Аннотация: Какая разница, что именно поможет найти себя. И уж совсем без разницы, где
КЛОПОВОЕ ФЭНТЕЗИ
- Давай, жуй быстрее. Уже опаздываешь...
Он с трудом всплыл в мире, состоящем из сплошного жевания. Светлана уже яростно колотила ложкой внутри чашки с чаем, а он все никак не мог осилить свою утреннюю котлету. Золотое небо постепенно отдалялось от него, растворялось в уголках глаз. Странный это был сон - цветной. Светлана говорит, что иногда видит цветные сны, а вот ему уже давно совсем ничего не снится. Обычно усталость просто проглатывает его в темное чрево, а потом - только ужасный треск будильника и требовательные руки жены, теребящие его за разнеженные постелью плечи.
Виктор залпом осушил чашку с чаем и пошел бриться. Сбросил халат, чтобы не забрызгать его пеной, и только тогда почувствовал, что в ванной довольно холодно. И хотя сразу пробрало до костей, но залезать обратно в теплый халат, тем самым сбивая взятый темп, он не решился. Из зеркала на него смотрело еще непроснувшееся лицо с остекленевшим взглядом. Виктору с трудом удавалось удерживать внимание на щеках - собственные глаза казались куда интересней. Неловкое движение руки, все-таки завершившее начатое движение, хотя разум уже предупреждал о впившемся в кожу лезвии - и насыщенная краснота стала быстро проступать сквозь пену. Виктор замер и заворожено смотрел, как воздушная белизна набухает тяжелой густотой крови. Ему с трудом удалось оторваться от зрелища расползающегося алого пятна. Он все же осилил бритье и начал энергично растирать лицо кремом. Холод уже основательно сцепил кожу на груди и плечах. Виктор провел рукой по своему телу, как бы удостоверяясь, что оно - еще чувствует. На предплечье его внимание привлек прыщик, который тут же, как только попал в поле зрения, начал неприятно и тонко зудеть. Виктор осторожно пощупал его рукой. Похоже на укус, но сейчас, вроде, зима, и никаких кусачих насекомых быть не может. Прыщ настойчиво хотелось почесать. Виктор на секунду замер, но необходимость бежать на работу взяла верх. Он резко потянулся, как бы вытряхивая из себя дурацкие мысли о снах, о прыщах, и принялся одеваться. Ему показалось, что нужно делать больше энергичных движений, чтобы разогнать свое утреннее оцепенение.
Автомобиль долго буксовал по затянутому тонкой пленкой свежего снега асфальту. Затем был сочный шум множества колес, перемалывающих черную жижу, шум, заглушающий даже работу двигателей, только иногда вступающих в общее неприятное звучание своими низкими завываниями. Виктор никак не мог заставить себя следить за дорогой, хотя водил он давно и давно перестал ощущать при этом напряжение. Обрывки воспоминаний о недавнем сне то и дело резко всплывали перед его глазами. В них было нечто, что заставляло Виктора пытаться остановить отдельные мелькающие образы, чтобы разглядеть их повнимательней. Но память коварно прятала самое важное от его глаз. Машина впереди резко остановилась. Виктор перенес на педаль тормоза весь свой вес. Бампер его автомобиля замер в неприятной близи от переднего. Красный свет тормозных фар все еще играл в каплях воды и кристалликах льда, обильно покрывающих лобовое стекло. Игра этого света, алые его лучи вызвали из памяти Виктора новую волну воспоминаний. Он ждал, пока передняя машина двинется, а перед глазами кружили уже более четкие предметы и цвета, пришедшие из ночного сна:
Они стояли на балконе, мрамор стен и перил которого покрывали резные узоры, выполненные с поразительной искусностью. Солнце почти наполовину скрылось за далекими горами, снежные вершины которых играли безумными багровыми красками. Теплый, насыщенный летними запахами воздух был почти недвижим и мягко окутывал его тело, одетое в легкую тунику. Рядом стоял царь, в облике которого чувствовалась тяжелая задумчивость. Хотелось припасть к царю на плечо, но в то же время было понятно, насколько тот стал далек. Чем ближе подходило время передачи власти, тем холоднее становились их отношения, словно в их жилах не текла одна кровь...
Машина впереди тронулась, и Виктор, отыгрываясь за возникшую задержку, торопливо дернулся с места. Заходящее солнце - контрастное яркое пятно, пожираемое быстро набегающей темнотой, - еще отражалось на роговице, но урчащие машины уже вовсю чмокали грязью вокруг. Виктор опять удивился необычно реальным картинкам сна. Вспомнились мельчайшие подробности - элементы одежды, орнамент украшений. Вспомнились поразительно четко, без размытостей и тумана. Виктор задумался о сюжете произошедшего во сне. Ему казалось, что события, случившееся там, были то ли сказочными, то ли историческими. Но ни на что конкретное похожи не были. Виктор что есть силы напрягся, но ничто, напоминающее этот покрытый золотыми и багровыми красками балкон, одетого в богатую одежду царя рядом - не всплывало. Чем дольше Виктор об этом думал, тем больше путался в том, мог ли он когда-нибудь видеть подобные картины в кино. Потом его внезапно заинтересовало, каким у царя было лицо. Оказывается, оно не вспоминалось. Вместо лица всплывало только серое пятно, что уже больше походило на нормальный сон. Кажется, царь обладал довольно густой бородой и черными всклокоченными волосами. Но уверенности не было даже в этом.
Виктор, все так же, в задумчивости, добрался до работы. Опять предстояло переодеваться в отсыревшую за два дня униформу. Виктор терялся определить, нравится ли ему служба охранника. Но особого выбора для семейного человека с маленьким ребенком нынче не было, поэтому приходилось благодарить судьбу за то, что два года в морской пехоте позволила попасть именно в охрану банка. Позвал Виктора сюда старый сослуживец, случайно встреченный в городе и рекомендовавший кандидатуру друга перед местным руководством. Теперь Коробок, отставной майор госбезопасности, принимавший в свое время Виктора на работу, стал тем самым, может, единственным обстоятельством, не позволяющим говорить о службе в превосходных выражениях. Но говорить только в смысле оплаты. Мечты работать когда-нибудь конструктором новых автомобилей еще теплились в душе Виктора. Но они становились всё призрачней. Когда Виктор осознавал это, прокуренный холодный коридор, откуда нельзя было отлучаться дольше, чем на десять минут, становился для него мрачной тюрьмой. Правда, теперь, два года спустя окончания института, Виктор уже с трудом представлял себя за кульманом. И всё же - смириться с тем, что охранник - это навсегда, он не был готов.
Вечером, перед сном он вдруг опять вспомнил золотистый закат. От этой промелькнувшей перед глазами картины на какое-то мгновенье стало теплее. Уже не тревожили гудящие ноги и начавшая капризничать поясница. Виктор прикрывал глаза в надежде, что красочный сон повториться. Но были только забытьё и пустота. С утра Виктор почувствовал себя обворованным, хотя надеяться на повторение такого сна было бы слишком наивным. Память о золотистом закате все больше обрастала словами, и Виктор только на какое то мгновение мог улавливать истинное воспоминание, от которого внутри рождались надежда и ожидание. В это утро он уже не чувствовал холода при умывании, прыщик на плече, кажется, чуточку уменьшился, но вокруг на коже образовалось болезненное покраснение. День входил в обычное русло, но чего-то не хватало. И Виктор понимал, чего...
Прошло дней пять. Тот сон Виктору уже стал казаться милым случаем, которым можно мимоходом поделиться в компании. Но однажды ночью он вдруг почувствовал боль. В ноге, чуть повыше колена как будто вонзили тончайшую иголочку, которая, медленно вращаясь, проникала вовнутрь. Виктор, еще не проснувшись, попытался пошарить рукой в поисках причины своей боли. И тут старое видение возобновилось, будто и не прерывалось.
..Царь тяжело вздохнул и произнес:
- Курупы совсем обнаглели на границе. А я стар давать им взбучку. Новому царю надо бы показать, каков он в войне. Так что, сын, как ни тяжело мне отправлять тебя на границу, но - надо!..
Виктор ощущал себя где-то на полпути между реальностью и красочным сном. В реальности тончайшая игла буравила его ногу, а во сне он слышал глухой голос царя, стоящего к нему спиной. Он видел кроваво-красную мантию, украшенную тяжелыми золотыми бляхами, и возвышающую круглую мягкую шапку с белым шпилем, из-под которой выбивались густые колючие волосы царя. Сон, в контрасте с действительностью, был ослепительно ярок. Виктор секунду колебался, чтобы потом полностью оказаться во власти золотого заката.
Он справился с накатившим к горлу комком. Царь прав. И слишком мудр, чтобы ему можно было перечить. Принцу почудился малютка-сын, тянущий к нему свои розовые пухленькие ручонки; но теперь придется надолго забыть о прелестях семейной жизни. Через год будет передача власти, а новому царю должно украсить свое восхождение на престол славой победителя. Принц чувствовал, как решимость накатывает на него, как долг твердой рукой разрывает мягкую картину покоя. Это вдруг даже стало нравиться принцу. Он понимал, что взрослеет, что реальная власть, которая скоро будет для него совсем ручной, уже стучится в двери.
Царь еще раз громко вздохнул и, не поворачиваясь к принцу, боком, низко склоняясь к полу, удалился. И уже из темной двери, проглотившей удалившегося царя, донеслось:
- Ты получишь лучшую гвардию! Не бойся, сын, у тебя получиться.
Принц остался один. Почти стемнело. Вечер был теплым и очень тихим. В кустах перекрикивались ночные птицы, сперва осторожно, прислушиваясь к собственному посвистыванию, а потом все громче, пока их голоса не слились в один сплошной хор. Принц задумался. Почему-то, когда царь ушел, все стало казаться не таким простым, как в его присутствии. Принц не мог понять, отчего такая спешка. Его самого спешно вызвали в столицу из летнего дворца, как будто случилось что-то из ряда вон выходящее. Но ведь курупы постоянно разбойничают на границе, и этот год ничем особенным не выделялся. С каждой секундой экспедиция царя казалась принцу все более и более странной. Не говоря уже о том, что иногда до резиденции принца долетали слухи о нежелании царя лишаться власти именно сейчас, когда еще не подрос его сын от второго брака.
Принц, несмотря на то, что царь вел себя с ним по-прежнему: был скорее строг, чем сентиментален, в общем - как обычно, чувствовал необычную напряженность внутри дворца. Особенно в отношениях со старыми придворными, знающими его с самого рождения. Здесь не было неприязни, только - странная настороженность, будто принц тяжело болен. И еще - царица несколько раз бросила пренебрежительный взгляд, но принц уже привык не обращать внимания на эту безродную шлюшку, сумевшую окрутить отца. И вот теперь странная поспешная экспедиция на курупов. Надо бы повидать семью перед отъездом.
Принц вдыхал полной грудью мягкий ночной воздух. Прямо над головой зажглись огромные низкие звезды. Доносился терпкий запах цветов сошокла, распускавшегося в темноте для маленьких сереньких мотыльков, деловито трущихся об его огромные лепестки. Парк здесь был великолепным, добрых два десятка садовников трудились с утра до ночи, чтобы любой, взглянув из окон дворца, видел перед собой огромные колышущиеся громады деревьев и кустов, расползшихся по окрестным холмам в гармоничном порядке. Сейчас где-то в глубине этой зеленой страны только тихо-тихо шевелились твердые листочки колумя, трепещущего даже в полный штиль, и мерцали зеленоватые огоньки светлячков. Принц зажмурился оттого, что красота этого парка и его невеселые мысли никак не могли ужиться друг рядом с другом. Он даже не мог представить, как сейчас можно уснуть.
Виктор встрепенулся, поскольку неприятное пощипывание в бедре не прекращалось. Еще не до конца проснувшись, он энергично почесал зудящее место. Ногти зацепились за бугорок на коже, и Виктор понял, что сумел разодрать себя до крови. Это окончательно разбудило его. Быстро и бесшумно - как всегда он двигался, когда жена еще спала, проскользнув в ванну, Виктор уставился на размазанную бурую кровь на ноге. Маленький красный прыщик все еще кровоточил, вызывая в то же время желание почесать его. Он был разительно похож на тот, который почти неделю назад вскочил у Виктора на предплечье.
- Ты чего? - в темном проеме двери появилась жмурящаяся от электрического света Светлана. Она уже накинула на себя халат и теперь зябко куталась в него. Наконец она разлепила веки, и ее взгляд остановился на испачканном кровью бедре мужа. - Поранился?
- Нет. Ты знаешь, такое впечатление, что тварь какая-то укусила...
- Господи, - жена присела на корточки, почти приблизив свой нос к несколько затянувшемуся пленкой засохшей крови прыщу. - Слушай, а это - клопы...
И Виктор вспомнил. Теперь все стало на свои места. Та мысль, которая тревожила его, но никак не хотела быть высказанной, прозвучала ясно и понятно. Конечно же, это - клопы. Мелкие кровососы, ни разу не виденные Виктором вживую, но существующие в этом мире где-то там, далеко, рядом с людьми, не заслуживающими его, Виктора, внимания. И вот теперь они пили его кровь. Виктор почувствовал прилив тошноты. Он открыл кран и, набрав в рот холодной воды, прополоскал горло. Стало немного полегче.
Все случилось, когда ему поручили сопровождать какой-то груз из Молдовы. Вагон сразу не понравился Виктору: было видно, несмотря на свежую краску, что он - старый. Деревянная обивка с нелепым выпуклым узором, незнакомая конструкция раздвижных железных шарниров, откидывающих полки - все казалось музейным раритетом, на который попытались навести внешний лоск. В купе было достаточно чисто, но висел неприятный горьковатый запах. Представление началось где-то около часа ночи. Сперва несмелые шепотки в коридоре, а затем уже возмущенные вопли заставили Виктора, которые просто сидел без сна и думал, отвлечься от своих мыслей. И хотя Виктор был от природы сдержан в отношении ярмарочных представлений, но непрекращающийся гул вынудил его выглянуть из купе. Пассажиры пытались взломать дверь комнаты проводника. Виктор выждал момент и поинтересовался у ближайшего к нему человека - усталой высохшей женщины, что собственно произошло. И впервые слово "клопы" так близко подобралось к нему. Тогда брезгливость тоже вызвала прилив тошноты, но поскольку Виктор был по долгу службы настороже, его разум быстро нашел выход - вместе с грузом он проследовал к коменданту поезда и, предложив крупную для Молдовы сумму, перебрался в более новый вагон. Но теперь клопы нагнали его. Эти сволочи просто забрались в его вещи, а он оказался дураком - не проверил их по приезду домой.
- Я не могу теперь там спать, - это жена встряхнула Виктора от его мыслей.
- Пойдем, поглядим, - Виктор решительно прошел в комнату и зажег свет. Стало ярко, необычайно контрастно, так, как бывает при резких ночных зажиганиях света, когда за стенами освещенной комнаты почти физически ощущается темный спящий мир. Развороченная кровать еще хранила тепло супругов, но одновременно - стала казаться чужой вещью, отмеченной печатью постороннего, владеющего ей. Виктор брезгливо копался в белье, даже не представляя, как выглядит то, что он ищет.
- Вон побежал, - Светлана вскрикнула за его плечом. Виктор повернул голову, но ничего не увидел. Посмотрел на жену, и та ответила ему виноватым взглядом. - Почудилось...
Тщательное перебирание постели ни к чему не привело. Клопы не показывались. Резкое включение света после продолжительной темноты тоже ни к чему не привело. Окончательно замученные, супруги через час все же решились спать на своей кровати, почти уверовав, что клопы - лишь нелепый ночной кошмар. И эта ночь закончилась спокойно.
Из-за ночного переполоха как-то забылось продолжение фантастического сна. Но, когда сумбур развеялся, яркие картины пережитого на балконе сказочного дворца начали ластиться к Виктору. От них становилось приятно, как уже давно не было. Виктор почувствовал, что сильно соскучился по красочным ощущениям, по наполненной чем-то интересным и захватывающим жизни. В пелене подслеповатого нового дня переживания сновидений казались более настоящими, чем реальность. Виктор рассеянно улыбался, вспоминая собственные мысли - там, во сне. Заботы какого-то фантастического принца вдруг стали его заботами, откуда-то появилось знание о мире дворцов, роскошных парков и царей. И это не казалось чем-то необычным. Виктор вспомнил, как зачитывался сказками в детском возрасте, как караулил в районной библиотеке очередную, еще непрочитанную книгу, чтобы потом дома в кладовке при плохом освещении окунуться в мир драконов и рыцарей. И ощущения от своего фантастического сна для него были столь же приятны, как воспоминания о детстве.
В этот день ему предстояло следить за мониторами наружного наблюдения. Это была самая приятная работа, когда можно позволить себе подремать на диване, хотя в этот момент где-то глубоко в душе и ворочается боязнь - пропустить что-то значительное. Глаза Виктора от непрерывного еле ощутимого дрожания десятка мониторов непроизвольно стали закрываться. Обогреватель в ногах нагнетал в комнатку тепло, размягчающее мышцы. Виктор проснулся только от настойчивого звонка. Испуг оттого, что, возможно, он что-то просмотрел, быстро прогнал остатки сна. Виктор отпер дверь, вначале энергичными движениями ладони растерев лицо и придав ему подобающее выражение сосредоточенности. На пороге стоял Коробок. Дурацкая приверженность начальника к камуфляжу в очередной раз покоробила Виктора. Но сейчас главной заботой было - не спровоцировать ненужный конфликт.
Коробок с подозрением уставился на Виктора. Убедившись, что подчиненный держит взгляд, отставной майор отвел глаза и принялся осматривать комнатку. Так и не найдя ничего компрометирующего, бросил:
- Натопил, тут, как в бане... Спишь, небось.
Если бы вид у начальника был более уверенным, Виктор не почувствовал, наверное, такого прилива возмущения. Но сейчас ему с большим трудом удалось сдержаться, чтобы не ляпнуть что-нибудь дерзкое в ответ. Виктор тихо уговаривал себя, совершенно забыв, что взбучку он вполне заслужил. Просто один только вид начальника, его нездоровое, покрытое оспинами лицо, на котором выделялась брезгливо оттянутая губа, уже сами по себе вызывали темное злое ворочание где-то в горле. Виктор привык сдерживаться, и сейчас недолгое посещение Коробка он перетерпел достойно. Правда, как только дверь закрылась за сутулой спиной, затянутой в камуфляж, разрядил свою злость ударом о деревянный подлокотник дивана. Но даже в это мгновение Виктор проследил, чтобы не произвести слишком много шума. Он еще очень хорошо помнил, как это быть без работы с маленьким ребенком.
Закрыв за начальником дверь, Виктор вдруг понял, что за короткие мгновения забытья на рабочем месте ему что-то снилось. Но это были лишь невнятные отрывки, такие же блеклые, как обычная жизнь. Он опять ощутил некое подобие тоски по миру ярких сновидений, который повторно посетил его в прошлую ночь. Виктор качался на колченогом стуле перед мониторами, поскольку боялся опять уснуть, и чувствовал, что внутри него зреет что-то похожее на отчаяние, нарастает с невероятной быстротой, с каждым мгновением угрожая взорваться. Мониторы, собственная глупая синяя униформа, душная комната - стали вдруг ненавистными, ненавистными до темноты в глазах. Виктор услышал, как из глубины собственного горла срывается тонкое завывание. Он резко встал и, сжав кулаки, приказал себе успокоиться. "У меня все хорошо, хорошо.., - шептал он исступленно. - Мне не надо так беситься..."
Уже через час Виктор не смог вспомнить, из-за чего возник этот приступ бешенства. Вечером Светлана встретила его отчетом: на кровати все матрасы проверены, белье заменено. Виктор в шутку предложил обновить свежую постель любовью. Жена, несмотря на темные круги под глазами и усталый вид, не сопротивлялась. Когда же все закончилось, Виктор уже не знал, стоило ли этим вообще заниматься. Он видел, что секс становится для них с женой лишь необходимостью, неким символом, позволяющим супругам чувствовать совместную жизнь (другим таким символом был сын). Во время беременности, да и долгое время после рождения ребенка они отказывали себе в подобных радостях. Виктор видел, что жена стала бояться контакта с ним, а уж об ее удовольствии и вовсе говорить не приходилось. Сам же он порой в самые ответственные моменты вдруг вспоминал об упругих когда-то формах супруги, ставших сейчас лишь слабым напоминанием о прежних временах. И тогда Виктор чувствовал, что дальше все идет только потому, что так надо. Светлана пыталась ограничить себя в еде, заняться шейпингом, но ее упорства хватило на пару занятий, после чего она забывалась от проблем с фигурой только в поедании сладостей.
Виктор чувствовал, что в их маленьком мире живут проблемы, но ему казалось: надо просто перетерпеть, пережить неудачное время, чтобы потом, довольно скоро, окунуться в полнокровную жизнь. Правда, с каждым днем поддерживать такую уверенность ему было все труднее. Затягивание в трясину обыденности, иссушающей, притупляющей желания, невозможно уже было оправдать даже заботами о ребенке и о средствах к пропитанию. Терялась какая-то веселость, легкость, никогда прежде не казавшаяся столь необходимой, но сейчас, в ее отсутствии мир стал вдруг чужим, неприятным, временным. Виктор понимал, что ответ на эту жизненную задачу ему неизвестен и даже больше - он боится вообще об этом думать. Но забытье не давало ему спокойствия и на пару шагов, реалии опять возвращались к нему в виде усталости, измученной толстеющей жены, нервного ребенка. Иногда он думал, что, если бы не работа, то наверняка спился бы.
Продолжение красочного сна пришлось ждать почти полмесяца. Почему-то Виктора не удивило, что тот опять посетил его. Мягкими толчками особое, характерное настроение набегало на него. Но окунуться в красочный мир сновидений удалось не сразу. Довольно долгое время Виктор болтался между сном и реальностью, чувствуя, как тонкая и острая боль клопиного, как они с супругой полагали, укуса опять принялась терзать его ногу. Теперь оба эти факта - красочный сон и укус - слились в его понимании. Мгновенье Виктор колебался, но в том пограничном состоянии, в котором он пребывал, зло от боли казалось столь незначительным...
Так называемая гвардия, действительно, как и опасался принц, была сборищем уродов, наряженных в новую гвардейскую форму. Как не хотелось верить в предательство отца, но теперь, перед лицом фактов, все прояснялось. Ему даже не позволили попрощаться с семьей. Оказывается, недельный переход до границы требует основательной подготовки, а время выступления уже назначено.
Принц покачивался в седле, слыша за спиной только угрюмую тишину своего маленького, в три сотни мечей, войска. Эти вояки сперва непрерывно шутили и громко ржали, но теперь, когда на пути перестали попадаться гостеприимные деревни, приуныли. Принц понимал, что при первом же серьезном сражении их всех если не перебьют, то они сами разбегутся, как испуганные фогли. Но отказаться от экспедиции он уже не мог. Три дня во дворце громыхал, угорал пир по случаю новой войны (это и было обещанной "серьезной подготовкой к походу"). Перед принцем мелькали разгоряченные лица, перемазанные красным питьем, лица, которые выдыхали в его лицо пахнущий гнилью воздух, наполненный пожеланиями побед. Царь почти не говорил с ним, а только неотлучно сопровождал свою жену, проходящую сквозь пьяные толпы придворных с надменным выражением маленькой мордочки. Перед самым выступлением принц все же поддался уговорам окружавших его и пригубил пьянящий красный напиток, вяжущий и солоноватый. Голова его от этого слегка закружилась, но мыслям стало почему-то свободней и легче...
Лес постепенно редел, приводя принца в беспокойное состояние. На равнине его войско было более уязвимым. Курупы редко забирались в леса, лес являлся для народа принца родным домом. Постепенно дорога терялась из вида, и приходилось высылать вперед разведчиков - наиболее подготовленных солдат, которые не паниковали в одиночку. Принц чувствовал, что за эти дни порядком измотался, и глаза с трудом удавалось заставить всматриваться вперед, не появятся ли где белые тела курупов. Принц только слышал об этих крупных существах, совершенно не похожих на представителей его народа. Он никогда не принимал участие в охоте на них, но знал, что когда те сами нападали на деревни, то были беспощадны и хитры. Простолюдины, не обладавшие оружием, сотнями гибли под руками курупов, намного превышающих их по силе и размеру. И мира с этими отвратительными существами быть не могло - это у принца не вызывало ни малейшего сомнения.
Внезапно из черных зарослей перепутанного кустарника послышался слабый шум. Принц прислушался, а затем легким кивком головы велел ближайшему гвардейцу разведать, что там. Оказалось: в кустах беспомощно лежал один из разведчиков. Он представлял собой жалкое зрелище - так расплющить тело могла только рука курупа. По войску при виде явно испускающего дух разведчика пробежал шепоток, дрожью отдавшийся по спине принца. Он понял, что надо хоть как-то подействовать на малодушных солдат. Приблизившись к распластанному телу разведчика, принц внимательно рассмотрел ужасные раны и место вокруг; затем, повернувшись лицом к войску, как можно властно и громко крикнул:
- Приготовить оружие! Их тут было не больше двух!!!
Солдаты не сразу, но все же послушно вытащили мечи. Сотни ярких огоньков заплясали, отражая высокое полуденное солнце. Затем легла абсолютная тишина, казалось, солдаты перестали даже дышать. И тут издалека донеслось яростное сопение. Оно то опускалось до низких тонов, то начинало звенеть высоко-высоко. Принц чувствовал, что в его душу пробирается холодок ужаса, но он смог себя взять в руки. Такой звук, хоть и был ему незнаком, мог издаваться только одним существом в мире. Принц прошептал гвардейцу рядом, злясь на свой предательски срывающийся голос:
- Передай дальше - всем укрыться в лесу и ждать моей команды...
По войску пробежал ветерок команды. Мерзкое сопение было уже близко, и принц понял, что куруп всего один. Несколько отлегло от сердца, но и расслабляться не стоило. Это была его первая битва, и принц уже давно почувствовал в себе лихорадочный трепет. Теперь все не было игрой, устраиваемой для наследника престола старым маршалом, когда курупа играло чучело, с трудом передвигаемое спрятавшимися внутри него лакеями. Тогда все казалось безумно простым, а теперь страх безжалостно терзал принца изнутри, заставляя дыхание прыгать в рваном темпе. По земле пробежали упругие волны, когда на дороге показался куруп. Принц пристально вглядывался в его бледное бугристое тело, большую голову - существо казалось ему столь громадным и столь мощным, что с ним невозможно справиться и большему, нежели у него, войску. Зрелище неторопливо двигающегося врага так заворожило принца, что он смог отвлечься, только услышав яростный шепот рядом стоящего солдата:
- Пора! Нельзя его пускать дальше!!!
Принц резко обернулся: никто не видел его замешательства. Тогда он набрал побольше воздуха и бросил:
- Передайте дальше - атаковать курупа по свисту.
Сопение бледного великана слышалось почти над самой головой. Мощный порыв зловонного дыхания обдал принца. Неожиданно у того в коленях возникло напряжение, растекающееся по телу мягкими волнами. Принц испугался: ему показалось, что ноги перестанут слушаться его. Он сделал несколько судорожных шагов и нервно сглотнул слюну. Затем выглянул из зарослей. Прямо перед ним возвышалась белая гора курупа. Как только тот наклонился, чтобы пройти под веткой, свесившейся над дорогой, принц засвистел. По знаку из зарослей выскочило всего два гвардейца. "Господи, а где же остальные?" - принц выбрался из укрытия и на негнущихся ногах понесся к начавшему шлепать себя по бокам громадными ручищами курупа. За спиной слышался топот еще десятка ног.
Бледное пятно увеличивалось в размере, распространялось на весь мир. Принц зажмурился и, не снижая скорости, вонзил меч в подрагивающую массу. Его развернуло, и от падения спасло только то, что руки его крепко вцепились в глубоко вошедший в тело курупа меч. Из разверзнувшейся раны хлынула красная волна. Принц сразу ощутил, как быстро его одежда пропиталась липкой тяжелой жидкостью. Очередной фонтан ударил принцу прямо в лицо. Тот облизал губы, и солоноватый пьянящий аромат охватил его тело. Он уже не понимал, что делает. Внутри него все внезапно забурлило и, двигаясь только на крыльях проснувшихся древних инстинктов, принц принялся вращать свой меч, пробираясь вглубь своего врага...
Виктор дернулся во сне и этим разбудил не только себя, но и жену. Бедро нещадно чесалось, но он крепился. Включив свет, супруги молча уставились на крупный кровавый синяк, как будто нарисованный на ноге Виктора. Белье было испачкано мелкими капельками крови, только слегка смочившими волокна. Светлана подняла лицо, и Виктор увидел, как скривились ее губы. Она безвольно опустилась в кресло, стоявшее рядом с кроватью:
- Я так больше не могу. Придумай что-нибудь! Если эта гадость... эта гадость укусит меня, я... - она завертела головой, будто прогоняла от себя даже мысль о возможном укусе.
Виктор же находился в растерянном состоянии. Ему, почему-то трудно было однозначно ненавидеть маленьких кровопийц. Это пятно на ноге казалось жалким в сравнении с тем морем крови, хлынувшим на него во сне. И тогда от кровавой волны в нем возникло чудовищное по силе чувство, которое он, как осторожно ни старался называть, но по-другому, нежели удовольствие, назвать не мог. Он посмотрел на свою руку, которая еще помнила обтянутую резной кожей рукоятку меча. Чуть ли не вывернутое от удара по врагу плечо слегка ныло. Или это только казалось Виктору...
Жена что-то говорила ему, беззвучно шевеля бескровными губами. Какая ерунда, мелочь, не заслуживающая и капли его внимания! Внутри его тяжелого тела дремала, легонько шевелясь, некая чужая душа, умеющая без остатка отдаваться священной злости, умеющая освободиться от груза упорядоченного потока существования. Толстая кожа лопалась, и Виктор ждал, что из щели хлынет пузырящийся тягучий поток, когда жена в очередной раз хватала воздух для потока жалоб. Солоноватый туман мгновениями охватывал его, заставляя тонкие мышечные волокна в груди и на плечах неуправляемо дрожать.
- Да что с тобой? - на лице Светланы скользнула тень замешательства. Виктор попытался улыбнуться ей, но получившаяся гримаса только усилила ее беспокойство. Она, немного поколебавшись, встала и подошла к мужу. Затем осторожно погладила его по щеке. Виктор в ответ на липкое прикосновение холодной руки поднял глаза, смяв лоб глубокими морщинами.
- У тебя жилка дергается, - почему-то шепотом сказала жена. Она взяла руку Виктора, который безвольно позволил ей это сделать. Он никак не мог определиться с собственным состоянием. Казалось, что никаких болезненных ощущений в теле не было, просто не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни думать. Может, он и не мог этого сделать. Или не мог пожелать этого сделать.
- У тебя пульс - сто двадцать, - это опять Светлана. - Эй, ты меня слышишь? Перестань меня пугать... Ну что происходит?!!
Она беспомощно оглядывалась по сторонам. И тут в соседней комнате заплакал ребенок. Сын начал ныть тихо, как бы нехотя, но это было только начало. Светлана бросилась к нему, а Виктор почувствовал, что оцепенение постепенно отпускает его. Несколько раз сама собой дернулась голова на никак не хотевшей держать ее шее. Виктор поднялся, с удивлением наблюдая, как сводит будто спящие мышцы. Закололо в пояснице, и он опять замер, боясь потревожить стреляющую боль. Из соседней комнаты донеслось:
- Дай быстро чистые пеленки.
Виктор под действием голоса жены послушно принес, что требовалось, и замер, наблюдая, как идет смена белья. Сын быстро успокоился. Светлана бросала на Виктора красноречивые взгляды, от которых у него все сжалось внутри в предчувствии неприятных разговоров.
- Слушай, у меня и так нервы на пределе, - она, действительно, не стала откладывать разговор. - Наверное, тебе не следовало бы их и дальше испытывать. Я целый день, как белка в колесе, между ребенком и кухней. Конечно, ты работаешь, но я тоже не сложа руки сижу...
Виктор слышал, как подозрительно начал дрожать у нее голос, но чувствовал себя беспомощным перед голой и неинтересной реальностью, настойчиво стучащейся к нему. От срывающегося голоса жены что-то сжималось в висках, и наступало оцепенение, но уже совсем другое, не похожее на то, недавнее. Тогда тело боялось упустить красочные ощущения, а сейчас, сейчас - его рвало обратно услышанными словами. Виктор начал понимать, что если сейчас эмоциональный звуковой поток не прекратиться, то его собственная реакция может быть непредсказуемой. И как только эта мысль проскользнула в его голове, он услышал свой голос:
- Да заткнись ты!
Светлана замерла с приоткрытым, зияющим чернотой ртом. Затем медленно повернулась и пошла. В мыслях у Виктора стал быстро рассасываться туман, но он все равно не успел помешать жене запереться в ванной. Оттуда послышался сдавленный плач. Такой характерный плач, Виктор знал, мог быть только изнуряющим, только вместе с багровым лицом, дрожащими руками и отчаянием, сдавливающим до непереносимой боли голову. И уже не имеет значение, что было причиной - недавняя обида или накопившаяся за долгие месяцы душевная боль, хроническая неудовлетворенность или страх перед бездарно уходящим временем, выпирающим из зеркала собственным постаревшим лицом. Виктор стучал в дверь ванной, бормотал слова извинения, "не плачь" и "извини" уже представляли во рту кошмарную, сводящую скулы кашу. Он чувствовал, как плач охватывает и его самого, хотя глаза продолжали оставаться сухими.
Семья билась в совместном исступлении еще полчаса, чтобы потом забыться в тяжелом сне. Предвкушение нового дня было отвратительным. О клопах вспомнили только на следующий день. Жена кинула, пряча от глаз Виктора свое опухшее лицо:
- Попробуй узнать, чем их травят...
Виктор послушно кивнул, пытаясь проглотить сухую пищу, которая никак не желала вызывать слюноотделение. В окне только-только начал сереть день, и Виктор предчувствовал изнуряющую борьбу с собственным резко потяжелевшим за ночь телом. Но через какое-то время, после того, как дверь квартиры закрылась за ним, стало значительно легче, будто проблемы остались там, за той захлопнувшейся за спиной дверью. Начиналась другая часть этой жизни, не веселее первой, но все же - другая, и эта разница сбросила значительную долю напряжения. Виктор старался не думать о том, что Светлана осталась со всеми проблемами один на один.
Он поставил машину далеко от входа, поскольку на стоянке оказалось необычно много машин. Стояла морозная погода, а на Викторе была лишь легкая куртка. Протискиваясь между машинами, он старался побыстрее переставлять ноги. Впереди послышалась какая-то возня, и когда Виктор обошел очередной автомобиль, прямо на пути возникла стая бродячих собак. Их было штук пять или шесть. Обычно они крутились возле кухни, где им прилично перепадало, и поэтому сейчас в длинной зимней шерсти они выглядели совсем не жалкими. Краем глаза Виктор заметил, что у них начался период свадеб, но почти в то же мгновение к нему метнулся здоровенный пегий пес. Инстинкты отбросил Виктора за машину. Он сам недоуменно уставился на пса, который, оголив влажные желтые клыки, исходился в лае. Пес медленно наступал, дергаясь всем мускулистым телом.
Виктор не понял, что с ним произошло. Он вдруг сам сделал шаг навстречу псу, а рука его резко метнулась к поясу. Из горла Виктора сорвался незнакомый рык, а руки сами собой, не нащупав меча, вытянулись вперед. Тело мгновенно собралась в струну. Прыжок был стремительным, но пес, оставив клок шерсти, с тонким визгом отпрянул и тут же бросился прочь. Виктор, все еще в безумной ярости, выскочил на площадку, облюбованную собаками. И только тогда заметил: те разбегаются во все стороны, а пара любовников, сцепленных жесткими узами, жалобно дергаются чуть в стороне. Прилив ярости угас так же внезапно, как и возник. Виктор через мгновение с удивлением рассматривал ворох длинной пегой шерсти в своей ладони.
Он шел, отряхивая руку, и думал о странном приступе. Почему-то этот прилив ярости вызывал только приятные воспоминания - как выздоровление, как тонкое чувство облегчения, избавления от боли. Внутри - только пустота, готовая принять любые события, ощущения, пережевать их мощно, пережить. Виктору опять вспомнился собственный сон с продолжениями. Благородная ярость при вонзании меча, потоки пьянящей крови будоражили точно так же, так же очищали от нелепых, надуманных бед. Такое существование не требовало малодушного оправдывания, оно было цельным само по себе, где поступки шли от самой сути души, а не погрязшего в сомнениях разума. Тяжесть пропала окончательно, и Виктор легким шагом влетел на крыльцо...
Он скакал уже третий день. Тело было почти нечувствительно, а в ушах непрерывно шумело. В сердце засело тяжелое отчаяние. Принц никак не мог собраться с мыслями, чтобы однозначно определить свои последующие действия. Было только ясно, что они должны быть решительными, и эта решимость осторожно, но неотвратимо охватывала его, заставляя мышцы непроизвольно напрягаться. Он нисколько не удивился своему поражению в экспедиции, но то, что отец велел солдатам исподтишка убить принца, сильно и неприятно поразило его. Перед глазами непрерывно всплывало перекошенное лицо убийцы, за мгновение до собственной смерти признавшегося в коварном замысле царя.
Родственные узы, связывающие принца с отцом, лопнули в одно мгновение. Теперь в облике царя не было ничего, что могло бы смягчить сердце его старшего сына. Сколько раз принц задавал себя вопрос, смог бы он теперь поднять меч на отца, столько раз отвечал самому себе утвердительно. Это было страшно и в то же время - единственно правильно, иначе невозможно было бы считать себя живым. Принц в одно мгновение перестал себя чувствовать ребенком, поняв, что уже сама жизнь его, жизнь предков говорит каждым его шагом. Будущий царь не должен прощать покушение на свою жизнь, не должен прятаться от опасности, не должен...
За ближайшим холмом готов был открыться взору его летний замок, где ждали жена и сын, где надежная охрана, на которую можно положиться. Когда холм остался в стороне, принц остановил скакуна. Вглядываясь в сторону замка сквозь заливающий глаза пот, он не понимал, что ему кажется в виде своего дома необычным. Тревога понемногу подкрадывалась к горлу. Когда напряжение достигло апогея, принц немилосердно вонзил шпоры в бока тука, и тот рванул, уже, кажется, на последнем издыхании.
Впереди показалась повозка, неторопливо переваливающаяся по дороге. Принц крикнул, чтобы она остановилась. Приблизившись ближе, он обнаружил на повозке насмерть перепуганного толстяка, одетого в потрепанную солдатскую форму царского войска. Увидев разгоряченное темное лицо принца, сжатые в ожесточении губы, толстяк заныл тоненьким голоском:
- Какой же ты крестьянин? - принц презрительно ухмыльнулся. - Какого черта здесь делает войско царя?
- Так уже все ушли... в столицу. Я - повар, заехал тут к подружке. Меня отпустили на три дня... - толстяк, запинаясь, бормотал какие-то слова оправдания. Он, видно, не узнал в лицо наследника, а просто стелился перед вельможей, имевшей власть и умение прикончить его на месте, как дезертира. Но принц оборвал его:
- Что, черт тебя подери, здесь делало царское войско? Ты понял вопрос?
- Ну как же, за семьей предателя наследника были отправлены. Приказ царя, - толстяк растеряно смотрел на вельможу, который вдруг резко обмяк на своем туке. Принц чувствовал, что слезы застилают ему глаза. Но еще и ярость, благородное и сильное чувство, наполняло его, заставляло вибрировать каждую клеточку тела. И с каждым мгновением все больше темного и густого тумана пронизывало его тело, освобождало от колебаний и сомнений. Мысли, оказавшись вдруг в совершенно ясной голове, стали работать в одном направлении.
Толстяк торопливо ретировался, увидев, что вельможа впал в какое-то оцепенение. Принц краем глаза видел бегство, но тут же выбросил из своей головы этот факт, точно так же, как три дня назад простился с летом, синим небом и собственным детством. Мир сузился до десятка человек, способных изменить этот мир для него. Внезапно пришло какое-то успокоение - принц почему-то поверил в то, что пока царь не убедится в его смерти, с семьей ничего не произойдет. Принц добрался до своей охотничьей избушки, сооруженной в этом году и неизвестной царю. Здесь он сможет нормально отдохнуть. Ведь завтра предстояло так много сделать.
- Ты плачешь? - Виктор открыл глаза и обнаружил склоненное к нему лицо жены. Действительно, на коже его щек дрожало несколько горячих капель. Виктор промакнул их одеялом и сел на постели. Потом глянул на Светлану. Непроизвольно проследив за ее взглядом, он опустил глаза вниз и увидел на своем боку очередное пятно укуса. И еще - движение маленькой красно-черной точки, торопливо теряющейся в складках белья. Потом появилась рука жены, взмах простыни и - шлепки тапком по линолеуму у самой стены комнаты. Виктор на успевал следить за сменой событий, и только, когда Светлана, куском газеты взявшая что-то на полу и отнесшая это что-то в туалет, вернулась в кровать, преследуемая звуком урчащего унитаза, он вдруг испуганно вскрикнул:
- Зачем?!!
Она недоуменно смотрела на него. Виктор почувствовал, что краснеет, и вдруг какой-то нелепый стыд сменил испуг. Нужно было что-то говорить, и он, притворившись еще не до конца проснувшимся, забормотал:
- Я хотел сказать... что ты молодец. Теперь все будет в порядке, да?
Светлана презрительно смотрела на него. Виктор и сам понимал, что выглядит сейчас довольно жалко. Он потер лицо, как будто пытался смести с него налипший мусор, потом встряхнул головой и тут же решил, что надо прямо сейчас снять все вопросы, надо просто рассказать жене о странных снах, о том, что они приходили только вместе с укусом клопа. И еще - про то, что вместе с этими снами в его жизни вдруг возникла некая значимость, которой, раньше, оказывается, не было, что ему даже немного, совсем чуть-чуть жаль, поскольку теперь этих снов больше не будет.
Светлана молчала, не перебивая. На ее лице, кроме тревоги, Виктор прочитал еще и облегчение. Она, наконец-то поняла, откуда все ее проблемы, поняла, что та жизнь, которой она жила, была, как она и догадывалась, ненастоящей - ведь муж оказался ненормален. Светлане вдруг страшно захотелось спать, захотелось взять перерыв у всех этих многочисленных проблем. Она мягко прикоснулась к горячему лбу мужа и прошептала:
- Я тебя поняла. Это все пройдет, а, может, и нет. Наверное, эти сны просто сами по себе приходят к тебе, и ты еще не раз их увидишь. Ну все, довольно... Спокойной ночи.
Он и сам уже замолчал. Все его ночные истории, насыщенные красками и эмоциями, а вернее одна большая история, напоминавшая почему-то античную трагедию, в озвученном виде выглядела жалко. Куда-то запропастилось то особое настроение, которое помогало Виктору улавливать дыхание сказочного мира сновидений и в реальной жизни. Замки, солдаты и цари вдруг стали серыми и плоскими, как на иллюстрациях в зачитанной до дыр книжке "Сказки Верховины", которые он так любил в детстве. Но память о собственном, когда-то пережитом восторге от того, другого мира, не давала так просто отбросить эту частичку себя самого, повинуясь лишь презрительному взгляду жены. Ему стало неприятно, что забота выглядеть в ее глазах не пустым местом так легко отняла у него что-то на самом деле ценное и важное. Виктору сразу вспомнились первые месяцы совместной жизни, когда ему приходилось уступать во многих мелочах, в прежнее время незаметных; как с появлением рядом человека, постоянно претендующего на его персону, стали возникать ситуации, из которых приходилось выкручиваться, зачастую зажимая рот своему внутреннему советчику - "здравому смыслу"; как в самых обычных, само собой разумеющихся раньше ситуациях не удавалось и шага ступить, чтобы не споткнуться о не самую лестную оценку Светланы или о раскрытие ею тайного, скрытого смысла действий и поступков своего супруга. И он не так быстро понял, что с каждым комментарием каждого своего шага он сам порой начинал теряться в его истинном значении. Виктор стал путаться даже в том, что, как он считал, нравится ему. Нет, он не поддавался, не подчинялся мнению жены. Это мнение тихонько и незаметно, даже не вызывая подозрения, не говоря уже о яростном сопротивлении, вдруг стало его собственным, безвкусным и навсегда определенным. Его бывшие друзья, действительно, не заслуживали столь частых встреч с ним, музыка Ричи Блэкмора и вправду - скрипучий грохот, а склонность к долгим размышлениям наедине с собой - признак недостаточного внимания к окружающим. "Но я люблю ее, мне еще ничто не давало сомневаться в этой любви, - думал Виктор, опять погружаясь в сон. - И какой я стал с ней нелепый, сам на себя непохожий. А, вообще-то, при чем тут она? Я просто разозлился на ее равнодушие к моим снам. Завтра все станет на место..."
Она металась в полутемной комнате, больше похожей на склеп. Жрец сказал, что царь не посмеет тронуть ее сына - это будет слишком грубое попрание Закона, но вера в эти очевидные доводы не могла успокоить ее измученную душу. Ее руки еще помнили касания к нежной коже ребенка, в ее ушах звенел его голосок, а теперь она вынуждена только гадать, что сейчас с ним. Почему же заперта дверь? Ведь она - не пленница. Она, в конце концов, принцесса, без пяти минут царица этой страны, но сейчас ее душе не дано вырваться дальше покрытых плесенью, исписанных изображениями богов и героев стен. Жрец не пускает ее к царю, он говорит, что ее муж уже близко, что верные принцу дворяне в большом количестве собрались вокруг столицы - бродяги, приходящие к храму, болтали о многочисленных походных лагерях, разбитых невдалеке от города. Но ее муж объявлен трусом и предателем. Нет, она не верит в это. Хотя он никогда не был слишком жестким и мужественным, но предателем... Нет!
Внезапно из-за двери послышался приближающийся гулкий грохот шагов. Принцесса замерла посреди комнаты, как чуткий зверек, прислушиваясь к шагам и стуку собственного сердца. В замке загремел ключ, и через мгновение двери распахнулись. Что-то бесконечно долго падало в душе у принцессы, пока ее глаза не распознали в огрубевшем темном лице появившегося на пороге солдата черты своего мужа. Кожа на его щеках как будто высохла, и острые скулы чуть не разрывали ее. Губы еще больше утончились, а спутанные черные волосы низко опускались на темные и глубокие глаза. Он еще не успел осмотреться в полутемном помещении, как вдруг почувствовал на своей груди припавший к нему теплый, вздрагивающий клубок. Принцесса уткнулась лицом в колючую, пропахшую дымом костра и потом шею мужа и уже не смогла сдержать слезы. Она чувствовала, как сильные руки обнимают ее, как будто закрывают от враждебного мира. Где-то далеко остались темные стены и ожидание, страх за... Мальчик! Принцесса резко отстранилась от мужа и подняла на него полные слез глаза:
- Где наш мальчик?
Принц смутился, но губы его вмиг еще больше сжались. Он только смотрел на родное лицо жены, смотрел прямо в глаза, и в этих глазах была просьба и страх. Принц погладил ее мягкие волосы и тихо сказал:
- Главное, что мы снова вместе... А мальчика мы вызволим, но позже...
Принцесса благодарно посмотрела на мужа, который еще мгновение колебался, а затем сбросил с плеча большой мешок. Вытаскивая из него женскую одежду, он коротко кинул:
- Переоденься в это. В городе полно шпионов царя.
Принцесса послушно стала переодеваться. Внезапно она ощутила на своем бедре руку мужа:
- Погоди... Я уже успел позабыть, какая ты красивая.
Она перевела взгляд с руки принца на его лицо. Она заметила, что в глазах мужа стоят слезы. К принцессе из памяти теплыми волнами приближалась волнующая атмосфера наготы, ласкаемой взглядом и касаниями мужа. Рука принца осторожно, даже боязливо поглаживала ее тело, освобождая от последних лоскутков, прикрывающих голую кожу. Принцесса, не отдавая себе отчета, полностью погружалась в мир касаний близкого человека, эти касания уносили ее в прошлое, в беззаботность и счастье, они сами были счастье. Губы супругов соприкоснулись, мягко ощупывая друг друга. Принцесса чувствовала, как горячая дрожь пробегает по телу мужа, и сама заражалась этой дрожью. Губы принца уже касались ее трепещущего тела, руки его сильно и властно держали ее. Она растворялась в становящемся все более жарком вихре, охвативших их обоих, соединяющих их в одно целое...
..Кровать жалобно взвизгивала, пока они в изнеможении не расцепили свои объятия. Влажный жар последними всплесками пробежал по их телам, и только глубокое дыхание разрезало тишину комнаты, пока и оно не улеглось.
Она широко открытыми глазами долго смотрела в слепую темноту, пока изнеможение странно легкого тела не ввело ее в приятную дрему. Где-то далеко, пониже колена зудела тонкой ниточкой боль. Виктор улыбался на своей половине постели. Не хотелось говорить, хотя он и понимал, что жена еще не заснула. Слова были слишком грубыми в сравнении с тем, что сейчас произошло в этой комнате. Он сомкнул глаза в тайном предвкушении продолжения, но осознал себя только с наступлением утра, вместе со звоном будильника.
Они промолчали все утро. Виктор изредка какими-то просветленными, веселыми глазами поглядывал на жену, она изредка отвечала ему, но больше была задумчива. Виктор решил, что ей надо дать время все осмыслить, осознать. Он сам уже с неким облегчением смирился со своей двойной жизнью. Не хотелось лишь думать о том, что явилось причиной такого положения. Виктору нравилось сейчас наблюдать за лицом жены, она ему казалась наполненной каким-то внутренним сиянием, или это он сам ей, не желая того, приписывал.
Но вечером он застал ее в слезах. Она сидела, вжавшись в кресло, в комнате с выключенным освещением. Сын спал, и Виктор сперва зашел посмотреть на него, оттягивая встречу с новой истерикой жены. Затем все же мягко подошел к ее показавшейся такой маленькой фигурке, присел на корточки и, поглаживая ее по колену, тихо спросил:
- Ну что с тобой?
Она судорожно всхлипнула. Было видно, что она борется со словами, но не может пока ничего сказать. Лицо ее было покрыто размытыми блестящими пятнами, воспаленные глаза смотрели в сторону, боясь столкнуться с глазами мужа. Виктор приготовился к долгому утешению, хотя и не чувствовал в себе сил вникать в наверняка надуманные проблемы.
- У нас же все в порядке. Ты просто устала. Давай оставим ребенка у мамы, поживем немного вдвоем...
Светлана внезапно, будто проснувшись от слов мужа, взахлеб зарыдала. Требовались экстренные меры, и Виктор попробовал руками охватить судорожно вздрагивающее тело супруги. Она что-то бормотала между всхлипами, а он, только прислонив свое ухо к ее лицу, расслышал:
- Я... боюсь... клопы...
Виктор резко выпрямился и с сосредоточенным лицом начал ходить по комнате. Ему до момента прихода домой весь день казался просто великолепным. Все шло так, как и должно было идти, ни на каплю не рождая ненужные сомнения. А теперь опять что-то чужое и скучное вторгается в его жизнь. Виктор с трудом выцарапывал из себя слова, которые начал произносить с большими паузами:
- Мне казалось, что ты поняла меня... Мне казалось, ты почувствовала... Не знаю, как ты, но я изменился. Совершенно очевидно. Тебе не кажется, что мы потеряли вкус к жизни, что ли? У нас семья, ребенок, квартира неплохая, другие позавидовать могут, мы любим друг друга - да! И все равно чего-то не хватает... Мы никогда не говорим про это. Я понимаю, что ты замкнута с ребенком в четырех стенах, но это время надо перетерпеть, надо попробовать радоваться тому, что есть... И эти... эти, ну ты понимаешь, каким-то непостижимым образом нам компенсировали эмоциональный голод, помешали нам уснуть окончательно...
Виктор приблизился к жене, наклонился к ней и увидел - она перестала плакать, но во взгляде ее выпирало что-то злое. Непонимание оскалилось, и быстро начало сооружать между супругами глухую стену. Виктор судорожно сглотнул слюну и попытался упредить отчуждение:
- Ну не молчи! Может, я не прав, тогда поправь меня... Мы, в конце концов, семья...
Жесткая поволока в миг слетела с глаз Светланы, и она как-то слишком ласково вымолвила:
- Вить, это же все ненастоящее... Нельзя фантазировать за счет реального мира. Мне противна эта радость, которая рождена грязью и мерзостью. Ты сам взгляни на шаг вперед. Это же наркотик, я ведь тоже чувствую, как меня затягивает. Мы должны разбираться со своей жизнью, и в этом я с тобой согласна (хорошо, что ты вообще поднял эту тему), а уходить от проблем в какой-то мир сновидений - это малодушие...
- Да пойми ты! Какое малодушие? Как ты предлагаешь искать выход из наших проблем? Сидеть друг напротив друга, обвинять друг друга, копаться в своих чувствах, мыслях и поступках? Да все рухнет тут же! Понимаешь, нельзя выразить словами счастье или любовь, эти слова тут же опошляют, делают плоскими и серыми чувства, которые мы хотим выразить. Почему мы вместе? Вспомни, разве нам нужны были длительные выяснения отношений, чтобы понять, что нам суждено любить. А разговоры, упреки и слезы - вспомни, как ты пыталась бороться за свою фигуру и к чему это привело? - Апатия и отвращение к физическим занятиям. И пирожные тайком (думаешь, я не знаю?). Тебе хочется испытывать рвоту при моем приближении? Этого не так трудно, как кажется, добиться. Нельзя насиловать себя, нельзя искусственно радоваться. Все должно идти отсюда! - Виктор глухо постучал по груди. Перехватив дыхание, он закончил: - Пусть какие-то никчемные твари помогли нам вспомнить, каков вкус у счастья, у веселья, у восхищения. Это - лишь этап. От всего этого можно в любой момент отказаться. Но не сейчас...
Светлана все так же тихо сидела в кресле. Она ничего не возразила, она была тиха, чтобы быть слышной среди хриплого дыхания мужа. Виктор, сделав еще несколько ходок от балконной двери до кровати и обратно; потом вдруг заявил, что надо посмотреть кое-что в машине, быстро оделся и вышел. Вернувшись, он обнаружил, что жена уже в постели. Не было слышно ее ровного дыхания, какое бывает во сне, но он не стал ничего говорить. Просто сам лег рядом и сомкнул веки.
Он все бежал и бежал. Очередной солдат заслонил ему дорогу, но он твердым и умелым движением упредил неловкий выпад этого бывшего простолюдина, полоснув мечом по на миг открывшейся шее. Переступив через упавшего солдата, принц побежал дальше. Вокруг было уже довольно жарко: слышались крики и стоны. Принц выхватывал из круговорота сражения знакомые лица верных дворян. Он уже не удивлялся, что те без колебаний готовы отдать жизнь за него. Хотя иногда в его голове проносилась неприятная мысль, что основанием для поступков этих благородных дворян могли быть и священное благоговение перед Законом, который царь неоднократно нарушил, и ненависть к вульгарной царице, приобретавшей все большую власть, или простая жажда к драке. Как бы то ни было, принц благодарил богов, что они - на его стороне.
Он пнул ногой попытавшегося приподняться солдата и, выставив вперед меч, проскользнул в уже кишащую дерущимися темноту дворца. Его ноги сами собой безошибочно двинулись между колоннами нижнего зала. Приходилось вглядываться, чтобы не ударить кого-то из своих. Жар бился под кожей принца, но это уже был сдержанный жар бывалого бойца, знающего толк и удовольствие в сражении. Он уже не замечал, как сильно пружинят его ноги, как вытягивается вдоль пола его тело, как чутко шевелятся его ноздри. Внутри него поселились многие поколения предков, единственной ценностью жизни которых была война. Как дикий зверь, принц осторожно пробирался по лестнице, ведущей в царские покои. Позади оставался грохот битвы, а впереди его ждала основная цель.
От колонны внезапно отделилась быстрая тень, но принц успел пригнуться, рука сама собой крутанула мечом, и один из телохранителей царя с диким воплем покатился вниз по лестнице. Впереди захлопали двери, и принц понял, что его уже ждут. Он резко взял вправо, спешно пробежал по длинному наружному балкону и оказался в каминном зале дворцовой библиотеки. Именно здесь он в далеком детстве видел, как отец спускается в тайный подземный ход, кто знает, куда ведущий. Тогда ему удалось остаться незамеченным. Сейчас отец, принц это чувствовал, должен был опять воспользоваться этим ходом.
Принц прислонился к книжным полкам, стараясь успокоить сбившееся дыхание. Когда ему уже стало казаться, что он опоздал, до его слуха долетел шум торопливых шагов. Пригнувшись, он наблюдал за проходящими мимо людьми: отец, царица с ребенком и два телохранителя. Принц пропустил их мимо себя; затем, выскочив из своего укрытия, одним точным ударом поразил идущего последним охранника. Второй вытащил меч и метнулся к принцу. Тот отпрянул, успев смахнуть рукой несколько книг с полки. Телохранитель замешкался, уклоняясь от падавших фолиантов, и это стоило ему жизни.
Увидев, что царская семья поспешно удаляется, принц крикнул что-то и, перемахнув через два трупа, понесся к огромному камину, где одиноко стояли две фигурки. Его остановил глухой голос царя:
- Если ты дашь им уйти, я не буду обнажать свой меч. Ты сможешь меня убить без сопротивления.
Принц на секунду замешкался, и тотчас что-то горькое проскользнуло в его горло. Ему, вместо того, чтобы, наконец, выплеснуть накопившуюся ненависть, захотелось плакать, захотелось просить прощения. Царь, увидев замешательство сына, торопливо крутанул кусок орнамента на камине, в темном чреве которого тут же что-то затрещало. Принц очнулся от своего оцепенения, и, скорее само тело, без вмешательства разума, метнулось в сторону царя, рука до судорог сжала рукоятку меча. Принц стал понимать то, что видели его глаза, только через несколько мгновений...
Вместе с долетевшими до его ушей криками "Принц здесь!", "Здесь новый царь!" он, наконец, смог подняться, смог оторваться от тела отца. Впереди группы разгоряченных людей принц увидел жену с раскрасневшимся лицом и выбившимися из высокой прически прядями. В тумане, все еще не отпускающим его, он почувствовал, как яростно забилось ее маленькое сердечко рядом с его сердцем, которое, кажется, застыло в бесконечно тягучей боли. Тут до него долетели слова, заставившие его встрепенуться. Действительно, где же сын? Принц откинул со лба налипшие пряди и огляделся по сторонам, будто надеялся увидеть где-нибудь детскую кроватку. Его взгляд уткнулся в темный провал камина, и какая-то глухая темная злость выбросила из его рта короткую фразу:
- Догнать шлюху! Доставить мне живой... - и он указал рукой на камин. Несколько дворян, низко наклоняясь, проскользнули в тайный ход. Принц уже не чувствовал, как трясет его за плечо жена, как выкрикивает в исступлении слова. Где же его могли прятать? На мгновенье до боли сжав губы, он обратился к все более разрастающейся вокруг него группе верных подданных:
- Пост первого министра тому, кто отыщет наследника!
Как ему ни хотелось самому устремиться вслед за быстро растекающимися дворянами, принц остался рядом с женой, сильно сжимая ее руки и что-то шепча ей, сам не понимая, что. Пыл боя постепенно покидал его, и на освобождающее в его душе место медленно, но неотвратимо вползала смертельная тоска...
Виктор медленно поднялся с постели. Осторожно ступая по ковру, он подошел к кровати сына. В тишине ночи как будто издалека доносилось легкое детское дыхание. В нем проскальзывало слабое посвистывание, что почему-то умилило Виктора. Было довольно плохо видно маленькое личико сына, но память живо дорисовывала скрытое тьмой. От прикосновения жены, подошедшей сзади, мимолетное умиление прошло. Череда мыслей и образов проскользнула в голове Виктора, после чего он обернулся к Светлане и, поймав ее губы, прошептал ей в лицо:
- Так вот он где...
Тело жены заметно вздрогнуло в его объятиях. Виктор не хотел замечать этого, поэтому отстранился от нее и пошел на кухню ставить чайник. Будильник должен был зазвенеть через десять минут. Виктор ехал на работу, и слабая улыбка блуждала на его губах. Внутри царила приятная пустота, образовавшаяся после избавления от тяжести, навалившейся на него во сне. Теперь он знает, где искать сына, знает! Семья должна, обязана воссоединиться на благо той прекрасной, управляемой им страны...
- Что у тебя за идиотская ухмылка? - Виктор поднял глаза, не понимая, что за скрипучий голос вывел его из размышления. Прямо перед ним стоял Коробок, выпятив обтянутый камуфляжем живот. Он стоял почти впритык, и Виктор инстинктивно сделал шаг назад, отстраняясь от острого запаха сарделек, источаемого начальником. Сдвинувшись с места, он заметил про себя, как затекли ноги. Потом Виктор попытался припомнить, что хочет от него этот мужчина с рыхлым лицом.
- Ты что, замечтался, мальчик? Вот придурок! - и Коробок сквозь зубы плюнул чуть ли не на ботинок подчиненного. Виктор, все еще не отряхнувшись от задумчивости, увидел собственные руки, крепко вцепившиеся в ворот не застегивающейся на жирной шее камуфляжной куртки, почувствовал волну напряжения в своем теле, услышал жалобное растерянное кряхтение, слетающее с лоснящихся губ. Да как посмела эта жирная свинья так себя вести? Эта тварь заслуживает смерти - самое меньшее, и пусть посчитает за честь, что примет ее от руки благородного! Какие-то руки вцепились в него сзади, и Виктор обнаружил, что не может сделать и шага. Потом мир закрутился, прямо перед носом оказался пол, усыпанный крупными кусками грязи замысловатой формы. Сверху его придавила шевелящаяся тяжесть, и Виктору показалось, что его дыхание - остановилось...
..Он долго сидел в автомобиле, раздумывая над тем, что сказать жене. Краем глаза увидел, как горит помойка, видимо, в очередной раз подожженная мальчишками. Виктор энергично закрыл окно машины, но так и не двинулся с места. Нет, с голоду умереть - не умрем. Правда, в среде охранных агентств слухи распространяются быстро, да еще неизвестно, что они там нацарапают в трудовой. Да ну, к черту! Давно надо было уходить отсюда, сколько можно терпеть. Когда-нибудь должно было что-то подобное случиться. Виктор вспомнил про свое образование конструктора и тихо проклял страну, где приходится жить. Так ничего не придумав, он вышел из машины, запер ее и, спасаясь от черного дыма, окутывающего дом, побежал к подъезду.
Войдя в квартиру, он почувствовал какое-то неудобство оттого, что глаза Светланы не задержались на его разбитом лице. Она быстро их спрятала и, даже не поцеловав мужа, проскользнула назад в комнату. Может, сын капризничает? Да нет, ничего не слышно. Виктор, не снимая обуви, прошел в комнату и остановился, пораженный. Голый угол, где светлый кусок обоев указывал на форму когда-то находящегося там предмета, вызвал неприятное замирание внутри. Светлана появилась в дверях с ребенком на руках. Ее глаза напряженно, с ожиданием искали глаза мужа. От скольжения взгляда по его лицу темное облачко пробежало между ее бровями. Она подошла ближе, все так же напряженно вглядываясь в мужа.
Виктор вдруг встрепенулся и, наклонив голову вперед, пряча глаза в тени надбровных дуг, глухо спросил:
- Где она?
- Она сейчас горит... - жена быстро кивнула головой в сторону окна, за которым мелькали отблески горящей помойки. Затем Светлана быстро подошла к мужу; одной рукой держа сосредоточенно шевелящего пустышкой сына, другой провела по лицу Виктора, осторожно дотрагиваясь до рассеченной губы. - Что с тобой?.. Да ты не волнуйся - купим другую кровать, а пока поспим на диване. Я вот еще средство купила (потом покажу) - надо обработать щели в обоях и на полу. Вить! Нам ведь хорошо втроем... А мальчика, мальчика туда не надо...
Она еще что-то торопливо говорила, гладя Виктора по волосам. А он вдруг заметил на ее виске, почти рядом с глазом огромный багровый рубец от укуса.