от этих слов толпа взревела с новой силой.
   -- Ну ладно, короче, Дэвид. Если это не ты, то кто, по-твоему?
   -- Ну, я не знаю. Я бы сказал -- Гэрри, но это только догадка. Я правда не знаю.
   -- Что ж, придётся подождать до конца передачи, тогда узнаем, так? -- сказала Хлоя. Это было возмутительное и совершенно беспочвенное заявление, но звучало оно достаточно убедительно -- такова уж сила телевизионного убеждения.
   -- А тем временем, -- закричала Хлоя, -- давайте заценим лучшие моменты из жизни Дэвида в самом доме!
  
  
  
  
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ. 22.00
  
   Команде Коулриджа приходилось постоянно иметь дело со звонками от разных шутников. Каждый второй звонок телефона означал, что очередной ясновидец увидел преступника во сне.
   Хупер записывал все звонки в блокнотик.
   -- Дервла чаще всех появляется в снах мужчин-ясновидцев, а Джаз -- в снах тёлочек. Интересно, да?
   Однако этот звонок был необычным. Он прозвучал как раз когда финальные титры "Выселения из-под домашнего ареста" поползли по экрану полицейского телевизора. Когда Хупер снял трубку, что-то в спокойном и уверенном тоне звонившего заставило его прислушаться.
   -- Я католический священник, -- произнёс довольно официальный голос с иностранным акцентом. -- Недавно я выслушал исповедь одной крайне расстроенной девушки. Разумеется, я не могу сообщить вам подробностей, но мне кажется, что вам стоило бы поинтересоваться не только обитателями дома, но и теми, кто его уже покинул.
   -- Вы говорили с Лэйлой, сэр? -- сказал Хупер. -- Потому что нам пока не удалось её найти.
   -- Я больше ничего не могу добавить, но считаю, что вам следует искать её дальше. -- Тут священник явно решил, что сказал достаточно, потому что он резко оборвал разговор и повесил трубку.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ. 11.00
  
   Результаты тестов ДНК прибыли только через три дня, что крайне возмутило Коулриджа.
   Как и ожидалось, на простыне обнаружились следы мужчин. Ярче всех выделялся Джаз; Гэззер, Дэвид и Хеймиш были представлены в равной степени, а Уоггл слабее всех. Конечно, взять образец ДНК у Уоггла не представлялось возможным, поскольку он был выпущен под залог, после чего немедленно скрылся. Однако, покидая дом, он забыл вторую пару носков, и хотя те давно были захоронены парнями в саду, из них удалось добыть значительное количество анархистской ДНК.
   -- Итак, выходит, что простыня указывает на Джаза, -- сказал Хупер.
   -- Да, возможно, но неудивительно, что его присутствие определить легче всего, ведь он завернулся в эту простынь, когда прибыла Джеральдина со своей командой.
   -- Да, очень удобно получилось, вы не находите? -- сухо заметил Хупер. -- Прекрасно заметает следы, только если бы кто-то другой также заворачивался в эту простыню, их следы были бы заметнее. В конце концов, убийца должен был обливаться потом, когда заворачивался.
   -- Но остальные трое представлены одинаково.
   -- Вот именно, сэр.
   -- Что само по себе немного странно, разве нет? -- сказала Триш. -- Подтверждается версия о том, что они были в сговоре, а потом договорились, как отвести подозрения.
   -- Ну, в любом случае, теперь хотя бы девушек можно исключить, -- сказал Хупер.
   -- Вы думаете? -- спросил Коулридж.
   -- Ну а что, нет, что ли?
   -- Только в том случае, если данная простынь была использована убийцей, что, скорее всего так, но у нас нет полной уверенности. Мы знаем, что когда сотрудники "Подгляделок" вошли в дом, Джаз схватил именно эту простынь, но можем ли мы с уверенностью сказать, что именно её сбросил убийца, когда вернулся в будку?
   -- Ну, она же была сверху.
   -- Да, но куча была вся перекручена, а простыни были одинакового тёмного цвета. То есть сверху могло лежать несколько простыней, если можно так выразиться. На записи не всё ясно.
   -- То есть нам от этих тестов никакой пользы? -- сказала Триш.
   -- Ну, это может служить дополнительным доказательством; но не единственным. Если бы против Джаза имелись другие улики, простынь бы подкрепила их, вот и всё.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. 21.30
  
   Целых шесть часов дом был совершенно пуст, а тридцать камер и сорок микрофонов записывали лишь пустые комнаты и тишину. Шесть часов пустоты, которую прилежно просмотрели миллионы владельцев компьютеров по всему миру.
   Всё началось в три часа дня, когда полицейские приехали и забрали всех обитателей, ничего не объясняя. Естественно, это вызвало сенсацию. Дневные выпуски новостей были заполнены захватывающими историями о групповых заговорах, а на другой стороне света, в южном полушарии, редакторы газет готовили утренние номера, подумывая рискнуть и напечатать в заголовках: "ВИНОВНЫ ВСЕ!".
   Но реальность выставила всех дураками, особенно полицейских.
   -- Рулетка! -- сказал Гэззер, когда вместе с остальными вернулся в дом. -- Ёбаная рулетка! Вот как наш бравый констебль ловит преступников!
   Идея принадлежала Трише: всех обитателей привезли в макет дома на киностудии Шеппертон и попросили проделать путь убийцы, чтобы можно было сравнить количество шагов с видеозаписью. Коулридж решил, что попытаться стоит, но эксперимент ни к чему не привёл. Высокий человек мог семенить, а низкий -- шагать шире. Из-за простыни походку убийцы угадать было невозможно, и обитателей отпустили без комментариев.
   Разочарование Гэззера нашло отклик в сердцах многих жителей страны.
   -- У блядских фэбээровцев есть спутники-шпионы и базы данных за миллиарды баксов, а у наших шо? Ёбаные рулетки!
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. 19.00
  
   Хуперу пришлось довольно долго звонить в дверь Дэвида, прежде чем тот соизволил открыть. Пока он стоял на ступеньках многоэтажки, несколько репортёров, которые ошивались неподалёку, закидали его вопросами.
   -- Вы пришли его арестовать?
   -- Он был в сговоре с Салли?
   -- Это они все сделали? Они спланировали убийство в потогонной будке?
   -- Вы признаёте свою некомпетентность, ведь до сих пор никто не арестован?
   Хупер хранил молчание; наконец, он представился в переговорное устройство и дверь открылась.
   Дэвид встретил его у лифта одетый в шикарную шёлковую пижаму. Он выглядел усталым. Он был дома всего три дня, но ему уже осточертело то, ради чего он, собственно, и отправлялся в дом: слава.
   -- Я никому не нужен, -- простонал он, когда Хупер оказался в его шикарной квартире, которую Дэвид делил со своей шикарной кошкой. -- Им нужен человек, созданный этой сукой Джеральдиной Хеннесси. Тщеславный, неприятный и к тому же возможный убийца. Тщеславный и неприятный -- ещё ничего, этим многие звёзды грешат, но возможный убийца -- это в моей карьере ни-ни. Если б только эту дурочку не убили! Теперь всему конец. -- Его совершенно не смущал такой подход к смерти Келли. -- Вы думаете, что я просто подонок, да? -- продолжал он, делая Хуперу кофе в своей шикарной блестящей машине для каппучино. -- Из-за того, что девчонка мертва, а я не желаю прикидываться, будто забыл о своих интересах и причинах, почему я отправился в дом? Уж простите, но я не намерен прибавлять лицемерие к своим и без того многочисленным недостаткам, которые теперь, похоже, стали частью национального самосознания. Она была для меня чужим человеком, и если б её не убили, у меня был бы шанс выделиться. Показать людям, на что я способен. Стать лидером. А вместо этого я оказался в роли главного злодея.
   -- А на самом деле вы злодей?
   -- Ой, да ради Бога, сержант! Вы ещё хуже, чем эта дурная сука Хлоя. вы думаете, что если бы я её убил, то сказал бы? Но однако же я не убивал её. Какой у меня мог быть мотив?
   -- "Траходром двенадцать".
   Дэвид воспринял новость спокойно. Такого поворота событий он явно не ожидал, но ничем не выдал себя.
   -- Ага, так вы знаете, да? Ну и ладно. Не буду отпираться, я порнозвезда. Это не преступление, но и хвастаться тут особенно нечем, и по какой-то ужасной случайности оказалось, что Келли всё знает. Да, конечно же, я надеялся, что она будет молчать. Но смею вас заверить, для меня это было не настолько важно, чтобы мне захотелось убить её.
   Они ещё немного побеседовали, но Дэвиду было практически нечего добавить к показаниям, которые он дал в ночь убийства. Он лишь объяснил, почему подозревает Гэззера.
   -- Знаете, он по-настоящему возненавидел её за то, что она сказала о его сыне. Он попытался скрыть свои чувства, но я-то всё замечаю. Видите ли, я же актёр... -- Дэвид запнулся. Вся его привлекательная заносчивость куда-то улетучилась, и он выглядел усталым. Усталым и печальным.
   Хупер встал, чтобы уйти, но вспомнил ещё кое-что.
   -- Как вы думаете, если бы Келли не убили, -- сказал он, -- если бы передача шла нормальным ходом, помогла бы такая знаменитость вам или ещё кому найти нормальную работу -- ну, настоящего актёра, там?
   -- Да нет, сержант, вряд ли, -- признался Дэвид. -- Но, понимаете, я был в отчаянном положении. Конечно, мне хотелось стать знаменитым актёром, но если бы не вышло, я был бы рад просто стать знаменитым.
   -- Что ж, ваше желание исполнилось, -- сказал Хупер. -- Надеюсь, вам понравится.
   Свора журналистов, собравшихся снаружи, с воплями кинулась на него, и ему пришлось силой проталкиваться к машине.
  
   ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. 19.00
  
   "Сегодня четверг, -- сказал диктор Энди, -- и пришло время выдвигать кандидатов на выселение".
   Все снова проголосовали за Салли.
   -- Она просто стала такой стрёмной, -- ответил Джаз, когда "Подгляделки" спросили его, почему он проголосовал за Салли. -- Ну, она спит в саду в одиночестве и всё время такая напряжённая. Она реально всех напрягает.
   Остальные четверо обитателей, проголосовавших за неё, приводили те же причины. Луна выразилась лаконичнее всех:
   -- Она меня уже заебала своими депресняками...
   А кроме того, все боялись её.
   Само собой, помимо недовольства, все они выразили свою любовь к Салли и отметили, что она классная девчонка.
   Вторым кандидатом на выселение стал Гэрри, потому что его неуместные шуточки начинали действовать всем на нервы.
   "В смысле, я его люблю, конечно, -- сказала Дервла, -- но если он ещё раз издаст этот скрипучий звук из "Психо", когда я в туалете..."
   "Он офигенный мужик, -- заверил камеру Джаз, -- но обмазать шею Луны кетчупом, пока она спала, было уже слишком. В смысле, он клёвый, я его люблю, но знаете что? В конечном итоге меня от него тошнит".
   Когда кандидатуры были объявлены, Салли не произнесла ни слова. Она сидела и смотрела в пустоту около получаса, а затем встала и отправилась в пристройку, которую некогда называли перепихон-паласом.
   Гэрри заверил всех, что ему всё равно -- уходить или оставаться.
   -- В конечном итоге, у меня отличная житуха. У меня есть мой пацанёнок, я уже в пабе сто лет не был. Но я могу остаться и оттянуться по полной. Если тока никто из вас не втыкнёт мне в башку нож до того, как я смогу пристроиться на кушетку к Хлое.
   Через некоторое время Салли вернулась в гостиную, и когда она заговорила, то не обращалась ни к кому конкретно.
   -- Вы все думаете, что это я, да? -- сказала она. -- И знаете что? Может быть, вы правы.
   В контрольном бункере Джеральдина чуть не плясала от радости.
   -- Спасибо, Салли, толстожопая лесба, спасибочки! Лучшей прощальной фразы и не придумаешь. Вставь это в конец, Боб, потом переход к титрам, а после титров прокрути ещё раз... "Может быть, вы правы". Просто охуенно!
  
   ДЕНЬ СОРОКОВОЙ. 20.15
  
   Триша отправилась на встречу с матерью Салли, нервной, беспокойной женщиной, которая ожидала её.
   -- Я всё думала, когда же вы за мной приедете, а после того, что Салли сказала по телику, я знала, что вы будете здесь сегодня.
   -- Расскажите мне про Салли, -- сказала Триша.
   -- Ну, вы, конечно, знаете, что мы с моим покойным мужем физически не были её родителями.
   -- Да, нам известно, что вы удочерили её.
   -- С того момента, как произошло убийство, я не могу заснуть, -- сказала она, уставившись в чашку с чаем. -- Я прекрасно знаю, о чём думает Салли, знаю, и всё. Она волнуется, что все подумают на неё из-за... Но ведь психические заболевания не передаются, правда? Ну, по крайней мере это маловероятно. Я говорила с врачами, они мне сказали.
   -- А что было не так с матерью Салли?
   -- У неё была параноидная шизофрения, но я не знаю, что это значит. В наше время этот термин повсюду используют. Салли узнала об этом два года назад, на Пасху. По-моему, приёмным детям не следует знать о своих родителях. Раньше такое не позволялось. Удочерение означало совершенно новую жизнь, новая семья становилась единственной семьёй. А теперь все ведут себя так, будто приёмные родители -- всего лишь опекуны. Они же не настоящие, не биологические родители!
   -- Это Салли вам такое сказала? -- спросила Триша. -- Что вы ненастоящая родительница?
   -- Ну, она любила меня, я знаю, она уж точно не хотела меня обидеть. Но она всё время говорила, что хочет найти свою настоящую мать, свою кровь, как она выражалась. У меня просто сердце разрывалось. Ведь я её настоящая мать, правда? Таков был уговор.
   -- И она обнаружила, что её мать была психически больной?
   -- Ну, я ей сказала. Я решила, что лучше пусть она услышит это от меня, чем от какого-нибудь чёртового библиотекаря в Государственном архиве.
   -- Из-за этого Салли и была удочерена? Из-за психической неустойчивости матери?
   -- Вы и вправду не знаете, да? Вы действительно не знаете. -- Миссис Коппл была удивлена.
   -- Мы вообще почти ничего не знаем, миссис Коппл. Поэтому и обращаемся к вам.
   -- О Боже. Я не хочу вам говорить. Если я скажу, вы будете её подозревать, но болезнь той женщины не наследуется, по крайней мере, очень редко. Я говорила с врачами. Смотрела в Интернете.
   -- Прошу вас, миссис Коппл, мне куда приятнее было бы обсудить это с вами здесь, у вас дома. -- Угроза была мягкой, хорошо скрытой, но эффективной.
   -- Её мать сидела в тюрьме. Она кое-кого убила... ножом. Вот почему Салли стала сиротой.
   -- А как же отец? Он что, не мог взять её к себе?
   -- Отец Салли и был тем человеком, которого убила её мать.
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЕРВЫЙ. 14.15
  
   Триша приложила все усилия, чтобы сохранить печальное прошлое Салли в тайне. Она знала, что если эта информация просочится наружу, журналисты просто четвертуют Салли на страницах газет. Памятуя о ненадёжности полицейских участков, она попросила Коулриджа встретиться с ней лично.
   -- Ничто не указывает на домогательства или провокации, -- сказала Триша. -- По общим отзывам отец Салли был человеком порядочным, хотя и слабым. Её мать была просто патологически неуравновешенной и однажды попросту сорвалась.
   -- Почему её посадили? -- спросил Коулридж. -- Ведь очевидно же, что она была больна.
   -- Судья-маразматик? Некомпетентные адвокаты? Кто знает? Прокурору удалось добиться, чтобы её судили как вменяемую. Может, потому что она чёрная. Не забывайте, это было двадцать лет назад. В любом случае, на неё повесили тяжкое убийство первой степени.
   -- Но она, само собой, обжаловала приговор.
   -- Конечно, и выиграла дело, но, сожалению, она успела порезать двух заключённых в тюрьме Холлоуэй заострённой столовской ложкой. После этого её отправили в больницу для невменяемых преступников, где она и пребывает по сей день. Салли родилась вскоре после убийства отца, и, наверное, в наше время всё могли бы как-то привязать к послеродовой депрессии или ещё чему, но тогда её просто упрятали за решётку и всё. Теперь она, по-видимому, навсегда заперта в больнице. Салли всё узнала пару лет назад и отправилась пообщаться с ней. Это было для неё серьёзным потрясением.
   -- Да уж, не сомневаюсь. А у самой Салли есть проблемы с психикой?
   -- Да, депрессия, причём очень частая, начиная с подросткового возраста. Она прошла несколько курсов лечения, один раз была госпитализирована. Приёмная мать считает, что всё это было связано с осознанием своей гомосексуальности, но тут я не уверена, по крайней мере...
   Триша собиралась сказать, что лично её это никогда не беспокоило, что в четырнадцать лет, наконец осознав себя лесбиянкой, она, вообще-то, испытала огромное облегчение, поскольку сразу стала понятна причина странной робости, которую возникала у неё при общении как с мальчиками, так и с девочками. Но она решила не договаривать предложение до конца. Момент был неподходящий.
   -- Как бы то ни было, Салли определённо страдала от депрессии, и, естественно, стоило ей узнать о своей матери, как она забеспокоилась, что катится в ту же сторону.
   -- И какова вероятность этого? Я имею в виду, с медицинской точки зрения?
   -- Ну, вероятность срыва у неё выше, чем у нас с вами, но реальная угроза обычно присутствует только, если оба родителя были больны. В таком случае, по утверждению врачей, она достигает сорока процентов.
   -- А какого чёрта эти ужасные "Подгляделки" вообще допустили человека с хронической депрессией и наследственными болезнями в своё гротескное детище?
   -- Они утверждают, что не знали, сэр, и я им верю. Салли им не сказала, а чтобы самим докопаться, им пришлось бы копать глубоко, учитывая медицинскую конфиденциальность и всё прочее. Салли ведь вообще не считается опасной. Я и сама-то узнала только потому, что мне рассказала её мать.
   Коулридж откинулся на спинку стула и отхлебнул воды из картонного стаканчика. Движение за установление в следственном кабинете охладителя воды возглавил Хупер. Коулридж яро сопротивлялся, считая, что вся затея лишь в очередной раз доказывает, что все нынче хотят смотреться по-американски. Однако теперь, когда агрегат был установлен, ему нравилось прихлёбывать чистую холодную воду, предаваясь размышлениям. Кроме того, он смог сократить потребление чая.
   -- Итак, Патриция, -- сказал он. -- Что вы думаете по этому поводу? Имеет ли информация о Салли значение -- я имею в виду, для нашего расследования?
   -- Ну, сэр, во всяком случае она проясняет, почему Салли так чувствительна к вопросам психического здоровья. Но в целом я считаю, что это, скорее, отводит от неё подозрения, а не наоборот. В смысле, теперь мы знаем, почему она сказала то, что сказала, когда поссорилась с Луной.
   -- Да, я склонен согласиться с вами, констебль, хотя надо признать, что сходство преступления матери Салли с преступлением, совершённым в доме, -- совпадение неприятное. В любом случае, что бы мы ни думали, я сомневаюсь, что газеты сочтут Салли невиновной, если прослышат об этом.
  
   ДЕНЬ СОРОК ВТОРОЙ. 7.00
  
   Миссис Коппл проснулась от звонка телефона. Почти сразу же раздались звонки в дверь. К половине восьмого на лужайке перед её домом собралось около сорока журналистов, и её жизнь была разрушена.
   "ЭТО САЛЛИ. СПРОСИТЕ ЕЁ МАМАШУ" -- гласил самый лаконичный заголовок.
   -- Журналисты всегда обо всём пронюхивают, -- заметил расстроенный Коулридж, когда Триша рассказала ему о случившемся. -- Нам до них далеко. От них ничего не скроешь. Они не всё публикуют, но знают совершенно всё. Видите ли, они готовы платить, а если ты готов заплатить за информацию, всегда найдётся кто-нибудь, кто продаст её.
  
   ДЕНЬ СОРОК ВТОРОЙ. 19.30
  
   -- Обитатели, говорит Хлоя, вы меня слышите?
   Да, они её слышали.
   -- Пятым, кто покинет дом "Подгляделок", будет...
   Традиционная пауза...
   -- Салли!
   В этот момент произошло историческое событие в истории телевидения: Салли стала первой в реалити-ТВ, кто не закричал "Йес!" и триумфально не выбросил кулак в воздух, изображая восторг по поводу своего выселения.
   Вместо этого она сказала:
   -- Значит, и снаружи все думают, что это я.
   -- Салли, -- продолжала Хлоя, -- у тебя есть девяносто минут на прощания и сборы, а потом мы вернёмся в прямом эфире, чтобы отвести тебя в студию!
   Салли отправилась на кухню и сделала себе чаю.
   -- Я не думаю, что это ты, -- сказала Дервла, но Салли лишь улыбнулась.
   Затем она отправилась в исповедальню.
   -- Здравствуйте, Подгляделки, -- сказала она.
   -- Здравствуй, Салли, -- сказала Сэм, спокойный голос "Подгляделок".
   В контрольном бункере Джеральдина припала к монитору с ручкой и планшетом в руке, готовая писать ответы для Сэм. Она знала, что следует действовать крайне осторожно. Перед ней открывались очень телеуспешные перспективы. Но результат превзошёл все её ожидания.
   -- Полагаю, пресса уже разнюхала про мою маму, -- сказала Салли. -- Что её содержат в больнице "Рингфорд" последние двадцать лет.
   -- Ужасное место, -- прошептала Джеральдина, -- худшая психушка в стране.
   -- С того момента, как погибла Келли, я всё время задавалась вопросом, -- сказала Салли. -- Могла ли я её убить? Могла ли я каким-то образом впасть в транс? Может, я забралась в потогонную будку и превратилась в свою мать? Ведь мама говорила мне, что не помнит, как она это делала, а когда со мной говорили полицейские, я вообще не могла вспомнить своего пребывания в потогонной будке. Так что, может, я это сделала и тоже ничего не помню? Может, я попала в собственную будку внутри той будки? Во тьму? Честно говоря, не знаю, мне кажется, что это не я. Параноидные шизофреники не заметают следы, не заматываются в простыни и не думают о том, чтобы на них не попала ни одна капли крови. По-моему, это было выше моих сил. Вряд ли я смогла бы совершить идеальное убийство. Уж моя мать точно не совершила его, когда убила отца... но, возможно, это была я. Я не могу этого отрицать. Я просто не помню.
   -- Ё-о-о-о-баный в рот, -- выдохнула Джеральдина. -- Просто замеча-а-а-ательно.
   -- Что я точно знаю, -- сказала Салли, -- так это то, что все будут считать убийцей меня, и я до конца своих дней не отмажусь. Ясно, что у полиции нет никаких соображений. Скорее всего они никого так и не арестуют, и до конца жизни меня будут считать чёрной психованной лесбой, которая убила Келли. Поэтому я решила сделать свою жизнь как можно короче.
   И с этими словами Салли извлекла из рукава рубашки кухонный нож. Она спрятала его, когда делала себе чай.
  
   ДЕНЬ СОРОК ВТОРОЙ. 21.00
  
   Когда Хлоя вернулась в эфир, она сообщила об очередном драматическом уходе из дома. Правда, эфир не был прямым, потому что Салли увезли на "скорой помощи" час назад; её попытку самоубийства уже видели пользователи Интернета во всём мире. Она успела дважды ударить себя ножом в грудь, прежде чем Джаз ворвался в исповедальню, следуя приказу "Подгляделок".
   Пока никто не знал, выживет она или нет.
   Хлоя объяснила всё это зрителям и пообещала регулярно держать их в курсе событий.
   -- Боюсь, мы не можем показать вам запись её последнего, замечательного, прочувствованного, абсолютно искреннего и духовного посещения исповедальни, потому что оказывается, самоубийство -- это преступление, и наши юрисконсульты волнуются, что какая-нибудь авторитарная правительственная контора может напасть на нас за то, что мы показываем вам правду. Вообще! Не, ну это фашизм! Оказывается, вы ещё недостаточно взрослые, чтобы видеть, что на самом деле творится в мире, и всё это так напоминает мне контроль мыслей и всякую фигню типа дивный новый восемьдесят четвёртый, а Салли такое бы совсем не понравилось!
   Выступление получилось так себе, но телесуфлёр для Хлои был запрограммирован наскоро. Общая идея была понятна. Любая попытка помешать "Подгляделкам" эксплуатировать страдания крайне неуравновешенной девушки являлась возмутительным нарушением гражданских свобод зрителей.
   Хлоя смогла показать публике запись героического и эффектного вторжения Джаза в исповедальню, где ему удалось схватить Салли за руку и вырвать у неё нож. Затем она представила подборку из жизни Салли в доме.
   Конечно, "Подгляделки" предпочли бы пустить прямое включение из дома, чтобы показать, как оставшиеся обитатели реагируют на жуткие события, но, к сожалению, они не могли этого сделать, потому что в доме находилась Джеральдина, которая пыталась разрешить возникший кризис. Она старалась убедить участников остаться в передаче.
   -- Мы не можем, просто не можем, -- говорила Дервла. -- Только не теперь. Нас сочтут чудовищами.
   Ещё когда медсестра "Подгляделок" неслась по коридору подо рвом на помощь Салли, остальные обитатели требовали выпустить их. Само собой, такой вариант был бы для "Подгляделок" финансовой катастрофой, особенно после столь зрелищного события, как попытка самоубийства. Они могли потерять десятки, может, даже миллионы фунтов.
   -- Ты ошибаешься, Дервла, ты ошибаешься, -- сказала Джеральдина. -- Вас там все любят, восхищаются вашим мужеством, уважают вас, и если вы продержитесь до конца, то будут уважать ещё больше. Никто не думает, что Келли убил кто-то из вас, все думают, что это Салли, и скорее всего они правы. Она фактически призналась в этом перед тем, как ударить себя ножом. Некоторым образом, вся хрень с убийством на этом и заканчивается, так? Теперь вам осталось только досидеть до конца игры.
   -- Ни за что, -- сказала Дервла. -- Я выхожу из игры.
   -- Я тоже, -- сказал Джаз, всё ещё трясясь от столкновения с Салли.
   Остальные согласились, что с них хватит.
   В конце концов Джеральдина использовала приманку, которую рассчитывала пустить в ход гораздо раньше.
   -- Слушайте, что я сделаю. Я на этом деле неплохо навариваю, спорить не буду. Не вижу причин, почему бы и вы не могли заработать. Как насчёт такого? Сейчас приз составляет полмиллиона. Что если мы удвоим его плюс гарантируем немалый куш остальным четырём участникам... скажем, сотню тысяч тому, кто вылетит следующим, две сотни следующему, три сотни третьему, и четыре сот... Нет, пол-лимона за второе место? Как вам? Неплохие бабки за то, чтобы пострадать хернёй ещё пару недель? Если вы сейчас согласитесь, то получите минимум сто тысяч.
   Это предложение и решило исход дела -- мало кто устоял бы перед перспективой стать и богатым, и знаменитым.
   -- Только ещё одно условие, -- сказала Дервла. -- Если полицейские кого-то снаружи арестуют -- ну, Дэвида или ещё кого -- вы должны нам сказать, хорошо? Мы же не можем оставаться единственными во всей стране, кто не знает.
   -- Хорошо, ладно, обещаю, без проблем, -- сказала Джеральдина, думая, что ещё посмотрит, как быть.
  
   ДЕНЬ СОРОК ТРЕТИЙ. 9.00
  
   Наутро после попытки самоубийства Салли Коулридж был вынужден впервые согласиться на публичное заявление, что, по его убеждению, не входило в задачи полиции. Но Салли была в безопасности, и вся мировая пресса желала знать, собираются ли её арестовывать.
   -- Нет, -- сказал Коулридж, старательно читая заранее подготовленный доклад, -- мы не планируем арестовывать мисс Салли Коппл за убийство мисс Келли Симпсон по той простой причине, что против неё не имеется никаких улик. Её собственное заявление касательно наследственной предрасположенности к убийству и опасений, что она могла совершить его в трансе, не может служить основанием для ареста. Следствие продолжается. Благодарю вас и желаю всего наилучшего.
   Когда он вернулся в участок, к нему присоединились Хупер и Триша.
   -- Так как вы считаете, сэр? -- спросил Хупер. -- В смысле, я знаю, у нас нет доказательств, но как вы считаете, это Салли?
   -- Я думаю, нет, -- выпалила Триша, из-за чего Хупер с Коулриджем с любопытством посмотрели на неё.
   -- Я тоже не считаю, что убийство совершила она, Патриция, -- сказал Коулридж. -- И я также не считаю, что она его не совершала.
   Конечно, Коулридж тоже любил немного покрасоваться, и ему доставили удовольствие непонимающие взгляды, вызванные его парадоксальной фразой.
   -- Я знаю, что она его не совершала, -- сказал он. -- Убийца, без сомнений, до сих пор на месте.
  
   ДЕНЬ СОРОК ТРЕТИЙ. 16.40
  
   Секрет Дервлы начал постепенно раскрываться, когда Коулридж приступил к просмотру "ванных записей" Джеральдины -- собрания откровенных кадров, которые она берегла для рождественского эротического фильма.
   -- Похоже, она просто обожает чистить зубы, -- заметил Коулридж.
   Джеральдина сохранила довольно много записей Дервлы, чистящей зубы, потому что в эти моменты тихая и замкнутая Дервла превращалась в сексуальную кокетку. И не только потому, что была либо в нижнем белье и мокрой футболке, либо обёрнутая полотенцем после душа, но и потому, что перед зеркалом, особенно в первые недели, она выглядела весёлой и радостной, подмигивая и улыбаясь своему отражению. Будто бы заигрывала сама с собой.
   -- Когда она чистит зубы вечером, то ведёт себя иначе, -- сказал Коулридж.
   -- Ну, может, она просто утренняя пташка, -- сказал Хупер. -- Ну и что? Она не первая, кто улыбается своему отражению.
   Коулридж щёлкнул рычажком второго видеомагнитофона, нового и довольно сложного, в котором инспектор до сих пор ещё не разобрался. Ему удалось убедить бюрократов, которые заведовали бюджетом, что имеющиеся в его распоряжении доказательства оправдывали покупку множества теле- и видеоаппаратуры. Единственная сложность заключалась в том, что аппаратура была слишком сложной. Хупер, конечно же, разобрался сразу и не скрывал своего превосходства.
   -- Я бы мог поступить так, сэр: перегнать записи с видика в цифровой формат на своей камере, загрузить их через переходник в наш новый ноутбук, порезать на важные куски и спрессовать в видеопрограмме, перевести в формат JPEG и послать вам имэйл. Вы смогли бы смотреть их на своём мобильном, когда застрянете на светофоре, если только подключитесь к WAP.
   Коулридж только недавно научился пользоваться сообщениями в своём мобильном телефоне.
   -- Я не пользуюсь телефоном в машине, сержант. И вы, надеюсь, тоже. Вам ведь известно, что пользование телефоном за рулём незаконно.
   -- Да, сэр, конечно.
   Они вернулись к работе. Коулридж нашёл на кассете место, где группа обсуждала голосование в день третий.
   -- За меня, скорее всего, проголосуют из-за того, какая я по утрам, -- говорила Дервла, -- потому что я могу нахамить и обидеть кого-нибудь. По утрам я злючая, ни с кем говорить не хочу.
   Коулридж выключил второй магнитофон и снова повернулся к записи, где Дервла чистила зубы.
   -- Может, ей и не нравится ни с кем говорить, -- заметил Коулридж, -- но сама с собой она поговорить любит.
   На экране Дервла снова подмигнула зеркалу и сказала:
   -- Привет, зеркало, с добрым утром.
   -- Следите за её глазами, -- сказал Коулридж, не отводя глаз от экрана. И действительно, зелёные глаза Дервлы глянули вниз и задержались на том месте, где предположительно находилось отражение её пупка, целых тридцать секунд.
   -- Может, она созерцает свой пупок, сэр. Он у неё очень симпатичный.
   -- Меня не интересуют подобные наблюдения, сержант.
   Теперь Дервла снова подняла взгляд; глаза её были наполнены радостью.
   -- О, я их просто обожаю! -- рассмеялась она.
   -- Это запись дня двенадцатого, наутро после первого голосования, -- сказал Коулридж. -- Вы, должно быть, помните, что за Дервлу никто не проголосовал, хотя по идее она об этом ничего не знает.
   Хуперу стало интересно, к чему клонит Коулридж. Все знали, что Дервла любила смеяться и говорить сама с собой перед зеркалом в ванной. Все считали эту привычку довольно милой и забавной. Но вдруг тут крылось нечто большее?
   -- Смотрите, наши технические спецы сделали для меня подборку с чисткой зубов, -- сказал Коулридж.
   Хупер улыбнулся. Только Коулридж мог думать, что для создания видеозаписи требуются "спецы". Он сам постоянно делал маленькие фильмы на своём ноутбуке.
   Коулридж вставил кассету, и они вместе смотрели, как Дервла раз за разом бросала загадочные фразы своему отражению перед тем, как почистить зубы.
   -- О Боже, интересно, как я выгляжу снаружи? -- сказала она. -- Не дури себя, Дервла, все без ума от Келли, ведь она такая симпатяга.
   Коулридж выключил видик.
   -- Каковы были шансы Дервлы выиграть на момент убийства Келли?
   -- В интернетовском рейтинге популярности она была на втором месте, -- ответил Хупер, -- и так же считали букмекеры, но это не имело значения, потому что Келли была первой с большущим отрывом.
   -- То есть Келли была главной соперницей Дервлы с точки зрения популярности?
   -- Да, но только она не могла об этом знать. По крайней мере, не имела права.
   -- Да, конечно же.
   Коулридж снова включил запись.
   -- Интересно, кого больше всех любит публика? -- лукаво спросила Дервла. Через пару секунд она взглянула вниз.
  
   ДЕНЬ СОРОК ЧЕТВЁРТЫЙ. 0.00
  
   Коулридж поднял трубку. Звонил Хупер; он находился в офисе "Подгляделок". Голос у него был довольный.
   -- У меня тут расписание дежурств, сэр. Помните Ларри Карлайла?
   -- Да, это оператор, который работал в проходах для камер в ночь убийства?
   -- Он самый. Так вот, он времени не терял, похоже, решил воспользоваться тем, что многие уволились от скуки. Он отработал в два раза больше смен, чем кто-либо другой, часто по восемь часов подряд. Обожает передачу, никак не может насытиться. А самое главное -- он почти каждое утро дежурит в ванной. Если Дервла говорит с кем-то через зеркало, то это Ларри Карлайл.
   -- Оператор, который работал в ночь убийства, -- повторил Коулридж.
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ. 7.58
  
   Коулридж находился в тёмном коридоре всего несколько минут, но уже испытывал к нему отвращение. Он чувствовал себя извращенцем, и ему было противно.
   Западно-восточный проход дома получил у операторов прозвище "Мыльный", потому что он тянулся вдоль зеркальной стены душевой и за зеркалами над раковинами, которые часто были забрызганы мыльной водой и пеной. Северно-южный проход назывался "Сухим".
   Чёрные полы в Мыльном и Сухом были гладкие, отполированные до блеска, и всё пространство было задрапировано толстыми чёрными покрывалами. Свет проникал исключительно из дома, просачиваясь через длинный ряд двухсторонних зеркал, которые покрывали внутреннюю стенку коридора. Операторы полностью закутывались в чёрные покрывала и скользили бесшумно, как огромные тёмные призраки.
   Коулридж уже видел, как Джаз вышел из мужской спальни и прошёл через гостиную в туалет. Туалет, который стал последним пристанищем Келли на этой земле. Единственная часть дома, не обозреваемая из двухсторонних зеркал. Коулридж стиснул зубы, вынужденный слушать, как ему показалось, самое продолжительное мочеиспускание в истории человечества. У Коулриджа не находилось слов, чтобы выразить тот ужас и то презрение, которые вызывала у него вся эта затея. Разве она -- не лучшее доказательство того, что человечество полностью забыло о достоинстве и приличиях? С какой заботливостью, с какой мастерской изобретательностью, с какими обширнейшими ресурсами посещение общественной уборной здесь записывалось для последующих поколений.
   Было уже восемь часов, время пересменки в Мыльном коридоре. До Коулриджа донёсся еле слышный шелест, когда обитая войлоком дверь открылась и в проход прокрался Ларри Карлайл, с головы до ног одетый в чёрное. Даже лицо его было скрыто под лыжной маской, что только усиливало мрачную и жутковатую атмосферу. Не произнося ни слова, Карлайл забрался под покрывало, скрывавшее камеру на платформе, а предыдущий оператор вылез с другой стороны и тихонько ушёл.
   Коулридж отступил поглубже в темноту, запахивая свою чёрную мантию с капюшоном. Карлайлу не сообщили о присутствии Коулриджа, и он полагал, что, как обычно, находится в коридоре один.
   На другом конце дома Дервла появилась из женской спальни и прошла в гостиную. Она вошла в ванную, приблизилась к душу и сняла рубашку, под которой обнаружился её привычный купальный наряд: короткий жилет и трусики.
   Коулридж отвернулся, повинуясь инстинкту. В ванной находилась раздетая девушка, и он не имел права подглядывать.
   Карлайл тоже подчинился инстинкту, инстинкту оператора реалити-ТВ: он заскользил по тёмному коридору, чтобы как можно ближе подобраться к телу.
   Дервла стала под душ и принялась мыться, проводя руками с мылом по всему телу. Коулридж заставил себя посмотреть на неё. Дело было вовсе не в том, что вид полуголой мыльной Дервлы отталкивал его; как раз наоборот. Коулридж был большим ценителем женской фигуры, а юная, атлетически сложенная Дервла была вполне в его вкусе. Коулриджу хотелось отвести взгляд именно потому, что она привлекала его. Он был глубоко верующим христианином; он верил в Бога и знал, что Бог был бы не в восторге, если бы Коулридж вдруг начал возбуждаться, разглядывая ничего не подозревающих девушек в нижнем белье. Особенно когда он бы при исполнении служебных обязанностей. Коулридж, то есть, а не Бог. Бог, с точки зрения Коулриджа, всегда был при исполнении.
   Мысленно постановив, что не будет отвлекаться от работы, Коулридж отвернулся от тёмной стены и снова взглянул на девушку в душе и закутанного оператора.
   И тут он чуть не вскрикнул. Он с трудом удержался от того, чтобы не кинуться и не арестовать мерзавца на месте.
   У Карлайла было две камеры. Он выполз из-под толстой чёрной накидки, зафиксировав свою рабочую камеру на платформе так, чтобы она снимала девушку в душе крупным планом. И теперь пользовался маленькой камерой размером с ладонь и явно снимал для себя фильм.
   С гневным отвращением Коулридж наблюдал, как Карлайл придвинул свой крошечный объектив почти вплотную к мыльному стеклу, явно стараясь подобраться как можно ближе к ничего не подозревающей женщине. Он бесстыдно исследовал тело Дервлы, крупным планом снимая пупок, ложбинку между грудей, тёмный контур сосков под тканью маечки. Затем Карлайл нагнулся к её паху и застыл, направив камеру на её трусики. Дервла слегка раздвинула ноги, а трусики были тонкими и кружевными. На верхней части бёдер угадывались мягкие влажные волосики. Вода стекала по её промежности сияющим водопадом.
   Когда Дервла закончила принимать душ, она закрыла кран, повязала поверх грудей полотенце, сняла с себя мокрую нижнюю одежду и подошла к раковине, чтобы почистить зубы.
   Карлайл быстро выключил свою личную камеру и снова исчез под чёрным покрывалом, чтобы подкатить рабочую камеру к двухстороннему зеркалу над раковиной.
   На той стороне зеркала Дервла взглянула на своё отражение и покачала головой.
   Коулриджу никогда раньше не доводилось бывать за двухсторонним зеркалом, и можно было почти поверить, что девушка качала головой не для себя, а для объектива телекамеры, маячившим у неё под носом. Она ничего не сказала, но спела отрывок из старой песни Рода Стюарта; голос за стеклом был тихим, но хорошо слышным.
   -- Не хочу об этом говорить, -- пропела она.
   И затем:
   -- Эй, парень, отстань от меня. -- После этого она замолчала, избегая встречаться взглядом со своим отражением.
   Теперь Коулридж увидел, как рука Карлайла вытянулась перед камерой. Тот что-то держал -- маленький белый мешочек, который он взял за уголок и потряс. В гробовой тишине тёмного туннеля раздался тихий треск, и Коулридж с изумлением понял назначение мешочка: он сам тряс такой же всего пару недель назад, гуляя по холмам национального парка Сноудония. Это был походный термопакет -- конвертик с химикатами и металлическими опилками, создающий очень высокую температуру. Поражённый Коулридж наблюдал, как Карлайл смял мешочек в руке, чтобы получился тупой конец, и принялся выводить на стекле буквы. Очевидно, жар нагревал конденсат на той стороне стекла.
   Писал Карлайл медленно, отчасти, конечно, для того, чтобы дать жару время нагреть стекло, но Коулридж подумал, что оператор ещё и испытывает удовольствие. Его палец нежно поглаживал стекло, следуя линии, оставленной термопакетом, будто трогая двухстороннее зеркало Карлайл как бы прикасался к Дервле. Коулридж попытался рассмотреть, что он там пишет. Буквы, разумеется, были написаны в зеркальном отображении, но разобрать их не составляло большого труда.
   С обратной стороны зеркала Дервла тоже смотрела, украдкой поглядывая вниз по мере появления надписи.
   "Не волнуйся. Люди до сих пор на твоей стороне", -- проступило на запотевшем стекле.
   Выражение лица не поменялось. Она не сводила глаз с надписи.
   В тёмном коридоре за стеклом, не зная, что за ним наблюдает инспектор полиции, Карлайл протянул руку и вывел ещё несколько слов.
   "Тут никто не думает, что это ты".
   Три пары глаз наблюдали за медленным появлением слов: "Но теперь ты номер один. Народ любит тебя... и я тоже".
   Коулридж прекрасно разбирался в лицах, а лицо Дервлы было хорошо знакомо ему по многочисленным записям. Поэтому он не мог не заметить промелькнувшей в её глазах неприязни.
   -- О-ля-ля, -- сказала она, равнодушно пожав плечами, и принялась чистить зубы.
   Коулридж почувствовал напряжение Карлайла, когда тот кинулся фиксировать свою телекамеру и ловить Дервлу в объектив маленькой видеокамеры. Карлайлу явно требовались все доступные изображения его тайной возлюбленной, и он снова приблизил объектив настолько близко к стеклу, насколько это было возможно. Вначале он крупным планом заснял тёмный пучок волос у Дервлы подмышкой, который стал виден, когда она подняла руку, чтобы почистить зубы. Затем он немного отвёл камеру, чтобы запечатлеть лёгкое покачивание её грудей под полотенцем, вызванное движениями руки. Наконец, демонстрируя наработанную слаженность, он повёл камеру вверх, как раз успев поймать наивную девушку, когда она выплёвывала зубную пасту. До Коулриджа донеслось гудение моторчика видеокамеры: Карлайл максимально увеличил мокрый, белый, пенный рот Дервлы.
   Закончив, Дервла вышла из ванной и вернулась в женскую спальню. В доме снова воцарилась тишина. Все обитатели находились в двух спальнях на противоположной от Мыльного коридора стороне дома. Коулридж нажал кнопку на маленьком устройстве, которое выдали ему в звуковом отделе "Подгляделок", давая Джеральдине понять, что увидел достаточно.
   Пару секунд спустя Карлайл оставил камеру, потому что Джеральдина вызвала его к себе под каким-то профессиональным предлогом, как и обещала.
   Коулридж проследовал за Карлайлом из коридора. Моргая от яркого света в туннеле, соединявшем дом с контрольным бункером, Коулридж в лучших полицейских традициях схватил Карлайла за ворот и попросил пройти в отделение.
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ. 12.00
  
   -- О Боже, меня сейчас стошнит. Честное слово, меня сейчас стошнит.
   Коулридж показывал Дервле некоторые записи с видеокамеры Ларри Карлайла. Возле видеомагнитофона лежала стопка из семнадцати одинаковых миникассет, изъятых полицией из дома Карлайла.
   -- Для этого человека вы стали чем-то вроде мании, -- сказал Коулридж. -- При просмотре его коллекции записей создаётся впечатление, что он никак не мог вами насытиться.
   -- Пожалуйста, не надо. Это ужасно, ужасно.
   Записей было очень много. Десятки часов плёнки. Снятые крупным планом губы Дервлы во время разговора, во время еды, её глаза, уши, пальцы, но в основном, конечно же, её тело. Карлайл заснял практически каждую секунду, проведенную ею в ванной, начиная со дня третьего, постепенно совершенствуясь в крупных съёмках интимных мест, которые она имела неосторожность показать.
   В душе трусики Дервлы часто сползали под напором воды, открывая верх лобка, а когда она поворачивалась -- пару сантиметров расщелины между ягодицами. Видимо, Карлайл жил ради таких моментов и снимал максимально крупным планом при любой возможности.
   -- Не могу поверить, что я была такой дурой, -- сказала Дервла, запинаясь от смущения и отвращения. -- Конечно, я должна была догадаться, почему он меня так обнадёживает, но я и представить себе не могла... я...
   Дервла, обычно столь решительная, столь самоуверенная, наблюдала за беззвучными и оттого жутковатыми, разрозненными изображениями собственного тела; тело почти не появлялось целиком, будучи разбитым на откровенные, интимные кадры, _-__и Дервла заплакала. По её лицу текли слёзы, а на экране мыльная вода стекала по её животу и бёдрам.
   -- Вы каждый день получали послания на зеркале?
   -- Не каждый, но почти.
   -- И что в них говорилось?
   -- О, ничего особенно интересного. "Как дела?" В таком духе. "Ты молодец".
   -- То есть он обсуждал игру.
   -- Ну, не очень подробно. В конце концов, ему приходилось писать задом наперёд.
   -- Он когда-нибудь упоминал Келли?
   -- Нет.
   Это была глупая ложь.
   -- Вообще-то, да, по-моему он её упоминал, -- чересчур поспешно сказала Дервла.
   -- Да или нет, мисс Нолан?
   -- Я же сказала -- да. Иногда... изредка... он упоминал всех.
   Наполовину ложь. Это лучше? Или хуже?
   -- Не знаю, зачем он писал мне послания, -- добавила она. -- Я его не просила.
   -- Он влюблён в вас, мисс Нолан.
   -- Пожалуйста, не надо этого говорить.
   -- Он любит вас, Дервла, и вам придётся разбираться с ним самой, потому что я сомневаюсь, что его посадят в тюрьму за эти записи. Когда вы выйдете из дома, он будет ждать вас.
   -- Вы правда так думаете?
   -- Так подсказывает мне мой опыт общения с помешанными. Они не могут просто взять и всё забыть. Понимаете, он думает, что вы тоже его любите. В конце концов, вы заигрывали с ним неделями.
   -- Я не... -- Но Дервла поняла, что спорить бесполезно. -- Я... просто как бы увлеклась, -- продолжила она. -- Это было весело, как игра. В доме так скучно. Одни и те же нудные тупые люди, которых даже не можешь полюбить, потому что они соперники. Вы не представляете... А тут такая забава, причём лично моя. У меня снаружи был тайный друг, который желал мне удачи и сообщал, что я молодец. Вы себе представить не можете, как в этом доме странно, и чувствуешь себя беззащитно, уязвимо. Приятно было иметь тайного друга.
   Дервла посмотрела на экран, где всё ещё крутилась запись Ларри Карлайла. Она снова была в душе, и её рука намыливала груди под мокрым лифчиком, из-под которого явственно проступали очертания сосков.
   -- Пожалуйста, это нельзя выключить?
   -- Я хочу, чтобы вы посмотрели следующий отрывок.
   Изображение дёрнулось, и на экране возникла спальня девушек. Съёмка была сделана ночью, и все девушки казались спящими.
   -- О Боже, у него на камере было ночное видение! -- воскликнула Дервла.
   -- Боюсь, моя дорогая, этот человек не упустил ничего.
   На экране Дервла лежала в постели. Ночь явно была жаркой, потому что она была укрыта одной тонкой простынкой. Она спала -- во всяком случае, так казалось до тех пор, пока она не открыла глаза, окинув комнату быстрым взглядом. Теперь камера перешла к телу. Под простынёй можно было разглядеть руку Дервлы, которая медленно спускалась всё ниже; костяшки чётко выделялись под тонкой тканью, пальцы пришли в движение. Камера снова вернулась к лицу Дервлы: её глаза были закрыты, но рот открылся. Она часто дышала от удовольствия.
   В кабинете Коулриджа Дервла покраснела от ярости и стыда.
   -- Пожалуйста! -- резко сказала она. -- Это несправедливо.
   Коулридж выключил кассету.
   -- Я хотел, чтобы вы сами убедились, насколько этот человек не уважал вас. Вы с ним были в какой-то мере партнёрами. Теперь вы уже не партнёры.
   Дервла охватил страх.
   -- Но, инспектор, вы же не думаете всерьёз, что эта глупая проказа как-то связана с... со... смертью Келли?
   Коулридж помолчал, прежде чем ответить.
   -- Вы сказали, что в его посланиях упоминалась Келли?
   -- Ну да, упоминалась, но...
   -- Что в них говорилось?
   -- В них говорилось... в них говорилось, что зрителям нравится она и нравлюсь я. Мы обе им нравились.
   -- Ясно. А он когда-нибудь говорил вам, кто им нравился больше? На каком вы месте, так сказать.
   Дервла посмотрела главному инспектору в глаза.
   -- Нет. Конкретно такого не говорил.
   -- То есть вы не знали, что до смерти Келли занимали второе место после неё?
   -- Нет, не знала.
   -- Напомните мне ещё раз, мисс Нолан. Сколько составляет приз победителю игры?
   -- Ну, он с тех пор вырос, но на момент убийства он составлял полмиллиона фунтов, инспектор.
   -- А как дела на ферме у ваших родителей в Баллимагуне?
   -- Что, простите?
   -- Насколько я знаю, ваши родители рискуют потерять ферму и дом. Мне стало интересно, как у них дела. Как они это, так сказать, воспринимают.
   Лицо Дервлы стало жёстким и холодным.
   -- Я не знаю последних событий, инспектор. Я была в доме. Но думаю, что они выживут. Мы -- крепкие люди, моя семья.
   -- Благодарю вас. Это всё, мисс Нолан, -- сказал Коулридж. -- Пока что.
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ. 13.30
  
   Сначала Джеральдина не хотела пускать Дервлу обратно в дом.
   -- Ну её на хуй, дуру брехливую. Я ей покажу, как дразнить моих операторов и портить репутацию шоу.
   Джеральдине было неприятно и стыдно, что у нёе под носом такое творилось, а она ничего не знала. Её профессиональная гордость была уязвлена, и Джеральдина хотела отыграться на Дервле, которую и так ревновала. Вскоре, однако, здравый смысл взял верх. Выгнать Дервлу означало почти неминуемые объяснения, что ещё больше уязвило бы Джеральдину. Сейчас Дервла была самой популярной и любимой обитательницей, к тому же её забирали на допрос в полицию, что значительно усилило её очарование.
   Её фотография была напечатана во всех утренних газетах; она была бледной и красивой, когда полицейские вели её к машине. Газетчики были вынуждены пересмотреть свои убеждения по поводу Салли, и заголовки гласили: "ПОЛИЦИЯ ДОПРАШИВАЕТ ДЕРВЛУ", "ДЕРВЛА АРЕСТОВАНА". Вскоре она появилась в вечерних выпусках новостей; репортёры стояли перед домом и взахлёб сообщали, что полицейские не смогли выдвинуть против неё никаких обвинений. Именно такое происшествие и требовалось Джеральдине, чтобы шоу продолжало греметь на всю страну -- да что уж там, на весь мир.
   В общем и целом, Дервла была слишком важна для передачи, чтобы от неё отказываться.
   -- Значит, придётся оставить мерзкого извращенца Карлайла, -- пожаловалась Джеральдина. -- Если мы его вышвырнем, а её не тронем, этот долбоёб станет нас шантажировать. Я бы, по крайней мере, стала.
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ. 12.40
  
   Уильям Вустер, больше известный как Уоггл, был отпущен под залог в 5000 фунтов, который заплатили его родители. Полиция требовала не удовлетворять ходатайство о залоге, ссылаясь на то, что Уоггл, как представитель альтернативного сообщества и житель туннелей, может запросто скрыться от правосудия. Судья посмотрел на доктора и миссис Вустер -- он в твидовом костюме, она в жемчугах -- и решил, что было бы нехорошо отказать двум столь важным столпам общества в компании их заблудшего сына.
   Уоггл скрылся от правосудия в двухстах метрах от здания суда.
   После краткого появления перед его величеством законом, он и его родители пробились через толпу репортёров, собравшихся у дверей зала суда, затем они сели в свой микроавтобус и уехали. Однако на этом возвращение в лоно семьи для Уоггла закончилось. Уоггл дождался первого светофора, и когда машина остановилась, он просто выпрыгнул и побежал. Родители не погнались за ним. Такое случалось уже далеко не первый раз, а они были слишком стары, чтобы бегать. Они сидели в машине, размышляя над тем, что каждая минута в обществе сына обошлась им больше, чем в тысячу фунтов.
   -- В следующий раз мы этого делать не будем, -- сказал папа Уоггла.
   Уоггл бежал около мили, время от времени сворачивая, наивно представляя себе, что его дорогой папаша несётся за ним, размахивая зонтиком. Когда он наконец решил, что отбежал достаточно далеко, он зашёл в паб выпить кружку пива и съесть маринованное яйцо. Именно в пабе ему впервые пришлось осознать, какой удар нанесли ему "Подгляделки". Потому что теперь его знала не только полиция и пресса. Его знали все, и он никому ни капельки не нравился.
   Пока он ожидал своего пива у барной стойки, его окружила группа мужчин.
   -- Ты тот припездок, да? -- сказал самый страшный из банды.
   -- Если, сравнивая меня с пиздой, вы хотите сказать, что я прекрасный, тёплый, манящий и волосатый, то да, вы не ошиблись.
   Уоггл немедля пожалел о своей браваде, потому что мужик тут же сбил его с ног.
   -- Протягиваю руку мира, -- сказал Уоггл с пола.
   Мужик взял его за руку и выволок на улицу, где банда основательно избила его.
   -- Маленьких девочек, конечно, легче пиздить, а? -- сказали мужики, как будто напав на него вшестером они проявили особую смелость. Они оставили его лежать в пресловутой луже крови со ртом, полным выбитых зубов, и сердцем, полным ненависти. Ненависть была направлена не на мужиков, которых он, будучи анархистом, считал лишь непросвещёнными товарищами, а на "Подгляделки".
   Он уковылял прочь от паба, как мог перевязал раны в ближайшем общественном туалете и ушёл под землю. Буквально. Он вернулся в туннели, из которых вышел. Там он лелеял свою глубочайшую скорбь. Она проникала в его сердце всё глубже с каждым килограммом и миллиграммом выкопанной им земли.
   Они унизили его. Все они. И обитатели дома, и обитатели бункера по другую сторону рва.
   Глубже, глубже, глубже.
   Джеральдина Хеннесси. Эта ведьма. Он думал, что ей можно доверять, но сильно ошибался.
   Глубже, глубже, глубже.
   Никому нельзя доверять. Ни натуралам, ни цивилам, ни телевизионным фашистам и уж точно не этим ублюдкам в доме. Особенно тем, которые притворялись друзьями. Их он ненавидел больше всего. Кроме Дервлы, конечно, Кельтской Королевы Рун и Сказаний. Дервла была нормальной, она была прекрасной летней феей. Уоггл видел запись, и она не голосовала за него. Но та, другая, которая приготовила пирог с тофу и патокой! Та сука вообще вела себя, как последняя лицемерная блядь! А он ещё и пирог съел. Поздно ночью, когда она не видела. Ничего, он ей покажет.
   Глубже, глубже, глубже.
   Он не хотел ударить ту девку. Она накинулась на него со своими псами, а теперь вся страна его ненавидит, и ему грозит тюремное заключение. Тюрьма Уоггла пугала. Там таких как он не любят. Особенно, когда такие как он бьют маленьких девочек.
   Поэтому он и вернулся под землю. Чтобы спрятаться и составить план. Ковыряя землю, Уоггл решил, что уж если ему суждено пропасть, так он пропадёт не один. Он им всем отомстит.
   Глубже, глубже, глубже.
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ. 15.00
  
   Триша с Хупером в последний раз перечитали лабораторный отчёт, глубоко вздохнули и вошли в кабинет Коулриджа.
   Полицейские забрали двухстороннее зеркало, через которое Карлайл посылал Дервле сообщения, и отправили его на лабораторный анализ. Заключения экспертизы прибыли в течение суток, и Трише с Хупером казалось, что теперь вся картина изменилась.
   -- Похоже, теперь у нас есть довольно веские улики против оператора, Ларри Карлайла, сэр.
   Коулридж оторвался от прочтения документов.
   -- Посмотрите. -- Хупер вытащил отчёт по уликам, обнаруженным судебно-медицинскими экспертами. -- Карлайл писал свои послания термопакетом, но он ещё и водил по ним пальцем. Жар пакета нагревал конденсат с обратной стороны.
   -- Я знаю, сержант. Это я вам сказал.
   -- Так вот, поскольку Дервла стирала послания со своей стороны, ей казалось, что они исчезали навсегда. Но следы пальца с его стороны остались на стекле. Там обнаружились пятна, сэр. Смазанные пятна.
   -- Смазанные пятна?
   -- Боюсь, это была сперма.
   -- О Господи.
   -- Я поговорил с Карлайлом. Он признался, что регулярно мастурбировал на смене. Он утверждает, что все так делали.
   -- О нет, не может быть! -- вскричал Коулридж.
   -- Карлайл, похоже, не находил в этом ничего удивительного. По его словам, когда Джеральдина решила оставить всего одного оператора, ему приходилось сидеть в тёмном коридоре восемь часов подряд в полном одиночестве, да ещё и под покрывалом. Все операторы -- мужчины, и им постоянно приходилось наблюдать за тем, как красивые девушки раздеваются и принимают душ.
   Хупер чуть было не прибавил: "Поставьте себя на их место", но он дорожил своей работой и потому сдержался.
   -- Карлайл говорит, что они иногда называли коридоры стриптиз-клубами, -- добавила Триша.
   Коулридж посмотрел в окно. Ему оставалось три года. Потом можно будет уйти на пенсию и навсегда покинуть ряды полиции, слушать музыку, перечитывать Диккенса, копаться в саду вместе с женой, уделять больше времени любительскому театру и никогда не сталкиваться с миром тайно мастурбирующих операторов.
   -- Вы хотите сказать, что он писал послания спермой?
   -- Ну, её было бы недостаточно. Мне кажется, что скорее всего у него на пальцах просто оставались следы.
   Триша заметила, что на протяжении всего разговора Коулридж обращался исключительно к Хуперу. На неё он даже не смотрел. Коулридж был из тех, кто до сих пор считал, что о некоторых вещах неприлично говорить в смешанной компании. Триша не в первый раз задумалась, как вообще Коулридж умудрился попасть в полицию. Хотя, с другой стороны, он был неподкупен, твёрдо верил в верховенство права и слыл мастером расследований, так что, может, ему и необязательно было жить в том же веке, что и все остальные.
   -- Ладно, -- сердито буркнул Коулридж. -- Что сказали в лаборатории?
   -- В общем, сэр, надписи во многом неразборчивы и накладываются одна на другую, но в очищенном виде можно разобрать четыре послания и ещё кусочки других. Во всех сообщается место Дервлы в рейтинге. Из чётких посланий два написаны до выселения Уоггла, в них Дервла на третьем месте после него и Келли, а после ареста Уоггла, обе девушки продвинулись на позицию вверх. Дервла с самого начала знала счёт. Карлайл сообщил ей.
   -- Но когда мы спросили её, она не призналась. Очень глупо с её стороны.
   -- Ну, она ведь понимала, что её соперничество с Келли -- это возможный мотив. Полмиллиона фунтов -- деньги немалые, особенно если твои мама с папой стоят на грани банкротства.
   -- А кроме того, она была ближе всех к выходу из потогонной будки, -- добавила Триша.
   -- Она виновна, по меньшей мере, в утаивании улик, и я намереваюсь заставить её пожалеть об этом, -- сказал Коулридж.
   -- Ну, само собой, сэр, но мы думаем, что главное -- Карлайл, -- сказала Триша. -- Его мотивом была Дервла. Он изо всех сил хотел помочь ей выиграть и был уверен, что Келли стоит на её пути.
   -- Думаете, он настолько сильно хотел, чтобы Дервла выиграла, что это могло подвигнуть его на убийство?
   -- Ну, он ведь патологически помешан на ней, сэр, это мы точно знаем. И достаточно посмотреть на его записи, чтобы понять, насколько странная и извращённая была эта любовь. Вполне возможно, что столь мучительная близость к объекту воздыханий могла лишить его душевного равновесия.
   -- Обычно любовь -- главный мотив преступлений страсти, -- вставил Хупер, цитируя самого Коулриджа, -- а это было явно преступление страсти.
   -- Помните, что произошло с Моникой Селес, сэр, теннисисткой? -- с воодушевлением спросила Триша. -- Именно то, что, как нам кажется, произошло здесь. Обезумевший психованный поклонник её соперницы Штефи Граф ударил Селес ножом, абсурдно полагая, что это поможет карьере Граф и что Граф скажет ему спасибо.
   -- Да, -- согласился Коулридж. -- Я думаю, пример уместный.
   -- Но подумайте, сэр, -- вставил Хупер. -- У Ларри Карлайла был не только мотив, но и возможность.
   -- Вы так думаете? -- спросил Коулридж.
   -- Ну... почти возможность.
   -- Мой опыт говорит о том, что возможность совершить убийство не бывает "почти возможностью".
   -- Ну, тут у нас один моментик не стыкуется, сэр.
   -- Представляю, как вы заявите об этом адвокату, -- сухо заметил Коулридж, -- но я слушаю.
   -- До настоящего момента мы исходили из того, что убийцей был один из людей в потогонной будке.
   -- И, как мне кажется, по понятным причинам.
   -- Да, сэр, но подумайте о Карлайле, который был ещё ближе к жертве. Сперва он видит, как Келли выходит из мужской спальни и голяком направляется через гостиную в туалет. Карлайл прекрасно запечатлевает этот момент, за что удостаивается похвалы из контрольного бункера. Потом Келли скрывается в туалете, и Карлайлу велят следить за дверью в надежде, что ему удастся заснять побольше обнажённой натуры, когда она выйдет.
   -- Но она не выходит.
   -- Да, потому что он убивает её, сэр. Это запросто мог быть он. Поставьте себя на его место: он одержим, он с самого начала рисковал своей работой, своим будущим, своим браком -- не забывайте, сэр, у Карлайла жена и дети. Он рисковал всем ради любви к Дервле...
   -- Любви, которая сравнима лишь с его ненавистью к Келли, -- вставила Триша. -- Посмотрите, сэр.
   Она принесла с собой большую папку, вроде тех, которые художники и дизайнеры используют для портфолио. В папке лежали сделанные экспертами фотографии зеркала со стороны туннеля.
   На первой фотографии невозможно было ничего разобрать. На снимке виднелась лишь пыльная грязная поверхность, на которой чей-то палец явно выводил одни буквы поверх других. Затем Триша извлекла второй экземпляр фотографии, а затем третий, на которых эксперты пытались разобраться в мешанине букв; тут полупрозрачными пастельными цветами были наведены разные предложения, иногда целиком понятные, иногда додуманные.
   -- Посмотрите сюда, сэр, -- сказала Триша, указывая на предложение, наведенное красным. -- Не очень-то мило, а?
  
   ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. 8.00
  
   "Сука Келли до сих пор номер один. Не волнуйся, дорогая. Я защищу тебя от этой блядской шлюхи".
   Дервла протянула руку и гневно стёрла надпись. Теперь она с ужасом думала об утреннем умывании. Послания становились всё более злобными и неприятными, но она не могла ничего сказать, опасаясь выдать своё соучастие. Конечно, она уже давно не поощряла его, не разговаривала с зеркалом и изо всех сил старалась выдумать способ, чтобы заставить человека с другой стороны прекратить писать сообщения. Единственное, до чего она додумалась, -- петь песни с более или менее уместными словами.
   "Не хочу об этом говорить", "Вернуть отправителю", "Отпусти меня ты, не держи".
   Но надписи продолжали появляться. И каждая последующая была хуже предыдущей.
   "Клянусь, моё сокровище, если бы я мог, то убил бы её ради тебя".
  
   ДЕНЬ СОРОК ПЯТЫЙ. 15.10
  
   -- "Если бы я мог, то убил бы её ради тебя", -- прочёл Коулридж вслух. -- Что ж, изобличающая улика, да?
   -- И вот он стоит, -- с энтузиазмом продолжил Хупер. -- Тот, кто писал послания, стоит со своей камерой перед дверью туалета, зная, что объект его ненависти сидит внутри. Что он делает? Он фиксирует камеру в положении, которое ему велели соблюдать, крадётся по Мыльному коридору, по Сухому, проникает в мужскую спальню через дверцу в стене, берёт простыню из стопки перед будкой, выходит из спальни закутанный, а дальше мы знаем. Именно Карлайла мы видим, когда он пересекает гостиную, чтобы взять нож, именно Карлайл врывается к Келли, и именно Карлайл убивает её.
   -- Ну... -- осторожно протянул Коулридж.
   -- Я знаю, что вы хотите сказать, сэр. Знаю, знаю. Как же спальня? Она ведь тоже была под видеонаблюдением...
   -- Да, это приходило мне в голову, -- ответил Коулридж.
   -- Если бы он зашёл в комнату из Сухого, пошёл к будке и поднял простыню, мы бы это увидели, а мы ничего не видели.
   -- Да, но мы не просто не видели этого, мы ещё и видели, как кто-то вышел из будки и взял простыню.
   -- Да, сэр, но только на записи. Никто в будке не помнит, чтобы выходил кто-то ещё. Соответственно, либо один из них лжёт, либо все они.
   -- Согласен.
   -- Если только не лжёт запись. Карлайл -- опытный оператор. Из его посторонней деятельности мы знаем, что его интерес к телевизионным штучкам не ограничивается работой. Мог ли он каким-то образом исказить показания потолочной видеокамеры в спальне? Изображение фигуры, выходящей из будки, довольно нечёткое. Мы с Тришей подумали: а не мог ли он как-то остановить на пару минут транслируемую картинку...
   -- В конце концов, изображение и так часами не менялось, -- перебила Триша. -- Мог ли он как-то запустить изображение по кругу на пару секунд или просто поставить на паузу, чтобы ему хватило времени подойти к будке?
   -- После чего всё произошло бы в реальном времени, как мы и видели, -- закончил Хупер.
   -- Ему пришлось бы сделать то же самое на обратном пути, -- сказал Коулридж. -- Мы видели, как убийца вернулся в будку, не забывайте.
   -- Знаю. В этой версии куча нестыковок, -- сказал Хупер, -- но не забывайте, сэр, что Карлайл не мог с точностью сказать, сколько тогда прошло времени. Помните, он сказал, что прошло всего две минуты между тем, когда Келли зашла в туалет, и появлением убийцы из спальни, хотя в контрольном бункере все говорили о пяти минутах, что и подтвердил временной код. А ещё он говорил, что прошло целых пять минут с момента ухода убийцы до обнаружения убийства, тогда как на самом деле прошло две. И снова показания людей в бункере подтвердилось временным кодом. Расхождения значительные, сэр, но их можно понять, если убийство совершил сам Карлайл. Любой бы принял две минуты за пять, а пять за две, если в это время убивал кого-то кухонным ножом.
   -- Да, -- признал Коулридж. -- Вы правы. Предлагаю вам поговорить со спецами, чтобы выяснить, как можно вмешаться в работу камер. И конечно же, настало время снова поболтать с мисс Нолан.
  
   ДЕНЬ СОРОК ШЕСТОЙ. 14.30
  
   Полиция второй раз за день забрала Дервлу, что вызвало сенсацию как внутри дома, так и снаружи. Выходит, она теперь подозреваемая номер один?
   Джеральдина не могла сдержать восторга.
   -- Блядская полиция продвигает наше шоу, -- ликовала она. -- Только все решили, что это больная на голову Салли, как они дважды забирают нашу девственную принцессу! Ебать меня в сраку, вот это красота. Но надо планировать дальше. Тут кроется куча бабла. Если они не вернут нам Дервлу, отменим выселение, ясно? Мы не можем потерять двух долбоёбов за одну неделю, просто не можем себе такого позволить. Неделя шоу стоит столько, что я и сосчитать не могу!
   На этой неделе выселение грозило Хеймишу и Луне, но если бы Дервлу забрали, они получили бы отсрочку. Голосование было самым расслабленным со времён Лэйлы и Уоггла -- хотя тогда всё было куда спокойнее. С уходом Салли общее настроение немного улучшилось, а кроме того, Салли была основной подозреваемой в убийстве, так что её отсутствие успокоило обитателей.
   Теперь, конечно, спокойствию пришёл конец. Второе задержание Дервлы полицией вызвало шок и ужас обитателей.
   -- Ёбаный в рот, я думала, она нормальная, -- сказала Луна. -- Блядь, мы спали в одной спальне! Я дала ей свой свитер.
   -- Я не верю, -- сказал Джаз. -- Полицейские прощупывают ситуацию, вот и всё.
   -- Тока потому, шо она тебе нравится, ещё не значит, шо она не больная убийца, -- сказал Гэрри.
   Джаз не ответил.
  
   ДЕНЬ СОРОК ШЕСТОЙ. 16.00
  
   У Дервлы дрожали губы. Она старалась сдержать слёзы.
   -- Я думала, если расскажу, что знала счёт, вы будете меня подозревать.
   -- Какая же вы глупая девушка! -- рявкнул Коулридж. -- Разве вы не понимаете, что лгать нам -- лучший способ навлечь на себя подозрения?
   Дервла не ответила. Она знала, что если откроет рот, то расплачется.
   -- Лгать полиции -- уголовное преступление, мисс Нолан, -- продолжал Коулридж.
   -- Извините. Я не думала, что это имеет значение.
   -- О Господи Боже мой!
   -- Это было между нами двоими, он был снаружи! Я не думала, что это имеет значение. -- Дервла всё-таки расплакалась.
   -Ладно, теперь можете рассказать правду, леди. Я так понимаю, вы всё время знали о том, на каком месте у публики были вы и Келли?
   -- Да, всё время.
   -- Как бы вы охарактеризовали отношение Ларри Карлайла к Келли?
   -- Он её ненавидел, -- ответила Дервла. -- Он хотел, чтобы она умерла. Поэтому я и пыталась заставить его не писать больше посланий. У него полностью изменился тон. Это было отвратительно. Он обзывал её ужасными словами. Но он был снаружи. Он никак не мог...
   -- Вас не касается, что он мог и не мог сделать. Нас, девушка, интересуют ваши действия.
   -- Я ничего не делала!
   Коулридж уставился на Дервлу. Он подумал о своей дочери, которая была ненамного старше его визави.
   -- Вы собираетесь обвинить меня? -- спросила Дервла слабым голосом.
   -- Нет, не думаю, что в этом есть смысл, -- сказал Коулридж. Дервла давала показания не под присягой, она пережила тяжёлый стресс. Коулридж знал: любой мало-мальски способный адвокат убедительно доказал бы, что она была не в себе во время дачи показаний. Кроме того, ему вовсе не хотелось обвинять её. Он узнал правду, и этого было достаточно.
   Так что Дервла вернулась в дом.
  
   ДЕНЬ СОРОК СЕДЬМОЙ. 11.00
  
   Дни в доме тянулись медленно, и напряжение не спадало. Каждую секунду обитатели ждали либо сообщения об аресте снаружи, как обещала Джеральдина, либо очередного визита полиции. Но ничего не происходило.
   Они готовили еду и выполняли задания, всё время настороже, всё время размышляя, ожидая дальнейших событий. Всё общение теперь сводилось к полному безмолвию или бессвязному обмену репликами, из которых изредка рождался настоящий разговор -- но всегда ненадолго.
   -- Кто из вас верит в Бога? -- спросил Джаз, когда они сидели за обеденным столом, ковыряя вилками спагетти. Джаз думал о Келли, про ад и рай и поэтому задал такой вопрос.
   -- Не я, -- сказал Хеймиш. -- Я верю в науку.
   -- Ага, -- согласился Гэрри, -- хотя религия полезна для малых детей, по-мойму. В смысле, надо ж им шо-то говорить?
   -- Я интересуюсь восточными религиями, -- сказала Луна. -- Например, я считаю, что Далай-лама -- охуенно клёвый чувак, потому что он реально мирный и безмятежный, да? А в конечном итоге он рулез, потому что я его реально уважаю.
   -- А в какую науку ты веришь, Хеймиш? -- спросила Дервла.
   -- В теорию большого взрыва, само собой, в какую же ещё? -- помпезно ответил Хеймиш. -- Сейчас есть такие мощные телескопы, что можно увидеть самый край вселенной, начало всех времён. Известно с точностью до секунды, когда всё появилось.
   -- А что было до того, как всё появилось? -- спросила Луна.
   -- А, -- сказал Хеймиш. -- Понимаешь, все задают этот вопрос.
   -- Интересно, почему.
   -- Да, Хеймиш, -- поддразнил Джаз. -- Что было до того?
   -- До того ничего не было, -- важно сказал Хеймиш. -- И даже пустоты. Не было ни пространства, ни времени.
   -- Прям как здесь, -- сказал Джаз
   -- Хуйня это всё, Хеймиш, полная.
   -- Это наука, Луна. Есть доказательства.
   -- Не понимаю, о чём тут спорить, -- сказала Дервла. -- Мне кажется, что теория большого взрыва, как и любая другая, не противоречит существованию Бога.
   -- Так ты в него, значит, веришь?
   -- Ну, не в него. Не в бородатого старика, который сидит на облаке и метает молнии во все стороны. Наверное, я верю во что-то, но я не одобряю организованные религии. Мне не нужен набор строгих правил, чтобы общаться с моим Богом. Бог должен быть доступен всем, независимо от того, читали они какие-то писания или нет.

*

   Коулридж с Тришей наблюдали за разговором через Интернет. Сетевая трансляция "Домашнего ареста" теперь постоянно крутилась в следственном кабинете.
   -- Надо было арестовать эту девушку за препятствие правосудию, -- сказал Коулридж. -- Вот кому не помешало бы знать побольше строгих правил.
   -- Что она теперь сделала? -- сказала Триша. -- Я думала, вам она нравится.
   -- Боже мой, Патриция, вы её слышали? "С моим Богом". Что ещё за бред?
   -- Вообще-то, я с ней согласна.
   -- Значит, вы такая же глупая и ленивая, как она! Бога не выбирают, Патриция. Господь не подчиняется нашим прихотям! Бог не должен быть доступен всем! Вы должны быть доступны ему!
   -- Ну, это вы так считаете, сэр, но...
   -- Так же думали все философы и искатели истины в каждой культуре с незапамятных времён, констебль! Всегда считалось, что вера требует от верующего определённую долю смирения. Ощущение трепета перед собственным бытием и необъятностью мироздания! Но не теперь! Ваше поколение считает Бога чем-то вроде советника! Который говорит вам то, что вы хотите услышать, тогда, когда вы хотите это услышать, и о чём не обязательно помнить всё остальное время! Вы изобрели мусорную веру и хотите, чтобы она оправдывала вашу мусорную культуру!
   -- Знаете что, сэр? Мне кажется, если бы вы родились четыреста лет назад, вы сжигали бы ведьм.
   Коулридж был ошеломлён.
   -- Мне кажется, это несправедливо, констебль, и жестоко.

*

   Короткий разговор за обеденным столом затих так же внезапно, как и начался, и обитатели вернулись к своим невесёлым размышлениям.
   Что же происходит снаружи?
   Они без конца думали об этом, но ничего не знали. Они были отрезаны от мира, находясь в самом центре драматических событий, но при этом не играя в них никакой роли. Неудивительно, что они сами стали превращаться в детективов, постоянно выстраивая собственные версии. Время от времени они делились своими размышлениями в исповедальне.
   -- Послушайте, Подгляделки, -- сказал однажды Джаз. -- Наверно, это всё глупости. Я вообще не собирался об этом говорить, но подумал, что, наверно, надо сказать, чтобы вы могли передать полиции, и всё, да? Потому что мне кажется, это всё равно фигня. Просто мы как-то принимали ванну с Келли и Дэвидом. По-моему, это было в начале второй недели, и Келли прошептала что-то на ухо Дэвиду, от чего он реально напрягся. По-моему, она сказала "Я тебя знаю", и ему очень не понравилось. Он реально запарился. А потом она сказала такую странную штуку. Я не уверен, но по-моему она сказала, пардон за выражение, "Траходром двенадцать", и он был реально в шоке, короче. Это ему совсем не понравилось.

*

   -- Отлично, -- сказал Хупер, присоединившийся к Трише у компьютера. -- Две недели пялились в эти голимые записи. Еле выцепили какую-то херовенькую зацепку, а оказывается, этот сукин сын знал всё с самого начала.
   -- Ну, зато он не спешил рассказать об этом, -- сказала Триша, -- и доставил тебе удовольствие докопаться самому.
   -- Я просто в восторге.

*

   Может, Хупер и не был в восторге, но зато все остальные точно были, потому что репортёрам, которые тоже следили за Интернетом, понадобилось целых пять минут, чтобы выяснить, что такое "Траходром двенадцать" и, конечно же, кто такой Борис Кабакер. Новости об этом пикантном открытии попали во все газеты на следующее утро, к радости миллионов поклонников "Домашнего ареста". Падение Дэвида было окончательным.
  
   ДЕНЬ СОРОК ДЕВЯТЫЙ. 10.00
  
   Наступил день выселения, но до вечера оставалось ещё много долгих часов. "Подгляделки", как всегда, изо всех сил пытались выдумать обитателям какое-нибудь задание. Не то чтобы интерес к шоу начал падать, вовсе нет. "Домашний арест" оставался самой популярной передачей в мире. Джеральдина как раз заключила договор на 45 миллионов долларов о всемирной ретрансляции записей следующей недели. Дело было, скорее, в профессиональной гордости. "Подгляделки" знали, что устраивают цирк уродов, но в любом случае, цирк этот оставался телепередачей, за которую они несли ответственность. На производственных совещаниях все соглашались, что тут нужен творческий подход -- хотя бы для того, чтобы вписываться в формат.
   На этой неделе задание получилось очень удачным. Джеральдина велела обитателям создать скульптурные изображения друг друга, и эта вдохновенная идея, открывавшая богатые возможности для психоанализа, спровоцировала настоящую спонтанную драму. Это был достойный ответ скептикам, которые считали, что "Домашний арест" уже ничем не сможет шокировать.
   Неприятности начались после возвращения Дервлы из полицейского участка во второй раз. После выговора, который сделал ей Коулридж, она была усталой и расстроенной. Кроме того, вокруг дома толпились зеваки и репортёры, которые орали и спрашивали, не она ли убила Келли, и если да, то на сексуальной ли почве. И, наконец, обитатели дома встретили её подозрительными взглядами, когда она вернулась. Даже Джаз казался обеспокоенным.
   В общем, она была не в настроении для шуток, поэтому когда она увидела, что Гэрри сунул нож в руку её незаконченному изображению, она не выдержала.
   -- Ах ты ублюдок! -- закричала Дервла, побелев от ярости. -- Полнейший ублюдок.
   -- Я тока прикололся, на хуй, подруга! -- со смехом сказал Гэрри. -- Ты шо, шуток уже не понимаешь? В конце концов, дорогая, это ты у нас любимица ментов!
   Тут Дервла дала ему пощёчину с такой силой, что Гэрри споткнулся и повалился на оранжевую кушетку.
   -- Ни хуя себе! -- сказал Гэрри, вскакивая на ноги со слезами боли и ярости на глазах. -- Никто не пиздит Гэззера, даже тёлки, ясно? Щас я тебе жопу надеру, сука ирландская!
   -- Эй, -- сказал Джаз, кидаясь на помощь Дервле, но оказалось, что в его рыцарстве не было нужды. Когда Гэрри, сжав кулаки, подобрался к Дервле, намереваясь учинить разборку, она повернулась на одной ноге и одним плавным движением направила вторую прямо ему в лицо.
   Он тут же упал на пол, сжимая свой окровавленный нос.

*

   -- Ни фига себе, -- сказала Джеральдина в контрольном бункере.
   Дервла занималась кикбоксингом с одиннадцати лет и успела мастерски овладеть всеми навыками, но старалась никому об этом не рассказывать. Она давно поняла, что стоит людям узнать, как они только об этом и говорят. Все просят продемонстрировать какой-нибудь приём и задают вопросы типа: "Ладно, а если, скажем, три, нет, четыре мужика с бейсбольными битами накинутся на тебя сзади, ты сможешь с ними справиться?".
   В общем, Дервла держала своё умение в тайне. Однако теперь о нём знал весь мир, и, откровенно говоря, Дервле было плевать. Она чувствовала, что должна выместить гнев, и Гэрри тут был ни при чём.
   Внезапно страх и ярость, накопившиеся за много недель, вырвались на волю. Дервла знала, что в каких-нибудь десяти метрах от неё почти наверняка притаился автор посланий, Ларри Карлайл, недавно причинивший ей столько страданий. Игнорируя Гэрри, который скорчился на полу, завывая от боли, Дервла повернулась к зеркальной стене.
   -- А если ты там, Карлайл, мерзкий извращенец, то с тобой будет то же самое, если я увижу тебя в радиусе ста миль, когда выберусь отсюда. Из-за тебя полиция подозревала меня, урод! Так что оставь меня в покое, или я откручу на хуй твою башку и вырву яйца через глотку!

*

   -- Ух ты, -- сказала Джеральдина в контрольном бункере. -- Вот кому сегодня придётся несладко, когда он вернётся домой.

*

   Таким образом, история об операторе-извращенце неожиданно выплыла наружу, предоставив "Подгляделкам" очередную драму. Карлайл был, естественно, уволен, но Дервле, которую по праву тоже следовало бы выгнать за соучастие, было положено остаться.
   -- Дервла не стремилась получать послания и не поощряла их, -- надменно заявила Джеральдина; что, конечно, являлось полнейшей чушью, но журналистам было всё равно, потому что никто не хотел отказываться от Дервлы, особенно теперь, когда она вдруг стала такой интересной. И особенно после того, как Джеральдина показала подборку из личных записей Карлайла.
   Однако восторги потихоньку улеглись, и ненасытная публика требовала новых развлечений. Нужно было чем-то заполнить время до выселения. Джеральдина решила извлечь на свет Божий конверт с предсказаниями.
   "Подгляделки велели обитателям открыть конверт с "предсказаниями", которые они вместе готовили в конце первой недели, -- сказал диктор Энди. -- Всё это время конверт пролежал нетронутым в ящике буфета".
   -- Я завзеб о дёб забыд, -- сказал Гэрри, всё ещё с распухшим носом. Гэрри решил проявить великодушие в связи с неожиданным избиением, сообщив в исповедальне, что не держит на Дервлу зла. "В конечном итоге, -- сказал он сквозь окровавленный нос, -- отмудохали так отмудохали. Шо тут плакать. Вообще, полезно, шо меня ударила тёлка, теперь я стал больше феминистом.
   Гэрри был не дурак. Существовала большая разница между сотней тысяч, которая полагалась следующему выселенцу, и миллионом, который полагался победителю. Он хотел оставаться в игре по мере того, как ставки росли, и полагал, что зловредность не добавит ему привлекательности. Поэтому, как только врач обработал его сломанный нос, Гэрри пожал Дервле руку и сказал: "Без напрягов, подруга", за что ему аплодировала вся страна.
   Внутри, разумеется, Гэрри кипел от злости. Получить по морде от тёлки, от мелкой тёлки, в прямом эфире. Это был кошмар. Теперь он никогда не осмелится появиться в пабе.

*

   Наблюдая за попытками Гэрри помириться с Дервлой на экране полицейского компьютера, Хупер не поверил ни слову.
   -- Он её ненавидит. Она у него номер один в чёрном списке, -- сказал он.
   -- Там, где раньше была Келли, -- задумчиво произнесла Триша. -- А Келли, между прочим, убита.

*

   Обитатели давно забыли о конверте с предсказаниями и теперь возбуждённо сгрудились вокруг Джаза, который торжественно вскрывал его. Вся сцена напомнила им об ушедших временах радости и безмятежности в доме.
   "Подгляделки" выставили обитателям вино, и те громко смеялись, слушая ошибочные предсказания, сделанные шесть недель назад.
   -- Уоггл думал, что останется он один, -- сказал Джаз.
   -- Пиздец, Лэйла считала, что выиграет игру! -- рассмеялась Луна.
   -- Послушайте Дэвида! -- завизжала Дервла. -- "Полагаю, к седьмой неделе я проявлюсь как целительная сила группы".
   -- Ага, размечтался, Дэйв! -- закричал Джаз.
   Смех немного поутих, когда они дошли до предсказаний Келли. Луна прочитала их вслух, и то был момент чистого пафоса.
   -- "По-моему, все остальные очень классные. Я их всех нереально люблю, и они полюбят меня, если я дотяну до седьмой недели. Думаю, я вылечу на третьей-четвёртой неделе".
   Повисла тишина: все вдруг осознали, насколько Келли оказалась права.
   -- А это ещё чё такое? -- сказала Луна, указывая на бумажку, которую ещё не прочитали.
   Хеймиш перевернул её. Текст был написан той же синей ручкой, какую "Подгляделки" выдали всем, но корявым и неразборчивым почерком, будто кто-то писал не глядя, причём левой рукой. Позже полицейский графолог подтвердил, что так оно и было.
   -- Чё там написано? -- спросила Луна.
   Хеймиш зачитал вслух:
   -- "Когда вы это прочтёте, Келли уже не будет в живых".
   Понадобилось пару секунд, чтобы все осознали смысл этих слов.
   -- Ебать меня в рот, -- сказала Луна.
   Кто-то заранее знал, что Келли умрёт. Кто-то даже написал предсказание. Это было настолько кошмарно, что обитатели лишились дара речи.
   -- Тут ещё есть. Читать дальше? -- спросил Хеймиш через некоторое время.
   Все молча кивнули.
   -- "Я убью её ночью двадцать седьмого дня".
   -- О Боже! Он знал! -- воскликнула Дервла.
   Но Хеймиш ещё не закончил. На бумажке было ещё одно предсказание.
   -- "Один из финальной тройки тоже умрёт".
   -- О Боже, -- воскликнула Луна. -- Никто не трогал этот ебучий конверт шесть недель. Это мог написать любой из нас.
  
  
  
  
  
   ДЕНЬ СОРОК ДЕВЯТЫЙ. 0.05
  
   Уоггл теперь спал в туннеле. Там он чувствовал себя в безопасности. В безопасности от всех тех, кто не понимал его. Подстёгиваемый ненавистью, он продолжал копать. С каждым ударом лопаты та поселялась в нём всё глубже. Он поливал её своим потом, и она росла.
   По ночам он иногда поднимался на поверхность, чтобы раздобыть воды и украсть какой-нибудь еды. Но он всё реже и реже покидал своё подземелье. Свой туннель.
   Глубже, глубже, глубже.
   Он им покажет. Он им всем покажет.
   Однажды вечером, когда почти настало время совершить задуманное, Уоггл взял пустой рюкзак и выбрался из туннеля, но на этот раз не в поисках пищи. В этот раз он направился в лондонский сквот, где сам когда-то жил, в котором обитали анархисты ещё более суровые и решительные, чем он. Эти знакомые Уоггла могли изготовить бомбу.
   Когда Уоггл вернулся в туннель незадолго до рассвета, его рюкзак был полон.
  
   ДЕНЬ СОРОК ДЕВЯТЫЙ. 19.30
  
   Хеймиш был выселен обычным манером, но никто этого не заметил. Как Хлоя ни пыталась вызвать интерес у публики, все хотели говорить только о сенсационной новости: должно произойти ещё одно убийство.
   Весь мир только и обсуждал эту новость: один из финальной тройки умрёт.
   -- Любопытно, да? -- сказал Коулридж, исследуя жуткую корявую записку, которая лежала в офисе Джеральдины, запаянная в пластиковый пакетик.
   -- По-моему, это пиздец как страшно, -- сказала Джеральдина. -- Ну как он мог знать, что ему удастся убить Келли в день двадцать седьмой? Я тогда ещё даже не придумала потогонную будку. Кроме того, его ведь могли выселить к тому времени. В смысле, он же не мог пробраться обратно в дом, так? А что ещё за херня про убийство кого-то из последней тройки? Никто же не знает, кто будет в последней тройке. Решает-то публика.
   -- Да, -- сказал Коулридж. -- Всё это крайне странно, не так ли? Как вы считаете, миз Хеннесси, будет ли ещё одно убийство?
   -- Ну, я вообще-то не понимаю, каким образом... С другой стороны, он ведь не ошибся насчёт Келли, да? Ведь конверт с предсказаниями положили в буфет в конце первой недели. С тех пор буфет постоянно находился в поле зрения камер. В него никак нельзя было попасть. Убийца каким-то образом знал.
   -- Что ж, похоже на то.
   В этот момент в офис зашёл секретарь Джеральдины.
   -- Две новости, -- сказал он. -- Во-первых, не знаю, как тебе это удалось, Джеральдина, но ты это сделала. Американцы согласились на твою цену в два миллиона долларов в минуту за право всемирной трансляции финального шоу, "Файненшл таймз" называют тебя гением...
   -- А вторая новость? -- перебила Джеральдина.
   -- Менее приятная. Видела Луну в исповедальне? Они требуют по миллиону каждому, прямо сейчас, иначе не задержатся в доме ни минуты.
   -- Где моя чековая книжка? -- сказала Джеральдина.
   -- Разве это не противоречит правилам? -- спросил Коулридж.
   -- Инспектор, у нас тут телепередача. И правила устанавливаем мы сами.
   -- Ах да, я всё забываю. Вероятно, вы правы.
   -- А до конца, -- триумфально сказала Джеральдина, -- осталось совсем чуть-чуть.
  
  
  
   ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 18.00
  
   В последующие несколько дней полиция приложила все усилия, чтобы установить что-нибудь по записке, обнаруженной в конверте с предсказаниями. Они снова вошли в дом и взяли у каждого образцы почерка как правой, так и левой руки. Они сняли отпечатки пальцев с буфета. Они часами рассматривали записи, оставшиеся с первой недели, когда были написаны предсказания.
   -- Ничего. Мы так ничего и не узнали, -- сказал Хупер.
   -- Иного я и не ожидал, -- ответил Коулридж.
   -- Что ж, это утешает, сэр, -- сказал Хупер настолько раздражённо, насколько осмелился. -- Только я не понимаю, как это произошло.
   -- И в этом, -- сказал Коулридж, -- кроется наша лучшая зацепка. Потому что мне кажется, такое не могло произойти.
   Триша говорила по телефону. Теперь она повесила трубку с мрачным выражением лица.
   -- Боюсь, плохие новости, сэр. Вас хочет видеть босс.
   -- Всегда приятно повидаться с главным констеблем, -- сказал Коулридж. -- Сразу веселее уходить на пенсию.
  
   ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 20.00
  
   Главному констеблю полиции Восточного Суссекса до смерти надоело убийство под "Домашним арестом".
   -- Убийство -- совсем не то, что нам нужно в Новом Суссексе, инспектор. Я тут пытаюсь наладить современное полицейское обслуживание, -- главный констебль не признавал выражения "правоохранительные органы", -- которое бы вызывало уважение и достигало поставленных целей в ключевой сфере охраны порядка, а все только и говорят, что о вашей неспособности арестовать телевизионного убийцу.
   -- Извините, сэр, но следствию нужно время.
   -- Новый Суссекс -- это современное, развитое, динамичное сообщество, инспектор. Мне не нравится, когда клиенты сомневаются в нас из-за какой-то девушки, падающей с унитаза с ножом в голове.
   -- Думаю, не вам одному, сэр.
   -- Это вредит нашему имиджу.
   -- Да, сэр.
   -- Не говоря уже, конечно, о человеческой стороне этой трагедии, ведь погиб наш клиент.
   -- Верно.
   -- А теперь такая возмутительная новость -- новые угрозы. Мы -- современное сообщество, динамичное сообщество и, как я надеялся, сообщество, в котором группа молодых людей разной сексуальной и этнической принадлежности может принять участие в социальном эксперименте на телевидении, не опасаясь нелегального завершения жизни.
   -- Под этим вы подразумеваете убийство, сэр.
   -- Да, именно так, главный инспектор, если вам угодно так выразиться, то да! В свете новых угроз мы выглядим дураками! А все должны видеть, что мы принимаем эти угрозы всерьёз.
   -- Ради Бога, сэр, пусть все видят, что мы принимаем их всерьёз, но я придерживаюсь мнения, что нам необязательно принимать их всерьёз на самом деле.
   -- Господи Боже, главный инспектор! Заявлено убийство! Если служба охраны порядка не воспримет это всерьёз, тогда кто же?
   -- Все остальные, конечно же, сэр, особенно средства массовой информации, -- спокойно сказал Коулридж. -- Но как я уже сказал, по-моему, нам этого делать не следует. Я не думаю, что произойдёт ещё одно убийство.
   -- Ах вот как, и на чём же основана такая уверенность?
   -- Не думаю, что убийце нужна вторая смерть. Видите ли, одной было вполне достаточно.
   Главный констебль ничего такого не видел, и ему не нравился загадочный тон Коулриджа.
   -- Одной было чертовски многовато, Коулридж! Вы в курсе, что когда заварилась вся эта каша, я как раз собирался огласить свою новую инициативу под названием "Охраняем радугу"?
   -- Нет, сэр, я не знал об этом.
   -- Понятное дело, вы не единственный. Никто не знал. Чёртова идея провалилась бесследно. Недели работы остались незамеченными, совершенно незамеченными из-за этого дурацкого убийства. Знаете ли, нынче не так-то просто обратить на себя внимание министра внутренних дел.
  
   ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОЙ. 19.30
  
   -- Луна, -- сказала Хлоя, -- ты выселена из дома.
   -- Йес! -- закричала Луна, вскинув кулак в воздух, и впервые эти чувства были искренними. Луна получила свой миллион фунтов плюс двести тысяч, обещанные Джеральдиной второму выселенцу, и была в восторге оказаться на свободе. Ей не хотелось оказаться в финальной тройке после того, как одному из финалистов был вынесен смертный приговор.
   Трое оставшихся обитателей посмотрели друг на друга. Гэззер, Джаз и Дервла. Ещё неделя. Ещё миллион победителю. Полмиллиона за второе место. Триста тысяч даже за третье место.
   Если, конечно, все трое будут живы.
   Ради такого можно было и рискнуть. Гэззер устроил бы себе шикарную жизнь. Джаз основал бы собственную телекомпанию. Дервла спасла бы семью от банкротства, с лихвой. Несомненно, рискнуть стоило.
   Никто не произнёс ни слова. Они теперь редко разговаривали, и все спали в разных частях дома. Даже Джаз с Дервлой, которые так сблизились, не могли больше доверять друг другу. В конце концов, именно они были ближе всех к выходу в ту ночь, когда убили Келли. А теперь ещё и новая угроза. Весь процесс превратился в длинное мрачное ожидание.
   Гэззер, Джаз, Дервла и с ними весь мир ожидали последнего дня.
  
   ДЕНЬ ШЕСТИДЕСЯТЫЙ. 1.30
  
   Теперь Уоггл копал по шестнадцать часов в стуки. Не подряд: он копал несколько часов, потом немного спал, а проснувшись, тут же начинал копать дальше. Для Уоггла дни утратили смысл. Значение имели только часы. У него осталось сто пятнадцать часов до начала последнего выпуска "Домашнего ареста". Приходилось поторопиться.
  
   ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ. 9.00
  
   Коулридж решил, что пришло время посвятить Хупера с Тришей в свои тайны и признаться, что он знает, кто убил Келли.
   У него с самого начала зародились подозрения. С того самого момента, как он увидел следы рвоты на девственно чистом унитазе. Но окончательно его убедила записка с предсказанием второго убийства. Убийства, в которое он не верил, потому что считал его ненужным.
   Чего у Коулриджа не было, так это доказательств, и чем больше он над этим думал, тем больше понимал, что никогда их не получит, потому что их не существовало в природе, и, значит, убийца останется безнаказанным. Если только...
   План поимки убийцы возник у Коулриджа поздно ночью. Он не мог заснуть, и чтобы не тревожить жену ёрзаньем и вздохами, он спустился на первый этаж посидеть и подумать. Он налил себе немного скотча и добавил к нему столько же воды из кувшинчика в форме скотч-терьера. Он сидел в тёмной гостиной, которую они с женой называли залой, и думал о том, как странно выглядят знакомые предметы в полуночной тьме. Потом его мысли вернулись к убийце Келли Симпсон, и Коулридж пытался придумать, как бы предать этого гнусного человека в руки правосудия. Может быть, именно слово "гнусный" заставило его мозг переключиться с Келли на "Макбета" и репетиции, которые должны были начаться через две недели и проходить каждый вторник и четверг на протяжении всей осени. Коулриджу придётся посещать все репетиции, потому что Глин, учитывая то, что инспектор был задействован только в финальном акте, попросил его заодно сыграть роли всяких посланников и лордов. "Там столько хороших слов, -- сказал Глин. -- Классные эпизодические вставки".
   О, как Коулриджу хотелось сыграть кровавого виновного короля, но, конечно, этому не бывать. Ему никогда не доставались главные роли.
   Мысли Коулриджа обратились к прошлому, к первой постановке, поразившей его в детстве: это был "Макбет" в исполнении Гиннеса. Как он ахнул, когда появился призрак Банко, напугав виновного короля до такой степени, что тот фактически во всём признался! Сыграно было мастерски: Коулридж был потрясён не меньше самого Макбета. Нынче, конечно, призрак изобразили бы на видеоэкране или в виде факса. Коулридж уже слышал замечание Глина о том, что у него призраки будут виртуальными, но в те времена никого не смущала честная актёрская игра. Тогда любили посмотреть на кровь.
   -- Не кивай мне кровавыми кудрями, -- пробормотал Коулридж себе под нос. Вот тут-то ему и пришло в голову, что убийцу можно поймать с помощью честной актёрской игры. Коулридж решил, что если ему не удастся заполучить настоящие доказательства, придётся создать их самому; этого требовала справедливость. Идея была безрассудной, он и сам это понимал, и времени на её осуществление почти не оставалось. Но она открывала возможность, пусть и незначительную. Возможность отомстить за бедную глупенькую Келли.
   На следующее утро Коулридж поговорил с Хупером и Тришей.
   -- Призрак Банко, -- сказал он. -- Он указал пальцем, так?
   -- А? -- сказал Хупер.
   Триша знала, кто такой призрак Банко. Она сдавала экзамены по английской литературе и даже три месяца проходила учительскую практику, прежде чем решила, что если уж проводить жизнь в общении с малолетними преступниками, то лучше обладать при этом полномочиями на арест.
   -- При чём тут вообще призрак Банко, сэр? -- спросила она.
   Но Коулридж ничего не объяснил, выдав вместо ответа список покупок.
   -- Будьте добры, купите эти предметы, -- сказал он.
   Триша просмотрела список.
   -- Парики, сэр?
   -- Да, причём именно такие, как я написал. Полагаю, легче всего будет поискать театрального костюмера в "Жёлтых страницах". Сомневаюсь, что штатские в отделе закупок пойдут навстречу, поэтому пока что придётся мне платить из своего кармана. Вам можно доверить чек на предъявителя?
  
  
  
  
   ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 18.30
  
   Если подсчёты Уоггла были верны, он должен был находиться прямо под домом. Он выбрал правильное место и правильное время и притащил с собой тяжёлую брезентовую сумку.
   Притаившись в темноте туннеля, Уоггл знал, что в нескольких метрах над его головой трое финалистов, кем бы они ни были, готовятся к последнему выселению. Что ж, он устроит им и "Подгляделкам" такие проводы, что они не забудут.
  
   ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 21.30
  
   И вот игра вошла в завершающую фазу.
   Для убийцы это был последний шанс совершить убийство, а для Коулриджа -- последний шанс поймать убийцу перед тем, как "Домашний арест" развалится на кусочки. Интуиция подсказывала Коулриджу, что если он не арестует преступника сегодня вечером, тот скроется навсегда.
   Но как он мог совершить арест? У него не было доказательств. Во всяком случае, пока.
   Коулридж был не единственным, кто испытывал досаду. Публика чувствовала то же самое; последнее выселение почти подошло к концу, и пока не произошло ничего интересного. Самая большая зрительская аудитория в мире наблюдала за тем, что грозило стать величайшим анти-событием в истории телевидения.
   А "Подгляделки" не пожалели усилий. Возле дома присутствовали все компоненты телевизионного зрелища. Там были фейерверки, лучи прожекторов, рок-группы, три отдельных грузовика для путешествий через ров. Там была мировая пресса, там была вопящая толпа. Там была шикарная грудь ведущей Хлои, видимая почти целиком и рвущаяся наружу из-под её розового кожаного лифчика.
   Пожалуй, самым любопытным было присутствие пятерых из шестёрки предыдущих выселенцев. Все подозреваемые вернулись на место преступления.
   Вообще-то, бывшие обитатели обязаны были по контракту явиться на финальную вечеринку, но скорее всего они пришли бы и так. Слава всё так же манила их, и, за исключением Уоггла, скрывшегося из-под опёки, "Подгляделки" собрали всех. Даже Лэйла постаралась принарядиться, уж не говоря о Дэвиде, Хеймише, Салли (чьё появление было встречено оглушительными овациями; она передвигалась медленно, но уже почти выздоровела) и Луне.
   После музыкального вступления, которое ради такого особого случая было исполнено вживую самой популярной мальчишеской группой месяца, выступавшей с дирижабля над головами зрителей, камеры переключились на последних троих обитателей дома. Аудитория затаила дыхание. Загадочный убийца пообещал им, что один из трёх человек, которых сейчас показывали на больших экранах, умрёт.
   Но этого не случилось. Группы играли, люди кричали, бывший школьный хор Келли спел в её честь "Imagine" Джона Леннона, и обитателей одного за другим выселили из дома по результатам голосования -- но никто не был убит.
   Первым был Гэрри:
   -- Всё ништяк! Кайф! Давай-давай! Респект!
   Потом Дервла:
   -- Я рада, что всё закончилась, и я осталась в живых.
   И наконец Джаз:
   -- Клёво!
   Джаз стал фаворитом публики после того, как героически ворвался в исповедальню и спас жизнь Салли. Нападение Дервлы на Гэрри значительно сократило разрыв, но зрители всё равно знали, что она жульничала, поэтому победа Джаза ни у кого не вызывала сомнений. У Гэрри шансов не было, поскольку он всю неделю сдавал позиции.
   Вот и всё. Они вышли из дома целыми и невредимыми, и как бы того ни хотелось зрителям, казалось маловероятным, что кто-то из трёх финалистов, с облегчением улыбавшихся и сжимавших чеки, вдруг кинется на кого-то другого и убьёт его.
   Шоу стремительно подходило к концу. В память Келли было прочитано много слащавых речей и спето много слащавых песен, из которых складывалось впечатление, что Келли была чем-то средним между матерью Терезой и принцессой Дианой. Музыку написал Элтон Джон, из-за чего впечатление только усилилось. А теперь Хлоя произносила заключительную речь, не забывая упоминать о том, как всё клёво и потрясно, и пытаясь скрыть своё разочарование тем, что не произошло ничего интересного.
   Инспектор Коулридж стоял в студии рядом с Джеральдиной. Он старался выглядеть спокойно и расслабленно, но время от времени бросал взгляды на большую дверь в глубине студии. Он ждал появления Хупера и Патриции, но пока что их не было видно. Он знал, что если они не появятся в течение ближайших минут и не предоставят ему необходимые доказательства, убийца скроется навсегда.
   -- Что ж, вы были правы, -- неохотно признала Джеральдина. -- Никого не убили. Знаете, мне и впрямь казалось, что этому уроду удастся провернуть всё снова. Глупо, наверное, но ведь в первый раз у него так гладко всё получилось. В любом случае, мне-то всё равно. Шоу было продано заранее. -- Она взглянула на часы. -- Уже пятьдесят три минуты прошло, это сто шесть миллионов долларов. Отлично, просто отлично.
   Джеральдина включила переговорное устройство и обратилась к Бобу Фогерти:
   -- Боб, передай нашей тёлочке Хлое, чтобы она говорила помедленней, желательно односложными словами. Когда она закончит, пусти ещё раз концерт в память Келли, а потом длинную версию титров -- каждая секунда стоит денег.
   Коулридж снова посмотрел на дверь: его сотрудников всё ещё не было. Он почувствовал, что сейчас преступник ускользнёт из его рук. Он должен был как-то оттянуть окончание шоу. Призрак Банко сработает только в прямом эфире. Нужен пир. Признание Макбета будет бессмысленным, если его никто не услышит.
   -- Подождите минуточку, миз Хеннесси, -- тихо сказал он. -- Пожалуй, я смогу заработать для вас ещё пару миллионов долларов.
   Джеральдина сразу поняла, что инспектор не шутит.
   -- Не отключать камеры! -- рявкнула она в переговорное устройство. -- И пусть мой шофёр подождёт. К чему вы клоните, инспектор?
   -- Я намерен разоблачить убийцу.
   -- Пиздец.
   Даже Джеральдина удивилась, когда инспектор Стэнли Спенсер Коулридж попросил дать ему микрофон.
   Ему в руку тут же сунули микрофон, и затем, к удивлению всех присутствующих, Коулридж вышел на сцену и присоединился к Хлое. По всему миру люди на всех языках повторяли одно и то же: "Кто этот чёртов старик?".
   -- Прошу прощения, Хлоя... Боюсь, я не знаю вашей фамилии, -- сказал Коулридж, -- и надеюсь, что публика простит мне, если я отниму у неё немного времени.
   Хлоя дико озиралась по сторонам в поисках охраны -- ведь на сцену проник какой-то пожилой гражданин.
   -- Без паники, Хлоя, -- шепнул в наушниках голос менеджера. -- Джеральдина говорит, всё окей.
   -- А, ясно. Клёво, -- неуверенно произнесла Хлоя.
   Все уставились на Коулриджа. Он никогда в жизни не чувствовал себя так глупо, но выбора не было. Хупер с Патрицией до сих пор не объявились. Он знал, что придётся тянуть время. Он посмотрел на море выжидающих, немного враждебных лиц и постарался не думать о сотнях миллионов людей, которых он не видел, но которые видели его на экранах телевизоров. Он подавил в себе страх.
   -- Леди и джентльмены, меня зовут главный инспектор Стэнли Коулридж, полицейское отделение Восточного Суссекса, и я собираюсь арестовать убийцу Келли Симпсон, незамужней девушки из округа Сток-Ньюингтон, город Лондон. -- Он понятия не имел, откуда взялась "незамужняя девушка", но понимал, что надо затягивать время, затягивать любой ценой. Он не имел ни малейшего представления о том, сколь долго придётся говорить.
   Когда шум, вызванный его вступительной речью, немного улёгся, Коулридж повернулся к восьмерым бывшим обитателям, которых Хлоя собрала на подиуме. К тем, чьи лица он так долго разглядывал. К подозреваемым.
   -- Дело было непростым. У каждого человека имелась своя версия, а мотивов нашлось в изобилии. Благодаря этому, мне и моим офицерам последние несколько недель пришлось повозиться. Но личность жестокого убийцы, этого презренного человека, который счёл необходимым вонзить нож в голову прекрасной невинной девушки, оставалась загадкой.
   С Коулриджем творилось нечто странное. Что-то сосало под ложечкой. Ощущение было новым, но не лишённым приятности. Неужели он получает удовольствие? Возможно, не совсем так. Напряжение было слишком сильным, а угроза провала -- слишком реальной, чтобы испытывать удовольствие, но он несомненно ощущал... воодушевление. Если бы у него было время подумать, он бы отметил, что обстоятельства дали ему то, к чему он так стремился и чего ему так недоставало в театральном кружке: аудиторию и главную роль.
   -- Итак, -- сказал Коулридж, обращаясь к камере с красной лампочкой, правильно догадавшись, что она обеспечивает прямой эфир. -- Кто убил Келли Симпсон? Что ж, принимая во внимание множество подозрений, которым подверглись многие невинные личности, было бы справедливо прояснить для начала, кто не убивал Келли Симпсон.
   -- У него актёрство в крови, -- прошептала Джеральдина менеджеру. Её крайне впечатлила новая черта характера Коулриджа, и неудивительно, ведь каждая минута его выступления приносила ей пару лишних миллионов долларов.
   "Затягивай. Затягивай", -- мысленно уговаривал себя Коулридж; Джеральдина разделяла его мысли целиком и полностью.
   -- Салли! -- сказал Коулридж, театрально оборачиваясь к восьмерым подозреваемым. -- Вы -- жертва ужасной случайности. Страдания вашей бедной матери, которые вы надеялись сохранить в тайне, стали достоянием общественности. Вы мучились опасениями, что проклятие, разрушившее жизнь вашей матери, разрушит и вашу жизнь. Вы терзались вопросом: не я ли убила Келли? Проявилась ли ваша истинная натура во тьме будки?
   Салли не ответила. Её взгляд был где-то далеко. Она думала о своей матери в ужасной комнатушке, в которой она находится вот уже двадцать лет.
   -- Позвольте заверить вас, Салли, что я ни на секунду не допускал такой возможности. У вас не было никаких мотивов, кроме семейных обстоятельств, а вероятность случайного повторения этих обстоятельств в такой точности настолько мала, что практически отсутствует. У многих семей на роду психические нарушения... Да вот, взять хотя бы продюсера данного шоу, а, миз Хеннесси?
   -- А? -- сказала Джеральдина. Она получала огромное наслаждение от выступления Коулриджа, но не ожидала, что ей самой придётся принять в нём участие.
   -- Из бесед, проведенных моими офицерами с вашими сотрудниками, я понял, что дважды, когда Салли и Луна говорили о жизни в психиатрических лечебницах, вы ясно давали понять -- на самом деле всё совсем иначе. Более того, вы рассказали о том, как обстоят дела на самом деле. Мне остаётся лишь предположить, что у вас есть какой-то опыт по этой части? -- Коулридж снова взглянул на дверь студии. Ничего. Тяни время.
   -- Что ж, вообще-то вы правы, -- сказала Джеральдина в подвесной микрофон, который работники студии, повинуясь своему инстинкту, спешно опустили перед ней. -- Моя мама сама была немного с приветом, Салли, и папаша тоже, вообще-то, так что поверь, я понимаю, с какими возмутительными предрассудками тебе пришлось столкнуться.
   -- Это делает вам большую честь, -- сказал Коулридж. -- Особенно учитывая утверждения медиков, что когда оба родителя страдают серьёзной психической неустойчивостью, вероятность наследования возрастает до тридцати шести процентов.
   Джеральдине не очень-то нравилось, когда из её избы выносят сор на глазах у публики, но за два миллиона долларов в минуту она готова была потерпеть.
   Коулридж снова повернулся к подозреваемым.
   -- Так вот, Салли, надеюсь, что вы извлечёте урок из этих ужасных событий -- не стоит бояться бремени прошлого. Вы не убивали Келли Симпсон, но зато вас саму чуть не убили, что я намереваюсь продемонстрировать.
   Эта фраза была встречена удивлённым гулом аудитории, которым Коулридж не преминул воспользоваться.
   -- Итак, как насчёт остальных? Может быть, Келли убила Луна? Что скажете, Луна? Вы -- жуткая лгунья, это нам известно из записей. Зрители не видели, как вы выдумали историю о домогательствах, чтобы жестоко разыграть Салли, но я видел, и мне пришло в голову, что женщина, которая способна на столь гротескный и бестактный обман, может соврать о чём угодно, даже об убийстве.
   Камеры повернулись к Луне.
   -- Самый крупный план! -- закричал Боб Фогерти из аппаратной.
   Луна покрылась испариной.
   -- Ебать, подождите секун...
   -- Будьте добры, давайте выбирать выражения, -- упрекнул её Коулридж. -- В конце концов, мы в прямом эфире. Не расстраивайтесь, Луна. Если бы в мире было столько же убийц, сколько и лжецов, от нас давно бы ничего не осталось. Вы не убивали Келли.
   -- Это я и так знаю, -- сказала Луна.
   -- В данном расследовании никто ничего не знал наверняка, Луна. Бог мой, даже Лэйла попала под подозрение.
   Камеры резко повернулись к шокированной Лэйле.
   -- Что?
   -- О да, убийство казалось нам столь очевидно невозможным, что иногда я даже представлял, как вы просочились в вентиляционное отверстие той мрачной ночью. В конце концов, все видели, как Келли проголосовала за вас, а потом обняла и поцеловала на прощание. Это не могло не задеть такую гордую женщину, как вы.
   -- Задело, -- сказала Лэйла, -- и мне стыдно признаться, но когда я услышала об убийстве, я даже на секунду обрадовалась. Правда, ужасно? Но теперь я обратилась к терапевтам, и они помогают мне.
   -- Я рад за вас, -- сказал Коулридж. -- Ибо давайте признаем: в современном мире нет таких обстоятельств и ситуаций, которым бы ни пошла на пользу терапия. Вы были просто-напросто эгоисткой, Лэйла, вот и всё, но я уверен, что вы сможете где-нибудь найти человека, который скажет, что вы имели на это полное право. -- Коулридж говорил с глубоким сарказмом, но толпа этого не поняла, решив вместе с Лэйлой, что фраза Коулриджа представляла собой дружеское выражение поддержки в стиле Опры.
   -- На момент смерти Келли Лэйлы уже давно не было, -- продолжал Коулридж, -- но зато был Гэрри, правда, Гэззер? Так как насчёт вас? Может, вы убили Келли? Вы уж точно хотели её убить. После того, как она на глазах у всей страны преподала вам азы отцовской ответственности, у вас несомненно был мотив. В прошлом уязвлённая гордость нередко становилась причиной убийства, но в целом, я подозреваю, что вы не пошли бы на подобный риск ни из-за чего, поскольку вас мало что волнует. Но как насчёт вас, Хеймиш? Только вы знаете, что произошло между вами и Келли в ту ночь, когда вы пьяными ввалились в этот пресловутый домик. Возможно, Келли бы могла нам кое-что поведать, но если и так, то, к счастью для вас, мы этого никогда уже не услышим. Может, вы хотели обеспечить её молчание, когда вместе сидели в жуткой потогонной будке? Может, вы протянули руку и зажали ей рот?
   Хеймиш ничего не ответил, только яростно уставился на Коулриджа, кусая губы.
   -- Может быть, но вы не убивали её. А что же Дэвид? -- Коулридж перевёл взгляд на красавца актёра, который до сих пор хранил гордое и надменное выражение лица, несмотря на все события последних недель. -- У вас с Келли тоже была своя тайна. Тайна, которую вы надеялись скрыть, и которая, как вам казалось, умерла с Келли.
   -- Ради Бога, я не...
   -- Нет, вы не убивали, Дэвид. Правда, к сожалению для вас, из-за её смерти и последующего расследования мир всё равно узнал о вашей тайне, и я сомневаюсь, что у вас теперь больше шансов осуществить свои мечты, чем у неё.
   -- Вообще-то, мне поступило несколько крайне интересных предложений, -- вызывающе сказал Дэвид.
   -- Всё ещё играете, Дэвид? Рекомендую вам посмотреть правде в глаза. По большому счёту, жизнь проще сцены.
   Дэвид злобно уставился на Коулриджа, а тот снова взглянул в глубь студии. Хупер с Патрицией до сих пор не появились. Как долго сможет он продержаться? У него заканчивались подозреваемые.
   -- Дервла Нолан, я всегда сомневался насчёт вас, -- сказал Коулридж, поворачиваясь к ней и театрально указывая пальцем.
   -- Вот как, главный инспектор? -- ответила Дервла, и в её зелёных глазах мелькнул вызов. -- Интересно, почему же.
   -- Потому что вы ни перед чем не останавливались. Потому что вам не занимать смелости, ведь вы рисковали всем, общаясь с оператором Ларри Карлайлом посредством зеркала. Потому что вы были ближе всех к выходу из будки и могли покинуть её незаметно для всех. Потому что вам сообщили, что после смерти Келли вы выиграете игру. Неплохие косвенные улики, миз Нолан. Пожалуй, хороший прокурор смог бы доказать вашу виновность!
   -- Это просто безумие, -- сказала Дервла. -- Я любила Келли, я правда...
   -- Но вы не выиграли, так, Дервла? -- решительно сказал Коулридж. -- Выиграл Джаз. В конце концов, старый добрый Джаз оказался победителем. Всеобщий друг, юморист, человек, который тоже находился в ключевом месте в потогонной будке и мог выйти незамеченным! Человек, чья ДНК была столь заметной на простыне, которой воспользовался убийца. Человек, который так ловко замёл следы, накинув на себя простыню после убийства. Скажите, Джаз, только честно, как вы думаете, вы бы победили, если бы Келли осталась в живых?
   -- Эй, минуточку, -- запротестовал Джаз. -- Вы ж не хотите сказать, что...
   -- Отвечайте на мой вопрос, Джаз. Если бы Келли выжила той ночью, когда она прошла мимо вас в будке, а потом кто-то последовал за ней и убил её, смогли бы вы победить? Может, на том чеке, что вы сейчас держите, стояло бы её имя?
   -- Не знаю... Может, но это не значит, что я её убил.
   -- Да, Джаз, вы правы. Это не значит, что вы её убили, и, конечно же, вы не убивали её. Потому что никто из вас не убивал её.
   Вызванные этим заявлением эмоции не поддавались описанию. Коулридж разрывался на части. Основная часть его естества испытывала невыносимые муки, ожидая прибытия коллег. Коулридж понимал, что если их прибытие не состоится в ближайшее время, то в нём не будет ни малейшего смысла. Но неудавшийся актёр в Коулридже наслаждался каждой минутой этого прекрасного вечера.
   -- Вы все невиновны, -- повторил он, -- потому что никто из тех, кто был с Келли в потогонной будке в ночь убийства, не убивал её!
   -- Это был Уоггл, да? -- выкрикнула Дервла. -- Как я сразу не догадалась! Он нас всех ненавидел! Он отомстил передаче!
   -- Ага! -- закричал Коулридж. -- Уоггл, копатель туннелей! Конечно! Общей ошибкой во время расследования -- и моей тоже -- было предположение, что убийство совершил кто-то из обитателей. Но как же бывшие обитатели -- не Лэйла, а Уоггл! Как было бы легко убеждённому анархисту вроде него, саботажнику, специалисту по подземным туннелям, проникнуть в дом и отомстить передаче, а особенно девушке, которая проголосовала за него, а потом оскорбила его пирогом с тофу и патокой!
   Студия пришла в движение. По всему миру линии были перегружены. Так, значит, это всё Уоггл, значит, злобный избиватель маленьких девочек превзошёл в жестокости даже самого себя.
   -- Конечно же, это не Уоггл! -- нетерпеливо сказал Коулридж. -- Господи, да если бы этот крайне заметный индивид вырос из-под пола, мы, наверное, заметили, правда? Нет, давайте не будем рассматривать варианты, а поищем мотив. Какие самые распространённые мотивы убийства? Полагаю, в первую очередь -- ненависть. Ненависть заставляет людей убивать, а мои расследования обнаружили, что в "Подгляделках" был только один человек, воистину исполненный ненависти, и был он вне дома. Я говорю о ненависти, которую Боб Фогерти, главный монтажёр передачи, испытывал к Джеральдине Хеннесси, продюсеру!
   Коулридж протянул руку в сторону затемнённого окошка высоко в стене в глубине студии.
   -- За тем окошком сидит производственная команда "Подгляделок", -- продолжал Коулридж, -- а главным у них человек, считающий свою начальницу, Джеральдину Хеннесси, телевизионной шлюхой! Так он сказал одному из моих офицеров. Боб Фогерти утверждал, что работа Хеннесси являет собой позор для телевещания, что она разрушила его любимую индустрию и что он жаждет крушения её планов! Но! Он не убивал Келли.
   Коулридж почувствовал, что аудитория начинает терять терпение. Он знал, что вскоре им надоест выслушивать его речи. Он затянул время, как мог. Тут Коулридж улыбнулся, потому что большие двери в глубине студии открылись, и в них проскользнул Хупер. Молниеносным жестом Хупер дал понять, что всё в порядке.
   Джеральдина не видела, как лицо Коулриджа расплывается в улыбке. Ей было не до того: она сама улыбалась, потому что, взглянув на часы, высчитала, что безумный полицейский находился на сцене уже пять с половиной минут, то есть принёс ей одиннадцать миллионов долларов, причём этот идиот ещё явно не закончил.
   Однако улыбке суждено было исчезнуть с лица Джеральдины.
   -- Итак! -- театрально воскликнул Коулридж. -- Теперь мы знаем, кто не убивал Келли Симпсон. Давайте же вернёмся к насущному вопросу и установим, кто же всё-таки убил её. В этом кошмарном доме не происходило ничего, что не было бы заранее спланировано, подстроено и оформлено продюсером. Ничего, леди и джентльмены, включая даже убийство из убийств. Поэтому давайте не будем больше тянуть. Убийца... вы, Джеральдина Хеннесси! -- Коулридж вытянул руку, и камеры развернулись в соответствующем направлении.
   Джеральдина впервые оказалась не с той стороны объектива.
   -- Вы сошли с ума! -- воскликнула она.
   -- Разве? Что ж, полагаю, тут уж виднее вам, миз Хеннесси.

*

   Триша вошла в аппаратную с полиэтиленовым пакетом, набитым видеокассетами. Она подошла к Бобу Фогерти и что-то прошептала ему на ухо.
   -- Мне сейчас нельзя отлучаться, -- возразил Фогерти.
   -- Я за тебя подежурю, -- с воодушевлением сказала его ассистентка Прю. Она всю жизнь ждала подобной возможности.
   -- Боюсь, мне придётся настоять на этом, сэр, -- снова прошептала Триша на ухо Фогерти.
   Фогерти встал, забрал свою огромную молочную шоколадку и покинул аппаратную.
   Прю заняла его место.
   -- Четвёртая камера, -- сказала она. -- Медленный наезд на Коулриджа.

*

   А на сцене вышеупомянутый субъект был в ударе.
   -- Позвольте мне объясниться, -- сказал Коулридж. -- Для начала давайте рассмотрим мотив. -- Коулридж расправил плечи и при своём росте смотрелся очень внушительно. Не только потому, что его глубоко скрытые актёрские способности наконец-то проявились в полной мере, но и потому, что он знал -- успех придёт только, если он будет вести себя уверенно. Она должна была поверить, что её карта бита.
   -- Что ж, мотив довольно прост, старейший в мире. Не любовь, не ненависть, но алчность. Просто-напросто алчность. Келли Симпсон умерла, чтобы вы смогли разбогатеть, миз Хеннесси. Все средства массовой информации ожидали от "Домашнего ареста-3" полного провала. История с Уогглом, конечно, вызвала кое-какой интерес, но именно смерть Келли сделала ваше шоу самым успешным в истории телевидения, в чём вы и не сомневались! Можете ли вы это отрицать?
   -- Нет, конечно, нет, -- сказала Джеральдина. -- Но это не значит, что я убила её.
   Джеральдина осталась на студийном подиуме одна. Восторженная толпа молодых почитателей и сотрудников студии отодвинулась назад, окружив её широким кольцом. Джеральдина стояла в самом центре, как загнанная львица -- она была средоточием всего зала, а вокруг неё нависали три здоровенных камеры, больше всего напоминая огромных хищников на охоте.
   За ними, рядом с Хлоей и восьмью обитателями, стоял Коулридж, не отводя глаз под вызывающим взглядом Джеральдины.
   -- Вы действовали умно, миз Хеннесси, с жестоким, дьявольским расчётом. Мне кажется, вашим звёздным часом стало решение отказаться от денег, принесенных вам иностранными компаниями, которые заинтересовались смертью Келли. О да, я сразу задумался, когда ваш монтажёр, Боб Фогерти, рассказал, как вы ярились из-за упущенной возможности. Сколько вы потеряли, миллион? Ну, может, два? А потом я подумал: какая малая цена, чтобы откупиться от подозрений, ведь с тех пор вы заработали сотни миллионов на своём омерзительном преступлении.
   -- Поосторожнее, главный инспектор, -- сказала Джеральдина. -- Вы, вообще-то, в прямом эфире. Весь мир смотрит, как вы выставляете себя дураком. -- Упоминание о деньгах вернуло Джеральдине присутствие духа. Разумеется, обвинения Коулриджа шокировали её, но она не могла себе представить, как он собирается их обосновать, не говоря уж о доказательствах. Тем временем, драма "Домашнего ареста" продолжалась, а прибыли росли.
   -- Можете храбриться, сколько вам вздумается, миз Хеннесси, -- ответил Коулридж, -- но я намерен доказать, что вы являетесь убийцей, а затем я намерен добиться, чтобы вы понесли законное наказание. А пока позвольте мне сказать, что даже в ночь убийства я знал -- всё было не так, как могло показаться. Несмотря на ваши впечатляющие усилия, слишком многое было не так. Почему оператор Ларри Карлайл -- единственный, кто видел, как убийца в простыне проследовал за Келли в уборную -- думал, что убийца появился всего через две минуты после Келли, в то время как люди, наблюдавшие за происходящим на экранах, прекрасно видели, что прошло около пяти минут?
   -- Ларри Карлайл зарекомендовал себя...
   -- Как ненадёжный свидетель, согласен, но в данном случае, полагаю, ему можно доверять. Иначе почему же кровь из ран Келли вытекла так быстро? Врач был удивлён, и я тоже. Но кто бы мог подумать, что в девушке так много крови, перефразируя Барда. Многовато натекло крови для двух минут, которые якобы прошли между убийством и вашим прибытием, миз Хеннесси, но для упомянутых Карлайлом пяти минут -- вовсе не много.
   -- Кровь не всегда течёт с одинаковой скоростью, блядь! -- рявкнула Джеральдина, на мгновение забыв, что находится в прямом эфире.
   -- Потом я обнаружил рвоту, -- сказал Коулридж. -- Келли много пила и кинулась в уборную в невероятной спешке, верно? Но если верить тому, что мы видели, она просто вошла и села. Что ещё любопытнее, хотя унитаз был начищен до блеска, на сиденье было несколько капель рвоты. Как подтвердила экспертиза, рвота принадлежала Келли. Как такое могло случиться? -- спрашивал я себя. Снова просматривая кассету, я вижу, что Келли не рвало, она просто зашла и села... но ведь я знаю, что её вырвало. У меня есть рвота из её рта, у меня есть её рвота с сиденья. Сомнений нет, девушка вбежала в туалет, и её стошнило. Но когда я смотрю кассету, она просто садится.
   В аппаратной Прю наслаждалась моментом. Она взяла на себя управление аппаратной и, работая в прямом эфире без всякого сценария, вначале умудрилась обеспечить идеальную съёмку разворачивающейся в студии сцены, спокойно выкрикивая чёткие команды шокированным операторам. А теперь она превзошла самоё себя, ухитрившись найти запись убийства и вставить её в эфир как фон к речи Коулриджа. Зрители по всему миру снова увидели, как Келли зашла в туалет и села, но теперь это казалось им загадочным.
   На сцене студии продолжалось захватывающее противоборство.
   -- Теперь давайте поговорим о звуках на записях, сделанных во время убийства. В начале вечера почти всё, сказанное в зловещей потогонной будке, было хорошо слышно, и, надо сказать, это не делает чести тем, кого вы видите перед собой на сцене.
   Коулридж повернулся к восьмерым бывшим обитателям.
   -- Честное слово, вам должно быть стыдно. Ведь вы не животные.
   -- Я тут ни при чём! -- вскричала Лэйла голосом обиженной школьницы. -- Меня тогда уже выселили, меня там не было!
   Выступление Коулриджа произвело такое впечатление, что вместо того, чтобы послать его куда подальше, семеро обитателей, даже Гэззер, потупились и залились краской.
   -- Но я отвлекаюсь от главного, -- признался Коулридж, -- пока Келли была в будке, мы слышали все разговоры, но с того момента, как она вошла в уборную, звуки стали неразборчивыми, превратились в какофоничное бормотание. Почему? Почему мы перестали разбирать голоса?
   -- Потому что они слишком ужрались, конечно, тупоголовый... -- Джеральдина прикусила язык. Она знала, что у него нет доказательств. Незачем было выпускать себя из рук.
   -- Не думаю, миз Хеннесси. Семеро человек не начинают вдруг одновременно бормотать в унисон. Что произошло? Почему изменился звук? Может быть, потому, что звук, который я слышал на записи, не доносился из потогонной будки? Может быть, дама, сделавшая запись, не хотела, чтобы из будки доносились различимые голоса, потому что не знала, кого именно она убьёт? Действительно, было бы странно, если бы голос жертвы продолжал доноситься из будки после её смерти. Может быть, в этом причина того, что звуки на записи убийства были столь обличительно анонимными?
   Джеральдина молчала.
   -- Давайте перенесёмся вперёд во времени, к моменту, когда обнаружилась записка с предсказанием второго убийства. О, какая была сенсация! Но для меня, миз Хеннесси, эта записка стала окончательным доказательством того, что убийство было совершено не обитателями.
   -- Почему, чувак?
   Коулридж чуть не подпрыгнул. Он совсем забыл, что рядом стоит Хлоя. На протяжении его выступления она всё время пыталась, не особенно искусно, остаться в кадре и теперь решила принять участие в происходящем. Хлое казалось, что у неё есть на то полное право -- в конце концов, она ведь была ведущей.
   -- Почему, Хлоя? Потому что это было смехотворно, вот почему. Это было невозможно, чистое актёрство. Никто из участников никак не мог в конце первой недели знать, как и когда умрёт Келли Симпсон. Даже если они планировали убить её, было бы абсурдным предположить, что они могли предвидеть будущее в таких подробностях и знать, что возможность подвернётся именно на двадцать седьмой день. Так как же записка очутилась в конверте вместе с другими предсказаниями? Конверт, который, как мы видели, был наполнен и запечатан обитателями в день восьмой? Предсказание было явно вложено кем-то снаружи в то же время, когда этот кто-то убил Келли. Записка была дополнительным театральным жестом, перед которым вы не могли устоять, миз Хеннесси. Вам отчаянно хотелось максимально повысить цену на трансляцию последней недели, но вы понимали, что с каждым днём убийство порастало пылью, а с каждым выселением вероятность того, что убийца остаётся в доме, уменьшалась. Вот тут-то вы и написали свою абсурдную, смехотворную записку, которая обманула весь мир, но меня лишь укрепила во мнении, что нового убийства не будет.
   -- Извините, что перебиваю, бэби. -- Это снова была Хлоя, довольная возможностью снова поучаствовать в происходящем. -- Меня попросили из аппаратной, чтоб я попросила вас рассказать, как она это сделала. В смысле, у нас есть сколько угодно времени, но проблема в том, что в какой-то момент нам придётся сделать рекламную паузу, а мы все очень-очень хотим узнать.
   -- У правосудия свой темп, мисс, -- величественно произнёс Коулридж. Он мрачно думал, что у него нет доказательств. Если он хочет добиться осуждения, понадобится признание, а этого мог добиться только призрак Банко, трясущий кровавыми кудрями. Для этого требовался подходящий момент, убийца должна была вспотеть от напряжения.
   -- Окей, бэби, -- сказала Хлоя. -- Говорят, без напрягов. Респект. Короче.
   -- Но ведь вы, разумеется, и так обо всё догадались? -- сказал Коулридж. -- Разве это не очевидно?
   Непонимающие лица зрителей были ему лучшей наградой.
   -- Ах, ну конечно же, я забыл. Вы, в отличие от меня, не имели удовольствия посетить Шеппертонскую киностудию, где стоит точная копия дома. Где Джеральдина Хеннесси сделала некую видеозапись. Запись убийства, которое тогда ещё не произошло. -- Коулридж перестал изображать спокойную сдержанность. Теперь он был актёром, играющим в наипопулярнейшем шоу.
   -- Одной тёмной ночью незадолго до начала "Домашнего ареста", Джеральдина Хеннесси прокралась в модель дома. Она включила студийное освещение и активировала видеокамеры, которым вскоре предстояло быть установленными в настоящем доме. Кроме того, она установила ручную кинокамеру перед дверью в уборную и зафиксировала её на месте -- так же, как примерно через месяц велела поступить Ларри Карлайлу. Затем миз Хеннесси разделась догола и надела тёмный парик, парик цвета волос Келли Симпсон. Она зашла в модель уборной, где её снимала единственная камера, расположенная высоко и позади. Она тут же села и подпёрла голову руками; обман оказался нетрудным -- ракурс потолочной камеры был таков, что всякие различия в высоте и телосложении теряли значение, поскольку при взгляде сверху одна фигура на унитазе ничем особенно не отличается от другой. Так что за месяц до последнего посещения Келли туалета это посещение было... я не могу сказать воссоздано, поэтому лучше скажу предсоздано.
   Коулридж чувствовал себя прекрасно. Призрак Банко ждал за кулисами, Макбет (пожалуй, лучше было бы сказать "леди Макбет") стояла перед ним во всей своей надменности; ему оставалось лишь заставить её утратить присутствие духа, и Коулридж был уверен, что у него получится. За тридцать пять лет преданной и обычно успешной службы в полиции Коулридж ни разу не блистал в полном смысле этого слова. Но этой ночью, незадолго до окончания карьеры, он просто сверкал.
   -- Итак, -- продолжал он, -- Хеннесси в роли Келли сидит на унитазе, и тут на другом конце фальшивого дома, в мужской спальне, где была построена небольшая потогонная будка -- построена и установлена по такой же инструкции, которую позже получили обитатели -- появляется закутанная фигура. Ваш соучастник в этой трагедии, миз Хеннесси. Фигура пересекает гостиную, берёт нож и врывается в уборную, поднимая над собой простыню, чтобы закрыться от камеры. Затем она дважды поднимает и опускает руку. Тонкий расчёт, миз Хеннесси: два удара, первый мимо, чтобы создалось впечатление, будто произошедшее было отчаянной импровизацией, а не хладнокровным и коварным обманом. Один смертельный удар мог бы показаться уж слишком удачным. Затем, накрыв вас простынёй, ваш сообщник снова пересекает маленькую сцену Шеппертонской киностудии и возвращается в копию будки.
   -- Кто? Кто был сообщником? -- ахнула Хлоя.
   -- Ну как же, Боб Фогерти, само собой. Это мог быть только Боб Фогерти -- человек, который столь неуклюже подчёркивал свою ненависть к миз Хеннесси, человек, чьё мастерство видеомонтажа не уступает вашему, миз Хеннесси. Потому что именно вашими стараниями, Джеральдина Хеннесси, мир не увидел убийства Келли! Этого мрачного происшествия нет на записях. Именно запись, сделанная вами и Фогерти в Шеппертоне, транслировалась той ночью, вызвав к себе такой интерес зрителей! Заранее созданное вами убийство, которое вы с ним вставили в монтаж в тот момент, когда настоящая Келли вошла в уборную. Я посоветовался с некоторыми людьми, и они говорят, что проще всего было сделать это перед тем, как открылась дверь. С того момента вы и все остальные в контрольном бункере смотрели запись, сделанную вами, а не реальное изображение с камер. Вы сами хвастались, что временные коды на компьютере подделать легко, а с помощью Фогерти было несложно переключить все мониторы на трансляцию записи.
   Джеральдина попыталась заговорить, но не смогла. Менеджер студии поступил так, как всегда поступают менеджеры: поднёс ей пластиковый стаканчик с водой.
   -- Теперь, когда Келли была в уборной, -- хотя вы, конечно, не могли её видеть -- вы воспользовались замком на дистанционном управлении, который был установлен по вашему требованию, и закрыли дверь туалета, запирая бедняжку Келли и таким образом гарантируя, что, закончив свои туалетные дела, она не сможет уйти прежде, чем вы до неё доберётесь. Затем вы покинули контрольный бункер, сказав, что вам, как и девушке на экране, надо сходить по делам, и бросились исполнять своё ужасное дело!
   Студию, а заодно, конечно же, и весь мир, охватило волнение. Мало кто из выступавших на телевидении мог похвастаться таким вниманием аудитории. По всему миру вода выкипала из кастрюль, ужины подгорали, а плач младенцев оставался незамеченным. Теперь никто уже не говорил о рекламной паузе.
   -- Продолжайте, -- фыркнула Джеральдина. -- И что же я, по-вашему, сделала дальше?
   -- Вы пробежали по туннелю подо рвом, наверное, захватив перед этим заблаговременно оставленный где-то комбинезон. Я уверен, что где-то в Лондоне есть мусоросжигательная печь, которая могла бы поведать нам об окровавленных одеяниях. Вы вбежали в коридор, а оттуда пробрались в мужскую спальню. Попав в дом, вы взяли простыню из стопки, которую велели обитателям расположить рядом с будкой. Полиэтиленовой конструкцией, в которой те, кто сейчас стоит перед вами, сочились пьяной похотью...
   -- Только не я, меня выселили раньше, -- пропищала Лэйла, но Коулридж продолжал.
   -- Вы накрылись простынёй, прошли в гостиную и отправились за ножом, ненадолго задержавшись у буфета, чтобы достать конверт с предсказаниями, вскрыть его и переложить его содержимое в новый, но абсолютно идентичный конверт. Разумеется, тогда вы и добавили лишнюю записку с предсказанием второго убийства. Конечно, этого никто не видел, потому что монтажёры смотрели запись, сделанную вами и Фогерти за месяц до того, где Келли Симпсон мирно сидела на унитазе, и пока никаких других фигур не было. Естественно, был ещё и оператор, но Ларри Карлайлу было велено следить за дверью в туалет и ждать Келли. Вот почему Карлайл утверждал, что прошло гораздо меньше времени между походом Келли в туалет и появлением убийцы, ведь закутанной фигурой, которая пронеслась мимо него, были вы, настоящая убийца. Тем временем в контрольном бункере ваш сообщник Фогерти вместе с остальными наблюдал мирный дом, в котором одинокая девушка сидела на унитазе. Вы, миз Хеннесси, успели вернуться в контрольный бункер перед тем, как на записи появилась закутанная фигура.
   В аудитории раздались ахи и аплодисменты.
   -- Нереально, -- сказала Хлоя. -- Капец. Полный капец. Вообще реально круто.
   Джеральдина продолжала надменно молчать, и казалось, будто три камеры удерживают её на месте.
   -- Но я забегаю вперёд, -- сказал Коулридж. -- Бедная Келли Симпсон всё ещё жива... Хотя ей осталась лишь пара минут. Дверь в уборную распахивается, её в назначенное время отпирает ваш коллега в бункере, вы врываетесь к ничего не подозревающей девушке, но обнаруживаете, что она не сидит на унитазе, как вы надеялись, то есть её поза не соответствует вашей видеозаписи. Нет, она стоит на коленях перед унитазом, и её тошнит. Это не годится -- всё должно быть, как на записи: девушка должна умереть сидя, и самое главное, её никак не могло стошнить, потому что на вашей записи этого нет. Вы хватаете её, разворачиваете лицом к себе, она, несомненно, думает, что кто-то пришёл к ней на помощь, -- но нет, вы пришли убить её. С потрясающим хладнокровием вы сначала вонзаете нож ей в шею, а потом, черпая силы в своей страсти, своей решительности, своей алчности, вы всаживаете нож в её голову -- в спешке, потому что каждая секунда драгоценна. Вы спускаете воду и счищаете рвоту с унитаза. У вас всё получается, миз Хеннесси, но получается не достаточно хорошо. Несколько крошечных капель остаются на сиденье. Затем -- и тут мне остаётся только поразиться вашему ледяному спокойствию -- вы вычищаете мёртвой девушке рот. Была ли у вас тряпка? Туалетная бумага прилипла бы к зубам. Может, вы воспользовались манжетой своей рубашки? Не знаю, но зато я знаю, что таким образом вы оставили следы на языке мёртвой девушки! Келли была мертва всего несколько секунд, поэтому синяки ещё могли появляться, к несчастью для вас, миз Хеннесси. Разумеется, вы не могли вычистить рвоту из её гортани и глотки, но вы сделали всё, что могли, и этого оказалось почти достаточно. Но время не терпит, Келли истекает кровью. Если она слишком сильно заляпает вас кровью, вам конец. Вы быстро усаживаете труп в ту же позу, которую сами принимали на записи. Вы покрываете мёртвую девушку второй простынёй и, снова завернувшись в свою простыню, покидаете уборную. И снова Ларри Карлайл видит, как закутанная фигура покидает туалет, на несколько минут раньше монтажёров, потому что у них на экранах ещё ничего не произошло; на экранах Келли Симпсон ещё жива! Вы молодец, миз Хеннесси, вы устроили всё так, что рассказ Ларри Карлайла полностью совпал с увиденным в контрольном бункере. Единственное, что вы не могли исправить, -- это время.
   По студии снова прокатился одобрительный ропот.
   -- Теперь вы бежите назад через гостиную в мужскую спальню, -- сказал Коулридж, повышая голос, -- не забывая пройтись простынёй, которой вы накрывались, по кроватям всех парней, чтобы на ней присутствовало множество разнообразных клеток кожи и ДНК. Возможно, вы были в перчатках и косынке? Не знаю, потому что тогда я был слишком глуп, чтобы проверить кого-либо, кроме обитателей.
   Из толпы донеслись крики "О нет!". Коулридж был героем часа, и аудитория не желала слышать о нём ничего плохого, даже из его собственных уст.
   -- Вы возвращаетесь в коридор, -- продолжал Коулридж, -- вы пробегаете по туннелю, прячете свой комбинезон и прибываете в контрольный бункер вовремя, чтобы увидеть вашу совершенно идентичную версию убийства на экране. Вы создали себе идеальное алиби: в момент убийства вы преспокойно сидите у всех на виду, так что никто не смог бы вас заподозрить. Убийство, как и всё, что происходит в этих так называемых "реальных" передачах, было смонтировано, оно было лишь телевизионной "реальностью". -- Коулридж прервался, чтобы отдышаться. Он знал, что скоро придёт время вызывать призрак.
   -- Всё, что вам теперь оставалось, миз Хеннесси, -- это лишь переключить мониторы с вашей записи на подлинную реальность, транслируемую видеокамерами. Полагаю, это был самый напряжённый момент. Успел ли Фогерти поменять временные коды? Удалось ли вам накрыть тело Келли простынёй в точности как на вашей видеозаписи? Если да, то переключение пройдёт без задоринки. Если нет, изображение резко переменится. Позвольте снова поздравить вас, миз Хеннесси. Я смотрел кассету много раз и даже сейчас только наполовину уверен, где происходит переключение, -- а ведь вы, конечно же, не думали, что кто-то будет его выискивать.
   -- Потому что там нечего выискивать. Не было никакого переключения, долбоёб ты эдакий! Я её не убивала, и вам это известно. Вы всё выдумали, потому что вы слишком тупы, на хуй, чтобы вычислить, кто из этих голимых придурков, которые стоят рядом с вами, это сделал!
   По всему миру монтажёры, работающие над прямым эфиром "Подгляделок", кинулись к своим глушилкам. Все они опоздали; они были слишком поглощены речью Коулриджа. Мат Джеральдины был услышан во всём мире -- истинный момент реального телевидения.
   Коулридж даже не взглянул на Джеральдину. Он посмотрел мимо неё в глубину студии, где Хупер снова показал ему большой палец. Он понял, что пришло время пригласить на пир призрака Банко.
   -- Ах, но миз Хеннесси, -- сказал Коулридж, -- мои обвинения не беспочвенны. Видите ли, я располагаю доказательствами, потому что у меня есть свидетельства о других совершённых вами убийствах.
   -- Что!
   -- Так пусть они покачают вам кровавыми кудрями, миз Хеннесси! Пусть укажут окровавленным пальцем.
   -- Что ты пиздишь, долбоёб старый! -- сказала Джеральдина.
   По лицу Коулриджа промелькнула тень застенчивости.
   -- Возможно, я выразился слишком смело. Конечно, надо было сказать о других совершённых вами предсозданиях убийств! Ибо, видите ли, миз Хеннесси, мне пришло в голову, что вы никак не могли знать, кто именно отправится той ночью в уборную. Несомненно, кто-то отправился бы, и именно на этом основывался весь ваш убийственный план. Но вы не могли знать кто. Посему я пришёл к выводу, что ваш план мог сработать, только если вы записали бы смерть не только Келли, но, как минимум, и всех остальных девушек -- и стоило любой девушке отправиться в туалет, как вы бы переключили на запись и убили её. Возможно, это самый печальный аспект расследования. Я обнаружил много мотивов убийства Келли, но ни один из них не имеет ни малейшего значения, поскольку она умерла по чистой случайности. Она погибла только потому, что оказалась второй, кто пошёл в туалет. Ага! -- скажете вы. Второй? Почему второй? Ведь Салли ходила в туалет в самом начале вечера? Почему же её не убили? Я скажу вам, почему: потому что после того, как Салли попала в дом, она покрасилась и постриглась! Тёмный ирокез Салли превратился в красный ёжик, что, несомненно спасло ей жизнь, ибо если бы вы не изменили внешность, Салли, тогда погибли бы вы, а не Келли, и ваше убийство выглядело бы так!
   И Коулридж кивком показал техникам в аппаратной, что он готов; он чувствовал себя превосходно.
   Прю, повинуясь указаниям Триши, нажала клавишу включения, на которой было торопливо нацарапано "Салли". И на глазах у миллионов изумлённых зрителей обнажённая Салли, только ещё с ирокезом, зашла в туалет -- или по крайней мере, это запросто могла быть Салли. Поскольку съёмки велись сверху, можно было увидеть лишь части обнажённых женских конечностей, в данном случае татуированных, и, само собой, макушку. Затем девушка, которая могла сойти за Салли, села на унитаз, подпёрла голову руками и была убита тем же закутанным в простыню человеком и точно таким же образом, как и Келли.
   -- О Боже мой, -- пробормотала настоящая Салли, внезапно осознав, что была на волосок от смерти.
   Экран мигнул, и пошла следующая запись. Теперь в туалете виднелась лысая макушка Луны. И снова закутанная фигура прокралась через гостиную, взяла нож и изобразила убийство.
   -- Ёбаный в рот! -- завизжала Луна. -- Вы хотите сказать, что если б я пошла поссать...?
   -- Именно так, мисс, -- ответил Коулридж. -- Именно так. Правда, интересно -- Джеральдина Хеннесси подобрала женщин с такими разными причёсками -- или в вашем случае, Луна, отсутствием таковой?
   Теперь в туалете чернела шевелюра Дервлы, и, конечно же, всё повторилось.
   Наконец, к всеобщему удивлению, на экране возникли бисерные косички Лэйлы, и снова произошло убийство.
   -- О да, Лэйла там тоже была, -- сказал Коулридж, -- Лэйла с её светлыми косичками, заплетёнными бисером. Ведь откуда было Джеральдине Хеннесси знать до начала передачи, кто будет выселен?
   Снова раздались аплодисменты.
   -- Всех этих девушек сыграли вы, миз Хеннесси, -- выкрикнул Коулридж, показывая на Джеральдину пальцем; та явно начинала беспокоиться, -- и я не сомневаюсь, что цифровая обработка изображения подтвердит мою правоту!
   -- Я велела этому ёбаному гондону Фогерти спалить кассеты! -- завизжала Джеральдина.
   Призрак Банко сделал своё дело.
   Джеральдина поняла, что игра проиграна. Отпираться не было смысла. У Коулриджа были её кассеты. Только, конечно же, у него их не было, просто он перехитрил её.

*

   Фогерти сжёг кассеты, что он и пытался ей теперь сообщить, но звуконепроницаемые стены галёрки не пропускали его криков. Триша отвела его туда ещё в самом начале, и оттуда он видел всё происходящее.
   -- Я спалил кассеты! Спалил, дура набитая! -- орал он, и на его глазах выступали слёзы. -- Он обманул тебя. Он сам сделал эти записи.
   -- Вообще-то, их сделала я, -- сказала ему Триша с известной долей гордости. -- Вместе с сержантом Хупером на Шеппертонской киностудии сегодня днём. Ох, как же мы спешили... Лысый парик ужасно не понравился -- он так больно тянет за волосы, когда снимаешь его.
   У Триши выдался хороший денёк. Конечно, ей пришлось раздеться перед сержантом Хупером, но это привело к неожиданному и приятному результату. Хуперу очень понравилась голая Триша, и он тут же пригласил её на свидание.
   "Извини, сержант, я лесба", -- ответила она, и с тех пор стала чувствовать себя гораздо лучше.

*

   На студийной сцене Коулридж арестовал Джеральдину на глазах у сотен миллионов людей. Лучшего он себе и представить не мог.
   -- Ну и что если я её убила? -- визжала Джеральдина. -- Она получила то, чего хотела, так? Она получила свою славу! Больше никому из них ничего и не требовалось. Они готовы на всё, все до одного. Скорее всего они согласились бы пройти через всё, даже если бы знали о моих планах, жалкие долбоёбы! Один шанс умереть из десяти, и девять из десяти -- прославиться на весь мир? Да они бы с радостью! В этом была моя единственная ошибка! Надо было спросить их блядского разрешения.
  
  
  
   ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 22.30
  
   Из-за актёрского выступления Коулриджа финальное выселение затянулось на полчаса дольше, а ещё через полчаса, с опозданием ровно на час, потому что он всегда забывал о переводе часов вперёд, Уоггл взорвал дом.
   -- Ха-ха, колдуны и ведьмы, как вам такое? -- закричал Уоггл, вылезая из запасного туннеля под прощальный грохот осыпающихся кирпичей. Уоггл рассчитывал, что это будет венчанием финального выселения, и он покажет своё презрение к ним всем и затмит их мелочную эгоистичность, взорвав дом в кульминационный момент празднества. Однако из-за его ошибки, большая часть его предполагаемой аудитории направлялась к своим машинам, когда грянул взрыв.
   Джеральдина, главный объект его мести, вообще ничего не видела, потому что находилось в закрытом полицейском фургоне, уносящем её в изолятор.
   Но Коулридж видел взрыв и посчитал его достойным и в целом оправданным завершением дела. Однако это не помешало ему арестовать Уоггла за побег от правосудия.
  
   ДЕНЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ. 23.00
  
   Вернувшись домой, Коулридж к своему вящему удовольствию обнаружил, что его жена всё видела.
   -- Очень театрально, дорогой, совсем не в твоём стиле.
   -- Ну надо же мне было что-то сделать. У меня не было доказательств. Мне надо было добиться от неё публичного признания, причём сегодня. Вот и всё.
   -- Ну что ж, у тебя прекрасно получилось. Просто прекрасно, и я рада, что нам не придётся больше смотреть эту кошмарную передачу. А, кстати, тебе звонил некий Глин из драмкружка. Сказал, что давно собирался позвонить. Он очень похвально отзывался о твоём прослушивании, сказал, что ты выступил гениально и что по зрелому размышлению он всё же хочет дать тебе главную роль.
   Коулриджа охватило радостное предвкушение. Главную роль! Значит, он таки представит миру своего Макбета. Конечно, Коулридж был не глуп. Он знал, что получил эту роль только из-за своего появления на телевидении. Но почему бы и нет? Похоже, у славы тоже имелись свои плюсы.
  

КОНЕЦ

  
  
  
   3
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"