Плыл, ощущая свою естественность, свою бестелесность, свою невесомость.
Траектория? Не было никакой траектории. Стихийность, произвольность, хаотичность. Он был движение. Движение, которое текло, изворачивалось, переливалось, то ускорялось, то замедлялось, но не останавливалось, не пресекалось ни на секунду, ни на мгновение. Движение, которое было всегда. Движение, которое было...
Он плыл, впитывая в себя запах цветов и солнца. Он сам становился запахом. Запахом молодой, буйной, рвущейся в бесконечность зелени. Запахом бирюзового с золотистой каймою неба. Запахом вечности. Запахом Бога.
Он плыл в Боге. Бог был во всём, что окружало его. Бог был в сирени, в черёмухе, в каштанах, в траве, в воздухе, в солнце и в дыхании. Бог был в его дыхании.
Ритм? У дыхания должен быть ритм? Какой? Стук сердца задаёт ритм его дыхания или... Или, напротив, дыхание заставляет его сердце стучать, стучать, стучать в такт. В такт его движения, в такт его осознания, в такт его бытия. В такт запаха сирени... Запаха весны... Запаха жизни...
Он плыл...
Её глаза появились внезапно, из ниоткуда, из пространства, из пустоты. Её глаза стали барьером, препятствием, непреодолимым препятствием.
Он застыл...
Он протянул руку и коснулся её волос. Шёлк. Он коснулся её лица. Избалованный солнцем мрамор. Он коснулся её дыхания. Ветер этой волшебной весны. Откуда она здесь? Она? Это, - Она?
"И теперь... Теперь мы будем вместе?", - он боялся. Ему всё казалось таким хрупким, тонким, почти иллюзорным.
"Всегда!" - прошептала она и вновь улыбнулась.
Запах её улыбки смешался с запахом сирени. Теперь их не разделить.
"И теперь... Теперь мы можем?...", - он не успел договорить.
"Да! Мы можем... Мы можем всё!", - она прильнула к его плечу, коснулась губами щеки и руками, нежными, мягкими, словно молодые лианы, обвила его шею и...
Они плыли в запахе сирени...
Они плыли в запахе этой весны и во всех, во всех будущих, грядущих, вечных...