Страсть как я не люблю смотреть в окно. Мне часто кажется, что там за стеклом есть кто-то, кто смотрит на меня. Это не я наблюдаю за ними, это они наблюдают за мной. Поэтому я обзавeлся тяжелыми не пропускающими свет шторами. Но и это не всегда помогает. Иногда они подсматривают. Я это чувствую. От них никуда не спрячешься. Чем я так их заинтересовал?
И дело не только в них. Дело еще в солнце. С каждым новым рассветом его призрачно четкий силуэт давит на меня. Его масса все тяжелее и тяжелее с каждым днем ложиться непосильным грузом на мои плечи, гнет меня, словно ветер тонкую осину. Его жаркие лучи с остервенелым жжением прорезают мою кожу и входят прямо туда, в сознание, озаряя его ослепляющей болью вспышек.
Завтракал я, как и последние недели, в приятном полумраке своей небольшой кухни.
Зашла жена.
- Дорогой, у тебя сегодня рецидив. Откроем шторы, сегодня такой хороший день. Что молчишь, ты всегда молчишь. Давай выйдем на улицу, прогуляемся. Я не буду ничего говорить, просто молча походим. Ну, нельзя же так в четырeх стенах, - Жена подошла к окну и притронулась к занавеске.
- Подожди, не трогай, они там, - попытался остановить еe я. Она не послушалась и распахнула шторы. Они ждали этого. Луч света коснулся моего лица и опалил щeку.
- Закрой, закрой! - вскрикнул я в бешенстве. Они и еe взяли в союзницы. Они всех настраивают против меня, чтобы оставить меня один на один с ними.
Жена вздрогнула и, не послушавшись, раздвинула шторы ещe шире. Свет проник в комнату, заполнив собой все щели, выгоняя темноту из всех потаeнных уголков комнаты. Все части тела неприкрытые одеждой горели огнeм.
- Как хорошо, - проговорила она, - чудесный день. Смотри, как светит солнце, как восхитительна зелeная трава у подъезда!
Я закрыл руками глаза. В горле пересохло. На ощупь приблизился к окну и оттолкнул жену. Я подумал, что оттолкнул. Наяву же это был удар наотмашь. Так бьют слабые или от ощущения своего бессилия. Что, в конце концов, дает одинаковый результат - порождение бессильной злобы.
Жена упала на пол и ударилась о батарею. Я этого не видел, только звук удара послышался вслед за еe падением. Звук был чистым, сочным и глуховато скупым. Я еще некоторое время продолжал безучастно хлопать начавшими слезиться глазами, пытаясь отвести взор от лучей солнца, которые пучками врывались в окружающее меня пространство, еще недавно такое блаженное. Я наслаждался тишиной.
Наконец, оторвав горящие пламенем глаза от завораживающего пурпурного диск солнца, я, вложив все оставшиеся силы, с глухой яростью, стиснув зубы, задернул шторы и, тот час же, все это исчезло. Все физические страдания убрались прочь, вместо них же в душу липко вползло терзающее меня беспокойство.
Я повернулся к тому месту, где, как мне думалось, должна была лежать моя жена.
- Доро..., - начал я и тут же осекся.
Жена моя, прожившая со мной уже не один, даже не два года, съевшая со мной пуд соли и подарившая детей, лежала сейчас, распластавшись словно медуза на мокрой гальке на холодной плитке, покрывающей кухонный пол. Поза ее была неестественна, голова неаккуратно, словно у тряпичной куклы, отброшена резким контуром назад.
Я присел на корточки. Тот звук, сочный и сладкий, словно разбивающийся при падении на горячую мостовую арбуз, ознаменовал ее уход в мир иной. Голова жены лопнула, словно райско-сладкий плод в районе затылка и густая, малиново-сладкая кровь сочилась из напоминающей половые губы раны.
Я поднес палец к маняще красной жиже и обмакнул его. Было тепло и совсем не страшно. Я поднес палец к лицу и обнюхал его - пахло мармеладом и морем и еще чем-то, приятным и ужасно сладким. Я облизал кровь и, сам не заметно для себя, зажмурился от удовольствия.
- Мармеладная моя, - промурлыкал я, осознав всю прелесть истины и пошел на балкон за десятилитровой кастрюлей.