Где-то была Москва, где-то - Париж, где-то - Нью-Йорк, большие города с большой жизнью. Овидий Иванов, носитель простецкой русской фамилии и мудрёного римского имени, холостяк в возрасте Христа, проживающий в небольшом северном русском городе в двухкомнатной квартире вдвоём со старушкой мамой, понимал, что этих звёздных мегаполисов ему не видать как собственных ушей. Работая слесарем на металлургическом заводе, он мог эмигрировать, разве что, в Москву - особое, со своими законами, государство посреди России. Но - бросить страдающую диабетом и гипертонией маму одну в равнодушных холодных стенах, среди чужих людей? Нет, он не решился бы на такое и ради всех крыш Монмартра, ради всех небоскрёбов Манхеттена.
И, потом, дело было даже не в размерах, скорее - в красках и направлении. Иванов втайне презирал туристов, взахлёб восхваляющих курорты Турции и Египта. Его самого никогда не прельщал юг. Овидия, пожалуй, всё-таки тянуло на север. Он был книжным человеком (не даром отец-покойник, не меньший книгочей, наградил его таким пиитическим именем Овидий, за которое в детстве столько пришлось перетерпеть), он был очень книжным человеком, и ему не давали покоя образы из норвежских книг - Юхана Боргена, Кнута Гамсуна.
Так же безоговорочно Иванов понимал, что ему никогда не освоить ни один из скандинавских языков, хотя и пытался иногда читать надписи внутри городских автобусов, выработавших свой моторесурс ещё на дорогах Швеции, Финляндии и бог ведает какой Дании.
В школе Овидий, как и многие, проходил английский язык, при чём наибольших успехов в этом деле добился в самом начале обучения, в пятом классе, а потом лишь последовательно утрачивал словарный запас и навыки и к выпуску напрочь забыл, всё, что знал, хотя и получил в аттестат четвёрку.
Идея фикс овладела Ивановым в один прекрасный апрельский день. Он решил всё-таки заняться английским всерьёз, пошёл в библиотеку, набрал самоучителей, словарей, книг для чтения. После книжки Колпакчи "Дружеские встречи с английским языком", немало воодушевившей его, прояснившей многие тёмные места, которые не удосужились растолковать своим ученикам бесчисленные, нервные, издерганные, то и дело сменявшие друг друга учителя в школе, Овидий схватился было за сборник англо-американской фантастики, купленный ему мамой ещё в школярскую его бытность в Доме Книги на Невском проспекте в Санкт-Петербурге, который тогда назывался Ленинград. Но, одолев несколько рассказов, Иванов понял, что из темы космических аварий, контактов с инопланетянами, сафари на динозавров и проч., ныне несколько вырос, и для пользы дела надо погрузиться ещё глубже в детство, к самым своим корням - личным читательским, к роману под названием "Остров сокровищ", или "Трежэ Айлэнд", как оно звучало в оригинале. Благо, среди книг, выданных ему в библиотеке, это было единственное неадаптированное и к тому же заграничное, весьма почтенное издание. Там даже карта имелась - с обозначениями достопримечательностей острова, с полагающимися сопроводительными надписями. И все, как одна, были такими, как их задумал лично Стивенсон! Постижение лингвистической премудрости пошло много веселей. С удивлением и восторгом Иванов выяснил, что на самом деле Джона Сильвера звали не Окорок, а Барбекю, и попугай у него кричал "писиз-ов-эйт", а не "пиастры".
Вполне самостоятельно Овидий вывел такую словесную триаду, как бэст-бёст-бист, весьма ею умилялся, хотя она не имела ни малейшего практического значения. Он поделился своим открытием только с мамой, снисходительно принимавшей запоздалые чудачества сына.
Прошло несколько лет. В цех, где работал Иванов, прибыл американец - чтобы настраивать только что поставленную его фирмой промасливающую машину для покрытия полосы в рулоне тонкой защитной плёнкой масла. Проведав о том, Овидий, давно мечтавший о возможности напрямую, без посредников потолковать с носителем языка, выбрал минуту и пришел на монтажную площадку - хотя бы взглянуть на американца.
Сначала он спутал его с одним вполне нашим соотечественником, хотя и не совсем привычного вида, - переводчиком, довольно молодым ещё парнем с не по-рабочему, не по-цеховому надменно задранной кверху мордой и белым платком на шее, державшимся несколько на отшибе, отдельно от всех и со стороны наблюдавшим за суетой вокруг ещё не собранных воедино комплектующих машины. Настоящий же американец мало чем отличался от приданных ему в помощь местных работяг и как раз возился с какой-то деталью. Уже через секунду Иванов его распознал, преодолев первоначальное своё заблуждение.
Американец был долговязым, нескладным, лохматым, рыжим, с такой же рыжей бородёнкой; издавал какие-то возгласы, похожие на рык, - точь-в-точь как американцы в отечественных художественных фильмах. Ни малейшего смысла из этого рычания Иванов вычленить не смог, но не запаниковал, решил, что добьётся понимания в прямом разговоре с янки. Надо было только улучить правильный момент.
И Овидию не пришлось долго ждать. Неожиданно, американец рванул с площадки прочь, помчался куда-то по проходу меж уложенных в штабеля пачек беззаказного металла, - значит, что-то ему потребовалось. Иванов, во все лопатки, устремился за ним следом. Ему удалось поравняться с американцем раньше, чем их настиг переводчик.
- Икскьюз ми, - окликнул Овидий американца. - Ай вона ноу, вуд ю лайк ту ду зэ аджастингз он машин...
Моментально остановившись, американец внимательно выслушал лепет Иванова и огорчённо ответил своим потрескивающим басом:
- Сорри, ай донт фоллоу ю.
Зато Иванов-то как его понял! Всё до единого словечка!
Но тут подоспел переводчик и своими равнодушными перекрёстными вопросами испортил Овидию радость первого контакта. Пробормотав какое-то более-менее безобидное объяснение своего интереса к американцу, ошеломлённый всем только что пережитым, Иванов отошёл в сторонку.
Почти каждый день, пока американец работал в цехе, Овидий изыскивал возможность подойти к нему на площадку и малость покалякать на языке Уайльда и Уитмена. Собеседника понимал однако с трудом - почти всё, что говорил янки, по-прежнему сливалось для него в пресловутое урчание, нечленораздельность которого он так наивно рассчитывал превозмочь одною лишь искренностью намерений. Зато в не меньшей степени сам американец оказался бестолков как специалист. Иначе он не возился бы с машиной целый месяц...
"Treasure Island"
Piece of eight - песо, испанская монета, равная восьми реалам
Best-burst-beast - лучший; взрыв, вспышка; зверь.
Excuse me. I wanna know, would you like to do the adjustings on machine. - Извините. Я хочу знать, не хотите ли вы сделать настройки на машине. (искаженное)
Sorry. I don't follow you. - Простите. Я вас не понимаю.